"Великая оболганная война" - читать интересную книгу автора (Пыхалов Игорь)

Глава 8. О чём докладывала разведка?

С самой зари человеческой истории люди осознавали важность разведки. «Какими силами располагают соседи? Каковы их планы? С кем из них следует воевать, а кого лучше взять в союзники?» – от правильности ответов на подобные вопросы зависели судьбы целых народов. Трудно переоценить значение вовремя добытой и, главное, достоверной разведывательной информации. «Кто предупреждён, тот вооружён», – полагали ещё древние римляне. Что уж говорить про сегодняшний день, когда средства войны стали поистине молниеносными.

Если почитать современную литературу, особенно многочисленные публикации, посвящённые истории отечественных спецслужб, возникает впечатление, что наша разведка испокон веков работала безупречно, а все военные неудачи происходили исключительно из-за того, что неразумные правители и армейское командование не прислушивались к её донесениям.

В первую очередь это касается начала Великой Отечественной войны. С хрущёвских времён в общественное сознание упорно внедряется миф, будто советская разведка сообщала точную информацию по всем ключевым вопросам, связанным с предстоящим нападением Германии, включая его дату. Однако слепо веривший Гитлеру Сталин якобы игнорировал эти предупреждения. Более того, «кремлёвский диктатор» писал на донесениях наших разведчиков матерные резолюции, угрожая «стереть в лагерную пыль». В результате советское руководство не смогло должным образом подготовиться к отражению агрессии, что и привело к трагедии лета 1941 года. Историки и публицисты дружно осуждают Сталина, пренебрегшего важными разведывательными сведениями. Для разнообразия при этом иногда вспоминают «раболепствующего» начальника военной разведки генерал-лейтенанта Ф.И.Голикова, малодушно редактировавшего поступающую информацию в угоду сталинским представлениям, или наркома внутренних дел Л.П.Берию, коварно прятавшего правдивые донесения разведчиков под сукно.

Соответствует ли действительности подобная картина? Выяснить это не так легко, как может показаться на первый взгляд. Подлинные тексты разведдонесений долгое время хранились в тайне, а многие из них всё ещё недоступны для исследователей. И дело здесь вовсе не в пресловутой «советской мании секретности». Похожее отношение наблюдается и в так называемых «цивилизованных странах». В той же кичащейся демократическими традициями Англии остаётся засекреченным множество материалов, касающихся событий не только 2-й, но и 1-й мировой войны. Так, когда в 1998 году английский публицист Гордон Брукс-Шеперд подготовил к публикации документы, подтверждающие факт подготовки британской разведкой в 1918 году покушения на Ленина и Троцкого, глава Службы внешней разведки МИ-6 Дэвид Спеддинг потребовал запретить ему не только ссылаться на источники в МИ-6, но даже упоминать факт нахождения у Внешней разведки пока ещё не рассекреченных данных о планах покушения на руководителей большевиков [621].

Но, как гласит народная мудрость, нет худа без добра. «Крах тоталитарной империи» обернулся для большинства наших соотечественников страшной трагедией, причём главные последствия уничтожения Советского Союза нам ещё предстоит испытать на собственной шкуре. Тем не менее одним из его побочных результатов стало открытие советских архивов. В частности, были опубликованы многочисленные документы, касающиеся работы советских разведорганов накануне Великой Отечественной войны. Таким образом, если раньше в этом вопросе мы были вынуждены довольствоваться баснями хрущёвско-брежневского агитпропа (как мы увидим ниже, зачастую весьма далёкими от действительности), не имея возможности их проверить, то теперь в нашем распоряжении оказались подлинные тексты донесений. Разумеется, далеко не все. Однако если учесть, что их публикаторы вроде бывшего главного идеолога ЦК КПСС А.Н.Яковлева вряд ли стали бы специально отбирать «обеляющие» Сталина материалы, думается, что эти документы вполне можно использовать для анализа.

Итак, 18 декабря 1940 года Гитлер подписал знаменитую директиву №21 – стратегический план войны с СССР, вошедший в историю как план «Барбаросса». В нём ставилась задача: «Германские Вооружённые силы должны быть готовы разбить Советскую Россию в ходе кратковременной кампании ещё до того, как будет закончена война против Англии», устанавливался примерный срок завершения военных приготовлений – 15 мая 1941 года и подчёркивалось, что «Решающее значение должно быть придано тому, чтобы наши намерения напасть не были распознаны»[622].

Если верить некоторым нынешним авторам, не прошло и двух недель, как если не копия плана «Барбаросса», то по крайней мере его главные тезисы уже лежали на столе у Сталина:

«Для Сталина не был секретом ни план “Барбаросса” (28 декабря 1940 года, на десятый день после его утверждения, основные положения этого документа уже находились в руках советской разведки), ни систематически проводимые вермахтом мероприятия по наращиванию сил и средств в полосе советской западной границы»[623].

«Материал об основных положениях плана “Барбаросса”, утверждённого Гитлером 18 декабря 1940 г., уже через неделю был передан военной разведкой в Москву»[624].

Однако профессионалы оценивают этот успех гораздо более скромно. Так, генерал армии П.И.Ивашутин, занимавший с 1963 по 1987 год пост начальника Главного разведывательного управления, утверждает, что наша разведка смогла добыть не «основные положения» плана «Барбаросса», а всего лишь «данные о принятии Гитлером решения и отдаче приказа о непосредственной подготовке к войне против СССР»[625].

То же самое пишут и составители издаваемого под эгидой ФСБ РФ многотомного сборника документов «Органы государственной безопасности СССР в Великой Отечественной войне»:

«Данные о разработке плана операции “Барбаросса” советской разведкой были добыты 29 декабря 1940 г., то есть через 11 дней после утверждения его Гитлером»[626].

Что же на самом деле удалось узнать нашим разведчикам? 29 декабря 1940 года военный атташе в Берлине полковник Н.Д.Скорняков докладывал начальнику Разведывательного управления Генштаба Красной Армии генерал-лейтенанту Ф.И.Голикову:

«“Альта” сообщил[а], что “Ариец” от высокоинформированных кругов узнал о том, что Гитлер отдал приказ о подготовке к войне с СССР. Война будет объявлена в марте 1941 года. Дано задание о проверке и уточнении этих сведений»[627].

Под псевдонимом «Альта» скрывалась резидент берлинской нелегальной резидентуры Разведуправления Генштаба РККА немецкая журналистка Ильзе Штёбе. «Ариец» – заведующий отделением информационного отдела МИД Германии Рудольф фон Шелиа.

Получив это донесение, Голиков разослал его Сталину, Молотову, наркому обороны Тимошенко и начальнику Генштаба Мерецкову. Одновременно он потребовал «более внятного освещения вопроса», в частности уточнить, «кто эти высокоинформированные военные круги», «кому конкретно отдан приказ»[628].

4 января 1941 года из Берлина поступила дополнительная информация:

«“Альта” запросил[а] у “Арийца” подтверждения правильности сведений о подготовке наступления весной 1941 г. “Ариец” подтвердил, что эти сведения он получил от знакомого ему военного лица, причём это основано не на слухах, а на специальном приказе Гитлера, который является сугубо секретным и о котором известно очень немногим лицам… Подготовка наступления против СССР началась много раньше, но одно время была несколько приостановлена, так как немцы просчитались с сопротивлением Англии. Немцы рассчитывают весной Англию поставить на колени и освободить себе руки на Востоке»[629].

Итак, советская разведка сумела узнать, что Гитлер подписал приказ о подготовке к войне против СССР, и это, безусловно, её крупное достижение. Однако никаких подробностей выяснить не удалось. Более того, в обоих сообщениях из Берлина проходит явная дезинформация: в первом – о сроке нападения (март вместо 15 мая), во втором – относительно того, что война против СССР начнётся лишь после победы над Англией.

Впрочем, несмотря на предание гласности предвоенных документов советской разведки, фальсификаторы истории не унимаются. Типичным примером сознательного подлога является статья в газете «Труд» от 20 июня 2002 года [630]. Будучи знаком с опубликованными первоисточниками, её автор, некий Юрий Попов, решил их слегка подредактировать. Так, в донесении от 29 декабря срок начала войны «март 1941 года» заменён им на «весну 1941 года». Во втором донесении старательно опущена фраза насчёт необходимости предварительно покончить с Англией. Для чего понадобилось подобное жульничество? Естественно, для того, чтобы в очередной раз пнуть Сталина:

«Как можно судить сегодня, информация была точной… Все эти сведения были доложены Сталину, но во внимание не приняты».

Попутно Ю.Попов делает следующее глубокомысленное умозаключение:

«Трагически, судя по всему, сложилась судьба многих наших резидентов и агентов, даже сумевших вернуться в Советский Союз. В опубликованной краткой справке о Н.Д.Скорнякове – “Метеоре” рядом с годом рождения – 1907 – вместо даты смерти стоит знак вопроса. Что это значит? Репрессирован и неизвестно где и как скончался? Такой же скорбный, зловещий знак вопроса стоит и против ещё нескольких десятков наших героев невидимого фронта».

Вынужден разочаровать господина Попова. «Скорбный, зловещий знак вопроса» (кстати, среди отмеченных им не только наши резиденты и агенты, но и, к примеру, заместитель министра иностранных дел Великобритании Ричард Остин Батлер) означает лишь то, что составителям сборника документов «1941 год» было лень заниматься подробными биографическими изысканиями, выясняя дату смерти тех или иных персоналий. При ближайшем рассмотрении выясняется, что на самом деле судьба наших разведчиков, отмеченных в именном указателе к сборнику этим «зловещим знаком», вовсе не была трагичной.

В мае 1941 года Скорняков возвратился в Москву и 4 месяца работал в центральном аппарате Разведуправления Генштаба Красной Армии. Затем по личной просьбе Скорнякова его направили в распоряжение начальника 3-го Управления ВВС Красной Армии. Был инструктором в лётном училище в Волынске. После войны длительное время работал на различных должностях в штабе ВВС Прибалтийского военного округа [631].

Так, военный атташе в Будапеште Николай Григорьевич Ляхтеров («Марс») дослужился до генерал-майора и был уволен в запас из рядов Советской Армии в 1963 году. Работавший в Румынии Григорий Михайлович Ерёмин («Ещенко») во время Великой Отечественной войны занимал должности зам. начальника и начальника разведотдела штаба Южного фронта, начальника разведотдела 12-й армии, а после войны – начальника разведотдела группы войск, умер в 1988 году. Советник полпредства СССР в Белграде и одновременно сотрудник Разведуправления Генштаба Красной Армии Виктор Захарович Лебедев («Блок») после войны работал послом в Польше и в Финляндии, умер в 1968 году. Генеральный консул СССР в Кёнигсберге и Гамбурге Александр Владимирович Гиршфельд после войны читал лекции в МГУ, затем персональный пенсионер, умер в 1962 году. Работавший в США Гайк Бадалович Овакимян (1898-1967) подвергся гонениям уже в хрущёвское время – в декабре 1954 года он был лишён звания генерал-майора.

Что же касается репрессированных, то как раз их даты смерти составителям сборника прекрасно известны: из 23 упомянутых в нём жертв репрессий у 22 указан год смерти и лишь у одного – пресловутый знак вопроса. Что немудрено, ведь книга издана фондом «Демократия» во главе с А.Н.Яковлевым, ныне главным «специалистом» по реабилитации жертв репрессий.

Однако не будем отвлекаться на всякую мелкую шушеру, подвизавшуюся на ниве оплёвывания истории своей страны, и вернёмся к нашему повествованию.

То, что война с немцами рано или поздно состоится, советскому руководству было прекрасно известно. Поэтому когда очередной обличитель «преступной близорукости Сталина», взяв первое попавшееся донесение, в котором упоминается о переброске немецких войск к нашим границам или о намерении Германии напасть (неважно когда), начинает с энтузиазмом только что снёсшей яйцо курицы рассуждать о том, что вот, дескать, «были сигналы, а Сталин не реагировал», это вызывает по меньшей мере странное впечатление.

Первым пример подобной манипуляции подал незабвенный Никита Сергеевич в своём докладе «О культе личности»:

«Следует сказать, что такого рода информация о нависающей угрозе вторжения немецких войск на территорию Советского Союза шла и от наших армейских и дипломатических источников, но в силу сложившегося предвзятого отношения к такого рода информации в руководстве она каждый раз направлялась с опаской и обставлялась оговорками.

Так, например, в донесении из Берлина от 6 мая 1941 года военно-морской атташе в Берлине капитан 1-го ранга Воронцов доносил: “Советский подданный Бозер… сообщил помощнику нашего морского атташе, что, со слов одного германского офицера из ставки Гитлера, немцы готовят к 14 мая вторжение в СССР через Финляндию, Прибалтику и Латвию. Одновременно намечены мощные налёты авиации на Москву и Ленинград и высадка парашютных десантов в приграничных центрах…”»[632].

Прервём на этом месте поток хрущёвского красноречия и приведём полный текст указанного донесения:

«Сов. секретно

6 мая 1941 г.

№48582сс

ЦК ВКП(б)

Тов. СТАЛИНУ И.В.

Военно-морской атташе в Берлине капитан 1 ранга Воронцов доносит:

Советско-подданный Бозер (еврей, бывший литовский подданный) сообщил помощнику нашего моратташе, что, со слов одного германского офицера из ставки Гитлера, немцы готовят к 14 мая вторжение в СССР через Финляндию, Прибалтику и Румынию. Одновременно намечены мощные налёты авиации на Москву и Ленинград и высадка парашютных десантов в приграничных центрах.

Попытка выяснить первоисточник сведений и расширить эту информацию пока результатов не дала, т.к. Бозер от этого уклонился. Работа с ним и проверка сведений продолжаются. Полагаю, что сведения являются ложными и специально направлены по этому руслу с тем, чтобы дошли до нашего Правительства и проверить, как на это будет реагировать СССР.

Адмирал КУЗНЕЦОВ»[633].

Как видим, Хрущёв не только перепутал Румынию с Латвией, но и умолчал об оценке этих сведений наркомом Военно-морского флота СССР Н.Г.Кузнецовым. Давайте проанализируем, что же конкретно говорится в этом донесении и насколько обоснован вывод адмирала.

Немцы готовят к 14 мая вторжение в СССР. Это неправда, поскольку 30 апреля 1941 года Гитлер во время совещания у начальника отдела обороны страны штаба оперативного руководства вермахта назначил в качестве даты нападения 22 июня [634].

Главные удары будут нанесены с севера (через Финляндию и Прибалтику) и юга (через Румынию). Снова неправда – на том же совещании Гитлер определил следующее распределение сил по направлениям:

«Полоса “Север”: германские и русские силы примерно равны.

Полоса “Центр”: сильное германское превосходство.

Полоса “Юг”: русское превосходство»[635].

И действительно, 22 июня 1941 года главный удар был нанесён в центре, по войскам Западного Особого военного округа.

Мощные налёты авиации на Москву и Ленинград. Опять ложь. Только безумец будет бомбить важнейшие центры противника, не добившись предварительно господства в воздухе. Поэтому 22 июня и в последующие дни немецкая авиация сосредоточила свои усилия в первую очередь на приграничных аэродромах. Первый массированный авианалёт на Москву состоялся лишь в ночь на 22 июля 1941 года [636]. Что же касается Ленинграда, то первые бомбы упали на город в ночь с 6 на 7 сентября, а массированные авианалёты начались с 8 сентября 1941 года [637].

Таким образом, Н.Г.Кузнецов был совершенно прав, полагая эти сведения ложными. Более того, следует иметь в виду, что 11 марта 1941 года состоялось секретное совещание Верховного командования Вооружённых сил Германии (ОКВ), на котором среди прочих решений, касающихся подготовки к войне против СССР, было принято и такое: «Штаб Верховного главнокомандования вермахта желает подключить к осуществлению дезинформационной акции русского военного атташе (Воронцов) в Берлине»[638].

Стоит ли удивляться, что хрущёвская оценка донесения М.А.Воронцова была немедленно подхвачена проститутками от исторической науки вроде небезызвестного будущего академика В.А.Анфилова:

«Теперь в отношении Кузнецова. Вы читали его статьи. Он приводит телеграмму Воронцова – военно-морского атташе в Берлине – и излагает этот вопрос примерно таким образом: я направил её Сталину, а он отнёсся к ней бог знает каким образом, кажется, и не посмотрел, а я там излагал ценные данные.

Так излагает тов. Кузнецов этот факт, а вот как было в действительности. Этот документ он направил в три адреса: Сталину, Молотову, Жданову. Да, в нём приводится телеграмма Воронцова, причем она столь же ценна, как и сведения в докладе Голикова. Тут и сроки нападения указываются, полученные непосредственно в Берлине.

А вот вывод, который тов. Кузнецов делает в конце: полагаю, что эти сведения направлены через соответствующие каналы германской разведкой с целью посмотреть, как будет на них реагировать Советское правительство. Они являются провокационными.

Вот в действительности какие выводы делались из оценки правильных разведывательных данных и докладывались Сталину»[639].

Читая подобное «научное заключение», начинаешь понимать редактора газеты «Дуэль» Юрия Мухина, назвавшего в одной из своих статей Анфилова подонком [640].

Однако продолжим прерванную цитату из доклада «О культе личности»:

«В своём донесении от 22 мая 1941 года помощник военного атташе в Берлине Хлопов докладывал, что “…наступление немецких войск назначено якобы на 15.VI, а возможно, начнётся и в первых числах июня…”»[641].

Опять же, наступление немцев не состоялось ни 15 июня, ни тем более в начале июня, следовательно, соответствующая информация из донесения В.Е.Хлопова является «дезой».

Разумеется, знать, что Германия скоро нападёт, очень важно. Но для организации должного отпора агрессору этого недостаточно. Необходимо выяснить:

– когда конкретно будет нападение,

– какие силы противника будут задействованы,

– направления главных ударов.

Именно на эти вопросы и должна была ответить советская разведка. Давайте посмотрим, удалось ли ей это сделать.

Прежде чем вести речь о том, насколько точные сроки начала войны сообщали наши разведчики, следует отметить вот какой момент. Многие свято уверены, будто, утвердив план «Барбаросса», Гитлер за полгода до нападения назначил его дату – 22 июня 1941 года и чётко этому следовал. Более осведомлённые поправят: дескать, вначале нападение было назначено на 15 мая, а затем перенесено на 22 июня в связи с непредвиденной операцией против Югославии. А раз так, то, добудь советские агенты текст «Барбароссы» или окажись у нас сегодня под рукой машина времени, всё сложилось бы иначе. Воображение рисует соблазнительные сцены, как на рассвете 22 июня заблаговременно поднятые в воздух краснозвёздные истребители наносят удар по армадам немецких бомбардировщиков, а советская артиллерия громит места сосредоточения вражеских войск у границы. Увы, стоит германскому командованию сдвинуть срок нападения на час, и эта радужная картина сразу меркнет. А ведь его можно отложить и на сутки, и на неделю.

Дело в том, что 15 мая (а позднее – 22 июня) было установлено не как дата начала войны, а как дата завершения приготовлений к войне против СССР. К этому числу следовало привести в боеспособное состояние необходимое количество дивизий, перебросить их к советским границам, подготовить соответствующую инфраструктуру. Однако этот день вовсе не обязательно должен был стать первым днём войны. Как пишет бывший генерал-майор вермахта Буркхарт Мюллер-Гиллебранд в своём фундаментальном труде «Сухопутная армия Германии 1933-1945 гг.»: «Гитлер до последнего момента не объявлял своего решения о сроках фактического начала кампании против Советского Союза. Это обстоятельство приходилось учитывать при проведении подготовительных мероприятий по стратегическому развёртыванию сил»[642].

Даже назначив дату нападения, можно затем её перенести. Так, начавшееся 10 мая 1940 года немецкое наступление на Западном фронте перед этим откладывалось 38 раз [643]. Более того, операция может вообще не состояться, как, например, высадка немцев в Англии. Разумеется, сильно задерживаться тоже не стоит, поскольку противник может догадаться. Существуют и объективные ограничения – блицкриг необходимо закончить до наступления холодов.

Приказ о сроке начала войны против СССР был отдан главнокомандующим Сухопутными войсками Германии генерал-фельдмаршалом Вальтером фон Браухичем лишь 10 июня 1941 года:

«На основе предложения, представленного главным командованием Сухопутных войск, Верховное главнокомандование Вооружённых сил назначило для приготовления к военным действиям следующие сроки:

1. Днём “Д” операции “Барбаросса” предлагается считать 22 июня.

2. В случае переноса этого срока соответствующее решение будет принято не позднее 18 июня. Данные о направлении главного удара будут в этом случае по-прежнему оставаться в тайне.

3. В 13.00 21 июня в войска будет передан один из двух следующих сигналов:

а) сигнал “Дортмунд”. Он означает, что наступление, как и запланировано, начнётся 22 июня и что можно приступать к открытому выполнению приказов;

б) сигнал “Альтона”. Он означает, что наступление переносится на другой срок; но в этом случае уже придётся пойти на полное раскрытие целей сосредоточения немецких войск, так как последние будут уже находиться в полной боевой готовности.

4. 22 июня, 3 часа 30 минут: начало наступления Сухопутных войск и перелёт авиации через границу. Если метеорологические условия задержат вылет авиации, то Сухопутные войска начнут наступление самостоятельно»[644].

Но и это ещё не окончательное решение. Пока не миновало 18 июня, срок начала операции можно перенести. И даже потом вплоть до 13 часов 21 июня сохраняется возможность передумать, хотя это и будет сопряжено с большими издержками.

Таким образом, увидев очередной рассказ про доблестных советских агентов, якобы узнавших точную дату немецкого наступления за несколько месяцев до начала Великой Отечественной войны, можно не сомневаться – перед нами ещё один образец ненаучной фантастики. В лучшем случае речь может идти лишь об ориентировочном сроке. Однако и здесь официозная историография, утверждающая, будто стоило Гитлеру подписать план «Барбаросса», как наши разведчики тут же сообщили в Москву примерную дату нападения, а затем, по мере приближения войны, называли всё более точные сроки её начала, к сожалению, выдаёт желаемое за действительное.

Наиболее популярна легенда о предупреждениях, сделанных Рихардом Зорге. Что же именно докладывал из Токио этот советский разведчик?

10 марта 1941 года:«Новый германский ВАТ(военный атташе. – И.П.)считает, что по окончании теперешней войны должна начаться ожесточённая борьба Германии против Советского Союза»[645].

2 мая:«Я беседовал с германским послом Отт и морским атташе о взаимоотношениях между Германией и СССР… Решение о начале войны против СССР будет принято только Гитлером либо уже в мае, либо после войны с Англией»[646].

19 мая:«Новые германские представители, прибывшие сюда из Берлина, заявляют, что война между Германией и СССР может начаться в конце мая, так как они получили приказ вернуться в Берлин к этому времени. Но они также заявили, что в этом году опасность может и миновать»[647].

30 мая:«Берлин информировал Отт, что немецкое выступление против СССР начнётся во второй половине июня. Отт на 95% уверен, что война начнётся»[648].

1 июня:«Ожидание начала германо-советской войны около 15 июня базируется исключительно на информации, которую подполковник Шолл привёз с собой из Берлина, откуда он выехал 6 мая в Бангкок. В Бангкоке он займёт пост военного атташе»[649].

15 июня:«Германский курьер сказал военному атташе, что он убеждён, что война против СССР задерживается, вероятно, до конца июня. Военный атташе не знает – будет война или нет»[650].

Наконец, 20 июня Зорге отправляет своё последнее предвоенное донесение:

«Германский посол в Токио Отт сказал мне, что война между Германией и СССР неизбежна»[651].

Что же в действительности сообщил Зорге о сроках нападения?

В его ранних донесениях (10 марта, 2 мая) утверждается, будто нападение на СССР произойдёт после войны с Англией. Это дезинформация.

В донесениях от 2 и 19 мая указывается срок нападения – конец мая (в обоих случаях с оговорками: в первом донесении – «либо после войны с Англией», во втором – «в этом году опасность может и миновать»). Это «деза», так как 30 апреля Гитлер установил срок начала войны – 22 июня.

В донесении от 30 мая сказано, что война начнётся во второй половине июня (срок «конец мая» уже прошёл).

Два дня спустя Зорге «уточняет» дату начала войны – «около 15 июня». Это «деза», причём следует отметить, что в предыдущем донесении был указан более верный срок.

В донесении от 15 июня говорится, что война с СССР «задерживается до конца июня» (срок «15 июня» уже прошёл), и вообще неизвестно, будет она или нет.

Наконец, 20 июня сообщается, что «война неизбежна». А то мы не знали.

Как видим, насчёт сроков нападения Зорге гнал сплошную «дезу». Что неудивительно, если учесть его источники информации: «новый германский военный атташе считает», «я беседовал с германским послом Отт и морским атташе», «новые германские представители, прибывшие сюда из Берлина, заявляют», «Берлин информировал Отт», «ожидание начала германо-советской войны около 15 июня базируется исключительно на информации, которую подполковник Шолл привёз с собой из Берлина», «германский курьер сказал военному атташе», «германский посол в Токио Отт сказал мне». То есть всё, что сообщал Зорге – личное мнение немецких дипломатов, с которыми он общался. А ведь ещё 15 февраля 1941 года в подписанных начальником штаба Верховного главнокомандования Вооружённых сил Германии фельдмаршалом Кейтелем указаниях по дезинформации советского военного командования было сказано:

«Последний [начальник Управления военной разведки и контрразведки] организует также передачу нашим атташе в нейтральных странах и атташе нейтральных стран в Берлине дезинформационных сведений. Эти сведения должны носить отрывочный характер, но отвечать одной общей тенденции»[652].

А как же быть со знаменитым предупреждением «Нападение произойдёт на широком фронте на рассвете 22 июня», якобы отправленным Зорге 15 июня, про которое не писал только ленивый? Увы, как выяснилось, это вульгарная фальшивка.

В июне 2001 года в редакции «Красной Звезды» состоялся «круглый стол», посвящённый 60-летию начала Великой Отечественной войны, в ходе которого сотрудник пресс-бюро Службы внешней разведки полковник Владимир Карпов сделал следующее признание:

«Благодаря утечке информации распространялись слухи, доходили до руководства в виде донесений о том, что Германия нападёт на Советский Союз 15 апреля, 1, 15, 20 мая, 15 июня… Эти дни наступали, а война не начиналась. Ведь и Рихард Зорге называл несколько сроков, которые не подтвердились.

– Разве так? Ещё в 60-е годы опубликована телеграмма “Рамзая” с предупреждением: война начнётся 22 июня… После этого и говорилось: “Зорге точно назвал дату”.

Карпов: К сожалению, это фальшивка, появившаяся в хрущёвские времена. Разведка не назвала точной даты, не сказали однозначно, что война начнётся 22 июня»[653].

Другой обширный поток разведсведений шёл от руководителей подпольной антифашистской организации «Красная капелла» обер-лейтенанта Харро Шульце-Бойзена («Старшина»), служившего в германском генеральном штабе ВВС, и сотрудника Министерства хозяйства Германии Арвида Харнака («Корсиканец»).

Так, в донесении, отправленном 9 марта 1941 года, сообщалось:

«Решён вопрос о военном выступлении против Советского Союза весной этого года с расчётом на то, что русские не смогут поджечь при отступлении ещё зелёный хлеб и немцы воспользуются этим урожаем. Цехлину (журналист, профессор Высшей политической школы в Берлине. – И.П.) от двух германских генерал-фельдмаршалов известно, что выступление намечено на 1 мая»[654].

24 марта:«В генеральном штабе авиации среди офицеров существует мнение, что военное выступление Германии против СССР приурочено на конец апреля или начало мая. “Старшина” при этом считает, что имеется лишь 50% шансов за то, что это выступление произойдёт, всё это вообще может оказаться блефом»[655].

2 апреля:«Референт Розенберга по СССР Лейббрандт заявил Цехлину, что вопрос о вооружённом выступлении против СССР решён… Антисоветская кампания начнётся 15 апреля»[656].

24 апреля:«Акция против СССР, кажется, отодвинута на задний план»[657].

30 апреля:«Вопрос о выступлении Германии против Советского Союза решён окончательно и начало его следует ожидать со дня на день»[658].

9 мая:«Вопрос о нападении на Советский Союз является решённым, выступление намечено на ближайшее время… В разговорах среди офицеров штаба часто называется дата 20 мая как дата начала войны. Другие полагают, что выступление намечено на июнь»[659].

14 мая:«Планы в отношении Советского Союза откладываются… Круги авторитетного офицерства считают, что одновременные операции против англичан и против СССР вряд ли возможны»[660].

11 июня:«Вопрос о нападении на Советский Союз окончательно решён»[661].

16 июня:«Все военные мероприятия Германии по подготовке вооружённого выступления против СССР полностью закончены, и удар можно ожидать в любое время»[662].

Таким образом, хронология «предупреждений», сделанных «Старшиной» и «Корсиканцем», выглядит следующим образом:

В мартовских донесениях указывается приблизительный срок нападения около 1 мая, в то время как согласно плану «Барбаросса» подготовка к нему должна была завершиться лишь к 15 мая. При этом делается оговорка, что «всё это вообще может оказаться блефом».

В донесении от 2 апреля сказано, что война начнётся 15 апреля. Это явная дезинформация.

Как мы помним, 30 апреля Гитлер назначил новую дату нападения на СССР – 22 июня. Тем не менее в отправленном в этот день донесении «Старшина» и «Корсиканец» сообщают, что выступления Германии против Советского Союза «следует ожидать со дня на день» (срок «15 апреля» уже прошёл).

Между тем дни проходят, а войны всё нет и нет. В результате в донесении от 9 мая называется очередной срок её начала: 20 мая или июнь.

Наконец, 16 июня сообщается, что все приготовления закончены и теперь «удар можно ожидать в любое время». Сегодня мы знаем, что данная информация соответствовала действительности, однако тогда, в 1941-м, это было вовсе не очевидно. Ведь 30 апреля «Старшина» с «Корсиканцем» уже пообещали начало войны «со дня на день», а она всё ещё не началась. А если учесть, что в донесениях от 24 апреля и 14 мая утверждалось, будто планы войны против СССР откладываются, картина получалась ещё более неоднозначной.

Важный момент, на который следует обратить внимание: в ряде донесений «Старшины» и «Корсиканца» проходит мысль, будто германскому нападению будет предшествовать предъявление ультиматума, а ему, в свою очередь, – «война нервов».

14 апреля:«Началу военных действий должен предшествовать ультиматум Советскому Союзу с предложением о присоединении к Пакту трёх»[663].

5 мая:«От СССР будет потребовано Германией выступление против Англии на стороне держав “Оси”. В качестве гарантии, что СССР будет бороться на стороне “Оси” до решительного конца, Германия потребует от СССР оккупации немецкой армией Украины и, возможно, также Прибалтики»[664].

9 мая:«Вначале Германия предъявит Советскому Союзу ультиматум с требованием более широкого экспорта в Германию и отказа от коммунистической пропаганды… Предъявлению ультиматума будет предшествовать “война нервов” в целях деморализации Советского Союза»[665].

9 июня:«Германия предъявит СССР требование о предоставлении немцам хозяйственного руководства на Украине и об использовании советского Военного флота против Англии»[666].

Подобные слухи были призваны ввести в заблуждение советское руководство, с тем, чтобы обеспечить внезапность нападения. Пусть русские ждут ультиматум и надеются потянуть время на переговорах, а мы вместо этого неожиданно нанесём удар, даже не объявляя войны. К сожалению, эта дезинформация во многом достигла цели. Тем не менее в современных публикациях господствует некритический взгляд на деятельность «Старшины» и «Корсиканца». Считается, что они сообщали важные и достоверные сведения о военных приготовлениях Германии, которыми пренебрегли исключительно из-за сталинской подозрительности. Одновременно те же самые авторы наперебой осуждают Сталина за требование «не поддаваться на провокации», хотя оно выглядит вполне логичным, если верить, что первым шагом немцев должна стать «война нервов», как это было сказано в донесении от 9 мая.

Кстати, если судить о содержании санкционированной Сталиным директивы наркома обороны Тимошенко и начальника Генерального штаба Жукова от 21 июня 1941 года «О приведении в боевую готовность войск в связи с возможным нападением фашистской Германии на СССР» по опусам специализирующихся на разоблачении сталинизма щелкопёров, может сложиться впечатление, что этот документ был целиком выдержан в духе толстовского непротивления злу насилием. Между тем в нём сказано следующее:

«1. В течение 22-23 июня 1941 г. возможно внезапное нападение немцев на фронтах ЛВО, ПрибОВО, ЗапОВО, КОВО, ОдВО. Нападение может начаться с провокационных действий.

2. Задача наших войск – не поддаваться ни на какие провокационные действия, могущие вызвать крупные осложнения.

Одновременно войскам Ленинградского, Прибалтийского, Западного, Киевского и Одесского военных округов быть в полной боевой готовности, встретить возможный внезапный удар немцев или их союзников»[667].

Ложные сведения о дате начала войны сообщали и другие источники. Например, военный атташе СССР в Венгрии полковник Н.Г.Ляхтеров («Марс»).

1 марта 1941 года:«Выступление немцев против СССР в данный момент считают все немыслимым до разгрома Англии. Военные атташе Америки, Турции и Югославии подчёркивают, что германская армия в Румынии предназначена в первую очередь против английского вторжения на Балканы и как контрмера, если выступит Турция или СССР. После разгрома Англии немцы выступят против СССР»[668].

23 мая:«Словацкий посол и военный атташе считают войну между Германией и СССР неизбежной. Нападение должно быть проведено исключительно мотомеханизированными и моторизованными частями в ближайшее время. Американский военный атташе в Румынии сказал словаку, что немцы выступят против СССР не позднее 15 июня»[669].

В последнем донесении помимо неверной даты содержится совершенно фантастическое утверждение, будто в бой пойдут «исключительно мотомеханизированные и моторизованные части», в то время как остальным немецким дивизиям, надо полагать, уготована роль зрителей (из 152 дивизий германских Сухопутных войск, выделенных для войны против СССР, лишь 19 были танковыми и 14 моторизованными [670]).

Кстати, помните разрекламированную Хрущёвым и Анфиловым «важную информацию», полученную от советско-подданного Бозера 5 мая 1941 года? Она было далеко не единственной. 10 мая Бозер сообщил новую дату нападения – 25 мая 1941 года. Затем он перенёс начало войны на 2 июня [671]. Последнее сообщение от Бозера было получено 13 июня 1941 года:

«Немцы в период с 21-24.06.1941 г. наметили внезапный удар против СССР. Удар будет направлен по аэродромам, железнодорожным узлам и промышленным центрам, а также по району Баку»[672].

При этом источник, передавший информацию Бозера, сопроводил её ценной рекомендацией для советского руководства «самим уничтожить бакинские нефтяные прииски, так как в противном случае они достанутся немцам в нетронутом виде»[673].

Впрочем, надо отдать должное М.А.Воронцову. Отправляя сообщения Бозера в Москву, он всякий раз подчёркивал, что считает их недостоверными.

На фоне этого потока «ценных сведений» неожиданно точными выглядят донесения 3-го секретаря полпредства СССР в Румынии Г.М.Ерёмина, подписывавшегося псевдонимом «Ещенко».

20 апреля 1941 года:«Как предполагают, сроком для начала наступления на СССР называют время от 15 мая до начала июня 1941 года»[674].

5 мая:«Один штабной офицер расположенного в Румынии восьмого немецкого авиационного корпуса, который несколько дней назад приехал из Берлина, заявил, что раньше для начала немецких военных акций против СССР предусматривалась дата 15 мая, но в связи с Югославией срок перенесён на середину июня. Этот офицер твёрдо убеждён в предстоящем конфликте»[675].

28 мая:«Военная акция Германии против СССР продолжает планомерно подготовляться и как прежде является в высшей степени актуальной. Военные приготовления идут, как часовой механизм, и делают вероятным начало войны ещё в июне этого года. Является ли этот огромный механизм, который работает против СССР, только манёвром или прелюдией к уже решённой войне, никто не знает, кроме Гитлера и его ближайшего окружения. Ведущие военные немецкие круги тем временем придерживаются мнения, что нужно, безусловно, считаться с немецко-русской войной в этом году. Если эта война не наступит, то это должно быть чудом или Гитлер должен играть какую-то совершенно утончённую игру»[676].

Все три процитированных донесения содержат точные сведения, однако они теряются в общем потоке дезинформации.

Итак, перечислим несбывшиеся предупреждения о дате начала войны:

15 апреля («Старшина» и «Корсиканец»);

конец апреля (они же);

1 мая (они же);

начало мая (они же);

14 мая (Бозер через Воронцова);

20 мая («Старшина» и «Корсиканец»);

25 мая (Бозер через Воронцова);

конец мая (Зорге);

2 июня (Бозер через Воронцова);

15 июня (Зорге, Ляхтеров, Хлопов).

И это только в проанализированных нами донесениях. А ведь были и другие.

Теперь представим, как это выглядело с точки зрения Сталина: проходит один предсказанный срок, затем второй, третий, а войны всё нет и нет. Какой должна быть его реакция? Скорее всего, нецензурной:

«Т-щу Меркулову. Можете послать ваш “источник” из штаба герм. авиации к ёб.ной матери. Это не “источник”, а дезинформатор»[677].

Разумеется, сознательным дезинформатором «Старшина» не был, что и доказал своей смертью – 22 декабря 1942 года его вместе с «Корсиканцем» казнили по приговору имперского военного суда Германии. Он добросовестно передавал в Москву сведения и оценки, услышанные от сослуживцев. Однако если отбросить оскорбительную форму резолюции, которую наш агент явно не заслужил, то приходится признать, что по сути дела Сталин был прав.

Сочиняющие панегирики «героям невидимого фронта», как правило, избегают сопоставлять их донесения с реальностью. И не зря. Как мы только что убедились, со сроками нападения наши разведчики оказались не на высоте. А как насчёт оценки немецких сил?

С окончанием войны многие сведения, бывшие ранее строжайшей тайной, стали общедоступными. Сегодня мы знаем точный состав и численность как всех германских Вооружённых сил, так и их группировки, сосредоточивавшейся возле советской границы.

К началу наступления на Западе в мае 1940 года германские Сухопутные силы [678] насчитывали 156 дивизий (в том числе 127 пехотных, 3 горнострелковые, 1 кавалерийскую, 10 танковых, 6 моторизованных и 9 охранных) плюс 1 моторизованная бригада и 2 моторизованных полка [679]. Разгромив войска западных демократий, поставив Францию на колени и ожидая, что Англия согласится заключить мир, 15 июня Гитлер принял решение сократить армию до 120 дивизий, одновременно увеличив количество танковых дивизий до 20 и моторизованных до 10. При этом 35 дивизий подлежали расформированию [680]. Однако месяц спустя главнокомандующий Сухопутными силами генерал-фельдмаршал фон Браухич убедил фюрера воздержаться от столь масштабных сокращений. В результате в июле-августе 1940 года 17 дивизий были расформированы, а личный состав ещё 18 был отправлен в долгосрочный отпуск [681].

Между тем в датированной августом 1940 года записке наркома обороны СССР С.К.Тимошенко и начальника Генштаба РККА Б.М.Шапошникова «Об основах стратегического развёртывания Вооружённых сил СССР на Западе и на Востоке на 1940 и 1941 годы» утверждается, будто «Германия в настоящее время имеет развёрнутыми до 200 пехотных дивизий; 15 танковых дивизий; 5-7 лёгких дивизий; 10 моторизованных дивизий; 8 горных дивизий; 2-3 авиадесантные дивизии. Всего до 240-243 дивизий»[682]. Как видим, немецкие силы преувеличены почти вдвое.

Тем временем английское руководство отвергает мирные предложения Гитлера. В связи с этим ему приходит в голову идея похода на Восток, чтобы лишить Англию надежд на русскую помощь. 31 июля 1940 года на совещании руководящего состава германских Вооружённых сил в Бергхофе, назначив начало высадки на Британские острова на 15 сентября, Гитлер одновременно изложил собравшимся военачальникам Третьего рейха альтернативный вариант действий:

«Допущение: Мы не будем нападать на Англию, а разобьём те иллюзии, которые дают Англии волю к сопротивлению. Тогда можно надеяться на изменение её позиции… Если Россия будет разгромлена, Англия потеряет последнюю надежду… Вывод: В соответствии с этим рассуждением Россия должна быть ликвидирована. Срок – весна 1941 года»[683].

Для осуществления подобной операции численность германских Сухопутных сил следовало, по мнению фюрера, довести до 180 дивизий, с тем чтобы использовать 120 из них в войне против Советского Союза [684]. Впрочем, пока это были лишь предварительные намётки. Письменная директива Гитлера о соответствующем увеличении армии была передана ОКВ лишь 10 сентября 1940 года [685].

Процесс формирования новых дивизий начался в октябре 1940 года. На 7 октября в германских Вооружённых силах имелось 155 дивизий (в том числе 129 пехотных, 6 горнострелковых, 1 кавалерийская, 13 танковых, 6 моторизованных) плюс 2 моторизованных полка. При этом личный состав 18 пехотных дивизий пребывал в долгосрочном отпуске, 15 дивизий (12 пехотных, 2 танковые, 1 моторизованная) находились на переформировании, 14 дивизий (10 пехотных, 2 горнострелковые, 2 танковые) ещё только формировались, а одна из пехотных дивизий была учебной [686]. Таким образом, Германия на тот момент реально располагала 107 боеготовыми дивизиями.

На 21 декабря того же года количество дивизий в немецкой армии возросло до 184 (в том числе 145 пехотных, включая 1 учебную, 6 горнострелковых, 1 кавалерийская, 20 танковых, 12 моторизованных), при этом 26 пехотных дивизий находились в стадии формирования [687], а 18 дивизий, личный состав которых был в своё время уволен в долгосрочный отпуск, воссоздавались на новой основе [688].

Итак, к концу 1940 года приказ Гитлера о доведении численности германских Вооружённых сил до 180 дивизий был выполнен. Однако немцы не успокоились на достигнутом. В январе 1941 года начинается формирование 6 пехотных, 4 лёгких и 1 моторизованной дивизий, в апреле – ещё 15 пехотных дивизий. Параллельно проводились некоторые переформирования. В результате к 22 июня 1941 года германские Сухопутные силы насчитывали 208 дивизий (в том числе 153 пехотных, 4 лёгких, 6 горнострелковых, 1 кавалерийская, 21 танковая, 14 моторизованных, 9 охранных) плюс 1 пехотный полк, 2 усиленных моторизованных полка и 1 моторизованная бригада [689].

Формирование новых немецких соединений не стало секретом для советской разведки. Однако допущенная ранее серьёзная ошибка с определением количества дивизий в вермахте не позволяла объективно оценить военную мощь вероятного противника. Подсчёт вражеских сил шёл «от достигнутого»: новые немецкие дивизии приплюсовывались к старым, в том числе и «виртуальным», существующим лишь в советских разведсводках.

Так, согласно спецсообщению Разведуправления Генштаба Красной Армии №660279сс от 11 марта 1941 года:

«Общая численность германской армии к сентябрю мес. 1940 г. составляла около 228 дивизий, в том числе 15-17 танковых и 8-10 моторизованных.

По имеющимся данным, за истекший зимний период германское командование дополнительно сформировало 25 пехотных, 5 танковых, 5 моторизованных дивизий. Кроме того, за счёт пехотных дивизий сформировано, по-видимому, до 5 моторизованных дивизий. Таким образом, общее количество дивизий германской армии на 1 марта 1941 г. составляет около 263 дивизий, из них: 221 пехотная, 22 танковых и 20 моторизованных дивизий»[690].

Полтора месяца спустя в аналогичном спецсообщении №660448сс от 26 апреля утверждалось:

«Таким образом, общая численность германской армии на 25.04.41 г. составляет 286-296 дивизий, из них:

пехотных – 199-207

горнострелковых – 15

моторизованных – 20

танковых – 22

мотокавалерийских – 4 и 19 кав. полков

парашютно-десантных – 8-10

дивизий СС – 18 (из них до 10 моторизованных).

По имеющимся данным, с 1 апреля немецкое командование приступило к формированию до 40 дивизий, что требует дополнительной проверки»[691].

В записке наркома обороны СССР С.К.Тимошенко и начальника Генштаба Красной Армии Г.К.Жукова председателю СНК СССР И.В.Сталину от 15 мая 1941 года с соображениями по плану стратегического развёртывания Вооружённых сил Советского Союза на случай войны с Германией и её союзниками была дана следующая оценка:

«В настоящее время Германия, по данным Разведывательного управления Красной Армии, имеет развёрнутыми около 230 пехотных, 22 танковых, 20 моторизованных, 8 воздушных и 4 кавалерийские дивизии, а всего около 284 дивизий»[692].

Интересно отметить преувеличенную оценку немецких Воздушно-десантных сил. Это результат целенаправленной дезинформации, призванной создать впечатление, будто немцы собираются воевать против Англии на различных театрах военных действий. В действительности в это время у Германии имелась лишь 7-я парашютная дивизия в составе ВВС, а 22-я пехотная дивизия считалась авиадесантной [693], являясь, по сути, обычным пехотным соединением, натренированным и экипированным для переброски по воздуху и предназначавшимся для быстрого усиления первой волны десанта в случае захвата площадок, пригодных для посадки.

Завышалось не только число дивизий, но и количество имевшейся у немцев боевой техники. Так, в датированной 18 сентября 1940 года записке наркома обороны СССР С.К.Тимошенко и начальника Генштаба РККА К.А.Мерецкова «Об основах стратегического развёртывания Вооружённых сил Советского Союза на Западе и на Востоке на 1940 и 1941 годы» говорилось о наличии у Германии 10 тысяч танков [694]. Эта же оценка была повторена в плане стратегического развёртывания от 11 марта 1941 года, подписанном наркомом Тимошенко и сменившим Мерецкова на посту начальника Генштаба Жуковым [695]. На самом деле на 1 сентября 1940 года Германия располагала 3,5 тысячи танков и штурмовых орудий, к 1 марта 1941 года их число составило чуть меньше 5 тысяч, а к 1 июня 1941 года – свыше 5,6 тысячи [696].

Что касается немецких самолётов, то их количество в записке от 18 сентября 1940 года определялось в 14 200-15 000, из них 4500-5000 бомбардировщиков, 3500-4000 истребителей, 400-600 разведчиков, 3000 транспортных и 2800-3300 учебно-тренировочных [697]. Примерно такие же цифры – до 15 000 самолётов, из них 9000-9500 боевых – назывались и в документе от 11 марта 1941 года [698]. Вместе с тем в датированном тем же числом спецсообщении Разведуправления Генштаба Красной Армии №660279сс утверждалось, будто на 1 марта 1941 года Германия имела 20 700 самолётов, из них 10 980 боевых (в том числе 4090 бомбардировщиков, 1850 пикирующих бомбардировщиков, 1220 разведчиков и 3820 истребителей) [699]. В действительности же германские ВВС на 22 февраля 1941 года насчитывали 5259 самолётов [700], а к июню того же года – 6852 (в том числе 2642 бомбардировщика, 823 разведчика и 2249 истребителей) [701].

Имея на руках преувеличенные сведения о германском военном потенциале, руководство Красной Армии полагало, что в грядущей войне против СССР будут брошены существенно большие силы противника, чем это случилось в действительности. Так, в уже цитировавшейся записке от августа 1940 года утверждалось, что против Советского Союза могут быть развёрнуты 173 немецкие дивизии, 10 тысяч танков и 12 тысяч самолётов, а с учётом сил Финляндии, Румынии и Венгрии – 233 дивизии, 10 550 танков и 13 900 самолётов [702]. В аналогичной записке от 18 сентября 1940 года были приведены в основном те же цифры, за исключением итогового числа самолётов, увеличенного до 15 100 [703]. В плане стратегического развёртывания от 11 марта 1941 года предполагалось, что против нас будет брошено до 200 немецких дивизий (165 пехотных, 20 танковых и 15 моторизованных), а с учётом вклада Финляндии, Румынии и Венгрии – 268 дивизий, 10 810 танков и 11 600 самолётов [704].

В упомянутой выше записке Тимошенко и Жукова от 15 мая 1941 года количество вражеских дивизий было несколько снижено: «Предполагается, что в условиях политической обстановки сегодняшнего дня Германия, в случае нападения на СССР, сможет выставить против нас до 137 пехотных, 19 танковых, 15 моторизованных, 4 кавалерийских и 5 воздушно-десантных дивизий, а всего до 180 дивизий… Вероятные союзники Германии могут выставить против СССР: Финляндия – до 20 пехотных дивизий, Венгрия – 15 пд, Румыния – до 25 пд. Всего Германия с союзниками может развернуть против СССР до 240 дивизий»[705].

Реальность, к счастью, оказалась менее впечатляющей. 22 июня 1941 года против СССР были брошены 152 немецкие дивизии (118 пехотных, 1 кавалерийская, 19 танковых, 14 моторизованных), 1 бригада и 2 усиленных моторизованных полка [706]. Что касается союзников Германии, то Финляндия выставила 16 дивизий и 3 бригады, Венгрия – 4 бригады, Румыния – 13 дивизий и 9 бригад [707]. Чуть позже к ним присоединились контингенты из Италии (3 дивизии) и Словакии (2 дивизии и 1 бригада) [708]. Таким образом, учитывая, что 2 бригады примерно равны 1 дивизии, нетрудно подсчитать, что всего в Крестовый поход против большевизма отправилось около 195 дивизий.

Наконец, завышалась и численность немецкой группировки возле наших границ. Так, в справке 5-го отдела ГУГБ НКВД СССР от 6 ноября 1940 года утверждалось:

«На 1 октября в Восточной Пруссии и на территории бывшей Польши сосредоточены 70 пехотных дивизий, 5 моторизованных дивизий, 7-8 танковых дивизий и 19 кавалерийских полков… Таким образом, против СССР сосредоточено в общем итоге свыше 85 дивизий, то есть более одной трети Сухопутных сил германской армии»[709].

На самом деле в указанном регионе имелось в это время всего лишь 30 немецких дивизий (25 пехотных, 1 кавалерийская, 3 танковые, 1 моторизованная) [710].

Здесь следует иметь в виду, что первоначально немецкие войска были размещены у границ СССР только в Польше и Восточной Пруссии. 10 октября 1940 года началась переброска германских дивизий в Румынию [711]. 21 сентября 1940 года первые транспорты с немецкими войсками и оружием прибыли в финский порт Вааса на побережье Ботнического залива [712]. В основном они направлялись транзитом в Норвегию, однако некоторое количество осталось в стране.

Приведём в хронологическом порядке оценки сосредоточенных у наших рубежей немецких сил, содержавшиеся в сводках советской военной разведки, а также документах Генштаба Красной Армии.

Согласно спецсообщению Разведуправления Генштаба Красной Армии №660279сс от 11 марта 1941 года, на 1 марта на Востоке находилась 61 немецкая дивизия, в том числе 52 пехотных, 5 моторизованных и 4 танковые [713].

В датированном тем же числом плане стратегического развёртывания говорилось о 76 немецких дивизиях (из них до 6 танковых и 7 моторизованных), сосредоточенных у советских границ, а также 35 дивизиях, находившихся в Румынии и Болгарии [714].

В спецсообщении Разведуправления №660370 от 4 апреля утверждалось, будто немецкие силы в приграничной с СССР полосе достигают 83-84 дивизий, в том числе 61 пехотная, 6 моторизованных и 6-7 танковых на протяжении границы от Восточной Пруссии до Словакии и 9 пехотных и 1 моторизованная в Румынии [715].

Согласно спецсообщению Разведуправления №660448сс от 26 апреля, к 25 апреля на границе Советского Союза с Германией и Румынией были сосредоточены 95-100 немецких дивизий (без кавалерийских частей). Кроме того, одна немецкая дивизия находилась в Финляндии [716].

В спецсообщении Разведуправления №660477сс от 5 мая было сказано, что общее количество германских войск, сконцентрированных против СССР, якобы составляет 103-107 дивизий (не считая частей, находящихся в Финляндии), при этом количество танковых дивизий по сравнению с 25 апреля увеличилось с 9 до 12, моторизованных (включая мотокавдивизию) – с 7 до 8, горных – с 2 до 5 дивизий [717].

Согласно спецсообщению Разведуправления №660506сс от 15 мая 1941 года общее количество немецких войск у наших границ достигло 114-119 дивизий, из них 82-87 пехотных, 6 горных, 13 танковых, 12 моторизованных и 1 кавалерийская [718].

В датированных тем же числом соображениях по плану стратегического развёртывания Вооружённых сил СССР утверждалось, будто у границ Советского Союза находится до 86 пехотных, 13 танковых, 12 моторизованных и 1 кавалерийская дивизия, а всего до 112 германских дивизий [719].

Наконец, согласно спецсообщению Разведуправления №660569 от 31 мая 1941 года, на 1 июня 1941 года против СССР были сосредоточены 120-122 немецкие дивизии [720].

Сколько же на самом деле было войск противника у наших границ? Гораздо меньше, о чём свидетельствует приведённая ниже таблица [721].

* включая охранные, лёгкие и горнострелковые

** кавалерийская дивизия

*** до 22 июня

**** ещё 23 дивизии (в том числе 2 танковые и 1 моторизованная) из состава сил, предназначенных для войны против Советского Союза, находились в резерве ОКХ и к 22 июня оставались в тылу.

Как мы убедились, представления командования Красной Армии и руководства советской военной разведки о количестве немецких дивизий, сосредоточенных возле границ СССР, были весьма далеки от действительности. Ещё сильнее отличались от реальности сообщения источников, на основании которых делались эти умозаключения.

Например, вот что докладывал 28 декабря 1940 года Рихард Зорге:

«Каждый новый человек, прибывающий из Германии в Японию, рассказывает, что немцы имеют около 80 дивизий на восточной границе, включая Румынию, с целью воздействия на политику СССР… Новый ВАТ в Токио заявил мне, что цифра 80 дивизий несколько, видимо, преувеличена»[722].

Действительно, несколько преувеличена, самую малость – в два с половиной раза. Нетрудно догадаться, что единодушно называемая цифра 80 дивизий является результатом усилий германской контрразведки. Немецкие «компетентные органы» уделяли самое пристальное внимание дезинформации противника. Так, в секретной инструкции для германских военных атташе от 12 февраля 1941 года было сказано:

«О силе германских войск желательно сохранять неясность. В случае необходимости дать ответ относительно количественного состава войск поощряйте всякую фантазию»[723].

Она и поощрялась. 21 февраля 1941 года резидент советской военной разведки в Швейцарии Шандор Радо («Дора») докладывал из Цюриха: «По сообщению начальника разведслужбы швейцарского Генштаба Германия имеет сейчас на Востоке 150 дивизий»[724]. На донесении есть помета начальника Разведуправления генерал-лейтенанта Ф.И.Голикова: «Это, вероятно… деза. Надо указать “Доре”»[725]. Вывод совершенно верный. 19 мая 1941 года Рихард Зорге сообщает из Японии: «Германия имеет против СССР 9 армейских корпусов, состоящих из 150 дивизий»[726]. Наконец, 3 июня московский корреспондент японской газеты «Токио Ничи-Ничи» Маэсиба в беседе с агентом НКГБ рассказал, что «на западных границах Советского Союза немцы сосредоточили около 150 дивизий численностью по 10 000 человек, то есть 1 500 000 человек»[727].

Интересно, не правда ли? Три источника на протяжении трёх с половиной месяцев называют одну и ту же цифру – 150 немецких дивизий у наших границ. При том, что реальное их количество за это время выросло с 38 до 81. Кстати, Маэсиба сильно занизил численность немецкой дивизии. Согласно штатам 1941 года пехотная дивизия вермахта насчитывала 16 859 человек [728].

Отдельно следует упомянуть о кочующей из публикации в публикацию истории, рассказанной в мемуарах подполковника В.А.Новобранца, служившего накануне Великой Отечественной войны в информационном отделе Разведуправления Генштаба Красной Армии.

Как утверждает Новобранец, по долгу службы он, в частности, занимался составлением сводных документов о военном потенциале стран – вероятных противников СССР:

«И я засел за разработку таких обобщённых документов по каждой стране. Они получили название „Мобилизационные записки“. Мы практически точно определяли масштабы развёртывания… По Германии масштабы развёртывания на случай блицкрига определялись в 220 дивизий, из них 20 танковых. Война подтвердила нашу разработку – Германия выставила против нас 214 дивизий, из них 21 танковую»[729].

Ну, насчёт того, что «война подтвердила», всё ясно – перед нами очередной образец беззастенчивого вранья. Как уже сказано выше, 22 июня 1941 года немцы выставили против СССР 153 дивизии, из них 19 танковых. Теперь понятно, почему командование Красной Армии полагало, будто Германия использует для нападения гораздо большие силы, чем это случилось в действительности. Вместо добросовестного анализа «эксперты» вроде подполковника Новобранца подсовывали ему всяческую ахинею.

Но самое интересное начинается дальше:

«После этого между мною, вернее, между информотделом и генералом Голиковым установились весьма странные отношения. На каждом докладе генерал “срезал” у меня по нескольку дивизий, снимая их с учёта, как пешки с шахматной доски. Никакие возражения на него не действовали. Мне было неприятно ходить к нему на доклад, и я посылал вместо себя начальника немецкого отделения полковника Гусева. Они старые сослуживцы, и я полагал, что Гусеву удастся убедить Голикова в реальности немецких дивизий, в реальности непрерывно нарастающей угрозы. Расхождений в оценке положения у меня с Гусевым не было.

Однако и Гусеву не повезло. У него Голиков “срезал” ещё больше дивизий, чем у меня. Я не выдержал, пошёл к Голикову и заявил:

– Товарищ генерал, я не согласен с вашей практикой “срезать” количество дивизий, которые мы указываем. Уже подошло время очередной сводки по Германии, а я не могу её выпустить с искажёнными данными.

Голиков молча извлёк из сейфа лист александрийской бумаги, развернул на столе и сказал:

– Вот действительное положение на наших границах. Здесь показано гораздо меньше дивизий, чем у вас.

Я посмотрел на схему. На ней синим карандашом были показаны немецкие дивизии вдоль наших границ.

– Что это за документ? Откуда?

– Его дал нам югославский атташе полковник Путник. Эти же данные подтвердил и наш агент из немецкого посольства в Москве. Этим данным верит “хозяин”, – пояснил Голиков. И уже тоном приказа сказал: – Так что не будем спорить, выпускайте сводку по этим данным…

Работники Разведупра борьбу против дезинформации сосредоточили прежде всего вокруг количества вражеских дивизий, развёрнутых на наших границах. Мы показывали их истинное количество, а немецкая разведка всячески пыталась скрыть его или уменьшить: кроме того, нас уверяли, что Германия будет наносить удар по Англии. В этой борьбе немецкая разведка нас победила. Советское правительство и военное руководство верили вражеской дезинформации, а не собственной разведке. Не верил ей даже сам начальник Разведупра и систематически, с каждой неделей всё больше и больше “срезал” количество немецких дивизий, подгоняя наши разведданные под сообщение Путника.

В воспоминаниях маршала Жукова сказано, что на 4 апреля 1941 года по данным Генштаба против СССР находились 72-73 дивизии. Вот это и есть данные Путника.

Советская военная разведка ещё в декабре 1940 года докладывала в разведсводке №8, что против СССР сосредоточены 110 дивизий, из них 11 танковых. Как же получилось, что по состоянию на апрель 1941 года их было 73? На 38 дивизий меньше?!!

Это уже работа начальника Разведуправлення генерала Голикова. Он просто “снял” 38 дивизий с учёта и подсунул Генштабу “дезу” Путника…

Однажды полковник Гусев после очередного доклада Голикову ворвался ко мне в кабинет красный от ярости. Размахивая бумагами и картой, матерно ругаясь, закричал:

– Опять срезал!

– Сколько?

– Пятнадцать дивизий!

Я понял, что дальше медлить и терпеть нельзя. Необходимо принять какое-то твёрдое решение. А какое? В угоду начальству дать сведения Путника? Это будет предательством Родины! А дать достоверные сведения – значит пойти на острый конфликт с начальством и официальным курсом, то есть в конечном счёте пойти против мнения Сталина, значит пойти на риск исчезнуть при неизвестных обстоятельствах, как исчез генерал Проскуров. Прямо как в сказке: “Пойдёшь направо – медведь задерёт, пойдёшь налево – волки съедят”. Было о чем подумать. Нет-нет да мелькала трусливая мыслишка: “Не лучше ли поступить, как начальство приказывает?!” Была также надежда, что Сталин ничего не знает об истинном положении, что его обманывают. И я наметил свой, обходной путь.

Приказал полковнику Гусеву заготовить материал для сводки по нашим данным. Гусев с радостью взялся за работу. Через день я составил сводку. Это была сводка №8 за декабрь 1940 года. Несомненно, она хранится в архиве. Историки смогут её прочитать. Повторяю: разведывательная сводка №8: официальный документ, изданный Разведупром.

Общее резюме в сводке было такое (цитирую по памяти):

“За последнее время отмечаются массовые переброски немецких войск к нашим границам. Эти переброски тщательно скрываются. По состоянию на декабрь 1940 года на наших границах сосредоточено около ста десяти дивизий, из них одиннадцать танковых…”.

На схеме мы показали все немецкие войска – до дивизии и отдельной части включительно. В выводах я писал: это огромное количество войск сосредоточено не для улучшения условий расквартирования, как об этом заявил Гитлер, а для войны против СССР. Поэтому наши войска должны быть бдительны и готовы к отражению военного нападения Германии.

Подпись была такой: Врио начальника Информационного отдела Разведывательного управления Генштаба подполковник Новобранец»[730].

Далее автор мемуаров рассказывает, как, героически рискуя жизнью и карьерой, самовольно разослал сводку в войска:

«Я решил отправить сводку без ведома начальника Разведупра. Случай беспрецедентный, но иного выхода не было. Вызвал начальника типографии полковника Серебрякова, вручил ему сводку и приказал срочно отпечатать, а сигнальный экземпляр доставить мне для доклада генералу Голикову. Серебряков просмотрел материал, понял всю его серьёзность и, организовав круглосуточную работу в типографии, через два дня доложил, что сводка готова.

– Передай, – говорю ему, – в экспедицию для рассылки.

– А как же сигнальный экземпляр? Будем докладывать Голикову перед рассылкой? – спрашивает он.

– Да, конечно. Принеси сигнал мне, я сам доложу, а тираж передавай в экспедицию.

Серебряков принёс сигнал и сообщил, что весь тираж сдан в экспедицию. Я положил сигнальный экземпляр в сейф, позвонил начальнику экспедиции и попросил возможно быстрей направить сводку в войска. Для Москвы рекомендовал отправить в последнюю очередь: здесь, говорю, всегда успеют её получить.

Через три-четыре дня из округов поступили сообщения, что сводка получена»[731].

Что можно сказать по поводу этой истории? В первую очередь, возникают серьёзные сомнения в её достоверности. Не факт, что подполковник Новобранец когда-либо занимал должность врио начальника информационного отдела Разведупра. Не факт, что он являлся автором пресловутой сводки №8. Наконец, неизвестно, что в этой сводке написано на самом деле – документ до сих пор не опубликован. Но предположим, что всё было именно так, как рассказывает Новобранец. В этом случае остаётся только посочувствовать его начальнику генералу Голикову.

В армии вообще и в разведке в частности существует такая вещь, как воинская дисциплина. Бывают ситуации, когда её нарушение можно оправдать. Например, ради того, чтобы открыть глаза руководству страны на истинное положение дел, донести до него правдивые сведения. Однако в данном случае это не так. По мнению Новобранца, в декабре 1940 года у наших границ находились 110 немецких дивизий, из них 11 танковых. Согласно официальной версии Разведупра, их там было свыше 70. На самом деле их было 32 (в том числе 4 танковые). Таким образом, и Голиков, и Новобранец ошибались. Но Голиков ошибался в меньшей степени, а Новобранец с ослиным упрямством отстаивал неверную позицию.

Вообще, история со сводкой Новобранца служит своеобразной лакмусовой бумажкой, тестом на добросовестность исследователя. Кое-кто его выдерживает. Например, Юрий Бокарев в статье «Директива №21» указывает:

«Александр Некрич ссылается на рукопись полковника В.А.Новобранца, начальника информационного отдела ГРУ, между которым и главой ГРУ Ф.И.Голиковым произошёл в это время конфликт. Голиков якобы в декабрьской сводке произвольно занизил численность войск, сосредоточенных против СССР. “Тогда Новобранец сам составил сводку, указав реальную группировку немецких войск против СССР (около 110 дивизий), подписал её и разослал в войска”. Но ведь это же очевидный бред! Дислокации немецких войск на ноябрь-декабрь 1940 г. прекрасно известны из опубликованных источников»[732].

А вот что пишет Михаил Мельтюхов в своей книге «Упущенный шанс Сталина»:

«Но сначала следует сказать о воспоминаниях В.А.Новобранца о его работе в Разведуправлении в 1940-1941 гг., которые довольно широко используются в новейшей отечественной историографии для подтверждения тезиса о честных разведчиках и руководителях-конъюнктурщиках. Особенно часто встречаются ссылки на утверждения мемуариста, что разведсводка по Западу №8 от декабря 1940 г. содержала сведения о 110 германских дивизиях (из них 11 танковых), развёрнутых у наших границ. При этом никто не обратил внимания на то, что ранее автор пишет, что в этой группировке на рубеже 1940-1941 гг. было 70 дивизий. Из текста следует, что в декабре 1940 г. Новобранец не был исполняющим обязанности начальника Информационного отдела и не мог готовить эту сводку по Западу, поскольку являлся заместителем начальника отдела по Востоку и занимался оценкой вероятных противников в Азии… Вероятно, в Разведуправлении были расхождения в оценке численности германской группировки на Востоке, и Новобранец, если он вообще занимал указанную должность, мог придерживаться отличных от мнения руководства взглядов, за что, видимо, и был снят с должности, но не в начале мая, как он уверяет, а в начале апреля 1941 г., что подтверждается документами»[733].

Однако для большинства авторов подобная проверка на добросовестность оказывается не по силам. Ещё бы! О каком непредвзятом анализе может идти речь, если налицо все классические признаки столь популярного среди наших публицистов-конъюнктурщиков жанра «разоблачение сталинских преступлений»: герои-разведчики, точно выявившие численность и состав противостоящей немецкой группировки, раболепствующее начальство в лице генерала Голикова, пытающееся эти данные занизить, и, наконец, честные и принципиальные сотрудники вроде подполковника Новобранца, отстаивающие истину и за это страдающие.

Среди публикаций, воспевающих поступок подполковника Новобранца, следует особо выделить статью некоего Юрия Финкельштейна «Подвиг разведчика» в журнале «Знание – сила» [734]. В отличие от других подобных опусов, она снабжена комментарием Бориса Соколова, в котором сообщается:

«Даже если Голиков на самом деле уменьшал число соединений потенциального противника, содержавшееся в донесениях Новобранца, он всё равно не смог сократить их до той величины, которая соответствовала действительному положению вещей»[735].

Однако обличители сталинизма действуют в полном соответствии с пословицей «Хоть плюй в глаза – всё божья роса». К комментарию Соколова приписан постскриптум «от редакции»:

«Итак, согласно Б.Соколову, новейшие разыскания в архивах заставляют несколько по-иному взглянуть на картину, описанную Ю.Финкельштейном. Но это не может изменить нашего восхищения подполковником В.А.Новобранцем. Быть может, он ошибался в цифрах – об этих цифрах и вообще о точности данных различных советских разведывательных органов можно было бы дискутировать, если бы в верхушке сталинской военной машины такая возможность не была бы полностью исключённой. Однако главное вот в чём: В.Новобранец полагал, что гитлеровская Германия накапливает силы на Востоке, чтобы напасть на Советский Союз. То есть шёл вразрез с позицией верхушки советской партийной и военной власти, которая – держась в фарватере Сталина – такую угрозу не принимала во внимание, во всяком случае в официальных документах и оперативных разработках. Насколько В.Новобранец был прав, показало время»[736].

Но, может, и в самом деле в том, что сведения о противнике завышались, не было ничего плохого? То-то и оно, что было.

Начнём с того, что во всех этих разведывательных играх участвуют как минимум две противостоящие стороны. Разведка пытается выявить силы противника, противник – дезинформировать чужую разведку. При этом в зависимости от обстоятельств могут ставиться разные задачи: либо преуменьшить свои силы, либо, наоборот, их преувеличить. Надо чётко понимать: если советская разведка получала завышенные данные о немецком военном потенциале, то происходило это не само по себе, а с деятельной «помощью» германской контрразведки.

Зачем же немцам понадобилось завышать свои силы в глазах вероятного противника?

Во-первых, это хорошее средство давления на русских, чтобы добиться от них уступок по тем или иным спорным вопросам.

Во-вторых, создавался эффект привыкания к тому, что у наших рубежей находятся крупные немецкие силы. Согласно представлениям советской разведки, начиная с осени 1940 года у границ СССР было сосредоточено свыше 70 германских дивизий (на самом деле их было чуть больше 30). Однако время шло, а эти дивизии стояли себе, никого не трогая.

В-третьих, когда в последние месяцы перед нападением началось резкое наращивание немецких сил у наших границ, советское командование не смогло правильно оценить его динамику. Согласно разведданным, на начало апреля 1941 года у границ СССР находились 83-84 немецкие дивизии, на начало мая -103-107, а на 1 июня – 120-122. То есть количество дивизий возросло, но всего лишь в полтора раза. Между тем, на самом деле к 1 апреля там находились 38 немецких дивизий, к 1 мая – 52, а к 1 июня – 81. Более того, основное увеличение германской группировки произошло после 22 мая, когда вступил в силу уплотнённый график перевозок. Таким образом, хотя наша разведка и установила факт прибытия новых немецких дивизий, это не вызвало у советского руководства той тревоги, какую бы оно испытало, имея на руках истинные цифры.

В-четвёртых, создавалось неверное представление о распределении немецких сил между Востоком и Западом. В самом деле, если разведка приписала вермахту лишние дивизии, то эти «виртуальные» дивизии должны где-то находиться. Очевидно, на Западе. Так, по мнению Разведуправления Генштаба Красной Армии, на 1 июня 1941 года

«Общее распределение Вооружённых сил Германии состоит в следующем:

– против Англии (на всех фронтах) – 122-126 дивизий;

– против СССР – 120-122 дивизии;

– резервов – 44-48 дивизий»[737].

Понятно, что при таком раскладе вовсе не очевидно, против кого будет нанесён немецкий удар.

В-пятых, благодаря этому нельзя было верно оценить, какой процент немецких сил, предназначенных для войны с Советским Союзом, уже сосредоточен у наших границ. Как мы теперь знаем, для нападения на СССР немцам хватило 153 дивизий, причём свыше двух десятков из них на 22 июня 1941 года ещё находились в тылу. Однако дававшиеся разведкой оценки были гораздо выше – от 173 до 200 дивизий. А раз количество наблюдаемых у наших границ немецких соединений существенно меньше этой цифры, то надо полагать, что процесс сосредоточения ещё далёк от завершения.

Наконец, после начала войны неверное представление о вражеских силах дезориентировало советское командование. Например, решение об отводе войск Южного фронта к Днестру было принято исходя из ошибочной предпосылки, будто противостоящая им группировка насчитывает 40 пехотных и 13 танковых и моторизованных дивизий [738].

Итак, как мы выяснили, советская разведка не смогла правильно определить общую численность вермахта, численность немецких войск, предназначенных для войны с Советским Союзом, и, наконец, численность немецких войск у наших границ. При этом все эти показатели не занижались, а, наоборот, завышались. Следует также отметить, что начальник Разведуправления Ф.И.Голиков пытался корректировать данные первоисточников в сторону уменьшения, тем самым приближая их к реальности.

Разберёмся теперь со следующим тезисом современных мифотворцев – о том, что советские разведчики сумели точно выявить направления главных ударов немецких войск.

Для начала следует отметить, что документов, раскрывающих стратегические замыслы немецкого командования, нашей разведке добыть не удалось. В цитировавшейся выше записке Тимошенко и Мерецкова от 18 сентября 1940 года об этом сказано прямо и недвусмысленно:

«Документальными данными об оперативных планах вероятных противников как по Западу, так и по Востоку Генеральный штаб К.А. не располагает»[739].

Полгода спустя эта же фраза была дословно воспроизведена в плане стратегического развёртывания от 11 марта 1941 года, подписанном Тимошенко и Жуковым [740].

Не сумев добыть документы, советская разведка довольствовалась сообщениями источников, пересказывавших разговоры своего окружения. Нетрудно догадаться, что ценность подобных сведений была невелика. Зачастую они содержали «дезу», а то и просто явные глупости. Например, 1 марта 1941 года «Корсиканец» со слов референта по мобилизационным вопросам при Всегерманской хозяйственной палате Зольмса сообщил:

«Построение и расположение германских войск на советской границе аналогично построению немецкой армии, подготовленной в своё время для вторжения в Голландию»[741].

Фраза, как бы это поделикатнее выразиться, весьма загадочная. Непонятно, какие практические выводы должны были из этого сделать в Генштабе Красной Армии? Нанести на кальку расположение немецких войск накануне вторжения в Голландию, увеличить масштаб в шесть с лишним раз (длина фронта против Голландии – около 300 км, против СССР – около 2000 км) и затем наложить её на советскую границу?

Собираясь нанести главный удар в Белоруссии, германское командование было заинтересовано в ослаблении противостоящей группировки Красной Армии. Для этого распространялись слухи о возможном ударе на Украине или в Прибалтике. Помните разрекламированное Хрущёвым донесение военно-морского атташе в Берлине Воронцова от 6 мая 1941 года, которое мы разбирали выше? Среди тех, кто невольно стал ретранслятором этой дезинформации, оказался и Рихард Зорге. В его донесении от 1 июня 1941 года со слов немецкого военного атташе в Таиланде подполковника Шолля сообщалось: «Шолл заявил, что наиболее сильный удар будет нанесён левым флангом германской армии»[742].

Справедливо подозревая, что имеет дело с «дезой», начальник Разведуправления послал уточняющий запрос: «Ваше собственное мнение о правдивости Шолла насчёт левого фланга. Голиков. 3.06.41 г.»[743].

Ответ пришёл ровно через месяц. 3 июля 1941 года Зорге сообщил: «Теперь уже поздно Вам отвечать на вопрос в отношении удара левым флангом и некоторых тактических ошибок»[744]. Действительно, уже поздно – 10 дней как ведутся боевые действия.

Отдельно следует коснуться доклада начальника Разведуправления генерал-лейтенанта Голикова, представленного им 20 марта 1941 года в Наркомат обороны, СНК и ЦК ВКП(б). Как правило, этот документ используется для доказательства «угодничества» Голикова – благодаря сделанным там выводам:

«1. На основании всех приведённых выше высказываний и возможных вариантов действий весною этого года считаю, что наиболее возможным сроком начала действий против СССР являться будет момент после победы над Англией или после заключения с ней почётного для Германии мира.

2. Слухи и документы, говорящие о неизбежности весною этого года войны против СССР, необходимо расценивать как дезинформацию, исходящую от английской и даже, быть может, германской разведки»[745].

Однако если бы те, кто с пылом осуждает «раболепствующего» начальника разведки, дали себе труд задуматься, они бы могли заметить, что второй из выводов Голикова – о том, что весной 1941 года Германия не нападёт, оказался совершенно верным – она действительно не напала. Что же касается первого тезиса, то в этом генерал ошибся. Впрочем, здесь налицо «смягчающие обстоятельства». Во-первых, Голиков не сам это придумал. О том, что война против СССР начнётся после победы над Англией или заключения с ней мира, сообщали наши резиденты в Германии, Японии и Венгрии – Ильзе Штёбе, Зорге, Ляхтеров. Разумеется, им это простительно, они ведь герои, а Голиков – подхалим и угодник. Во-вторых, это мнение отвечало здравому смыслу. О том, что Германия не выдержит войны на два фронта, знали все, включая Гитлера. Тем не менее фюрер решил рискнуть. Ошибочно полагая СССР «колоссом на глиняных ногах», он рассчитывал покончить с нашей страной в ходе быстротечной кампании.

В отличие от критикующих Голикова публицистов ветеран советской военной разведки генерал-лейтенант М.А.Мильштейн, наоборот, оценивает доклад своего бывшего шефа самым положительным образом. Как считает Михаил Абрамович:

«20 марта 1941 года начальник Разведывательного управления генерал Ф.И.Голиков представил руководству доклад, содержащий сведения исключительной важности. В этом документе излагались возможные направления ударов немецко-фашистских войск при нападении на Советский Союз. Как потом выяснилось, они последовательно отражали разработку гитлеровским командованием плана “Барбаросса”, а в одном из вариантов практически отражена была суть этого плана»[746].

Некоторое время назад в разговоре со своим знакомым, сотрудником валютного отдела крупного российского банка, я поинтересовался, вырастет ли курс евро по отношению к доллару, на что собеседник глубокомысленно изрёк: «Вырастет, если не упадёт». С точки зрения логики ответ безупречен: либо вырастет, либо упадёт. Однако с точки зрения практической пользы ценность подобного «экспертного заключения» равна нулю. Увы, то же самое можно сказать и про доклад Голикова. Дело в том, что в указанном документе добросовестно перечисляются пять (!) возможных вариантов действий немцев, причём направления ударов в каждом из них разные. При этом никаких оговорок, что тот или иной вариант более вероятен, не делается.

Следует отметить, что немецкая разведка также оказалась далеко не на высоте, существенно занизив советский военный потенциал. Как отмечал 11 августа 1941 года в своём дневнике начальник штаба Сухопутных войск Германии Франц Гальдер:

«Во всей обстановке в целом становится всё очевиднее, что колосс Россия, который сознательно готовился к войне, при всей безудержности, присущей тоталитарным государствам, был нами недооценён. Эта констатация относится как к организационным, так и к экономическим силам, а в особенности к чисто военному потенциалу. Начиная войну, мы рассчитывали иметь против себя примерно 200 вражеских дивизий. Но теперь мы насчитываем их уже 360»[747].

Весьма неприглядно выглядела в начале войны и работа разведслужб западных «союзников». Результаты наступательных операций немцев в Европе и японцев на Тихом океане продемонстрировали это с достаточной очевидностью.

Подводя итоги, можно сделать следующие выводы:

– Советская разведка не смогла своевременно узнать дату германского нападения. При этом был назван целый ряд сроков, которые не сбылись.

– Разведка не смогла правильно установить общую численность Вооружённых сил Германии, количество дивизий, предназначенное для нападения на СССР, а также численность и состав сосредоточенной у наших границ немецкой группировки. При этом вопреки уверениям нынешних публицистов все эти данные не занижались, а завышались.

– Разведка не смогла выявить направление главного удара.

В основном эти «проколы» надо отнести на счёт мастерски поставленной германской службы дезинформации. И разумеется, не стоит рассматривать как упрёк по отношению к нашим агентам, большинство которых честно выполняло свой долг, порой платя за это жизнью.

Таким образом, не стоит с высоты сегодняшнего дня обвинять Сталина в пренебрежении данными разведки. Поступавшая к нему информация была противоречивой и запутанной, и разобраться, что к чему, было весьма нелегко.