"Помни обо мне" - читать интересную книгу автора (Овалов Лев Сергеевич)

БЕГСТВО

Все решала за Таню мать: куда пойти, что купить, какое сшить платье, ехать ли в пионерский лагерь.

Даже вступая в комсомол, Таня задала матери полувопрос:

— Хочу вступить в комсомол…

— Смотри сама, — уклончиво ответила мать. — Я не препятствую.

На этот раз Тане самой предстояло принять решение, ломающее всю ее жизнь, и нельзя было посоветоваться ни с мамой, ни с кем-либо еще. Начнешь говорить, а мать, чего доброго, и в самом деле побежит в школу…

Вечером Таня все-таки попыталась проститься с матерью.

— Мама, я думаю ехать на целину.

— Сперва кончи школу, тогда поговорим.

— Мама, ты будешь обо мне скучать?

— Скучай не скучай, когда-нибудь все равно оставишь.

— Спокойной ночи…

— Спи.

Утром мать торопилась на работу, но Таня опять ее позвала:

— Мама… Тебе бывает скучно одной?

У Тани навернулись на глаза слезы. Мать озабоченно взглянула.

— Что это ты размокропогодилась? Не простыла?

— Нет, нет…

— Смотри!

И ушла. Навсегда, навсегда…

Но к Прасковье Семеновне Таня накануне все-таки зашла попрощаться.

Та разговаривала с щеглом, чистила ему клетку. Прасковья Семеновна дежурила в больнице по неделям: одну в день, одну в ночь. Эта неделя у нее ночная.

— Ты что, Танечка?

— Проститься хочу.

— Далеко собралась?

— Ухожу.

— Иди, иди. С богом.

— Нет, я насовсем ухожу.

— То есть как насовсем?

Таня замялась. Она не умела и не хотела врать.

— На целину. Работать.

— Смеешься? А школа? Неужто Марья Ивановна…

— Мама ничего не знает.

— Ты, девка, не в себе.

— Не могу я здесь больше. Помогите маме, если что.

— Ты вправду, девка, что-то того…

— Прасковья Семеновна! У меня к вам просьба. Вот письмо. Если придет… Придет один мальчик. Из нашей школы. Он обязательно придет. Будет спрашивать про меня. Вы ничего ему не говорите. Просто отдайте. Только чтобы не знала мама.

— Да что ты надумала?

— Я не надумала. Так надо.

— Что надо-то?

— Уехать.

— Да неужто ты впрямь собралась на целину?

Таня промолчала.

— Не обманываешь?

— Не спрашивайте меня, не могу я.

— Да куда же тебя несет?

— В странство.

— Какое такое странство?

— Ну, вроде как на богомолье.

— Куда же это?

— Сперва в Бескудниково, а потом… Далеко. Только не говорите никому.

— А не эта самая… Как ее? На кладбище встретили…

— Зинаида Васильевна?

— Не она сманула?

— Какое это имеет значение?

— Одумайся, сходи к отцу Николаю…

Таня поклонилась Прасковье Семеновне чуть не до земли:

— Прощайте.

— Ты, девка, впрямь не в себе!

— Простите…

— Я еще поговорю с тобой…

Но прежде чем поговорить еще с Таней, Прасковья Семеновна решила посоветоваться с отцом Николаем — на себя она не надеялась, — а когда наконец надумала идти к священнику, Тани простыл и след.

Все последние дни перед своим бегством Таня находилась в смятении. С одной стороны, она решилась порвать со всем окружающим, уйти в странство, с другой — жаль было оставить все, что ее окружало. Как мама ни строга, как ни сурова, она посвятила Тане всю свою жизнь. Больше у мамы нет никого. Жаль было школу, книги, Москву. Жаль даже тихую комнату, в которой выросла, играла и делала уроки. Где-то в самой глубине сердца точила мысль, что никогда уже больше не увидит Юру. Жаль было свой переулок и даже тротуар возле дома, где знакома каждая выбоинка.

Уходить или не уходить? Никогда — ни в школе, ни в комсомоле — не числилась она в активистках, делала лишь то, что делали другие, не любила вырываться вперед. Если возникала дилемма — сказать или не сказать, пойти или не пойти, сделать или не сделать, Таня предпочитала не сказать, не пойти, не сделать. Она принадлежала не к тем, кто ведет, а к тем, кого ведут, и теперь, когда настала решительная минута, она не то чтобы решила не идти в странство, а скорее не решалась идти…

И никуда бы не пошла, кончила бы школу, стала бы учиться дальше, поступила бы на работу, и ничего бы с ней не произошло, если бы те, кто охотился за этой перепелкой, оставили ее в покое. Но бог, как говорили ее новые знакомые, а на самом деле темный и злобный фанатизм не позволял этим охотникам за человеческими душами снять расставленные силки. Кто первым схватил ее за руку, тот и повел…

«В чем я больше всего нуждаюсь? — думала о себе Таня и себе же отвечала: — В справедливости».

А жизнь вокруг нее несправедлива. Когда-то обидели ее маму. Беспечно, бездумно, безжалостно. А вместе с мамой обидели Таню. Мама бежала от пересудов в Москву. Всю жизнь работает не покладая рук. А хоть чем-нибудь вознаградила ее судьба? Всю жизнь одна и одна. Да и бабушка Дуся, уж до чего добрая была женщина, а что хорошего видела в жизни?

Один Юра показался ей каким-то особенным. А он не лучше других. Хорошо, что она вовремя опомнилась. Иначе ей пришлось бы вести такую же безрадостную жизнь, на какую были обречены и мама, и бабушка Дуся, и все женщины, которых она знает.

Никому до нее нет дела. Маме нужно, чтобы о Тане не говорили плохого. Учителям, чтобы она не получала двоек. Подругам, чтобы она ничем не отличалась от них. Да у нее и не было никогда настоящих подруг.

А теперь появились какие-то неведомые люди, которые зовут ее в иной мир, где правда, любовь и справедливость. Они не скрывают, что путь в этот мир мучителен и труден, но Таня не боится страданий…

И едва Таня села у окна и раскрыла «Преступление и наказание», роман писателя Достоевского, который ей давно советовали прочесть и который она недавно взяла в библиотеке, как раздался звонок.

Таня открыла дверь и увидела Зинаиду Васильевну. Та выглядела весьма встревоженной и повергла Таню в немалое смущение.

— Что ж не идешь? Нас ждут…

Она засыпала свою подопечную вопросами и смутила ее еще больше. И Таня, вместо того чтобы ответить, что ничего еще не решила, торопливо принялась собираться.

— А у вас ничего, — сказала гостья, оглядываясь. — Думала, беднее живете.

— А что брать?

— Самое необходимое. Вот халат захвати.

— Это мамин.

— Все равно бери, сгодится наставнице.

— Какой наставнице?

— Твоей.

— А кто моя наставница?

— Мать Раиса.

— Боюсь я ее…

— А ты думала, все отец Елпидифор будет гладить тебя по головке?

Но Таня не послушалась, не взяла халат, не хотела обижать маму.

— А мать ты подготовила?

— Написала, что уезжаю на целину.

Действительно, еще накануне, сидя рядом с матерью за столом, Таня написала ей письмо, что уезжает на целину, в совхоз, хочет самостоятельно попробовать свои силы…

Письмо лежало у Тани в портфеле, и сейчас, перед уходом, она собиралась выложить его на стол.

— А деньги у тебя есть?

— Нет.

— А дома есть?

— Есть сколько-то.

— Возьми, а то мать не поверит, без денег далеко не уедешь.

Таня выдвинула ящик комода, деньги всегда лежали в одном месте.

Зинаида Васильевна заглянула одновременно с Таней:

— Сколько?

— Рублей сорок…

— Бери, а то не поверят, что уехала. Все бери.

— Я хотела маме оставить…

— Обойдется…

Таня достала деньги. Зинаида Васильевна тут же их отобрала.

— Сама передам… — Она не сказала кому.

Таня сложила пальто, платьица, белье, чулки…

— Документы не забудь, — напомнила Зинаида Васильевна. — Все, какие есть. Не оставляй ничего.

Паспорт, членские билеты ДОСОМ, ДОСААФ, комсомольский билет… Таня оглянулась. Зинаида Васильевна увязывала одежду в узелок. Нет, комсомольский билет Таня взять не решилась. Оглянулась еще раз. Подошла к этажерке с книгами, вытянула первую попавшуюся книжку, положила билет меж страниц, поставила книжку на место.

— Взяла документы? Крестись, и идем…

Обе перекрестились. Таня окинула комнату прощальным взглядом — ей захотелось заплакать, броситься на мамину кровать, — закрыла глаза, отвернулась и… ушла в странство.