"Смерть дня" - читать интересную книгу автора (Райх Кэтти)11Гарри разбудила меня через два часа. Она умылась, высушила волосы и что там еще подразумевали ремонтные работы. Мы собрались и пошли на улицу Сен-Катарин. Снег уже не падал, но скрывал все вокруг, немного приглушая шум города. Дорожные знаки, деревья, почтовые ящики и припаркованные машины надели пушистые белые шапки. В ресторане посетителей было немного, и нас тут же усадили за столик. Когда мы сделали заказ, я спросила Гарри о семинарах. – Полный отпад. Я научилась думать и жить совершенно по-новому. Это не какой-нибудь восточный мистицизм и дешевая наколка. Не говоря уже о зельях, или кристаллах, или Тральной защите и подобной чуши. Я научилась контролировать свою жизнь. – Как? – Я научилась самопознанию, прохожу очищение через духовное пробуждение. Достигаю внутреннего покоя через целостное здоровье и излечение. – Духовное пробуждение? – Не пойми меня неправильно, Темпе. Это не та чушь о возрождении, которой нас потчевали евангелисты дома. Никаких раскаяний, или веселого щебетания во славу Господа, или праведного прохождения через пламя. – И чем они отличаются? – Там все завязано на проклятии, и вине, и принятии своей доли грешника, и обращению к Господу, чтобы он позаботился о тебе. Я не покупала у монахинь программки, и тридцать восемь лет жизни не изменили моего мнения. Мы с Гарри провели юные годы в католических школах. – Здесь я сама о себе забочусь. Она ткнула себя в грудь наманикюренным ногтем. – Как? – Темпе, ты что, издеваешься? – Нет. Просто интересно, что надо делать. – Познавать свое тело и разум, потом очищаться. – Гарри, не надо забрасывать меня теорией. – Ну, правильно питаюсь, правильно дышу и – ты заметила, что я отказалась от пива? Очищаюсь. – И много денег ты заплатила за семинары? – Я же говорила. Они отказались от платы да еще и выдали мне билет на самолет. – А в Хьюстоне? – Там, да, конечно, кое-что я заплатила. Они не могут совсем ничего не брать. Грандиозные люди. Тут нам принесли еду. Я заказала хорму из телятины. Гарри – Видишь? – Она кивнула на свою тарелку. – Больше никаких трупов животных. Я очищаюсь. – Где ты нашла эти курсы? – В общинном колледже графства Норт-Харрис. Принимается. – Когда ты начинаешь? – Завтра. Семинар идет пять дней. Я тебе все расскажу. Правда. Буду приходить домой каждый вечер и докладывать, что конкретно мы делали. Ничего, если я поживу у тебя? – Конечно. Я правда рада тебя видеть, Гарри. И мне очень интересно то, чем ты занимаешься. Но я уезжаю в Шарлотт в понедельник. Я порылась в заднем кармане сумочки, нашла запасные ключи и вручила ей. – Можешь оставаться сколько захочешь. – Никаких шумных вечеринок, – заявила она, наклонившись вперед и погрозив мне пальцем. – За домом будет приглядывать моя знакомая. – Да, мам, – ответила я. Несуществующая бдительная знакомая женщина была, наверное, старейшей шуткой в нашей семье. Гарри подарила мне фирменную сияющую улыбку и положила ключи в карман джинсов. – Спасибо. Ладно, хватит обо мне. Давай расскажу, что задумал на сей раз Кит. Следующие полчаса мы обсуждали последний проект моего племянника. Кристофер Говард получился от второго брака Гарри. На восемнадцатилетие он получил значительную сумму от отца, купил пятнадцатиметровый парусник и занялся его ремонтом. Зачем, Гарри не понимала. – Расскажи мне еще раз, как Гови выбрали имя? Я знала историю наизусть, но любила ее послушать. – Мама Гови сбежала сразу после того, как он родился, а папаша еще раньше. Она оставила Гови на ступенях приюта в Бейсике, в Техасе, с запиской, приколотой к одеяльцу. В ней говорилось, что мама вернется, а ребенка пусть назовут Говард. Парни из приюта не поняли, что она имела в виду: имя или фамилию, и решили не рисковать. Его крестили как Говарда Говарда. – Чем сейчас занимается Гови? – Все теми же нефтяными скважинами, а еще охотится за каждой юбкой в Западном Техасе. Но он очень добр ко мне и Киту. Когда мы поели, официант унес тарелки и я заказала кофе. Гарри отказалась: стимулирующие средства мешают очищению. Мы помолчали. Потом: – Так где хотел с тобой встретиться ковбой? Я бросила помешивать кофе и попыталась сообразить, о ком она. Ковбой? – Коп с потрясающей задницей. – Райан. Он собирается в клуб "Херли". Сегодня День святого... – О, черт, и правда! – Она посерьезнела. – Наш долг перед предками – присоединиться к прославлению великого святого, пусть даже малыми средствами. – Гарри, я давно... – Темпе, но если бы не святой Патрик, наших предков съели бы змеи и мы никогда не появились бы на свет. – Я не говорю... – А сейчас, когда ирландцы оказались в таком трудном положении... – Дело не в этом, как ты прекрасно знаешь. – Далеко отсюда до "Херли"? – Пара кварталов. – Решено. – Она распростерла руки ладонями кверху. – Идем туда, слушаем пару песенок, уходим. Мы же не на ночь в опере подписываемся. – Я такое и раньше слышала. – Нет, обещаю. Как только ты захочешь, мы сразу уйдем. Эй, мне тоже с утра рано вставать. Довод впечатления не произвел. Гарри из тех людей, что не спят сутками. – Темпе. Тебе надо хоть изредка выходить в свет. А этот произвел. – Хорошо. Но... – Хо-хо. Да хранят тебя святые, мошенник. Гарри сигналила официанту, чтобы тот принес счет, а у меня сжимался в комок желудок. Когда-то мне нравились ирландские пабы. Любые пабы. Я не хотела открывать старый послужной список и делать в нем новые записи. "Расслабься, Бреннан, чего ты боишься? Ты уже ходила в "Херли" и не утонула в пиве. Правильно. Что же ты дрожишь?" Гарри мило болтала всю дорогу от Сен-Катарин до Кресчент. В девять тридцать на улице уже собралась толпа, парочки и полицейские смешались с последними покупателями и туристами. Все носили тяжелые пальто с шарфами и шляпами. Люди выглядели толстыми и неповоротливыми, как кусты, завернутые и подвязанные на зиму. Часть Кресчент над Сен-Катарин – английская "улица мечты": по обе стороны расположены бары для одиночек и модные рестораны. "Хард-рок кафе". "Четверг". "У сэра Уинстона Черчилля". Летом зрители потягивают напитки на балконах и наблюдают за романтичными танцами внизу. Зимой все перебираются внутрь. Немногие, кроме завсегдатаев "Херли", заходят дальше Сен-Катарин. Но только не в День святого Патрика. Когда мы подошли, очередь уже выстроилась от входа, по лестнице и до угла. – Черт, Гарри. Я не собираюсь отморозить себе задницу. Я не хотела упоминать о предложении Райана. – Ты здесь знаешь кого-нибудь? – Я не завсегдатай. Мы молча встали в очередь и начали переминаться с ноги на ногу, чтобы не замерзнуть. Это напомнило мне о монахинях из Мемфремагога, а потом и о незаконченном отчете по Николе. И о дневниках на тумбочке возле кровати. И об отчетах об убитых младенцах. И о занятиях в Шарлотте на следующей неделе. И о докладе, который я собиралась представить на собрании по физической антропологии. Лицо онемело от холода. Зачем я позволила Гарри себя уговорить? В десять вечера постоянные посетители редко выходят из пабов. Через пятнадцать минут мы продвинулись всего на полметра. – Я чувствую себя замороженным полуфабрикатом, – пожаловалась Гарри. – Ты точно не знаешь никого внутри? – Райан говорил, я могу воспользоваться его именем, если будет очередь. Мои представления о равноправии не выдержали перед угрозой обморожения. – Сестричка, о чем ты думала? Гарри без зазрения совести использовала любой удобный случай. Она сошла на тротуар и исчезла в начале очереди. Через минуту я увидела ее у задней двери рядом с особенно громадным представителем Ирландского национального футбольного клуба. Оба махали мне. Стараясь не встречаться взглядом с оставшимися в очереди, я кинулась к лестнице и проскользнула внутрь. Я последовала за Гарри и ее спутником через лабиринт комнат, составлявших "Ирландский паб Херли". Каждый стул, полочка, стол, барный стул, каждый квадратный сантиметр пола заполнен одетыми в зеленое завсегдатаями. Вывески и зеркала рекламировали "Басе", "Гиннес" и эль "Килкенни". Здесь пахло пивом и стоял такой дым, что хоть топор вешай. Мы протиснулись вдоль каменных стен между столами, кожаными креслами и бочонками и пробились наконец к бару из дуба и меди. Уровень шума превосходил допустимый при взлете самолета. Когда мы обошли главный бар, я заметила Райана на высоком деревянном стуле у боковой комнаты. Он прислонился к каменной стене, одной ногой зацепился за нижнее кольцо стула. Другая нога лежит на сиденьях двух пустых стульев справа. Его голова выделялась на фоне квадратного отверстия в камне, окруженного резным зеленым деревом. Через окошко виднелось трио, играющее на скрипке, флейте и мандолине. Столы располагались по периметру комнаты, а посредине на невозможно маленьком пятачке прыгали пять танцоров. Три женщины двигались вполне сносно, но молодая пара просто переминалась с ноги на ногу, расплескивая пиво на все подряд в радиусе полутора метров. Никто не обращал на них внимания. Гарри обняла футболиста, и он растворился в толпе. Я удивилась, как Райану удалось сохранить для нас стулья. И зачем. Я еще не решила, раздражает меня его уверенность или радует. – Слава Богу, – сказал Райан, когда заметил нас. – Рад, что вы таки выбрались, леди. Присаживайтесь и наслаждайтесь. Ему пришлось кричать, чтобы мы его услышали. Райан подцепил ногой один из свободных стульев, подтянул его поближе и похлопал по сиденью. Гарри без промедления сняла куртку, уложила ее на стул и уселась сверху. – При одном условии! – прокричала я. Он поднял бровь, на меня уставились голубые глаза. – Прекрати изображать ковбоя. – Добрая ты, как камень в шоколаде. Райан говорил так громко, что на шее вздувались вены. – Правда, Райан. Я бы никогда не смогла сравниться с ним по мощности голоса. – Ладно-ладно. Садись. Я пошла ко второму стулу. – Я угощу вас газировкой, мэм. Гарри захихикала. У меня открылся рот, потом Райан вскочил и расстегнул мою куртку. Положил ее на стул, и я села. Райан помахал официантке, заказал "Гиннес" себе и диетическую колу для меня. Я снова обиделась. Неужели я Он посмотрел на Гарри. – Мне то же самое. – Диетическую колу? – Нет. Второе. Официантка исчезла. – А как же очищение? – проревела я в ухо Гарри. – Что? – Очищение? – От одного пива не отравлюсь, Темпе. Я не фанатик. Чтобы разговаривать, приходилось кричать, поэтому я сосредоточилась на музыкантах. Я выросла на ирландской музыке, и старые песни всегда будили во мне детские воспоминания. Бабушкин дом. Пожилые дамы, ирландский акцент, канаста. Складная кровать. Дэнни Кей на черно-белом экране. Засыпаю под пластинку Джона Гэри. Наверное, музыканты играли слишком громко, на бабулин вкус. Утрированно. Группа запела балладу об отчаянном пирате. Я узнала песню и обхватила плечи. На припеве ладони сами захлопали в пятикратном стаккато. Хлоп! Хлоп! Хлоп! Хлоп! Хлоп! На последнем ударе появилась официантка. Гарри болтала с Райаном, слова терялись в общем шуме. Я потягивала колу и оглядывалась. Высоко на стене в ряд висели резные деревянные щиты – тотемы древних семей. Или кланов? Я поискала "Бреннан", но из-за темноты и дыма большинство прочитать было невозможно. "Карга"? Нет. Музыканты заиграли мелодию песни, которая бабушке понравилась бы. О молодой женщине, туго перевязывавшей волосы черной бархатной лентой. Я посмотрела на фотографии в продолговатых рамках: портреты людей в воскресной одежде крупным планом. Когда их снимали – в 1890-м? 1910-м? Лица такие же угрюмые, как и в Беркс-Холле. Может, мешали жесткие воротники. Настенные часы показывали время в Дублине и Монреале. Десять тридцать. Я проверила свои. Точно. Через несколько песен Гарри начала размахивать обеими руками, чтобы привлечь мое внимание. Она походила на судью, который показывает нерезультативный бросок. Райан поднимал пустую кружку. Я покачала головой. Он сказал что-то Гарри, потом поднял два пальца над головой. Ну вот, подумала я. Когда музыканты заиграли быстрый танец, я заметила, что Райан показывает в ту сторону, откуда мы недавно пришли. Гарри слезла со стула и исчезла в толпе. Цена узких джинсов. Даже думать не хотелось, сколько она простоит в очереди. Еще одно доказательство неравенства полов. Райан снял куртку Гарри, положил ее на свое место, сел на стул моей сестрички, придвинулся ближе и прокричал мне в ухо: – Ты уверена, что вы родились от одной матери? – И отца. От Райана пахло смесью рома и талька. – Давно она живет в Техасе? – С того момента, как Моисей вывел евреев из Египта. – Моисей Мэлоун? – Девятнадцать лет. Я повернулась и уставилась на лед в стакане с колой. Райану не запрещено разговаривать с Гарри. У меня в любом случае не получится с ним пообщаться. Что же я так злюсь? – Кто такая Анна Гойетт? – Что? – Кто такая Анна Гойетт? Музыканты остановились на середине куплета, и имя прозвучало в относительной тишине. – Боже, Райан, почему бы тебе еще и объявление не повесить? – Мы сегодня какие-то раздражительные. Слишком много кофеина? Он ухмыльнулся. Я ответила злым взглядом. – Вредно в твоем возрасте. – В любом возрасте. Откуда ты знаешь об Анне Гойетт? Официантка принесла напитки и подарила Райану не менее ослепительную улыбку, чем моя сестра. Он заплатил и подмигнул ей. Черт возьми. – Общаться с тобой не сахар, – заявил он, поставив одну из кружек с пивом на стойку. – Я исправлюсь. Откуда ты знаешь об Анне Гойетт? – Столкнулся с Клоделем в деле о байкерах. И мы о ней поговорили. – С чего бы? – Он меня просил. Никогда не пойму Клоделя. Он дает мне от ворот поворот, а потом обсуждает мой звонок с Райаном. – Так кто она? – Анна учится в Макгилле. Тетя попросила меня найти девочку. Дело не из разряда уголовных. – Клодель сказал, она очень интересная молодая леди. – Как-как? Гарри выбрала именно этот момент, чтобы присоединиться к нам. – Ух, ребятки. Если захотите писать, лучше занимайте очередь заранее. Она оценила перемену мест и скользнула на бывший стул Райана. Будто по заказу, музыканты запели о виски в кувшине. Гарри раскачивалась и хлопала, пока какой-то чудак в кепке и зеленых подвязках не протанцевал к нам и не взял ее за руку. Она спрыгнула и пошла за ним в боковую комнату, где два молодых человека все еще изображали цапель. Партнер Гарри обладал основательным животиком и мягким круглым лицом. Надеюсь, она не уморит парня. Я посмотрела на часы. Одиннадцать сорок. Глаза горели от Дыма, а горло скребло от криков. Я наслаждалась. И хотела выпить. Серьезно. – Слушай, у меня разболелась голова. Как только Джинджер Роджерс вернется с танцпола, я ухожу домой. – Как хочешь, хвастунишка. Неплохо для первого раза. – Боже, Райан. Я была здесь и раньше. – Слушала рассказчиков? – Нет! Мне нравится ирландский фольклор. Я наблюдала, как Гарри прыгает и извивается, длинные светлые волосы метались в воздухе. Все смотрели на нее. Чуть погодя я прокричала в ухо Райану: – Клодель знает, где Анна? Он покачал головой. Я сдалась. Шансы на разговор нулевые. Гарри с чудаком продолжали танцевать. Его лицо покраснело и покрылось потом, галстук на зажиме болтался под прямым углом. Когда Гарри в джиге повернулась ко мне лицом, я провела пальцем по горлу. Закругляйся. Конец съемки. Она радостно помахала в ответ. Я ткнула большим пальцем в сторону выхода, но она уже отвернулась. О Боже! Райан наблюдал за мной с веселой ухмылкой. Я подарила ему взгляд, способный заморозить Эль-Ниньо, он откинулся назад и поднял руки в знак раскаяния. В следующий раз, когда Гарри пролетала мимо меня, я снова замахала ей, но она со странным видом уставилась на что-то позади меня. В двенадцать пятьдесят мои молитвы были услышаны: музыканты взяли перерыв. Гарри вернулась, раскрасневшаяся, но сияющая. Ее партнер выглядел так, будто нуждался в реанимации. – Ух! На мне будто воду возили. Она провела рукой по воротнику, запрыгнула на стул и проглотила пиво, заказанное Райаном. Когда чудак попытался сесть рядом с ней, она похлопала его по кепке: – Спасибо, большой парень. Увидимся позже. Тот склонил голову набок и по-щенячьи жалобно посмотрел на нее. – Пока. Гарри помахала ручкой, парень пожал плечами и растворился в толпе. Гарри наклонилась ко мне через Райана: – Темпе, кто это там? – Она кивнула на бар позади нас. Я начала поворачиваться. – Не смотри туда! – Что? – Высокий худой парень в очках. Я скосила глаза, что нежелательно при головной боли. Гарри проделывала подобные шутки в школе, когда я хотела уйти, а она остаться. – Знаю. Он симпатичный и правда мной заинтересовался. Но стесняется. Проходили, Гарри. Музыканты заиграли снова. Я встала и надела куртку: – Пора спать. – Нет. Правда. Он глазел на тебя все время, пока я танцевала. Я видела его через окно. Я посмотрела в том направлении, что она показала. Никто не подходил под ее описание. – Где? Она пробежала взглядом по лицам в баре, потом оглянулась через плечо. – Правда, Темпе. – Она пожала плечами. – Сейчас не вижу. – Может, один из моих студентов. Они всегда жутко удивляются, когда видят меня где-то вне работы. – Да, наверное. Парень выглядел слишком молоденьким для тебя. – Спасибо. Райан смотрел на нас, как дедушка на юнцов. – Ты готова? Я застегнула куртку и надела варежки. Гарри посмотрела на "Ролекс" и сказала именно то, что я ожидала: – Сейчас только полночь. Мы... – Я ухожу, Гарри. Квартира всего в четырех кварталах отсюда, и у тебя есть ключи. Можешь остаться, если хочешь. Она замешкалась на мгновение, потом повернулась к Райану: – Ты здесь побудешь еще немного? – Без проблем, малышка. Она посмотрела на меня так же по-щенячьи, как недавно ее партнер. – Ты точно не возражаешь? – Конечно, нет. Черт побери! Я объяснила, какой ключ от чего, и она меня обняла. – Давай провожу, – предложил Райан и потянулся за курткой. Защитник. – Нет, спасибо. Я большая девочка. – Тогда давай вызову тебе такси. – Райан, мне уже можно ходить одной. – Как хочешь. Он сел обратно и покачал головой. Как приятно вдохнуть холодный воздух после жаркого, дымного паба. Но только на сотую долю секунды. Температура упала, поднялся ветер и снизил ее еще на миллион градусов. Несколько шагов, и глаза заслезились, а кончик носа заледенел. Я натянула шарф на лицо, завязала сзади большим узлом. Пусть теперь я похожа на парня, зато ничего себе не отморожу. Засунув руки поглубже в карманы, я пригнула голову и потащилась вперед. Обогнула Кресчент и пошла вверх по Сен-Катарин. Я согрелась, но едва что-то видела. Поблизости ни души. Я только пересекла Маккей, когда мой шарф натянулся, и земля ушла из-под ног. Вначале я решила, что поскользнулась на льду, потом поняла, что кто-то тащит меня за шиворот. Чьи-то руки перевернули меня и для начала приложили лицом об стену. Мои ладони еще путались в карманах. Стукнувшись о камни, я скользнула вниз и ударилась коленями о землю. Меня окунули лицом в снег. Потом сильно прижали, кто-то вонзился коленями прямо в позвоночник. Ничего не видно, ни двинуться, ни вздохнуть! Я начала задыхаться. В ушах застучала кровь. Я закрыла глаза и попыталась повернуть голову набок. Чуть-чуть вдохнула. Потом еще. И еще. Жжение спало, дыхание возобновилось. Болела челюсть и все лицо. Голова зажата в неудобном положении, правый глаз притиснут к замерзшему снегу. Подо мной что-то лежало, кажется, сумочка. Это она вышибла из меня дыхание. "Отдай ему сумочку!" Я начала извиваться, пытаясь освободиться, но куртка и шарф связывали, точно смирительная рубашка. Мужчина пошевелился. Похоже, растянулся на мне. Его дыхание у моего уха. Хоть шарф и заглушал звуки, оно казалось быстрым, отчаянным, мощным, как у животного. "Не теряй сознания. Обморок при такой погоде равнозначен смерти. Двигайся! Делай что-нибудь!" Под тяжелой одеждой выступил пот. Я потихоньку двигала рукой в кармане, искала. Пальцы в шерстяных варежках стали скользкими. Вот! Я схватила ключи. Как только он ослабит хватку, я буду готова к действию. А пока остается только беспомощно ждать шанса. – Оставь их в покое! – прошипел голос мне в ухо. Он заметил! Я застыла. – Ты не знаешь, с чем связалась. Не суйся! Не суйся во что? За кого он меня принимает? – Оставь их в покое, – повторил он дрожащим голосом. Я не могла говорить, да незнакомец, похоже, и не ждал ответа. Может, сумасшедший, а не грабитель? Мы лежали целую вечность. Мимо пролетали машины. Я уже не чувствовала лица, шейные позвонки грозили треснуть. Я дышала ртом, на шарфе замерзала слюна. "Успокойся! Думай!" Я перебрала все возможности. Пьяный? Под кайфом? Нерешительный? Может, смакует какую-то больную фантазию, которая побудит его к действию? Сердце билось так громко, что я боялась, как бы оно не спровоцировало его. Потом я услышала шаги. Он, наверное, тоже, потому что покрепче затянул мой шарф и закрыл мне лицо рукой в перчатке. "Кричи! Делай что-нибудь!" Я его не видела, и это сводило меня с ума. – Слезь с меня, ты, грязная скотина! – заорала я сквозь шарф. Но голос, приглушенный толстым слоем шерсти, доносился будто за миллион километров отсюда. Я сжала ключи мертвой хваткой, скользкие руки в варежках приготовились направить металл прямо в глаза, как только бандит расслабится. Внезапно шарф затянулся туже, мужчина двинулся. Снова встал на колени, переместил вес мне на спину. Сумочка надавила мне на грудь, и я снова начала задыхаться. Бандит поднял мою голову за шарф, потом толкнул ее вниз. Я ударилась ухом об лед и гравий, перед глазами взорвалось облако искр. Он бил снова и снова, искры сливались в единое целое. Я чувствовала кровь на лице, во рту. Кажется, что-то щелкнуло у моей шеи. Сердце билось о ребра. Слезь с меня, психованный ублюдок! У меня кружилась голова, в мыслях появился отчет о вскрытии. "Не сдавайся!" Я извернулась и попыталась закричать, но голос мой снова еле пробился сквозь шарф. Внезапно удары прекратились, бандит пригнулся ниже. Заговорил, но у меня так звенело в ушах, что в сознание пробилось только несколько искаженных звуков. Потом он оперся руками о мою спину и слез. Ботинки заскрипели по гравию – он ушел. Я в полуобморочном состоянии вытащила руки из карманов, на четвереньках перевернулась и села. Накатывала тошнота, я встала на колени и опустила голову. Нос потек, изо рта сочилась то ли кровь, то ли слюна. Трясущимися руками я вытерла лицо шарфом, еще чуть-чуть, и я заплачу. Ветер стучал в разбитые окна брошенного театра. Как он называется? Йелл? Йорк? Это казалось особенно важным. Я знала раньше, почему же не могу вспомнить сейчас? Я запуталась и начала непроизвольно дрожать – от холода, от страха и, наверное, от облегчения. Когда тошнота прошла, я встала, прокралась вдоль здания и заглянула за угол. Никого. На негнущихся ногах я побрела домой, оглядываясь на каждом шагу. Немногочисленные прохожие при виде меня отворачивались и шарахались в сторону. Просто еще одна пьянчужка. Через десять минут я сидела на краешке кровати и искала у себя повреждения. Зрачки ровные, двигаются согласованно. Ничего не онемело. Тошнота не возвращалась. Шарф мне и помешал, и одновременно помог. Бандит удобно использовал его в качестве поводка, но шерсть смягчила удары. На правой части головы я обнаружила несколько ссадин и синяков, но сотрясения, кажется, не было. Неплохо для жертвы хулиганского нападения, подумала я, залезая под одеяло. Но хулиганское ли оно? У меня ничего не украли. Почему он сбежал? Психанул и передумал? Может, просто пьяный? Или понял, что я не та, за которую он меня принял? При минусовой температуре изнасилования случаются редко. Каков мотив? Я пыталась заснуть, но мешал адреналин. Или посттравматический синдром? Руки до сих пор тряслись, я подпрыгивала при каждом звуке. Позвонить в полицию? Зачем? Я не так сильно пострадала, ничего не пропало. Я даже не видела нападавшего. Сказать Райану? Ни за что на свете, после моего дерзкого ухода. Гарри? Еще не хватало. О Боже! А если Гарри пойдет домой одна? Вдруг он все еще там? Я перевернулась на бок и посмотрела на часы. Два тридцать семь. Где, черт возьми, Гарри? Я дотронулась до разбитой губы. Заметит? Возможно. У Гарри чутье, как у дикой кошки. Она ничего не пропускает. Я начала придумывать объяснения. Всегда хорошо идут рассказы о дверях или о падении на льду лицом вниз, когда руки в карманах. Глаза медленно закрывались, потом внезапно распахнулись: я почувствовала колено на спине и услышала хриплое дыхание. Снова посмотрела на время. Три пятнадцать. Неужели "Херли" закрывается так поздно? Пошла ли Гарри домой с Райаном? – Где ты, Гарри? – спросила я у горящих зеленых цифр. Так я и лежала, ждала ее прихода, не желая оставаться в одиночестве. |
||
|