"Смерть дня" - читать интересную книгу автора (Райх Кэтти)

4

Пока последнюю кость упаковали и подготовили к транспортировке, уже наступил вечер. Райан наблюдал, как я осторожно выделяю, укутываю и складываю в пластиковые пакеты фрагменты черепа. Проанализирую останки в лаборатории. Дальнейшее расследование – его забота.

Когда я вышла из подвала, сгущались сумерки. Сказать, что я замерзла, все равно что заявить, будто леди Годива слегка не одета. Второй день подряд заканчивался для меня обморожением конечностей. Надеюсь, ампутация не понадобится.

Ламанш уехал, поэтому я отправилась в Монреаль с Райаном и его напарником, Жаном Бертраном. Я сидела сзади, дрожала и все время просила включить посильнее печку. Они сидели спереди, потели и время от времени снимали что-нибудь из верхней одежды.

Разговор их доходил до меня урывками. Я ужасно вымоталась; хотелось только залезть в горячую ванну, а потом во фланелевую ночную сорочку. На месяц. Мысли закружились. Я подумала о медведях. Хорошая идея. Свернуться в клубок и спать до весны.

В голове проплывали образы. Жертва в подвале. Носок болтается на опаленной жесткой ноге. Именная табличка на крошечном гробу. Наклейка с улыбающейся рожицей.

– Бреннан.

– Что?

– Доброе утро, звездочка. Я пришел к тебе с приветом рассказать, что солнце встало.

– Что?

– Ты дома.

Я спала как никогда крепко.

– Спасибо. Поговорим в понедельник.

Спотыкаясь, я выбралась из машины и по лестнице зашла в дом. Легкий иней покрыл все окрестности, как сахарная пудра липкую булочку. Откуда столько снега?

Съестных припасов не прибавилось, так что я проглотила галеты с арахисовым маслом и запила бульоном из моллюсков. Нашла в буфете старую коробку "Тартл" – черный шоколад, мой любимый. Печенье уже засохло и чуть покрылось плесенью, но выбирать не приходилось.

Ванна удалась как раз такая, как я мечтала. После нее я решила разжечь огонь. Наконец мне стало тепло, только усталость и одиночество никуда не делись. Шоколад кое-как успокоил, но мне требовалось нечто большее.

Я скучала по дочери. Учебный год Кэти делится на четверти, в моем университете придерживаются семестровой системы, так что наши весенние каникулы не совпадают. Даже Птенчик остался на юге. Он ненавидит путешествовать по воздуху и громко заявляет об этом перед каждым полетом. Так как на сей раз я приезжала в Квебек меньше чем на две недели, то решила пожалеть и кота, и авиалинии.

Поднося спичку к полену, я раздумывала об огне. Первым его приручил питекантроп. Почти миллион лет он помогал охотиться, готовить, согреваться и освещать путь. Моя последняя лекция перед каникулами. Я вспомнила о своих студентах из Северной Каролины. Пока я разыскивала Элизабет Николе, они сдавали экзамен. Маленькие синие книжечки прибудут сюда завтра с ночной доставкой, пока студенты разъезжаются по пляжам.

Я выключила лампу и смотрела, как языки пламени извиваются и лижут поленья. По комнате танцевали тени. Я чувствовала запах сосны и слышала, как шипит и щелкает влага, выкипавшая из дерева. Вот почему огонь такой притягательный. Он захватывает столько органов чувств.

Я вернулась назад, в детство, Рождество и летние лагеря. Такой опасный, но благословенный огонь. Он дарует утешение, разжигает нежные воспоминания. Но и убивает тоже он. Мне не хотелось больше думать о Сен-Жовите сегодня ночью.

Я следила, как на подоконнике собирается снег. Сейчас мои студенты, наверное, составляют планы на первый день у моря. Пока я борюсь с обморожением, они готовятся загорать. Об этом тоже не хотелось больше думать.

Я выбрала Элизабет Николе. Она была отшельницей. "Созерцательница", как гласила именная табличка. Но Элизабет уже целое столетие ничего не созерцала. Что, если мы ошиблись гробом? Еще одна возможность, о которой не хочется думать. По крайней мере сегодня вечером у нас с Николе мало общего.

Я взглянула на часы. Девять сорок. На втором курсе Кэти выбрали одной из "красоток Виргинии". Хотя, работая над степенями по английскому и психологии, она придерживалась среднего балла в 3,8, в общении моя дочь никогда не испытывала трудностей. Ни единого шанса застать ее дома в пятницу вечером. Как истинный оптимист, я принесла к камину телефон и набрала Шарлотсвилл.

Кэти ответила после третьего гудка.

Подумав, что наткнулась на автоответчик, я пробурчала что-то нечленораздельное.

– Мам? Ты?

– Да. Привет. Что ты делаешь дома?

– У меня на носу вскочил прыщ величиной с гору. Я теперь слишком страшная, чтобы идти гулять. А ты что делаешь дома?

– Как ты можешь быть страшной? Забудем о прыще. – Я устроилась на подушке и протянула ноги поближе к огню. – Я два дня откапывала мертвых людей и слишком устала, чтобы гулять.

– Даже и спрашивать не буду. – Зашуршал целлофан. – Прыщик очень большой.

– И это пройдет. Как Сирано?

У Кэти две крысы: Темплтон и Сирано де Бержерак.

– Лучше. Я купила какое-то лекарство в магазине для домашних животных и давала ему из пипетки. Он почти прекратил чихать.

– Хорошо. Он всегда был моим любимцем.

– Темплтон заметил.

– Попытаюсь быть более сдержанной. Что еще нового?

– Ничего особенного. Подружилась с парнем по имени Обри. Он классный. На следующий же день прислал мне розы. А завтра иду на пикник с Линвудом. Линвуд Дикон. Он учится на юридическом, на первом курсе.

– Значит, вот как ты их выбираешь?

– Как?

– По именам.

Кэти пропустила мою реплику мимо ушей.

– Тетя Гарри звонила.

– Да?

Имя сестры всегда меня слегка настораживает, как коробка с гвоздями, балансирующая на краю.

– Она продает шар. На самом деле тетя Гарри звонила тебе. Она показалась мне немного странной.

– Немного странной?

"Немного странная" – обычное состояние моей сестры.

– Я сказала ей, что ты в Квебеке. Она, наверное, позвонит завтра.

– Хорошо.

Только этого мне и не хватало.

– А! Папа купил "Мазду RX-7". Такая хорошенькая! Правда, он не дает мне на ней ездить.

– Знаю.

Мой бывший муж переживал легкий кризис среднего возраста.

На том конце провода замешкались.

– На самом деле мы как раз собирались пойти поесть пиццы.

– А как же прыщ?

– Подрисую ему уши и хвост и скажу, что это татуировка.

– Должно сработать. Если поймают, назовись чужим именем.

– Я люблю тебя, мамочка.

– И я тебя. Перезвоню позже.

Я съела последний "Тартл" и почистила зубы. Два раза. Потом упала в кровать и проспала одиннадцать часов.

Все выходные я распаковывала вещи, убиралась, ходила по магазинам и проверяла экзаменационные работы. Сестра позвонила вечером в воскресенье и объявила, что продала воздушный шар. Мне стало легче. Я три года изобретала предлоги, чтобы удержать Кэти на земле, и со страхом ждала того дня, когда она все-таки поднимется в небо. Теперь ее созидательная энергия направится в другое русло.

– Ты дома? – спросила я.

– Да.

– У вас тепло?

Я оглянулась на сугроб на подоконнике. Он продолжал расти.

– В Хьюстоне всегда тепло. Черт тебя побери.

– Ну и почему ты продаешь бизнес?

Гарри всегда была ищущим человеком, хотя и без определенной цели. Последние три года она сходила с ума по воздушным шарам. Если не летала с командой над Техасом, то загружала старенький пикап, колесила по стране и участвовала в гонках на воздушных шарах.

– Мы расстались со Страйкером.

– О!

Она сходила с ума по Страйкеру. Они познакомились на гонках в Альбукерке и поженились пять дней спустя. Два года назад. Долгое время мы молчали. Я первая нарушила тишину.

– И что теперь? – спросила я.

– Могу уйти в консультационный центр.

Я удивилась. Моя сестра редко делает то, чего от нее ожидают.

– Это тебе поможет пережить развод.

– Нет – Нет. У Страйкера "Кул эйд" вместо мозгов. Мне на него наплевать. Он меня просто раздражает. – Она прикурила сигарету, глубоко вдохнула и выдохнула дым. – Я узнала об одних курсах. Платишь за них, потом сам советуешь людям, как заботиться о духовном здоровье, снимать стрессы и так далее. Я уже читала о травах, и медитации, и метафизике, по-моему, здорово. Кажется, у меня получится.

– Выглядит немного странно, Гарри. Сколько раз я это говорила?

– Ага. Конечно, я все проверю. Я же не тупая, как осел.

Нет. Она не тупая. Но если Гарри чего-то хочет, пиши пропало. Переубедить ее невозможно.

В состоянии легкого шока я повесила трубку. Мысль о Гарри, помогающей проблемным людям, лишала присутствия духа.

Примерно в шесть я заставила себя приготовить ужин из жареного цыпленка, вареной красной картошки с маслом и шнитт-луком и распаренной спаржи. Бокал шардонне придал бы обеду завершенность. Но только не для меня. Выключатель семь лет держался в позиции "выкл.", там он и останется. Я тоже не тупая, как осел. По крайней мере когда трезвая. Стол все равно по всем статьям превосходил вчерашние галеты.

За едой я думала о своей младшей сестренке. Гарри и формальное образование никогда не сочетались. Она вышла замуж за своего любимого одноклассника за день до выпуска, потом по очереди еще за троих. Гарри собирала деньги для монастыря Святого Бернара, управляла "Пицца-хат", продавала дизайнерские очки от солнца, водила экскурсии по Юкатану, занималась пиаром "Хьюстон Астрос", основала и потеряла бизнес по чистке ковров, продавала недвижимость и совсем недавно взялась за полеты на воздушных шарах.

Когда мне было три, а Гарри – один год, я сломала ей ногу, переехав на трехколесном велосипеде. Она не сбавила обороты. Гарри научилась ходить еще в гипсе. Жутко надоедливая и очень любимая сестра заменяет чистой энергией недостаток опыта и целенаправленности. И утомляет меня невыносимо.

В девять тридцать я включила хоккей. Конец второго тайма, "Хэбс" проигрывают "Сент-Луису" 4:0. Дон Черри сетует на негодность канадского тренерского состава, его круглое лицо краснеет над рубашкой с высоким воротом. Он больше похож на тенора в парикмахерской, чем на спортивного комментатора. Смотрю и удивляюсь, что миллионы людей слушают его каждую неделю. В десять пятнадцать выключаю телевизор и ложусь спать.

На следующее утро я рано встала и поехала в лабораторию. Для большинства медицинских экспертов понедельник – тяжелый день. Случайная жестокость, бездумная бравада, одиночество и ненависть к себе, неверный выбор момента приводят к увеличению случаев насильственной смерти в выходные. Трупы складывают в морге для вскрытия в понедельник.

Нынешний понедельник не стал исключением. Я взяла кофе и присоединилась к утреннему собранию в офисе Ламанша. Натали Эйерс занималась делом об убийстве в Вал-д’Оре, но остальные патологи присутствовали. Жан Пелетье только что вернулся с дачи показаний из Куджака, дальнего севера Квебека. Он показывал фотографии Эмили Сантанджело и Майклу Морину. Я присела поближе.

Куджак выглядел так, будто его смыло потопом, а люди отстроили его вчера заново.

– Что это? – спросила я, показав на сборную конструкцию с пластиковой отделкой.

– Аквацентр. – Пелетье ткнул пальцем в шестиугольную вывеску с непонятными символами сверху и жирным белым словом "Arret" снизу. – Все вывески на французском и инуктитут[15].

Он говорил с очень сильным верхнеречным акцентом, который для моего уха мог сойти за туземный язык. Я знаю Пелетье много лет и все равно с трудом понимаю его французский.

Пелетье показал на другое здание:

– Тут суд.

Напоминает бассейн, только без пластика. За городом простиралась серая промозглая тундра мха и камней. Побелевший скелет оленя карибу лежал у дороги.

– У них всегда так? – спросила Эмили, разглядывая оленя.

– Только когда есть трупы.

– На сегодня восемь вскрытий, – объявил Ламанш и раздал список.

Затем рассказал о каждом случае. Девятнадцатилетний молодой человек упал под поезд, туловище разрезало пополам. Это случилось на дорожной эстакаде, куда часто заглядывают подростки.

В Мегантике врезался в лед снегоход. Найдено два тела. Подозревается алкогольное опьянение водителя.

В своей кроватке умер и разложился младенец. Когда пришла полиция, мать, смотревшая внизу игровое шоу, сказала, что десять дней назад Бог приказал ей больше не кормить ребенка.

За Дампстером, на территории Макгилла, найден труп неопознанного белого мужчины. Три тела поступили с пожара в Сен-Жовите.

Пелетье поручили младенца. Похоже, ему понадобится консультация антрополога. Личность ребенка известна, но со временем и причиной смерти придется повозиться.

Сантанджело получил трупы из Мегантика, Морину – дела с поездом и неизвестным из Дампстера. Жертвы из спальни в Сен-Жовите сохранились хорошо, поэтому можно провести обычное вскрытие. Ими займется Ламанш. Мне достались кости из подвала.

После собрания я пошла к себе в кабинет и открыла досье – перенесла информацию из утренних записей в антропологический бланк.

Имя: inconnu. Неизвестно.

Дата рождения: прочерк.

Номер в лаборатории судебной медицины: 31013.

Номер в морге: 375.

Номер происшествия в полиции: 89041.

Патологоанатом: Пьер Ламанш.

Следователь: Жан-Клод Юбер.

Детективы: Эндрю Райан и Жан Бертран, Escouade de Crimes Contre la Personne, Surete du Quebec[16].

Я добавила дату и положила бланк в папку. У каждого из нас папки разного цвета. Розовый – Марк Бержерон, одонтолог. Зеленый – Мартин Левеск, радиолог. Ламанш пользуется красными. Ярко-желтая папка означает антропологию.

Я закрыла дверь и поехала на лифте в подвал. Там попросила помощника по вскрытиям положить ЛСМ 31013 в третий кабинет, потом пошла переодеваться в униформу хирурга. Четыре кабинета для вскрытия примыкают в лаборатории судебной медицины к моргу. Первыми заведует ЛСМ, последним – управление следователя. Второй кабинет очень большой, там стоят три стола. В остальных – по одному. Четвертый оборудован специальной вентиляцией. Там я часто работаю, потому что большинство моих анализируемых не благоухают ароматами. Сегодня я оставила четвертый кабинет Пелетье с младенцем. Обугленные тела пахнут меньше, чем разложившиеся.

Когда я зашла в третий кабинет, черный мешок для трупов и четыре пластиковых пакета уже лежали на поддоне. Я распечатала пакет, вынула вату и проверила череп. Он пережил путешествие без повреждений.

Я заполнила идентификационную карточку, расстегнула мешок, вытащила простыню, в которой лежали кости и осколки. Сделала несколько полароидных снимков, потом отправила все на рентген. Если там есть зубы или металлические частицы, надо обнаружить их до нарушения целостности кости.

Ожидая результатов, я думала о Элизабет Николе. Ее гроб заперт в холодильнике в трех метрах от меня. Мне не терпелось посмотреть, что в нем. Одно из сообщений, пришедших сегодня утром, было от сестры Жюльены. Монахини тоже сгорали от нетерпения.

Через полчаса Лиза прикатила кости с рентгена и отдала мне конверт со снимками. Я положила несколько на смотровой ящик и начала с ножного конца мешка.

– Все нормально? – спросила Лиза. – Я точно не знала, какой реактив применять, там столько угля, и сделала несколько снимков с каждым.

– Все в порядке.

Мы смотрели на аморфную массу, окруженную двумя крошечными белыми рельсами: содержимое мешка и "молния". Все испещрено строительным мусором, то тут, то там появляется осколок кости, бледный и пористый на нейтральном фоне.

– Что это?

Лиза показала на белое пятно.

– Похоже на ноготь.

Я заменила первые снимки тремя новыми. Земля, камушки, волокна дерева, ногти. Кости ноги и бедра с обугленной плотью. Таз не поврежден.

– В правом бедре какие-то металлические частицы. – Я ткнула пальцем в несколько белых пятен в правой бедренной кости. – Надо с ней осторожнее. Позже сделаем еще пару снимков.

На следующих негативах – ребра, все такие же разбитые. Кости рук сохранились лучше, несмотря на переломы и неверное положение. Некоторые позвонки, судя по виду, еще можно спасти. В левой части грудной клетки обнаружился еще один металлический объект.

– Это тоже надо рассмотреть.

Лиза кивнула.

Потом мы занялись снимками пластиковых пакетов. Ничего особенного. Нижняя челюсть хорошо схватилась, тонкие зубные корни крепко сидят в кости. Даже коронки не пострадали. Я заметила яркие белые капли на месте двух коренных зубов. Бержерон будет доволен. Если у стоматолога есть карточка, мы сможем определить личность по записям.

Затем я посмотрела на лобную кость. Ее испещрили крошечные белые точки, как будто кто-то искусственно состарил ее солью.

– Мне нужен еще один снимок, – тихо сказала я, уставившись на рентгеноконтрастные частички рядом с левой глазницей.

Лиза посмотрела на меня как-то странно.

– Ладно. Достаем его, – скомандовала я.

– Или ее.

– Или ее.

Лиза постелила простыню на секционный стол и положила сито на раковину. Я достала из шкафа из нержавеющей стали бумажный фартук, натянула его через голову и завязала на поясе. Потом надела маску, хирургические перчатки и расстегнула мешок.

Сначала убрала самые большие, легкие для опознания объекты и обломки костей. Потом вернулась назад и просеяла содержимое в поисках более мелких осколков и фрагментов костей, которые могла пропустить. Лиза просеивала каждую горсть под слабым напором воды. Она обмывала и складывала артефакты на столик, пока я раскладывала на простыне части скелета в анатомическом порядке.

В полдень Лиза ушла на обед. Я продолжала скрупулезно работать и к половине третьего закончила. Коллекция ногтей, металлических головок и один взорвавшийся патрон лежали на столике вместе с маленьким пластиковым флаконом, куда я поместила нечто похожее на материю. Обугленный разобранный скелет лежал на столе, кости черепа распустились, как лепестки маргаритки.

Анализ занял больше часа, каждую кость приходилось опознавать и заново устанавливать, с какой стороны она располагалась – с левой или с правой. Потом я сосредоточилась на вопросах, которые обязательно задаст Райан. Возраст. Пол. Раса. Кто это?

Я взяла тазовые и бедренные кости. Огонь спек мягкие ткани: они почернели и стали жесткими, как дубленая кожа. Сомнительная удача. Кости защищены, но вытащить их нелегко.

Я повернула тазовую кость. Слева плоть сгорела и бедро раскололось. Образовался идеальный поперечный разрез бедренного сустава. Я измерила диаметр бедренной головки. Крошечный, самый маленький из возможных у женщины.

Я изучила внутреннее строение головки сразу под поверхностью сустава. Спикулы кости типичны для взрослого, сотовая структура, без четкой линии, обозначающей недавно растворившийся колпачок роста. Это согласуется с развитыми коренными зубами, которые я раньше заметила в челюсти. Жертва – не ребенок.

Рассмотрела внешние края чашечки, формировавшей бедренный сустав, и нижнюю границу бедренной головки. На обеих – костные наросты сверху вниз, как воск на свече. Артрит. Немолодой человек.

Похоже, жертва – женщина. Остатки длинных костей узкие в диаметре, с гладкими мышцами. Я переключилась на фрагменты черепа.

Небольшой сосцевидный отросток и лобный гребень. Резко выделяющиеся глазницы. Кость гладкая на затылке и везде, где мужская должна быть шершавой и грубой.

Я изучила лобную кость. Верхние концы двух носовых костей сохранились на месте. Они соединялись под острым углом вдоль средней линии, как церковная башня. Я нашла два фрагмента челюстной кости. Нижняя граница носовой полости заканчивалась острым выступом с костным острием, выступающим посредине вверх. Нос был узким и длинным, профиль прямым. Я положила фрагмент височной кости и посветила в область уха. Крошечная круглая полость, овальное окошко во внутреннее ухо. Все признаки белой расы.

Женщина. Белая. Взрослая. Пожилая.

Я вернулась к тазовым костям, надеясь с их помощью подтвердить пол и более конкретно определить возраст. Меня особенно интересовало место спереди, где соединялись две половинки таза.

Я осторожно счистила обугленные ткани, проявилось сочленение лобковых костей и лонный симфизис. Сами лонные кости широкие, угол между ними большой. У каждой выступает гребень. Нижний отросток изящный и слегка загнутый. Типично для женщины. Я отметила наблюдения в бланке и сделала несколько полароидных снимков.

Из-за слишком высокой температуры соединительный хрящ сжался и разделил лонные кости по средней линии. Я крутила и вертела обугленную массу, пытаясь заглянуть в отверстие. Кажется, поверхности лонного сращения не пострадали, но рассмотреть лучше не удается.

– Давай выделим лобковые кости, – сказала я Лизе.

Запахло горящими тканями, пила зажужжала между крыльями, соединяющими лобковую и тазовые кости. Это заняло несколько секунд.

Лонное сращение опалено, но не до неузнаваемости. Никаких наростов или борозд на поверхности. Обе лицевые стороны имеют пористое строение, внешние края неровные. Беспорядочные нити тянутся из передней части каждого лонного элемента, окостеневая в окружающих мягких тканях. Женщина прожила долгую жизнь.

Я перевернула лонные кости. В районе живота каждую пересекала глубокая борозда. Жертва рожала.

Я снова взяла лобную кость и на мгновение застыла на месте. Флуоресцентный свет четко вырисовывал все, что я впервые заподозрила в подвале и что подтвердили металлические вкрапления на рентгеновском снимке.

До сих пор я сдерживала чувства, но теперь позволила себе пожалеть растерзанное человеческое существо на моем столе. И задуматься, что же с ним случилось.

Женщине было по крайней мере семьдесят, она имела детей, возможно, даже внуков.

Зачем кому-то стрелять ей в голову и бросать в горящем доме?