"Мумия" - читать интересную книгу автора (Райс Энн)7Рассвет. За огромной расплывчатой тенью от пирамид, за бесформенным сфинксом, широко раскинувшим на песке свои каменные лапы, простиралось бескрайнее розовое небо. Слева виднелись туманные очертания отеля «Мэна-хаус». Кое-где в боковых комнатах еще горел слабый свет, но в отеле было тихо. У самого горизонта ехал на верблюде одинокий мужчина в черном. Где-то далеко протяжно гудел паровоз. Рамзес шел по песку. Холодный ветер развевал его балахон. Наконец он дошел до гигантского сфинкса и остановился между лапами, глядя на его разбитое каменное лицо, которое в древние времена было покрыто слоем ослепительно белой извести и дышало прекрасным покоем. – Ты все еще здесь, – прошептал Рамзес на древнем языке, оглядывая руины. Этим холодным ранним утром ему вспомнилось то время, когда все казалось простым и понятным, когда он был храбрым царем, который взмахом меча или дубинки не раздумывая убивал своих врагов. Когда он убил жрицу в пещере, чтобы никто никогда не узнал великую тайну. Тысячи раз он задавался вопросом: что было бы, если бы он не совершил этого тяжкого греха – не убил невинную колдунью, чей смех до сих пор звучал в его ушах? Я не дурак, чтобы пить это. Неужели он проклят именно из-за этого? Осужден на вечные странствия, как библейский Каин, отмеченный роковой печатью, навсегда разъединившей его с человечеством. Он не знал. Он знал только одно – он больше не может выносить свое вечное одиночество. Он ошибся, он будет ошибаться снова и снова. Теперь это ясно. Что означала эта изоляция? Что каждая попытка вырваться из заколдованного круга окончится катастрофой? Рамзес положил руку на грубую каменную лапу сфинкса. Песок здесь мягкий и глубокий, ветер поднимает его, песчинки забиваются под одежду и жестоко терзают глаза. Он снова взглянул на изувеченное каменное лицо. Вспомнил, как когда-то совершал паломничество и подходил сюда в процессии. Услышал флейту и барабан. Почувствовал запах благовоний и услышал ритмичные песнопения. Теперь он творил свою собственную молитву, но на том же древнем языке и в той же древней манере, которая была знакома ему с детства. – Бог моего отца, моей земли! Посмотри на меня всепрощающим оком. Вразуми меня, научи, что мне делать, чтобы вернуться в лоно природы. Или мне уйти отсюда всеми презираемым, плачущим, кричащим о том, что я уже вдоволь настранствовался? Я не бог. Я понятия не имею о том, что такое созидание. И что такое справедливость. Но кое-что я все-таки понимаю. Тот, кто создал всех нас, тоже не очень-то справедлив. А если и справедлив, то его справедливость похожа на твою мудрость, о сфинкс. И это есть великая тайна. Чем больше светлело, тем отчетливее и прочнее становилась огромная тень отеля Шеферда. Рамзес и Самир подходили к нему – две молчаливые фигуры в балахонах. Крытый черный фургон на своих четырех колесах подкатил к центральному входу. На асфальт сбросили туго перевязанные пачки газет. Пока мальчишки разбирали утреннюю почту, Самир быстро вытащил газету из тугой пачки. Полез в карман за монеткой и кинул ее одному из мальчишек. Тот ловко поймал ее. КРАЖА И УБИЙСТВО В МАГАЗИНЕ ОДЕЖДЫ Заглянув через плечо Самира, Рамзес тоже прочитал заголовок. Мужчины молча переглянулись. Потом они пошли прочь от спящего отеля, в поисках какого-нибудь кафе, где можно посидеть, подумать, узнать из газеты о новых преступлениях и прикинуть, что делать дальше. Когда первые лучи солнца проникли сквозь тонкие занавеси, ее глаза были открыты. Какими прекрасными они казались ей – эти теплые руки божества, обнимающие и согревающие ее! Ну и тупицы же эти греки – с чего они взяли, что кто-то вывозит солнце из-за горизонта на колеснице? Ее предки знали: солнце – это бог Ра. Дающий жизнь. Самый главный из всех богов. Без него другие боги немыслимы. Солнце достигло зеркала – и дивный золотистый свет наполнил всю комнату, на мгновение ослепив Клеопатру. Она села в постели и легонько прикоснулась к плечу своего любовника, ощутив странную слабость. У нее закружилась голова. – Рамзес! – прошептала она. Теплый солнечный луч коснулся ее лица, тонких черных бровей и закрытых век. Она почувствовала его тепло на груди и на протянутой руке. Покалывание, тепло, жаркое дыхание жизни. Она встала с постели и неслышными шагами прошла по ворсистому зеленому ковру. Мягче травы, он полностью заглушал ее шаги. Она остановилась у окна, глядя на площадь и на широкую серебристую ленту реки. Ладонью коснулась своей теплой щеки. Какая-то живительная волна колыхнула все ее тело. Словно ветер поднял волосы и оторвал их от шеи – горячий ветер пустыни, ворвавшийся в коридоры дворца, обдувающий ее со всех сторон, проникающий внутрь. Ее волосы зашелестели – словно кто-то водил по ним расческой. Это началось в катакомбах! Старый жрец рассказал ей сказку, они посмеялись над ней за ужином. Надо же, в глубокой каменной пещере будто бы спит бессмертный по имени Рамзес Проклятый, который якобы был советником при царях далеких династий, который удалился во мрак и погрузился в сон во времена ее прапраотцов. А когда она проснулась, то пошла будить его. «Это очень старая легенда. Отец моего отца рассказал мне ее, хотя сам в нее не верил. И я видел его своими глазами – этого спящего царя. Но знай, это опасно». Ей было тогда тринадцать лет. Она не поверила, что это опасно. Они вместе прошли под узкому каменному коридору. С потолка на них сыпалась пыль. Жрец нес в руках факел. «Что тут опасного? Опасны сами катакомбы. Они могут похоронить нас!» К ее ногам упало несколько каменных обломков. «Говорю тебе, старик, мне это не нравится!» Жрец шел дальше. Высокий, лысый старик с сутулыми плечами. «Легенда гласит, что, если его разбудить, снова усыпить его будет нелегко. Это не бессмысленное существо, а бессмертный человек, наделенный волей и разумом. Он станет советником египетских царей и цариц, каковым и являлся многие годы в прошлом. Он действует вполне самостоятельно». «Мой отец знал об этом?» «Ему рассказывали, но он не поверил. Его отец и дед тоже не верили. Ах да, знал и царь Птолемей, который жил во времена Александра, и он пытался разбудить его вот такими словами: „Поднимайся, Рамзес Великий, царю Египта нужен твой совет!“ «А потом этот Рамзес снова вернулся в темную келью? И доверил свой секрет только жрецам?» «Так мне говорили, так рассказывали и моему отцу. Мне говорили, что я должен раскрыть эту тайну своему повелителю». Там было жарко и душно. Совсем не похоже на холод подземелья. Ей не хотелось идти дальше. Ей не нравились блики факела и зловещая игра теней на сводчатом потолке. На стенах повсюду виднелись отметины, какие-то древние иероглифы. Она не могла прочитать их, да и кто бы смог? Ее это пугало, а она ненавидела чувство страха. Они так часто поворачивали, что она вряд ли в одиночку нашла бы обратный путь. «И ты рассказал эту сказку своей царице, молодой и глупой, – может, поверит?» «Ты молода, чтобы поверить. У тебя есть и вера и мечты. Мудрость не всегда радует стариков, владычица. Иногда мудрость становится проклятием». «Значит, мы идем к тому древнему ископаемому?» Она расхохоталась. «Смелее, владычица. Он лежит там, за этими дверями». Она бросилась вперед. Там были двойные двери – просто громадные! Испещренные надписями, покрытые пылью. Ее сердце заколотилось. «Возьми меня в эту келью». «Да, владычица. Но помни о предостережении. Разбудив, от него уже не избавишься. Он очень могуществен и бессмертен». «Не важно. Мне хочется увидеть его!» Она пошла впереди старика. В танцующем свете факела прочитала вслух греческие письмена: «Здесь покоится Рамзес Бессмертный, который называет себя Рамзесом Проклятым – из-за того, что не может умереть. Он спит вечным сном, ожидая зова царей и цариц Египта». Она отступила назад. «Открой двери! Живее!» Стоя за ней, старик дотронулся до какого-то потайного места в стене. Со страшным скрежетом двери медленно растворились, открывая взору просторную душную пещеру. Зайдя, жрец поднял факел высоко над головой. Пыль, чистая бледно-желтая пыль, по которой не ступали ни дикие звери, ни бедные странники, ни охотники за сокровищами пещер и гробниц. На алтаре лежала высохшая фигура мужчины – с худыми, сложенными на груди руками, с темными волосами, присохшими к черепу. «Несчастный болван! Это мертвец. Здешний сухой воздух не дает ему разлагаться». «Нет, владычица. Посмотри на крышку люка наверху. От него тянется вниз цепь. Люк надо открыть». Старик передал ей факел и обеими руками потянул за цепь. И снова скрежет, звон; пыль закружилась в воздухе, забиваясь в глаза. Но обитый железом люк наверху поддался и приоткрылся, словно глаз в бездонное синее небо. Горячее летнее солнце осветило спящего человека. Его глаза увеличились. Какими словами описать то, что она тогда почувствовала? Тело начало раздаваться, полнеть, оживая. Зашевелились темные волосы, дрогнули веки, затрепетали ресницы. «Он жив, это правда». Она передала факел жрецу и подбежала к алтарю. Наклонилась над ним – но так, чтобы не загораживать солнце. И ярко-синие глаза приоткрылись! «Рамзес Великий, поднимайся! Царице Египта нужен твой совет!» Он посмотрел на нее и прошептал: «Как ты красива». … Она смотрела на площадь перед отелем. Видела, как просыпается Каир. Автомобили с шумом проезжали по чистым асфальтированным улицам. На аккуратно подстриженных деревьях распевали птицы. По гладкой речной воде плыли лодки. Она вспомнила слова Эллиота Рутерфорда: «Прошло много столетий… новые времена… Египет много раз завоевывали… столько чудес, ты даже не представляешь…» Перед ней стоял Рамзес в одежде бедуина. Он плакал, умоляя выслушать его. В темном помещении с пыльными стеклами, со статуями и гробами она встала, изнемогая от боли, протягивая к нему руки, называя его по имени. Когда они ранили его, по рубашке текла кровь. И все-таки он рвался к ней. Второй выстрел попал ему в руку. Та же самая боль, которую причинил ей злодей по имени Генри. Та же кровь и боль, и в блеклом утреннем свете она увидела, как они тащат его прочь. Теперь я не смогу умереть. Это правда? Рамзес стоял в дверях ее спальни. Она плакала, юная царица в трауре. «Надолго?» «Не знаю. Я понимаю, что сейчас ты не можешь отказаться от всего этого. Ты не в состоянии осмыслить то, что я тебе предлагаю. Позволь мне уйти. Пользуйся знаниями, полученными от меня. Я вернусь, будь уверена. Я вернусь, когда понадоблюсь тебе, и тогда, возможно, у тебя уже будут любовники, ты узнаешь, что такое война, что такое горе, и обрадуешься моему появлению». «Но я люблю тебя». Спальня в отеле Шеферда была залита ярким слепящим светом; мебель растворилась в мерцающем тумане. Мягкие занавески окутали ее, ласково касаясь лица. Совсем ослабев, она перегнулась через подоконник. Как кружится голова! – Рамзес, я все помню! Взгляд той женщины в магазине одежды! Кричащая служанка. И юноша, несчастный молодой человек, который посмотрел вниз и увидел ее кости! О боги, что вы сотворили со мной?! Она отвернулась от окна, от света, но он был везде – он ослеплял ее. Зеркало пылало огнем. Она упала на колени, вцепившись пальцами в зеленый ковер. Легла, дрожа, задыхаясь, стараясь избавиться от пламени, которое бушевало в ее мозгу, проникало в самое сердце. Все ее тело содрогалось от боли. Она парила в пространстве. И наконец затихла. Жаркий свет опалил ее кожу, озарив оранжевым огнем закрытые веки. Эллиот сидел в одиночестве на веранде. Пустая бутылка поблескивала в лучах утреннего солнца. Он откинулся на мягкую спинку кресла и задремал. Голод, возлияния, долгая бессонная ночь обострили все его чувства, он слегка спятил. Ему казалось, что солнечный свет сам по себе является небесным чудом; вот ему пригрезилась длинная серебристая машина – она здорово грохотала, что за шутки? Какой забавный седоволосый человек слезает с высокого сиденья машины! Странно, но он направляется прямо к нему. – Я всю ночь провел с Уинтропом. – Прими мою благодарность. – Старина, нам назначили прием на десять тридцать. Там все должно проясниться. Ты устроишь это? – Да. Я все организую. Ты можешь на меня рассчитывать. Рамсей придет туда, если… ты гарантируешь ему неприкосновенность. – Полную и окончательную, как только он подпишет заявление на Стратфорда. Ты, наверное, в курсе, что Генри снова отличился прошлой ночью – ограбил магазин. Там была полная касса наличных. Он выгреб все. И женщина… – Ублюдок! – прошептал Эллиот. – Старина, тебе надо выбираться из этого кресла, принять ванну, побриться и быть там… – Джеральд, даю слово. Буду. В десять тридцать, во дворце губернатора. Благословенная тишина. Уродливая машина уехала. Снова подошел мальчик. – Завтрак, милорд? – Принеси чего-нибудь, только немного. И апельсинового сока. И позвони еще раз в номер моего сына. Спроси портье. Сын наверняка оставил мне записку. Ее молодой лорд проснулся очень поздно. Рим пал. Прошло две тысячи лет. Она часами сидела у окна, одетая в «миленькое голубое платьице», и наблюдала за городской жизнью. Теперь все разрозненные куски виденного ею сложились в единую картину. И все-таки так много еще предстоит узнать, так много увидеть. Она позавтракала, и слуги давно унесли посуду; ей не хотелось, чтобы кто-нибудь увидел, с какой дикой жадностью она поглощает еду в неимоверных количествах. Лорда Саммерфилда ждал весьма скромный завтрак. И когда он вышел из спальни, Клеопатра сказала, затаив дыхание: – Как красиво! – Что это, Ваше Величество? Он наклонился и поцеловал ее. Она обвила руками его талию и поцеловала обнаженную грудь. – Это твой завтрак, юный лорд, – сказала она. – Мне нужно многое узнать. Многое увидеть. Он сел за маленький, застеленный скатертью столик. Зажег свечи. – Ты не присоединишься ко мне? – Я уже поела, любовь моя. Ты сможешь показать мне современный город? Сможешь показать мне дворцы, в которых живут британцы, правящие этой страной? – Я покажу вам все, Ваше Величество. Она присела напротив. – Ты самая загадочная женщина на свете, – сказал Алекс, и опять в его словах не было и тени насмешки или злости. – Вообще-то ты напоминаешь мне одного человека, тоже очень загадочного… Но какая разница? Почему ты так улыбаешься? О чем ты думаешь? – Как все замечательно, – снова прошептала она. – И ты, и вообще вся жизнь, мой юный лорд. Все-все. Так красиво. Он вспыхнул, будто девушка, положил серебряные вилку и нож, наклонился над столиком и снова поцеловал ее. – Ты плачешь, – заметил он. – Да. Но я счастлива. Останься со мной, юный лорд. Не уходи вот так сразу. Казалось, он удивился, даже замер. Клеопатра пыталась вспомнить: знала ли она когда-нибудь человека, который был так ласков с нею? Может быть, только в детстве, когда она была еще очень глупа и не понимала, что к чему. – Я вообще не хочу никуда уходить от вас, Ваше Величество, – сказал он. На миг он погрустнел, словно сам себе не верил. Потом растерялся. – А вечером будет опера, милорд, давай пойдем вместе? А на балу потанцуем. Каким светом озарились его глаза! – Это будет чудесно, – прошептал он. Клеопатра показала на стоявшие перед ним тарелки: – Твой завтрак, милорд. Он ел очень умеренно. Потом взял маленький сверток, лежавший возле тарелки, – раньше она даже не заметила его. Разорвал бечевку и достал нечто напоминающее толстый свиток, испещренный мелкими буковками. – Скажи мне, что это. – Газета, разумеется, – ответил он с улыбкой. Посмотрел на буковки. – Ужасные новости. – Почитай вслух. – Тебе не захочется слушать это. В магазине одежды нашли несчастную женщину. У бедняги сломана шея – как и у других жертв… И еще фотография Рамсея с Джулией. Какая неприятность! Рамзес? – Об этом говорит весь Каир, Ваше Величество. Теперь и ты узнаешь. Мои друзья оказались замешанными в неприятную историю, но на самом деле они не имеют к ней никакого отношения. Простое совпадение. Видишь этого человека? Рамзес. Они друзья Лоуренса Стратфорда, археолога, того самого, который раскопал мумию Рамзеса Проклятого. – Он близкий друг моего отца, да и мой тоже. Его разыскивают. Ужасная глупость – из-за того, что из каирского музея украли какую-то мумию. Явное недоразумение. Я думаю, скоро все прояснится. – Алекс помолчал. – Ваше Величество! Пусть эта история вас не пугает. Это на самом деле какая-то чепуха. Клеопатра смотрела на «фотографию» – это совсем не похоже на обычный рисунок: изображение очень отчетливое, наверное, оно выполнено чернилами. Эти чернила даже испачкали ее пальцы. На рисунке был изображен Рамзес. Он стоял рядом с верблюдом и с погонщиком. На нем был смешной тяжелый наряд нового времени. Надпись под «фотографией» гласила: «Долина царей». Клеопатра чуть не расхохоталась. Ей казалось, что эта минута длится целую вечность. Юный лорд что-то говорил, но она не слышала его. Похоже, он сказал, что его ждет отец? Или что он нужен сейчас отцу? Находясь в каком-то оцепенении, она увидела, как он отходит от нее. Он положил на стол газету с той фотографией. Клеопатра посмотрела на него. Он поднимал со стола какой-то странный предмет. Он говорил в него. Спрашивал лорда Рутерфорда. Клеопатра тут же вскочила. Мягким движением отобрала у него этот предмет и положила на место. – Не уходи от меня, юный лорд, – попросила она. – Твой отец может подождать. А мне ты сейчас очень нужен. Алекс растерянно посмотрел на нее. И когда она обняла его, не стал противиться. – Давай не сразу вернемся в тот мир, – прошептала она ему на ухо, нежно целуя. – Давай побудем вдвоем. Как быстро он сдался! Как быстро воспламенился! – Не стесняйся, – прошептала она. – Ласкай меня, позволь своим рукам делать все, что захочешь, – как прошлой ночью. И снова он принадлежал только ей, был ее рабом, превращая ее саму в рабыню своими поцелуями, лаская ее грудь через голубую ткань платья. – Какой волшебник подарил мне тебя? – шептал он. – Только я подумал… когда я подумал… – И он снова осыпал ее поцелуями, а она повела его к постели. По дороге в спальню она прихватила со стола газету. Когда они упали на простыни и он начал стаскивать с себя одежду, она показала ему газету. – Скажи мне, – спросила она, указывая на группу людей, стоявших на солнце возле верблюда. – Кто эта женщина слева от него? – Джулия. Джулия Стратфорд. Больше никаких слов не было – только торопливые жаркие объятия; его бедра прижались к ее лону, и он снова овладел ею. Когда все было кончено и он успокоился, Клеопатра пробежалась рукой по его волосам. – Эта женщина… Он ее любит? – Да, – сонно ответил Алекс. – И она его любит. Но теперь это не имеет никакого значения. – Почему ты так говоришь? – Потому что у меня есть ты. Рамсей выглядел просто превосходно: на людях он всегда становился необыкновенно обаятельным – с прямой спиной, в отлично отутюженном белом костюме, на котором не было ни одной пылинки, с гладко зачесанными волосами. Голубые глаза искрились мальчишеским задором. – Я пытался образумить его. Когда он взломал витрину и вытащил мумию, я понял, что это бесполезно. Я попытался выбраться оттуда, но меня схватили охранники. Ну, вы знаете всю эту историю. – Но они сказали, что стреляли в вас, они… – Сэр, эти люди совсем не такие, как солдаты Древнего Египта. Это лентяи, которые вряд ли знают, как правильно обращаться с оружием. Они бы не смогли победить хеттов. Уинтроп невольно рассмеялся. Даже Джеральд был покорен. Эллиот посмотрел на Самира, который не осмелился даже улыбнуться. – Хорошо бы нам удалось найти Генри, – сказал Майлз. – Нет сомнения, что кредиторы уже ищут его, – откликнулся Рамсей. – Ну что ж, вернемся к вопросу о тюрьме. Кажется, там был доктор, когда вы… Наконец Джеральд не выдержал. – Уинтроп, – сказал он, – ты отлично знаешь, что этот человек невиновен. Это все Генри. Это его рук дело. Все указывает на него. Он вломился в каирский музей, украл мумию, продал ее и на эти деньги запил. Вы же нашли обмотки с мумии в доме танцовщицы. Имя Генри было вписано в долговую книгу в Лондоне. – Но эта история… Эллиот призвал всех к молчанию. – Мистер Рамсей устал от расспросов, да и мы тоже. Самое важное заявление он уже сделал: Генри сам признался ему в убийстве своего дяди. – Во всяком случае, именно так я его понял, – сухо сказал Рамзес. – Я хочу, чтобы нам немедленно вернули наши паспорта, – проговорил Эллиот. – Но Британский музей… – Молодой человек… – начал было Джеральд. – Лоуренс Стратфорд оказал Британскому музею неоценимую услугу, – заявил Эллиот. Его терпение наконец лопнуло. У него больше не было сил ломать комедию. – Послушай, Майлз, – сказал он, подавшись вперед. – Ты можешь, конечно, все это проверить еще раз, но предупреждаю: побойся общественного мнения. Уверяю тебя, если мои друзья, в том числе и Реджинальд Рамсей, не уедут завтра дневным поездом в Порт-Саид, тебя больше не будут принимать ни в одной приличной семье ни в Каире, ни в Лондоне – потому что семнадцатого лорда Рутерфорда принимают все. Я понятно выразился? В кабинете стало тихо. Майлз побледнел. Это был удар ниже пояса. – Да, милорд, – еле слышно сказал он, открыл ящик письменного стола и один за другим вытащил все паспорта. Джеральд не успел опомниться, как Эллиот протянул руку и сгреб их в охапку. – Мне самому неприятно то, что я сказал, – пробормотал он. – За всю свою жизнь я не говорил подобных вещей ни одному человеку, но сейчас я очень хочу, чтобы мой сын мог спокойно вернуться в Англию. А я буду жить в этом чертовом городе столько, сколько вам понадобится. Я отвечу на любые вопросы. – Да, милорд, если я доложу губернатору, что вы остаетесь… – Я же уже пообещал, разве этого мало? Вы хотите, чтобы я произнес страшную клятву? Похоже, он переборщил. Джеральд успокаивающе похлопал его по руке. Эллиот своего добился. Самир помог ему встать. Они вышли из приемной в центральный холл. – Отлично сработано, Джеральд, – сказал Эллиот. – Я позвоню тебе, если понадобится. Пожалуйста, созвонись с Рандольфом, расскажи ему все. Сейчас я просто не в силах сделать это. Потом я напишу ему подробное письмо. – Я попробую смягчить удар. Зачем посвящать его в подробности? Арест Генри сам по себе будет для него тяжелым горем. – Давай будем решать проблемы по мере их поступления. Рамсей проявлял нетерпение. Он то и дело поглядывал вниз, на ожидающий у подъезда автомобиль. Эллиот пожал Джеральду руку и стал спускаться по лестнице. – Можно считать оконченным наше маленькое представление? – спросил Рамсей. – Я теряю драгоценное время. – Ладно, у вас впереди еще очень много времени, – с вежливой улыбкой проговорил Эллиот. Ему здорово полегчало. Они победили. Дети могут уехать. – Сейчас вы должны вернуться в отель. Пусть все вас увидят. – Глупости! А сегодняшний поход в оперу вообще кажется мне верхом идиотизма. – Верхом целесообразности, – поправил Эллиот, первым забираясь на заднее сиденье автомобиля. – Прошу вас, – сказал он. Рамсей был рассержен и огорчен. – Сир, но что мы можем сделать, пока не получим какое-нибудь свидетельство о месте ее нахождения? – спросил Самир. – Вот так, наобум, нам ее не найти. На этот раз движущаяся маленькая комната не испугала Клеопатру. Она уже знала, что это такое, знала, что эта комната служит людям «нового времени» точно так же, как железная дорога, и автомобили, и все эти странные механизмы, которые раньше казались ей воплощением ужаса, орудиями, способными причинять страдания и приносить смерть. Кабины лифта вовсе не были пыточными камерами, в которые запихивали людей, чтобы возить их вверх-вниз. А огромные локомотивы созданы вовсе не для того, чтобы давить наступающие армии противника. Странно, что сначала она истолковывала все увиденное ею в самом мрачном свете. А теперь Алекс торопливо объяснял ей назначение всех чудес «нового времени», – правда, он способен был болтать часами. Ей не нужно было наводить его на интересующие ее темы, не нужно было задавать какие-то особые вопросы – ему нравилось рассказывать ей о мумии Рамзеса Проклятого, о современной женщине Джулии Стратфорд, о том, как Британия управляет своей великой империей, и так далее, и так далее. Было очевидно, что Джулия Стратфорд ему очень нравилась, что Рамсей «украл» ее у него и что теперь – опять – «это не имеет никакого значения». Вообще. Потому что то, что он принимал за любовь, было на самом деле не любовью, а ее бледным подобием. Ей правда интересно узнать о его семье? Нет, поговорим об истории, о Каире, о Египте, обо всем мире… Оказалось очень трудным делом удержать его от звонка отцу. Он чувствовал себя виноватым. Так что Клеопатре пришлось долго уговаривать его. Переодеваться ему было не нужно – его рубашка и пиджак выглядели так же свежо и элегантно, как прошлой ночью. И теперь они шли сквозь толпу по вестибюлю отеля покататься на «роллс-ройсе», посмотреть на гробницы Мамлюка и на ту «историю», которая ее очень интересовала. Картина мира становилась все полнее и полнее. Правда, юный лорд несколько раз заметил, как она изменилась с прошлой ночи – тогда она была так легкомысленна, так игрива. И это ее немного пугало. Значит, она на самом деле произвела на него сильное впечатление. – И тебе не нравятся эти перемены? – спросила Клеопатра, когда они подходили к центральному выходу. Алекс замолчал и остановился. Он словно увидел ее впервые. Так просто улыбаться ему – он заслуживал этой нежной улыбки. – Ты самое милое, самое удивительное создание на свете, – сказал он. – Если бы я мог выразить словами, как ты мне нравишься. Ты… Они стояли в вестибюле среди густой толпы, но видели только друг друга. – Как видение? – подсказала Клеопатра. – Как гостья из другой жизни? – Нет, для этого ты слишком… слишком земная. – Он ласково засмеялся. – Полная жизни и горячая. Они вдвоем прошли через веранду. Как Алекс и говорил, его машина стояла возле подъезда. Длинный черный «салон», с крышей и с удобными мягкими сиденьями. Ветер проникает в эту машину через окошки. – Подожди, я только оставлю отцу записку, что вечером мы увидимся. – Я сам могу это сделать, милорд, – сказал швейцар, открывавший им дверь. – О, буду очень вам признателен, – любезно сказал Алекс. С теми, кто стоял ниже его по своему общественному положению, он был также безукоризненно вежлив. Вручив швейцару чаевые, он посмотрел ему прямо в глаза: – Будьте добры, передайте отцу, что мы увидимся с ним сегодня вечером в опере. Клеопатру восхищало, как изящно он управлялся с любым пустяком, с любой мелочью. Она взяла его под руку, и они стали спускаться по лестнице. – Расскажи мне, – попросила Клеопатра, когда Алекс усадил ее на переднее сиденье, – расскажи мне об этой Джулии Стратфорд. Что же такое современная женщина? Когда автомобиль подъезжал к стоянке возле отеля, Рамсей все еще продолжал спорить. – Мы поступим так, как принято в обществе, – сказал Эллиот. – Чтобы отыскать потерявшуюся царицу, у вас впереди целая вечность. – Просто поразительно! – воскликнул Рамзес. Он так резко распахнул дверцу, что та чуть не сорвалась с петель. – Ее кузена обвиняют в страшных преступлениях, а она будет танцевать на балу, как будто ничего не случилось? – По английским законам, мой друг, человек считается невиновным, пока его вина не доказана, – пояснил Эллиот, опираясь на поданную Рамзесом руку. – Официально Генри еще не обвинен, мы как бы ничего не знаем о его розысках, так что в своей частной жизни мы должны выполнять свои обязанности лояльных граждан королевства. – Да, вам определенно следовало бы стать царским советником, – сказал Рамзес. – О боже, посмотрите-ка! – Что случилось? – Мой сын только что отъехал с женщиной. В такое-то время! – Ну что ж, наверное, он ведет себя так, как принято в обществе, – направляясь к лестнице, язвительно проговорил Рамзес. – Лорд Рутерфорд, простите, ваш сын просил передать вам, что встретится с вами вечером в опере. – Благодарю вас, – с усмешкой сказал Эллиот. Войдя в гостиную своего номера, Эллиот понял, что страшно хочет спать. Можно было бы чего-нибудь выпить, но прошлый хмель до сих пор еще не выветрился. А хотелось, чтоб голова была ясная. Рамзес помог ему дойти до кресла. Только тут Эллиот сообразил, что они остались одни. Самир ушел в свой номер, Уолтера поблизости не было. Эллиот уселся, стараясь держать спину прямо. – И что теперь вы будете делать, милорд? – спросил Рамсей. Он стоял посередине комнаты и смотрел на Эллиота испытующим взглядом. – После своего драгоценного оперного бала как ни в чем не бывало поедете домой, в Англию? – Ваша тайна сохранена. Ей и раньше ничто не угрожало. Никто не поверит, если я расскажу, что видел. Мне бы очень хотелось забыть все, хотя вряд ли это получится. – А мечта о бессмертии? Вы оставили ее? Эллиот на минуту задумался. Потом не спеша ответил, сам удивившись решимости, прозвучавшей в голосе: – Скорее всего, я найду то, что искал, в смерти. Я ее заслуживаю. – Он улыбнулся Рамсею, которого крайне удивил такой ответ. – И раньше, и сейчас, – продолжал Эллиот, – небеса представлялись мне некой бескрайней библиотекой с неограниченным количеством книг. И картин, и статуй, которыми можно любоваться вечно. Я представлял себе загробную жизнь как бесконечный путь к познанию. Как вы думаете, это возможно? Это ведь лучше, чем сразу же получить один скучный ответ на все вопросы. Рамсей печально улыбнулся: – Ваш рай состоит из творений человечества. Как наш древний египетский рай. – Да, наверное. Огромный музей. И полное отсутствие воображения. – Не думаю. – О, мне так хочется обсудить с вами массу вещей, я бы многое хотел узнать у вас. Рамсей не ответил. Он по-прежнему неподвижно стоял перед графом. Эллиоту было приятно, что его слушают так внимательно, стараясь понять. Он знал, что большинство людей не умеют слушать. – Но похоже, мое время истекает, – вздохнул Эллиот. – Теперь мое бессмертие заключено только в моем сыне Алексе. – Вы мудрый человек. Я понял это еще тогда, когда впервые заглянул в ваши глаза. А вот мошенник вы никудышный. Когда вы сказали мне, что Клеопатра убила Генри и его любовницу, я сразу же понял, где вы ее прячете. В доме танцовщицы – больше негде. Но я подыграл вам. Я хотел посмотреть, как далеко вы зайдете. Но вы вышли из игры. Вы не для этого созданы. – Ну что ж, значит, мою авантюру можно считать законченной. Если вы захотите, чтобы я остался здесь после отъезда детей… Правда, я не знаю, чем может быть вам полезным старый больной человек. Так ведь? Рамзес совсем растерялся. – Почему вы не испугались, когда увидели ее в музее? – спросил он. – Я испугался. Я был в ужасе. – Но вы защитили ее. Вряд ли вы сделали это исключительно из корыстных соображений. – Корысть? Нет, не думаю. Она притягивала меня – так же, как вы. Тайна, загадка. Мне хотелось разгадать ее, постичь. А кроме того… – Что? – Она… была живая. И ей было больно. Рамзес на минуту задумался. – Вы уговорите Джулию вернуться в Лондон – на то время, пока это все не кончится? – спросил Эллиот. – Да, уговорю, – сказал Рамзес. Он вышел и закрыл за собой дверь. Они гуляли по Городу Мертвых, по «территории для экзальтированных личностей» – так это место называли арабы. Здесь султаны Мамлюка строили свои мавзолеи. Они видели крепости Вавилона. Они бродили по базарам. Жара измучила Алекса. А душу Клеопатры переполнили впечатления от только что сделанных открытий – перед ней прошла вся история, соединившая этот радостный день с тем временем, когда она жила. Ей больше не хотелось осматривать древние развалины. Ей хотелось просто побыть с лордом Саммерфилдом. – Ты мне нравишься, юный лорд, – сказала она ему. – Мне с тобой очень уютно. Благодаря тебе я забываю о своей боли. И о счетах, которые мне нужно свести. – О чем ты говоришь, милая? И опять она подумала о хрупкости, уязвимости этого смертного мужчины. Дотронулась до его шеи. Опять пробудились воспоминания, пугающая волна воспоминаний – такая похожая на те черные волны, из которых ее вызволили, черные воды смерти. Интересно, разная ли у всех смерть? Антоний тоже утонул в черных волнах? Ей показалось, ничто не отделяет ее от той минуты, когда Рамзес отвернулся от нее, когда отказался дать Антонию эликсир. Она снова увидела себя стоящей на коленях и умоляющей: «Не дай ему умереть!» – Вы такие хрупкие, все вы… – прошептала она. – Я ничего не понимаю, милая. Значит, я осуждена на одиночество? Среди всех этих людей, которым предстоит умереть? О Рамзес, я проклинаю тебя! И когда она снова увидела ту самую старинную спальню, когда снова увидела лежащего на кушетке умирающего мужчину и другого, бессмертного, который отвернулся от нее, ей бросилось в глаза то, чего она не заметила в те трагические минуты, – оба они были людьми, и в глазах Рамзеса стояло горе. Позже, после того как Антония похоронили, когда она сама лежала будто мертвая, отказываясь говорить и двигаться, Рамзес сказал ей: «Ты была самая лучшая. Ты была единственная. Ты обладала отвагой мужчины и сердцем женщины. Ты обладала мудростью царя и хитростью царицы. Ты была совершенством. Я думал, что твои любовники многому научат тебя. Я не ожидал, что они тебя сломают». Что бы она ответила сейчас, если бы снова оказалась в той спальне? Знаю? Понимаю? И все-таки, несмотря на охватившую ее горечь, при взгляде на шагавшего рядом юного лорда Саммерфилда, на этого прекрасного и беспомощного мужчину-мальчика, она испытывала инстинктивную темную ненависть. – Милая, поверишь ли ты мне? Ведь мы так мало знакомы… – Что ты хочешь сказать, Алекс? – Это так глупо. – Скажи. – Я люблю тебя. Она нежно погладила его по щеке. – Кто ты? Откуда ты взялась? – прошептал он, взял ее за руку и большим пальцем провел по ладони. Дрожь страсти прошла по всему ее телу, по груди прокатилась жаркая волна. – Я никогда не причиню тебе зла, лорд Алекс. – Ваше Величество, скажите мне свое имя. – Придумай его сам, лорд Алекс. Называй меня как хочешь, если не веришь тому имени, которое я назвала. В его темных глазах мелькнула тревога. Если он попытается поцеловать ее, она повалит его прямо здесь на камни. И будет заниматься с ним любовью, пока он снова не почувствует опустошение. – Регина, – прошептал он. – Моя царица. Значит, Джулия Стратфорд бросила его. Современная женщина, которая гуляет сама по себе, которая делает все, что ей вздумается. Значит, ее мог соблазнить только великий царь. А у Алекса теперь тоже есть своя царица. Она снова увидела мертвого Антония. Ваше Величество, нам нужно унести его отсюда. Рамзес повернулся к ней и прошептал: – Пойдешь со мной? Лорд Саммерфилд впился губами в ее губы, не обращая внимания на проходящих мимо них туристов. Жар в груди стал нестерпимым. Лорд Саммерфилд тоже умрет – как умер Антоний. Интересно, позволят ли умереть Джулии Стратфорд? – Отвези меня обратно в отель, – прошептала Клеопатра. – Я жажду тебя, лорд Алекс. Если мы не уедем, я прямо здесь сорву с тебя одежду – Я твой покорный раб навеки, – ответил он. Всю дорогу в машине Клеопатра прижималась к нему. – Что с вами, Ваше Величество, поведайте мне. Она смотрела из окна на толпы смертных, мимо которых они проезжали, – их были тысячи в этом городе, тысячи одетых в бессменные крестьянские робы. Зачем он вернул ее к жизни? Чего он добивался? Она снова увидела его залитое слезами лицо. Она вспомнила фотографию – как он стоит, улыбаясь волшебной камере, обнимая темноглазую Джулию Стратфорд. – Обними меня, лорд Алекс. Согрей меня. Рамзес бродил в одиночестве по улицам старого Каира. Как ему уговорить Джулию уехать на этом поезде? Как отправить ее в Лондон, если она сама этого не хочет? С другой стороны, может, уже хватит мучить ее? Он и так причинил ей немало страданий. И как ему отблагодарить лорда Рутерфорда? Он так обязан этому человеку, который дал убежище Клеопатре, человеку, который так ему нравится, с которым ему так не хочется расставаться, чей совет всегда нужен ему, человеку, к которому его так влечет, человеку, которого он искренне полюбил. Посадить Джулию на поезд. Но как? Мысли путались. Он снова и снова вспоминал ее лицо. Уничтожь эликсир. Никогда больше не используй его. Он подумал о газетном заголовке. Женщина, найденная на полу в магазине одежды. Мне нравится убивать. Убийство облегчает боль. Эллиот спал в своем номере на старомодной викторианской кровати. Ему снился Лоуренс. Они разговаривали, сидя в «Вавилоне», на сцене танцевала Маленка, и Лоуренс сказал: – Твое время пришло. Приходи ко мне. – Но ведь мне нужно вернуться домой, к Эдит. Мне нужно позаботиться об Алексе, – сказал Эллиот. – И еще я хочу допиться до смерти у себя в деревне. Я уже запланировал это. – Знаю, – сказал Лоуренс. – Об этом я и толкую. Это не займет много времени. Майлз Уинтроп не знал, как действовать дальше. Они подписали ордер на арест Генри, но, честно говоря, все, по мнению Майлза, указывало на то, что этого ублюдка нет в живых. Одежда, деньги, паспорт – все осталось в доме после убийства Маленки. И еще неизвестно, когда именно была убита хозяйка магазина. У него было подозрение, что это грязное дело так и останется нераскрытым. Единственное, что радовало в данный момент, – это то, что лорд Рутерфорд не стал его заклятым врагом. Так что позора удалось избежать. Ладно, в конце концов, сегодняшний день пока был тихим и мирным. Не появилось на улицах ни одного нового кошмарного трупа со сломанной шеей. Никто больше не смотрит в небо пустыми глазами, никто не вопрошает безмолвно: «Вы найдете того, кто это сделал?» Уинтроп с ужасом думал о сегодняшнем походе в оперу, о том, что ему придется отвечать на бесконечные вопросы всего британского сообщества. Он знал, что за спину лорда Рутерфорда ему не спрятаться. Напротив, от него можно ждать чего угодно. Так что надеяться нужно только на самого себя. Семь часов. Джулия стояла в гостиной перед зеркалом. Она надела длинное бальное платье с низким вырезом, которое никогда не нравилось Рамзесу, но что делать – другой подходящей одежды для этого безумного мероприятия просто не было. Она видела в зеркале Эллиота, который застегивал у нее на шее жемчужные пуговки. Эллиот всегда выглядел более элегантно, чем другие мужчины. Подтянутый, привлекательный даже в свои пятьдесят пять лет. Белый фрак с белым галстуком сидел на нем так естественно, словно был его повседневным одеянием. Как ужасно, что они должны вести себя так, будто ничего не случилось. Лучше б они уже были в Лондоне – Египет вдруг показался Джулии каким-то дурным сном, от которого она никак не могла очнуться. – Значит, мы как ни в чем не бывало надеваем эти красивые перышки, чтобы исполнить ритуальный танец? – Запомни: пока его не арестовали, что просто невозможно, мы имеем полное право предполагать, что он невиновен. А вести себя так, будто он виновен. – Неужели вы не понимаете, что это чудовищно? – Но это необходимо. – Ради Алекса – да. Но Алекс почему-то даже не удосужился позвонить нам за весь день. Что касается меня, мне как-то все равно. – Тебе нужно вернуться в Лондон, – сказал Эллиот. – Я хочу, чтобы ты уехала в Лондон. – Я всегда буду любить вас. Вы моя плоть и кровь, правда, вы всегда были родным для меня человеком. Но теперь то, чего вам хочется, не имеет никакого значения. Джулия повернулась к нему. Стоя в такой близости от него, она заметила, какой у него усталый вид. Он очень постарел – так же, как мгновенно состарился Рэндольф, услышав о смерти Лоуренса. Он был красив, но в его облике появилось что-то трагическое: обычное лукавство сменилось философской печалью. – Я не могу вернуться в Лондон, – сказала Джулия, – но Алекса на этот поезд я посажу. Уничтожь эликсир. Он стоял перед зеркалом. На нем была приличествующая предстоящему походу одежда, найденная в чемодане Лоуренса: черные брюки, туфли, ремень. Он смотрел на собственное отражение. С самого отъезда из Лондона он ни разу не снимал с себя пояс с монетами. В полотняных кармашках поблескивали пузырьки. Уничтожь эликсир. Больше никогда не используй его. Он достал жесткую белую рубашку и осторожно надел ее, с трудом управляясь с идиотскими пуговицами. Вспомнил мрачное усталое лицо Эллиота Саварелла. Уговорите Джулию вернуться в Лондон – на то время, пока все это не закончится. За окнами лежал шумный Каир – такой же шумный, как все современные города. Подобного грохота Рамзес никогда не слышал в старые времена. Где ее носит, эту темноволосую царицу со злобными голубыми глазами? Он снова вспомнил ее – как она вздыхала в его объятиях, как запрокидывала голову. То самое тело. «Люби меня!» – крикнула она, точно так же, как много лет назад, и выгнула спину, словно кошка. Он вспомнил ее улыбку – улыбку незнакомки. – Да, мистер Алекс, – сказал в телефонную трубку Уолтер, – в номер двести один. Я сейчас же принесу ваш костюм. Позвоните, пожалуйста, своему отцу в номер мисс Стратфорд. Ему не терпится услышать вас. Он волнуется из-за того, что не видел вас целый день. Было столько всего, мистер Алекс… – Но связь уже прервалась. Уолтер тут же перезвонил мисс Стратфорд: никто не взял трубку. Времени не было. Ему нужно поспешить с одеждой. Клеопатра стояла у окна. Она оделась в роскошное бальное платье цвета чистого серебра, похищенное из магазина той бедняги. Несколько рядов жемчуга украшали грудь. Клеопатра никогда не делала высокой прически – волосы черной волной свободно спадали на плечи, все еще влажные после ванны. Ей это нравилось. Горькая улыбка блуждала на ее губах – она снова почувствовала себя маленькой девочкой. Вспомнила, как бегала по дворцовым садам, укрываясь волосами, будто плащом. – Мне нравится твой мир, лорд Алекс, – сказала она, наблюдая за мигающими огнями Каира, над которым нависло бледное вечернее небо. Звезды совсем потерялись над этим удивительным заревом огней. Даже фары проезжающих по улицам машин казались ей восхитительными. – Да, мне нравится твой мир. Мне нравится в нем все. Мне хочется иметь власть и деньги в этом мире, и чтобы ты был рядом со мной. Она обернулась. Алекс смотрел на нее такими глазами, словно она обидела его. В дверь постучали. Но Клеопатра не обратила внимания на стук. – Дорогая, эти вещи не всегда сопутствуют друг другу в моем мире, – сказал лорд. – Земли, титул, образование – этим я владею. Но денег у меня нет. – Не беспокойся, – вздохнула она с облегчением. – Деньги будут, об этом я позабочусь. Деньги – это не проблема. Для того, кто неуязвим. Но сначала мне нужно свести счеты кое с кем. Я должна наказать того, кто меня обидел. Мне нужно взять у него… то, что он отнял у меня. Снова постучали. Словно очнувшись, Алекс оторвал от нее взгляд и подошел к двери. Слуга принес его вечерний костюм. – Ваш отец уже ушел, сэр. Билеты оставлены в ячейке с вашим именем. – Спасибо, Уолтер. У него почти не осталось времени, чтобы одеться. Закрыв дверь, Алекс снова посмотрел на свою царицу – печально и вопрошающе. – Не сейчас, – поцеловав его в щеку, сказала она. – Мы ведь можем использовать и эти билеты, да? – Она взяла с туалетного столика два билета, украденные у бедного паренька, два билета с надписью «на одну персону». – Но мне хотелось бы познакомить тебя с отцом и вообще со всеми. Я хочу, чтобы они увидели тебя. – Конечно, конечно, мы обязательно познакомимся. Но сначала давай просто побудем в толпе, вдвоем. Подойдем к ним, когда захочется. Ну пожалуйста… Алекс хотел было возразить, но она уже целовала его, гладила по волосам. – Позволь мне рассмотреть со стороны твою бывшую возлюбленную, Джулию Стратфорд. – О, теперь все это не имеет никакого значения, – сказал Алекс. |
||
|