"Невеста дьявола" - читать интересную книгу автора (Райс Энн)

12

Огни горели только на елке, весь дом спал в теплой темноте, если не считать этого мягкого света. Холод стучался в окна, но не мог войти.

Она сидела в центре дивана, скрестив ноги и сложив руки, и не мигая смотрела в высокое зеркало на другом конце комнаты, едва различая бледные отблески люстры.

Стрелки напольных часов медленно двигались к полуночи.

Вот и наступила ночь, которая так много значила для тебя, Майкл. Ночь, которую мы должны были встретить вместе. А теперь ты так далеко от меня, словно оказался на другом конце света. Все простое и красивое сейчас далеко от меня. Точно так было в тот канун Рождества, когда Лемле вел меня в свою темную секретную лабораторию. Но какое отношение все эти ужасы имеют к тебе, мой дорогой?

Всю оставшуюся жизнь — долгую ли, короткую, или почти никакую — всю свою жизнь она будет помнить лицо Майкла в ту минуту, когда ударила его; она будет помнить его голос, когда он умолял ее; она будет помнить потрясенный взгляд, когда она всадила иглу шприца ему в руку.

Так почему в ней не осталось чувств? Почему внутри только эта иссушающая пустота? Мягкая фланелевая ночная рубашка висела на ней свободно, босые ноги утопали в теплом китайском ковре. И все же ей было холодно и неуютно, будто никогда больше ей не суждено ощутить тепло и покой.

В центре комнаты возникло какое-то движение. Ель вздрогнула всеми ветвями, и в тишине раздался едва уловимый звон серебряных колокольчиков. Крошечные ангелы с позолоченными крылышками заплясали на своих длинных золотых нитях. Сгущалась тьма.

— Мы приближаемся к заветному часу, моя возлюбленная. Настает время выбора.

— О, да у тебя душа поэта, — сказала она, прислушиваясь к слабому эху собственного голоса в этой огромной комнате.

— Поэзии я научился у людей, любовь моя. У тех, кто в течение тысяч лет воспевает эту ночь всех ночей.

— А теперь ты намерен научить меня науке, ведь я не знаю, как провести тебя через барьер.

— Неужели? А разве ты не всегда знала это?

Она не ответила. Ей казалось, что вокруг нее сгрудились собственные сны: промелькнет какой-то образ — и тут же исчезнет… И от этого холод и острота одиночества становились еще более невыносимыми.

Тьма постепенно сгущалась. В плотных крутящихся вихрях она различила какие-то очертания. Как ей показалось, это были человеческие кости. Сначала они словно танцевали в свете елочных огней, соединяясь вместе, потом начали обрастать мышцами, а потом вдруг на нее уставились яркие зеленые глаза — появилось его лицо.

— Час почти пробил, Роуан, — сказал он.

Она в изумлении смотрела, как шевелятся губы. Увидела, как блеснули зубы. Не сознавая, что делает, она поднялась с дивана и подошла к нему совсем близко, завороженная красотой его лица. Он смотрел на нее сверху вниз, слегка потемневшими глазами, и его светлые ресницы казались при этом освещении золотыми.

— Оно почти совершенно, — прошептала Роуан.

Она дотронулась до его лица, медленно провела пальцем по щеке и остановилась на твердом подбородке. Ее левая рука очень осторожно легла ему на грудь. Она закрыла глаза, прислушиваясь к биению сердца, и буквально увидела его внутри грудной клетки. А может, это была всего лишь копия сердца? Крепче зажмурившись, она представила себе, как кровь проходит через артерии и клапаны сердца, разливаясь по всему телу.

— Тебе только и нужно, что сдаться! — Она смотрела на него не мигая, а его губы растянулись в улыбке. — Не сопротивляйся, — сказала она. — Разве ты не видишь, что ты уже все сделал!

— Неужели? — спросил он. Лицо работало идеально — мускулы сокращались и выпрямлялись, глаза прищуривались, как у всякого человека, когда он сосредоточен. — Ты думаешь, что это тело? Это копия! Скульптура, статуя. Это ничто, сама знаешь. Ты думаешь, что можешь заманить меня в эту оболочку из мельчайших безжизненных частиц, чтобы командовать мной? Хочешь сделать из меня робота? Чтобы потом уничтожить?

— Что ты такое говоришь? — Она отпрянула. — Я не могу тебе помочь. Я не знаю, чего ты хочешь от меня.

— Куда направилась, дорогая? — спросил он, слегка вздернув брови. — Думаешь, от меня можно убежать? Взгляни на часы, моя красавица, Роуан. Ты знаешь, чего я хочу. Скоро наступит Рождество, моя прелесть. Еще немного — и пробьет час, когда в этом мире родился Христос, когда мир наконец обрел плоть. И я тоже буду рожден в этот час, моя прекрасная ведьма. Я покончил с ожиданием.

Он метнулся вперед, его правая рука сомкнулась у нее на плече, а другую он положил ей на живот, и тогда ее пронзило обжигающее, тошнотворное тепло.

— Прочь от меня! — прошептала она. — Я не могу это сделать. — Она призвала весь свой гнев и всю волю, впившись взглядом в глаза этого существа, что стояло перед ней. — Ты не можешь заставить меня делать что-либо против моей воли! — сказала она. — А без меня у тебя ничего не выйдет.

— Ты знаешь, чего я жду и всегда ждал. С оболочками, как и с грубыми иллюзиями, покончено, Роуан. Живая плоть находится внутри тебя. Какая другая плоть на всем этом свете может мне подойти, где найдется еще такая пластичная, поддающаяся изменениям, состоящая из миллионов и миллионов мельчайших клеток, которые она не сможет использовать должным образом, какой другой организм вырос за первые несколько недель своего существования в тысячу раз и готов теперь распуститься, как бутон, вы тянуться и раздаться вширь, когда мои клетки со льются с ним!

— Убирайся от меня. Прочь от моего ребенка! Ты, тупое, безумное существо! Ты не смеешь трогать моего ребенка! Ты не смеешь трогать меня! — Она дрожала, не в силах сдержать, вскипавший внутри гнев. Влажные ступни заскользили по голому паркету, когда она отступила назад, пытаясь направить свою ярость на отвратительное и страшное существо.

— Неужели ты думала, что сможешь провести меня, Роуан? — терпеливо вопрошал он своим мелодичным голосом в прежнем образе красавца. — Я о том маленьком спектакле, что ты разыграла перед Эроном и Майклом, Неужели ты и вправду думала, что я не сумею заглянуть в самые дальние закоулки твоей души? Это ведь я создал твою душу. Я выбрал гены, которые вошли в тебя. Я выбрал твоих родителей, я выбрал твоих предков, я создал тебя, Роуан. Я знаю, где в тебе соединяются плотское и духовное начала. Я знаю твою силу, как никто другой. И ты всегда знала, что мне от тебя нужно. Ты знала, когда читала досье. Ты видела в лаборатории Лемле плод, спящий в колыбели из трубочек. Ты знала! Ты знала, когда убегала из той лаборатории, что твой блестящий ум и смелость могли бы сделать и без меня, даже не подозревая, что я жду тебя, что я люблю тебя, что у меня для тебя припасен величайший дар. Я сам, Роуан. Ты поможешь мне, иначе это дитя умрет, когда я войду в него! А этого ты ни за что не допустишь.

— Господи. Господи, помоги мне! — прошептала она, не сводя с него глаз и закрывая руками живот, словно защищаясь от удара.

Умри, сукин ты сын, умри!

Стрелки на часах тихо щелкнули, передвигаясь на одно деление, и маленькая стрелка стала в одну линию с большой. Прозвучал первый удар.

— Христос родился, Роуан, — прокричал Лэшер громовым голосом, теряя свой образ, растворяясь в огромном кипящем облаке темноты, которое заслонило часы, поднялось до потолка и закружилось воронкой.

Роуан закричала, прислонившись к стене. Стропила сотряслись от грохота, как при землетрясении.

— Нет, Господи, нет! — Ее охватила паника, она метнулась в коридор и ухватилась за ручку входной двери. — Помоги мне, Господи! Майкл! Эрон!

Кто-то должен был услышать ее крики. Они оглушали ее саму, разрывая на части.

Но грохот становился сильнее. Она почувствовала, как невидимые руки схватили ее за плечи и швырнули вперед. Она больно ударилась о дверь и выпустила дверную ручку, падая на колени. Боль пронзила все тело. Вокруг нее собиралась темнота, с каждой минутой становилось все жарче.

— Нет, только не мой ребенок, я уничтожу тебя с моим последним вздохом, уничтожу. — Она обернулась с отчаянной яростью в темноту и плюнула в нее, приказав ей умереть, но незримые руки обвились вокруг ее тела и повалили на пол.

Она заскользила вниз, упираясь затылком в дверь, а затем больно ударилась головой о пол, когда ее дернули за ноги. Она пыталась подняться, отгоняя невидимого противника, но темнота вокруг только сгущалась.

— Будь ты проклят, Лэшер, провались в ад! Умри, как та старуха! Умри! — кричала она.

— Да, Роуан, ваш с Майклом ребенок! Голос обволакивал Роуан, как жаркая темнота. Голову ее с силой оттянули назад и при этом снова больно ударили о доски, а руки развели в стороны и буквально пригвоздили к полу.

— Ты моя мать, а Майкл — отец! Настал час ведьмовства, Роуан. Часы бьют полночь. Я обрету плоть. Я буду рожден на этот свет.

Темнота свернулась в спираль и метнулась вниз, обрушившись на нее, насилуя ее, разрывая пополам. Словно гигантский кулак, она ворвалась в матку, и тело Роуан забилось в конвульсиях от боли, сомкнувшейся вокруг нее ярким светящимся кругом, который она видела даже закрытыми глазами.

Жара становилась невыносимой. Вновь накатывала боль, приступ за приступом, и она почувствовала, как из ее тела на пол хлынули кровь и вода.

— Ты убил его, чертова злобная тварь, ты убил моего ребенка, будь ты проклят! Господи, помоги мне! Прогони его в ад!

Она пыталась подняться на скользком мокром полу, хватаясь руками за стену. Жара душила ее, обжигала легкие, когда она ловила ртом воздух.

Дом был охвачен огнем, не иначе. Она сама была охвачена огнем, Огонь сжигал ее изнутри, и ей казалось, что она видит, как вздымаются вверх языки пламени, но на самом деле это был просто луч зловещего красного света. Кое-как ей удалось подняться на четвереньки, она уже поняла, что тело ее опустошено, ребенка больше нет, и теперь она борется только за собственную жизнь. Преодолевая невыносимую, беспощадную боль, она в отчаянии снова потянулась к ручке двери.

— Майкл, Майкл, помоги! Я пыталась провести его, пыталась убить. Майкл, он в нашем ребенке. — Ее атаковал новый приступ боли, снова хлынула кровь.

Всхлипывая, она, как пьяная, опустилась на пол, руки и ноги не слушались, внутри все горело, а в ушах стоял громкий плач. Это плакал ребенок. Тот самый ужасный плач, который она так часто слышала в своих снах. Мяукающий плач младенца Задыхаясь от жары, она закрыла руками уши и постанывала, не в силах больше слышать его, ожидая, что он прекратится.

— Дай мне умереть, — прошептала она. — Дай мне сгореть в этом огне. Забери меня в ад. Пусть я умру.

«Помоги мне, Роуан. Я теперь живой. Помоги мне, иначе я умру. Роуан, ты не можешь сейчас отвернуться от меня».

Она крепче зажала уши, но не смогла заглушить тихий голос, который вторил в ее голове детскому плачу. Локоть поскользнулся на крови, и она упала лицом прямо в липкую лужицу. Перевернулась на спину, глядя в раскаленную тьму и слушая детский плач, который становился все громче, словно ребенок плакал от голода или боли.

«Роуан, помоги! Я твой ребенок! Ребенок Майкла. Ты нужна мне, Роуан».

Она знала, что увидит, еще до того, как обернулась. Сквозь слезы и обжигающую тьму она разглядела карлика, уродца.

«Это не я родила, это вышло не из моего тела. Я не…»

Он лежал на спине, вертя из стороны в сторону головой взрослого человека, из которой вырывался детский плач, тоненькие ручки удлинялись прямо у нее на глазах, крошечные пальчики росли, растопыриваясь и хватая воздух; ножки брыкались, как у младенца, и росли одновременно, с них стекала кровь и слизь, стекала она и с пухлых щечек, и с блестящих темных волос. Все эти крошечные органы, словно бутончики внутри тела… Все эти миллионы клеток делились и сливались с его клетками. Внутри организма из плоти и крови, внутри мутанта, рожденного ею, происходило что-то вроде атомной реакции.

«Роуан, я жив, не дай мне умереть. Не дай мне умереть, Роуан. Ты способна спасать живое, а я жив! Помоги мне!»

Она с трудом потянулась к нему, все еще изнемогая от острой боли, ее рука пыталась поймать маленькую скользкую ножку, колотившую воздух, а когда ее пальцы ощутили мягкую, гладкую детскую кожу, на нее снова навалилась темнота, и, закрыв глаза, она увидела все строение этого организма, увидела, как развиваются клетки, увидела все органы, увидела древнее как; мир чудо, когда клетки сливаются вместе, образуя и кровяные тельца, и подкожную ткань, и костяную ткань, и легкие, и печень, и желудок, и соединяются с его клетками, его энергией, синтезируется ДНК, и при слиянии ядер образуются цепи хромосом, и всем этим управляет она, так как знает весь процесс досконально, как композитор знает свою симфонию, ноту за нотой, такт за тактом, крещендо за крешендо…

Под ее пальцами вздрагивала плоть — живая, дышащая через поры. Плачущий голос становился грубее, ниже, разносясь эхом по всему дому. Она на секунду потеряла сознание, но вновь поднялась и принялась второй рукой шарить в темноте, пока не наткнулась на его лоб, нащупала густую шевелюру, нащупала глаза, заморгавшие под ладонью, нащупала полуоткрытый рот, из которого вырывались рыдания, и грудь, и сердце в груди, и длинные мускулистые руки, хлопавшие по полу… Да, это создание теперь выросло настолько, что она могла бы положить голову на его вздымающуюся грудь… С трудом приподнявшись, она легла на него, обхватив обеими руками, чувствуя, как вздымается и опускается его грудная клетка, как дышат легкие, как стучит сердце, а потом ее вновь оплела поблескивавшая в темноте паутина, сотканная из химии, тайн и реальности, и Роуан погрузилась в темноту, в покой…

Кто-то заговорил с ней тихим, проникновенным голосом:

— Останови кровотечение.

Она не могла ответить.

— Ты истекаешь кровью. Останови кровотечение.

— Я не хочу жить, — сказала она. Дом наверняка объят пламенем. Иди же сюда, старуха, неси свою лампу. Подожги портьеры.

— Я никогда не утверждал, что это невозможно, знаете ли. — Это голос Лемле. — Стоит только предсказать новый шаг в науке, как он неизбежен. Миллионы клеток. Эмбрион — вот ключ к бессмертию.

— Ты все еще можешь убить его, — сказал Петир, Он стоял над ней, глядя сверху вниз.

— Они плоды твоего воображения, твоего сознания.

— Я умираю?

— Нет, — рассмеялся он тихим, приятным смехом. — Ты слышишь? Я смеюсь, Роуан. Я теперь умею смеяться.

Забери меня в ад. Дай мне умереть.

— Нет, моя дорогая, моя драгоценная красавица, останови кровотечение.

Ее разбудил солнечный свет. Она лежала на полу в гостиной, на мягком китайском ковре, и ее первая мысль была, что дом все-таки не сгорел. Чудовищный жар не поглотил его. Особняк каким-то образом выстоял.

В первую секунду она не поняла, что у нее перед глазами.

Рядом сидел мужчина и смотрел на нее. У него была гладкая, чистая кожа ребенка, а лицо взрослого человека, и это лицо напоминало ее собственное. Она еще ни разу не видела человека, который был бы так похож на нее. Впрочем, имелись и различия. Глаза у него были большие, голубые, с темными ресницами, и волосы тоже были темные, как у Майкла. Это были волосы Майкла. Волосы и глаза Майкла. Но стройность он унаследовал от нее.

Гладкая, безволосая грудь с двумя яркими розовыми сосками была узкая, как когда-то у нее, в детстве, и руки были тонкие, хотя и мускулистые, и длинные пальцы, которыми он задумчиво поглаживал свою губу, тоже были узкими, как у нее.

Но он был выше ее, ростом с взрослого мужчину. А все его тело покрывала засохшая кровавая слизь…

Она пошевелилась и невольно застонала. Внезапно ее стон перешел в крик. Поднимаясь с пола, она кричала. Кричала все громче и громче. Такого дикого крика не породил даже страх прошлой ночью. В этом крике, вырывавшемся из груди, звучал весь ужас того, что она видела и помнила.

Его рука закрыла ей рот и с силой придавила к ковру. Роуан не могла шевельнуться. Крик рвался наружу, как рвота, которой она могла захлебнуться. По телу пробежала конвульсия от глубоко засевшей боли. Она замолкла и лежала обессиленная. Он склонился над ней.

— Больше так не делай, — прошептал он. Тот же голос. Конечно, это его голос, его неповторимые интонации.

Гладкое лицо казалось абсолютно невинным и выражало только удивление: блестящие щеки без единого изъяна, прямой тонкий нос, огромные голубые глаза, которые смотрели на нее, мигая. Глаза открывались и закрывались, как у того карлика на столе в ее снах. Он улыбался.

— Ты нужна мне, — сказал он, — Я люблю тебя. Ведь я твое дитя.

Чуть помедлив, он убрал руку.

Роуан села. Ночная рубашка стояла колом от засохшей крови. Повсюду был запах крови. Так пахнет в приемном отделении скорой помощи.

Она уселась на ковре, подогнув колени и уставившись на него.

Соски идеальны, да, гениталии тоже идеальны, хотя настоящую проверку они пройдут в постели. Волосы идеальны, да, но как насчет внутренностей? Как насчет взаимосвязанности всех органов?

Она придвинулась ближе и принялась рассматривать его плечи, вздымавшуюся грудь, глаза… Но не для того, чтобы поймать его взгляд, — ей было все равно, куда он смотрит, — она просто изучала ткань, из которой он сделан. Положив руку ему на грудь, она прислушалась. Сильные, ритмичные удары.

Он не попытался остановить ее, когда она приложила обе руки к его голове. Череп мягкий, как у младенца, такой выдержит даже удар, способный убить двадцатипятилетнего мужчину. Интересно, как долго он пробудет в таком состоянии?

Она прижала палец к его нижней губе, открыла ему рот и осмотрела язык. Затем снова опустилась на ковер, безвольно сложив на согнутых коленях руки.

— Тебе больно? — спросил он очень нежно. Он прищурил глаза, и на секунду в его лице промелькнуло что-то взрослое, но это выражение тут же сменилось детским удивлением. — Ты потеряла так много крови.

С минуту она молча смотрела на него.

— Нет, мне не больно, — пробормотала она и по том долго вглядывалась в него, не произнося ни слова. — Мне кое-что нужно, — наконец сказала она, — Мне нужен микроскоп. Я должна взять образцы крови. Я должна посмотреть, из чего состоят теперь твои ткани! Господи, мне столько всего нужно! Мне нужна полностью оборудованная лаборатория. И мы должны уйти отсюда.

— Да, — сказал он, кивая. — Это следует сделать в первую очередь. Уйти отсюда.

— Ты можешь подняться?

— Не знаю.

— Что ж, нужно попытаться, — она с трудом встала на колени и, схватившись за край мраморной полки, поднялась с пола.

Она взяла его руку и почувствовала крепкое пожатие.

— Ну же, вставай, не думай ни о чем, просто начни двигаться, положись на то, что твое тело знает, что делать. У тебя есть мускулатура — вот, что полностью отличает тебя от новорожденного, у тебя есть скелет и мускулатура мужчины.

— Хорошо, я попробую, — сказал он.

Вид у него был испуганный и в то же время восторженный. Содрогнувшись, он встал сначала на колени, как она, а затем поднялся во весь рост, но тут же оступился и не упал только потому, что поспешно сделал несколько шагов назад.

— У-у-у… — пропел он. — Я хожу, так и есть, я хожу…

Она бросилась к нему, обняла и прижала к себе. Он затих, глядя на нее сверху вниз, затем поднял руку и ласково провел по щеке — жест неуверенный, совсем как у пьяного, но пальцы мягкие и трепетные.

— Моя красавица Роуан, — сказал он. — Посмотри, у меня на глазах слезы. Настоящие слезы. О, Роуан!

Он попытался высвободиться, чтобы наклониться и поцеловать ее. Она поймала его и помогла удержать равновесие, когда его губы сомкнулись на ее губах. В ту же секунду ее тело испытало чувственное потрясение, что происходило каждый раз при его прикосновении.

— Роуан, — громко простонал он, крепко прижимая ее к себе; он снова покачнулся, так что она едва удержала его.

— Идем, у нас мало времени, — сказала она. — Нам нужно найти безопасное место, где нас никто не знает…

— Да, дорогая, да… Но, видишь ли, все так ново и красиво. Позволь мне опять обнять тебя, позволь поцеловать…

— Нет времени, — сказала она, но шелковые, как у ребенка, губы снова прижались к ней, она почувствовала, как он возбужден, и отпрянула, увлекая его за собой. — Вот так, — сказала она, глядя на его ноги, — не думай об этом. Просто смотри на меня и иди.

На секунду оказавшись в дверном проеме и еще раз обратив внимание на его необычную форму в виде замочной скважины, она припомнила прежние споры о том, что бы это значило, перед ее глазами прошла вся ее жизнь, полная несчастий и красоты, борьбы и клятв.

Но теперь это была новая дверь. Это была дверь, которую она мельком видела миллион лет назад в своем детстве, когда впервые открыла волшебный том научных трудов. Теперь дверь была открыта, и Роуан больше не интересовали ни ужасы лаборатории Лемле, ни голландцы, собравшиеся вокруг стола в мифическом Лейдене.

Она медленно направила его в открытую дверь и повела вверх по лестнице, терпеливо шагая рядом.