"Скрипка" - читать интересную книгу автора (Райс Энн О'Брайан)

ГЛАВА 17

Сонные и разморенные долгим перелетом на юг, за экватор, над Амазонкой, с посадкой в Рио, мы ехали в поезде, который вез нас по длинному черному туннелю под заросшей тропическим лесом горой Корковадо. Это великолепие — гранитный Христос с распростертыми руками на вершине горы — я должна была увидеть собственными глазами, прежде чем покинуть страну.

Теперь я носила с собой скрипку все время в новом мешке с красной бархатной подкладкой, набитой для мягкости ватой, надевая шнурок на плечо.

Мы не торопясь могли осмотреть все здешние чудеса — и Сахарную гору, и старые дворцы Габсбургов, которые приехали сюда, спасаясь от Наполеона, пока он обстреливал Вену Стефана.

Что-то коснулось моей щеки. Я почувствовала чей-то вздох.У меня побежали по спине мурашки. Я не шелохнулась. Вагон продолжал раскачиваться.

Когда мы выехали из туннеля, воздух стал прохладней, перед нами открылось огромное небо потрясающей голубизны.

Как только мы окунулись в гущу Копакабаны, меня охватил озноб и показалось, будто рядом находится Стефан; я почувствовала, как что-то легкое мазнуло меня по щеке, и крепче прижала к себе скрипку в мягком бархатном одеянии, стараясь побороть этот нервный приступ и оглядеться вокруг. Копакабана оказалась густо застроена высоченными зданиями и низенькими магазинчиками, гудели уличные разносчики, толпились усталые туристы. Все это напоминало Оушен-драйв на Майами-Бич или деловую часть Манхэттена, или Маркет-стрит в Сан-Франциско в полдень.

— Какие деревья! — воскликнула я. — Смотрите, здесь повсюду такие огромные деревья.

Они стояли прямые, зеленые, раскинув фестончатые кроны, как зонтики, под которыми можно было укрыться от невыносимой жары. Еще ни разу в таком густонаселенном городе я не видела столько деревьев — они были повсюду, росли на грязной мостовой, в тени небоскребов, среди гудящей толпы.

— Это миндальные деревья, мисс Беккер, — пояснил наш гид, высокий гибкий юноша, очень бледный, со светлыми волосами и полупрозрачными голубыми глазами. Звали его Антонио. Он говорил с тем же акцентом, что я слышала в своем сне, португальским акцентом.

Мы оказались там. Мы оказались в том самом месте, где было пенящееся море и мраморный дворец. Но когда же я их увижу?

Я почувствовала, как в меня ударила огромная теплая волна, когда мы свернули на пляж; море в тот день было спокойным, но это было то самое море из моих снов, никаких сомнений. Впереди и позади нас возвышались горы, отличавшие этот пляж от других многочисленных пляжей города Рио-де-Жанейро.

Наш сладкоголосый гид, Антонио, рассказывал о многочисленных пляжах, протянувшихся далеко на юг, и что это второй по величине пляж в городе с населением одиннадцать миллионов. Горные пики поднимались прямо от земли. В крытых соломой хижинах продавали прохладительные напитки. Автобусы и автомобили, с трудом протискиваясь, искали место для парковки, и если какое вдруг освобождалось, то мчались туда наперегонки. А море, море оказалось безграничным сине-зеленым океаном, хотя на самом деле это был залив, и там, за горизонтом, были другие горы, которых мы не могли видеть. Красивейшая бухта, созданная самим Богом.

Розалинду захлестнули чувства. Гленн принялся щелкать фотоаппаратом. Катринка с легким беспокойством наблюдала за бесконечной вереницей одетых в белое мужчин и женщин, бродивших по широкой ленте бежевого песка. Я в жизни не видела такого широкого и красивого пляжа.

В том сне я мельком видела узорчатую тропинку — этот странный рисунок, как я теперь убедилась, был выполнен мозаикой.

Наш гид, Антонио, рассказывал о человеке, построившем всю длинную авеню вдоль пляжа с этими мозаичными узорами, которыми можно было любоваться даже с воздуха. Он рассказывал о многочисленных местах, куда мы могли бы пойти, о теплом море, о праздновании Нового года и карнавале, тех особых днях, которые мы обязательно должны увидеть воочию.

Машина свернула налево. Перед нами возник отель. Дворец Копакабана — величественное семиэтажное белое здание в старом стиле, с широкой террасой на уровне второго этажа, отделанной римскими арками. Несомненно, за этими огромными арками скрывались и обычные комнаты, и бальные залы. А красивый оштукатуренный белый фасад был полон британского достоинства. Барокко, его последние слабые отголоски, здесь, среди современных высотных домов, обступивших его со всех сторон, но не смевших прикоснуться к нему.

В середине круглой подъездной аллеи сгрудились миндальные деревья с широкими зелеными блестящими кронами, не слишком высокие, словно сама природа сдерживала их бурный рост. Я оглянулась. Деревья протянулись вдоль всего бульвара по обе стороны. Такие же прелестные деревья, как те, что росли на главных магистралях. Деревья, сколько глаз хватало. Я вздрогнула, держа в руках скрипку.

А какое небо над морем, как быстро оно меняется, как мчатся по нему облака. О Господи, какой высокий небосвод.

— Нравится здесь, дорогая?

Я похолодела. Тут же деланно рассмеялась, почувствовав, как он прикасается ко мне. Словно костяшки пальцев тронули мою щеку. Потом кто-то дернул меня за волосы. Мне это не понравилось: «Не смей дотрагиваться до моих длинных волос. Это моя вуаль. Не трогай меня!»

— Гони прочь плохие мысли! — сказала Роз. — Здесь такая красота!

Мы двигались по классической подъездной аллее, развернулись перед главным входом, и к нам вышла менеджер — англичанка по имени Фелис, очень хорошенькая, очаровательная, очень вежливая, как все англичане, в присутствии которых мы кажемся грубиянами.

Я вылезла из машины и прошла немного назад по дорожке, чтобы рассмотреть как следует фасад отеля. Над главной аркой я увидела окно.

— Это ведь мой номер, да?

— Да, мисс Беккер, — ответила Фелис. — Он расположен прямо по центру здания. Президентский люкс, как вы просили. У нас есть люксы на том же этаже для всех ваших гостей. Идемте, я знаю, вы, должно быть, устали. Сейчас для вас поздняя ночь, а здесь у нас середина дня.

Розалинда приплясывала от радости. Катринка заметила поблизости ювелирный магазин, где торговали драгоценными бразильскими изумрудами. Я увидела, что к отелю пристроены и другие магазины: например, маленькая книжная лавка с португальскими книжками.

К нашим чемоданам слетелась целая толпа носильщиков.

— Чертовски жарко, — сказал Гленн. — Идем же, Триана, идем внутрь.

Я стояла как примороженная.

— Почему бы и нет, дорогая?

Я смотрела на окно, то самое окно, которое я видела во сне, когда впервые появился Стефан, и я знала, что если выгляну из этого окна, то увижу пляж и волны, сейчас это были маленькие волны, но скоро они вырастут и появится та самая пена. Все как во сне, без преувеличений.

Да, таких огромных бухт или заливов я никогда не видела, даже Сан-Франциско нельзя было сравнить с этим местом по красоте и масштабу.

Нас провели внутрь отеля. Войдя в лифт, я закрыла глаза. Почувствовала его рядом с собой, почувствовала его руку.

— Итак? Почему именно здесь? — прошептала я. — Чем это место лучше других?

— Друзья, моя дорогая.

— Триана, прекрати разговаривать сама с собой, — сказал Мартин, — а то все решат, что ты действительно не в себе.

— Какое это теперь имеет значение? — поинтересовалась Роз.

Мы разбрелись по номерам, нас проводили, направили, предложили холодные напитки, нас обласкали.

Я прошла в гостиную президентского люкса. Сразу направилась к маленькому квадратному окошку. Оно было мне знакомо. Я знала, как действует его щеколда, и распахнула окно.

— Друзья, Стефан? — переспросила я, стараясь говорить как можно тише, словно бормотала благодарственную молитву. — И кто же они такие, эти твои друзья, и почему здесь? Почему я видела все это, когда ты впервые пришел ко мне?

Ответа не последовало, в комнату ворвался лишь чистый морской бриз, запах которого ничто не способно перебить, ветер пронесся мимо меня, коснулся мебели, темного ковра, хлынув оттуда, где кончался огромный пляж и где лениво бродили темные фигурки, шагая то по песку, то по мелкому прибою. В небе висели тяжелые облака.

— Ты все мои сны знаешь, Стефан?

— Ты отобрала у меня скрипку, дорогая. Я не хочу причинять тебе боль, но я должен ее вернуть.

Остальные занимались багажом и разглядывали виды из своих окон; в гостиные потянулись тележки из обслуживания номеров.

Я подумала, что в жизни не вдыхала такой чистый чудесный воздух, я смотрела на воду, на крутую гранитную гору, поднимавшуюся на фоне голубого неба. Я смотрела на идеальную мерцающую линию горизонта.

Ко мне подошла Фелис, менеджер. Она указала на горы вдалеке. Начала перечислять названия. Внизу ревели автобусы, подъезжавшие к пляжу. Это не имело никакого значения. Так много людей было одето в просторную белую одежду с короткими рукавами, что казалось, будто это национальный наряд. Я видела представителей всех рас с разным цветом кожи. Откуда-то сзади доносилась тихая португальская песня.

— Не хотите, чтобы я взяла скрипку и…

— Нет, скрипка всегда остается при мне, — ответила я.

Он рассмеялся.

— Вы слышали? — спросила я у англичанки.

— Что слышала? Когда мы закроем окна, в комнате станет очень тихо. Вы будете приятно удивлены.

— Нет, я имела в виду голос, смех. Гленн тронул меня за локоть:

— Не думай об этих вещах.

— Мне очень жаль, — сказал чей-то голос.

Я повернулась и увидела темнокожую красивую женщину с волнистыми волосами и зелеными глазами, в которой смешалось несколько рас, создав невообразимую красоту. Она была высокая, с длинными распущенными по плечам волосами, как у Христа, руки обнажены, белозубая улыбка, губы подкрашены кроваво-красной помадой.

— Жаль?

— Мы не должны сейчас об этом говорить, — поспешно вмешалась Фелис.

— Газеты уже обо всем узнали, — сказала богиня с волнистыми волосами, сложив руки так, словно молила меня о прощении. — Мисс Беккер, это Рио. Люди здесь верят в духов и очень любят вашу музыку. В страну ввозятся тысячи ваших записей. Люди у нас глубоко религиозны и не хотят никому зла.

— Что проникло в газеты? — встревожился Мартин. — То, что она остановится в этом отеле? Что вы имели в виду?

— Нет, все и так знали, что вы поселитесь в этом отеле, — ответила высокая темнокожая женщина с зелеными глазами. — Я имела в виду печальную историю о вашем умершем ребенке, душу которого вы хотите здесь найти. Мисс Беккер…

Она протянула руку и крепко сомкнула пальцы на моей руке. Я почувствовала ее теплое прикосновение, но по мне пробежала ледяная дрожь, а когда я взглянула в ее глаза, то сразу ослабела. Все же во всем этом было нечто завораживающее. Завораживающее своим ужасом.

— Мисс Беккер, простите нас, но мы не сумели пресечь слухи. Мне очень жаль, что мы причиняем вам боль. Внизу уже собрались репортеры…

— Ну и что? Им придется уйти, — сказал Мартин. — Триана должна поспать. Мы летели сюда больше девяти часов. Ей нужен сон. Концерт назначен на завтрашний вечер, ей едва хватит времени на…

Я повернулась и взглянула на море. Потом с улыбкой обернулась к молодой женщине и взяла ее за руки.

— Вы религиозный народ, — сказала я. — Здесь смешались католическая, африканская и даже индийская религия, как я слышала. Как называются ритуалы, которые до сих пор практикуются в вашей стране? Никак не могу вспомнить.

— Макумба, Кандомбле…— Она пожала плечами, испытывая благодарность за мое прощение. Фелис, британка, стояла чуть поодаль, ей было явно не по себе.

Я была вынуждена признать, что, куда бы мы ни поехали, как бы мы ни веселились, кому-то непричастному всегда приходилось испытывать неловкость. Теперь этим человеком оказалась англичанка, испугавшаяся, что на меня посыпятся оскорбления, что было само по себе невозможно.

Так уж и невозможно? Ты действительно думаешь, что твоя дочь здесь?

— Это ты мне скажешь, — прошептала я. — Она не входит в число твоих друзей, даже не пытайся заставить меня думать так. — Я смотрела вниз и произносила это себе под нос.

Остальные удалились. Мартин проводил их.

— Так что мне сказать этим проклятым репортерам?

— Правду, — ответила я. — Старая подруга сообщила, что Лили возродилась в этом городе. — Я вновь повернулась к окну, подставив лицо блаженному ветру. — Господи, взгляни на это море, взгляни! Если Лили суждено было вернуться, во что я не верю, так почему не сюда? Кстати, ты слышишь их голоса? Я когда-нибудь тебе рассказывала о бразильских ребятишках, которых она любила? Они жили по соседству с нами в те последние годы.

— Я видел их, — ответил Мартин. — Я был там. Ты говоришь о семействе, что приехало из Сан-Паулу. Не хочу, чтобы ты расстраивалась из-за этих вещей.

— Скажи журналистам, что мы ищем Лили, но вовсе не надеемся найти ее в каком-то здравствующем человеке, скажи им что-то хорошее, скажи им нечто такое, что поможет заполнить муниципальный зал, где мне предстоит играть. Ступай же.

— Все билеты проданы, — сказал Мартин. — И я не хочу оставлять тебя одну.

— Я все равно не усну, пока не стемнеет. Здесь слишком яркий свет, слишком много красоты и великолепия. Мартин, ты устал?

— Нет, не очень. Почему ты спрашиваешь? Чем бы ты хотела заняться?

Я подумала. Рио…

— Мне хотелось бы подняться в горы, в тропический лес, — ответила я, — забраться на вершину Корковадо. Небо здесь такое чистое. Мы ведь успеем до темноты? Я хочу увидеть Христа с распростертыми руками. Жаль, мы не можем увидеть его отсюда.

Мартин обо всем договорился по телефону.

— Какая чудесная мысль, — сказала я, — что Лили якобы вернулась в этот мир, чтобы прожить долгую жизнь в таком красивом месте, как это. — Я закрыла глаза и представила ее, мою крошку, лысенькую и улыбающуюся, уютно устроившуюся у меня на ручках, такую толстенькую и пухленькую в своем платье в клеточку с белым воротничком, что мы звали ее «кубышечкой».

Я так ясно услышала ее смех, будто она сидела верхом на Льве, который растянулся на спине на прохладной траве розария в Окленде. Катринка и Мартин в тот день взяли в руки фотоаппараты и щелкнули нас. У нас до сих пор сохранилась фотография — наверное, она у Льва — Лев лежит на спине, а Лили сидит у него на груди, задрав улыбающееся круглое личико в небо. Катринка тогда сделала много чудесных фотографий.

О Господи, прекрати.

Смех.

— Как бы ты ни старалась, тебе не удастся представить все в розовом цвете: слишком много боли, к тому же ты думаешь, что, возможно, она ненавидит тебя, раз ты позволила ей умереть, как и своей матери, наверное. Не забывай, что ты оказалась на земле духов.

— Ты черпаешь свои силы в этом месте? Ты глупец. Скрипка моя. Я лучше сожгу ее, чем позволю тебе вновь завладеть ею.

Мартин произнес мое имя. Он стоял за моей спиной, наблюдая, как я разговариваю с пустотой, или, может быть, ветер заглушил мои слова.

Машина была подана. Нас ждал Антонио. Нам предстояло доехать до трамвая. С нами отправлялись двое охранников, оба из бывших полицейских, нанятых для нашей безопасности; трамваем мы должны были проехать по тропическому лесу в гору и проделать пешком последние метры к подножию статуи Христа, стоявшей на самой вершине горы.

— Ты уверена, — спросил Мартин, — что не слишком устала для подобной поездки?

Я так взволнована. Мне нравится этот воздух, это море, все вокруг…

Антонио сказал, что у нас еще полно времени до отхода трамвая. Смеркаться начнет только часов через пять. Но небо затягивают облака, оно темнеет — не самый удачный день для поездки на Корковадо.

— Это мой день, — сказала я. — Поехали. Я сяду с вами спереди, — сказала я нашему гиду. — Хочу увидеть все, что только можно.

Мартин и двое охранников сели сзади. Едва мы отъехали от обочины, как я заметила вездесущих репортеров, увешанных камерами, они столпились в дверях отеля, затеяв жаркую перепалку с англичанкой Фелис, которая даже виду не подала, что мы находимся в нескольких метрах.

Ничего особенного не могу сказать о трамвае, разве только что он был очень старый, как деревянные трамваи Нового Орлеана, и что его тянули в гору, как фуникулерные вагоны в Сан-Франциско. Кажется, я слышала, что временами на них опасно ездить. Но сейчас это не имело значения. Мы бросились к вагончику трамвая, когда тот как раз собирался отъехать от остановки. Внутри оказалось совсем немного народа, по большей части это были европейцы. Я слышала, что люди разговаривали на французском, испанском и мелодичном ангельском языке, который наверняка был португальский.

— Боже мой, — сказала я, — мы въезжаем прямо в лес.

— Да, — откликнулся наш гид Антонио. — Этот лес протянется до самой вершины. Он очень красив, но раньше его здесь не было…

— Расскажите, — попросила я и с удивлением, высунувшись в окно, дотронулась до голой земли, настолько близко мы от нее проезжали, а еще я трогала папоротник в расщелинах и разглядывала деревья, склонившиеся над рельсами. Пассажиры весело болтали и улыбались.

— Видите ли, когда-то здесь была кофейная плантация, но потом в Бразилию приехал один богач, увидел эту гору и решил, что сюда нужно вернуть тропический лес, что и было сделано. Это совсем молодой лес, ему только пятьдесят лет, но это наш тропический лес в Рио, он посажен для нас. Вот видите, этот человек проследил, чтобы все тщательно сделали.

Лес выглядел таким же диким и не испорченным цивилизацией, как любой тропический рай, который я когда-либо видела. Сердце громко стучало.

— Ты здесь, сукин сын? — прошептала я Стефану.

— Что ты сказала? — переспросил Мартин.

— Я сама с собой, молюсь на удачу.

— Ох, эти вечные твои молитвы.

— Что ты хочешь этим сказать? Смотри, земля красная, абсолютно красная!

Мы поднимались, медленно описывая дугу за дугой среди плотно стоящих сонных деревьев.

— Кажется, начинается туман, — сказал Антонио с печальной улыбкой, словно извиняясь.

— Не важно, — сказала я. — И так все прекрасно, таким видом можно любоваться при любой погоде, вы не считаете? А когда я поднимаюсь, как сейчас, все выше и выше в гору, к небу и Христу, то могу не думать о прочих вещах.

— Это полезно, — сказал Мартин и закурил сигарету. Катринки рядом не было, чтобы велеть ему загасить ее. Антонио не курил и не был против, кажется, его даже удивило, когда Мартин спросил, разрешено ли здесь курить.

Трамвай сделал остановку, подобрав пассажирку с многочисленными свертками. Это была темнокожая женщина в мягких бесформенных туфлях.

— Значит, у него маршрут как у обычного трамвая?

— Ну да, — пропел Антонио, — некоторые люди работают на горе, другие просто приезжают сюда, а еще здесь есть одно очень бедное поселение…

— Из одних лачуг, — сказал Мартин. — Я слышал об этом, но мы туда не пойдем.

— Конечно, нам это и не нужно.

Снова зазвучал смех. Очевидно, никто больше его не слышал.

— Ну что, выдохся? — прошептала я и опустила окно. Я высунулась, несмотря на предостережение Мартина, и любовалась зелеными ветвями, вдыхала аромат земли, разговаривала с ветром. — Больше не можешь стать видимым, больше не можешь сделать так, чтобы тебя слышали?

Я приберегаю свои лучшие трюки для тебя, моя дорогая, для тебя, которая смело проникла в потаенные уголки моей души, для тебя, которая распевала, свои вечерние молитвы под колокольный перезвон внутри меня, о котором я даже сам не подозревал. Для тебя я создам другие чудеса.

— Лжец, мошенник, — произнесла я под грохот трамвая. Водишь компанию с ободранными призраками?

Трамвай снова остановился.

— Какой красивый дом справа. Что это? — спросила я.

— Ах, да, — сказал Антонио с улыбкой, — мы сможем осмотреть его по дороге вниз. Давайте я прямо сейчас позвоню. — Он вынул из кармана маленький сотовый телефон. — Если хотите, я велю машине подъехать туда за нами. Когда-то это был отель. Сейчас он заброшен.

— Да, конечно, я должна его увидеть. — Я оглянулась, но к этому времени мы уже завернули за поворот, поднимаясь все выше и выше. Наконец наш путь завершился, и мы вышли на заасфальтированную платформу, где уже ждала целая толпа туристов, чтобы совершить обратный путь.

— Ну вот, — сказал Антонио. — Теперь мы будем подниматься по лестнице до статуи Христа.

—Подниматься по лестнице! — возопил Мартин. Позади нас фланировали телохранители, расстегнувшие свои жилеты цвета хаки, чтобы нам и всем остальным была видна их портупея с оружием. Один из них мне почтительно улыбнулся.

— Все не так плохо, — сказал Антонио. — Лестница высокая, но она, видите ли, не сплошная, на каждой… как это говорится?., площадке можно отдохнуть, выпить чего-нибудь прохладительного. Вы действительно сами хотите нести скрипку? Может быть, я?..

— Она всегда сама носит инструмент, — сказал Мартин.

— Я должна забраться на самый верх, — сказала я. — Однажды в детстве я видела в кино эту статую — Христа с распростертыми руками. Как на распятии.

Я пошла вперед. Как там было чудесно, ленивая усталая толпа, маленькие лавочки, торгующие безделушками и консервированными напитками, праздные туристы, сидящие за металлическими столиками. Все такие разморенные на этой прекрасной жаре, и туман окутывал гору белыми рваными клочьями.

— Это облака, — пояснил Антонио. — Мы в зоне облаков.

— Великолепно! — закричала я. — А какая красивая балюстрада! Она итальянская? Мартин, смотри, здесь все перемешано, старое и новое, европейское и чужестранное.

— Да, эта балюстрада очень старая, а ступени, как видите, совершенно пологие.

Мы переходили с одной площадки на другую.

Теперь мы шли в идеальной плотной белизне. Мы видели друг друга, наши ноги, ступени, но больше практически ничего.

— О, как не повезло, — сокрушался Антонио. — Нет-нет, вы обязательно должны вернуться в солнечный день, так ничего не видно.

— Покажите, в каком направлении находится статуя? — попросила я.

— Мисс Беккер, мы сейчас находимся у самого ее основания. Сделайте шаг назад и взгляните наверх.

— Такое впечатление, будто мы стоим на небесах, — сказала я.

Как бы не так.

— Лично я вижу один туман, — сказал Мартин, но тем не менее дружелюбно улыбнулся. — Ты права, это удивительная страна, удивительный город.

Он указал направо, где облака разошлись, и мы увидели внизу раскинувшийся перед нами огромный город, больше чем Манхэттен или Рим. Облака сомкнулись.

Антонио указал наверх. Внезапно произошло обычное чудо, маленькое и восхитительное. Из белого тумана, всего в нескольких ярдах от нас, выплыла гигантская гранитная фигура Христа; его лицо было прямо над нами, руки вытянуты в стороны, но не для объятия, а для того, чтобы быть распятым; через несколько секунд фигура исчезла.

— Смотрите дальше. — Антонио вновь указал вверх.

Весь мир был укрыт чистым белым цветом, а затем внезапно фигура появилась снова там, где туман поредел. Мне хотелось плакать, я начала плакать.

— Христос, Лили здесь? Ответь! — прошептала я.

— Триана, — сказал Мартин.

— Любой может помолиться. Кроме того, я вовсе не хочу, чтобы она оказалась здесь. — Я попятилась, чтобы лучше рассмотреть Его, моего Бога, когда облака вновь разошлись и сомкнулись.

— Здесь не гак уж плохо в облачный день, как я думал, — сказал Антонио.

— Ну конечно, здесь божественно, — подтвердила я.

Думаешь, это тебе поможет? Как те четки, что ты вытянула из-под подушки, когда я тебя покинул?

— Неужели в твоей душе остались еще потаенные уголки? — Я едва шевелила губами, со стороны, наверное, казалось, что я бормочу что-то бессмысленное. — Неужели наше с тобой мрачное путешествие ничему тебя не научило? Или ты теперь совсем не связан с природой, вроде тех призраков, что когда-то тебя преследовали? Я ведь не должна была увидеть твой Рио, тебе нужны только мои воспоминания. Неужели ты к ним ревнуешь? Что тебя здесь удерживает? Силы иссякают, а ты все ненавидишь, ненавидишь…

— Я ждал самого главного момента — твоего унижения.

— Мне следовало бы догадаться, — прошептала я.

— Хорошо бы, чтобы ты не молилась вслух, — беспечно произнес Мартин. — А то я невольно вспоминаю свою тетю Люси и то, как она заставляла нас слушать молитвы по радио каждый вечер в шесть часов, и мы пятнадцать минут стояли на коленях на деревянном полу!

Антонио рассмеялся.

— Как это похоже на католиков. — Он дотронулся до моего плеча, а потом и до плеча Мартина. — Друзья мои, сейчас пойдет дождь. Если хотите осмотреть отель до дождя, то нам следует спуститься к трамваю

сейчас.

Мы ждали, чтобы облака расступились в последний раз. И увидели огромного сурового Христа.

— Если Лили познала покой, Господи, — сказала я, — то я не прошу, чтобы ты дал мне знать.

— Ты сама не веришь в эту муру, — сказал Мартин.

Антонио был поражен. Он ведь не мог знать, что все мои ближайшие родственники денно и нощно поучают меня.

— Я верю, что, где бы ни была сейчас Лили, она во мне не нуждается. И это относится ко всем по-настоящему усопшим.

Мартин не слушал.

Над нами еще раз появился Христос с разведенными в сторону руками, как на кресте. Мы поспешили к трамваю.

Наши телохранители, которые стояли привалившись к балюстраде, смяли банки из-под напитков, швырнули их в урну и последовали за нами. К тому времени, когда мы спустились вниз, туман стал совсем мокрый.

— Это первая остановка? — спросила я.

— Да, других нет, — сказал Антонио. — Я уже вызвал машину. Ехать в гору гораздо труднее, чем вниз, так что мы можем не торопиться, если хотите, а потом уже будет не важно, идет ли дождь. То есть я хочу сказать, что мне, разумеется, очень жаль, что день такой ненастный…

— Все чудесно.

Кто же пользовался этой первой трамвайной остановкой? Остановкой возле заброшенного отеля? Здесь же была стоянка для машин. Какие-то люди, несомненно, поднимались на мощных маленьких автомобилях, оставляли их на парковке и пересаживались на трамвай, который вез их на вершину. Больше здесь делать было нечего. Большого, выкрашенного охрой здания гостиницы еще не коснулась разруха, но за ним явно никто не следил.

Я застыла как зачарованная и смотрела на этот дом. Облака не спустились так низко, и мне был виден город и море, которые можно было рассмотреть из этих окон, теперь закрытых ставнями.

— Какое место…

— Да, — сказал Антонио, — было много планов, очень много, возможно… вот, посмотрите сами за забор. — Я увидела тропинку, я увидела двор, я рассмотрела поблекшие ставни на окнах, черепичную крышу. А что, если… нельзя ли… хотелось бы…

Во мне родилось неожиданное желание, чего не случалось ни разу во время наших путешествий, огородить для себя это место и иногда наведываться сюда, чтобы дышать воздухом этого леса. Мне казалось, что нет на земле прекраснее места, чем Рио.

— Идемте, — позвал Антонио.

Мы прошли мимо отеля. Толстые цементные ограждения охраняли нас от узкого ущелья. Только теперь мы рассмотрели, насколько велико это здание и как оно расположено над долиной. От этой красоты щемило сердце. Подо мной выстроились в прямую линию банановые деревья, они спускались все ниже и ниже по склону, словно росли из одного корня, а вокруг простиралась буйная зелень, и деревья раскачивались над нашими головами. Через дорогу, за нашими спинами лес круто поднимался в гору, мрачный и густой.

— Это рай.

Я стояла, наслаждаясь тишиной. Пусть все так и будет. Еще секунду. Мне не пришлось ни о чем просить. Хватило одного жеста. Мужчины отошли в сторону, закурили сигареты, принялись болтать. Я не слышала их слов. Ветер здесь дул не так, как на вершине. Облака спускались вниз, но очень медленно и не густо. Тишина и покой, а внизу расположились тысячи и тысячи зданий, домов, башен, улиц, за которыми начиналась спокойная изумительная красота бескрайней синей воды.

Лили здесь не было. Лили исчезла, точно так, как исчезла душа Маэстро, точно так, как уходят куда-то все души, душа Карла, душа матери. У Лили есть более важные дела, чем приходить ко мне, чтобы утешать или мучить.

— Не будь такой уверенной.

— Поосторожнее со своими трюками, — прошептала я. — У тебя я научилась превращать боль в музыку. И могу это сделать и сейчас, — сказала я. — Меня не так-то просто обмануть, тебе следовало бы это знать.

— От того зрелища, что ты увидишь, кровь застынет в твоих жилах и ты выронишь скрипку, ты будешь молить меня, чтобы я взял ее! Ты отвернешься от всего, чем до сих пор так восхищалась!

— Не думаю, — возразила я. — Ты должен помнить, как хорошо я их всех знала, как сильно любила и сохранила в памяти все, до малейшей подробности. Их лица, весь их облик. Не старайся повторить это. Так мы с тобой зайдем в тупик.

Послышался вздох. Он начал ускользать. Кажется, я услышала звуки рыданий, от которых у меня похолодели руки и шея.

— Стефан, — позвала я, — постарайся расстаться со мной, иначе…

Я проклинаю тебя.

— Стефан, почему ты выбрал меня? Неужели никто другой так не поклонялся смерти или музыке?

До моей руки дотронулся Мартин и куда-то показал. Я увидела внизу на дороге Антонио, который жестами подзывал нас.

Вниз пришлось спускаться довольно долго. Охранники несли караул.

Туман стал совсем влажным, но небо очистилось. Наверное, так и должно было случиться. Туман превращается в дождь и становится прозрачным.

Мы вышли на большую поляну, к тому, что там на горе казалось старым бетонным фонтаном, а теперь превратилось в полиэтиленовые мешки, выстроенные в круг ярко-синие бакалейные или аптечные мешки. Никогда не видела мешков такого цвета.

— Это их подношения, — сказал Антонио.

— Чьи?

— Тех, кто поклоняется Макумбе, Кандомбле. Видите? В каждом мешке подношение Богу. В одном рис, в другом — что-то еще, наверное, кукуруза, видите, они образуют круг. Здесь же горят свечи.

Я пришла в восторг. Но на меня не снизошло никакого сверхъестественного откровения, я лишь удивилась человеческим существам, их вере, самому лесу, создавшему эту маленькую зеленую часовню для странной бразильской религии со множеством различных ритуалов, в которой нашлось место и католическим святым.

Мартин засыпал гида вопросами. Сколько лет тому назад они впервые здесь собрались? Для чего все это? Антонио с трудом подбирал слова… ритуальное очищение.

— А тебя это не спасло бы? — прошептала я. Разумеется, я обратилась к Стефану. Ответа не последовало.

Со всех сторон нас окружал лес, сияющий лес, омытый ливневым дождем. Я крепче обняла хорошо укутанную скрипку, чтобы внутрь мешка не просочилась влага. Я разглядывала старый круг из необычных липких синих полиэтиленовых мешков, свечные огарки. А почему бы и не синие мешки? Почему бы и нет? Неужели в Древнем Риме лампы в храмах отличались от обычных домашних светильников? Синие мешки риса, кукурузы… для духов. Ритуальный круг. Свечи.

— Человек становится… в центр… — Антонио вспоминал английский. — Для того, наверное, чтобы очиститься.

От Стефана ни звука, ни шепота. Я взглянула наверх сквозь зеленый полог. Дождь беззвучно омыл мое лицо.

— Пора идти, — сказал Мартин. — Триана, тебе нужно поспать. Подумай о наших хозяевах. Они затеяли что-то грандиозное и хотят пораньше за тобой заехать. Видимо, они чрезвычайно гордятся этим своим муниципальным театром.

— Но ведь это оперный театр, — умиротворяюще заметил Антонио, — очень пышный. Многие люди любят его осматривать. А после концерта там будут огромные толпы.

— Да-да, я хочу поехать пораньше, — сказала я. — Он весь из красивейшего мрамора, кажется так?

— А-а, так вы уже знаете, — сказал Антонио. — Он великолепен.

Обратно мы отправились в дождь. Антонио со смехом признался, что за все годы, что он проводит подобные экскурсии, ему ни разу не доводилось видеть ливневый лес во время ливня, так что для него это новое зрелище. Я была очарована красотой и уже ничего не боялась. Мне казалось, я поняла, что намерен предпринять Стефан. В голове гудела какая-то мысль, которая почти казалась планом.

Я решила, что все началось в Вене, когда я впервые сыграла для постояльцев отеля «Империал». Я так и не сумела заснуть. Дождь слился с морем. Все стало серым, затем темным. Яркие огни определили широкие границы бульвара Копакабана или авенида Атлантика.В спальне, выполненной в пастельных тонах, оборудованной кондиционером, я лишь слегка дремала, глядя на окна, запечатанные серой электрической ночью.

Несколько часов я лежала, вперившись в тот якобы реальный мир тикающих часов, в президентском люксе, глядя на все сквозь полуприкрытые веки.

Я обняла скрипку, свернулась вокруг нее калачиком, и держала ее, как когда-то держала меня мама, или я держала Лили, или я и Лев, или Карл и я, тулились друг к другу.

В какую-то минуту под влиянием паники я чуть было не пошла к телефону, чтобы звонить моему мужу, Льву, моему законному мужу, от которого я так глупо отказалась. Нет, это только причинит ему боль, ему и Челси.

Подумай о трех мальчиках. А кроме того, почему я вдруг решила, что он захочет вернуться, мой Лев? Он не может оставить ее и своих детей.

Он не должен этого делать, а я не должна думать об этом или даже желать этого.

Карл, побудь со мной. Карл, книга в хороших руках. Карл, работа завершена. Я отодвинула изможденную фигуру от стола, потянув за собой. «Приляг, Карл, все бумаги уже в порядке». Раздался громкий стук. Я проснулась.

Должно быть, я все-таки уснула. Небо за окном было ясным и черным. Где-то в гостиной или столовой распахнулось окно. Я слышала, как оно стучит. Окно в гостиной, то самое окно в центре фасада. В одних носках, не выпуская скрипку из рук, я прошла по темной спальне в гостиную и почувствовала сильный порыв освежающего ветра. Я выглянула в окно. Небо было чистым, усеянным звездами. Песок золотился при свете электрических фонарей, протянувшихся по всему бульвару. Море бушевало на широком пляже. Оно накатывало бесконечными блестящими волнами, нахлестывавшими друг на друга, и в этом свете гребень каждой волны на мгновение становился почти зеленым, а затем вода снова окрашивалась в черный цвет, после чего предо мною поднимались из пены танцующие фигурки.

Это происходило по всему пляжу, с каждой волной.

Я увидела это один раз, второй, я увидела это, глядя направо и налево. Я внимательно изучала одну шеренгу танцоров за другой. Одна волна за другой приносила их из глубин, они поднимались и протягивали руки к берегу или к звездам, или ко мне, я точно не знала.

Иногда волна оказывалась такой длинной, а пена такой густой, что порождала восемь или девять гибких грациозных фигурок, они откатывались назад в море, а на смену им уже шла следующая пенная полоса.

— Никакие вы не души проклятых или спасенных, — сказала я. — Вы просто красивы. Так же красивы, как в том пророческом сне. Так же красивы, как ливневый лес в горах, как облака, проплывающие мимо лица Господа. Лили, — тебя здесь нет, моя дорогая, ты не связана ни с одним местом, даже таким красивым, как это. Я бы почувствовала, если бы ты была здесь.

И снова ко мне пришла та мысль, тот незаконченный план, та недосказанная молитва, что нужно прогнать призрака.

Я взяла стул и уселась у окна. Ветер откинул мои волосы назад.

Волна за волной приносили на берег танцоров, ни один из них не был похож на другого, каждая группа нимф особенная, как мои концерты, а если и было какое-то повторение, то о нем знали только приверженцы теории хаоса. Время от времени какой-нибудь танцор поднимался во весь рост, и казалось, ещенемного, и он высвободится из водного плена.

Так я просидела до утра.

Чтобы играть, мне вовсе не нужен сон. В любом случае я сумасшедшая. А если совсем свихнусь, то это только поможет делу.

Наступил рассвет, а с ним началось оживленное движение на улицах, внизу засуетились люди, распахнулись двери магазинов, покатили автобусы. В волнах заплескались купальщики. Я стояла у окна, с моего плеча свешивался мешок со скрипкой.

Какой-то звук отвлек мое внимание. Вздрогнув, я обернулась. Но это был всего лишь посыльный, который вошел с букетом роз.

— Мадам, я очень долго стучал.

— Ничего страшного, это ветер виноват.

— Внизу собрались молодые люди. Вы для них так много значите, они пришли издалека, чтобы взглянуть на вас. Мадам, простите меня.

— Все в порядке. Дайте мне розы, я им помашу. Они узнают меня, когда увидят с розами, а я узнаю их.

Я вернулась к окну.

Солнце немилосердно обжигало воду; через секунду я разглядела их, троих стройных молодых женщин и двух мужчин, оглядывавших фасад отеля из-под ладошек, затем один из них увидел меня, увидел женщину с челкой и распущенными волосами, державшую в руках красные розы.

Я долго им махала и смотрела, как они подпрыгивают.

— В Португалии есть такая песня, классическая песня, — сказал посыльный. Он в это время возился с маленьким холодильником возле окна — проверял, есть ли напитки, какова температура. Молодые люди внизу все подпрыгивали и посылали мне воздушные поцелуи. Да, поцелуи. Я тоже посылала им поцелуи. Потом я попятилась, когда мне показалось, что уже можно, и закрыла окно. Скрипка висела как горб на моей спине, в руках были розы. Сердце громко колотилось.

— Эта песня, — сказал посыльный, — кажется, была популярна в Америке. Она называется «Розы, розы, розы».