"Мечты о счастье" - читать интересную книгу автора (Райс Патриция)

Глава 2

Депрессия – тоже гнев, просто слишком вялый.

– Это ты, Майя? У нас неприятности, детка, – донеслось из открытой двери кабинета.

По-южному напевный голос звучал не столько встревоженно, сколько насмешливо. Майя присела на корточки перед племянником, вцепившимся в ее руку, обняла его и ободряюще улыбнулась:

– Селена шутит, милый. Ничего страшного не случилось и не случится, а если что-то не так, то это пройдет. Включи-ка свет и проверь, как там мистер С вин.

Серьезный пятилетний мальчик с глазами зеленого цвета (совсем как у матери) кивнул взлохмаченной головой. Его волосы давно уже нуждались в стрижке. Майя взъерошила их и чмокнула племянника в лоб. Возможно, это беременность сделала ее такой чувствительной, но серьезный взгляд ребенка разрывал сердце. Помимо глаз, в нем ничего не было от Клео – так думала Майя, пока не увидела, как он хмурится. В свои пять лет мальчик уже ощущал на плечах бремя мира, и хотя, подобно матери, негодовал на него, никак не мог довериться Майе настолько, чтобы позволить ей облегчить эту ношу.

– Мистер Свин скучает, когда тебя нет. Погладь его, чтобы он чувствовал, что тебе не все равно.

– Ладно. А могу я шоколадного молока?

– Можно мне, – поправила Майя. – Можно, шоколадный ты мой! Но только один пакетик. Надо, чтобы и другим осталось.

Провожая взглядом племянника, пока тот шел через холл к классной комнате, она кусала губы, чтобы не дать слезам пролиться. За эти несколько месяцев несчастный ребенок прошел через ад. Она мысленно прокляла сестру, а когда обернулась, Селена стояла в дверях, внимательно наблюдая за ней.

– С ним все будет в порядке. Дети рано или поздно выкарабкиваются, а вот ты меня серьезно беспокоишь. Прекрати будить спящих собак, лучше иди в кабинет.

– Ты могла бы выражаться поприличнее. – Майя уселась на диван, до того истертый, что ему было самое место на свалке. – Допустим, я – белое отребье, но ты-то из хорошей семьи.

– Как же! – Селена ухмыльнулась. – Ты у нас леди, а я просто зашла помыть полы.

– Вымыть. – Майя осторожно улеглась, устроила живот как можно удобнее и положила ноги на подлокотник. – Так более литературно. Видно, сколько ты знаешь о физическом труде.

– От сестры вести есть? – спросила Селена, посерьезнев.

– Каталажка не сделала Клео разговорчивее. Сама эта тема раздражала. Майя не видела Клео много лет и обменялась с ней едва ли десятком телефонных звонков с тех пор, как той исполнилось восемнадцать и она получила право отряхнуть со своих ног пыль приютов, по которым они скитались. Втайне Майя лелеяла воспоминания о том, как Клео, это крутое дитя улицы, вызволяла ее из мелких передряг. На нее нельзя было всерьез опереться, но этого сейчас и не требовалось. Чтобы опереться, имелся богатый младший партнер в юбке.

Однако сегодня рядом с Селеной в ее шикарном, без морщинки летнем костюме Майя чувствовала себя убогой и запущенной. Конечно, при стройной фигуре легко выглядеть элегантной. Пришлось напомнить себе, что беременность прекрасна сама по себе и совсем не требует элегантности. И все же на душе было как-то уныло – возможно, после разговора с Акселем Хоулмом, когда она сама себе казалась ходячей копной сена. Впрочем, он вряд ли это заметил. Из Валгаллы не замечают тех, кто копошится в пыли и прахе.

– Земля! Земля! Срочно сюда! Здесь одной женщине нужно на тебя спуститься! – Селена уселась за стол и терпеливо ждала, когда Майя вернется к действительности. – Еще немного рассеянности, детка, и ты родишь ребенка, не заметив как.

– Не напоминай! – поморщилась Майя. – Я даже опасаюсь, что потом не вспомню, где это было и где он, бедный, остался! Так расскажи, что за неприятности нам грозят, помимо стараний мэра прикрыть школу.

– Ну надо же! – восхитилась Селена. – Твой радар сегодня хорошо настроен... для разнообразия. Откуда пришел сигнал?

Селена родилась и выросла в этом крохотном городишке. Ее отец начинал в местном отделении банка как «черный для галочки», но быстро продвинулся и теперь занимал престижный угловой офис в штаб-квартире в Шарлотте. Селена сразу возненавидела большой город и при первой возможности бросила колледж ради сомнительной привилегии задавать тон в родном захолустье. Кое-как перебившись несколько лет на показе мод, она вдруг раскрыла в себе дар удачно вкладывать сбережения.

Мало кто был в курсе того, что дочь унаследовала финансовую жилку отца. Даже не пытаясь бороться с предрассудками, Селена укрывалась за надежным щитом младшего партнерства и на публике была тем, кем ее хотели видеть – просто красивой женщиной. Городок верил, что она беззастенчиво тянет деньги у отца.

Майя с первой же встречи разоблачила эту легенду. Селена родилась под знаком Близнецов, а значит, могла быть как минимум двуликой. На деле у нее было не менее трех лиц, а под настроение и все четыре.

– Новость принесла на хвосте птичка в образе северного бога. Вот уж не думала, что у Констанс такой отец! Теперь понятно, откуда у нее комплекс неполноценности.

Пока Селена отвечала на телефонный звонок, что-то искала в банке данных на компьютере, записывала это в блокнот и метала испепеляющие взоры, Майя все глубже погружалась в диванные подушки. Лучшего младшего партнера было не найти.

Наконец Селена бросила трубку, включила автоответчик и вернулась к разговору, свирепо тыча в направлении Майи ручкой:

– Так ты, значит, общалась с Акселем Хоулмом! Ты?! О небеса! О звезды и полосы на нашем флаге! О чулки и подвязки в моем гардеробе! Что ты ему наговорила?

– Ничего особенного. – Майя со вздохом заложила руки за голову. – Осыпала его дочь похвалами и предложила записать ее в наш летний класс. Я, знаешь ли, не совсем глупа.

– Знаю. Из нас двоих ты продержалась до диплома. Интересно, каким образом?

– Переспала с каждым экзаменатором!

– Глупо щетиниться по пустякам, детка, учись хранить непробиваемый вид. Я имею в виду, как это тебя не отчислили за избыток фантазии. Колледж для тех, кто ее начисто лишен. – Селена отмахнулась от возражений: – Знаю, знаю! Если бы не твой диплом, о школе не было бы и речи. Оставим это, лучше объясни, чего ради Хоулм вздумал явиться с вестями именно к тебе?

– Потому что и лицензия, и договор об аренде – все на мое имя, а ты ловко держишься в тени. Ему в голову не пришло, что я здесь просто мальчик для битья. Раз уж будет воздвигнут торговый центр (а мэр этого просто жаждет!), значит, необходима автостоянка со всем, что к ней прилагается, и тем самым недвижимость мистера Пфайфера обречена. Думаю, они уже подали губернатору запрос на то, чтобы все здесь было залито асфальтом.

– В самом деле сходится. А мистер Пфайфер и словом не обмолвился ни о каком шоссе, когда указывал срок аренды. – Селена помолчала, мрачно созерцая мигающие огоньки линий связи. – Может, мэр пронюхал, что школа существует на мои деньги? Но не может же он помнить обиду столько лет, еще с выпускного класса!

Снаружи послышался шум моторов и хруст гравия под колесами подъезжающих машин.

– Уж не знаю, чем ты обидела будущего мэра, но мне было как-то не по себе, когда мистер Пфайфер подписывал договор. Он прямо-таки излучал сомнение. Если бы ты позволила мне перед встречей с ним раскинуть карты...

– Ох, перестань! Дернула нелегкая связаться с гадалкой, телепаткой и бог знает кем еще! Признайся, ты наложила на меня заклятие.

Селена отключила автоответчик и наугад ткнула пальцем в одну из светящихся кнопок. Точеные черты ее лица приняли политически корректное выражение, хорошо поставленный голос зазвучал гладко, напевно, без малейших следов жаргона. Она жестом выпроводила Майю из кабинета.

– Просто я с первого взгляда вижу, у кого в чем слабинка.

Майя бросила это через плечо уже в дверях, отлично зная, что Селена услышит. Близнецы ничего не пропускают мимо ушей.

– Да ты вся в бабочках! – приветствовала она первую из учениц, с красивыми новыми заколками. – Должно быть, они приняли тебя за цветок.

Девочка просияла. Майя обняла ее и забыла обо всех проблемах.

– Констанс! С такими темпами ты точно опоздаешь в школу.

Раздраженный ранним телефонным звонком, Аксель едва сдерживался, чтобы не раскричаться. Все еще в пижаме, растрепанная и неумытая, дочь в замешательстве стояла перед платяным шкафом. Здесь было все только самое лучше, самое дорогое, все было аккуратно развешано так, чтобы ребенку не пришлось тянуться. Аксель надеялся, что это поможет Констанс быстрее одеваться по утрам, но она стояла, глядя на ровный ряд вешалок, как раньше – на груду одежды. Похоже, он только затруднил ей выбор.

Эта хрупкая девочка с тонкими чертами лица была не похожа не только на отца, но и на мать. Той были присущи особого рода шик и живость.

Заглянув в прошлое, Аксель поспешил захлопнуть двери. Живость Анджелы была хорошей актерской игрой, а краски ее лица – умело наложенным макияжем. Быть может, мужчине не дано понять суть женских эмоций, однако он может отличить истину от фальши, хотя порой платит за это тройную цену.

В Констанс не было ни крупицы притворства. Большеглазая и тихая, она играла на струнах его души каждым взглядом и словом. Акселю очень хотелось сблизиться с дочерью, но как? Он не знал.

– Почему бы не надеть вот это? – Он снял наугад, вешалку с голубым джинсовым сарафаном.

Констанс с сомнением оглядела его и начала расстегивать пижаму. У Акселя руки чесались помочь, но он не был уверен, что в таком возрасте ребенок оценит помощь. Вместо этого он заглянул в ящик с носками, чтобы подобрать что-нибудь в тон. Из обуви под кроватью валялись: одна балетка, теплые тапочки с кроличьими ушами и тенниски, из которых Констанс давно выросла. На дне шкафа удалось найти только массивные кроссовки.

Обернувшись, Аксель с огорчением увидел, что лямки сарафана сползают с хрупких плеч дочери. Без рубашки было не обойтись. Раздражаясь все сильнее, он схватил красную:

– Надень, будет лучше смотреться. – Вспомнив, что однажды такой совет заставил Констанс надеть рубашку сверху, поспешно добавил: – Надень ее под сарафан!

Разве девочка не обязана от рождения знать, что как носят?!

За все утро Констанс не произнесла ни слова. Она вообще не открывала рта, если это не было необходимо. Бывали дни, когда Аксель предпочел бы вопли мертвой тишине их громадного дома. Когда не стало Анджелы, дом превратился в безмолвный склеп, и Аксель не понимал, как оживить его и как сблизиться с дочерью.

Констанс вырастала в нечто подобное несчастным оборвышам, сироткам с полотен, которые обожала его мать. Она собрала их целую коллекцию. Акселю очень хотелось, чтобы мать поддержала его в одинокой борьбе, называемой воспитанием ребенка, но она умерла, когда ему исполнилось двенадцать. В его жизни было не так уж много близких женщин, и все они умерли. Все покинули его.

Аксель беспомощно наблюдал, как тонкая рука дочери потянулась за щеткой для волос. А если потеряет и ее?..

Он прогнал страшную мысль. Просто у Констанс такой период. Программа внеклассного обучения поможет ей выкарабкаться, а он сделает что сумеет. Правда, у него по-прежнему нет времени подбросить ее в балетный кружок или в музыкальную школу, как, бывало, делала Анджела, зато он найдет способ остановить мэра и не позволит прикрыть школу, в которой его спасение. Он постарается объяснить рыжей цыганке всю серьезность возникшей ситуации. И то и другое – вполне достижимая цель, добиться которой гораздо легче, чем заставить Констанс общаться.

Аксель вспомнил странную владелицу магазина и спросил себя, не лучше ли вместо этого подыскать для дочери частный пансион.

Бледно-голубые листки факсов были разложены аккуратной лесенкой, по степени срочности. Аксель скомкал тот, на который только что ответил, отправил его в корзину для бумаг, а в ежедневнике сделал соответствующую запись.

Энергичный стук в дверь заставил его выпрямиться на стуле. Можно было не утруждаться ответом – стучавший в нем не нуждался. Вернее, стучавшая. Его помощница.

Когда Кэтрин вошла, по обыкновению безупречно одетая и подкрашенная, Аксель вспомнил, что их считают подходящей парой. Они были похожи цветом волос, умением соблюдать стиль, а главное, ревностной тягой к порядку в мире хаоса. Но сколько бы Аксель ни восхищался длинными стройными ногами Кэтрин и ее рассудительностью, это была чисто человеческая, а не мужская реакция. Он ждал от нее только помощи в работе, а в обмен, помимо денег, платил лишь благодарностью. Кэтрин была источником свежайших сплетен. Теперь это называлось «обменяться информацией».

– – Ты сегодня рано, – заметил он.

Ресторан процветал отчасти благодаря его таланту нанимать женщин, которые приветствовали клиентов и служили как бы вывеской заведению.

Для этого требовалось дружелюбие, пусть даже и показное, как раз этого Акселю недоставало.

Кэтрин, на шпильках и в красном мини (вид которого, должно быть, заставлял лезть на лоб глаза посетителей), прошлась по кабинету: тут выровняла картину, там дунула на зеркально чистую полку. Ее присутствие заставило Акселя заново оценить обстановку помещения. Именно Кэтрин выбрала мебель: эбонитово-черный стол и кресла белой кожи; подыскала гравюры в черно-белых тонах и наняла декоратора, который создал из этого сногсшибательную композицию. Вся в красном на почти бесцветном фоне, она казалась будоражащим сполохом огня, и Аксель впервые задался вопросом, не этого ли эффекта она добивалась изначально.

Вспомнив красочный интерьер «Лавки древностей», он невольно подумал, что есть некая связь между характером женщины и тем, какие цвета она предпочитает, есть определенная закономерность, и если ее знать, можно лучше разобраться в женщине. Он уже готов был потянуться за ежедневником, чтобы сделать пометку в графе «изучить на досуге», но тут Кэтрин заговорила:

– Мэр думает, что я могу с успехом работать на него.

Первым, что пришло Акселю в голову, было: лежа на спине? По природе человек с чувством едкого юмора, он давно уже научился его сдерживать, зная, что люди от этого не в восторге.

– А что думаешь ты? – только и спросил он.

– Какая разница? – Кэтрин метнула на него сердитый взгляд из-под светлой челки. – Ты отпустишь меня без единого слова протеста! Боже мой, Аксель, что ты за человек? Ведь мы с тобой вместе начинали!

У него опять чуть было не сорвалось: начинали что? И опять он прикусил язык. Умение промолчать в нужный момент Аксель унаследовал от отца. С Кэтрин он вспоминал об этом с особенной благодарностью. У нее была неприятная склонность к мелодраме, а он терпеть не мог сцен.

– Послушай, – начал он примирительно, – я ценю наше сотрудничество, но если ты полагаешь, что у мэра для тебя откроются новые горизонты, я в самом деле не стану тебя удерживать.

– Новые горизонты? – фыркнула Кэтрин. – В таком крохотном городишке? И вообще, при чем тут это?! Вы с мэром постоянно на ножах. Что ты натворил на этот раз? Чего ради он старается меня переманить?

Аксель мысленно поморщился, но вопрос был задан по существу. Он покачался на стуле и неохотно объяснил:

– Я против проекта проложить дорогу через земли некоего Пфайфера. Если вспомнить, я возражал также и против строительства торгового центра, а если заглянуть дальше в прошлое, наберется внушительный список того, в чем мы не сошлись. Хотелось бы знать, однако, при чем здесь ты.

– Ах, земли Пфайфера! – воскликнула Кэтрин, оживляясь. – Старик приходится мне дальней родней. Вся семья считает, что он слегка не в себе и потому цепляется за эту старую развалину – особняк.

– Он его частично восстановил еще при жизни жены, – возразил Аксель, – а земли и в самом деле древние. Я бы не удивился, окажись на них захоронения индейцев чероки, и еще того меньше – если бы чероки были в генеалогическом древе Пфайфера. В наше время мало кто так упорно держится на недвижимость. По сути, это дань уважения предкам.

Кэтрин нетерпеливо повела плечами и продолжала ходить взад-вперед, теперь уже не столь энергичным шагом.

– Допустим, – наконец сказала она. – Но большие города расширяются и поглощают все, что стоит у них на пути, а цены на землю стремительно растут. Пока дороги оставались грунтовыми, никому не было дела до того, что посредине затесался особняк, но между важными транспортными артериями нужна смычка!

– Я тоже живу в этом городе, – сухо напомнил Аксель, – и как раз потому, что мне не нравятся улицы с домами стена к стене. Не хочется впускать это в свою жизнь. Когда был принят закон о городском зонировании, я думал, это избавит Уэйдвилл от участи стать пригородом Шарлотта. Если не нравится провинция, перебирайся в мегаполис, зачем же тащить мегаполис туда, где ему совсем не место?

– Ах, очарование провинции! – пропела Кэтрин, источая иронию. – Давайте ходить в соломенных шляпах и грязных башмаках!

Аксель промолчал, поскольку еще помнил время, когда ресторан был гриль-баром и его завсегдатаи одевались именно так. Хозяйничал там отец, а сам он по большей части вытирал грязную стойку. За этим занятием он узнал о жизни и человеческой натуре куда больше, чем любой выпускник колледжа. Однако, кроме практической сметки, требовалось обаяние «славного парня», а это, увы, не перешло к нему по наследству.

– Можно, я угадаю? – спросил он, стараясь применить свое знание человеческой натуры к конкретной ситуации. – Старый Пфайфер плох, завещания не существует, и семья уже подсчитывает, кто сколько получит, когда он отдаст концы.

– Из такого скудного ручейка мне вряд ли перепадет хоть капля, если ты это имеешь в виду. Просто единственное, что интересует мэра применительно ко мне, – это наличие в городе земель Пфайфера.

– Разве? Сам губернатор не откажется время от времени взглянуть на белокурую красотку, да и весь отдел дорожно-транспортного строительства. Представляю, что будет, когда ты появишься в таком виде на заседании городского совета.

– Хоулм, у тебя в жилах вместо крови вода! – Кэтрин пошла к двери. – Хедли внизу. Он сказал, что у него к тебе разговор. Послать его сюда?

Аксель кивнул, несколько озадаченный. Пожалуй, все-таки следовало вплотную поразмыслить над женской природой и выявить закономерности, но пока не стоило забивать себе голову, почему женщины реагируют на все иначе, чем мужчины.

Пока Хедли неспеша поднимался в кабинет, Аксель успел уладить недоразумение с нью-йоркским поставщиком, просмотреть последние каталоги столового льна и прикинуть, где его заказать. Ему нравилось вникать в подобные детали куда больше, чем иметь дело с людьми.

Усевшись и разложив руки по спинке белого кожаного дивана, репортер с одобрением оглядел кабинет:

– Вот это я понимаю! Не то что в былые дни!

– Каждый бунтует по-своему, – ответил Аксель (кабинет его отца был тесным, душным, забитым папками, в которые тот ни разу не заглядывал).

Можно сказать, Хедли сделал рекламу «Гриль-бару Хоулма» и помог его процветанию. Лет тридцать назад, во время «оттепели», когда спиртное стало легальным, репортер облюбовал табурет в дальнем конце стойки, где сидел за прихваченной из дому бутылкой бурбона и следил в окно за жизнью городка. Через десять лет законы изменились, за стойкой воздвигли темного дерева бар. Первым, кто купил там выпивку, был Хедли. Ни одно заведение не обойдется без странного типа, который всегда на своем месте, когда ни зайди, и как бы символизирует незыблемость мироздания. Хедли стал почетным завсегдатаем гриль-бара. И сплошное переднее окно, в которое он так любил смотреть, и само заведение давно уже стали историей, а он все оставался, разве что стал на двадцать кило тяжелее и обзавелся сплошной сединой. Его нюх на пикантные новости при этом нисколько не притупился.

– Как дела? – спросил он, словно ввинчивая в Акселя пронзительный взгляд. – Ты в курсе, что твоя лицензия на продажу спиртного под угрозой?

Вот дьявольщина! Аксель припомнил инцидент месячной давности, когда пришлось вмешаться полиции, и возвел глаза к потолку. Благодушная перебранка двух солидных матрон из-за мужика, который не стоил доброго слова, постепенно переросла в скандал, а поскольку в тот вечер по телевизору шло ралли, распаленные завсегдатаи завязали потасовку. Если учесть, что еще месяцем раньше на стоянке у ресторана обчистили машину, предугадать ход мыслей стражей закона было нетрудно. Живое участие в этом принял уважаемый гражданин города – мэр.

Лишить владельца ресторана лицензии на продажу спиртного – значит погубить его. Аксель подумал, что кампания против него набирает обороты. Возможно, стоило спешно принять сторону мэра.

– Кой черт дернул меня войти в состав городского совета? – спросил он в пространство.

– Имя ему «гражданский долг», – ответил Хедли не без иронии. – Это позволило тебе поддержать поправку к закону о городском зонировании, в надежде, что она поставит крест на убогой гостинице в нашем квартале.

– А не выставить ли мне свою кандидатуру на выборах в мэры?

– Отличная идея! Провинциальный мальчик извлекает пользу из безупречного послужного списка. Женись на ледышке, что у тебя в помощницах, по выходным ходите в церковь, держа ребенка за руки, – и пост мэра у тебя в кармане.

Ну нет, подумал Аксель. Наука брака обошлась ему дорого, и он решил, что на роль мужа не имеет достаточной квалификации. Даже ради гражданского долга он не собирался вторично совать голову в ту же петлю. Тем более что Констанс ненавидела Кэтрин и охотнее бы пошла в церковь за руку с павианом.

Внезапно и совсем некстати Акселю вспомнился свет в глазах дочери, когда она рассказывала о внеклассных занятиях. Он смутно помнил предыдущую владелицу «Лавки древностей». За что ее посадили? Что-то связанное с наркотиками. Кажется, рыжая цыганка о ней упоминала.

Он взялся за голову и с минуту сидел в этой позе. Пост мэра означал конец нормальной жизни. Вечно быть под надзором, чтобы каждый, кому не лень, совал нос в твою жизнь. У Констанс и так довольно проблем. Но потеря лицензии означала еще худшее, причем для них обоих. Наверное, проще все-таки прикрыть эту школу... вот только дочь... впервые со дня смерти Анджелы разговаривает. Это заслуга ее новой учительницы.