Раздольнов ГлебШипи и квакай, и пищи на весёлую луну !

Глеб РАЗДОЛЬНОВ

Шипи и квакай, и пищи на весёлую луну!

Анонс

Повествование начинается как классический криминальный боевик, далее милицейский детектив, потом фантастика и галимое "Фэнтази", политическая сатира, киберпанк и т.д. и т.п. Весь этот соус сюжетно скреплен единой темой расследования нескольких преступлений, а идейно-тематически - пародия. Пародия на общественно-социальную среду, которая есть сейчас и будет скоро, а так же на литературные жанры.

Жанр проз-дения автором определен условно - "фантазка с элементами реальности".

Пока нам неизвестны катастрофы, по

своим масштабам более грандиозные,

чем вспышки сверхновых. За какие

нибудь несколько суток вспыхнувшая

звезда увеличивает свою светимость

иногда в сотни миллионов раз. Бывает

так, что в течение короткого времени

одна звезда излучает света больше, чем

миллиарды звезд той галактики, в

которой произошла вспышка.

И.С.Шкловский, академик.

ДИРЕКТОРИЯ ПЕРВАЯ.

Я умоляю, да чуткие уши всех смертных

услышат,

Как, на лягушек напавши

с воинской доблестью мыши

В подвигах уподоблялись землею

рожденным гигантам.

Дело, согласно сказанью,

начало имело такое.

Пигрет Галикарнасский

ФАЙЛ ПЕРВЫЙ.

Не до шуток, ей-богу, не до шуток! Какие же могут быть шутки, когда тело так плотно стянуто упругой веревкой, что и дышать невозможно. Веня изо всех сил старательно распутывал на животе тугой узел, но веревка, оледеневшая на морозце, покрылась тугой корочкой и негнущиеся пальцы бесполезно скользят по поверхности, и все попытки напрасны.

А снизу кричат, усмехаясь, советы дают. Издеваются. Поднялись бы, помогли, черти, бурчит Веня. Но опера лишь заливисто хохочут и обидно подтрунивают. Час назад Веня сам привязал себя к стволу высоченной ели, а забрался едва ли не на самую верхушку, погорячился, да и узел выполнил надежный, крепкий - морской, такой и в нормальном положении не каждый сразу развяжет. Рядом с ним - верная подруга, старенькая цифровая видеокамера, давно списанная с государственного телеканала. В свое время Веня имел там подвязки, - уговорил старшего техника за бутылочку молдавского коньяка отдать ему еще действующий аппарат. А еще за пару бутылочек все тот же знакомый техник привел ее в более-менее нормальное состояние. Для напряженной работы, конечно, она уже бы не сгодилась, а Вене - стрингеру, в самый раз. Не каждый день съемки, а потом, зная все минусы и плюсы устройства, пользовался он ей аккуратно, ни на секунду из рук не выпускал заботился, оберегал, вот и работает камерка до сих пор, выручает, кормилица.

Не просто так Веня на ель взгромоздился. Не за просто так привязался к толстому стволу. Имел стрингер особую цель. Хищную. Впрочем, других целей настоящие тележурналисты и не знают, не ведают. За хорошим видеоматериалом настоящий телевизионщик и огонь, и воду, и медные трубы пройдет. Лишь бы запечатлеть, только б успеть, не пропустить важное событие. Настоящий профессионал и жизнь отдаст, чтобы узреть событие через узкий зрачок видеокамеры.

Вот и повис Веня на высоте трехэтажного дома, потому как ради дела привязался, ради дела шкурой своей рисковал. Ну и, конечно, на вознаграждение определенное надеялся. Съемка, - какая обещала состояться дорогого стоит. Не каждый день опера со спецназом на серьезное дело отправляются. И урожай пожатых дивидендов обещал быть богатейшим.

Во-первых, деньги, и сумма толковая. А во-вторых, конечно, как судьба ляжет, да Бог укажет, но уж очень стрингер надеялся на везение, а случай, можно сказать, самый удачный за всю его безобразную стрингерскую карьеру подвернулся, тот случай, который - вот что во-вторых, позволит Вене-Венечке не бедным родственником, а победителем на белой лошади на столичные прошпекты выехать, и к самому Останкину поднебесному неспешной рысью подобраться.

Заскучал Венок по Московьи, затосковал по родимой, ненаглядной столицушке. Было ведь время, когда он лихим казаком спускал зеленые сотни в кабаках на Тверской, в заведеньях на Ямской. Деньги были - чего еще надобноть, вашблагородь!? А чего - да ничего, мясо с перцем, да бабу с сердцем, иль наоброт, ну вотще - неважно-то!.. Вене аж скулы сводило, когда припоминал он свой прежний шик и жисть блестящую, не было тогда счастливей его человека.

Работа адовая - гадовая, но любимая, от жизни треть остается, а можь и ее не остается, но что оставалось с таким вкусом прожигалось, хоть челюсти сейчас не разводи! Карманы от денег трещали, одно слово - Большой Телеканал! Кто на юга, а кто в штатах средства просаживал, благо билет туда - обратно тьфу, плевое дело, как на дачу под Загорск скромной школьной училке смотаться. Но Веня - не, Веня - никогда не променивал закордонные развлечения на задорные московские приятности. Только раз сорвался на юг дальний заграничный, но утомился и соскучился очень. А в остальном был верен Садовому кольцу и его внутренностям.

Но дал Венька маху, нюх -чутье потерял, - заиграло, завело его по жизни, вдруг почуял, - а все смогу! - никто, бль, не хозяин мне тутачки! Ан не прощает мегаполис таких бредней и бесед залихватских, коль живешь здесь в невероятном городе, будь, тих, покорен, не мути, не баламуть среду, итак, давно все заболочено, прыгай себе осторожненько с кочки на горочки и обратно, а взволнуешь, - затянет трясина, уйдешь под серо-грязную вонючую жижу - поминай, как звали и тебя, и мать твою!

Так и случилось. Выкинула Московья мужичка из кабачка прям за кольцевую. Только и хватило деньжат оставшихся, чтоб обустроиться хоть как в родимом старом городке. Квартира еще родительская сохранилась, слава богу, а денежки, как их и не было, сквозь пальчики просочились, да и ушли все.

Перебивался Венька так ни один год - на стареньком помятом "седане" шастал по России, куда бензина хватало, материальчиком в Останкино приторговывал, кто возьмет; бизнес - так себе, не больно зажируешь, но и голод не сгноит, а по случаю и в кабачок можно позволить себе завернуть, где-нибудь в древнерусском пункте полунаселенном - бывшей столице какой-нибудь таракании княжеской. Стопка водки и славный ужин в трактире немногое, что в жизни осталось, но тем и ценнее оно.

Холил, лелеял мечту о другой жизни стрингер, снова хотелось туда, где просторные студии, где прожектора горят бешено, аж мокнешь под ними, где эскадрильи фрахтуют, чтоб снять один кадр, где оператор - Бог, где в Париж за синхроном одним на неделю посылают, но где, правда, и в такую задницу могут засунуть, что возвратившимся не грех и памятник поставить. У самой телебашни.

Но ох, как глубок овраг, куда кинуло Вениаминчика, который год выкарабкивается, да не выкарабкаться никак.

И вот - опаньки! - Всевышний не фраер - славный малый, прочухал венины страдания, тему видную подкинул - пальчики облизать не по одному разу.

Звякнул Вене мент знакомый, дал наводку, даже сам пообещал устроить протеже относительно вполне легальной съемки. У стрингера аж в паху все сжалось. Мигом понял, какая карта в руки прибыла, какая рыбища в сетях забилась, только бы не сплоховать, ох, только бы глаз не подкосил и камера бы выдюжила!

А собрались опера на захват, не на задержание абы кого, мелочи всякой подножной, какой во всех эфирах полным-полно, а на серьезное дело рискнули ребятки, взять решили, как прогундосил в трубку мент знакомый, подкормленный, Коленвала с его почти регулярной армией. Был донос, была ориентировка, что прогонят из столицы серьезные бабки по пустой утренней трассе. А местные бандитики, шорох давно наводящие и потрошащие караваны, клюнули на добычу - будут добро оприходовать.

Бой обещал быть серьезным. Вот и пошли на дело глубокой ночью опера, подстраховавшись спецназом.

Веньке кэп Евсеев незадолго до выезда информацию скинул, когда и рассуждать, и раздумывать поздно - схватил аппаратик съемочный и вперед, а что почем - потом разберем. Успел шеф - редактору мульку - мессагу швырнуть, звони, мол, есть тема - обговорим условия, откажешься - продамся врагам буржуинам, для острастки прибавил, что "Инэчкей" дюже уже интересуются.

А столичники в своем духе, в своем режиме трудятся - пока проснуться, да подотрутся. Созвонились, когда уж на точке сидел, в окуляр глядел.

- Ну что ты там накорябал? - лениво прогнусавил Самуилыч Толька, главный по новостям.

Объясни такому!

Но упрятал свою гордость в ладошку сжатую, рассказал, что и как, тот сначала захмыкал недоверчиво, давно такого не случалось. Переспросил чего-то, а Венька не будь простым - на дуру попер, я, говорит, не готовый жвачку пережевывать, берешь - не берешь, меня япошки терзают - сил уже никаких, не надо вам - я для других сработаю, мне, мол, все фиолетово и оранжево, просто по старой памяти для друзей любимых и канала родного стараюсь, но коль от винта, то извиняюсь, я уже на елочке сижу и расстановку сил фиксирую.

И обнаглев совершенно брякнул: "самураи мне прямую линию предлагают и почти уже аванс проплатили!" Толик замялся, повисеть на трубочке попросил... и... сработало!

Кольнулась столицушка, повелась!

Остальное уж прилагательным. Прояснялись технические вопросы, ставочку не забыл Венечка обговорить, поторговались маленько, сошлись на сумме. Заработала останкинская машина, сдвинулась - теперь не в счет копеечка, лишь бы картинка в срок пришла, лишь бы в эфир попала вовремя, чтобы никто, не дай бог не слямзил.

Группу пришлем, кричат в дебильник, координаты сообщай, они готовы, с вертолета будут поливать. Так Веня на такую провокацию и согласился! Славу выдру дранную - ни с кем теперь делить нельзя, пан или пропал, вариантов нет больше. Судьба одного выбирает, начнешь делиться - сам все потеряешь или в лучшем случае половинка не самая жирная достанется.

Отнекался Венок, отоврался. А столица все напирает. "Мы тебя по сетям вычислили - орет Толик по трубке, - ты далеко, группа не успевает, будем гнать тебя по видеомобильным линиям, качество, само собой, говенное, но нам надо в прямой эфир, под тебя новостную врезку вбиваем в утреннюю программу! Кассету с остальными подсъемками сам привезешь, не затеряйся, смотри, к дневным выпускам нужен будет развернутый сюжет. Партия, правительство предупреждены, министерство добро дало, почин снизу, типа, опера, без дел не сидят, ну и все такое, сам понимаешь! Во время съемки базарь че -нибудь такое эдакое, комментируй, вроде как трансляция с футбольного матча, чтоб зритаки ошизели! Ну?!..

Зритаки - это он о телезрителях так. А "ну"? И что "ну"? Сработаем, сказал Веня, сработаем, не понось больно. Подумалось, лучше бы вертолет прислали до столицы враз домчаться.

В Москву!

Даже всплакнулось стрингеру. Хотя ведь "седан" с собой вертушка не попрет, а колеса еще попригодяться. Опасно, конечно, тачка возрастная, запросто замести могут понты, но лучше откупиться, чем сейчас на новую выкладываться.

Все случилось, все срослось. Радуйся жизни и жди событий!

Но как раз тут маленькая каверза и произошла - потянуло стрингера до ветра, ох, как потянуло, забыл аж как узел завязывал, дернул за что попало и завертелся елочной игрушкой над головами у ментов, закружился смешным Карлсоном.

Коль по-маленькому, то справился бы и с ветки как-нибудь, ан нет по-большому приспичило, по такому большому и крупному, что кишки через глаза едва не полезли! И спешил он, и еще сильнее узел завязывал под "хихоньки" и "хахоньки" снизу. ОМОНовцы, спецназовцы в кустах по лошадиному зафыркали над вениным глупым конфузом.

Миллион раз пожалел Веничка, что взобрался так высоко, недосягаемо. Хотя точка съемочная - невозможно не признать - идеальная. Трасса налево, трасса направо - все на ладони, даже трансфокатором крупешничков набить и то можно. А для быстрого спуска Веня еще один снаряд заготовил - дополнительную веревку, по ней и надеялся за пару секунд на земле оказаться, альпинисты такой способ "дюльфером" называют.

Предполагал стрингер, что нырнет в гущу боя в самый разгар, притулится за кустиками, "настрогает" самых горячих планчиков, и все у него будет полная картинка - и снизу, и сверху, будто два оператора работали с разных точек. Братва на студии потом так смонтирует - заелозишь от удовольствия!

Место выбрали оперативники не случайное. Именно здесь было отмечено большинство нападений отвязной банды. И неспроста.

Местность глухая, дремучая, дорога в холмах, в утреннем тумане за сто метров не разберешь, что впереди творится. Кроме того, по оперативным данным /доносчики сообщали/, Коленвал замыслил выскочить на трассу с сельской грунтовки, "снять" груз и обратно в дебри. От расположения засады та грунтовка всего в ста метрах, так что если расчет верный, захват как раз напротив вениной елки и произойдет. А коли нет - у разработчиков плана другая версия событий имеется.

Пропускают тогда милиционеры бронированные машины с деньгами, сами на приличном расстоянии следом отправляются. По всей трассе скрытые посты расположены, - все на связи, любое движение подозрительное фиксируется, командной группе все сообщается. С караваном валюты то же свои люди следуют, ежели чего, то сообразят, где скорость сбросить, где как развернуться, чтобы при нападении было б легче пару-тройку минут отбиваться, пока основные силы не поспеют.

Только Веню такой вариант, понятно, не устраивал. Ему тогда придется в "УАЗе" париться, что из кабины снимешь? А ничего не снимешь, затылок шофера, да и все. Только когда всех постреляют, тогда и его допустят, а что за такие кадры получишь - ни фига не получишь!

Но зря волновался, зря переживал стрингерок, - эпицентр кошмара как раз на его елку и пришелся. И случилось все, аккурат , в тот момент, когда он узел уже практически развязал и собрался с ели вниз спуститься. Развернулся на толстой ветке, готовясь по дюльферу быстрой молнией промчаться. Карабин перещелкнул. И тут же пожалел об этом.

Справа, слева, сверху, снизу - загромыхало, засвистело, заухало. Над лесом воспарили металлические стрекозы зеленого отлива, из их чрева вылетали горячие разряды, оставляя в небесах пышный широкий длинный коричневый хвост, похожий на смертный саван, а тупые черные головки ракет взрывали лес, с корнями выворачивая столетние ели.

Веня толком и охнуть не успел - вцепился худыми пальцами за кору и за ветки, чтобы случайно вниз не соскользнуть - в самое жерло разверзнувшегося ада, и только почуял, как в штанах растекается теплая масса и медленно, но сладостно успокаивается спазм в кишечнике. Но времени на устранение неполадок не было. Очнувшись от шока, стрингер, преодолевая дискомфорт, схватился за камеру, начал съемку, не успевая наводить резкость, и не выстроив толком цветную гамму.

Моля богов о качестве картинки, Веня жадно хватал страшные кадры воздушного налета, в окуляре падали растерзанные осколками люди, зияли воронки, ракеты срезали верхушки лесных красавиц.

В эти секунды оператор ни на миг не задумывался о собственной безопасности, хотя он сам мог стать мишенью в любой момент. Но пока везло огнедышащие заряды летели с хрипом мимо, разя бойцов, еще минуту назад спокойно сидевших в засаде. Теперь почти все они лежали в неудобных позах кто на асфальте, кто на жирной грязной земле.

Вертолеты продолжали барражировать, по очереди нанося огневые удары, в считанные секунды тихая провинция превратилась в боевой плацдарм.

- Прелестно, прелестно, крупняк вертушки теперь, Венечка, крупнячок ее родимой, давай, дорогой, - орал Самуилыч по дебильнику, - молодец! Умничка! Ты эфиришь, Веня, комментируй, дорогой, пори чего-нибудь, тебя страна слушает!

"Чего ж тебе сказать, страна родная, - думал Веня, - как обосрался, что ли, прокомментировать!?"

Пока с мыслями собирался, "вертушки" сплюнули еще по разу огнем по лесу, прошли разок по кругу и исчезли за серым холодным горизонтом.

- Что у нас получается? - вдруг зашипел Толик по связи - что мы в эфир выдали, а?

В репортерском азарте главный новостийщик и внимания не обратил, кто кого мочит. Теперь, после боя, сидя перед пультом в Останкино, он стал медленно покрываться тонкой гусиной кожей. Он вдруг постиг сумасшедшую реальность произошедшего.

Боевые вертолеты без опознавательных знаков в центре России расхреначили подразделения милиции. Сдохнуть!

Вместо захвата крупной банды - гора милицейских трупов! Сдохнуть!

Вместо позитива - негатив, вместо наград и благодарностей сверху прощай зарплата, здравствуй, жизнь свободная, работой не отягощенная! Сдохнуть!

- Веня, милый, Венечка, бандиты где?.. - шептал в мобильник Толя, сглатывая холодные поросячьи слезы, - где, браток, обещанный захват, где наши, Веня, где наши герои?.. Венька, ты меня кинул! Я - прах!

Он снова и снова проматывал отснятые Веней планы, раздумывая, как оправдаться перед начальством, но чем больше смотрел, тем все яснее становилось - не оправдаться, слишком насыщен видеоряд, слишком откровенны картинки, за такое не только с работы снимают, но могут и срок впаять, за распространение сведений, порочащих достоинство и честь государства.

- Пьеса не окончена, Самуилыч, - в наушниках неожиданно спокойно пропел обычно безалаберный и треснутый Венькин голос, - алле! Талясь! Соображай живей, батарея видеопередатчика подсела, надолго не хватит, а у меня здесь Еленочка Симон, может нам интервью дать.

Анатолий на мгновение замер - абсолютно, как йог, ничто в нем не двигалось, ни мускул, ни мысль - потом вздрогнул, словно в конвульсии, будто его змея куснула, дерзко, в интимное место.

Так окружающим почудилось.

На самом деле - страх вышел. Толик же ничего не ощутил особенного, к нему просто-напросто вернулась прежняя живость и энтузиазм.

Он подскочил со стула, полный невостребованного драйва, завертелся около мониторов, требуя вениной картинки.

Стрингер не врал. На экране ослепительно сияло - хоть жмурься - самое совершенное лицо Вселенной, лицо московской красавицы Елены Симон. Даже на фоне темного заснеженного глухого леса, а не в свете золотых прожекторов, не в счастье, а в скорби оно выглядело невероятным творческим достижением самого гениального художника, но полно! - нет и не было в мире другого творца, кроме Господа, кто бы смог не то что изобразить, а даже рискнуть подумать о таком изображении.

Слишком чисты линии, слишком прозрачен замысел, а тем и великолепен образец, что все в нем просто и гармонично, что раз увидев уже не оторвешься, глаз не отведешь, лишь сказочные принцессы могли быть столь же совершенны, но они выдуманные, а Елена Симон - настоящая, из плоти и крови. Кроме того, королева мира, вполне официально признанная, еще и воплощение коммерческой удачи.

Ей принадлежит банковский картель, самый крупный в России, нет числа её богатствам. А начало бизнесу положил еще ее отец, погибший неожиданно несколько лет назад. Он начинал юристом средней руки, но смог быстро подняться, на нескольких громких процессах заработал приличные суммы, которые очень скоро развил не без помощи - бытует подозреньице - мафиозных структур.

Впрочем, ни теперь, ни тогда - пятнадцать - двадцать лет назад, прямых доказательств проступков господина Симона ни у кого нет и не было. Кроме того, Симон смог добиться государственной благосклонности к себе и своим коммерческим занятиям и не только высших кругов фискальных органов, но и самого президента. Ему удалось создать замкнутую самостоятельную структуру, что получилось едва ли не отдельное государство.

Компания Симона имела доход, превышающий доходы некоторых стран Евросоюза, владела землей - сотни тысяч гектаров леса и пашни; поговаривают, что правдами - неправдами коммерсант скупил больше половины недвижимости в Московии, приобрел часть Парижа и Нью-Йорка. А у одной небольшой африканской страны выкупил весь ее флот, в том числе и боевой.

Злые языки низкословили, что успехом Симон прежде всего обязан своей дочери Елене, которая, еще до совершеннолетия стала наложницей правящего президента. Однако, и этот слух никак не подтверждался, во всяком случае Толик Самуилович Гадн, отработавший в новостийных редакциях половину сознательной жизни, где собирается разнообразная информация, не имел ни одного подтверждения этой сплетни. Но в то же время Толик Самуилович Гадн не взялся бы и за опровержение подобного факта.

Как бы то ни было, сейчас это ни играло ровным счетом никакой роли, красавица Еленушка, королевна Симон, "Русская Ферзя", как еще ее называли, находилась на разбомбленной трассе и готова была общаться с тележурналистом Веней.

И это могло спасти редактора Толю от долгой мучительной смерти, возможно, с применением пыток и других ухищрительных извращений в просторном кабинете гендиректора канала.

- По моим вопросам, работаем, Венечка, по моим вопросам, - гнусавил в микрофон Гадн, - никакой импровизации...

Но вопросов не потребовалось. Елена Симон, хотя и не была готова к телеинтервью, ее взгляд растерянно блуждал по усеянному трупами полю недавнего боя, быстро сосредоточилась, вероятно, сказалась многолетняя привычка общения с журналистами в любых ситуациях, поэтому стрингер и рта раскрыть не успел, как визави сама выдала темпераментный и эмоциональный, хотя местами сбивчивый и малопонятный спич.

Толя Гадн жадно ловил слова коронованной русской принцессы и далеко неравнодушно наблюдал за выразительной мимикой почти античного лица. Елена едва не довела его до сладострастной истомы.

- У нас была информация, - говорила Елена, и если бы Толик не слышал текста, то по очаровательно-эротичной артикуляции, выражению глаз, крохотным ямочкам на обольстительных щеках, напряженных складочках, легко смог бы поверить, что девушка ему в любви признается - точнее, мы подозревали, и не без оснований, что можем подвергнуться нападению...

Елена перевела дыхание, она очень торопилась, чувствовалось, что дорогого стоит ей выступление перед камерой, ведь ей, как и каждому общественному человеку, а, быть может, еще и в большей степени, чем иным, приходиться заботиться о собственном имидже, постоянно думать о том, как воспримется каждое ее слово.

Так размышлял Гадн, немного жалея Елену, и губы его безотчетно расплывались в слащавой и сладострастной улыбке. Ну не мог главный по новостям противостоять обаянию красавицы.

- О возможном вооруженном налете, - тем временем нервно продолжала интервьюируемая, - мы сообщили органам внутренних дел. Нас заверили, что по всему пути следования каравана с гуманитарной помощью "Столица + провинция", будут предприняты меры по нашей безопасности. Хочу заметить, что моя компания работает ни один год по программе помощи регионам. У нас есть соглашение с федеральным центром, в соответствии с которым мы оказываем российским губерниям разнообразную помощь, в том числе и наличными деньгами. Поэтому в интересах государства, в первую очередь, было естественным позаботиться о нашей безопасности.

Она невольно сделала паузу, холодный ветер захлестнул горло, несколько раз пришлось напряженно сглотнуть слюну, очень плохо, подумалось ей, не эстетично, зрителя такой натурализм может оттолкнуть.

- Я предполагаю, - Елена справилась с собой, но стала говорить медленней, - что милиционеры, растрелянные с воздуха, как раз и представляли один из скрытых постов нашей охраны. Возможно, именно в этом месте должно было произойти нападение, поскольку я вижу много убитых ...

Она хотела сказать "солдат", но успела сообразить, что так неправильно и вовремя нашлась:

- Убитых сотрудников спецподразделений. Что здесь произошло, я не знаю, мы должны следовать дальше... Если у банд, орудующих в лесах, появились вертолеты, то вряд ли с ними возможно бороться силами местной милиции.

Она пожала плечами, давая понять, что все, больше ей сказать нечего, хотела эффектно попрощаться, но вдохнула глубоко ноздрями воздух и закашлялась - в носоглотку ударила свежая, насыщенная струя ядреного говна.

"Боже мой, подумала рафинированная красавица, кто-то из этих несчастных серьезно обделался перед смертью. Какой некрасивый конец. Впрочем, им-то все равно, а мне дыши, охо!"

Веня, между тем, старательно прятал левую ступню. Секундой ранее он почувствовал, как по ноге, прямо в ботинок стекает мягкий жидкий студень. Он смешно дергал ногой, из-за этого раскачал на плече камеру, Гадн зашипел в наушниках, но ничего из маневра не получилось, запах кошмарно быстро распространялся вокруг. Сам Веня сморщил нос, и нахально поддакнул красавице, да, мол, согласен, что-то сперт воздух, что-то сперт. А кто спер? Кто спер?..

Достаточно, решил Гадн, необходимое сказано. Ситуация прояснена, пока можно жить спокойно. Он дал отмашку в студию, ведущему новостей, чтобы тот начинал комментарий к следующему сюжету, и собрался уже отключать венкину камеру от эфира, как на трассе вновь бабахнуло.

Но это уже не смешно, решил про себя Гадн, две бомбы в одну воронку не падают. Но еще как, выяснилось, - падают.

Симон не успела дойти до машины - пришлось пригибаться, прятаться от разрыва, и тут же как по команде раздались заливистые автоматные очереди, сначала отдельные, а потом сплошные, без остановки, без продыха застрекотала перестрелка.

Камера шандарахнулась сперва вниз куда-то, после вверх, но Венька выправил ее и заскользил по окрестностям.

В кадре замелькали испуганно снующие вокруг люди из сопровождения каравана, явно не понимающие происходящего; а чуть поодаль из леса черного, из самой чащи, стали появляться , вполне спокойные, действующие осознанно, сдержанно и грамотно зловещие темно-серые фигуры; они почти сливались с силуэтами деревьев, оттого выглядели нереально, полуфантастически, словно пришельцы из иных миров, только блестящие, в масле "абаканы" смотрелись вполне по земному - страшно, невыносимо страшно.

- Вы видите, уважаемые телезрители, что на интервью Елены Симон наша трансляция в режиме он-лайн не завершается, - пронзительно завопил в эфире длинносый диктор новостей.

Он среагировал на отмашку Гадна и, несмотря на то, что должен был произносить совсем другой текст, стал комментировать картинку, получаемую от Вени.

Толян замахал на него руками, но поздно - кадры прошли в эфир. Продолговатая и толстая, как переспевший огурец, голова Самуилыча вновь оказалась под гильотиной. Но все же в нем опять победил репортерский инстинкт и, только секунду промедлив, этой самой обреченной головой он кивнул помощнику - продолжаем!..

- Ситуация, как вы видите получает неожиданное развитие, - захлебывался диктор, - неизвестные появились на трассе в тот момент, когда наш корреспондент заканчивал разговор с Еленой Симон, вы видите, господа, люди, вышедшие из леса, настроены весьма решительно, они открыли огонь на поражение, пока, слава богу никто не ранен и не убит...

Ведущий пристально вглядывался в картинку, передаваемую единственной камерой, стараясь разглядеть возможные жертвы, но их не было, казалось это несколько печалило телевизионного диктора.

- Да-а, - тянул он, - похоже еще никто не ранен, похоже, что никто пока не убит, но при такой активной стрельбе обязательно будут пострадавшие... обязательно будут. Боевики не намерены отступать, вы видите, что их действия становятся еще более агрессивными...

Ведущий вовсе не был кровожадным человеком, и в душе своей человеческой совсем не хотел еще одной кровавой развязки, но так повелось издавна, что хорошая новость, вроде как и не новость, нет в ней ни драматургии, ни конфликта.

За хорошие новости во все века награждали, а за плохие - головы рубили. Поэтому, чтобы рассказать о трагедии нужно иметь мужество, выдержку и много других качеств, присущих настоящему человеку, смелому человеку - о таких песни складывали и в народной памяти хранили! Так что голос у диктора в эфире звенит, сбивается на фальцет, не от переполняющего душу счастья, тьфу - тьфу, окстись, кто так решил, не от того, что радость бьет из всех щелей, вовсе не от того, что весть о чужом горе пересказывают уста, а потому что мужество в груди кипит, и не сдержать уже поток горячей отваги, - и голос звенит, и глаза от переживания блестят! Да. Вот так.

- Елена Симон заявила в интервью нашему корреспонденту, что ее компания регулярно поставляет гуманитарную помощь нашим соседям - жителям провинциальной России, как мы говорим, "пээровцам", а этот караван груза, по информации из кондефициальных источников, должны были атаковать лесные пираты, по всей видимости, мы их сейчас и наблюдаем в действии, они осуществляют задуманное - захватывают груз и, похоже, берут в плен всех сопровождающих...

Большего ни диктору, ни тем более телезрителям, с раннего утра припавшим к экранам, узнать не удалось. Веня, до поры до времени укрывавшийся за редкими кустиками и стволами молоденьких сосенок, потерял осторожность, обнаружил себя. Последствия наступить не преминули. Его обошли сзади, крепко вдарили прикладом по черепу, камера свалилась на землю и еще какое-то время продолжала снимать самостоятельно.

- Готов, - сказал кто-то сверху над Веней, - усразу здох...И завонал зразу!

Для верности пощупали пульс, убедившись в полном венином отсутствии в мире, пнули камеру сапогом, да и ушли.

Аппарат же не отключился, а все еще продолжал трансляцию, по случайности его развернуло объективом как раз в сторону трассы, и хотя плохо, в перевернутом виде, но все-таки можно было рассмотреть, как загоняют боевики людей из сопровождения в машины, вяжут им руки, вставляют кляпы. Как медленно процессия отправляется и исчезает за поворотом.

- Веня, Веня-я - гнусавил в микрофон Гадн, - Венька, черт побери!..

Бесполезно. Закончился эфир.

ФАЙЛ ВТОРОЙ.

Над речкой Сорослью, где едва подмерзший - тонкий еще прозрачный ледок только - только поблескивал на глади, как белый жирок в настоявшихся щах, клубился влажный туман. Соросль мягко выдыхала густые влажные облака молочного пара, они поднимались над руслом, стремясь выше, к Богу, но не в силах одолеть бесконечного пространства, замирали невысоко - над березовой рощицей.

Черные, худые - без листвы - ветки и сучья серых в тумане деревьев похрустывали на слабом, но леденящем ветерке, дергались и качались, будто танцевали краковяк.

Петр Смоковницын зябко ежился, закрывался потертым воротником давно проносившейся дерматиновой куртки, она его не спасала от утреннего морозца. Мерзкая сырость проникала вместе с дыханием в самые печенки, внутренности леденели, заставляли изнутри дрожать все тело. Капитану УБОПа Смоковницыну не раз за долгие годы службы приходилось терпеливо сносить и убийственную жару и смертельный холод. Но он не знал ничего неприятнее поздней осенней склизкости. Когда зима еще где-то бродит себе, а осень, впредверии фатального исхода, ожесточается все более - серчает и злиться.

В такие дни ничем не согреться, трясутся предательски мягкие ткани, и только добрая чарка хорошей водки может разогнать дрожь и подтолкнуть к жизни застывающее сердце.

Петра спозаранку, когда за окном еще вовсю гуляла густая ноябрьская ночь, присвистывал ветер, разбудил звонок из дежурной части. А спал он плохо, нервно, словно предчувствовал недоброе, просыпался, курил на тесной кухне, пил кислую из-под крана воду и только незадолго до тревожного звонка, крепко закутавшись, провалился в теплый настоящий сон.

Хриплый беспокойный голос дежурного офицера, почудилось Смоковницыну, исходит не из мира сего, а откуда-то из преисподней доносит треклятая техника сбивчивые едва понятные звуки, схожие с бранью, на которые и ответить хочется бранно.

Но он буркнул "скоро буду", что-то неопределенное в довесок прибавил и снова рухнул под нагретое одеяло. Но подскочил почти сразу, не успев разомлеть. Замахал руками, словно отгоняя навязчивую сонливость, бросился под холодный жестокий душ. Но и беспощадная экзекуция не помогла - дремотное состояние сохранилось, ледяная вода ненадолго освежила вымученный организм.

Через четверть часа, успев хлебнуть простывшего, оставшегося еще с вечера чая, позевывая и ежась на пронизывающем сквозняке, он терпеливо дожидался "дежурки".

Машина запаздывала. Не выдержал, пошел вдоль дороги пешком. Другого пути нет - подберут. Но ситуация осложнилась, через пару сотен метров у обочины вырисовался неприглядный серый "УАЗ". Смоковницын разглядел Колю, водителя. Он возился с движком.

Опять? - Петр спросил, будто продолжал давно начатый разговор.

А, товарищ капитан, извиняйте уж...- Коля повернулся к

Смоковницыну, - ну достала вконец разруха, я ж им говорю - нельзя "канарейку" на дежурство выводить, встанет, как есть встанет, "пальцы" на ладан дышат, шаровая не в звезду! И движку капитальный ремонт еще в прошлый год был нужен. Ай, нет, машин нет, ничего нет, выходи на смену, потом думать будем... Вот и пожалуйста, чего теперь?.. Куда? Встал. Нате! Рация хлюздит, за мобилу не оплачено, че делать-то?! У вас-то, товарищ капитан, есть связь?

Смоковницын достал из-за пазухи дешевенький телефончик, таких и не производили уже лет пять.

- Звони, аккуратней - денег тоже мало.

Ждать подмоги Смоковницын не стал. Пошел пешком. Время еще раннее для общественного транспорта, а такси, хоть бы и были, все равно не по карману.

Идти немного, но мокрый снег, слякотная жижа под ногами сильно затрудняли продвижение. В полутьме, освещения почти нет, мэрия экономит электроэнергию, опер тут же промочил ноги. Сначала еще оберегался, старательно высматривал и переступал лужи, потом плюнул, зашагал широко, уже не обращая внимания на чавкающие по каше полуботинки.

***

Федеральный окружной инспектор Иван Матвеевич Полтинный, по прозвищу Крохобор, грузно лежал в одних плавках лицом вниз у самого берега, распростав по земле толстые руки с большими кулаками. На месте уже работала группа из районного комиссариата, подъехала и эксперт, девушка Таня, Смоковницын был лично с ней знаком. Поздоровался.

Низкое тяжелое небо наконец стало осветляться, над Сорослью появились синие широкие разводы, а из темноты выплыл массивный силуэт православного собора, золотые кресты слабо замерцали в лучах северного тусклого рассвета, несколько скрасив мрачную обстановку. Петр зевнул в кулак.

Он знал Матвеича. Не простой был мужичок - "хитрован", про таких говорят.

В область он был назначен несколько лет назад прямым указом президента. Сразу взял быка за рога. Местные чиновники в момент оказались подмяты его тяжелой пятерней. Бизнесмены - от мелких совсем до крупных особей - все без разбору, стали платить ему десятину.

По первости появлялись недовольные, пытались голос подавать, но быстро затихли.

Полтинный умудрился собрать вокруг себя самых отъявленных подонков, стукачей, мерзавцев. Они до мозолей, в поте лица круглосуточно гнули на него спину, если так можно выразиться о бесчисленных, совершенно невозможных сплетнях, доносительствах, вымогательствах, невероятной клевете, наветах на не покорных, о сплошном, в общем, иезуитстве.

Не случайно и прозвище появилось соответствующее. Только губернатор и мог противостоять игу Полтинного.

А в столице окружной инспектор был на хорошем счету. В Кремль вхож, собственное лобби имел в парламенте, а еще, говорили, супруга его тоже не из простых, а из таких - "приближенных". Но о ней, впрочем, мало что известно было Смоковницыну, политические интриги и досужие домыслы в последние годы его не интересовали.

Крупной "рыбой" Петр давно не занимался, зачем? Если и поймаешь кого из них на крючок, все равно из воды не вытащить. Только себе дороже встанет. Такую "годзиллу" если и брать, так так же - по отдельному указу президента.

Но поскольку Крохобор был белокаменной выгоден и удобен, то лишь мириться и терпеть приходилось, да еще верно исполнять его распоряжения. Поставил он себя сразу выше недавно избранной местной власти, которую и за власть не держал.

Время от времени губернатор его все-таки осаживал, то же мужичок себе на уме, крепкий, расчетливый, и не собиравшийся окончательно выпадать в осадок перед столичным тяжеловесом. Полтинный только от него и позволял в свою сторону выпады. Но в последнее время и губернатор отступился, что между ними произошло - неизвестно, но Крохобор не имел уже никакого сопротивления и мог творить все, что ему заблагорассудиться. Однако, окончательно распоясаться вот и не успел - помер.

Петр стоял над трупом и ощущал, как все его члены начинают мелко трястись, но уже не от собачьего осеннего холода, а от предчувствия предстоящих через несколько часов событий.

Президент распорядился ужесточить борьбу с преступностью на местах. И тут - такое! Даже смертью своей Полтинный сумел нагадить. Тьфу, елки-моталки!

Списать дело на несчастный случай не удасться. Даже если это и действительно несчастный случай.

Москва таких объяснений не примет, снова посыпятся из министерства обвинения в некомпетентности, в профессиональной непригодности, снова проверки, снова комиссии, никому ненужные, совершенно бессмысленные усиления, когда на службе дневать и ночевать приходиться и прочая, прочая, прочая...

А похоже на сей раз и похлеще завернут, могут и Парисыча с губернаторов списать, слишком серьезная акула захлебнулась.

Никаких следов, - подошла Таня, эксперт. Она

обрабатывала транспорт - "Джип-чероки" Полтинного, - нет отпечатков, машину облили бензином, всю, и снаружи, и изнутри...

- Что? - не понял Петр, - каким бензином? Зачем?

- Хорошим бензином, девяносто пятым, - ответила Таня, - а зачем? Я уж не знаю, зачем.

Она беззаботно крутила в руках магнитную кисточку, будто демонстрируя Смоковницыну - все, работа сделана, я бессильна, а значит, могу быть свободна. Магнитный наконечник ерзал в ее пальцах, то вперед выдвигался, то задвигался назад, вперед - назад, вперед - назад...

Именно наконечник и взбесил Петра. Лоб у него сморщился тысячью морщин, глаза выкатились. Он заорал.

- На место! Эксперт, на место! Немедленно! Выполняйте обязанности, черт поддери! Черт вас поддери, эксперт! Выполняйте обязанности!!!

Татьяна смотрела изумленно на вдруг сошедшего с ума человека. Ей сразу захотелось разрыдаться, потому что ничем не заслужила такого обращения, но внезапно навернувшиеся на глаза слезы так же внезапно и прошли. Она вполне спокойно, сдержано и достойно обратилась к капитану.

- Вы что мною, как собакой командуете? Какое место? На какое место я должна идти?.. Объект исследован, отчет я напишу в управлении. До свиданья, капитан. Мой вам совет, будьте сдержанней, вы в форме и пока еще... пока еще вроде мужчина.

Петр совсем растерялся. Он тут же устыдился нечаянной истерики. Пытался извиниться, но получилось наигранно, по-детски. Таня отвернулась, подхватила тяжелый свой тревожный чемоданчик и, убрав кисточку, собралась уходить.

Остановить ее удалось с трудом.

Но Смоковницын умел убеждать, и девушка все-таки согласилась еще раз проверить некоторые части автомобиля, где по случайности могли сохраниться отпечатки.

- Танечка, милая, поймите, очень важно, очень - очень! - заискивал он перед ней, - хоть что-нибудь, хоть зацепочку какую, хоть пальчик какой, хотя бы мизинчик - уже что-то, уже легче дышать будет!..

Тем временем к Смоковницыну подвели свидетеля - тощего старичка с удочками. На впалой груди его болтыхался мобильный телефон. Свидетелем и очевидцем старичок, конечно, не был, он только лишь обнаружил утопленника в пятом часу утра, когда сам шел по берегу к своей "фироге", как он выразился.

Неужто еще рыбалите? - удивился Петр

Рыбалим, дорогой, сейчас самое то, рыбалить-то, окуни, карпы, как

родные идут, только дергать их успевай!

Деда Гриша Игнатьев оказался старичком сноровистым, разговорчивым, даже сверх меры, и чересчур выпившим. Вопросы он постигал с трудом, отвечал мало вразумительно, картину удалось восстановить не сразу.

Выяснилось, что деда Гриша увидел большое белое тело, плавающее у бережка, случайно, когда сам остановился хлебнуть глоточек из фляжечки. Отпив маленько, дед заметил странный объект в реке и сначала испужался, подумал, что водяной всплыл иль еще "кака нечисть".

"Шуть-шуть не обоссался я, - утверждал свидетель".

Но приглядевшись, успокоился, - "Гля, так эт жмурик, я ж и повеселел" а повеселев, рыбачок отпил еще из фляжечки, вытащил утопленника из воды, подогнав его веслом к берегу, и позвонил в милицию.

- У-у э-это-о, - странно вдруг завыл деда Гриша трубным голосом, очень похожим на голос первого демократического президента Ельцина, когда его пародировали в программе "Куклы", ныне давно почившей в бозе, у-у-у-э-э-это-о... и-и фсе-е!

Он покачнулся, вправо, дальше влево, Смоковицын хотел подхватить его, но не успел, старичок бухнулся вбок сбитой мишенью. Подняли, подбежал врач из комиссариата, успокоил.

- Спит. Крепко спит. Перенервничал. Выпил лишку. Бывает. Ничего страшного.

- Еще один "поплавок", кэп, - обратилась к Смоковницыну широкая с толстыми, как сосиски, губами рожа, жующая жвачку.

Петр узнал толстяка, старлея из комиссариата Кировского района. Года полтора назад он попал случайно к нему на обмывание очередного звания. Добродушный милиционер всех без разбору угощал нескончаемой водкой и обильной закуской. Казалось, что праздновали, как минимум, генеральский чин. Более всего Смоковницына шокировал автомобиль старшего лейтенанта "Тойота-корона" с левым рулем.

"Ты как же такую отхватил, - вопрошал он коллегу. В карты выиграл, отшучивался тот".

Участие в совместной попойке, по мнению Смоковницына, еще не давало права милиционеру переходить на панибратские отношения, тем более, что тот и рангом, и чином ниже. Сделал замечание.

- Да будет тебе, кэп, - так же небрежно ответил толстяк, не меняя взятой изначально тональности, - свои люди.

- Товарищ старший лейтенант, извольте обращаться по форме! - заявил ему металлическим голосом Петр, - вы говорите со старшим и по званию, и по рангу, и, извините, по возрасту!

- Да ты че, брат, - по-прежнему старательно и аппетитно выжевывая резинку удивился собеседник. - какой же ты старший? Глянь! - он повел плечом, и Смоковницын опешил - в слабых сиреневых утренних лучах он разглядел на узком погоне майорскую звезду.

- Вот те на, - только у него и вырвалось.

- Я, брат, давно уж помощник комиссара, - горделиво и смачно улыбаясь пояснил толстяк, - служим мы так, стараемся.

- А-а, ну да, - выдавил из себя Петр, - ну да, так, ладно, извини, поздравляю.

Толстяк мирно улыбался.

Из воды действительно вытаскивали еще одно тело. Утопленник оказался одетым и совершенно безобразно одетым. Рваная, насквозь мокрая толстовка свисала с него лохмотьями, на ногах были кирзовые сапоги с торчащими из них портянками, один сапог перевязан поверх разорванного голенища бельевой веревкой. Затертая до дыр ушанка опущена и подхвачена грязными тесемками под несвежим заросшим подбородком, вместо брюк на человеке были бесчисленные подштанники, а поверх них - столетней давности полушерстяные "финки", под толстовкой - полушерстяная тоже "мастеровка" с поддельной эмблемой фирмы "адидас". Такие спортивные костюмы были популярны в канун первой московской олимпиады.

- Эт Савелий, глухонемой бомж, - узнал утопленника толстый майор из комиссариата. - он тутачки обитает, вон его логово.

Толстяк показал жирным пальцем в сторону густого кустарника в метрах пятидесяти от берега.

- Господи, его-то за что, - глухо произнес кто-то из группы.

- Был бы труп, - нехорошо хихикнул толстяк, - а за че - узнаем...

Петр только было открыл рот, собираясь распорядиться дальнейшими действиями, как нечто болезненно и грубо толкнуло его в спину, так, что он язык прикусил и шейные позвонки хрустнули.

Устоять на ногах было совсем невозможно, тем более, что на него повалился жирный досрочно испеченный майор. Рухнули вместе.

Взрыв, от которого зубы зазвенели, сбил с ног всю группу, в гостинице рядом посыпались стекла. "Джип-чероки" пропал. На его месте зияла темная воронка, детали от машины разлетелись на сотни метров.

- Ни хера себе! - кто-то из милиционеров прямо выразил общее состояние.

Толстяку острой железякой раскроило ягодицы, кому-то пробило голову, одному из сержантов сломало ребра увесистое колесо.

Смертельных ран не оказалось. Смоковницына даже не царапнуло, майор, видать, хорошо прикрыл собою. Только эксперта Тани не было. Девушка исчезла.

- Очень мощный заряд, - задумчиво сказал доктор, - очень мощный, она в кабине была... От тела ничего не остается, как правило... Человек испаряется, просто испаряется... распадается на молекулы...

Капитан Смоковницын действовал дальше автоматически.

Он плохо соображал, что делает, что говорит, но действовал без ошибок. Несколькими резкими командами вернул к жизни шокированных взрывом, а потому раскисших и обезволенных людей, здоровым раздал задания, каждому коротко и решительно объяснил задачу, раненых отправил в городскую больницу, благо, скорая помощь давно дежурила неподалеку.

Место, где находилась напичканная взрывчаткой машина, отцепили патрули.

И вызвали экспертов, теперь уже саперов и баллистов.

***

От сладкого вкрадчивого шепотка генеральской секретарши Раи сходила с ума почти вся мужская часть управы. По первому зову ее оперативники, подтянув животики, всегда были готовы хоть в прорубь зимой, хоть об стенку в любое время года - головой. Шоколадки и конфетки в ящиках стола скапливались центнерами.

Но лишь немногие, избранные допускались до детских невинных поцелуйчиков в щечку, в ушко, или за ручку. На нечто большее замахивались самые ушлые, самые заводные, оголтелые. Но все они отваливали не солоно хлебавши.

Иначе как "сучкой" женская часть управления Раису не называла. При любом упоминании ее имени женщины цинично сплевывали и начинали похотливо ругаться грязными словами. А говорили о ней каждый божий день и каждый день разделывали ее под орехи.

Перемывание секретаршиных косточек венчал подробный перечень всех фактов нравственного ее падения и завершался традиционно полным моральным осуждением.

Между тем, большая часть товарок, кто посмазливей, наглей и развязней, успела не по одному разу побывать под одеялом с генералом, но об этом предпочитали не вспоминать. Как раз те, кто хотя бы по разу надевал на себя пеньюар любовницы, более всего заводились по поводу Раисы.

Каждая из них под начальственным молотом выкладывалась до седьмого пота, в тайне желая остаться под просторным одеялом на веки вечные. Но однажды сложившийся тандем никому разрушить пока не удалось. Поэтому из черной зависти, да из горячей, даже огненной женской мести Рае приписывались и придуманные, просто фантастические по безобразности проступки.

По этим же причинам за стройной особой велось постоянное острое наблюдение. Дамы фиксировали не только сколько раз за день поцеловали мужчины раисины ручки, но и сколько раз секретарша воспользовалась за рабочий день дамской комнатой, сколько раз и как надолго оставалась наедине с начальником. Данные после тщательно анализировались и делались соответствующие выводы.

Новый выводок сплетен, слухов, наветов ветром разносило по управе.

Смоковицын Раисиным поклонником себя не числил. Но не мог не признаваться самому себе, что все же подвержен ее влиянию, может быть в меньшей степени, чем остальные, но подвержен. При виде этой женщины с ног до головы его обдавала неуправляемая горячая волна. И ничего крепкий капитан не мог с собой поделать.

А Раиса, будто специально, чувствуя напускную его холодность, вела себя вызывающе эротично. Во всяком случае так тому казалось. То цветочек пикантно возьмется поливать в его присутствии, хотя земля в горшке от влаги вспухла, то присядет на край стола, ножкой качая и демонстрируя, как бы случайно, через глубокий разрез наводящее на интимные мысли тонкое нижнее белье, то еще какую штуку вытворит, от чего у Смоковницына горло схватит и слова потом друг к другу не лепятся, одна бессмыслица только выходит, и с кашей во рту одна сплошная нелепица лезет.

Так что направляешься к начальнику с одними мыслями, а попадаешь к нему с другими. Как ни держишься, ни сосредотачиваешься - все насмарку, вся работа - коню под хвост. Потому что выглядишь пред генеральскими очами скверно, неуверенно выглядишь, как пацан на переэкзаменовке.

Но на этот раз Смоковницын не поддался ее очарованию. Можно сказать, что и внимания не обратил, прошел мимо, только сухо кивнул в знак приветствия, поигрывая в руках ручной гранатой. Глаза у Раисы заблестели зеленым, она недовольно повела головой, как проигравшая заезд скаковая лошадь, но впрочем быстро успокоилась.

Ее вызвали на работу ни свет, ни заря. В неподъемное время - в шесть утра. Недовольная и не выспавшаяся она теперь готовила своему высокопоставленному любовнику кофе по-венски с пеночкой.

Петр, войдя широким шагом в кабинет, безо всякого приветствия помахал гранатой в воздухе.

- Вот пожалуйста, снял растяжку у самого входа, углового, совсем докатились мы, скоро взрывать нас начнут прямо в наших коридорах .

- Не шуми! - пожевал задумчиво генерал Голованный губами, - я вчера такую же нашел у центрального... Уже распорядился, отцепим весь район патрулями, камеры будем ставить на улицах, решим, решим... Что по трупу инспектора? Докладывай. И вон - присаживайся.

- Так, значит, на данный момент нам известно следующее, - даже не делая попытки присесть начал милиционер. Стулья в кабинете выстроились вдоль окон, а из окон, установленных, аккурат, в день восшествия Николая Второго на престол, дуло нещадно. Смоковницына неоднократно скручивала поясница после продолжительных заседаний у начальства. Поэтому на этот раз поберегся.

- Иван Исаевич Полтинный, окружной федеральный инспектор, - скучно продолжал он, - найден мертвым на левом берегу реки Соросль, в трестах метрах от гостиницы "Юбилейная" около пяти часов утра. Его служебный автомобиль "Джип - чероки" так же обнаружен на набережной реки, в непосредственной близости, но полностью уничтожен вследствие сильного взрыва, равного в эквиваленте нескольким килограммам тротила, точнее выяснят эксперты. При взрыве погибла старший лейтенант экспертной службы Ларина Татьяна Дмитриевна.

- А ты, что там блох гонял?! - вскипел генерал.

- Никак нет, вел оперативную разработку на местности.

- Разработку...- передразнил зло начальник, - почему тачку не проверили сразу, почему не обезвредили взрывное устройство?! А-а? Опытный ты опер, Смоковницын, а так лопохнулся! А-а?

- Виноват, товарищ генерал, не усмотрел. Но работу на территории проводили сотрудники Кировского комиссариата... Взрыв произошел почти сразу, как я появился там, не успел, не сообразил.

Петру неловко было оправдываться. Потому и замолчал, не стал продолжать, тупо уставился в серый пол. Он сам себя нещадно бичевал в душе, что заставил Татьяну проводить повторную экспертизу, а теперь духа не хватало признаться, что это он стал причиной ее смерти.

Хотя никто не смог бы отрицать того, что более тщательная проверка машины, все равно бы потребовалась. Не она, так кто-то другой бы полез позже, а саперов все равно никто и не подумал бы вызвать.

- Как все было? - несколько успокоившись спросил Голованный.

- Я попросил ее, Михаил Никитич, - набрался смелости Петр, - повторно, более тщательно исследовать объект, - знаю, что девушки наши иногда бывают недобросовестны. Я и решил, что неплохо бы еще раз просыпать порошком автомобиль. По всей видимости, она и задела чего-нибудь, когда снимала отпечатки с труднодоступных мест. А заряд, по первому предположению, размещался в бензобаке. Может быть и часовое устройство было, сейчас уже не установить, пожалуй, там так все раздербанило... от Таньки ни кусочка не осталось. Так вот.

- Что и трупа нет?

- Никак нет, Никитич, - совсем сжался Смоковницын, - врач говорит, что тело в эпицентре взрыва испаряется.

- Вот так ни хера себе! Устроили фейерверк. Будешь отвечать по всей строгости. Получишь взыскание, лишение тринадцатой и что там еще у нас сурового?.. Ну ладно, с Лариной потом решим, продолжай, какие версии?

- По предварительной экспертизе, Полтинный скончался между четырьмя и пятью часами утра. Причина смерти пока не установлена, но ясно, что убит он был раньше, чем попал в воду.

- Все-таки убит? - переспросил генерал.

- Вероятней всего удушение, так предполагает врач, вот отчет, предварительный. Возможен инфаркт в результате резкого переохлаждения, но, скорее всего, если инфаркт подтвердится, то наступил он все-таки в результате нехватки воздуха, то есть удушения.

- Какого лешего его вообще туда понесло? Чего в воду полез, он чего морж?

Смоковницын пожал плечами.

- Информации мало пока, собираю факты, ничего прояснить конкретного не могу. Предполагаю, что выехал с кем-то из знакомых на бережок, выпить закусить, тут его и кончили, может со зла, преднамеренно, а может быть по случайности, спьяну.

- Я выпивал с ним не раз, - размышлял будто сам с собою генерал, - не замечал, чтобы его к воде тянуло, в баню - да! В баню он всегда рвался, к бабам, в парилку, а чтобы в воду ледяную, я, признаться, не замечал.

- Выясним, - пообещал Смоковницын и уже собрался ретироваться. Однако Голованный остановил его взглядом.

- Садись, садись-ка, - снова указал ему на стулья. Пришлось подчиниться. Капитан едва примостился на край стула, но сразу почувствовал острый и ледяной клинок сквозняка. Осталось только терпеть.

- Газетчики, телевидение или кто-нибудь из журналюг был с вами? поинтересовался генерал.

- Никак нет! Никого... Если только сейчас подъехали. Но я думаю - вряд ли, им ведь все равно без особых разрешений такой материал не опубликовать...

- Да? Точно? Думаешь? - завертел зрачками Голованный, - не опубликовать?! А вот-ки нате-с, сударь, выкусите!

Он развернул резким движением включенный лист - монитор, Петр увидел картинку известного столичного сайта, крупным шрифтом на самом верху было набрано: СМЕРТЬ ЧИНОВНИКА!!! ДРУГ ПРЕЗИДЕНТА И ВЛИЯТЕЛЬНАЯ ПАРЛАМЕНТСКАЯ ФИГУРА ПЛАВАЕТ В ХОЛОДНОЙ СОРОСЛИ!!! - и далее - "Как сообщает наш корреспондент, сегодня..."

Смоковницын не стал детально знакомится со статьей.

- Что это? Откуда это? Посмотри - время выпуска заметки - пять часов утра! Они что же ночь не спали, дежурили, когда им информацию об убийстве сбросят?! Они что заранее знали, что Крохобора кокнут? - Голованный брызгал слюною по всему кабинету, в гневе он даже подскочил и заметался от стенки к стенке, - говоришь без особых разрешений не опубликовать? А вот опубликовали, и забили на всех, положили! Поклали они на нас с прибором, или как там с пробором?.. Как?

- С прибором, - уточнил Петр.

- Нельзя-я! Как же! Кому нельзя, а кому хрен с листа! Им, им вот, - он тыкал пальцем в паронетовскую страничку, - им можно все, обгадить, обосрать - все!!! Никто и слова и не скажет, а президент даже похвалит и приголубит!.. Я узнал о трупе в полшестого, а они в пять уже написали! Это куда годиться? Никуда не годиться! Откуда узнали? Тебе звонили, нет, и мне не звонили, а где же утечка, значит, стукачок у нас завелся, иначе как? Не сам же Крохобор или его убийца в Москву сообщили, вот так, мол и так плавает, значит, холодное тело в холодной реке.

Он остановился, пристально взглянул на Смоковницына. Пожевал губами. И потребовал:

- Ты мне, Смоковницын, найди этого корреспондентика, найди! Найди щелкоперщика, кто сдал нас с тобой столичникам, найди мне этого гоголя моголя, что бы я из него все нутро вытряхнул! Что бы все печенки ему поотрывал! Найди, Смоковницын!

Раиса, аккуратно, серой мышкой проскочила в кабинет, оставила на столе поднос с кофе. От напитка поднимался свежий сладкий дымок.

- Ты это, того... - покрутил пальцами в воздуху начальник.

- Да-да, - понимающе кивнула секретарша, - и вам, и товарищу капитану подлила, то, что со вчера осталось.

- Надо в норму придти, - пояснил генерал, - вчера немного подзадержались. Так что бери чашку, Райка плеснула туда чего надо.

Голованный немного успокоился, снова взгромоздился на свое место за столом и привычным движением щелкнул кнопками "лентяйки". Вспыхнул настенный экран. Хозяин кабинета поиграл каналами, везде шла обычная преснятина глупые и циничные, разукрашенные донельзя девочки в студиях допрашивали великосветских гостей, большей частью федеральных чиновников.

Подобные разговоры настолько приелись, что Михаил Никитич даже звук не включал, пока, наконец, не обнаружил нечто интересное - документальный фильм об армии. Российские вертушки смело атаковали засевших вдоль трассы террористов. Съемка велась снизу, но не с самой земли, а с какого-то подъемного устройства - оператору поэтому удалось хорошо передать смятение и панику в рядах преступной группировки, боевики разбегались кто куда, но прицельные выстрелы с небес доставали их, не давая возможности скрыться.

Голованный вертел в руках электронный пульт, пытаясь добавить звука долго не получалось, но потом вышло и даже слишком - телевизор завопил, казалось, на весь свет гнусным голосом популярного телеведущего.

- ... на поражение!!! Спецподразделения милиции шокированы происходящим настолько, что не в состоянии защищаться. Вертолеты без опознавательных знаков...

Голованный с испугу задергал пультом, пытаясь уменьшить громкость, но в беспокойстве пальцы попадали не в те клавиши, сбился канал, потом все-таки выправился, но снова остался без звука, а генерал нервически шарил по "лентяйке", уже предчувствуя недоброе, и с большим трудом добился желаемого.

- Напоминаем, что мы ведем прямую трансляцию с Янской трассы, где спецподразделения правоохранительных органов только что были атакованы неизвестными вертолетами. Вы видите эксклюзивные кадры, их передает наш корреспондент непосредственно с места событий, рискуя собственной жизнью... Мы не знаем, сколько человек уже погибло, не знаем, сколько времени будет продолжаться бой, корреспондент пока не может, по понятным причинам, комментировать происходящее... Вертолеты ведут непрерывный огонь, похоже, что мало кто сумеет уцелеть...

Внутренности у Смоковницына сжались в комок. Он боялся признаваться себе в чудовищной догадке, но чем дальше шел репортаж, тем более он убеждался в своей правоте.

Голованный по своей привычке молча жевал губы, от напряжения прокусил верхнюю, потекла кровь. Но не обратил внимания. Залпом выпил кофе с пеночкой и спиртным из своей поллитровой пузатой кружки.

Через пару минут сомнений не осталось - в ракетной атаке погибли их ребята. На какое-то время трансляция прекратилась, в эфире закрутилась реклама.

Смоковницын оглянулся на шефа и испугался. Генерал был полностью деморализован. Он глядел перед собой глупо, как только что родившийся ребенок, машинально шевелил отвисшими губами, пытался что-то произнести, но выходили лишь невнятные звуки, и слюни, перемешанные с кровью, стекали на китель.

За считанные секунды Никитич изменился даже внешне - голова склонилась набок, на лице серыми травинками проросли глубокие морщины, глаза впали и потемнели, а бобрик, аккуратный генеральский бобрик - Смоковницын глазам не поверил - минуту назад темный с небольшой проседью бобрик стал белым, абсолютно белым - седым, будто бумажным.

Глаза "папаши" заблестели нехорошим, ох, совсем нехорошим блеском, он вдруг стал раскачиваться в кресле всем своим грузным телом, бормоча под нос что-то только себе понятное, и конце концов рухнул на пол, обрывая провода и увлекая за собой добрую долю вещей и бумаг с письменного стола.

Смоковницын глядел на все непонимающе, словно парализованный, он отказывался верить себе так же , как и минуту назад, наблюдая телекартинку.

В кабинет по-стрекозиному влетела секретарша Рая, мигом оценив обстановку, бегом-бегом закрутилась вокруг начальника, в секунду совершая немыслимое количество движений, но ни одного, кстати, лишнего, усадила могучее тело на полу, прислонила к стене, расстегнула ворот, влила в отсутствующего Никитича стакан воды, раскурила сигарету, вставила в уголок рта, вентилятором обветрила багровую с красными жилами шею, замерла, наконец, встревоженной бабочкой на цветном ковре посреди кабинета.

А Голованный посидел чуть-чуть прямо, и не сделав ни одной затяжки, снова закачался и опять упал у батареи парового отопления. У Раисы в руках зачирикал мобильник, по телевизору показывали возмущенную Елену Симон, что она сказала Петр не узнал, он вышел из кабинета.

ФАЙЛ ТРЕТИЙ.

Венчик со всей дури, со всего маху, насколько позволяли возможности старичка-"седана", лихо обошел похожий на длинную ракету гигантский трейлер, выскочил перед ним и мысленно перекрестился - трасса впереди была свободна, только несколько машинок маячили, не составляя особой помехи.

Глянул в зеркальце - убиться! Позади на глазах росла бесконечная череда автомобилей, образовывалась обычная для этого времени утренняя пробка. Еще немного и Веня завис бы вместе с другими неудачниками на много часов всего в двух десятках километрах от назначенной цели.

Хорошо, что рискнул, похвалил себя стрингер. Поднажал на газ и вскорости из-за бесчисленных магазинчиков, кафешек, закусочных, мелких гостиниц, облепивших главную дорогу показалось удивительное сооружение Великое Московское Кольцо.

Это была стена.

Огромная, непреодолимая, грандиозная, поражающая воображение, пробуждающая страх. Казалось, что заказчиком ее сам Господь Бог был, а подрядчиком - дьявол.

Внутренний ропот и восхищенный восторг одновременно рождались при созерцании недюженного нечеловеческого творения. И бесконечное беспросветное уныние испытывал наблюдатель громады, осознавая собственную незначительность и бестолковость перед взметнувшимся к небу необъятным сооружением. Китайский каменный конструктор в сравнении с Золотым Кольцом - тротуарный бордюр, не более.

Восьмое чудо света опоясало столицу гранитом, бетоном, пластиком, орголитом, металлом. Внутри него расположились супермаркеты, ресторации, дома отдыха, пансионаты.

Сверху - транспортные магистрали, вертолетные площадки, монорельсовые дороги. Кольцо напичкано электроникой, в нем разместились службы слежения и контроля за окрестностями, установлена самая супермодерновая радиолокационная и оптическая техника.

Птицы и те с большим трудом преодолевали высотную преграду. А нередкие птахи, так и вовсе падали на середине пути. Если и существовало в давние времена Вавилонское сооружение, то вряд ли и оно превосходило Московское чудо.

- Раз и навсегда, - однажды решительно сказал столичный мэр - мы защитим себя от террористической заразы! Белокаменная будет спать спокойно! Зуб даю!

На строительство нагнали турок, казахов, туркмен и китайцев. Последние и строили, и консультировали. Уже неясно, где денег взяли, но соорудили упершееся в облака каменное кольцо быстро и легко - года не прошло. Цивилизованный благоразумный мир не удивился, а обмер и замер в тяжелом шоке.

Популярность сооружения зашкалила за все известные нормы рекордов. Ничто на планете больше не привлекало любопытного интуриста, зыркающего острым взглядом направо-налево, так, как мегастон - большой камень или big gold ring, как именовала кольцо западная пресса.

Все, что осталось внутри стены, длинною едва ль не в пятьсот километров, назвали Московией, а все остальное получило прозвище оверлэнда или овераша, или просто, по-свойски, - пээра. Провинциальная Россия, то бишь. Впрочем, шартгрины, разбросанные вкруг да около первопрестольной к пээру не причислялись. Там другая жизнь шла, другие обычаи устанавливались, не провинциальные, да и не столичные.

От терроризма стройка эпохи не избавила. Негодники со взрывчаткой нет-нет да и просачивались за бетонные плиты и подрывали, что ни попадя. Устроили на въездах трехфазные редуты - из полиции, регулярных войск и спецподразделений. После сделали контрольные наблюдательные пункты. Не помогло. Прибавили к ним специалистов из контрразведки. В результате проезжающие подвергались досмотру бессчисленное количество раз, часами по кабинетам голяком бегали - проверящие норовили в каждую дырочку заглянуть и рентгеном внутренности обсветить, из-за чего и образовывались на въездах-выездах в Московию жуткие пробки-очереди.

Да только толку все одно мало. Лезут, лезут нехорошие люди как мыши, как крысы в зону обетованную, и нет от них спасения, нет средства, не вытравить их уже ничем.

Тогда в правительственных кругах вдовесок порешили считать анклав вокруг столицы объектом повышенного внимания, выпустили соответствующее постановление и распорядились, что леса и поля, рядом лежащие, являются отныне террозоной.

Как пошло решение в жизнь, так и посыпались тут же поезда с откосов, зазвенела взрывчатка по окрестным городам и весям, полетели в воздух супермаркеты и кинотеатры... Ну в общем, лучше б ничего не трогали, было бы как было.

А попасть теперь в столицу, хуже, чем за границу.

Кто посмелее, понаглей, так норовит первым проскочить, еще по солнцу рассветному, когда понты -полицейские на трассе - сонные еще и невнимательно к документам присматриваются. А то сунешь всем охранникам редутным по денежке небольшой, да и немаленькой, глядишь - уже и в стольном граде великом автотрассы бороздишь. Не нагло, конечно, не выпячивась, осторожненько правила соблюдая, да за другими машинками местными припрятываясь на всякий случай, - береженного оно и Господь бережет.

А еще лучше притулиться где-нибудь во дворике, да вздремнуть часик, а то и два, когда Московья транспортом утренним заполнится, а то ведь номерочки чуждые, каждый рядовой тормознуть захочет, бывает что и денежкой даже большущей не отделаешься, прицепится - и не за что поганый не отпустит, привяжется и то ему покажи, и здесь открой, пока все что есть не вытянет все мало!

Только дюже опасно ранним утром на большом тракте появляться, коль машинка не мощная, скорости не дает, запросто "подорожники" - бандиты, прижмут к обочине, а уж тогда лопочи чего - не лопочи, прихватят, - будь здоров! Этим и сам все выложишь и счастлив будешь, как кенар, что жить остался. Разбойнички, одно слово! Им человечку голову смахнуть, что курице, а то и того легче.

Венчик обладал и заветной визой, и московскими номерами - его, по всем законам, без досмотра должны пропускать по "чистой" полосе, где мчалась вся москва "свободная" - "биз-чин"-ная элита, то есть бизнесмены и чиновники.

Стрингер себе ксиву капитальную справил - сворочал ему документы по старой памяти знакомый полковник из ГУВД. Пол-ящичка коньячка под судачка жареного с лимончиком в парной и - дело в шляпе! Без бумажек с печатями Веня бы помер давно.

На любом посту, при любом досмотре, где бы ни был, - отобрали б все добро, да еще бы так отпиндячили, все пути - дороги б позабыл. А с ксивой красивой - человек! Не человек - человечище, матерый человечище!

Но на всякий крайний Венчик не спекулировал своими возможностями правила соблюдал безукоснительно, понтов внимательно выслушивал, не перебивал, не в жисть не перечил, иногда копеечку одну-другую предлагал, им ведь приятно, не каждый, документами предохранненый, купюрочкой возблагодарит. Свой брат москвич - и скуповат, и ушл не в меру - не разживёсся на нем особо.

И в этот раз не рисковал Венчик. Тихой сапой подкрался к Редуту, смотрите, мол, любезные, не нарываюсь я, на газ не жму ногой нетерпеливой, окщусь - пристально вглядываться в стекла не заставляю, весь как есть - чист перед законом и представителями его.

Не помогло.

Худой, как сорока, понт омерзительно лениво вскинул черный жезл, ввели такие, показал на "кичу" - отстойник, туда, мол, мой кореш, хороший вертай.

Венька не выругался, хоть забурлило зло, заиграло в фибрах души, аж до селезенки. Терпеть, приказал сам себе, нащупал только в кармашке банкноту, так - на случай всякий.

Понт скурпулезно пролистывал документы - визы, права, свидетельства досмотров, страховки, регистрации, потом молча и сдержано осмотрел агрегат пожилой, начала века "седан", ничего не вымолвил, только кивнул подбородком острым и синим, посиди, мол, здеся, перекури, товарищЪ. И ушел лениво со всем скарбом.

Оборот неважный, прямо сказать, паршивый просто оборот, на такое Веня не рассчитывал и не предполагал, конечно же, такого. До сих пор его если и тормозили, то отпускали быстро и с миром.

Что сейчас нарушил, где ошибся, в чем не прав? Венька пробежал по памяти - все ништяк, нигде не прокололся, не виновен, не виновен, не виновен!

Хотел так и заявить, остановить хотел дрянного служаку, может, купюрку засунуть в папочку его, но понт безмолвно удалялся и ни одним движеньем не дал понять, что может быть другой исход, кроме которого он избрал. Веня стих перед неизвестностью, даже сгорбился от ожидания будущего.

***

Пару часов назад он очнулся с разбитой головой, пунцовым, заплывшим кровью лицом в придорожной каше. Затылок ломило и корежило так, что даже думать было больно. Вспоминать - тем более. С трудом пришел в себя, осознал, что произошло.

Вокруг - словно дьявол танцевал - раздрай необыкновенный, дорогу завалило деревьями, асфальт вздыблен, осколки, части разбитой техники зрелище для высокобюджетного боевика. Понял сразу только одно - пора тикать, чем быстрее, тем лучше.

Повезло - "седан" оказался цел, так и стоял в дальних кустах, где стрингер его припарковал перед началом блистательной операции. Так и поехал - грязный, вонючий, залитый кровью; камеру, видимо, окончательно сдохшую, бросил на заднем сиденье.

Поначалу - оглядывался, волновался, почему сам не знал, но предчувствовал нехорошее, втапливал как мог, благо новенькое покрытие позволяло. Только в московской зоне, где усиленный контроль и видеослежение на дороге, позволил себе остановиться. Под колонкой на сельской окраине кое-как умылся, почистился, простирнул одежду как смог, долго принюхивался вроде попритих запашок нечистот, воды проточной набрал в канистру, спрятался в кустиках - окатился ледяной водой, даже посинел. Похвалил себя Венечка за предусмотрительность - достал из багажника старый спортивный костюмчик с парой белья, что возил на случай командировок и непредвиденных ситуаций, каких в жизни телевизионщика полным-полно.

Решил - главное до Останкино докорябать, содрать гонорар положенный, а там видно будет, с деньгами он сам себе император, спасется как-нибудь. Нюхом чуял, что не кончится историйка на этом, не завершится, будет еще трогательное продолжение, только не хотел, никак не хотел Венечка в таком спектакле дальше участвовать. Он сделал дело -прощайте, всем спасибо, ему пора жизнь новую начинать - толковую, веселую, броскую!

Но чуял стрингер не просто все, ого, как не просто. Интуиция не врала, шептала нехорошие словечки подсознание. Венька топил мысли треклятые, не хотел верить, нёсся в Московию, как в Эльдорадо, мчался за ускользающей своей Шамбалой, ах, надеялся, пронесет как-нибудь, авось, пронесет!

Может и зря надеялся, зря интуицию не слушал.

***

Недалеко от дороги на смотровой площадке стены появилась экскурсионная группа - вальяжные московские школьники вперемешку с любопытными иностранцами.

Мегастон отнимал у туристов ни один день. Здесь одновременно находилось несколько тысяч экскурсий. Любопытные путешественники ходили, ели, спали, ездили - все в бездонных, бесконечных коридорах, залах, помещениях Великого Кольца. Чем выше поднимались экскурсанты, тем более захватывало дух от могучего свершения разума, от близости звезд, неба. Луну поймать запросто можно - одной рукою. Вон она светит себе с краю, болтается, смеется.

Хотя - как кому.

Веня поднимался как-то раз - ничего особенного. Видно далеко, это правда, а желающие могут незадорого взять на время еще и телескоп, бинокль, или подзорную трубу. Но небо над страной обычно серое, низкие облака кругом, поэтому по большому счету, рассматривать нечего. Туман кругом, туман.

Над столицей хоть облачность разгоняют, суперкулеры - гигантские ветродувы - круглосуточно трудятся, солнце бьет - дай боже, все триста шестьдесят пять дней и летом, и зимой. А для детишек под новый год специально снег и лед в лабораториях выращивают, экологически чистые, а потом из них ледяные городки строят с горками и фигурками симпатичными.

Так что ничего хорошего Веня со стены не узрел, только поразило его с какой готовностью бросились нищие убогие пээровцы - приварилась же к речи абревиатурка, не сплюнуть уже - к подножию гигантской рукотворной скалы, протягивая руки, становясь на колени, то есть унижаясь до последнего, выпрашивая, выклянчивая кусок съестного.

Бросил он им тогда какой-то завалявшийся сухарь. А тот переломился в воздухе, пока летел, да и рассыпался от удара об землю окончательно. Нищие же - до чего смешные - передрались из-за крошек.

Потом Веня узнал, что пээровцы - спившиеся столичные актеры. Так они подрабатывают в экскурсионных фирмах. Платят им доллар в час. Зрелище незабываемое, честно сказать - ухохочешься. Правда, прибиваются к ним и натуралы - настоящие бедняки из глубинки. Но те лишены актерских дарований, поэтому только дело портят. Их гонят обычно прочь.

Вот и теперь, когда группа расположилась у самого края, гидесса оживленно жестикулировала руками, указывала то вдаль, то куда-то вниз, где под стеной собралась многочисленная толпа разновозрастных оборванцев - и детей, и взрослых, и стариков, все худые как свищи. Гоулохи, одним словом, вылитые. Они все глядели вверх, задрав головы, кто-то затягивал песни, кто-то танцевал под гармошку - старательно привлекая к себе внимание, желая заработать копеечку.

Школьников развеселило усердие провинциалов, они тыкали пальцами вниз, заливисто гоготали. После решили позабавиться - писали в презервативы и целились раздутыми колыхающимися гранатами в толпу.

Презервативы лопались в воздухе, обливая просящих ливнем из мочи.

Даже иностранцам пришлось по вкусу оригинальное и забавное зрелище, им объяснили, что таковы обычаи. Дикарские развлечения им ужасно понравились, они с непередаваемым восторгом снимали на камеры и фотографировали бессовестных аборигенов, прилюдно писающих в резиновые мешки.

Веня так же с неподдельным интересом следил за расстрелом засстенного населения, люди спасались от летящих в них вонючих снарядов, грозили вверх кулаками, что еще более забавляло экскурсантов, некоторые из них достали пистолеты, больно стреляющие резиновыми пулями с едкой краской. Попав на кожу краситель разъедает ее верхний слой и не отмывается несколько недель.

Использование такого оружия официально запрещено, оно для полицейских предназначено, метящих уходящую жертву, чтоб не отмылась. Очень гуманно вместо убийства, отметина. Предполагается, что сознательные граждане людей с метками должны приводить в комиссариаты.

Как только детишки открыли прицельную стрельбу, сразу несколько человек покрылись цветными пятнами, экскурсовод радостно подпрыгивала и взмахивала ручонками при каждом удачном попадании.

"Сама еще ребенок", - подумал Веня и тут же почувствовал, что в машине он не один.

Рядом с ним на переднем сиденье расположилась во всех отношениях приятная, и совсем незнакомая девушка. Ее молодость и всестороння приятность моментально выдавали род ее занятий, который она, впрочем, и не скрывала.

- Увлекает, не правда ли? - спросила она, кивая в сторону вконец распоясавшихся школьников.

Веня пожал плечами.

- Меня раз тоже так обгадили, - продолжала нисколько не смущаясь незваная гостья, - еще и пакет и с дерьмом бросили, и от краски полмесяца отмыться не могла. Ужас! На улицу не выйти... Чуть с голода не подохла.

Она старательно раскуривала дешевенькую сигаретку, та тлела, но не загоралась. Вдруг она повела носом, вдыхая запах.

- Фу-у, че эт у тебя, говно, что ли возишь?

- Угу, - промычал Веня.

Поддерживать разговор абсолютно не хотелось, да и смысла не имело. Не до проституток сейчас ему, позже - может быть, когда жесткая пачка крупных купюр будет чесать до осатанения ляжку, а теперь только одно - прорваться бы. Веня уже и фразу придумал, чтобы отшить наглую навязчивую девицу, но произнести не успел. Из КППДП /контрольно - пропускной пункт дорожной полиции/ вышел понт-сорока, а за ним дружно выбежала бойкая бригада зеленых "черепашек", на ходу перещелкивая затворами. Веня сразу понял - по его душу ребятки щелкают железом, по его душу заскрипели и затукали по крепкому асфальту черные ботинки.

И думать, и зевать некогда.

Только чувствам подчиняясь, вдарил Веня по педалям, крутнул ручку скоростей, аж спидометр хрустнул, рванул мигом с места - показал достоинства хоть старой, но верной зарубежной техники. Бойцы всего в шаге от него были, когда он развернулся в обратном направлении и, лихо маневрируя, понесся, будто заскользил по шоссе среди встречного, слава богу, очень медленно движущегося транспорта.

Ждал выстрелов, но не случилось. То ль пожалели, то ли побоялись попасть в кого. А "седан" уже успел выпрыгнуть на свою полосу.

-Хорошо, - шептал Веня, - хорошо...

- Чего хорошего! - вопила дорожная девка, - стой, выпусти меня, бешеный! У меня работа!

Веня не отвечал ей. Остановиться невозможно. Сзади он разглядел хвост патрульные машины с мигалками и сиренами преследовали его уже в метрах ста. Оставалось только набавлять газу, любое промедление - погоня тут как тут окажется!

Но опять беглецу повезло. Головная патрульная на повороте вдруг не удержалась, завертелась вокруг себя, а в нее ткнулась следущая, не сильно, но чувствительно. И другие затормозили. Пока выруливали, фигуры рисовали всевозможные, "седан" - "седанчик" - "седанушка" умчал, унес далеко-далече от преследователей невольного преступника со случайной спутницей, жрицей придорожного лайва.

- Вон там, - вдруг вскинула рукой девушка, - вон там за горочкой сворачивай влево. Притормози только немного - не впишешься.

Веня удивился, но послушался. Выбирать не приходилось, еще полтинник верст и нарисуется пост, верно предупрежденный. А как на том посту встретят было ясно.

- Куда же здесь? - удивился водитель. Он повернул, но впереди только елки, кусты, валежник.

- Давай, давай - подбодрила смелая краля, - вон туда меж елочек, по незаметной такой просеке.

Веня присмотрелся и обнаружил заросшую грунтовку. С трассы вовсе не разглядишь. Поднажал газок и глаза закрыв направил машину на тонкие молочные стволы молодых деревьев. Стукнуло пару раз и сильно, и значительно. "Наверняка, решил Веня передок ремонтировать придется, залатывать" Но вариантов нема больше - жми педаль, рулем рули, молись Всевышнему, чтоб беда миновала.

-Подожди, - сказала девчонка, - останови.

Остановил. Она выскочила, подняла не сломанные, а пригнутые стволы, свежие упругие еще, налитые густым соком, подкрепила их покореженными и поломанными. Ничего вроде вышло. Не присмотришься - как так и было.

- Куда ж теперь? - развел Веня руами.

- Туда же, - сказала спутница, улыбнулась, - домой меня свозишь. Отец у меня недалеко живет.

- За тем пригорком наш хуторочек. А когда-то давным - давно была большая деревня. Даже церковь была Успения Богородицы, каменная, теперь одни развалины... А деревня называлась Никола Царевна, странное название, не правда ли? А знаешь почему так? Говорят, что деревню основал сам святой Николай, бред наверное, а вон у того дуба, видишь, где дорога сворачивает, встречали из Питера какую-то фиву императорской фамилии. Некоторые из местных говорят, что вроде саму Екатерину Великую здесь встречали, врут похоже, но интересно, правда ? Так вот потому, вроде, и двойное название Никола Царевна! - оба слова, кстати, с большой буквы. А фиву три дня кормили, поили, холили, такие, вот, богатеи тут жили, не то, что сейчас. Тогда, вот значит, не в падлу было крутым из Питера по три дня здесь пьянствовать, прикинь!

Они еле ползли по проселку. Дорога сплошь состояла из ям, рытвин, колдобин, даже трактору, колесному конечно, пришлось бы туго. Повезло в том, что жирную глину с ночи подморозило, Веня умудрялся проскакивать особо опасные участки, не увязая. Но машина плевалась грязью во все стороны, стекла напрочь были уже залеплены черно-бурыми комками, пришлось останавливаться, поскольку лобовое стекло дворники не очищали, а только возили взад - вперед тяжелые комья.

Вдоль дороги по обеим сторонам живой изгородью густо встал тощими стволами живучий, не сдавшийся первым холодам, высокий борщевик. А за ним потянулись обширные просторы давно непаханых полей, поросших сорняками, бурьяном. Кое-где на бывших, теперь окончательно почивших пашнях скученно поднимались молодые березки - дикий лес вновь вступал в права над территориями когда-то лихо отвоеванных у него человеком.

Марина, неожиданно для Вени, по своему воспользовалась вынужденной остановкой. Она аккуратно, словно кошечка, стала умываться минеральной водой из небольшой бутыли, которая оказалась в ее сумочке. Девушка смыла краску с лица, вытерла с губ помаду, сбила ловкими движениями крикливую прическу и вышла из машины, ни дать, ни взять, - домашняя мамочкина дочка, что дальше порога носа не сунет.

- Отец у меня слепец, - обтирая розовые щечки салфетками, сказала спутница, - но любит дотрагиваться до моего лица руками, краситься запрещает, все у него какие-то старосветские принципы, держит меня за целомудренную, ну и пусть, я не спорю.

Она усмехнулась, пошло и грустно. А кривой унылый изгиб губ, как случайный, ненамеренный мазок неопытного художника, слился со скучным пейзажем и вышла, блин, трогательная картинка.

Веня заметил и хмыкнул саркастически. Разверзнутая хлябь, подернутая синей некрепкой наледью, черные леса с бледной изморозью на корявых ветках, храм разваленный и ограбленный, а посреди всего -столичная б...с витиеватой ухмылкой, - очень скабрезно.

Нравственный этюдик, нечего сказать, хоть на рынке такими торгуй самое то.

Отец Марины, высокий старик, жил один в огромном деревянном доме, который по-петушиному дерзко взлетел на самый гребень холма. К низу - по склонам тянулись черные огороды.

Гениаслав Поликарпыч нисколько не походил на обделенного жизнью инвалида. Он бодро и уверенно, заслышав шум двигателя, вышел навстречу гостям и совершенно точно подал Вене руку для рукопожатия.

Стрингер было засомневался в слепоте хозяина, ему подумалось, что девчонка чересчур сгустила краски, даже подозрения закрались в его беспокойную душу, зачем, мол, врала, но тут же Веня успокоился - Поликарпыч наигранно демонстрируя свои возможности попытался обнять дочку и промахнулся на добрых метра полтора, Марина бесшумно сдвинулась в сторону навстречу выбежавшему из-за дома огромному белому псу, а хозяин едва не упал, Веня удержал.

Однако, с домашней работой, со скарбом Поликарпыч справлялся просто отменно. Он быстро и точно колол дрова, геометрически правильно укладывал их под навес в поленницу, носил из колодца воду ни обо что не спотыкаясь, не задевая ведрами об углы и не расплескивая ни капли.

Веня закурил отсыревшую сигаретку, осмотрелся. За огородами, в низине шустро вертелась узенькая речушка, к ней стремилась вымощенная булыжником дорожка, рядом указатель, исполненный по всем стандартам - на белом поле в голубой окантовке черная трафаретная надпись "р.ЖИЗНЬ". Стрингер заулыбался.

- А чуть дальше, - Марина подошла, - там, - кивнула головой в сторону развесистого леса, - Смерть впадает в Жизнь, ну так, приток небольшой.

Старик оказался философом. В просторном саду и в междугрядиях тоже расположил указатели - аншлаги. "Переулок Истины", "Тротуар Закономерностей", "Проспект Права", а к бане протянулась "Улица Обновления".

- До всего руки не доходят, - жаловался чуть позже Гениаслав Поликарпыч, уверенно, устойчиво по-хозяйски, по-деревенски расположившись за накрытым столом. - Один хоть бы глаз живой, я б навел порядок, а так какой поршень?!

Они махнули по стаканчику холодной прозрачной самогоночки, настолько она была хороша и холодна, что не лилась, а струилась по краям посуды. Закусывали разносолами, копчеными карпами, наваристым, по-хохлятски на сале, борщом.

- Оказия какая у меня, рубишь, студиоз, - хозяин отчего-то решил, что гость его московский студент. Веня не стал объяснять, что и как на самом деле, да и что он мог объяснить? Признаться, что он нашкодивший беглый телеоператор? Что объявлен в федеральный розыск? А Маринка, видать, выручила - перемолвилась с батей, соврала чего-то, ей-то уж не привыкать с отцом объясняться, не первый год, верно, примерной овечкой прикидывается.

- Так оказия такая, - продолжал крепкий дедок, - как я зрение потерял, так забыл, ну начисто забыл, как сынуха с мамухой выглядят. Вот такой обморок со мной вышел, такой поршень приключился. Маринку тоже, бляха, плохо вспоминаю, но ейну мордашу руками нашарю, так вроде черты и восстанавливаются, а тех, где теперь взять, когда померли? От фотографий какой толк, глянец один под пальцами, ни шиша больше!

Хлопнули еще по стопочке. Веня слегка прихмелел, а старик - ничего, живой.

- Вместо лиц - блины белые, придут ко мне ночью, жалятся, что ж ты с нами так, батько, а я и сказать ниче не решуся, что сказать, когда ни глаз, ни лиц их не вижу, напланетяне и только... Вот такой поршень! Есть, может, лечение какое, чтоб память-то восстановить? Не слышал, студиоз?

Веня, уже пьяно, помотал головою, нет, не слышал. Забыл, черт, что старик слепой, забыл. Вслух произнес - "нет, не слышал, отец". Как-то вырвалось это - отец! Сам не ожидал, а Поликарпыч - ухо востро - сразу среагировал и похоже на ус намотал, что неспроста парниша на семейный язык сразу с кондачка, можно сказать, запросто переходит.

Гениаслав Поликарпыч характером и сноровкой пошел не в отца, нет, далеко не в отца. Тот хоть и фронтовик, и прополз, как говорится, пол-Европы, шитый - перешитый хирургами и ногу оставивший на Шпрее, в жизни так до конца не доразобрался. Как был так и остался романтиком, поэтом. Стихи каждый вечер садился писать при желтом тусклом свете керосинки, посылал их Ярославу Смелякову и на творческие конкурсы в литературный институт имени Максима Горького.

Смеляков стихи хвалил в первых строчках ответных писем, а их было три, а потом нещадно ругал, называл поденщиной, ретроградством и даже раз обвинил творца в графоманстве. И на институтских конкурсах их больно не жаловали, и Поликарп, однажды будучи в Москве, в отчаянии показал свои вирши только что вставшему на ноги Булату Окуджаве.

Дело было в Политехническом, Окуджава долго читал, курил, пил с друзьями холодное вино, молодые гении собрались в узенькой комнатке и не обращали внимания на юное дарование, прижухшее в углу.

А Поликарп сразу влюбился в Беллу Ахмадуллину, которая раскраснелась от спиртного и открыто целовала Евгения Евтушенко. Ох, как хотелось бывшему лейтенанту гулять в такой компании! Он аж глаза зажмуривал от несбыточного желания. Молодость, творчество, Москва! Москва!

В конце концов Булат Шалвович вернул рукопись со словами -"есть, есть зерно... зерно есть... а изюминки нет."

- И потом, извините, что это за имя для поэта - Поликарп Карячкин! Не для русского поэта такое имя, - продолжил Булат Шалвович, - С именем надо что-то решать, голубчик. Вот берите пример - Роберт Рождественский, музыка, не имя, Винокуров Женя - тоже неплохо, Андрей Вознесенский - просто гениально!

- Е - евтушенко - прибавил Поликарп, несколько стесняясь.

- Ну, это вариант, но не совсем, я бы сказал то, но... живет как-то он и этим именем, даже вон бабы любят. А вы меняйте, меняйте...

Советом Поликарп не воспользовался, может оттого, что стихи его дальше многотиражек так и не продвинулись, а для них и такое имя сгодилось, а сына назвал как можно красивее - Гениаслав, и гений, и слава - в одном лице.

А потомок, может быть, из-за безуспешных потугов отца, литературу презирал с детства. Предпочитал конкретный труд - где прибить чего, где чего отремонтировать, хозяйско-прикладная жилка, одним словом, забилась в нем с младых ногтей. И еще любил распоряжения отдавать.

Уже подростком семьей командовал на раз-два, каждый в доме получал задание с самого утра, а Генаська, четырнадцатилетний, вопил с порога "вернусь с уроков, проверю!"

Срочную служил Гениаслав Карячкин, как мед ел. В учебке сразу ефрейтором стал, а потом каждые полгода звание отхватывал. Подумывал в войсках остаться, но после перерешал - соскучился служить, каждый день божий одно и то ж, дембельнулся, стал карьеру на гражданке развивать.

Эра второго русского капитализма застала Поликарпыча начальником пистонного цеха, уже на ладан дышавшего. А как вовсе заводик встал, хозяйский запал мужичка реализовался в полной мере.

Широкой походкой вошел Поликарпыч в бизнес. Начал со стереотипной для провинции лесопильни, после отработал на продуктах питания, завел отношения со швейцарцами, голландцами и полинезийцами. Но остановился в итоге на свиноферме, как раз одна подвернулась по случаю. Хрюшек продавал на восток и на запад, сплавлял их в Московию и на Урал, сам ездил на "Паджере", а дом стоял кирпичный в три этажа. Стоял.

А Маринка только через неделю узнала, что мамки и младшего братка Гераськи больше нет.

Дом взорвали.

Отец выжил, но зрение отключилось, а те - нет, сразу убило.

Марина из Москвы примчалась, где училась первый год, - отец в больнице без сознания, родных похоронили, а ферма в чужих руках.

Пока Поликарпыч не в себе был добрые люди нашлись через подставных адвокатов все имущество переписали. Пробовала она потом через суд, законным образом, вернуть состояние, не вернула.

- Три дня, - усмехаясь по-московски уголком рта, рассказывала она Вене, - в ментовской общаге, рядом - ФСБ, через дорогу - администрация, центр города, короче, три дня меня, козу, драл патрульный батальон в полном составе. Они только смену в Грозном сдали, вернулись голодные, представляешь!? Прикидываешь, как это было?! Один пожалел, выпустил утром, так дружки его, сослуживцы, по первое января отпидарасили, полгода он в больнице провалялся, потом комиссовали.

Говорила совсем тихо, хотя отец и не мог слышать - вышел старичок , видать, до ветру. Ласково поглаживала красавца Барса - белого кавказца, не по-собачьи пушистого. А глаза без слез, сухие, злые. Колкие.

- Дом свой! Деревня своя! Церковь есть! Вот чего главное, вот где поршень! - Поликарпыч заявился пьяненький, повеселевший. - Я че, студиоз, скажу тебе теперь. Скажу, что знаю, ешкин поршень, как жить! Ты и не догадаешься ни за что, почему? Потому что - студиус! А я говорю - здеся цитрусовые надо сажать! Че руками дергаешь, не дергай, не дергай, я-то знаю, я-то дело говорю...

Веня в самом деле развел от непонимания и бешенного напора руками, но как Поликарпыч слепой догадался - вопрос.

- Размахался, аж ветром меня сдувает, - прояснил свою особую чувствительность старик. - Та вот, не ерепенься. Внимай. Тутачки неподалеку озерцо мелкое имеется, в нем хоть жопой ешь сапропеля, удобрение такое, слышал верно? Раз слышал, объяснять не треба. Надо что - нарубить елок, бесплатно, значит, материал для тепличек будет. А теплички мы хитро устроим. Гряды подвесим на металлических листах. Здесь потратиться придется, хоть я знаю, где и так за бутылку взять можно, но это ладно, подвесим мы их, как висячие сады Семирамиды, тож, наверняка слыхал, вот. А для чего? А чтобы снизу, пока електричества нема у меня, кострами подогревать. И вентиляцию, соответственно продумаем. У нас морозец весной, и осенью прежде всего по почве стелится, оттого все экзотическое цитрусовое гибнет, а коль мы заморозочки исключим, так урожай будет, урожай будет - деньги будут. Деньги будут - на ноги встанем, на ноги встанем, жить начнем...

Хозяин увлекся, увлекшись позабыл, где Веня, - потерял несколько ориентир, отвернулся чуток в сторону и теперь разговаривал с иконой, списком Толгской Божьей Матери, что висела в уголку. Ей он страстно и мечтательно доказывал свою правоту, тряс руками и говорил о больших заработках.

Стрингер кашлянул осторожно, чтоб сориентировать визави.

- Не сомневайся, Венька, не кашляй двусмысленно, - не оценил поступка Поликарпыч, - Я ведь мужик кряжистый, здешенский, во мне жил - тысяча, я коль начну - не брошу, хоть убейся. Мне б толечки подмогнуть токо, слегка, остальное ж я сам вытяну...

Он замолчал вдруг, замер, поразмыслил, потом тряхнул уже мало послушной головой, как бы отгоняя враждебные мысли.

- Вытяну, - утвердился в собственном мнении, - как есть - вытяну! Вот такой, значит поршень!

ФАЙЛ ЧЕТВЕРТЫЙ.

Смоковницына в узком коридоре едва не сбил с ног вечно куда-то деловито мчащийся младший лейтенант Петруня по имени Вагиз. Низенький, худосочный, а от того, видимо, необычайно пронырливый, шустрый и поразительно смекалистый. Он слыл одним из лучших в городе программистом, электроника для него как гумус для червя. И армяно-белорусское происхождение не мешало ему общаться на русском виртуальном с европейской примесью.

- Юзишь, Петя, пахана переконектило, сбило макрос в подключке, драйванулся из чата, старик. - застрекотал Вагиз, - мессанули - бэк в пул не скоро, операционка загасла. Перезагруз нужен полный, а он - без кэша, без оперативки, как ни кликай - никакого интерфейса - сетевая плата нихферштейн.

- Он в больнице?

- Отправили в атачменте, я ж эсэмэсю - стабулировал без шины данных.

Привыкший к изощренному, насыщенному техносленгом языку Петруни Петр уяснил, что генерал Голованный находится в отвратительном состоянии, в безпамятстве, увезли его на "скорой" и быстрого выздоровления ожидать не приходиться. Вагиз полетел дальше, не ходу, уже не поворачиваясь бросил:

- К нам логинят спама из Кировского... - и исчез.

Про спама из Кировского Смоковницын уже не разобрал, да и не придал тому особого значения. Голова от другого горела и сохла.

Крохобора задушили, а после бросили в речку, в этом медэксперты уже не сомневались. На шее обнаружили следы от удавки. Работал профессионал - все сделано было быстро, умело, и даже красиво, так сказал специалист. Тонкая полоска на коже едва заметна, то есть шнур - орудие убийства был подобран идеально, тот, кто совершил нападение, знал до тонкостей свое дело.

В машине Полтинного сработал таймер, время то же было выбрано верно. Если бы не второй труп, глухонемого бомжа, вся оперативная бригада находилась бы в непосредственной близости от автомобиля. Значит убийца, запрограммировавший устройство, очень хорошо представлял себе, когда прибудет группа, сколько времени потребуется милиционерам на осмотр территории, когда начнут изучать "Джип - чероки", когда будут "кантовать" его в "управу".

У капитана от паха до мозжечка внутренности противно вибрировали, когда он вспоминал, что коль не несчастный инвалид Савелий, он бы точно, ну сто пудов точности, оказался бы рядом с Татьяной.

Преступник разом лишил следствие массы данных. Сколько зацепок, сколько информации выжал бы Смоковницын из авто!

А теперь аж руки опускаются.

Хотя бомж Савелий, царство ему небесное, не только спас с десяток жизней, но дал своей смертью другую пищу для размышлений. То, что и он погиб не случайно, скорее всего в одно время с Полтинным, плюс - минус полчаса так же сомневаться не приходилось. Его только ухайдокали иначе - проще гораздо. Сначала избили до полусмерти, а потом тюкнули голышом по темечку. Камень кровавый днем обнаружили.

Нашли и еще кое-что. То, что больше всего смутило и озадачило капитана - початую бутылку коньяка. Необычную бутылку коньяка. Она сошла с заводского конвейера, как гласила надпись, еще в 1985-ом году. Выходит, что ровесница михаилосергеевичьей перестройки.

Но главное - коньяк был выпущен Грозненским коньячным заводом и носил гордое наименование "Вайнах". Такого с первой чеченской не выпускали.

И что самое поразительное - коньяк был настоящий! Химикам пришлось изрядно попотеть, в поисках составных ингредиентов известного в прошлом чеченского напитка.

Куда только не обращались - все бесполезно. Наконец, через паронет вышли на архивы Красноярского областного суда, который еще в 1979-ом году рассматривал дело о подпольном производстве дорогих коньяков, к бумагам следствия были подшиты анализы рецептур настоящего "Вайнаха" и поддельного.

"Вайнах" с набережной Соросли был не паленый, а самый, что ни на есть верный кавказский напиток .

Кто же ночью на набережной Соросли мог пить коньяк такой выдержки, давно ставший раритетным?

А бутылку нашли в логове бомжа Савелия. Как раз в тех кустиках, куда указывал обиженный Петром безымянный майор.

Причислять бродягу к коллекционерам редких спиртных напитков не приходилось. Бутылка явно попала к нему случайно, но откуда?

Смоковницын не терялся в догадках, он всеми чувственными органами чуял, что и тело несчастного Савелия, и коньяк - не просто зацепки или улики, а ключи к делу, если разгадать верно шараду замка, то с их помощью можно выстроить всю цепочку событий.

Прежде всего, предстояло выяснить, кто появился на набережной с коньяком из прошлого века. Бомж, конечно, мог ее стащить и где-нибудь в другом месте.

Но много ли в Янске мест, где торгуют подобным товаром? Капитан УБОПа не знал ни одного.

Один из уважаемых в городе сомелье, загородный дом которого сплошь уставлен антикварной посудой с крепкими спиртовыми наполнителями, только усмехнулся в телефонную трубку.

- Тридцать лет собираю спиртное, - сказал он, - и уверен, что "Вайнах" можно пить или с тоски или со страшного бодуна. Сейчас его давно нигде нет. А последнюю бутылку из коллекции своей я еще лет пять назад отдал похмельному соседу. Еще они там делали у себя нечто похожее на коньяк, и называли бурду "Илли", мне привозили как-то давненько, но я не стал оскорблять коллекцию и этим недостойным экспонатом. Впрочем, я не специалист в этом направлении, вы б меня про вина чего спросили...

Из архива удалось добыть справку, по которой выходило, что последняя партия коньяка "Вайнах" была завезена в Янск осенью 88-го года в количестве полутора тысяч бутылок. Предыдущие поставки так же были немногочисленны и весьма редки. Выходило, что за десятилетие с 80-го по 90-й год "Вайнах" в розничной сети появлялся всего несколько раз и общее число ненамного превысило пять тысяч экземпляров.

Доверять советским еще накладным себя, естественно, обманывать; конечно же, существовали подпольные нелегальные каналы поставок из тогдашней Чечено-Ингушской автономной республики в северные области и они-то, наверняка, во много раз превосходили официальные цифры.

- Не то, не то, - долбил себя мысленно Смоковницын, - у бутылочки со Соросляной набережной свой особый оригинально-индивидуальный путь. Прибыть в Янск она могла откуда угодно, вовсе и не обязательно она должна была выставляться на местных прилавках. В конечном счете, ее могли привезти частным образом, мало ли чеченцев здесь перебывало, мало ли нефтяники ездили на Северный Кавказ?! Даже их первый секретарь, как его, вроде Завгаев, да-да-да, Доку Завгаев как-то заезжал в конце восьмидесятых, не с пустыми же руками!..

Петр вошел к дактилоскопистам и одеревенел.

Эксперты в два горла уничтожали вещественные доказательства. Оперативник от гнева поперхнулся. В зобу заметался огромный огненный шар, размерами со звезду Бетельгейзе, огромную, как запомнил еще со школьной скамьи Смоковницын, больше солнечной системы даже.

Шар был готов вырваться наружу, обдать тоннами пылающего мата нерадивых сотрудников. Те прижухли, но моментально сориентировались.

- Иваныч! Н-ничего не случилось... Мы д-для проверки и, т-так сказать, в-в-в ф-форме д-дегустации, т-то есть, в-в к-качестве д-дегустации, семь к-капель упот... упот-т-т-р-р... упот-тт... р-реб...- выговорить последнее уже прилично поддатому эксперту Коле не представлялось возможным, он плюнул и сказал проще - Мы и т-тебе п-припасли, глянь!

На дне темной бутылки плескались жалкие жидкие остатки.

- Т-тут как раз... - утверждал Коля. Приятель его, химик из соседней лаборатории, стыдливо молчал, вероятней, был потрезвее. - Н-неудобно, работать с п-полной п-посудой, Иваныч, т-ты пойми!..Н-неудобно... Вот м-м-мамой клянусь! Ну все в-время выпить хочется, к-когда она з-зараза полная...

- А сейчас не хочется?! - угрожающе надвинулся на Николая Смоковницын, - Сейчас, говорю, не хочется? А?

- П-петя, ну, П-петя, п-перестань, - замахал на него руками эксперт, -мы н-немножко... Ну...

- Хоть множко, хоть немножко, ты мне дело губишь! Выдули поллитру, как совести хватило!

- Ну, не... не полулитру, - вдруг подал очень уверенный голос тихий химик Боря, - не надо преувеличивать! Я не люблю неточностей. Выпито че-тырес-та-а два-адцать а-адин милилитров...

Он утверждающе поднял указательный палец вверх, не допуская возражения. Коля слил остатки в мензурку, принесенную как пить, Борисом. Тому по долгу службы постоянно приходилось проводить экспертизы спиртных напитков, продающихся без лицензии, предпочитал это делать на язык, отчего-то не доверяя в полной мере химическим формулам, а потому мензурочки у него всегда были наготове.

Посуду с последними каплями раритета сунули Смоковницыну, а у того аж уши пылали от негодования. От все еще переполняющего душу возмущения вымолвить ничего не мог, да и что, собственно ругаться теперь, когда предмет уже исчез. Почти.

- Пей, Петя, рекомендую, - продолжил Боря без тени издевки, - оченно приятственная вещъч!.. Редкостная. Выдержка замечательная. Без претензий. Хранилась с умом при ровной теме-пературе.

- Ты как определил, - ухватился за фразу Смоковницын, - или шутишь, издеваешься?

- Ни в коей мере, - замотал головой эксперт, - я их пойло знаю, они, грозненцы в смысле, никогда положенного срока не выдерживали... В магазин сдавали полудерьмо, а этот отстоялся... Не в бочке понятно, но и в стекле дозрел малехо... В девяностых, видать, они полную халяву гнали.

- На этикетке - 85-й год.

- То, что накалякано на этикетке, подтверждает лишь то, что этикетка выпущена в 85-ом году, и больше ничего не подтверждает... А я говорю, что коньяк простоял в закрытом сосуде не менее 10 лет и не более 15-ти. А хранился с умом, без теме-пературных перепадов...

- Ты чего, ты это чего... Серьезно?.. - Петр насторожился.

- А он, б-батенька, не шутит, по причине н-невозможности шутить, чу-чу-чувства юмора лишен н-напрочь, - влез со справкой Коля.

- Уймись, - осадил Борис, - Я, Петр Иваныч, всяку смесь гремучую чую на языке, там сучествуют, таки знаете можа, рецепторы, так мои рецепторы уж двадцать лет надрочены на всю гадость, какая в мире есть. И вот эти рецепторы, а иже с ними печеночка моя чуткая, говорят, что розлив произошел самое большее - пятнадцать лет назад, а с тех пор бутылочка хранилась при ровной темепературе никак не ниже нуля. Коньяк за все это время не подвергался взбалтыванию, откупориванию, охлаждению, нагреву, его могли хранить в подполье, в квартире, офисе, избе, не у печки разумеется. Бутылку долго не брали в руки, вообще не касались, тронули незадолго до вчерашнего дня, и хранилась она в вертикальном состоянии.

- Боря ты уверен?

- Петя, еще раз - пузырь находился при более - менее постоянной темепературе, в статистическом состоянии...

- В статичном - поправил Петр

- О, да, в стати-тичном, да, - принял поправку Боря.

- А про то, что в руки не брали, эт как?..

Борис улыбнулся.

- Вы же оперативник, господин капитан, со стажем. А такие простые вещи не замечаете. Ах, ах!... Мухами стекло бутылочное засрано!.. Его и протереть не удосужились, когда из загашника доставали...

- Ты это, Боря, не торопись, - засуетился Петр, - не торопись, подумай, точно ли так все, что ты сказал, может где-то ошибочка какая... Не?..

- Капитан! Я дам Вам справку с печатью, что мухи срали на коньяк давно, долго и в большом количестве. Есть микроследы элеме-ментов экстреме-ментов конца 20-го века... Нужна такая бумажка?

- Нет, - заметался Смоковницын, - бумажка не нужна, не нужна... Это значит, что коньяк могли где-то забыть, оставить, потерять в конце концов, он провалялся, а потом его обнаружили... Так?

Борис пожал плечами.

- Дальше, гражданин начальничек, ваша сфера, ваша власть, ваши выводы, я умываю руки.

- Черт, черт, черт! - расплевался Смоковницын - Полтинный ни при чем. Бутылка просто где-то завалялась, ее нашел Савелий, притащил к себе, но подвернулся как-то киллерам, те его заодно хлопнули, коньяк так и остался валяться...Савелий, видать, только и успел что отхлебнуть малость, да в руках подержать.

Петр с досады опрокинул в себя мензурочку, внутри приятно разошлось легкое тепло. В самом деле коньяк был очень хороший.

- И не только Савелий, - просипел Коля, - не т-только он успел подержать...

Петр глядел испытывающе.

- Б-бутылочку п-подержал г-губернатор. В-вот они-с - п-пальчики!..

ФАЙЛ ЧЕТВЕРТЫЙ.

Раиса выглядела печально и озабоченно, однако, женских чар не растеряла - сразу впилась в Петра цепким хватким взглядом, губки сложила бантиком. Вместе с тем и поза, и выражение красивого лица выдавали неестественную напряженность секретарши, а скорее всего, нехарактерную для нее растерянность. Оттого завлекательные глазки не завлекали, а упорно, вопреки женской воли, тревожно сигнализировали, посылая всяк входящим непрерывный "SOS".

Быстро расшифровав ее состояние, Петр понял - без разговора, хотя бы короткого, не обойтись. Так и вышло. Раиса перехватила инициативу, будто боясь, что капитан, как обычно молча, отделавшись дежурным кивком, растворится за начальственной дверью.

- Я ему говорила, говорила, - бешено быстро зашептала она, как только Смоковницын оказался в радиусе доступности ее активного шепота, - рабочий день закончился, капитана, то есть вас, нет, скорее всего, на месте, а он - -немедленно, на все - про все полчаса, хоть из дома, хоть от бабы, срочно! И мне сразу начал угрожать, тыкать стал... Представляете, даже Михаил Никитич не позволял мне говорить - ты, /она заиграла бровями/, да, вот, представьте только - не позволял!.. А этот, ой, господи, урод комиссариатский! - сразу начал тыкать. Я его поправила, говорю, детей с Вами, так подчеркнуто, знаете же, Петя, как я подчеркиваю, так вот, подчеркнуто и говорю: "детей с вами не крестила, на брудершафт, извините, не выпивала, в одной постели не лежала", ой, уж вы извините, но я ведь прямая, что думаю, то и...

Загремела внутренняя связь. Властный грубый голос из аппарата почти прокричал: "Где Смоковницын? Где? Доложить! Немедленно доложить!".

Раиса заметалась, спутала кнопки, какие следовало нажимать при ответе, в аппарате что-то захрипело, засвистело, заурчало и он замолк.

- Ой, ой, я кажется отключилась, он теперь убьет, убьет, ведь он зверь, зверь...

- Да я же здесь, не волнуйтесь, Рая, я объясню, ничего страшного, улыбнулся заговорщицки Смоковицын. В другой ситуации его короткая реплика и особенно хитрая улыбка могли бы сойти за дешевый намек к легкому флирту, но теперь - нет, капитан попал в десятку, Раиса благодарно, даже преданно заглянула в его глаза, без малейшей тени кокетства.

"Зверь" в понимании секретарши Раисы был тот самый "спам", о котором на бегу обмолвился еще днем вездесущий Вагиз.

Как-то так случилось, что вместо надолго выбывшего из строя Голованного временно исполняющим обязанности начальника губернского управления стал никому неизвестный офицер из районного комиссариата. Ни на фамилию, ни на имя нового начальника Смоковницын несколько часов назад и внимания не обратил, не задумался даже, хотя где-то в темной подсознательной глубине заскреблись смутные воспоминания.

Он собирался посетить его сразу после назначения, которое свершилось, так же по каким-то непонятным правилам, уже через пару часов, как несчастный неожиданно свихнувшийся генерал был отправлен в местную психотерапевтическую клинику. Но Петра удержали дела.

Ему пришлось снова выехать на место убийства Крохобора и бомжа Савелия, он еще раз при дневном свете осмотрел территорию, потом вернулся в управление и долго вызванивал госпожу Полтинную - благоверную супругу Ивана Исаевича, но так и не вызвонил. Несколько мобильных телефонов ее, которыми с ним поделились в офисе Крохобора, упрямо молчали, а по месту работы Агригады Павловны - в одном из комитетов федерального правительства - разговаривать с ним не захотели.

Он перезванивал несколько раз, говорил, что срочно, что беспокоят из Янска, но в ответ несдержанно ржали, отнекивались, в конце концов выдали, что хватит, мол, дергать нас хоть из Янсков, хоть из Хамсков, здесь работают, а не фигли-мигли крутят и бросили окончательно трубку.

Под вечер Петр отправился в морг, к судмедэкспертам. Печальное заведение находилось недалеко от дома, где Смоковницын проживал, поэтому посещение начальства он решил отложить до следующего утра. Но не срослось.

Звонок Раисы его настиг, когда он, уже предвкушая плотный ужин и крепкий здоровый умеренно продолжительный сон, подходил к своему подъезду. Пришлось возвращаться в "управу".

- Ну да ладно, - успокаивал себя оперативник, - завтра зато не придется время терять, сразу с утра делами займусь.

Он намеревался доложить начальству все, что ему известно по делу, понимая, что вовлечение губернатора в подследственные будет равносильно взорвавшейся бомбе.

Смоковницын закрыл за собою тяжелую дубовую дверь и онемел - в кресле Голованного закинув короткие толстые ноги с длинными черными туфлями на генеральский стол, еще заваленный документами, оставшимися от прежнего хозяина, удобно расположился, поигрывая в пухлой ручке телепультом, оскорбленный утром Петром безвестный майор из Кировского комиссариата. Петр решил пока промолчать о губернаторе.

- А-а, господин капита-ан, добро, добро пожаловать! - с нескрываемой ленцой в голосе, и не делая ровным счетом никаких движений для приветствия, через губу буквально выдавил из себя новый начальник.

Смоковницын с удивлением обнаружил что тот выпивший. На тумбочке, рядом с письменным столом, открыто, вызывающе нахально, вытянулась узкая бутылка молдавского коньяка. Но не это поразило вошедшего, поразило до колик в груди новое звание утреннего знакомца. На погонах толстяка лихо горели свежим золотом полковничьи звезды.

Смоковницын решил, что, как и Голованный, теряет рассудок.

- Ты чего замер, садися, садися, меня не стесняйся, - кивал совершенно по-хозяйски на стулья у окон разухарившийся наглец, - пить будешь - наливай, я чего-то подустал сегодня, столько дел, столько дел...Так что давай-ка сам, давай за мое назначение и вот, - он стряхнул с левого погона невидимую пыль, - вот за эти знаки достоинства, давай-давай!..

Но Смоковницын решительно отказался.

- Не уважаешь, - спокойно заключил полковник, - ай, плохо, Смоковницын, плохо, надо начальство уважать, ублажать, понимать, тогда жизнь станет хорошей. У тебя вот почему жизнь не ладится, потому что законы жизни не соблюдаешь, а ты соблюдай - все будет, все-все!

"Точно - спам, решил Петр, надо же назначили на мою голову, порядочная, видно, сволочь". Вслух спросил, не уходя от сатисфакции взглядов:

- Вы мне скажите, как за один день через звание перелетают честные милиционеры?

- А-а, ну Смоковицын не туда тебя повело, - он неприятно улыбался широкими губами, разевая рот, словно хотел съесть большой кусок рассыпчатого торта, - если любопытно, то знай - приказ обо мне давно готовился, а то, что сегодня случилось - простое совпаденьице. Удовлетворен?

- Нет, - честно признался Петр - как через звание переходят все-таки?

- А так и переходят, - сладчайше позевывая рассуждал полковник, - не хамят начальству, во-первых, слушаются его, во-вторых, а в-третьих, когда начальство предлагает, то не отказываются! Удовлетворен? А, Смоковницын?..

- Нет, - уже обостряя разговор, ответил Петр. - Вы, извините, персона временная, а позволяете себе лишку - с задранными ногами сидеть некультурно.

Собеседник и бровью не повел. Выдержал длинную, нарочито длинную театральную паузу, потом немножко привстал в кресле, ожесточил взгляд.

- Нет ничего более постоянного, чем временное, так кажется? - очень медленно, так делают внушения психически больным, проговорил он, - Так! Сколько бы я здесь ни находился, Петр Иванович, подчиняться вы будете мне беспрекословно! Беспрекословно, я повторяю! Не задавая лишних вопросов. А если позволите себе некорректность, то буду расценивать не как личное, а как служебное оскорбление и принимать соответствующие меры. Это понятно?! Понятно, я спрашиваю?

Смоковницыну пришлось покорно кивнуть.

- Вот и хорошо. Можешь, Петя, называть меня по-свойски - Маргел Юросович, без всяких званий, я не настаиваю... Мы же в конце концов с тобою приятели, неплохо посидели в прошлый раз, я помню, всех помню, кто тогда не посчитал за западло простого литеху поздравить. А что я тогда был - да ничто! Одной помойкой, как говорится, командовал.

Смоковницына передернула от прямого нескрываемого хамства. Но он вспомнил в подробностях тот вечер, когда случай занес его на обмывание погон едва оперившегося сотрудника комиссариата внутренних дел. Отчетливо вспомнил и фамилию его - Арутюнов. А днем, когда ее называли, даже ухом не повел, не мог себе такой комбинации представить. Никак не мог.

Всплыли в памяти развязные уговоры лейтенанта "дать по бабам", в смысле ехать к проституткам; вроде, зазывал в гостиницу "Юма". Смоковницын стеснительно и пьяненько отнекивался, говорил, что денег на дорогие развлечения у него нет, Арутюнов смеялся открыто, от души, бил Петра в грудь и доказывал, что он - глупец, зачем ментам деньги, коль они при исполнении.

Смоковницын все равно не поддавался, а Маргел все одно кричал, что у него все шалавы с мамками толстыми и сутенерами вшивыми в кулаке, пусть только пикнут, что он будет год всех их иметь, пусть только скурвятся живьем в Коровниках сгноит, в СИЗО значит.

Но Петр не поддался, притворился мертвецки пьяным и уехал на первом попавшемся такси. Не потому что был высоко морален, а как-то неприятно ему стало сразу с момента знакомства общение со старшим лейтенантом.

- А ко мне, товарищ полковник, я требую обращаться в соответствии с уставом внутренней службы строго по званию, - Смоковницын уничтожил все пути для налаживания мирных отношений. Еще миг назад, прояви лояльность к зарвавшемуся хаму, судьба могла бы повести капитана милиции по иному пути, теперь он был обречен.

Арутюнов опять долго театрально молчал. Извлек откуда-то бурую толстую гавайскую сигару, не торопясь подкуривал.

- Разрешите идти, товарищ полковник? - подчеркнуто вежливо поинтересовался Смоковницын.

- Нет, - ответил Арутюнов, - стой пока или садись, как хочешь...

Наконец сигара раздымилась паровозными выхлопами. "Пока Голованный вернется, кабинет порядком закоптиться, решил Смоковницын". Он не предал словам нового начальника о постоянном и временном должного значения, посчитал, что это блеф, и надеялся на торжество справедливости - возвращения генерала Голованного по излечении.

- Значит так, капитан, - выдыхая густой белый дым говорил Арутюнов, завтра займешься похоронами мальчишек.

До сих пор в речи Маргела Юросовича ни тенью звука не проявлялось южное происхождение, только теперь вдруг на последних словах почти незаметно проскочил отголосок легкого акцента.

"А кто он, задумался Петр, армянин, азербайджанец, кабардинец, кто он, в самом деле?" Не нашел ответа, хотя кавказцев знал не понаслышке, порядочное время проболтался в Чечне, успел выучить, кто есть кто.

- Я оперативник, товарищ полковник, - ответил Смоковницын, - для организации мероприятий есть у нас другие люди, специально предназначенные.

- Я попрошу, Смоковницын, капитан - товарищ, не перечить старшему по званию. Я сказал, что будешь подготовкой заниматься ты, значит, будешь - ты! Твой отдел погиб, твои люди там были, почему, кстати, тебя там не было? А?.. Проводишь, как полагается, в последний путь и свободен. Должен отдать им свой долг? Должен? А?

- Слушаюсь, - сказал Смоковницын, тушуясь, даже наглое "ты" пропустил мимо ушей, - а не был, оттого, что ....

- Не оправдывайся, кэп, не оправдывайся, все равно теперь, так ведь? Чем им поможешь? Ничем. Не оправдывайся. Проведи похороны и бери отпуск, забудь про все, отдохни, как человек, я тебя деньгами не обижу - получи отпускные и дуй хоть в Турцию, хоть в Египет. Подлечишься на морях. У вас здесь холод какой, а там солнце, вода, девушки - прелесть, прелесть...

Сначала Смоковницын решил, что ослышался про отпуск и особенно это - "у вас здесь..." - совсем чудовищно прозвучало, капитан даже не понял почему так чудовищно резануло слух, просто сразу дернуло как током - "у вас...".

А у вас что же?

- Я не могу в отпуск, у меня - Крохобор...

- Крохобор - мухобор, - оборвал Маргел, - другие люди разберутся без тебя. Выполняй приказ. На отдыхе, я знаю, несколько лет не был, а так нельзя, загубишь себя, товарищ капитан.

- Какие люди? Какие другие? Что это за самоуправство? Мне Голованный поручил, вы не имеете права отменять приказ старшего...

- Смоковницын, ты мне надоел, - Арутюнов повысил голос, но сказал фразу все-таки не грубо, не властно, а довольно миролюбиво, без зла, - ты заработался, не следишь за событиями, это плохо. Сойдешь с ума, как многоуважаемый Михаил Никитич. Вот, вот - смотри, может сам поймешь что.

Без году полковник включил звук работающего до сих пор безмолвно телевизора. На государственном канале шли вечерние новости.

"А ведь уже поздно, транспорт не ходит уже, опять домой пешком добираться, фу, елки-моталки," - думал про себя огорошенный милиционер.

Показывали выступление президента. Петр сразу и не уловил о чем речь, а когда понял, то в очередной раз за день, уж сбился со счета в который, испытал шок.

- Мы не можем далее мириться с положением дел, сложившимся в ряде регионов Провинциальной России. Местные власти оказываются беспомощными в борьбе с коррупцией, бандитизмом, откровенными проявлениями фашизма и экстремизма, - говорил президент, буравя острыми мышиными глазами телезрителей, - мирные жители все чаще остаются беззащитными перед силами зла. Попустительство отдельных элементов в правоохранительных органах дошло до открытого укрывательства преступных элементов. Я вынужден констатировать, что болезнь все больше поражает структуры, те структуры, которые призваны служить народу и государству, вместо этого в Провинциальной России наметился и явно обозначился обратный процесс. Промедление со стороны федеральных органов власти может дорого стоить всем без исключения жителям страны. События сегодняшнего дня заставили нас перейти к решительным мерам. Я подписал указ о введении чрезвычайного положения и прямого президентского правления в ряде регионов страны. Для воинских частей, дислоцированных на территориях данных субъектов, объявлена боевая готовность. В течение 24-х часов в отдельные регионы будут введены дополнительные войска. Службы безопасности и правоохранительные органы переводятся на круглосуточные дежурства. Я призываю всех сознательных, честных граждан государства быть бдительными, оказывать поддержку и помощь службам безопасности и правоохранительным органам. С этого часа во всех силовых службах действуют прямые телефоны, по которым граждане могут сообщать о подозрительных фактах, о людях, допускающих правонарушения, о возможных террористических актах. Я уверен в поддержке простого населения страны, я уверен, соотечественники, что вместе мы сможем искоренить заразу, мешающую нашей спокойной и достойной жизни. Особенно прошу быть бдительными и осторожными тех, кто проживает непосредственно в террозоне или поблизости...

Нельзя сказать, что речь президента окрылила Смоковницына. Между лопаток образовался холодный ежик гусиного беспокойства, но что Петр испытывал - то ли животный страх, то ли безумную радость, сам не мог разобраться.

Выражение лица президента, его холодный уверенный колкий взгляд вселяли в него уверенность в будущем огромной державы, будили в сознании самые патриотические мысли, ему хотелось в миг сорваться с места и бежать, бежать, мчаться - исполнять волю верховного главкома, ловить - хватать гадов, подлецов, убийц, насильников, воров. Он был готов к этому.

Готов не спать сутками, плохо питаться, не получать зарплату, готов уставать до чертей собачьих, на многое - многое готов...

Арутюнов, по-прежнему возлегавший в кресле, мешал ему. Мешал своим тупым присутствием не только в данном кабинете, но и вообще в органах, в жизни самой.

Петр отчетливо сознавал, что президент говорит именно об Арутюнове, что такие, как этот мерзавец - чирьи на теле МВД, они развратили состав милиции, они спаялись с преступными кланами, они - виновники той ситуации, в которой оказалась страна. Петр понимал, что он должен бороться именно с Арутюновым, тогда он выполнит распоряжение президента. Понимал. Но как осуществить свой гражданский долг он не знал.

- Вот с утра и начнем борьбу, - новый начальник янского УВД сладко потянулся, зевнул и пропустил еще одну коньячную стопочку, - завтра и начнем... А ты иди в отпуск, Смоковницын, иди...

- Какая же ты сволочь, Маргел! - это все на что хватило капитана Смоковницына в борьбе за чистоту органов. Никогда в будущем ему не суждено было сделать большего для выполнения указа президента, чем в данный момент.

Он не мог применить к своему непосредственному руководству мер физического воздействия и совершил единственно возможный поступок - оскорбил полковника, чем хотел морально его изничтожить, хотя грубая лексика никогда не была у капитан в чести.

Но выпад подчиненного вызвал у начальника неожиданную реакцию. Маргел Юросович пьяно и заливисто расхохотался, сначала искренне, а потом уже с нажимом, но все равно открыто и беззлобно, так родители смеются над шалостями и глупостями малолетних детей.

Укачанный алкоголем, он тяжело поднял с кресла увесистый зад, не выпуская сигары, подошел к Смоковницыну почти вплотную. "Сейчас не сдержусь, решил последний, вдарю, как есть вдарю, справа вдарю, хуком, и будь что будет!"

- Не надо, не надо, - прошлепал толстыми губами полковник, словно читая мысли Петра, - бить меня, Петя не надо. Я вот что тебе предложу. Давай-ка, заходи как-нибудь ко мне. Я недалеко здесь живу. Посидим - поокаем. Ты мне что-нибудь расскажешь, я тебе расскажу. Ведь ты - прямой, честный, я люблю таких. Ты мне еще тогда понравился, хороший ты мент, только непонятливый. Заходи ко мне - попьем вина, закусим хлебом... Так вроде бы у поэта, да?

Смоковицын отрицательно и очень энергично завертел головою, не знаю, мол, как там у поэтов, отстань. А сам от злости позеленел весь.

- Да...- сам с собою согласился Арутюнов, - приезжай на вороной своей кобыле, в дом гетер под городскую нашу стену, дай им цену за которую любили, чтоб за ту же и оплакивали цену... Жаль, что не знаешь, Смоковницын, жаль. А ты бы Бродского погонял бы в то время, ой, погонял бы!..

И он снова заливисто расхохотался. Петр хотел развернуться и уйти уже без позволения, но начальник цепко схватил его за рукав кителя, и вполне трезво, совсем другим тоном, не допускающим возражения, произнес, выдыхая спиртные пары прямо в лицо:

- К губернатору не суйся! Не суйся. Оставь все как есть. Сунешься пожалеешь!

"Запугивает", решил Смоковницын, дернул плечом и ушел.

- Осторожнее на тротуарах - закричал вслед доморощенный полковник, внимательней, не нарвись на растяжку, итак, служить уже некому, всех в расход отправили. И еще отправят... А мы им будем "рахмат" кричать, "рахмат"!

Последние слова он произносил почти шепотом.

ФАЙЛ ПЯТЫЙ.

Мелкий вредный дождь, с утра моросящий, несмотря на свою несолидность, успел - таки основательно вымочить грунтовку. Дорога и вчера оставляла желать лучшего, а теперь и вовсе стала не проезжей.

Веня еще умудрялся как-то двигаться вперед, большей частью даже не по дороге, а по кромке поля, плотно заросшей травой. Густая трава стлалась под колеса, создавала вполне приемлемый щит, по которому не без сложностей, с переменным успехом, но можно было покорять расстояние.

Мучиться оставалось недолго. В трех-четырех километрах, судя по карте, проходила новая супермагистраль с подвесными ярусами и жестким каучуковым покрытием особой шершавости с подогревом.

Ранним утром стрингер распрощался с гостеприимным добродушным Поликарпычем, чмокнул на прощанье чуть смущенную Маринку (у них прошла бурная ночь), пообещал на днях обязательно появиться, завел "Седан" и был таков.

Двинулся предусмотрительно не на старую московскую трассу, откуда спешно ретировался сутки назад, а в противоположную сторону.

Поликарпыч снабдил Веньку, готового, как считал старик, партнера по бизнесу, подробной картой местности, подсказал, как лучше выбраться на модную магистралку.

Во время путаных стариковских объяснений Венька - не будь лопухом, косился глазком на свою пассию и искренне удивлялся. Та менялась в цвете, то отчаянно неуправляемо краснела, то желтела внезапно, то становилась полотняно-белой, рисовала ножкой что-то застенчиво на земле, крутилась возле мужиков, то совсем близко подходила, заглядывая через отцовское плечо на отмеченный в карте маршрут, то отходила в сторонку, отворачивалась спиной, стояла молча, не двигалась. Но плечи вздрагивали.

- Черт! Елы-палы! Блин казанский! Перестарался! - клял себя мысленно Веня, - Переусердствовал. Влюбилась. Втюрилась морковка, что теперь? Ну что теперь, делать-то с ней?..

К такому обороту стрингер не был готов. Хотя еще ночью после жаркой с травами бани ощутил нечто не хорошее - его насторожило поведение случайной знакомицы - Марина демонстрировала высший пилотаж. Причем, Веня - честный малый - сразу предупредил, что платить ему нечем ни за ночлег, ни за дополнительные услуги. Гонорары большие в Московии, а малых, мол, денег самому маловато. Та лишь покривилась. И вот тебе на - теперь!

Пришлось стрингеру включать максимальные авральные обороты чувственной лести. Обещать - ничего не обещал, кроме скорого приезда ненадолго, но растряс слов ласковых в результате на три короба.

Маринка расчувствовалась, в прощальном экстазе лизнула в ухо, шепнула что-то нежное, Венька и не расслышал, а головой закивал - ладно, ладно! Буду, буду! - только б смыться, потом уже неважно, возвращаться в теплый дом он, понятно, и не думал. Другие дела, заботы у него другие.

Ждет его странная страна с широкими проспектами, высокими домами, богатыми горожанами, где жизнь в трех уровнях - надземном - развязки и высотки высотные; в прямом смысле - земном, что ни на есть, земном; и подземном - метро, стоянки - понятно, а теперь - и рестораны, и заведения всякие - коридоры, коридоры, завороты, залы, вниз-вверх, ой, кто не был в нижней Московии - обязательно надо б туда опуститься, обязательно!

В нежном детстве, когда Веня не знал, что Подмосковьем называют географически близкие к столице населенные пункты, думалось ему, что это то, что непосредственно под Москвой находится.

Он представлял себе селения и города, где живут обычные люди, пашут, сеют, в праздники водку пьют. Представлял себе как сказку о царствах подземных, откуда герой вылетал только с помощью волшебной птицы, прикармливая ее собственным мясом.

Все там есть в подземном мире. Все. Только солнца нет. Впрочем, оно там и не нужно. Без него хорошо. Некогда тамошним жителям еще и на солнце любоваться. Красоты и так хватает.

"Седан" внезапно затянул гнусаво и визгливо пронзительный жалобный аккорд, захрюкал утробно, затрясся, гукнул раз движком и остановился уже в полном безмолвии. До трассы не дотянул всего ничего.

Вон она - рядышком, раз шагнуть, кажется. Повисла на желтых столбах, похожих на курьи ноги, замерла острой длинной стрелою над размокшей землею. Редкие, пока еще утро, машинки проносятся - туда-сюда мелькают, поскольку скорости бешенные, меньше ста верст и двигаться запрещено. Чуть поодаль еще в паре верст Венечка и въезд рассмотрел, как Поликарпыч обещал, без понтовый. Только электроника на турникете - пешеходам вход закрыт.

Такой подлости от своего автомобиля стрингер не ожидал. Чем хорош был "Седан", так тем, что никогда без предупреждения не ломался. Как только в нем заводилась какая-нибудь неисправность он начинал истошно, будто дикое животное, выть и стонать, уведомляя владельца, что сил мало осталось. Веня бросался к ремонтникам и те уже парились над хитроумным устройством. Теперь посреди славной дикорастущей русской природы Веня кумекал, как ему поступить.

Вариантов, прямо сказать, немного. Возвращаться в Николо-Царевну бессмысленно и сложно. Веня успел отмахнуть, если верить приборам, тридцать с гаком километров. Идти вперед еще смешней - на трассу не попасть, а попадешь, так все одно - никто не остановит; чем прелестна магистраль - даже патрулей нет на ней, до самого Янска никто не тормознет, даже если очень захочет. Первый блок-пост на повороте в город.

Но что делать? Шариться лесом - занятие опасное, в первую очередь, и ни к чему не ведущее, во вторую. Проплутать в здешних местах можно всю жизнь, так и не выйдя из леса.

Последнее, что оставалось - установить связь с большой жизнью. Но и здесь возникали проблемы. Первое - Веня не зарядил батарею, дом у Поликарпыча без лампочек, а энергии оставалось ровно на один звонок и то непродолжительный, второе, более важное, как только возникало соединение, сигнал телефона фиксировался, а значит, его преследователи могли тут же воспользоваться этой информацией.

Но больше делать было нечего. Стрингер вышел из машины, пнул в отчаянии "Седан" по колесу и окунулся в тучные размышления, как наилучшим образом использовать последнее оставшееся у него благо цивилизации - право последнего звонка.

И здесь выбор был ограничен. Более того, Венечка с удивлением обнаружил, что он, практически, отсутствует. Звонить просто некуда. В обычную ремонтную мастерскую смысла нет - не Америка, даже за большие деньги, каких у Вени и не было, механики в такую глушь не поедут. Каждый боится за свою задницу. Хочешь ремонтироваться - добирайся до конторы, как хочешь.

Из всех янских знакомых реально помочь Вениамину не мог никто. Из московских - тем более. Звонить телевизионщикам - себя вознелюбить и заживо сгноить. Продадут, как пить Тем более, что стрингер пока сам плохо понимал в какую вступил игру, одно отчетливо уяснил, что увяз, увяз по горло в чей-то мощной, со смаком выполненной авантюре, где и стал лишним, потому что - или наследил, или так спланировано было ранее, а может быть, просто глупое стечение обстоятельств привело его в нынешнее положение.

Гадать об этом бессмысленно, понятно только, что обращаться нужно к человеку, который точно сохранит Венино инкогнито и поможет разобраться в ситуации. Таких, увы, не было.

Без особой надежды на успех, Веня рефлекторно щелкал клавишей аппарата - рылся в бесконечном списке телефонных номеров, скопившихся в памяти лет за десять, а то и больше.

При покупке новой, более современной трубки, Веня ленился просеивать информацию - просто сгонял со старых карт-книжек все, что содержалось в их памяти скопом в новую. Порядок в файлах тоже не наводил, а потому время от времени приходилось пролистывать массу застывшей в недрах телекомпьютера информации, находя нужное.

Вот и сейчас на экран дисплея полезли адреса и телефоны, записанные еще в одном из первых Вениных телефонов, купленных на рубеже тысячелетий. Тогда Веня, как оператор Большого телеканала, на месте не сидел, находился в постоянном профессиональном движении. О чем и свидетельствовали электронные надписи - "Бишкек", "Владикавказ", "Тбилиси", "Вена", "Секешвехервар", - что за тьму-таракань, подумал Веня, так и не вспомнив, где такое находится и как он туда смог попасть; "Грозный -2000" - выскочило, Веня нажал "открыть".

Здесь хранились адреса, телефоны, чуть ли не пароли и явки, с которыми стрингер работал во время антитеррористической операции, так тогда назвали военную кампанию против горных бунтовщиков.

Начинающим необстрелянным оператором он попал на Кавказ, где еще отчетливо виднелись, а в некоторых местах даже заботливо содержались и охранялись следы первой чеченской кампании.

Но первые сюжеты, которые он снял в Грозном, ему самому не понравились. Веня стремился воссоздать масштаб многолетней бойни.

Натура представала перед ним шикарная, а Веня тратил много времени, чтобы разыскать характерные детали. Ему хотелось выдавать не просто стандартные новостийные видеосюжеты, а приблизиться к документальному кино, стать хроникером чеченских событий третьего тысячелетия.

"Город теней" представал в его передаче не только в виде развороченных кварталов с холмами из щебня, строительной арматуры, битого кирпича, и воронками от мин и авиабомб.

На его кадрах в разбитых зданиях с обгорелым кирпичом нехотя, со страхом, в оглядку, совсем не победно размещались российские комендатуры, а рядом даже во время перестрелок не утихала торговля; за углом - пацаны, совсем крохотные, балуются с АКМСами, которые чуть ли не больше их самих; женщины в платках, продают ручные гранаты, квадратные километры пустот в самом центре города - все снесено...

Кривые слова на обшарпанных строениях в четвертом микрорайоне - СЛАВА СОВЕТСКОМУ НАРОДУ... На обрушенной стене развороченного бомбами Дома Моды желтый рекламный плакат фирмы "Кодак".

Темнолицая небритая молодежь сидит на кругами на карачках, плюется семечками, курит план...

И главное - колючие чеченские взгляды. Острые, пронзительные. И настороженность в них особая, злюче глядят, с ненавистью. Искоса.

И Веня почти сразу уяснил себе - смотреть пристально на чечена нельзя. Ни в коем случае. Надо скользнуть глазами поверх, ни на ком не задерживаясь, не присматриваясь, а лучше совсем не замечать никого. Как бы.

Зацепил кого-нибудь взглядом - все пиши пропало! Непременно прицепиться. Отвязаться - невозможно. Непременно заноситься начнет, на понт брать. Да еще братва местная в шляпах и тюбетейках подопрется, как загалдят разом, так и помереть от их крика можно. А в толпе ненароком кто-нибудь да перышко сунет, или чего доброго и вовсе из нагана пальнет.

Нет уж, лучше не смотреть на них, не встречаться взглядом.

Когда он увидел свой сюжет в эфире, заскрипел до боли зубами. Такие же, как и у всех других собратьев по цеху обычные картинки, не лучше, не хуже. Монтаж показался Вене отвратительным, ушла документальность, да и камера не глаз человечий, убедился Веня, ой, далеко не глаз человечий! - натура обуженная, детали, что Венечка старательно выхватывал, не просматриваются, короче, война, как война, да и все.

О своей обиде он поведал знакомому оператору - старожилу битвы в Чечне. "Да брось ты, сказал старожил, поливай и поливай - что выйдет, тут столько понаворочано, а ты еще усложнить хочешь, пей вон водку, не держи стакан!"

Выпивали они, кстати сказать, с местными жителями. Пророссийски настроенные чечены /Веня не знал тогда, что правильно - чеченцы/ пару-тройку лет назад сражались еще под зелеными знаменами Дудаева - Яндарбиева. Очень гордились личным знакомством с Шамилем Басаевым и тем, что положили в январе девяносто пятого Майкопскую бригаду на железнодорожном вокзале.

Они ничуть не скорбили о прошлом и вовсе не раскаивались в деяниях, как ожидал тогда Веня, а наоборот, смачно, колоритно, иногда посмеиваясь с легким прищуром, легко повествовали, как косили русских салаг - сопляков, жгли танки, как брали в августе 96-го Грозный, как их командование вынудило генерала Лебедя подписать кабальный для России мир, который все чеченцы восприняли как капитуляцию "старшего брата".

- А сейчас, чего? - не выдержал Веня, - сейчас чего же не с Басаевым?..

Чеченцы только широко заулыбались, ничего не ответили, выпили остатки и стали прощаться. Веня не переспрашивал. После их ухода бывалый оператор объяснил.

- Видишь ли, - сказал он, ковыряясь спичкой в зубе, - они сами уже не могут разобраться, кто за что воюет. Тогда они на волне национального освобождения встретили русских в штыки. Ну, вроде, победили. А жить лучше не стали. Сечешь?! Сразу между собой в разборки - кто виноват, кто денег много взял, кто не очень. А чуть что - кровная месть, вендетта, они насчет этого бешеные - с ума сойдут пока не отомстят. Вот и перессорились кланы, тейпы по ихнему. Басаев взял - с дуру на Дагестан дунул, ему, видать кто-то в Кремле подсказал, как людей своих получше занять скучающих. Это половине Чечни не понравились, а он ожидал, что снова все чечены ему в ноги кинуться, как при Дудаеве. А вот - ни фига! Короче, тут-то все окончательно перессорились, Москва опять войска двинула, кто из этих мартышек посмекалистей оказался, так сразу записался в народную милицию. На оружие разрешение, и вообще, вполне официальный человек, гражданин России! Кто потупей - в горы ушел...Ай, долго объяснять, сам мал-по малу разберешься. Много тут всякого наворочено, нюансов всяких до фига. А вообще, к дьяволу эту Чечню оставлять надо... Никому она уже не нужна... Отрезать как гангрену...

- Да как же, - возмутился Веня, - Россия тогда вся возьмет и развалится!..

- Да не развалится твоя Россия... А развалится, так и хрен с ней! Ты-то чего беспокоишься, в России, что ль живешь? Ты в Москве живешь, тебе здесь за сутки сколько башляют? Сто гринов, правильно, а в России твоей ненаглядной училка в каком-нибудь Кошмарьино за половину твоей дневной зарплаты месяц со спиногрызами-дегенератами париться безо всякой личной жизни... Россия! Нашел о чем волноваться. Выживет твоя Россия... И без тебя, и без меня выживет, и тем более без Чечни выживет, а без Москвы, так может, еще и лучше выживет.

Он подливал пахучий спирт в толстые граненные стаканы и развивал дальше свою диссертацию.

- Процесс скоро станет необратимым. Ползучий террор - вот что нас ждет... И даже... - он нагнулся к самому Вениному уху, будто кто мог услышать, и пьяно зашелестел, - террор будет управлять государством! А государство - террором. Потому что мы все - кролики. А кролики отчаянно боятся смерти. А что бы кролики не шалили, хозяин всегда держит рядом волков и бросает им кроликов... Иногда. Чтобы не шалили. А если волки плодятся немеряно - отстреливают и их. Но самых злобных хоть и травят, но оставляют в живых... пока зубы не сточатся, а после - других запускают... Молодежь всегда позлее.

В Чечне Веня пробарахтался бессменно года полтора. Не уезжал, пока деньги хорошие шли. Но постепенно командировочные начали урезать. А под конец и вовсе едва не довели до обычных среднероссийских. Такое дело Вене понятно пришлось не по душе, он при первой возможности свалил с подножий Кавказа.

В отпуске позволил себе понежиться под сладким тропическим солнцем Цейлона. Напился чая и кофе до отвращения, имел несколько мелких романчиков в легком жанре флирта с англоязычными островитянками, научился различать сингалов и тамилов, совершил паломничество в несколько пагод, а потом соскучился по Москве, оделся потеплее и рванул из Коломбо на первом "чартере" в первопрестольную.

Ах, какие годы славные, сам себе завидовал Веня. Тридцать лет, ну чуть больше, впереди жизнь чертовски интересная, а самое главное - финансами обеспеченная от края до края.

Стрингер растянулся на сиденье, даже глаза прикрыл, чтобы приятней и вкусней воспоминания были. Но сюжет сменился.

На Дубровку он попал сразу по прилету. Решил заехать в Останкино операторскую братву угостить экзотическими напитками.

А такси застряло в пробке, так что добрался до улицы Королева поздним вечером, когда на работе оставались только дежурные группы и студийные работники.

На халявную выпивку почти все подлетели. И не успели еще по первой поднять, как грохнуло по коридорам безумное от неправдоподобности эхо: "ЧЕЧЕНЫ В МОСКВЕ!!!".

Никто и не поверил сразу. Усмехнулись только. Но лишь рюмочки снова к устам поднесли, как опять зычно прорвало: "В МОСКВЕ... МОСКВЕ... БАСАЕВЦЫ...ЗАХ-ВА-АТ..."

И полетели журналисты, операторы, осветители, ассистенты, режиссеры к машинам. Сломя голову понеслись по коридорам с выпученными рыбьими глазами редактора, ломались, летели в мусорки сверстанные программы эфиров, группы выпуска глотали валидол и валерьянку. Найти незанятый телефон - проблема, кто-то и в две, и в три трубки кричит сорванным голосом.

"Терракт", "Дубровка", "Норд-ост" - со всех сторон, - и невозможное совершенно для русской артикуляции сочетание - "дворец культуры шарикоподшипникового завода". В эфире ведущие делали большие паузы, набирали носом, как можно больше воздуха и все равно все запинались. Потом уже нашли приемлемую форму - "Захват на Дубровке".

И Веню, уже изрядно под шафе, тоже подхватили под белы рученьки потащили к 17-ому подъезду, отпуска отменяются мол, вперед со всеми - на баррикады. Там и протрезвел Венечка.

А вытрезвился окончательно как солнышко, как донышко, когда нос к носу столкнулся с обвешанным огнестрельным железом шахидом. Не испугался, чего пугаться - позади шестьсот с лишним суток в Чечне, всякого навидался, но вдруг понял, кожей, костным мозгом понял - никогда не будет мира! Все. Никогда!

Они сумели пролезть вместе с вездесущим журналистом Сашей внутрь дворца культуры, пока омоновцы только соображали, что к чему. Телегруппа на Дубровку прибыла очень быстро.

Повезло - в зале была заложница, редактор канала, она первой, еще во время захвата, стала обзванивать коллег. Так что пока около ДК суетились только ничего непонимающие милиционеры с пистолетиками, телевизионщики через задние служебные двери проникли внутрь.

Стояд! - приказали им из темноты. - Кто ды?

Журналисты... Хотим узнать, что происходит...

Зкоко?

Нас двое...

Покажите удостоверения.

У Вени не было документа. В спешке оставил все ксивы в операторской.

Саша достал. Хваткий луч фонаря выхватил в полумраке заламинированную цветную бумажку.

А второй?

Веня только повел плечами. В спины им остро ткнулись замечательные изобретения дедушки Калашникова, повели их наверх.

Они прошли мимо зрительного зала, двери плотно закрыты. Снимать Веня не мог - камеру несли чеченцы. Было как свет ясно, что ребятушки сиганули на представление не с кондачка, не вдруг - готовились, готовились - многое предусмотрели.

Из зала вышел крупный плечистый захватчик без маски. Цепко, спокойно он глянул на пленников. У него от уха через правую щеку и шею к плечу шел бардовый толстый шрам.

Вене был знаком этот шрам. И шрам этот с выпуклыми пульсирующими пупырями в тех местах, где его пересекали широкие вены с густой кровью, странное дело - Веню успокоил. Он выдохнул неожиданно даже для себя гулко и свободно, удивив смертников.

И еще Веня признал - время крутится невыносимо быстро. Непереносимо быстро. Жизнь листает иллюстрации с маниакальным бесцельным упорством умалишенного, давно забывшего с чего он начал, и не думающего о том, чем его бессмысленное листание завершится.

Утром Веня нырял в Индийском океане. Немногим раньше стирал подошвы на Терском хребте. А незадолго до этого был свидетелем увечья полученного бандитом Бульдозером в горах за Беноем от нечеловеческой твари.

Сейчас Бульдозер стоял перед ним и колол его безжалостным мертвым взглядом. И время, и пространство стянулись в одну точку и перестали существовать, как в черной дыре.

- Здравствуй, Умар... - сказал Веня.

Взгляд стал еще пристальней. Террорист насупился, подступил ближе, почти вплотную, носом потянул воздух, будто по запаху высчитывая пришельца. Глаза сверкнули - узнал.

Где Смоковницын? - сразу задал вопрос. Никто, кроме Вени, не понимал, что происходит.

Служит в Янске.

То дело, скажи, обошлось ему?

Не знаю. Пока решения нет...

Это его кто-то из своих застучал. Скажи ему, что в отряде сука была.

Веня кивнул.

В гости к нам еще не собирается, - усмехнулся Бульдозер.

Нет... Его и не выпустят ... Теперь-то...

А мы сами пришли к вам в гости! - захохотал террорист, вместе с

ним и остальные дружно нехорошо засмеялись, - Только вы что-то плохо гостей встречаете, почему так, а? Не знаешь?

Бульдозер дал им интервью и выпустил. Обошлось.

Если не считать, что Саше, журналисту, пару раз досталось прикладом по затылку. Но это можно не считать, так как свои измучили больше. Едва не пристрелили.

Они оказались первыми, кто прошел в захваченный "Норд - Ост". ФСБэшники в кашемировых пальто дрочили на них бесконечно долго. Отобрали кассету, мытарили одними и теми же вопросами. Не хотели верить никак в то, что журналисты не заодно с захватчиками.

За это время из через окна сбежали первые заложники. Во дворец запустили депутатов и других телевизионщиков. Один из заложников подтвердил, что Веня с Сашей - свои, он видел, как они заходили внутрь. Отстали. Только пленку не отдали. Впрочем, она уже была не актуальна. По каналам крутили вовсю интервью с Бараевым.

Но все-таки Веня не считал вылазку пустой. Ведь это они с Сашей подали боевикам идею афишировать себя через СМИ. До этого общение с прессой в планы захватчиков не входило.

Бульдозера хлопнули во время штурма. Веня с Дубровки никуда не отлучался, даже спал в редакционной машине, успел еще раз снять грубое лицо с застывшими злыми губами и огрубевший, черный после смерти толстый шрам.

Горючими слезами по террористу, ясное дело, Веня не зашелся. Но в душе его все-таки что-то корябнуло, несильно, слегка, - он один здесь, сейчас, в холодном центре Москвы знал, что майор советской армии Умар Багдасаров пятнадцать лет назад за удачные операции по захвату душманов был приставлен к ордену мужества и званию Героя Советского Союза. В общем, награжден был за тоже самое, за что теперь расстрелян.

***

Первая встреча с Умаром, так звали Бульдозера, состоялась при обстоятельствах действительно необычных, попросту фантастических. Вене удалось прибиться к отряду милиции, которым командовал его земляк Петя Смоковницын, добродушный тридцатидвухлетний старший лейтенант. Веня как-то спросил в проброс - "чой-то со званием не прет?"

- Задержался, - сказал земляк, - учился долго... не там...

Позже Веня узнал, что Петя, окончив школу и техникум, попал в Афган. Год был 87-ой, война шла на закат, но на его долю еще досталось. А стал он, кстати, последним солдатом, кто пересек границу при выводе войск.

Точнее - последним военным был, как все знают, доблестный генерал Громов, а из солдатско-сержантского состава последним был Смоковницын.

Поэтому он долго усмехался, когда на словах теледикторов в феврале 89-го "последний советский солдат покинул территорию Афганистана" показывали кадры с генералом Громовым, отдающего честь на танке на мосту через мутную Амударью.

В армии Смоковницын решил во что бы то ни стало получить хорошее образование и стать обеспеченным человеком. У него была профессия, после техникума мог ехать на любую советскую стройку, где хорошо башляли. Но он не того поля ягода - решил стать образованным, значит, должен стать.

А подвиг его на интеллектуальные подвиги командир роты, майор. Он посоветовал ему стать юристом.

"Не пропадешь, говорил, обещаю - не пропадешь"

В пример приводил родного брата, который работал адвокатом, имел приличные деньги.

"А если что", - продолжал командир, - "всегда в ментовку сунешься, Петя. С вышкой тебя там с руками оторвут, клянусь!"

Поступил Смоковницын только с третьей попытки. Пока на стройке на жизнь зарабатывал, время успело дать крен. И еще какой крен. Занятия по праву превратились в "Поле чудес": "нет такой буквы в слове!" - "нет такого права в стране!". Студенты называли курс лекций "по понятиям".

Но ни среди адвокатов, ни в прокуратуре Петя не прижился. Пробовал свою контору открыть не получилось. Замотали справками - бумажками. Оказался в угрозыске...

За Беноем гоняли чеченскую банду. Наконец удалось зажать нохчей в ущелье у небольшого аула. Но сдаваться непримиримые повстанцы не собирались. Позиции у них оказались выгодными - отбивали все атаки, не было прока и от "вертушек".

Армии скоро надоела игра в классики, снялись с позиций и пошли заниматься более серьезными делами - зачистками. Милиционеры остались. Войска сказали - "это ваше дело правопорядок наводить". И в чем-то были правы.

Духам из ущелья уже не выйти. Все ходы - выходы перекрыты. Но и достать их - нет никакой возможности.

И Смоковницын послал Веню. Безоружного. С камерой. Записал на пленку обращение к главарю бандитов с предложениями и Веня пошел. Ребята снайпера, само собой, страховали.

Но хотя и обвыкся Венечка на Кавказе, пообтерся, поджилочки маленько подрагивали. А ведь специально чеченский приучивал, даже кое-чего понимать начал, а все потому что плена побаивался. И сейчас как раз такая ситуация и выдалась - схватят безбашенные уроды за яйца и прощай, немытая Россия, никто уж и не отмоет.

Задача, впрочем, была проста - в пределах видимости своих продемонстрировать боевикам выступление Смоковницына, дабы услышали непокорные дети Аллаха то, что никак командир отряда не мог донести до них через ущелье.

Следствие похода во вражий стан поразило обе стороны. Из укрытия быстрым шагом, почти бегом появился главарь банды, отбрасывая сильными руками верных своих мюридов, он вышел к позициям русских бойцов, выпустил в воздух обойму /кое у кого пальцы на крючках дернулись, но удержались/ и проорал бешено и зычно, с легким акцентом:

- Смоковницын!!! Чер-рт!!! Выходи, сержант, майор Багдасаров приказывает!!!

***

Они сидели всю ночь на холодных валунах, друг против друга. Белая Луна шевелилась в небе, высвечивала профили, один - резкий, восточный, другой мягкий - северный. Пили водку, потягивали анашу.

- Россия - большая земля, - тянул Бульдозер - очень большая земля. Зачем такой большой земле наша маленькая родина? Зачем вам этот крохотный деревня? У вас, Петя, крестьянам жрать нечего, очень много сел, где надо пахать и сеять, а там не пашут и не сеют. Идите туда - пашите, сейте! А мы здесь сами разберемся, чего мы хотим.

- Я понимаю твою боль за Россию, - спокойно отвечал Смоковницын, пойми и ты мою боль за Чечню. Мы у себя не пашем и не сеем, но и вы у себя не пашете и не сеете. Воюете. Мы не хотим, чтобы вы воевали, мы хотим, чтобы вы пахали и сеяли. Сложите оружие, будем братьями, будем пахать и сеять.

- Послушай, Петя. Ты хороший воин, хороший мент, хороший командир. У тебя смелые солдаты. Но если ты своим солдатам скажешь, все, войны больше нет, идите домой, они забудут обо всем на свете и пойдут домой. А если я скажу своим солдатам, войны нет, идите домой, знаешь, что скажут?... Они скажут, если нет войны, значит кто-то выиграл, а кто-то проиграл, мы хотим знать, кто выиграл, а кто проиграл, пока мы не узнаем, мы никуда не пойдем. Поэтому война будет продолжаться, пока мы не выиграем ее. Мы воюем, потому что нам не все равно, кто победит, а кто проиграет, а если вам все равно, зачем вы воюете? А?..

Смоковницын долго размышлял, потом выпил.

- За мной - Русская Власть, - сказал он, так вот и сказал, оба слова с большой буквы! - она не дает мне быть слабым. Она слабого делает сильным. Русская власть - вот что руководит нами, мы - мизинцы русской руки, а эта рука, поверь мне, возьмет, все, что ей нужно взять!

Петр даже покраснел от натужности своей речи. Выдохнул шумно, скопившийся в груди воздух. А Бульдозер улыбался.

- Пе-етя, - протянул он, - это не твоя война. Ну кого ты здесь защищаещ? Жен, отцов, матерей? Ерунда. Никого. Ты ведешь пацанов на гибель, как и другие командиры в девяносто пятом и в девяносто шестом, как и другие командиры сто лет назад водили своих солдат на бессмысленную смерть. Ни тогда, ни сейчас вам не нужна победа. Вас гонит сюда чудовищная рука чудовищной власти, а вы раболепно слушаетесь ее и трусите, и от трусости своей бежите на Кавказ биться с государственными преступниками, да? Но чтобы быть государственным преступником надо знать законы какого государства ты нарушаешь. Какие законы мы нарушаем, какого государства? Советского? Его нет. России? Но мы сразу сказали, что не хотим жить в России. Хохлы сказали - их отпустили, прибалты сказали - их отпустили, белорусы сказали и тех отпустили, а кто вам ближе, чем белорусы? Чем Лукашенко лучше Дудаева, что вы не воюете с ним?

- Бред! - сказал Смоковницын, - чистой воды бред. Умар, ты лучше меня знаешь законы. Республики по конституции Союза имели право на самоопределение, поэтому они и самоопределились. А Чечня не имела права...

- Имела, не имела... Какая разница?! Все законы придумывают люди, сегодня один, завтра другой. Что чеченцы хуже грузин, хуже армян, хуже азербайджанцев? Чем хуже? Почему они имеют право на свое государство , а мы - нет? Мы стали бандитами, потому что нет своего государства. Будет свое государство, мы должны будем стать приличными людьми. Мы должны будем наводить здесь свой порядок.

- А зачем на Дагестан полезли, тоже из-за своего государства? Сидели бы тихо, никто бы и не тронул! Наводили б порядок. Три года к вам никто не лез.

- Ай, Петя, перекрати. Ты сам догадываешься, как вышло. Я говорил Шамилю, что глупость делает, но он не послушал. Он - воин, его воевать тянет. Этим воспользовались умные хитрые люди.

- Да вы же не успокоитесь ни за что, никогда, пока вас не пришибешь!

- Когда-нибудь успокоимся. А от атаки Шамиля, кто выиграл? Москва выиграла. Снова здесь война, снова деньги бесконтрольные, снова эшелоны туда-сюда ездят. Думай!

- Вам победа нужна? Какая, к черту победа? У вас силенок все равно не хватит, чтобы размести... - Петр запнулся на секунду, - та-акую популяцию! Зря только огрызаетесь. Все забыли - честь горскую забыли, морали никакой, культуру, ту малость, что была, все развеяли в дым! Еще победы хочешь! Да вас убьет ваша же победа!

- Не убьет. Потому что вы воюете из трусости, а мы из смелости. У русских характера не хватает честно посмотреть в глаза власти и спросить эту власть - "Ты что делаешь, ответь!" Русским легче умереть за мифическую родину, чем смело и открыто доказать власти, что она - дерьмо. Русские не привыкли отстаивать свою честь. Они слишком покорны...

- Да ты что...- начал Смоковницын, но Бульдозер попер буром.

- Нет, ды дослушай! Я знаю многих русских мальчиков, которые приняли мусульманство. Они и сейчас живут в горах и хорошо себя чувствуют. Понимаешь? Они приняли религию государственных преступников! А ты слышал хоть про одного чеченца, чтобы он принял христианство и молился бы вашему Богу?

- В горах вы держите пленных, издеваетесь над ними, деньги скачиваете.

- Не без этого. Но ты вспомни, на какой стадии развития мой народ? Вам о общественных формациях в институте ничего не говорили? Я вот прекрасно знаю, что из себя представляют мои бойцы, мои односельчане. А от чего бы им быть умными и гуманными? Может быть, только через десять поколений чеченский народ породит настоящую интеллигенцию, если выживет. У нас мало талантливых людей, мало поэтов, художников мало, откуда им взяться, ты думал?.. Бойцы, воины, джигиты - этого хоть отбавляй. Но это не критерий. Что хохлы гениальны? На всех - Шевченко, Гоголь, которого я бы лично не считал бы хохлом, да Леся Украинка. Все! Много эстонцев гениев? Латышей? А калмыки что - сплошь таланты? А якуты? Что вы с ними не деретесь?

Что считать культурой? Мои головорезы пять раз в день намаз совершают, это не культура?

- И героин колют!..

- Да бывает. Твои тоже с утра с мечтами о пойле просыпаются. Образованных у нас мало. Но даже образование само по себе ничего не решает. У меня два высших, одно военное, знаешь, другое - гуманитарное. Представь, успел получить. Полюбил книжки читать - вот, дочитался. Но я не гуманен. Я жесток, знаешь, почему? Потому что корни во мне кричат. Просто кричат. И никогда мне они не дадут покоя, прочитай я всю мировую литературу, не подставлю я вам правой щеки, левой не подставлю. Я обречен убивать вас. Я обречен.

Но главное, Петя, в другом. Ваша ошибка - ваша власть. Власть есть, но силы у нее почти нет. Нет, потому что вы все думаете по разному. Каждый сожитель в твоей популяции думает иначе. Вы на другой стадии общественного развития, Петя. Твой народ поднялся выше, написал много книг, осознал себя как величайший на Земле этнос, и именно это вас губит. Да по-настоящему талантливы только русские, немцы и евреи. Но именно поэтому думаете вы по разному. А мы - одинаково. Мы всегда вместе, даже если порознь. Чеченец в Москве, Грозном, В Нью-Орке - все мыслят одинаково. Все мы работаем на нашу победу. Одни так, другие эдак, но все. Это семья. Это мафия. Мы будем между собой кровниками, но никогда Чечню не предадим, никогда! Потому что так думает Аллах. Напрасно вы думаете, что правителей, которых вы сажаете, будут бесконечно преданы вам. Нет. Наступит момент и самый преданный правитель поступит так же, как и все до него - возьмет оружие в руки и будет воевать с Россией. Чтобы не было войны надо уничтожить всех нас или уничтожить Россию.

И поэтому и я буду воевать до конца. Хотя лучше тебя, пожалуй, понимаю, к чему приведет война. Но здесь такой дух. Ты не чувствуешь его, потому что не жил здесь. Те, кто жили здесь знают, что такое дух Чечни. Не усмехайся, Петр. В каждом месте свой дух. В Афгане тоже был свой дух, но там иной, совсем иной.

И если вы, Петя, завтра вырежете всех нас подчистую, проткнете нам животы и подвесите горячие трупы на акациях, вы не уничтожите дух! Я отвечаю за слова, клянусь! Если вы заселите эту землю чистыми, очень чистыми русскими, только где вы их возьмете, чистых по крови русских, но если заселите, то и они через полвека возьмут в руки оружие и восстанут против вас! Дух не умрет, он придаст им смелость, они воспарят душой, горы подарят им мужество, они восстанут, верь мне, Петя!

- Чушь!..

- Мы не против вас воюем, Петя, мы против кошмарной власти московской воюем. Против той власти, которая вас - великий народ - угнетает не меньше, чем нас, даже больше. Она превращает вас в тупиц, алкоголиков, бездельников. Вы ходите под ее железной пятой и внутренне содрогаетесь от своего собственного бессилья противостоять ей. Мы вымрем. Но вы останетесь. Останетесь с властью, что плюет на всех с высокой горки. Она отнимает у вас детей, землю, жизни, отнимает, ничего не давая взамен. Она прикармливает немногих, а остальных бросает. Так было тысячи лет. Ваша власть жгла ваши города, казнила свой народ, била плетьми...

- Хватит, хватит, - закричал Смоковницын, - Все не так! Я люблю свою страну. Я дерусь за нее. Вы, вы коня белого Гитлеру выводили... За это и выселили!

- Хорошо. Хохлы вообще за немцев воевали. И прибалты. Так что же, бросьте на них атомную бомбу. Бросьте. Зачем не бросаете?

- Ты - сумасшедший, Умар, мы бились вместе в Афгане, почему ты стал таким?

- Я еще бился в Абхазии. Потому что грузины не хотели свободы абхазов, я за их свободу бился. Почему же Москва оккупировала Абхазию? Поддерживает Ардзинбу. Раскалывает Грузию, зачем? Я бился, потому что верил, что в новом государстве все будут свободны. Убедился - нет.

- Болван! - вскочил Смоковницын, - дурень неотесанный! Ты хоть понимаешь, что о вас скажут через несколько лет? Кучке идиотов не понравился Кремль, и они решили изменить политический строй в стране. Да тебя лечить надо!

- Не надо. Что напишут я знаю. Напишут, что с ростом национального самосознания разрозненные в силу местного уклада и этнических особенностей чеченские тейпы добивались от федерального центра независимости республики. Клановый раскол не позволил объединить силы всей нации в борьбе за освобождение народа, поэтому война на Кавказе то прекращалась, то вновь вспыхивала...

- Цитируешь историю девятнадцатого века, не стоит.

- Вовсе нет, очень много похожего. Так вот, дальше. В среде чеченцев к началу двадцать первого столетия образовалась группа радикально настроенных тейпов, которые не смогли отказаться от военного пути. Вместе с тем сформировались умеренные силы, которые пошли на соглашения с Москвой, выигрывая тем самым и время на передышку, и финансовую подпитку от политических вельмож России, которые готовы платить деньги, лишь бы урезонить непокорную Чечню. Империи необходимо было продемонстрировать всему миру, что конфликт на Кавказе разрешен.

- Это все?

- Почти.

- Что еще?

- Там, в Кандагаре...- Бульдозер шумно затянулся - мы пели с тобой Высоцкого, помнишь? Ты хорошо играл на гитаре. Сейчас играешь?

Смоковницын помотал головой - нет.

- Мы пели Высоцкого "Ведь это наши горы, они помогут нам!" Мы пели, снова глубоко затянулся и попутно махнул стаканчик теплой водки, - пели и ошибались.

А сейчас я пою и не ошибаюсь. Не ошибаюсь, Петенька, они помогут нам, рано или поздно помогут. Тогда мы весело пели и ошибались, а сейчас я грустно пою и не ошибаюсь. В этих горах потому что, я отвечаю, ни одна собака меня не тронет, ни одна! Ни один шакал, слышишь, Петя, ни один шакал не вопьется мне в горло!

А в твоей великой родине, в твоей Москве тебя зарежут настоящие бандиты не за понюшку, как вы говорите, табака. Зарежут, друг, зарежут. И никто не найдет тех, кто это сделал. А я сижу с тобой и знаю, что происходит во всех местах Чечни. Я все знаю, кто что делает, кто что может сделать. Это так.

- Умар, посмотри на себя, посмотри на своих людей. Вы - звери. Вас загнали в угол, вы злы, бестолковы, у вас навязчивая дурацкая идея, которой вы бездумно служите. Есть другой мир - большой, цветной мир, а вы лишаете себя и своих детей возможности спокойно жить в этом мире и радоваться жизни. Вы живете в горах, как... - Смоковницын не мог быстро найти сравнения - как снежные люди, как вурдалаки горные, грызете землю, пьете мочу, о какой победе ты говоришь, о какой?

Твои земляки отвернулись от тебя, тебе шлют деньги арабские толстосумы, которые давно на тебя плюнули, ты давно для них - игрушка, надоевшая игрушка. Тебя продали и перепродали не один раз...

- Ты прав, да ты прав... - Бульдозер глядел на зеленую Луну, Смоковницын отметил поразительное его сходство с волком. Даже мурашки пробежались по позвоночнику.

- Мне нечего тебе возразить, Петя. Мне дают денег. Но я никому не служу. Мне все равно, кто дает денег за то, что я воюю. Но если денег не будет, я все равно буду воевать. Потому что я дерусь за себя. За себя, как те душманы.

Ты бьешься за жирного чиновника, что тащит деньги у ваших капиталистов, ему нужно, чтобы здесь была его власть. Ему - не тебе. Ты за него бьешься. Его дети учатся в Германии и будут жить в Европах, а твои - в средней школе, где нет половины уроков, потому что от безденежья преподаватели разбежались.

Что бы получить боевые ты будешь судиться долго-долго с родным государством, а мне доллары сюда привозят. Ты на прием к мелкому кремлевскому чиновнику будешь всю жизнь в очереди стоять, а я к Дудаеву заходил, когда надо, спрашивал его - "Ты что делаешь, а?"

- А потом с ним и разодрались!

- Разодрались, да. Но это трудности государственного строительства. Вы - то чего полезли. Мы его ставили, мы же его бы и сняли - наше дело. А вы полезли. Теперь вот русские офицеры ненавидят нас, а мы ненавидим их. Кому это надо. Надо было дружить. А теперь мы - враги. Враги, потому что остаемся рабами, дружить могут свободные люди. Тебе, Петя, деньги нужны?

- Что?

Бульдозер вытащил смятую пачку долларов.

- Деньги тебе нужны?

- Купить меня что ли хочешь? С ума сошел действительно, чтобы я у террориста деньги брал!

- Брось! Кому мне еще давать? У меня все есть. Дом здесь, дом в Турции. Машины, то - это, все есть. Этим давать, - он кивнул в сторону своих подчиненных, - им много нельзя давать, пропьют, прокурят. А тебя, кроме оклада нет ничего, скажешь - нашел. Тут много на дорогах купюр разных валяется. Держи, держи!

Бульдозер упрямо совал Смоковницыну деньги. Тот отстранялся. Веня, который невдалеке прижух за кустами, чуть язык не заглотил. Пачка была объемистой, плотной. "Тыщ десять баксов, думал Веня, тыщ десять, можь двадцать, но не меньше десяти, это уж точно!"

Смоковницын возмущенно махнул рукой - пачка рассыпалась, бумажки завертелись в воздухе, полетели в пропасть. Веня еле удержался, чтоб не сорваться со своего поста. Только замычал в кулак.

- Я говорю, - продолжал как ни в чем не бывало Бульдозер, - здесь много денег по дорогам валяется. Надо уметь находить их... Я думаю скоро у вас в России и свои Басаевы появятся...

- Как это, - усмехнулся Петр.

Но собеседник не успел ответить. Зазвенели камни в ущелье, загудел воздух. Истошный крик перечеркнул весь жизненный опыт обоих.

Он пронесся и затих.

Смоковницын решил, что оглох. Но следом за первым зарокотал другой - не крик человечий, не вой, не рык звериный даже, а омерзительный, как будто перепонки лезвие режет - свист.

Он притих, потом вновь развернулся во все ущелье, эхом разогнался до высей небесных. Смоковницын уже рад был оглохнуть, так невыносимо было беспредельное звучанье проклятой ноты. Он почувствовал, как в груди его сжался колючий ком, а свист, рокот все нарастал, звенел надсадно, будто тысяча дрелей разом стали сверлить камни в ущелье.

И Бульдозера пересохло в гортани, вспотели подмышки, закружилась голова, хоть он виду не подал, но руки потянулись к оружию.

Поверху среди редких кустарников мелькнула мохнатая тень. Еще секунда неземное существо выбралось на гребень и под зеленой шатающейся Луной испуганные воины-спорщики-враги различили силуэт большеголовой, необыкновенно рослой, толстозадой обезьяны. Через широкое плечо ее была перекинута неосторожно, по-животному грубо, казалось почти невесомая, почти бесплотная девушка.

-Элмасты, деялла, Элмасты, - бурчал Бульдозер. Поднял автомат, хотел прицелиться, но резко бросил в бессилье - побоялся попасть в пленницу. К нему подбежал молодой чеченец, посыпались сочетания гортанных звуков, напряженных и нерадостных.

- Элмасты дочь украл, - глухо, из другого уже мира будто донесся до Петра голос предводителя повстанцев. - Куда уходит эта тварь никто не знает.

Потом Петр много раз вспоминал и анализировал, прокручивал заново всю ситуацию и не только сам для себя, но и в кабинетах соответствующих органов, но так и не понял, что руководило им в те секунды.

Точнее, понять-то понял, что руководило, что вело - это извечное, впитанное с молоком матери желание всемирного всевспоможения; но как зрели мысли, как составился в мозгу план, как рождались решения - этого он уже уяснить не мог.

Просто и ясно все вышло, так тогда казалось. Словно повела в атаку неведомая сила, отключила все мозги и заставила действовать автоматически, слепо, не рассуждая.

Петр болезненными тычками вывел из оцепенения Умара. Повинуясь быстрым лаконичным командам оба отряда сорвались с позиций, ринулись вверх по склону в общем порыве. Охотничий азарт овладел недавними врагами, бойцы перекидывались короткими фразами, умело сплетали в непроходимой лесной чаще густую сеть для поимки исчадия ада.

Веня спонтанную героическую операцию пытался фиксировать на видео. Плохо получалось - темно и не успевал оператор за ловкими бойцами. Потом уже Смоковницын скажет ему, ты того, брат, сотри все к чертовому дедушке, не надо афишировать. А то, что ж мы вместе с террористами дрались... и против кого?

Впрочем, Веня и сам засомневался в коммерческой ценности съемки. Темнота, крики и коричневое пятно с камня на камень прыгает - ни шиша не разберешь. Засмеют в Останкине, не поверят.

Но кадры все-таки сохранил на всякий случай, хотя никому и не показывал. Сохранил на пленке и длинный разговор двух старых приятелей Петра и Умара. Сам потом много раз пересматривал, пытался разобраться, что же все-таки это за люди такие - нохчи. Насколько им верить-то можно. Но так и не разобрался.

Дочь Бульдозера они спасли. Таинственное животное бросило ее, поняв, что от преследователей иначе не скрыться. Лесной шайтан убежал с пронзительным свистом дальше в лес, а молодую чеченку нашли брошенной в кизиловых зарослях.

Победив зверя, бойцы стали напряженно переглядываться, мяться, общий гвалт - радость успеха, прекратился, стало невыносимо тихо, только магазины тревожно защелкали. Командиры поторопились развести отряды.

На позиции никто не вернулся. Смоковницын и Бульдозер сухо кивнули напоследок друг другу и враги разошлись в диаметрально противоположных направлениях.

Элмасты наградил Бульдозера здоровенным шрамом, а Петр позже написал рапорт, из которого следовало, что беноевцы неизвестным таинственным образом скрылись из засады. Офицер брал на себя всю ответственность за произошедшее и отказывался от положенных ему "боевых".

Смоковницыну поначалу поверили, а потом руководству кто-то донес о том, что в действительности произошло с отрядом. Петру отказали в получении очередного звания.

Не с его характером, думал Венечка, в ментовке служить. Уж скоро сорок стукнет, а все капитан.

На всякий случай стрингер перекрестился, сплюнул три раза через левое плечо, постучал по березке, что рядом стояла, глянул опасливо на небо, будто хотел разглядеть тот спутник, с которого его могли засечь, и набрал номер Петра Смоковницына.

ФАЙЛ ШЕСТОЙ.

Беседа с полковником Парисычем длилась два утомительных часа. И в основном, как не обидно, без толку. Полковник был пьян и мерзок. Вопросы Смоковницына улетали в бездонную пропасть, не возвращаясь. Губернатор цедил водку, угрюмо, исподлобья глядел на милиционера, но разговаривал исключительно сам с собой, ни малейшего внимания не обращая на замечания Петра.

- С коровьим дерьмом меня сравнять - не да-ам! Не позво-олю! Я их рожи кремлевские на задницы натя... натя... - икота мешала заканчивать грозные фразы, - натяну! Вздую мо-орды! Я боевой, бль, офицер! Я без бою не сда-а... не сда-а... ихк, ихк... не сда-амся!

Губернатор глядел безумными красными глазами на Смоковницына, но похоже капитана не видел. Петр усиленно давал понять местному начальнику, чтобы тот был поосторожнее в выражениях, помещение и просматривалось, и прослушивалось, а Игорю Парисовичу было не до того. Широколицый, крепко сбитый - косая сажень в плечах, в камуфляже с распахнутым воротом он и за мирной рюмкой водки смотрелся, как на передовой.

Аудиенции у губернатора Петр добивался все утро. В администрации с ним даже разговаривать не стали. Первая приемная оказалась закрытой, в пресс-службе объявили, что губернатор на выезде, в области, и когда вернется неизвестно.

Но Смоковницын не успокоился. Обойтись без показаний главного фигуранта дела невозможно. Отсутствие объяснений со стороны Парисыча автоматически приводило его к роли главного обвиняемого.

Несмотря на предупреждение своего нового начальника, Петр с самого утра занялся тем, что ему было запрещено, хотя и неофициально. После неудачи в администрации, он сел на телефон обзванивать всевозможных знакомых, кто бы мог вывести его на первое лицо губернии.

Однако, попытки оказались безуспешными. Чиновники разных рангов, бизнесмены, имеющие доступ "к телу" и другие боле-менее значимые в регионе фигуры отказывали Петру в содействии под различными предлогами.

Сначала капитан списывал мотивации адресатов на нежелание граждан содействовать органам правопорядка. Ситуация типическая - кому хочется легализовывать связь с легавыми, случайный каламбур вызвал легкую ухмылку у милиционера.

Но чем дальше, тем все более несознательное поведение граждан раздражало представителя власти. Отказали даже те, кто, напротив, по мнению Смоковницына, должен был старательно инициировать встречу следователя с губернатором.

Уже несколько лет вокруг Парисыча тесно группировалась местная знать. Ему и удалось победить на последних в стране выборах, сделав ставку на преуспевающих городских дельцов и прочих местных толстосумов, тех, кто страдал от непомерных аппетитов федеральных чиновников. Хотя шансы у бывшего полковника - героя военных кампаний - изначально были незначительными.

Бывший губернский голова, безраздельно правящий в Янске еще с советских времен, ясное дело, за пару десятков лет сумел накопить неограниченный административный ресурс, а проще поставить многих в прямую от себя зависимость, чем и пользовалься, совершенно того не стесняясь.

Но несмотря на все, умело составленные прогнозы, что давали ему чуть ли не девяносто процентов голосов избирателей, неожиданно проиграл.

Хотя в первом туре и победил, даже с существенным отрывом. Но до пятидесяти процентов не дотянул.

А Парисыч, на кого и смотрели, как на маневровую лошадку - чтоб забег не получился пустым, вырвался на второе место. А там по штабным расценкам вовсе никого и быть не должно. Аналитики зуб давали, что каждый десятый проголосует "против всех", а "лошадка" наберет что-то около полутора процентов.

Все остальное должен был взять действующий губернатор.

Далеки пока имиджмейкеры от народа. Образ, созданный толпой высокооплачиваемых столичных пиаровцев, не сработал. Предвыборная кампания дала серьезную течь. Залатать ее за две недели до второго тура не представлялось возможным.

Попробовали отодвинуть срок выборов, хотя бы еще на неделю, вдруг заупрямилась местная дума и избирком. Надавили из Москвы - вовсе непредвиденное произошло. Депутаты собрали население и устроили митинг с водкой и танцами.

Штабисты круглосуточно просиживали за компьютерными диаграммами, рисовали графики, на черных досках разрабатывали возможные комбинации. Из Америки выписали сотню "пробитых", самых продвинутых бойцов пиара, засадили их за разработку новой кампании. Но те в авральных условиях работать не привыкли - запросили месяц и пять миллионов долларов.

-Какой месяц! - заорали москвичи, - через десять дней голосование, нужны срочные меры!

Американцы поковыряли в своих еврейских носах, отведали шашлыков на природе, выпили водочки и резюмировали, что, мол, нужна для победы маленькая победоносная война и желательно с Албанией.

Почему с Албанией? - недоумевали москвичи.

А с кем же еще? - удивлялись американцы, - не с нами же?

Москвичей чуть тик не схватил. Даже объясняться с приглашенными не стали. Заплатили комиссию, посадили обратно в "Боинг", отправили по добру по здорову подальше от греха.

Один только остался. Низенький, хроменький. Все считал чего-то, газетки старые просматривал, статейки вырезал, по улицам бродяжничал, пытался с народом разговаривать. В самые злачные места Янска залазил. Пару раз пришлось с милицией вызволять.

И когда про него успешно успели забыть, янки появился в предвыборном штабе с докладной запиской в несколько мегабайт.

- И что? - вопрошал главный пиарщик, - и что, сэр Релейзен, вы хотите, чтобы я бросил все и проникся вашей диссертацией?

- Ез!-говорил Релезейн, - обязательно ознакомьтесь!

Главный пиарщик изучать исследование не стал, но потребовал от американца коротко изложить самую суть. Американец долго мялся, лепетал, говорил, что выводы странные, надо читать работу полностью, но в результате сдался.

- Ваш кандидат должен обвинить президента страны в предательстве национальных интересов, - заявил он, - и привести веские доказательства.

Среди пировцев прошел легкий шумок.

- Доказательства у меня есть, - невозмутимо продолжал инородец, - все факты действительные и приведены на страницах...

- Стоп! Стоп! Стоп! - заголосил главный, - Вы, сэр, в своем уме? У нас вся компания зиждется на добрых и ласковых отношениях нашего Мальчика с Кремлем и самим президентом...

- Нужно резкое заявление, - твердил Релейзен, - Ваш конкурент консолидировал местные деловые круги. В приват-беседах он говорит о программе противостояния московской финансовой экспансии...

Пиаровцы заулыбались. Им стало понятно, как сильно заблуждается их заокеанский коллега.

-Какие такие деловые круги? - ехидно поинтересовались они у заезжего специалиста, - здесь ни кругов, ни деловых давно не осталось. Все контролируется из центра!

- Вы сильно ошибаетесь, - настаивал сэр Релейзен, - влиятельные люди при своих интересах есть везде. Здесь много промышленность, много рядом с промышленность...

-Инфраструктуры, - ему подсказали.

- О кей! Инфраструктуры. Ваш соперник проводит очень умелый и умный кампаний...

- Я тя умоляю! - снова подал голос главный по пиару, но не так уверенно, как раньше, - какая у этого вояки может быть кампания?! Ни денег, ни штаба путевого. Ездит по губернии на старом "бобике", все агитаторы пара спившихся прапорщиков.

- Не все есть так просто, это есть часть стратегии, "бобик" бронированный! - толдонил свое американец, - а старый администраций компроментирует себя в глазах работяк связями с Московью... Мне сказали в пивном баре, кажется, его называют "Сосиськи"... что давно пора положить на Москву, я не разобрал что, но смысл в том...

- Это он в "Сиськах" наслушался, где самый мусор собирается, - шепнул один пиаровец другому.

- Я делал один вывод. Победит тот, кто сделает более резкий заявлений против антинациональной политики Кремля.

- Но полковник не делает таких заявлений, - возразили странному оратору.

- Официально не делает, но подразумевает... А ваш народ живет, как это сказать, внутренностями?..

- Нутром чует, - подсказали.

- У еще кандидата есть положительный факт - он герой войн. У вас это всегда был популярно. И здесь много безработных, каждый пятый - седьмой, это одно, очень много заселенцев от Китай, от Азербайджан, русским это тоже не нравится, это второй; и третий - сильный давлений бизнес от Москва. При такой причин официальный идеология не развивается...

Короче, не работает! - подытожил начальник.

Ез - ез, много, очень много не работает...

- Мусью прав, - сказал один из пиаровцев, местный кадр, специалист из администрации, - мне вчера один барыга жаловался, говорит, что все достала говорит элита с Рублевки, дышать нечем.

- Можь стукнем гаденыша да и дело с концом, - спокойно предложил куратор по безопасности, - чего тут мямлить?

- Опасно, до выборов считанные дни остались, - засомневался главный начальник.

- Да и хрен с ним! Стукнем, выиграем, а там потом пусть разбираются, выбирать-то пока все равно будет не из кого. А после в Кремле помогут. Отовремся.

- Обломайся, - сказал местный кадр, - нас даже депутаты не поддержали, вон чего устроили. А если уберем полковника, они и вовсе восемьнадцатый год закатят.

- Какой восемьнадцатый? - заинтересовалась тоненькая девочка, припудривая носик, - Это когда еще на поляков ходили, или уже на Наполеона?

- Да нет, - поправил ее знаток истории, - имеется в виду восстание декабристов. Здесь члены Северного общества репетировали захват на Сенатской.

- Стыдно, господа, не знать истории, имеется в виду Октябрьский переворот господина Ульянова-Ленина...

- Переворот был в семнадцатом.

- Да вовсе и не про это он сказал, так ведь? Отсюда в 18-ом году до нашей эры прогнали Чингизхана, точно?- заявил толстый пиарщик.

Местный кадр махнул рукой - точно!

- Ну вот видите, - обрадовался толстяк, -я прав!

- Я вообще не понимаю, что это такое!-возмущалась девица, - Везде наша программа работала, а здесь она не работает? Что тут особые какие живут. По моему мнению, пээровцы, они и в Африке пээровцы.

- Хватит галдеть! - прервал дискуссию главный, - дело нешуточное, наш коллега говорит вещи невероятные, но вполне справедливые. Иначе мы бы не обосрались с первым туром. Накалять мокрухой ситуацию нельзя, будем консультироваться с Кремлем. Давай-ка, Паша, соедини меня с кем-нибудь или в администрации президента, или в правительстве.

Пока налаживали связь, пиаровцы пустились в рассуждения.

- Выходит истеблишмент нам открыто врал, обещали обеспечить голоса, а сами-то на другую сторону пиарили!

- Двойные стандарты!

- Нет, мальчишки, - горячилась девица, кивая в сторону местного кадраче им-то не живется. Везде терпят трудности переходного периода, а этим че больше других надо? Еще какой-то разбойник по лесам шляется, слышали, некий Коленвал, ужас какой-то. То же мне Чечня!

- Коленвал мне напоминает мифического капитана Копейкина, - покуривая трубочку с ароматическим табаком высказался пожилой пиарщик.

- Какого еще Копейкина? - совсем сбилась с толку девица, - что вы меня все время пугаете?

- Е андестэнд, - твердил американец, - необычный рост национального самосознания. Ай финк, новые люди -причина.

- Какие новые?

Новые... новые, кто рос при глобализации... по вашей традиции названий - дабл зеротники...

Чего? - изумился главный

Нулевики, он хочет сказать, а лучше двухтысячники...

- О кей! ... так-так, ез, верно! Они более свободны, не хотят ограничений. А им закрыт выход в большой свет, они большой свет хотят сделать у себя... андестэнд? Я понятен? Они детей в честь города называют Янами!

- Янами? Девочек называют?

- И бой то же называют...

- Ну двинулись окончательно, что ж это такое? - кричала уже девица, национализм, чистой воды национализм! Сплошная измена!

- Тихо, ну! - замотал руками главный, - Джохар Дудаев на проводе!

Главный объяснялся с премьером недолго. До остальных доносилось в основном недовольное сопение руководителя и отрывистые фразы.

- Нет, - обреченно зашептал один из группы, - Дудаев ни за что не даст порочить президента. Я читал его книжку "Мой президент" называется, так он такой влюбленный в него, разве что не спят вместе.

- Хорошо, господин премьер-министр, хорошо, - твердил послушно главный, - я уразумел, конечно, уразумел, Джохар Зелимханыч, само собой, да, так и сделаем.

Он положил трубку и вытер горячий пот. Пиаровцы тускло глядели на озабоченного начальника.

- Будем ругать федеральную власть в целом, не персонифицируя...

- Ноу! - завопил американец, - это есть мало, очень мало, так только хужее, надо сразу обозначить виноватого, и еще нужно обещать свободную экономическую зону, обязательно обещать зону!

Американец не был услышан. Главный отмахнулся от него как от неразумного дитяти. Изменить что-то было уже невозможно. Решение принятое на самом верху не обсуждалось.

Наутро губернатор трусливо шарил глазами на экранах телевизоров. Путанно и длинно говорил что-то о федеральной власти, называл какие-то цифры. Его била крупная дрожь, и он уже прикидывал про себя, хватит ли ему средств на благополучную старость на юге Европе, или придется ограничится Крымским полуостровом.

Пиарщики уныло глядели на гниющий плод своих рук.

- Премьер может быть доволен, - сказал один, - никого не поругали.

- Он будет доволен, когда выиграет президенсткие выборы, - сказал другой.

- Чурбан? - вопросил третий, - в России? Чтобы выиграл выборы? Никогда. И так в лояльности к черножопым слишком далеко зашли.

- О чем вы, - поинтересовался другой, - о каких таких выборах?

Ах, да, - спохватились первые, - забылись!

-Все ж жаль, - прицокнул один из них, - такое время уходит прекрасное, счикнул губернаторшку - на год работой обеспечен. Закончил проект - чиканул другого под тонкие ребрышки, опять выборы, снова в деле...

- Ты куда, кстати, теперь пойдешь, чем заниматься будешь? - спросил первый второго.

- В науку пойду, куда ж еще.

- В науку? - изумился собеседник, - на сто баксов?

- Почему на сто? Я же не в нашу науку пойду, я в их науку пойду, - он кивнул на американца, - тыщ сто в год, пока хватит, потом посмотрим.

***

Ведомый волею судеб полковник вполне благополучно осел в Янске и вполне сносно управлялся с новыми гражданскими полномочиями.

Федералы сперва относились к Парисовичу снисходительно, но чем дальше он шел в отстаивании интересов губернской знати, тем более противостояние обострялось.

***

А события вчерашнего дня нисколько не украсили лик губернатора, оттого Смоковницын и не мог взять в толк, почему окружение полковника не заинтересовано в помощи следствию. Очевидно, что противники Парисыча с помощью федерального инспектора, точнее, его трупа, сдобренного массовым расстрелом на трассе, сделают все возможное для дискредитации губернской власти. Тем более после резкого заявления господина президента.

Почему сторонники прятались по норам?

Без особой уже надежды на успех, капитан набрал номер начальника губернаторской охраны. Тот еще недавно служил вместе с Петром и оставалась очень слабая надежда, что прежний коллега снизойдет до просьбы старого приятеля, хотя Смоковницын ставил сто против одного, что тот как раз поступит иначе.

И ошибся.

Начальник охраны отнесся хоть и не благосклонно к его звонку, но с интересом.

- Батька вряд ли захочет тебя видеть, - сразу обрадовал прямым резюме, - лучше, конечно, официально, так сказать по протоколу.

Пришлось объяснять ситуацию подробно. Но ничего - коллега понял.

- Гуд, - говорит, - попробую закинуть удочки, не обещаю, он, знаешь ли несколько не в себе сейчас.

Однако, спустя несколько минут капитан УБОПа уже мчался на загородную дачу губернатора. По этому случаю раскошелился на такси. Памятуя о вчерашнем вовсе не мирном разговоре с Арутюновым, брать машину в "управе" не рискнул.

Павел Саврасович, начальник охраны, дородная детина с бычьей шеей и увесистой круглой головой с широченным лицом, встречал Петра самолично на улице у ворот. После дружеских объятий и короткой перестрелки - "как твое ничего", сразу предупредил:

- Братан! Батька очумел от всех этих жмуриков... запил намедни, ты там его не очень мытарь-то.

Петр кивнул.

- И еще того, братишка, повнимательней беседуй, мы на подключке все. Кент с базы подсказал, а убирать нельзя "жучков - светлячков", сами мучаемся, вот такие у нас кендлики.

"Кент с базы" - товарищ из безопасности, понял Петя, "жучки-светлячки" - прослушки и подглядки, а вот почему не ликвидируют их, капитан не понял, но разбираться было недосуг.

Впрочем, предупреждения заботливого Саврасыча оказались как напрасны, так и бесполезны. Полковник ревел матом, крыл весь мир скопом, а особенно "любвеобильно" выражался в адрес федералов.

Многочтимая россиянами контора за одно нынешнее светлое утро наверняка набрала достаточное количество компромата против одиозного правителя.

Вконец расхулиганившись, губернский голова приспустил штаны и обнажив задницу, развернул ее в сторону впаянного в стену зеркала. Отражение худых ягодиц выглядело весьма жалостливо.

И пояснил, тыкая в зеркало:

- Там они, зырят... ну пусть зырят, говнюки!

- Игорь Парисович, - несколько раз осторожно начинал Смоковницын, - мне необходимо, чтобы вы ответили на несколько вопросов, это очень, очень важно, чрезвычайно важно...

Лярвин - губернатор любил свою фамилию, презрительно относясь к мнению, что она неблагозвучна для русского уха - вроде и выслушивал непрошенного гостя, но реагировал по-своему - бросал в стену столовые приборы, дубасил набитыми кулаками по мебели из красной древесины и карельской березы, громко отрыгивал лишний воздух, метался по кабинету и привести его в сознание, казалось уже невозможно.

Петр отступился б от своего плана, но отступаться было некуда. Дожидаться, пока фигурант протрезвеет, нет времени. Капитан понимал, что Арутюнов уже прекрасно осведомлен о том, где находится его подчиненный. И если еще не принял никаких мер, то это вовсе не означает, что не проявит себя в ближайшее время. Необходимо торопиться.

Петр тоскливо поглядел на Саврасыча, ища у него моральной поддержки и помощи. Но тот безучастно подпирал плечом платяной шкаф, временами позевывая, прикрывая медвежью пасть циклопических размеров крепкой ладонью, на вопросительный взгляд бывшего коллеги только развел в стороны толстые ручищи.

И тут Смоковницына прорвало:

-Полковник! - не выдержав, заорал он, что было сил, - А ну, прекратить художества! Что вы мне здесь в театр играете? Приведите себя в порядок! Вы военный человек, в конце концов! Отвечайте на вопросы!

Подействовало, как ни странно. Лярвин задумался, сел, установил колеблющийся взгляд на смоковницыной переносице, и повел ладонью в его сторону, знак, видимо, означал приглашение к разговору.

- Полковник, что произошло между вами и инспектором Полтинным около месяца назад, когда вы перестали оказывать видимое сопротивление давлению с его стороны на местные органы власти?

- Че? - полковника аж пошатнуло. Петр повторил еще раз медленнее и доступней.

- Ниче, - сказал губернатор.

- Но вы отстранились от защиты верящих в вас людей! Вы сдали их на откуп Крохобору, почему?

- Сдал? Кого сдал? Я Родину не сдавал! А он сдал! Мерзость! - полковник потянулся за водкой, но Смоковницын быстро отодвинул бутылку.

- Вы позволили инспектору хозяйничать на своем поле, на вас это мало похоже...

- Дай стакан!

- Прекратите, я напомню - вы военный человек, извольте взять себя в руки! Вы знали, что Полтинного уберут?

Лярвин задумался.

- Когда?

- Что когда? - не понял милиционер.

- Когда я знал?

- Месяц назад вы, полковник, знали, что федеральный инспектор будет убит, поэтому устранились от борьбы с ним.

- Капитан! - угрожающе зарычал Лярвин, - Я никуда не устран... - он сглотнул слюну, - не устранялся! Не шей мне мокруху, не пропрет! А этот хрен моржовый мне надоел, да - надоел до синей редьки надоел! А что с ним сделать? Он заказ свыше исполнял, куда его дену? Застебался я с ним здесь, ой, застебался...

Губернатор плавно покачал головой, смежил веки и вдруг затянул во весь голос:

- Ой-то не ве-ечер, то ни ве-ече-ер! Мне-е малым мало спало-ось...

Смоковницын схватился за голову. Все бесполезно. Полковник совковой лопатой копает себе могилу.

- Мне-е малым мало спало-ось, ой-то во сне приведило-сь...

Огромный Саврасыч широко улыбался. В окне плавало хмурое скучное солнце. Смоковницын чувствовал, как от напряжения у него холодеют пальцы. А полковник и не думал завершать демонстрацию певческих навыков.

Петр физически, всеми накачанными мыщцами ощущал, как драгоценные минуты утекают псу под хвост. Капитан знал один способ приведения в чувство пьяного человека, но способ требовал физического воздействия на организм. Клиента следовало хорошенько оттаскать за уши, только хорошенько, чтоб уши опухли. Кровь приливает к голове - мозги очищаются.

Милиционер опасливо покосился на секъюрити и решил, что данный способ непременим. В кармане задребезжал мобильник - прервал размышления.

- Петр Ильич!.. Петька... - раздался сквозь бурю помех ворчливый веселый басок, знакомый донельзя, но на вскидку обладателя его Смоковницын не припомнил.

- Петь, эт я Веня, - тем временем сказал басок, - я тут в говнецо вляпался, вытащи меня!

Смоковницын в смятении разглядывал губернатора. Тот уперся локтями в стол, обхватил красные щеки толстыми ладонями, тянул заунывно очередную строку. Но громкость убавил, подвывал тихонько, что твоя голодная дворняга.

А взгляд - быстрый, осмысленный, Петр подивился вдруг - ни грамма хмеля! Но локоть губернаторский соскочил с края стола, как это часто бывает у неконтролирующих себя в стельку надранных людей, всею тушею Лярвин навалился на стол и моментально уснул, удивительно сразу захрапев протяжными лягушачьими трелями.

- Але! Ты чего молчишь, капитан, - теребила трубка, - хоть кашляни в ответ!

-Какой Веня? - туго соображал милиционер. И вдруг дошло, доехало, прорезало оперативную память - Венька! Блин вареный! Венька! Ты чего живой?

- А че мне,-бурчал плоский динамик, - поддали малехо, да ничего выдрался кое-как, главно - материал сбросить успел, пацанов жаль - всех, паразиты, уложили.

- Знаю, видел, зрел твое искусство, пока не вырубилось оно, - и добавил отстраннено, почти металлически - хорошая шабашка тебе перепала.

Ничего, веселая, спасибочки Евсееву, надоумил.

Евсеев, при чем здесь Евсеев, задумался Смоковницын, Евсеев к операции не имел никакого отношения.

-Алеушки! Веня, подробнее мне пожалуйста выложи про Евсеева, как он тебя достал? Что говорил? Он был-то в засаде сам?

- Да хрен его знает, Петя, кто там был, кто нет, я что всех видел, менты по кустам засели, а я с деревца поливал. Мне вообще -то недосуг, капитан, лясы оттачивать. Я ж говорю - в дерьмо вляпался, не вылезти, за мной опричники скачут и, скорее всего, по спутнику разговор наш с тобою просекают. Так что, брат, я тебя отчасти то ж подставляю. Заглох я, меня бы достать отсюда каким-нибудь макаром, а то сгнию юным, жизни не видевшим. А?

Петр возбужденно зашагал по просторной зале, нужного решения не находилось, стрингер сбивчиво ему наговаривал, как его обнаружить, но Петр понимал - поздно.

Все, что бы он не предпринял, его обойдут, опередят, венино спасение только в быстром перемещении, что, понятно, позволить тот себе не мог. Пешему в третьем тысячелетии далеко не убежать.

Пока он вышагивал решение, губернатор перестал смачно храпеть, поднял голову и совершенно прозрачными, чистыми, как слеза девственницы, глазами вопросительно уставился на Саврасыча. Очевидно, взгляд патрона был понятен охраннику, потому что такой же беззвучный последовал ответ - снова разведенные в стороны толстые руки. Жест, вероятно, им уважаемый.

-Петя, Петенька...- торопил стрингер издалека, - поскорее, говори чего-нибудь, у меня ж и батарея на издохе...

- Двигай в лес, - это все что нашлось сказать у Смоковницына, - беги куда-нибудь. Найди телефон другой, лучше проводной, они в деревнях кое-где остались, звони по известному номеру, понял, да? Коль не понял намекаю, там - крокодилы, псы, шакалы... Ну?

- Петя, чо они-то ко мне прицепились? Я ж не фига не знаю, пленка исчезла, только камера пустая, кто затеял эту ерундень вовсе не в курсах...

- Ты куда звонить понял?

- Да вроде...

- Все. Счастливо. Пока дебила работает я тебе почту скину с руководством... Але?

Похоже, что не скину, решил Смоковницын. Сигнал прервался, характерно хрюкнув, и вежливо проникновенный, а на некоторых растянутых гласных даже сладострастный, женский голосок продекламировал, что абонент временно отключен или находится вне зоны...

Слава богу, что вне зоны, пронеслось у Смоковницына, а то она по нас уже не плачет, а горючими слезами заливается. И тут капитан обнаружил вполне ровно стоящего, равномерно затягивающегося трубкой совершенно трезвого полковника Лярвина.

- Вы господин губернатор, хороший актер, - не выдавая своего изумления произнес Петр.

- Не будем, - сказал Лярвин, - объясните лучше нам, кто вы?

Теперь Петр изумление не стал скрывать. Он даже несколько его приукрасил, поднял больше, чем надо брови, завращал непонятливо глазами и скривил губы в усмешке недоумка.

- Я думал, Игорь Парисыч, вы меня должны знать...

Губернатору наигранная поза собеседника очень не понравилась. Он сверкнул холодно черными зрачками, вздыбилась грудь, но сдержался, не дал волю гневу. А Смоковницын попробовал на вкус содержимое бутылки.

- Вода, - сказал он, - настоящая вода!

- Да, - подтвердили ему, - кипяченая.

- Полковник, вы на диете? Очищаете кишечник? К чему тогда вся комедь? Или все же пьянеете от водопроводной воды? Я в таком случае завидую вам, полковник.

-Бросьте дурить, капитан! Мне угодно знать, какая сука послала тебя сюда. Что ты собрался здесь вынюхивать, кому докладывать?

Ах, вон оно что, разозлился Смоковницын, ну держись правитель! И выпалил одним махом:

- Я обвиняю вас, губернатор, в убийстве федерального инспектора Ивана Исаевича Полтинного! И на это имею соответствующие доказательства. От вас жду соответствующих объяснений.

И губернатор, и туповатый охранник зашлись в хохоте.

- Сейчас, - уже надуманно давясь смехом, произнес Лярвин, - сейчас, капитан, будут тебе объяснения!

Он бухнулся в старинное шикарное кресло-качалку с круглыми подлокотниками, а Саврасычу дал знак. Тот навел на Петра внушительного размера пистолет с дулом невероятного калибра.

- Отечественная разработка, - пояснил не без гордости Павел, сумасшедший калибр, безумные пули. Слона разрывает на куски, человека в окрошку. Так что не дергайся, Петь, разберемся с миром.

По виду Саврасыча, по его излишней напыщенности, комичной расторопности в выполнении приказа, Петр понял, что бывший коллега все же сомневается в справедливости своих действий, отсюда и хвастовство новым оружием. Какая к лешему разница, что там за пули. А демонстрация силы есть компенсация собственной неполноценности, вспомнил Петр фразу институтского преподавателя психологии.

И еще припомнил - в любой, самой напряженной ситуации, необходимо отстаивать инициативу, не давать визави собой командовать - моральный успех обеспечивает успешный выход из конфликта. За годы службы он не раз убеждался в справедливости психологических установок. Поэтому продолжил атаку.

- Потрудитесь припомнить, господин губернатор, где вы находились вчерашней ночью?

Полковник ухмыльнулся. Милиционер решил, что услышит сейчас что-то вроде "вопросы здесь теперь задаю я..." или " Давай-ка Саврасыч пусти ему зарядом по яйцам...", но хозяин игриво ответил:

- Тут и находился, вот в этом кресле находился.

- Прекрасно, - решил Смоковницын, - просто прекрасно. Его долгая оперативная практика утверждала однозначно, если после решительной угрозы, объект все же вступает в разговор, а тем более дает членораздельный ответ, неважно правдивый или лживый, главное - отвечает, не все, ой, далеко не все потеряно, потому что наступление противника на грани срыва, он поддался на беседу, а значит угроза его не столь решительна, насколько заявлена. Но все же необходимо быть осторожным, предельно осторожным.

- Вам полковник известна марка коньяка "Вайнах"? - настойчиво продолжал Смоковницын допрос под дулом пистолета.

- Ну...- коротко сказал собеседник.

- Хорошо, что известна, - опер даже позволил сделать себе шаг в сторону, желая уйти от оси прямого выстрела, но Саврасыч не отпускал его с мушки. - тогда, мой дорогой губернатор, припомните, где и когда, а особенно с кем вы употребляли этот напиток?

- Нет, он издевается! - Лярвин выскочил из кресла, - давай кончать этого пидара таежного. Я с Чечни ненавижу вашу тупую мерзкую контору, а ты он вплотную подошел к Петру, глянул ему прямо в глаза, - ты служитель дерьма! Для чего тебе мои ответы, вы давно решили там, у себя в комитете, загнать решили меня! Зачем сюда пришел, издеваться? Продажная сука! Кончай его, Саврасыч!

А это уже может быть реально, решил Смоковницын, нельзя терять темп беседы, пока говорим не пристрелят.

- Ошибаетесь, - не быстро, но ритмично, стараясь попасть в такт полковничьей речи, произнес он. Главное поддерживать постоянный ритм разговора, не давать времени на усиление агрессии. - ошибаетесь. Я не связан с ФСБ, скорее напротив, как и вы чужд этой службе.

- Ой ли, - блеснул черным зрачком собеседник, - тебя послали прозондировать обстановку, обнюхать атмосферу, когда брать меня лучше. Кто звонил? Начальник? Или прямо из Кремля? Что за крокодилы, ежи... или что там еще?

Смоковницын искренне расмеялся. Пришось коротко рассказать про Веню.

- А животные, животными мы в Чечне кодировали в телефонах имена абонентов. Все местные - шакалы, армейские - псы, наши, ментовские крокодилы. И по номерам, у меня был номер - "крокодил - 17". Вы должны знать, сами там были.

- Ерундень какая, угрюмо сказал полковник, - ничего подобного не делали, звонили, как обычно. Там и связи нет нигде. Не прозвонишь особо.

- Это верно, - согласился Петр, - связь, конечно, паршивая, все больше по рациям или по спутнику. Но в последней командировке уже поставили кое-где станции, так что появилась необходимость скрывать номера, мало ли к кому трубка попадет.

Игорь Парисович глядел на гостя неодобрительно и сердито. Последний понимал, что нельзя допускать больших пауз в разговоре, необходимо педалировать положение, терпеливо и последовательно склонять противоположную сторону к своему мнению. Но как назло мысли спутались, вдруг возникшая в голове спасительная фраза так и провисла где-то на переферии мозга незаконченной, драгоценные секунды бесстыдно ускользали прочь, а Петр вновь превращался в ничем незащищенного подопытного кролика.

- Ты ж мене проясни, - вопросил иронически губернатор, - ты ж мене разубеди в следующем моменте. Коль ты, парень, не стукач энкэвэдэшный, то че же не испугался прослушки? Ась?

Павлик предупредил тебя, что все здесь пронюхано и прослушано. Все твои секреты, тайны следствия и прочий арсенал - все было б известно там, - он задрал зрачки к потолку, - ни один следак не стал бы допрашивать в таких условиях, ведь так?

А ты - ноль внимания, и, как говорится, фунт презрения. Значит, ты из тех, коль не смутил тебя момент такой, или знал стопроцентно, что фуфло это все, что нет наблюдения, что то же подтверждает факт - перед нами счастливый представитель службы безопасности, или скорее, несчастливый...

- Не паясничайте, полковник, - Петру порядочно надоело находится под дулом гиганта Саврасыча, и он внутри себя решил, ай, будь что будет, иль пан, иль пропал, двум смертям не бывать, а мимо одной не проедешь.

- Не паясничайте! Вы вольны думать, как вам угодно, я не собираюсь перед вами оправдываться. Я делаю свое дело, мне важно получить с вас показания, чтобы продолжить следствие, вы же тут в игрушки играете, пьяным прикинулись, ну для чего это вам? Ну-ка, рассказываете, как было дело? - он даже прикрикнул ненароком, получилось резко, визгливо, но ничего сработало, Саврасыч даже присел от неожиданности.

"Лишь бы не пальнул",- пронеслось в голове у Смоковницына. И он экспрессивно продолжил:

- Если вам есть, что скрывать, то вы постараетесь от меня немедленно избавится, впрочем, я это знал, когда направлялся к вам. Если вы не замешены в убийстве, то объяснитесь, почему на бутылке "Вайнаха" оказались отпечатки ваших пальцев? Вы пили с Крохобором вчера ночью? Отвечайте, пили!

Губернатор изменился и не только в лице, он пригнулся, стал меньше, на спине образовалось нечто, подобное горбу, но уродство это не было уродством маленького беспомощного человечка, согнутого под бременем жизненных обстоятельств, а напротив вся фигура его была целеустремленна, походила на сжатую пружину, на готовность спортсмена выскочить со старта после выстрела сигнального пистолета.

Это была группировка мышц и членов перед прыжком вперед, это была напряженность волчьего тела перед атакой добычи. Петр понял, что переборщил, но было поздно. Ответ последовал незамедлительно.

Лярвин выхватил оружие у своего охранника и разогнувшись в молниеносном скачке оказался прямо перед милиционером, сунул громадное дуло к носу, схватил скользкими, но цепкими пальцами за шею, затряс как погремушку.

- Не сметь! - заорал он в безразмерном бешенстве, - не смей... со мной в таком тоне! Я не верю тебе, что ты чист! Ты заодно с поганой шайкой! Вы все в заговоре против меня...Вы все меня подставляете. Вам крови моей надо, крови... Вампиры!

Он тяжело дышал, разбрызгивал слюну, на губах появилась прозрачная пенная слойка, тело полковника нервно пульсировало, он то раздувался, словно старая жаба, то сдувался как лопнутый шар, лицо было влажным. Петр сменил тактику.

- Я не хотел обижать вас, простите. Давайте, вместе попробуем разобраться, что происходит. Вы не меньше, чем я, заинтересованы в быстром и правильном расследовании, значит, должны рассказать о своих отношениях с Полтинным и... - Петр замолк на пару секунд, выдерживая наблюдательную паузу, стараясь следить за изменениями в облике своего визави, вроде, ничего, успокаивается и тогда милиционер рискнул, швырнул еще одну карту, и об отношениях с Еленой Симон...

На всякий случай Петр попрощался с белым светом, солнечным миром, и несколько, насколько это было возможно в его положении, отстранился назад. Ответом мог служить и точный выстрел, и точный удар в печень.

Ничего не произошло.

Вместо ожидаемого капитаном нового витка агрессии, губернатор осклабился, обмяк, рука с пистолетом безвольно повисла, он вновь плюхнулся в глубокое кресло и пустой взгляд его без всякого выражения застыл. Петр даже слегка покосился в угол, куда вяло глядел подозреваемый, но там была лишь дурацкая безвкусная ваза с пластмассовыми цветами.

Довольно долго обстановка не менялась. Губернатор, казалось забыл о существовании собеседника, он беззвучно сидел в кресле, словно дремал с открытыми глазами, мимика застыла. Саврасыч продолжал мирно охранять вход, закрывая дверной проем гигантской тушей, только глазами шарил по по зале и иногда сталкивался взглядом со Смоковницыным.

Петру мнилось, что он вроде и оправдывается, мол, прости, старина, сам пнимаешь - дружба дружбой, а сытый голодному в рот не смотрит.

Беззвучное прощение, однако, не гарантировало безопасности, Смоковницын был уверен, что Саврасыч в любой момент, если и не с легкой душой, то, перекрестившись, довольно спокойно пустит свою замечательную разрывную пулю ему в грудь.

Наконец Лярвин вышел из комы.

- Почему ты не был на трассе, офицер? - спросил он. - почему не погиб вместе с товарищами?

- Так распорядился Голованный. Я должен был осуществлять охрану Симон по ее прибытию в Янск.- доложил Смоковницын. Он, будто бы чувствовал, что губернатор спросит именно об этом.

- Угу, - произнес Лярвин, - угу... Мы и полагали, что опасность главная именно в городе, именно здесь. Значит ты, офицер, должен был работать на месте?

- Да. Но убили Полтинного, Голованный сошел с ума, вместо него появился странный Маргел Юросович, я отстранен от ведения дела и действую незаконно. - почему-то Смоковницын вдруг пустился в откровенности, почему сам не понимал. Все-таки пережитой стресс сказывается, решил он. Надо меньше болтать, не след раскрывать все карты, но вместо того, чтоб замолчать вдруг выпалил снова:

- По информационным каналам сообщили, что ребята охотились на Коленвала, но такой задачи не было. Поиск банды - легенда, которую кто-то принял за чистую монету. Они осуществляли прикрытие. Голованный не доверял федералам, парни обеспечивали дополнительный щит. А говорят о засадах...

А они ведь скрывались от сопровождения и должны были незаметно следовать сзади. Кстати, майор Евсеев, коль вам интересно, вызвал на место расстрела профессионального оператора, именно под легендой поимки банды Коленвала.

С его камеры и прошла трансляция по центральному каналу. Этот оператор мне и звонил только что. За ним организованна погоня. Вот так, полковник. А вы мне тут театр юного зрителя устроили, то пьяным прикидываетесь, до дулом тыкаете...

Лярвин молча пилил Смоковницына черным пристальным взглядом.

- Так ты наш, офицер?

- Я ничей, господин губернатор,- спокойно ответил милиционер, - мне важно установить, что произошло вчерашней ночью, вычислить преступников и поймать их. Я обязан это сделать, это мой долг.

-Фу-фу, какой романтизм! Вы идеалист, товарищ мент, неужели такие сохранились? Или у вас в управе парк юркского периода? Просто динозавр какой-то, а, Саврасыч?

- Да он всегда был таким, шеф, я ж Петьку давно знаю, прямой как нож, только одно - факты, факты, факты. Я ж ему еще лет пять назад гворил, факты в нашей любимой стране штука не упрямая, а очень податливая, как подашь их, так и будет.

Но он же упертый, что черт. Только благодаря Голованному и держался. На него ж стоко всякого дерьма вылили еще при старом руководстве. Он же всю подноготную собрал про прежнюю власть. Мы-то чем их мочили на выборах? Петькиным компроматом!

А он ни копейки за то не получил. Меня вы хоть сюда-то пристроили, а то б по-прежнему полуголодным с семьей мыкался, а он так и торчит - перст в пустыне. Я ж ему тогда советовал - иди, требуй деньгу, а он - нет, я деньги за службу получаю, а не за доносы. А если информация делу поможет, так тому и быть, не поможет, гврит, значит, уволят меня по собственному желанию руководства. Не думаю, чтоб Петька скурвился, не думаю, зря вы его подозреваете...

- Ладно, - решительно выкрикнул Лярвин, - пусть так! Капитан, вы ответите сейчас на мои вопросы, а я отвечу на ваши. Согласен? Ну, молодцом. Только сразу предупреждаю, что ничего не знаю ни о какой бутылке с коньяком. Сам подумай, надо ли мне было б переться на набержную, что бы распивать с Полтинным коньяк. Коль уж приперло б, так посидели бы где-нибудь на дачке...

Короткие злые очереди, внезапно раздавшиеся за окнами, не дали губернатору довести мысль до конца. Во дворе гулко застучали солдатские ботинки, разнеслись резкие окрики, где-то шваркнула оконная рама, послышались звуки осыпающегося кирпича.

В дверь вломился высокий охранник с алым пятном на белой полотнянной рубахе. Он успел прохрипеть "спецназ... сюда..." и рухнул лицом на пол; из твердой, будто отлитой из бронзы шеи, быстро струилась теплая кровь.

-Извини, Петя, - буркнул в самое ухо Саврасыч.

"Да ничего",- хотел ответить милиционер, понимая извинение так, что охранник и начальник будут сейчас серьезно заняты и не смогут уделить ему много времени, но не успел - Саврасыч с размаху шарахнул ему по переносице блестящей рукояткой мощнокалиберного пистолета и Петр полетел далеко-далеко, к нему пришло наконец душевное равновесие и он ощутил неестественное тепло разлитое по всему телу, словно его окунули в ванну с парным молоком.

ФАЙЛ ПОСЛЕДНИЙ. МОСКВА. КРЕМЛЬ.

Он гневался.

В нем бурлило неистовое возмущение, кулаки самопроизвольно сжимались и разжимались, будто б он готовился к серьезному спарингу. От горестного чувства несправедливости в груди застыл большой холодный ком, который никак не хотел таять, а только разростался, становился все больше, тяжелее; и от того, что не высказать никому щемящую душу обиду, хотелось уже не выть, а жалостливо пищать на крепко сбитую полногрудую Луну, что лыбилась зеленой наглой маслиной, чуть в стороне от Кутафьей башни.

Он стоял одинокий у большого окна, как маленький обиженный мальчик герой слезливой рождественской истории. Его слову повиновались армии, рукопожатиями с ним обменивались выдающиеся люди современности, имя его сотни раз в день упоминали мировые средства информации, но сейчас от бессилья и унижения его переполнял гнев.

И хуже всего то , что он не знал, как дать волю гневу своему. В самом деле, ну не мутузить же охранника, размерами раз в несколько и шире, и выше его. Как заклятие он выкрикнул в очередной раз:

- Сапаров!

- Да, - был короткий ответ.

- Сапаров, выпусти, выпусти, умоляю тебя! Я домой хочу, не могу я больше здесь...

- Не велено!

- Ты понимаешь, елки-палки, что говоришь? Я устал, я кушать хочу, выпусти!

Молчание.

- Сапаров, я тебя на повышение отправлю, будешь какой-нибудь дивизией командовать...

- Я не хочу дивизией командовать.

- Ну чем хочешь командовать, тем и будешь! Выпусти!

- Не имею права.

- Да ты человек, или нет, я здесь с голода подохну...

- Не имею права, господин президент. Рабочий день у вас до шести часов. Еще рано. Вам работать приказано, а вы меня мучаете. Охота вам каждый день ныть мне на нервах?

Президент расторопно забегал из угла в угол.

- Дурной человек, дурной человек, - причитал он себе под нос, - я казнить его велю, четвертовать, восьмитертовать! Что же это такое! Чистое рабство, тоталитаризм! Я целый день в поту работал, работал, работал! Трудился не покладая рук. Премьер-министр заходил? Заходил! Мы очень мило побеседовали о реструктуризации... Министр обороны был, опять денег просил, из культуры заходили, то же чего-то разговаривал, уж не помню чего...

А потом, после обеда - спины не разгибал, все подписывал, подписывал, подписывал. А ты ничего не делаешь - прокричал он вдруг охраннику, - стоишь как пень! Сволочь!

- Не оскорбляйте, - привычно ответил охранник, - я при исполнении, нельзя меня оскорблять.

- Ишь ты! Какая фифа! - завопил президент, - тебе надо мной издеваться можно, а я уж и слова не скажи!

- Я не издеваюсь, я выполняю распоряжение, вами, кстати сказать, подписанное - до восемьнадцати ноль-ноль никто не покидает территорию Кремля! А при вводе чрезвычайного положения никто не покидает рабочего места без особого на то распоряжения. А вы объявили вчера чрезвычайное положение.

- Я ж его не для себя объявлял, я его для других объявлял...

- Закон распространяется на всех и обратной силы не имеет, -повторил заученно охранник.

- Хорошо, я ошибся, я был пьян, болен, меня заставили, наконец!

Молчание.

- Я верну распоряжение на доработку в Совет Федераций...

Молчание.

- А чрезвычайное положение отменю! Хочешь? Прям здесь и отменю. Вот - я отменяю чрезвычайное положение... - он сделал широкий жест рукой.

Ответом было прежнее молчание, кроме того Сапаров презрительно фыркнул и отвернулся к стене.

Президент вдруг подскочил на месте, как юный заяц, истошно и противно закричал "банзай" и, согнувшись напополам, вроде конькобежца, помчался с дикой скоростью на охранника, и изо всех сил пнул его небольшой головой в живот. Но тот даже не пошевелился. Президент в отчаянии сполз на пол и тихо застонал от собственного бессилия. Вдруг его осенило.

- Говоришь, что до особого распоряжения? А особое распоряжение по закону принимает только президент, без утверждения Советом Федераций и Думой, только я принимаю ОСОБЫЕ распоряжения, понял, чурка?

Сапаров совершал напряженный мыслительный процесс, о том выразительно свидетельствовала его сосредоточенная физиономия, но по-прежнему молчал.

- Вот, - продолжал президент, - я сажусь, пишу указ, вот я пишу: "Особое распоряжение..." дальше - распоряжаюсь установить для президента Российской Федерации свободный вход-выход из своего кабинета на неопределенный срок. Так. Подпись - президент Российской Федерации...

- Опяд за звое?- раздался в полушаге скрипучий кавказский голос.

Писавший поднял голову, глаза были грустные, он уже понял, что снова ничего не выйдет. Так и есть. Перед ним находился премьер-министр, хитрая бестия, как только умудрился прошмыгнуть тихой сапой в кабинет. Ведь ни шороха, ни звука!

- Озобый разпоряжений, - прочитал премьер-министр записку, - нед, никуда не годидся.

И разорвал бумажку.

- Господин премьер-министр, поменяйте меня на этом посту, - взмолился Сапаров. - сил моих нет. Каждый день стонет и канючит. Ну что это за служба? Пошлите на кухню назад, там поварихи добрые...

- Заткниз! - премьер был короток и весьма зол, обращаясь к президенту грубо добавил, - по тебе, я гляжу, карцер плачед. Додергаешься ты у наз. Ты - президенд! Президенд - это звучид гордо! А ведешь себя как баб слабый!

Президент решил не сдаваться и придумал уже целую речь в свою защиту, но не успел произнести ни одного слова. В кабинет потянулись первые лица державы, полной обоймой закатилось федеральное правительство, министерский комплект втиснулся, утомленно перебрасываясь унылыми фразами, и спикеры парламентских палат со своими выводками - лидерами фракций - осторожно пробрались.

- Эт-то вы чего, - изумился президент, - эт-то вы куда все? Ну-ка давайте назад все! Чего на ночь глядя врываетесь.

- Уймиз, - тихо приказал премьер, - будет расширенный правительственный совещаний!

- Какое совещание, вы чего с ума сошли, через час хоккейная трансляция, я ж болеть хочу!

- Ды никогда не выздравишь, я тебе обещаю, молчи смирно!

Устало поигрывая мускулами к ним подошли холеные силовики.

- Надо! Господин президент, надо! - коротко объявил директор ФСБ.

- Мы должны политический бомонд ввести в курс дела. Объяснить ситуацию, - более человечно пояснил министр обороны.

Политики тем временем рассаживались по местам. Никто особо не обращал внимания на холодную перепалку лидеров.

- Я выступлю с заявлением, - сообщил главный разведчик,- в общих чертах обрисую, что происходит, потом совместно примем пакет документов, чтобы наутро его провели в парламенте. Другого выхода у нас нет. Иначе западные пижоны снова начнут вопить об общечеловеческих ценностях и демократических нормах...

- Не, ну я так не играю, - заскулил президент, - я два дня дома не был, я кушать хочу...

- Менше надо с бабами крудидся, драхальщик!

- Тихо, тихо, Джохар! - усмехнулся фсбэшник, - не стоит выдавать все наши маленькие тайны, хотя я согласен у них это неплохо получалось.

- Ты чего? Серьёзно?..Ты чего следил за мной с Ленкой? Ты может записывал всё? А-а-а-а!!!

Президент вскочил с кресла и даже занес руку, чтобы по-восточному хитро вмазать коллеге под челюсть, не вышло - премьер и министр обороны скрутили его и шипя, будто змеи, усадили обратно.

-Сидед! - приструнил его премьер, - не рыпайся, мышонок. Разберешься потом, как мужчина с мужчиной, а сейчас не время истерики закатывать.

- Да-да - добавил оборонщик, - мы не для того собрались, чтобы твои шуры-муры расследовать. Отечество, черт его возьми, в опасности!

- Все, хорош, - прервал их директор разведки, - люди ждут.

Он громко прокашлялся, больше для того, чтобы все присутствующие обратили на него внимание, разложил перед собою кипу бумаг и зычно объявил о начале заседания.

Министры заинтересованно поглядывали в сторону президиума, члены парламента обратились в слух, премьер бросал на президента взгляды, полные презрения, а сам президент кисло жевал бутерброд с темной краковской колбасой, который ему презентовал, смилоствившись, министр обороны.

Бутерброд был не первой свежести, отрезок белого батона подсох, и президент кушал его без аппетита, тщательно прожевывая каждый кусок.

- Вот что мы имеем, - сказал директор ФСБ, совершая черным "паркером" дирижерские движения, - вот что мы имеем...

Директор задумался, "паркер" на какое-то время повис в воздухе, но спустя секунду вновь пришел в движение.

- Вот что мы имеем, - повторил выступающий в третий раз и аудитория зашевелила задами.

- Отчизна в опасности, - наконец съехал с мертвой точки разведчик, но снова замолчал.

- Ну, быштрей, - прошамкал президент, прожевывая застывшую колбасу, - я ж, елки-палки, на хоккей опоздаю... - и состроил рожу премьеру, который вновь неодобрительно сверкал на него острыми кавказкими очами.

Министр спорта, ощущавший себя в кабинете совершенно лишним, так как абсолютно не разбирался ни в политике, ни в экономике, а попал сюда из-за боязни быть смещенным министром трудовой занятости, быстренько набрал телефон федерации хоккея и забубнил осторожно в трубку:

- Барханыч, але, Барханыч, перенеси матч... да, перенеси его, ну, на час-полтора сдвинь... Придумай что-нибудь. Вызови милицию, пусть стадион шмонают на предмет взрывчатки, скажи, звонок был, потом уладим. Давай, Барханыч, действуй, не начинай до особого распоряжения.

- Я попрошу угомониться зал, - строго заявил фсбэшник, обвел присутствующих морозным лунным взглядом, те прижухли.

- Вот так значит, господа, - продолжил он после изучения собравшихся, мы имеем, что имеем. Положение сложное, но принимаются все меры. Все возможные меры. Других мер принять нельзя. Других мер просто нет. Оттого тревожно на нашей душе. Сможет ли выстоять российская юная демократия, спрашиваю я? И отвечаю - да, конечно, сможет. Но для этого мы должны принять все возможные меры. Мы их принимаем. А это что значит, товарищи? Это значит, что мы на верном пути, господа. Другого пути мы не имеем и иметь никогда не будем. Мы готовы противопоставить любому чрезвычайному положению нашу чрезвычайную готовность. Меня часто спрашивают, а есть ли для этого порох в пороховицах, я отвечаю..

- В пороховницах. - поправил министр обороны.

- Что? - не понял выступающий.

- Я говорю, в пороховницах, в по-ро-хов- Ницах!

- В НИЦАХ? - изумился директор, - в каких Ницах?

Министр отвернулся, но фсбэшник смерил его долгим мертвенным взглядом.

- Вот вам пожалуйста, - взвизгнул он, - пока я отстаиваю национальные интересы державы, наша армия глядит в сторону Ницы. То есть в сторону Италии. Вот вам предательство на самых высших эшелонах власти.

- Давай к делу, - бросил премьер.

- А вас, господин Дудаев, я попрошу завтра быть у меня с докладом, разошелся выступающий, даже покраснел от гнева.- мы вас для чего поимкормим? Для чего, я спрашиваю, и поим здесь, и кормим здесь, одеваем то ж? Молчишь? А я скажу - что бы твои шакалы с бомбами по Москве не шастали! А они, между тем, никак не угомонятся. Из-за них и стену отгрохали, а итог? Вот доложите мне, какого черта? Какого черта, я спрашиваю, им надо?

- Да будет тебе, - попытался вставить реплику министр обороны, но тут же не обрадовался.

- А с твоим ведомством особый разговор, - вскипятился докладчик, скоро все солдаты друг друга перестреляют, а офицеры перевешаются. Сам не можешь порядок навести, спроси у коллег, неужто не поможем? Отработаем стратегию, выработаем, так сказть, тактику. А не надо, вот не надо умничать только, умничать это мы тута все сумеем, я ведь прав, товарищи?..

Коллектив дружно закивал и заподдакивал. Не вовремя задремавший министр культуры, с перепугу ошибся и глуповато захлопал в ладоши, шикнули - он чуть не умер.

- А у меня концепция завершена, - решил защититься оборонщик, - вот она концепция развития вооруженных сил на предстоящие полвека. - он кивнул на пару листочков с несколькими строчками из крупных букв, - армия удачно сочетает контрактную основу и призывную. Сначала бойцы призываются в действующие войска, проходят обучение, служат, а через двадцать пять лет решают, остаться ли им по контракту служить или вернуться на гражданку уже в совершенстве владея воинскими специальностями. Сейчас мы с министром образования решаем вопросы поступления бойцов в ВУЗы на льготной основе после совершения ими гражданского долга... А тех, кто не отслужит и на порог университета не пускать!

- Сколько лет вы сказали, сколько они у вас будут дрыгаться ? заинтересовался глуховатый министр труда

- Двадцать пять

- Это как при царе-батюшке было, не ново, не ново, хорошо бы новые формы найти, оригинальные...

- Ну можно, например, двадцать шесть с половиной, или двадцать семь. Учиться ведь сейчас есть чему, электроника, суперкомпьютеры и все такое... Но замечу, что все новое, это ведь хорошо забытое старое. Уже нами просчитаны все плюсы и минусы. Главный плюс - мы можем говорить о состоявшейся, наконец, и успешно завершившейся армейской реформе. И еще - в короткие сроки мы доведем наши войска и по количеству, и по состоянию до уровня китайской армии.

- А ты сказал и минусы есть, - подал голос президент.

- Совершенно верно, есть, - министр обороны задумался, мелко шевеля губами, видимо, что-то напряженно про себя просчитывая. - не то, чтоб минусы... Видите ли нам не удается никак сохранить баланс питания и снабжения армии в прежних рамках. Очень жаль, но потребуется увеличение бюджета. Я утром вам докладывал, господин президент.

- Да, да, верно.

- Живые все-таки они твари, видите ли, кушают, пьют, курят. Ничего не поделаешь. - тяжело вздохнул министр обороны, - но ведь кто не хочет кормить свою армию, будет кормить чужую.

- Уж лучше чужую - дешевле, столько нигде в мире не жрут, - злым полушепотом прошипел министр финансов, но вслух спросил осторожно - сколько же вы хотите?

- Да небольшое совсем увелечение, - военный вновь зашелестел еле слышно губами, - так, до ста процентов...

- Это чего сто процентов? - насторожился финансист.

- Чего-чего... годового продукта, есесвенно, - и министр жадно посмотрел на коллегу, финансист побелел. - Что вы вечно режете бюджет, режете, режете! Не режьте - пожалейте граждан! Раз у нас все военнообязанные, то и деньги в полном ВВП - наши, а мы порешаем, кому чего...

- Да зачем вам деньги? - выступил министр труда, - один черт, ваши офицеры на всю зарплату водку глотают...

- Эт потому они водочкой балуются, что всем остальным мы их обеспечили, - загордился министр обороны и жадно возрился на толстую дергающуюся от жаркой крови вену финансиста. Даже облизнулся.

Директор ФСБ по-прежнему возвышался над всеми. Он был весьма раздражен тем, что разговор ушел в противном направлении. Разведчик надул губы и крутил ими во все стороны, давая понять окружающим , что страшно раздосадован.

А оборонщик и не думал останавливаться. Он рассказал о необходимости применения высокоточного оружия, о новых технологиях уничтожения врага, а потом ткнул в листы пальцем и выпалил:

- Надеюсь моя стратегия - только начало следующей большой военной реформы России. Только первый шаг к созданию мощной современной победоносной армии, солдатами которой рано или поздно станет все население великой державы!

В кабинете даже муха замолкла, перестала жжужать, то ли от страха, то ли от шока. В таком состоянии находились почти все присутствующие.

- Это как? -осторожно поинтересовался министр труда. Военный обрадовался вопросу и хотел продолжить спич, но перебил президент.

-Хватит! Сейчас до мордобоя догвримся, гляньте, он же гибнет от ненависти.

Все обернулись на забытого главного разведчика. Тот стоял синий, совсем нелепый.

- Продолжайте доклад, товарищч- ухмыльнулось первое лицо страны.

Но разведка не собиралась идти на мировую. Бесцеремонно прерванный докладчик демонстративно уселся, вызывающе закурил.

- Я вот кумекаю, кумекаю, - плотоядно глядя вокруг сказал он, народищу уйма! И все умны, умны - глупеньких нет. А как до дела дойдет, так сразу валят в безопасность, помоги да выручи - обосрались, обделались, струхнули. И я с двумя калеками и рублем ржавым в кармане вытаскиваю, вытягиваю, обеляю! А потом меня втаптывают, втаптывают, втаптывают! В грязь! В грязь! В грязь! А я страдаю, фибрами страдаю, а мне плюют в самую пресамую морду верблюжьей слюной. Что ж ототрусь, и на этот раз ототрусь, не привыкать. Да ведь надоест когда-нибудь отираться-то, надоест!..

- И что? - ласково поинтересовался министр обороны.

- Опять? - закричал несостоявшийся докладчик, - опять? По почкам бить? По самому больному?

- Ну хва-атит, - взмолился президент, - давайте конструктивно уже, хоккей ведь.

- А его сдвинул, господин президент, - прогнулся, нежно улыбаясь, министр спорта, - я звякнул ребятушечкам, они подождут, не волнуйтесь, ладненько?

А между разведкой и армией разгорался нешуточный инцидент. Оба чиновника вскочили с мест и пихали друг друга кулаками, жутко ругаясь. К ним подоспел министр внутренних дел, но из-за своего малого роста он только и смог что втиснуться между ними и лишь преуспел в получении тумаков с обеих сторон, никак не влияя на ход сражения.

- Хватит меня подставлять, - орал разведчик, - хватит выезжать на мне!

- А ты не подсматривай, не подслушивай, не записывай! - отвечал другой.

- Буду! Буду! Буду! - кричал директор ФСБ. - это служба моя.

- А я Родину защищаю, и ты не лезь ко мне со своими говенными расследованиями. Щас вот ка-ак дам по балде...

Военный министр не закончил, получил умелым кулаком под дых и затих.

- Ну хватид! - выступил премьер. Он держал в руках охотничью двустволку и уже целился.- разошлись как мальчишки! Позор!

- А не командуй! Не командуй, абрек! - не успокаивалась безопасность, чего дуло выставил? Не испугаишь! Не из трусливых, небось! - передохнул, а набрав воздуха еще шибче заголосил: - обнаглели окраины, обнагле-ели! Целишься? В кого целишься? Я вот доберуся до вас всех! Ух, доберусь! Такие бабки к себе тянут! Да Русь монголам столько никогда не платила!..

После этого он угомонился. С видом важным, деловитым и независимым плюхнулся на свое кресло и больше ни на кого не смотрел.

- А сколько мы монголам платили? - тонкий голос президента донесся как из другой реальности. Чиновники шарили глазами - президента не было на месте. Он показался из-под стола, с карандашом в руке.

-Вот, - неуверенно сказал, - упало. Так сколько мы платили монголам?

Министр финансов, кому адресовался вопрос бестолково пожал плечами, что-то промялил и густо покраснел. Потом, старясь спасти реноме, стал оправдываться.

- Да десятину отдавали, десятину...- оказалось это знал министр спорта.

- Как десятину? - удивился президент, - всего десять процентов?.. А что же мы сейчас вваливаем хрен знает солько?

- Так ведь раньше за что платили, чтоб они к нам не лезли, а теперь за то, чтоб они нас не бросали... а ведь это всегда дороже стоит...- лепетал министр финансов, - а потом, простите, не я бюджет принимаю, я его выполняю...

-М-да - на что хватило президента.

- А чо ты с ними сделаешь? Чо сделаешь? - завелся опять фсбэшник, - они чуть что сразу за пушки хватаются, Вон смотри - не растается!

- Да, - важно сказал премьер, - а до ведь прибьеде.

- А мы считаем, что казна мало средств выделяет нам, - подал голос луноликий депутат из Казани.- у нас очень маленький зарплата, четыре жен нельзя на них содержать, и еще не все татарин имеет собственный дом.

- Вот, вот, - поддакнул директор разведки, - и я говорю, как же так? На четырех баб не хватает!А! И на презервативы не хватает - плодежь пошел, как в Китае! И вон тех, - кивнул в сторону Дудаева, - били-били, да без толку, опять народились. У меня уже снайпера в дефиците.

-???- не понял президент.

- Он продив каждый дом в Чечне позтавил вышку со снайпер, - пояснил премьер.

-А-а-А-а! - расхохотался президент, - неужели правда? И что помогает?

- Не очень, - скривился директор. - Там ночи темные, а сами они черные, не различить.

- Слушай, не надо! - возмутился премьер, - ну какой я черный? Мой кожа белей твой будед!

Нарождающуюся заново конфронтацию разбавил неожиданно смелым выпадом президент.

- Эй, - громко и властно сказал он, - грызуны, вы Ляльку мою искать собираетесь? Позабыли уже? Чего, собственно, ввалились тогда? Уже наверное хоккей давно идет!

- Нет, нет, - заверил министр спорта, - ждут они, ждут!

- Так вот, - выпалил директор ФСБ, - вон армеец пусть объяснит, как он умудрился ухайдокать янских ментов, они же в охране сидели.

- Я никого не трогал, - болезненно прошептал министр обороны, еще не отошедший от мощного удара, - они сами как-то справились.

- А кто приказ отдавал? Между прочим, электронное письмо пришло по секретной почте!

- Я не знаю, отвяжитесь от меня, мне плохо.

- Не вы поняли! Вы поняли? Напартачил - и в кусты! А я опять разбирайся, кто там на этой сранной трассе кого замочил и почему. А ты - он прижег взглядом мвдэшника, - ты выяснил, кто инспектора удушил?

- Разбираемся, разбираемся потихоньку, - прогнусавил милиционер, - у меня небольшие проблемы на месте... Как бы лучше сказать это... Ну, начальник местного управления с ума сошел... Нового поставили, пока привыкает.

- Он уже привык! - и директор разведки убедительно посмотрел визави в глаза, а тому показалось, что из него сейчас вынут душу.

- Слушай, дорогой мой! - эмоциально воскликнул премьер, непонятно к кому обращаясь, - ты сейчас новый война начнешь, а деньги опять мимо Грозный уйдут. Как глава правительства России я категорически против ввода войск... И президент против!

Он стукнул задумавшегося о чем-то президента между лопаток, тот от неожиданности кивнул. Кавказец торжественно обвел зал.

- Поздно, - заявил министр обороны, - войска в городе...

- И хорошо, и хорошо! - затараторил фсбэшник, - пора прижать прищучить Лярвина, пока остальные не разболтались! У них ведь скоро, как ветерок свободы костром запахнет, так все сразу за сувернитетом тянутся! У-у! Злыдни, поотрубал бы кисти вместе с пальцами, жизнь и так тяжела, а ту вы еще! - он выразительно глянул на Дудаева и добавил уже в другом тоне: Заодно солдатня развеется, надоело небось в казармах вонючие пуки унюхивать?

Он ласково потрепал министра обороны по холеной шее, попредержав ледяные пальцы у сонной артерии.

- А я что-то не допонял, - снова стал качать права президент, - вы Ляльку мне вернете? Я здесь сутками пропадаю, где баба-то... А хоккей... ай, ну вас!

- Расследовываем мы твою бабу, не звени. Пасем сейчас оператора, что фильму прокатил в эфире, он как-то уцелел под ракетами. Вчера едва не поймали, выскользнул. Возьмем - выясним, чья наводка, кому сыр-бор весь нужен был в эфирах. Хотя я не сомневаюсь даже, что Лярвин затеял смуту, он!

- Я хочу взяд немного слов, - гордо выпрямился Дудаев, - зачем нам этот дестабилизаций? Вспомните мой маленький родина, чем все кончилось? Зачем было убивад мой двоюродный дядя? Сразу бы денег дали и конец! А теперь новый полигон? Что я завтра скажу мировой арена?

- Ай, тетя-дядя, полигон-молигон! Лярвин пирамиду власти трясет и Полтинного нашего пришиб, а я уверен, что Симон - его рук дело. Что за банды по лесам шныряют? Его банды. Точно говорю! - директор ФСБ уверенно сложил руки на груди в позе победителя, - возьмем ни сегодня - завтра Лярвина, допросим, он нам и расскажет, где Симон, все и успокоится. А на мировую арену ты и не лезь со своим черножопым акцентом, президент прозвонит в Вашингтон, объяснит им про внутреннее дело, на том и кончим.

- Опять я? - изумился президент, - да сколько можно на мне выезжать? Я не хочу, не желаю, не буду!

Он вдруг стал лихорадочно себя ощупывать. Обшарил методично карманы, снял пиджак, встряхнул его, не успокоился, огляделся вокруг, задрал брюки, снял ботинки, потом быстро по-мышиному, вихляя задницей забрался под стол.

- А как звучит, - причмокнул министр культуры, - Не хочу! Не желаю! Не буду! Почти как - пришел, увидел, победил! Я же говорю, что нужен законопроект о присвоении президенту звания Цезаря! А вы не поддерживаете...

- Кстати, - вдруг обратился к нему министр спорта, - вы писателю Гоголю укажите на его хамство, что это он расписался у вас?

- Гоголь? - удивился министр культуры, - а при чем здесь Гоголь? Он же умер давным-давно, умер.

- Вы моей некомпетентностью не пользуйтесь, пожалуйста. Я, понятно, в литературе не бельмеса. У меня другая профессия... Должность - моя профессия! Но очевидные пасквили на правительство различаю! И попрошу вас укажите щелкоперу его место, а то умер! Как же умер! Мертвые не пишут. Так. Я ж про себя учитал и про министра, кстати сказать, сельского хозяйства учитал. В комитете содействия литературным произведениям знают? Я уверен не знают! Вы разберитесь, что откуда растет, Россия из Гоголя, или Гоголь из России! Вот у господина Пелевина замечательные книжки, все о чем-то таком... каком-то... высоком... Турецкий у него - верный тип. Человечен, грамотен!..

Президент в очередной раз показался из-под стола жалкий, поникший, заплаканный. Несколько десятков настойчивых крысиных глаз вперились ему в грудь. Он не мог поднять голову, будто он её уже потерял. Только хитрый взгляд продолжал бить из-под серых бровей. Слегка пошатываясь, как слабое деревце при размеренном ветре, он вдохнул полные легкие воздуха и еле слышно прошептал:

- Нехренаська пропала...

ДИРЕКТОРИЯ ВТОРАЯ.

Так, без хозяина в путь отправляешься, малый мой свиток,

В Град, куда мне, увы, доступа нет самому...

Публий Овидий Назон. Скорбные эллегии.

ФАЙЛ ПЕРВЫЙ.

Несмотря на рекомендации Смоковницына - укрыться в лесах, Веня решил не торопиться, а переждать светлое время суток в кабине "седана". Он насколько смог вытолкал авто с проезжей грунтовки в кустарник, прикрыл его сверху ветками. Коли не присматриваться, то сразу и не заметишь, что у дороги схоронено.

А тем временем на стрингера напала неимоверная зевота. Глаза смыкались, тело плохо подчинялось, конечности стали ватными. Сказалась бессоная ночь. Веня решил только на минуту смежить веки, но уснул крепко, сладко, глубоко. Даже дверцу машины не успел захлопнуть, так и расположился - одна нога свесилась вниз, а сам увалился боком на оба передних сиденья, поджав под себя вторую ногу.

И закружился горемычный бродяга в нелепом, смешном, бесконечном хороводе. Пятнадцать дев, таких, что диву даться, окружали его со всех сторон, окутывая, будто сетями золотыми своими одеяниями. А он очарованный и потрясенный брел среди изумительных красавиц с венком из белых роз и душистых лилий, глядел глупо безумным взором на изящные формы и плакал, словно на похоронах любимой. Ничто его не увлекало, ничто не зажигало сердца. Слезы серебряными бусинами повисали на желтой траве у маленьких стоп танцовщиц.

А потом вдруг и исчезло видение.

Ни с того, ни с сего оказался он один среди семи холмов в местности пустой, вымершей. Только слабый неокрепший еще лесок осторожно пробирался по легким склонам, пугаясь даже простых дуновений. И вроде знакома была Венечке территория, но никак не мог он припомнить, что такое вокруг и отчего черты ее так известны и близки.

Бродил он, бродил. Ничего особенного не выбродил. Только запутался окончательно и потерялся, да сбился с пути. Уже и вечер холодный плескал темно-синими чернилами и Луна дородная смеялась прямо в глаза, когда выбрел Веня на бережок тихой затянутой трясиной и замусоренной всякой-всячиной речки. А у излучины заметил кривую толстую корягу, что склонилась над самой водою. Присмотрелся - нет, не коряга, живой человек сидит на пенечке, рыбку ловит в мутной речке. Подошел Веня к нему, а тот оказался старым косматым дедом. И совсем неразговорчивым. Ни на один вопрос пришлеца толком не ответил. Только когда Веня тряхнул его, что было сил, да заорал прямо в ухо, покрытое сальными волосами, что, мол, эт такое и где я? - старик взглянул на него ясным, веселым, просто божественным взором, отстранился ненавязчиво и глаза возвел к небу.

Веня проследил за чистым взором его и ахнул, и сел невольно от неожиданности на влажную траву. Такого видеть стрингеру еще не доводилось.

Под упругим желтым животом оскалившейся Луны болталась в синем пространстве изумрудная с алыми да золотыми отливами блестящая тарелка. Корабль - не корабль и ковчег - не ковчег, и не аппарат технический, а неимоверное что-то, жуткое в красоте необычайной, грандиозное образование, неизвестным науке образом парящее над запуганной землей.

Когда шок от зрелища сумасшедшего миновал, Веня рассмотрел подробней непонятный летающий объект. Разглядел борта и реи, заметил, что свет струится от него непостоянный, то вспыхивающий ярко, то вдруг утухающий вроде победного салюта. И точно - вспышки возносились над тарелкой еще выше вверх, куда, казалось, ничего уже не достигнет, ан нет - взлетает! Косматые колосья брызгов рассыпаются над порхающей махиной и трясет ее, пошатывается она в пространстве, того гляди - разломиться вдруг или вовсе хлопнется о жесткую почву.

Но пока ничего - держится. Только видно как от неустойчивости, да от вращения бешенного вылетают из нее, как из каруселей плотные сгустки, и чем крепче залп, тем больше их выскакивает за пределы образования. Раскидывает их далеко-далеко.

Пригляделся Веня и снова ахнул. "Ох, Господи!" - вдруг вырвалось у него неверующего. Прояснилось ему, что не бездушные это предметы, а самые, что ни на есть живые люди! И летят они в разные стороны и кричат благим матом, но не слышит их никто, не обращает никто на них внимания, шмякаются они оземь, а все что остается - пятно коричневое, вроде коровьей лепешки.

- Что ж такое делается! Что творится такое? - накинулся было старика ошарашенный стрингер, но исчез странный субъект, пропал, растворился, остался только от него сломанный потертый указатель с надписью "Неглинная". Не успел Веня и удивиться как следует, как явственно раслышал проникновенный бой курантов. Сильней и мощнее с каждым новым боем становился звук. Стрингер никак и понять не мог, откуда несется над местностью ухающий часовой гуд. Поднял голову и онемел в страхе.

Золотая с алыми разводами посудина медленно опускалась с небес и нависала уже в опасной близости над самим Венечкой. А бежать бесполезно! Размеры небесного тела таковы, что и за день не добежать от центра до края. Как беспощадный звездолет, собранный за миллиарды парсеков враждебной злой цивилизацией, надвигалась на телевизионщика космическая беда, и шансов на спасение - нет! Всем добром своим, пылающими изумрудами и бриллиантами, горящим огнем червонного золота, массой неизмерянной сейчас... сейчас уже задавит она человечка, невольно подвернувшегося под ее остов...

Веня, не понимая что, заголосил во все горло, заревел неистово, вытянул руки к горячему металлу, будто мифический герой, будто действительно рассчитывал удержать на тонких ладонях громоздкое дитя Вселенной.

И будто всерьез изготовился - уперся понадежней в грунт стопами... Но пылающее драгоценным огнем днище вдруг разверзлось и оттуда, из образовавшейся щели, хлынула на несостоявшегося Титана темная лавина нечистот.

Веня заорал на весь свет дикие ругательства и, слава Богу, проснулся.

Еле дух перевел от страсти такой. "Хоть бы одно что снилось" пробормотал он, - "Иль золото, иль говно, все сразу невозможно, должна же быть какая-то разница..."

- Молодой человек! Извольте внимания! Вы не правы, я вам сейчас это немедлено докажу.

Перед Веней образовался невобразимо худой, долговязый, очень грязный человек. Всклоченные седые волосы, сухая тонкая торчащая во все стороны серыми перьями бороденка, корявая палка в руке вместо посоха, болезненный блеск глаз, собачья ухмылка - есть от чего насторожиться.

Стрингер хотел было молча удалиться, но не вышло, странник крепко впился длинными пальцами ему в локоть и понес замогильным голосом сущую околесицу.

- На самом деле разница между золотом и говном невелика, я бы сказал, что ее совершенно нет. Да-да, и не удивляйтесь и не дергайтесь, вы мне мешаете дерганиями. Ни золото, ни экстременты вы, извиняюсь, кушать не будете, даже если очень захочется есть, все равно ведь не станете, так?

Веня судорожно кивнул.

-Однако, задумайтесь! Что есть их производные? Итог обмена драгоценного металла, скажем, хлеб. В отчаянии вы готовы самое дорогое вам золотое свадебное кольцо променять на буханку самого черствого хлеба, так? И будете его грызть с неимоверным наслаждением. А как произросла пшеница? На удобрениях, коими являются, опять извиняюсь, те же самые экстременты! Вот!

Внешний блеск и внешняя нелицеприятность не означают, следовательно, ничего! Сравнивать возможно только производные. Экстраполируйте, экстраполируйте! Следовательно, - вы мыслите, нет? - некое количество золота равно некоему количеству говна, хотя никому не придет в голову совершать прямой обмен. А если кому и придет, то все сочтут его за сумасшедшего, как вы меня сейчас, так?

Веня кивнул. Он со все большим страхом разглядывал незнакомца и пока не мог придумать, как от него отвязаться. А странник, похоже, прилип к стрингеру надолго, во всяком случае речи свои и не думал сворачивать, а глаза его все более разгорались тревожным огнем.

- Теперь вы понимаете, что весь смысл содержится в производных. Начальная субстанция - только отправная точка. И у самых крайних явлений, как я вам наглядно показал, итог может быть один. То есть они подводятся к единому знаменателю. Вот теперь вооружившись нашей теорией взгляните с такой точки зрения на жизнь и смерть.

-Что чуете уже? - странник расхохотался широко, как лошадь, открывая вонючую пасть, - что есть их производные, что?... Человек! Понимаете, как золото и говно имеют конечной целью своей продукт питания, так и они сходятся на человеке! Круг замыкается на человеке! Две главные субстанции вселенной - рождение и смерть - на человеке выравниваются!

Веня, наконец, воспользовавшись увлеченностью собеседника, дернул рукой и освободился. Его совершенно не заинтересовал доморощенный философ, но увидев, как скорчилась в тоске его физиономия, не смог быстро расстаться. А вскоре об этом пожалел. Худышка ни с того, ни сего принялся повествовать длинющую историю своей жизни.

- Вам, наверное, интересно, чего ж это я хожу вот так по стране. Я с чистым удовольствием вам расскажу, почему.

- Знаете мы с женой, очень приличной женщиной, долго жили в Москве в утлой однокомнатной квартирке. И пока жили вдвоем - ничего, нас устраивало, но когда появились дочки, две прелестные близняшки, просто прелесть какие куколки, радостные такие, веселые, как бабочки, нам, само собой, стало тесно. Не сразу, со временем. У нас были кой-какие сбережения, не ахти, но хватило б расшириться.

А тут, вы в силу возраста вряд ли помните - господин Гайдар, реформы... Помните, вот и славненько! Появился Гайдар, очень интеллигентный и грамотный, знающий господин... но как он нас ограбил, боже мой! У нас рухнули все надежды на двухкомнатную квартиру. Что было делать, мы уже задыхались в четырех стенах. Жена не досыпала, девочки кричали, я волновался. Как жить?

И тогда я решился. Я украл!

О, не беспокойтесь, я не деньги украл, нет, я позаимствовал одну чудненькую идейку у одного м-м... не скажу талантливого, но умненького и чрезвычайно способного студента. Я не сказал вам, что я профессор! Да я ученый. Был знаменитым. Теперь забыт...

Но дальше, к делу! Скажите мне, зачем мальчишке в двадцать лет какая-то идея? У него их еще тысяча родится. А мне человеку в возрасте, как жить, если знаешь, что обречен, и нет надежды.

Так что приписал идеечку я себе. И продал. Очень выгодно продал. Наши коллеги на Западе удачно её применяют. А нам как раз хватило на обмен!

Мы переехали в две очень просторные комнаты, как была счастлива супруга!

Но дочери! Они ведь растут!А шмоток к ним прибавляется... Вы не воспитывали взрослую дочь? Очень жаль. Сколько им всего надо. Ужас! У нас было завалено все, начиная с порога. Настал момент, когда я снова понял, что пора-пора!.. Тем более у нас опять появились накопления.

И настал 1998-ой год! Вы понимаете? Да, совершено верно. У нас опять ничего не осталось, ну почти ничего.

И тогда я дал взятку милиционеру. Участковому. Хороший такой лейтенантик, правильный... Сразу усек в чем дело. Через пару дней подыскал мне семейку алкашей в прекрасной трешке, убитой, понятно, но ремонт ремонт! Обменялись мы безо всяких денег! Просто так.

Признаюсь, напоил я хозяев водкой с димедролом. Да, было. Но зачем им шикарная трехкомнатная квартира? Зачем? Если они после и двушку мою по миру пустили. Все равно кто-нибудь занял бы их жильё, так?

Мы скоренько провернули ремонтик... Какое счастье было на наших лицах!

А вот тут, знаете ли, я ради спорта, так сказать, ради интереса затеял еще одну аферу. Уж очень захотелось себя проверить - смогу, не смогу. Слабо, думаю, четырехкомнатную, да в центре, ай ли, думаю!

И вот тогда на большое дело я решился. Присмотрел одного паренька на младшем курсе, вроде из богатеньких, пижонистый такой москвичок. Заманил я его к себе домой и наедине с дочерушками оставил. А они у меня - волчицы, чисто волчицы! Все сделали как я велел. Добыли они семя для экспертизы, юбки себе разорвали... Ну умницы, одним словом.

А уж раздули мы, раздули! Будьте добры, как раздули! Сразу заявления в милицию отнесли, девочек на медэкспертизу, ну заплатить-то везде пришлось, понятно. И приперли мы их с мамашей к стеночке! Ой, как приперли!

...Ошибся я, правда, немножко, не богатый он оказался.

Мать его так одевала, любила больно... Все деньги, какие на трех работах получала - все на него, все на него... А отец-то у пацана погиб еще в 95-ом под Гудермесом, но я ж не знал! А когда дело раскрутили - поздно гуманность выеживать, все оплачено, машина разогналась! Да я и сам на принцип пошел, а когда на принцип пойдешь останавливаться никак нельзя...

Сажать его и в мыслях у нас и не было, отступные нам были нужны. А их мало оказалось. Квартирка у них так - старый барак. Так что на четырехкомнатную в центре нам не хватило, пришлось остановиться у ВДНХ.

Но ведь тоже неплохо! Вы согласны? Далеко не каждый такого добивается, правда, так ведь?

Ах, как мои девочки меня тогда любили, и папочкой называли, и папусенькой, а жена, ох, это лучшее, лучшее, что у меня было...

А ведь аппетитушка разыгрался, ой, как разыгрался у меня аппетитик! Вздумалось мне коттедж одолеть! И не какой-то там где-то, а конкретно - на Рублевке!

Только решил честно, совершено честно заработать. Вы понимаете, что это значит? Моей зарплаты и на один кирпич бы не хватило. Я набрал учеников, набирал с гарантией поступления в университет. Не совсем, конечно, честно, но по другому ведь никак, вот, честное слово, никак!

Написал быстренько несколько книжек, дурацких-предурацких, такие очень вольные размышления о науке, даже скорее о ненауке... Да издателям ведь понравилось! Вел часы в других ВУЗах, соглашался на любую поденщину. Как я уставал, я спал по три часа, глаза слезились, ноги подкашивались... А старшая близняшка, она на пятнадцать минут раньше появилась, меня ободряла, подстегивала, а мне взрослому мужчине уж стыдно было отступать.

Совсем я усох, но наконец свершилось!

Набрал я нужную сумму и вместе с продажей квартиры мы вытягивали не на шикарный, но на вполне приличный особняк. Не на Рублевке, чуть в стороне и подальше, но решили - не беда... Я вздохнул как бог, решил, все - точка! Заселимся значит и будем жить тихонько на радость себе...

Очень я быстро все устроил. Осбняк присмотрел, сговорился, нашел покупателя на квартиру, хорошо продал, дороже, чем ожидал.

Тут казус и случился.

Сидим мы тихо в проданной уже квартире, деньгу листаем - пересчитываем. Назавтра мне расплачиваться предстояло с хозяином коттеджа, он потребовал наличку, что ж попишешь, ведь продавал дешево, жаль упускать хороший случай. Пошел поэтому на риск, снял всю сумму со счета, ни о чем, ну ни о чем ведь не подозревал.

Сидим мы значит. Тут звонок.Никто не заволновался даже, поскольку плохого никто не ждал. Старшая доченька открывать пошла. Я ж все репетиторствовал, ко мне все еще не по одному балбесу заваливало. Никто не пошевельнулся, никто не всполошился, дальше сидим - валюту суммируем.

И тут! Господи!

Как ворвались, все в черном, злые, страшные, с оружием... Плакали наши денежки, плакали...

И мы с ними плакали, то есть без них уже плакали.

Операцию-то, всю затеечку дочь родная старшая сочинила. В отца, скажу я вам, в отца, как пить в отца.

Но пожалела она нас, поселила в однокомнатной квартирушке, а сама с бандитиком главным улизнула в штаты. До сих пор в Америке, в кино устроилась, играет. Видел я её намедни в одном занятном, знаете, порнофильмчике. Звезда!

А мы немного совсем пожили на новой жилплощади. Взорвали нас. Помните случай на улице Гурьянова? Я понимаю позабылось уж, сколько всего случилось с того времени...

Меня вот Господь пожалел, оставил жить. А девчушку с мамкой грохнуло. Я ведь и дома в тот день не был, только через неделю узнал, что произошло.

Пьянствовал. Пил, где ни попадя.

А ведь и никаких документов не осталось, семейка на себя жилплощадь приватизировала, боялись уж меня пьяного, что пропью все на фиг. Вот и остался без ничего. Брожу себе. Раньше в Москву заходил, постою поплачу на месте гибельном, а теперь, когда стена кругом и не попасть туда. Нищих-то на проспекты не допускают.

Жилищный комбинатор зарыдал вдруг и заревел, как бык на бойне. Крупные грязные капли стекали по впалым непроходимым от зарослей щетины щекам.

- Я пы-ытался, - скулил он сквозь слезы, - пы-ытался перелезать через нее, да как перелезешь? Огро-оменная гадина, ве-елика... Долбил её ломом, да разве продолбишь. Крепок мегалит! Уж арестовывали меня... Терроризм шили.

"Ещё не то пришьют,- подумал Веня,- зона на пятьсот верст от Московии считается терротерриторией, здесь любой проступок по двойному наказанию карается. Еще хорошо отделался."

Вене вовсе не жаль было бездарного махинатора, но отчего-то на душе стало противно и грустно. Он выслушал длинную историю без особого удовольствия, она ему напомнила его собственную, которую вспоминать не любил.

Но где-то в самой глубине сознания, в потаенных недоступных для анализа дебрях мыслительного процесса Веня если и не пожалел, но и не презрел проходимца, а снисходительно отнесся к его положению. Ведь если у Вени и оставалась хоть малая, а сам стрингер считал, что немалая, надежда на возвращение в Столицу, то у нищего бродяги её вовсе не было. Веня оттого ощущал свое значительное превосходство.

Стрингер решил смилостивиться, снизойти до несчастного, подсказать ему несколько скрытых подземных туннелей, вырытых сервизами, бегающими в Московию в самоволки. Не успел.

Откуда ни возьмись, через лесной бурелом на развезенную дорогу выкатило чудовище - внеземных размеров внедорожник с колесами фантастического диаметра. Видавший виды Веня напугался, присел от неожиданности, а философ махинатор вовсе струхнул.

Бежать - первое, что пришло Вене на ум, поскольку он не сомневался это за ним. Но куда убежишь от такой махины по склизкой почве, враз нагонят, лучше и не дергаться. Так и остался стоять у предавшего его "седана".

Однако, к огромному изумлению Вени те, кто появился из машины никакого отношения к опричникам иметь не могли. Это были другие люди. Всего три человека. Одетые в камуфляж.

Первым тяжело спрыгнул на землю большой грузный с довольной широкой ухмылкой Генерал армии. Вторым свалился и, видимо, больно ударился о грунт длинноногий, щуплый, узкоплечий - куртка свисала сразу от шеи, с землянистым худым лицом Чиновник администрации. А третьим оказался Крутой коммерс, в прошлом Большой Бандит.

Все трое были пьяны в студень, но умело держали равновесие. Продолжительное время они придирчиво оглядывали Веню и бродячего квартирного мошенника. После Крутой коммерс, в прошлом Большой Бандит сипло брякнул:

- Знатная дичь!

У Генерала в исподлобье зажегся живой веселый уголек, а Чиновник засеменил по глине, мелко и смешно перебирая ноги, загоготал:

- И-их! Загоним их, загоним!

- Чай, надо бы загнать, - согласился Генерал и мотнул зверино головой, сбрасывая томительную хмельную дрему.

- И не тех в наших палестинах загоняли, - суетливо поддакнул Чиновник, - коль у нас тут не фазенда, или, черт, как она там у них называется-то - ристалище? - нет, как-то по другому, прерии что ль? На какую хрень этот чертов Хэмингуэй ездил? А?

- Хэмингуэй ездил на побоище, - гнусаво выжал из себя в прошлом Бандит и додумав, тяжело шевеля мозгами, добавил, - в Африку... Нам Татьяна Михайловна в школе говорила... Давно очень.

- Знатоки! Ип вашу дрысь!Храмотеи! - сурово пристыдил Генерал, - старик Хэм ездил на корриду!

- Да ты чо чокнутый такой...- серьезно возразил Крутой коммерс, коррида - это когда быки, такие животные злые, с рогами, знаешь такими, бьются с парнями в красных плащах. А он ведь сам дичь валил, львов, тигров.

- Тогда на ривьеру, - согласился Генерал.

- Коль у нас тут ривьеры нема, - продолжал Чиновник, - то и такая, как её... Ну говорил же уже... Калым что ли?.. Типа халява... Как же эта беда-то называется? Только было-то словечко... Дары природы, одним словом...

- Ну, дичь, - сказал Крутой коммерс, - ты чего пьяный такой? Слова все позабывал.

- Точно так! Совершенная дичь, - согласился Генерал, - ну-ка, подай винчестер.

В руках у пришельцев оказались охотничьи карабины. У ног завертелся в нетерпении широколапый черный кобель-овчарка.

Вот и все, решил Веня. Пустой конец. Тикал от одних, пришьют другие. Тело его обмякло, три ствола ненасытно глядели сверху. Веня не стал зажмуриваться. Он не боялся. Странное безразличие растеклось теплым морсом по организму. Он бесстрастно взирал на три бесконечных дыры, откуда вот-вот должно было вырваться желтое пламя.

- Ну чо они? - нетерпеливо спросил Крутой коммерс, в прошлом Большой Бандит, - пусть драпают, а так-то какой интерес?..

- Нехарактерно. Скушно. - подтвердил Генерал и гаркнул во всю глотку, Эй, добыча! Давай! Дуй! Ну-ка!..

И стрельнул поверх голов.

"Не беги!" - строго приказал Вене кто-то сверху. Стрингер даже голову запрокинул посмотреть, кто там так шутит? Никого.

А маклер московский вдруг припустил по кочкам, вопя со страху и прыгая, как старый побитый козел. Он спотыкался, падал, полз на карачках, валялся в глине, снова поднимался, бежал, худые ноги заплетались, тело болталось вареной сосиской.

Побег очень насмешил охотников. Они надрывали животики, громко зычно гогоча и палили с рук в поле.

- Не по голове, не по голове, - вопил противным лопнувшим тенором худосочный Чиновник, - меть по ногам, подсекай, по ногам меться! Не по балде!

Через минуту кончили. Беглец получил пулю в хребет. Застигнутый свинцом уже довольно далеко, едва ли не на излете жестокой капли, он сумел обернуться, в последний раз поглядел на своих убийц и рухнул острым лицом в торфяную лужу.

Генерал утверждал, что это был именно его выстрел. Но неугомонные приятели ожесточенно оспаривали факт.

"Не шевелись!" - кто-то упрямо диктовал Вене. Он снова обозрел небо над собой. Там в утренней облачной росе красовался веселый улыбчивый месяц, нарушая привычный ход времени, он не опускался как положено за горизонт, а наоборот возносился все выше и выше. "Это ты командуешь?"- мысленно спросил Веня. И ему показалось, что месяц шевельнул красивым телом.

- Ну и хай с ним! - решительно подвел черту под осатаневшим спором Генерал, - все стреляли, общая дичь! Эй, Нохч! Забрать добычу!

Черный, как сгусток нефти, пес ринулся за ученым философом.

- Гля, что у нас еще есть! - хамски тыкнул стволом в Веню нахальный Чиновник. Стрингер прижался к капоту "седана", пристально глядел на разгулявшуюся троицу, но не шевелился. Охотники на людей пьяно озирали его.

- Чо с ним делать-то? Не бегает, не хочет, гордый такой...

- Я щас гордому куда-то че-то вставлю, живо зашевелится, - громко пообещал Генерал. Схватил Веню за шиворот, оттащил от машины и ткнул карабином в задницу. Веня упал солдатиком и по наущению свыше продолжал лежать смирно.

- Ай, гляньте, братики, чо у него в кабинке валяется! - возопил вдруг Чиновник, - да здесь, глядите-ка кинокамерка, да мы никак с телевидения, да мы никак репортеришка!

Длинной, как нитка, рукой он приподнял Венину голову, крепко схватил металлическими пальцами, словно ножницами, за кадык. Посмотрел в глаза. Расхохотался.

- Героя играет, - сделал вывод.

- А пусть его играет, - угрюмо сказал Генерал. - любим мы их брата, ой, как любим. Щас я ему такой подвиг обеспечу, что пожалеет и что родился, и что в репортеги подался. Стр-рашно? - заревел на Веню. Стрингер лежал не мигая.

У него было с два десятка разных удостоверений всевозможных калибров. И верные, и поддельные. Пропуска в Кремль, в Останкино, карточки на визиты первых лиц и много еще чего. Он мог показать настоящие и фальшивые пропуска в федеральные ведомства, министерства, крупные компании. Были просроченные удостоверения Больших телеканалов, были ксивы зарубежных телестанций. Не было только времени.

Стрингер понимал, что раскрой рот и пустись в доказательства, он в их глазах сразу предстанет живой активной тварью, которую следует уничтожить. Пока он недвижим, он вроде бы мертв, охотничий азарт не срабатывает и пока это ему гарантирует жизнь. Условно, но гарантирует. Как только он очнется, хищники накинутся на него со всей животной жестокостью. Тем более, что на объяснения потребуется много времени, которого нет.

Пьяный человек в азарте за секунду год проживает. Старые трезвые мерки - минуты, часы, исчезают, как и не было их, лопаются, как выносившиеся подтяжки. Им не сдержать, не обуздать такую прорву эмоций, напряга чувства не выдержать такого. Вот и кажется и мнится во хмелю, что все вокруг кургузые и неправильные, всех вокруг как-то взять и выправить надо.

Выпивший человек только внешне медлителен, оттого, что телом грузен, а внутри только полет, только быстрая молния бьется отчаянным коршуном. Мысли вспыхивают вертлявыми искрами, вспыхивают и гаснут углями под дождем. Даже если тело нечаяно замрет, внутренняя работа ни за что и никогда не прекратится.

Как же можно время сравнивать? Если трезвый да в рассудке человек пока чего сообразит, пьяненький давно все решит самостоятельно, выводы произведет, перерасчитает раз сто в уме и оттого, что скушно жить, всё зная и понимая жизнь в подробностях, затянет горькую песню свою.

Трезвый только рот раскроет, а мимо хмельного уже несколько лет просвистело. Как тут?

Пока Веня все это соображал, Чиновник, прелопатя мысли свои скверные, вылупил глаза, лихорадочно локтями задергал и заголосил отвратно:

- Братики! Вы мне кинщика целиком отдайте... Я дочурке... как его.. ну презентуют когда неожиданно... вдруг... ни с того, ни с сего...

- Сюрпириз, что ли? - подмогнул Крутой коммерс.

- Во-во! - обрадовался костлявый охотник, - точненько! Сюрприз сделать хочу. Подарю ей мальчонку живого, раз в жизни, а то она с механическим-то, с дрянью-то, да как назвать байду-то ту... туда-сюда что...Агрегат, вроде, модулятор... дебаркадер?

- Вибратор-р, - плутовато усмехнулся Генерал.

- Во-во! С ним мается, - он перешел на страшный шепот, - и меня, тайно скажу, домогается, страшилище мое бедное!...

Чиновник зашелся в пошлом ... хохоте.

- Тогда мертвяка я себе возьму. Нам с внуком на барабан кожа нужна свежая, - отрезал убедительный Генерал.

- А я эт, голову, что ль возьму, мне же тоже трофейчик необходим, вступил в диалог в прошлом Большой Бандит.

- А-а-а! Голову мне! Мне балду! Мне! - заметался наглый Чиновник, - моя Настенька ужасно любит всякие человеческие головы. Она... да как же это опять запамятовал... ну-у, скомидомничает?... Ну как-то по-другому... Накапливает, что ль?..

- Коллекционирует, - опять выручил Генерал.

- Да-да же! Коллекционирует, именно, именно! Не откажите в любезности уж, бравый, мудрый, рассудительный... Отдайте черепок!

Не, ну я против! - насупился обиженный Крутой коммерс в прошлом Большой Бандит, - Мне-то что?

- Вы же, товарищ мой по оружию, правильно поймите, - затянул скулеж Чиновник. - не себе я. Не себе! Все возради моей любимой ненаглядной дочери! Что я, скажите, живого притащу? Так от человечка того только одно потребуется, сами понимаете чего. Это для плоти, для удовлетворения нежной страсти. А голова, голова для прочего необходима, для чувственной, высокой, позвольте заметить, для духовной организации. Не будем же мы божье с похотью равнять? Впрочем, вам-то она на что?

Большой Бандит, а нынче Крутой коммерс хотел быстро с кондачка сразу срезать, ответить решительно, но мысль загнула в мозгу больно крутой вираж, так что он едва устоял от такого разбега, покачнулся, присел, но сумел равновесие сохранить, и в результате, чем отбрить хотел - забыл начисто.

Черный, как нефть, беспощадный пес Нохч как раз приволок, нехорошо рыча, бледное, почти прозрачное тело недавнего вениного собеседника. После смерти на губах философа-неудачника застыла саркастическая улыбка, казалось он принял смерть с райским наслаждением.

"Живут люди, живут, - думал Веня, - хватаются ногтями за жизнь самую утлую, а потом пальнут им по хребту, а им это вдруг и понравится".

-Решил!- по-боевому выкрикнул Генерал, будто командовал войсковым авангардом, даже стрельнул несколько раз в воздух, видать, для острастки спутников, - Мозги Нохчу! Он их лакать любит! - задумался ненадолго и спустя секунду проорал зычно в полевые хляби и расселины небесные:

- Мозги - Нохчу! Кожу на бубен! Скелет в кунсткамеру!

- А мясо кому? - влез, утирая потекший водяными холодными соплями нос, неугомонный Чиновник.

- А мяса-то и нет почти, - грустно вымолвил Большой в прошлом Бандит, ощупав плечи покойного, - он как ты - глист! - и заливисто расхохотался.

- Я попра-ашу, - возмутился Чиновник.

- Кот съест, - решил Генерал.

- Не, ну чо вы такие сволочи! - развел руками Крутой коммерс, - Я-то с чем домой приеду? Пьяный - раз, все прострелял, не ночевал - два, ничего не привез - три...

Генерал посмотрел на него в упор, упрямо, исподлобья, печаль охотничьих глаз его задела, взгляд поддернулся налетом жалости, и он распорядился:

- Заберешь материальные ценности, о'кей?

Больше возражений не последовало, да и бесполезны были бы они.

***

Перед въездом в шартгрин скучилась широкая пестрая толпа бродяг гоулохов в разорванном тряпье и грязными костлявыми детьми. Сброд не шумел, не размахивал руками, вел себя тихо и подобострастно. Завидев движущийся к ним механизм, более похожий на инопланетный корабль, гоулохи еще теснее придвинулись к единственным воротам, некоторые прижали к себе детей. Машина остановилась в нескольких десятках метров от ворот, засигналила, но никто с занятых позиций не отошел ни на сантиметр.

Веня лежал скрученный толстыми жесткими веревками в заднем, багажном отделении, рядом с ним расположился черный пес, периодически отвешивая ему оплеухи испачканным в глине тяжелым вонючим хвостом.

Поведение бродяг стрингера не изумило. Он не раз уже наблюдал подобые картины и знал, чем закончится теперешний инцидент. По всей видимости, среди бродяг прошел слух, что в этом шартгрине открылись сарвизские вакансии. Люди собрались в надежде занять свободные места. Но проникнуть за ограду не так-то просто. Охрана никого не пропускает без спецразрешений.

Единственный шанс бедолаг - прорваться внутрь вместе с въезжающим транспортом. Гоулохи бросаются в открытые ворота под колеса машин, попадают в руки охраны, их избивают, бросают в надниз - глубокую яму в земле, залитую бетоном. Там счастливчики проводят много суток, те, кто выживет, возможно, получат вакансию.

В яме борьба за выживание обычно обостряется. Гоулохи с остервенением лупят друг друга до изнеможения. Ведь сарвизов нужно немного - один-два, остальных в лучшем случае выкинут обратно за ворота, в худшем поиздеваются да пристрелят. Поэтому борьба в наднизе идет каждого с каждым. Претенденты стараются не спать, следят друг за другом и при первой возможности убивают конкурента.

Подобные сцены весьма забавляют охранников. В ямах помещены видеокамеры и дежурные смены с удовольствием наблюдают за мышиной возней, переходящей в ожесточенные безумные драки. Победившим зачастую приходиться проводить с трупами уничтоженных конкурентов по много суток.

Наградой становится появление вероятного хозяина, который придирчиво осматривает будущего раба, и тут гоулоху важно не сплоховать, важно понравиться господину. Предыдущие подвиги - не в счет, терпение, выносливость, стойкость, бойцовские заслуги - в прошлом. Теперь на экзаменовке нужно показать преданность и необычайную любовь к хозяину, благодетелю, выказать самую глубину своих чувств. Тут уж - кто на что способен. Если хозяин одобрял кандидатуру, у человека появлялось обеспеченное будущее. Гоулох переходил на ступеньку выше в общественной иерархии, становился сарвизом и имел свою законную ежедневную пайку - чашку горохового супа и кусок хлеба.

О сценах сарвизской любви и преданности Веня был хорошо наслышан и противнее ничего в мире не знал.

Стальные ворота шартгрина поползли вверх. Толпа ринулась в свободное пространство. Бродяги толкали, били друг друга, выхватывали у соперников детей, младенцев, бросали их подальше, чтобы выключить из борьбы родителей.

Веня, глядевший за сценой через узкую щель между сиденьями, заметил, как у молодой женщины еще с формами, кривой бродяга выхватил замотанного в тряпье малыша и с размаху бросил в ров с водой, окружающий шартгрин. Мать замерла лишь на секунду, сопроводив летящий комок удивленным взглядом, и снова полезла в самую гущу убивающейся толпы, забыв о младенце.

- Давай!- прогудел Генерал и Чиновник, он вел машину, с остервенением газанул, механизм сорвался с места и на чудовищной скорости ворвался в живой бессмыслено ворошашийся клубок серых потных тел. В окна брызнула свежая кровь, под колесами хрустели человеческие кости. Нохч возмущенно залаял.

- Кто хоть вакансию объявил? - гулко поинтересовался Генерал, - не знаешь?

Чиновник пожал плечами.

- Эй, вон тебе - сколько хочешь добычи. Остановимся, прихвати парочку.посоветовал Генерал в прошлом Бандиту.

- Это скушно, - ответил тот. - интересно охотиться в пээре, где народ дикой! А эти что? Подлизы, мошки, шваль. Их давить-то и то противно.

Шартгрины - новые модные элитные поселения, хотя и строились вдоль крупных гипермагистралей в ближнем пээре, к пээру не относились. Напичканные электроникой, супертехнологичные закрытые поселки в несколько сотен домов являли собой чудеса современной цивилизации. Здесь быстро воспринималось и внедрялось все самое свежее, новое, еще даже не прижившееся на западе.

Огороженные навроде Столицы неприступными стенами из суперпрочных материалов, они гарантировали полнейшую безопасность и жизненное спокойствие богатым семьям, их населявшим.

А семьи заводили сарвизов, не потому что нуждались в рабочей силе. Все необходимые работы выполняла техника, которую обслуживали лучшие специалисты, а там, где техника не справлялась - профессиональные рабочие строили, колотили, возводили, ремонтировали, прокладывали, то бишь, содержали шартгрин в наилучшей форме.

Весь обслуживающий персонал селился тут же, по соседству с главными жильцами, в домах, конечно, более скромных. Штат их целиком зависел от старосты шартгрина, выбираемого элитой, и не подчинялся никаким другим начальникам, будь то губернатор или даже сам президент.

А сарвизы, так для забавы.

Так один весьма уважаемый магнат, шах неясной индустрии, живущий прям под московской стеной - шартгрин возвели, прилепив его к столице,- заводил себе сарвизок десятками. Брюхатил их. Пока они вынашивали плоды, отъезжал на курорты. А возвращался как раз к сроку.

Вот веселие начиналось! Он созывал приятелей принимать роды у бедных женщин, лилось шампанское, кричали детки крохотные, матери визжали. А в разгар оргии младенцев скармливали собакам, коих у вельможи было несусветное множество.

Ночи напролет обезумевшие псы носились по двору в поисках свежего нежного мяса, матери сходили с ума, а распаленный с кровавыми ладонями отец голосил блатные песни и разбрасывал новорожденных сыновей. Пиршество тянулось месяцами, пока не разраживалась последняя.

Сословие, населяющее шатгрины, назвали нью-ордами, или просто нордами.

***

В полутемном помещении, куда бросили Веню, был только матрац и железная миска с застывшей пшенной кашей. Окошко мелкое, узкое под самым потолком, если и дотянутся все одно - не выбраться. Из-за стены доносился то ли всхлип, то ли плач, стрингер прислушался, нет - рекламный ролик, недавно запущенный в прокат, сочиненный молодым, но уже довольно известным слонгистом, рекламным поэтом.

В хороводе толстых презервативов, секс-имитаторов, резиновых кукол и прочих предметов человеческой страсти юркая певица заливисто вопила:

Мальчишка мой влюбленный!

Иди коль не святой

В секс-шоп на Малой Бронной,

В секс-шоп на Моховой... и далее прозой: самое необходимое для интимной жизни норда! Каучук -мены всех скоростей! Силикон-вумен и беременные леди в том числе! Работаем круглосуточно, без перерывов! Иди к нам!.. Малая Бронная! Моховая! Настоящая любовь только у нас! Они не предадут и не изменят! И снова: В секс-шоп на Малой Бронной...

Веня растянулся на сухом жестком матраце, попробовал придумать какой-нибудь выход из своего незавидного положения. Ничего не придумывалось.

Связи нет, дебильник отобрали сразу. Выбраться из ловушки не представлялось возможным. Даже если как-то, незнамо, как, но если все же каким-то чудом удасться покинуть пределы чиновничьего дома, дальше все равно нет хода.

Окрестности напичканы супер-пупер электроникой, все перемещения по территории отслеживает охрана. Тем более, что Веня остался и без денег, и без документов. Если допустить совершенно фантастическую ситуацию и предположить, что ему повезет, и он каким-то макаром выберется из шартгрина, то за пределами крепости ему грозит нищее существование среди бешенных гоулохов.

Без ксивы для него закрыт и Янск. Первый патруль его отправляет на принудительные работы, там его оклеймят как бродягу черной меткой на лбу, а после этого можно ставить толстую жирную точку в конце веселой парадоксальной карьеры.

Печальные размышления стрингера прервало скрежетание замочной скважины. Секунду спустя дверь отворилась и Веня в тусклом свете дверного проема рассмотрел статную девичью фигурку. И вспомнил, для чего его в шартгрин доставили.

Он считал себя сексуально состоятельным мужчиной, прошедшая ночь подтвердила его боевые способности. Но пускаться в интимный пляс с первой встреченной девкой ему, признаться, претило. Пусть она даже из сословия нордов. Тем более, что и сам папаша недвусмысленно отзывался о ее внешних данных.

Стрингер потому присел, уперся твердо спиной в зябкую стену, подтянул ноги, свернувшись полукалачиком, ухватился за колени, и взглядом загнанного пса стал следить за вошедшей, чьего лица рассмотреть пока не мог.

Девица продифилировала на середину комнаты, соблазнительные бедра виляли очень призывно. Остановилась - грудь качнулась, Веня отметил, что хорошо качнулась, увлекательно. Она еще шагнула, попав в серый луч, сочащийся сквозь узкое отверстие.

У Вени и челюсть отпала, и зубы едва не посыпались. Он решил, что ошибся, но ошибиться было невозможно.... Перед ним стояла во всей своей великолепной красе американская певичка прошлого века вечно молодая Мерилин Монро.

Она испытуще глядела сверху вниз, приподняла алое платьице, обнажив хрустальное коленце, после подмигнула:

- Ну как я тебе?..

ФАЙЛ ВТОРОЙ.

Толстые мокрые губы, растянутые в широкой улыбке, и заплывшие темные глаза Арутюнова - первое, что увидел Смоковницын, очнувшись. И еще услышал частую барабанную дробь, похожую на перестук колес железнодорожного вагона. Новоявленный начальник умильно ласкал его нежно-греющим взором родной матери. Милиционер попробовал приподняться, чтоб хоть немного осмотреться. Но Арутюнов заботливым родительским движением руки уложил его обратно.

Петр все-таки успел заметить, что находятся они посреди пепелища. Прямо перед ним кирпичные развалины большого дома, развороченные фрагменты металлического забора, горы покореженного кровельного железа, черепицы. А сам он лежит на пыльном, дурно пахнущем тюфяке, как и еще несколько человек в милицейской форме и армейских камуфляжах, под брезентовым навесом. Накрапывал дождь, стало понятно происхождение барабанной дроби.

Последнее, что помнил Смоковницын - мясистая морда Саврасыча и быстрый отблеск вороненной стали. По обломкам забора, по другим деталям Петр понял, что он по-прежнему на даче у Лярвина. Только дачи больше не было.

- Что... что случилось? - попытался он спросить у Арутюнова. И подивился своему голосу. Низкий чрезвычайно, тихий, почти глухой, даже не поймешь откуда звуки летят, по-прежнему из горла или из вибрирующей груди.

Но Арутюнов услышал.

- А-а? Все-таки заговорил. Ты слабый, Петя, пока очень слабый, вставать нельзя, ходить нельзя, лежи, сейчас отвезем в больницу. Тебе помогут.

-Что...случилось? - не более эмоционально, но гораздо настойчивей и энергичней повторил капитан свой вопрос.

- Я тебя, Петя, предупреждал, - занудил начальник, - предупреждал! Говорил, не суйся к губернатору, говорил! А ты не послушался. Я тебе говорил, что хуже будет? Вот хуже и вышло. Взорвал Лярвин свою дачу, а сам, похоже, ушел.

- А вы его арестовывать явились? - Петр попытался добавить во фразу каплю сарказма, но не вышло.

- Да, - просто и незлобиво ответил Арутюнов, - почему бы его не арестовать, как ты считаешь? Улики против него есть. Поведение его в последнее время нас настораживает.

- Какие улики?

- Ну, Петя! Ты же лучше меня знаешь, что найдено на набережной, и чьи на этом найденном отпечатки.

- Бутылка коньяка еще ничего не доказывает, - прошептал Петр.

С каких пор? - поинтересовался Арутюнов, - зачем же тогда ты

совался к Лярвину, о погоде побеседовать?

- Нет.

- Вот видишь! Неправильно ты рассуждаешь, капитан, и действуешь неправильно.

- Одна бутылка еще ничего не доказывает, - все-таки настойчиво шептал Смоковницын, - могли подбросить, подставить чтобы...

- А куда же отпечаток денешь? - заулыбался Маргел Юросович, - тоже подкинули? Для отпечатка, как минимум, ручка нужна, а где ручка, там и владелец ручки. А значит Лярвин на набережной был! - он тоном надавил на последнее "был" - а раз был, то причастен хоть каким-то боком к гибели Крохобора. Тебе не нравится ход моих рассуждений? А, Петя?

Смоковницын молчал.

- А раз не нравится, - усмехнулся Маргел Юросович, - то все-таки подними голову, посмотри вон туда.

Он кивнул в сторону пепелища. Петр покосился в указанном направлении. Там, где возились спасатели в ярко-оранжевой форме и военные в коричнево-зеленой, там, где торчала из разваленных бетонных плит перегнутая многократно толстая арматура, там, где сохранилась кладка, а каменные ступени вели в подвал, несколько человек извлекали из подземных помещений, сильно засыпанных, но не обрушившихся, всякую хозяйскую всячину.

Здесь были и плотницкие инструменты, и садово-огородный причиндал, рядом аккуратной кучкой лежали автомобильные детали, чуть в стороне - гора старой одежды, обуви, а за ней - именно то, на что и указывал Арутюнов - два ящика со знакомыми бутылками. Даже на расстоянии безошибочно угадывался коньяк "Вайнах", в обычной своей желто-коричневой расфасовке.

Петр бессильно откинулся обратно на тюфяк.

- Откуда это? - только и спросил он.

Арутюнов повел могучими бровями.

- Из подвала. Дача старая. Там в подвалах чего только нет. За тридцать лет накопил хитрый полковник. Все с Кавказа сюда свозил. Когда хозяйка была жива, то, наверное, порядок был. А теперь - бардак. Все пыль - грязь поросло. Паутина кругом.

- А что с хозяйкой?- удивился Петр.

Арутюнов пристально поглядел на Смоковницына.

- Неужели не знаешь?

Нет, Смоковницын не знал.

- Трагедия в их семье, большая трагедия была. Он и озлобился после этого. В две тысячи четвертом его жена с дочерью погибли в метро. В Москве. Поехали по пустяковому делу и не вернулись. А полковник, тогда еще капитан, в Янске пытался свои боевые получить. Она ему со станции метро позвонила, сказала, куда едут, когда вернутся. А через пять минут передают - взрыв, как раз на этой станции. Документов их не нашли, останков тоже... Полковник бился-бился, все бесполезно. Хоронить некого, компенсации не положено, да еще и боевые его куда-то не туда приписали, что и их не получил, хоть и судился полгода. Тогда он в политику и дунул со злости. А коньяк-то у него здесь еще с первых, видать, командировок, с девяностых годов. Он может и забыл про него, а вот на встречу со старым другом отправился, вспомнил, да и прихватил.

- Со старым другом? - изумился Петр - как же так - со старым другом? Вы шутите?

- Вовсе нет! Совершенно серьезно говорю, - сказал Арутюнов с такой интонацией, что не поверить ему было невозможно.

- Что ж тогда получается? Ерунда какая-то? Ваша версия рассыпается, если они были дружны!

- Ну, во-первых, и старые друзья бывает сорятся, а во-вторых, дружба у них все-таки осталась в прошлом. Реальность более застит глаза, нежели романтические воспоминания о прекрасных временах. Они сильно изменились за последние десять-пятнадцать лет, постарели, другие интересы, другие увлечения. Так что вот... В Чечне девяностых была одна жизнь, здесь другая.

- Так они знакомы с Чечни?

- А что тебя, Смоковницын, в этом удивляет? Неужели полковник сам тебе не рассказал об отношениях с Полтинным?

- Нет, больше ругался.

- А я тебя за опера принимал! - издевательски подмигнул Маргел Юросович.

Смоковницын недовольно покосился на начальника.

- Ладно, ладно, успокойся, не нервничай, пошутил, - успокоил его Арутюнов. - знают они друг друга довольно давно, отношения, впрочем, были неровные. То очень активно общались, то не виделись годами, так часто бывает, но не сорились. Полтинный помогал Лярвину войти на политическую арену, да и сюда, я думаю, приехал, чтобы курировать своего друга и не дать его Москве на заклание. После победы на выборах Лярвин пребывал в эйфории и мог, что угодно сотворить...

- Так они устраивали показательные выступления, когда играли в конфронтацию?! - Петр поднялся с тюфяка, ему стало не по себе.

- Петя, успокойся. Пускать пыль в глаза - часть государственной политики. Никого не надо винить. Играя в перепалку, они сумели убедить федералов, что государственная власть в регионе сильная...

- Но..

- Что странно? Все просто. Полтинный докладывал в Кремль о своей работе с местным губернатором, о том, как тяжело приструнировать зарвавшегося полковника, тем самым создавал видимость влияния на ситуацию в регионе. Лярвин открыто огрызался, чего-то квакал, а на деле каждый ход хорошо просчитывался задолго до его совершения. Поэтому они неоднократно встречались, как и в последний раз неофициально, без свидетелей.

- Ты хочешь сказать... те есть вы хотите сказть, что и вчера на набережной они обсуждали совместные действия?..

Арутюнов покачал головой.

- Может обсуждали, может не обсуждали. Но сценарий похожий. У меня есть сведения, что такие встречи не раз происходили на том самом месте...

- Бомж Савелий? - навострился Петр.

- А-ай! Хвалю! - расхохотался Арутюнов, - мой бомж, мой! Я его туда сажал, верно догадался. Полгода внедрял.

- Внедрял? - не понял Смоковницын.

- Ну!Ну! Ну! Неужели не понятно?.. Ай, плохо, Петя! Кто-то должен был быть связистом. Я его втирал к ним, втирал. Очень сложно. Поэтому и сидел в этом чертовом коммисариате так долго, очень устал.

- А кто убил бомжа?

- Воздадим память, во-первых, безвременно ушедшему старшему лейтенанту госбезопасности Захарову, а во-вторых, убил его тот, кто пришил Крохобора полковник в отставке Игорь Лярвин.

Петр от волнения забыл о пронзительной головной боли, о слабости в членах, резко поднялся с тюфяка, но тут же рухнул обратно. Мир покачнулся, зашатался, в глазах потемнело. Собеседник сунул ему под нос нашатырь. Кровь ударила в мозг, затошнило, но через секунду стало легче.

- Нельзя тебе, Петя, так переживать. Слушался бы меня, все бы уже устроилось. Лярвин бы давал показания, узнали б, где находится Симон, вывели войска, сняли б чрезвычайное положение.

- А что не арестовать-то раньше было? Вчера, ночью?

- Я надеялся, что под давлением из центра, Лярвин ринется к самому дорогому. Ну знаешь, наверное... При пожаре спасают самое ценное. А самое ценное для него сейчас - тело госпожи Симон...

Арутюнов сально улыбнулся и совершил пошлое недвусмысленное движение обеими руками.

- Что? - не понял Петр, - вы и в краже Симон его подозреваете?

- Вай, Аллах! - наигранно воскликнул засекреченный разведчик, - тебе, Петя, Лярвин все мозги отшиб. Это главное, все остальное - песок! Лярвину президент что угодно бы простил, но только не Симон.

Так это правда, что она любовница президента?

- Капитан, ты из какой страны? Такие состояния в России просто так не наживаются. Знаешь старую русскую песенку " а у моей девочки есть маленькая штучка..." Собственности же за рубежом у нее больше, чем сам рубеж! довольный своей шуткой он загоготал, но поперхнулся и затих.

- Нет, - решительно заявил Смоковницын, - нет! Вам в вашей конторе, конечно видней, но не клеется, честно говорю, ничего здесь не клеется...

- Что не клеется, - обиделся Арутюнов, - у меня все по полочкам разложено, что не клеется? У меня донесений Захарова сотни об их личных встречах. Я знаю о чем они говорили и что хотели.

- Не клеется то... - Петр сделал артистическую паузу, хотел опять приподняться, но памятуя о недавнем обмороке, поостерегся, - не клеется то, что последний месяц-два они играть в свои игры перестали. И если я хоть что-то понимаю в психологии, ненависть у Лярвина к Полтинному была что ни на есть искренняя. А вы строите гипотезу исходя из совершенно мне непонятных, их общих интересов.

- А-а! Вон чего не клеется! Так ты раслабься, капитан, не напрягайся, да ты ляжь! Ляжь, опять в обморок сверзишься.

Но Петр уже ощутил в себе силы, небольшие, но достаточные, чтобы размяться немного. Он встал медленно на ноги и прошелся под навесом. Голова гудела, но боль стихала, не так быстро как хотелось бы, но все же жить становилось легче с каждой минутой. Арутюнов поддержал его под руку.

"Чудная картинка,- подумалось Петру, - символическая - взаимопомощь и единство двух силовых ведомств". Вслух ничего не сказал.

- Интересы их действительно разошлись месяц - два назад. То, что их объединяло, то и разъединило...

- Попонятней, пожалуйста.

- Пожалуйста, дорогой, пожалуйста! Леночка Симон! Прекрасная наша всероссийская Елена, национальное достояние, одним словом!

- Что вы этим хотите сказать? - задал Петр банальный вопрос.

- А что сказал, то и хочу, - не менее банально ответствовал Арутюнов, Лярвин кафтан не по размеру стал натягивать, тем самым подрубил сук, на котором сидел. Если до этого с Крохобором они доили регион во всю катушку, доходы делили, про важных людей в Столице не забывали, устраивали перепалки в эфирах, то Симон разбила их удачный симбиоз.

Понятно, что каким бы не был Крохобор влиятельным, потуги Лярвина взобраться на богатенькую леди он никак покрыть не мог. Он уже жалел, что воспользовался деньгами красавицы, когда двигал Лярвина в губернаторы.

Кстати, идея эксплуатации местненького шапашного ура-патриотизма, типа, восстановим независимость от какого-то средневековья - тоже его. Но Лярвин подписал себе приговор, когда решил овладеть красавицей.

Любовь!!! Дурацкое необузданное чувство, государства валит. Вот и прибил Крохобора Лярвин, старинного дружка своего, когда тот его уму-разуму начал учить. Так вот, товарищ капитан. А теперь Лярвин черт знает где, а все по вашей вине, молодой человек!

- Не такой уж и молодой, - отрезал грубовато милиционер, - а потом могли меня вчера за мои выступления, открытые демарши, в КПЗ засадить, ничего я бы вам не испортил тогда. Только вы знали, что я все равно буду искать встречи с губернатором и хотели посмотреть, что из этого выйдет. Может я его пугану своей активностью и он сдуру ломанется к Симон, правда ведь?

Арутюнов отвлеченно закрутил головой. Что, возможно, обозначало "не совсем так, не совсем так..." Но вслух начальник только что-то пропыхтел недешефруемое.

- Так вас специально из безопасности в ментовку кинули ради этого дела? - дозрел Смоковницын.

Собеседник кивнул.

- И на место Голованного поставили?...

Опять кивок.

- А если б Голованный был бы здоров, чтобы вы тогда делали? Он бы ни за что не пошел бы на арест губернатора.

- А он и без того здоров, - сказал Арутюнов.

-?

- Есть такие напитки, что выводят на время из строя, суток на пяток, раздался сзади тихий и ласковый женский голос.

Смоковницын, пока поворачивал голову, уже догадался, кто это. Раиса, собственной персоной. Петру стало плохо. Страшно захотелось курить, хотя бросил лет шесть назад.

- Есть такое место, где вас нет?! - не выдержал милиционер, - покажи мне, - он тряхнул Арутюнова за грудки, - покажи мне, где нет твоих собак?!..

- Фу, капитан, - опять ласково, опять тихо произнесла Раиса, - держите себя в руках. Может ему укольчик сделать? - это она уже у шефа спросила.

-Не-е-ет! - завопил Смоковницын, - ни за что!

- Успокойся, дорогой! - похлопал его Арутюнов, - хотели б тебя убрать, убрали бы. Я что тебе историю жизни и любви Лярвина для того рассказывал, чтобы чего в тебя смертельное прыснуть? Я надеюсь, ты послужишь государству и народу.

- Зачем я вам нужен? - ощетинился Смоковницын.

- Петя, - вкрадчиво начал Арутюнов, - если поборешь в себе патологическую ненависть к спецслужбам, на которых, смею заметить, зиждется весь мир, то мы вполне сможем с тобою договориться. Выполнишь задание, получишь немедленное поышение, а когда освободится должность начальника управления, а это, опять смею заметить, случиться совсем скоро - сядешь в кресло товарища Голованного. Лет тебе немного, будешь умным, всю оставшуюся жизнь будешь командовать!

- Это вы меня вербуете? Вербуете, да? - скривил Петр страшную физиономию.

- Если угодно, - запросто, без вывертов сказал Арутюнов и Раиса кивнула, да, мол, вербуем.

- Лихо это у вас происходит, ничего не скажешь, лихо! Ну хоть поведайте, чем я должен заслужить вашу высокую благосклонность?

- Давай-ка, дорогой, без стеба, - устало вдруг как-то произнес начальник УВД, - мне надоело уже вести бесполезные разговоры, либо ты наш, либо...

- Что либо? - закричал Смоковницын, - что либо?

И он схватился за голову, потому что ему показалось, что кто-то снова сильно-сильно ударил опять в темя, из глаз посыпались искры и потекли слезы, он вновь повалился на тюфяк в бессилии, только услышал, как Рая произнесла что-то непонятное: "посттравматический синдром..."

В себя пришел довольно скоро. Рая все-таки кольнула его какой-то гадостью. На руке закатана рубашка, чуть выше запястья взбухший бугорок, на нем мокрая пахучая ватка.

- Оклимался? - над ним опять наклонился Арутюнов с толстыми губами, - я же говорю тебе - не нервничай, тебе еще лежать надо, а ты вскакивешь, ванька-встанька.

- Что вам от меня надо? - сквозь зубы процедил Смоковницын.

- Хорошо, - сказал Арутюнов, - слушай, не перебивай. Тебе известно, что кем-то на янской трассе была организована видеосъемка. Исполнителем был некий местный стрингер Вениамин. Вы с ним в приятельских отношениях, не говори ничего, не отрицай, он тебе звонил, ты ему дал верный совет. фсбэшник усмехнулся, - мы прочесываем леса, но твой приятель сгинул. Он необходим нам. Мы хотим, чтобы ты при первой возможности, когда он к тебе обратится...

- Сдал его! - не выдержал Петр.

- Не ерепенься. С ним ничего не будет. Его пытались взять на московском блокпосту, но ребята сработали грубо, ушел. Нам нужны его показания. Он единственный, кто уцелел и видел, что происходило там в полном объеме.

- Есть же видеозапись

- Есть, есть. Во-первых, частичная, останкинская аппаратная гнала сразу в прямой эфир, идиоты, бошки бы поотворачивал! Писать стали не сразу, а вторую часть, кроме куска интервью с Симон ничего не записали. А во-вторых, личное наблюдение все равно более наглядное, чем видео, согласен?

- Он сказал, что у него нет кассеты.

- Знаю, слышал, - Маргел хитро взглянул на Петра, как отреагирует, но тот пропустил мимо ушей, уж и так догадался, что прослушивали его дебильник. - нам нужно выяснить, как и под каким предлогом журналист оказался в центре боевой операции.

"Евсеев, вспомнил Смоковницын, Евсеев... Маргел же слышал, чего ж еще кочевряжется?" Но вслух спросил другое:

- А как же с налетом? Кто его устроил? Не Лярвин же?

- Ах, ах! - Арутюнов тяжело и скептически глянул на Петра, - откуда такое неистребимое желание выгородить губернатора? Мы должны служить истине, а не хвататься за камышовые тонкие тростинки. Не Лярвин, понятно. Но Лярвин знал, что караван Симон будет охраняться федеральными структурами, поскольку в ваших лесах пошаливают лихие люди. Он может и не думал, что вертушки пустят в ход, но что охрана серьезная - факт. И запустил ментов как раз на тот участок, куда пошла ориентировка по возможному нападению. С вертушек заметили скопление народа, сейчас у них аппаратура - будь здоров! Таракана под хвоей определяют по всяким там излучениям. А группу захвата уж не обнаружить, извини меня! А Голованный лопохнулся, поверил своему дружку, послал людей на верную смерть.

- Да зачем ему все это, зачем?

- Затем, что раздолбав банду, мнимую банду, федералы сняли почти всю охрану, тут люди Лярвина и схватили Елену. Веня нам нужен, чтобы восстановить последовательность, длительность, численность.

Смоковницын тупо глядел прямо перед собой. Укол действительно значительно помог. Голова успокоилась совершенно, но вместо боли пришла вдруг апатия ко всему происходящему, так что сосредоточение требовало больших усилий.

- Не нравится мне ваша трактовка, - сказал он наконец спокойным совершенно ледяным но полновесным без всяких хрипов и свистов голосом. видется мне какая-то натяжка. Вы трактуете, как вам угодно. Точно так же я могу доказать, что все произошедшее - ваших рук дело, ну не конкретно ваших, а комитета в целом, я даже более склоняюсь к тому, что вы - причина всех последних смертей.

- Дорогой, давай найдем Веню, давай разыщем губернатора, все сразу станет совершенно ясно. Я еще тебе скажу, по дикому секрету, Коленвал - это и есть многоуважаемый Игорь Парисыч!

Петр вздернул бровями.

- Губернатор давно организовал у себя боевые отряды, которые в свободное время отрабатывают военно-разбойничьи приемчки на проезжающих по московской трассе, а милиция даже не в курсе. Я думаю, что теперь я тебя убедил? Ну кто еще способен был замутить подобную аферу?

***

Над горами строительного мусора, что еще час назад был ухоженной дачей великосветского чиновника, поднимались печальные серые клубы едкого дыма. На развалинах все еще неспешно копошились смешные солдатики из строительного батальона. Они пытались разбирать завалы, но работа у них не клеилась.

Солдаты всё больше бродили по участку, тоскливо изучая оставшийся мусор, выискивали уцелевшие предметы, годные для продажи. Один из них вертел в руках коричневые туфли, оценивая их рыночную стоимость, другой примерял болониевую куртку, еще несколько вытаскивали из-под кирпичей уцелевшие стулья и кресла, поломанные отбрасывали, а целые аккуратно выстраивали в ряд.

-Атас! Прапорщик! -заорал один из рядовых, дежуривший у ворот, несколько покореженных от взрыва, но еще вполне функциональных.

Войска неохотно оторвались от своих занятий, выстроились в цепочку и продолжили разбор завала, с нескрываемой ленцой передавая кирпичи из рук в руки.

- Я Шершавому куртенку отнесу, он подгонит "кораблик", можь и дозу, одну-другую подгонит...- рассуждал один из солдатиков, с впалыми щеками и длинным носом.

- Не... - перечил ему другой, - ты пару-тройку "кораблей" возьми лучше, на ширево один хрен не потянет, я Шершавого знаю, жмот он. Сам на этом деле сидит, потому и жмот, кто не сидит, с тем легче всегда договориться.

При появлении прапорщика темп работы не увеличился. Он попытался подстегнуть личный состав редким по качеству исполнения матерком, но умело выстроенная нецензурная лексика не произвела на служивых ровным счетом никакого впечатления, солдатики и ухом не повели.

Старший тогда сплюнул досадно и тоже занялся делом - его заинтересовали литые из стали ворота; он внимательно осмотрел крепежные петли, массивные столбы-опоры, попробовал приподнять одну из створ - не осилил, сдвинул привычным движением фуражку на затылок, еще раз смерил опытным взглядом конструкцию и что-то записал быстрым карандашом у себя в блокнотике. После прикрикнул визгливо на солдат и быстро ретировался с территории. Те, побросав кирпичи, тут же принялись за свое.

Все ценные на взгляд Арутюнова вещдоки уже были загружены в брезентовый кузов военного "Зилка" и увезены. В первую очередь, конечно, ящики с коньяком. Но пару бутылок Смоковницын оставил себе.

- Что? - иезуистки усмехнулся начальник, - выпить хочешь? Ну попробуй, попробуй! Отчего не выпить хорошего напитка?

Но капитан аккуратно упаковал их в найденный тут же боле -менее чистый целофанновый пакет. Так и ходил около разваленного строения, позвякивая бутылочками, иногда перехватывая жадные завистливые взгляды солдатиков.

Дача оказалась с секретом. Под ней был вырыт подземный ход, которым и воспользовался коварный полковник и его охранник.

Ворвавшийся в дом спецназ обнаружил только Смоковницына в луже крови, распахнутые створки, ведущие в подвальные помещения и укрепленное на перекрытиях взрывное устройство.

Пока соображали, что к чему, таймер уже отсчитывал последние секунды, едва успели вытащить безчувственного капитана и сами повыпрыгивать в окна, как мина в миг уничтожила строение, подземный лаз завалило. Куда вел тайный ход - неизвестно. Маргел отдал приказ зачистить окрестности, вызвал несколько боевых подразделений, с утра расквартированных по приказу главкома в Янске.

- Эй, гляди-ка, цихра, елы-палы...- протяжно и лениво поведал окружающим один из солдатиков. - порепанная больно, не... не пашет видно, а тут глянь кассета торчит...

Он крутил в руках старый цифровой видеомагнитофон, вынутый откуда-то из-под обломков. Вокруг сгрудились остальные.

- Да нет, - доносились голоса, - не продать, каких годов-то он? И наверняка нерабочий уже

- Может в антикварный, там и грамофоны принимают...

- Вряд ли... Вот и кассету заклинило.

Милиционер спешно раздвинул плотный кружок.

- Ну-ка, позволь полюбопытствовать...

Солдаты моментально ощерились. Обладатель технического устройства быстро прикрыл магнитофон бушлатом.

- Ребят, мне кассету покажите и все, - мирно уговаривал их Смоковницын, - а технику себе оставляйте... Я и не скажу никому.

- Ишь ты! - и был ответ. - дай чо-нибудь, може добазаримся, а так на халяву чего пепел на седые головы сыпать!..

Пришлось демонстрировать удостоверение, но и оно не произвело ожидаемого эффекта. Кружок несколько раздвинулся, военные отошли на всякий случай чуть дальше, но сопротивление с их стороны не спало.

- Меняю на пузырь, мент! - храбро заявил хозяин находки, тот самый с длинным носом. Ему наконец удалось вынуть из приемника кассету, он держал её в руке, показывая всем своим видом, что готов моментально бросить её наземь и растоптать, если Петр не согласится на поставленные им условия.

Смоковницын замялся.

- Рябята, - скомканно начал он, - это не коньяк, это вещественное доказательство, его на экспертизу надо...

Остановился, оттого что осоловелые безрадостные лица не выражали ни симпатий к нему, ни антипатий. Пацаны тускло глядели на него прозрачными серыми глазами, никакого эмоционального проблеска, ни-ка-ко-го. Петру показалось, что он пытается разговорить стаю выкинутых из родного болота широкоглазых головастиков.

Пришлось меняться. Отдал одну бутылку. Солдаты сразу присосались к горлышку, повеселели, задвигались.

- Скажи-ка, дядя, - хмельно придвинулся к милиционеру один из рядовых, самый смешной - маленький, перекривленный весь, с сорочьим лицом, скажи-ка, дядя, недаром гуторят, что двадцать пять лет службы забацают? Иль брешут?

Вопрос застал Петра врасплох, он осматривал загадочную кассету и гадал, та - не та. Откуда, с одной стороны, ей здесь взяться, а с другой, чего это Лярвин отсматривал перед побегом на формате, так и не ставшем любительским. А такие кассетки, помнил капитан, Веня использовал. Повертел магнитофон, обнаружил снизу ведомственное клеймо. Ага! И магнитофон, значит, не местный, скорее всего, взят с региональной студии. Вот оно что.

- Так брешут или нет? - не оставала тростинка в обвисшем хэбэ.

- Не знаю, не слышал...

- А хорошо бы двадцать пять лет оттягиваться... На гражданке щас сложно, а тут шмотье бесплатно, хавчик какой-никакой, а есть...

- Это ж сколько в салагах ходить! - воскликнул воин с совсем юным лицом. Видно недавно призванный. - лет пятнадцать что ли страдать?..

- А почему москвинов в войска не берут, - вылез еще один солдатик, рыжий-рыжий, - служилка не выросла?..

Компашка захохотала.

- Давай, дядька, с нами хлобыстни глоточек, - предложил другой по-доброму, почти по-товарищицки - давай! Давай за тех, кто в сапогах!

Петр еще неважно себя чувствовал, хотел отказаться, но вновь напоролся на непонимающие взгляды ребятни. Отхлебнул совсем немного.

И насторожился. Снова отцедил пару глоточков.

- Ну хватит уже, присосался, - завопил солдат, - давай вертай взад!

Капитан мог поручиться, что это был не тот коньяк. Он даже позабыл про кассету, которую автоматически сунул в карман, почти бегом помчался к воротам, а оттуда - в управление, к экспертам, скорее, скорее.

-Ну, ёткнутый! - сказал кто-то из солдат и остальные зашлись в булькающем хохоте, смеялись долго, несколько минут, потом снова принялись за дело - искать то, за что можно выручить деньги.

***

- Палёная версия, - с ходу заявил Борис, едва отведав напитка, - даже не буду химию проводить, и так скажу, что здесь спирт, скорее всего, бутиловый и чай, скорее всего, азербайджанский, и примеси всякие, но это уже неинтересно. Причем есть несколько вариантов изготовления такой бурды, все одинаково, заметь на случай, сажают печень и поджелудочную, даже с малой дозы, а с большой и летальный исход не исключается. Один рецепт - спирт настаивают на чае, обычно несколько суток, добавляют горелый сахар, он терпкость дает. По-другому, просто разбавляют в пропорции крепко заваренный чай, чихирь, со спиртом и тоже чего-нибудь добаляют. Вариантов масса, у каждого изготовителя свои методы.

Капитан прервал.

- Абсолютно уверен?

- Ну, Петя, зачем мне тебя в нелепость вводить, мне зарплату за вранье не прибавляют, прибавляли б, может и врал бы.

- И мне не добавляют, - заявил вошедший с широкой улыбкой дактилоскопист Николай, - А! Я как раз вовремя, опять коньячком балуемся!

Борис вогнал назад в горлышко бутылки пластмассовую пробку и убрал весь натюрморт в сейф.

- Ну вот, - обиделся Николай, - и выпивку зажимают, никакого удовольствия от работы.

- Это, Коля, яд, - сказал Борис, - лучше до магазина добеги, возьми чего-нибудь человеческого.

- А тебе, выходит, Арутюнов на экспертизу ничего не привозил?- прервал диалог Петр.

Борис отрицательно замотал головой.

- Если привезет, звякни.

- Ну, хорошо.

Петр уже направился к выходу, но отчего-то остановился, призадумался и обернулся к Николаю.

- А ты кому-нибудь, кроме меня, об отпечатках губернатора докладывал?

- Да что ты, Петь! - изумился эксперт, - тебя вот жду, когда заключение экспертизы, наконец, заберешь.

- А точно губернаторовы пальчики? Ошибки нет?

- Девочки, Петя, мои не ошибаются. У них машины умные. Наше дело - что? Загрузил "компостер", а он уже выдает, что есть в картотеке, чего нет. А компьютер, Петя, лгать ещё не научился. А у нас в диски почти вся Расея закатана, а чего не закатано с безопасносностью сверяемся. Так вот. Ну, ладно, некогда, в магазин пора, а то чрезвычайное положение, сам понимаешь, солдатня всю водку разнесет к вечеру. Заключеньице-то зайди забери, девчата отдадут.

Но за экспертизой Смоковницын не пошел. У него теперь появились неотложные вопросы к новому руководству, ответы на них хотелось бы получить незамедлительно. Арутюнова в кабинете не оказалось.

Сияющая Рая наводила перламутровый маникюр. Увидев Петра, приветственно закивала на стул рядом с собою, моментально высунув из-за стойки стройные ножки. Но Петр не сел.

- Когда будет? - коротко спросил только.

Секретарша пожала плечами.

- Похороны организует, - надула губы, - вы ведь, Петр Ильич, не стали распоряжение начальника выполнять, вот он сам и взялся. А там много мороки.

- Хорошо, - махнул рукой, - позже зайду...

- Подождите...- очень мягким, просто волшебным, совершенно сказочным тоном произнесла Раиса не самое длинное слово русского языка. Но произнесла так, что оно долго летало в пространстве приемной, манящее, как эхо, проигнорировать его было невозможно.

- Присядьте, что же вы, - так же мягко продолжила.

- Я спешу!

- Вы, Петр Ильич, очень противный человек, вот что я хочу вам сказать. Очень противный и умных, грамотных людей не слушаете. Почему?

Капитан молчал. Только смотрел на секретаршу уничижительно.

- Ой, Петя, - вскинулась та, - да не глядите же на меня как крыс на жабу. Я вам что плохого сделала? Знаю, обвиняете меня, ладно, пусть. Но посмотрите - все так живут, все, Петр Ильич! Все! Вот вы как с ломом на дот шагаете, зачем? Надо оно вам? Не исправите ничего, ни-че-го не исправите! Слушайте Маргела, дело он говорит.

Капитан скривился.

- Помнится накануне вы, Раиса, другого мнения о нем были.

Та отмахнулась. И капнула лаком на стол.

- Бросьте! Что вы, как маленький, будто не понимаете. Сейчас - он начальник. Прислушайтесь, Пе-етя-я! Прислушайтесь к голосу разумного человека...

- Хватит! - резко оборвал Смоковницын, - чего вы мне нотацию вздумали читать? Я выполняю свою работу. Мне важно довести расследование до конца...

Раиса тоскливо смотрела в рот милиционеру. Выражение ее было скучным, как у ученицы, которой назидательный педагог в сотый раз диктует одни и те же прописные истины. Зевнув, вновь вернулась к ногтям, бросила напоследок:

- Я бы хотела, чтоб вы были моим начальником.

Петр вышел.

На улице он моментально забыл о разговоре. Янск запрудили военные части. По дорогам двигалась боевая техника, танки гремели гусеницами, солдаты с АКМами наперевес бродили по тротуарам, клелись к девушкам.

- Эй, - кричали они. - длинноногая! В кино идем?

- А у тебя денег нет, служивый, - смеялась девичья стайка.

- А мне и не надо денег, - кричал в ответ ухарец с задранной на затылок ушанкой, размера на два меньше нужного, - у меня волшебная палочка имеется! Просто сим-сим какой-то! Скажешь открой - все откроет!

И демонстрировал сим-сим - блестящий "калаш". Для наглядности пару раз выпалил в воздух. Девчонки завизжали и разбежались.

Петр легко вышагивал по мокрому бульвару. Впервые за много дней сквозь тусклые облака пробивало светлое живое солнце. Потеплело. В мыслях своих он как-то отвлекся от пережитых событий, перестала мучить головная боль, ярко блестели начищенные ботинки, лужи играли светом, метались в разные стороны брызги.

Городок тихо жил, расписанный поздней осенью, той еще художницей. Пестрые дома, деревья, проспекты пели шумные песни, сложенные из гармонии звуков старой, прежней жизни. Город не привык к новым звукам, не запомнил их пока, и воспроизводил, казалось, только по крайней нужде, когда невмоготу, когда уже было не скрыть их, когда они надвигались со всей непредсказуемой мощью, гася неуемным грубым басом прежнее родное, нежное.

Хотя Смоковницын шествовал по знакомым переулкам в милицейской форме, его несколько раз останавливали военные патрули и придирчиво осматривая, проверяли внимательно документы. Ему надоело каждый раз рыскать рукой за пазухой, во внутреннем кармане, где лежало удостоверение - патрули каждый раз напрягались - понес его просто в руке.

У центрального рынка случилась какая-то заваруха. Еще на подходе услышал страшный гвалт и мелкие очереди. Когда завернул за угол увидел, что несколько бойцов вытягивают из мелкоторгового магазинчика ящики с водкой.

- Дэнги! Плати дэнги! - прыгал вокруг них пожилой азербайджанец, - это дэнэг стоит!..

- Пошел вон, обезьяна! - отвечали бойцы, напрягаясь под ношей.

- Милицая! Милицая! - заголосил хозяин, завидя Смоковницына, - Грабат же! Милицая!

Петр кинулся было на выручку, но встал, как вкопанный, посреди проезжей части. Один из солдат трусливо шмальнул в азера, прямо с бедра, тот вроде и не понял, что произошло, все тянул руку к Петру, а потом дернулся всем телом, обмяк и свалился в лужу, как раз у самого порога магазина. Оттуда выходила крохотная старушка с буханкой хлеба, схватилась за сердце.

Солдатик повернул дуло в сторону милиционера. Петр увидел его зло скроенные губы. Тут же подкатила патрульная машина, из нее легко выскочил бойкий начальник. Бойцы указывая на труп, объяснили, что тот не предъявил документы, пытался бежать. Вероятно, террорист.

- Однозначно, террорист, - согласился начальник, - грузи водку! Вот и милиция нам подтвердит, что нападал на ребят, точно?

Начальник солнечно необъятно улыбнулся Смоковницыну, так и стоявшему в полной немоте на проезжей части. Военный лихородачно распоряжался:

- Быстрей пацаны! Долго возитесь! Вперед - на зачистку, шмонаем квартал от и до, запертые квартиры взламываем, кто забыл - "Камазы" на соседней улице. Ну, бегом! Бегом!

Они бросили труп в кузов машины и побежали мимо Смоковницына, начальник приятельски хлопнул его по плечу.

Потемнело довольно скоро. Все же осень, дни коротки. Смоковицын добрался до дома Крохобора, успев порядком промерзнуть. Над городом взошла зеленая Луна, и она подмигнула ему хитро лягушачьим глазом, когда он, задрав голову, разглядывал желтые окна квартиры Полтинного.

Дверь ему открыли двое. Плотно скроенные, что в рост, что вширь. Габаритные хлопцы не умещались в довольно просторном проеме, терлись крутыми плечами, с детским любопытством озирали милиционера.

Смоковницын решил, что двоится у него в глазах. Тряхнул головой, видение не пропало. Двое по-прежнему жались в коридоре квартиры, хлопали непонятливыми глазками, волновались жутко, с бритых черепов синхронно сползали абсолютно одинаковые нервные капли пота.

- Братья что ли? Близнецы? - уже уверевшись в реальности увиденного поинтересовался гость.

Детины дружно замотали блестящими макушками.

- Не братья? - изумился Петр, опять ощущая неправильность бытия и сомневаясь в непогрешимости своего рассудка, - а кто?

Детины замялись. Ретировались в глубь квартиры. Миллиционер прошел следом. Он слышал, что у Крохобора были какие-то чудные охранники, что служили они ему преданно и бесплатно. Еще и оказались идентичными как пятки, как два глупца из ларца в старой сказке.

- Так, вы как это?.. - не успокаивался следователь, присев на край широкого дивана, - родственные связи, что ль? Иль как?

Мальчики внушительно поигрывали беспредельными мускулами, вибрировали желваками, но внушительные фигуры все же выглядели жалко, по-детски и выдавали громил с потрохами. Ребята дико смущались.

Только что гладкие их, крупные и бездумные лица преобразились, будто мигом постарели. Невероятное стеснение рисовало на них калейдоскопические выразительные картинки из массы вдруг

образовавшихся складочек, ямочек, мелких морщинок. Подвижным чертам их Смоковницын поразился, хоть пазлы собирай, подумал он.

- Клоны мы, - наконец нерешительно ответствовали парни, - мы... клоны...

Пришел черед неметь и глупо хлопать ресницами следователю. Впрочем, он быстро преодолел зачумленное состояние.

История, которую, сбивая друг друга и даже всерьез друг друга покалачивая пудовыми кулаками, рассказали удивительные "секъюрити" то смешила Петра, то вызывала в нем искреннее мужское отвращение. Но все же чувства симпатии и умиления к двум непривычным особям человеческого рода, что вели себя малышней в детском саду, взяли верх над всем остальным, так что Петр в конце концов даже преисполнился искренной жалостью к нынешнему положению клонов.

Появились они на свет около пяти лет назад.

Иван Исаевич в то время пребывал по делам в Соединённых Американских Штатах. И надо же так случиться, что ядреный русский мужичина с примесью запорожских кровей, который до той поры был бесконечно падок на юбки и платьица всех моделей и размеров, неожиданно для всех и для себя ощутил неистовое влечение к представителю мужеского пола.

А началось все со слабости к кикбоксингу. От скуки Полтинный стал посещать бои местных знаменитостей. Сам в прошлом спортсмен, боксер-разрядник, тяжеловес, он постепенно увлекся состязаниями бойцов, стал интересоваться и пристально следить за приглянувшемся ему отчаянным смельчаком, двадцатилетним юношей из Оклахомы, который иногда с двух первых ударов отправлял противника в ногдаун.

Он ломал соперникам сопатки, выбивал челюсти, превращал в мессиво ребра. Одного негра измутузил до такой степени, что тот побелел из-за бесконечных операций, а из-за повреждений в мозгу сменил еще и ориентацию. Хирурги лишили его излишеств, он вышел замуж и стал вполне приличной, но чересчур слезливой и жалостливой домохозяйкой, что и кошке по морде, даже справедливо, не даст за её проказы и безобразия.

Иван Исаевич же бегал на спаринги, как на свидания. Он бросал своему избраннику цветы на арену, пробивался к нему в раздевалку, но непримиримая охрана жестко отрезала путь, не предавая значения нежным чувствам Крохобора. Влюбленный совсем стосковался по обожаемому предмету, что едва не пошел на самоубийство.

Но в тот вечер, когда Крохобор окончательно решил наложить на себя руки, боксера укокошили. Его прибил в третьем раунде негр-здоровяк, родственник того самого парня, которого оклахомец превратил в порядочную и заботливую домохозяйку.

Горю Полтинного не было предела. Он долго протяжно выл, не сходя с трибуны. Полиция пыталась успокоить его и вывести из зала, но странный человек рыдал взахлеб, просил не трогать его, и на настойчивые просьбы блюстителей порядка отвечал еще более противным и пронзительным воем.

Полицейские вызвали карету "Скорой помощи". Но когда доктора подъехали к спортивному центру, больной вдруг затих, замер, будто что-то вспомнил и со скоростью ветра унёсся из зала. Полицейские только и заметить успели, как мимо них просквозила толстозадая многокиллограмовая фигура.

А между тем, Полтинный бросился прямиком в морг, куда отвезли любимого бойца. Всеми правдами - неправдами, рассовав по ладоням тамошних патологоанатомов немалые суммы, он умудрился проникнуть в святая святых холодильный зал, где ему разрешили несколько минуток попрощаться с покойником. Но удрученный потерей несостоявшийся любовник не стал тратить время на оплакивание безвременно ушедшего, не стал лобызать его щеки и отирать застывшие боевые раны, он воровато огляделся и убедившись, что персонал более за ним не наблюдает, разжал рот покойника и извлеченными из кармана обычными слесарными плоскогубцами выдрал у того зуб-резец. И был таков.

Зуб неугомонный влюбленный отвёз известному хиругу-микробиологу, специалисту по клонированию доктору Найку. Доктор выразил сомнение в возможности клонирования человека из костной ткани, но за определенной вознаграждение решился на эксперимент, не гарантируя стопроцентного результата. Однако, он уже получал клонов из отрезков волос, клеток прямой кишки, печени, из слюны, кое-что вылуплялось под мозолистой рукой врача и из естественных отправлений организма, и даже соплей.

Но зуб оказался ненастоящим, металло-керамическим. Доктор уже решил сообщить эту прискорбную весть заказчику, потому что, ну что хорошего может дать металло-керамика в человеческом отношении? Понятно, что ни хера хорошего! А вот плохого может. Представляете терминатора из такого зуба?! Наполовину такой, наполовину сякой, вот так любовничек! А док Найк был опытным и добрым доком и не хотел выводить в своей лаборатории монстров, тем более, что наука таких гитик еще не ведала, и эксперимент по воспризводству оклахомца едва на этом не завершился.

И не было бы никогда на свете наших героев, а может быть и Крохобор жил бы себе до сих пор где-нибудь счастливо, а не покрывался б инеем в городском морге. Но док Найк был и добрым, и внимательным доком. Он рассмотрел, что у основания искусственного зуба застыли две крохотные капельки крови знаменитого бойца. Их и решил врач использовать. А для уверенности стал выращивать организмы из обеих капель.

И вырастил.

Полтинный получил предмет своего обожания в двойном экземпляре. Тут-то казус и вышел. Пока клоны сидели в банках, заменяющих материнское чрево, Иван Исаевич успел свести шашни с танцовщицей кардебалета. Про неожиданную любовь свою - смелого бойца успел позабыть, просил, чтобы его больше не компроментировали дурацкой историей, а выкупать клонов наотрез отказывался.

Но доктор Найк был и добрым, и опытным, и очень решительным доктором. Как-то он появился в спальне Полтинного с весело блистающим скальпелем. Иван Исаевич как раз мило почивал в объятиях страстной шансонъетки, и проснулся оттого, что в паху его происходило нечто. А именно - добрый и решительный доктор очень ясно и обстоятельно объяснил, что если не получит немедленно всей причитающейся суммы за воспроизведенных им два роскошных образца мужской доблести, то в качестве компенсации забирает у клиента его доблесть и гордость, из коей собирается получить массу невоспитанных, скаредных, противных клоников, годных разве что сторожить помойки от крыс в вонючих кварталах самых мерзких ниггеров.

Наличных денег в нужном количестве у Крохобора не оказалось. Доктор не отставал и отпускать достоинства клиента до получения нужной суммы не собирался. Комичная парочка так и отправилась в ближайший банк - доктор со скальпелем и Крохобор, ведомый жесткой рукой за причинное место. А вокруг шрапнелина - танцовщица из кардебалета в одном исподнем увивается, тормошит Крохобора, в чувство приводит, когда от дюжего напряжения и от опасной близости остро заточенного металла его бросает то в жар, то в холод.

Клоны все это видели собственными глазами, их уже вполне разумных и соображающих в том самом возрасте, в каком безвременно почил невольный родитель, приготовили к торжественной сдаче заказчику. Добрый доктор Найк привил им чувство бесконечной любви, обожания, безумной преданности Ивану Исаевичу. Ведь док не знал, как дело обернется, и по традиционной американской привычке качественно выполнял заказ.

- А он нас так и не полюбил! - жаловались чуть ли не со слезами здоровенные парни капитану Смоковницыну.

Хозяин поначалу не просто игнорировал несчастных клонов, а откровенно их возненавидел. От любви до ненависти - не шаг, нет шага, поскольку и границы вовсе нет, где любовь, где ненавитсь, как разобраться, когда одно в другое втекает и обратно перетекает, не задерживаясь особо ни в первом, ни втором.

Несколько раз Полтинный пытался грохнуть молодцов. Но те вместе с внешней похожестью приобрели от отца и навыки рукопашного боя, так что убрать их оказалось делом не простым. Тем более, живо прочухав, что затеял их босс, клоны стали спать по очереди и вниманье, и чутье обострили. Пробовал их выгонять, выкидывал на улицу, но они, как наглые коты, непременно возвращались.

Парадокс заключался в том, что бросить насовсем своего патрона они не могли, так как по заложеннной в их генетический код программе они обязаны были любить и почитать Полтинного. Так они и жили, босс над ними издевался, а клоны терпели. Вычистить гены было уже невозможно.

Со временем Полтинному то ли надоело их ненавидеть, то ли привык к постоянному вниманию с их стороны, но он заключил с ними сделку - они всегда будут с ним рядом в качестве надежной защиты и охраны, но в личном смысле более не беспокоят, и по его желанию оставляют его, не споря, не возражая.

- Нас на баб он променял, - стонали бедные клоны. - А мы ничего, ничего не могли сделать.

Но самым страшным ударом для ребят стало то, что из-за них, по сути, распалась семья их любимца. Супруга узнала откуда-то об американской любовной истории муженька и не пожелала оставаться в одной квартире одновременно и с пидаром, как она говорила, и с блядуном. А двоих хлопцев, так и вовсе видеть не желала.

Путей для примерения найти не удалось. Полтинный со своей стороны то же полез в бочку, не стал долго препираться и вскоре сорвался в пээр, найдя себе работу в Янске. Невостребованные любовники последовали за ним.

- И с ним нам жизни не было, - продолжали печалится парни, - а без него так и вовсе на нескончаемую тоску обречены!

- Куда он отправился предыдущей ночью? - спросил Смоковницын, когда ребятки, утерев слезы и красные носы, более-менее успокоились.

Клоны посмотрели друг на друга.

- Не врать, - строго предупредил капитан, подумав, что парочка сговаривается между собой.

- Мы никогда не врём, - отвечали те, - не умеем, не обучены. А отъехал он к мадаме...

- Точнее!

- Точней не знаем. Он не докладывал нам, куда отправляется. Только если к мадаме, то нас, естественно, дома оставлял, а вот если по ресторациям то мог и с собой взять.

- То есть, - пытался понять все до конца Смоковницын, - вы думаете, что Иван Исаевич Полтинный имел встречу на берегу с некоей женщиной, только потому что не взял вас с собой?

- Не только, - сихронно отвели в сторону глаза клоны, похоже, что действительно врать они не умели, - ночью ему позвонили. Это была женщина.

- Кто? - сразу навострился Смоковницын.

- Неизвестно кто. Мы не слышали разговора. У него много здесь было женщин. Любая могла позвонить, - обиженным, похожим на тембр ослика Иа, тоном молвили клоны.

- И что из-за любой Полтинный мог сорваться с места в ночь-полночь?..

- Нет, не из-за каждой, конечно, но мог, - дружно закивали парни, - в том и дело, что мог! Он такой! И у него еще привычка была - непременно на интимную встречу надевать красные плавки...

Петр вспомнил, что на Крохоборе как раз и были красные плавки.

- Он считал, что в них более всего бабам нравится, - продолжали клоны, - а после, ну этого... - смущались охраники, - сексу, он нырять ездил всегда, вот дай ему непременно понырныривать где-нибудь, а особый смак находил в нырянии в прорубь. Кайф испытывал, верно, сумасшедший. И баню без холодного бассейна не переносил, только русскую и посещал, в сауны ни ногой. Один раз так на нас разозлился, что привели его в грелку финскую, и к тому же без бассейна, ой, как он кричал...

- Стоп! Стоп! - прервал Петр, - значит по-вашему выходит, что босс имел свидание, после которого полез в воду, охладиться так сказать...

- Да, да, да! - закивали клоны.

"Шурши по ля фам, - подумал про себя Петр, - похоже, что версия господина Арутюнова просто не выдерживает никакой критики!"

- Вспомните, какие-нибудь детали того вечера, точнее ночи, - поросил милиционер, - ну что делал, может говорил чего...

Клоны помотали головами.

- Да нет, ничего нам не говорил...

-Ах!, - вдруг воскликнул один, - стихи декламировал. Надевал плавки и стихи читал...

- Какие стихи? - озадачился Смоковницын, - он что поэзию любил?

- Да нет, не замечен, - улыбнулись собеседники, - а вот начал читать! Не запомнили мы, но что-то такое: "Когда б там ни чего-то, что Троя вам ахейские мужи?"

Бред, решил Смоковницын.

- А встречался ваш босс с губернатором? - вопросил он вслух, переводя разговор в сторону от малоинтересной ему поэзии.

- Угу, - ответили хлопцы, широко раскрыв глаза.

- Когда, где, о чем говорили?! - подскочил с места Смоковницын.

Но собеседники молчали, казалось, что они из-за всех сил сжимают губы и сцепляют челюсти. Оба опустили головы, согнули шеи и ладонями стиснули уши.

- Эй, - удивился следователь, - вы чего?

Он подошел к ним вплотную, попробовал отринуть крепкие руки от голов, но ничего не получилось. Искусственные геи были сильны. Он похлопал их по гладким затылкам, дал понять, что изменит вопрос, тогда парнишки заняли прежние позы.

- Почему вы так себя ведете? - прежде всего, после восстановления обычного порядка вещей, поинтересовался миллиционер.

- На некоторые вопросы мы не можем отвечать, - смутились снова голубые клоны, - наложен запрет хозяином, а врать мы тоже не можем. И еще в нас заложено изначально подчиняться представителям власти беспрекословно, поэтому, когда вы задаете вопрос, в нас борятся два противоречивых чувства, с одной стороны, мы должны вам подчиняться, а с другой, на ответ уже наложен запрет уважаемым Иваном Исаевичем.

- Гм-м, - только и сказал Смоковницын, - но ведь хозяин умер, погиб, продолжил, поразмыслив, - а значит, запрет автоматически снимается. Крохобор, то есть, простите, Иван Полтинный, вобщем-то вам больше и не хозяин, вы свободны... Вы вольны совершать поступки, делать, что хотите... вы свободны! А если вы не расскажите все, что вам известно, следствие может пойти по иному пути, могут пострадать совершенно невинные люди, вы хотите этого? Хотите?..

Клоны отрицательно замотали головами.

- Тогда, - более решительно продолжал миллиционер, - вы обязаны рассказать обо всех встречах вашего босса и местного губернатора!

Геи напряженно забормотали между собой по-английски. Петр немного язык понимал, но, из-за невнятного произношения и приглушенных голосов, о чем речь идет, так и не разобрался, хотя и вслушивался внимательно.

Наконец, один из них повернулся к Смоковницыну и объявил:

- Да мы приняли решение рассказать, что знаем, потому что не хотим, чтобы пострадали невинные люди. К тому же информация, которой мы обладаем, рискует умереть вместе с нами, и никто не сможет ей воспользоваться в благих целях.

Петр насторожился.

- А чего, собственно, с вами может произойти? Вы чего на суицид прицеливаетесь... из-за Крохобора что ль?

- Нет, самоубийство нам категорически запрещено на генном уровне. Мы... - молодой человек смахнул кроткую слезу, - мы обречены... Век клона недолог... Видите, как катастрофически быстро стареют наши лица. Если б жил Иван Исаевич... - тут он всхлипнул, как маленькая девочка - мы б еще протянули... А так - наша жизнь превратилась в кошмар... Мы таем на глазах... Ни сегодня-завтра нас не станет...

Сообщения клонов не оправдали надежд следователя. Они лишь подтвердили подозрения Арутюнова. Инспектор и губернатор встречались время от времени.

Клоны, понятное дело, не могли знать и слышать всех разговоров политиков, но общее настроение бесед, по их словам, было весьма благодушным, что тоже укладывалось в фсбэшную схему событий.

Охранники подробно поведали о том, что видели и слышали при последних свиданиях Крохобора и Лярвина, но в целом их наблюдения, весьма интересные для журналистского цеха, следствию были бесполезны.

Капитан как ни старался, но так и не добился от несчастных мальчиков чего-то существенного. А чего он хотел, в сущности не знал и сам. Подсознательно Смоковницын жаждал фактов, противоречащих официальной версии, но каждое слово охранников все больше её подтверждало.

На протяжении нескольких лет губернатор и инспектор, разыгрывая карту конфронтации, постоянно неофициально встречались друг с другом в барах, банях, пляжах, кабинетах, тайно и явно, при свидетелях и без, кое-кто из городского истеблишмента был посвящен в тайные игры, от кого-то полуподпольные беседы тщательно укрывались, таким демонстрировался только внешний план взаимоотношений, где грозный Лярвин противостоял негодяю Полтинному.

Такая игра позволяла оставаться Парисычу постоянно на плаву. Имидж защитника земель янских от московского охальника работал безукоризненно. Рейтинг Лярвина оставался стабильно крепким и твердым, как африканский бамбук. Только месяц или полтора-два назад губернатор отказался от игр с Полтинным. Арутюнов, помнил Петр, объяснял это явлением на сцене Елены Симон и необузданным чувством Парисыча к Елене.

Пока клоны нудно перечисляли ничего не значащие детали очередного сейшена, Петр попытался ещё раз провертеть в мозгу события последних двух дней.

Итак, по мнению госбезопасности, янский губернатор затевает похищение президентской любовницы. Выманивает ее в Янск под благовидным предлогом передачи гуманитарной помощи и денежных средств. Подставляет подразделение милиции под всесокрушимый вертолетный огонь. Федералы, уверившись в разгроме лесной банды, снимают охрану, что позволяет Лярвину, то бишь мифическому Коленвалу, беспрепятственно выкрасть Елену вместе со всем золотым караваном. Зачем же в таком случае, раздумывал капитан, Лярвину потребовалась телетрансляция события? Нет, ему афишировать свои действия нерезонно. Первая нестыковка, отметил про себя Смоковницын. Тем более, что Лярвин и понятия не имел о присутствии на месте телеоператора, или делал вид, что не знал? Хорошо, он мог и не знать о происходящем на трассе в подробностях, там были его люди, которые могли перегнуть палку, пригласить Веню, чтобы запечатлеть... Что, блин, запечатлеть, сам на себя разругался Смоковницын, как будут они захватывать караван? Я что-то не встречал бандитов, которые бы шли на дело и при этом сливали бы информацию журналистам. Веню притащил капитан Евсеев. Значит, Евсеев, как минимум, не член банды, он и Веню купил на то, что готовится засада на Коленвала. А ведь так объявили всем милиционерам и омоновцам в том числе, вспомнил Петр, чтобы не расслаблялись. Выходит, Евсеев, по своей дурацкой инициативе, приглашает стрингера, чтобы тот запечатлел грандиозный подвиг - взятие крупной банды с поличным. Но Лярвин-Коленвал обманывает Голованного, сдает федералам дислокацию ментов, выдавая их за бандитов. Так. Но он не знает, что хитрый шустрый стрингер показывает на всю страну, как федералы бьют янских. И когда люди Лярвина появляются на трассе их тоже снимают. И в этом случае, губернатор о том, кто готовил телесъемку ничего не знает. Что и подтверждает при встрече на его даче. Арутюнов вторые сутки гоняется за Веней, ему важно узнать, кто в действительности организовал похищение. Похоже на правду. Похоже, думал Смоковницын, если не учитывать того, что Лярвин совершенно честно мне признался, что посылать в расход людей и не думал. И сказал, что основная опасность таилась в городе. Какая такая опасность, задумался Смоковницын. Если Лярвин не врет, и он действительно взаправду отправил милиционеров на охрану Симон, а не в качестве подставных лиц, то следовательно, нападать на караван он не собирался. Если он - Коленвал. Одно из двух, или Лярвин врет, или он - не Коленвал. Если он не Коленвал, то покушение организованно третьей стороной. Или подстава со стороны федералов. Тогда лжёт Арутюнов. Смоковницын дорого бы заплатил, чтобы правдой оказалось последнее утверждение. Арутюнов связывает одним мотивом - страстью по Елене - два преступления: и расстрел, похищение на трассе и убийство федерального инспектора. Лярвин, якобы, понимал, что Крохобор не простит ему кражу Симон и решил незадолго до похищения убрать несговорчивого чиновника. Назначил встречу, подхватил коньяк и отправил бывшего друга к праотцам, или сам, или с помощью профессионала. Впрочем, старому бойцу спецназа полковнику Лярвину вполне по рукам такая операция. Как и минирование "Джипа" Исаевича. Из убийства Крохобора, по мысли Маргела, вытекает и второе преступление. А первое подтверждается отпечатками. Да-а, соображал Смоковницын, все так, если Лярвин был действительно на пляже и душил Крохобора, и раздербанил череп фэсбэшному лейтенанту. Тот мог броситься защищать Полтинного и поплатился. А кстати, вдруг задумался Петр, а отчего это коньяк оказался в логове мнимого бомжа? Тогда я решил, что бомж просто-напросто спер коньяк из машины, за что и был убит, но если бомж - лейтенант госбезопасности?.. Он не мог воровать коньяк! В школе учат, в любом заштатном детективе прописано, что вещдоки должны оставаться на своих местах. Ничего не трогать! --первая фраза во всех криминальных сценах во всем мировом кино... Кстати, Лярвин утверждал, что понятия не имел ни о каком коньяке, а на самом деле оказался целый склад, только не того, какого надо, а палённого. Следовательно, происхождение бутылки коньяка можно считать недоказанным. Ящики с контрофактным спиртным напитком ничего не подтверждают, но и не опровергают. И случайно ли Арутюнов не сдал вещдоки на экспертизу?

-Так, так, так! - продолжал размышления опер, - чтобы установить истину, следствию предстоит ответить на три вопроса: первое, кто был заинтересован в организации телетрансляции расстрела, второе, откуда взялась в логове бомжа, то есть в логове лейтенанта госбезопасности, бутылка "Вайнаха", и третье, кто звонил Крохобору ночью, кто вытянул его на берег Соросли.

Смоковницыну несколько взгрустнулось. Задачи казались неразрешимыми. За сорок с лишним часов узнать довелось немного, можно сказать, почти ничего не удалось узнать.

Но размышления его были прерваны скрежетом ключей в передней, и сразу за скрипом открываемой входной двери последовал грохот опрокидываемых предметов, по звукам следовало, что была сорвана вешалка, она упала на пол с характерным треском, после взвизгнула деревянными швами и шмякнулась коридорная тумба, сатанистки заёрзали створки шкапа-купе, довершило звуковой клип падение настенного бра, которое весело разлетелось со звоном оркестровых тарелок.

Итогом хай-фай шоу стало появление высокой, плотной, длиннорукой женщины, одетой парадоксально. На ней была дорогая натуральная шуба, из меха похожего на выхухоль, широкополая шляпа с цветными бантами на высокой тулье, а всё её изображение завершалось белыми кедами, одетыми по-спортивному - на шерстяные носки.

Клоны испуганно вскочили и замерли оловянными солдатиками по стойке смирно. Тем не менее, странная женщина осталась ими недовольна. Она по-хозяйски обошла комнату, полностью игнорируя Смоковницына, пристально с прищуром оглядела обстановку.

- Не собрано, что? - взбеленилась тетя, и Смоковницын увидел, как у неё наливаются кровью глаза, только что белки были, как и положено, белыми, а спустя пару секунд - бардовые.

Гражданка не удовлетворилась простым вербальным выражением гнева, она согнулась в поясе и, выставив вперед тулью с развевающимися бантами, как ярмарочная корова, двинулась головой вперед на двух здоровяков-геев, которые обратились в панику и сумятицу, что и слова путного не могли вымолвить в своё оправдание.

Пришлось встревать Смоковницыну. Для начала он кашлянул. Никакой реакции. Жуткая мадам вплотную приблизилась к уже бывшим охранникам Полтинного и всерьёз собралась их поколотить. Зрелище было и смехотворным, и ужасным. Бабенка в климаксическом возрасте налезает с кулаками на двух молодых, сочных качков, а те, вместо, вполне заслуженных мадамой увесистых тумаков, ошарашено отсраняются, пугливо защищаются ладонями, жмутся к стенкам, демонстрируя полную свою обструкцию.

Неизвестно сколько бы беспощадная гостья тузила осоловеших крепышей, если б Петр не вмешался яростно и категорично в ни с того, ни с сего вспыхнувшую свару.

- А ты, катись-ка! - было ему ответом из уст отнюдь не щепитильной матроны. - Чего надо?

Петр попытался объяснить, что он является официальным представителем власти, и с ним не следует разговаривать подобным образом. Слова его никак не подействовали на отчаянную товарку. Оплеухи и подзатыльники только участились. Тогда капитан со всеми возможными мерами предосторожности, чтобы объект не пострадал и не изувечился, применил борцовский прием, женщина мягко приземлилась на рядом стоящую тахту.

Она, не понимая, что с ней стало, несколько секунд глупо хлопала прозрачными ресницами. Потом попыталась резко вскочить на ноги. Смоковницын пресек желание барышни.

- Лежать! - громовым раскатом скомандовал он, сам от себя не ожидая подобной дерзости, - ответите на мои вопросы, немедленно!

- Да ты кта та...- было затянула женщина в шляпе, теперь, правда, оставшаяся без головного убора, он неповрежденный, но помятый валялся у тахты, и совершила новую попытку подняться. Миллиционер снова применил силу.

- Имею честь представиться, капитан Смоковницын, - уже спокойно сказал он, - расследую дело об убийстве инпектора Полтинного. Вы ворвались в дом во время допроса...

- Ах, - воскликнула таинственная гостья, - вот оно что! Тебя еще не отстранили? Все возишься? Бросай, капитан! Бросай! Не фига тебе и соваться в такие делишки. Мой муженёк прокручивал с этим хамским Лярвиным тако-ое, что тебе ни в жисть не разгрести их кучи! Дай подняться, да не буду я драться, не дрыщ! Валяюсь, как износилованная.

Она встала, поправила съехавшую шубу, снова нахлабучила ужасную шляпу.

- Значит вы - Агригада Павловна? Супруга погибшего инспектора? догадался следователь.

- Значит так, - был ответ.

- Объясните ваше появление. Я, между прочим, потратил уйму времени, чтобы вас разыскать по телефону, а вы от меня, видимо, скрывались. А теперь сами явились, почему?

- Скрывалась? Фу! Ерунда! - дама широкими шагами уже меряла комнату, собирая со всех углов разные вещи, снимая со стен картины, распахивая ящики, укладывала все в одну кучу. - Вовсе не скрывалась. Не считала нужным разговаривать, вот что! Впрочем, я уже сказала, бросай это дело, капитан, а то останешься без звания. А явилась по делу - забрать вещи, мне необходимые. Еще утром предупредила вот этих мерзавцев, чтобы все уложили, даже список продиктовала, а они и не шелохнулись!

И она, больше не обращая внимания на миллиционера, прошествовала в другие комнаты и продолжила рыскать по углам, ящикам, тумбам и полкам.

Смоковницын хотел восприпятствовать такому своевольному поведению. Возможно ведь, следствию понадобится проведение осмотра квартиры и уже рот открыл, чтобы остановить взбаломошную супругу, но вспомнил, что, фактически, от дела отстранен и полномочий на то не имеет, даже допрашивать Агригаду Павловну не мог, и тем более без её согласия здесь находиться, на её, по сути, жилплощади. Официально, насколько был в курсе Смоковницын, разведенкой она не числилась.

- Вашему мужу угрожали? - спросил он, покорно следуя за активной дамой.

- Да я же сказала, мне плевать на всю эту заваруху, пле-вать! Я не собираюсь отвечать ни на какие вопросы по поводу моего засранца. Пусть вон они треплются! Сволочи! Разлучники! - она снова угрожающе надвинулась на клонов. Те при ее приближении испарились - смылись в сторону кухни.

- Зря вы так с ними, - попробовал пробить на человечность капитан, они скоро погибнут. Клоны долго не живут, а эти и вовсе жили только ради вашего мужа. Они же не виноваты, что их такими сотворили...

- Всех нас какими-то сотворили, все подохнем, - она наклонив набок голову внимательно разглядывала этюд на стене, оценивала, стоит брать, иль нет. Решила - не стоит. Повернулась к Смоковницыну. - Дёргать пора, мент! Линять!Драпать! Или ты не в курсе, а?

Петр глядел на неё непонимающе. Резкие переходы барышни его шокировали, он не успевал следить за её мыслью.

- Ай! - махнула та на него, - пээр есть пээр. Пока дойдет, уж все хрястнет сто раз. По секрету сообщаю, капитан, по секрету, валить пора нехренаську сперли, теперь всем здесь - хана!

Она возрилась на него глубоким победным взглядом, ожидая, очевидно, определенную от него реакцию. Смоковницын не шелохнулся, не потому что был поражен, а потому что ничего не понял. Однако, Агригада Павловна по-своему оценила его олимпийское спокойствие, она хлопнула его по плечу, что должно было, верно, обозначать, мужайтесь, офицер, и высоко задрав подбородок продолжила поиск ценностей.

Из бара на пол полетели бутылки. "Мартини", "Ковальдос", "Смирновская", "Гжелка", опорожненная тара из-под виски, куча полупустых ликеров и настоек.

- Агригада Павловна, - не особо расчитывая на успех, осторожно обратился к москвичке Смоковницын. - а коньяк "Вайнах" Иван Исаевич употреблял?

- Боже упаси! - воскликнула женщина, почти закричала, - Боже упаси! У него на коньяк сумасшедшая аллергия, просто сумасшедшая. Есть такая болезнь, организм не принимает дубильных веществ. Так что он его и видеть не мог. Ну вот, пожалуйста, - она указала на гору посуды, - можете себе представить, чем они тут занимались, пидарюги!

Новость прожгла Петра до пяток. Пришел его черед лихорадочно и глупо хлопать ресницами. В столбняке он находился добрый десяток минут. Агригада, бормоча про себя нетривиальные ругательства, успела обшарить за это время почти всю квартиру, удалилась на кухню, выперев оттуда прижухших молодцев. Следователь, наконец, осмылил неожиданный факт, порушивший только-только зреющие у него версии, кинулся за ней и, нервно дыша, спросил:

- А Лярвин... Лярвин... знал, что Кро... Полтинный не пьет коньяков?

Агригада застыла дикой гадюкой перед смертельным укусом. По выразительной её позе было понятно, что нетерпеливому просителю жить осталось недолго. На всякий случай Петр отошел за кухонный порог.

- Нет! - завопила разъяренная женщина, - Нет! Не знал! Откуда ему знать, конечно?! За двадцать лет так и не узнал! Пили-перепили бурды всякой мегалитры, конечно не знал! Да он Ваньку лучше себя знал! Я говорила дураку своему, чтоб не лез сюда, чтоб не играл с этой подлой жабой в его игры, не оттереться будет! Вот пожалуйста, что вышло! Ай!

Следователь был не озадачен, был ошарашен. А госпожа разошлась не на шутку. Петр наступил на больную мозоль, сам того не подозревая, вызвав тем самым неукротимый ниагарский поток самой разнообразной лексики, преимущественно площадной.

- Доиграютесь, доиграютесь, говорила же, выборы-перевыборы! А он мне, мол, мне нужно себя показать пред Кремлем, дивиденты и прочая фигня-мигня... Показал, дурень! А то разошелся, я, мол, губернатора осаживаю, на мне край держится, президент видит, как я ему верен... Видит, видит! "Призя" тоже хорош!Нехренаську бухнул! Безалазаберные все мужики, безалазаберные!!!

Речь стоила ей многих усилий, тетя выдохлась, возмущение стало сходить на нет. Она плеснула в кружку холодной воды и залпом, как моряки пьют спирт, вылила себе в глотку всю емкость, эффектно крякнув. Продолжала уже спокойно.

- А кто им все устроил? Кто? Рейтинги-фейтинги, что бы у них вышло, сопляков? Не знали с какого конца взяться. Если бы не мои мертвые души, чтобы было? Ни-че-го! А зачем, я себя спрашиваю, зачем я им помогала? Да потому что любила, идиота... А он вот с этими...

Смоковницыну даже стало жаль женщину в кедах, хотел ее успокоить, сказать, что на самом деле Крохобор переболел голубой болезнью, не успев ей изменить, но новость о мертвых душах его поразила и смела с языка теплые слова.

- Ах, какая разница, живые и мертвые, мертвые - живые, - мямлила женщина, утирая капли на щеках. Следователь не удержался, спросил, что она имела в виду. - Что, что? У тех, кто за Лярвина голосовал место прописки кладбище! Покойники они давно, вот что!

- Как же так? Нам губернатора покойники выбирали?

- А что здесь такого? И хуже бывает.

- Но ведь им на участок следовало придти... Если нет человека, нет подписи?

- Неправильно мыслишь, капитан. Была бы подпись, человек найдется. Пришлось поднять паспортные данные всех почивших в этих краях. Некоторых перегистрировали. Паспорта нового образца выдавали...

- Как же это?..

- Капитан! Вы наивны, вы воплощение невинности, капитан! Я вас почти люблю! А еще в милиции работаете!.. Не стыдно? Чем вы там у себя вообще занимаетесь?..

- Но ведь есть технологии, пиар, я не силен, конечно...

- Ай, я вас ума-аляю, голубчик! - она часто задышала и громко, классически чихнула, - Мертвые, дорогой мой страж , пиару не имут!..

***

Несмотря на поздний час, Вагиз Петруня оказался в своем кабинете. Он шарил в паронете сразу на трех компьютерах. Капитан очередной раз поразился возможностям технологий. Новая космосеть позволяла творить просто невероятные штуки. Петруня, например, обозревал Землю сразу с трех спутников.

На одном дисплее он наблюдал за жизнью африканского племени догонов, они как раз пытались охотиться на туристический мегаплан, туристы веселились и ловили руками стрелы, уже на излете достигающие бортов летательного средства.

На другом экране Петруня поддерживал активный спор в межпланетном видеочате об установлении норм и правил космических перевозок. Худосочная бабенка с лунной станции, Смоковницын сразу же посчитал её истеричкой, вопила на одной шестнадцатой изображения, мешая английский, китайский и русский, о нарушениях прайвеси, частная жизнь и в космосе частная жизнь, мол, - доказывала она собеседникам, изводя себя нечеловеческими манипуляциями. Конечности её дергались по непредсказуемо - безрассудным траекториям, как у паука на ускоренной пленке. Сила тяжести другая, вспомнил Смоковницын, школьную астрономию.

На третьем дисплее Вагиз шатался по модным гипершопам Европы, приценивался. Петр вздохнул привычно и отвернулся от экрана. Они с Вагизом могли бы себе позволить пару женских прокладок без крылышек, жаль, что без надобности, доставка в течение получаса, прочитал Смоковницын, в любую точку планеты. За пределы - час.

Петр попросил Вагиза войти в телесети и выяснить, если возможно, откуда звонили Крохобору в ночь убийства.

- Да поможет Святой Пароним, - перекрестился компьютерщик, - порыщем, поконнектим, поюзим...

А Смоковницын стал отсматривать найденную на даче полковника кассету. У Вагиза пылилась древняя видеоцифра. Капитан едва разобрался, как управляется видеомагнитофон, провозился, но отвлекать Петруню не стал.

По первым кадрам стало понятно - то! То, что ищет Арутюнов, то, из-за чего госбезопасность преследует Веньку. Это были вчерашние съемки, проведенные стрингером на трассе. У Петра аж ладони взмокли. Он снова и снова прокручивал исходник, присматривался ко всему, что попадало в объектив видеокамеры.

Наличие кассеты у губернатора доказывало его причастность к похищению, хотя и косвенно. Однако, Петр все отчетливей понимал, что запутывается и запутывается в деле, ему даже стало казаться, что им верховодит незнамая, непонятная мистическая силища, которая таскает его за нос, кружит, как ведьма, на одном месте, откровенно насмехаясь.

Факты, которыми он располагал, упрямо не складывались в общую картину, вели себя по-хамски, противоречили друг другу, рассыпались в руках карточной колодой.

Пленка крутилась, ничего нового Смоковницын не находил. Интервью Симон, обрыв, подсъемка местности, этого не было в эфире, обрыв, крупные планы автокаравана, снова выстрелы, крики...

Тут Петр не смог понять что его вдруг смутило. Еще раз - выстрелы, крики... выстрелы, крики, Елена Симон бежит к машине, оборачивается, стоп! Она улыбается! Симон улыбается! Плохо видно - далеко, но, присмотревшись....

Петр еще раз прокрутил, точно - она улыбается. Вот те раз. Вот так похищение! А ну-ка дальше. Дальше - люди с "абаканами", стреляют, стреляют, никто не падает... Один из них Петру показался знакомым, по фигуре, по походке... Боевик выстрелил и правой ладонью потер нос.

Лярвин! Это был Лярвин! Смоковницын моментально вспомнил жест полковника. Весьма характерный. Привычка, которая выдавала Лярвина с головой. Только он так безжалостно мог теребить свой нос тыльной стороной ладони. И фигура его, и жесты его, и походка его! Или там на поле боя играл Лярвина гениальный актер, или это был сам Лярвин!

Больше в этом Петр на сомневался. Он даже взвизгнул от удовольствия.

- Петя, - тронул его за плечо Вагиз, - имею файлы. Ничего особенного. Твоего юзера коннектил Голованный. Его намбэ.

Испытать шок Пете не дали люди в черных масках. Они из коридорной тишины впрыгнули в тесный, как коробок, кабинет Вагиза, круша аппаратуру, словно буйные черти из табакерки. Петруня сказал "аттачмент", Смоковницын ничего сказать не успел, мир, во второй раз за день перед ним растаял, и он, нахмурившись, погрузился в нежную прану, уже не чувствуя, как на голове зреет новая шишка.

ФАЙЛ ТРЕТИЙ.

Стало сереть и сквозь крохотное отверстие под потолком пробивалось все меньше света. В полутемной, от этого казавшейся ещё более тесной, комнате затхлый, пахнущий тиной воздух отяжелел, кислый запах пота резал глаза. Но два тела на промокшем насквозь матраце все еще не завершали плотоядных своих упражнений.

Мэрелин оказалась ненасытной девушкой.

Веня во время торопливых ритмичных движений все-таки умудрялся ловить тонкую струйку свежего воздуха - поддувало из окна, иначе пришлось бы совсем тяжело; но, чтобы схватить один-два глотка, приходилось высоко запрокидывать голову и приподниматься всем телом, почти подпрыгивать над томной хозяйкой.

В такие секунды партнерша терялась в полумраке, ее черты расплывались, только золотые кудряшки беспечно светились одиноким солнцем в сером помещении.

Вдохнув очередную порцию спасительного сквозняка, Веня припал к Мэрилин на самой пике сладостной истомы, и готов был в страстном всеповергающем напоре закончить бойкую схватку, но мрак расступился, и обнажил вовсе не обворожительные черты образчика классической прелести, а нечто чуждое, чудовищное, мерзкое.

У бедного Вени охолодела мигом грудь, взрезало тупым орудием внутренности, так, что едва не сблевнул, сознание помутнело, а в нос ударила плотная струя мерзкого животного запаха, как из никогда нечищенной конюшни.

Обманутого любовника тут же прибило к стенке, припечатало. Лишь причинное место он прикрыл железной миской с пшенной кашей. А каша просыпалась застывшими ломтями, прилипла к вениным в миг остуженным ногам, и повисла на них желтыми пупырчатыми струпьями.

Нечто, с которым Веня продолжительно, с полной отдачей только что совокуплялся, медленно, подбирая по очереди члены, поднялось со склизкого матраца. В полумраке стрингерская пассия выглядела не хуже инопланетных уродцев, пачками тиражируемых на "фабрике грез". Еще и дала бы немалую фору любому из самых отвязных отвратительных чудовищ.

Оно было короткоколченогое с вытянутыми костлявыми ступнями, с худосочным извилистым телом, подернутым рыжею шерстью, руки, если можно две кривые кочерги назвать руками, болтались до полу, а морда - извращение даже для дьявольской фантазии, вытянутая, ощеренная ста зубами, подвальные московские крысы пред нею - весенние бабочки. Голова в полтуловища болталась на тонкой змеиной, как дождевой червь, шее. Живот от чего-то вздулся и пульсировал, а ноги прилеплялись к тазу с разных, диаметрально противоположных сторон и шевелились, будто костей в них и нет вовсе.

Чудовище зашипело, оскалилось и, раскрыв плотоядную пасть, встало на карачки, и поползло, вихляя телом, к онемевшему напрочь стрингеру. Бежать было некуда. Веня втирался в стенку как мог, но она холодная кирпичная, сквозь нее не пролезешь. А дама сердца подбиралась все ближе, и несчастному любовнику почудилось, что прицелилась она на то самое место, что скрыл он неумело под чашкой с пшенной кашей. Даже зубами щелкнуло отродье, стрингера чуть инфаркт не схватил.

Металлическая чашка - не лучшее средство обороны от многозубых хищников, но выбора у стрингера не оставалось. Справившись со слабостью, он закричал во всю глотку и крик вышел не победный, а скорей, панический, но все же придал Вене силы, он подпрыгнул, что было мочи, размахнулся чашкой, будто палицей и, вложив в удар всю бешеную ненависть к сексуальной обманщице, звезданул ее по мохнатому толстому носу.

Он где-то читал, что для животных простой щелчок в эту часть морды, пусть даже не сильный, болезнен оскорбительностью своей, от унижения животное иногда помирает, не выдерживая морального падения.

Тварь, конечно, не погибла. Выдюжила. Но удар ее потряс. Чудовище хлопнулось на задницу, матюгнулось, и правой кочергой принялось тереть ушибленное место.

Веня выиграл время и отступать теперь не собирался. Пока "пассия" окончательно не очухалась, он, преневзмогая отвращение, кинулся ей на шею, остерегаясь, чтобы не попасть на крепкие клыки, быстро и ловко провел старый добрый, выученный в далеком детстве борцовский приемчик, завалил тварь, выкрутил ей за спину обе кочерги, а чтоб не дергалась стукнул крепко башкой её пару раз об пол. Чудовище успокоилось. Стрингер тоже.

Хотел разможить ей череп окончательно, но пожалел. Обошелся тем, что разорвал матрац, из ткани наделал веревок, связал, как мог. Использовал и платье - заткнул пасть. Пока возился из кармашка платьица выпала магнитная карточка - ключ, нужный ему ключ!

Не ликуя раньше времени, победитель крысы осмотрел входную дверь и не обнаружил ничего, что напоминало б отверстие для карты. Изучил карту. Обычная с магнитным кодом. Одним концом надо вставлять в специальную щель. Щели нет.

Фурия зашевелилась. Веня пнул её пяткой в лоб. Стихла.

Почти в полной темноте пленник стал обшаривать стены. Где-то ж должна быть эта треклятая щель! Где-то ж спрятан механизм замка. Все облазил. Ничего не обнаружил. Ни впадин, ни отверстий, ни желобков.

На всякий случай стал осматривать пол, кто его знает, какие тут у них в шартгринах порядки. Уже и на потолок покосился, может, как-то там механизм пристроили.

Промаявшись так с полчаса, он брякнулся в угол, поджал колени. Выходит, что не выбраться ему из заключения никак. Осталось только ждать, когда заботливый папашка вспомнит о своей ненаглядной дочурке. Теперь понятно, почему она в одиночестве изнемогает. Надо же, а поначалу, как он зарадовался, каждому ли дано с такой красавицей счастье пережить?!

Тут он заметил, что чудовище вовсе не в отключке, а пристально следит за ним огромными желтыми глазами. Веня взял чашку, решил еще раз пришибить, мало ль чего выкинет. Привыкло, небось, на живых любовников кидаться. Маленько потрафишь - сожрет с потрохами, наверняка, и не подавится.

Образина, заметив блеснувшее в руке у Вени оружие, заворочалась, закряхтела, попыталась выплюнуть кляп.

- Что-о! Бисово отродье! - измывался Веня, - не нравиться? Терпи, сатана!

Женщина -оборотень еще пуще заворочалась и замотала головой.

- Не надо-о?! - вскипел Веня, - как это не надо? А жрать меня целиком надо? Терпи, гадина!

Крыса еще сильней и активней замотала страшной башкой.

- Что-о? Не хотела жрать? А что ж ты хотела?

Молчаливая собеседница дико вращала зрачаками, давая понять, чтоб Веня вынул у неё кляп из пасти. Победитель задумался.

Обнажать страшные клыки опасно. Мало ли чего эта тварь задумала. Куснет ненароком, а может, у неё и слюна ядовитая, как знать? Но без неё из клетки не выбраться, как дверь открыть?

А заявится папашка, тут уж и вовсе не сдобровать. Пошлет в расход не моргнет. Выхода, вообщем-то, нет. Веня еще секунду сомневался, а потом махнул рукой, шут с ней, авось не куснет, повнимательней с ней только бдительность не терять. И вытащил замусоленное платье.

Чудовище глубоко и часто задышало, издавая тот самый омерзительный запах, да и не запах, а вонь смрадную, у Вени закружилась голова и снова потянуло блевать. Он отодвинулся как можно дальше от неё в противоположный угол.

- Откуда ж ты взялась такая? Кто же тебя сотворил? - стараясь не вдыхать гнилой воздух носом, спросил Веня.

Оборотень долго молчала. Веня уже решил, что зря извлек кляп, не идет, поганая, на контакт. Сейчас отдышится и станет веревки рвать. Но обошлось.

Страшное существо наконец ответило вполне миролюбиво, если только можно считать миролюбивым низкий хриплый бас, переходящий в гундосное шипение. Таким голосом только смертные приговоры хорошо зачитывать. Казнить не придется, приговоренный сам кончится.

- Проклята я, - сообщила оборотень, - за грехи отца моего проклята.

- Вот те раз! - изумился Веня, - это что как в сказке, что ль? Нужен принц, что бы поцеловал, тогда и ты принцессой станешь?! Тогда почему ты ко мне заявилась порядочная, приличная очень. Соблазнила тут же. Я, кстати, тебя всю облобызал... - сказал и поперхнулся, чуть не вытошнило, но лишь кашлянул, - а ты вон во что вылилась!

- Прокляла меня старая ведьма, что жила в этих местах, пока шартгрин не отгрохали. Мой отец её выселил... когда проект строительства утвердили... равномерно и спокойно продолжала хрипеть и шипеть оборотень, - она его уж больно просила не трогать, а он выселил. Тогда она и прокляла меня. В наказание отцу. А ему все равно, что со мной, говорит, и такая сойдешь. С красоты, говорит, воду не пить. Вот и живу, горемычная вся.

- Так расколдовка должна быть какая-то? В сказках завсегда расколдовывают, поцеловал - ожила, поцеловал - из жабы в прелесть... и радость пожизненная!..

- В сказках все красиво - эротика, искусство! А жизнь? Известно, что порнография... Что б мне снова свое лицо обрести, мне нужно переспать с тысячью мужчин. Еще и минет им сделать...

- Вот это да-а!!! - совершенно обалдел стрингер, - с тысячью? Неужто? Крепкое заклятье. Так с кондачка не выбьешь. Где ж их взять тебе бедной столько? И минет... С такими-то зубищами!

- И не говори...- совсем рассопливилось чудище, жалело оно себя, жалело, - Еще и съесть их потом... А я, оказывается человечину не люблю, она плохо у меня переваривается. Вот папашка мой - другое дело, его хлебом не корми, дай человечинки отведать.

- Да, херово тебе, - холодно сказал Веня. После повествования о человечине и том, что особе с крысиной головой следует употреблять своих любовников в прямом смысле, он снова перестал ей доверять. И на всякий случай стал более внимательно приглядывать за ее движениями. - ну и сколько уже... у тебя этих, - Веня не знал, как выразиться - любовников-то съеденных сколько?

- Пока пятьсот, - оно вздохнуло, - мало... Еще жрать и жрать.

- Эй! - вдруг опомнился Веня, - а ведь ты брешешь! Как же ты тогда ко мне явилась вся такая расфуфыренная, что я в осадок выпал и забыл, как самого себя зовут?

Чудовище заелозило на полу, Веня насторожился, на всякий случай принял оборонную позу, одну руку выставил как бы случайно чуть вперед, а второй нашарил чашку - верную подружку, так выручившую его сегодня. Но ничего страшного не случилось, дочь чиновника только приподнялась и уселась поудобнее.

- Брат мне помогает, - сказала она.

- А он чего, - попробовал съязвить Веня, тоже волшебник - колдун? Вы чего-то все какие - то ненормальные подобрались, жуткие все. Если колдун, так чего он тебя насовсем не расколдует?..

Собеседница снова заелозила по полу, пытаясь занять более достойную для себя позу. Её подводила комплекция, длинное туловище никак не хотело удерживаться в вертикальном состоянии и съезжало набок, в результате голова свешивалась, в таком положении вести приличную беседу было крайне затруднительно.

- Нет, - заявила она, кое-как выровнив свое положение, - не волшебник. Он - Бог!

- Чё, он - чё? Бог? Натуральный, да? Прямо с облачка? - не удержался от сарказма стрингер, - или как, в переносном смысле?

- Почему в переносном? - вполне серьезно возразила страхолюдина, - ни в каком не в переносном, а в самом настоящем. Бог как Бог. Обычный, только начинающий. Ещё он учится, но делает успехи.

Веня решил, что собеседница рехнулась, очевидно, пережитые волнения здорово сказались на психике бесподобного существа, общаться с ней становилось все опасней. Неизвестно, какие перлы она - оно выдаст дальше.

Стрингер попытался вспомнить, что ему известно о душевных болезнях, но не вспомнил почти ничего, впрочем, знания человеческой психиатрии вряд ли годились в данном случае, ведь перед ним не просто человек, даже и не человек вовсе, а вообще черт знает что, вдоль и поперек переколдованная. Кто там знает, какая у неё-него душевная организация. Но вслух опять поёрничал.

- Коли братан у тебя бог, иль полубог, что ж он тем более тебя человеком не сделает, для богов, насколько я наслышан, это вовсе плевое дело, была бы глина или ребра целые и свободные?

- Он пока в стадии становления. Он еще не полноценный создатель. И поэтому не в силах сотворить человека. Миры творит, сколько угодно, а вот с человеком не получается пока. А меня он только на время превращает в кого-нибудь... Вернуть мне прежнее обличие и он не сможет. Ведь заколдована я ведьминой, дьявольской силой, а значит и расколдоваться должна через эту же силу. У них разные ведомства. Он не по этой части. Не уполномочен. Вот так.

- Странный какой-то бог этот твой братец, как министр второразрядный. Даже не президент, а так - чучело без портфеля! - Веня рассмеялся. Он отчетливо убедился, что собеседница не в своем уме и надо как-то быстрей тикать от неё и, особенно, от её папашки. - Давай с тобой, милочка, договоримся, - предложил он, - я тебя убивать не стану, а ты за это меня выведешь из шартгрина, о'кейчики?

- Нет, - равнодушно заявила собеседница, - ничего не получится. Тебя пристрелит мой папочка, и потом я тебя сожру. А убить меня нельзя, это одно из свойств заклятия, никто меня не убьет, пока я не отмучаюсь. Такой у меня выбор - либо жить вечно в изуродованном теле, или выполнить условие и помереть, как все люди.

- И к чему ты склоняешься?

- Не знаю пока. Съем 999 мужиков, подумаю. Может братец чего посоветует, чтоб тело вернуть и вечную жизнь себе сохранить. В проклятьях, видишь ли, есть и положительные стороны.

- Хорошо, - решил похитрить Вениамин, - веди меня к своему братику-богу, хоть помолюсь перед смертью.

Чудовище приняло коварное предложение стрингера за чистую копейку. Кое-как поднялось на ноги, Вене пришлось распустить веревки, стягивающие ему-ей щиколоты.

- Развяжи, развяжи, - молило существо.

- Ничего, ничего, - твердил Веня, - допрыгаешь, мне еще чуть пожить охота, а то ты меня по пути проглотишь.

Чудовищу ничего не оставалось, как согласиться на венины условия. Оно доскакало до массивной двери и что было сил пнуло ее плечом. Дверь заскрипела и отворилась. "Вот те на, - присвистнул про себя стрингер, - а я-то бился-бился над загадкой..."

***

Они долго спускались по массивной каменной лестнице. Страхолюдина едва ковыляла впереди Вени. Ему страсть как надоело мельчить шаг, так и подмывало пнуть чиновничье отродье под вихляющий худосочный зад, чтоб враз злая тетка скатилась по нескончаемым ступеням. Но стрингер боялся лишнего шума.

Он все еще лелеял надежду на спасение. Крутил во все стороны головой, прищуривался, присматривался, углядывал - может какой лаз по пути попадется. Но они все время шли по узким полутемным коридорам, без всякого видимого намека на входы - выходы. А глухая лестница в подземелье напоминала спуск в аидово царство, откуда смертным обратный путь окончательно заказан.

Когда Веня перестал сомневаться в том, что скоро окажется по ту сторону земного шара, спутница его остановилась и, что-то неразборчиво гундося себе под нос, принялась шуршать и возиться, как ни дать, ни взять земляная крыса.

Стрингер во тьме совершенно утерял её из вида и теперь опасался, что тварь затевает что-то недоброе и неровен час чем-нибудь, что ищет в потемках, пришибет его. На всякий случай он опустился на коленки и, стараясь не шуметь, отполз как можно дальше от эпицентра шума. И притаился. Хотя такая маскировка вполне могла оказаться пустой затеей.

Если страшилище сродни летучим мышам или еще какой подвальной живности, то может статься прекрасно ориентируется в темноте и тогда Вене, который и на полноса вперед не видел, спасения не найти. Но страхи пока вышли напрасными.

Волосатая леди произвела ряд особо шумных звуков, и вокруг разом все загорелось. Так Вене почудилось. Яркие волны света брызнули скопом со всех сторон, заметались кругом разноцветные лучи, сияние блестело, пылало. Глаза никак не хотели примириться с мощнейшим фотонным потоком и раскрывались с трудом. Стрингер глядел в прищур, да и то открывая попеременно то правый, то левый глаз.

Они находились...

Вот уж и не взялся бы Веня ответить, где они находились. Пока плелись по длинной лестнице, мог поклясться, что попадет в преисподнюю, а теперь перед ним разверзлись едва ль не райские фантастические кущи, объятые теплыми божественными лучами.

Границ у помещения не было. Во всяком случае ничего похожего на своды и стены не наблюдалось. Даже пол, ощутимый и осязаемый, был не виден и каждый шаг Веня делал с огромной опаской, ему чудилось, что вот-вот он провалится вниз, в какую-нибудь специально подготовленную для него бездонную ловушку.

А проводница его уверенно шлепала по невидимому покрытию, иногда, будто в белом-белом тумане, пропадая в ярком свете. Никогда прежде Веня не встречался с таким явлением, чтобы при абсолютной прозрачности среды человек то пропадал, то появлялся вновь. Впрочем, какой она человек?!

Свет вдруг вспыхнул еще ярче, так что совершенно ослепил, и возникло ощущение полной пустоты, резкая боль пронзила зрачки, они уже не справлялись с колоссальным напором огненной мощи - солнце, кипящее энергией солнце бурлило вокруг, и не было никакого спасения от беспощадного жгучего ярила, веки, спасаясь от нестерпимого пламени, непроизвольно закрылись, и Веня с облегчением почувствовал счастье прохладной освежающей тьмы. Так и застыл с закрытыми глазами.

- Ты сестра? - прозвучала долгим эхом низкая басовая нота.

- Ага, - откликнулась проклятая, - я, Фоавас, я самая. Побереги ресурс, не распыляйся, приглуши клапана.

Световой поток ослаб. Веня осторожно приоткрыл сначала один глаз, потом второй. Вокруг ничего не изменилось, и по-прежнему, было непонятно, где они находятся, то ли в ограниченном пространстве, то ли в неограниченном, а то и вовсе в пятом измерении. Только невдалеке прорисовались странные предметы, Веня никак не мог понять, что перед ним. Овальные прозрачные формы парили в пустоте ни к чему не приспособленные.

- Фоавас! - хихикнула тварь, - вот мой сегодняшний! Погляди.

- Вижу, - был снова низкий голос, - я вижу!

- Где он? - Вене надоело крутить головой по сторонам, он никак не мог понять, с кем болтает его знакомица.

- Он - везде, - отвечала она, - везде, потому что он - Бог!

- А почему ты зовешь его Фо... как там дальше-то? Фас? Фофас?Что это за имя для бога?

- Мой брат, - раздраженно просипела крыса, неуемно болтая головой /Веня испугался, что голова может и оторваться, больно шея тонка/, - прочитал библию наоборот, поэтому он - Фоавас, то есть Саваоф.

- Ерунда какая! - воскликнул стрингер, - разве можно библию читать задом наперед, это уже не библия получится!

- Истина в обратном прочтении, - раздался снова мужской упругий бас, я говорю, а я вижу истину!

- Чушь! - прокричал Веня, - полный абсурд!

Пространство снова вспыхнуло энергией атомной бомбы.

- Я докажу, - проревел невидимый незнакомец, - возрись!

Куда возриться, стрингер сразу и не понял, снова стал оборачиваться кругом, но ничего нового не обнаружил, только, как и несколькими минутами ранее, заболели глаза.

- Ну и что? - он с неудовольствие обратился к сестре чудаковатого невидимого парня, возомнившего себя создателем.

- Вот, вот - зашептала та, тыкая правой кочергой в воздух, - вон гляди, миры творит!

В пространстве на уровне вениных глаз действительно завертелись бурунчики, они крутились все быстрей и быстрей, в секунды превращаясь в облачные кружки, а те в свою очередь все более уплотнялись, образовывались шары, из них ярко выделялся один, он горел и пылал, а остальные дружно выстраивались вокруг по орбитам, и летели, летели.

- Вот пожальте, -съехидничило чудовище, - планетарная система, движется, вращается, можно и живность развести, но с живностью, я говорю, пока не очень-то у него получается, да и мороки много, как-нибудь уж в следующий раз, - она перешла на шепот, - ты бы не раздражал его особенно, тут и так энергия от пятисот электростанций жарит, боюсь, что...

Она не договорила, потому что Веня заорал благим матом.

- А э-это чё? Э-это чего-о!? Кудесники - чудесники! А? - стрингер наконец разглядел интересующие его полупрозрачные овальные объекты. Он с самого начала демонстрации мало уделил внимание изощренному фокусниченью, а по мере падения излучения, все больше присматривался к овалам, и вот разглядел. В летающих прозрачных банках находились человеческие головы.

Словно гомункулы в сосудах они плыли в воздухе, ни к чему не прикрепленные, свободные, но двигались не беспорядочно, а по плавным непересекающимся траекториям.

- Убийцы! - не успокаивался Веня, - извращенцы! Насильники! Почто людей калечите?.. Сатрапы!

Ответом ему был точный, болезненный удар в лоб. Блеснула сизая молния, и белый отточенный карандаш впился ему в переносицу. Стрингер покачнулся, взмахнул недовольно руками, хотел еще и пригрозить невидимому маньяку-насильнику, но ослаб, пронзенный огненной стрелой до самых пят, в мозгу просквозила последняя мысль об электрическом токе и сопротивлении материалов, Веня мужественно пытался сохранить равновесие, но какой там все перевернулось перед ним, заходило ходуном и пропало.

***

Очнулся он от того, что по его лицу что-то бегало. Небольшое мягкое гладкокожее многоногогое животное скакало по лбу и щекам. Веня рефлекторно дернулся в сторону и замотал перед собой руками, в надежде предотвратить новую атаку неизвестного существа, если таковая случится.

Отбивался наугад, вокруг царила сплошная мгла и стрингер не мог разобраться - то ли он ослеп, то ли такой плотный и сплошной мрак везде, без единого луча. Скорее всего, думал он, зрение потеряно после электроразряда. Слишком черная завеса - ни прогала, ни просвета, а только что всё сияло и горело. Конец телевизионной карьере, решил он, какой из меня теперь оператор?!

В горе Веня ещё активней заработал руками, завертел конечностями, будто мельница на беспощадном ветру и в метре перед собой задел за что-то мягкое, теплое, оно отстранилось, но стрингер, понимая, что при полной слепоте он совершенно беспомощен, нырнул вперед, наудачу, и успел, сам того не ожидая, схватить ускользающую тварь и принялся было что есть мочи молотить опасного невидимого врага.

- Да хватит, в самом деле! - вдруг услышал он, - что же это такое?

Веня опешил и опустил кулаки.

- Что вы так нервно себя ведете? - продолжал голос, - я только хотел убедиться в том, что вы - человек, а не крыса какая-нибудь или жаба... А вы разволновались. Успокойтесь, скажите лучше, как вас зовут, надо же как-то общаться теперь, я - Петр.

Веня даже всхлипнул от переполнивших его душу чувств. Человек! Господи! Рядом с ним ЧЕЛОВЕК! Он ожидал обнаружить кого угодно, только не двуногого разумного собрата с настоящей первородной душой.

- Веня, - сказал он, - Вениамин. Как хорошо, что и вы - человек. Скажите, а вы тоже ничего не видите, раз не поняли, кто рядом с вами? Вас тоже ослепил электроурод?

Вместо ответа стрингер услышал громкое сопение и неразборчивое бормотание. Судя по звукам, его сосед был или раздражен затеянным разговором, или же чем-то крайне взволнован. По восходящей интонации трудно было определить качество эмоции. На всякий случай телеоператор отодвинулся подальше от нового знакомца. Люди тоже разные встречаются.

- Веня?.. - переспросил сосед, - нет, не может быть! Вы - другой Веня?

Сумасшедший, решил стрингер. И вдруг до него дошло, доехало, долетело!

- Петька! - проорал он, - Смоковницын!Точно? Ты-то, старина, как здесь?

- А где мы? - вопросом на вопрос ответил приятель. - я ведь и не знаю, где мы.

Вене пришлось продолжительно повествовать миллиционеру о своих злоключениях и описать местность, где находился шартгрин.

- А вот что за помещение, где мы сейчас с тобою пребываем, я тоже не знаю, возможно, один из подвальных отсеков под янским шартгрином, - заключил Веня, - Тикал я, значит, от опричников, а попался людоедам... Но почему и ты здесь? Я не понимаю!

- Потому что в нас заинтересовано одно лицо. Ты - ненужный свидетель, а я слишком далеко зашел в своем расследовании...

- Так кто это? Кто? - недоумевал Веня, - я вот лично ни шиша не понимаю, что происходит!.. Наши должны были задать перца бандюганам, а получилось, что вертолеты разбили ментов! Как так? Симон похитили, в Москву меня не пускают...

- Симон не похитили, - сказал Смоковницын, - это игра, фальшь! Уловка подлой бабы!

- Да ты чего! - не поверил Вениамин, - да у меня на глазах её сунули в машину и увезли, что ты мне не веришь? Да это ж и по телевидению показали.

- Все не так! - сказал Петр.

- Да как не так?! - вскипел уже Веня, - как же не так, когда так!

- Она знала, что на трассе будет Лярвин со своим отрядом. Она сама и организовала это нападение.

- И сама себя с вертолетов бомбила...

- Ну не сама себя, но что-то вроде того... Видишь ли, с самого начала во всех преступлениях я подозревал Арутюнова...

- Кого?..

- Ах, да, ты ведь ничего не знаешь, - теперь настала очередь Петра посвящать Веню в события последних дней.

Рассказчик из капитана оказался неважный. Он то и дело сбивался, перепрыгивал с одного события на другое, из бессвязного повествования стрингер с трудом составил целостную картину. Обвинительная часть далась милиционеру немногим лучше.

- Когда я увидел на кассете, что Симон счастливо улыбается, я понял захвата не было! А если не было похищения, значит, все, что произошло ловко разыгранная комбинация. Кто же, спрашиваю я, организатор акции? И отвечаю - Елена Симон!

- Но почему? - изумился Веня.

- Потому что все обвинения падают на Лярвина. Против Лярвина ополчились федералы, его преследуют, в Янск введены войска. Неужели губернатор сам по своей воле накликал бы на себя такую беду? Я говорю - нет! Лярвин ничего не подозревал. Ему в авантюре была отведена роль статиста. И главного подозреваемого. А кто выигрывает в результате? Елена Симон выигрывает! Она вне подозрений, она похищена, она невинно пострадавшая, жертва козней злого бая!

- Но у нее должны быть мотивы, - возразил Веня, - зачем ей устраивать масштабные театральные постановки с морем крови? Что ей надо?

- Пока не знаю, - признался Смоковницын, - могу предположить, что все дело в грузе, который перевозила Симон. Там было что-то очень и очень важное, с чем ей необходимо было исчезнуть из-под ока государственной власти.

- А что могло быть, деньги?

- Вряд ли, денег у Симон хватает, она может с потрохами купить пару-тройку государств средней паршивости.

- Тогда что?

- Нечто, - ответил Петр.

- Нечто? - неуверенно переспросил Веня, - что за нечто?

- Нечто такое, - продолжил развивать мысль капитан, - что красавица не могла вывезти из Московии самолично. Ей потребовалась помощь Лярвина. Вот она и обманула губернатора. Сослалась на то, что не доверяет московскому сопровождению, попросила организовать дополнительные защитные отряды. По неизвестной пока мне причине, Парисыч согласился выделить Симон охрану. И вот что из этого получилось!

- А губернатор не подозревал злого умысла?

- Скорее всего нет, - размышлял милиционер.

Веня понял, что его товарищ еще не утвердился с окончательными выводами и прямо на ходу сочиняет версию событий.

- Пока я могу только предполагать, - продолжал Смоковницын, - что Симон потребовала с губернатора Янска возврат долга. Ведь Лярвин обязан ей своим местом. Вот она и просит его оказать небольшую услугу - выставить вдоль трассы охрану из местных спецгрупп. Лярвин соглашается. Он же не может отказать даме, которая ссудила ему в свое время немалые суммы. Официальная версия, отработанная Лярвиным и Голованным, - отряды отправляются на поимку Ваньки Коленвала. Звучит правдоподобно - бандиты давно тревожат москвинов. Но вспомним, по информации Арутюнова - Лярвин и есть пресловутый Коленвал! А это и доказывает, что никакого нападения быть не должно...

- Но ведь Симон украли!..

- Украли бы... коль не ее улыбка! Ее радостная улыбка опровергает версию нападения. Елена улыбалась, потому что все шло по ее плану, по ее коварному плану!..

- А она не могла просто обрадоваться появлению губернатора? поинтересовался Веня, - все-таки, извини, зрелище не для слабых - трупы, воронки... а тут хоть одно лицо родное появляется?..

- Нет! - жестко, с негнущимся железом в тоне возразил Смоковницын, лицо, во-первых, было скрытым, а потом, я внимательно просматривал пленку. Она делает вид, что спасается от бандитов, но узнав в черном человеке Парисыча, не сдерживает эмоций. А роль продолжает играть.

- Я ничегошеньки не понимаю, - заявил Вениамин, - почему потребовалось бомбить ментов, откуда взялся на трассе губернатор, почему Симон в конце концов не отправилась в Янск по элитному супершоссе, закрытому, контролируемому электроникой?

- Потому и не повезла Симон свой караван по ультрамодной трассе, что с нее не исчезнуть. Не свернуть, ни вправо, ни влево. И все объекты "жуками", "светляками" отслеживаются. А старая янская дорога, как нельзя лучше подходит для той авантюры, что задумала мисс планеты. Это понятно?

- Вроде, да.

-Дальше. Симон назначает встречу Лярвину на трассе. Скорее всего там, где и засела наша засада. Вернее, вы там и засели, потому что еще накануне Лярвин обговорил с Еленой условия встречи и дополнительной охраны. Налет происходит на четверть часа раньше обговоренного времени. Елена нисколько не сомневается, что именно в назначенной точке окажутся подразделения милиции и смело направляет вертолетный полк в атаку. Вертушки снабжены ракетами, реагирующими на тепло человеческого тела, выжить никому не удается...

- А я?..- изумился Веня.

- Ты не в счет. Ты на елке сидел. Ракеты бьют по наземным целям. сообщил Смоковницын, - так что в рубашке родился. Молодец, что догадался взобраться повыше...

- Так не я это придумал, - сказал он, - я хотел внизу остаться... Меня наверх Евсеев отправил, я не сразу и согласился, боялся, что начнут где-нибудь в стороне драться, а я пока выберусь... Евсеев уговорил, сказал, что точно здесь. Я еще удивился, откуда он знает, где нападение случится, а он говорит - разведка сообщила, и смеется так криво...

Петр хотел продолжить объяснения, но снова услышав фамилию сослуживца, задумался. Опять Евсеев, подумал он. Странное поведение для дежурного по управлению офицера. Проявляет изрядную активность. Соблазняет Веню секретным планом мифического захвата банды, сам сопровождает его на трассу, подсаживает на дерево... Очень занятно. Видимо Евсеев - человек Симон, не иначе, решил он про себя Смоковницын.

- Совершенно растерянный Лярвин, - продолжил он, спустя секунду, - в положенный час оказывается в назначенном месте, застает груду трупов, а кто-то из охраны Симон открывает огонь!.. Провоцирует малочисленный отряд Лярвина к ответным действиям. Заметь, губернатор не знает, что случилось, это потом, уже в Янске, отсмотрев твою кассету, он сообразит, как его подставила Елена, а пока он верно исполняет свой долг - спасает ее, как и обещал. Он не понимает, кто и как напал на караван, но его дело действовать, он и действует - загоняет всех в машины и спешит в город. Не понимая того, что собственными руками вырыл себе политическую могилу, а может быть, и не только политическую.

Смоковницын победно крякнул. Цепь логических рассуждений далась не просто. Следователь еще и подытожить попытался.

- Симон показала всему миру, как русские вертолеты долбят собственный спецназ, а бандюганы в районах усиленного контроля - на теротерритории крадут любовницу президента! И кроме того, не забывай, - Петр выдержал актерскую многозначительную паузу, - не забывай, что параллельно в Янске уничтожают Крохобора! А это наносит последний смертельный удар по Лярвину. Все! Цель достигнута. Воинственный губернатор в ее цепких руках!

- И Крохобора с ее подачи пришили?.. - воскликнул Веня.

Петр таинственно молчал. Веня даже потерял терпение, ожидая ответа. Наконец, милиционер соизволил высказаться, но говорил он почему-то не совсем уверенно, будто нарочито растягивая слова.

- Два события той ночи - звенья одной цепи. Не может быть столь явного совпадения. Я спрашиваю себя, кому выгоден результат? И отвечаю - опять, опять распрекрасной Елене...

- Но мотивы, каковы мотивы? - встрял Веня.

Смоковницын долго возился и шуршал в темноте всем телом, ворочался, елозил, хрустел костями, разминал затекшие ноги. Потом стал говорить, снова медленно, делая еще большие перерывы между словами, словно держал отчет перед начальством, доказывая и мнимому начальству, и себе собственную правоту.

- В деле об убийстве Полтинного много противоречащих деталей. Гэбэшники внимательно следили за Полтинным и Лярвиным. Сначала я и думал, что это их рук дело. Госзаказ, или что-то вроде, по которому следовало убить инспектора, чтобы прищучить чересчур болтливого губернатора. Но потом понял, что это не так. Легче было бы убрать самого Лярвина. Но обе фигуры чрезывачайно важны Кремлю. Они стабилизировали ситуацию в регионе. Помнишь анекдот старинный про время Леонида Ильича - "звените, трясите, шумите, но делайте вид, что мы едем!", так и у нас в Янске, дихотомия...

- Дихо.. чего? - не понял Веня.

- Гм... - только и сказал Петр, пытаясь коротким междометием выразить свое неудовольство необразованностью приятеля, хотел отпустить еще и шуточку по этому поводу, но воздержался, вспомнив, что сам узнал значение термина совсем недавно, и спокойно продолжил:

- Противостояние Лярвина и Полтинного - игра, которая позволяла всем сосуществовать мирно. Представь, обвинение в убийстве, падшее на губернатора, вынуждает Кремль автоматически менять власть в регионе, а у Лярвина - непререкаемый авторитет.

За него все - от бомжа на помойке до крупных дельцов. Кто удержит взбесившийся народ?

Нет, такой путь был невыгоден федеральной власти. Её вполне устраивал тот пинг-понг, в который резались два бонзы.

Крохобор потихоньку жирок накапливал, обворовывая местных банкиров и мешочников, Лярвин пары народного негодования выпускал созданием лесных отрядов, грабивших проезжих на большой дороге. От старинного приятеля Исаевича получал свою долю.

О совместных проектах время от времени договаривались на закрытых встречах. Связистом, между прочим, в наше высокотехнологичное время между ними был, как в допотопные века, городской бродяга - простой бомж Савелий, но в другой жизни - офицер госбезопасности!

Такая вот конспирация!

А внешне - тишь да гладь. Схема перестала работать два месяца назад.

Ненавистный мне Арутюнов считает, что Лярвин - причина всех бед, так как влюбился в прекрасную Симон. А этого уже ни Полтинный, ни тем более Кремль, якобы, снести не могли.

И, по этой версии, Лярвин идет на прямую конфронтацию с властью, топя концы, то есть грубо и бесчинно убивая Крохобора.

***

Тут Смоковницын не выдержал, поднялся, потолок оказался не по его росту, он крепко стукнулся темечком о бетон, но обратно не сел, а так и остался торчать в полусогнутом состоянии, кое-как удерживаясь, манипулируя телом и жестикулируя руками в помощь своей цепи доказательств.

Только Веня все равно ничего по-прежнему не видел и все старания и страдания милиционера были напрасны.

***

- Но я считаю, что ситуация прямо противополжная, Лярвин стал заложником Симон! Разлад между ним и Крохобором случился как раз после первого посещения Еленой Янска...

- Она была в Янске?

- Очевидно. По телефону и паронету, который отслеживается еще хлеще, чем телефон, скоординировать свои действия невозможно.

- Он же мог и влюбиться! Здоровый же мужик, - вставил Веня.

- Ерунда! - парировал Петр, - он мог влюбиться и пару лет назад, когда навещал её в Московии и брал деньги на избирательную кампанию. Не влюбился. А два месяца назад вдруг возжаждал!

- Так что же тогда? - воскликнул вконец запутанный Веня.

- А вот что тогда! - голос милиционера вновь зазвучал победно, - Если деньги Лярвину давала Симон, то об этом знал президент! Значит с высокого позволения президента Лярвин занял свой пост! А зачем президенту было менять старого верного ему слугу на этом посту? Да потому что Симон лоббировала интересы Лярвина!

***

Смоковницын снова выждал длительную паузу, давая время слушателю ощутить и оценить глубину своих исследовательских выкладок и неопровержимых доказательств.

- Точнее свои интересы! - нанес он новый удар, - Ей был нужен Лярвин, в качестве местного владыки. Именно такой государь - достаточно независимый и рисковый.

Два месяца назад она появляется в Янске, после чего происходит разлад между Лярвиным и Крохобором. Возможно, Крохобор выступал против союза Лярвина и Симон. Эта позиция и привела его в холодные воды Соросли. Полтинный оказался удобной жертвой в хитро разыгранной партии.

- Но для чего? - прокричал Веня, - для чего первой леди мира такая игра, что ей не хватает?

- На эти вопросы следствие пока не имеет ответа, - холодно заключил капитан.

При внешней ясности расшифровки загадочных событий Веня все же ощущал, что в логике приятеля не хватает каких-то важных звеньев, вроде бы - да, все верно, именно так могли развиваться события, но развивались ли они так, а не иначе - вот этого Смоковницын однозначно не доказывал. Впрочем, Венечка очень сильно желал кушать, желудок бурчал и, казалось, что сейчас начнет переваривать сам себя. Оттого стрингеру было тяжело следить за полетом мысли своего товарища и он вполне мог чего-нибудь упустить.

***

- Следствию ясен механизм совершения преступления на набережной. И понятно, кто выступил непосредственным исполнителем убийства! - заявил Смоковницын.

- Кто же? - лениво вопросил Веня, уставший от долгого разговора. Рассуждения Петра мало помогали им, запертым в темной, холодной, влажной комнате, а внутренние органы не на шутку разыгрались, Веня не знал, что бы себе такое скормить, что б успокоить кишевелиную дрожь. И слюну сглатывал, и живот втягивал - ничего не помогало. Ну а детективу - все нипочем, знай измышеления сыпет горстями.

- Евсеев! - провозгласил Петр, - тот самый Евсеев! Ты спросишь, почему? Отвечаю! В известную нам календарную ночь капитан Евсеев - дежурный по управлению милиции. То есть он обязан, я повторюсь, о б я з а н безотлучно находиться на территории управления.

Что вытворяет Евсеев? Вызванивает тебя, везет на трассу! С чего бы это?

А с того, что он - верный пес Симон!

Перед тем, как встретиться с тобой, он убивает Полтинного!

Доказательства? Пожалуйста! Звонок Полтинному был сделан из управления милиции, из кабинета Михаила Никитича Голованного! Кто глубокой ночью мог воспользоваться телефоном начальника?

Только дежурный по управлению! Зачем? У Голованного на аппарате защита от прослушки!

Веня согласно кивнул.

- И самое главное! - заявил Петр, - как предполагает следствие, чтобы вытянуть Полтинного на набережную Соросли, Евсеев воспользовался именем Елены Симон. Федеральный инспектор едва ли не на интим рассчитывал!

- Ну ты хватил! - рассмеялся Веня, - люди широкого обзора, высокого уровня, великого, блин, пошиба, как нищие встречаются на засранной набережной, да еще и спариваются, как пионеры, как слепые кролики... Чудно больно!

- Как сказать... - продолжил Петр, - у следствия есть неопровержимые улики. Во-первых, Крохобор перед перед отъездом из дома читал стихи:...Когда бы не Елена, что Троя вам одна, ахейские мужи... Случайность? Вряд ли! И красные плавки на нем, по свидетельству клонов, к акту спаривания! Что скажешь на это?

- Да ничего не скажу, - промямлил уставший Веня. У него от голода почему-то заныл и зачесался затылок. Загудела голова. Формула преступления, поведанная опером, оказалась для его мозгов слишком сложной. Хотя теперь он уже почти верил Петру, отдельные детали продолжали смущать.

- Я уважаю твой индуктивный метод, - похвалил приятеля Веня, - он тебя, как я знаю, почти никогда не подводил, но скажи на милость, коньяк откуда?

- А-а-а! - победно протянул Петр, - вот это верх криминалистики! Это торжество, как ты не совсем верно отметил, вероятностно - индуктивного метода, или формально-индуктивного!

Я тоже гадал, как преступнику удалось заполучить редкую, уже раритетную бутылку да еще со свежими "пальчиками" губернатора. Но стоило только понять, что непосредственный убийца - Евсеев, загадка перестала быть загадкой.

Ты знаешь, как наш старик - генерал любит посылать дежурных по управе за спиртным, особо, когда его запасы заканчиваются? Редкое дежурство обходится без "командировки" в соседний гипермаркет.

Некоторые офицеры заранее припасают одну-две бутылочки водки, чтобы не мотаться по ночам, да и пост не оставлять, мало ль чего.

Генералу в подпитии все равно уже, что делается в мире, а дежурному на утро - отвечать. Так вот, я уже сказал, что дежурным в ту ночь был Евсеев!

- Ну и что? - венин затылок неумолимо чесался, хотя он разодрал его чуть не до крови.

- А вечером... управление посещает губернатор, собственной персоной! С Голованным они обговаривают предстоящую операцию и, само собой, выпивают.

Тут и появляется пресловутая бутылочка!

Может быть даже ни одна. Коньяк "Вайнах" оказывается на столе с подачи дежурного по управлению - капитана Евсеева! Он не поленился - облазил знаменитые подвалы под нашим, как говорят, "серым" домом, управлением милиции, а там - поверь мне - если постараться найти можно не только чеченский коньяк прошлого века, но "смирновскую" позапрошлого, а если еще усилий приложить, то и закуску к ней!

Конфискат хранится дестятилетиями. Даже эксперты-всезнайки не добирались до дальних рядов, а там такая помойка!.. И все бутылки одинаково загажены мухами.

Зная пристрастие полковника к чеченским напиткам, Евсеев выбирает именно "Вайнах", но, по роковой случайности, ему попадается настоящий напиток, соответствующий гостовским нормам. А на даче у Лярвина был обнаружен поддельный коньяк.

Раз, промашка!

И два, промашка - Полтинный не пьет коньяка!Совсем! Ни капли! У него на коньяк аллергия!

Полный провал операции Симон в отношении Лярвина!

***

Смоковницын торжествовал, как ребенок. Веня позавидовал его энергии. Ему самому становилось все хуже и хуже. Помимо дикого чувства голода, головной боли, ломоты в висках и затылке обнаружил себя давний прострел в пояснице. Теперь любое движение стрингера отзывалось ударами тока в позвонках.

***

- Кроме того, - продолжал развивать мысль Смоковницын, - Евсееву пришлось убрать и лейтенанта госбезопасности Захарова, бомжа, который, я полагаю, встал на пути убийцы непреодолимой преградой. Захарову удалось изъять бутылку, спрятать ее, что полностью обеляет, кстати, органы безопасности.

- Слишком расплывчато, - заметил Веня.

- А детали мы узнаем, когда поймаем Евсеева, - заявил Петр.

- А, наверное, скоро он сам к нам придет, - заметил Веня, - и ловить не придется.

Но Смоковницын увлекся версией и не предал словам приятеля должного внимания.

- На бутылочке, как ты можешь представить, должны были остаться и пальчики Голованного. Вероятно, на это рассчитывал и преступник. Генералу ведь и ФСБ не доверяет. Они устраняют его на время, чтобы провести собственное расследование.

А вот не дотронулся ни разу до бутылки Голованный! - горячился капитан, - Лярвин разливал!

И все тут! Может быть?

Может!Еще как может! Случай, его величество!

- А я не понимаю, из-за чего все-таки сыр-бор? - вдруг воспрял Веня Какие мотивы у Елены, чтобы затевать два кошмарных преступления? Что ж такого особенного она везла?

Только Смоковницын уселся обратно на холодный пол, чтобы спокойно уже, без эмоций продолжить свою длиннющую диссертацию, как ему пришлось вскакивать от неожиданного заявления, прилетевшего откуда-то из дальней пустоты.

- Враки! - уверенно заявил мелодичный женский голос, - все враки! Ничего я не затевала, не надо меня больно порочить! Подлой назвали, за что?.. Ну красивая, ну богатая, так сразу дерьмом обливать?..

Не только Петр, но и Веня вместе с ним больно-пребольно стукнулись о низкий потолок. Оба невольно вскрикнули, отчасти от боли, отчасти от присутствия в помещении незнакомой женщины. Шок не позволил обоим сразу же проникнуть в смысл сказанного и догадаться, кто находится вместе с ними в заключении. Оттого в адрес незнакомки посыпались глупые вопросы.

- Кто вы, барышня? - просипел Смоковницын.

- Когда мы это вас оскорбляли? - поинтересовался Веня.

- Как вы здесь оказались с нами, почему молчали? - допытовался Смоковницын.

- А подслушивать в самом деле подло, вы не знали? - язвил Веня.

К чести друзей значение произнесенных незнакомкой слов, спустя секунды, все же достигло их сознания, обработка данных не заняла много времени и женщина не успела и рта раскрыть, чтоб ответить хотя бы на один из вопросов, как оба они заорали в едином вопле: "Си-имо-он!!!"

***

- Я не езжу по скоростным магистралям, уташнивает меня, - скромно произнес тихий голос, - в Янске ни разу не была. Хотела приехать, да вот и не вышло, как видите. В чем меня подозреваете - не понимаю. Да я искала встречи с Лярвиным, на это есть свои причины. Но ничего запретного я не перевозила, только то, что связано с акцией помощи...

Женщина умолкла, будто сбилась с мысли. Мужчины, еще не пришедшие в себя от неожиданного соседства, терпеливо ждали продолжения. Но вместо слов расслышали нечленораздельное бормотание, упорядочные всхлипывания и пошмыгивания заложенным носом.

- Ну так... что... - совершенно глупо произнес капитан, в голове у него смешались в одной куче все прежние и нынешние, только что пришедшие мысли, и начав фразу, он сразу потерял ее нить и сбился.

Но и этих бессвязных слов оказалось достаточно, чтобы вызвать в тихо дремлющем ущелье беспощадный сход неподвластной разуму лавины. Стихия разбушевалась не на шутку.

- Негодяи! Подлецы! Мерзавцы! Насильники! - разъяренно вопила женщина, - все против меня, все против... Да, красивая, да, богатая! Так что же? Попортить меня желаете? Исковеркать? Изящество мое тленью предать? Копеечку выторговать?.. Завидуете потому что... Сами от жадности сгораете, а я вам во всем виновата. Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу!

Успокаивать собеседницу пришлось с четверть часа. Истерика не кончалась. Прекрасная Елена то шептала бессвязные фразы, то ее сносило в диапазоны крикливых частот. Только вконец, надорвав связки, женщина стала понемногу приходить в себя и экспрессивный обвинительный монолог стал потихоньку обретать черты взаимопонятной беседы.

- После смерти отца я живу под сплошными запретами, - говорила Симон, с присвистом сморкаясь в платок, - кураторство государства надо мной вылилось в неконтролируемое использование отцовских капиталов. Я сама, как неразумное дитя, как золушка, чернушка, падчерица, всегда под надзором, всегда связана в действиях. За мной следят камеры, глаза, охрана, приспешники президента, все-все-все следят за мной! Меня давно бы уничтожили, растоптали, если б чиновники могли распоряжаться всеми моими средствами...

Она вновь зарыдала, громко, не стесняясь, по-коровьи зычно. Когда всхлипы и рыданья пошли на убыль, Петр осторожно попросил:

- Поподробней, пожалуйста, о вас и о батюшке... и о том, почему вас курирует государство?..

Елена протяжно высморкалась, прокашлялась и уже более твердым голосом стала рассказывать, впрочем все еще время от времени, сбиваясь на фальцет и роняя непредумышленные слезы. Жалела она себя, как никого более.

- Я не только фигурально и образно главная для страны ценность, но и вполне физически, то есть экономически, - сразу заявила она в начале повествования, - отцу моему, Маку Симон в конце прошлого и начале нынешнего века удалось сбить крепкий капитал. Знаете, очевидно?

Мужчины задакали, закивали головами утвердительно. Жестов их, впрочем, собеседница не видела.

- Я росла спокойно и ровно, как каждое богатое дитя. Париж, Малибу, Амстердам, Оксфорд, эти названия, как понимаете, мне были известны не только точками на географической карте. Отец мой, полный здоровья и сил, в бизнес свой меня не посвящал, считая, что в жизни у меня найдутся другие занятия. Тут он и просчитался. Нигде не просчитывался, а тут просчитался.

После его гибели, я осталась одна-одинешенька, как в грустной сказке. И ничего не понимая ни в активах, ни в пассивах, я оказалась легкой добычей всякого рода авантюристов и интриганов.

О! Сколько ко мне сваталось вашего брата! Очереди... Толпы... Тьмы, тьмы, тьмы женихов! Лезли и в окна, и в двери, кто куда!..

Но, слава Всевышнему, выстояла! Не поддалась!.. Может и зря...

- Как ваш батюшка почил? - стараясь не раздражить случайным неосторожным словом экзотическую особу, мягко и вкрадчиво спросил капитан.

- Ах, - вздохнула та, - утонул как-то. Мне писали, что могло быть убийство, но расследование показало - нет, несчастный случай.

- Что же дальше?..

- Бешенная осада потенциальных супругов продолжалась недолго. Ко мне пришли эти, ну, в серых костюмах, поняли? Ну вот они и пришли. Предложили представлять страну на конкурсе "Мисс Мира", ну кто откажется? И я не отказалась... Я не понимала, что согласие мое - первый шаг к пропасти. Да я выступила. Очень удачно. Взяла первый приз... Меня объявили национальным достоянием... Это было очень приятно...

Она всхлипнула раз, два... и разрыдалась снова во всю луженную глотку. Слушателям пришлось ждать еще без малого четверть часа, пока не завершится очередная ария отолярингологического оркестра.

- Я оказалась в тисках, - коротко резюмировала Симон после, - выиграла конкурс... И попала под колпак! Мне не разрешили выполнять международную программу "мисс мира", посадили в останкинской студии вести дурацкую музыкальную программу для прыщавых подростков...

При упоминании останкинской студии Веня тяжко вздохнул.

- ...Меня имели все чиновники, от мелких правительственных клерков до высших чинов...

- Ка-ак? - изумились мужчины, - в переносном смысле?..

- Когда как, - обозленно отрезала собеседница, - дали понять, что я никто. Что мне достаточно того, что уже имею. Они безраздельно стали пользоваться моими деньгами, а я ничего не смогла поделать... Я еще жива, благодаря предусмотрительности отца своего. Большая часть денег и вложений находится за границей, и до определенного срока никто не сможет ими воспользоваться.

- Как же вас выпустили в Янск при такой тотальной слежке? -поинтересовался Смоковницын.

- Меня продали Лярвину за его будущую лояльность.

Смоковницын не нашел в себе сил продолжить разговор, хотя вопросы буквально танцевали на его языке, язык он прикусил.

- Здесь начали происходить странные события. Я мало, что понимаю в политике, но в Кремле стали побаиваться Лярвина. Почему-то нашли такой выход. Я, знаете, не была особо против, мне вырваться хотелось... А Игоря Парисыча я знала по его предвыборной компании, как вы упоминали, он мне, представьте импонировал, такой импозантный мужчина...Он сам выставил такую плату... почему-то...

- Слушайте, Симон! - взъерепенился Петр чисто по-милицейски, вспомнив, что все-таки следователь, а не утешитель девиц, - хватит лгать! Вы посещали Лярвина, может быть ни один раз, но точно - два месяца назад!

- Да вы как смеете! - возмутилась особа, - что вы позволяете, тоже мне... Шерлок Холмс наизнанку! Я объясняю, что виделась с вашим Лярвиным два года назад, да ничего такой из себя вдовец... А ездить в Янск... нет, не было.

- Хорошо, - Петр пропустил оскорбление мимо ушей, - как вы здесь оказались? Вы же увидели Парисыча на трассе, улыбались ему.

- Да, он такой характерный знак подал мне рукой, я успокоилась, что теперь все нормально, улыбнулась, он мне показал - садись в машину.

Я страшно нервничала после ракетного кошмара, после совершенно безумного интервью, ой, зря я на него только согласилась, вся ведь растрепанная, дерганая вся, очень плохо смотрелась...

- Да ничего так, ничего... - убеждал красавицу Веня, - я постарался взял хороший ракурс, очень даже импозантно вышло...

- А потом, - в ее голосе появились нотки растерянности, - ко мне Парисыч посадил черненького опера, в качестве охраны... мы проехали немного... и вот я здесь.

- А где была ваша охрана?

- В других машинах, я езжу одна обычно... Я не хотела этого черненького брать, так ваш губернатор настоял.

- Сдается мне, что черненький опер - товарищ наш Евсеев, - шепнул Вене Смоковницын.

- Так что же, - вскипел Веня, - Евсеев заодно с губернатором, а Парисыч - шкура!

- Да-а, - протянул следователь, - ситуация меняет полюса... Вот только вроде бы расставишь все по местам, разложишь по отдельным полочкам, определишь задание каждого фигуранта в деле, а оно - хлоп! - и разваливается на запчасти, потому что кто-то оказался хитрее тебя... Значит, - продолжил капитан вслух свои размышления, - Евсеев, пресловутый Евсеев выкрал госпожу Симон... Вопрос, на кого ж ты трудишься, милиционер Евсеев?

- Ну на Лярвина, понятно, - продолжал настаивать на своем видении Веня, - сам же губернатор и подсадил его в машину к Лене.

- А вот и нет, - уверенно проговорил Смоковницын, проведя в уме перерасчет ситуации и определившись с новой расстановкой сил, - какой смысл тогда Евсееву было бы подставлять Лярвина с убийством Крохобора? Нет! Он втерся к доверие к Лярвину, чтобы выкрасть Симон! Поэтому со мной так зло и говорил губернатор, от того, что не доверял уже местной милиции. Один увозит неизвестно куда его невесту, а другой заявляется нахально прямо домой...

- Невесту? - взбудоражился Веня, - как невесту?

- Боже мой, боже мой! - захандрила Симон, - ну откуда, откуда вы все узнали?

Попав в самую точку, Смоковницын счастливо улыбался. Но в кромешной тьме никто не мог разглядеть его открытой, по-детски нежной, почти младенческой улыбки.

***

Капитан был неумолим. После того, как его крепкие руки обрели бразды правления, он, казалось, готов был живьем выпотрошить бедную Елену.

- Другой причины разногласий между Лярвиным и Полтинным, кроме вас, я не вижу! - упрямо твердил он, - ваш брак с губернатором был выгоден и ему и вам, но федеральному инспектору он не нравился.

Вы с тайным венчанием получали полную свободу, а я подозреваю, что не только свободу!.. А многоуважаемый Игорь Парисыч обретал просто сумасшедшие возможности. Он выскакивал из обоймы заурядного политика. Ваши деньги, мадам, делали Лярвина одним из самых влиятельных людей и не только, как вы понимаете, в пээре, но и в высших кругах, среди нью-ордов.

Что в таком случае оставалось Полтинному? Ничего!

Ему соблюдать паритет в подобной ситуации было бы совершенно невозможно. И он всячески противился вашему союзу, так?

Петр выдержал логическую паузу, он очень хотел рассмотреть лицо Симон, чтобы полюбоваться произведенным впечатлением. Его метод, казалось, только что давший сбой, теперь был безукоризненен. Цепь доказательств сияла безупречными фактами.

Смоковницын даже задумался о написании научной работы по применению формально-вероятностной идуктивной концепции при проведении расследований с ограниченным числом исходных данных. Но мысли его прервались совершенно чудовищным заявлением подопечной.

- Крохобор ничего не знал о наших с Игорем Парисычем намерениях! Если б знал, он немедленно бы предупредил Кремль, и тогда...

Смоковницын был непоколибим. Не считаясь с этикой он гневно выкрикнул:

- Вы лжете, - отрезал он, - не знаю, почему, но вы лжете! Полтинный

на первых порах был вам выгоден! Он - ваше средство общения! Не по телефону и не по паронету вы же строили планы с Лярвиным?!

А Полтинный бывал в Московии день - через день. А раз вы общались с ним, то он был в курсе ваших дел. А два месяца назад вы приезжаете в Янск, потому что инспектор понял, чем ему грозит ваше замужество и стал играть против вас! Тогда и рассорились два политика!

- Значит, в словах Арутюнова была доля правды, - вставил Веня, - он знал, что затевается...

Но замечание стрингера не было услышано, потому что...

- Моим связистом был бомж Савелий, - тихо сказала Елена.

- Что-о-о??? - раздалось парное восклицание. С наукой придется погодить, промелькнула у капитана паскудная мыслишка.

- Вы знали, что он - лейтенант госбезопасности? - почти прокричал он.

- Разумеется. Захаров курировал предвыборную кампанию Лярвина. Я считала его честным человеком. Так он себя, во всяком случае, показывал. Когда я решила эммигрировать в пээр, то связалась с ним через эту ужасную женщину - супругу Полтинного... Он сразу вызвался помогать мне. Его служба позволяла навещать меня внутри Кольца. Я ни разу не усомнилась в его человеческих качествах...

- Что знала Агригада о ваших планах? - выстрелил вопросом окончательно взбаломученный Смоковницын.

- Ничего, ровным счетом ничего... Я соврала ей, что мне нужен человек из органов в Янске, чтобы изнутри следить за ситуацией в регионе. Агригада, практически не жила здесь, она все время была в Европах, и мы ее совершенно не интересовали. Она и мужа особо не жаловала. А сейчас, я слышала, вовсе выехала из Московии. Так многие делают. Кому удается уйти от слежки. Только я... только я буду вечно торчать в гнилом мышином царстве.

И Симон снова жалостливо заскулила.

Смоковницын же был раздражен. Он мял пальцы, пытался подняться, походить, чтоб успокоиться, но упирался затылком о потолок, бурчал что-то невнятное, снова садился, но сидеть спокойно не мог, приходилось вертеться на одном месте, скрипеть костями.

- Это что же получается, - снова всполошился Веня, - все наши теории ни к черту? Так, Петя? Прав, выходит, Арутюнов. Лярвин хотел слямзить девчушку?!

Но упрямый капитан безмолвствовал. Методика, проверенная не однажды, давала сумасшедший качественный сбой.

Факты издевались над ним. Любой из постулатов можно было трактовать как угодно. Разве это постулаты?!

Выходило, что всем участникам конфликтных событий было одинаково и выгодно, и невыгодно разыгрывать замысловатую партию.

Но все-таки капитан нашел в себе силы собраться с мыслями и заявить новую версию.

-Нет, Венечка дорогой, не Лярвин, нет!.. Арутюнов! - твердо произнес он, - первая мысль всегда от Бога!.. Я говорил, что с самого начала подозревал нового начальника УВД. Но потом неверно интерпретировал факты. А теперь мне ясно.

Служба госбезопасности не могла позволить вам, Елена, вывести из-под контроля государства колоссальные средства. А с женитьбой на Лярвине вы обретали полные права наследования, правильно?

-Угу! - проскрипела Елена Симон, - так следует по завещанию моего отца.

- Поэтому и затевается операция, призванная нейтролизовать и вас, и Лярвина! - вывел Смоковницын

И он, согнувшись едва ли не вполовину - все же нашел положение, в котором кое-как смог передвигаться по помещению - стал курсировать от стенки к стенке. Неровными, дерганными, неловкими шагами. Но и такое неудобное хождение успокаивало Смоковницына, и капитан вполне внятно изложил следующую гипотезу.

По ней выходило, что пользуясь наивностью Елены, госслужба разрабатывает операцию ее похищения, с тем, чтобы после прикарманить состояние.

Нет наследницы, нет ее завещания /нет, ведь, завещания, переспросил у Елены - нет!/, значит, и сбережения уходят в пользу государства, а кому они там достанутся, другой вопрос.

Манипулирует игроками Арутюнов. Через подставного мессаглиона бомжа Захарова он знает обо всем в подробностях.

О намерениях заговорщиков он сообщает Полтинному, тот, понятное дело, бьет копытом, ссорится с губернатором. После чего Евсеев, который работает на спецслужбы, вместе с "честным" человеком Захаровым устраняет инспектора.

На этом моменте Смоковницын замялся. Трудно было объяснить гибель лейтенанта, но решил не заморачиваться, не главное, сказал он, вероятно, произошла досадная случайность, вылившаяся в потерю основного вещдока.

Расстрел на трассе - основное обвинение против Лярвина. Акция призвана продемонстрировать "оппозиционность" губернатора. Она почти достигает своей цели, не случайно следует резкое заявление президента и быстрое реагирование - ввод войск.

Почему "почти достигает", рассуждал далее Смоковницын, потому что разработчики ее не ожидали появления на месте событий самого фигуранта, им достаточно было сотни трупов и эфирной трансляции побоища. А в итоге исчезает кассета - необходимейший документ для будущих обвинений.

Кстати, добавлял проницательный следователь, становится понятным и то, почему сообщения об убийстве Полтинного тут же запестрели в центральной, контролируемой государством паронет-прессе.

И вот непостижимым образом машина с Еленой отсекается от основного кортежа. Сокровища и Елена "уезжают" в одну сторону, а ....Лярвин со своей командой в другую. Остается предположить, капитан буквально на ходу порождал веские толкования, что ни один Евсеев в свите губернатора оказался предателем. Из-за недостатка информации детали пока неизвестны.

- А ведь губернатор подозревал, что его планы могут быть расстроены, завершал построение очередной красивой версии восставший из пепла капитан, но боялся покушений непосредственно в городе. На самой церемонии. И время и место которой вам самой были неизвестны, верно? - обратился он к Симон.

Та в ответ хрюкнула подтверждающе.

- А во время передвижения, считал губернатор, кортеж невесты надежно защищен... и ошибся старый вояка!

Смоковницын удовлетворенно выдохнул скопившийся от волнения в груди тяжелый воздушный ком.

Жутко хотелось курить, но с собою не оказалось ни одной сигареты.

Продолжительно вздохнул и уставший от бессчисленных теорий Веня. Он был готов согласиться с любой трактовкой, лишь бы она помогла выбраться из душного сырого подвала.

К тому же в помещении повеяло гнилью, будто под ними разверзлась трясина и чрево ее выдохнуло разом самые отвратные, омерзительные запахи, веками копившиеся в смрадных глубинах.

- Я лублу тебя Россыя, дарага-ая мая Русь!.. - из дальней темноты пропел удивительно знакомый Смоковницыну голос. Он его слышал совсем недавно и не успел ещё забыть мягких согласных и характерно растянутых гласных, - А не опровергает ли вашей точки зрения, дорогой наш капитан, мое присутствие здесь? - ёрнически, с хрипотцей спросил голос, сдобренный легким, сладким восточным акцентом. Он едва не убил следователя.

Произносителя убийственных для него звуков капитан признал моментально в отличие от своих собеседников, но объясняться уже не мог.

Новый удар судьбы, по любимому выражению классических романтиков, привел его к смятению чувств и полному смешению мыслей. "Абсурд, - бормотал капитан себе под нос, - чистейшей пробы абсурд..."

Смоковницын медленно сполз по стене, на которую опирался, и замер в полной прострации, не способный ни к дедуктивному анализу, ни к аксиоматичной аналитике, ни к тем более к индуктивному наведению, чем занимался последние пару часов.

Если б его товарищи по несчастью могли его видеть, то непременно б сказали, что бесцветный мертвенный взгляд капитана бестолково повис в пустом пространстве, а выражение глаз наверняка вызвало бы тревогу даже у начинающего медицинскую практику санитара психиатрической клиники.

***

В себя Петр пришел от глубоко оскорбившей его фразы. "Смоковницын хороший опер, но следователь никудышный," - это произнес все тот же ненавистный ему голос, по-прежнему вокалируя гласными.

Он дернулся сперва, влекомый первым естественным желанием отмстить обидчику жестоко, но пыл растаял, как только милиционер вспомнил, где находится и как опростоволосился с недавними умозаключениями.

От стыда ему захотелось незаметно сдохнуть, оставить проклятый с парадоксальными вывертами мир, или превратиться в маленького человечка, гномика, и исчезнуть где-нибудь в подполье, чтобы больше никогда не показываться людям на глаза.

Но не имея такой физической возможности, Петр предпочел, как можно дольше симулировать обморок, не участвуя в общем обсуждении известных событий, неожиданно приведших в грязный сырой подвал столь разных собеседников.

- Я не могу поверить, - все еще постанывая и хлюпая носом говорила Симон, - нет, не могу, Лярвин - предатель, подумать только!

- Милая! - с некоторой веселостью отвечал уверенный, хорошо поставленный голос со столь неприятным милиционеру восточным акцентом, - я могу еще раз перечислить все доказательства того, что губернатор - виновник всего произошедшего.

Мы все - пострадавшие, только он на свободе, плетет дальше хитрые сети. А я знаю, что за сети...

- Слушайте, - перебил вдруг Веня, - а что если и Лярвин тута?.. Давайте покличим, ощупаем кругом все, может зря валим на него?

И он, повысив голос, строго и четко позвал, как видавший виды педагог шаловливого ученика: "Ля-арвин! Лярви-ин!"

Ответа не было.

К Вене присоединилась Симон, они дружно затянули "Ля-а-арвинн! Игорь Па-арисыч!",- казалось, будто снегурочка с массовиком-затейником кличат деда Мороза к новогодней елке.

Смоковницын понимал, что просчитался на все сто. Его лихорадочно созданные версии рухнули. Он вынужден был признать правоту Маргела, который противно хихикал невдалеке над ищущими в кромешной тьме губернатора, Веней и Еленой.

Нужно было признавать свое полное поражение, но Петр не мог себя перебороть, больно было уступать пальму первенства гэбисту Арутюнову, а потому молил и молил про себя Бога, чтобы Лярвин оказался вместе с ними в подвале. Хотя и осозновал полнейшую абсурдность невероятного желания.

И поиски ничем не увенчались.

Петр так и не подал голоса, продолжал имитировать обморок. Веня брал пару раз его за руку, убеждался, что пульс присутствует, успокаивался и продолжал беседовать об обманувшем всех Лярвине.

- Я знаю, что за сети плел Игорь Лярвин, - спокойно продолжал выдержанный разведчик, - он мстительный, честолюбивый, а кроме того и душевно больной человек. Не мог он простить обиды за невинно погибшую семью и то, что жизнь его выкинула с проезжей части на обочину. Его заслуг перед отечеством никто не оценил, так он считал...

- Ну здесь он прав, - вставил Веня, - безусловно прав.

- Опустим, - не стал пускаться в дискуссию Арутюнов, - смысл в том, что целью своей Игорь Парисыч выбрал президентское место...

- Да ну! - воскликнул пораженный стрингер, - а вы, Елена, знали о том?

Девушка промолчала.

- Нет, - сказал Арутюнов, - об этом, понятно, никто не знал. Ему удалось в качестве компенсации за потери свои выбить лояльность Кремля на выборах в губернии. Мадам Симон с высочайшего позволения президента ссудила Лярвину немалые суммы, ведь так?

Симон прокряхтела что-то невразумительное, в целом, вроде, подтверждающее сказанное.

- Тогда никто не мог знать, что аппетиты губернатора не ограничатся масштабами региона. Тем более, что покойный Иван Исаевич уверенно контролировал ситуацию, так казалось. А вот когда возникли подозрения, было поздно, Лярвин опередил всех и нанес, не без помощи присутствующей здесь дамы, решительный и беспощадный удар.

Арутюнов замолчал, наслаждаясь произведенным впечатлением, а Смоковницына от театральности паузы едва не стошнило.

- Ну и какой удар? - не выдержал Веня.

- Что вы про меня сказали? - очнулась Симон.

Арутюнов зашебуршал в своем углу, кряхтел, пылил, охал. От едкой пыли, вставшей столбом, благодаря возне гэбэшника у Петра зачесалось в носу. Не выдержал - чихнул. Смачно. Брызги разлетелись в стороны, не успел прикрыть нос ладошкой.

- Ой, - мяукнул Веня, - Петька, вроде, очнулся! Петя, а мы Лярвину кости моем!

Милиционер пробурчал в ответ какие-то слова, смысла которых и сам не разобрал.

- А вот и хорошо! - обрадовался Арутюнов, - как раз самое интересное узнает.

- Вы про меня что-то имели в виду, - настойчиво напомнила Симон.

- Уважаемая, - хихикнул противно Арутюнов, - что же вы невинную мышку из себя строите?

- О чем вы? - возмутилась Симон, - я не...

Арутюнов не дал ей договорить он выкрикнул, как взвизгнул, пронзительно-тонко, словно мелкая дрянная собачонка, оглушил всех высокой нотой:

- А кто нехренаську скрал? А?..

ФАЙЛ ЗАВЕРШАЮЩИЙ.

Вспыхнула, будто взорвалась, жаркая алмазная россыпь, и посыпались кругом горящие искрометные голыши и валуны. Беспощадным скорым лезвием, осатанелой молнией ударило в глаза кипящее солярное пламя.

Ослепило.

Даже сжатые плотно - плотно, изо всех сил сжатые веки пробивал беспощадный огонь, трепал, дергал зрительные нервы, хватал их цепкими лучами и мутузил мозговые корки, царапал, царапал по ним, скребся, тянулся раскаленными когтями дальше - к сознанию, к душе тянулся...

Пленники взвыли от нестерпимой боли, от близкой смерти, от бессилья собственного завыли.

- Ай черт! - ругался Веня, пытаясь скрыть опаленное желтым светом лицо ладонями, - это он, я знаю, он!

- Кто? Что? - кричал Петр.

- Почему черт? - гневался Арутюнов.

- Нет, нет не надо! - сгинался напополам стрингер, - ой, не хочу больше я, не желаю... Я знаю, это Фова.. Фовас, Фоавос... ну его к дьяволу! Забыл как он зовется...

Световой поток схлынул, жар спал.

Но ослепленные герои никак не могли прийти в себя. От мощного излучения перед ними продолжала плыть дымовой рябью янтарная пелена, клубился рыжий туман и пестрели, мельтешили, искрились огненные точки - солнечные зайчики, как миллион шустрых чертей в сумасбродном пьяном танце.

Потребовалось еще немало времени, прежде чем зрение людей кое-как восстановилось и резь в зрачках поутихла. Теперь они смогли детально осмотреть свой пыльный холодный склеп.

Это была комнатка, вроде той, где Веня имел так и не принесшее ему счастья знакомство с чиновничьей дщерью. Только это помещение более походило на тюремный карцер, закрытый, изолированный, с развалившимся полом, сквозь который проглядывала сырая, поросшая гнилым мхом земля.

А жуткий свет струился из разверзшейся в стене ниши. Белый, стеклянный он не пропускал взгляда, все что видели пленники - большое ватное пятно в образовавшейся дыре.

- Выходите! - прогремело оттуда.

- А-а зачем? - поинтересовался Веня. Но ответа не последовало.

Собратья по несчастью сомнительно переглянулись. Никто не осмеливался перешагнуть порог света и тьмы первым. Арутюнов мелко-мелко засеменил к противоположной стене, а Симон впилась острыми пальцами в плечо Смоковницына.

- Ты того... - неуверенно выпалил стрингер, - ты это бросай, как ты там называешься Ф-фа.. фо...

- Выходите, - грохнуло в дырку.

- Да на фиг! - ответил Веня, - вот уж! Мне и тут ничего себе...

Смоковницын стряхнул с плеча дрожжащую Симон и шагнул вперед.

- Ой, - вырвалось у Арутюнова, - к-куда? Петя-я...

Капитан провалился в белую вату.

- Не... - заявил Веня, - я вот не пойду никуда. Я уже получил от этого шибздика по мозгам... Еще там головы в банках... Нет, нет!

Тут раздался вскрик Петра Смоковницына, больной, недужный, отчаяный. Так кричат в несчастье от безысходности, от бессилья или от удивления, и от неожиданности так можно крикнуть

- Пе-етя! - завопили остальные сообща и ринулись кучей в узкий проход.

Коли б Веня не держал Елену Симон за руку, он решил бы, что именно она выросла перед ним из желтой фотонной каши. Смелый капитан оглянулся на них, возрился на недавнюю собеседницу, и неторопливо перевел взгляд на новую персону. Арутюнов протирал веки, нажимал на глазные яблоки - ничего не помогало, мираж не исчезал. Одно лицо, бормотал он, одно лицо!

- Ай, - встрял тут Веня, - проходили уже такие штучки! Ну-ка, сгинь, нечисть! Давай, давай, дуй, дуй...

Женщина - телесная копия миллионерши только хмыкнула. Она изящно обернулась вокруг себя, демонстрируя идентичные со своим прототипом черты и формы, не менее, как заметили мужчины, соблазнительные. И уж совсем удивительно похоже встряхивала пышной копной рыжих волос.

- А-а-а! - взартачился телевизионщик и кинулся на странную особу с кулаками, - дрянь! Ведьма! Оборотень!..

Его сбил с ног крепкий и острый электрический разряд. Веня повалился к ногам красотки, застонав от новой боли, но удержался - не впал в беспамятство, а заверещал на всю вселенную:

- Мистификация, обман, вранье... Монстр... монстр она!

Но тут краем глаза Веня увидел сквозь молочную пенящуюся завесу другой силуэт - кривой и горбатый, прекрасно ему знакомый, а когда к его лицу приблизилась почти вплотную серая крысиная морда с сотней желтых клыков, он понял, что ошибся и ему действительно стало плохо, замутило, к горлу подступила теплая рвота. Дочь чиновника весело улыбнулась ему, подмигнула стеклянным глазом, жизнерадостно потрепала за ухом, так баранов чешут. Вене словно клин вбили от гланд до заднего прохода - окаменел весь.

Между тем, Смоковницын вдруг последовал стрингерскому примеру - быстро, крупным шагом, почти бегом подскочил к незнакомке и схватил ее за волосы. Наказание в отличие от Вени его не настигло. Фоавас метнул пурпурную стрелу, но капитан ловко увернулся, а потом прикрылся девушкой. Та удивленно, широкими зрачками глядела на Петра, а он взял, да сдернул с нее рыжий парик!

Арутюнову стоило больших усилий остаться в вертикальном положении.

- Рая!!! - выдохнул он.

Бывшая секретарша Голованного, а теперь его собственная, офицер госбезапасности, стояла перед ним, скривив губы в насмешливой ухмылке.

Смоковницын помял в руках парик, покрутил и бросил в сторону.

- Казнить? - донесся сверху густой широкий звук, как от толстой струны огромного контрабаса.

- Зачем? - удивилась Раиса.

Она оттолкнула от себя Смоковницына и прошлась в дифеле к изумленным пленникам. Остановилась около Симон. Их греческие профили совпали как гербы на монетах. Только волосы, у одной как и были - огненные, а у другой теперь - черные, торфяные, отличали их друг от друга.

Елена, подавив в себе и любопытство, и негодование, старалась глядеть на незнакомую ей девушку бесстрастно, как и положено коронованной царице. Но не выдержала - губы легко дрогнули от напряжения. Раиса вновь едко ухмыльнулась. Сорвался Маргел Юросович.

- Приказ! - опять пронзительно зазвенел он, - ты не выполнила приказ! Как ты здесь? Почему ты здесь?.. Отвечай!!!..

Раиса не удостоила его ни ответом, ни взглядом. Она взирала на на Симон, будто выбирала товар в магазине.

- Привет, - сказала она тихо, - сестричка! Вот и свиделись.

- Что? - вздернула светлыми бровями Симон, - Какая сестричка?

К ним с шумом, скрипя суставами подковыляло чиновничье страшилище. Сразу повеяло затхлостью.

- Сестра она, - пророкотало смешное существо, - по отцу сестра, сводная, стало быть сестренка! Папашка твой частенько в наших краях спускал тонну, другую зелени... Баловался не однажды. Вона какие красивые да одинаковые уродились! А ты чё и не знала, да? - она дыхнула смрадно прямо в лицо Симон, та едва не задохнулась, закашлялась и зачихала.

- Раиса, ты меня слышишь, Раиса! - снова завелся Арутюнов, встрял между девушками, - отвечай мне сейчас же, почему ты здесь, у тебя был приказ выяснить, где Лярвин, отзвониться на Лубянку, почему, я спрашиваю не выпол...

- Выполнено! - удостоила его ответом подчинненая, - я знаю, где Лярвин и на Лубянке знают уже, где Лярвин...

- А? - это все, на что хватило мыслей у Арутюнова.

- Что ты хочешь? - спросила Елена Симон, - да и как тебя зовут? Такое имя некрасивое какое-то, пээровское... Мой отец вряд ли выбрал такое имя, у него были определенные вкусы, я думаю - ты самозванка!..

Раиса покачала головой.

- Нет, ошибаешься. Не самозванка, а самая что ни на есть настоящая наследница Мака Симона. Меня зовут София Симон.

- Ерундень, - мотал головой слегка оклемавшийся стрингер. Кол в теле наконец рассосался и он смог двигать конечностями, - ничего не понимаю! Пусть мне объяснит кто-нибудь, что здесь происходит.

- Сейчас объясню, - вышел из задумчивости капитан Смоковницын, - все наши теории были до сих пор ошибочны, за исключением нескольких моментов...

- Хватит, Петя! - оборвала его девушка, назвавшаяся Софией, - мне надело слушать ваши домыслы и бредни, что сочиняли столько времени, давайте принимать за данность, что я здесь, вы в моих руках, в моей воле, хочу казню, хочу милую...

- Нет уж позвольте, - зашелся капитан, - я должен выстроить версию, завершить расследование...

- А я хочу знать, где выжига Лярвин! - не мог угомониться Арутюнов, отвечай мне, непослушная!

Раиса - София как камень бросила в него убийственный взгляд.

- Уничтожить? - сверху опять прозвучал гулкий вопрос, на этот раз повторенный неоднократно внезапно возникшим многохоровым эхом.

Все от неожиданности эффекта стали оборачиваться по сторонам. Оказалось, что светлое одеяло спало, в помещении несколько потемнело и, как ни странно, улучшилась видимость. Теперь отчетливо стало видно, что в центре необъятного зала находится большой постамент, нагруженный всевозможной аппаратурой, а за ней, среди массы дисплеев, блоков, проводов, и технических кишок, выпадающих из приборов разных видов, восседало худое, длинное тело без головы.

Из того места, где должна была располагаться шея, струились бессчисленные тонкие яркие нити, соединяющие бездыханное, так казалось, тело со множеством вертящихся вокруг него человеческих голов в круглых банках аквариумах. Они и повторяли шлепающими губами: "уничтожить? уничтожить? уничтожить?"

У Вени в груди снова забурлила жаркая кровь. Он толкал Петра и Маргела, в негодовании указывая на прозрачные летящие по кругу баллоны и причитал гневно:

- Ну что это порядок? Что сотворили? Скольких в расход, а?.. Нехристи!.. Где души, души где, я спрашиваю?..

- А ты что в церковь свечки ставить устроился? - холодно с жестянцой бросил ему Смоковницын из-за плеча.

- Не в церковь, конечно, - пролепетал Веня, - а телевидение брошу, за картинками о человеке забываешь...

- Ну-ну, - присоединился к ним Маргел, - так. Вот парят они в колбах, и лики вроде светлые, а ясно, что уже чужие, не с нами, и что у них там наворочено...

Веня охнул. В пролетевшей мимо банке он разглядел знакомые черты странной девушки Марины, а в следующей отца ее - Поликарпыча.

- Сто-ой!!!- заорал он, - стой, урод бестолковый, тормози карусель!

Веня, не особо соображая, что делает, снова сломя голову бросился вперед, ухватил за плечи Раису, единственную, похоже, кого слушал техногенный божок Фоваос, встряхнул как следует, и вновь в него полетел крепкий разряд, но божок обмишурился маленько и молния сквознула по плечу, не навредив стрингеру. Только кожа зачесалась.

- Останови! - тряс он Раису, - пусть вернет мне вон тех!... Пусть вернет...

Хозяйка подземного мира махнула как-то рукой и вся огромная тысячеголовая система замедлила ход, повернулась вспять и Марина, и Гениаслав Поликарпыч медленно, словно нехотя вернулись обратно.

Веня разрыдался безудержно, как оскорбленный на век младенец.

- Ну что, что... - пытался успокоить его Смоковницын.

- Тело ее, - причитал Веня, - тело ее убили, такое тело!.. Что осталось?..

Марина вскинула веки, очи засветились красным. Колба покачивалась, играла пестрыми огнями, соцветья сливались в круг, вспыхивая над несчастной разноцветной мозаичной цепью, что не сковывало ампутированную верхнюю, завершающую часть тела, а напротив, будто высвобождала ее из ограниченного пространства и венчала пухлым овалом, нимбом, одним словом.

Любовники гдядели друг на друга, Веня с мелкой слезинкой, а Марина широким, упокоенным взором.

- Веки мои! - простонал Поликарпыч, он то же завершил витиеватое обращение по орбите и подлетел вплотную к стрингеру, - открой мне..

Веня засуетился, засучил руками, заскреб пальцами о банку.

- Как?..

- Вдарь! - молвила глава.

Стрингер тихонько стукнул по сосуду. Глаза Гениаслава Поликарпыча дернулись, но не открылись.

- Не дрейфь, вруби как в поршень!

Веня, окстившись, дал кулаком, что есть мочи, представив, что посудина расколется, разлетится вдребезги. Но сосуд выдержал. Затрясся. И у Поликарпыча взлетели ресницы вверх, а бесполезные до сих пор зрачки вспыхнули алым губительным светом.

- Вижу! - воскликнула голова, - все вижу!

- Как же вы? - спросил Веня.

- Тело тлен, - сказала Марина, - дрянь - тело. Разум спит, тело царствует. Мне жаль вас...

- Мозги, мозги! - кричала голова Поликарпыча, - шевелить ими надо, сам видишь, как прозрение дается... С трудом! Надо лишнее отсечь, что бы основное заработало, вот какой поршень!

- Процессоры, - пояснила Раиса - София, - обыкновенные процессоры. Но они счастливы. Что еще надо?

- Братец мой, - скрипя суставами, как ржавыми железками, вмешалась чиновница, - решил, что одна голова хорошо, а...

- Тысяча лучше! - подхватил Смоковницын, - как только додумался! Эксперименты над людьми запрещены.

- А никакой это не эксперимент, - возмутилась чиновница, уперев кочерги - руки в бока, - какой же это эксперимент? Он человеков спасает, кто они были? Шалава и прожектер, а теперь? На Бога работают! Ангелы...

Она любовно погладила склянку костлявой пятерней.

- Марина! - крикнул в отчаянии Веня, - ты же любила меня!..

- Любовь ущемляет личность, урезает разумные возможности организма... ответило красивое лицо.

- Напридумали белеберды путаники, - высказался Смоковницын, - так что же госпожа Раиса - София Симон, вы историю закрутили, ради безумной машины этой? Какого черта вам смута потребовалась?

Раиса дала отмашку, организованная система тронулась с места, постепенно набирая скорость, снова закружились черепушки по орбитам. Все быстрей, быстрей. Пути тысячи элементов не пересекались, каждый двигался по своему определенному курсу, а в целом выходило конфигурация яйцевидной формы, и если не приглядываться, что там внутри его, то громадное образование так и выглядело - яйцо-яйцом.

- Капитан, - назидательно начала хозяйка положения, - вы гипотезы строите будто не жили... Зачем виноватого ищете? Подумайте, что все вокруг естественным путем движется, может быть тогда и построите разумные версии.

- Ты мне басни хватит разводить, - сорвался вдруг Арутюнов, - кто ты такой, чтоб жизни капитан учить, меня учить еще попробуй!..

Смоковницын понял, что Арутюновский акцент зависит от степени его волнения. Сейчас Маргел Юросович был взбешен чрезвычайно, и лез из него нерусь, лез невозможно, все спутал и падежи, и ударения.

- Где Лярвин? Мне отвечай, я твой приказывал!

Раиса ядовито ухмыльнулась. Ладно у нее это получается, заметил Петр, хорошая школа.

- Лярвин, - промолвила ехидно женщина, - невесту ищет.

- Где ищет, куда ищет?..- не успокаивался Арутюнов.

- А ищет он ее, - тянула испытательница нервов, - где и положено, за Кольцом Золотым в Кремлевских башнях!

- Значит вы обманули Лярвина? - продолжал приставать капитан, - Вы стравили его с Кремлем!.. Для чего? Для чего вам конфронтация? Зачем мы здесь?.. Ах, я кажется догадываюсь!.. Мы мешали вашему плану!.. Что вы за женщина!.. Вам не отмыться от чудовищных преступлений, помните!..

- Успокойтесь, капитан, я не виновна! - ответила обвиняемая, - я уже сказала, что все произошедшее - игра случая, и не более того...

- Вот так игра случая! - возмутился Смоковницын, - столько людей ухайдокала, игра!..

- Что вон там? - завопил неугомонный Арутюнов, толстым пальцем тыкая в мимо несущуюся сеть человеческих голов, - что там, я спрашиваю? Что?

Все присутствующие невольно подались энергичному порыву Маргела Юросовича и обратились в указанном им направлении. Там, среди скользящих в пространстве унылых лиц, в глубине плотно сотканных орбит бился, как сердце, напряженно пульсировал радужным разноцветьем крохотный, в сравнении с окружающей его глобальной системой, ничем вроде непримечательный яйцевидный комочек.

Однако, словно магнитом, он моментально приковал к себе внимание людей. Смоковницын долго не мог разобраться, что заставляет его пристально вглядываться в сторону неизвестного объекта, когда необходимо, как можно быстрее довести расследование до конца, и постараться предотвратить безумный набег Лярвина на московитов.

Но он все смотрел и смотрел. А радужное яйцо росло, росло, росло...

"Ах, вот что!" - понял капитан, - "оно ведет себя, как живое, завораживает...".

Петр огляделся, - оторваться от зрелища стоило огромных усилий, - и выяснил, что не только он, но и остальные вперились в удивительный объект и, не отводя глаз, наблюдали за его неясными метаморфозами.

Милиционер тряхнул что было сил замершего рядом с ним Арутюнова и не ошибся - тот моментально вывел из комы других.

- Нехренаська! - проорал он надрывно - нехренаська!

Завороженные очнулись. Стали тереть глазницы, странно друг на друга поглядывать. Зрелище определенно воздействовало на психику. Даже страшная чиновница, условно принадлежащая к роду человеческому, оказалась подвержена загадочной магии, и долго трясла крысиной башкой на шейной нитке, стараясь очухаться.

- Да, - наконец подтвердила Раиса - София, - нехренаська. Но мне не импонирует это просторечное наименование, гораздо более благозвучней и лексически точней называть его яйцом последнего дракона, или смертью Кощея.

- Ты выкрала его! - заявил Арутюнов, - сумасшедшая, что ты сотворила!.. Ты не знаешь последствий. В нем - жизнь этноса! Популяции!

- Ну, во-первых, - спокойно начала отвечать София, - я не воровала, а честно приобрела его у президента страны. Во-вторых, никто не знает, что из себя представляет данный объект. Кроме легенд, поверий, и обычных сказок, сочиненных столетия, а может быть тысячелетия назад, нет никакой информации. А сейчас мой добрый хакер Фоваос, его я еще не представила почтенной публике...

- Можно просто Фова, - встрял сверху гулкий бас, - я не претендую на важность!

- Родной брат вот этой бедной девушки, - София кивнула в сторону чиновницы, та изошлась в поклонах, - любезно согласился помочь мне в необычном исследовательском проекте. Фова, как вы заметили, уже провел над собою ряд экспериментов и добился прекрасного результата. На базе своего тела он собрал невероятно мощный, продуктивный компьютерный блок, который не имеет равных, пожалуй, во всей Вселенной.

- И не только на своей базе, но и на чужих базах... - заметил Веня.

- Вы правы, - как ни в чем не бывало продолжала София Симон, - пришлось использовать дополнительные средства. Людские мозги, я говорила, в нашей системе играют роль обычных процессоров, только невероятно скоростных. И еще их преимущество перед традиционной техникой - они наделены фантазией, а Фова фантазии может реализовывать в реальность.

- Как яйцо у тебя оказалось, гадина подколодная, - внешне спокойный Арутюнов кипел, бурлил, как Каспий в непогоду.

- За него я должна президенту состояние Елены Симон, - произнесла холодно виновница скандала.

- Что-о? - изумилась Елена, - и как ты собираешься расплачиваться?

- Я думаю, что теперь за меня расплатиться Игорь Парисович Лярвин, по-прежнему невозмутимо докладывала хладнокровная женщина. - огнем, так сказать, и мечом расплатится. К сожалению мой план сорвался, иначе все бы прошло без сучка и задоринки.

- Объяснитесь, подлая женщина, объяснитесь, - требовал Смоковницын, вы хотели убить еще и Елену?

- Если бы хотела, уже убила бы. Вы капитан все время делаете поспешные и неправильные выводы. Предположения, посылы вроде верные, а выводы ошибочные. Зачем мне убивать Елену, если достаточно было заменить ее на венчании у аналоя.

- И вы замуж за Лярвина собрались? - крутил головою Веня.

- Нет, конечно, - продолжала София все таким же ровным голосом, только фиктивно, мне были нужны ее документы. Я же не хотела обманывать президента. Он доверял мне, точнее - ей.

Одна Симон, черная, ткнула пальцем в другую, рыжую. Елене стало плохо, она зашаталась и едва не рухнула на пол, чиновница успела подхватить ее обмякшее тело. И Веня бросился на помощь, совместно уложили красавицу в сторонке, стрингер стал обмахивать ее совершенное, очень бледное личико носовым платком не первой свежести.

- Ироды, иуды, - бормотал он, - только и могут, что людей коверкать и курочить.

- Так, так, - Смоковницын широко зашагал по просторной зале, значит-ца вы, госпожа София Симон, пользуясь внешним сходством с вашей сестрой, обманом, вымогательством заполучаете себе историческую реликвию...

- Я купила! - стояла на своем женщина.

- Но обманным путем хотели присвоить себе чужие капиталы!..

- Не чужие. Они такие же мои, как и ее, - парировала София, - отец не успел оставить завещания. Все перешло ей, только потому что мне доказать своих прав по закону невозможно. А подозреваю, что известная вам гражданка ускорила смерть папаши. Это было в ее интересах...

- И в интересах государства, - добавил Арутюнов.

- Что? Что это значит? - не поверил услышанному Петр.

- Операция по устранению Мака Симона была поручена мне, - признался Маргел Юросович.

- Ах, вот оно что! - оживился Смоковницын, - Учитывая, что почерк убийства Симона Мака и Полтинного идентичен, я предполагаю, что...

- Капитан! - одернула его София, - вы опять торопитесь с выводами. К смерти Полтинного ФСБ не имеет никакого отношения. Он... - она помедлила, сам умер... погиб от любви.

- Что?.. Что за чушь!..

София тяжко, словно заново переживая роковую ночь, несколько раз взволнованно вздохнула.

- Чтобы провернуть операцию с яйцом Кощея, мне нужна была помощь Полтинного, - стала неторопясь объяснять, - я с ним встретилась на набережной... мы договорились о том, кто и как мне поможет задержать Елену. А после он задохнулся в любовном экзтазе. Нить от креста перетянула горло. Я не заметила сразу. Пришлось вместе с верным Захаровым бросить его в речку, следы замести.

- Вы хотите сказать, - недоумевал капитан, - что позвонили ему из управления, назначили встречу... И справляли торжество похоти... в обмен на помощь в похищении Елены.

- Ну да!..- София сложила губки обаятельным бантиком. Так она делала в управлении на службе, многие опера из-за этого голову теряли.

- А коньяк? А труп Захарова?

- Коньяк я прихватила для лейтенанта, он бедолага сутками дежурил, не просто работать городским бомжом, вот и захотелось человека порадовать?

- Какая забота! - усмехнулся милиционер, - материнская!

- А коньяк в тот вечер принес Голованный, слаб старик до коньячка... У него в подвалах целый склад чеченского "Вайнаха" хранился...

Петр победно вздернул подбородок, происхождение хмельного напитка он установил верно. Ну почти верно.

- Я торопилась в Москву, Захаров пообещал отогнать машину Крохобора подальше... и не успел. Я была уже в дороге, когда вот он - она кивнула на Арутюнова сообщил, что и Захаров мертв. Его убили подонки - ученики соседней школы. Увидели машину, бомжа, ну и ...

- "Джип" они хотели угнать, но не сумели, а потом испугались - облили все бензином, тут я их и спугнул, - хмуро сообщил Арутюнов, - хотел сам все уладить, а появился старик пьяный, взял дурак и позвонил в комиссариат.

- А взрывчатка? Откуда взрывчатка? - сипел огорошенный капитан.

- Я на всякий случай заложил, - признался Маргел, - не хотел взрывать, а ты меня сам под локоть толкнул, оно и сработало... А там как раз девушка сидел!...

Петр готов был умереть. Сердце толклось как лишнее между ребер. Ему стоило больших трудов собраться с силами. Сосредоточившись он решился на обвинительный приговор.

- Госпожа Симон, - произнес он твердо, со сталью в звуке, - я обвиняю вас в покушении на Елену Симон и уничтожении...

Обвиняемая зашлась в хохоте. Хохот полетел по залу, превращаясь в звон, захотелось заткнуть уши, такой он был пронзительный и противный. Даже Арутюнов поморщился.

- Не торопись, капитан, - отсмеявшись говорила София, - ой, не торопись! Нет здесь преступников, повторяю, дорогой мой Петр, - естественный ход событий - причина неурядиц. А я может и больше всех пострадала. Я хотела перехитрить систему, но получилось, что, как говорят военные, вызвала огонь на себя!

- Бред! - сказал Смоковницын, - не выкручивайтесь пожалуйста. Чистосердечное признание и все такое прочее..

- Через людей Ивана Полтинного я проникла к президенту под видом своей сестры, - спокойно продолжала София, не обратив никакого внимания на замечание милиционера, - смогла убедить его передать мне бесценное яйцо. Ведь он боится за власть свою, трон под ним давно дрожит. Не начало века. А правит тот в России, у кого нехренаська за пазухой!

- Матрица, блин! - высказался Веня.

- Вовсе нет, гораздо хуже, в смысле круче, самая совершенная система управления и организации, какую я встречал, - прогремело сверху, - как операционщик заявляю, яйцо - не матрица. У него другой принцип действия. В данный момент я разгадываю его сущность, просчитано несколько сот сикстиллионов мегабайт, осталось еще тысяча...

- Не путай, не путай, - замахал руками на компьютерного божка Смоковницын, - вращаешься себе и ладно. Дальше, Софья, дальше!..

- Президент не догадался, что я - не она, - Софья кивнула на сестру, я хорошо сыграла роль. За яйцо, то бишь за власть, пообещала все зарубежные счета, землю, недвижимость. А ему только б вырваться из Кремля, он все готов отдать. Сделка выгодная. Ведь могут просто забрать нехренаську, а взамен фиг, как у нас принято.

- Не верю! - заявил Смоковницын, - ведь он страну продал!

- Ай, какая разница, - поморщилась София, - важно, что кто-то сдал нас его окружению. И был приказ - уничтожить Симон! Елену.

- Лярвин знал об этом, догадывался, подозревал Полтинного - задумался капитан, - похоже, что Иван Исаевич играл двойную роль, и вам помогал, и другим подсоблял, да не вовремя скончался...

- Не знаю, - сказала София, - у меня все прахом пошло. Я ехала в последней машине. Охрана была подкуплена, на трассе нас должны были поменять местами, а тут налет, трупы, Лярвин появляется... К ней подсаживают опера... В общем все у нас срывается. Пришлось идти на крайние меры, устраивать аварию. Мы сбиваем машину Симон, колем им анропототин, после него ничего не помнишь. Елену быстро прячут, пока Лярвин не сообразил что к чему... Вроде все выравнилось, прошло... А в Янске он меня распознал! Чего только я ему не обещала, чтоб замуж взял под видом Симон... ни в какую! Верни Ленку ему и все!

- Я же тебе говорил, что он лубил ее, лубил! А ты не верил, не верил ехидно лопотал Арутюнов, - а устранить Елену там, - он поднял глаза к небу, точнее к белому потолку, - давным-давно решили. И министр обороны хотел, и наш шеф хотел, и командующий округом хотел, и министр МВД хотел, и даже министр культура хотел...

- Почему? - совсем сник Петр, его проницательность больше ничего и никого не проницала.

- Надоела, - сказал Маргел, - все плачет, все стонет, надоела.

- Трудная та выдалась ночка, - вздохнула Симон, - Троим отдалась понапрасну, и вышла дуля голая. А ведь враз могла бы и красивой, и богатой со властью в кармане победно шествовать!

- Так вы не думали делиться с президентом? - изумился Веня.

- Ой, мальчишки, не знаю, думала - не думала. Сначала думала, потом перестала, как бомбы чуть ли не на голову посыпались. Какая разница! Все изменилось уже. Лярвин из-за той дуры, - кивнула в сторону сестры, - с Кремлем дерется. Яйцо есть, а что за сила в нем неизвестно... И что с вами со всеми делать, не знаю.

- Значит, нас сюда сволокли по вашему приказу, - догадался Петр, - но кто? Люди Полтинного?

- Ну зачем, для простых комбинаций у меня свои бандиты имеются. Вы капитан всех на роль Коленвала перепробовали, а про меня не подумали, улыбнулась София, - конечно, кто я для вас - незаметная девчушка, так секретутка... А я, ребята, атаманша!

Маргел Юросович побледнел и упал. Вениамин бросился теперь приводить в чувство крепкого мужчину.

- Боже мой! Боже мой! - схватился за голову Смоковницын, - немыслимо, невозможно, да как же это?..

- Последний мегабайт информации, - громогласно сообщил Фова, последствия непредсказуемы.

Хомопроцессорная машина завертелась еще быстрее. Мчащиеся мимо людские лица соединились в одну - единую белую полосу, постепенно трансофрмирующуюся в большое желтое пятно, свист и ветер выдавали чудовищную карусель, а взгляд уже не различал движения.

- Где ваши люди? - прокричал Смоковницын, надорвав связки. Из-за невозможно возросшего шума человеческий голос звучал слабее комариного писка.

- С Лярвиным! - крикнула в ответ София, порывы ветра трепали ее черную шевелюру, несмотря на утерянное сходство с принцессой мира, женщина выглядела очень привлекательно, Смоковницын даже растерялся от симпатичности преступницы, как это часто случалось с ним в управлении.

- С Лярвиным, - продолжала кричать София, - он выступил в поход за Еленой, дурачинушка, а я помогла.

"Коварство и любовь, - шептал Смоковницын, - коварство и любовь - вот естественный ход вещей!"

С электронным богом творилось неладное. Он несколько раз пытался что-то сообщить, но рождал лишь хрипящие корявые звуки, дар речи его пропал, как не было. Вся полуживая суперконструкция содрогалась от внутренних ужасных толчков, головы продолжали нестись вокруг, но многие срывались с орбит и с выпученными глазами разлетались по зале. Находится поблизости с Фоваосом стало опасно, Веня пару раз едва успел отстраниться от сорванных с орбиты черепов, они просвистели совсем рядом как чугунные ядра, лопаясь с треском от ударов о стены.

Люди с трудом удерживались на ногах. Шум перерос в грохот, а ветер в ураган. Тучи пыли поднялись в зале, дышать стало трудно. София пыталась остановить вышедший из-под контроля механизм, утерявший всякие божественные черты, и существом своим напоминающим более загулявшего дьявола. Ничего не вышло. Хакер стал неуправляем.

- Где выход? - тряс Петр за плечи Софию, - куда идти?

Но женщина упрямо молчала.

- Мы погибли, - шептал Веня, - не спастись.

Дочь чиновника заметалась по помещению, кричала, что дверь рядом, нужны ключи - карточки, которые куда-то унесло, но было поздно. Конструкция набухла, затряслась, внутри ее клокотало, бурлило, что-то трещало и лопалось, неистовый гуд нарастал, бесконечное эхо трепало барабанные перепонки так, что, казалось, вот-вот они разорвутся в клочья, постамент ходил ходуном, и наконец, рухнул. На миг востановилась редчайшая тишина. Будто все кончилось. Только черепок покатился где-то, постукивая.

Взрыва потом никто не услышал. А картина предстала красочная. Не описать. Раздувшееся яйцо - нехренаська выкатилось, вибрируя, из-за пыльных туч, остановилось, как бы в нерешительности, и пыхнуло нестерпимыми лучами во все стороны. Исчезли твердые опоры, земля разверзлась, все-все исчезло, нахлынула пустота и пропали ощущения. Все кругом пропало.

***

Четырнадцать зеленых лун летали в темноте попарно. Ломаные траектории были нелогичными и непредсказуемыми. Лунные пары то взлетали вверх, то устремлялись вниз, их мотало из стороны в сторону, без внятных закономерностей. Смоковницын долго наблюдал за движением странных объектов и пытался понять, жив ли сам иль мертв, и что ждать от снующих перед ним зеленых огоньков. Ощупал тело, значит жив. А страха не было. Нервная система, пережившая стресс, устала волноваться и андреаналин не вырабатывался.

Петр попробовал рассуждать логически, но сосредоточиться не мог мешали веселящиеся в пространстве фонарики. Странное дело, милиционер отчего-то почувствовал к ним особое расположение. Изумрудные точки сновали в пространстве как малые дети, высыпавшие на улицу золотым весенним днем. "Это сон, - решил Петр, - сладкая дрема, я умираю, и умираю во сне..."

Смешные комочки сулили ему приятную смерть, милиционер радостно улыбнулся и протянул руку на встречу милым огонькам.

И тут же вскрикнул. В ладонь впились острые зубы. Но кожу не прокусили. Так кусает ученая собака, предупреждая, что шутки с ней плохи.

- Петя... - услышал он слабый венин голос, - это ты? Где мы?

- Не знаю.

- А это что... летает?

- Не знаю.

Огоньки замерли. Казалось, что они прислушивались к разговору.

- Эй! - едва живым голосом позвал Веня, - кто-нибудь...

Никто не откликнулся.

- Какая темень, - сказал стрингер, - хоть бы лучик какой, куда попали выяснить...

Что-то впереди них, в расположении зеленых точек, громко хмыкнуло, зашуршало и вдруг произнесло отчетливо, понятно, но не по-человечески а как-то, полифонически, многомерно, так, будто звук рождался сразу везде, со всех сторон.

- Мы находимся глубоко под землей. Несколько тысяч метров. Это итог моего рождения. Ситуация обычная. Бывали случаи еще больших провалов.

Неизвестный замолчал. Смоковницына поразило не значение сказанного, а методичность речи. Сказанные правильные фразы, словно из... доклада были взяты, а интонация и характер произношения не походили на привычную человеческую речь.

- Эт...то, вы кто? - запинаясь спросил Веня.

Ответ не заставил себя долго ждать.

- Фонет, - услышали приятели.

- Кто? - переспросил Петр.

- Фонет. Дракон.

- Вот драконов нам еще не хватало, - воскликнул стрингер, - ну все было: убийцы, насильники, людоеды, боги недоделанные, а теперь дракон!.. Это что ж такое!

- Вы нас кушать будете? - поинтересовался Петр.

- А вы хотите? - спросил неразличимый дракон.

Знаете, нет, почему-то! - съехидничал Вениамин, - не было такого

желания.

- Тогда не буду, - быстро согласился опасный собеседник.

- Как мы здесь оказались? - решил уйти от нехорошей темы Петр.

- Я объяснил, - сказал спокойно без всякого недовольства назвавшийся Фонетом, - итог моего рождения. Кто-то расшифровал код артефактного саркофага, система пришла в нестабильность и я родился на свет. Рождение драконов всегда связано с выделением огромного количества энергии. Чтобы не было пострадавших, энергия направляется в самую безопасную сторону. Мы находились в месте, где самое безопасное направление было - прямо вниз. Поэтому образовалась скважина, куда все мы и провалились. Энергии было много, больше расчетной, поэтому шахта вышла гигантской и нас засыпало. Скоро здесь кончится кислород и вы умрете.

- А вы? - поинтересовался Веня.

- А я - нет. Мне не нужен кислород. Я могу дышать, могу не дышать...

- А зачем дышите тогда? - перебил его стрингер, - не дышите! Нам больше достанется!

- Не имеет значения, - ответил добрый дракон, - Вы в безвыходном положении. А срок наступления смерти неважен. Раньше, позже. Нет разницы.

- А вот для меня есть! - крикнул Веня, - ишь распорядился!

- Слушайте-ка, как вас там, Фонет, что ли? - вопросил Петр, - вы ж тоже сдохнете, рано или поздно? Или нет? Будете ждать пока отроют?

- Ожидать, пока меня отроют, я не буду. Зачем мне ждать того, что никогда не случится.

- Логично, - заметил Петр.

- Я улечу, - сказал дракон.

- Куда? - рассмеялся стрингер, - куда вы полетите, если кругом земля, почва.

- Мне все равно, где летать. Я летаю в любой субстанции, в том числе и в данной.

- Хорошо бы осмотреться, - сказал Петр.

- Осмотритесь, - согласился дракон, - ничего интересного.

- Но темно, ничего не видно. Кроме мелькающих точек.

- Вы не видите? - удивился Фонет, - я, извините, дракон молодой, многого не знаю. Я вижу хорошо. Переключитесь в инфракрасный спектр.

- Мы не можем.

- Плохо, - тембром недовольного учениками педагога произнес дракон, разговаривать с тем кого не видишь - дурной тон. Попробуем исправить положение.

Приятели услышали протяжное шипение и продолжительный выдох. Вместе с выдохом перед ними вспыхнул розовый шарф пламени, который сначала растекся в пространстве широкой лентой, но тут же свернулся в светящийся шар и повис над ними нежной-лиловой люстрой.

А рядом высилось громадное белое изваяние - фигура с очертаниями древнего динозавра, только гораздо более изящная, и о семи головах. Выяснилось происхождение и четырнадцати веселых точек - они оказались глазами дракона.

Обоих поразили не размеры существа, и не фантастичность самого явления, и даже не количество голов, а внешнее добродушие знакомца, его выразительное дружелюбие, то что никак не могли они себе представить, но что ясно следовало из семи замечательных широких светлых и многозубых улыбок.

- Кра-асавец! - услышали они. Обернулись. Позади них, у земляной стены пещеры, образованной взрывом, стояла София. Она плотоядно глядела на их недавнего знакомца и тоже улыбалась, только не добродушно, а по-хозяйски, потребительски, только губами. Серые глаза сдержанно молчали.

- Так вот что должно было достаться Лярвину! - вырвалось у нее.

И не успели мужчины осмыслить эти слова и отреагировать на них, как она враз оказалась у ног грандиозного существа и попыталась вскарабкаться на его спину. Дракону действия Софии не понравились, легким движением он стряхнул с себя нахальную красавицу.

- Что это такое!!! - завопила последняя, - ты обязан слушаться меня! Это я тебя породила!

- Извините?.. - не понял учтивый дракон.

- Я дала тебе жизнь! Я почти - твоя мать!!! Родная! Я приказываю тебе...

Договорить она не успела. Одна из голов, изящно изогнувшись, ловко и быстро приблизилась к новоявленной "праматери", схватила Симон посередине туловища, легко подкинула в воздухе и проглотила. Мужчины и охнуть не успели, зато заметили, как бедная жертва скользнула толстым бугром по длинной шее в туловище.

- Ну-ка плюнь! - закричал Веня.

- Не надо, - сказал дракон, - не надо мне приказывать!

- Какой! - возмутился Веня, - ты зачем съел ее?

- Не съел, проглотил, - пояснил Фонет, - процесс еды происходит у меня иначе. А проглотил я ее без всякого удовольствия, только лишь по необходимости. Мне нельзя приказывать, меня можно просить, а командовать мной нельзя. Дракон - существо тонкой организации, на приказы и командный тон обижается, и глотает виновных. Мы - существа абсолютной свободы, а она абсолютная свобода - заключается в сохранении абсолютного достоинства личности. А так же на совершенном самоуважении.

- Так ты теперь всех, кто нагрубит тебе, будешь жрать без зазрения совести?.. - съязвил возмущенный Вениамин.

- Я вас попрошу обращаться ко мне с почтением, не "тыкать", - спокойно поправил человека дракон, - не нужно запанибратских отношений. Вы мне не брат и вряд ли им станете. Драконы только братьям и сестрам говорят "ты".

- Ишь, как! - изумился Петр.

- Да так, - подтвердил чопорный собеседник, - а по дальнейшему замечу. Жрать всех, как вы выразились, я не буду. Есть другие средства воздействия на невоспитанных выскочек...

На этих словах Петр потер еще болевшую руку, на которой оставались следы зубов просвещенного Фонета.

-...Дама совершила немыслимое - она провозгласила себя моей мамой. А такого никто из нашего племени не прощает. Моя Прародительница - Вселенная и другой не дано. И имя ее, и сущность ее не надо оскорблять. Для нас любое осквернение имени Прародительницы - самое страшное преступление.

- Плюнь...- взмолился Веня, но спохватившись добавил - ..те! Ну плюньте, пожалуйста! Она же не знала тонкостей вашей идеологии!

- К сожалению невозможно, - заявил не такой уж, как определилось, добродушный великан, - если бы вы были осведомлены о моем содержании и физическом устройстве, то не стали бы обращаться с подобными невыполнимыми просьбами. То, что вы воспринимаете, как процесс первобытного и хищного поглощения, на самом деле гораздо более сложный и необъяснимый, но недоступный при вашем уровне образования, первозданный процесс преобразования материи. Нахальная дама уже перестала существовать в привычном для нее и для вас образе. Она воплощена в идеальное состояние и, вероятней всего, уже устраивается в новом для нее мире... Хотя там понятия времени не существенно, поэтому можно считать, что уже устроилась!

- Он чего базарит-то? Глумится что ли? - набычился стрингер.

- Да нет, - сказал Смоковницын, - похоже, что нет. Исчезла София, испарилась.

- Ой, как хорошо! - зазвенел голосок Елены Симон, - ой, спасибо тебе, дорогой дракоша! Мне так неприятно ее присутствие было...

- Без панибратства, я же просил! - неумолимо настаивал на почтительности Фонет.

Вместе с Еленой пришел в себя и Арутюнов, и кособокая дщерь чиновника-убийцы.

- Где брат мой? - заскулила она.

- Это, извините, кто? - опешил дракон, - что за бедняжка?

- Ай, - махнул рукой Веня, - одна заколдованная, увязалась.

Фонет неожиданно приблизился к страхолюдине, всеми четырнадцатью зрачками заглянул ей в глаза, та от страха шмякнулась на задницу и мелко-мелко затряслась.

Но дракон вовсе не собирался причинять ей вред. Он покачал-покачал головами, и обдал ее облаком горячего фиолетового пламени. И скромно отшел в сторону. Пламя быстро угасло. Вместо невозможно страшной кривобокой страшилки возникла, будто изваялась под набитой рукой скульптура из нелепых форм стройная, вполне симпатичная высокая шатенка.

"А ничего, - решил Веня, - в таком варианте и ничего..."

- Ну вот и хорошо, - провозгласил Фонет, - так-то оно поприличней выглядит, а то не по-людски, право!

Девушка была на седьмом небе от счастья, а может и выше. Она смеялась и танцевала. Но вдруг остановилась. На гладенькое личико налетела серая туча.

- А я чего? - спросила, - помру теперь?

- Не сра-азу! - опять широко, во все семь пастей разулыбался дракон, не сра-зу, а постепенно - да!..

- Ну вот, - огорчилась милашка, - обидно. А по другому-то нельзя было? Что бы внешний вид вернуть и бессмертие сохранить?

Дракон был ошарашен. И не нашелся, что ответить. Тему закрыл Смоковницын. Он долго тер себе лоб и виски, что-то шептал про себя и вдруг спросил:

- Фонет уважаемый, - такое обращение дракону, видимо, очень понравилось, он враз позабыл про девицу и обратился всеми головами к капитану, - ваше яйцо, саркофаг, чем оно обладает, какими свойствами?... Вы что-нибудь знаете?..

Дракон похоже вопросу обрадовался. Он уселся в тучах пыли, на миг скрывших густой завесой его белое упитанное тело, весьма довольный, подняв толстый с гребнем хвост к верху и пустился в рассуждения.

- Детально понять физическое устройство саркофага вы не сможете. Из-за малообразованности. Сожалею. Могу пояснить только общие черты. Драконы, и я в том числе, - здесь Фонет сделал легкую паузу, горделиво выгнул грудь, драконы - высшая организация материи. Наше зачатие, - хотя этот термин принципиально неверен, но иначе вам не понять, - происходит в глубинах наномира, на субатомном уровне. Микрочастица, которой суждено произвести на свет дракона, постепенно разрастается, поглощает окружающие атомы, становится центром, вокруг которого преобразуется материя...

- Черные дыры! - сказал Веня, - я слышал о них, репортаж снимали... Они сжирают все вокруг!..

- Неправильные у вас представления об окружающем мире, в корне ошибочные, - недовольно прокомментировал реплику стрингера Фонет, - яйца драконов не пожирают окружающее пространство, они поглощают лишнюю материю, приводя систему в равновесное состояние, но и не дают субъектам пространства окончательно покинуть систему. Вы же знаете законы тяготения и центробежных сил?

Люди кивнули, да, мол, знаем.

- Драконы зарождаются в нестабильных зонах. Точных данных относительно нашего появления на свет не существует. Ясно только то, что космические флуктуации влияют на рост субатомных элементарных частиц. В конечной фазе развития наша колыбель - атомный саркофаг- является мощным источникам психосоматической энергии.

- Пока дракон развивается, - вдруг перебил собеседника Петр, - саркофаг предохраняет зародыш от нежелательных явлений? Так?

- Совершенно верно, - подтвердил собеседник, - вы точно ухватили суть вопроса...

- Значит, пока вы не предстали пред нами, вас охраняла некая сила, что не позволяла случайным катаклизмам вас уничтожить?

Все семь голов согласно закивали и заулыбались. В широких улыбках беспроблемно прочитывалось: - да, вот, так уж, о нас заботятся!

- Я чо-т не втерся, - нахмурился Вениамин, - Россия чего яйцом сильна?

Ему никто не ответил. Смоковницын напряженно о чем-то размышлял, постукивая указательным пальцем по виску, дракон, устав сидеть, вальяжно разлегся перед обществом, игриво повертывал кончиком толстого хвоста, девушки перешептывались между собой, неподалеку от них в древнеиндийской позе лотоса, глупо глядя прямо перед собой, расположился Арутюнов.

- По мере развития плода защитные силы уменьшаются, - продолжал разлагольствовать довольный пристальным вниманием к своей личности Фонет, но никогда они не исчезают полностью, значительно ослабляются перед самым рождением. Но когда дракон родится, сам дракон не знает. Я подозреваю, что защитное поле непостоянно, оно то слабнет, то вновь усиливается, а соответственно, то уменьшается, то увеличивается контролируемый объем. В случае прямой агрессии активность его возрастает до максимума. Если бы вы воздействовали на структуру саркофага не с помощью информационных технологий, а прямым физическим вторжением, то итог взаимодействия сил вполне бы мог привести к глобальным разрушениям, возможно и уничтожению всей планеты...

- Значит, яйцо является центром, осью системы! - сказал Петр, прервав познавательную, но пространную лекцию, - точкой сращения физической и духовной силы!...

- Да-да, - кивнул Фонет, - мы любим рождаться в намоленных местах... А вот после рождения...

Но его никто не услышал. Взбудораженный Петр вдруг заметался среди измученных людей.

-Дело закончено! - громогласно объявил он, - Покойница нас не обманула. Президент действительно принимает Софию за Елену! Он доверяет ей тайную миссию - вывезти за пределы Московии яйцо дракона, в просторечии, нехренаську. Но София-Раиса, ничего не знает о предназначении предмета, а решает использовать его в своих интересах! И не Лярвин ее узнает в Янске, а она сама раскрывает ему свою личность. Как все здесь присутствующие могли убедиться - различить двух девушек просто невозможно! А раскрывается Симон потому, что хочет заполучить губернатора в союзники. Ей необходим человек, знающий, что действительно скрывается под оболочкой яйца. Она и два месяца назад пыталась его склонить к союзу, правда в обличие Елены. Но Лярвин остался верен государственным интересам.

- А зачем президенту яйца лишаться? - перебил его Веня, - в ём сила сущая, а она, как я понимаю, этнос удерживала. И еще, чего-то я не разобрался при чем здесь кащей?

- Предательство, мой друг, элементарное предательство! - правильно и точно произнося русские звуки подал голос Арутюнов. Он закончил сеанс йоги и решил внести свою лепту в расследование совершенно запутанного, просто сказочно запутанного дела, - личные аппетиты довлеют над интересами державы. По совершенно верному замечанию коллеги, - фсбэшник ласково скосился в сторону Смоковницына, того от взгляда передернуло, - президент не знает, что Симон - не Симон, вручает ей сокровенный для власти предмет, взамен получает подписанные счета, векселя, доверенности и прочее, прочее, что в таких случаях подписывается. Вспомним, что все необходимые бумаги давно находились в руках чиновников.

- Но ведь подпись фальшивая! - заметила Елена.

- Я думаю, что хитрая бестия нашла способ подделать ваш автограф. Тем более, что президент вряд ли в ту самую ночь мог перепроверить истинность росписи. Но это и неважно. Важно то, что яйцо спасло ваши жизни. Президент дал команду на уничтожение кортежа. Вы ему больше были не нужны, впрочем, как и нехренаська. Очевидно, не совсем осведомленный о функциях сего предмета и он не догадывался, что оно на самом деле представляет. Вертолеты барражировали над вами, ведь так?

- Да, какое-то время...

- Правильно. Они должны были атаковать кортеж, но нехренаська ликвидировала угрозу. В результате пострадали опера и спецназ. Евсеев, как я понимаю, оказался человеком честным. И организовал съемку из самых добрых побуждений. Хотел прославить свой край и бесстрашных коллег.

Роль Крохобора София - Раиса уже обрисовала. Но я подозреваю, что именно она прикончила инспектора в пылу страстей. Как после натравила пацанов на некоего пьяного бомжа... Откуда бы им взяться ночью в пустынном месте, как не по наводке "доброй" тети, да еще за неплохой гонорар. При них обнаружили пачку долларов. Откуда?

- А зачем президенту убивать меня, или ту, другую, зачем? Ведь я отправлялась к Лярвину... Они сами меня променяли на лояльность с его стороны...

- Не нужна президенту лояльность Парисыча, - собрался подытожить расследование Петр, - ему нужна заварушка. Древнеисторическая штуковина, глядишь и затеряется где-нибудь... Истеблишмент кинется разыскивать силу державную, многим захочется к сердцу нехренаську прижать. А он тихой сапой и смотается в гражданской смуте подальше от Кремля и Московии. Но план срывается...

- Верно, верно, - закивал Арутюнов.

- Но при чем здесь КОЩЕЙ!!! - не выдержал Веня.

- Мифологический архетип, - нашелся Арутюнов, - вы русские любите реальность в сказку переводить. У вас и богатыри по тридцать лет валяются, а потом всех побеждают...

- Царство кощеево рушится, когда герой яйцо разбивает и иглу ломает, припомнил Смоковницын, - царство исчезает...

- Не иглу, - грустно, треснутым тембром произнес дракон. Одна из голов его вдруг уронила горячую слезу, - не иглу, а зародыш. Дракон тысячи лет формируется внутри саркофага, а первые века, в период созревания, детеныш выглядит, как тонкая хрустальная игла... Крохотный совсем, прозрачненький...

- А что происходит с царством, когда дракон рождается? - спросил Смоковницын.

- Понятия не имею, - хором заявили все головы Фонета.

- Дракон захватывает царство, - заявил Маргел Юросович и на всякий случай отодвинулся как можно дальше от грузного мускулистого тела вселенского выкормыша.

- Ну что вы! - возразил Фонет, - разве гуманное и образованное существо позволит себе насилие?.. Приходиться только наказывать тех, кто плохо себя ведет. Кто грубо приказывает...

- А грубо приказывают обладатели яиц, - сказал Веня, - да? Сначала древние штучки помогают им покорять пространства и территории, а после они и драконов хотят использовать в своих целях...

- Умница, - похвалила Веню пятая голова, - правильно. А когда мы отказываемся, то травят нас рыцарями. Не всех самозванных командиров получается сразу проглотить...

***

Дракон безмятежно, широко раскинувшейся лилией скользил в холодном вечернем воздухе. Люди разместились на его толстых шеях. Шершавых, как наждак и твердых, будто сталь.

"А ведь уморишься, а башку не отсечешь... - размышлял Веня, - как же раньше братва справлялась?"

Громадное тело космического странника надежно удерживалось в сотне метров над землей, скрытой пепельной дымкой теплого тумана. Но летели они странно. Парили. Фонет почти не шевелил широкими, но короткими, в сравнении с общими размерами тела, крыльями. Дракона вела и несла какая-то дополнительная сила. "Магнетизм или антигравитация, - решил Смоковницын, - а крылья - рули!"

Впрочем, после того, как Фонету с пассажирами удалось стремительно просквозить через толщу земли, которая расступалась пред ним, а позади слои грунта смыкались как ни в чем не бывало, тайна воздушного полета казалось не такой уж и важной, вовсе незначительной.

Боги, боги, думал Веня, много вас, мало? Как вы правите миром, вот что делаете, вот что придумываете, чтобы не скучал народец. Вот так летишь и летишь на драконе, а потом жизнь - хлоп! И кончена! И летал на драконах или не летал - какая разница?!

Он глядел на небо, где должны жить боги, а там - на все полушарие, вспыхнула вдруг разноцветьем стратосферная реклама. Фонет испугался, дернулся в сторону, седоки едва не слетели с драконьих шей.

- Тпру-у!!! - загорланил Арутюнов, - не гоношись, родимый мой!!!

- Не у-указывать... - напомнил Фонет, выправил курс и они понеслись дальше над осенней землей под краски и звуки небесного пиара.

***

Уже у самой цели своего путешествия, когда Великое Кольцо вынырнуло перед ними из трясины тумана, услышали они заунывный тяжелый стон. Так могли плакать в предсмертной истоме бедные мамонты, так гудит тысяча старых волынок.

Белый дракон махнул короткими крыльями и воспарил над стеной.

Они увидели всадника.

Он мчался по верху сооружения весь в черном на черном коне. Черным блистали бездушные зрачки коня, а из-под копыт роем вылетали черные искры. В одной руке всадник держал копье, в другой - губную гармошку.

Он скакал, рассекая туман, по Золотому Кольцу, а густые ноты тревожной песни гремели над великим городом гимном печального исхода.

Звон простого инструмента приводил в замешательство и парализовывал волю жителей городских кварталов.

Фонет парил над Москвой и было видно, что люди, как сонные мыши, синхронно двигаются по вымирающим проспектам к городским воротам.

Чем дальше всадник скакал, чем гуще становилась странная песнь его, все больше и больше народа выстраивались в затылок друг другу и пробирались к выходам из столичных теснот.

А там скучились враз узнаваемые разбойнички из банды Коленвала, который, как выяснилось, был женщиной - офицером госбезопасности, а так же незаконнорожденной дочерью Мака Симона.

Разбойнички весело подхватывали горожан, спутывали конечности и сваливали готовый товар на специально приготовленные повозки.

"После нефти, газа и металла, - вспомнил Веня, - работорговля - самый доходный бизнес".

Необычное зрелище заинтересовало и Фонета. Он кружил над домами как перегруженный бомбардировщик, напряженно вслушивался в странную тягучую мелодию, музыка и на него серьезно воздействовала, Смоковницын даже испугался, что и молодой дракон попадет во власть жуткого человека.

К счастью ничего страшного не произошло. Фонет, правда, долго кружил над кварталами, все приглядывался к исполнителю, потом подлетел совсем близко к стене и тут черный рыцарь развернулся лицом к неосторожному дракону и седоки с удивлением узнали в нем Лярвина.

Губернатор с тех пор, как его не видел Смоковницын, а это сутки, осунулся, лицо стало еще более суровым, а взгляд ожесточенней. Петр не сразу и сообразил, кто перед ними. Хотя внешние изменения и были незначительны, но вкупе с антуражем - чернильный костюм, угольной масти конь - губернатор стал мало узнаваем.

На Фонета же герой произвел неизгладимое впечатление. Молодой дракон встретился с Парисычем взглядом и этого оказалось достаточным, чтобы вселенский скиталец пустился наутек так, словно за ним гнались нечистые силы всего сумрачного космоса.

Они промчались над пустеющей Москвой быстрее самых быстрых пуль. Фонет то и дело совершал попытки взмыть вверх, к звездам, выйти в открытый космос, но капитан цепко ухватил животное за ухо - единственный, пожалуй, чувствительный драконий орган - и не отпускал ни за какие коврижки.

Он заставил Фонета приземлиться на Красной площади, как раз напротив Мавзолея. Капитан рассчитывал предъявить обвинения президенту страны, а по возможности, и арестовать оного.

Но планы его были нарушены. Со стороны исторического музея в почти абсолютной, необычной для столицы тишине раздался громкий стук копыт, с каждой секундой он усиливался, было ясно, что к ним приближался наездник, невольные знакомцы могли даже поспорить, какой.

- Все. Конец. - сказал Фонет. - доигрались. Я пропал.

- Но почему? - забеспокоилась Елена.

- Мне на роду предначертана гибель от черного рыцаря... - всплакнул дракон, - а вот и он.

***

Явившийся на площадь во всей боевой красе Лярвин вглядел безупречно. Ни дать, ни взять - рыцарь круглого стола, завсегдатай частых пиршеств самого короля Артура - никак не меньше. Только щит из огнеупорного, пуленепробиваемого пластика, да вместо кольчуги - бронежилет.

Лярвин выехал на центр площади, троекратно взмахнул копьем в воздухе и три раза прокричал: "Decorus rana!!!"

- Все, - смяк окончательно дракон, - судьба закончена...

- Так - летите, бегите, бегите, - заверещала Елена, - он беспощадный, погубит, погубит!..

- Уже не могу, - закачал крыльями Фонет, - рыцарь произнес заклинание девиз. Теперь надо сражаться.

Раздались неожиданные аплодисменты. Это на трибуну мавзолея поднимался в полном составе кремлевский истеблишмент, высший политический пул представлял президент, его окружение переглядывалось недоуменно, перешептывалось. Некоторые были напуганы.

- Ставлю на Лярвина, - весело заявил министр обороны, - он гаденыша этого, змеюку вонючую враз уделает!..

- Ой, не торопися, - сказал кто-то из толпы, - никогда нельзя поручится, чем закончится рыцарский турнир. Смотря, какое настроение у дракона.

А кто это у нас здесь специализируется по паршивой нечисти? заинтересовался директор ФСБ.

А я, - скромно молвил министр культуры. Он уже пожалел, что явился

на площадь и тем более, что неудачно выступил по поводу поединка.

- Так, так, - сказал директор ФСБ, - вот, значит, какова наша культура.

Министр вобрал в себя плечи, просочился назад сквозь плотные ряды чиновников и вжался в холодный мертвый гранит. Ему казалось, что если еще чуть-чуть, самую малость сомкнуть члены, то он пройдет и сквозь стену и рухнет в самое нутро мавзолея, аккурат в гробницу покойника. Там неприятно, но безопасно.

***

- Что значит на роду написано? - волновалась Елена, - расскажите, расскажите!..

- Каждый дракон знает, - начал Фонет, - от чего погибнет, его судьба зашифрована в яйце...

- Ага-а! - вскинулся Веня - смерть все ж в яйце!

- Не смерть, - поправил дракон, - ее возможное совершение. Я могу погибнуть, могу выжить. Но сейчас погибну, потому что во мне скопилось очень много отрицательной энергии, ткни меня копьем - я взорвусь, и всех обрызгаю нечистотами из отрицательных флюидов.

- А откуда в тебе столько зла? - спросила Елена.

- Драконы - накопители отрицательных зарядов. До рождения проходят тысячелетия, и мы впитываем в себя всю окружающую гнусь, пакость, злобу. Поэтому, когда рождается дракон, он весьма плох, болезенен, страшен. Легко раздражим, нервозен. Дракон должен облететь Вселенную - растратить плохую энергию...

Между тем, конь цвета смоли, громко стуча копытами по брусчатке, занял боевую стойку на другом конце площади, у исторического музея, попробовал копнуть копытом камень - ничего не вышло. Конь мотнул недовольно головой и, подчинившись приказу всадника, рванулся вперед.

- Не надо! - что было сил закричала Елена и побежала навстречу Лярвину.

- Я освобожу тебя!!! - хрипел Игорь Парисыч, несясь молнией мимо мавзолея, откуда ему аплодировали президент и члены правительства.

- Остановитесь, губернатор!!! - прокричал Смоковницын, - остановитесь! Дракон не виноват! Елена свободна!

Но бесполезно.

Лярвин и не слышал, да и не хотел ничего слышать. Он мчался на Фонета, скривив губы в жуткой ухмылке. Правая щека отопыривалась от встречного воздушного потока. Казалось, что кроме мифического врага своего - бедного Фонета новоявленный рыцарь не видел никого, ничего.

Черный конь сбил Елену, она отлетела в сторону и покатилась по брусчатке. А секунду спустя враги схватились в бешенной драке. Дракон поднялся в воздух и старался ужалить Лярвина языками пламени, а губернатор размахивал копьем, метясь Фонету в самое брюхо, но тот успевал уклоняться.

- Захватывает, увлекает... - бормотал директор ФСБ, - кто ж такое придумал? Не ты ли, мой скромный президент?

И он ткнул главу государства локтем под ребро. Тот ощерился.

Славно, славно! - продолжал директор, - одобряю! Придворный змей очень хорошо! Кто мы теперь против тебя? Так, мышки, крыски послушные...

Прямо оперетка какая-то, - шептал министр культуры, - злая такая оперетка!

Или опера!- грохнул рядом министр спорта, - как вы деятели культуры только их различаете...

По признакам, по признакам...

Ну что вы! - вписался в разговор министр науки, он услышал знакомое, операционная система дает при таких ошибках сумасшедшие сбои, похоже, что файлы потеряли часть кодировки, а значит, и вся операционка может рухнуть...

И он еще долго продолжал рассуждать о накоплении ошибок в программах и что бывает с программами, накопившими уйму ошибок. Выходили просто страшные вещи.

Бойцы, между тем, шарахнулись друг от друга в разные стороны. Дракон упорхнул к лобному месту и шестью языками стал активно зализывать легкую рану, Лярвин все-таки успел его царапнуть под крылом. Седьмая голова шумно дышала за всех, испускала то ли пар, то ли дым, слюна стекала с языка, пенилась, шипела, капала вниз, выжигая на мостовой белые пятна.

Тайм-аут был непродолжительным. Неистовый конь под Лярвиным заводил тяжелым крупом, подкинул раз-другой седока, словно выбирая удобное ему положение, снова лягнул с грохотом увесистым копытом по мостовой и рванулся к крылатому сопернику.

Фонет подлетел, но невысоко. Он устал и еле мотал крыльями. Тяжелое тело вдруг стало неподъемным и зрителям показалось даже, что дракон несколько распух. Белая плотная кожа его барабанно натянулась и стала позванивать, как перетянутый бурдюк с вином.

Но и рыцарь был не свеж. Лярвин, несмотря на всю порывистость свою и бескомпромисность, уже с трудом удерживал большое копье. Только конь цветом в ночь был неутомим.

Всадник подскакал к едва порхающему в воздухе и сплевывающему блеклое невеселое пламя дракону, замахнулся копьем, готовясь вонзить его точненько в открытое брюшко, но не справился с собственным весом. Конь крутанул, прячась от порыва пепельного пламени, Лярвин не удержался и сверзился вниз, копье глухо стуча древком покатилось по мостовой.

Фонет не стал зря церемониться и либеральничать. Вобщем поступил не по-джентельменски, а как раз наоборот. В один миг он произвел тот же фокус, что и с Софией Симон - сглотнул Лярвина. Опять свидетели могли наблюдать, как быстрый крупный комок проскользнул по горлу к раздутому брюху. Елена от неожиданности даже заплакать не решилась.

Дракон же, обалдев от победы, разулыбался всеми пастями, приземлился, устало разлегся, даже не обращая внимания на черного осиротевшего коня, который недовольно все пытался пнуть его сзади копытом.

- Цып -цып-цып, - манил довольное животное директор ФСБ. Но Фонет только широко и радостно улыбался.

И эта в семь оскалов улыбка, как смех известного Чеширского кота, вдруг осталась последней, среди всего, что рассмотреть уже было нельзя.

Не в секунду, не в миг, а в какой-то совершенно немыслимо короткий промежуток времени, все исчезло. Площадь, конь, здание ГУМа, мавзолей, Кремль, люди. Сноп белой-белой, неприлично белой краски вырвался из раздувшегося дракона - увальня и единым мазком закрасил картину.

Только милые улыбки еще подержались на светлом обновившемся фоне, покачались и то же исчезли.

P. S.

По местности, богато присыпанной беловато-серым пеплом, среди худых безлиственных кустарников, где торчали скелеты одиноких деревьев, да кое-где пробивались желтые побеги непонятных растений, колючих, цепких, осторожно продвигались приземистые коренастые существа. Они внешне хотя и напоминали людей, одетых в тяжелые неудобные космические скафандры, и хотя передвигались так же как и люди - на двух ногах, более всего они походили на выброшенных волною на песок речных раков, или даже глубоководных крабов.

Шли они медленно, тщательно проверяя перед собой длинными щупами территорию, некоторые начинали вдруг пятиться назад, кружить на одном месте, долго советовались меж собою, что-то подсчитывали на встроенных в скафандры вычислительных приборах, и неуверенно шагали дальше.

Процесс тянулся долго. Существа никуда не торопились и, по всей видимости, прямой их задачей было исследование местности, а не покорение ее и завоевание.

К ним поэтому быстро приспособились местные обитатели, которые время от времени прошмыгивали по экрану, нигде долго не задерживаясь. Они были плохо одеты, не пользовались никакой защитой, очевидно, совсем не боялись того, от чего скрыли свои тела неизвестные пришельцы.

Даже более, осторожность пришлецов забавляла аборигенов, они если и останавливались, то только для того, чтобы коротко хмыкнуть и заливисто рассмеяться над внешним видом странных существ. Надо отдать должное местным обитателям, они нисколько не пугались, не дрейфили незнакомцев, а наоборот, как месячные щенки игриво подбегали к неповоротливым фигурам и цепляли их за выступающие части костюмов. Особенно полюбились им блестящие антенны на устройствах, что находились за спинами неповоротливых гостей. Одному настырному аборигенчику даже удалось отвертеть симпатичную металлическую палочку, он отбежал с ней на приличное расстояние и хвастливо вертел ее в руках, демонстрируя трофей собратьям. Остальные издавали истошные вопли и дергали в отчаянии себя за волосы.

-Well! - говорил один из ракообразных кому-то далекому, - мы выполняем запланированные работы. График не нарушается. Варвары нам не мешают. Если не считать некоторые казусы. А в целом, сэр, зона биологической неустойчивости больше не представляет опасности. Мы считаем, что эволюция возьмет свое, развитие быстро пройдет по естественному пути. Хотя нам следует корректировать поведенческие устремления народца, некоторые наблюдения могут вызвать тревогу за его будущее. Они по-прежнему считают себя московитами, гордятся тем, что сбросили власть неких ордов, выбрали себе правителя, которого называют Zar Hospodar. Ставят они его весьма высоко, упоминают его имя с величайшим почтением, боятся весьма сильно, больше чем бога. С людьми их большой шеф не церемонится. Среди обычных наказаний - битье кнутом по голой спине и взрезывание ноздрей. Простолюдины не занимаются никакими промыслами, отчасти от того, что земля больно истерзана, а отчасти из-за чрезвычайных притеснений, которые оказывает шеф - Hospodar. Мы видели многие деревни и города, в полмили или в милю -две длиной, совершенно пустые народ разбежался по другим местам от дурного с ним обращения и насилий. Собственности у них нет. Если кому и удается скопить что-то на продажу, то он старается скрыть ее, иногда даже зарывая в землю. Страх доходит до того, что они порой падают замертво, обнаружив, что кто-нибудь проведал об их состоянии. Я нередко видел, что раскладывая передо мной нехитрый товар свой, они все оглядывались и косились на двери, боясь, что зайдет кто-нибудь из своих, кто донесет о сделке Hospodar. Well, от этого они по-прежнему, хотя и способны ко всякому труду, предаются лени и пьянству, не заботясь ни о чем, кроме дневного пропитания. Проявления личностной свободы их пугает. Они по-прежнему легко захватывают окружающее пространство, которого, к счастью, осталось не так много - большинство территорий расчищено и занято цивилизованными нациями, - а в отношении к инородцам, а в особенности, к тем, кто культурно выше их, тем более, ведут себя снисходительно, будто иностранцы ни чета им, и в подметки не годятся. Наша мирная экспансия пока не вызывает у них особой озабоченности. Относятся они к нам как к забавным игрушкам, их все радует, так пусть оно так и будет, ни на чем другом мы и не настаиваем...