Юрай Ваг
Катастрофа на шоссе

1

- Приехали, - сказал один из картежников и ткнул локтем сидящего возле окна человека в плаще-болонье. Тот не шевелился. - Эй, хозяин, доброе утро, приехали!

Он снова ткнул в светлый плащ и увидел наконец заспанную, помятую физиономию человека лет тридцати пяти, выслушал его «спасибо» и, отвернувшись, пошел с восьмерки, ее крыли валет и туз. Игра продолжалась.

Поезд подходил к станции. Замедляли свой бег мелькающие вдоль полотна дачи, окруженные садами, дома с небольшими двориками, пустующие футбольные поля, проплыли мимо остановка автобуса с толпой ожидающих, разрытая дорога и какие-то ржавые трубы; близился жаркий июньский полдень. Колеса стукнули на стрелках - и все исчезло, лишь стояли стеной вагоны - длинный товарный состав. Сажа и жара. Десять часов сорок две минуты.

- Без опоздания, - обрадовался человек в плаще и взял свой портфель, из которого торчала газета. - Чудеса, да и только!

Карточная игра была в разгаре.

- Угу! - промычал один из играющих, тот самый, что разбудил незнакомца. - А вы сами откуда, из Праги?

- Да, - ответил тот. - Разрешите пройти.

Игроки убрали ноги и отодвинули сумку. Стоя в проходе, человек в светлом плаще дожидался, пока поезд совсем остановится, он тер заспанное лицо и поеживался. Наконец он вышел и двинулся вдоль перрона. Увидев в застекленной витрине с фотографией Штрбского плеса свое отражение, остановился и причесался. В двух шагах от него стоял постовой. Человек спрятал расческу и спросил, как пройти в отель «Крым». Постовой ответил, что он здесь, напротив вокзала.

- А химзавод?

- Тройкой до конечной.

- Где находится Боттова улица?

- На противоположном конце, у водохранилища, - ответил постовой и равнодушно взглянул на мятый плащ, который человек успел снять и перекинуть через плечо. - В самом начале пригорода.

- Спасибо, - поблагодарил неизвестный и, улыбнувшись, показал белоснежные зубы.

Потом неизвестный прошел в зал, в камеру хранения и направился к телефонной будке. В засаленной книге абонентов он нашел букву «Г»: Габриш, Галло, Гебура, Геологический институт, Гиер, Гласель, несколько Гоговых, Големба, Голецкий, Голианова Анна, Боттова, 6.

Он дважды прочел номер - 29343 - и запомнил его.

Привокзальная улица поднималась вверх. На разорванной афише тигр прыгал сквозь огненное кольцо и нарядная лошадка склоняла голову перед человеком в цилиндре. Цирк зазывал к себе, суля сенсацию: «Международная программа…», «По возвращении из гастролей по Европе…».

Неизвестный достал железнодорожный билет и, разорвав его на клочки, бросил в урну.

- У тебя все? - спросил инженер Голиан, чувствуя, как потная рубаха прилипает к его спине. - Тебе в самом деле нечего больше сказать?

- Нет, Дежо, - ответил сидящий в кожаном кресле Бауманн. - Ты сам отказался, сам все бросил. Ты заявил, что тебя это больше не интересует, как ты выразился, это «расточительство»… Но я так не считаю. Человеку необходимо за что-то зацепиться, чем-то заниматься, хотя бы по вечерам и по ночам… Очень часто мне казалось, что я на этом свете лишний. Это отвратительное чувство. Мне надоело, пойми.

Бауманн слабо улыбался, правая рука - на правом колене, старчески спокойное, иссеченное морщинами лицо. Он сидел и смотрел в окно. Оно выходило на узкий двор. Сразу же за окном поднималась вверх стена, над ней полуметровая полоска неба. Вентилятор гудел, разгоняя табачный дым. Голиан погасил сигарету и поднялся.

- Поступай как знаешь, - сказал он желчно.

- Хочу работать, приносить пользу, а не бездельничать.

- Но воровство и работа - вещи разные. Стеглик мне показал, нет, вернее, ничего он мне не показывал, я сам увидел, расчеты лежали на пульте, а я заглянул.

- Ну и что же?..

- Ты отлично знаешь, не строй из себя дурака. Твое открытие - во всяком случае, его принцип - украдено…

- Что еще скажешь? - Бауманн искренне забавлялся.

- Если не все, то, насколько мне известно, его основная часть. А мне, естественно, известно, ведь это моя идея. Память у меня дай бог всякому!

Бауманн затянулся, выпустил дым, пепел посыпался на пиджак, и он, медленно стряхнув его, сказал:

- Ты удивительнейшее существо. Сначала берешься, потом бросаешь, потом снова хватаешься, морочишь голову… Не обижайся, но в этом весь ты. По крайней мере насколько я тебя знаю.

- Копайся в моей душе, если ты так хочешь. - Голиан уже жалел, что зашел к старику. «Этот выкрутится из любого положения, - подумал он, - ничего не отрицает, а сам идет в атаку, жалит. Как всегда, жалит. Скорпион», - повторял он про себя и вслух продолжал: - Рассчитываешь, что попал в струю и выплыл на поверхность, что мне это никогда не удастся. Это все сентиментальные разговорчики, будто не хочешь бездельничать, быть лишним. Я ведь тоже не вчера родился, мы друг друга хорошо знаем! Тебе нужно только одно - гро #769; #769;ши!

- Отнюдь! Ты ошибаешься, - Бауманн не повысил голоса, он продолжал говорить спокойно, словно пытался убедить малое дитя: - Можешь жаловаться. Скажи Саге или кому хочешь, что я вор и мошенник. Вот телефон, изволь.

Он снова затянулся. У него были очень короткие морщинистые пальцы. Голиан посмотрел на его руки, затем перевел взгляд на приветливые, спокойные глаза и, не сказав больше ни слова, направился к дверям. Уже открывая их, он услышал:

- Будь любезен, извинись перед Стегликом, если ты ему случайно нагрубил. Стеглик очень ранимый паренек.

- Никому я не грубил, - отрезал Голиан, - а если он это утверждает, то лжет.

- Очень рад. Он мне ничего не говорил, - и ласково добавил: - Тебе надо проветриться, Дежо.

Но за Голианом уже захлопнулись свежеокрашенные двери. На стене висел график выполнения плана. Бауманн ухмыльнулся, с минуту курил и поглядывал, как за окном вихрится пыль, потом снял трубку зазвонившего телефона и сказал: «Все в порядке, иду».

Он притушил сигарету, порылся в бумагах на столе, нашел то, что искал, и вышел. Обычно Бауманн запирал двери своего кабинета. На сей раз он этого не сделал.

Неизвестный лениво брел по городу. Внимательно изучал витрины, в эспрессо выпил кофе, с иронической улыбкой постоял возле старого автомобиля. Потом на глаза ему попалась надпись: «Гигиенический душ». Зашел и долго там плескался.

Он вспоминал Прагу: вчера в это время он еще ходил по Петршинам, в полдень читал в смиховском садике газету, загорал, всячески тянул время. И сейчас старается протянуть его до трех, до четырех, быть может, до вечера. Душ освежил его, томительной ночи в дороге словно не бывало. Лицо стало гладким, он выглядел отдохнувшим. «Побриться можно и завтра, - решил он. - Дома, конечно…» Человек старался отогнать мысли о доме.

29343 - повторял он номер из телефонной книги. Сам не зная, для чего это делает. По привычке? От скуки? От одиночества? Времени для себя всегда не хватало, постоянные дела и заботы, а тут вдруг - нечем заняться. Даже женщины не интересовали его: все казались похожими друг на друга - туфли на босу ногу, дешевые духи, жухлые овощи в потертых хозяйственных сумках.

Одиннадцать пятьдесят - сонный полдень. Автобус отправлялся в одиннадцать пятьдесят семь. На конечной остановке человек с плащом выходил один - кроме него, в автобусе уже никого не осталось.

Каменная стена, сверху колючая проволока, за ней светлое здание с большими окнами, слева ворота и проходная, лозунги, выцветшие плакаты. Возле закрытой палатки с вывеской «Закуски» несколько зеленых скамеек.

Он сел. Палило солнце. В редких тополях гомонили воробьи, тихо, словно серебряный вертолет, трепеща крыльями, стояла в воздухе стрекоза. Человек следил за ней и ему казалось, что и он тоже становится все меньше и меньше…

- Усильте, - приказал инженер Стеглик конопатой лаборантке. - Осторожно, дайте максимум.

Рука неуверенно нажала красную кнопку. На циферблате выскочили и задрожали цифры, это было мгновение, длящееся бесконечно. Потом цифры остановили свой бег, и жужжание машины стихло.

- Ну, душенька, стоп. Или… - Стеглик распрямился. - Нет, лучше продолжим. - Он выдохнул: - Великолепно. Какова сопротивляемость!

Конопатая лаборантка взглянула на него. Лицо у Стеглика было нездоровое, желтое, с острым носом и узкими губами. Он выглядел на сорок, хотя ему было двадцать шесть. За тонкими стеклами очков лихорадочно блестели глаза.

- Хорошо, - ответила девушка и улыбнулась.

Казалось, он не слышал. Потом, очнувшись, подтвердил:

- Сила!

- Ну! - холодно протянул кто-то стоящий за их спиной. - Сила не сила, но наши придут в восторг. Ведь мы в этой области на несколько лет отстаем от Запада.

Голиан возник неожиданно, отлично владея искусством многих, занимающих руководящие посты, появляться неслышно и неожиданно. Хотя руководящего поста вовсе не занимал.

- Отставать, - отстаем, - согласился Стеглик. - Но что касается силиконов, то с настоящей минуты уже нет! Выключите приборы, душенька!

Циферблат показал ноль, и жужжание стихло.

Голиана мутило, словно он выпил прокисшего пива.

- Послушайте, коллега, - сказал он. - Старик и сам считает, что это просто хобби. А вы тратите на эту ерунду рабочее время. На заводе горят поставки и план заваливаем. Весь квартал - это уже непреложный факт - летит к чертям. А вы из-за такой…

- Нет, -решительно возразил молодой инженер. - Не из-за этого.

Они стояли в светлой солнечной лаборатории. В этом просторном зале они казались маленькими и затерянными - не только щуплый Стеглик и коротышка лаборантка, но и плечистый, загорелый, высокий Голиан. Голиан сказал:

- Я знаю, простите, я просто так…

- А за что вы его, собственно, так не любите, пан инженер?

- Кого вы имеете в виду, барышня? Шефа? Коллегу Бауманна?

- Да, - подтвердила лаборантка и опустила голову, испугавшись вырвавшегося против воли вопроса. - Не сердитесь, - попросила она.

- Оставьте нас, - сказал ей Стеглик, а когда она вышла, продолжал: - Вот дура! Хотя сказала правду. И я думаю, что шеф пьет из вас кровь. Странно, он такой добряк, - добавил Стеглик смущенно.

- Вы о чем? - словно не понял Голиан и попросил: - Дайте-ка сюда!

Молодой инженер достал тигель и протянул Голиану металлическую пластинку. Пальцы большой, широкой ладони дрожали, казалось, что сейчас они сожмутся в кулак, чтоб смять ее, уничтожить, но ладонь так и осталась открытой.

- Прошел через тепловую реакцию?

- Полтора часа назад.

- Время остывания?

- Одна минута двадцать две секунды.

- В Америке - минута одиннадцать, и никто не делает из этого сенсации.

- Пан инженер, почему вы против?

- Я против во-ро-вства, - Голиан мрачно рубил последнее слово по слогам. - Бауманн использовал мою минутную слабость и… это во-ро-вство, - повторил он и отложил кусок металла.

Инженеру Голиану было сорок семь, ни одного седого волоса не серебрилось в его густой шевелюре, но в этот момент он выглядел стариком.

Голиан сел и облокотился о пульт.

- Я начал заниматься этой проблемой давно, почти сразу же после войны. Был я тогда еще совсем зеленый и ничего не достиг, но идея возникла у меня у первого… Когда я потом вернулся - вам ведь известно - из-за границы, то снова принялся за дело. Короче: иное время было, мне не давали ни к чему допуска, вы и представить себе не можете, что это было за время… Но я не о том… Я знаю Бауманна давно. Когда я только начинал, я открыл ему свою идею, раза два он давал мне советы, он-то был уже опытным специалистом. Не скажу, чтоб он очень всем этим заинтересовался, но приблизительно через год, когда я объявил, что сдаюсь и бросаю, Бауманн попросил у меня расчеты и я, идиот, дал их! Более пятидесяти плотно исписанных страниц на машинке. Он поблагодарил и вскоре все охаял, свел на нет, утверждая, что истины я не достиг, а лишь крутился вокруг да около. А теперь он будет лауреатом, хотя в Америке и в других странах силиконы уже имеются, давно имеются, но на другой основе! И в наших исследовательских институтах над этим работают! Но он открыл гликостеры из метанолизы раньше, - Голиан сжал пластинку металла, ощупал ее и отшвырнул, - и они, вероятно, дешевле! Намного, чтоб его черт взял! - Он усмехнулся, это была горькая, болезненная усмешка. - Если вам кажется, что я не люблю Бауманна… И у простого ремесленника должна быть рабочая совесть, а у такого прекрасного специалиста - тем более! Вы меня извините, если я вам испортил настроение, извините, что стою над душой, когда вы работаете… - Он пожал плечами и вздохнул: - Не сдержался, поймите меня, ведь это же сущий грабеж!

Голиан, кусая губы, встал. Казалось, он хочет что-то добавить, но он лишь провел рукой по глазам и медленно двинулся вдоль прохода между пюпитрами и низкими подоконниками. Стеглик смотрел ему вслед.

- Пан инженер! - крикнул он.

Голиан остановился.

- Что?

В соседнем отсеке гудели машины. Обычный звук, лаборанты уже давно не замечали его. Но Стеглик еще долго вспоминал, что в тот момент он вдруг отчетливо услыхал этот шум.

- Нет, ничего, я просто так, - ответил Стеглик и наклонился к тигельку.

И вдруг услышал смех. Смеялся Голиан. Стеглик подскочил к нему, но тот уже смолк. Голиан смотрел в окно. Стеглик взглянул на него и тут же перевел взгляд: метрах в двадцати пяти от них на зеленой скамейке сидел немолодой, но и не старый человек. Рядом лежал портфель, на спинке скамейки висел плащ-болонья.

Машины гудели, Стеглик все еще слышал их. И тут голос Голиана перекрыл шум машин:

- Не дадите ли вы мне ключи от вашей дачи?

- Они у Сикоры. Вам нужны?

- Да, буду вам очень обязан, - ответил Голиан неожиданно искательным тоном.

- Пожалуйста, - охотно согласился молодой инженер.

- Я схожу к Сикоре, - сказал Голиан и ушел.

А Стеглик все держал в руке металлическую пластинку и думал о Бауманне: а вдруг тот и в самом деле украл…

Неизвестный за окном достал из портфеля черешню и все сидел и сидел, терпеливо выплевывая косточки.