Ирина Ивановна Стрелкова Похищение из провинциального музея

I

В половине десятого Ольга Порфирьевна отправилась в обход музейных помещений. Сторожиха тетя Дена терпеливо дожидалась в вестибюле ее возвращения. Закончив обход, Ольга Порфирьевна отпускает сторожиху домой. В вестибюль выходила низкая дверца бывшей швейцарской, на ней белела табличка: «Заместитель директора музея В. А. Киселев». Молодой и самолюбивый заместитель не имел обыкновения по утрам сопровождать Ольгу Порфирьевну, хотя являлся на работу одновременно с ней. Кассирша и методист еще не пришли — музей открывается в десять часов.

В голубой гостиной с балконной дверью в угловом фонаре Ольга Порфирьевна задержалась подольше. Несколько дней назад в Путятин приехала вдова Пушкова, Вера Брониславовна. В гостиной проходили ее беседы о творчестве замечательного художника, не признанного при жизни, но теперь завоевывающего все более громкую славу.

По случаю приезда Веры Брониславовны из голубой гостиной вынесли все музейные витрины с монетами, медалями, статуэтками из бронзы и фарфора, старинной посудой и бисерным шитьем. На прежние места вернулись кресла и полукреслица из голубого гарнитура, привезенного бывшим владельцем особняка и Путятинской мануфактуры Кубриным в начале века из Франции. К гарнитуру принадлежал и майоликовый столик на тонких витых ножках. В нем туманно отражалась белая ваза, обманчиво простая, с изображением дымчатой лилии — дорогой датский фарфор. К вечеру — так заведено уже много лет — Киселев принесет из дома и поставит в вазу букет белой сирени. Голубая гостиная наполнится томительным запахом майского сада, необходимым Вере Брониславовне для творческого настроения, — она всегда приезжает в Путятин на две майские недели.

Убедившись, что в гостиной все в порядке, Ольга Порфирьевна направилась было к высокой белой двери, ведущей в зал Пушкова, но какая-то непонятная тревога остановила ее. Ольга Порфирьевна еще раз придирчиво оглядела знакомую до мелочей обстановку гостиной. Все на месте, ничто не сдвинуто. Только в фонаре возле балконной двери валяется на дивном кленовом паркете грязный комочек. Ольга Порфирьевна подошла ближе и разглядела, что это оконная замазка. Балконную дверь на зиму замазывали и заклеивали полосками бумаги. В этом году тепло наступило поздно. Только после майских праздников Ольга Порфирьевна распорядилась отворить балконную дверь, смыть пожелтевшие за зиму бумажные полоски и заодно навести чистоту на балконе, обнесенном чугунными перилами, представлявшими собою тоже музейную ценность, — один из шедевров каслинского литья. После уборки дверь заперли. В музеях не любят свежего воздуха.

Осмотрев балконную дверь, Ольга Порфирьевна убедилась, что бронзовые шпингалеты задвинуты плотно, до отказа. Но их, несомненно, уже давно не чистили, кое-где появилась неряшливая прозелень. Такие мелочи ужасно расстраивали придирчивую Ольгу Порфирьевну. В досаде она машинально подняла с пола кусочек замазки и тщательно затерла войлочной подошвой пятнышко на сияющем паркете. И тут вдруг с улицы донесся дикий скрежет. Как ножом по стеклу, но во много крат сильнее и противнее. Испуганная старуха спешно повернула бронзовую ручку, открывавшую одновременно верхний и нижний шпингалеты, распахнула дверь и вышла на балкон.

На перекрестке, затененном густой зеленью, нос к носу стояли две машины — городская «неотложка» и синий «Москвич». Знакомый Ольге Порфирьевне шофер «неотложки» на высоких нотах объяснял правила разъезда на перекрестке владельцу «Москвича», явно нездешнему, в рыжей замшевой кепочке с захватанным козырьком.

Ольга Порфирьевна в гневе наклонилась через перила:

— Нельзя ли потише?

— Да не лезьте вы, бабуля, не в свое дело! — огрызнулся шофер «неотложки». — Я не собираюсь из-за каждого дурака садиться в тюрьму! — И с новой силой напустился на владельца «Москвича»: — Ты где поворачивал? Ты как шел? — Шофер был настроен излить весь свой гнев до последней капли и только тогда, окончательно разрядившись, отправиться своей дорогой.

Владелец синего «Москвича» смиренно помалкивал, только разок воздел руки к небу и как бы призвал стоящую на балконе Ольгу Порфирьевну в заступницы.

Где-то она его раньше видела… Да, это он был в музее вчера и очень интересовался «Девушкой в турецкой шали» Пушкова. По музею он, разумеется, расхаживал не в кепочке. Что за дурь в почтенном возрасте напяливать на голову какую-то мерзость!

Ольга Порфирьевна вернулась в гостиную, тщательно затворила за собою дверь и задвинула шпингалеты. Не забыть сегодня же распорядиться, чтобы до вечера начистили всю бронзу в голубой гостиной. И уж заодно освежили паркет. Мельком глянув под ноги, она не обнаружила валявшегося только что на полу кусочка замазки. Куда он подевался?

— Ах, да! — Она коснулась пальцами лба. — Я его подняла, а потом, наверное, бросила с балкона.

На камине часы с бронзовым Мефистофелем показывали без четверти десять. Ольга Порфирьевна заторопилась, однако, берясь за ручку двери, ведущей в зал Пушкова, успела и тут обнаружить прозелень. Ольга Порфирьевна раздраженно повернула ручку и распахнула дверь. Ноги ее подкосились, дыхание перехватило. На противоположной стене зала зияла пустота. Лучшее творение Пушкова, «Девушка в турецкой шали», исчезло.

Не веря глазам, Ольга Порфирьевна подтащилась ближе на ватных, непослушных ногах и потрогала стену. Там, где висела картина, отпечатался небольшой прямоугольник. В нем торчал крюк, слегка обросший паутиной, надорванной там, где находился шнур. Портрет был снят очень бережно и аккуратно.

Ругая себя за преждевременную панику, старуха поспешила вниз. Слабость в коленях пропала, ноги в домашних тапочках легко несли Ольгу Порфирьевну по ступенькам беломраморной лестницы. Она трусцой пересекла вестибюль, толкнула дверь бывшей швейцарской.

Киселев, как школьник, застигнутый учителем, что-то поспешно сгреб со стола в выдвинутый ящик и, вставая, затолкал ящик животом.

— Картина у вас? — выпалила Ольга Порфирьевна, еле переводя дыхание.

— Какая именно? — он вытаращил глаза.

— «Девушка в турецкой шали». Ее там нет. Кто-то снял. Если не вы, то… — Она пошатнулась и чуть не упала.

Киселев успел ее подхватить, усадил в кресло, притулившееся в углу за шкафом.

— Володя, ее украли, — с трудом выговорила старуха. — Ради бога, звоните сейчас же в милицию!

— Нет уж! Сначала я вызову врача! — сказал Киселев.

В музее был только один телефон. Позвав к Ольге Порфирьевне тетю Дену, Киселев из вестибюля черным ходом выскочил во двор и помчался по наружной чугунной лестнице, по застекленной галерее в директорский кабинет. Такой отдельный ход в кабинет существовал в доме еще со времен бывшего владельца.