"Знакомое лицо" - читать интересную книгу автора (Стрелкова Ирина Ивановна)

I

Володя мог беспрепятственно ходить по городу, стоять в очередях наравне с домохозяйками, прогуливаться по пятачку, посиживать на скамейке в городском саду. Его не преследовала восторженная толпа поклонников, ему не досаждали расспросами: «Как вам удалось раскрыть преступление века?» Город ничего не знал. Ни-че-го… Володя свято исполнил обещание, данное вдове художника.

Любой детектив имеет право в финале закурить трубку и поведать потрясенным слушателям, как ему удалось распутать хитросплетения преступника. А Володя? Он блестяще — да, блестяще, к чему скромничать! — провел первое в жизни расследование, и что же? В финале на шоссе у въезда в Путятин ему пришлось уговаривать Н. П. Фомина: «Картина нашлась, и ладно. Что тебе еще нужно?» Фома внял мольбам и сказал, что не будет возбуждать дела. В конце концов, следователь тут ничего не терял. Это Володе досталось гордо нести свою безвестность. Рыжий Саша по-родственному не задавал лишних вопросов. Он взял у Володи картину, принес в музей и стал просить у Ольги Порфирьевны прощения за то, что снял картину со стены без спросу. «Но ведь всего лишь на денек! — заикался красный от стыда, совершенно не умеющий врать Саша. — Я не думал, что в музее перепугаются». Ольга Порфирьевна удовольствовалась на радостях такой грубейшей версией.

Проводив Таньку и Сашу в Москву, Володя засел за монографию о Пушкове. Вот в чем его призвание. «Я исследователь, литератор, а не какой-то детектив…» Но работа шла из рук вон скверно. Когда Танька была рядом, она то и дело приставала с глупейшими вопросами. Володя возмущался, вскакивал из-за стола, принимался воспитывать сестрицу, а тем временем мысль — важнейшая, может быть, даже гениальная! — напрочь вылетала из головы. Однако при Таньке, несмотря на все помехи, его посещало творческое вдохновение. А теперь… «Увы, излишне благоприятные бытовые условия не на пользу творчеству, — уныло говорил себе Володя. — Человеку необходимы тернии и преграды. Преодолевая их, обретаешь необыкновенный прилив энергии».

Танька в Строгановку не поступила. Она даже не осмелилась отнести туда свои работы. По совету рыжего Саши Танька подала на художественный факультет текстильного института. Володе принесли телеграмму: «Принята на ура воск». Володя вздохнул с облегчением. Даже если не «на ура», Таньке теперь не угрожает судьба вольной художницы. После института получит назначение на какую-нибудь фабрику, а то и вернется в Путятин… В одно прекрасное утро Володя изорвал в клочки неудачную страницу. Надо на время прервать работу над монографией, заняться чем-нибудь другим. Он поднялся в кабинет Ольги Порфирьевны и с порога заявил, что намерен составить научно обоснованный маршрут экскурсии по монастырю.

— Там семнадцатый век! Там вся история возвышения и падения патриарха Никона! — Володя энергично рубил воздух правой рукой. — Мне стыдно, что я не занялся монастырем еще год… нет, два года назад! Ведь все материалы по истории Путятинской обители… — Володя подошел к одному из книжных шкафов, распахнул дверцу, — вот они, на этих полках! Кубрина весьма интересовал патриарх Никон…

В понедельник, нерабочий для музея день, Володя решил с утра пораньше приступить к осмотру монастыря. У самого Володиного дома начиналась тропинка, петляющая вверх по холму к пролому в монастырской стене. Мальчишкой Володя взлетал по тропинке в один дух. Посадские ребята облюбовали монастырское подворье для игры в двенадцать палочек. Колька Фомин жил тогда в бывшей монастырской гостинице. А в одной из келий жила Володина и Колькина одноклассница Валька Семенова, ничем не примечательное существо. И еще обитал там Алька Петухов, гроза всех посадских.

Поразмыслив, Володя пришел к выводу, что сегодня ему противопоказан кратчайший и простейший путь на монастырское подворье. Только через главные ворота, историческим путем богомольцев, словно бы смешавшись с ними, в жалком рубище и с посохом в руке!

Узкими проулками меж глухих садовых заборов Володя выбрался на улицу Лассаля, главную магистраль Посада. Недавно ее укатали асфальтом. Булыжник XVII века остался лишь на крутом подъеме к воротам монастыря, над которыми висела облупленная табличка: «Улица Лассаля, дом № 122». Чуть выше смущающей душу таблички торчали из кирпичной кладки концы железных балок, вделанных в, стену для большей прочности, потому что над входом в монастырь возвышалась надвратная церковь Архангела Михаила.

Пройдя сводами, Володя очутился во дворе, выложенном плитами песчаника, с каменным корытом посередке — тут в старину был не святой источник, а обыкновенный монастырский водопровод. Володя уселся на край корыта, вырубленного из цельного камня, и огляделся вокруг.

На веревках реяло белье, у дверей монастырской гостиницы стояли детские коляски, красная и синяя, возле паперти собора — оранжевый мотоцикл. По плитам песчаника расхаживали меченные лиловыми чернилами куры, в монастырском саду Володя узрел привязанную к колышку козу.

Вся эта современность мешала ему сосредоточиться. Володя закрыл глаза. Когда он их вновь открыл, он уже не видел ни белья, ни колясок, ни кур, ни козы. Только постройки XVII века. Мощнейшие стены. Башни, крытые медным листом. Но боже, как его разочаровала эта всероссийски чтимая путятинская мужская обитель! Какая казенная, стандартная архитектура! За спиной строителя, несомненно, стоял сам патриарх Никон. Благодаря его ценным указаниям в Путятине не сложился единый ансамбль.

— Разноголосица, эклектика, — бормотал Володя. — Памятник вмешательству начальства в творческий процесс.

В общем, к огорчению Володи, Путятинскому монастырю не повезло с самого основания и не везло потом. Он славился богатством, купцы жертвовали оклады на иконы из золота и серебра, но сами иконы с художественной точки зрения считались у знатоков явной посредственностью. Вся утварь тоже малохудожественная, ее можно было ценить только по весу. Впрочем, ничто из монастырских драгоценностей не сохранилось. Они были конфискованы после революции. Однако в Путятине ходили слухи, будто монахи до прихода комиссии по конфискации успели многое припрятать или растащить.

«На чем же строить экскурсию?.. А что, если на истории раскола, связанной с именем Никона?»

Володя представил себе, как он ведет экскурсию к воротам монастыря по булыжной мостовой XVII века и рассказывает про патриарха Никона и протопопа Аввакума.

А дальше — на монастырском дворе — он расскажет, какую страшную силу отрицания противопоставил русский раскол царю-реформатору Петру Великому. И совсем наоборот, при Екатерине II раскольники, получив гражданские права, способствуют развитию отечественной промышленности. Купцы из раскольников основали фабрики и по Москве, и в Ярославской, Владимирской губерниях. Взять ту же Путятинскую мануфактуру — чертовски интересный материал!.. Но согласится ли Ольга Порфирьевна утвердить такую тему для экскурсий?..

— Руки вверх! — рявкнул вдруг кто-то за спиной.

Володя вскочил. Что за дурацкие шутки? Перед ним был не кто иной, как лейтенант милиции Н. П. Фомин.

— Здорово напугал? — спросил Фомин, улыбаясь.

Он был одет более чем странно. Штаны с заплатами на коленях, линялая ковбойка, капроновая шляпа с изломанными полями. В руках — зачехленные удочки и ржавая банка с червями.

— У тебя вид переодетого сыщика, — сдержанно сообщил Володя.

После истории с «Девушкой в турецкой шали» бывшие одноклассники при встречах кивали друг другу, но не заговаривали.

Однако сегодня Фомин держался как ни в чем не бывало.

— Неужели похож? — спросил Фомин нарочито невинным голосом. — Это батины штаны и дедова шляпа. По семейным поверьям, приносят рыбацкую удачу. У меня сегодня отгул. Иду на заветное дедово местечко. А ты какими судьбами? Строишь планы реставрации монастыря?

— Размышляю. — Володя еще не решил, как держаться с Фомой.

— Над чем, если не секрет?

— Над судьбой русского раскола! — Володя смягчился.

Ему сейчас был очень кстати такой слушатель, как Фома. Типичный средний экскурсант, имеющий неглубокие, но более или менее систематизированные знания по истории.

— Понимаешь ли, — продолжал Володя, воодушевляясь, — раскол чрезвычайно разнороден…

— Извини! — бесцеремонно перебил Фомин. — Что-то я сегодня не настроен слушать лекцию. Да и клёв боюсь пропустить. Расскажешь как-нибудь в другой раз… — И добавил озабоченно: — Мне еще надо забежать к одному старику, передать привет от моего деда…

Фомин повернулся к Володе спиной и пошагал. Как всегда, самоуверенный, непробиваемый Фома. Что ему весь многосложный русский раскол? Как говорит Лабрюйер, невежество — состояние привольное и не требующее от человека никакого труда, поэтому невежды исчисляются тысячами.

Но куда это направляется Фома? К зданию келий?

— Постой! — вскричал Володя, молниеносно забыв свою обиду.

Фомин оглянулся:

— После, после!.. В другой раз!

Но все-таки остановился, подождал Володю.

— Фома! Удобно будет, если я пойду с тобой?

— Зачем тебе? — Фомин устремил на Володю профессиональный проницательный взгляд.

— Мне очень нужно побывать в кельях, посмотреть, как жили монахи.

— Да там от прежних времен ничего не осталось. Ты что, забыл? Обыкновенные коммунальные квартиры. Мы же с тобой когда-то тут все излазили.

— Но были тогда ленивы и нелюбопытны! — парировал Володя. — А в одном старинном описании монастыря упомянуто какое-то загадочное воздушное отопление.

— Врут! — уверенно заявил Фомин. — Были обыкновенные печи, жрали уйму дров.

— У вас-то, я помню, была печь. Но вы жили в бывшей гостинице. А в кельях будто бы топки были только на первом этаже и оттуда каким-то образом теплый воздух подавался наверх.

— По трубам, что ли?

— В описании не сказано.

— Ты не очень-то доверяй поповским книжкам, — веско посоветовал Фомин. — Сейчас мы их данные проверим и разоблачим.

Длинное здание келий делилось на два крыла церковкой с очень тонкой, очень высокой колокольней. Фомин повел Володю в правое крыло здания. Над крыльцом угрожающе навис ветхий козырек с остатками железных кружев. За распахнутой настежь дверью открывалась узкая лестница на второй этаж. Фомин оставил на крыльце банку с червями, а удочками рисковать не стал, прихватил с собой.

— На первом этаже Петуховы живут и Семеновы. — Фомин показал на обитые мешковиной двери по обеим сторонам небольшой каменной площадки. — Помнишь Вальку Семенову? Она теперь в школе физику преподает. Получила квартиру в новом доме, а мать отказалась переезжать. У нее тут живность, коза, а в новом доме негде держать. — Фомин вел Володю вверх по узкой, крутой, плохо освещенной лестнице. — У стариков свои привычки. Мой дед, когда переехали, и то ворчал: хороша квартира, да выноса нет. То есть ни подвала, ни сарайчика. Тут, в монастыре, насчет выноса — будь здоров! Хватило бы на целый микрорайон. Если интересуешься, можем потом пройтись по здешним подземельям.

На площадку второго этажа тоже выходили две двери, обитые уже не мешковиной, а дерматином. Возле дверей — электрические звонки. Под потолком в круглом оконце бесшумно крутится вентилятор, к нему ведет провод из квартиры номер 11.

— Анкудинов. Ты увидишь, он с фокусами, — сказал Фомин, нажимая звонок в 11-ю квартиру. За дверью грянула африканская барабанная дробь. — Изобретатель, одним словом. — Фомин поколебался и выжал еще порцию бешеных тамтамов.

Дверь отворилась, выглянул мальчишка в очках, испуганно отпрянул.

— Вам кого?

— Анисим Григорьевич дома? — спросил Фомин.

— А вам он зачем?

Володя мог бы поклясться, что очкарика не обманул рыбацкий маскарад. Мальчишка узнал Фомина, работника милиции. Узнал и потому так напугался. Мальчики-очкарики всегда имеют вид круглых отличников, разрядников-шахматистов, но на самом деле это может быть обманчивым впечатлением.

— Так дома он или нет? — спросил Фомин построже.

— Женя! — послышался из глубины квартиры стариковский голос. — Кто пришел?

— К тебе! — взвизгнул очкарик. — Иди скорей! — Мальчишке явно было страшно стоять тут одному.

— Пускай войдут! Я сейчас!

Фомин и Володя вошли в квадратную сводчатую комнату.

— В кельях всюду одинаково, — принялся разъяснять Фомин. — Стандартная планировка. Это помещение служит прихожей. Из каждой прихожей три двери ведут в три кельи. Дед рассказывал, что полы были прежде каменные. На семью давали по келье. В прихожих устроили общие кухни. Наша семья сначала жила в келье. Потом деду дали две комнаты в гостинице.

Старик все не показывался. Мальчишка, навострив уши, слушал объяснения Фомина.

— Теперь здесь и газ появился. — Фомин указал на плиту в углу. — Баллоны ставят снаружи. Насчет прочих удобств ты, конечно, помнишь, здесь не очень…

Володя вертел головой, разглядывая прихожую. Капитально строились монахи, не то что сейчас. В панельных домах каждый чих слышен сквозь стены и потолки, а здесь даже внутренние стены толщиной в метр — видать по дверным проемам. А двери-то, двери… Цельный дуб! Одна из дверей цельного дуба отворилась, вышел сухонький старичок в железных очках.

— Извините, дело стариковское, вздремнул.

— Вы нас извините, дядя Анисим! — возразил Фомин.

Услышав его голос, старик склонил голову набок:

— Коляня?

— Я! — подтвердил Фомин.

— Теперь и в очках плохо вижу, — пожаловался старик, — только по голосу признал. Фоминский голос у тебя — как не признать. — И забеспокоился. — Тебя Ваня послал? Случилось что?

— Все живы-здоровы! — успокоил Анкудинова Фомин. — Я рыбачить шел. Помните дедово место под ивой? Туда шел. Да вот встретился товарищ из музея, интересуется, как тут монахи жили…

— В каком смысле интересуется?

— В смысле быта. Уютно ли жилось монаху в келье. Товарищу неловко врываться к незнакомым людям, вот я и привел его к вам.

Старик слушал и одобрительно кивал головой:

— Чего ж не показать! С моей кельи и начнем.

Фомин и Володя вошли в квадратную сводчатую комнатушку. Кирпичные, неровно оштукатуренные стены чисто выбелены. Оконце похоже на бойницу в толстенной крепостной стене. Под ним — письменный стол, справа у стены — железная кровать, слева — черный от старости книжный шкаф.

— Откуда здесь столько света? — изумился Володя. — Да еще при такой тяжести сводов над головой!

— Своды, говорите, давят? — Анкудинова чрезвычайно обрадовали Володины рассуждения. — А вы приглядитесь! Не в них ли секрет хорошего освещения? Обратите внимание — оконце расширяется внутрь. Свет вливается с улицы и плавно расходится вширь по полукружьям сводов. В комнате с прямыми стенами и плоским потолком при любом размере окна остаются темные углы, а тут углов нет.

Только в самой келье могли родиться столь своеобычные разъяснения. Володя возмечтал запереться под сводами на месяц и потрудиться с пером в руках, не разгибая спины. Мыслить надо на просторе, а писать — вот в такой тесной келье, уплотняя каждую фразу.

Оглянувшись, он увидел, что Женя Анкудинов стоит в дверях, доставая макушкой притолоку. Очкарик уже не выглядел напуганным. Какая-то опасность, значит, миновала.

Женя Анкудинов постоял еще немного и ушел. Старик водил Фомина и Володю из кельи в келью и с жаром разъяснял, как было устроено монастырское отопление, служившее и вентиляцией. При кладке стен строители оставляли внутри пустоту. Топки были в кельях первого этажа, где жили монахи попроще. На второй этаж, где жили ученые монахи, тепло поднималось по ходам, оставленным в стенах. Ходы служили не только для обогрева и очищения воздуха. Благодаря им все кельи прослушивались насквозь. Даже шепот можно было разобрать, даже слабый шелест бумаги. Монастырская жизнь была насквозь пронизана шпионством.

— Штучки Никона! — сказал Володя. — Патриарх, несомненно, боялся измены.

Анкудинов утвердительно закивал.

— Монахи терпели. Им куда деваться, кому жаловаться? А нам ихний телефон ни к чему. Ткачи, как перебрались сюда, сразу стали затыкать слуховые отверстия. Да и с топливом тогда было трудновато, поставили в кельях «буржуйки», вывели в окна железные трубы. Потом настоящие печи появились. Старую систему теперь вряд ли восстановишь, да и незачем. То же и с водопроводом, — продолжал старик, наслаждаясь вниманием слушателей. — При монахах воду из реки качали по подземным трубам в колодец посреди двора. В случае вражеской осады монастырь бы без воды не остался. Когда монастырь упразднили, монахи вредительски разрушили всю систему. Нам пришлось возить воду с реки в бочках, пока горкомхоз не раскошелился на новый водопровод. А старинные трубы в земле лежали-полеживали. Чистый свинец. В войну их выкопали — и на переплавку, на пули… — Старик остановился перед последней дверью и постучал.

— Нельзя! — отозвался изнутри внук. — Я заряжаю!

— Там у нас с Женей фотолаборатория и мастерская, — похвастался старик. — Верстачок, токарный станочек… Все сами, своими руками…

— И пчел по-прежнему держите? — полюбопытствовал Фомин.

— И пчелки есть, пять ульев. Без меду не сидим. У нас чистый, натуральный…

Получилось, что они сами напросились на угощение. За чаем с медом семи сортов дед Анкудинов и Фомин перебрали всех, кто еще жил в монастыре. В их оживленном разговоре Володя участия не принимал. Его удивляло, что Фомин забыл о рыбалке, сидит и слушает кухонные сплетни про своих бывших соседей. И Анкудинов тоже хорош! Ну ладно рассказывал он Фоме про Петуховых, про то, что Алька вернулся из заключения, а Колька с Юркой еще сидят… Но как не стыдно старику болтать про дочку соседей Каразеевых! Почему она школу бросила, кто ее провожает по вечерам, — все старик выложил Фоме. Потом принялся стучать внуку в фотолабораторию, требовать фотографию Каразеевой. «Превосходный снимок. Ты, Коляня, сам убедишься». Очкарик долго упрямился, но старик продолжал стучать, и наконец из-под дубовой двери скользнула цветная глянцевая фотография.

Фомин глянул мельком и протянул снимок Володе. Смуглая черноволосая девушка в простеньком домашнем платье стояла на паперти Успенского собора. Очевидно, она не хотела фотографироваться: сердито махнула рукой как раз в тот момент, когда щелкнул затвор фотоаппарата.

Чем больше всматривался Володя в довольно удачный для любительского снимок, тем яснее становилось ему, какой он осел и простофиля. Но не он один. На удочку Фомы попался и Анкудинов. Старик вовсе не сплетник, а доверчивый добряк. Во всем виноват Фома: он бессовестно выуживает у старика нужные сведения. Кто-то из живущих в монастыре интересует Фому, но для маскировки он расспрашивает про всех. А ведь прикидывался перед Володей таким милым простаком! Я, мол, давно не был на рыбалке. Володю возмутил бессовестный обман. И неприятно чувствовать себя дураком, которого обвели вокруг пальца, использовали как прикрытие.

Анкудинов, ничего не подозревая, на прощанье вручил Фомину баночку липового меда.

— Не стыдно? — весь кипя от злости, спросил Володя, когда они вышли на крыльцо. — Не стыдно тебе, черная душа, брать мед из рук доверчивого старика?

Фомин несколько смутился:

— Стыдно. Даже очень. Но пришлось. Не к кому обратиться, кроме него. Если хочешь знать, я своему деду честно сказал, куда иду и зачем. Имею его разрешение.

Некоторое время шли молча. Потом Фомин спросил:

— В подземелья хочешь заглянуть?

— Я тебе нужен опять для прикрытия?

Фомин засмеялся:

— Нет, только для компании. Там темно и жутковато.

В подземелья вел пологий каменный спуск, туда когда-то заезжали на телегах. С детства Володя помнил ближнюю небольшую часть монастырских хранилищ. Теперь они с Фоминым прошли через все каменные коридоры и отсеки. Здесь действительно можно было держать запас продовольствия на год вражеской осады. Путятинский мужской монастырь, как и все русские монастыри, имел оборонное значение. Но ему посчастливилось не испытать ни одного нападения.

«Впрочем, — подумал Володя, — с исторической точки зрения это приходится считать недостатком Путятинского монастыря: подвергнись он хоть раз вражеской осаде, было бы больше оснований хлопотать о реставрации, о создании в монастыре филиала городского музея».

Ничего интересного ни Володя, ни Фомин, за которым он незаметно наблюдал, в подземельях не обнаружили. Сырость, паутина, выброшенный за ненадобностью скарб.

— Ну и как? Доволен осмотром? — не без иронии спросил Володя, когда они выбрались наружу, на солнышко.

— Вполне, — благодушно отозвался Фомин.

— На самом деле пойдешь ловить рыбу?

— А почему же нет? Кстати, у меня две удочки. Приглашаю составить компанию.

— Вопросы задавать будешь?

— Ни в коем случае! Пойдем, а? Посидим в лодке, помолчим. Милое дело рыбалка — покой, тишина…

Фомин уговаривал слишком настойчиво. Володя заподозрил обратное. «Фома хочет меня спровадить. Использовал в своих целях и теперь намерен отделаться. Назло ему пойду!»

Фомин повел Володю через задичалый монастырский сад. Отсюда можно было спуститься к реке в нескольких местах. Через небольшие воротца, некогда запиравшиеся на бронированный щит, через угловую башню и через лаз, который мало-помалу образовался на месте небольшого отверстия, устроенного древними строителями, очевидно, для стока талой и дождевой воды. Фома направился к лазу и пропустил вперед Володю. Пришлось становиться на карачки и нырять в лаз. Следом за Володей этот путь проделал Фомин.

Отсюда город был совершенно не виден. Внизу река делала крутую петлю, надежно охватывая подножие холма. Сама природа назначила стоять тут, за естественной преградой, белокаменным крепостным стенам. Берег реки со стороны монастыря лет триста назад был обсажен тонкими прутиками. Теперь там склонились над водой могучие старые ивы. Под самой старой могучей и, быть может, самой мудрой ивой покачивалась щегольская лодочка.

— Твоя?

— У Витьки еле выпросил.

Витька был старший брат Фомина, работавший начальником ткацкого цеха, заядлый рыболов-любитель.

«Возможно, и удочки Витькины, — подумал Володя, соединяя легкие трубки из какого-то коричневого синтетического материала. — Отличные удочки и наверняка дорогие». Володя устроился на носу лодки Фомин оттолкнулся от мягкого травянистого берега и отгреб метров на десять. Якорем служил камень. Фомин осторожно, без плеска спустил камень на дно.

— Сейчас и у самого берега могут брать, и на глубине. — Фомин насадил червя, поплевал и забросил поплавок к берегу, в светлое местечко среди зарослей камыша.

Володя нарочно передвинул поплавок подальше от крючка и закинул удочку с противоположной стороны, на глубину. Теперь он и Фомин сидели спиной друг к другу.

— Есть! — Фомин подсек и вытащил окунишку, умещающегося поперек ладони. Бережно, чтобы не порвать губу, снял окунишку с крючка и бросил в камыши. — Иди, пришли своего старшего брата! — Сыскал в банке червя подлинней, насадил и старательно поплевал. — Слушай, Киселев, ты вообще-то не трепач. Тебе можно сказать. — Он привстал, напружил удилище и послал червя точнехонько на прежнее место меж камышинок. — К тому же и нет никакого секрета…

Фомин сделал паузу, но Володя безучастно помалкивал. Фомин достал пачку сигарет, перебросил Володе.

— Ах да, ты не куришь! — спохватился он. — Давай сигареты обратно. Так вот, могу поделиться, почему расспрашивал Анкудинова. Веду сейчас абсолютно пустяковое, скучнейшее дело. Это тебе не похищение из музея. Никаких тайн, никакой психологии, никаких экскурсов в историю. Просто-напросто из нашего клуба украдены четыре фотоаппарата. Новенькие, только что купленные. Рассказать?

— Валяй, — равнодушно согласился Володя, не сводя глаз с задрожавшего поплавка.

Какая-то мелкая кража в клубе его совершенно не интересовала. Володя горел одним лишь желанием — наловить больше, чем Фома!