"Корни зла" - читать интересную книгу автора (Рейн Сара)

Глава 9

Невероятно, но так все и было — без суеты и по-простому. На ужин в первый вечер был замечательный запеченный цыпленок и свежие фрукты на десерт. И один из первых уроков, который был усвоен: есть и готовить еду в этом доме было гораздо приятнее и интереснее, чем в Педлар-ярде.

Вечерняя еда называлась ужином, а еда в полдень — ланчем. Вскоре Алиса сказала:

— Мы устроим тебя в хорошую школу. Здесь в деревне есть одна замечательная школа. Во время уроков ты будешь обедать там. Но когда ты целый день будешь дома — в выходные и на каникулах, — я не хочу постоянно отрываться от своих дел, чтобы готовить тебе еду. Меня может не быть дома — мне нравится принимать участие в жизни нашей церкви и заниматься благотворительностью. Иногда я встречаюсь с друзьями, или друзья приходят ко мне на ланч. И мы не захотим, чтобы вокруг нас крутился ребенок, пока мы сплетничаем. Да и в любом случае тебе будет скучно. Я эгоистичная женщина, не думаю, что смогу измениться когда-либо. Так что составим несколько правил. Хорошо?

— Да. — Мысль о том, что есть правила, которых надо придерживаться, была неожиданно ободряющей. Это позволяло знать, что можно делать, а что — нет.

— Одно из правил, — сказала Алиса, — будет заключаться в том, что, если в половине первого или в час дня меня не будет дома, ты должен поесть сам. На плите всегда будет суп, который ты сможешь разогреть, сыр и фрукты в холодильнике. Возьмешь то, что захочешь, и вымоешь за собой посуду. Ты справишься?

— Конечно, да.

Ужинали мы обычно в комнате с видом на сад. Алиса готовила восхитительные блюда: курицу или рыбу.

— Мне очень нравится готовить, — сказала она как-то раз. — Я научилась готовить много лет назад, когда была горничной. Твоя мама ведь рассказывала тебе об этом? О том, когда я была прислугой?

— Да.

— Мисс Нина — молодая леди, которой я прислуживала, — любила, когда я готовила для нее, если ее родных не было дома.

Это было еще одной удивительной историей из жизни Алисы. В Педлар-ярде считалось, что место женщины — на кухне. Мужчины полагали, что жены обязаны их обслуживать. И было странно думать, что существовала женщина, которая не умела готовить и считала, что обслуживать должны ее.

— А что, она не могла готовить себе сама, эта Нина?

— В наши дни это — нонсенс, — сказала Алиса. — Но тогда было совсем другое время — двадцатые годы, — и они были очень богатой семьей. Мисс Нине никогда не пришло бы в голову приготовить что-нибудь более значительное, чем заварить чай. И никто никогда не подумал бы, что она делает даже это.

Было удивительно слушать, как Алиса рассказывает мамины истории, и знать, что она сама из этих историй. Она сама была историей. Она была той семнадцатилетней девушкой, в которую был влюблен красивый молодой мужчина, но из-за того, что она была прислугой, они не могли быть вместе.

— Ты жила в Вене?

— Да, это великолепный город. Однажды ты поедешь туда. И ты обязательно полюбишь его.

— Поеду?

— Нет никаких препятствий, которые могли бы помешать.

Вечера в «доме священника» были такими: после ужина все должно было быть убрано, и посуда должна была быть вымыта. Часто они смотрели телевизор, но иногда Алиса включала пластинки — восхитительную музыку Баха, и Шуберта, и Моцарта. «Я люблю музыку», — говорила она. Когда приходила настоящая зима и заморозки окутывали болота, занавески закрывались, и в камине разгорался огонь — наступало время, когда рассказывались другие истории.

— Расскажи мне о том, как жених мисс Нины пришел в дом и увидел тебя.

— Рассказывать как обычно — слово в слово? Мы так шутили.

— Истории всегда нужно рассказывать слово в слово.

— Или окажется, что они изменились.

— Да-да.

Это было одной из лучших черт Алисы. Она понимала, как и мама, что истории должны оставаться неизменными.

— Ты — маленький и суетливый дятел. Что ж, слушай. — Она откинулась на спинку кресла-качалки и начала говорить.

И даже несмотря на то, что это был совершенно неведомый мне мир, Алиса сделала его настолько реальным, что порой создавалось ощущение, будто ее слова ткались сами собой в магический ковер и что они могут унести меня в эти далекие дни. Пятьдесят лет назад Вену наполняла музыка, веселье, яркие цвета и ослепительные дворцы... Ах, как были освещены поместья, когда давались большие балы. Лампы висели даже на деревьях, вдоль аллей, ведущих к дому, по которым проезжали кареты... Ах, бравурные звуки оркестра, играющего вальсы и польки, или одного музыканта, рассыпающего каскады музыки из фортепьяно или виолончели... Дворцы и кафе... Шелест шелковых платьев и шлейф дорогих духов, вкус венского шоколада и венского торта «Захер» — шоколадного торта с абрикосами.

— Родители мисс Нины были очень влиятельными и состоятельными людьми, — рассказывала Алиса. Казалось, ее взгляд был устремлен внутрь себя. — У мисс Нины было много beaux.

Для меня это было новое слово.

— Бо...

— Кавалеров. Это французское слово. — Алиса записала его в единственном и множественном числе. — В те дни оно означало «поклонники». Парни. Молодые люди хотели жениться на ней — должно быть, большинство из них привлекали деньги. Хотя она была очень хорошенькой. Хозяин устраивал для нее великое множество приемов, обедов и музыкальных вечеров. В те дни в Вене всегда было много музыки. Знаменитые певцы и музыканты приезжали в наш дом дать концерт или сольные выступления.

— Но вечер, когда пришел он... Это ведь был не музыкальный вечер? Ведь той ночью был грандиозный бал, да?

— Это действительно был особенный вечер. Бал должен был начаться в десять, но я помогла одеться мисс Нине немного раньше. На ней было белое, сверкающее сотнями крошечных звездочек, платье, на плечах лежал газовый палантин...

— Роскошно.

— Да, я понимаю, тебе кажется это роскошным, но в те дни молодые леди именно так и одевались, и это было очень красиво. Мисс Нина выглядела восхитительно — по крайней мере, в начале вечера. Она была немного пухленькой, но у нее была тонкая талия и роскошные пушистые волосы. Я помню, мы вплели в ее прическу тоненькие серебряные нити с крошечными жемчужинами. Разумеется, это был настоящий жемчуг.

И, когда она была готова, я вышла с ней на лестницу, чтобы посмотреть, как она спустится вниз, чтобы встречать гостей. Ты можешь себе это представить? Там были огромные широкие ступеньки с золочеными перилами по обе стороны, и букеты цветов в огромных вазах повсюду, и над головой люстра, все сверкало и блестело. В бальный зал вели большие двойные двери. Музыканты уже были там, и они что-то играли — играли Штрауса. В Вене всегда играли Штрауса, — Алиса улыбнулась, будто сказала что-то смешное, — и мне было всего семнадцать лет, я никогда не видела ничего подобного. Мне казалось, что я попала в сказочную страну.

На мгновение стареющая седовласая леди с морщинами в уголках глаз и рта превратилась в молодую восторженную девушку, смотрящую на мир широко открытыми глазами.

— Мисс Нина спустилась вниз, так как гости уже прибывали, — продолжала Алиса. — Она специально опаздывала — это было ее капризом. Вообще как дочь она должна была вовремя встречать гостей вместе с родителями, чтобы поприветствовать каждого. Но она любила выкидывать подобные штучки, чтобы привлечь всеобщее внимание.

— И ты видела всех, кто прибывал на бал?

— Да, я видела их всех. Шикарно одетых леди и мужчин, в настоящих вечерних костюмах, и даже некоторых офицеров армии. Немцы были очень умные и вежливые. — Она остановилась, и на секунду что-то закралось в ее мягкий голос — он изменился. — Члены рейхстага тоже были на этом балу, так как отец мисс Нины имел важные правительственные связи.

«Рейхстаг» — это слово было незнакомым, но каким-то неловким. Казалось, оно принесло в теплую уютную гостиную внезапный страх. Так бывает, когда в животе все сжимается, и ты знаешь, что тебя вырвет. Или когда твоя кожа покрывается мурашками из-за того, что в комнате находится что-то неприятное — семенящий паучок, которого ты боялся прогнать... (Или когда ты лежишь под простыней, притворяясь, что тебя там нет, молясь о том, чтобы не слышать злые голоса внизу или угрожающие шаги по лестнице?)

Но это слово — этот рейхстаг — было чем-то большим и более значимым, чем это. Оно каким-то образом казалось связанным с обрывками старых телевизионных новостей. С чем-то, что случилось еще до моего рождения...

Алиса лишь сказала:

— Рейхстаг в Германии был чем-то вроде английского парламента. — Но в ее голосе все еще слышался какой-то надрыв. — Еще среди гостей в тот вечер был молодой мужчина с темными волосами и золотисто-карими глазами. — Ее голос снова стал мягким, поэтому можно было расслабиться. — На нем был белый галстук и фрак — в те дни все мужчины так одевались. Думаю, что могу найти фотографию, чтоб показать тебе этот костюм. Он был самым красивым мужчиной, которого я когда-либо видела. Я думала, что он, наверное, принц, ну или герцог как минимум.

Алиса замолчала, и было понятно, что ее ни о чем нельзя спрашивать в этот момент. Я понял, что это был тот молодой человек, о котором рассказывала мама: молодой человек, которому не позволили жениться на Алисе. Интересно, обнимались ли они крепко, рыдали ли, как люди в фильмах? Клялись ли друг другу в том, что однажды найдут выход, чтобы им быть вместе? Но, наверное, они не давали подобных клятв, ведь Алиса жила одна.

Алиса продолжила:

— Лакей взял у него пальто, и он уже собирался войти в бальный зал вместе с друзьями. Но затем он вдруг повернулся и посмотрел на лестницу. Мисс Нина спускалась вниз, и сначала я подумала, что он смотрит на нее.

— Но он ведь смотрел не на нее? Он смотрел на тебя?

Слегка хитрая улыбка незаметно появилась на ее губах.

— Да, он смотрел на меня.

Это было невозможно объяснить — даже этому тонко чувствующему ребенку, который стал ей таким родным, — что она чувствовала в тот момент, невозможно описать возбуждение, и радость, и триумф, потому что неизвестный молодой мужчина даже не обратил внимания на богатую и прекрасную Нину. Он смотрел прямо на маленькую девушку из прислуги, на скучно причесанного и скучно одетого маленького воробья, который тихо и скромно стоял в тени. Алиса была скромной в те дни, так как ее заставляли быть такой.

Но молодой человек с золотисто-карими глазами, как то топазное ожерелье, которое мисс Нина кинула Алисе («Мне оно больше не нравится, можешь взять его себе, Алиса»), казалось, даже не заметил Нину.

Алиса закрыла глаза, ее мысли вернулись в ту восхитительную ночь...

— Он был известным музыкантом, этот молодой мужчина, хотя я никогда о нем не слышала. Его прочили в мужья мисс Нине — этого я также не знала, — но позже я узнала, что именно в ту ночь собирались объявить об их помолвке. В то время люди в высшем свете делали именно так. После ужина отец мисс Нины сделал бы объявление, и все бы зааплодировали, и прислуга принесла бы шампанское для гостей, чтобы они выпили за счастливое будущее молодых.

Но ничего не произошло, потому что юноша с золотисто-карими глазами покинул бал через десять минут после приезда: он проигнорировал предостережения своей будущей невесты и ее родителей и вступил в комнату прислуги как дерзкий и надменный пират.

Он наглел Алису, которая, к счастью, была одна, и пригласил ее на ужин в одно из небольших кафе в центре Вены. Да, он имел в виду сегодня, вообще-то он имел в виду сейчас. Он не мог больше оставаться в доме — он и так уже слишком долго притворялся. Он не считал нужным и дальше соблюдать формальности, особенно после того, как увидел Алису.

Никогда в своей жизни Алиса не встречала никого похожего на него. И она пошла с ним, даже не спросив разрешения, просто надев свое теплое шерстяное пальто и выйдя из дома через маленькую калитку в саду.

Они пришли в ресторан около собора Святого Стефана, под названием «Три гусара». Алисе он показался огромным и заполненным хорошо одетыми дамами и джентльменами. Она понятия не имела, что ела, так как очень скоро мужчина привел ее в высокий старый дом в свою комнату. Дом находился в старинной части города, которая казалась зловещей и где улицы почти пели о своем темном прошлом. На этих улицах могло случиться все что угодно...

Что угодно могло случиться...

Он играл для нее музыку на гладком черном фортепьяно, которое стояло возле окна. Хотя Алиса не знала эту музыку и не знала, кто ее написал, ей казалось, что, пока он играл, вся комната была наполнена дрожью. Вдруг совершенно неожиданно он встал и подошел туда, где сидела Алиса, — к бархатному дивану. И он стал целовать ее с такой безудержной страстью и с таким желанием, что было невозможно сопротивляться ему.

Алиса не сопротивлялась. Она знала, как знали все хорошие девушки, что нельзя позволять молодым мужчинам целовать себя подобным образом и что также нельзя позволять им дергать с нетерпением застежки твоего платья так, чтобы потом они могли запустить в вырез свои руки. Некоторое время назад брат мисс Нины два или три раза зажимал ее в углу между столовой и комнатой прислуги и зачем-то начал расстегивать воротничок ее платья. А однажды он впихнул ее в комнату для белья и прижимался к ней всем телом. Он сказал, что было смешно и претенциозно для служанки-потаскушки притворяться девственницей. Алиса смутилась, почувствовав твердую мужскую выпуклость у своих бедер. Она оттолкнула его и поспешно убежала в свою часть дома, обдумывая, что если бы это случилось, какие были бы ощущения. Но было лучше остаться хорошей девушкой и сохранить девственность для возможного мужа.

Но никто ей никогда не говорил, что мужские прикосновения могут быть такими нежными, и такими невинными, и такими возбуждающими, что вызывают головокружение; и никто не говорил ей, что чувствуешь, когда лежишь на мягкой широкой кровати, когда с улицы доносятся звуки ночного города, и ощущаешь, как в тебе растет и растет возбуждение. Возбуждение, которое уносит далеко, и ты уже не в силах оттолкнуть его и думаешь, что если он не продолжит — ты умрешь...

И хотя она знала, ну что-то знала о том, что происходит в первую брачную ночь, она не знала, что это лишает тебя всякого сопротивления или что эти ощущения столь сильны, глубоки и сладки, что хочется плакать от истинного счастья...

— Прости меня, — сказал он, наконец поднимая голову с подушки. Он не был австрийцем, Алиса не знала тогда, какой он был национальности. Но он хорошо говорил по-английски. — Мой бедный маленький английский воробушек, — шептал он, — я и не подумал, что могу быть у тебя первым.

— Я рада. Я рада, что ты был первым.

Алиса хотела сказать: «Ты будешь и последним», — но не посмела.

— Сейчас ты должна вернуться домой. Я отведу тебя. Но скоро мы снова сможем быть вместе, если ты этого хочешь.

— Да-да. Я очень этого хочу.

— Очень хорошо. А сейчас нам пора. Тебе нужно будет обойти дом со стороны проезжей части и войти в сад через калитку. Ты сможешь так сделать? Ты не против?

Алиса не сказала, что с готовностью прошла бы через самые темные пещеры ада и обратно, пролезла бы в дом через сточную трубу или дымоход, если бы он попросил ее об этом. Она просто ответила:

— Да, я могу это сделать. Думаю, это будет очень просто.

Но жизнь редко бывает простой, и сложно что-либо предсказать.

Когда Алиса вернулась, в доме было шумно. Большинство гостей уже разошлось, хотя несколько, более любопытных, чем остальные, — или, возможно, менее чувствительных — остались. Они говорили друг другу: «Бедная маленькая Нина, бедный ребенок, брошенный в день помолвки. И ее предала собственная служанка, потаскушка-интриганка. Презренная». И где теперь было это хитрое создание — вот то, что все они хотели бы знать! Все надеялись, что с этой шлюхой поступят должным образом, когда она вернется домой. Если она осмелится вернуться домой!

В центре этой сцены рыдала сама Нина, лежа в кресле, всхлипывая и слабо отталкивая все стаканы с валерьянкой или бромом. Она лежала со спутанными волосами, тонкие перчатки и шелковые туфли были капризно сброшены на пол. Ее мать сидела у нее в ногах, заламывая руки и беспомощно повторяя, что никто не мог утешить Нину, когда у нее наступал нервический припадок... Перед камином, понизив голос, беседовали отец Нины и ее брат.

Алиса надеялась незаметно проскользнуть в свою комнату, но на нее набросились, притащили в гостиную и представили собравшейся компании для должного наказания. Осмотревшись вокруг, Алиса в первую очередь подумала о том, что, будь она на месте Нины, у нее хватило бы сил на большее, чем просто биться в истерике у всех на виду, как избалованное дитя.

Как только гости увидели Алису, они сразу замолчали. Даже мисс Нина села прямо и перестала плакать. Слова «бесстыдница» и «уличная девка» зазвучали в комнате. К этому времени Алиса уже немного выучила немецкий — на самом деле она выучила больше, чем просто «немного», — и прекрасно могла понять все, о чем говорили.

В конце концов брат мисс Нины приказал вышвырнуть горничную из дома. Его глаза встретились с глазами Алисы. В них светился триумф. Лео говорил чопорным голосом, который показался Алисе абсурдным в этой ситуации. Он сказал, что она должна убраться отсюда немедленно, так как они не могут находиться с ней под одной крышей. Но затем, возможно, вспомнив о том, что нужно выглядеть деликатным перед гостями, несмотря на обстоятельства, он поправился и сказал, что она должна убраться из дома с первыми лучами солнца. Ей позволят собраться — в их семье не было подлецов, добавил Лео. Но больше они не хотели ее ни видеть, ни слышать. Он взглянул на родителей после этих слов и, по-видимому, получив молчаливое одобрение, добавил в финальной вспышке злости, что надеется однажды увидеть ее униженной, умоляющей о прощении на улицах за то, что она сделала с его сестрой.

Алиса громко ответила:

— Что ж, это не хуже того, что вы сделали с некоторыми служанками вашей матушки, — и увидела, как его лицо залилось краской.

Он посмотрел на окружающих, а Алиса, набравшись смелости, добавила:

— Вы пытались сделать это и со мной, но я отбилась от вас.

На этот раз лицо Лео запылало от ярости, он сделал шаг по направлению к ней; его кулаки сжались так сильно, что Алиса подумала, что он собирается ударить ее. Но затем Нина — к этому моменту Алиса перестала думать об этой избалованной маленькой гусыне как о «мисс» — раздраженно бросила свои туфли через всю комнату в Алису, и за туфлями последовала бутылочка духов из граненого стекла. Ни один из этих предметов не долетел до Алисы, но бутылочка разбилась, и трагедия могла превратиться в мелодраму, поскольку сильные страсти плохо смотрятся на фоне одуряющего запаха дешевого флакончика духов. Джентльменам даже пришлось деликатно прикрыть носы платками.

Алису ничего не волновало. Ее не волновало, что ее выгнали из дома и что брат Нины угрожал ей; она вызывающе заявила, что может уйти сейчас, и это даже лучше, чем ждать до утра.

Родители мисс Нины сказали, что она вольна поступать, как ей вздумается. Они остались довольны, поскольку никто не мог обвинить их в том, что они выгнали горничную ночью.

Алиса ушла в свою комнату и побросала вещи в чемодан, который привезла с собой из Англии. Держа его в руках, она направилась вниз по широкой аллее к дороге и начала долгий путь через весь город к высокому старому дому возле собора Святого Стефана.

Расстояние оказалось гораздо больше, чем она думала. Когда Алиса уже миновала бесконечные пригородные районы с большими домами и парками и вошла в центр, Вена сняла свою зловещую ночную маску и превратилось в место, полное яркого солнечного света. Вокруг бегали служащие, направлявшиеся в свои конторы, проезжали молочные тележки. Дворники подметали улицы, и бродячие кошки рылись в мусорных ямах, чтобы позавтракать после своих ночных приключений. Солнечный свет струился по камням и стенам, ароматы хорошего кофе и свежеиспеченных круассанов доносились из домов и кафе. Сейчас накрывали завтрак для прислуги. Если бы Алиса не ушла, то сидела бы на своем месте за длинным столом. Но что сделано, то сделано, девочка моя, и ты проживешь несколько часов без завтрака. В любом случае он накормит ее завтраком. Она представила дымящийся кофе, который он сварит, и теплые булочки с ветчиной и тоненькими кусочками сыра, или намазанные маслом яйца. И его глаза, рассматривающие ее, пока они завтракают за маленьким столиком, который стоит у окна в комнате с фортепьяно...

Ориентируясь на шпиль собора, Алиса вошла в лабиринт маленьких улочек и вымощенных переулков и приступила к поискам высокого старого дома.

Прошлой ночью она забылась, охваченная страстным желанием, и поэтому теперь не могла вспомнить названия улицы. Да она и не смотрела на нее. Но она обязательно узнала бы это место снова. Она начала бродить по улицам, с надеждой рассматривая здания, вытягивая шею, чтобы найти знакомый пилон.

Солнце поднялось. Начало припекать. Люди возвращались с работы и покупали булочки, паштет и фрукты, чтобы перекусить на маленьких площадях. Алиса начала чувствовать голод и жажду. Ее ноги покрылись мозолями, а руки стали болеть оттого, что она несла тяжелый чемодан. У нее было всего несколько шиллингов, но этого было достаточно, чтобы купить кофе и краюшку ржаного хлеба с сыром. Она съела все это, сидя в тени собора.

После этого Алиса возобновила поиски. Позже, к вечеру, тени вернулись, медленно проползая по Вене, и темная сторона Старого города зашевелилась. Фонари зажглись на улицах, и, когда она проходила мимо таверны или винного погребка, хохот и голоса, запах еды приглашали войти. У Алисы кружилась голова от утомления. Сама того не заметив, она каким-то образом забрела в совершенно другой город. И тут она впервые почувствовала страх, впервые столкнулась с возможностью, что может и не найти высокий старый дом.