ЗАГАДОЧНЫЙ ЧЕЛОВЕК

Мы с Костей оказались последними из пассажиров. Робот-контролер сказал при нашем появлении:

— Надо быть на своем месте не позже чем за минуту до закрытия люка. У вас же осталось всего пять секунд… четыре… три… две… одна! — Круглая дверь захлопнулась. Щелкнули автоматические замки. Робот продолжал тоном брюзги: — Ваши места в круглом салоне под номерами девятьсот шестьдесят три и девятьсот шестьдесят четыре, прошу занять их побыстрее, через девяносто секунд «Альбатрос номер семьсот шестьдесят три дробь пять» выходит на старт.

— Понятно, старина! — сказал Костя. — Спасибо. Извини.

— Не отвлекайте посторонними разговорами. Задавайте только вопросы, связанные с нашим полетом. Следуйте за мной. — Он покатился по зеленой дорожке в проходе между кресел.

На нас с улыбкой смотрели пассажиры. Теперь робот не оставит нас в покое, читая инструкции поведения в полете и предупреждая каждое наше желание. Это было своеобразным наказанием за нарушение дисциплины.

— Вот ваши места. Девятьсот шестьдесят три и девятьсот шестьдесят четыре.

— Хорошо, старина, спасибо, теперь иди подзарядись, — сказал Костя.

— Я получил энергии на весь рейс. Подзарядка в шесть тридцать пять, — невозмутимо ответил робот и продолжал, уставившись на нас желтым глазом: — Туалетные комнаты находятся в хвосте корабля, там же расположены кабины с ионным душем и роботами-массажистами и парикмахерами…

— Мы все это знаем, старина, — сказал Костя, — можешь идти на свое место.

— Полет продлится четыре часа сорок восемь с половиной минут.

— Он надолго! — простонал Костя. — Как бы отключить его?

Из-за высокой спинки кресла впереди нас показалось большеглазое лицо девушки. Она сказала с видимым сочувствием:

— Не пытайся. Конструкторы учли этот вариант. Он не отключается. Программа для пассажиров, нарушающих дисциплину, рассчитана на тридцать минут. В следующий раз не будете опаздывать.

«Альбатрос» начал грузно покачиваться: нас буксировали на взлетную полосу.

Костя завел разговор с девушкой. Робот все внимание переключил на меня и почему-то перешел на интимный шепот:

— Круговая телепанорама дает возможность за все время полета наблюдать за поверхностью Земли.

— О, так вы на Китовую ферму! — радостно воскликнула соседка.

Из репродуктора к боку робота, нацеленного мне в ухо, лился поток сведений о корабле — его грузоподъемности, скорости, высоте полета:

— Грузо-пассажирский лайнер типа «Альбатрос», кроме двух тысяч пассажиров, берет на борт триста пятьдесят тонн груза. Скорость на высоте тридцати километров — пять тысяч…

Костя толкнул меня в бок:

— Вера советует рассредоточить внимание этого идиота. Иди к штурманской рубке, а я пройдусь к институту коммунальных услуг. Она едет в цейлонский дендрарий, тоже летняя практика, — добавил он и, вскочив, быстро пошел к корме.

На левом полукружии экрана плыла ночная, залитая призрачным светом искусственных лун Москва.

Когда и я встал, робот вздрогнул, его желтый глаз растерянно замигал: он принимал решение. Через несколько секунд, свет, источаемый глазом робота, стал ровным: решение было принято, он остался со мной. Я пошел в сторону корабельной рубки, робот не отставал, бормоча полезные сведения. Между прочим, я услышал от него, что на «Альбатросе» можно получить копию любой книги не позже чем через полчаса после заказа в корабельной библиотеке. Я вспомнил, что так и не удосужился захватить с собой «Язык и психологию приматов моря». Эта необыкновенная работа произвела сенсацию в ученом мире и была восторженно встречена читателями всех континентов.

Дельфины в генеалогическом древе жизни давно занимали второе место после человека. Но это место, по установившейся традиции, считалось на много ступеней ниже, чем заслужили наши морские братья по разуму. Я читал и слушал книгу в отрывках, она вышла как раз во время цикла самопроверки знаний, но мне до сих пор не удавалось прочитать ее всю.

Остров, куда мы летели, считался одним из главных центров по комплексному изучению приматов моря, и не хотелось прослыть невеждой при встрече с учеными, к тому же приматы моря всегда меня привлекали, и в ту пору я серьезно подумывал, не внести ли и мне вклад в этот интереснейший раздел науки.

Неотвязный робот проводил меня до дверей библиотеки, читая инструкцию о поведении пассажира во время полета.

В небольшой комнате за пультом склонился высокий худой человек, облаченный в какой-то невообразимо старомодный костюм. Он был абсолютно лыс, темя прикрывала выцветшая тюбетейка, видимо, очень старой работы — такие я видел в Самаркандском музее. Человек быстро нажимал на разноцветные клавиши, посылая заказы на какие-то книги. Покончив с этим делом, он встал. Меня поразило его лицо: очень загорелое, и, хотя на нем почти не было морщин, оно казалось очень древним и, когда он молчал, застывшим, как у куклы или у робота. Хотелось дотронуться до его щеки, чтобы убедиться, что она не из пластика. С лицом контрастировали глаза — черные, живые, с иронической искоркой.

Уступив мне место, он почему-то не уходил. Я в замешательстве рассматривал аппаратуру библиотеки, мне еще не приходилось пользоваться этими разноцветными клавишами с нанесенным на них шифром. К тому же меня в этом человеке или существе, похожем на человека, поразила еще одна странность: в нем, где-то в недрах его туловища, что-то тикало, работал какой-то прибор вроде старинного хронометра. Я не мог ошибиться, потому что все электронные приборы в библиотеке работали бесшумно, и он подошел ко мне так близко, что я почти касался его.

Он обратился ко мне. Голос его был не громок и очень приятного тембра:

— Все очень просто, молодой человек. К тому же вот она, инструкция-спасительница. Все же читать ее не стоит. Что у вас там?

Я назвал книгу.

Он улыбнулся:

— Да, вещица стала довольно популярной. Но вот что странно. Истинное понимание идеи, заложенной в этой книжице, мы находим, как прежде говорили и писали, только среди широкой массы читателей. С особенным восторгом идею книги приняла молодежь, в то же время большинство маститых ученых пишут черт знает что! Ты не читал последний вестник Академии? Нет? И прекрасно. Будь у меня такая шевелюра, как у тебя, я бы поседел, читая эти, с позволения сказать, мысли ученых мужей. Как ни странно, но даже в ваше время, — он подчеркнул слово «ваше», — когорта ученых, отягощенная тысячелетним опытом, не в состоянии понять, что творческие силы природы не могли исчерпаться созданием только одного-единственного прибора, — он шлепнул себя по лбу, — втиснутого в черепную коробку такого несовершенного создания, каким пока является человек. — Он схватился за голову так, будто опасался за ее сохранность, и улыбнулся. — Самое тяжкое и затяжное заболевание человечества — консерватизм мышления. Это наблюдалось всегда. Ты же проходил историю развития познания. Конечно, мы имеем сдвиги в этой области, но, к сожалению, они не пропорциональны общему прогрессу. Видимо, дает себя знать груз энтропии, накопленный за столетия. Имей в виду, что это относится главным образом к ученой братии, ограниченной рамочками узкой специализации. И все-таки нет причин для уныния — их песенка спета! Сейчас настоящий ученый может апеллировать ко всему человечеству. Ты только представь себе, — он сильно сжал мой локоть, — пять миллионов писем! За полгода! Я вынужден отвечать только через печать… Давай познакомимся: Поликарпов Павел Мефодьевич… Да, да, тот самый. Полпред дельфинов, как недавно выразился один из моих остроумных коллег. Между прочим, он и не догадывается, какое этим доставил мне удовольствие. Как звучит: полномочный представитель народа, живущего в гидросфере. Ведь неплохо!

Я согласился, что звучит это достаточно веско. Когда я назвал себя и сказал о цели поездки, он схватил меня за плечи и потряс:

— Прекрасно! Студиозус на летнюю практику! Представь, и я туда же и тоже на практику! Ты впервые, вероятно, в те края, а я уже десятый год избрал этот плавающий остров своей лабораторией. Так это о тебе и еще об одном юноше сообщили мне на днях и просили присматривать за вами? Послушай, а не пойти ли нам с тобой в бар и не отметить ли встречу чем-нибудь горячительным или прохладительным?.. Видимо, придется ограничиться только прохладительным; на ракетах этого типа не держат алкогольных напитков. Ну, идем, не теряя бодрости, в безалкогольный бар. Ты же, молодчик, прекрати свое глупое бормотание и ступай с богом, на свой насест, — сказал он роботу.

— Непонятное слово «с богом». В моей памяти нет такого слова. Обратитесь в бюро справок, отсек десять, комната тридцать два.

— Спасибо, братец! Ох и олух же ты, как я погляжу!

— Я не братец и не олух. Мое имя «Робот с обратной связью три бэ восемь ноль три». На мне лежит обязанность оказывать услуги пассажирам и давать объяснения первой сложности.

— Вот и окажи услугу, ступай себе.

— Это нарушение. Не отвлекайте меня от исполнения обязанностей, этим вы продлеваете время нашей беседы.

Павел Мефодьевич захохотал:

— Вот тип! Слышал? Не без юмора!

От навязчивого робота нас избавил корабельный механик, проходивший по коридору.

— Сейчас мы нейтрализуем этого говоруна. — Механик подмигнул, провел рукой по затылку робота, раздался легкий щелчок, и робот, чмокая присосками на резиновых ступнях, удалился.

В баре уже сидели Костя и Вера. Упершись локтем в стойку и сосредоточенно глядя в смеющиеся глаза Веры, Костя что-то рассказывал ей, сохраняя мрачную серьезность. Вера, увидав меня, подняла руку, приглашая к своему столику. Мы налили себе по стакану ананасного сока и подсели к ним. Павел Мефодьевич посмотрел на Веру, задержал взгляд на Костиной взъерошенной шевелюре, спросил:

— Что, подхватил ветерок? Теперь понесет. Не остановится. Сколько ни вяжи рифов, ветер будет мчать. И пусть его мчит. Только учитесь управлять парусами. До цели далеко. Ох, как далеко! Не вздумайте отдать якоря. Полетят канаты. Что, мудрено говорит старик?

— Нет, все понятно, — за всех ответила Вера. — Хорошая метафора.

— Вот и прекрасно. «Важно найти общий язык», говорили древние. Но я вас перебил. В чем это так горячо убеждала тебя Вера? — спросил он Костю.

Костя в подчеркнуто вежливой манере стал передавать тему беседы с Верой, искоса поглядывая на меня:

— Вера считает, что путем направленной эволюции может быть создана раса мыслящих растений. И она вместе со своим руководителем Кокиси Мокимото не теряет надежды получить хотя бы древовидное животное. По их расчетам, в скором времени одно из подопытных растений начнет ходить.

Академик недобро усмехнулся и спросил:

— Этот Мокимото орудует на Цейлоне?

— Орудует? — не поняла Вера.

— Ну, трудится, работает. В мое время иногда синонимом этих слов было — орудует.

— Да, орудует. — Вера улыбнулась. — Я в общих чертах рассказала Косте о нашем ору-ду-вании… фу, какое трудное слово!.. а он воспроизвел в лицах диалог между древо-сапианс, летающими в ракете.

— Занятный, должно быть, они вели разговор, — сказал академик. Побарабанив пальцами по стакану и оглядев нас, усмехнулся: — К слову сказать, и меня когда-то интересовала эта проблема. Помню, даже писал что-то на эту тему. Хвалили. Нервы у мимозы. Или, скажем, у дуба. Я уже начинал серьезно подумывать, имею ли я нравственное право есть салат! В то время нас также крайне волновала проблема мыслящего робота, способного к воспроизведению себе подобных и в конечном счете покоряющего мир и уничтожающего человечество. Модели конфликтов строились на основе классовых противоречий того времени. А сколько было истрачено нервной энергии и типографской бумаги на изображение иных миров и описание встреч с марсианами, юпитерианцами, жителями иных планетных систем! Мы везде искали инопланетных братьев по разуму и проглядели их у себя под носом!

У Веры в глазах мелькнули лукавые искорки.

— Что вы говорите! Неужели они проникли к нам инкогнито?

Он погрозил пальцем и сказал, прищурившись:

— Ты прекрасно знаешь, о ком я говорю. К слову сказать, у меня есть сведения, что ваш досточтимый Кокиси Мокимото до сих пор содержит в заточении двенадцать приматов моря. — Он судорожно пожал плечами. — Творится что-то непонятное: люди ищут нервы в капусте и не хотят замечать их у разумного существа! И это происходит в наше время, когда мы ходим по Луне, Марсу, Венере! Мечтаем, и не только мечтаем, — готовимся, создаем корабли для полетов к иным солнцам. Я отказываюсь понимать, что творится на белом свете! — Он встал, окинул нас таким уничтожающим взглядом, будто мы были виновниками всех ложных теорий и взглядов.

Чмокнув губами, что, по-видимому, означало крайнюю степень неодобрения, и круто повернувшись, он вышел из бара.

Вера сказала:

— Я еще не встречала таких оригинальных людей!

— Сам похож на дельфина, — усмехнулся Костя, — и чмокает, как дельфин. Где ты его откопал?

Я сказал, что он наш руководитель практики. Костя тихо свистнул:

— Вот не было печали! Представляю, как обогатятся наши познания под воздействием такого могучего интеллекта, воспевающего ветер.

Вера, опустив глаза, сказала:

— Мне он очень понравился. Наверное, это настоящий ученый, как наш Кокиси. Ученый очень широкого диапазона, непримиримый к чужим ошибкам и, наверное, жестокий и к себе. В его лице есть что-то особенное. Как он хорошо сказал про ветер! Он как персонаж с древней картины или фрески. Как жаль, что я обидела его! Надо обязательно извиниться. — И она так же внезапно встала и быстро ушла. Костя сказал:

— У тебя особый дар устраивать интересные встречи. Удивительно кстати ты появился в обществе этого ученого монстра!

Нашей ссоре помешала лунная десятиминутка. На небольшом овальном экране появилась Надя Павлова, диктор научного отдела Всемирной вещательной ассоциации, и объявила, что сейчас будет передаваться сообщение с Луны.

Костя сказал, разглядывая на свет свой стакан:

— После встречи с этим почтенным старцем я начинаю подумывать о всех прелестях, которые ждут нас на сооружении из базальта, плавающем в теплой соленой воде… — Он замолчал, увидав на серебристой лунной поверхности космонавтов.

Кадр резко сменился. Космонавты теперь двигались среди причудливых скал, временами растворяясь в чер-нильно-черных тенях. Сильный рефлектор осветил нагромождения камней, похожие на причудливую арку. Космонавты, их было трое, вошли под арку.

Диктор говорил таинственно тихо, поясняя каждый шаг исследователей. Вот они идут по пещере с коричневыми ноздреватыми стенами. Внезапно весь экран переливается разноцветными огнями.

Это сверкают кристаллы странной формы, они похожи на морские анемоны.

— Лунный камень! — говорит диктор.

Один из космонавтов взмахивает геологическим молотком, и большая «анемона» беззвучно рассыпается в бриллиантовую пыль.

— Пещера, видимо, образовалась как результат вулканической деятельности, — говорит диктор.

— Теперь спокойно можно перебираться на Луну, — шепчет Костя, — в этой пещере поместится целый город, ни один метеорит не прошибет!

Подошла Вера.

— Мальчики, он спит в своем кресле, — сказала она, — я оставила ему записку… Бедные! — добавила она по адресу космонавтов. — Все время находятся в пустоте, да еще в таких безобразных костюмах! Бр-р! Совсем иное

— зеленый, живой лес! Вы не хотите спать?

— В такую ночь! — Костя подавил зевок. — Я вообще не сплю во время коротких перелетов.

— Вот и прекрасно. Я сейчас покажу вам одну запись. Выключи, Костя, эту жуткую Луну и подключи мой «юпитер» к экрану.

Вместо холодных лунных пейзажей экран заполнила пышная зелень тропиков. В ветвях порхали желтые и красные попугаи… Повеяло ароматом цветов. Я закрыл глаза и почти сразу уснул в податливом кресле.

Я увидел Биату. Она шла в комбинезоне по лунному кратеру и чему-то улыбалась. И я тоже улыбался и шел рядом, нимало не удивляясь тому, что мы дышим в вакууме и чувствуем себя великолепно.

Где-то за непроницаемым пятном лунной тени громко засмеялись. Я открыл глаза. Смех, плеск воды доносились с экрана. В большом бассейне ватага молодежи устроила гонки верхом на дельфинах. Сквозь шум я уловил голос Кости:

— Ты извини, у него сегодня так много впечатлений. И не особенно приятных. Он хорошо сделал, что отключился… Ему надо быть в форме. Назревают неприятности… Одна девушка с астрономического… Их поля абсолютно не синхронны…

Я нащупал в кармане жетон Биаты, крепко сжал его в руке и заснул снова.