"Выше неба" - читать интересную книгу автора (Манфреди Рене)

Глава IX Небесные тела

В День благодарения Анна проснулась рано и, выглянув в окно, увидела, что выпал первый в этом году снег. Флинн, лежащей рядом, всю ночь снились кошмары, которые не давали толком заснуть обеим. Марвина ночной хаос не потревожил. В любом случае, Флинн ни разу не звала его, когда просыпалась, рыдая от страха. Отчасти Анна чувствовала ответственность за то, что происходило с Флинн: кошмары участились с тех пор, как месяц назад по ее настоянию внучка пошла в школу.

Когда они жили на Аляске, Флинн занималась по программе домашнего обучения, и было совершенно очевидно, что ни Марвин, ни Поппи не беспокоились о том, выучила девочка что-нибудь или нет. Обнаружив, что у Флинн странное восприятие расстояний и географии – девочка знала, что Марс – это планета, но думала, что он является частью Минеаполиса, – Анна разозлилась на Марвина, настолько пренебрегшего своими обязанностями.

Когда Анна попросила Флинн назвать все девять планет, Флинн ответила: «Земля, Индия, Азия, Индиана, Марс, Венера, Калифорния, Луна и космический „Шаттл»». На следующий день Анна отвела Флинн на встречу с директором начальной школы, чтобы обсудить, в какой класс ее смогут определить. В десять лет Флинн должна была учиться в пятом классе, но, поскольку официально она еще не училась, Анна надеялась, что девочку направят в четвертый класс. К удивлению Анны, результаты теста, которые пришли через десять дней из отдела по образованию, показали, что хотя у Флинн явно существуют пробелы в базовых знаниях, но читает она на уровне учеников девятого класса, и у нее повышенные способности к математике, которые «соответствуют знаниям хороших учеников старших классов».

– Я не видела ничего подобного, – сказала молодая женщина-директор, просматривая результаты тестирования Флинн вместе с Анной. – По мнению Флинн, население Соединенных Штатов составляет две тысячи человек. – Она хихикнула. – Но она правильно ответила на девяносто девять процентов вопросов по математике и пониманию прочитанного, и у нее явно есть музыкальные способности.

– О, – сказала Анна. – Неужели? Директриса кивнула:

– По какому-то наитию я попросила учителя музыки поговорить с ней и протестировать. На каком инструменте играет Флинн?

Анна покачала головой:

– Не думаю, что она на чем-нибудь играет.

– Значит, она должна. У нее прекрасный слух.

Это сбило Анну с толку. Поппи и Марвин никогда не проявляли никаких способностей, у обоих попросту не было ни слуха, ни голоса.

– Флинн, откуда ты все это знаешь? – поинтересовалась Анна, когда после собрания они зашли поесть бельгийских вафель. – Кто научил тебя читать?

– Что ты имеешь в виду? – Флинн покрыла вафли ягодами и шоколадом и сделала знак официанту, который стоял, держа наготове баллончик со сливками.

Анну это забавляло. Ее внучка воспринимала пищу очень серьезно, чего Поппи, да и сама Анна никогда не делали.

– Откуда знаешь то, что знаешь? Откуда ты знаешь о музыке?

– Я уже все это знала, когда родилась. И просто помню это из других жизней. Других мест, где жила раньше.

Анна пропустила болтовню Флинн мимо ушей. Она была рада, что внучку взяли в тот класс, который соответствовал ей по возрасту. Но раз в неделю Флинн должна была посещать дополнительные занятия по географии и истории США. Необъяснимо, но знания Флинн по мировой истории были на более высоком уровне.

Девочка не любила ходить в школу и прямо заявила об этом Анне с самого начала. Флинн не нравилось, когда ей указывали, что и когда делать, еще не нравилось, что другие дети дразнят ее. Уже прошел месяц с тех пор, как Флинн пошла в школу, но она все еще ни с кем не подружилась.

Несколькими ночами раньше, когда Анна собиралась лечь спать, она нашла на зеркале в ванной записку. Крупным детским почерком в ней было написано: «Никто меня не лубит». Анна написала внизу: «Кое-хто лубит» – и на следующий день прикрепила бумажку к пакетику с завтраком.

Анна посмотрела на Флинн, которая заснула только в четыре часа утра, после того как не могла угомониться большую часть ночи, потом вышла из спальни и на цыпочках пошла по коридору. Из комнаты Марвина доносился приглушенный шум, это были шепчущие голоса, несомненно, голоса любовников, пытающихся вести себя тихо. Ее сердце забилось, на какую-то минуту подумалось, что это Поппи. Анне очень хотелось верить, что дочь проскользнула в дом посреди ночи, чтобы сделать ей сюрприз. Но на спинке кресла висела куртка, которую Анна сразу же узнала. Марвин утверждал, что не встречался с Кристин с тех пор, как они вечером ездили пить кофе, но раз или два ей удалось подслушать его телефонные разговоры, из которых следовало, что зять ей врал. Именно поэтому она подчеркнуто попросила его не приглашать женщин по ночам.

На прошлой неделе, после того как Марвин вернулся домой в час ночи – это произошло второй раз подряд, – Анна сказала:

– Нам нужно поговорить. Он вздохнул:

– Дай догадаюсь. Нужно поговорить о Кристин?

– Это твое личное дело, Марвин. Конечно, я не обвиняю тебя в том, что ты с кем-то встречаешься.

– Ты не обвиняешь меня? – Казалось, зять искренне удивлен.

– Конечно, нет. То, что происходит у тебя с Поппи, – это ваше личное дело. На самом деле, если нужно будет принять чью-то сторону, я буду за тебя.

– За меня?

– Однако Флинн – это мое дело. Помнишь вечер после того, как вы приехали сюда, когда мы ужинали в ресторанчике «У Дэвида» и ты попросил, чтобы я взяла Флинн? Ты рассказал об идее Поппи оставить девочку мне на попечение или опекунство. Тогда это казалось мне нелепым. Сейчас не кажется. Я хочу стать ее опекуном официально.

– Что ты имеешь в виду?

– Тогда я не понимала этого, но понимаю сейчас. Я могу дать ей больше, чем ты. У нее будет все самое лучшее – лучшее образование, лучшие школы. Но у нее будет и кое-что больше. Я могу дать ей стабильность. Ты был прав. В тот вечер, когда мы говорили об этом, ты был прав.

– Ты хочешь, чтобы я отдал тебе свою дочь?

– А разве не поэтому ты проделал весь этот путь? Разве не об этом просил меня?

Марвин посмотрел вперед, легонько потирая кончики пальцев:

– Ладно.

– Что «ладно»?

– Давай обсудим это. Но я еще не готов что-либо решить окончательно, не готов оформить все официально.

– Хорошо, – сказала Анна. – Для Флинн будет лучше, если она будет жить со мной. Конечно, ты всегда будешь желанным гостем в моем доме, но думаю, нам нужно разработать несколько правил. Я не хочу, чтобы дом превратился в бордель. Я не буду тебя спрашивать, где или с кем ты был, но не потерплю, если ты начнешь спать здесь с кем попало. Делай это подальше от моего дома. Может быть, это прозвучит так, будто я пытаюсь распоряжаться твоим временем, но мне бы очень хотелось, чтобы ты укладывал Флинн спать. Она становится очень беспокойной, если тебя нет, когда она ложится.

– Я чувствую себя так, словно мне снова семнадцать лет.

– Марвин, ты должен подумать о дочери. Ей пришлось нелегко. Ее бросила мать, отец вечно отсутствует. Ей нелегко. Это плохо для любого ребенка. А особенно для такого, как она.

– Ты права, абсолютно права. И ты хорошо справляешься с Флинни.

– С другой стороны, ты должен жить своей жизнью. Ты молод. Нет ни одной причины, почему бы тебе не найти человека, с которым ты мог бы начать все сначала.

Он кивнул, но ничего не сказал. Она видела его нерешительность. Было видно, как мысли проносятся в его голове одна за другой. Выражение лица быстро менялось. Привычка к свободе от всякой ответственности боролась с теми нитями, которыми сердце Марвина было привязано к Флинн.

– Мы еще поговорим об этом. Мне нужно подумать. Может быть, я действительно пересмотрю наши отношения с Поппи. Думаю, надо дать ей то, чего она хочет.

– Что именно?

– Развод.

После нескольких дней обсуждений они пришли к некоему соглашению. На данный момент все останется по-прежнему, окончательно они решат все ближе к Новому году. Анна понимала, что все это было слишком опасно: Марвин мог просто исчезнуть и забрать с собой ее внучку, как много лет назад забрал ее дочь. Вот так потерять Флинн и провести остаток жизни, переживая и ожидая телефонного звонка, – нет, такого Анна не могла позволить. За это короткое время она успела безнадежно влюбиться в девочку, хотя это было не слишком неожиданно. Чего она действительно не ожидала, так это того, что Флинн окажется столь необходима ей. Что станет не просто частью ее жизни, но ее основой.

Поставив индейку в духовку, Анна налила себе кофе и села у окна. Сегодня вечером она ждала гостей. Должны были прийти Грета, Майк, их приемная дочка Лили и Джек со Стюартом. Джек занимал весьма значительное место в мыслях Анны, несмотря на то что они были едва знакомы.

В понедельник она, неожиданно для самой себя, позвонила Джеку, сомневаясь, что он вообще ее помнит. Но он воскликнул: «Анна!» – словно сидел у телефона и ждал ее звонка. Он сказал, что они со Стюартом с радостью придут к ней на ужин в честь Дня благодарения.

Возможно, это будет последняя вечеринка в этом доме. После того как Анна обнаружила, что Флинн сотворила на заднем дворе, она принялась серьезно раздумывать над тем, что нужно переезжать в старый дом в штате Мэн. Ей казалось, что Флинн будет лучше в маленьком городке, в размеренном быту северной общины вроде той, к которой она привыкла на Аляске. Дом был большим – почти полторы тысячи квадратных метров, что означало уединенность для всех, кто в ней нуждался. Если Марвин захочет туда переехать, он сможет использовать чердак как студию. Анна знала, что это может испортить их отношения, но на прошлой неделе она попросила адвоката подготовить документы об официальном опекунстве, которые вступили бы в силу, как только Марвин подпишет их или в случае установления его отцовской несостоятельности. Анна заключила с зятем мир, и его присутствие в доме было вполне удобным, а иногда даже приятно товарищеским. Но Марвин в любой момент мог исчезнуть, как Гудини[28], и ей нужно быть очень, очень осторожной. Она специально попросила определить признаки нарушения родительских обязанностей достаточно широко, так, чтобы хороший адвокат мог дать делу ход, стоило бы Марвину только подумать о том, чтобы сбежать с какой-нибудь женщиной. И Флинн останется на попечении Анны. Никто бы не стал спорить, что девочке не хватает полноценной отцовской заботы: расписание Марвина слишком непостоянно, и его дочь не может даже вовремя поесть, к тому же Флинн ежедневно видит эти ужасные скульптуры, разбросанные по всему дому.

Анна принялась нарезать сельдерей, включив радио, чтобы заглушить звуки, издаваемые любовниками в комнате Марвина. Ради всего святого, это длится уже больше часа. А что если Флинн проснется и услышит? Состояние ребенка и так непрочно, ее хрупкий мирок не рассыпался только чудом и молитвами. Помимо всего прочего. Марвин клялся не водить женщин в этот дом.

Анна открыла дверь кладовой и от неожиданности выронила из рук миску для салата. Там, где прошлым вечером ютились невинные банки с клюквой, стояли скульптуры Марвина – бюсты, изображающие Рональда Рейгана и разнообразных серийных убийц. Она вышла в коридор и позвала зятя.

– Что случилось? – ответил он, через минуту появляясь на кухне.

– Что случилось? Ты превратил мою кладовую в «Сердце тьмы»[29], вот что случилось. Где, черт побери, моя клюква?

Марвин, одетый в нелепый шелковый халат, который едва прикрывал бедра, открыл шкафчик над раковиной:

– Клюква здесь. Я переставил ее.

Он перешагнул через осколки на полу и подошел к чулану:

– В этой кладовой наименьший уровень влажности в доме. Восемь процентов. Я просто поставил их сюда, чтобы они подсохли за ночь.

– Убери их! Я хочу, чтобы через секунду этих омерзительных вещей не было в моем доме.

– И что, по-твоему, я должен с ними сделать? Колледж закрыт на праздники. Все закрыто.

– Убери их! – снова сказала она. – И я не имею в виду «спрячь» или «вынеси». Я требую, чтобы ты все выкинул.

– Ты представляешь, как много я над ними работал? Анна повернулась и посмотрела на зятя, но не смогла выдержать его взгляда.

– А ты представляешь, чей это дом?

Тогда он совершил странный поступок, над которым Анна несколько месяцев ломала голову. Он встал за ее спиной и крепко сжал ее запястья. Время вдруг замедлило свой ход, Анне показалось, что они стояли так несколько минут.

– Я знаю тебя, Анна. Я знаю, чего ты хочешь, не думай, что я ничего не понимаю.

Она повернулась, но он уже отошел и аккуратно вытаскивал бюсты из шкафа, чтобы унести их. Она понимала, что была права, любой нормальный человек сказал бы то же самое. Нет ни одной причины, по которой эти вещи должны находиться дома. В колледже, где Марвин преподавал, у него была своя студия. Даже если приступы «одержимости искусством», как он их называл, охватывали его посреди ночи, он всегда мог легко добраться до колледжа. Дорога на машине занимала всего десять минут. Не было никаких причин для того, чтобы ее дом начал превращаться в лавку ужасов.

Джек все еще жил с ним, но Стюарт мог думать только о том, что долго это не продлится. Он сам настоял, что тот должен переехать, и даже нашел маленькую квартирку в Ямайка-Плейн, но теперь мысль о переезде бывшего партнера его совсем не радовала. Состояние здоровья Джека стабилизировалось, хотя уровень лейкоцитов оставался высоким и риск инфекции был все еще велик. Ежедневно Стюарт заставлял себя придерживаться собственного решения и настаивать, чтобы Джек уехал. У них было соглашение, и Джек нарушил его важнейшую часть – не встречаться с другими мужчинами. Ну, по крайней мере, с одним мужчиной.

Стюарт не мог признаться даже самому себе, до какой степени ему хотелось узнать наверняка о похождениях Джека. Но после разговора с Дэвидом, директором библиотеки, где Стюарт работал неполный рабочий день, выбора у него не оставалось. Как-то раз Дэвид сказал ему: «Он остался прежним. И если хочешь знать, он снова тебе изменяет, чего ты, между прочим, не делаешь». Стюарт аккуратно навел справки, что было ошибкой. Гектор оказался самым красивым мужчиной, которого он когда-либо видел. Голливудские звезды в подметки ему не годились.

В тот день, когда Стюарт пораньше пришел с работы и обнаружил, что Джека нет, он все понял. В шесть часов, за полчаса до того, как Стюарт обычно появлялся дома, вошел Джек, взъерошенный и помятый, пахнущий другим мужчиной.

– Не пытайся лгать мне, – сказал Стюарт.

– Хорошо.

– Это снова Гектор.

Джек сел и пригладил волосы:

– Это все еще Гектор.

Он не пытался ничего объяснить или пообещать, что это больше не повторится, не умолял о прощении, не заявлял, что изменит свою жизнь. Поэтому вместо пяти минут Стюарту понадобилось два дня, чтобы попросить его уйти.

День благодарения у Анны будет их последним праздником, проведенным вместе. Это станет последними часами близости, которая необходима им прежде, чем они пойдут своими дорогами. Стюарту показалось странным, что Анна пригласила их, даже более странным, чем то что Джек с таким неподдельным восторгом принял это предложение. Хотя, возможно, гораздо лучше провести выходные с незнакомцами, а не с прежними друзьями. Мысль о том, чтобы пойти к Джейн и Лейле или на праздник к Крейгу, была просто невыносима.

Стюарт тронул Джека за плечо, чтобы разбудить его, но тот уже не спал. Джек взял Стюарта за руку и притянул поближе. Они лежали и смотрели сквозь раздвинутые шторы на падающий снег.

– Во сколько нужно быть у Анны? – спросил Джек.

– По-моему, в четыре. Это же ты с ней договаривался.

Джек что-то пробормотал себе под нос и крепче обнял Стюарта. Если бы визит к Анне не был последним важным событием в их совместной жизни, то он наверняка отменил бы его и остался в постели на весь день. Самым ужасным в этой болезни была усталость. Он мог сражаться с заболеваниями, терпеть температуру и боль, но одна мысль, что надо принять душ, одеться и сделать что-то более существенное, чем просто сидеть перед телевизором или в кофейне в квартале отсюда, заставляла его рыдать от изнеможения. Ничего уже не будет как прежде. В понедельник он переедет в ужасную квартиру с проеденными плесенью коврами и въевшимся запахом топленого сала. Они со Стюартом разгребали хлам шесть часов, а потом наняли уборщиц, чтобы те вымыли все заново, но неприятный запах остался. Джек снял эту квартиру не только из-за уменьшения заработка. Как и следовало ожидать, Кобаяши прекратил вести дела с его компанией, и Хэнк Шерман тут же его понизил. И все равно, Шерман, Бек и партнеры были более чем щедры со своими сотрудниками, и Джек все еще мог позволить себе хорошую квартиру, но ему показалось, что благопристойность угнетает сильнее, чем жизнь в дыре. Там был комфорт и дорогие вещи, здесь – нищета и уродство. Джек всегда предпочитал крайности.

Большую часть времени Джек был свободен от работы в фирме. Потеряв счет Кобаяши, он начал катиться по наклонной, словно мяч. Когда японцы отказались от их услуг, у него чуть сердце не разорвалось, все потеряло значение; ничто больше его не волновало. Он обнаружил, что никак не может сконцентрироваться более чем на сорок минут, а часто даже и меньше. Джек начал допускать глупые ошибки, которые впоследствии дорого ему стоили. Хэнк, который знал, но не говорил о болезни Джека, позволил ему работать дома и неполный день, но даже это оказалось слишком.

Стюарт пытался помочь ему распорядиться остатками средств, тщательно разработал бюджет, а потом только закатил глаза: «Кого я обманываю? Ты ворочал миллионами, но никогда не мог подсчитать деньги на собственном счету». Джек не представлял, что делать, если закончатся деньги, а с учетом ситуации на бирже это могло произойти очень быстро. Он надеялся, что, когда придет этот день, его уже не будет в живых, он молился, чтобы не пришлось мочиться в пеленки и пускать слюни от абрикосового пюре в каком-нибудь доме престарелых. Когда он будет переезжать, у него будет всего два чемодана вещей. Он отдаст, или продаст, или завещает Стюарту все остальное, включая свою коллекцию африканских масок.

– Ты хочешь позавтракать? – мягко спросил Стюарт.

– Нет. Все что я сейчас хочу, – рядом со мной. Стюарт сжал плечо Джека:

– Если бы ты сам мог поверить в это. Позже, по пути к Анне, Джек сказал:

– Может быть, остановиться и купить вина? – Он кивнул в сторону магазина на противоположной стороне от магазинчика миссис Ким. Гектора не было около корейской бакалеи – конечно же, она закрыта на выходные, и, несомненно, парень ужинает дома, со своей маленькой женой, в семейном кругу.

Стюарт подъехал к тротуару. Джек пронесся по маленькому магазину и выбрал бутылку дорогого белого вина.

Прямо за магазинчиком был бар, куда часто ходил Гектор. Нужно проверить, просто посмотреть. Джек поймал взгляд Стюарта и показал на бар. Зашел, роясь по карманам в поисках мелочи для автомата с сигаретами и одновременно оглядываясь по сторонам в тускло освещенном помещении. Здесь Гектора тоже не было. Он нажал на одну из кнопок на автомате – оттуда выскочили длинные женские ментоловые сигареты – и пошел обратно к Стюарту.

– Просто хочу курить. – Джек развернул целлофан на пачке «Вирджиния Слимз».

Стюарт посмотрел на него:

– Твой мальчик, должно быть, на какой-то частной вечеринке.

Джек прикурил.

– Да, – ответил он, разозлившись, что Стюарт понял его уловки, а еще больше от того, что Гектора нигде не было. – Наверняка.

Стюарт фыркнул:

– Ты меня удивляешь.

Джек выдохнул, пуская дымок кольцами и изогнувшись, как Марлен Дитрих:

– Я сам себя удивляю.

Ближе к полудню Анна вошла, чтобы посмотреть на Флинн. Та все еще была в постели, рядом с ней свернулся на подушке кот. Она тихонько позвала внучку, но Флинн не пошевелилась.

Все было готово, в доме убрано, Анна только не хотела пылесосить, пока Флинн не проснется. Марвин и Кристин загружали глиняные головы в «Фольксваген». Анна наблюдала из кухонного окна, как зять укладывал отвратительные бюсты в кузов.

– Это назад, – сказал он Кристин, которая согнулась под тяжестью фигуры, представляющей Рональда Рейгана и каннибала Эда Гайна.

В воздухе кружился снег. У Марвина были голые ноги, из-под военной куртки виднелись только полы цветастого халата. Анну накрыла волна ностальгии, неподдающейся описанию боли – потеря дочери, мужа, юности, которая у нее когда-то была и заставляла ее вот так же стоять на снегу полураздетой, ошеломленной блаженством любви. Анна открыла окно шире – на кухне становилось жарко. Кристин хихикнула, когда Марвин что-то достал из кармана. Трубка. Марвин протянул ее Кристин, и Анне показалось, что он сказал:

– Положи немного в чашку и затянись, а потом подожди, пока зазвонят колокольчики.

Анна с грохотом бросила на пол несколько крышек от кастрюль. Марвин посмотрел наверх, как она и хотела.

– Анна? – Через минуту он, запыхаясь, вошел на кухню.

– Да? – ответила она.

– Это не то, что ты подумала.

– Мне показалось, что это марихуана. Или я ошибаюсь?

– Нет. Ты с ума сошла? – воскликнул Марвин.

– Нет. Конечно же, я предполагаю, что ты не куришь, когда Флинн под твоим присмотром. Девочка начнет переживать, если увидит тебя курящим или под действием наркотика.

Он отмахнулся:

– Это не наркотик.

Анна начала чистить картошку:

– Тогда я не беспокоюсь. Кристин будет с нами ужинать?

– Нет, – ответил зять, – у нее другие планы.

Анна открыла духовку и полила жиром индейку, раскладывая приправу вокруг птицы. Когда она повернулась, Марвин был все еще здесь.

– Правда? – сказала она. Он провел рукой по волосам:

– Наверное, ты разозлишься, но Богом клянусь, я вспомнил только сегодня утром, точнее, десять минут назад, когда понял, что Флинн еще в постели.

– Что? – встревоженно воскликнула Анна.

– В День благодарения мы всегда отмечали день рождения Флинни.

– Я думала, что она родилась на второй неделе декабря?

– Да. Но мы поменяли дату. Слишком близко к Рождеству. В любом случае, Флинн всегда очень грустит в свой день рождения, и в этом году, без Поппи, ей, возможно, будет еще хуже.

– Если бы ты сказал мне раньше! У меня ничего нет для нее. И я не знаю, какой подарок она хочет.

– Я знаю. И это может быть подарком от нас обоих. У Кристин это есть дома. Просто нужно съездить и забрать.

– Что это?

– Собака. Щенок. Флинн просит собаку с тех пор, как научилась говорить. Кот был просто компромиссом. Ну, что ты думаешь?

Анна налила кружку кофе и села. Собственно говоря, прошлой ночью ей снилась собака, и позапрошлой тоже. Собака, бегающая вокруг домика в штате Мэн. Там много акров земли и достаточно комнат, чтобы завести собаку. Если щенок сделает ее внучку счастливой и станет еще одной причиной для переезда из Бостона, почему бы и нет? Она посмотрела на Марвина. Ей хотелось, чтобы ее зять надел на себя еще что-нибудь.

– Что там за собака?

– Кажется, бордерский колли. Без паспорта.

– Ну что ж, бордерские колли не такие уж и большие. Марвин вернулся домой, как раз когда Флинн вышла из спальни. Анна поняла, что этот щенок – уже сейчас весящий сорок фунтов, – ньюфаундленд.

– Ой! Я так и знала! – Флинн встала на четвереньки. – Я знала, что он придет ко мне.

– С днем рождения, милая. Это тебе от нас с бабушкой.

Флинн улыбнулась, это была первая искренняя улыбка, которую Анна сегодня увидела.

– Спасибо. – Девочка крепко обняла бабушку.

– Пожалуйста, милая. Может быть, ты хочешь вывести его пописать? Щенкам нужно много писать. Выведи его на улицу, за забором он будет в безопасности. – Анна посмотрела, как Флинн вышла на улицу. Затем повернулась к Марвину: – Это чертовски большой колли.

– Правда? – Марвин повернулся к ней, он мечтательно улыбался.

– Кто сказал тебе, что это колли, Марвин? Это ньюфаундленд и, похоже, чистокровный.

– А они хорошо ладят с детьми?

– Эта собака вырастет огромной. Думаю, около ста пятидесяти фунтов.

– Ого! Я же не разбираюсь в породах собак. Я взял его в приюте. Что мне с ним делать? Отнести его назад и взять что-нибудь поменьше?

Анна подняла брови:

– А ты не думаешь, что Флинн уже назвала его и спланировала его будущее? Слишком поздно.

– Прости меня, Анна.

– О, ладно, думаю, мы справимся. Я не люблю больших собак, но если она сделает Флинн счастливой, привыкну. В любом случае, говорят, что ньюфаундленды – лучшая порода для детей.

Марвин обнял ее и поцеловал в лоб.

– Спасибо, – сказал он тихо.

Флинн под столом играла с собакой. Щенку очень нравилось жевать шнурки, и каждые десять минут бабушка или Грета просили, чтобы Флинн убрала щенка. Волхвов он уже съел. Но Флинн знала, что они найдут способ общаться с ней, они будут жить в ее снах. Большая собака, с множеством комнат для людей, которые иногда были волхвами, иногда маленькими звездочками, а когда они не могли сделать выбор, превращались в кучеров. Вот только когда они становились кучерами, они становились не очень-то приятными. Большие и злые, они говорили, как Глэдис Найт покинула их и оставила под землей. Они жаждали мести. А еще, когда они были кучерами, они все время отдавали Флинн какие-нибудь приказы. Сегодня они сидели у нее на груди, поэтому она не могла встать с постели, когда ей этого хотелось. Оставалось только лежать под утренним солнышком, пока они рассказывали ей, что мать никогда ее не любила и больше не вернется. Они говорили, она виновата, что ребенок Греты умер, потому что Флинн так эгоистично хотела, чтобы Грета была ее мамой. Грета не будет ее новой мамой; она уже удочерила девочку вместо Флинн. Даже бабушка, говорили они, не так уж сильно любила ее. Она только терпела Флинн, потому что хотела, чтобы Марвин был с ней. Флинн думала, что, возможно, это правда; ее бабушка и папа на самом деле любят друг друга, хотя и не верила, что Анна и Марвин наняли людей, чтобы Флинн украли посреди ночи.

– Флинн, убери собаку, – сказал папа откуда-то сверху. – Отведи пса в гостиную.

Флинн взяла щенка и сделала, как было сказано. Новая глухая дочка Греты, Лили, пыталась поймать щенка. Лили было всего три года, но Флинн знала, что кучера заставляли ее совершать плохие поступки. Они велели дернуть щенка за хвост и очень смеялись, когда девочка сделала это. Флинн слышала внутри Лили какой-то шум, продолжительный крик, плач и мольбы о помощи, злобные крики, что ее не замечают и не любят. Быть глухим означает способность читать мысли людей. Флинн могла видеть душу Лили. В других жизнях глухие обычно становились святыми. Вероятно, Лили могла быть Жанной дАрк: вокруг нее сиял нежно-голубой свет ангелов. Вся злость этого человека, Джека, сидящего напротив бабушки, попадала прямо в голову Лили. А через Лили эту злость чувствовала и Флинн: это было, словно кто-то подержал две ложки над свечами, а потом прижал их к вискам. Слышалось жужжание пчел. В глазах Анны был страх, его голосом было уханье филина. Только небеса молчали.

Сейчас кучера вышли из тела собаки и наполнили комнату мерцающим светом и злой аурой болезни – у нее был запах, похожий на тот, который она почувствовала, когда на карниз их дома в Аляске забралась белочка и умерла там. Волосы кучеров выросли на шесть футов за шесть секунд, завились в змеиные кольца и поглотили каждую частичку пыли в доме. Папа говорил: «вонь восьмидесятых»; должно быть, сейчас пахло именно так. Вонь десятилетия перебила аромат бабушкиной стряпни. Кучера превратились в огненные шары и начали летать над праздничным столом.

«Мы светлячки! Нам не нужен всякий бред, мы поемотвязный рэп!»

Флинн заткнула уши, так громко они пели. Но мужчина по имени Джек обратился ней.

– Что? – сказала Флинн.

– Я спрашиваю, как зовут щенка? Флинн подняла собаку: /

– Его зовут Крошка Иисус Флинн решила, что, должно быть, это имя щенка, когда не смогла найти маленькую фигурку, хранившуюся в сарае с Иосифом и Марией. Тогда девочка предположила, что Иисус остался где-то с Глэдис Найт, под землей, где звезды.

– Что? – опешила Анна. – Как ты его назвала?

– Крошка Иисус.

За столом все засмеялись.

– Милая, ты не можешь так назвать собаку, – сказала Анна.

– Почему? – спросила Флинн.

– Почему бы тебе не назвать его Будда? – сказал Джек. – Он толстый, как Будда.

– Да, он сейчас как Будда, но потом будет размером с этот двор, – сказала Анна. – Он из огромного собачьего питомника, специализирующегося на больших колли. – Она подмигнула Марвину, и тот засмеялся.

Флинн скормила кусок индейки щенку, который уже угощался из ее тарелки, когда они вместе сидели на диване.

– Мы пойдем?

Анна кивнула, откупоривая уже шестую бутылку вина за этот вечер. Буйное застолье не производило впечатления праздника. Джек и Стюарт, в отличие от той энергичной пары, какой они были на собрании и какими запомнила их Анна, казались напряженными и уставшими; Майк ушел, как только его тарелка опустела. Когда он прощался, Грета даже не взглянула на мужа. Даже Марвин был мечтательным и отвлеченным, хотя обычно он всегда поддерживал разговор. Счастлива была только Грета – она светилась от счастья в присутствии маленькой девочки, которой она планировала дать другое имя, Агнес, а не Лили, как назвала ее мать.

– Ты можешь отвести ее в мою комнату вздремнуть, – сказала Анна, когда увидела, что девочка засыпает.

Грета кивнула и встала.

– Это был милый вечер, Анна. – Джек улыбнулся ей. Анна пожала его руку:

– Надеюсь, что не услышу дальше: «но нам уже пора идти». Потому что еще будет пирог и кофе. И оставшаяся закуска, которую мы съедим после того, как посмотрим какой-нибудь фильм.

– О? Мы будем смотреть кино? – сказал Джек, наклоняясь вперед.

Марвин повернулся и посмотрел на нее. Анна не планировала смотреть телевизор; слова слетели с губ прежде, чем эта мысль пришла ей в голову.

– Да. Это традиция Дня благодарения. «Скрипач на крыше». – Анне не особенно нравился этот фильм – просто одна из кассет, которую бывшая жиличка оставила в чулане, – но ей совсем не хотелось, чтобы этот вечер закончился.

Пока день медленно тянулся, мысль о переезде и продаже этого дома переросла из возможности в уверенность. Это нужно для того, чтобы защитить Флинн. Весь день Анна переживала из-за нее, ее пугал взгляд внучки, какой-то дикий, словно ее мучило чувство сожаления или страха – Анна не могла сказать, чего именно.

Анна включила видео и пошла проверить, как там Флинн. Девочка сидела на кровати, держала щенка на коленках и читала вслух Библию. Анна улыбнулась. Щенок казался очень сообразительным – морда у него была такой сосредоточенной, будто его на самом деле заинтересовало Откровение Иоанна Богослова.

Вернувшись в гостиную, Анна собрала все блюдца и кофейные чашки и отнесла их на кухню. Грета пошла следом, захватив полотенце.

– Не надо, – сказала Анна. – Здесь немного посуды.

– Почему нет? Лили спит. А я не очень люблю мюзиклы. Извини.

– Я тоже. Но разве это не здорово? Никаких противных громких футбольных матчей.

Грета взяла тарелку из рук Анны, та упала на пол и разбилась вдребезги. Грета залилась слезами.

– Все в порядке. Это даже не моя тарелка. Она была здесь, когда я переехала. Не видела ничего более уродливого.

– Извини.

– Оставь. Я уберу все позже. – Анна опустила руки в горячую воду Что случилось, дорогая? – И сразу же услышала смех Флинн – смех! Как давно это было! – и голос Джека, который дразнил ее. Женщине захотелось подбежать и посмотреть на румянец, который, несомненно, был на лице внучки. У нее был такой же смех, как у Поппи; Анна решила, что она похожа на свою мать, когда заливается, как сейчас. Анна улыбнулась и почувствовала, как она счастлива.

Она посмотрела на Грету, зная, что подруга скажет ей, еще прежде, чем она спросит.

– Я ухожу от него. Сразу же, как только будут готовы документы по удочерению Лили. Я за ним следила. – Липо Греты было мертвенно-бледным.

– Где он был?

Грета едко засмеялась:

– Это унизительно. Всю дорогу я готовилась к тому, что увижу какую-нибудь горячую штучку, стройную блондинку или пышногрудую брюнетку, но это! Оказывается, я борюсь за внимание своего мужа с цветами.

Анна выключила воду:

– Что?

– Все это время он куда-то уходил. Он проводил часы неизвестно где и говорил, что просто катается по городу…

– Да. А где он был?

– В ботаническом саду. Часами сидел среди маргариток и роз.

Анна засмеялась от неожиданности.

– Вот-вот. И я засмеялась, когда детектив рассказал мне об этом. Он спросил меня: «Мисс Аллен, ваш муж – религиозный человек? Потому что я наблюдал за ним и увидел, что его губы шевелятся так, словно он разговаривает с цветами, и тогда я подумал, что он, должно быть, молится».

– Никогда раньше не слышала ничего подобного, – задумчиво проронила Анна. – Но может быть, это не так уж и плохо?

– А что в этом хорошего? Мой муж предпочитает глазеть на кучку растений, а не на меня. Он обязан быть дома, чтобы помочь мне покрасить детскую для Лили. Иногда мне кажется, он согласился удочерить Лили, только потому, что ее имя похоже на название цветка. Мечтательная Лилия – вот как он ее называет. О боже!

– Ого! – присвистнула Анна. – Ты хочешь сказать, что все то время, которое он пропадал, Майк проводил в садах и парках?

– Да. Он два раза уезжал на выходные. Якобы в командировки. Детектив подумал, что тут-то он его и поймает. Он проследил за ним до хижины где-то на границе со штатом Мэн. Но там не было никаких женщин, сплошная ботаника. Два дня Майк провел, гуляя по паркам и рассматривая растительность. – Она взяла кастрюлю из рук Анны.

– О боже. Ты сказала ему об этом?

– Частично. Я чувствую себя полной дурой. А что тут скажешь? «Я видела, как ты разглядывал березы? Я знаю о Маргаритке и Розе?» Мне пришлось придумать, будто бы один мой друг видел его в ботаническом саду, хотя он сказал мне, что идет обедать с деловыми партнерами.

– И что он ответил? – Анна вылила воду из графина в папоротник на подоконнике.

– Он начал нести всякую чушь, вроде того, что ему становится менее одиноко, когда он соприкасается с подлинной красотой. Я даже не хочу делать выводы из этого утверждения.

Они замолчали.

– Загадки, – наконец заговорила Анна. – Какие все люди загадочные.

Когда они закончили убираться, на кухню вошла Флинн:

– Крошка Иисус там кое-что натворил.

– Ладно, – сказала Анна. – Сейчас приду. Отведи его на улицу. Щенков нужно выводить на улицу каждый час.

Анна обнаружила, что все трое мужчин полностью погружены в фильм. Там была сцена свадьбы старшей дочери, и на протяжении всей церемонии ее отец стенал: «Восход! Закат!»

– Как фильм? – спросила Анна, но они были так захвачены действием, что никто не повернул головы. Анну это вполне устраивало. Она всегда думала, что лучший ответ беззвучен.

За пять дней до Рождества у Джека все еще не было планов на праздники. Большую часть времени он проводил дома, расстроенный и удивленный тем, как мало у него друзей: все старые приятели, которые были у них со Стюартом, остались с ним, там, на прежней квартире. Джек до сих пор поражался утонченности, с которой его партнер вел хозяйство, ведь умение принять гостей само по себе искусство. У него был один друг. Два, если считать Анну. Он разговаривал с ней всего несколько раз после Дня благодарения, и она обещала приехать, как только сможет. Каждую среду к нему заходила Джейн с полным портфелем работы от фирмы. Джек чувствовал себя больным, но не мог выносить безделье и поэтому договорился с Хэнком Шерманом, что тот переведет его на должность консультанта. Это была простая работа, и Джек мог не слишком напрягаться. Нужно было только изучать выписки из счетов, которыми управляли новички, и предлагать свою оценку их инвестиционных стратегий.

Он как раз работал над счетами, когда в шесть часов пришла Джейн. Джек предложил ей войти, надеясь, что аромат ванили, кипящей в кастрюле, заглушит запах, который становился все сильнее. Вентиляция на кухне и в ванной не работала, а его соседи, казалось, готовят, используя самые вонючие специи. Даже полотенца в ванной насквозь пропахли карри.

Он выключил лампы дневного света и зажег несколько свечей.

– Как там погода? – спросил он, когда Джейн вошла.

– Снежная. Кажется, будет буря.

– Садись. – Он взял кучу папок на диване и переложил их на кофейный столик. – Что будешь пить?

– Ничего, спасибо. Я ненадолго. У нас с Лейлой планы на сегодняшний вечер.

– Как дела у Лейлы? – спросил он из кухоньки, где перелил вино из бутылки в графин и взял два бокала.

– У нее все хорошо. И у нас все хорошо. Она передает привет, и Стюарт передает тоже.

Каждую неделю Джек не мог удержаться, чтобы не спросить про Стюарта. Они не общались с того самого дня, как Джек переехал, – уже почти месяц.

– У него все в порядке. Вчера вечером мы ходили к ним на ужин.

На секунду Джек застыл. Он протянул бокал Джейн, которая, отпив ради приличия, отставила бокал.

– К ним? – Джейн медлила, но Джек быстро заговорил: – Вот и все. Больше ничего не будет. Я рад, что он кого-то встретил. Стюарт заслуживает того, чтобы быть счастливым.

Джейн кивнула:

– Я скажу, что ты передаешь ему наилучшие пожелания.

– Кто он? – спросил Джек, прежде чем смог остановиться. Самое смешное, что он не видел Гектора с тех пор, как переехал. Он говорил себе, что это из-за болезни, но ночью, наедине со своими желаниями, он понимал, что кроме Стюарта ему никто не нужен.

– Ты действительно хочешь, чтобы я ответила на этот вопрос? – спросила Джейн.

– Нет. Я думаю, что знаю ответ. Это тот библиотекарь, с которым работает Стюарт. – Он взял бокал вина и осушил его. – Ладно. Сейчас это его личное дело. Послушай, я хочу устроить вечеринку накануне Рождества. Вы с Лейлой приглашены. – Джек и не думал ни о чем подобном, но почему бы и нет? Можно пригласить четверых или пятерых людей, этого будет достаточно, чтобы заполнить маленькую квартирку.

– Я бы с радостью, но, к сожалению, у нас уже есть планы. – Джейн встала, взяла пальто и поцеловала Джека в щеку. – Позвони, если тебе что-то понадобится. – Она взяла папки.

– Позвоню, – пообещал Джек. Когда девушка ушла, он вылил остатки вина в свой бокал. Больше всего ему нужны люди. Почему он прежде не беспокоился о том, что таит в себе дружеское участие? Неужели он так и проведет остаток дней? Ему нужно заставить себя действовать, несмотря на то что большую часть времени он чувствует себя больным; иначе он никогда не будет общаться с людьми. Встреч с врачом и походов в магазин явно недостаточно.

Джек лег на диван, поставил бокал на грудь и принялся слушать, как по соседству ссорилась индийская пара. Жена пилила мужа почти всю ночь. Джек предпочитал громкие ссоры затяжным рыданиям, которые как раз вступили в начальную стадию. Он сел, задул свечи и надел ботинки.

Он поехал в Бостон, не имея ни малейшего представления, куда именно направляется. Все магазины были украшены к Рождеству. У магазинчика, где он каждый год покупал Стюарту красный свитер, Джек остановился, вошел и выбрал еще один. Он пошлет его Стюарту после праздников, и тот не будет чувствовать себя обязанным. Может быть, стоит выбрать подарки для Джейн и Лейлы. Стюарт всегда им что-нибудь дарил – Стюарт всем что-то дарил, – но Джек понятия не имел, что нужно девушкам.

Он добрел до Кембриджа, постепенно подойдя к большому навесу в Гарвардском дворе. Под ним шел какой-то фестиваль народной музыки. Джеку не очень нравилась такая музыка, но он уже устал гулять. Вокруг вились стайки ботаников-интеллектуалов. Шерил Вилер пела, что в Новую Англию пришла осень, хотя из-за шума улицы и криков лоточников он не мог различить многих слов.

Джек услышал голос Анны еще до того, как увидел ее, она возмущалась в очереди за хот-догами: «Боже мой, сколько можно готовить этот хот-дог? Я стою в этой очереди уже достаточно, чтобы перестать ходить в церковь, отречься от нее, а потом снова креститься».

Джек трижды ее позвал, пока она медленно двигалась сквозь толпу, глядя на музыкантов и медля, словно не была уверена, стоит ли оставаться.

Наконец она его услышала и обернулась:

– Джек! Ты даже не представляешь, как часто я о тебе думала. Я собиралась позвонить.

Он обнял Анну, вдыхая свежий запах ее одежды и опьяняющий запах духов, напоминающий какие-то экзотические цветы.

– Как ты? Куда собиралась? Ты в городе ненадолго, или есть время что-нибудь выпить? – Оба засмеялись над тем количеством вопросов, которые выпалил Джек. – Все что я хотел сказать: не уходи от меня, Анна, я этого не перенесу. – Он снова рассмеялся, но так и не смог добиться того непринужденного тона, которого хотел. – Не говори мне, что ты куда-то собираешься.

– Ну, здесь все куда-то собираются. – Она откусила кусок хот-дога. – Я как сумасшедшая ношусь по магазинам перед Рождеством, поскольку утром мы уезжаем в Мэн. Флинн и я. Марвин приедет позже.

– О? Ты наконец продала свой дом? – Джек на прошлой неделе увидел объявление в газете. Он пытался шагать рядом с ней, поддерживая дыхание в норме; женщина ходила быстрее, чем все, кого он когда-либо знал.

Анна покачала головой:

– Марвин остается там, пока дом не купят. Он будет приезжать к нам на выходные.

– Хорошо. Звучит хорошо.

– Я надеюсь. – Она остановилась у бара, который выглядел просто первоклассно, с медными отполированными перилами и бизнесменами в строгих костюмах внутри. – Не желаешь бренди?

Джек кивнул и прошел за ней в кабинку у окна.

– Я так рада, что встретила тебя. Сейчас настали такие сумасшедшие дни, что даже нет времени позвонить, – сказала Анна.

– Все в порядке. Я тоже никому не звоню. Анна поднесла свой бокал к его:

– CentAnno. За следующие сто лет, как говорят итальянцы. – Она глотнула. – Я пью «Гранд Марнье» только по праздникам. Я так люблю Рождество, а ты?

Почувствовав комок в горле, Джек кивнул.

– Все в порядке?

– О, ты же знаешь. Большое горе, СПИД, безработица, злые индийские соседи – все как обычно.

Он допил бренди и подозвал официанта. Затем взглянул на Анну и увидел в ее взгляде ту же силу, которую он видел в выражении лица Флинн. Джек часто думал о девочке, удивляясь самому себе, потому что он не любил детей. Но что-то в этой девчонке – напряженный взгляд, понятливость, некоторая странность – напоминало ему собственное детство, то как он хранил свои секреты, даже не понимая, в чем они заключаются.

Анна прикурила сигарету и посмотрела на него сквозь колечки дыма:

– У тебя, наверное, полно работы сейчас, как и у всех остальных, но мне бы очень хотелось, чтобы ты приехал в Мэн на часть праздников. Мы с мужем раньше устраивали ежегодные рождественские вечеринки в нашем доме, и я решила возобновить эту традицию, хотя и в меньшем масштабе. Все будет вполне спокойно, но я заказала поставщикам из Бостона кое-какие продукты. Приедут Грета с дочкой. Марвин тоже будет.

– Правда? – сказал Джек. – Ты меня приглашаешь?

– Ты приедешь?

– Я с удовольствием. – Он чуть не зарыдал от благодарности.

– Здорово. Ты сможешь напиться хоть в стельку. Дом огромен, спальни для гостей готовы и ждут пьяных весельчаков.

– Как у Великого Гэтсби. Анна рассмеялась.

– Да, точно. В любом случае, завтра мы с Флинн уезжаем. Я объясню тебе, как добраться, и ты сможешь приехать в любое время и остаться на столько, на сколько у тебя получится. – Она сделала большой глоток и посмотрела ему в глаза. – Вот что я хотела сказать.

Когда они распрощались, Джек смотрел вслед Анне, пока та не завернула за угол. Что-то в том, как она вертела головой из стороны в сторону, заставило его вспомнить тот вечер, когда они со Стюартом уезжали из ее дома. На заднем дворе Флинн лепила ангела из снега, а щенок лежал рядом.

– Что ты знаешь о небесных телах?[30] – спросила девочка у Джека. – Сколько из них ты знаешь?

– Не слишком много, но больше, чем хотелось бы, – ответил он.

Дома Джек собрал чемодан, затем второй. Прежде чем он понял это, он уже собрал все, что привез. Ни один нормальный человек не смог бы жить в этом доме. После праздников он подыщет новое место, а может быть, Анна приютит его на неделю или две. Этого времени достаточно, чтобы найти приличную квартиру, в которой из каждого угла смотрит на него его вина.

Этой ночью он мирно спал первый раз за весь месяц. Анна такая добрая, даже мысль о ней согревала душу. Он никогда не уделял большого внимания доброте и до сих пор не чувствовал, как много счастья могут доставить такие важные мелочи. Внезапно жизнь показалась ему не такой уж безрадостной. С утра он позвонит Стюарту и пожелает всего самого наилучшего.