"Есть контакт! Нет контакта" - читать интересную книгу автора (Ревич Всеволод)

Ревич ВсеволодЕсть контакт! Нет контакта

Всеволод Ревич

ЕСТЬ КОНТАКТ!.. НЕТ КОНТАКТА...

Когда заводят речь о фантастике, то слово Контакт начинают писать с большой буквы, подразумевая под ним встречу земного человечества с разумными существами из иных миров, это, вероятно, самый распространенный сюжет в фантастической литературе XX века. Истоки его мы можем отыскать еще в глубокой древности, но по-настоящему тема столкновения двух цивилизаций раскрыла свои потенциальные "возможности в произведении, с которого, по сути, и начинается современная фантастика, - в "Войне миров" Герберта Джорджа Уэллса.

С тех пор с завидной регулярностью появляются романы, повести и рассказы, в которых с той же завидной регулярностью на нашу планету высаживаются одиночные экипажи или, наоборот, несметные полчища пришельцев, иной раз весьма агрессивных, а иной раз настроенных очень дружелюбно. В других книгах земляне отправляются в гости к обитателям галактических просторов - от вполне похожих на людей (правда, почти всегда отличающихся цветом кожи) до причудливых или даже чудовищных жизненных форм, вроде океана разумной плазмы в лемовском "Солярисе".

Что же определяет такую устойчивость темы инопланетян?

Конечно, она сама по себе, как ничто другое, поражает воображение, ибо при всех бесконечно разно

c Предисловие, "Мир", 1978

образных свершениях природы самым удивительным остается все-таки возникновение разума. Недаром время от времени поднимается шум по поводу якобы виденных кем-то мифических "летающих тарелок". Подготовленные научной фантастикой люди охотно готовы поверить в возможность встречи с братьями по разуму. Вместе с тем в последнее время появилась достаточно грустная гипотеза известного советского астрофизика И. Шкловского, заявившего, вопреки своим некоторым прежним высказываниям, об уникальности земной жизни, об одиночестве человека во Вселенной. В этой гипотезе, безусловно, есть позитивное начало: если допустить, что ученый прав, то с какой же бережливостью мы должны относиться ко всем завоеваниям человеческого разума! Без людей Земли в природе не останется никого, кто мог бы осмыслить и понять ее самое. Я, правда, думаю, что если бы даже завтра в нашей или соседних галактиках были открыты десятки обитаемых миров, то это ничуть бы не уменьшило ценности и уникальности человеческого опыта. И еще я полагаю, что гипотезе И. Шкловского навсегда суждено остаться гипотезой. Она может быть опровергнута буквально в течение одного дня, но никогда не будет доказана, потому что в человеке всегда будет жить надежда отыскать разумных партнеров, как бы далеко ни отодвинулись границы, до которых доберутся щупальца наших приборов.

Что же касается литературы, и в первую очередь научной фантастики, то на нее взгляды И. Шкловского никакого влияния оказать не смогут, причем отнюдь не из-за общефилософских или логических умозаключений: если, дескать, инопланетян нет и быть не может, то и писать о них не стоит. Дело в том, что на плечи пришельцев (если позволительно так сказать) фантастика возложила иную задачу, которая не имеет непосредственного отношения к научным теориям, но зато прямо связана с литературой, с ее идеологическим смыслом, с целями, ради которых и создаются произведения изящной словесности.

Литературу, как и искусство в целом, интересует прежде всего человек. Представители же иных миров служат по большей части неким "кривым" зеркалом: в нем люди могут увидеть самих себя с необыкновенной, непривычной стороны и, быть может, рассмотреть в отражении такие подробности, такие штрихи - приятные или неприятные, - которые при обычном разглядывании и не заметишь. Даже если звездные пришельцы не живописуются подробно или вообще не возникают перед глазами читателя, сам факт их появления позволяет писателю выстроить такую модель человеческого поведения с чрезвычайно острыми углами, мимо которой нельзя пройти, не уколовшись и не задумавшись над важнейшими проблемами бытия. Что такое человек? Что есть истинно человеческое в человеке? Что представляет собой наша мораль? Каков социальный смысл гуманизма? Какова истинная ценность общественного устройства? В последнем вопросе заложено чрезвычайно плодотворное критическое зерно, которое активно используется прогрессивными западными писателями-фантастами при оценке различных этических и социальных институтов своего общества.

Итак, взгляд на человека со стороны... В предлагаемом читателю сборнике научно-фантастических рассказов американских, английских, французских, итальянских, болгарских фантастов можно найти разнообразные повороты темы контактов, которые в целом складываются в некую картину не столько даже того общества, которое авторы пытаются изобразить, сколько того, в котором эти произведения были написаны.

С этой точки зрения весьма показательна новелла английской писательницы Джоан Айкен "Пять зеленых лун", давшая название сборнику и написанная, как и многие другие помещенные в нем рассказы, в юмористическом ключе. Что, кроме улыбки, может вызвать наивный эмигрант, прилетевший, а точнее, сбежавший на Землю от прелестей марсианской урбанизации? Он на редкость благодарный соискатель политического убежища. Все на Земле приводит его в умиление, даже пуговицы, ибо на Марсе пуговиц нет, а есть "только специальные застежки". К тому же сам Онил добр и прямодушен, словом имеет массу ангельских достоинств, на что писательница указывает весьма недвусмысленно, снабжая своего героя крылышками за спиной. Казалось бы, что еще надо людям, где еще им сыскать более внимательного собеседника, более умного советчика? Оказывается, однако, что именно эти его качества и не устраивают обывателей маленького городка, который межпланетный путешественник имел несчастье выбрать для своего первого контакта с землянами. Они создают вокруг Онила атмосферу травли, и он вынужден покинуть негостеприимную Землю. Так что юмор писательницы на поверку оказывается совсем не таким уж и веселым. И кто усомнится в том, что вовсе не марсиане и не проблемы космонавтики интересуют автора!

Для западной фантастики характерна также тема пришельцев, по каким-либо причинам вынужденных задержаться на Земле и скрывать свое истинное лицо, притворяясь обыкновенными людьми. Чего только не приходится им делать, чтобы добыть средства к существованию, даже выступать в ярмарочных балаганах (рассказ "Фургон" французского писателя Кристиана Леурье). Как правило, они томятся в атмосфере пошлости и обыденности окружающей жизни, хотя любят и жалеют людей и всячески стремятся им помочь. Легко догадаться, что в таком сюжете писателя прежде всего привлекает контраст. Он очень резко очерчен в рассказе американца Зенны Гендерсона "Что-то блестящее...", где пришельцы поданы через восприятие бедной, голодной девочки. Ей, в своей маленькой жизни не знавшей ничего хорошего, сказочным кажется сверкающий мир, куда уходят ее добрые старики-соседи. Впрочем, это действительно сказка, более далекая, более недоступная, чем любое волшебное королевство. При таком подходе к пришельцам тема лишается своего философского, глобального, героического смысла, а сами инопланетяне выступают в роли синей птицы, мечты, несбыточной и неосуществимой.

Еще больше "снижает" тему космических гостей известный итальянский писатель Джанни Родари (рассказ "Принц-Пломбир"), доводя ее до забавного фарса из жизни итальянского города.

В противовес этим писателям Уильям Моррисон (рассказ "Лечение") поднимает тему контактов, стремясь доказать, что между людьми и любыми разумными созданиями могут и должны быть совсем иные, истинно товарищеские взаимоотношения. Такой поворот в западной фантастике встречается реже, но без него картина была бы неполной. Моррисон пишет о том, какими прекрасными могут быть проявления гуманизма, вкладывая в это понятие самый широкий смысл. Носителями гуманизма выступают в его рассказе инопланетяне.

Намного благородней человеческой оказалась и душа милого детеныша с далекой планеты, обладающего удивительным умением останавливать время (рассказ "На берегу" Маршалла Кинга). Он настолько незлопамятное создание, что ценой собственной жизни спасает от гибели группу землян, бесцеремонно, с низменными целями ворвавшихся на его планету, хотя сами люди пыталась засадить его в ящик и ранили пистолетным выстрелом. Зло, предательство, жестокость просто не существуют в его сознании: он воспринимает действия непрошенных гостей как игру, пусть даже ему не понятную. На фоне этого ребенка, тянущегося к людям, гнусность поведения космических пиратов проступает особенно рельефно. Впрочем, у двух из них все же просыпается совесть. Тем самым автор пытается утвердить мысль о том, что добро должно вызвать ответное добро...

Есть в современной фантастике еще одна распространенная тема - искусственный разум. На первый взгляд может показаться, что в отличие от пришельцев, которых никто не видел и с которыми никто никаких контактов не устанавливал, роботы это, так сказать, более реальная фантастика. Ведь в какой-то мере они уже существуют в действительности, и вряд ли у кого вызывает сомнение тот факт, что в один прекрасный день ученые смогут (если, конечно, понадобится) создать достаточно совершенное подобие человека.

Фантасты же создали их давно - заботливых нянюшек, защитников людей или грубых громил, на выбор. Однако и в этом случае нетрудно прийти к выводу, что многочисленные роботы вводятся в фантастическое действие отнюдь не для того, чтобы восславить инженерный гений, и уж тем более не для того, чтобы "познакомить читателя с важными проблемами кибернетики", как писали некогда в предисловиях к книгам о роботах. Совсем не случайно фантасты чаще всего придают своим искусственным "героям" человекоподобную внешность, подчас неотличимую от облика их создателей. С чисто технической точки зрения, столь экстравагантная форма самоорганизующегося автомата с множеством ненужных "архитектурных излишеств" не только не целесообразна, но в большинстве случаев бессмысленна, а порой даже вредна. Ну зачем, спрашивается, роботу волосы? Зато для фантастики возможность создания электронно-синтетического двойника человека оказалась неоценимой находкой, такой же, как и человекоподобные пришельцы. Идейные функции двух популярных героев научной фантастики становятся малоразличимыми. Это новая грань той же темы контакта, анализа поведения земного человека на "rendezvous".

Литературный отец роботов, Карел Чапек, придумал их как орудие возмездия строю, возжелавшему дешевых и покорных рабов. Уже его роботы повели себя как люди.

Вспомним знаменитые законы роботехники, сформулированные Айзеком Азимовым в книге "Я, робот" (кстати, в настоящем сборнике читатель найдет остроумную пародию болгарского писателя Васила Димитрова на эту книгу; пародию, впрочем, обладающую и собственным, отнюдь не пародийным смыслом)! Разве эти законы всего лишь технологическая инструкция для полимерных верзил, а не сжатые до одной фразы предписания человеческой морали? "Робот не может причинить вред человеку или своим бездействием допустить, чтобы человеку был причинен вред". А человек может? То есть он, к сожалению, может, но разве он не должен вести себя так, чтобы быть достойным того нравственного императива, которым руководствуются азимовские роботы?!

Ситуация парадоксально переворачивается: подражать должен не робот человеку, по образу и подобию которого он сотворен, но человек - роботу. В самом деле, кто оказывается самым благородным, самым тонко переживающим обитателем маленького американского городка в рассказе Клиффорда Саймака "Дурной пример"? Робот по имени Тобиас, который заслан в Мелвил благотворительной организацией с проникновенной педагогической целью: отвращать нестойкие личности от злоупотребления спиртными напитками, демонстрируя на собственном примере, к каким ужасающим последствиям это приводит. И хотя Тобиас не подвергает сомнению полезность своей миссии, его возвышенная "душа" жаждет иного - он хочет летать в космос, открывать новые земли, он жестоко страдает от необходимости появляться каждый день на глазах у людей в непотребном виде. Но робот так устроен, что думает не о себе, а о других, и это со всей очевидностью проявляется в центральной сцене спасения двух людей из гибнущего автомобиля. Тобиас не имел права выдавать себя, но он не смог оставить людей в беде.

Как следует квалифицировать его поступок - как человека или как робота? И вообще, роботы ли перед нами и в этом рассказе, и двух других небольших рассказах - "Виртуоз" Герберта Голдстоуна и "Необходимое условие" Айзека Азимова? Не правильнее ли предположить, что это всего-навсего участники литературного маскарада, которые, как это и положено в данном случае, скрываются под масками, иногда полностью совпадающими с человеческим обличием (так было с Тобиасом), а иногда вовсе на него непохожими. Например, Мультивак в "Необходимом условии" - гигантский компьютер, управляющий экономикой всей планеты. И тем не менее это маска. Ведь машине вежливость ни к чему.

Отказываясь от блестящей музыкальной карьеры на том основании, что искусственные создания лишены способности чувствовать и понимать музыку, робот Ролло вопреки смыслу своего поступка опять-таки действует не как бездушный автомат, а истинно по-человечески, ибо только человек способен на деликатность и самоотверженность.

Конечно, не всегда - особенно в западной фантастике взаимоотношения человека и робота складываются столь идиллически. Случается, высокие дого.варивающиеся стороны могут и не поладить между собой. В той конфликтной ситуации, которую изобразила Милдред Клингермен в юмореске "Победоносный рецепт", верх над суперсовременной машиной одержала женщина, защищающая свое человеческое первородство от натиска безликой автоматизации и стандартизации. В данном случае перед нами шутка, но можно без труда вспомнить множество произведений, где люди и роботы сражались между собой не на жизнь, а на смерть. И дело здесь совсем не в псевдонаучных размышлениях о том, будто искусственный разум со временем станет более совершенным, нежели породивший его разум человека, и будет только ждать своего часа, дабы вытеснить. несовершенных прародителей с лица Земли. Суть в том, что за сражениями человека и робота скрываются вполне определенные социально-исторические коллизии, возможные только в определенных общественно-экономических формациях.

Когда машины остаются машинами, которым ни к чему такое нефункциональное понятие, как душа, то людям не стоит передоверять им свои судьбы, иначе человеку может стать действительно плохо. Своей мертвенной, античеловеческой логикой компьютерыкрючкотворы способны довести невинного человека до смертного приговора, так как они не в состоянии уразуметь неоднозначность человеческой речи и письма и уж тем более лишены чувства юмора (рассказ "Машины не спорят" Гордона Диксопа). Человек вообще теряется в насквозь автоматизированном, непонятном и враждебном ему мире. Даже обычные линии метро, бесконечно множась и путаясь, способны превратиться в топологическую систему высшего порядка, где могут исчезнуть целые поезда с ничего не подозревающими пассажирами (юмореска Дейча "Лента Мебиуса").

Сделаем еще один шаг и раздвинем дальше сферу фантастических контактов, которые могут осуществляться или не осуществляться. Речь пойдет о произведениях, повествующих о судьбах гениальных открытий и изобретателей. Если между землянами и пришельцами дружеские и деловые связи устанавливаются не так уж редко, а недоразумения, которые возникают со свихнувшимися роботами, почти всегда разрешаются в пользу людей, то кто рискнет назвать хотя бы один рассказ в современной западной фантастике, где великий изобретатель сумел бы благополучно донести свое детище до страждущего человечества? Вот уж когда перед нами была бы ни на чем не основанная выдумка, а писатели, будь они хоть трижды фантастами, в таких делах стремятся сохранить верность правде жизни. Герой, или как минимум его открытие, всегда гибнет под ударами злых сил.

Труднее всего оказывается устанавливать контакты типа "люди - люди". Гениальный математиксамоучка Гомес из одноименного рассказа патриарха американской фантастики Сирила Корнблата находит свое счастье, женившись на любимой девушке. Чтобы обрести душевный покой, человек не должен быть в разладе с собственной совестью, и, добиваясь желанного равновесия, Гомес вынужден отказаться от другого счастья счастья стать подлинным ученым. А ведь из него мог выйти новый Эйнштейн, он мог сделаться всемирно известным физиком, Нобелевским лауреатом, богатым человеком... Для этого ему надо было всего лишь не стирать с доски найденную формулу единого поля и не притворяться, будто у него внезапно улетучились математические способности. (Между прочим, заправилы из Пентагона, прибравшие было юношу к рукам, сравнительно легко отпускают его, с готовностью поверив в обман, - им с самого начала претило обхаживать полуграмотного пуэрториканца, судомойку из дешевого ресторанчика.) У Гомеса хватило силы и ума, чтобы поступиться блестящим будущим, едва он догадался о возможных последствиях своего открытия. Остается только горько пожалеть о том, что гомесы в западной фантастике встречаются чаще, чем в жизни. Быть может, мы тогда не имели бы такого "достижения человеческого разума", как американская нейтронная бомба.

Если в рассказе Корнблата чуть ли не рождественский "happy end", то у коллег Гомеса по гениальному изобретательству в юмористическом рассказе Мюррея Лейнстера "На двенадцатый день" и особенно в совсем неюмористическом рассказе "Дождик, дождик, перестань..." Джеймса Кокса дела обстоят не так благополучно. Впрочем, возвращаясь к "Гомесу", спросим: что же это за счастливый конец, если человечество в результате лишилось и выдающегося открытия и выдающегося ученого? Да, что-то очень неладно в том "датском королевстве", где отношения между людьми извращены до такой степени.

В рассказе же Джудит Меррил "Сквозь гордость, тоску и утраты" утверждается другой тип контактов между людьми. Несмотря на трагическое расставание героев, их связывают отношения подлинной любви, они готовы жертвовать собой во имя близкого человека. Чтобы муж смог осуществить заветную мечту и улететь па Марс, героиня вынуждена солгать ему - ведь узнай Уйлл истинную причину ее отказа отправиться вместе с ним, он бы, не колеблясь, остался. Сходные мотивы встречались и в советской фантастике, например в романе И. Давыдова "Я вернусь через тысячу лет". Однако разница между упомянутыми произведениями существенна, и она заключается в противоположности социальной обстановки, окружающей героев. У советского писателя "молодые моряки Вселенной" рвутся в космос, окрыленные великой целью, а персонажам западной фантастики больше всего хочется оставить вконец опостылевшую Землю.

И наконец, несколько слов о рассказе Джека Льюиса "Кто у кого украл", в котором, правда, речь идет не о контактах и тому подобных серьезных вещах, а всего лишь... о научной фантастике, да и то в несерьезном тоне. О той не лучшей части научной фантастики, которая так запуталась во временных сдвигах и сверхсветовых скоростях, так закольпевалась в бесконечно повторяющихся сюжетах, что теперь и вправду нелегко разобраться, кто и что у кого украл, кто был первооткрывателем золотых фантастических жил, кто прилежным последователем, ведущим дополнительные разработки, а кто и откровенным компилятором, довольствующимся случайными кусочками, забытыми на месте полностью выработанного рудника...

Всеволод Ревич