Майк Резник Кириньяга

В начале всех начал Нгаи пребывал в одиночестве на вершине горы под названием Кириньяга. Когда настало время, он сотворил трех сыновей, ставших отцами масаев, камба и гикуйю; каждому из них он предложил копье, лук и палку-копалку. Масаи выбрали копье, и им было велено пасти стада в бескрайней саванне. Камба выбрали лук, и теперь охотятся в густых лесах. Но Гикуйю, первый из кикуйю, знал, что Нгаи любит землю и смену времен года, и потому выбрал копалку. В награду за это Нгаи не только научил его секретам земледелия, но и подарил ему Кириньягу с ее святой смоковницей и богатыми землями.

Сыновья и дочери Гикуйю оставались на Кириньяге до тех пор, пока не пришли белые люди и не отняли у них землю, а когда белых людей изгнали, они не вернулись к Кириньяге, а остались в городах, решив носить одежду белых людей, ездить на их машинах и жить их жизнью. Даже я, мундумугу — то есть шаман, — родился в городе. Я никогда не видел льва, слона или носорога, потому что они вымерли задолго до моего рождения, не видел я и Кириньягу такой, какой ее завещал нам Нгаи, потому что ныне ее склоны покрывает бурлящий перенаселенный город с тремя миллионами жителей, год за годом все ближе подбирающийся к трону Нгаи на вершине. Даже кикуйю позабыли ее истинное имя, и теперь называют ее гора Кения.

Ужасно быть изгнанным из рая, как то случилось с христианскими Адамом и Евой, но бесконечно хуже жить рядом с раем, будучи оскверненным. Я часто думаю о потомках Гикуйю, позабывших свое происхождение и традиции и ставших просто кенийцами, и гадаю, почему так мало их присоединилось к нам, когда мы создали на планете Утопия мир Кириньяги.

Это правда, что жизнь здесь сурова, потому что Нгаи не обещал нам легкой жизни, но она приносит удовлетворение. Мы живем в гармонии со всем, что нас окружает, мы приносим жертвы, и тогда сочувственные слезы Нгаи проливаются на наши поля, не давая погибнуть растениям, а когда собран урожай, благодарим Нгаи и режем для него козла.

Удовольствия наши просты: тыква с помбе, чтобы утолить жажду, очаг в бома, согревающий после заката, крик новорожденного сына или дочери, состязания бегунов и метателей копий, пение и танцы по вечерам.

Люди из Обслуживания наблюдают за Кириньягой, но в наши дела не вмешиваются, лишь время от времени слегка корректируют орбиту, чтобы тропический климат оставался неизменным. Иногда они предлагают нам воспользоваться их медицинскими познаниями или отправить наших детей учиться в их школы, но всякий раз мы вежливо отказываемся, и они не настаивают. Они никогда не вмешивались в наши дела.

Так было до тех пор, пока я не задушил младенца.

Не прошло и часа, как меня отыскал верховный вождь Коиннаге.

— Ты совершил глупость, Кориба, — мрачно заявил он.

— У меня не было выбора. И ты это знаешь.

— Разумеется, у тебя был выбор, — вскипел он. — Ты мог сохранить ребенку жизнь. — Он смолк, пытаясь обуздать свои эмоции и страх. — До сих пор никто из Обслуживания не ступал ногой на землю Кириньяги, но теперь они это сделают.

— Пусть приходят, — пожал я плечами. — Мы не нарушили закон.

— Мы убили ребенка. И они отменят нашу хартию.

Я покачал головой.

— Никто не отменит нашу хартию.

— Не будь таким самоуверенным, Кориба, — предупредил он. — Когда ты закапываешь живьем козла, они лишь презрительно покачивают головами. Когда мы уводим старых и дряхлых из поселка чтобы их съели гиены, они смотрят на нас с отвращением. Но убийство новорожденного младенца — совсем другое. Этого они не простят. И придут сюда.

— Если они придут, я объясню, почему убил его.

— Они не поймут.

У них не останется выбора, кроме как принять мой ответ. Здесь Кириньяга, и им не дозволено вмешиваться.

— Они найдут способ, — уверенно пообещал он. — Поэтому нам следует извиниться и пообещать, что такое больше никогда не произойдет.

— Мы не станем извиняться, — твердо заявил я. — И обещать тоже ничего не будем.

— Тогда я, верховный вождь, сам принесу им извинения.

Я пристально смотрел на него несколько секунд, потом пожал плечами.

— Поступай так, как считаешь нужным.

В его глазах появился страх.

— Что ты со мной сделаешь? — спросил он.

— Ничего. Разве ты не мой вождь? — Когда он расслабился, я добавил. — Но на твоем месте я стал бы избегать насекомых.

— Насекомых? Почему?

— Потому что любое насекомое, которое тебя укусит будь то паук, москит или муха, убьет тебя, — ответил я. — Кровь в твоем теле закипит, а кости расплавятся. — Я помолчал и серьезно добавил. — Нет, такой смерти я не пожелал бы и врагу.

— Разве мы не друзья, Кориба? — спросил он, и его лицо цвета черного дерева стало пепельно-серым.

— Я тоже так думал. Но мои друзья уважают традиции. И не извиняются за них перед белыми людьми.

— Я не стану извиняться! — горячо пообещал он и плюнул себе на обе ладони, подтверждая искренность своих слов.

Я развязал один из висящих на поясе мешочков и достал гладкий камешек, который подобрал неподалеку на берегу речки.

— Повесь камешек себе на шею, — сказал я, протягивая его Коиннаге, — и он защитит тебя от укусов насекомых.

— Спасибо, Кориба! — искренне поблагодарил он.

Мы поговорили несколько минут о делах в деревне, потом он наконец ушел. Я послал за Вамбу, матерью младенца, и совершил над ней ритуал очищения, чтобы она смогла зачать снова. Я дал ей мазь — ослабить боль в разбухших от молока грудях. Потом уселся возле костра рядом со своей бома и принялся решать споры о курах и козлах, раздавать амулеты против демонов и обучать людей обычаям предков.

До ужина никто так и не вспомнил о мертвом ребенке. Я поел в одиночестве в своей бома, потому что мундумугу всегда ест и живет отдельно от остальных. Потом укутал плечи накидкой, чтобы не мерзнуть от ночной прохлады, и зашагал по тропинке в ту сторону, где стояли бома жителей деревни. Скот, козлы и куры уже были заперты на ночь, а мои соплеменники, зажарившие на ужин корову, теперь пели, танцевали и пили помбе. Они расступились, когда я подошел к котлу и выпил немного помбе, потом, по просьбе Канджары, перерезал горло козлу, посмотрел на его внутренности и увидел, что самая молодая жена Канджары вскоре забеременеет. Эту новость тут же отпраздновали. Затем дети уговорили рассказать им сказку.

— Но только не про Землю, — попросил один из мальчиков постарше. — Пусть сказка будет про Кириньягу.

— Хорошо, — согласился я. Дети сели поближе. — Это будет история про льва и зайца. — Я помолчал, убеждаясь, что все слушают внимательно, особенно взрослые. — Однажды лев повадился нападать на деревню, и люди решили принести ему в жертву зайца. Заяц, конечно, мог и убежать, но он знал, что рано или поздно лев его все равно поймает, поэтому отыскал льва, подошел к нему и, когда лев уже разинул пасть, чтобы его проглотить, сказал:

— Извини, великий лев.

— За что? — с любопытством спросил лев.

— Ведь я такой маленький, мною не насытишься. Поэтому я принес еще и мед.

— Но я не вижу никакого меда.

— Поэтому я и извинился. Мед украл другой лев. Он очень сильный и сказал, что не боится тебя.

Лев сразу вскочил.

— Где тот, другой лев?

Заяц показал на глубокую яму.

— Он там, но только он не отдаст тебе мед.

— Это мы еще посмотрим! — взревел лев, громко зарычал и прыгнул в яму. Больше его никогда не видели, потому что заяц выбрал очень глубокую яму. Он вернулся в деревню и сказал, что лев никогда больше не станет беспокоить людей.

Почти все дети засмеялись и от восторга захлопали в ладоши, но тут же парнишка возразил:

— Эта сказка не про Кириньягу. У нас нет львов.

— Нет, это сказка про Кириньягу, — ответил я. — Важно не то, что в ней говорится о зайце и льве, а то, что она показывает, как слабый, но умный может победить сильного и глупого.

— Но при чем здесь Кириньяга? — спросил парнишка.

— А ты представь, что люди из Обслуживания, у которых корабли и оружие, это львы, а народ кикуйю — зайцы. Что делать зайцу, если лев потребует жертву?

— Теперь я понял! — неожиданно улыбнулся мальчик. — Мы сбросим льва в яму!

— Но у нас здесь нет ям, — заметил я.

— Тогда что нам делать?

— Заяц не знал, что рядом со львом окажется яма. Если бы он отыскал льва возле глубокого озера, то сказал бы ему, что мед украла большая рыба.

— У нас нет глубоких озер.

— Но у нас есть ум. И если Обслуживание когда-нибудь станет вмешиваться в наши дела, то мы уничтожим его.

— Давайте прямо сейчас придумаем, как уничтожить Обслуживание! — крикнул мальчик, схватил палку и замахнулся на воображаемого льва, словно у него в руках было копье, а сам он — великий охотник.

Я покачал головой.

— Зайцы не охотятся на львов, а кикуйю не начинают войн. Заяц просто защищался, и кикуйю поступят так же.

— А почему Обслуживание станет вмешиваться в наши дела? — спросил другой мальчик, проталкиваясь вперед. — Они наши друзья.

— Возможно, они не станут вмешиваться, — успокоил я всех. — Но вы всегда должны помнить, что у кикуйю нет истинных друзей, кроме них самих.

Возвратившись в свою бома, я включил компьютер и обнаружил в нем сообщение от Обслуживания. Меня проинформировали, что их представитель явится ко мне завтра утром. Я послал очень короткий ответ: «Статья II, пункт 5», напомнив о запрете вмешиваться в наши дела, и улегся на одеяла. Доносящееся из деревни ритмичное пение быстро погрузило меня в сон.

Утром я поднялся вместе с солнцем и дал компьютеру задание сообщить мне, как только сядет корабль Обслуживания. Потом осмотрел свой скот и козлов — я единственный из нашего народа, кто не работает в поле, потому что кикуйю кормят своего мундумугу, пасут его животных, ткут для него одеяла и поддерживают чистоту в его бома, — и зашел к Синаи дать ему бальзам, помогающий при болях в суставах. Затем, когда солнце начало припекать, вернулся в свою бома через пастбища, где юноши присматривали за животными. Подойдя к бома, я сразу понял, что корабль уже сел, потому что возле входа лежал помет гиены, а это вернейший признак проклятия.

Я прочитал то, что сообщил мне компьютер, потом вышел на улицу и стал наблюдать за двумя голыми ребятишками, которые то гонялись за собачкой, то убегали от нее. Когда от их веселья начали пугаться мои куры, я мягко попросил их перебраться играть к своей бома, потом уселся возле костра. Наконец я увидел визитера из Обслуживания, идущего по тропинке со стороны Хейвена. Женщина явно страдала от жары и безуспешно отмахивалась от вьющихся вокруг ее головы мух. Ее белокурые волосы были тронуты сединой, а по неловкости, с какой она двигалась по крутой каменистой тропинке, я заключил, что она не привыкла к такой местности. Несколько раз она едва не упала, к тому же откровенно побаивалась животных, но ни разу не замедлила шаг и вскоре приблизилась ко мне.

— Доброе утро, — поздоровалась она.

— Джамбо, мемсааб, — ответил я.

— Вы Кориба, верно?

Я быстро всмотрелся в лицо моего противника; средних лет и усталое, но не несло на себе печати угрозы.

— Да, я Кориба.

— Прекрасно. Меня зовут…

— Я знаю, кто вы, — прервал я ее.

— Знаете? — удивилась она.

Я вытащил из поясного мешочка горсть костей и высыпал их на землю.

— Вы Барбара Итон, родились на Земле, — нараспев произнес я, наблюдая за ее реакцией, потом собрал кости и рассыпал их вновь. — Вы замужем за Робертом Итоном, девять лет работаете на Обслуживание. Я еще раз рассыпал кости. — Вам сорок один год, и вы бесплодны.

— Как вы все это узнали? — удивленно спросила она.

— Разве я не мундумугу?

Она смотрела на меня долгую минуту и наконец догадалась:

— Вы прочитали мою биографию в компьютере.

— Если факты верны, то какая разница, как я их узнал — по костям или с помощью компьютера, — ответил я, уклонившись от прямого ответа. — Прошу вас, садитесь, мемсааб Итон.

Она неловко уселась на землю, подняв облачко пыли, и поморщилась.

— Очень жарко, — пожаловалась она.

— Да, в Кении очень жарко, — подтвердил я.

— Вы могли создать себе любой климат, — заметила она.

— Мы пожелали именно такой.

— Там что, есть хищники? — спросила она, вглядевшись в саванну.

— Да, немного.

— Какие?

— Гиены.

— А более крупные?

— Никого крупнее нигде уже не осталось.

— Я все удивлялась, почему они на меня не нападают.

— Наверное потому, что вы здесь непрошеный гость.

— Вы меня отправите обратно в Хейвен одну? — нервно спросила она, проигнорировав мой ответ.

— Я дам вам защитный амулет.

— Предпочитаю эскорт.

— Хорошо.

— Гиены такие уродливые, — заметила она, вздрогнув. — Я видела их однажды, когда мы наблюдали за вашим миром.

— Они очень полезные животные, — возразил я, — потому что приносят множество знамений, как добрых, так и плохих.

— В самом деле?

Я кивнул.

— Сегодня утром гиена принесла мне плохое.

— И что же? — полюбопытствовала она.

— И вот вы здесь.

Она рассмеялась.

— Мне говорили, что вы очень умный человек.

— Те, кто вам это сказал, ошибаются. Я всего лишь дряхлый старик, сидящий перед своей бома и наблюдающий за тем, как юноши пасут коров и козлов.

— Вы дряхлый старик, закончивший с отличием Кембридж, а потом две аспирантуры в Йельском университете, — возразила она.

Я пожал плечами.

— Ученые степени не помогли мне стать мундумугу.

— Вы постоянно произносите это слово. Что означает «мундумугу»?

— Можете назвать такого человека шаманом. Но на самом деле мундумугу, хоть он иногда занимается колдовством и толкует знамения, это хранитель объединенной мудрости и традиций своего народа.

— Похоже, у вас интересная профессия.

— Да, в ней есть определенные преимущества!

— Да еще какие! — воскликнула она с наигранным восторгом. Где-то вдалеке заблеяла коза, а юношеский голос прикрикнул на животное. — Представить только, ведь в ваших руках жизнь и смерть любого обитателя Утопии!

«Ну вот, начинается», — подумал я и сказал:

— Суть не в употреблении власти, мемсааб Итон, а в сохранении традиций.

— Я вам не верю, — резко заявила она.

— На чем же основывается ваше неверие?

— На том, что если бы существовал обычай убийства новорожденных, то народ кикуйю вымер бы в течение одного поколения.

— Если убийство младенца вызвало ваше недовольство, — спокойно произнес я, — то меня удивляет, почему вы до сих пор не подвергали сомнению наш обычай оставлять старых и немощных на съедение гиенам.

— Потому что старые и немощные были согласны с этой дикостью. Младенец же не способен выразить свое желание. — Она смолкла и пристально посмотрела на меня. — Могу я спросить, почему был убит именно этот ребенок?

— Он родился с ужасной тхаху.

— Тхаху? — нахмурилась она. — Что это такое?

— Проклятие.

— Он что, родился уродом?

— Нет, нормальным.

— Тогда на какое проклятие вы ссылаетесь?

— Он родился ногами вперед.

— И это все? — изумилась она. — Это все его проклятие?

— Да.

— Его убили только потому, что он родился ногами вперед?

— Когда избавляешься от демона, это не убийство, — терпеливо пояснил я. — Наши традиции учат, что ребенок, родившийся таким образом, на самом деле демон.

— Вы же образованный человек, Кориба. Как вы смогли убить совершенно здорового младенца и оправдать убийство какой-то примитивной традицией?

— Вам не следует недооценивать силу традиций, мемсааб Итон. Однажды кикуйю уже отвернулись от своих традиций — в результате на Земле появилось механизированное, нищее и перенаселенное государство, где живут не кикуйю, масаи, луо или вакамба, а некое новое, искусственное племя, называющее себя просто кенийцами. Мы, живущие на Кириньяге, и есть истинные кикуйю, и мы не повторим снова ту же ошибку. Если дождь не проливается вовремя, надо принести в жертву барана. Если правдивость человека вызывает сомнения, он должен предстать перед судом гитани. Если ребенок родился с тхаху, его следует умертвить.

— Значит, вы намерены продолжать убивать младенцев, родившихся ногами вперед?

— Совершенно верно.

По ее щеке скатилась капелька пота. Она посмотрела мне в глаза и сказала:

— Я не знаю, какой будет реакция Обслуживания.

— В соответствии с нашей хартией Обслуживание не вмешивается в наши внутренние дела, — напомнил я.

— Все не так просто, Кориба. В соответствии с вашей хартией любой член вашего общества, желающий его покинуть, имеет право на бесплатный полет в Хейвен, а там он или она может сесть на летящий к Земле корабль. — Она помолчала. — Была ли предоставлена убитому младенцу такая возможность?

— Я убил не младенца, а демона, — возразил я, слегка поворачивая голову: горячий ветерок разворошил пыль.

Она подождала, пока ветер стихнет, прокашлялась.

— Вы ведь понимаете, что мало кто из Обслуживания согласится с вашим мнением?

— Нас не волнует, что об этом подумает Обслуживание.

— Когда убивают невинных детей, мнение Обслуживания имеет для вас первостепенное значение, — возразила она. — Я уверена, что вы не захотите предстать перед судом Утопии.

— Вы здесь для того, чтобы оценить ситуацию или угрожать нам? — спокойно спросил я.

— Чтобы оценить ситуацию. Но на основании представленных вами фактов я могу сделать только одно заключение.

— В таком случае, вы меня не слушали, — сказал я и ненадолго закрыл глаза — мимо пронесся еще один, более резкий порыв ветра.

— Кориба, я знаю, что Кириньяга была создана для того, чтобы вы смогли воспроизвести обычаи своих отцов… Но вы, разумеется, способны увидеть разницу между мучением животного во время религиозного ритуала и убийством ребенка.

— Это одно и то же, — ответил я, покачав головой. — Мы не можем изменить наш образ жизни только потому, что он вам неприятен. Однажды мы так поступили, и ваша культура за считанные годы разрушила наше общество. С каждой построенной фабрикой, с каждым новым рабочим местом на ней, с каждой воспринятой частицей западной технологии, с каждым обращенным в христианство кикуйю мы все больше и больше становились не теми, кем были предназначены стать. — Я посмотрел ей в глаза. — Я мундумугу, которому доверили сохранение всего, что делает нас кикуйю, и я не допущу, чтобы подобное случилось вновь.

— Существуют альтернативы.

— Но не для кикуйю, — твердо заявил я.

— И все же они есть, — не сдавалась она, настолько захваченная эмоциями, что даже не заметила ползущую по ее ботинку золотисто-черную многоножку. — Например, годы, проведенные в космосе, могут вызвать определенные физиологические и гормональные изменения в организме человека. Помните, вы сказали, что мне сорок один год и у меня нет детей? Это правда. Более того, многие женщины из Обслуживания тоже бесплодны. Если вы передадите нам обреченных на смерть детей, я уверена, что мы сможем найти им приемных родителей. Таким способом вы удалите их из своего общества, не прибегая к убийству. Я могу поговорить на эту тему со своим начальством и почти уверена, что они одобрят подобный подход.

— Ваше предложение продуманное и оригинальное, мемсааб Итон, — искренне произнес я. — И мне очень жаль, что мы не можем с ним согласиться.

— Но почему?

— Потому что как только мы в первый раз предадим наши традиции, этот мир перестанет быть Кириньягой и превратится еще в одну Кению — скопище людей, неуклюже пытающихся притворяться теми, кем они не являются.

— Я могу поговорить на эту тему с Коиннаге и другими вождями, — намекнула она.

— Они не ослушаются моих указаний, — уверенно сказал я.

— Вы обладаете такой властью?

— Таким уважением, — поправил я. — Вождь обеспечивает выполнение закона, а мундумугу толкует сам закон.

— Тогда давайте обсудим другие варианты.

— Нет.

— Я пытаюсь избежать конфликта между Обслуживанием и вашими людьми. — Отчаяние сделало ее голос хриплым. — По-моему, вы могли хотя бы попытаться сделать шаг навстречу.

— Я не обсуждаю ваши мотивы, мемсааб Итон, но в моих глазах вы пришелец, представляющий организацию, не имеющую законного права вмешиваться в нашу культуру. Мы не навязываем Обслуживанию свою религию или мораль, и пусть Обслуживание не навязывает свои взгляды нам.

— Таково ваше последнее слово?

— Да.

Она встала.

— В таком случае, мне пора идти.

Я тоже встал. Ветерок изменил направление и принес с собой запахи деревни: аромат бананов, запах котла со свежим помбе и даже сладковатый запах крови быка, забитого еще утром.

— Как пожелаете, мемсааб Итон. Я позабочусь о вашем эскорте.

Я подозвал мальчика, пасшего трех коз, и велел ему сбегать в деревню и прислать ко мне двух юношей.

— Спасибо, — поблагодарила она. — Знаю, что причиняю вам неудобство, но просто не могу чувствовать себя в безопасности, когда вокруг бродят гиены.

— Не за что. Кстати, не желаете ли, пока мы ждем ваших сопровождающих, послушать сказку о гиене?

Она непроизвольно вздрогнула.

— О, эти уродливые животные! — сказала она с отвращением. — Такое впечатление, будто у них сломаны задние ноги. — Она покачала головой. — Нет, спасибо. Не хочу о них слышать.

— Но эта история будет вам интересна.

Она посмотрела на меня с любопытством и кивнула.

— Хорошо. Расскажите.

— Верно, что гиены животные уродливые, — начал я, — но когда-то давным-давно они были такими же красивыми и грациозными, как импала. Однажды вождь кикуйю дал гиене молодого козла и попросил отнести его в подарок Нгаи, жившему на вершине священной горы Кириньяга. Челюсти у гиены сильные, она сжала ими козла и отправилась к далекой горе. По пути туда она вошла в поселок, где жили европейцы и арабы. Там она увидела множество машин, ружей и прочих удивительных вещей. Восхищенная гиена остановилась поглазеть на эти чудеса. Один араб увидел, как гиена рассматривает все вокруг, и спросил ее, не хочет ли она стать цивилизованным человеком, и, когда гиена открыла рот, чтобы сказать «да», козел упал на землю и тут же убежал. Когда козел скрылся, араб рассмеялся и объяснил, что он просто пошутил, ведь гиена, конечно же, не может стать человеком. — Сделав короткую паузу, я продолжил: — Так вот, гиена пошла дальше к Кириньяге, и, когда она добралась до вершины, Нгаи спросил у нее, где же подарок. Когда гиена рассказала о том, что с ней произошло, Нгаи столкнул ее со скалы за то, что у нее хватило наглости поверить, будто она может стать человеком. Гиена не погибла, но покалечила задние лапы, и Нгаи объявил, что отныне все гиены станут такими. А в напоминание об их глупости, когда они решили стать теми, кем они стать не могли, он заставил их смеяться дурацким смехом. — Я вновь смолк и внимательно посмотрел на нее. — Мемсааб Итон, вы не услышите, как кикуйю смеются дурацким смехом, и я не позволю им стать калеками вроде гиен. Вы меня поняли?

Она ненадолго задумалась, затем посмотрела мне в глаза.

— По-моему, мы прекрасно друг друга поняли, Кориба.

Тут как раз подошли двое юношей, и я попросил их проводить ее до корабля. Они отправились в путь через саванну, а я занялся своими делами.

Сперва я обошел поля, благословляя пугала. Поскольку за мной увязалась кучка малышей, я чаще обычного останавливался отдохнуть под деревьями, и они всякий раз упрашивали меня рассказать сказку. Я рассказал им истории о слоне и буйволе; о том, как элморан масаев подрезал своим копьем радугу, и поэтому она теперь не опирается на землю; почему девять племен кикуйю названы именами девяти дочерей Гикуйю — а когда солнце стало слишком горячим, отослал детей в деревню.

После полудня я собрал мальчиков постарше и еще раз объяснил им, как они должны раскрасить лица и тела для предстоящей церемонии обрезания. Ндеми, тот самый, что требовал рассказать сказку о Кириньяге, захотел поговорить со мной наедине и пожаловался, что не сумел поразить копьем маленькую газель, а потом попросил заколдовать его копье, чтобы оно летело точнее. Я объяснил ему, что настанет день, когда ему придется выйти против буйвола или гиены с незаколдованным копьем, так что он должен еще потренироваться и лишь потом прийти ко мне…

Надо бы приглядывать за этим Ндеми, уж больно он порывист и бесстрашен; в старые времена из него получился бы великий воин, но сейчас в Кириньяге воинов нет. Если мы останемся такими же плодовитыми, то когда-нибудь нам потребуется больше вождей и второй мундумугу, и я решил присмотреться к пареньку повнимательнее.

Вечером, поужинав в одиночестве, я вернулся в деревню, потому что Нджогу, один из наших юношей, собрался жениться на Камири, девушке из соседней деревни. Выкуп за невесту был давно оговорен, и обе семьи ждали меня для совершения церемонии.

Нджогу, с разрисованным лицом и головным убором из страусовых перьев, очень волновался, когда подошел ко мне вместе с невестой. Я перерезал горло жирному барану, которого отец Камири откармливал специально для этого случая, и повернулся к Нджогу.

— Что ты хочешь мне сказать? — спросил я.

Парень шагнул ближе.

— Я хочу, чтобы Камири пришла ко мне и стала обрабатывать землю моей шамбы, — произнес он хрипловатым от волнения голосом традиционные слова, — потому что я мужчина, и мне нужна женщина, чтобы присматривать за моей шамбой и окапывать корни растений на моих полях, и тогда они вырастут большими и принесут богатство в мой дом.

Он плюнул на ладони в доказательство своей искренности, глубоко с облегчением вздохнул и шагнул назад.

Я повернулся к Камири.

— Согласна ли ты возделывать шамбу для Нджогу, сына Мучири? — спросил я ее.

— Да, — тихо ответила она, склонив голову. — Согласна.

Я вытянул правую руку, мать невесты поставила на ладонь тыкву с помбе.

— Если этот мужчина тебе не нравится, — обратился я к Камири, — я вылью помбе на землю.

— Не выливай его, — ответила она.

— Тогда пей.

Я протянул ей тыкву. Она взяла ее, сделала глоток и протянула Нджогу, который сделал то же самое. Когда тыква опустела, родители Нджогу и Камири набили ее травой, подтверждая тем самым дружбу между родами.

Зрители радостно закричали, тушу барана потащили на вертел, новое помбе появилось, словно по волшебству. Когда жених отвел невесту в свою бома, люди не ушли и праздновали до глубокой ночи. Они остановились, лишь когда блеяние коз подсказало, что поблизости бродят гиены, и тогда женщины и дети разошлись по бома, а мужчины взяли копья и отправились в поля отпугивать гиен.

Я уже собрался уходить, и тут ко мне подошел Коиннаге.

— Ты говорил с женщиной из Обслуживания?

— Да.

— Что она сказала?

— Сказала, что не одобряет убийства детей, рожденных ногами вперед.

— А что ей ответил ты?

— Сказал, что нам не требуется одобрения Обслуживания для совершения религиозных обрядов.

— И они прислушаются к твоим словам?

— У них нет выбора. И у нас тоже нет выбора, — добавил я. — Если позволить им хоть что-то решать за нас, то вскоре они будут решать за нас все. Уступи им, и Нджогу и Камири станут давать свадебную клятву на Библии или коране. Такое уже произошло с нами в Кении; мы не можем позволить, чтобы это повторилось в Кириньяге.

— Но они нас не накажут? — не успокаивался он.

— Не накажут.

Удовлетворенный, он зашагал к своей бома, а я по узкой извилистой тропинке пошел к себе. Возле загона остановился. У меня прибавилось два козла — дар от родителей жениха и невесты в благодарность за услуги. Через несколько минут я уже спал.

Компьютер разбудил меня за несколько минут до восхода солнца. Я поднялся, ополоснул лицо водой из тыквы и подошел к терминалу. Там было сообщение от Барбары Итон, краткое и по существу:

«Обслуживание пришло к предварительному заключению о том, что инфантицид, какими бы причинами он ни оправдывался, есть прямое нарушение хартии Кириньяги. Сейчас мы обсуждаем вашу практику эвтаназии, и для этого в будущем могут потребоваться ваши показания. Барбара Итон».

Через минуту ко мне прибежал посланник от Коиннаге с просьбой явиться на совет старейшин, и я понял, что вождь получил такое же послание.

Я закутался в одеяло и пошел к шамбе Коиннаге, состоящей из его бома, а также бома трех его женатых сыновей. Придя туда, я увидел, что собрались не только местные старейшины, но и два вождя из соседних деревень.

— Ты получил послание от Обслуживания? — спросил Коиннаге, когда я уселся напротив него.

— Получил.

— Я предупреждал тебя, что такое случится! Что нам теперь делать?

— Жить, как жили прежде, — невозмутимо ответил я.

— Мы не можем жить, как прежде, — заявил один из соседских вождей. — Они нам это запретили.

— У них нет права запрещать наши обычаи.

— В моей деревне есть женщина, которая скоро родит, — продолжил вождь, — и все признаки говорят о том, что у нее родится двойня. Обычаи указывают нам, что родившийся первым должен быть убит, потому что одна мать не может породить две души. Но теперь Обслуживание запретило нам убивать детей. Что нам делать?

— Мы должны убить родившегося первым, потому что это демон.

— И тогда Обслуживание заставит нас покинуть Кириньягу! — с горечью воскликнул Коиннаге.

— Наверное, нам не следует убивать ребенка, — добавил вождь. Это их удовлетворит, и они оставят нас в покое.

Я покачал головой.

— Они не оставят нас в покое. Они уже обсуждают наши обычаи и выносят приговор. Если мы уступим в одном, настанет день, когда придется уступить во всем.

— А что плохого? — не унимался вождь. — У них есть лекарства, каких нет у нас. Может быть, они даже тебя способны сделать молодым.

— Вы не поняли, — сказал я, вставая. — Наше общество не есть мешанина из людей, обычаев и традиций. Нет, это сложная система, в которой каждая часть зависит от другой, подобно животным и растениям в саванне. Если вы пошлете огонь на траву, то убьете не только импалу, которая на ней пасется, но и хищника, который охотится на импалу, а заодно стервятников и марибу, что кормятся трупами умерших хищников. Нельзя уничтожить часть, не уничтожив целого.

Я помолчал, чтобы они обдумали сказанное, и продолжил:

— Кириньяга подобна саванне. Если мы перестанем оставлять старых и немощных гиенам, те начнут голодать. Если гиены начнут голодать, травоядные настолько размножатся, что для нашего скота не останется свободных пастбищ. Если старые и немощные не умрут тогда, когда это решит Нгаи, то вскоре у нас не хватит на всех еды.

Я поднял палочку и уравновесил ее на вытянутом пальце.

— Эта палочка — народ кикуйю, а мой палец — Кириньяга. Они в равновесии. — Я посмотрел на соседского вождя. — Но что случится, если я нарушу равновесие и нажму пальцем здесь? — спросил я, показав на кончик палочки.

— Палочка упадет.

— А здесь? — я показал на точку в дюйме от пальца.

— Тоже упадет.

— То же самое и с нами, — пояснил я. — Уступим ли мы в одном месте, или в нескольких, результат окажется одинаковым: кикуйю упадут, как упадет эта палочка. Неужели прошлое нас ничему не научило? Мы должны соблюдать наши обычаи; это все, что у нас есть!

— Но Обслуживание нам не позволит! — запротестовал Коиннаге.

— Они не воины, а цивилизованные люди, — сказал я, добавив в голос презрения. — Их вожди и мундумугу не пошлют своих людей в Кириньягу с ружьями и копьями. Они начнут заваливать нас предупреждениями и обращениями, а когда из этого ничего не получится, обратятся в суд Утопии, и суд будет много раз откладываться, а заседания происходить снова и снова. — Я увидел, как они, наконец, расслабились, и уверенно сказал: — Каждый из вас давно умрет под грузом лет, прежде чем Обслуживание решится перейти от слов к делу. Я ваш мундумугу; я жил среди цивилизованных людей и хорошо знаю их.

Соседский вождь встал и повернулся ко мне:

— Я пошлю за тобой, когда родятся близнецы.

— Я приду, — пообещал я.

Мы поговорили о других делах, потом старейшины побрели в свои бома, а я задумался о будущем, которое видел яснее, чем Коиннаге или старейшины.

Побродив по деревне, я отыскал юного храброго Ндеми, метавшего копье в травяное чучело буйвола.

— Джамбо, Кориба! — поздоровался он.

— Джамбо, мой храбрый юный воин.

— Я учусь, как ты и велел.

— Помнится, ты собирался охотиться на газелей, — заметил я.

— Газели для детей. Я пойду охотиться на буйвола мбого.

— У мбого может оказаться на этот счет другое мнение.

— Тем лучше, — уверенно ответил он. — У меня нет желания убивать животное, которое от меня убегает.

— И когда ты пойдешь охотиться на могучего мбого?

— Когда мое копье станет более точным. — Он пожал плечами и улыбнулся. — Может, завтра.

Я задумчиво посмотрел на него и сказал:

— До завтра еще целый день. А у нас есть дело сегодня вечером.

— Какое дело?

— Ты должен найти десять своих друзей, еще не достигших возраста обрезания, и привести их к пруду на северной опушке леса. Они должны прийти туда после захода солнца. Передай им, что мундумугу Кориба приказал не говорить никому, даже родителям, куда они отправятся. Ты все понял, Ндеми?

— Все.

— Тогда иди.

Он вытащил копье из соломенного буйвола и быстро зашагал в деревню — молодой, высокий, сильный и бесстрашный.

Ты — наше будущее, — думал я, глядя ему вслед. — Не Коиннаге, не я, не даже молодой жених Нджогу, потому что их время настало и прошло еще до начала битвы. От тебя, Ндеми, будет зависеть судьба Кириньяги.

Когда-то давно кикуйю пришлось сражаться за свою свободу. Объединившись вокруг вождя Джомо Кенийатта, чье имя большинство твоих предков успело позабыть, мы принесли в Мау-Мау страшную клятву, и мы калечили, убивали и совершали такие зверства, что в конце концов дошли до Ухуру, потому что против такой жестокости у цивилизованного человека нет другой защиты, кроме отступления.

А сегодня ночью, юный Ндеми, когда твои родители заснут, ты и твои друзья встретитесь со мной в чаще леса и узнаете о последней традиции кикуйю, потому что я призову не только силу Нгаи, но и неукротимый дух Джомо Кенийатты. Вы произнесете слова ужасной клятвы и совершите жуткие поступки, чтобы доказать свою верность, а я, в свою очередь, научу каждого из вас, как принимать эту клятву от тех, кто придет вам на смену.

Есть время для всего: для рождения, для возмужания, для смерти. Есть, без сомнения, и время для Утопии, но ему придется подождать.

Потому что для нас настало время Ухуру.