"Чаша и клинок" - читать интересную книгу автора (Айслер Риан)

Палеолит

Наряду с наскальными рисунками, пещерными святилищами и захоронениями женские фигурки являются важными источниками информации о духовном мире людей палеолита. Они подчеркивают благоговейный страх наших предков как перед тайной жизни, так и перед тайной смерти. Они показывают, что еще на очень ранних этапах человеческой истории воля человека к жизни выражалась и утверждала себя в многообразии ритуалов и мифов, которые принято связывать со все еще распространенной верой в то, что мертвые могут вернуться к жизни через новое рождение.

«В столь большом пещерном святилище, как Труа Фрер, Нио, Фон де Гом или Ласко, — пишет историк религии Э. О. Джеймс, — церемонии должны были представлять собой организованную общиной попытку взять под контроль природные силы и процессы с помощью сверхъестественных средств ради всеобщего блага. Священная традиция, будь она связана с добычей пищи, тайной рождения и воспроизводства и смерти, возникала и действовала, по-видимому, в ответ на желание жить и сейчас и в будущем».

Свидетельства подобной связи женского начала с силой, дарующей жизнь, мы можем обнаружить в палеолитических захоронениях. К примеру, в гроте Кро-Маньон в Лез Эйзи, Франция (где в 1868 году впервые удалось найти костные останки наших предков эпохи верхнего палеолита), вокруг трупов и на них были аккуратно разложены раковины каури. Эти раковины, имеющие форму того, что Джеймс изящно именует «вратами, через которые дитя входит в мир», очевидно связаны с определенным типом древнейшего почитания женского божества. Как пишет Джеймс, эти каури были символом жизнетворения, так же как красная охра, которая и в более поздней традиции воспринималась как имитация и жизнетворения, и женской менструальной крови.

Кажется, что на первый план выступает связь женщины с дарением жизни и ее продолжением. Но и смерть, точнее, воскресение, также оказывается центральной религиозной темой. Как ритуал размещения имеющих форму влагалища раковин каури вокруг мертвых и на них, так и практика покрытия мертвого тела и раковин (или только раковин) красной охрой (символизирующей живительную силу крови) являются частью погребального обряда, в результате которого ушедшие должны, заново родившись, вернуться. Еще точнее, как замечает Джеймс, они «указывают на похоронные ритуалы в основе ритуала жизнетворения, тесно связанного с женскими фигурками и другими символами культа Богини».

Помимо археологических данных о погребальных обрядах палеолита, известны также свидетельства обрядов, стимулирующих плодовитость животных и растений, которые обеспечивали наших предков всем необходимым. Например, на мягком глиняном полу в штольне неприступной пещеры Тюк д'Одубер в Арьеже под настенным изображением двух бизонов (самец преследует самку) имеются отпечатки человеческих ног, сделанные, по мнению ученых, во время ритуальных танцев. Другой пример — один из ритуалов в пещере Когул в Каталонии — изображает женщин, возможно жриц, танцующих вокруг обнаженной мужской фигуры поменьше, и эта сцена, по-видимому, тоже является религиозной церемонией.

Все эти пещерные святилища, фигурки, захоронения и церемонии связаны с верой в существование того единственного источника, из которого возникает и человеческая жизнь, и жизнь животных и растений, — это великая Богиня-Мать, или Вседающая, с которой мы встречаемся и в более поздние периоды истории западной цивилизации. Они также дают основание считать, что наши древние предки понимали: мы и окружающая нас природа — это тесно связанные между собой части великой тайны жизни и смерти, и поэтому ко всей природе следует относиться с уважением. Это осознание, позднее подчеркивавшееся тем, что фигурки Богини помещались среди символизирующих природу животных, воды и деревьев, или тем, что она сама изображалась как получеловек-полуживотное, по-видимому, было центральным в утерянном нами духовном наследии. Таким же важным моментом был благоговейный страх и изумление перед великим чудом человеческого существования: чудом рождения, воплощенным в женском теле. Таковой, судя по этим свидетельствам древней духовной жизни, была главная тема всех верований доисторического Запада.

Высказываемые нами взгляды признаны пока еще немногими учеными. Они еще не излагаются почти ни в одном обзорном курсе об истоках цивилизации. Дело в том, что, как и в большинстве популярных книг на эту тему, здесь до сих пор преобладают воззрения ученых прошлого, рассматривавших искусство палеолита в соответствии с утвердившимся стереотипом «первобытного человека» — кровожадного и воинственного охотника, хотя некоторые наиболее примитивные общества охотников-собирателей, обнаруженные в наше время, ни в малейшей степени не соответствуют этому стереотипу.

Одним из основных положений традиционных теорий было — и до сих пор остается — утверждение, что искусство палеолита создано мужчиной. Однако оно также никак не подкреплено фактами, являясь, совсем наоборот, результатом научной предвзятости и опровергается данными, полученными в наши дни. Например, у веддов (Шри-Ланка), наскальные росписи выполняют не мужчины, а женщины.

В основе этих предубеждений лежала идея о том, что, как пишет Джон Пфайффер в «Появлении человека», «в интересах и воображении доисторического человека доминировала охота», и что, «если он в чем-то и похож на современного человека, то именно в том, что по различным поводам использовал ритуалы для восполнения и увеличения своей силы». В соответствии с этой установкой настенные росписи палеолита всегда интерпретировались только в связи с охотой, даже когда они изображали пляшущих женщин. Аналогичным образом, как уже отмечалось, свидетельства поклонения женскому божеству в антропоморфном облике — такие, как находки широкобедрых и беременных женских фигурок — должны были либо игнорироваться, либо квалифицироваться просто как объекты мужской сексуальности: тучные эротичные «Венеры» или «варварские идеалы красоты».

Несмотря на некоторые исключения, схема эволюции мужчины как охотника и воина окрасила большинство истолкований палеолитического искусства. И только в XX веке в ходе раскопок в Восточной и Западной Европе и Сибири интерпретация старых и новых находок стала постепенно изменяться. Среди новых исследователей оказались женщины, которые обратили внимание на женский половой образный ряд и предпочли более сложное, религиозное, а не «охотничье-магическое» объяснение искусства палеолита. А поскольку новые ученые были чаще мирянами, нежели монахами, подобно аббату Брею (чьи «мора диетические» интерпретации религиозной практики столь повлияли на исследования палеолита в XIX - начале XX века), то и некоторые ученые-мужчины, проанализировав пещерную живопись, фигурки и другие находки палеолита, также начали подвергать сомнению догматы, принятые тогдашней наукой.

Интересный пример такого рода пересмотра связан с изображениями палок и линий на стенах палеолитических пещер или вырезанных на изделиях из кости и камня. Для многих ученых представлялось вполне очевидным, что они изображают оружие: стрелы, крючки, копья, гарпуны. Но, как пишет Александр Маршак в книге «Корни цивилизации» — одной из первых работ, бросивших решительный вызов стандартным представлениям, — эти рисунки с таким же успехом могут изображать растения, деревья, ветки, тростник и листья. Более того, подобная интерпретация избавляет нас от необходимости недоумевать, отчего у людей, которые, наподобие современных племен собирателей и охотников, употребляли в пищу главным образом растения, столь удивительно отсутствуют изображения растительности.

Питер Уко и Андре Розенфельд в книге «Искусство пещер палеолита» также пытались объяснить себе этот факт. Они же отметили еще одну любопытную несообразность. Все прочие данные доказали, что гарпун, называемый «бисериал», появился лишь в эпоху позднего палеолита, в мадленский период, — хотя ученые упорно «находили» их в настенной живописи доисторических пещер, создававшейся на много тысячелетий раньше. Кроме того, с чего бы художникам палеолита вздумалось так часто изображать неудачную охоту? Ведь если палки и линии — действительно оружие, оно на рисунках никогда не достигает цели.

Чтобы разрешить эти загадки, А. Маршак, не будучи археологом и, следовательно, не находясь в плену традиционных археологических воззрений, тщательно изучил объекты, принятые за картинки гарпунов. Он обнаружил под микроскопом, что не только зубцы гарпуна были направлены не в ту сторону, но и черенок оказался заострен не с того конца. Что же в таком случае — если не «вывернутое» оружие — означали эти рисунки? А вот что — ствол и ветви. Иными словами, эти и другие изображения, привычно описываемые как «зазубренные» предметы или «мужские объекты» были ничем иным, как стилизованными изображениями деревьев, веток и растений.

Так снова и снова при тщательном изучении традиционный взгляд на искусство палеолита как на примитивную охотничью магию оказывается скорее отражением стереотипов, нежели логической интерпретацией увиденного. Так же, как и приписываемая палеолитическим женским фигуркам роль объекта мужской сексуальности или культа плодородия.

Из-за скудности находок мы, возможно, никогда не сможем точно разгадать специфическое значение этих рисунков, фигурок и символов времен палеолита. Однако, судя по тому, какое впечатление произвели образцы этой живописи, запечатленные в прекрасных цветных репродукциях, это искусство по-прежнему обладает огромной силой воздействия. Некоторые изображения животных не уступают творениям лучших современных художников, а присущий им свежий взгляд доступен немногим нашим современникам. Поэтому можно с уверенностью сказать, что искусство палеолита — это нечто большее, чем грубые примитивные каракули неразвитых, примитивных существ. Оно доносит до нас духовные традиции, которые нужно понять, если мы хотим узнать не только о том, каким человечество было, но и то, каким оно может стать.

Как писал в одном из важнейших современных трудов, посвященных искусству палеолита, Андре Леруа-Гуран, директор Центра доисторических и протоисторических исследований в Сорбонне, было бы «нелепо и недостаточно» сводить систему верований того периода к «примитивному культу плодородия». Мы можем «без преувеличения принять все изобразительное искусство палеолита в целом за выражение взглядов на естественную и сверхъестественную организацию живого мира, — замечает Леруа-Гуран и продолжает, — люди времен палеолита несомненно знали о разделении мира животных и людей на две противостоящие половины и полагали, что миром живых существ правит союз этих половин».

Вывод Леруа-Гурана о том, что палеолитическое искусство отражает значение, которое наши ранние предки придавали существованию двух полов, основывался на изучении тысяч рисунков и предметов из почти шести десятков пещер. И даже рассуждая в терминах садомазохистских женско-мужских стереотипов и в других отношениях следуя устоявшимся взглядам, Леруа-Гуран подтверждает, что искусство палеолита выражало некую форму ранней религии, в которой центральную роль играли женские изображения и символы. В этой связи он делает два замечательных наблюдения. Характерно, что женские изображения и символы, которые он рассматривал как женские, всегда были расположены в центре пещер. Напротив, мужские символы чаще всего занимали второстепенное положение или располагались вокруг женских фигур или символов.

Находки Леруа-Гурана подтверждают высказанное мною ранее предположение, что раковины каури, напоминающие влагалище, использование красной охры при погребениях, женские фигурки, так называемые «Венеры», и гибридные фигурки женщин-животных, пренебрежительно называемые иногда «чудовищами», относятся к ранней форме культа, где главную роль играла женщина, как дающая жизнь. Так выражались попытки наших предков осознать мир, в котором они жили, попытки ответить на вечные вопросы, волнующие человечество: откуда мы приходим, рождаясь на свет, и куда уходим, умирая. И они подтверждают наше предположение: впервые осознав себя среди людей, животных, остальной природы, человек осознал и тайну — и практическое значение — того, что жизнь возникает из тебя женщины.

Было бы естественно предположить, что внешний диморфизм, или различия во внешнем виде между двумя половинами человечества, значительно повлияли на систему верований палеолита. Столь же естественно и другое предположение: осознание того, что жизнь и человека, и животного возникает из тела особи женского пола; что женский организм, подобно временам года и луне, подчиняется цикличности, заставило наших предков воплотить жизнетворящие силы в женском, а не мужском образе.

Таким образом, палеолитические женские фигурки, раковины каури, красная охра — не разрозненные археологические объекты, а ранние проявления того, что позднее развилось в сложную религиозную систему, в центре которой — культ Богини-Матери, родоначальницы всего живого. Этот культ, как отмечают Джеймс и другие ученые, дожил до исторических времен «в собирательном образе Великий Матери Ближнего Востока и греко-римского мира». Религиозная преемственность отчетливо прослеживается в фигурах таких известных богинь, как Исида, Нут и Маат в Египте, Иштар, Астарта и Лилит Плодородного Полумесяца, Деметра, Кора и Гера в Греции и Атарга-тис, Церера и Кибела в Риме. Она сохраняется даже в нашем иудео-христианском наследии — это образы Царицы неба, каббалистической Шехины и чтимой католиками Девы Марии.

Снова возникает вопрос: почему, если связи эти столь очевидны, они так долго недооценивались или даже просто игнорировались в традиционной литературе по археологии? Одна из причин, уже отмечавшаяся, — эти связи не вписываются в схему протоисторической и доисторической «мужской» формы организации общества. Но есть и другая причина: только после второй мировой войны в результате раскопок найдены наиболее важные свидетельства что эта религиозная традиция простиралась уже за эпоху палеолита, захватив замечательный период, который последовал за палеолитом. Данный период нашей культурной эволюции — между двумя поворотными моментами в человеческом развитии: палеолитом и Бронзовым веком, когда наши предки начали объединяться в земледельческие общины.