"Какое ТЕБЕ дело до того, что думают другие?" - читать интересную книгу автора (Фейнман Ричард Филлипс)

Десятая рекомендация

Где-то в мае, на одном из наших последних заседаний, мы нашли время, чтобы составить список возможных рекомендаций. Кто-нибудь говорил: «Быть может, нам следует обсудить учреждение совета по безопасности».

– Хорошо, запишем.

Я думаю: «Наконец-то! У нас будет обсуждение!»

Но потом оказывается, что этот предварительный список тем становится рекомендациями – чтобы был совет по безопасности, чтобы было это, чтобы было то. Единственное обсуждение состояло в том, что следует записать в первую очередь, что во вторую и т.д.

Однако было еще много всего, что мне хотелось бы обсудить более подробно. Например, в отношении совета по безопасности можно было спросить: «Не случится ли так, что подобная комиссия просто добавит еще один слой к уже и так чрезмерно разросшейся бюрократии?»

Советы по безопасности существовали уже и раньше. В 1967 году после катастрофы, произошедшей с Аполлоном, комиссия по расследованию создала специальный совет по безопасности. Последний проработал какое-то время, но потом прекратил свою деятельность.

Мы не обсуждали, почему первые советы по безопасности утратили свою эффективность; вместо этого мы просто предложили учредить еще большее количество советов по безопасности: мы назвали их «Независимая Комиссия по Контролю за Проектированием Двигателей Твердотопливных Ракет», «Совещательный Комитет по Безопасности Системы Транспортировки Шаттла» и «Служба Безопасности, Надежности и Обеспечения Качества». Мы решили, кто будет контролировать каждый совет по безопасности, но мы не обсудили, было ли у советов по безопасности, созданных нами, больше шансов на эффективную деятельность, можем ли мы усовершенствовать существующие советы так, чтобы они заработали, или сто́ит ли их учреждать вообще.

Я во многом уверен не настолько, насколько в этом уверены все остальные. Я считаю, что, прежде чем что-то делать, нужно это обдумать, а мы недостаточно думали вместе. Быстрые решения важных вопросов – не самый хороший вариант, а при той скорости, с которой мы двигались, мы были просто обречены на то, чтобы дать несколько непрактичных рекомендаций.

Мы закончили перестановку возможных рекомендаций, немного их подправили, а потом проголосовали по списку. Это был странный метод, к которому я не привык. Фактически, у меня появилось ощущение, что кто-то навязывает нам свое мнение: все уже каким-то образом решено, причем не нами.

Как бы то ни было, на нашем последнем заседании, мы пришли к общему мнению по поводу девяти рекомендаций. Многие члены комиссии после того заседания уехали домой, но я должен был уехать в Нью-Йорк только через несколько дней, поэтому я остался в Вашингтоне.

На следующий день я случайно оказался в офисе мистера Роджерса с Нилом Армстронгом и еще одним членом комиссии, когда Роджерс говорит: «Я подумал, что нам нужна десятая рекомендация. Все в нашем отчете настолько негативно, что, по-моему, нам для равновесия нужно поставить что-нибудь позитивное в конце».

Он показывает мне лист бумаги, который гласит:

За четыре месяца нашей работы в качестве комиссии мы никогда не обсуждали ни одного подобного политического вопроса, поэтому мне казалось, что нет никакой причины вставлять подобную рекомендацию в наш отчет. И хотя я не хочу сказать, что не согласен с этим, истинность данной рекомендации также нельзя назвать очевидной. Я сказал: «Я полагаю, что эта десятая рекомендация неуместна».

По-моему, я слышал, как Армстронг сказал: «Что ж, если кто-то против, то мне кажется, что эту рекомендацию вставлять не нужно».

Но Роджерс продолжал давить на меня. Мы немного поспорили, но потом мне пришлось улететь в Нью-Йорк.

В самолете я еще подумал о десятой рекомендации. Я хотел аккуратно изложить свои аргументы против нее в письменном виде, поэтому, когда я добрался до своего отеля в Нью-Йорке, я написал мистеру Роджерсу письмо, в конце которого добавил: «Эта рекомендация напоминает мне смотр готовности полета, проводимый НАСА: “Есть несколько критических проблем, но не обращайте на них внимание – продолжайте летать!”».

Была суббота, и мне хотелось, чтобы мистер Роджерс прочитал мое письмо до понедельника. Поэтому я позвонил его секретарю – все работали по семь дней в неделю, чтобы вовремя подготовить отчет – и сказал: «Мне бы хотелось продиктовать вам письмо; могу ли я это сделать?»

Она говорит: «Конечно! Чтобы сэкономить вам деньги, я сейчас же Вам перезвоню». Она перезванивает мне, я диктую письмо, и она вручает его прямо в руки Роджерса.

Когда я вернулся в понедельник, мистер Роджерс сказал: «Доктор Фейнман, я прочитал Ваше письмо и согласен со всем, что в нем написано. Но Вы остались в меньшинстве».

– В меньшинстве? Но как я мог остаться в меньшинстве, если заседания не было?

Кил тоже присутствовал во время этого разговора. Он говорит: «Мы позвонили всем, и все согласились с этой рекомендацией. Все проголосовали за нее».

– Я считаю, что это нечестно! – запротестовал я. – Если бы я мог представить свои аргументы другим членам комиссии, то думаю, что не остался бы в меньшинстве. – Я не знал, что мне делать, поэтому сказал: «Я хочу сделать копию письма».

Когда я вернулся, Кил говорит: «Мы только что вспомнили, что не обсуждали этот вопрос с Хотцем, потому что он был на каком-то заседании. Мы забыли узнать его мнение».

Я не знал, что с этим делать, но позднее выяснил, что мистер Хотц находился в том же здании, неподалеку от копировального аппарата.

Позднее я поговорил о десятой рекомендации с Дэвидом Эчесоном. Он объяснил: «На самом деле эта рекомендация не имеет никакого значения; это лишь ложка меда в бочке дегтя».

Я сказал: «Что ж, если она не имеет никакого значения, то в ней нет никакой необходимости».

– Если бы это была комиссия Государственной Академии Наук, то Ваши возражения были бы вполне уместны. Но не забывайте, – говорит он, – это Президентская комиссия. Мы должны сказать что-то и для президента.

– Я не понимаю разницы, – сказал я. – Почему я не могу подойти к написанию отчета для президента с тех же точных и научных позиций?

Однако наивность работает не всегда: мой аргумент не возымел никакого эффекта. Эчесон продолжал твердить мне, что я делаю из мухи слона, а я продолжал утверждать, что эта рекомендация делает наш отчет менее эффективным и не должна в нем присутствовать.

Так что все закончилось следующим: «Комиссия настоятельно рекомендует, чтобы НАСА продолжала получать поддержку администрации президента и всего народа… » – та самая «ложка меда» для «равновесия» отчета.

Пока я летел домой, я думал про себя: «Забавно, что единственная часть отчета, которая действительно уравновешена, – это мой собственный отчет: я говорил много негативного о двигателе и много позитивного об авиационной электронике. И мне пришлось бороться с начальством, чтобы мой отчет был вставлен в общий, хотя бы как вшивое приложение!»

Я подумал о десятой рекомендации. Все рекомендации были основаны на обнаруженных нами свидетельствах, кроме этой последней, которая была абсолютно беспочвенной. Я прекрасно видел, как капает белая краска, которой покрыли отчет. Эта рекомендация была очевидной ошибкой! Из-за нее наш отчет выглядел плохо. Я очень переживал.

Приехав домой, я поговорил со своей сестрой, Джоан. Я рассказал ей о десятой рекомендации и о том, как я остался «в меньшинстве».

– А ты позвонил хоть одному из остальных членов комиссии, чтобы самому поговорить с ним? – спросила она.

– Ну, я говорил с Эчесоном, но он был за рекомендацию.

– А как насчет остальных?

– Э, нет. – Тогда я позвонил трем другим членам комиссии – назову их А, Б и В.

Я звоню А, который говорит: «Какая десятая рекомендация?»

Я звоню Б, который говорит: «Десятая рекомендация? О чем ты говоришь?»

Я звоню В, который говорит: «Разве ты не помнишь, разиня? Я был в офисе, когда Роджерс впервые рассказал о ней нам, и я не вижу в ней ничего плохого».

Оказалось, что о десятой рекомендации знали только те люди, которые находились в офисе Роджерса, когда тот сказал нам о ней. Больше я не стал никому звонить. С меня хватит – я счел ненужным открывать все сейфы, чтобы удостовериться, что все комбинации одинаковы![40]

Потом я рассказал Джоан о своем отчете – насколько его выхолостили, несмотря на то, что он шел в качестве приложения.

Она говорит: «Что ж, если они поступили с твоим отчетом таким образом, то что ты сделал, работая в этой комиссии? Каковы результаты твоей работы?»

– Ага!

Я отправил мистеру Роджерсу телеграмму:

(К этому времени я знал, что мне следует определять все очень точно.)

Чтобы получить номер желаемого варианта отчета, я позвонил мистеру Хотцу, который отвечал за систему документации и издание отчета. Он прислал мне Вариант N23, чтобы в худшем случае я сам мог его опубликовать.

Эта телеграмма привела к тому, что Роджерс и Кил попытались вступить со мной в переговоры. Они попросили генерала Кутину быть посредником, потому что знали, что он – мой друг. Но они не знали, что он мой хороший друг!

Кутина говорит: «Здравствуйте, профессор, я просто хотел Вам сказать, что на мой взгляд, Вы все делаете правильно. Однако мне поручили отговорить Вас от этого, поэтому сейчас я буду приводить Вам аргументы в пользу другого варианта».

– Не бойся! – сказал я. – Я не собираюсь менять свое мнение. Просто приводи свои аргументы и не бойся.

Первый аргумент состоял в том, что если я не приму десятую рекомендацию, то они не примут мой отчет, даже в качестве приложения.

Это меня не волновало, так как я всегда мог самостоятельно опубликовать свой отчет.

Все остальные аргументы были в том же духе: ни один из них не был веским и ни один не возымел никакого действия. Я очень хорошо обдумал то, что делаю, поэтому просто оставался при своем мнении.

Потом Кутина предложил компромисс: они согласны опубликовать мой отчет в том виде, в каком я его написал, за исключением одного предложения почти в конце.

Я посмотрел на это предложение и понял, что уже выразил свое мнение в предыдущем абзаце. Повторение того же самого момента было равносильно полемике, так что удаление этой фразы делало мой отчет даже лучше. Я принял этот компромисс.

Потом я предложил компромисс по поводу десятой рекомендации: «Если они хотят сказать что-то хорошее насчет НАСА в конце, пусть они просто не называют это рекомендацией, так чтобы люди знали, что это не относится к классу рекомендаций: назовите ее “заключительной мыслью”, если вы так хотите. И чтобы не возникло путаницы, не используйте слова “настоятельно рекомендует”. Просто скажите “Комиссия советует, чтобы НАСА продолжала получать поддержку администрации президента и всего народа”. Все остальное может остаться без изменений».

Немного спустя мне звонит Кил: «Можем ли мы сказать “настоятельно советует”?»

– Нет. Просто «советует».

– Хорошо, – сказал он. И это было окончательное решение.