"Семеро против Ривза" - читать интересную книгу автора (Олдингтон Ричард)

ТРИHАДЦАТЬ

Было бы крайне несправедливо сказать, что мистер Ривз воспринял приезд сына как своего рода бедствие. Напротив, он ждал его с радостью. Он ни в коей мере не был лишен ни отцовской гордости, ни отцовской снисходительности. И все же — хотя мистер Ривз никогда бы в этом не признался — Бейзил был в каком-то смысле испытанием.

Этот полнолицый, угреватый молодой человек знал решительно все, что полагалось знать. Он уважал мистера Ривза, но это уважение было подобно квадратному корню из минус единицы — оно с таким же трудом поддавалось извлечению и было столь же эфемерно, как эта мнимая величина. Мистер Бейзил Ривз принадлежал к совершенно иному миру, нежели его отец. Отдавая себе отчет в том, что заработок его как юриста во многом зависит от чисто внешних причин, он выработал для себя маску сурового аскетизма и полового воздержания и в то же время, используя свое сравнительно незаметное положение судебного исполнителя, вознаграждал себя за все, заводя многочисленные интрижки (нередко даже по нескольку сразу) с молодыми особами, не отличающимися слишком большой щепетильностью. Когда слух о его похождениях достигал ушей мистера Ривза, что случалось довольно часто, — ибо кто устоит против соблазна информировать папашу о непотребном поведении его единственного сыночка? — Бейзил неизменно изображал свою очередную связь как еще одно неудачное сватовство, расстроившееся благодаря капризам и недостойному поведению будущей невестки. Мистер Ривз верил сыну, но покачивал головой, «Все это, помяни мое слово, кончится тем, что на тебя в один прекрасный день подадут в суд за нарушение обещания жениться». Крепко вооруженный знанием законов и бесчестностью своих намерений, Бейзил только посмеивался, слушая эти предостережения.

Однако совсем не в этом крылась причина того, что мистер Ривз — при всей своей отцовской привязанности — воспринимал приезд Бейзила как некоего рода испытание. Мистер Ривз ни секунды не сомневался, что Бейзил, прибыв в Канн, немедленно обручится здесь с какой-нибудь крайне нежелательной молодой особой, но с этим он уже примирился. Если же он чего-либо опасался — так это его языка. Бейзил, по-видимому, избрал себе не ту отрасль юриспруденции, для которой он был предназначен природой. Он считал, что ему следовало стать адвокатом. Лишенный возможности удовлетворять свою законную потребность, распинаясь и крючкотворствуя перед представителями Его Величества Правосудия, Бейзил вознаграждал себя тем, что любую беседу превращал в педантично-мелочный спор. Это свое адвокатское краснобайство, эту фантастическую способность изображать черное белым и наоборот, не нашедшие, на его беду, применения на юридическом поприще, он пускал в ход в сравнительно ограниченном кругу своих знакомых. Как часто мистеру Бейзилу Ривзу удавалось с помощью безупречной логики и ловкого уменья привести подходящий пример, убеждать молодых женщин, что они должны провести с ним уик-энд! Но только в лице своего папаши он нашел себе поистине идеальную жертву. В беседе, как и в жизни, мистер Ривз был добродушен, нелогичен, нетверд в своих постулатах, недоказателен в примерах, неметодичен, трогательно нечувствителен к банальностям, которых он даже не замечал, и плевать хотел на «непреложные истины». Велеречивому сутяге, которого он сам породил, не представляло труда опрокинуть простейшие и наиболее очевидные утверждения мистера Ривза. Стоило мистеру Ривзу, не мудрствуя лукаво, заметить, что сегодня что-то очень парит, как этот неразборчивый в средствах краснобай мог безжалостно потратить целый час драгоценного времени, доказывая, что, напротив, на дворе довольно прохладно. Стоило мистеру Ривзу простодушно и откровенно признаться, что он, пожалуй, слишком налег на обед, как Бейзил тут же непреложно доказывал ему, что если он будет есть так мало, то перестанет таскать ноги. Порой мистер Ривз даже сожалел о том, что он не помог Бейзилу осуществить честолюбивое желание, выраженное им в возрасте семи лет. Машинист паровоза на Большой Западной в США, вероятно, не стал бы так много спорить, если бы даже заделался, сверх того, профсоюзным боссом.

Мистер Ривз не ошибся в самых дурных своих опасениях. Бейзил начал спорить, едва успел переступить порог отеля, и спорил, не закрывая рта. Это не имело бы особого значения, если бы не то обстоятельство, что мистер Ривз — как девяносто девять процентов всего рода человеческого — не любил, когда ему перечат на каждом шагу и неутомимо и педантично доказывают, что он не прав. А тем более, если это исходит от родного сына, который всем своим положением в жизни обязан деньгам, с немалым усердием приумножавшимся его отцом. Поначалу мистер Ривз и Бейзил спорили довольно мирно, затем — яростно; постоянное вмешательство миссис Ривз, упорно заявлявшей, что Бейзил абсолютно прав, а мистер Ривз упрям и неразумен, как все старики, едва ли помогало разрядить обстановку. Мистеру Ривзу было не слишком приятно, когда его называли стариком, даже если это исходило из уст такого хорошо осведомленного лица, как его супруга, — это напоминало ему о том неприметном движении Времени, над которым он так часто и так бесплодно размышлял.

Но это было не столь уже большое зло, если вообще могло считаться злом, ведь подобно тому, как мы снисходительно и нежно прощаем себе свои собственные заблуждения, — так прощаем мы и заблуждения тех, о ком, проявляя глубочайшее невежество в области законов генетики, по неразумению говорим, что они — плоть от плоти и кровь от крови нашей.

Вот Энси — это уже было совсем другое дело.

Если мистер Энселм Хоукснитч (право же, так и чешется язык добавить «достопочтенный», дабы исправить недопустимое упущение со стороны Провидения, не подарившего ему этого маленького преимущества) обосновался в тот год на французской Ривьере ранее обычного, то причиной тому, как мы знаем, послужила небольшая заварушка в Испании, именуемая гражданской. войной, из-за которой он не смог принять божественное предложение провести лето у испанских друзей. Однако к этому примешивалось и еще кое-что: мистер Хоукснитч желал получить свои двести пятьдесят фунтов. И желал страстно. Жестоко нуждался в них, проще говоря, ибо нуждающимся пришел он в этот мир и нуждающимся продолжал пребывать в нем. Как только двое союзников-эстетов — Энси и Игги — поспешно, но весьма эффективно, завершили свое аутодафе над гостиной мистера Ривза, Энси отправил миссис Ривз поистине экстатическое послание с описанием достигнутых ими успехов и… попросил выслать чек.

На двести пятьдесят фунтов стерлингов. Если, волею судеб, вы являетесь обыкновенным честным человеком, собственным трудом добывающим свой хлеб, подумайте о том, сколько времени, трудов и забот надо потратить, чтобы заработать двести пятьдесят фунтов стерлингов. И вот теперь мистеру Ривзу, который сам заработал все свое состояние до последнего пенни, предлагалось уплатить вышеозначенную сумму за то, что одна из комнат его дома стала абсолютно непригодной для жилья.

Даже миссис Ривз была несколько встревожена и ошеломлена. Она не знала, как подступиться к делу. Совесть — в той мере, какой она ею располагала, — заставляла ее снова и снова откладывать объяснение с мужем: она все никак не могла решиться открыть ему, в какую авантюру его втравили. А тут еще этот Канн — жизнь здесь так дорого стоит… И миссис Ривз уже не раз вынуждена была вновь просить у своего супруга денег на расходы, а он, хотя и ворчал по привычке, как все мужчины, тем не менее всегда откликался на ее просьбы с обычной для него щедростью. Но подходящее ли сейчас время опять вытягивать из него деньги, да еще в размере двухсот пятидесяти фунтов? Даже миссис Ривз дрогнула перед такой задачей.

И она написала Энси вежливое, если не сказать униженно-льстивое письмо — совершенно в том духе, как пишут своим кредиторам все заблудшие представители рода человеческого: преувеличивая воображаемую болезнь мистера Ривза, утверждая, что беспокоить его в такой момент денежными делами крайне несвоевременно, и умоляя проявить великие добродетели — снисходительность и терпение.

Энси встревожился. Он ринулся в Канн, исполненный решимости во что бы то ни стало получить причитающиеся ему монеты.

Миссис Ривз была не лишена природного ума или смекалки, словом, того качества, которое по каким-то удивительным и необъяснимым причинам именуется у англичан «материнским рассудком», хотя общеизвестно, что из всех образчиков рода человеческого наиболее безрассудными являются именно матери. Она на некоторое время обезопасила себя от Энси с помощью хорошенькой тысячефранковой бумажки, дав ему понять, что это на заплесневелом языке давно устаревших понятий называется «куртаж». Другими словами, что деньги эти, так сказать, не в счет, нечто вроде премии. А потом, когда мистер Ривз вполне оправится, она поставит перед ним вопрос об уплате по чеку, и долг будет погашен…

Получив тысячефранковую бумажку и поняв, что к чему, Энси смягчился и, забыв на время о своем девизе: «Работка сделана, хозяин — денежки на стол», — несколько сбавил тон.

— Моя дорогая, — сказал он, — это очень мило и великодушно с вашей стороны, хотя, должен признаться, нам с Игги совсем не легко предоставить вам столь продолжительный кредит. Но я вполне понимаю, почему вы предпочитаете не говорить сейчас об этом с мистером Ривзом. Я сам просто не выношу людей, которые обращаются ко мне за деньгами, когда у меня болят зубы. Это выглядит так бесчеловечно. Я очень огорчен, что здоровье мистера Ривза так сильно пошатнулось.

— Ах, как вы добры! — проворковала миссис Ривз.

— Но, конечно, моя дорогая, — продолжал Энси, быстро оправившись от этого легкого приступа филантропии, — крайне неприятно, что вы с мистером Ривзом нас теперь подводите. Сам не понимаю, почему я так миндальничаю в этом вопросе. Другие на моем месте действовали бы иначе. Ведь мы же, моя дорогая, работали как каторжники на галерах, и ваша гостиная стала просто нeпостижимо хороша. Вы просто влюбитесь в нее.

— Ах, я в этом уверена, — сказала миссис Ривз. — Это так мило с вашей стороны и со стороны Игги тоже, что вы вложили в нее столько труда. Но вы, конечно, понимаете, почему возникли эти маленькие денежные затруднения…

— Да, конечно, конечно, — лицемерно и нетерпеливо перебил ее Энси, хотя, казалось, ему ли было не знать, как неприятно не иметь возможности расквитаться с долгами. — Все же не заставляйте меня ждать слишком долго. Давайте договоримся так: последний срок — на следующей неделе. У меня в Лондоне осталась куча неоплаченных счетов, и, в конце концов, моя дорогая, я ведь тоже должен жить и даже вынужден работать как проклятый. Никто не знает, сколько я работаю, и никто этого не ценит. Столь ничтожная сумма не может иметь значения для такого богатого человека, как мистер Ривз. И я при любых обстоятельствах должен получить ее на следующей неделе, моя дорогая.

— Я сделаю все, что от меня зависит, — с покорным вздохом ответила миссис Ривз, а в глазах ее промелькнуло странное, отрешенное выражение при мысли о том, что может сказать — и безусловно скажет — мистер Ривз, когда ему будет доложено об этой маленькой коммерческой сделке.

— А теперь я должен вам сообщить чудесную новость, моя дорогая, — сказал Энси, обретая свой обычный вкрадчиво светский тон. — Как вы думаете, кто прибывает в Канн?

— Кто-нибудь, кого я знаю?

— Пока еще нет, дорогая, но мы вас познакомим, если вы будете хорошо себя вести.

Миссис Ривз трепетной улыбкой дала понять, что оценила намек.

— Просто не могу себе представить, — сказала она, приходя в сильное нервное возбуждение. — Умоляю вас,скажите же — кто.

— Леди Кроудер! — торжествующе объявил Энси. — Не правда ли, замечательная новость, моя дорогая?

— И когда она приезжает?

— Точно это мне неизвестно, дорогая. Вы понимаете, они на своей знаменитой яхте направляются сюда из Югославии. Я получил письмо от Бекки. Она пишет, что они намерены остановиться на несколько дней в Канне, и как только прибудут сюда, она меня известит.

— Какая изумительная жизнь! — завистливо вздохнула миссис Ривз. — Подумать только — иметь возможность путешествовать по свету на собственной яхте.

— Но они же баснословно богаты! — с некоторым даже оттенком возмущения сказал Энси, словно этот факт уже сам по себе являлся достаточным объяснением всех величайших достоинств, обнаруженных им в Кроудерах, — как оно в действительности и было. — К тому же в Избранных Кругах уже прошел слух, что лорд Кроудер (это сын леди Кроудер) обручился с Нормой Цвейтш — одной из самых очаровательных светских дебютанток этого года. Она, как вы понимаете, американка и баснословно богата тоже. Но, само собой разумеется, Цвейтши больше не живут в Америке. У них совершенно обворожительное имение в Лестершире, своя охота, и там бывает весь настоящий свет. Все находят, что это будет великолепный союз. Как это волнующе, не правда ли, дорогая?

— Потрясающе, — простонала миссис Ривз, хотя почему бракосочетание двух совершенно незнакомых ей людей, о которых она почти ничего не слышала, так ее потрясло — пусть на это ответят психологи и антропологи.

— Только никому ни слова, — спохватился Энси, внезапно испугавшись своей болтовни. — Обещайте мне! Это держится в строжайшей тайне.

Поскольку он поведал эту маленькую сплетню всего каким-нибудь сорока-пятидесяти слушателям и так же под величайшим секретом, можно было считать, что она действительно сохранялась в глубокой тайне.

— Конечно! Мне бы и в голову не пришло об этом болтать, — вся трепеща от возбуждения, заверила его миссис Ривз.

— Интересно, будет ли Норма тоже на борту? — мечтательно строил догадки Энси. — Вот это была бы лакомая новость для репортеров светской хроники. Я буду теперь просто дневать и ночевать в порту, дорогая, и постараюсь первым разузнать все.

— А у них на яхте будет много народу?

— Только самая избранная публика, — решительно заявил Энси. — Только Сливки Общества, и притом всего несколько человек. Кто именно, не знаю. Бекки была слишком утомлена и не сообщила мне имен. Вот потому-то я и думаю, что Норма там, у них. Но так или иначе, они не могут не устроить приема на яхте, и я это разузнаю. Будет, конечно, шампанское, мороженое, японские фонарики и танцы на палубе.

— Прямо как в сказке! — проворковала миссис Ривз.

— О да, да, это будет сказка, — горячо подтвердил Энси. — И я там буду. И намерен получить приглашение для вас тоже, моя дорогая.

— Ах, как это мило с вашей стороны, — благодарно ахнула миссис Ривз.

— Но вам придется приобрести себе по-настоящему элегантный туалет, — потребовал Энси. — Я отвезу вас завтра утром к Ланвэну — у них есть здесь филиал — и погляжу, что там можно подобрать для вас. Дайте-ка подумать. Вам понадобится очень элегантное вечернее платье и еще, пожалуй, костюм для коктейля, на случай, если вас пригласят на яхту днем.

— А это будет… очень дорого стоить? — нерешительно спросила миссис Ривз.

— О нет, семь-восемь тысяч франков, не больше, — небрежно проронил Энси. — И за такую возможность, которая открывается сейчас перед вами, этих денег заплатить не жалко. Кроудеры знают всех.

Семь, а то и восемь тысяч франков! Но каким способом заставить мистера Ривза выбросить такую сумму на туалеты? Миссис Ривз была сильно озабочена. И потом как же Марсель? Миссис Ривз, будучи доброй матерью, старалась не упускать ни малейшей возможности для своей дочки…

— А как вы думаете, — робко спросила она, — как вы думаете, для Марсели тоже можно будет получить приглашение?

— Для Марсели? — рассеянно повторил мистер Хоукснитч, поглощенный прыщом у себя на шее. — О да, думаю, что да. Это можно устроить. Да, я уверен, что можно.

— Ах, огромное вам спасибо! — Миссис Ривз просто не находила слов от восторга. — Марсель будет безумно счастлива. Это такой подарок для нее.

Мистер Хоукснитч отвесил небрежный поклон. Марсель не представляла для него никакого интереса.

Миссис Ривз подняла такой шум вокруг яхты Кроудеров и так немыслимо важничала по поводу обещанного ей приглашения, что мистера Ривза это совершенно выводило из себя.

— По-моему, тебе уже пора пуститься в пляс, мамочка, — сказал он, доведенный наконец до белого каления. И, заметив, что миссис Ривз ответила на это лишь презрительным взглядом, добавил: — И если уж тебе так хочется поплясать, давай я тебе спою.

И запел — на мотив популярной народной песенки:

— Плывут к нам Кроудеры, тра-ля, тра-ля, ля-ля!

Миссис Ривз была вне себя. О, как ненавидела она эти вспышки провинциальной вульгарности! И чего только она не делала, чтобы отучить от них Джона и привить ему более изысканные манеры. Но нет, он, как видно, неисправим. Придется махнуть на него рукой и предоставить его самому себе.

В сущности, мистер Ривз был уже давно и более чем когда-либо предоставлен самому себе — за исключением тех случаев, когда от него нужно было что-нибудь получить.

Миссис Ривз пригласила Энси пообедать с ними, и он тотчас заявил ей, что мистер Ривз отнюдь не выглядит больным — он, должно быть, просто симулирует. Мистер Ривз нашел это заявление весьма наглым. Его задело также то, что Энси с небрежной бесцеремонностью наложил себе на тарелку огромную порцию foie gras, a затем почти не притронулся к ней; попросил налить ему еще бокал прекрасного старого бургундского и забыл его выпить. Мистер Ривз был человек гостеприимный, но такое поведение казалось ему идиотским. Затем во время обеда Энси зацепил обшлагом солонку и опрокинул ее на пол. Тут он разразился нескончаемыми причитаниями, утверждая, что это страшно дурная примета, и совершенно извел даже миссис Ривз, без конца возвращаясь к этой нудной теме и вопрошая себя, что же ему теперь делать, чтобы отвратить нависший над его головой грозный удар судьбы. Может быть, телеграфировать об этом мадам Кутар? А может быть, не стоит? Может быть, просто помолиться богу? Или, может быть, достаточно будет прочесть кое-какие заклинания от злых духов, которым обучила его мадам Кутар? Пожалуй, все-таки лучше послать телеграмму, а потом лечь в постель и не вставать, пока не придет ответ…

Мистер Ривз был сыт всем этим по горло. Энси совершенно испортил ему обед. Что-то сердито ворча себе под нос, он довольно бестактно отправился спать, не дождавшись, пока гость их покинет, а потом, когда миссис Ривз зашла в спальню и упрекнула мужа за этот светский gaffe, мистер Ривз позволил себе одно весьма неприличное выражение и совершенно категорически заявил, что не желает больше видеть у себя этого Энси, и будь он трижды проклят, если еще хоть раз впустит его в дом.

— Видеть я его не могу! — яростно кричал он. — Даже не верится, что это англичанин. Он действует мне на нервы.

Но, разумеется, такой пустяк не мог помешать миссис Ривз встречаться с Энси, особенно сейчас, когда прибытие Кроудеров ожидалось с минуты на минуту. На другое утро мистер Ривз, медленно бредя под палящим солнцем мимо бара «Мирамар», к крайнему своему изумлению и негодованию, увидел там миссис Ривз в обществе Энси и еще трех-четырех худощавых и очень элегантных молодых людей, с очень курчавыми волосами и в очень ярких пляжных костюмах. Скрывшись за пальмой, мистер Ривз смотрел на них во все глаза. Откуда, черт побери, их сюда принесло? Ни одного из этой шайки он прежде в глаза не видал. А где Марсель? Почему здесь нет Марсели?

В крайнем возмущении мистер Ривз повернулся к ним спиной и выпил свой аперитив в баре отеля.

В то время как непорочная связь миссис Ривз с Энси частенько лишала супруга ее общества, ему и с детьми приходилось видеться не так уж часто. Надо сказать, что дети — не только послушно, а даже вполне искренне — в одном соглашались с отцом: Энси совершенно невыносим, и они его терпеть не могут. Это доставило мистеру Ривзу такую жгучую радость, что он немедленно снабдил их просимой и довольно значительной суммой карманных денег. Однако, в конечном счете, все свелось к тому, что дети, словно сговорившись, тут же испарились и появлялись только в часы приема пищи, да и то не всегда. Мистер Ривз был удивлен. Какое занятие, вопрошал он себя, можно найти здесь, в Канне, чтобы предаваться ему все дни и почти все вечера? Для него самого время в промежутках между едой тянулось что-то слишком медленно…

Именно в этот момент истории человечества миссис Ривз наступила на банановую кожуру…

Миссис Ривз в чрезвычайно приподнятом состоянии стремительно, и слегка прихрамывая, влетела в спальню и резко нарушила мирный послеполуденный сон своего супруга.

— Что случилось, что случилось? — испуганно спросил мистер Ривз. — Что такое еще стряслось?

Миссис Ривз принялась рассказывать — многословно и не слишком вразумительно. Мало-помалу из ее бесчисленных повторений и патетических восклицаний мистеру Ривзу удалось составить более или менее связный рассказ. Как можно было умозаключить, миссис Ривз сегодня после полудня назначила Энси свидание в одной из фешенебельных кафе-кондитерских в Канне. Спеша туда по людному маленькому переулочку, она ступила на кусок банановой кожуры, — без сомнения, брошенной каким-нибудь обнищавшим великим князем в изгнании. Поскользнувшись, она непременно упала бы, — по ее мнению, прямо под проносившийся мимо со скоростью сорока миль в час «роллс-ройс», — если бы не железная рука и не молниеносная быстрота действий некоего галантного незнакомца, спасшего ее от неминуемой гибели, в результате чего она отделалась лишь растяжением сухожилия.

В этом месте повествования мистер Ривз позвонил и распорядился, чтобы принесли растирание.

Незнакомец, продолжала миссис Ривз, держался с величайшей учтивостью, разогнал собравшуюся толпу зевак и помог ей добраться до скамейки, где она постепенно пришла в себя от потрясения. После этого он разыскал такси, представился, дал ей свою визитную карточку, осведомился о том, как ее зовут, где она остановилась и испросил разрешения справиться о ее здоровье на следующий день.

Джентльмен этот, сказала миссис Ривз, оказался австрийским бароном. В подтверждение чего она показала мужу его визитную карточку:

Мистер Ривз с интересом поглядел на карточку. На его беду, он всю жизнь был поглощен делами, и у него не оставалось времени на пустяки. Иначе ему могло бы прийти на память, что барон Гольбах был философом и жил в восемнадцатом столетии. Он мог бы заметить также, что австрийская знать пользуется приставкой «фон», а не «де». Что слово «Schloss» пишется через два «s», a не через одно. Что «Замок Адлерштейн» — это вообще не адрес. И что любой австриец слишком высокого мнения о своей стране, чтобы именовать ее иначе, чем «Oesterreich».

— Хм, — произнес мистер Ривз, на которого визитная карточка произвела впечатление, — барон, а? Хоулбак, Хоулбак… Забавные имена у этих иностранцев.

Как только прибыло растирание, мистер Ривз нежно, с величайшей осторожностью, принялся массировать колено своей супруги. Он извлек откуда-то марлевый бинт: «Ага, вот видишь, я правильно сделал, что захватил его с собой!» — и тщательно, хотя и довольно неумело, забинтовал колено миссис Ривз тем особым способом, при котором повязка неминуемо должна была слететь, как только пострадавшая сделает попытку стать на ноги. После этого, чтобы пациентке не было скучно, он взял начатый им детективный роман и принялся читать его вслух с того места, на котором остановился.

Пока мистер Ривз развлекал таким образом больную, она во время одной из пауз воспользовалась благоприятно сложившейся обстановкой, чтобы заручиться обещанием супруга дать ей денег на приобретение туалетов для кроудеровских приемов. Мистер Ривз, обеспокоенный постигшим жену несчастьем, дал обещание с легкой душой. Миссис Ривз подумала было, не попросить ли сейчас денег и для Энси, однако решила воздержаться. Это она сделает после того, как Энси отвезет ее и Марсель на яхту к Кроудерам. Миссис Ривз начинала мало-помалу постигать некоторые тонкости светской жизни.

Наутро, подавая в спальню завтрак, официант принес небольшое письмецо. Барон де Гольбах просит миссис Ривз принять его заверения в совершенном почтении и выражает надежду, что этот злосчастный случай не нанес ей слишком тяжких телесных повреждений. Барон вполне отдает себе отчет в том, сколь необычен столь ранний визит, но уповает на то, что обуревающая его тревога о здоровье благородной дамы послужит достаточным тому извинением, а угнетающий его страх будет развеян хотя бы крошечной запиской. Барон питает также надежду, что ему будет дозволено засвидетельствовать свое почтение мадам Ривз и ее уважаемому супругу при более благоприятных обстоятельствах.

До крайности польщенная, если не сказать обольщенная, миссис Ривз просила передать барону на словах тысячу благодарностей за его любезность.

На следующий день в самом начале двенадцатого — что ни говори, мистер Ривз стал слишком засиживаться за утренним завтраком в эти жаркие дни — мистер и миссис Ривз вышли из отеля вдвоем. Какой-то мужчина, с терпеливым упорством, свойственным нищете, наблюдавший за подъездом отеля, поднялся со скамейки и, держась на почтительном расстоянии, последовал за ними.

Мистер и миссис Ривз направились в контору Кука, чтобы взять деньги на туалеты для кроудеровских приемов.

Мужчина вошел туда же следом за ними, сделал при виде миссис Ривз удивленное лицо, затем приподнял шляпу, отвесил низкий поклон и осведомился о ее здоровье.

Это был барон.

Мистер Ривз тем временем занимался своим делом возле кассы. Потом, держа в руках десять тысячефранковых билетов, он возвратился к миссис Ривз и протянул их ей, не обратив ни малейшего внимания на стоявшего рядом незнакомца.

— Ну вот, мамочка, — произнес он. — Теперь попробуй сказать, что я ничего для тебя не делаю.

Миссис Ривз молча спрятала деньги в сумочку и представила мужу барона. Барон был в восторге, что ему наконец довелось познакомиться с мистером Ривзом. Мистер Ривз поблагодарил барона за проявленную им заботу о миссис Ривз. Барон сказал, что об этих пустяках не стоит даже вспоминать; оказать помощь такой очаровательной даме было для него самым приятным долгом. Миссис Ривз пригласила барона отобедать с ними на следующий день. Барон был восхищен, очарован и тут же, в свою очередь, предложил, не выпить ли им пока что… стаканчик аперитива?

Мистер Ривз отказался. Ему не понравился этот барон — он был похож на проходимца; казалось, он может подставить подножку, а потом попросить у вас полкроны за то, что помог вам встать. Метнув на мужа негодующий взгляд, миссис Ривз приняла приглашение. Подумать только, так грубо обойтись с бароном! Мистер Ривз промычал свое «хм» и, распрощавшись с супругой и бароном у выхода из конторы Кука, отправился пить свой аперитив один. Все эти бароны были мистеру Ривзу совершенно ни к чему. Вот если бы сюда старину Джо Саймонса…

Было около часу, когда мистер Ривз — он решительно настаивал на соблюдении режима даже во Франции — поднялся к себе в спальню, чтобы умыться перед ленчем. К полному своему ужасу, он обнаружил там миссис Ривз, в горьких рыданиях распростертую ничком на постели.

— Вот те раз! — воскликнул мистер Ривз. — Что случилось опять? Коленка разболелась?

Миссис Ривз подняла опухшее от слез лицо, бросила на мужа исполненный отчаяния взгляд, покачала головой и снова с рыданиями уткнулась в подушку. Мистер Ривз на цыпочках приблизился к постели, словно к одру тяжелобольного, и осторожно погладил жену по голове.

— Полно, полно! — нежно пробормотал он. — Ну зачем так расстраиваться. Сердце у меня переворачивается, когда ты плачешь. Скажи, что случилось?

Миссис Ривз подняла голову.

— Не могу! — трагически произнесла она. — Это слишком ужасно.

И снова уткнулась лицом в подушку.

Мистер Ривз продолжал гладить ее по голове; лицо его приняло испуганно-жалобное выражение. Он совершенно не выносил женских слез. Создавая женщину, Природа преследовала две цели: во-первых, продолжение рода человеческого и, во-вторых, проявление заботы об ушедших на покой дельцах, исходя из чисто экономических соображений, целиком отвечающих интересам женщин. Мистер Ривз не питал ни малейших иллюзий на этот счет. Женщина может плакать, а мужчина должен платить.

— Ну, полно, полно, — повторил он снова. — Этак не годится. Успокойся, оденься и давай спустимся вниз. Пора уже кушать.

— Я не хочу кушать, — горестно всхлипнула миссис Ривз.

— Не хочешь кушать? — возмутился мистер Ривз. — Это еще что такое! Ну, а я хочу. Я даже порядком проголодался. У них сегодня в меню омары. Ну, Джейн, будь умницей и расскажи мне, в чем дело. Может быть, я могу чем-нибудь помочь.

— О нет, не можешь, — глухо пробормотала миссис Ривз.

— Что, может, Кроудеры не приехали? — сочувственно спросил мистер Ривз.

— Хуже! — простонала миссис Ривз.

— Как, даже еще хуже? — весело спросил мистер Ривз. — Неужели твой приятель мистер Хоукснитч записался добровольцем на фронт?

Этот оскорбительный вопрос заставил миссис Ривз поднять хотя и заплаканное, но негодующее лицо и сесть на постели.

— У меня украли сумочку, — драматически произнесла она, — со всеми деньгами!

И снова громко разрыдалась.

— Украли сумочку? — переспросил мистер Ривз. — Как это так? Кто мог ее украсть? Как это произошло?

— Барон! — всхлипнула миссис Ривз.

— Барон?

— Я хотела пойти в «Мирамар», — рыдала миссис Ривз, — но он сказал, что туда ходят только иностранцы, а он покажет мне что-то по-настоящему французское. И повел меня в одно из этих кафе, где было полным-полно каких-то женщин, которые трещали без умолку и поедали пирожные. Он заказал два бокала портвейна…

— Портвейна! — в ужасе повторил мистер Ривз. — Хорошенький аперитив, черт побери!

— Потом он сказал, что я должна выбрать себе пирожное. Я сказала, что мне совсем не хочется пирожного, но он так уговаривал, так настаивал, что я подошла к стойке, чтобы выбрать что-нибудь — просто из вежливости.

— Чрезмерная вежливость иной раз может выйти боком, — сентенциозно изрек мистер Ривз.

— Около этой стойки толпилась целая куча каких-то женщин, и все они старались протиснуться поближе и толкались, и мне пришлось целую вечность ждать, пока дадут это дурацкое пирожное. А когда я вернулась к столику, барона и след простыл!

— Ушел на французский манер, не попрощавшись? — спросил мистер Ривз. — Но как же ты не видела, когда он уходил?

— Да там два выхода -на разные улицы, — жалобно отвечала миссис Ривз. — Мы сидели как раз возле одной из дверей, а стойка там совсем в другом углу.

— Хм, — произнес мистер Ривз, — ловкий мошенник. Но почему же ты не подняла тревогу?

— Потому что я не сразу хватилась сумочки. Я сначала подумала, что он просто зачем-нибудь отошел на минутку. Ну я и ждала и ждала, но он так больше и не появился. Потом мне захотелось попудриться, я стала искать сумочку, а ее там как не бывало.

— Ясно, откуда бы ей там быть, — в раздражении воскликнул мистер Ривз. — Какого же черта ты не взяла ее с собой?

— Я никак не думала… — жалобно простонала миссис Ривз.

— А, ты никогда не думаешь, — отрезал мистер Ривз.

— Я была в таком отчаянии, я искала ее повсюду, — продолжала миссис Ривз, пропустив оскорбление мимо ушей. — Я даже отодвинула стол и тут заметила, что из-под тарелки высовывается бумажка в пятьдесят франков. А в нее была вложена вот эта записка.

Мистер Ривз взял обрывок бумаги и прочел наспех нацарапанные карандашом каракули: «Я прошу у Вас просчения, но я очен бедный, а вы богатый».

— Хм, — произнес мистер Ривз, — мы недолго будем богаты, если такие штуки станут повторяться. Ты сказала там, в кафе, чтобы хозяин позвонил в полицию?

— Я как-то не подумала об этом, я была слишком расстроена!

— И дала ему возможность удрать подальше? — насмешливо сказал мистер Ривз. — Он сейчас уже катит себе в Марсель или в Париж. Ну, ничего не поделаешь, сиявши голову, по волосам не плачут.

— Но мои платья!

— Теперь тебе придется обойтись без них, — сказал мистер Ривз, считая, что миссис Ривз должна понести наказание за свое легкомыслие.

— Но они делались для меня по специальному заказу, и я уже уплатила аванс в тысячу франков.

— Как это так? Почему «по специальному»?

— Потому что в готовом виде у них не было ничего достаточно элегантного, — пояснила миссис Ривз, снова роняя слезы. — И Энси сказал, что единственный выход — заставить их повторить две выпущенные ранее специальные модели. Под каким же предлогом я их теперь не возьму? Платья сидят безукоризненно. Как же я, ни с того ни с сего, вдруг откажусь от них?

С минуту мистер Ривз не мог вымолвить ни слова — так был он рассержен и возмущен.

— Хм, — промычал он наконец. — Хм, так ты, значит, не можешь отказаться? Ну, если ты будешь действовать подобным образом и дальше, я очень скоро вылечу в трубу. А твоему мистеру Энси переломаю кости, попадись он мне только. Теперь нам придется дважды оплатить эти твои дурацкие модные платья, которые тебе, в сущности, ни на черта не нужны, а я вынужден буду запросить из Лондона новый аккредитив. Первого аккредитива нам должно было хватить по меньшей мере на три месяца, а мы его прикончили за каких-нибудь пять недель.

— О господи, я сама так расстроена, — в слезах лепетала миссис Ривз. — Но я же не виновата, Джон. Я же не знала. Ну, кому пришло бы в голову не доверять барону?

— Он такой же барон, как я, — сердито сказал мистер Ривз. — Чертов жулик. Ладно, спускайся завтракать, и мы скажем управляющему отелем, чтобы он позвонил в полицию.

— Я не хочу завтракать.

— Прекрасно, — сказал мистер Ривз. — А я хочу. Если надумаешь, позвони, распорядись, чтобы тебе подали что-нибудь в номер. И разреши мне дать тебе на будущее совет, Джейн: поменьше ты якшайся со всеми этими бездельниками — баронами, кроудерами, фэддимен-фишами и прочей шантрапой, а побольше уделяй внимания семье и дому.

И с этими словами мистер Ривз с большим достоинством покинул спальню, но, к сожалению, чуть-чуть нарушил стиль, слишком громко хлопнув в сердцах дверью.