"Пан Сатирус" - читать интересную книгу автора (Уормсер Ричард)

Глава пятнадцатая

Первым выступил вперед директор.

– От имени общества и персонала зоопарка, – сказал он, позвольте мне приветствовать вас, Пан Сатирус, как нашего самого знаменитого бывшего питомца. Я уполномочен сообщить вам, что отныне вы являетесь пожизненным членом Нью-йоркского зоологического общества.

– Спасибо, – сказал Пан. Стоявший рядом доктор Бедоян довольно хмыкнул: его пациент решил вести себя хорошо.

Директор сделал шаг назад, и на его место встал куратор приматов.

– Позвольте и мне приветствовать вас. Я помню хорошо и вас, и вашу матушку Мэри. Я был здесь, когда вы родились. На моем попечении никогда не было более умных животных.

– И все же вы нас продали.

Доктор Бедоян вздохнул.

Но это были не политики, не деятели телевидения, не генералы и не агенты ФБР. Это были служащие зоопарка.

– Вы слишком умны, чтобы держать вас в клетке, – сказал куратор, – и выставлять на всеобщее обозрение, когда родина нуждается в способных приматах.

– Ваша родина, доктор. Не моя, – сказал Пан.

– У вас нет другой, Пан, – парировал куратор. – Или мне следует называть вас мистером Сатирусом? У вас нет другой родины, мой друг и бывший питомец.

– Африка – родина Пана Сатируса.

– Никто не может сказать с уверенностью, где первоначально была родина гомо сапиенс, – сказал куратор, – но я уверен, что всем нам не очень-то пришлось бы по вкусу, если бы мы были принуждены вернуться туда и жить там.

– Браво! – сказал доктор Бедоян.

Пан обернулся к нему и осклабился.

– Что, попало мне?

– Вы можете себе представить, – продолжал куратор, – как я… как все мы взволнованы. Впервые у нас появилась возможность поговорить с одним из наших питомцев. Вы можете научить нас, как лучше заботиться о приматах.

– Отпустите их на свободу, – сказал Пан.

– Вы и сами понимаете, что мы этого не сделаем. А раз так, вы можете оказать большую услугу своему народу, дав нам некоторые указания.

– Не называйте нас народом, – возразил Пан. – Мы обезьяны.

– Очень интересно, – сказал куратор. – Хотелось бы знать, насколько изменения, происшедшие в вас, помогли вам избежать перемен, которые происходят со всеми шимпанзе в вашем возрасте. Очевидно, вы их не избежали. Вы становитесь воинственным.

– Нетерпимым к содержанию в неволе, – поправил Пан.

– Пусть будет по-вашему, – согласился куратор. – Я собирался предложить вам место главного служителя приматов.

– А почему не свой пост?

Куратор вздохнул.

– У вас нет ученых степеней, мой друг. Однако наша беседа слишком затянулась, мы заставляем себя ждать. Я хочу познакомить вас с работниками общества. Многих из них вы, вероятно, вспомните.

– Сначала познакомьтесь с моими друзьями – Гориллой Бейтсом и Счастливчиком Бронстейном, – сказал Пан. – И доктором Бедояном.

Куратор пожал руки морякам, улыбнулся врачу и обнял его.

– Ну а потом, Пан, – сказал он, – вы проведете с нами совещание?

– О, да. Но прежде окажите мне услугу. Я хотел бы побыть немного в обезьяннике один. Чтобы подумать о своей матери.

– Что вы замышляете? – спросил куратор.

– Счастливчик и Горилла могут остаться со мной, – сказал Пан. – И постоянные обитатели, разумеется.

Куратор посмотрел сначала на обоих моряков, потом на Пана.

– Пан, здесь пахнет какой-то хитростью. Но предупреждаю вас, это все… прошу прощенья за вульгарность… мартышкин труд.

– Я собираюсь поступить к вам на работу, – сказал Пан. Это солиднее, чем быть телевизионным актером.

– Если с вами произойдет то же, что со всеми самцами шимпанзе, вступающими в пору зрелости, эту должность мы вам предоставить не сможем. Но если мы исполним ваше желание, совещание состоится?

– Я уважаю вашу прямоту, – сказал Пан. – В сущности, для человека вы всегда были неплохим малым. Бывало, приносили мне яблоки и игрушки, когда я был маленьким. Ну, тащите сюда ваших чванливых болванов.

Куратор вздохнул и взглянул на доктора Бедояна; тот пожал плечами.

Церемония началась.

Когда она окончилась, все оставили Пана, Гориллу и Счастливчика в обезьяннике и ушли. Куратор вышел последним; у него был очень невеселый вид, когда он, закрывая за собой дверь, оглянулся на Пана.

Пан остановился у клетки, в которой он появился на свет, и стал рассматривать новую бронзовую дощечку: “Здесь родился Пан Сатирус, первый шимпанзе, овладевший человеческой речью, и тринадцатый из своего вида, слетавший в космос”.

– Пан Сатирус, – сказал он и взглянул на другую табличку с надписью: “ШИМПАНЗЕ, Пан сатирус, обитает в Экваториальной Африке”. Тут же висело условное обозначение самки шимпанзе.

Пан взглянул на клетку. Самке было четыре года, она уже достигла брачного возраста. И была явно настроена похотливо.

– Ты был в море долго, очень долго, – мягко сказал Горилла.

– О, господи, – вырвалось у Пана. Он не привык сквернословить.

Обезьяна что-то бормотала, колотя костяшками пальцев о пол клетки.

– Ты разбираешь, что она там сигналит? – спросил Горилла.

– Это не требует разъяснении, – ответил Пан.

– Тоже верно. – Горилла хихикнул. – Как на Сэнд-стрит, когда флот возвращается из плаванья… Сэнд-стрит в этом городе, а?

– Да, – сказал Счастливчик. – Это в Нью-Йорке, в Бруклине. Я там родился. Только там никакой бронзовой доски не повесили. – Он посмотрел на самку шимпанзе, а потом на своего друга Пана. – У меня под форменкой есть отвертка. И нет такого замка, которого бы я ею не открыл. Только так можно добывать выпивку на корабле, – добавил он. – Аптечный спирт. И тот, что для компасов.

– Наверно, я мог бы сорвать замок, – сказал Пан. – Изнутри его не достать, а снаружи – пожалуйста. Наверно, я первый шимпанзе, оказавшийся в обезьяннике в роли посетителя. Если только я шимпанзе.

– Когда я научился вязать морской узел, – сказал Горилла, – мне не терпелось поскорее поехать в гости в ту развалину, где я родился… Но оказалось, что с ребятами с нашего двора мне уже толковать было не о чем. Я стал моряком, а они так и остались фраерами, что околачиваются на углу.

– Дело не в том, что поговорить не с кем, – сказал Пан. – Я еще очень молод. Хутон и Йеркс утверждают, что в естественных условиях шимпанзе живут до пятидесяти лет. У меня еще все впереди.

– Послушай, Пан, – сказал Счастливчик, – если тебе не понравились флоридские девочки, не думай, что лучше их нет. Они же уцененные – от двух с половиной долларов до двух. Есть девочки и получше.

– Лучше той телевизионной актрисы?

– Я имею при себе, как говорят легавые, не только отвертку, – сказал Счастливчик. Он полез за пазуху и достал две бутылки джина и бутылку водки. – Это для резусов, но тебе сейчас это нужнее.

Пан рассмеялся, если звуки, которые он издавал, можно было назвать смехом.

– Приколоти еще одну бронзовую дощечку, – сказал он. “Пан Сатирус, который в возрасте семи с половиной лет отказался действовать на потеху публике”. – Он повернулся спиной к самке шимпанзе, завизжавшей от ярости. – Джентльмены, сюда – здесь мартышки-резусы. Дайте им водки.

Их было шестнадцать, и все они сидели в одной клетке. Тут были два дедушки-резуса, четыре или пять младенцев, льнувших к спинам матерей, и множество резусов в полном расцвете сил.

Пан перескочил через перила, предназначенные для того, чтобы держать зрителей и мартышек на должном расстоянии друг от друга. Протянув длинную руку, он выхватил водку у Счастливчика и собрался было просунуть ее между прутьями решетки. Но потом сообразил и откупорил бутылку.

– Держите, братцы, сестрицы, – сказал он. – Живите, пока живется.

Потом обернулся к Счастливчику.

– Так говаривала некая сестрица, ходившая к доктору Бедояну, – добавил он.

Самка шимпанзе, оставшаяся одна в клетке напротив, придавила коротким большим пальцем руки струйку из питьевого фонтанчика и пустила ее прямо в шею Пану. Тот небрежно отер воду.

Оба матроса не отрывали взгляда от клетки с резусами, а Пан тихонько улизнул от них.

Из клетки шимпанзе больше не доносилось ни постукиваний, ни повизгиваний. Раздался звон, словно кто-то бросил замок на цементный пол.

Один за другим резусы поддались действию алкоголя; не прикончив еще и бутылки джина, которая последовала за бутылкой водки, они все уснули.

Моряки встали, и Горилла махнул своей мичманкой в сторону объятой сном клетки. Счастливчик взглянул на табличку.

– Макаки-мулатки, спите крепко, – сказал он. – Я никогда не забуду вас.

Когда они проходили мимо клетки шимпанзе, обитательницы ее не было видно. Она, очевидно, удалилась в спальную клетушку, находившуюся за клеткой.

Пан остановился перед клеткой, из которой на него воинственно глядели два орангутана.

– Когда-то это была клетка гориллы, – сказал он. – Теперь гориллам отвели большое помещение. Они очень привлекают посетителей. Совсем похожи на людей.

– Полегче, Пан, – с беспокойством сказал Горилла.

– Ладно, ладно. Во всяком случае, из вас-то я не причисляю к этой категории никого.

Орангутаны что-то басовито бормотали. Вдруг они прыгнули вперед, прильнули к решетке и, яростно крича, стали совать руки между прутьями. Пан отскочил.

– Что за черт! – спросил Горилла.

– Им не нравится, что я с вами, – ответил Пан. – Они думают, что я предатель.

Он заковылял к двери, моряки пошли следом. Как обычно, он шел скорее на четырех конечностях, чем на двух, но теперь голова его была опущена тоже, и он уже меньше походил на человека, да, в сущности, и на обезьяну.

– Счастливчик, а ну-ка смотайся и достань немного виски, – сказал Горилла.

– А мы ведь опять сидим без гроша.

– Есть один малый, его зовут Макгрегор, Дэнди Макгрегор. Он еврей и живет на Сэнд-стрит. Он даст тебе денег под мое жалованье.

– Зайду к этой сухопутной крысе при первом удобном случае, – сказал Счастливчик.

Выйдя, они обнаружили, что мистер Макмагон и трое его веселых коллег присоединились к ним снова. Агенты стояли немного в стороне от директора, куратора и других служащих зоопарка.

При виде Пана и двух моряков лица всех просветлели.

– Что вы там делали, Пан? – спросил куратор.

– Потихоньку молились, чтобы… В общем напоили мартышек-резусов допьяна, сэр. Я обещал своим друзьям показать это зрелище. Такое случилось однажды, когда я здесь жил.

– И я хорошо помню это, – сказал куратор. – Мы уволили сторожа… Но вас мы уволить не можем, потому что вы никогда, в сущности, не собирались всерьез поступать к нам на службу, верно?

– Нельзя предлагать обезьяне сторожить других обезьян, сказал Пан. – Только человек может согласиться работать тюремным надзирателем. В этом его отличие от низших животных.

– Ох, – сказал куратор.

– Как вы догадались, что я собираюсь не очень хорошо вести себя там?

– Я знал вас с самого рождения… Очень хорошо знал. И всегда был расположен к вам, но вы никогда не были самым благонравным приматом.

– Послушайте, – сказал Пан. – Я вам кое-что хочу сказать. Возьмите на заметку. Самка шимпанзе…

Подняв длинную руку, куратор жестом прервал его на полуслове и, достав из бокового кармана маленькую записную книжку, показал Пану запись: “Самка Сьюзи спарилась с Паном Сатирусом”, датированную сегодняшним числом.

Пан взглянул на запись и покачал головой.

– Да, – сказал он. – Разумеется, вы должны были догадаться… Мне ненавистна мысль, что мой детеныш родится в зоопарке…

– Не воспринимайте все так серьезно, – сказал куратор. Будьте больше шимпанзе.

– Я в том возрасте, когда шимпанзе становятся серьезными. А это, чтоб вы знали, к добру не ведет. Я стал слишком человечен. Но недостаточно очеловечился, чтобы возжелать женщину.

Шкура у него на спине передернулась, как у лошади, отгоняющей муху.

– В-ы не посоветуете мне, чем лучше кормить шимпанзе? попросил куратор.

– Охотно.

Пан оглянулся. Горилла с очень серьезным видом втолковывал что-то мистеру Макмагону. Агент ФБР кивнул, достал бумажник и дал мичману деньги. Горилла вручил их Счастливчику, который куда-то побежал.

– Где доктор Бедоян?

– Разговаривает с нашим ветеринаром. Пойдемте.

И Пан пошел.