"Магия сейда" - читать интересную книгу автора (Ричардсон Эд)

По сравнению с другими системами архаичных магических практик, магическая практика сейда (seidhr), пожалуй, неясна для нас больше всего. Возможно, причина кроется в его зловещей репутации, или же в феминистских заявлениях о его принадлежности к чисто женским практикам (наиболее характерны в этом смысле взгляды Фрейи Асвюнн, изложенные ей в книге «Leaves of Yggdrasil» (изд-во «Weiser») и статье «Seidr Magic», впервые опубликованной в журнале «Talking Stick»). Часто сейд ошибочно называют «волшебством вёльв» (voelva), хотя, если рассудить здраво, техники, используемые вёльвами, являлись всего лишь частью целого комплекса древнегерманских магических практик (см. главу «Шаманизм у индоевропейцев» в труде Мирча Элиаде «Шаманизм: архаичные техники экстаза»). Для того, чтобы хотя бы в общих чертах понять смысл магии сейда, нам необходимо выделить ее основные составляющие, что мы и собираемся сделать в этом эссе.

По тем немногим свидетельствам о сейде, которые мы можем подчерпнуть из исландских саг, можно судить о его сходстве с магическими практиками так называемых «примитивных культур». Скорее всего, сейд был своеобразной адаптацией этих практик применительно к новому общественному укладу, возникшему после открытия агрономии, металлургии и, конечно же, религии. Однако сейд вряд ли можно назвать «религиозной практикой» – в современном понимании это больше всего похоже на практичную и прагматичную систему магических техник, столь характерную для обществ на ранней стадии развития. Вспомните скандинавские мифы, и вы поймете, что мы имеем в виду: в ту пору магические практики существовали для решения насущных и повседневных проблем, не имея никакого отношения к философскому или оккультному мировоззрению. Подобный взгляд на магию, далекий от концепции «тайного искусства для посвященных», кажется нам более естественным и действенным; более того, он допускает возможность использования этих практик и в наши дни (что прекрасно проиллюстрировал Ян Фрайз в книге «Visual Practices and Helrunar» (изд-во «Mandrake»).

В связи с этим нам кажется вполне обоснованным применить слово «сейд» ко всей системе архаичных древнегерманских практик. С точки зрения уже упомянутого выше Яна Фрайза и Найджела Пенника (см. его «Practical Magic in Northern Tradition»), практикующие подразделялись на:

• дюлов (древнеисландские dulr, древнеанглийские thyle), поэтов и пророков, во многом аналогичных кельтским бардам, достигавшим вдохновения в шаманском экстазе;

• колдунов (warlock), имевших дело с природными духами стихий;

• вёльв (vœlva), предсказывавших будущее;

• берсеркеров, то есть воинов-шаманов, при помощи определенных психологических практик пробуждавших в себе «животную память» («менять обличье» и «превращаться в животных»), чтобы получить сверхчеловеческую силу и нечувствительность к боли; судя по всему, эта практика имела определенное отношение к анимистским верованиям, поскольку берсеркеры носили медвежьи шкуры и «трансформировались» в медведей; подобным же образом дело обстояло с «ульфхеднами» (ulfhednar) и «свинфюлькингами» (svinfylking), разница состояла в тотеме, роль которого в первом случае играл волк, а во втором – кабан;

• хагзисс (hagzissa), ясновидящих, способных к общению с богами и духами;

• сейдкон (seidhrkona) и сейдмадов (seidhrmadr), для магических техник которых было характерно вхождение в определенное состояние транса.

Далее, Эдред Торссон в книге «Futhark and Runelore», равно как и Фрейя Асвюнн в работе «Leaves of Yggdrasil», утверждает, что в магические практики сейда входили такие техники, как гадание, оборотничество, искусство заклятий, вызывание мертвых и шаманские путешествия. Попробуем уточнить, что же именно они имеют в виду.

Элиаде считает, что скандинавские предсказательницы-вёльвы использовали свой дар по большей части для предсказания урожая или погоды.

В «Саге об Эйрике» рассказывается о церемонии гадания о грядущем урожае, которую проводит пророчица-спеакона (speakona). При этом она пользуется соответствующей одеждой и приспособлениями. Для вхождения в транс, во время которого ее душа странствует в поисках ответа, она прибегает к музыке и пению. Однако, можно предположить, что подобные гадания могли практиковать как женщины, так и мужчины, причем с несколько иными целями: имеющими отношение скорее к войне и набегам, нежели чем к сельскому хозяйству.

Что касается внетелесного опыта («шаманских путешествий»), то здесь следовало бы упомянуть о том, что шаманская традиция имеет дело с двумя видами реальности – чувственной или повседневной реальностью и пространствами других миров. Поэтому в древнегерманской традиции такая важная роль отведена Мировому Древу, которое есть axis mundi, ось мира, соединяющая между собой различные шаманские миры. В совершенно разных культурах шамана называют «наездником», который совершает путешествие при помощи определенной практики. Отсюда и сакральность лошади в германской культуре. Интересно, что само название Древа в скандинавской традиции – «Иггдрасиль» – переводится как «скакун Одина». (Кстати, не является ли восьминогий сконь Одина, Слейпнир, воплощением Древа?)

На этом-то скакуне сейдмады и сейдкона совершают свои путешествия – вверх и вниз по стволу Древа, порой в разных обличьях…

Как Торссон, так и Элиаде считают оборотничество неотъемлемой частью сейда. Подобная боевая магия активно использовалась берсеркерами и им подобными воинами-шаманами. Войдя в особый транс, воин становился нечеловечески сильным, ловким, совершенно не чувствовал боли, подобно яростному животному. Найджел Пенник предположил, что большинство практик сейда основывалось на тотемической магии; отсюда, возможно, возникло поверье о преображении воина в медведя, волка или кабана.

Вообще, многие скандинавские божества имеют своих тотемических животных. Так, кошки ассоциировались с Фрейей, Один – с волком или вороном. В скандинавских мифах мы также встречаем множество упоминаний об оборотничестве – к примеру, Один, отправившись за медом поэзии, превращается в орла и змею; великан Тьяззи превращается в орла, чтобы похитить яблоки Идунн, а Локи, отправившись за ним в погоню, берет у Фрейи «соколиное платье», и затем превращается то в блоху, то в рыбу. Можно предположить, что в данном случае, помимо вхождения в транс, «оборачивающийся» шаман создавал достаточно мощную визуализацию, которую, помимо него самого, могли видеть и окружающие.

Обращение к душам мертвых или путешествие к духам предков (то, что церковники окрестили «некромантией» или «черной магией») также являлось частью сейда. В качестве примера подобных действий можно привести такие саги, как «Прорицание вёльвы» или «Заклинание Грои».

За исключением нескольких поздних саг о героях, мы не находим особых упоминаний о том, что в практики сейда входило искусство заклятий или целительство. Однако Ян Фрайз предполагает, что такие вещи должны были иметь место, хотя относились они больше к сфере шаманизма, нежели чем к целительству или заклинанию духов в чистом виде.

Одной из характерных черт сейда (как, впрочем, и других архаичных практик) было активное использование сексуальной магии (как непосредственной, так и опосредованной, предполагавшей вхождение в транс при помощи каких-либо сексуальных практик). Естественно, что в концепции христианства, отрицавшей секс, эти выглядело грязным и постыдным, отсюда один из эпитетов сейда – «ergi», «грязный».

Археологические находки говорят о том, что до прихода древних германцев Скандинавию населяли другие, неиндоевропейские народы, находившиеся на стадии матриархата, занимавшиеся в основном, земледелием и охотой; мягкие и миролюбивые, принадлежавшие, по-видимому, к финно-угорским народам. В «Эдде» они известны под именем ванов, и германцы-асы, завоевав эти земли, ассимилировали часть их верований, что отразилось в предании о том, как ваны обучили асов искусству сейда. Естественно, что их верования в основном касались женских божеств природы и плодородия, а ритуалы представляли собой экстатические сексуальные мистерии.

Это еще раз подводит нас к значению лошади в скандинавских шаманских практиках. Лошадь почиталась многими до-индоевропейскими народами как воплощение плодородия и материнства, что опять-таки было заимствовано индоевропейскими завоевателями. Порой это поклонение доходило до того, что церковники прямо обвиняли вёльв и сейдкон в скотоложестве и сожительстве с лошадьми (см.К.Кроссли-Холланд, «The North Myths»). То же самое относилось и к мужчинам-сейдмадам, которым приписали содомию.

Впрочем, взглянув на историю христианства, мы понимаем, что обвинения в сексуальных извращениях были и остаются у приверженцев этой религии самыми популярными – в чем только не обвиняли тех же средневековых еретиков. Скорее всего, причина кроется в старом добром «у кого что болит, тот о том и говорит» – то есть, проекции собственных скрытых, ненавистных желаний на окружающих…

Однако настоящая опасность заключалась не в этом. Это еще полбеды, если бы сейдмады действительно подставляли друг другу задницы… Но они осмелились достичь экстаза и наслаждения в этом плотском мире, в этой «греховной» жизни, они имели наглость изучать самих себя, пользоваться скрытыми способностями человеческого разума, с уважением относиться к традиции своих предков… И что самое страшное для христианства – они, сейдмады и сейдкона, преуспели в этом.