"Золотой браслет, вождь индейцев" - читать интересную книгу автора (Рид Майн)

Глава 11. ПИСЬМО

Жюльета и Нетти, по возвращении в крепость, расположились в отведенной им комнате второго этажа комендантского дома. Жюльета обливалась слезами; Нетти, напротив, с сухими глазами была спокойна и смертельно бледна.

— Ах, милая Нетти, — всхлипывала Жюльета, — не могу поверить, чтобы это была правда. Нет, это невозможно!.. Бедный Франк Армстронг! Такой веселый, такой добрый и потом он так любил меня! Как подумаю, что уже больше его не увижу!.. Бедного Корнелиуса мне тоже очень жалко. Они были друзьями, и он ни за что на свете не выдал бы его.

— Это, однако же, не помешало Корнелиусу бросить его на верную смерть, а самому вернуться целым и невредимым, чтобы ухаживать за тобой!..

— Что же ему было делать? — возразила Жюльета, принимаясь плакать навзрыд. — Я знаю, что Армстронг питал ко мне нежное чувство. Но Корнелиус тоже влюблен в меня… и я не знаю, почему ты так резко о нем отзываешься. Да, наконец, чем он виноват, что остался в живых?

И мисс Брэнтон продолжала плакать, качаясь в своем кресле.

Нетти встала. Молния сверкнула в ее глазах.

— Короче говоря, Армстронга нет, и вы не прочь выйти теперь замуж за Ван Дика.

— Как можешь ты, Нетти, так говорить! Ведь бедный Франк еще даже не похоронен! Ты — дитя и ничего в этом не понимаешь… видно, что ты не любила… иначе твое сердце тебе многое бы разъяснило…

— Что ж, это правда… Я не более как дитя… и, по-твоему, ничего не понимаю в любовных страданиях… Ты права. А все-таки я была другом Армстронга и я не могу забыть, что однажды он дал мне… и это единственная вещь, которую я получила от него…

Нетти произнесла последние слова вполголоса, как бы разговаривая сама с собой. Затем она смолкла и погрузилась в грустные раздумья…

Кузина ее молча плакала, раскачиваясь в кресле.

— Меня всего более возмущает, что ты готова так скоро отречься от всякого воспоминания о доблестном льве и привязаться к трусливому оленю. Послушай, Жюльета, обещай мне не выходить замуж за Корнелиуса по крайней мере до тех пор, пока смерть Армстронга не будет удостоверена. Подожди хоть один год, — ну, хотя бы полгода в память о нем.

— Как бы не так! Это чтобы сказали, что я ношу по нему траур, — сказала Жюльета, уже забыв и о платке и о слезах. — Милая Нетти, это невозможно, и если отец потребует, я должна буду послушаться, несмотря на всю мою печаль…

Милое личико Нетти при этих словах еще более побледнело.

— Ну, в таком случае я тебе должна открыть секрет… Когда господин Армстронг уезжал в поход, он оставил мне письмо. Хочешь узнать, что он говорит в этом письме?..

— Письмо!.. От Франка! К тебе? Как он смел!..

— О, не будь, пожалуйста, ревнива, — возразила со слабой улыбкой Нетти. — Бог свидетель, что Франк был более привязан к тебе, чем ты к его памяти. Письмо адресовано мне, но оно, без сомнения, обращено к тебе. Хочешь, я тебе его прочту? Распечатывать?

— Увы, делать нечего! — отвечала Жюльета, снова закрывая платком глаза. — Это новый удар моему сердцу… Но я должна принести себя в жертву. Нетти, не обращай внимания на меня и на мое горе.

Нетти взглянула на нее с полным участием; ей стало совестно за сделанные кузине упреки, и она сказала:

— Полно, Жюльета, не плачь, быть может, лучше не читать письма? Я сберегу его у себя, если ты позволишь… Однако должна же я узнать его последнюю волю, чтобы исполнить ее. Как бы он огорчился, если бы узнал, что я хочу уклониться от этого тяжелого долга. Как подумаю, что теперь труп его, может быть, валяется где-нибудь в степи… он, может быть, оттуда смотрит на нас и в эту самую минуту…

Жюльета вздрогнула и оглянулась кругом.

— Ты меня приводишь в ужас, — сказала она. — Распечатывай же письмо, читай, наконец! Ты ведь видишь, я страдаю. Зачем же ты томишь и мучишь меня…

Нетти более не колебалась. Вынув из-за корсета сложенный конверт, она прочитала две строки, написанные на конверте: «Открыть только в том случае, если я буду убит или взят в плен индейцами. Нетти Дашвуд, самому лучшему и вернейшему другу моему».

— Вы слышите, он называет меня лучшим и вернейшим другом. Да благословит его Бог! Бедный юноша!

И Нетти, устремив взор к небу, осталась на минуту безмолвною.

— Прошу тебя, не заставляй меня ждать! — вскричала нетерпеливо Жюльета. — Ты, право, не ставишь ни во что мое горе.

Нетти поспешно распечатала конверт и вынула письмо; оттуда выпал локон волос…

— О, это мне, Жюльета! Ты ведь не станешь оспаривать этого, не так ли? Это он посылает, чтобы показать, что не забывал и меня в то время, как писал…

Тут Жюльета перестала плакать.

— На твоем месте я прежде всего прочитала бы письмо, — заметила она сухо. — Иначе как узнать, кому предназначается этот локон?

— Как бы то ни было… ты мне их оставишь?.. Ведь у меня от него ничего нет…

— Да читай же, наконец, письмо или давай мне, я прочитаю!

Тут уж Нетти не заставила себя более просить.

«Форт Лукут, 13 сентября.

Я отправляюсь в опасную экспедицию, откуда поклялся вернуться не иначе как с тем, чтобы о моих похождениях было сказано в приказе по армии. Если бы я мог предположить, что кто-нибудь прочтет это при моей жизни, я бы не стал этого писать. Вы знаете, как я чужд всякого хвастовства. Но вы также знаете, зачем я так стремлюсь отличиться: излишне вам и говорить, добрая и дорогая Нетти, что это в надежде, быть может безумной, приблизиться, благодаря славе, к вашей кузине Жюльете, светозарной звезде моей жизни…

(Улыбка тщеславия заиграла тут на розовых губках Жюльеты).

Я решился пробраться в лагерь индейцев. И если я оттуда вырвусь, то, конечно, со славой. Если же в течение месяца я не вернусь, это будет значить, что мы уже более не увидимся. Ван Дик — добрый малый, но я не думаю, чтобы он рискнул идти со мной; да я и не позволю себе осуждать его за это. Если бы я был богат, как он, и был бы кузеном Жюльеты Брэнтон, — не знаю, дорогая Нетти, долго ли бы армия имела удовольствие считать меня в своих списках. Но я должен составить себе имя, а дорога, ведущая к этому, полна опасностей. Никакой риск мне не страшен, когда впереди такая награда! Я верю в свою судьбу, и я достигну своего или сложу голову.

Я вам пишу это, Нетти Дашвуд, полагаясь на вашу честность и верность вашей дружбы. Когда меня уже не будет, скажите Жюльете, как сильно я ее любил. Она так прекрасна и блестяща, что в окружавшей ее толпе поклонников, может быть, и не заметила меня, самого робкого. Но вы, маленький друг мой, вы знаете все; вы знаете, что я стал сам не свой с того знаменитого бала, вы помните — того бала, когда вы, подражая большим, просили у меня, и я дал вам пуговицу с мундира. Милая Нетти, тогда вы были еще ребенком, но я и теперь с удовольствием вспоминаю ваше обращение со мной. Отчего вы не мальчик! Как жаль: мы были бы с вами неразлучны.

(Эта часть письма, надо сознаться, очень мало понравилась Жюльете. Она даже бросала какие-то особенно недружелюбные взгляды на кузину во время этого чтения).

Но к чему я заговорил о прошлом, когда должен думать теперь только о приведении своих дел в порядок перед смертью! Я оставил свое завещание капитану Сент-Ору, который взялся исполнить мою последнюю волю. Мою шпагу я прошу отослать моей матери, некоторые мелочи — моим родным. Вам, дорогая Нетти, я доверяю исполнить самое дорогое и священное для меня поручение… В письме вы найдете локон волос… Возьмите на себя труд передать его Жюльете. Скажите ей, что моя последняя мысль принадлежала ей, и последнее мое слово — было ее имя. Еще скажите ей, прочитав это письмо, что более никогда… никогда она не услышит имени —

Франка Армстронга».

Упавшим голосом окончила Нетти чтение письма, замолкла и неподвижно уставилась на клочок голубого неба, видневшегося в окно, а слезы невольно струились по бледному лицу; но видно было, что к ее горю примешивалась какая-то отрадная мысль, так как что-то похожее на улыбку виднелось на ее губах.

Вдруг раздраженный голос кузины привел ее в сознание.

— Что же ты не отдаешь мне его локона? Ведь тебя поручили передать локон мне, а ты, кажется, не прочь его присвоить?

Нетти встала вся бледная и выпрямилась.

Жюльета сделала то же, и обе девушки очутились одна против другой, как бы меряя друг друга взглядом.

— Ну что же, отдашь ты мне локон? Ты ведь знаешь, что это подарено мне, а не тебе, потому что ты для него была ничто?

— Ничто! И ты решаешься говорить, что я была для него ничто? Разве не на меня он возложил самое важное поручение? Он хотел именно меня и никого другого иметь посредником между ним и тобой. А такое доверие не безделица, Жюльета, и ты это понимаешь и сознаешь, иначе ты не была бы так раздражена. Франк, когда писал эти строки, мне верил более, чем тебе.

Вместо ответа Жюльета, взбешенная, протянула было уже руку, схватила драгоценный сувенир, и вдруг, к ее удивлению и ужасу, Нетти как подкошенная упала без чувств к ее ногам.

Мисс Брэнтон бросилась к двери и стала звать на помощь.

Комендант, его жена, весь дом — поспешили на эти крики. Послали тотчас за доктором Слокумом.

Когда он, после долгого осмотра больной, поднял голову, лицо его было крайне озабочено.

— Тут нужен отдых, тишина, полное спокойствие, темнота… — сказал он вполголоса. — Напряжение нервов в высшей степени… Я сильно опасаюсь воспаления мозга, — добавил он, наклоняясь к уху коменданта.

— Вот беда! — невольно воскликнул тот. — Завтра чуть свет мы выступаем в поход, а судью Брэнтона вызывают на запад…

— Скажите, что же, бедное дитя серьезно и опасно больна? — спросила госпожа Сент-Ор.

— Боюсь, что да, — ответил доктор. — А между тем ей необходимы абсолютный отдых и покой. Отпустить в дорогу в подобном состоянии — значит убить ее.

— В таком случае, она останется здесь, вот и все, — сказала миссис Сент-Ор решительным тоном. — Я буду ходить за ней как за своей дочерью.

Комендант бросил на жену беспокойный взгляд.

— Друг мой, — сказала она, — не беспокойся обо мне. Ты знаешь, как я бываю одинока, когда вы все уходите в экспедицию. Дитя это послано небом, чтобы меня развлечь, быть моей подругой в одиночестве; надеюсь, что ее болезнь, как она ни серьезна, не так опасна, и что мои попечения помогут ей. Решено, иди-ка лучше к господину Брэнтону и убеди его ехать по своим делам, а больную оставить на моем попечении.

— Если так, — сказал доктор, заметно ободренный, — я за нее отвечаю. С такой сиделкой, как миссис Сент-Ор, мы отлично обойдемся и без господина судьи и без ее королевского высочества девицы, его дочери…

На следующее утро, когда трубачи играли зорю, судья, немного озабоченный, и Жюльета, немного сконфуженная тем, что покидает Нетти, которая в таких обстоятельствах наверное не покинула бы ее, уселись в поданный шарабан, который и умчал их на ближайшую станцию железной дороги. В это время миссис Сент-Ор расположилась у изголовья маленькой страдалицы.