"Девять месяцев из жизни" - читать интересную книгу автора (Грин Риза)

Загорается свет, и в комнате звенит нездоровая тишина. Думаю, никто из присутствующих не может припомнить, существуют ли правила поведения для таких ситуаций. Надо хлопать? Или быстро выбегать из комнаты? Лично я в полном ужасе. В тот день, в больнице, я ей сказала столько всего хорошего, а они из всего этого выбрали только про какашки!

Представляю, в каком состоянии Джули. Вот теперь-то, наверное, жалеет, что сначала сама не посмотрела.

Несколько человек все-таки решаются на вежливые аплодисменты, а я встаю и ищу глазами Джули. Ее нигде не видно, но в дальнем конце комнаты я вижу мать Джули и мать Джона в окружении другой родни.

– Добрый вечер, – мрачно говорю я – Куда она подевалась?

Ее мама смотрит на меня и печально качает головой:

– Она пошла в комнату Лили. Сказала, что ни с кем не хочет разговаривать. Но тебе, может, стоит попробовать. Она тебя слушает.

Да ну!

Я поднимаюсь наверх и останавливаюсь перед комнатой, которая когда-то была гостевой спальней. У меня об этой комнате самые нежные воспоминания. Между прочим, здесь произошла моя помолвка. Мы с Эндрю зверски разругались, и я три дня жила у Джули. Я на него ужасно злилась, потому что он до сих пор не сделал мне предложения, а я только что узнала, что самая страшненькая девчонка из нашего колледжа недавно помолвилась со своим бой-френдом, с которым она встречалась на целых полгода меньше, чем я с Эндрю. Никогда в жизни я так не рыдала. Эми Вайнштейн! Она может играть тролля из Средиземъя, и гримировать не надо! На недоделанной Эми-блин-Вайштейн кто-то хочет жениться, а ты на мне, значит, не хочешь? Бедный Эндрю. Он уже неделю как купил кольцо и на днях должен был забрать его от ювелира, а теперь я испортила сюрприз, потому что ему пришлось мне все рассказать, иначе я ни за что не вернулась бы к нему. Думаю, я единственная женщина в мире, которой будущий муж, делая предложение, сразу же сообщил, что еще немного – и он бы передумал.

Я стучу в дверь спальни, и мне отвечает странный женский голос:

– Извините, но ребенок спит.

А это у нас, наверное, Глэдис. Интересно, участие в скандальных историях для первой полосы – это дополнительная услуга или входит в триста пятьдесят?

– Джули, я знаю, что ты там. Это я. Давай, открывай.

Дверь открывается, на пороге стоит надутая Джули. Комната уже ничем не напоминает гостевую спальню, которую я знала. Теперь это царство розового, повсюду валяются разнообразные детские штучки, и я вижу здоровенную негритянку, сидящую в кресле-качалке с Лили на руках.

– Заходи и закрывай дверь, – говорит мне Джули; я молча выполняю.

– Лара, это Глэдис. Глэдис, Лара. – Я машу Глэдис рукой, она мрачно отвечает.

– С тобой все в порядке? – спрашиваю я. Джули заливается краской:

– Это ужасно. Клянусь Богом, я некоторых вещей вообще не помню. Я просто не верю, что могла такое сказать Джону, – говорит она, тряся головой и пряча лицо в руках. – То, что я говорила в конце, – это чистая правда, я действительно запомнила роды как что-то восхитительное и невероятное. Но я не помню этот день целиком. И я совершенно не помню, как говорила тебе про... ну, ты понимаешь, про то, что случилось на столе. – Она становится еще краснее, хотя казалось, что это невозможно. – Я не могу поверить, что я тебе это сказала.

Я киваю. Если честно, мне тоже.

– Послушай, – говорю я, – Это было не так уж и плохо. Как в кино. Все вполне стандартно и традиционно, клише: женщина рожает ребенка, орет на своего мужа, а как только ребенок появляется, забывает обо всем, что было.

Джули не отвечает, и мне приходится говорить дальше; атмосфера сгущается на глазах.

– Серьезно, сама подумай: странно не то, что такое произошло, а то, оно произошло с тобой. Ведь все привыкли видеть тебя благополучной и идеальной, разве не так?

Она подозрительно смотрит на меня, склонив голову набок:

– Не поняла, что ты имеешь в виду?

– Да ладно тебе, Джули. Вы с Джоном всегда такие счастливые. Вы никогда не ругаетесь, никогда не говорите друг другу гадостей, у вас идеальная семейная жизнь, потрясающий дом, и вы всегда шикарно выглядите. Конечно, все были в шоке, когда увидели тебя настоящую.

Похоже, она не понимает, к чему я клоню. Совсем.

– Если ты не замечала, Лара, – я никем не притворяюсь, я всегда такая, какая есть. Я действительно счастлива, и мы действительно никогда не ругаемся. Если у нас есть проблемы, мы их обсуждаем. И если я не хожу с кислым лицом и не жалуюсь на жизнь, это еще не значит, что я притворяюсь.

Бли-и-ин.

– Нет, – говорю я. – Я совсем другое имела в виду. Я не считаю, что ты притворяешься. Я просто думаю, что ты обычно не позволяешь людям видеть себя беспомощной и беззащитной, вот и все. Не делай из мухи слона. Просто хотела поднять тебе настроение. – Джули упорно молчит. – Ну, не вышло. – Ноль реакции. – Брось, Джул, хватит злиться. Хочешь знать, что я действительно думаю?

– Нет, не хочу, – говорит она, скрещивая руки на груди. Вслед за этим демаршем Глэдис многозначительно прокашливается. Я игнорирую обеих.

– Я думаю, что ты действительно смелая женщина. И не только потому, что все это снимало национальное телевидение. Это я как раз считаю глупостью. – Я вижу, как она прячет улыбку, и понимаю, что пробилась. – Я считаю, что ты очень смело поступила, решив рожать сама. – Грустно качаю головой. – Не думаю, что я так смогу. Я до смерти напугана. Я, здоровая, толстая тетка, умоляла врача разрешить мне делать кесарево, потому что слишком боюсь рожать по-настоящему.

У Джули отвисает челюсть, а из-за спины доносится шипение Глэдис, видимо, призывающей меня заткнуться.

– Ты попросилась на кесарево? – спрашивает Джули.

– Да.

– И он тебе разрешит?

– Не знаю. Он велел мне почитать литературу, походить на занятия, тогда, я, дескать, могу передумать. Что-то мне не верится. Зато ты... ты так уверенно на это пошла. Жаль, что у меня нет этой уверенности. Жаль, что я и наполовину не могу быть такой женщиной, как ты.

Джули скептически смотрит на меня:

– Так, а теперь ты вышла из роли. Прекращай эти задушевности. Ты меня пугаешь.

Блин. Она права. Уже второй раз за последние две недели меня развозит на задушевные сопли. Это размягчение мозгов. Боже, надеюсь, временное.

– Извини, – говорю я. – Не знаю, что на меня нашло. Ты больше не дуешься?

– Да нет, – говорит она. – Но вниз я не пойду.

– Мне только лучше – у меня нет никакого желания болтать с твоими безумными друзьями. Я здесь посижу, пока все не уйдут. – Улыбаюсь ей. – У тебя есть чему меня поучить.

Я окидываю взглядом комнату, заполненную кучей барахла, которого я никогда раньше не видела:

– Откуда столько всякой дряни?

– Ты действительно хочешь знать? – спрашивает она, зловеще ухмыляясь.

– Нет. Не очень, – говорю я. – Но мне все равно придется с этим разбираться, так что можно начать прямо сейчас.

Она смотрит на меня с ехидной усмешкой:

– Из тебя выйдет прекрасная мама, Лара Стоун.

– Не обольщайся, Джул. Одну умную вещь сказала – со всяким бывает.

– Ну, – говорит она, – где одна, там и другая. Это я тебе гарантирую.