"Девять месяцев из жизни" - читать интересную книгу автора (Грин Риза)

5

На следующее утро, ровно в десять, я останавливаю машину у ворот Беверли-Парка. Подходит охранник с блокнотом, я ему сообщаю, что у меня встреча с Гарднерами. Ворота открываются, и я въезжаю в парк, глазея на огромные дома. Их и домами-то не назовешь. Скорее, поместья. Гигантские, чудовищные поместья. Не могу представить Тик Гарднер живущей в каком-нибудь из этих дворцов – с ее причесочкой в стиле Келли Осборн и в солдатских ботинках она должна здесь чувствовать себя чужеродным элементом. Я выворачиваю на округлую подъездную дорожку и не успеваю вылезти из машины, как здоровенная двойная входная дверь распахивается.

– Миссис Стоун?

Это Лори, секретарь. Узнаю голос. На вид года двадцать два, брюнетка, и очень хорошенькая. На ней модный спортивный костюмчик из бежевого велюра, и я тут же начинаю подозревать, что она спит с папой Гарднером.

– Добрый день. Вы, наверное, Лори. – Я протягиваю ей руку.

– Рада вас видеть. Миссис Гарднер через минуту спустится. Она хочет поговорить с вами, прежде чем вы встретитесь с Тик.

Я следую за ней в дом, который, похоже, является конечным пунктом маршрута каждого кусочка мрамора на планете. Не успевает Лори указать мне на одну из шести итальянских кушеток из зеленой кожи, расставленных по гостиной, как я слышу приближающееся цоканье дорогих каблучков. Я оборачиваюсь и вижу, что по двойной спиральной лестнице ко мне спускается шикарная миниатюрная блондинка. На ней моя розовая юбка, и я точно знаю, что это она обскакала меня вчера утром. Весь положительный настрой, который мне бы сейчас очень пригодился, куда-то улетучивается.

Она проходит все пятнадцать миль, разделяющие лестницу и кушетку, и широко распахивает руки, чтобы обнять меня:

– Лара, я так рада, что вы пришли! Спасибо большое, что вы согласились.

Она так молодо выглядит, что это ввергает меня в шок. Больше чем тридцать семь ей быть не может, а если может, то я хочу знать, как зовут ее пластического хирурга.

– Здравствуйте, миссис Гарднер, рада наконец-то познакомиться с вами лично.

– Пожалуйста, зовите меня Черил. Я всегда чувствую себя не в своей тарелке, когда человек моего возраста называет меня миссис Гарднер.

Так-так-так, извините, думаю я. Человек твоего возраста? Боже милостивый, я что, выгляжу на тридцать семь? Вот оно, приехали. Первое, что я сделаю, когда приду домой, – запишусь на коллагенотерапию.

– Давайте пройдем в столовую. Лори сейчас принесет потрясающий бранч.

Я иду вслед за ней по дому, пытаясь подсчитать в уме, сколько они на него угрохали. Получается миллионов десять только на вещи, плюс три-пять на оформление интерьера. Если есть на свете реинкарнация, я надеюсь возродиться достаточно умной, чтобы пойти учиться в киношколу.

Первое, что я вижу, входя в столовую, – это шведский стол, состоящий практически целиком из продуктов, которые мне есть нельзя. Там лежит кружок бри, стоит плошка салата «цезарь», на деревянном подносе – что-то типа сашими, еще есть мисочка с китайским салатом из курятины и гигантский пучок салата-латука, на который водружен здоровый кусок тунца. Ах да, забыла – большой кофейник и кувшин с вином.

– Я надеюсь, вы не будете против, – говорит она. – Я на диете Аткинса, так что попросила Лори не приносить никаких углеводов. Я с трудом могу пройти мимо какой-нибудь пекарни, а уж держать их дома совсем неразумно.

Я испытываю чудовищное искушение взять огромную тарелку и накидать туда всего и побольше, но в голове звучит Джулин голос, повествующий о врожденных дефектах, невротических расстройствах и смертоносных бактериальных инфекциях, так что я беру ложку китайского салата и стараюсь размазать ее по тарелке, чтобы она не выглядела такой пустой. Лори смотрит на меня подозрительно.

– Может, вам еще что-нибудь принести? – спрашивает она.

– Нет-нет, – говорю я. – Спасибо, не надо. Я сегодня утром проснулась такой голодной, что приготовила себе яйца, перед тем как идти сюда.

И это не вранье. На меня напала такая паранойя по поводу фолиевой кислоты, что я соорудила себе омлет из шести яиц. Кстати, вспомнила: надо не забыть обращать внимание на соски, чтобы не пропустить, когда заболят.

– Я бы воды выпила, если вы не возражаете. Лори и Черил обмениваются взглядами, Лори слегка пожимает плечами и исчезает на кухне. Мы с Черил усаживаемся за стол, и я перехожу к боевым действиям.

– Так о чем вы хотели со мной поговорить?

Она отрезает здоровый кусок бри и наливает себе вина. Лори появляется с бутылкой воды, ставит ее передо мной и снова исчезает.

– Да, – говорит Черил, отхлебывая вино. – Ситуация такова. Для меня и для отца Тик очень важно, чтобы она пошла в приличный колледж. Вы понимаете, с именем. Тик хочет в следующем году жить в Нью-Йорке, так что мы думали про Колумбию, может быть, даже про Принстон, раз это недалеко от города. Далее. Насколько я понимаю, ей нужно повысить результаты CAT, и, если предположить, что она сможет это сделать, мне было бы интересно узнать ваше мнение, каковы ее шансы.

Когда она произносит слово «Принстон», я чуть не плююсь минералкой обратно в стакан. Трудно придумать персонаж менее подходящий для Принстона, чем Тик Гарднер. Даже если свершится чудо, и разверзнется ад, и она туда поступит, она будет себя там чувствовать отвратительно. Одним словом, никаких шансов. Но потом я вспоминаю, что сижу в доме за десять миллионов, и следом вплывает мысль: а не думали ли они о пожертвованиях на строительство нового здания? Желательно, не маленького...

– Э-э-э, – говорю я, стараясь, чтобы это прозвучало тактично. – Принстон и Колумбия – это достаточно серьезная заявка, даже если ваша дочь повысит результаты CAT. В этих школах показатели тринадцать или четырнадцать считаются средними. – Я делаю паузу, давая ей возможность встрять в любой момент. Не хочет. Ладно. – У вас есть там какие-нибудь связи, или, возможно, вы, э-э-э, думали о пожертвовании? Потому что это могло бы помочь.

В ответ я получаю стальной взгляд.

– Я надеялась, что нам не придется делать это с помощью денег. Я бы хотела, чтобы Тик сама все сделала, чтобы не было ощущения, будто мы ей покупаем образование.

Интересно. У барыни есть нравственные устои. Или она просто дешевка. Так или иначе, надо немного подать назад.

– Я не имела в виду, что это обязательно. Здесь я с вами совершенно согласна. Просто дело в том, что вы выбрали две самые сложные для поступления школы, и даже несмотря на то, что Тик умная девочка, ее результаты не дотягивают даже до средних...

Она меня прерывает:

– В девятом и десятом классах у нее были только «А» и «В»[10]. Только в этот последний год оценки стали хуже. И «С» по химии – тоже не ее вина. У нее был ужасный учитель, он просто ненавидел ее.

Ой, как я люблю родителей деток из частных школ – всегда у них во всем виноват учитель. Думаю, пора запускать программу «в-посланника-не-стреляют».

– Послушайте, Черил. Будь моя воля, каждый ребенок учился бы в той школе, которую выбрал. Но, как вы понимаете, не я это решаю. Все, что я могу, – это рассказать вам, что требуется для поступления. Если речь идет о Принстоне и Колумбии, ей надо закончить не просто на твердые «А», а с отличием и по расширенному курсу, и даже тогда ее шансы будут один к пяти. Я не говорю, что ей не стоит пробовать, но если смотреть на вещи трезво, ее шансы невелики, и вам стоит подумать о какой-нибудь школе, не входящей в «Лигу плюща»[11].

У Черил такой вид, будто я ей только что сообщила, что «Нейман Маркус»[12] закрывается навсегда. Она просто раздавлена. Обычно я ненавижу эту часть своей работы, однако приходится признать, что есть в этом какое-то извращенное удовольствие – приятно чувствовать себя одним из немногих людей на свете, когда-либо говоривших этой женщине, что она не может поиметь все, что захочет. Она механически кивает головой, и нижняя губа у нее трясется. О боже. Она что, собирается слезу пустить?

– Стефан будет очень недоволен, – всхлипывает она. – Я даже не знаю, как я ему скажу.

Я молчу. Если она думает, что это буду делать я, пусть приглашает на бранч другого консультанта по поступлению. Я прочищаю горло и пробую подойти с другой стороны.

– Вы когда-нибудь спрашивали Тик, что она сама хочет? Потому что, честно говоря, я не вижу в ней никакой заинтересованности в этих школах. Понимаете, если вы хотите, чтобы она приняла мотивированное решение, надо, чтобы она действительно хотела туда поступить.

Жалкая лампочка, еле теплившаяся в ее голове, начинает ослепительно сиять. Она вся светится.

– Знаете, вы абсолютно правы. Я ведь могу сказать Стефану, что она просто не хочет туда поступать, и ему совсем не обязательно знать, что ей туда не попасть.

Вот и славненько, думаю я. Потому что вся эта возня с поступлением деточки в колледж разводится только ради Стефана. Она еще удивляется, что ребенок ее ненавидит.

– Вот поэтому, – говорит она, – мне так хотелось, чтобы вы пришли. Вам, возможно, удастся разобраться в том, чего она хочет, и начать работать в этом направлении.

Я понимаю, что мне срочно надо пописать, спрашиваю ее, где здесь ванная комната, и она направляет меня по длинному мраморному коридору. Ванная оказывается размером с хороший гостиничный номер. Все из черного мрамора и выглядит так, будто они здесь заперли на пару недель мастера по вырезанию монограмм. ЧГС значится везде, самыми извращенными шрифтами. Полотенца, брусочки мыла, крышка стульчака, ящик для мусора, даже пол посреди комнаты выложен плитками с хозяйскими инициалами. Наверное, предполагается, что, если гость на пять минут оставит их общество, он может забыть, в чьем доме находится. Типа, писаешь и думаешь: Ой, где это я? Ааа, все в порядке, я у Черил и Стефана Гарднер. Слава богу, они сделали эту монограмму на полу!

Я присаживаюсь пописать и использую возможность прощупать свои соски: не появилась ли в них повышенная чувствительность. У меня в отличие от многих женщин грудь во время месячных не болит, так что я не совсем понимаю, что за ощущения надо выискивать. Не обнаружив никаких изменений, я вдруг с ужасом понимаю, что разочарована. Интересно, думаю я. Получается, что я все-таки хочу быть беременной? Когда это я успела? Я начинаю подозревать Эндрю в использовании спецтехнологий по промывке мозгов типа «как-хорошо-быть-мамой». Включает, наверное, засранец, пока я сплю.

Вымыв руки, я поворачиваюсь к зеркалу боком и задираю блузку. Живот идеально плоский. Просто поразительно, насколько меньше меня раздувает, когда я не ем углеводы. Я делаю глубокий вдох, потом выдыхаю и выпячиваю его насколько могу. И тут же втягиваю обратно. Нетушки. Не хочу я быть беременной.

Когда я появляюсь из ванной, Черил уже ждет меня на другом конце коридора и делает знаки, чтобы я шла за ней наверх. Поднимаясь по лестнице, я постепенно начинаю слышать жутковатые звуки панк-рока, которые усиливаются с каждым моим шагом. Когда мы оказываемся у двери Тик, Черил приходится кричать, чтобы я слышала.

Как она может слушать этот кошмар? Эти звуки напомнили мне, как я ходила на концерт памяти группы «Def Leppard»: солист там явно обожрался кислоты и вопил как резаный, что он-то и есть настоящий Король Ящеров. Впрочем, я еще в школу тогда ходила, и на дворе были восьмидесятые. А эта музыка просто чудовищна. Слух девка себе точно испортит.

Внезапно я понимаю, что мой внутренний голос говорит то же самое, что говорила мне моя мама, и мне становится страшно. Интересно, смогу ли я вычислить, в какой момент между двадцатью и тридцатью я превратилась в Беа Артур из «Золотых Девочек»?

Черил барабанит в дверь, и только через минуту, если не больше, Тик наконец слышит стук. Дикие звуки смолкают.

– Ну что? – орет она из-за двери. Говорится это мерзким тоном, который я тут же узнаю. Я таким тоном ору на Эндрю, когда он не дает мне спокойно почитать или поговорить по телефону. Или когда я злюсь на перевирание текстов песен. Ладно, согласна, надо действительно попробовать быть с ним помягче. Если бы он так со мной заговорил, я бы точно разревелась. Черил, однако, стоит у двери как ни в чем не бывало.

– Тик, детка, – говорит она нежным голоском, – открой дверь. Тут кое-кто хочет тебя видеть.

Черил смотрит на меня и сконфуженно улыбается. Я в ужасе понимаю, что она ничего не сказала Тик о моем приходе. Вот стерва, все-таки подставила меня.

Дверь распахивается, и на пороге появляется взбешенная Тик. Волосы у нее сегодня выкрашены в черный-черный цвет и торчат во все стороны, Она стоит босиком, в джинсах с черным клепаным ремнем и в старорежимной футболке с фотографией группы «Kiss». Почему-то раньше я не замечала, какая у нее чудесная фигурка. Создается ощущение, что это единственное, что она унаследовала от матери.

Чтобы избежать зрительного контакта, я смотрю не на нее, а на комнату. Должна признать, ничего смешнее я еще не видела. С первого взгляда понятно, что стиль декора выбирала Черил – он бабский, вычурный и чудовищно безвкусный. Розово-белая гамма, тесьма, кружавчики. Но еще забавнее то, как обошлась с этим безобразием Тик. Панковско-дадаистский шедевр.

Честное слово, Дюшан[13] не сделал бы лучше. По нежно-розовому берберскому ковру разбросаны несколько циновок Флокати, выкрашеных по краям в черный и темно-бордовый цвет. Полог, когда-то, наверное, висевший над кроватью на четырех белых стойках, заменен на огромное черное полотнище с белым граффити Black Flag. Вдоль всех стен по розовому фону идет бордюрчик из тюльпанов ручной росписи, причем каждый цветочек аккуратнейшим образом переделан в череп со скрещенными костями. В одном углу стоит профессиональная ударная установка, а в другом – главное блюдо: огромное зеркало в белой, сделанной под старину раме, к которому прилеплена вырезанная из картона в натуральную величину фигура тощего болезненного мужичка, выглядящего так, будто он вот-вот помрет от передозировки героина. В целом создается образ юной девственницы, которую лишил чести сам Джин Симмонс[14]. Просто гениально.

Увидев меня, Тик принимает вызывающую позу и бросает на мать убийственный взгляд.

– Что она здесь делает? – говорит она, кивая головой в мою сторону. Я убью Линду за такой подарочек.

– Тик, я попросила миссис Стоун прийти, чтобы поговорить с тобой о колледже, потому что в этом году ты ни разу не зашла к ней на собеседование.

Я криво улыбаюсь и чувствую себя полной идиоткой. Тик не обращает на меня никакого внимания.

– Не о чем говорить. Я не собираюсь в колледж.

Черил смотрит на меня, показывая всем своим видом, как она растеряна и смущена – что, в общем-то, естественно, – а потом поворачивается обратно к Тик. Теперь она говорит твердо и спокойно:

– Тик, давай не будем начинать это прямо с утра. Вы поговорите, или я больше не пускаю в дом твою группу. Обсуждению не подлежит.

Тик смотрит так, будто хочет испепелить всех взглядом, а Черил делает знак, чтобы я входила. Не успеваю я переступить порог, как она быстро ретируется, оставляя меня наедине с нервным подростком, у которого в комнате, между прочим, находится ряд тяжелых предметов, пригодных для нанесения тяжких телесных повреждений. Супер.

Я чувствую себя так неуютно, что не знаю, что делать. Стою и жду, пока она собирает с пола какое-то барахло; никто не произносит ни звука. Наконец через минуту-другую, она прерывает молчание.

– Какая сука, – бормочет она. Непонятно, обращается она ко мне или говорит сама с собой.

Ладненько, думаю я. Что мы с этим будет делать? Моя обычная стратегия общения с мрачными подростками заключается в том, что сначала лучше полностью соглашаться со всем, что они говорят. Я никогда не пытаюсь сразу предлагать свои решения, потому что терпеть не могу, когда Эндрю так делает, это сразу выводит меня из себя. У нас было уже столько скандалов по этому поводу, что я могу вести колонку в журнале про здоровую семейную жизнь. Вот, смотрите.