"Дорога славы [Дорога доблести]" - читать интересную книгу автора (Хайнлайн Роберт Энсон)

ГЛАВА III

Я ПРОТОРЧАЛ на пляже до захода солнца, ожидая, что она вернется. Потом я наскоро поужинал хлебом с сыром и вином, натянул свою джи-стринг и отправился в город. Там я прочесал бары и рестораны, поминутно заглядывая в окна коттеджей, где только они не были занавешены, но не нашел ее. Когда все быстро начали закрываться, я отступился, вернулся в свою палатку, изругал себя за восемь видов идиотизма (и почему я не мог сказать: «Как вас зовут, и где вы живете, и где вы остановились ТУТ?»), залез в мешок и уснул.

Поднялся я на рассвете, проверил plage [18], съел завтрак, снова проверил plage, «оделся» и ушел в деревню, проверил магазины и почту и купил свою «Геральд Трибюн».

И тут я оказался лицом к лицу с одним из самых трудных решений в моей жизни: я вытащил на свой билет лошадь.

Сначала я не был уверен, потому что не запомнил наизусть все те 53 серийных номера. Мне пришлось снова бежать в палатку, откапывать их список и проверять – и все подтвердилось! Это был номер, который засел в памяти из-за своей необычности: No XDY34555. Я вытащил лошадь.

Что означало несколько тысяч долларов, сколько точно – я не знал. Но достаточно, чтобы я мог продержаться в Гейдельберге… если я продам его тут же. «Геральд Трибюн» здесь всегда была за вчерашнее число. Это означало, что жеребьевка прошла, по крайней мере, два дня назад – а за это время та скотина могла сломать ногу или быть вычеркнута по девяти другим причинам. Мой билет был стоящими деньгами только пока Счастливая Звезда значилась в списке участников.

Мне надо было сломя голову лететь в Ниццу и выяснить, где и как можно получить наивысшую цену за счастливый билет. Выковырнуть билет из своего сейфа и продать его!

НО КАК ЖЕ С ЕЛЕНОЙ ТРОЯНСКОЙ?

Шейлок со своим криком разрываемой души: «О, дочь моя! О, мои дукаты!» был не больше раздвоен, чем я.

Я пошел на компромисс. Я написал страдальческую записку, в которой называл себя, сообщал ей, что меня внезапно вызвали, и умолял ее или подождать, покуда я не вернусь на следующий день, или, в самом крайнем случае, оставить письмо с сообщением, как ее найти. Я оставил ее у заведующей почтой вместе с описанием блондинки – вот такого роста, волосы вот такой длины, изумительная poitrine [19] – и двадцатью франками с обещанием дать вдвое больше, если она вручит письмо и получит ответ. Почтмейстерша сказала, что никогда ее не видела, но что если cette grande blonde [20] только ступит ногой в деревню, записка будет ей вручена.

После этого у меня осталось время только на то, чтобы рвануть обратно, одеться во внеостровную одежду, перетащить все снаряжение к мадам Александр и поспеть на лодку. С этого момента у меня было три часа, пока я добирался, на раздумья.

Вся беда заключалась в том, что Счастливая Звезда была, в общем-то, не клячей. Моя лошадка оценивалась не ниже чем пятая или шестая, вне зависимости от того, кто составлял список. Ну так что? Остановиться, пока выигрываю, и снять пенки? Или пойти ва-банк?

Решить было нелегко. Предположим, я мог бы продать билет за $ 10 000. Даже если бы я не пытался на кривой объехать налоги, я все же получил бы большую их часть и смог бы проучиться в школе.

Но я же и так собирался пройти школу – а вот хотел ли я на самом деле учиться в Гейдельберге? Тот студент с дуэльным шрамом был пижоном со своей липовой гордостью от мнимой опасности.

Предположим, я уперся и урвал большой приз, 50000 фунтов или 140000 долларов.

Знаете, сколько налога платит холостяк на 140 тыс. долларов в Земле Храбрых и на Родине Свободных?

103 тыс. долларов, вот сколько он платит. Так что ему остается $ 37 000.

Хочу ли я поставить на примерно $ 10 000 против шанса выиграть $ 37 000 – с перевесом как минимум 15 к 1 не в мою пользу?

Ребята, это как выход на внутреннюю финишную прямую на ипподроме. Принцип тот же, будь то 37 кусков или игра в картишки по маленькой.

Но, предположим, я изобрету какой-нибудь способ обойти налоги, поставив таким образом на пари $ 10 000, чтобы выиграть 140 000? Это приводило потенциальную прибыль в соответствие с шансами – а 140 000 были не просто суммой для учебы в колледже, а состоянием, которое могло приносить 4 или 5 тысяч в год до конца дней.

Я не «обманул» бы Милого Дядюшку; у США было не больше моральных прав на эти деньги (если бы я выиграл), чем у меня на Священную Римскую Империю. Что сделал Милый Дядюшка для МЕНЯ? Он расколошматил жизнь моего отца двумя войнами, одну из которых нам не разрешили выиграть, – и тем самым сделал почти невозможным получение для меня высшего образования, если даже не учитывать того неуловимого «нечто», чего может стоить отец, для духа сына (я не знал, я никогда не узнаю!), – потом он выдрал меня из колледжа и послал меня сражаться в другой невойне и почти, черт возьми, убил меня и украл у меня мой невинный девичий смех.

Так какое же у Милого Дядюшки право отхватить $ 103 000 и оставить мне меньшую часть? Чтобы он мог «одолжить» их Польше? Или отдать Бразилии? А, в задницу!

Был способ сохранить все (если бы я выиграл) – законный, как брак. Съездить положить в старое маленькое свободное от налогов Монако на годик. Потом можно ехать с деньгами куда угодно.

Может быть, в Новую Зеландию. В «Геральд Трибюн» были более обычные заголовки, чем всегда. Было похоже на то, что мальчишки (просто большие, шаловливые мальчишки!), которые управляют этой планетой, собираются затеять ту, главную, войну, с МКБР [21] и водородными бомбами, в любую минуту.

Если забраться на юг аж до Новой Зеландии, то, может быть, там что-нибудь и осталось бы после того, как радиоактивные осадки осядут.

Ходят слухи, что Новая Зеландия очень красива, и говорят, что тамошний рыбак считает пятифунтовую форель слишком маленькой для того, чтобы тащить ее домой.

Я однажды поймал двухфунтовую форель.

Примерно в этот момент я сделал жуткое открытие. Я не хотел возвращаться в школу, неважно – победа, поражение или ничья. Мне уже было абсолютно наплевать на трехмашинные гаражи и плавательные бассейны, да и на любой другой символ положения или неприкосновенности. В этом мире НЕ БЫЛО безопасности, и только чертовы дураки и мыши думали, что она может быть.

Где-то там, в джунглях, я стряхнул с себя все амбиции такого рода. Слишком часто в меня стреляли; я потерял интерес к супермаркетам и внегородским подразделениям и к «сегодня обед в УРА [22], не забудь, дорогой, ты обещал».

О нет, я не собирался залечь в монастырь. Я все еще хотел… А ЧЕГО я хотел?

Я хотел яйца птицы Рух. Я хотел гарема, полного прекрасных одалисок, значащих меньше, чем пыль под колесами моей колесницы, меньше, чем ржавчина, которая никогда не запятнает моего меча. Я хотел красного золота в самородках величиной с кулак и скормить этого вшивого захватчика заявки лайками! Я хотел встать утром, чувствуя бодрость, выйти наружу и сломать несколько копий, потом выбрать приглянувшуюся девчонку для своего droit du seigneur [23] – я хотел стать бароном и приказать ему не сметь трогать моей девчонки! Я хотел слушать, как багровая вода бормочет у кожи «Нэнси Ли» в прохладе утренней вахты, когда не слышно ни единого звука и ничто не движется, кроме альбатроса, который, медленно взмахивая крыльями, следует за нами всю последнюю тысячу миль.

Я хотел мчащихся лун Барсума [24]. Я хотел Сторизенде и Пу-актема, и чтобы Холмс, будя, тряс меня за плечо со словами: «Игра начинается!» Я хотел плыть до Миссисипи на плоту и ускользать от толпы вместе с Герцогом Билджуотерским и Пропавшим Дофином.

Я хотел Пресвитера Джона и Экскалибура, который лунно-белая рука поднимает из вод молчаливого озера. Я хотел плыть вместе с Уллисом и Тросом Самофракийским и «кушать лотосы в стране, казавшейся мне вечным днем». Я хотел чувства романтики и ощущения чуда, которое я знал, когда был ребенком. Я хотел, чтобы мир был таким, как мне обещали в детстве, он будет – вместо того мишурного, мелочного, загаженного бардака, каков он сейчас.

Мне предоставлялся один шанс – на десять минут вчера днем. Елена Троянская, каково бы ни было настоящее имя… И ведь я это знал… И я позволил шансу ускользнуть.

Может, один шанс только всего и можно получить.

Поезд прибыл в Ниццу.

Попав в контору «Америкэн Экспресс», я прошел в банковский отдел к своему ящику в сейфе, нашел билет и сверил номер со списком в «Геральд Трибюн» – XDY34555, точно! Чтобы остановить дрожь, я проверил другие билеты. Они оказались мусором, как я и думал. Я запихнул их обратно в ящик и попросил, чтобы меня проводили к управляющему.

У меня была финансовая проблема, а «Америкэн Экспресс» – это банк, а не просто бюро путешествий. Меня проводили в кабинет управляющего, и мы обменялись именами.

– Мне нужен совет, – сказал я. – Видите ли, у меня на руках один из выигрышных билетов Тотализатора. Он расплылся в улыбке.

– Поздравляю вас! Вы первый человек за долгое время, который вошел сюда с добрыми новостями вместо жалобы.

– Спасибо. Э-э, проблема моя вот в чем. Я знаю, что билет, который выигрывает лошадь, стоит довольно приличную сумму вплоть до самих скачек. В зависимости от лошади, конечно.

– Конечно, – согласился он. – Какую лошадь вы вытащили?

– Весьма недурную, Счастливую Звезду – и вот в этом-то и трудность. Если бы мне досталась Эйч-Бом или любая из трех фавориток – ну, вы понимаете, как обстоят дела. Я не могу решить, продать или держаться, потому что я не знаю, как рассчитать шансы. Вы не в курсе, что предлагают за Счастливую Звезду? Он соединил кончики пальцев.

– Мистер Гордон, «Америкэн Экспресс» не занимается обработкой сведений о скачках лошадей и не выступает посредником при продаже билетов Тотализатора. Однако у вас с собой этот билет?

Я вынул билет и передал ему. Билет побывал во многих покерных играх и был запачкан потом и смят. Но счастливый номер не был поврежден.

Он посмотрел на него.

– У вас есть квитанция?

– Она не при мне.

Я начал объяснять, что дал адрес моего отчима и что почта моя была переправлена на Аляску. Он остановил меня.

– Это неважно, – он ткнул переключатель. – Элис, вы не попросите мсье Рено зайти ко мне на минутку?

Я раздумывал, так ли это на самом деле неважно. У меня хватило ума записать имена и места нового назначения у первоначальных обладателей билетов, и каждый пообещал выслать квитанцию мне, когда получит ее, но до меня не дошла ни одна квитанция. Может быть, на Аляске – я проверил этот билет, когда вынимал ящик, – его купил какой-то сержант, находящийся сейчас в Штудгарте. Может, мне придется заплатить ему что-нибудь, а может, придется ломать ему руки.

Мсье Рено выглядел как усталый школьный учитель.

– Мсье Рено – наш эксперт по такого рода делам, – объяснил управляющий. – Вы позволите ему исследовать ваш билет?

Француз посмотрел на билет, потом глаза у него загорелись, он залез в карман, извлек оттуда лупу ювелира, вставил ее себе в глаз.

– Отлично, – сказал он одобрительно. – Один из лучших. Вероятно, Гонконг?

– Я купил его в Сингапуре. Он кивнул и улыбнулся.

– Из этого логически следует…

Управляющий не улыбался. Он сунул руку к себе в стол, вытащил еще один билет Тотализатора и вручил его мне.

– Мистер Гордон, вот этот я купил в Монте-Карло. Не сравните ли вы их?

На мой взгляд, они были похожи, за исключением серийных номеров и того, что его билет был хрустким и чистым.

– Что я должен искать?

– Может быть, вот это поможет?

Он предложил мне большое увеличительное стекло.

Билеты Тотализатора печатаются на специальной бумаге, выполняются в нескольких цветах и на них гравируется портрет. Это лучшее произведение гравировального и печатного дела, чем те, которыми многие страны пользуются в качестве бумажных денег.

Я давно понял, что нельзя изменить двойку на туза, сколько на нее ни пялься. Я отдал обратно его билет.

– Мой поддельный.

– Я так не сказал, мистер Гордон. Я предлагаю, чтобы вы воспользовались посторонним мнением. Скажем, в конторе «Банк оф Франс».

– Мне и так все видно. Гравировочные линии на моем нерезкие и неровные. Они прерываются в нескольких местах. Под стеклом печать выглядит смазанной.

Я повернулся.

– Верно, мсье Рено?

Эксперт соболезнующе пожал плечами.

– Это великолепная работа, в своем роде.

Я поблагодарил их и вышел наружу. Я сверился в «Бэнк Франс», не потому что я сомневался в заключении, но потому что нельзя согласиться на ампутацию ноги или выбросить $ 140 000 без стороннего мнения. Их эксперт не стал возиться с лупой.

– Contrefait [25], – объявил он. – Ничего не стоит.

Отправиться обратно на Л'иль дю Леван в тот же вечер было невозможно. Я пообедал, а потом разыскал свою бывшую квартирную хозяйку. Моя клетушка для швабр пустовала, и она позволила мне переночевать в ней. Бодрствовал я недолго.

Я был не так угнетен, как ожидал. Я чувствовал себя расслабленно, почти облегченно. На какое-то время у меня появилось чудесное ощущение того, что я богат. Я почувствовал дополнение к нему: тревоги от богатства. Оба ощущения были интересны, и мне не хотелось их повторять, во всяком случае, сразу.

Теперь тревог у меня не было. Единственной, требующей решения проблемой была – когда отправиться домой, а при такой дешевизне жизни на острове спешки не было. Единственным, что меня волновало, было то, что мой поспешный отъезд в Ниццу мог явиться причиной того, что я упущу Елену Троянскую, cette grande blonde! Si grande… si belle… si majestu ouse! [26]. Я уснул с мыслями о ней.

Я намеревался успеть на утренний поезд, а потом на первую же лодку. Но прошлый день высосал большинство моей наличности, да еще я свалял дурака, не сообразив заправиться наличными, когда был в «Америкэн Экспресса. К тому же я не спросил про почту. Почты я никакой не ожидал, кроме как от своей матери да, может, еще от тетки единственного близкого друга, который был у меня в армии и которого убили шесть месяцев тому назад. Ну да все равно, уж коли нужно ждать денег, можно забрать и почту.

Для начала я угостил себя роскошным завтраком. Французы думают, что человек может выстоять день на цикории и молоке да на сдобной булочке, что, возможно, и объясняет их дерганую политику. Я выбрал кафе на тротуаре рядом с большим киоском, единственным в Ницце, в котором имелись в продаже «Звезды и Полосы» и где «Геральд Трибюн» поступала в продажу, как только ее завозили; заказал дыню, cafe complet на ДВОИХ и omelette aux herbesfines [27], и поудобнее устроился насладиться жизнью.

Когда прибыла «Геральд Трибюн», моего сибаритского удовольствия поубавилось. Заголовки были хуже, чем всегда; они напомнили мне, что мне еще как-то придется бороться с миром: не мог я вечно оставаться на Л'иль дю Леван.

Но почему бы не оставаться там, покуда только возможно? Мне все еще не хотелось идти в школу, а путь к заветному гаражу на три машины был так же безнадежен, как тот билет Тотализатора. Если Мировая Война No 3 собиралась подняться волной кипятка, не имело никакого смысла становиться инженером с 6 или 8 тысячами в год где-нибудь в Санта-Монике только затем, чтобы тебя накрыл огненный шторм.

Было бы лучше пожить на полную катушку, собирать прелестные бутоны, разбирать по косточкам день минувший, с долларами и временем под рукой, потом… Ну потом, может вступить в морскую пехоту, как мой батя. Может, я смог бы выслужиться до капрала – и не быть разжалованным.

Я перелистнул газету на колонку «Личное».

Она была довольно недурна. Кроме обычных предложений чтения тайников души и как выучиться йоге и завуалированных посланий от одного набора инициалов другому, было несколько новинок. Таких, как: ВОЗНАГРАЖДЕНИЕ! ВЫ ЗАМЫШЛЯЕТЕ САМОУБИЙСТВО? ПЕРЕДАЙТЕ МНЕ АРЕНДУ НА ВАШУ КВАРТИРУ, И Я СДЕЛАЮ ПОСЛЕДНИЕ ДНИ ВАШЕЙ ЖИЗНИ РАЙСКИМИ. ЯЩИК 323, Х-Т.

Или: ИНДУССКИЙ ДЖЕНТЛЬМЕН, НЕ ВЕГЕТАРИАНЕЦ, ЖЕЛАЕТ ВСТРЕЧИ С ОБРАЗОВАННОЙ ЕВРОПЕЙСКОЙ, АФРИКАНСКОЙ ИЛИ АЗИАТСКОЙ ЛЕДИ, ВЛАДЕЮЩЕЙ СПОРТИВНЫМ АВТОМОБИЛЕМ. ЦЕЛЬ: УЛУЧШЕНИЕ ИНТЕРНАЦИОНАЛЬНЫХ ОТНОШЕНИЙ. ЯЩИК 107.

Как этим заниматься в спортивной машине?

Одно было зловещим: ГЕРМАФРОДИТЫ ВСЕХ СТРАН, ВОССТАНЬТЕ! ВАМ НЕЧЕГО ТЕРЯТЬ, КРОМЕ СВОИХ ЦЕПЕЙ.

ТЕЛ. Opera 59—09.

Следующее начиналось: ВЫ ТРУС?

Ну, в общем, да, конечно. Если можно. Если есть свобода выбора. Я стал читать дальше: ВЫ ТРУС? ЭТО НЕ ДЛЯ ВАС. НАМ КРАЙНЕ НУЖЕН СМЕЛЫЙ ЧЕЛОВЕК. ОН ДОЛЖЕН БЫТЬ 23—25 ЛЕТ С АБСОЛЮТНЫМ ЗДОРОВЬЕМ, ПО КРАЙНЕЙ МЕРЕ, 6 ФУТОВ РОСТОМ. ВЕСИТЬ ОКОЛО 190 ФУНТОВ [28], СВОБОДНО ГОВОРИТЬ ПО-АНГЛИЙСКИ И НЕМНОГО ЗНАТЬ ФРАНЦУЗСКИЙ, ИСКУСНО ОБРАЩАТЬСЯ С ЛЮБЫМ ОРУЖИЕМ, ОБЛАДАТЬ НЕКОТОРЫМ ЗНАНИЕМ ОСНОВ ИНЖЕНЕРНОГО ДЕЛА И МАТЕМАТИКИ, БЫТЬ ГОТОВЫМ К ПУТЕШЕСТВИЯМ, БЕЗ СЕМЬИ ИЛИ ЭМОЦИОНАЛЬНЫХ ПРИВЯЗАННОСТЕЙ, БЕЗУКОРИЗНЕННО ХРАБРЫЙ И КРАСИВЫЙ ЛИЦОМ И ФИГУРОЙ. ПОСТОЯННАЯ РАБОТА, ОЧЕНЬ ВЫСОКАЯ ОПЛАТА. НЕОБЫКНОВЕННЫЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ, ОГРОМНЫЕ ОПАСНОСТИ. ВАМ НЕОБХОДИМО ОБРАТИТЬСЯ ЛИЧНО, No 17, УЛ. ДАНТЕ, НИЦЦА, 2-й ЭТАЖ, КВ. Д.

Требование насчет лица и фигуры я прочитал с громадным облегчением. На какую-то головокружительную долю секунды мне показалось, что некто с вывихнутым чувством юмора нацелил прямо на меня грубую шутку. Кто-то, кто знал мою привычку читать «личное».

Адрес тот был всего в сотне метров от места, где я сидел. Я прочитал объявление еще раз.

Потом я заплатил addition, оставил рассчитанные чаевые, сходил к киоску и купил «Звезды и Полосы», пешком прошелся до «Америкэн Экспресс», получил деньги и забрал почту и отправился на вокзал. До следующего поезда на Тулон было больше часа, так что я зашел в бар, заказал пиво и сел почитать.

Мама жалела о том, что я разминулся с ними в Висбадене. В ее письме подробно перечислялись болезни детей, высокие цены на Аляске и сквозило сожаление, что им пришлось покинуть Германию. Я запихнул письмо в карман и взял «Звезды и Полосы».

Вскоре я читал: ВЫ ТРУС? То же самое объявление до самого конца.

Я недовольно швырнул газету на столик.

Было еще три других письма. Одно приглашало меня внести вклад в атлетическую ассоциацию моего бывшего колледжа; второе предлагало мне совет в выборе мест, куда вложить сбережения, по особому тарифу, всего за $ 48 в год; последнее было простым конвертом без марки, очевидно, переданным из рук в руки в «Америкэн Экспресс».

В нем находилась только вырезка из газеты, начинавшаяся словами: ВЫ ТРУС?

Объявление было такое же, как и два предыдущих, за исключением того, что в последнем предложении одно слово было подчеркнуто: Вам необходимо обратиться ЛИЧНО…

Я рванул, пуская всем пыль в глаза, на такси на улицу Данте. Если действовать быстро, то времени хватало, чтобы расшифровать эти «классики» и все же поспеть на тулонский поезд. No 17 оказался без лифта; я помчался наверх и, когда уже подходил к квартире Д, встретил выходящего оттуда молодого человека. Он был шести футов роста, красив и лицом и фигурой и по виду был похож на гермафродита.

Буквы на двери гласили: Д-Р БАЛЬЗАМО – ПРИЕМ ПО ЗАПИСИ, на французском и английском. Имя на слух было знакомо и смутно фальшиво, но я не стал останавливаться, чтобы поразмыслить; я рванулся дальше внутрь.

Контора была внутри заставлена особым способом, известным только старым французским законникам и упаковочным крысам. За письменным столом сидел какой-то похожий на гнома тип с веселой ухмылкой, жесткими глазами, ободком растрепанных седых волос и самыми розовыми лицом и скальпом, которые мне доводилось видеть. Он посмотрел на меня и хихикнул:

– Милости просим! Так это ВЫ герой?

Внезапно он выхватил револьвер в половину его роста и равный ему по весу и наставил его на меня. В такое дуло мог бы свободно заехать фольксваген.

– Я не герой, – злобно сказал я. – Я трус. Я просто зашел сюда, чтобы выяснить, в чем заключается шутка.

Я отклонился, шлепнув при этом в другую сторону руку с этим чудовищным арторудием, рубанул ему по запястью и подхватил его. Потом я отдал револьвер ему.

– Не играйте с этой штукой, или я вставлю вам его, откуда ноги растут. Я тороплюсь. Вы доктор Бальзамо? Вы поместили то объявление?

– Ах-ах-ах, – сказал он, ничуть не разозлившись, – импульсивный юноша. Нет, доктор Бальзамо находится там.

Движением бровей он указал на две двери в стене слева, потом ткнул кнопку звонка на своем столе – единственный предмет во всей комнате моложе наполеоновских времен.

– Входите, она вас ждет.

– «Она»? В какую дверь?

– А, Красавица или Тигр? А не все ли равно? В конце-то концов? Герой сам узнает. Трус выберет другую дверь, будучи уверен, что я лгу. Allez-y! Vite, vite! Schnell [29]. Катись, приятель. Я фыркнул и рывком открыл правую дверь.

Доктор стояла спиной ко мне возле какой-то конструкции у дальней стены, и одета она была в один из тех халатов с высокими воротниками, которые так любят медики. Слева от меня стоял хирургический стол для обследования, справа – шведская модерновая кушетка; повсюду были шкафчики из нержавейки, стекла и какие-то свидетельства в рамках: вся комната настолько принадлежала сегодняшнему дню, насколько ему не принадлежала комната снаружи.

Когда я закрыл дверь, она повернулась, посмотрела на меня и тихо произнесла:

– Я очень рада, что вы пришли. Потом она улыбнулась и нежно сказала:

– Вы красивы, – и пришла в мои объятия.