"Нам не страшен Хуливуд" - читать интересную книгу автора (Кемпбелл Роберт)

Глава пятая

Ральф Паркер носил бархатные брюки с черными шелковыми лампасами и изумрудно-зеленый клубный пиджак. К запястью у него был прикреплен сигнал типа пейджерного. Люди часто принимали его по ошибке за врача. Батарейка от «пейджера» была у него в кармане. Внезапный сигнал помогал ему прервать неинтересный разговор или смыться из компании, дальнейшее пребывание в которой оказалось бы пустой тратой времени.

К вечеринкам у Кейпа это, как правило, не относилось, но Паркер все равно держал на запястье «пейджер» – это стало для него привычкой.

Публика уже почти разошлась, последние гости потянулись к выходу с круглыми от усталости и злоупотребления спиртным глазами. Немногие оставшиеся передвигались с места на место словно в легком столбняке, напоминая транзитных пассажиров на железнодорожном вокзале очень ранним утром или же очень поздней ночью. Паркер заставил гудок сработать, словно решив напомнить самому себе, что уже пора.

Генри Уорсоу тут же съязвил:

– Почему, если тебе понадобилось утешение, просто-напросто не пососать себе палец?

За Уорсоу была нефть. Он входил в число пятидесяти самых могущественных людей Лос-Анджелеса, входил в тот тонкий слой обитателей Хуливуда, участники которого были главными героями светской хроники. За восьмерыми из этих пятидесяти была нефть. Не считая самого Уорсоу – а не считать его имелись определенные основания. О нем и его занятиях нефтью и газом можно было говорить – но лишь в том смысле, в каком стоило бы порассуждать об участии пиратов в океанской торговле Ее Величества. Уорсоу был налетчиком. Чужие нефтяные компании он пожирал на завтрак, хотя никаких сведений об этом в средства массовой информации не проникало.

Всем, кроме тех, кто пал его жертвой, он нравился простотой манер и откровенностью суждений.

Он увлекался девяти-десятилетними мальчиками, часть из которых поставлял ему Уолтер Кейп, когда очередной миньон надоедал ему самому.

Он гордился тем, что умеет разбираться в людях. Однако он категорически ошибался насчет Ральфа Паркера, и происходило это потому, что ему и в голову бы не пришло заинтересоваться этим человеком как следует. А так, Паркер утверждал, будто время от времени заключает какие-то сделки, и время от времени называл себя банкиром, занимающимся инвестициями.

Уорсоу не было надобности церемониться с человеком, которого он подозревал в сомнительных аферах, однако никогда не знаешь, не сможет ли тебе оказать при случае услугу самый последний говнюк… Поэтому он добродушно похлопал Паркера по спине, как будто они были закадычными дружками, да вдобавок – завзятыми демократами.

Но Паркер и впрямь был банкиром, занимающимся инвестициями. Не того сорта, что заправляют делами в небоскребах из стекла и мрамора на бульваре Уилшир в Лос-Анджелесе, в Нью-Йорке, Париже или Риме. Но банкиром, собирающим скромные вклады адвокатов и зубных врачей, складывающим их в бронированный кейс и работающим при помощи сотового телефона, записной книжки с незарегистрированными номерами и «магнума» 357 калибра.

Когда Ширли Квон решила составить этим двоим мужчинам компанию, Уорсоу обнял ее за талию, в ответ на что она не моргнула и глазом. Главным богатством Ширли были рестораны и недвижимость. Заложенные и перезаложенные участки земли в стратегически важных местах – там, где предстояло выстроить магистрали или разбить увеселительные парки. Здания, готовые в любую минуту рухнуть от крика бесчисленных незаконных иммигрантов со всех континентов. Рестораны, откуда не вылезали инспектора санитарной службы до тех пор, как ловкая дама не начинала с ними ладить.

Как правило, ей не нравилось, когда ее лапали белые. Это было общеизвестным фактом.

Однако мало кто знал, что ловкая дама была на самом деле мужчиной в одеянии восточной красавицы. Мало кто знал об этом, потому что люди, которым доводилось узнать и которые пытались извлечь из своего знания какую-нибудь выгоду, просто-напросто исчезали. И Квон интересовался мальчиками лет десяти-одиннадцати. Вот почему он позволил Уорсоу такую вольность. Уорсоу передавал миньонов, получаемых им у Кейпа, Квону. А Квон передавал их кому-то еще. Каждый из педофилов любил мальчиков как раз такого возраста, в котором находился сам, когда его лишили невинности. И теперь они увлекались чужой утраченной невинностью и пускали ее по кругу, торопясь пожить, пока время не заставит их проститься и с этой радостью.

Паркер был негодяем и уголовником, не раз ему доводилось и убивать людей, но во многих отношениях мог послужить для остальных образчиком морали.

Увидев, что в комнату вернулся монсиньор Мойнихен, Паркер решил, что Кейп сейчас, должно быть, остался один. Пробормотав какие-то извинения, он пошел по коридору, очутился перед панельной дверью и постучался в нее. Кейп предложил ему войти.

В огромном кресле красной кожи Кейп выглядел совсем маленьким. Маленьким, усталым и грустным.

– Привет, Ральф.

В голосе у него не было ни радости, ни приязни.

– Вид у тебя усталый, Уолтер.

– А я и впрямь устал. Как вечеринка?

– Заканчивается.

Кейп вроде бы решил встать, но в последний момент раздумал.

– Надо бы выйти попрощаться со всеми.

Паркер вопросительно приподнял брови. Дождавшись от Кейпа кивка, он уселся в кресло, где за этот вечер побывало уже столько задниц.

– Не беспокойся, Уолтер. Они и не заметят.

– На вечеринках помереть можно от скуки, – сказал Кейп. – Но польза от них большая.

– Ну как, уже организовал свой консорциум? Кейп, улыбнувшись, сделал неопределенный жест.

– Остаются вопросы подбора исполнителей. Да и кадровый вопрос в более широком смысле.

– Ну, уж блядей-то кругом полно!

– Что за выражения, Ральф, – кротко сказал Кейп.

– Прошу прощения.

Зазвонил телефон. Кейп уставился на Паркера, не снимая трубку, и буквально заставил того удалиться из помещения.

Тиллмэн, можно сказать, наполовину протрезвел. Пока снаружи ревела полицейская сирена, он, отгибая пальцы, прикидывал остающиеся у него возможности. Можно было позвонить агенту и велеть ей обо всем позаботиться, но это означало остаться у нее на крючке до конца своих дней. Можно было позвонить адвокатам и попросить их прийти на выручку, но он не был уверен в том, что с адвокатом удастся сговориться о фиксированной сумме гонорара. Как известно, фиксированный гонорар они сходны рассматривать как всего лишь первоначальный, а потом начинаются всевозможные осложнения, требующие участия новых адвокатов, которым, соответственно, положен новый гонорар, – и так далее. Начав со штрафа за неправильную парковку в десять долларов, адвокат способен довести человека до виселицы. Тиллмэн мог бы позвонить продюсеру сериала, но Мэнни Острава при каждом удобном случае с удовольствием твердил, что старое времечко, слава Богу, миновало – а вместе с ним и необходимость выцарапывать актеров из каталажки и организовывать нелегальные аборты старлеткам. Кроме того, Тиллмэн не ходил у Остравы в любимчиках, и тот смог бы припомнить эту историю, когда придет пора продлевать контракт на съемки.

Однорукий говнюк за стойкой смотрел на него не без сочувствия, но проку от него не было и быть не могло. На его месте – то есть на месте Тиллмэна – мог бы сейчас оказаться кто угодно, для кабатчика все это не имело значения.

Конечно, имелся у Тиллмэна знакомый, влиятельный настолько, чтобы помочь ему выпутаться из передряги, и достаточно богатый, чтобы ничего не попросить взамен.

Тиллмэн полез за мелочью и не нашел ее.

Достал из серебряной монетницы стодолларовую купюру.

– Разменяете? Мне надо позвонить.

Боско с улыбкой посмотрел на сотенную, однако не притронулся к ней. Полез в кассу и извлек несколько четвертаков. Высыпал на стойку с полдюжины.

– Это вам взаймы.

Тиллмэн одарил его улыбкой ценою в пять баксов и принялся набирать номер своего друга Уолтера Кейпа.

Время было, конечно, неподходящее, но чутье подсказывало ему, что Кейп из тех людей, которые вообще не спят. Или же спят в те часы, когда весь остальной мир бодрствует.

О сегодняшней вечеринке Тиллмэн ничего не знал. На вечеринки к Кейпу его никогда не приглашали. Дружба с Кейпом начиналась на более высокой ступени общественной лестницы. И на каждой ступени приходилось томиться подолгу, дожидаясь, пока тебе не позволят сделать новый шаг. И как раз на данной стадии Тиллмэн полагал, что ночной звонок с просьбой о дружеской услуге окажется вполне уместным.

Кейп строил из себя рубаху-парня, которому никогда не жаль времени и сил на то, чтобы вызволить подгулявшего коллегу из полицейского участка или пристроить какого-нибудь дальнего знакомца в лучшую ложу на главных скачках сезона. Он вел себя как человек, преисполненный отеческой заботы, всегда готовый дать добрый совет или протянуть руку помощи. Известно было, что он принимает личное участие в подготовке ко дню рождения какого-нибудь малыша или проводит полдня, высаживая цветочную рассаду, чтобы помочь старушке из Санта-Моники, с которой он только что познакомился на скамейке у моря. Его жизнь была пронизана подобными внешне незначительными благодеяниями. Его карманы вечно были набиты – и забираться туда он позволял чуть ли не каждому. Во всяком случае, именно так о нем говорили.

Чего Тиллмэн не знал, так это того, что Кейп рано или поздно предъявляет облагодетельствованным счет, подобно тому как великие державы никогда не забывают ни об одной залезшей в долги стране, а крестные отцы мафии просят ответить услугой за оказанную ими ранее услугу.

Вопреки ненастью, ночные зеваки начали наконец собираться в окрестностях «Милорда»; дождь, хлещущий в витрину и рассеивающий свет фонаря, искажал их фигуры до неузнаваемости. Из патрульной машины вылезли двое полицейских, они подняли капюшоны плащей и взяли на изготовку дубинки.

Под таким дождем они не собирались особенно церемониться. Один из них, темнокожий, был в кожаной авиакуртке с меховым воротником, а белокожий – в ветровке, ворот которой застегивался на подбородке.

Белый полицейский предпринял вялую попытку отогнать зевак. Они послушно затрусили прочь, как овцы из стада, облаянные пастушьей овчаркой. Чернокожий присел на корточки рядом с мертвым водителем.

Тиллмэн набрал незарегистрированный номер Кейпа. Сам факт, что ему был известен этот номер, свидетельствовал об особом положении актера. После нескольких гудков трубку взяли.

– Чем я могу помочь вам, – вместо «алло» произнес Кейп, даже не дав Тиллмэну шанса назвать свое имя.

– Это я, Эммет, – сказал Тиллмэн. – Прости, что беспокою тебя в такой час.

– О чем разговор, – возразил Кейп с такой кротостью, что голос самого Тиллмэна задрожал от несбыточного желания встретиться с родным отцом, которого актер никогда не знал. – У меня все равно проблемы со сном, – развивая инициативу, добавил Кейп.

– Что ж, слава Богу… То есть, я хочу сказать… Послушайте, Уолтер, если у вас бессонница, то вы всегда можете позвонить мне, неважно, в какое время. В любое время, если вам этого захочется…

– Спасибо, Эммет. Но где вы сейчас?

– В кофейне «Милорд» на углу Голливудского бульвара и Виноградной.

– Вы можете разговаривать спокойно? У вас какие-нибудь неприятности?

Тиллмэн заговорил малость погромче.

– Да уж… попал в дурацкую аварию прямо посреди города.

– В какой мере дурацкую?

– Я ехал с женщиной, знаете, и малость баловался с ней, ведя машину.

– Мерили ей пальцем температуру, понятно, – все тем же ласково-деловитым тоном уточнил Кейп.

Тиллмэн рассмеялся.

– Черт побери, Уолтер! От ваших шуточек мне сразу стало малость полегче.

– Так, может, мне еще и перейти на слэнг?

– От разговоров с вами мне всегда становится лучше, о чем бы ни шла речь. Я хочу сказать, вы умеете сфокусироваться на главном. Не ходите вокруг да около. Ухватываете самую суть. Минуту назад здесь появилась полиция.

– Ну и что? Никакой паники. И ни малейшей спешки.

– Шел дождь, и я не заметил, как эта колымага тащилась по Голливудскому бульвару на приличной, впрочем, скорости…

– И она в вас врезалась.

– Да нет. Это я в нее врезался.

– Вы получили телесные повреждения?

– Нет.

– Вы пьяны?

– Я выпил парочку бокалов…

– Полупьяны. Если я скажу, что вы наполовину пьяны, это будет корректно?

– Вполне.

Тиллмэн посмотрел в окно. Темнокожий полицейский оставил в покое труп водителя и присел на корточки возле обезглавленного тела под одеялом. Отдернув одеяло, он отскочил от тела с такой скоростью, что едва не повалился наземь на скользкой после дождя мостовой.

– А ваша спутница? – спросил Кейп. – Она ранена?

– Нет.

– Пьяна? Под наркотиком?

– Нет.

– Как ее зовут?

– Шила Эндс.

– Чем она занимается?

– Актрисулька.

– Объясните ей, чтобы вела себя любезно, однако не слишком любезно.

– Я уже отправил ее домой.

– Понятно. А Что с водителем той машины?

– Мертв.

– Плохо дело. Хотя, конечно, дождь. Скверная видимость.

Кейп, казалось, разговаривает сам с собой.

– Под дождем улицы в Лос-Анджелесе становятся скользкими, как стекло, – поддакнул Тиллмэн. – Вся грязь из недр земли просачивается на асфальт…

– Именно так. А во второй машине были пассажиры?

– М-м-да, – ответил Тиллмэн.

– Надеюсь, не ребенок. Правда же, не ребенок?

– Даже не знаю, как сказать.

– Может быть, домашнее животное?

– В машине было женское тело. Я хочу сказать, из машины прямо на дорогу вывалилось женское тело.

– Тело? Мертвое тело?

Кейп пришел в некоторое недоумение.

– Дело не только в этом. – Тиллмэн заговорил по-простецки, теряя среднеатлантический выговор, самым тщательным образом поставленный ему в театральном училище. – Головы у нее не было.

– Вы в этом уверены? Вы уверены, что не оказались настолько пьяны…

– Кто может быть уверен, столкнувшись с такой картинкой? Но я никогда не забуду этого. Женское тело с маленькими титьками и без головы…

В разговоре возникла минутная пауза, затем Кейп сказал:

– Отправляйтесь к полицейским, держитесь вежливо и выказывайте готовность к сотрудничеству.

– А не позвонить ли Бэгготу и Бэрроу?

– Не думаю, что на данной стадии необходимо вмешательство адвокатов. А может быть, они нам и вообще не понадобятся. Я сейчас кое-кому позвоню. Так не забудьте: вежливо, но без малейшей фамильярности. Вы отличный актер, Эммет, и вы популярны. Вы берете людей за живое, и публике это нравится. Но людям, облеченным властью или же полагающим, будто они облечены властью, не нравится, когда их берут за живое. Будьте с ними вежливы и предупредительны, но без какой бы то ни было фамильярности.

"Сукин сын, – подумал Тиллмэн. – Я актер, которому платят по двести тысяч долларов за эпизод, а тут все кому не лень объясняют мне, как себя вести".

Кейп повесил трубку, не дожидаясь дальнейших слов, которые не могли быть ничем иным, кроме выражения глубочайшей благодарности.

– Должно быть, это был наш режиссер, – вслух произнес Кейп, хотя в комнате никого, кроме него самого, не было.

Долгое время он просидел, глядя в камин. Затем собрался с силами, потянулся к телефону, набрал номер, даже не задумавшись предварительно над тем, который час.

– Говорит Уолтер Кейп. Прошу прощения за ранний звонок, Билл. Дело срочное.

Заспанный (наверняка не обошлось без пилюль) голос ответил ему, что заместитель начальника контрольного управления полиции Лос-Анджелеса Вильям Буркхард к его услугам, независимо от того, который сейчас час.

– Речь о ваших служебных делах. Я, возможно, смогу оказать вам услугу.

– А в чем дело?

Буркхард сразу же проснулся.

– Мой молодой друг Эммет Тиллмэн… Вы его знаете?

– Актер из полицейского телесериала?

– Он самый. Попал в аварию на углу Голливудского бульвара и Виноградной. Думаю, прямо сейчас его допрашивают ваши люди.

– Сколько машин?

– Насколько мне известно, две.

– А кто виновник?

– Разве можно сказать это наверняка? Тиллмэн врезался во вторую машину, однако утверждает, что она шла с превышением скорости и столкновение было неизбежным.

– А что говорит второй водитель?

– Он мертв.

– Господи, Уолтер, выходит, это серьезная история.

– Иначе я бы не стал вас тревожить. Но дело еще серьезней. Во второй машине на момент аварии находился труп.

– Труп на момент аварии?

– Трудно сформулировать это точнее. Водитель второй машины перевозил в ней женский труп.

– Что ж, это дает мне повод встрять в расследование.

– Обезглавленный труп. Вы меня слышите, Уильям?

– Слышу. Ничего себе, вы меня огорошили, да еще в такой час! Обезглавленный труп.

– Понимаете теперь, почему я решился на этот звонок? Подобная история с участием телезвезды – да газетчики за это обеими руками ухватятся!

– Я понимаю вашу тревогу, Уолтер.

– Значит, вы проследите за тем, чтобы имя Тиллмэна не всплыло? Ни в полицейском рапорте, ни, упаси Боже, в газетах?

– Это я могу гарантировать. По крайней мере, до тех пор, пока и если мы ничего не узнаем о том, что Тиллмэн был знаком с водителем второй машины или его "пассажиркой".

– Мне бы хотелось, Билл, чтобы вы держали меня в курсе всего расследования.

– Можете не сомневаться.

– А что вы расскажете полицейским на месте преступления об обезглавленном трупе?

– Я на этот счет еще ничего не придумал, Уолтер, – несколько кисло сказал Буркхард.

– А я, знаете ли, успел малость пораскинуть мозгами по этому поводу. Может быть, вы объясните полицейским, что погибший водитель работал на компанию, организующую спецэффекты при киносъемке? А обезглавленный труп – это всего лишь манекен.

Кто поверит в этот идиотизм? – Кому надо, тот и поверит, – возразил Кейп. – Держите меня в куре дела. Звоните в любое время.