"Расчудесный Хуливуд" - читать интересную книгу автора (Кемпбелл Роберт)

Пролог

И вдруг заводится какой-нибудь хитрый гад – в наши дни таких называют гидами, но дела это не меняет, – и раздобывает старую колымагу на двенадцать сидячих мест, и начинает проводить экскурсии под напыщенным названием "Мир могил".

Он везет своих клиентов в Форест-лаун и на Голливудское кладбище, показывает им надгробные камни, крипты, монументы и мавзолеи, числящиеся за знаменитостями вроде Рудольфа Валентино или Мэй Уэст, но этим не ограничивается. Он провозит их мимо дома, в котором в 1962 г. лишила себя жизни Мэрилин Монро, мимо гостиницы, в которой в 1982-м умер от передозировки Джон Белуши, мимо дома Рамона Новарро, где хозяина забили до смерти в 1968-м в ходе садо-мазохистского сеанса.

Он снабжает экскурсантов фрагментами информации и о прочих, кому не удалось прославиться иначе, как фактом или обстоятельствами собственной смерти; он вывозит их на место события, вроде тех холмов, на склонах которых в шестидесятые одну за другой находили жертв Душителя-С-Холмов, вроде того луга, обнаруженное на котором в сороковых расчлененное тело проститутки привело к возникновению легенды о Черном Тюльпане, вроде того болота, именуемого Грязной Ямой и находящегося слева от Тихоокеанского хайвея, где в середине восьмидесятых нашли обезглавленное тело азиатки.

Нельзя забывать и о придорожном трактире "У Бадди" – по-прежнему функционирующем и принадлежащем прежнему владельцу, – всего в каких-то четырех милях от Грязной Ямы, если проехать по заболоченному проселку, именуемому Лягушачьей Тропой (а ведь красочные названия, топографически привязанные к жутковатым преданиям Хуливуда, имеют ничуть не меньшее значение, чем мораль, которую можно извлечь из суматошной жизни и бесславной смерти многих его обитателей), – и о найденных в этом трактире, а дело происходило в 1975-м, телах двух проституток и одной официантки, частично расчлененных и в значительной мере обезображенных, причем на груди и на животе у них были вырезаны знаки, которые сочли сатанистскими.

Следователи окружной прокуратуры допросили Чарли Мэнсона и членов его «семьи», как упрятанных за решетку, так и остававшихся на тот момент на свободе, пытаясь повесить на него и это преступление. Однако он оказался не единственным сатанистом, активничающим в здешних местах (если даже согласиться с тем, что он был именно сатанистом), и у следствия ничего не вышло.

Как вскоре выяснилось, полиции не стоило в поисках истины заглядывать и тем более ездить слишком далеко. Достаточно было схватить переселенца с Аппалачских гор по имени Дэниэль Янгер, по кличке Дюйм, которую он с удовольствием употреблял и сам, а этот Дюйм оказался постоянным посетителем трактира "У Бадди". В Хуливуд он прибыл через Кентукки, Джонсон-сити и Нэшвилл, штат Теннесси, подгоняемый американскою мечтой о неслыханной славе и непомерном богатстве.

Согласно собранным в ходе следствия доказательствам, этот невежественный человек обожествлял змей и приносил им ритуальные жертвы. Исходно он принадлежал к одной из фундаменталистских христианских сект в Кентукки, члены которой в доказательство своей веры пляшут, сжимая в обеих руках по пригоршне живых гадюк. Уже здесь, на вечеринках, устраиваемых богачами в Малибу, ему два или три раза довелось закалывать козла – то ли в ритуальных целях, то ли в пиршественных.

Он, однако же, яростно отрицал собственную приверженность культу Дьявола, Сатаны или Люцифера, демонстрируя при этом более тонкое понимание различий между этими ипостасями нечистой силы, нежели между адвокатом и прокурором.

И тем самым только подкрепил мнение присяжных о том, что данный выходец из экономически депрессивного штата Кентукки со своими странно косящими глазами и лишенными мочек ушами непременно должен оказаться носителем или посланцем Зла.

И вот, с оглядкой на то обстоятельство, что никто из свидетелей не смог сказать о нем что-нибудь хорошее или предоставить ему алиби, и вопреки присутствию в зале находящейся практически на сносях жены, и невзирая на страстные уверения адвоката (согласно которым Янгер, хоть и впрямь напившийся до бесчувствия в трактире "У Бадди" в тот вечер, когда исчезла официантка Глэдис Трейнор, отсутствовал там на следующий день, когда пропали проститутки Карла Пойнтер и Джанет Струм), его признали виновным по тридцати семи пунктам обвинения, включая похищение, истязание, умышленное убийство и надругательство над трупами.

Судья, зачитывая приговор, не поскупился на суровые выражения. Было ясно, что он считает Нигера худшим из людей, когда-либо живших на земле. Общий срок тюремного заключения составил триста семьдесят два года. Судья, несомненно, приговорил бы Янгера и к смертной казни (а будь его воля – то и к троекратной смертной казни), но тремя годами ранее Верховный суд Соединенных Штатов признал смертную казнь антиконституционной.

И хотя в 1976 году смертную казнь восстановили, Янгера это не затронуло, а в 1990-м ему предстояло предстать перед Комиссией по помилованию.

Репутация у него к этому времени сложилась как у самого тихого, самого безобидного изо всех преступников, отбывающих пожизненное заключение; в тюрьме он не обзавелся ни врагами, ни друзьями. Держался в сторонке, играл на двенадцати-струнной гитаре, посещал тюремную часовню шесть раз в неделю. У членов Комиссии по помилованию штата Калифорния не было ни малейшего представления о том, чем он занимается у себя в камере.

Его сокамерник, нью-йоркский вор по имени Джино Мачелли, приватно допрошенный о том, не рассказывал ли Янгер ему чего-нибудь об убийствах, в которых его обвинили и за которые осудили, не сознавался ли в них, не упоминал ли часом о своей приверженности сатанизму, не говорил ли во сне, ответил на это:

– Во сне! Да он и наяву-то все время молчит. С таким сокамерником рехнуться можно!

Он ничего не рассказал о том, как Янгер вполголоса молится на языке, которого сам Мачелли отродясь не слышал. Не рассказал о том, как Янгер поймал мышь и заживо спустил с нее кожу остро заточенной ложкой. На самом деле Мачелли довелось повидать на своем веку немало крутых, психанутых и страшных парней, но никто из них не был так крут, психанут и страшен, как Дюйм Янгер. Мачелли понимал, что Янгер играет с правоохранительной системой в кошки-мышки, но не собирался информировать об этом ее представителей. Лучше уж пусть Янгер гуляет на свободе, чем остается соседом по камере.

Власти попытались разыскать его жену, однако им это не удалось. Никаких других родственников он не назвал, поэтому на слушаниях в Комиссии рядом с ним никого не было.

Никого не осталось из близких и у убитых проституток, как это чаще всего и бывает с представительницами их ремесла, редко задерживающимися на одном месте настолько, чтобы обзавестись друзьями, поэтому их посмертные права на слушаниях никто не отстаивал. У официантки на момент гибели были мать, отец и две сестры, но все они уже давным-давно забыли о ней. Никто не появился на слушаниях с протестом против досрочного освобождения убийцы.

Учитывая всю совокупность обстоятельств, члены Комиссии увидели в Янгере живое доказательство либеральной фантазии о том, что тюремное заключение исправляет и реабилитирует человека, и выпустили его на свободу.

– Вы ведь понимаете, мистер Янгер, не правда ли, что вам следует подыскать себе постоянное место работы, заботиться о ближних, когда таковые у вас появятся, аккуратно докладывать обо всех доходах, долгах и расходах, избегать злачных мест и нехороших знакомств, участвовать в общественных мероприятиях и работах, по мере того как вас будут к ним привлекать, не злоупотреблять алкоголем, исключить из употребления наркотики, выполнять распоряжения вашего куратора из полиции и иные письменные распоряжения по мере их поступления?

Один из членов Комиссии придвинулся к ее председателю и шепнул ему что-то на ухо.

– Я сказал, что у вас проблемы с письмом.

– Но читаю я хорошо, сэр, – торопливо возразил Янгер, опасаясь того, что столь ничтожный изъян может обречь его на пожизненное заточение.

Это было единственной связной фразой, сказанной им в ходе слушаний (все остальное сводилось к простым «да» и "нет"), и голос Янгера, пусть его речь и прозвучала столь коротко, изумил Комиссию. Если бы человеческим голосам соответствовали определенные цвета, то о голосе Янгера сказали бы, что он цвета ржавчины. Это был голос, заставляющий прислушаться, даже если его с трудом можно было отличить от шепота.

– Не сомневаюсь, что ваш куратор вам поможет. Ну, и помимо ограничений, мною уже объявленных, вы должны получить разрешение на покупку или хранение огнестрельного оружия, на покупку или вождение автомобиля, на получение кредита, на женитьбу, на перемену места службы и на переезд за пределы зоны юрисдикции. Вам это ясно?

Янгер прочистил горло, как будто первая произнесенная им фраза уже надорвала, если не полностью истощила его речевые возможности, и ответил, что ему ясно.

Ему было приказано вернуться в камеру на все время, необходимое для проведения канцелярской рутины.

Он вернулся в камеру, сел на койку, уставился на собственные ладони.

– Эти ублюдки думают, что я, на хер, ничего не соображаю, – внезапно произнес он. – А я, на хер, все соображаю.

Мачелли не спросил его, что он имеет в виду. Вор считал сокамерника тупицей, и следить за течением его мыслей ему было так же интересно, как за течением мыслей коровы. Он просто хмыкнул.

И вдруг Янгер встал с койки, поднял вверх стиснутые кулаки, запрокинул голову, разинул рот и еле слышно зашипел от восторга. Это был голос зверя, собирающегося на охоту, собирающегося убивать и убивать.