Глава 3

Две стороны Дома Капитула, выходящие на юг и на запад, пылали, как вечернее солнце, которое забивает собой все остальные краски мира. Серые доспехи Святого Георга сияли, подобно серебру, среди мозаики из рубинов, изумрудов и золота; бледно-розовые черты святой девочки Эзельдреды светились на фоне необыкновенно голубых глаз; темно-синие одежды Девы так же были пронизаны светом. Яркие краски отражались от окон, уже давно не пропускающих потоков света внутрь, потому что потускнели от времени, покрылись выщербинами, разве что желтый туман просачивался сквозь них.

Во время спектакля Дианы свет станет незаметно угасать, но зрители не утратят внимания, пока будут следить за действием в лавандовом мраке. Мальтрейверс подумал, что уходящий свет явится дополнительным драматическим эффектом, с его выразительной игрой на стекле и камне. Этот эффект Мальтрейверс впервые обнаружил несколькими годами раньше, когда они с Мелиссой тут же, в Доме Капитула, сидели, тихо разговаривая, в день похорон отца. Мелисса убеждала его, что эффект зависит от причуд природы, а он, как всегда, остался при своем мнении.

— Сегодня не запланированы проверочные матчи, поэтому дождь крайне нежелателен, — сказал Мальтрейверс. — Однако я уверен, что ты и Майкл можете замолвить словечко перед Всевышним.

Когда зрители столпились около сцены, он легко коснулся руки Мелиссы и, кивнув в сторону окон, прошептал:

— Спасибо за твои молитвы.

— Не будь непочтительным. Ты знаешь, какой Майкл, — прошипела она в ответ.

— Пойду проведаю Диану. Подержи мое место.

Он пробрался через поток входящих людей и спустился по склону, осторожно избегая билетеров. Подсознательно стал ступать тише, когда подходил к двери. Распахнув, увидел очень спокойную, с закрытыми глазами Диану, сидящую в прямом деревянном кресле. Тихо притворив за собой дверь, он прошел мимо нее к окну, через щель в шторах взглянул на тропинку и вниз на соборное поле, все в золоте и расплывчатой голубизне летнего вечера.

Через несколько мгновений услышал расслабленное дыхание Дианы, повернулся к ней и улыбнулся.

— Знаешь, при такой публике ты вполне можешь играть в полную силу, — сказал он.

— Но я не могу играть перед самой собой в полную силу, — ответила она. — И нельзя сыграть плохо в здании, подобному этому. На что они похожи? Зрители?

— Богатые и жаждущие. И известные в Веркастере. Все духовенство, конечно, собралось, и я только что видел мэра со своей ослепительно красивой женой. Они прибыли вместе с… приготовься… с самим лордом Верта. Но не волнуйся, я уверен, он глух.

Мальтрейверс был намеренно болтлив. Диана всегда пребывала в смятении перед началом любого спектакля, что не являлось ни предрассудком, ни притворством. Даже самая некомпетентная публика знала Диану как явление уникальное, но давалось это ценой неимоверного напряжения актрисы. Для того, чтобы, пусть немного, но снять напряжение, готовилась, была создана и проводилась — являясь «пробным камнем», целая церемония. И одна из составных этой церемонии — быстрый несерьезный разговор прямо перед выходом на сцену.

— Как ты думаешь, они готовы воспринять то, что я предложу им? — спросила она, в последний раз проверяя перед зеркалом, все ли в порядке в ее костюме и гриме.

— Им, конечно, не будет скучно, — ответил он. — И не беспокойся о том, что они не поймут. Веркастер — одно из самых культурных мест в округе Лондона. Что касается крестьян, то их оттолкнула цена билетов.

— Их испугала моя цена?

— Она заставила их удивиться, но я объяснил им, что такова жизнь. Как бы там ни было, билеты распроданы полностью, сумма покрыла издержки и дала хорошую прибыль. Всё в порядке. — Он взглянул на свои часы. — Театр полон, раз ты приехала. Подожди здесь минуту.

Мальтрейверс пошел спросить у билетеров, собрались ли уже все зрители, и попросил закрыть входные двери. Он вернулся к Диане, и они вместе спустились по склону, приблизившись к двери, через которую слышалось бормотание вежливых голосов. Он взял Диану за руку и испытующе посмотрел на нее. Она быстро кивнула. Только тогда он открыл дверь, прошел по проходу между рядами и поднялся на сцену. Голоса смешались с нерешительными аплодисментами, которые он жестом остановил, начав говорить:

— Многоуважаемые лорд Верты, епископ, настоятель собора, мэр города, уважаемые гости, леди и джентльмены! — отрывисто произнес он. — С огромным удовольствием объявляю первый номер возрожденного фестиваля в Веркастере. Рады приветствовать вас в этом прекрасном здании, на необычном представлении, в котором участвует лишь одна актриса, прекрасная женщина… мисс Диана Портер.

Закончив говорить, он повернулся к распахнутой двери в фойе. К нему шла Диана, ослепительно улыбаясь. Эхом от всех стен отозвались аплодисменты. Он поддержал ее за руку, пока она всходила на помост, и отступил в зал, чтобы идти на свое место. Диана, со своими пшеничными волосами, рассыпанными по черному шелку вечернего платья с высоким воротом, с рубиновой брошью на горле, была ослепительно хороша. Она быстро обошла сцену, прежде чем уселась на высокий стул, установленный в центре. Сжала руки, низко наклонила голову — ждала, когда стихнут аплодисменты, наступит тишина и все сосредоточат свое внимание на ее неподвижной фигуре.

— Приходило ли вам когда-нибудь в голову, как Женщина попала в список избранниц Бога?! — спросила она тихим голосом, который вознесся к потолку, словно колокольный звон. — Сначала Бог сотворил Небо и Землю, потом День и Ночь. Потом Он разделил воды и создал моря и континенты, потом — траву, растения, плодоносящие деревья. — Она перечисляла, загибая пальцы. — Потом он создал солнце, луну и звезды, больших китов и скот. Потом — пресмыкающихся. Вершиной его творения является Адам, которого он создал по образу и подобию своему. И которому Бог приказывает дать название всему Им созданному.

Вдруг ее голос стал низким, как это происходит, когда взрослые теряют терпение с расшалившимся ребенком.

— Нет, Адам, ты не можешь назвать это гиппопотамом, потому что у нас уже есть один. А что, если назвать это гадиной? Нет? Тебе не нравится? Хорошо, пусть будет по-твоему, мы назовем это жирафом. А как насчет того пятнистого существа с длинной шеей? Нет, это глупо, оно не похоже на ежа. И ты не можешь просто сказать, что имя «птица» подойдет ко всему, что покрыто перьями… а сейчас продолжай и сосредоточься.

Голос Дианы снова обрел свой обычный тембр.

— Только Небеса знают, сколько времени ушло у Бога только на то, чтобы дать всему название. А потом? Адам абсолютно ничего не делал, лишь гулял по эдемскому раю, держась подальше от дерева Познания добра и зла, и у него была власть над каждым живым существом. И что же решает Бог? Он считает, что Адаму нужен помощник. — Диана смотрит в зал с великим изумлением. — Для чего? Бог решает, что Адам нуждается в друге, и в итоге появляется Женщина… последнее творение Бога. — Диана замолчала. Весь вид ее выражает задумчивость. — Конечно, после такой долгой практики Бог должен был сделать что-то очень необычное, — размышляла она.

Встав со стула, она подошла к краю сцены и остановилась прямо напротив стульев, где сидело высшее духовенство со своими семьями, склонила голову на плечо и уставилась прямо на жену епископа.

— Но, конечно, — добавила она лукаво, — у Адама не просто появился помощник, у него теперь был некто, кого можно обвинять, порицать…

Две женщины смотрели друг на друга некоторое время, затем жена епископа еле заметно улыбнулась и кивнула, соглашаясь. Мальтрейверс, напряженно следивший за реакцией женщины из зала, с облегчением вздохнул.

— Срабатывает, — пробормотал он.

— Ты — мой умный брат, — прошептала в ответ Мелисса.

Далее был раскрыт смысл креста на круге. Не распятие, как представлял себе отец Майкл. Это был биологический символ женского начала.

Диана продолжала вести своих зрителей через хорошо известную страну, но угол зрения ее резко отличался от общепринятого. Она рассказала историю Самсона и Далилы так, как представляла себе ее Далила («Длинные волосы никогда не шли ему»), обрисовала Руфь как веселую вдову на поле с Боазом, стремящуюся к наживе. Представила всех библейских женщин — Саломею, королеву Шебы, жену Лота, Марту и Марию и других — и делала это в чем-то дерзко, в чем-то — горько, в чем-то — цинично, а в чем-то и с состраданием.

Это был спектакль, прекрасно продуманный в каждой детали, а игра Дианы являла собой совершенство.

Последняя сцена оказалась самой тонкой из всех. Сломанная и разбитая горем, Диана опустилась на колени в центре сцены и прошептала последние слова Марии Магдалины, обращенные к распятому Иисусу. Горестный вопль страдания, без жалости к себе, ибо ничего не могла сделать для спасения Человечества, но все — для любви и смерти. По тому, как зрители в напряженной тишине следили за игрой Дианы, было ясно, что они разделяют вместе с Дианой ее беспомощное смятение и муку человеческой печали, доведенной до крайности. Мальтрейверс, который неделями трудился над тем, чтобы слова, которые она произносит, волновали людей, сейчас сам был увлечен, как никто другой. Но вот Диана надолго замолчала. А потом подняла мокрое от слез, взволнованное лицо.

— Почему ты меня покинул? — воскликнула она.

В этом вопросе зазвучало непреходящее страдание, которое весь Дом Капитула, прежде чем Диана разразилась беспомощными рыданиями, буквально рухнувшими на зрителей в тишине. Когда, подобно выстрелу, раздался первый хлопок, — Мальтрейверс, к своему удовольствию, заметил, что это сделал епископ, — Диана поднялась, присела в глубоком реверансе, и сразу последовал взрыв аплодисментов.

Она поклонилась публике во все стороны прежде, чем быстро двинуться по тому пути, по которому пришла сюда. Но публика захлопала сильнее, и она вернулась, чтобы сполна получить удовольствие от признания, чтобы кланяться и улыбаться. Она вытащила на сцену расслабившегося Мальтрейверса — разделить с ним свой триумф, перед тем как уйти и больше уже не возвращаться, как бы того ни требовали зрители.

Люди пришли в себя, успокоились, стали расходиться, но многие заглянули в трапезную, чтобы выпить кофе.

Мелисса повернулась к брату.

— Гас, это было чудесно, — сказала она. — Ты понимаешь женщин лучше, чем кто-либо из тех, кого я знаю. Даже Майклу придется задуматься над этим.

— Спасибо, — ответил он, когда она его поцеловала. — Но ведь мое слово воплотила на сцене Диана. Слово, точно произнесенное Дианой… Это был самый прекрасный спектакль, который я когда-либо видел в ее исполнении.

— Она придет на кофе? — спросила Мелисса озабоченно. — Я должна поздравить ее.

— Разумеется, она придет и тебе придется подарить ей несколько минут. Ты иди, а мы с Тэсс сходим посмотрим, как она.

Когда они подошли к комнате Дианы, Тэсс сжала руку Мальтрейверса, но ничего не сказала.

— Я знаю, — сказал он просто. — Давай пойдем и опустим ее на землю.

Диана распахнула шторы и стояла у окна, наблюдая за наступлением сумерек. Мальтрейверс подошел к ней и положил руки на ее плечи.

— Ты делаешь мою работу более значительной, чем, боюсь, она есть.

— Спасибо, — сказала она. — Это и в самом деле было хорошо, не так ли?

— Можно сказать: так. Но точнее будет выразиться, это было близко к чуду.

Диана повернулась и посмотрела на Тэсс.

— А что думаешь ты?

— То, что я могу сказать, только что сказано, — ответила она.

— Ты говоришь глупости, и знаешь это. — Диана засмеялась и протянула им обоим руки. — Но я так рада, это было что-то особенное, я рада, что вы оба одобряете. — Она обняла Мальтрейверса, и он почувствовал напряжение, волнами исходящее от нее.

— Пойдем, — сказал он. — Твои зрители ждут тебя в трапезной, они были очень хорошими зрителями.

— Разве они не были великолепными? Знаешь, какой момент был решающим, чтобы все именно так сложилось? Сразу вначале, когда прозвучали слова, что у Адама появился некто, кого можно обвинять. Я думала, та женщина никогда не выдаст своей реакции! Кто она?

— Жена епископа.

На лице Дианы появилась гримаса притворного ужаса.

— Значит, в субботний вечер в Веркастере я была на грани смерти?

— Я тоже чуть не умер вместе с тобой. Я знал, кто она.

Втроем они добрались до трапезной, где, к удивлению Мальтрейверса, Диана была еще раз высоко оценена: снова последовали поздравления, такие же экспансивные, как сразу после спектакля, но теперь более лаконичные. А потом они подошли к группе влиятельных гостей, где Мальтрейверс представил ее епископу, деликатному человеку с благородной сединой и красным жизнерадостным лицом.

— Мисс Портер, — сказал он и поклонился, но поклонился с достоинством, свойственным его сану. — Мне трудно выразить словами то удовольствие, которое вы доставили мне сегодня вечером. В моем возрасте я не ожидал, что наступит момент, когда мне придется пересматривать мою веру, но вы многим из нас дали пищу для размышления. Позвольте мне представить вам…

Мальтрейверс отошел, взяв свой кофе, пока епископ представлял Диане гостей, смотрел на нее как отец, полный гордости за свою талантливую дочь. Мальтрейверс почувствовал, что кто-то прикоснулся к его рукаву. Он обернулся и увидел Джексона.

— Здравствуйте, — приветствовал он следователя. — На дежурство или с дежурства?

— Да. Я думал, что, возможно, здесь увижу кого-то или что-то, что может пролить свет на кражу.

— И увидели?

— Нет, — Джексон улыбнулся. — Но мне довелось увидеть мисс Портер, на это стоило взглянуть.

— Я так понимаю, никаких сдвигов?

Джексон покачал головой.

— Абсолютно ничего, правда, времени прошло совсем мало. Никаких новых деталей, которые можно было бы прибавить к тому, что мы имеем. Я только надеюсь, что мы перекрыли все возможные «выходы» из страны.

Внимание Мальтрейверса было отвлечено от Джексона голосом епископа, произнесшим его имя, и он присоединился к нему и Диане. Они стояли с мэром города, его женой и всем цветом духовенства.

— Я понял, это вы написали сценарий, мистер Мальтрейверс, — сказал епископ.

— С небольшой помощью Библии, сэр.

— Мы вас также должны поздравить. Просто замечательная интерпретация. Скажите, вы никогда не задумывались над тем, чтобы принять веру?

Мальтрейверс услышал, как Мелисса, стоя за его спиной, поперхнулась кофе.

— Нет, — ответил он. — Я думаю, у меня возникнут трудности с некоторыми постулатами учения.

К его облегчению, епископ не развивал больше эту тему. И, хотя Мальтрейверс уже много лет постоянно спорил со своим шурином, пытаясь пошатнуть и даже осмеять его веру, обнаруживать свои взгляды перед епископом он не хотел, епископ не был членом его семьи. Подошел настоятель собора, начал поздравлять Диану, и это дало Мальтрейверсу возможность тактично удалиться.

— Большое самообладание, — пробормотала Мелисса. — Епископ слишком кроток и потому терпит твою категоричность.

— Он одобрил то, что я написал, — сказал Мальтрейверс.

— Да, но и ты поначалу стелил очень мягко. Между прочим, только не поворачивайся сразу, но как раз позади тебя, чуть правее, — человек, который все время пристально смотрит сюда. У двери. Я наблюдаю за ним вот уже несколько минут, а он, кажется, не может оторвать глаз от Дианы.

— Это вполне естественно, она ведь сегодня центр притяжения, — сказал Мальтрейверс. — Ты знаешь, как люди относятся к знаменитостям. Вспомни мисс Таргет.

— Да, но это… не знаю… мне не нравится, как он смотрит.

— По-видимому, ты не знаешь его.

— Нет. Я уверена, он никак не связан с собором. Интересно, смог бы ты… о, проклятье, он ушел!

Мальтрейверс инстинктивно обернулся и посмотрел на дверь в трапезную, которая оставалась открытой.

— Как он выглядел? — спросил он. Мелисса пожала плечами.

— Совсем обычно. Возможно, я все выдумала. Хотя мне не понравилось, как он смотрел. Еще кофе?

Было около одиннадцати часов, когда они вышли из собора и коротким путем бархатным летним вечером вернулись в Пунт-Ярд, где выпили напоследок, прежде чем отправиться спать.

— Когда ты должна завтра уехать? — спросила Мелисса у Дианы.

— О, где-то во второй половине дня! Когда есть поезда в это время? Самое позднее в понедельник утром мне нужно быть в городе.

— Прекрасно. У Майкла завтра утренняя служба в соборе Святого Джона, поэтому, может быть, вы возьмете Ребекку с собой, когда пойдете погулять, я же пока приготовлю ленч?

— С радостью, — ответила Диана.

— А ты собираешься пойти на прием, который устраивает в своем саду настоятель?

— Конечно. Он очень просил меня. Не имеет значения, каким поездом я уеду.

Когда все пошли спать, Мальтрейверс и Тэсс остались поговорить.

— Она перешла все границы дозволенного сегодня вечером, — заметила Тэсс.

— Да, действительно. Только подумай, что она дерзнула сделать. Дездемона, Джульетта, Клеопатра, Офелия. Она пытается проделывать такое, что даже благословенный Вильям не мог вообразить.

Тэсс смотрела, как пристально вглядывается Мальтрейверс в пустой камин, притягивающий к себе взгляд даже тогда, когда в нем не пылает огонь, и знала, что голова Гаса полна созданиями, рожденными его необычным, богатым воображением. Почти три года они были вместе, и она чувствовала себя спокойной рядом с ним, знала, что главная его суть таится в колдовстве слов, написанных или произнесенных, и она не имеет права вторгаться в его заповедный мир. И эти его чувства не могла с ним не разделить. Она сама была актрисой и знала, что такое творчество. Час назад искусство перевоплощения продемонстрировала на высочайшем уровне женщина, которая так же, как и Мальтрейверс, имеет свой заповедный мир и является ее, Тэсс, другом.

Некоторое время они сидели, вспоминая величайший триумф Дианы Портер, а потом пошли спать.