"Железный Грааль" - читать интересную книгу автора (Холдсток Роберт)

Глава 22 И ВСЕ ЖЕ СДАТЬСЯ

На узкой полосе между обрывом и блестевшим серебром океаном сошлись два войска: колесничие, всадники, пешие – все били мечами в щиты, стоя под развевающимися на морском ветру знаменами. Возницы с трудом сдерживали горячившихся коней. Колесница Киноса уже неслась к войску Мертвых. Войско нападавших – примерно пять сотен – состояло из Нерожденных.

Кинос пронесся вдоль рядов под грохот приветствий. Сверкал поднятый меч, волосы, ниспадающие из-под шлема, развевались за спиной.

Он был Гектор. Здесь была его Троя. Он создал великое сражение из рассказов отца. Создал жизнь мечты в мире Мертвых. Воистину, он был безумен.

Я едва успел разобраться в открывшейся картине, как Мертвые перешли в наступление: сорвались с места колесницы, растянулись на крыльях колонны всадники, плотные ряды пеших копейщиков двигались между ними. Нерожденные стояли твердо, готовые принять удар. Я различил среди них высоких воинов на могучих скакунах, в богатых доспехах, узнал Пендрагона, но в это мгновение меня отвлекла золотая вспышка.

Едва войска столкнулись в грохоте металла, в реве боевых кличей, питающих ярость, как золотая колесница пронеслась по узкой тропе вдоль стен – юноша, пригнувшись вперед, нахлестывал коней, погоняя их вверх по круче. Его спутник, голый по пояс, с развевающейся копной волос, крепко упирался в борта, держа наготове легкое копье. Подлетев ко мне, он ухмыльнулся и приветственно взмахнул копьецом.

Кимбры! Сыновья великого бога Ллеу, Конан и Гвирион! Я-то считал, что оба давно задушены и сброшены в хладную землю разгневанным отцом. А они – вот они!

Конан натянул поводья с такой силой, что Гвириона сбросило наземь. Тот бросил на брата свирепый взгляд. Бока коней в пронизанном солнцем воздухе исходили паром, к шкуре липла пыль. Колесница была чудо: золотые листы на плетеных бортах и железные обода на безупречно круглых колесах.

– Правда красавица? – выкрикнул Гвирион пальцем выковырял из носа сгусток крови:

– Пока он спохватится, успеем вернуть. Он последнее время такой сонный, что почти не замечает, что происходит вокруг.

– Я думал, вас ждет наказание!

– Так и было, – кивнул Конан. – Но двадцать лет истекли. А когда он нас выпустил, оказалось, Время стояло на месте.

Двадцать лет? И полгода не прошло, как они были с нами!

Я взглянул на них. Только человеческому взгляду заметны были тени в глазах этих отчаянных мальчишек. Эти хрупкие златовласые парни, сверкающие улыбками, двадцать лет подвергались мучениям, каких не вынес бы ни один герой. Только броня бессмертия сохранила их. Они вытерпели боль и тут же взялись за дело, которое у них получалось лучше всего.

Угнали колесницу!

– Залезай. Доставим тебя к друзьям.

– Как вы узнали, где я? – прокричал я, пока Конан разворачивал колесницу, а Гвирион подсаживал меня на площадку.

– От безумца, что здесь правит! Он послал нам гонца. Похоже, он считает тебя своим другом.

Бесшабашные юнцы промчали меня вокруг схватки к линии шатров, тянувшихся за рядами. Над одним из них бился на ветру вымпел Урты. И сам Урта сидел внутри, насупленный и мрачный, разложив перед собой оружие. Ниив стояла у него за плечом, скрестив руки. При виде меня она радостно встрепенулась.

– Мерзавец! Нерожденный ублюдок! Как он смеет загонять меня в палатку! Уверяет, что так надо! Зачем это надо, Мерлин? Кто он такой, во имя Грома?

Он говорил о Пендрагоне. Когда Урта встал, пристегивая меч, сходство между ними выступило еще ярче – в глазах, в изгибе губ, в железе взгляда.

– Думаю, от тебя зависит его жизнь. Он надеется, что когда-нибудь будет рассказывать о тебе детям.

Урта понимающе кивнул, просветлел лицом:

– Да, Мерлин, глаз у тебя острый даже и без волшебства. Хотел бы я знать, который это сын и какого из моих правнуков?

Будущий правитель, сказал я ему и больше ничего не мог добавить. Слишком дорого обходилось заглядывать так далеко вперед, и я не поддался искушению тогда, в Тауровинде. Однако я добавил:

– И правитель, который не забудет своих предков, пока я буду рядом, чтобы ему напомнить.

Урта покосился на меня уголком глаза. Вокруг шатра грохотали, скрипели осями колесницы, тяжко сгустился запах пота. Урта раздумывал, считать мои слова лестью или утешением. Память потомков для него много значила. Эти грубые воины всегда наслаждались мыслью о будущей славе.

– Только не рассказывай ему обо мне всего.

– Еще бы…

– Щит Диадары…

– Ты отыскал его. Славное было деяние.

– Может, еще и найду. Время есть. Но довольно. Что Мунда? В плену у Отравленного? Жива?

Когда я рассказал ему все, что сумел узнать, боль на его лице ветром сдуло. В глазах снова загорелись искры.

– Она во дворце?

Я сказал ему, что знал, повторил слова Киноса. Урта вышел из палатки и устремил взгляд за океан.

– Знаешь, – сказал он мне, – когда ты впервые сошел на берег, я мог бы поклясться, что слышу ее зов. Надо было мне пойти с тобой.

Прилетевшее откуда-то копье пробило полотно шатра, и мы, все трое, растянулись на земле.

– Так я и знал, что палатки разбиты слишком близко, – пробормотал наш вождь, поднимаясь.

Но на нас упала тень, сверху послышалось хриплое дыхание усталой лошади. Широкоплечий воин в доспехах из железа и кожи возвышался над нами, разглядывая сверху вниз. Трудно было рассмотреть лицо против сияющей синевы неба, но улыбку я узнал. Это не был Пендрагон, как мне сперва подумалось.

– Благополучен ли брат? – спросил Горгодумн. – Я не видал его здесь, так что решил, что он пережил осаду. Те, кому не посчастливилось, здесь.

– Морводумн горяч, громогласен и прекрасно кушает, – буркнул Урта. – Добрый меч к месту в Тауровинде. И твой бы пригодился. Что с тобой случилось?

– Копье в спину со мной случилось, – ответил Горгодумн. – Вот уж кого жду не дождусь, так это того ублюдка. Надеюсь, мой конь без меня сумел вернуться? Вы должны были понять, что я не сбежал.

– Да, – успокоил я его. – Мы поняли, что ты мертв. Нам очень тебя недоставало. Арбам назвал тебя лучшим среди нас. Так ты сражаешься за Мертвых?

Он покачал головой:

– Нет. Я совсем недавно умер, так что не попал под призыв безумца. Здесь нас много – тех, кто последовал за греком, но не подчиняется его власти. Но и среди Нерожденных нам не место.

– Наемники?

– Даже и не то. Приблудные. Попутчики. Весь этот мир перевернулся вверх тормашками. Но мы идем на запах «после-жизни», даже не понимая того.

Он развернул своего жеребца левым боком к нам.

– Это странный мир, господин мой Урта. Не торопись переправляться через реку.

– Постараюсь, не сомневайся.

– И передай те же слова моему младшему братцу, этому здоровенному бычаре Морводумну. Когда придет его время перейти брод Последнего Прощания, я буду встречать его. Но скажи ему: пусть сперва овладеет приемом «девяти поворотов женщины»!

Расхохотавшись, Горгодумн махнул нам рукой и поскакал в сторону моря. Он присоединился к жалкой горстке всадников, и все они приветствовали нас взмахами клинков. Это были павшие корнови и коритани, помогавшие Урте оборонять Тауровинду. Куда они поскакали потом и за кого сражались, если сражались, мы не видали.

«Троянцы» Киноса, далеко превосходящие числом Нерожденных, напирали крепче, и несколько отрядов, в том числе и под водительством Пендрагона, перестраивались, отходя к морю, за дюны. Люди и кони роились вокруг шатров, сбивая стойки и пирамиды копий. Мы с Уртой и Ниив бежали вместе с отступающими, задержавшись только тогда, когда те закрепились на холме, образовав непроницаемую стену щитов, ощетинившуюся пятиконечными копьями с изогнутыми клыками наконечников. Эта стена сдержала напор битвы. Когда поток сражения продолжил свое течение вверх по холму, к дворцу, на поле открылись содрогавшиеся тела Мертвых и Нерожденных – рыба, бьющаяся на песке после жестокой ловитвы.

Я полагал, что Ясон со своими аргонавтами окажется в гуще сражения, станет пробиваться сквозь ряды обороняющихся в поисках Киноса. Но они возникли из солнечного сияния со стороны океана. Тисамин нес на руках обмякшее тело Аталанты. Обломленное древко стрелы торчало у нее в груди, но глаза глядели еще осмысленно. Ясон, в своем темном плаще, был страшен: волосы запеклись от пота и крови, туника забрызгана кровью.

– Вот ты где, Антиох! Нам понадобится помощь, чтобы пробиться ко дворцу! – Он безрадостно усмехнулся, глядя на высокие стены. – Знакомый вид. Припоминаешь? Но на сей раз никакая Медея не преградит нам вход. Кинос там, и я его добуду.

– Кинос среди сражающихся. Единственный грек, какого ты увидишь, если не считать твоих аргонавтов.

– Я видел скиамач, – тряхнул головой Ясон. – Тот же, что на равнине перед Громовым холмом. Колдовство Медеи, конечно. Очень похож, но не тот.

Я рассмеялся бы, не будь это так горько: дважды Ясон оказывался рядом с потерянным сыном и дважды отказывался его признать, убеждая себя, что перед ним тень воина, скиамач. Глаза отца, как и глаза сына, были закрыты для истины.

Да, это была работа Медеи.

И тут, подобно Афине Палладе на поле Трои, она словно шепнула мне, как богиня шептала своим любимцам героям: «Ты был так близко, что мог бы услышать мое дыхание».

– Ты кажешься встревоженным, Антиох, – нахмурился Ясон. Пот стекал по его лицу, и грудь тяжело вздымалась. – Собирай свои чары, и оружие тоже! Добрые золотые мальчики подвезут нас к воротам.

Кимбры нетерпеливо топтались поодаль, следя за приливами и отливами сражения. На их колеснице едва уместились бы двое из нас. Остальные, заметил Ясон, могут бежать следом.

– Дворец должен хорошо обороняться, – сказал кто-то. И я услышал собственный голос:

– Он пуст. Там нет ничего, кроме снов.

Если не считать военной палаты.

– Кроме снов и моего сына, – поправил ничего не понявший Ясон. – Сны моего сына. Я узнаю его, когда увижу. И он узнает меня. Медея хорошо постаралась спрятать его, Антиох. Но семь сотен лет сжимаются в единое мгновение. Идем со мной, старый друг. Идем со мной и обыщем дворец.

Я медлил. Ясон разочарованно смотрел на меня, вспоминая, быть может, свое обещание убить меня – обещание, вырванное болью и гневом и внезапно забытое, когда в Иолке он цеплялся за последнюю соломинку жизни и счастья.

– Он уже не желает твоей смерти, – шепнул Урта. – Он снова жаждет жизни.

Что бы ни хотел сказать этим верховный вождь, я быстро зашагал вслед старому аргонавту, выдернул по пути торчавшее в земле копье и вскочил в переполненную колесницу, как раз когда Конан развернул и хлестнул коней. Звери словно летели над землей. Мы обогнули место боя, нырнув в рощу и отыскав неровную тропку, которая должна была по склону вывести нас к воротам. Кости трещали, и зубы клацали. Колесница неслась вверх. Мы с Ясоном крепко ухватились за веревочные петли, приделанные к бортам, и бесстрастно глядели друг на друга.

Мы уже подъезжали к распахнутым воротам, когда внизу я заметил блеск бронзы. Одна колесница вырвалась из схватки и поднималась ко дворцу, одинокий грек склонился вперед, размахивая концами поводьев над головами коней.

Кинос отступал.

Ясон, смеясь, спрыгнул с повозки, поднял взгляд на блистающие стены дворца. Ветер, дующий из-за ворот, развевал его волосы. Он узнавал в этом огромном сложном сооружении дворец Медеи, дом, где он с волшебницей хотя бы несколько лет, но прожил в счастье и гармонии. По дороге снизу подбежала запыхавшаяся Ниив с Гиласом и Тисамином. Все они были молоды и почти не отстали от лошадей. Остальной отряд Ясона остался позади. У Ниив горели глаза. Впервые ей выпало подобное приключение: жить и сражаться в мире призраков, открывать то, что представлялось ей тайнами страны Мертвых. Мы уже входили в железное святилище, и она цеплялась за мою руку, но всем существом жадно впитывала запахи и картины окружающего. Лишь дитя в ней цеплялось за знакомую и утешительную ладонь человека, которого она любила, в котором нуждалась.

Ясон развернулся вокруг себя:

– Добрые боги! Это место мне знакомо, но где же бык? На месте этих кровавых статуй должен быть бык!

Потом он разглядел лица: различил под ржавчиной черты, внимательные глаза, молодые улыбки, чистые линии лиц, не изрезанных еще войной и муками горя.

– Это же я! – вскрикнул он и добавил со смехом: – Высокий и могучий. – И помрачнел. – А вот и женщина моих лихорадочных снов…

Однако он не отрывал глаз от изваяний, словно чувствовал в этом отражении своего лица гостеприимство и величие, пусть даже рядом стояла отвергнутая им жена. Статуи были тяжеловесны – он счел их торжествующими. Он услышал зов Киноса – и откликнулся.

Сын ждал его.

Наши шаги отзывались эхом в пустынных залах: Ясон почти бегом вел нас через дворец, осматривая каждый угол в поисках мальчика, который – верил он – прятался где-то. Он замедлил шаг на мосту, уставился вниз, в пустую рокочущую бездну, но перешел мост не пошатнувшись. В отличие от Ниив, испуганно вцепившейся в меня. Вот уж не думал, что она испугается высоты!

– Здесь пусто! – крикнул наконец Ясон. В его голосе звучало отчаяние и недоумение. – Этот дворец – пустая скорлупа.

Он бросился к главным воротам, за ним Гилас. Я развернулся и пошел назад. Ниив поспешила следом, испуганно сжимая обеими руками копье, настороженно озираясь. Мы возвратились к дверям военной палаты.

– Жди здесь, – велел я Ниив. – Не переступай порога.

– Почему?

– Ни о чем не спрашивай!

– Что это за место?

Переливы света от движущихся картин на стене отражались в ее глазах.

– Кто эти люди? – шепнула она. Взгляд ее метался между согбенными задумчивыми бронзовыми воинами, собравшимися вокруг стола.

– Это просто игрушки, – заверил я ее. – Жди здесь.

Она села, прислонившись к наружной стене палаты, но то и дело заглядывала в открытую дверь.

Я вошел в тайное святилище. Медная статуя Афины Паллады тускло смотрела на меня сквозь прорези наличника шлема.

– Хорошую шутку ты сыграла со мной в ничейных землях. Но хотел бы я знать, так же ли сильны твои чары здесь, в глубине Иного Мира?

В холодных глазах отразился луч света, но под поверхностью металла все было темно.

– Он даже не знает, что ты здесь, – продолжал я, твердо решившись высказать все, даже если дух, обитающий в идоле, не пожелает открыться. – Верно, малость волшебства еще осталось в твоем теле, если тебе удавалось остаться так близко к нему и ни разу не выдать себя. Он чувствовал твои поцелуи и твои слезы.

Он прибегнул к силам самой земли, чтобы соорудить из воспоминаний этот чудовищный дворец. Твой сын безумен, Медея. И ты это знаешь, уверен. Вся твоя забота не спасла его от потери всего, что смертные называют разумом. Он теперь вроде пса, что воет на луну. Он не понимает, что делает. Он не более жив, чем игрушки, созданные им по памяти отцовских рассказов.

Холодный медные глаза, ни проблеска собственного света. Я мог и ошибиться.

– Но стоит ли дивиться его безумию? – дразнил я ее. – Ведь и у его матери в голове царит большая сумятица. Медея – жрица Овна, однако святилище в Иолке почему-то возводится вокруг статуи быка. Она могла бы спрятать его в любой стране мира, а забросила в будущее, в царство Мертвых. С этого мига он был обречен. Обречен на безумие, как его мать обречена потерпеть поражение в своем желании защитить. Ты скрываешься под личиной Афины, защитницы городов. Ты ничего не защитишь, кроме собственного желания сохранить для себя жалкие останки сына. Твой сын мертв.

Холодные глаза. Лишенные света.

Я постучал пальцем по тусклому металлу против места, где могло бы располагаться сердце.

– Случись та измена вчера или в прошлом году, в позапрошлом, я мог бы понять твою ненависть. Но ты жила, ждала здесь веками. Семь веков, Медея. Семь веков ты держишь сына в этом несчастном месте, скрывая его от глаз отца. Ты ждала, жила, ждала, ела, пила, спала, ходила, горевала и ждала! Семь веков! Как может ненависть жить так долго? Не понимаю. Как может живое существо так долго ненавидеть?

Глаза ожили!

– Разве семь веков охладили твою любовь к Ясону? Глупец! Мы живем в сумерках. В сумерках Время замедляет шаг.

Голос со скрежетом вырвался из-под бронзы. Слова поразили меня внезапностью не меньше, чем смыслом. Медея была права: семь веков прошло с тех пор, как я ухватился за возможность вырвать его из могилы в холодном северном озере! Есть чувства, которые переживают смерть, сколько бы тысяч встреч ни промелькнули.

Нелеп был мой вопрос. Удивительно, что сомнение в живучести ненависти оказалось тем волшебством, что заставило статую явить свою душу. Она сдвинула назад шлем, сбросила бронзовую скорлупу. Из твердого металла словно перетекала в мягкую, одетую в темное теплоту. Снова передо мной стояла старая женщина, прекрасная женщина, моя первая любовь, скрытая, но не уничтоженная Временем, прошедшим сквозь ее тело и кости. Ее состарившееся тело свидетельствовало, сколько волшебной силы потратила она, чтобы создать одну жизнь среди такого множества жизней в ее бесконечном существовании. И как прежде, я не замечал ее старости, только вдыхал запах первой страсти, пожинал воспоминания мальчишеской любви тех времен, когда нас еще не разлучила Тропа.

Мне хотелось обнять ее. Мы стояли так близко, что могли бы поцеловаться. Но она не подалась ко мне, и только тень грусти выдавала и в ней память о прежних днях, до Ясона, до самой верной любви, до предательства, разбившего ее хрупкую жизнь.

Слышала ли она мои мысли? Я лишился силы, лишился способности понимать. Мои кости спали: все знаки, вырезанные на них, все чары, питавшие мое могущество во внешнем мире, крепко спали, радуясь передышке. Слышала ли она мои мысли? Эта страна должна была лишить ее искусства, но ведь она, как и ее сын, питалась отзвуками древней магии, сохранившейся на этом странном острове посреди Царства Теней Героев.

– Ты не представляешь, как страшна была моя жизнь жрицы Овна в Колхиде. Что-то унесло мои чары. То было мертвое место, и я гнила изнутри. Потому-то я и возвела храм лучшему богу – богу-быку – в Иолке! Все в Колхиде шло не так! Ясон не соблазнил меня, как говорят глупые сказки, – он меня вызволил! Где-то в мире Океана есть пословица, что моряк с гибнущего в бурю корабля хватается за обломок мачты. Ясон стал для меня таким обломком – не совершенным, но необходимым для спасения жизни. Как жадно я цеплялась за него! Он вернул мне жизнь. Он был обломком бревна. Но сердцевина оказалась гнилой, и я утонула в глубокой воде.

– Захватив с собой двух сыновей.

– Я не могла их оставить. Ясон был жесток. Подумай, что он мог сотворить с ними.

– Я знаю, что сотворила с ними ты. Один бродит по миру, торгуя своим воинским искусством, в смятении и одиночестве, спасаясь от собственного прошлого. Другой, обезумев, призывает древние силы для воссоздания жизни: мужчина, в котором нет ничего, кроме детства. Ты убила обоих, Медея. Какое утешение принесла тебе близость к Маленькому Сновидцу? Мальчик даже не знает, что ты здесь.

Но Медея уже сложила оружие. Она могла бы обжечь меня пламенем, нанести удар, проскрежетать новые слова, оправдывающие совершенное в Иолке семь веков назад. Но лишь печаль была в ее прекрасном лице. И одиночество.

– Ты не понимаешь… – прошептала она. И вдруг резко повернулась к двери. – Кто там?

– Только та девушка. Ниив.

– Нет. Кто-то еще.

Я расслышал топот бегущих ног. Гилас с разбегу проскочил в дверь, обомлев на миг, но тут же перевел дыхание и выкрикнул:

– Антиох, они убьют друг друга! Останови их!

«Они» могли быть только Ясон с Киносом.

– Они не узнают друг друга, – сказал я Медее в надежде словами разогнать туман, застилающий ей глаза.

– Я знаю, – только и сказала она, сложив руки на груди и чуть склонив голову, но по-прежнему глядя мне в глаза.

Так я и оставил ее, а сам бросился за Гиласом. Мне слышен был звон металла о металл, выкрики двух мужских голосов, бесконечно повторяющих все тот же напев неверия. Ярость и отчаяние так наполнили пустой дворец, что он больше не отзывался эхом.

В спешке мы сбились с дороги. Гром ненависти обрушивался из каждого коридора, заставляя нас метаться то туда, то сюда, покуда мы, обессилев и потеряв надежду, не остановились посреди сжавшегося в комок пространства.

К тому времени, как я сумел отыскать дорогу к пропасти, поединок закончился.

Кинос, по обычаю древних греков сражавшийся обнаженным, только в шлеме, нагруднике и поножах, получил от Ясона удар, отбросивший его на самый край провала.

Оба они были залиты красным.

Ясон с удивлением смотрел на собственный клинок, словно не в силах постигнуть простоты случившегося. Пук волос, редких, седых, окровавленных, срезанных с виска вместе с клоком кожи, болтался у него на плаще. Пол-лица залито кровью. Поток воздуха из бездны крыльями развевал черный плащ за плечами дрожащего человека. Он склонялся к сыну, держа меч наготове, но другую руку протягивал побледневшему противнику.

Кинос увидел меня. Прокричал сквозь боль:

– Я не понимаю! Не понимаю, Антиох. Помоги мне понять. Это мой отец? Если да, то почему же я не узнаю его? Хотя это уже не важно.

– Держись за его руку, – крикнул я в ответ. – Не падай!

– Это он? Почему я его не узнал?

– Держись, Кинос. Ты построил «Место, чтобы звать отца». Ты выстроил множество таких мест. Только об одном позабыл: твой отец стареет. Это он! Дай ему руку. Не падай!

Умирающий взглянул на отца, снял шлем, выронил его:

– Я так долго ждал. Я начал забывать твой смех. Начал отчаиваться. Но теперь я вижу – ты тот, – тот, кого я звал. Почему глаза мои открылись только тогда, когда обречены закрыться?

– Так закрой их, – холодно произнес Ясон, все же не отнимая руки, протянутой к шатающемуся на краю бездны человеку. – Ты не сын мне. Я узнал бы Киноса, узнал бы даже стариком.

Кинос рассмеялся, глядя на меня. Уронил в провал меч.

– Ну вот. Разве ты не видишь, Антиох? Я уже упал, а ты не понял. И в конце концов, все, что мне остается, – уйти домой…

Движением губ он послал отцу слабый поцелуй и чуть откинулся назад. Он не вскрикнул, исчезая в рокочущей пустоте. Еще долго был виден блеск его нагрудника, но наконец темное море внизу приняло его.

– Кончено, – прошептал голос за моей спиной.

Я повернулся и увидел отшатнувшуюся Медею, прикрывавшую лицо краем одежд.

Боевой дух оставил Ясона, как немногим раньше – Медею. Они смотрели друг на друга через мост, но ни гнева, ни ненависти, ни враждебности не было в их глазах – только усталость и, может быть, сожаление.

– Антиох, – тихо окликнул меня Ясон. Мечом он указывал в бездну. – Если боги не помутили мне зрения ради собственных целей, я снова скажу: это был не Кинос.

– Так кто же?

– Я не знаю.

Заговорила Медея:

– Это была малая частица Киноса, взятая мной, чтобы спасти от одиночества его брата. Малая тень, но она взрослела, подобно человеку. Я призвала ее обратно, но позволила пожить еще немного.

Ясон перешел мост: кровь на потемневшем лице, капли влаги в глазах.

– Тогда где же сам Кинос?

Медея не отступила перед ним, но выкрикнула:

– Ни шагу дальше!

Он остановился. Ниив судорожно цеплялась за мой локоть, сдерживая отчаянный позыв к болтовне.

– Если я отведу тебя к нему, оставишь ли ты этот дворец его воспоминаниям? Уйдешь ли с миром? Я готова поступить с тобой по-доброму, Ясон, но потом ты должен будешь уйти, потом должен оставить меня.

– Я согласен, – прошептал старый грек. Он вложил в ножны меч и призвал меня поступить так же. Только встревоженные маленькие голоса, раздавшиеся из ножен, напомнили, что я едва не погубил колоссы. Свой бронзовый клинок я заткнул за пояс.

– Тогда иди за мной, – говорила Медея. – Я отведу тебя туда, где сны становятся явью.

Она бежала впереди нас. Развевались покрывала, костяшки и бронза звенели на длинной цепи, заменявшей пояс. Она вела нас в темную глубину дворца, вниз по широкой лестнице, по лабиринту ходов. На стенах метались животные, нарисованные светящейся голубой и зеленой краской. Запах ладана и сожженных трав поднимался нам навстречу. Здесь находилась жилая часть пустого дворца: логово Медеи. А в конце его располагалась погребальная палата. Дойдя до ее дальней стены, Медея повернулась к нам лицом. Кинос покоился между нами на деревянном помосте. Руки уложены вдоль тела, рядом оружие, длинные волосы любовно расчесаны, грудь засыпана цветами, поножи сплетены из трав. Сильно пахло кинамоном и еще маслянистым густым ароматом бальзама.

Ясон шагнул к носилкам и замер, уставившись в нежное бледное лицо. На нем не было шрамов, хотя это было лицо взрослого мужчины, куда старше того юного Киноса, что выстроил каменный корабль с чудовищной командой.

Тихо заговорила Медея:

– Построив этот дворец, он впал в боевое безумие. Осада сменяла осаду на берегах, на узкой полоске вокруг холма. Мертвые этого царства стаями стекались к нему. Нерожденные боялись его. Смерть до рождения страшно искажает судьбу. Он играл героями тысячи веков. Я ужасалась, думая о разрушениях, причиненных им будущему Времени.

– Как он умер? – спросил Ясон. Он дрожал, застыв над телом, опустив голову, не отрывая взгляда от воскового лица несчастного мальчика.

– Погиб в сражении, – ответила Медея. – Он вел войны ради забавы. Это небезопасно. Он был убит чуть ли в первой стычке.

– А другой Кинос, тот, что с самого начала нападал на меня?..

– Малый призрак, созданный мною для его брата, Маленького Быкоборца…

– Тезокор… И он тоже ненавидит меня. – В голосе Ясона неожиданно прозвучала безнадежность.

– Тезокор еще жив, – шепнул я ему в надежде внушить мысль о новой попытке.

Медея расслышала шепот, засмеялась.

– Потерянный и потерявший все, – добавила она. – Я украла у него брата. Забрала назад призрака. Это место, этот дворец, питается источником глубоких чар. Нетрудно было наделить малый дух полнотой жизни: лишь видимость, утешительный обман… Но он с самого начала обречен был погибнуть от руки отца.

Ясон склонился над трупом и поднял его на руки, обнимая воспоминания, баюкая прошлое, прощаясь так тихо, что я не могу записать здесь ни слова из сказанных отцом сыну.

Потом он снова уложил Киноса и отступил от носилок.

Взглянул ли он на Медею? Ее глаза блестели сквозь прозрачное покрывало. Но на кого из нас она смотрела?

Когда Ясон повернулся ко мне, лицо его было жестким.

– С прошлым покончено, – сказал он. – Идти можно только вперед. Теперь я это понял. Как найти Арго?

– Арго сам нас найдет.

– Идти больше некуда, – повторил он грустно, и лицо его странно изменилось.

Он вышел из комнаты. Когда я оглянулся на Медею, она уже ускользала в тень, в какой-нибудь темный угол дворца, в новый переход, уводящий подальше от гулкой гробницы, возведенной Киносом на вершине древнего холма.

– До свидания, Пронзительный Взгляд. До свидания, Медея, – прошептал я вслед ее тени.

И услышал ответный шепот:

– Когда умер мой сын, умерла и я. Я так долго ждала. Не жалей меня, Мерлин. Но пойми меня. Хоть ты – пойми.

Для нас с ней еще не все было кончено. Я твердо знал это. Но если она останется в этой кельтской стране теней, найти ее будет чрезвычайно трудно. Она же, хоть и ослабевшая, всегда сможет следить за мной. И преимущество будет на ее стороне.

Тисамин встретил нас за воротами дворца, когда мы, уже пройденным мною однажды путем, возвращались к берегу, где догнивали брошенные корабли давней осады. Он задыхался.

– Все кончено. Сражению конец. Обе армии рассеялись. Уплыли на кораблях. Никто из нас не может понять, но остальные вернулись к месту высадки.

– И нам тоже туда. – Ясон хлопнул старика по плечу.

Тисамин, как видно, был поражен этим внезапным проявлением товарищества.

Бронзовые псы не шевельнулись, когда мы проходили мимо, – только тихонько заворчали. На берегу мы нашли человека по имени Пендрагон и с ним еще семерых. Их плащи – зеленые, алые, пурпурные – были перевязаны на плечах; шлемы подвешены к поясам; обветренные лица улыбались нам сквозь бороды.

– Вам понадобятся свежие гребцы, чтобы двигать ваш странный корабль. Мы готовы!

– Добро пожаловать! – выкрикнул Урта. – Куда направляетесь?

– Обратно к реке. У реки нам спокойнее.

– Нам придется задержаться в пути, но мы рады взять вас на борт.

Пендрагон представил самого дюжего из своих спутников:

– Мы все здесь считаем себя будущими королями. И всем нам снятся наши имена. Вот Мордрод воображает, что будет из нас лучшим, хотя он слишком уж любит поесть!

Мордрод скривился в ответ на общий смех, но ничуть не обиделся на подначку. Глаза у него были светло-серые, а улыбка диковатая. Мне показалось, что у него дрожат руки: и та, что придерживала плащ, и та, что лежала на мече.

Об этих людях я напишу в другой раз, поскольку мне судьба была встретиться с ними снова – в целом не без удовольствия. Не все они принадлежали к одному будущему: некоторые из мужчин, занявших тогда места на скамьях Арго, приходились другим отцами и дедами. Там, где времени не существует и карты еще не развернуты, это не имеет значения. Мы снова гребли к берегу, где показался маленький Кинос.

Я отвел Урту и Ясона в низкую пещерку, где Кинос рисовал картинки и мастерил игрушки, утешавшие его в первые годы одиночества. Ясон остался там, ссутулившись над соломенной фигуркой Финея. Остальные я потерял в сумятице перед дворцом.

– Она так близко, что мы можем слышать ее дыхание, – напомнил я Урте, пока мы обыскивали заросли перед пещерой.

– Это все шиповник, – понимающе отозвался правитель. – В такие заросли детей посылают грезить для Неметоны, богини рощ. Годом позже мы пьем напиток из его ягод. Кровавые розы и детские грезы хранят жизнь рощи. – Он хмуро покосился на меня. – Только сон сну рознь…

– Да. Понимаю. Ты ищи там, а я посмотрю здесь.

Разделившись, мы продирались сквозь колючие кусты. Я уже целую вечность обдирал кожу шипами и задыхался во влажной духоте, когда совсем рядом послышался радостный возглас Урты. Ясон ждал нас с пустым взглядом, и мысли его блуждали неизвестно где, но, завидев нас, он с искренней радостью улыбнулся сонной девочке в драном плаще, свернувшейся на руках у отца. На шее у нее болталась половинка лунулы.

А в правой руке была зажата маленькая стрела эльфов – каменная стрела, подаренная подружкой Атантой на переправе. Словно почувствовав, что теперь в безопасности, девочка разжала пальцы. Урта подхватил острый камешек и сунул за пояс.

Ясон склонился над Мундой, потрогал лоб, погладил спутанные волосы.

– Тайна жизни, – сказал он тихо.

– Одна из тайн, – отозвался Урта. – Важная тайна, но есть и другие.

– Да, думаю, так оно и есть. Доброе дело. Я рад за тебя.

Урта поцеловал дочь в кончик носа, взглянул на нее, словно увидел впервые.

– Благодарю. Но в ближайшие несколько лет мне не придется скучать.

Мы с ним переглянулись.

– Ты будешь поблизости, чтобы приглядеть за ними? – спросил он.

– Думается, буду. Хотя я еще многого не понимаю. Кажется, я появился там, где надо, но слишком рано.

– Прекрати, Мерлин. Я слишком вымотался, чтобы разбираться в твоих премудростях. И есть хочу. А тебе, Ясон, придется что-то решать, когда мы вернемся на корабль.

Но Ясон только поклонился правителю:

– Я уже решил. Решил в тот миг, когда увидел тело сына. Как только окажемся за рекой, как там ее?..

– Нантосвельта.

– Да. Как переплывем Нантосвельту, я ухожу. Решение принято. Осталось только найти колоссы моих друзей… тех, что остались живы.

– Да ведь все живы!

– Аталанта умирает. Она не дождется, пока я отыщу колосс.

Я мог бы сказать ему, что колоссы уже «дома». Об этом я первым делом позаботился, вернувшись на Арго. Крошечные, одетые в бронзу духи воссоединились с владельцами. Аргонавты вот-вот должны были исчезнуть, отправиться по своим старым домам, сменив чужой мир духов на родной. Но все они решили довести Арго до Извилистой, где Ясон освободится наконец от власти Отравленного, Несущего Смерть.

Все, кроме Аталанты. Ей оставалось жить несколько часов. Но, лежа в Духе корабля, гостьей Арго, она открыла мне, что у нее уже родилась дочь.

– Ей теперь три года. Без меня ей тяжко придется. Но, быть может, я ожила в Уланне.

– Кого Уланна точно оживила, так это Урту.

– Я рада это слышать, – проговорила она и вдруг крепко ухватилась за меня. – У меня тоже есть капелька Света прозрения, Мерлин. Ее дети от Урты и дети Урты от Айламунды будут не самой счастливой семьей. Только ты это знаешь, только ты можешь понять. Настанет день, когда Глашатаев Короля будет двое. И рассказы их будут полны раздоров и невзгод. Как сказал мне однажды отец: «Будут горести и протяжные вздохи, прежде чем исцелится земля». Это было сказано о давнем времени, о моем времени, а оно давно прошло. Но его слова звучат в вечности, Мерлин. Не бросай их крепость. – Она засмеялась какой-то своей мысли. – Ты хороший целитель и неплохо переносишь вздохи.

– Если бы я мог исцелить тебя…

– Ну вот не можешь. И ничего тут не поделаешь, как любят говорить эти кельты. А вот это возьми и храни хорошенько. Если когда-нибудь тебе покажется, что она нашептывает тебе, прислушайся!

Она вложила мне в руку бронзовую скорлупку своего колосса. Это была всего лишь игрушка, очарованная статуэтка, крошка воспоминания, которое сохранится, когда тело, объединившись с похищенной душой, уйдет обратно в могилу. Но я обрадовался подарку.

Когда она умерла, мы завернули ее в плащ Ясона. Наскоро сложили ей памятник на дальней стороне Нантосвельты, у брода Последнего Прощания – невысокий курган над неглубокой могилой, каменный покров тела. В первый раз я заметил, как много таких насыпей разбросано в кажущемся беспорядке у этой переправы в Иной Мир.

Я последним отошел от могилы. Из всех нас лишь мне слышны были поющие голоса, далекий плач труб, удары барабанов. Эхо прошлого. Там, семьсот лет назад, Аталанту тоже опускали в могилу. Но ее заплаканную дочурку ждала впереди долгая и удивительная жизнь.

От равнины МэгКата, где собирались на игрища Вороны Битвы, насыпь дороги круто поднималась к крепости Тауровинда, гостеприимно светившейся огнями. В сумерках кто-то приветственно размахивал факелами, и всадники скакали через равнину по дороге шествий, окаймленной новыми камнями и новыми деревьями. Манандун возглавлял отряд встречающих, Кимон и Уланна не отставали от него. В священной роще они сошли с коней и пешком пробежали к берегу, где причалил Арго.

Мы спрыгнули с борта и вышли на берег.

Кимон вбежал в реку навстречу сестре и обнял ее так горячо, что оба плюхнулись в воду на отмели. Урта прошагал мимо них не оглянувшись, он видел только Уланну. Ее улыбка стала грустной, когда он шепнул ей на ухо весть о судьбе Аталанты.

Уже отжимая воду из штанин, я приметил, что Ясон и Рубобост остались на корабле, вместе с пятеркой мрачных аргонавтов. Они стояли, склонившись через борт и наблюдая шумную встречу. Великан-дак махнул мне рукой. Не похоже на него было пренебречь добрым жарким и крепкой выпивкой.

– Нам дальше! – крикнул Ясон. – Сыт по горло этой страной, не в обиду будь сказано здешнему правителю и его крепости.

Ниив, стоявшая рядом со мной, – она так и следовала за моей тенью! – шепнула:

– Миеликки хочет с тобой поговорить.

Я тут же снова вошел в воду и забрался по веревочной лесенке на палубу, нырнул к духу корабля. Ясон, пригнувшись, пролез за мной.

Откуда-то донесся порыв летнего ветерка, и Хозяйка Севера, юная и стройная, поманила меня к себе, в тень высокой сосны, где она сидела рядом со спящей рысью.

– Арго уходит, – сказала она. – Не отправишься ли с ним и ты? Или пока останешься здесь? Он мог бы перенести тебя обратно на Тропу или в Греческую землю – куда пожелаешь.

«В Греческую землю? Я думал, Арго устал, а Миеликки рвется домой. Разве они плывут не на север?» – мысленно спросил я ее.

– Он устал, и мне хочется домой, – согласилась богиня, – но Ясон смягчил его сердце. И есть пятеро, которых нужно доставить домой к их могилам. Рубобост начнет плавание с нами, а потом свернет к дому. Илькавар и Ниив остаются. Мне будет ее не хватать, и я хочу тебя попросить о чем-то.

Я терпеливо ждал. Миеликки взяла меня за руку, светлые глаза глядели с нежной заботой.

– Ты опечален, Мерлин.

– Да. Немного. О чем попросить?

– Ниив должна состариться и умереть. Прежде чем она умрет, доставь ее обратно к озеру. Потрать немного своего волшебства, чтобы предсказать приближение смерти. Дорога займет месяцы, а мне, право, хочется получить свою девочку обратно еще теплой. Обещаешь?

– Бери ее сразу. Она нагоняет на меня страх.

– Она хочет остаться. Она тебя любит.

– И я должен ответить на ее любовь?

– Тебе виднее, возможно ли это. Я только прошу тебя позаботиться о ней. И еще одно. Насчет Арго и предсказания Трех Вестниц, что встречали тебя тогда.

Ах да, Три Ужасные Вестницы…

Я кивнул:

– Тот, кто угрожал мне, – Ясон. Урта нуждался в моей помощи и тем ослабил меня. Последовав за ним в Страну Призраков, я на время лишился силы, подвергался опасности. Корабль, гниющий изнутри, – Арго. Думаю, я и это понял. Он придет за мной в час моей смерти и унесет туда, где я смогу погрузиться в воду и успокоиться. Он станет мне не гробом, но судном, что доставит меня к могиле.

– Он умрет вместе с тобой, – сказала Миеликки. – Когда придет твое время, он тоже умрет. Иначе нельзя.

– Арго стар, как само Время, и будет плавать до конца времен. Каждый капитан строит его заново. Так он сказал.

– Тот Арго, который ты видишь, построен Ясоном и воссоздан Ясоном с помощью северян. Но это лишь скорлупа вокруг множества старых кораблей, а те старые корабли скрывают в себе первый корабль.

Это я знал и напомнил Миеликки, что знаю, спросив, к чему она снова заговорила об этом.

– Арго станет твоей могилой. Ему придется умереть вместе с тобой, потому что это ты построил его. В его сердце хранится Дух корабля – маленькая лодочка, которую ты смастерил восьмилетним мальчонкой. Ты назвал ее «маленькая странница». Простая лодочка, вытесанная из дубового бревна. От нее осталась лишь щепка в палец длиной. Но она все еще хранится в сердце Арго. Каждый ребенок мастерит свою лодку, и все эти лодки еще продолжают плавание. Арго был твоим. Он был счастлив, когда ты вернулся и плыл с Ясоном за золотым руном. Он унес Ясона в северное озеро, предчувствуя, что однажды ты доберешься туда. Потому он и сохранил в Ясоне жизнь. Теперь он плывет дальше, с тобой или без тебя, но он еще отыщет тебя – придет на твой зов, когда вокруг тебя сомкнется ночь, когда истощится твое волшебство.

– Надеюсь, это случится не слишком скоро, – ошеломленно пробормотал я.

– На то же надеется и Арго, – отозвалась Миеликки.

Мне нелегко было проглотить сказанное богиней. Снова, как тогда, с Медеей, яркие образы детства встали перед мысленным взором: звуки, запахи, давно погасший свет. Лодочка! Конечно, я помнил лодочку. Я три месяца рубил, долбил, обтесывал ее, учил плавать. Вышло что-то вроде деревянного корыта, достаточно большого, чтобы выдержать маленького мальчика. Я придал ему устойчивость, обшив по бортам надутыми мехами и смастерил из гробовой доски неподвижный руль собственного изобретения. Встал в ней, широко расставив ноги, растянув на раскинутых руках овчинный плащ, и она поймала ветер, подпрыгивая на волнах, побежала по быстрой реке, обогнав кожаные челноки моих друзей, которые крутило и сносило течением. Я уплыл далеко и ни разу не перевернулся. К вечеру вернулся на веслах, усталый, но торжествующий.

Когда пришлось расстаться с «маленькой странницей», я плакал от горя. Откуда мне было знать, что она еще плавает по миру? Что нам еще суждено встретиться? Что она станет моей спутницей в долгом странствии вокруг мира?

Я похлопал корабль по борту. Новое, крепкое дерево; скорлупа северной березы на старом дубе. Новый плащ старого корабля.

– До встречи. Я тебя догоню!

– До свидания, Мерлин, – отозвался он. – Ясон заждался тебя.

Все это время он сидел за моей спиной. Богиня-покровительница не допустила его к беседе. Зато он помог мне подняться на ноги. Просидев долго в холодной сырости, разогнуться нелегко, и, по правде сказать, у меня ныли все кости.

– Я слышал половину разговора, – хмуро заметил Ясон. – Твою половину. Похоже, ты надумал остаться в этой грязной стране, с Уртой, жарким и свирепыми женщинами?

Я подтвердил, что именно таково мое намерение.

– Ну а я двигаюсь дальше, – сказал он. – Я, как мой младший сын, немного обезумел. Надо прийти в себя. Я гонялся за снами, охотился на призраков. Но мой старший сын еще жив, и как знать, Антиох…

– Мерлин!

– Мне не нравится это имя. Звучит неестественно. Придумай себе другое или уж держись того, к которому я привык. Словом, Тезокор может еще узнать меня. Попробую снова. Кинос мертв, придется смириться. Не думаю, что Медея морочила нас. Мальчик умер от одиночества и лунной лихорадки. Оплакивать его я должен в Греции, а не в этой земле, под гнусным, холодным, дождливым небом.

– Это живая страна, Ясон. Она полна жизни! Ее ждет великое, трудное и гордое будущее.

– В котором ты, разумеется, сыграешь свою великую и трудную роль!

Он развеселился, дернул себя за бороду. Зубы во рту казались почти черными. Я только теперь заметил, как он дряхл. Но Ясон был полон надежд. Диво, как внезапно переменилась его душа и мысли.

– Удачи тебе! – пожелал он. – Что до меня… у меня еще есть лет десять, и я не собираюсь даром терять время. Десять лет, десять лет на добром корабле, в чужих морях, где найдется хорошая… – Он замялся, подбирая слово.

– Добыча?

– Да! Добыча! Это дело у меня получается лучше всего, – натянуто усмехнулся он. – Десять лет! Ты еще услышишь рассказы обо мне. Слушай хорошенько. Сдается мне, никто, кроме тебя, их не запишет. А теперь убирайся с моего корабля, если не хочешь отчалить с нами.

– До свидания, Ясон. Желаю тебе найти то, что ищешь.

На этот раз он рассмеялся от всего сердца.

– Ничего я не ищу! – проревел он, пока Рубобост помогал мне перебраться через борт. – Пусть теперь Ничто меня ищет. А уж я узнаю его, когда увижу, и постараюсь припасти малость Ничего для тебя.

– Он безумен, – шепнул мне в ухо Рубобост. – Нескучное будет плавание. Ты точно не хочешь с нами? Может, придется его убрать…

– Его не уберешь, друг Рубобост. Он всегда будет здесь. Как и ты. Доброго плавания.

Причальный канат соскользнул в воду, и Арго вышел на течение, стремившееся к далекому морю. Из-за стены Тауровинды зудела волынка. Илькавар обходил крепость, укрепляя стены собственной завывающей магией. Ниив, как всегда, висела у меня на руке. Из-под черной краски показались уже отросшие корни желтых волос. Они тускло блестели на солнце.

– Научи меня, – упрашивала она всю дорогу через священную рощу. – Учи меня, и я обещаю никогда не заглядывать в твое будущее. Никогда-никогда!

– Ты и меня заразила лунной лихорадкой, – упрекнул я ее. – Я тебя боюсь.

– Знаю, – отвечала она. – Зато я тебя люблю. И хочу у тебя учиться. Научи меня всему! Я все сделаю, что ты захочешь…

Есть минуты, когда человек должен отпустить добычу, отказаться от надежды или отдать душу. Ясон испытал все это. Я не хуже Ясона умел сдаваться.

Я обнял Ниив и сдался перед ее чарами.