"Железный Грааль" - читать интересную книгу автора (Холдсток Роберт)

Глава 7 СЫНОВЬЯ ЛЛЕУ

Свирепая буря налетела с запада и закрыла для них пролив, отделяющий Альбу от материка. Урта, вождь корнови, стоял на высоком утесе на краю страны бельгов, глядя через кипящее серое море на далекую белую полоску – берег его родной земли. Раны, полученные в поединке, зажили, и он снова был полон сил.

Внизу на прибрежной гальке стояла женщина. Ветер развевал ее светлые волосы и хлопал бы полами плаща, если бы она не завернулась в него так плотно. За ее спиной две лодки, готовые перенести их через пролив, стояли на берегу, закрепленные колышками и укрытые от дождя. За них пришлось отдать двух из четырех оставшихся лошадей. Лодочники, молодые неразговорчивые атребаты, часто плавали в страну туманов, перевозя вино и бронзу, реже – мясо или заложников. Но выйти в такое бурное море они не осмеливались.

Женщина – Уланна, охотница из племени скифов, дочь царя Андрогона, – привыкла к теплой погоде и более приветливым водам. Она обернулась, так и не отодвинувшись от обдававших ее ледяных брызг прибоя, и сурово взглянула на человека на утесе. Чайки пронзительно кричали, кружа над ними, но голос женщины перекрыл шум волн и вопли чаек.

– Унылое море. Пустынные просторы. Здесь нет ни капли тепла.

– Оно бывает и веселым, и ласковым! – крикнул в ответ Урта. – И оно не обязано доставлять тебе удовольствие. Оно охраняет остров и его королевства. Мое в том числе!

– Ужасный ветер. Пробирает до костей!

– Чем хорош ветер, – отозвался Урта, сложив руки трубой, – это тем, что он проходит навылет и не застревает в костях!

Уланна прищурилась:

– Что-то ты весел, несмотря на бурю.

– Почему бы и нет? Я наконец стою у границы моей страны. Далековато к югу, признаться, и все же дом уже виден.

– Только когда стихает ветер, – напомнила Уланна, но ее слова почти потонули в шквале.

– Ничто не вечно, как бы сильно оно ни было!

– Ничто? Даже любовь? – в полный голос прокричала женщина. Она ожидала ответа, скрестив руки на груди и склонив набок голову.

– Не слышу! – усмехнувшись, прокричал в ответ Урта.

Он отошел от края утеса и зашагал по крутой тропе к селению, где они нашли приют и лодки. Две лодки: одна для Урты, двух его людей и двух псов; другая для коней и колесницы. Катабах и Манандун, утэны Урты, грелись у огня. Натянутые на распорки плащи защищали их от ветра. На земле поверх свежей соломы были расстелены конские попоны. Входя, Урта услышал ворчание Катабаха:

– Ну и местечко!

За этими стенами скрывалось грубое общество, и Урта предпочел неудобства загона для скота радостям общинного круглого дома.

Катабах медленно поворачивал на вертеле ощипанную куриную тушку. В мрачном доме было, по крайней мере, тепло.

– Кому-то не хочется, чтобы ты добрался до дому, – сухо продолжал он. – Сперва не та река, теперь не та погода…

Он намекнул на то обстоятельство, что Урта, с отчаянной и неоправданной самоуверенностью, вывел их несколько дней назад не в ту долину. Вместо мутных вод реки, протекающей по землям Сомы и впадавшей в море в самой узкой части пролива, они вышли в широкую и чистую Секвану и оказались далеко к югу, после чего чуть ли не семь дней потратили, добираясь к этому скалистому берегу, откуда видна была Альба.

– После того, что мы уже прошли, – возразил вождь, пожирая взглядом курятину, – меня ничто не остановит. Даже те ублюдки, что живут за белыми скалами на нашем берегу.

Манандун мрачно пробурчал:

– Те меня не беспокоят. Они только и могут, что вопить с берега да торчать на переправах. А вот ублюдки с севера, тринованты! Они собирают головы, как мы собираем яйца, и запасаются заложниками, как другие – мясным скотом. И больно уж странные боги бродят в их лесах.

– Мало ли странного мы повидали за последнее время, – напомнил Урта.

Манандун зябко поежился. Он устал. Все они устали. Дорога из Македонии оказалась долгой и утомительной. Урта большую часть пути провел между жизнью и смертью. Раны не торопились заживать. Зато теперь, исцелившись, он был полон неистощимой бодрости.

А вот воины оказались на пределе. Им не терпелось добраться до дому, и в то же время они мало надеялись обнаружить там что-нибудь, кроме пустыни. Оба знали, что их родные погибли. И знали, что двое детей правителя спаслись. Они были утэны Урты, и делом чести считали доставить правителя домой целым и невредимым.

– Надо украсть лодки, как только переправимся на ту сторону, – проворчал Манандун, – и плыть к северу вдоль берега.

Катабах недоверчиво покачал головой:

– Знаешь, сколько лодок затонуло у этих берегов? Там дно внезапно поднимается, и песок на мелях засасывает корабли, как карась – мух! Рассказывают, что в отлив над водой виднеются мачты и на реях хлопают обрывки парусов. И к гнилым обломкам привязаны облепленные тиной утопленники. Или ты у нас искусный кормчий?

– С каких пор ты веришь всяким сказкам? – сухо поинтересовался Манандун. – Ах да, забыл! Ты же бывший друид. Ну, зыбучие пески – это просто легенда. А вот твари в лесах Тринованты живут давным-давно и очень опасны. Это тебе не сказки.

Оба оглянулись на улыбающегося Урту.

– Кроме шуток, – сказал тот, – мне не нравится мысль о морском плавании к северу – есть там зыбучие пески или нет. Впрочем, как и идея бродить по лесам, живут там бешеные вепри и псы с горящими глазами или нет. Так что я согласен с Манандуном: переправимся на ту сторону, а лодки возвращать не станем. И пройдем на них рекой к северо-западу, до самых границ нашей земли. Конечно, это тоже небезопасно. Но Уланна хорошая охотница и чует верную дорогу.

Манандун с Катабахом многозначительно переглянулись.

Урта негромко проговорил:

– Объясните, что означают эти взгляды.

Ответил Манандун:

– Эти взгляды означают всего-навсего, что я не уверен, поможет ли ее чутье в море. Но если ты на нее полагаешься, мне этого довольно.

Катабах эхом отозвался:

– Они означают всего лишь, что я сомневаюсь, знает ли Уланна нашу землю, Альбу, с ее лесами, долинами, реками, горами, равнинами, кланами, опасностями и радостями. Но если ты доверяешь ее искусству, мне этого довольно. Ты, может быть, знаешь что-то, чего не знаем мы.

– Я не доверяю ее искусству, – напрямик возразил Урта, предпочитая не замечать обиды в голосе воина. – Но мы: два коня, колесница и четверо людей – полгода шли холмами и долинами, через леса, какие мне и не снились, с севера Греческой земли, через снежные горы с ледяными пиками, через покрытые льдом реки, снова через леса, кишащие вепрями и враждебными племенами и голодными бродягами, и я сам по ошибке вывел нас слишком далеко на юг. И все это время ты, Манандун, прикрывал нам спину, а ты, Катабах, прокладывал путь. А я охотился, дожидаясь, пока вернутся силы. А Уланна, которую я люблю, – и не скрываю того! – Уланна кормила и чистила наших коней, и смазывала и чинила колесницу, и нюхом угадывала ветер и дождь, след зверя и цветок на ветке. Она стреляла для нас дичь на лету. В том, что мы добрались так далеко, ее заслуга не меньше вашей. При этом я согласен с вами. На Альбе она будет так же беспомощна, как любой из нас.

– Я о том, как ты живешь с этой скифской охотницей… – пробормотал Катабах.

– Да, я еще в тех горах к северу от Македонии почувствовал, что тебя что-то гложет.

Оскорбленный Катабах побледнел, его зеленые глаза враждебно сощурились.

– Айламунда, жена твоя, мертва, но никто не воздал ей должных почестей. Не пристало тебе делить одеяло с этой скифкой! Тяжело мне говорить такое, но ты нарушаешь запреты правителей! Пока живой дух Айламунды не проводили в путь к Острову Женщин, тебе следует быть, как говорят в Ибернии, «с унылым лицом и стенающим сердцем».

– Мы говорим «в печали», старый друг, и я поистине печалюсь. Просто у меня не было времени на стенания.

– Против закона, чтобы ты любил ски…

– Уланну! Дочь царя Андрагона, потомка Аталанты.

– Скифку! Против нашего закона, чтобы ты вел с ней «разговоры на подушке». Ты навлечешь горе на весь клан, если не воздашь должного матери твоих детей, дочери Арбама. Твоей подруге в войне и совете. Ты не омылся у ручья. Ты не сделал щита, чтобы защитить ее. Ты не прошел трехдневное поминание. Ты не пропел «Три Высокие Песни».

– Все это я намерен сделать, – спокойно возразил Урта. Добрый бог знает, как мне недостает Айламунды.

– По тебе не скажешь!

– Невежа!

– Это ты забыл правила чести!

Минуту двое мужчин сидели, уставившись в землю. Каждый сожалел о сказанных сгоряча словах. Потом Урта вдруг спросил:

– Катабах… что делать, если вдруг умрет мой любимый конь?

– Исполнить обычай. Потом взять и выездить нового коня.

– А если конь убит в битве?

Катабах, сообразив, к чему клонит правитель, покачал головой:

– Ясно, ты возьмешь нового коня тут же, на поле. Сравнение неравномерно. Насчет тебя и Уланны…

– Скифки? – поддразнил Урта. – Право определяется потребностью. Выбор делается необходимостью. Закон и обычай хороши, когда все на своем месте. Но когда Уланна вошла в мою жизнь, я был не на земле предков. Я воздам почести Айламунде, Катабах, старый друг мой, – у меня душа рвется сделать это. Владыка Лесов, услышь мои слова.

Простодушный Манандун буркнул:

– Не понимаю, о чем весь разговор. Если тепло, что дает Уланна, помогает правителю оставаться правителем – мы все разделим радость победы! Можно двигаться на запад, и северную дорогу мы знаем. Боги! Уланна умеет отыскивать следы и тропы. Лишь бы не повернуть назад, а там любая тропа в конце концов приведет нас домой, к Тауровинде.

Буря за ночь улеглась, и море стало спокойнее, однако надежды Урты не спешили оправдываться. Над землей и водой лежал густой туман, тихий и неподвижный. Урта с Манандумом вдоль берега прошли туда, где ждали корабельщики. Капли росы блестели у них в волосах и бородах.

– В какую погоду можно идти на веслах? – спросил Урта, но оба только покачали головами.

Рассекающий Волны, которого они называли Краакнором, всегда посылает такой туман, когда его дочери поднимаются с морского дна наверх. Спины у них покрыты песком, и корабль, наткнувшись на них, неминуемо застрянет и пойдет ко дну.

Манандун глядел недоверчиво, однако Урта, подозревающий, что буря могла передвинуть песчаные банки, решил не пренебрегать приметой местных жителей.

Кроме того, при такой видимости легко было сбиться с пути. Магнитного камня, помогавшего держаться прямо по курсу, не оказалось ни среди сокровищ утэнов Урты, ни у гостеприимных атребатов.

Между тем их хозяева тоже забеспокоились. Две лошади, которых Урта надеялся без труда заменить на той стороне, уже казались им малой платой за опасное плавание через пролив. Они поглядывали на крепкую, окованную железом колесницу, подаренную Урте в Македонии после поединка. Дважды они вежливо намекнули – и получили отказ. Тогда они предложили отвезти путников дальше к северу, минуя земли Тринованты, – и получили отказ. Урта с Манандуном не спешили обнажать мечи, но распустили завязки тяжелых шерстяных плащей.

Однако, если на берегу и могли возникнуть недоразумения, все они были забыты, когда перед рассветом сквозь туман с юга донесся ноющий звук рога, размеренные удары барабана и свист весел. Какое-то судно осторожно двигалось вдоль берега. Урта вышел к самой воде, не замечая, что ленивые волны заливают ему сапоги. Манандун стоял у него за плечом, всматриваясь в туман. У тех, кто плыл в такую погоду через пролив, должен быть проводник. Две маленькие лодки могли бы пристроиться к большому судну.

Корабль проходил мимо. Медленный, мерный бой барабана, скрип досок и снастей, в такт движению весел в тихой воде. Урта готов был окликнуть корабельщиков, но один из местных остановил его.

– Это почти наверняка береговые разбойники, – поспешно шепнул он. – В такую погоду они выходят на добычу. Расстояние отсчитывают по ударам весел. Смотри: как минуют песчаную отмель, войдут в устье.

Урта берегом поспешил туда, где в пролив скал впадали мутные воды маленькой речушки. Вдоль ее берегов тянулись деревянные причалы. Барабан смолк; слышался только тихий шорох волн на отмели и в тростниках. Туман то расходился на миг, то снова смыкался.

И он увидел корабль, лениво дрейфующий поперек течения. Мужчина, стоявший у огромной кормовой фигуры, и женщина, державшаяся за высокий форштевень, наклонились вперед и смотрели пристально.

Урта мгновенно узнал корабль: узкие недобрые глаза, нарисованные на носу, резная фигура Госпожи Леса северян, Миеликки, богини – покровительницы судна, развернутой лицом к палубе, ее длинные спутанные пряди словно летели по ветру. На борту щиты – с разными девизами. Десять весел на обращенном к земле борту нежно гладят воду. Низкий, стройный, красивый корабль. Корабль из иного века.

Арго.

Урта встретил взгляд Ясона, большого чернобородого человека, стоявшего в черном плаще и греческом медном шлеме перед грозной лесной богиней. Но Ясон, казалось, не замечал его. Женщина на носу, в плаще, блестевшем золотыми и алыми нашивками под спадающими свободным потоком каштановыми волосами, выкрикнула что-то на своем языке. Снова ударил барабан, весла поднялись и опустились.

Урта узнал Ниив, северную колдунью, которая всю дорогу в Дельфы дразнила Мерлина, пытаясь очаровать.

«Кто там еще на Арго», – задумался Урта. Кто еще из этих его «аргонавтов»? Двадцать гребцов, по десять на каждом борту, – значит, Ясону наверняка пришлось вербовать по пути новых. Там ли тот великан-дак, Рубобост? Со своим конем Рувио, способным в одиночку тащить волоком корабль? А может, и Мерлин сидит на одной из скамей – молодой парень, обращающийся с чарами, как Урта с оружием: с отточенной, сдержанной уверенностью? Мерлин, человек без возраста, сохраняющий юность, отказываясь использовать волшебный дар. Мерлин, почуявший что-то в Урте из Альбы, так же как сам верховный вождь почуял, какую роль в его жизни и судьбе сыграет немытый, заеденный вшами человечек, очутившийся – сколько же лет тому назад – на зимовке в одной палатке с Уртой и его утэнами.

С борта дивного корабля послышался вдруг птичий крик Ниив. Ее звонкий голос эхом разлетелся в невысоких меловых берегах. Урту пронизал озноб, волоски на затылке встали дыбом. Заметила она его? Или колдунья в забытьи? Душа покинула тело и нащупывает путь? Так, как в тот раз, когда Ниив сумела провести Арго в узкое, богатое мелями русло великой реки Рейн?

Блестя щитами по бортам, под грозным взглядом богини-покровительницы, корабль греков скрылся в тумане, уходя обратно в серое море, за тихий пролив.

Только теперь Урта услышал, что Манандун настойчиво окликает его. Старый воин побледнел от злости. Кажется, сообразил Урта, я грезил наяву.

– Это же Арго! – твердил рыжебородый Манандун. – Наш корабль! Наш старый корабль… почему мы не пошли за ним?

Оказывается, Манандун несколько раз окликал гребцов. Урта ничего не слышал. Моряки из прибрежного селения угрюмо молчали, и только один проговорил:

– Я уже видал такие корабли. Они из старого мира: корабли-призраки. Их посылает Рассекающий, чтобы заманить нас к гибели.

– Чушь, – фыркнул Манандун. – Никакой не призрак. А если и призрак, нам уже случалось плавать на нем. Там наши друзья.

Послышались презрительные смешки.

– Что-то они вас не признали! – выкрикнул кто-то из местных.

Манандун не слушал. Он обращался к Урте:

– Если отчалить сейчас же, мы еще можем найти их по бою барабана. Раз Ясон возвращается на Альбу, значит, ищет тебя. Других дел у него там нет, верно?

– Есть еще его второй сын. Мальчика называют Маленький Сновидец. Помнишь, что сказал ему Мерлин? Пророчество Аркамонского оракула. Сын Ясона скрыт «между двух омываемых морем стен».

– Остров, – заключил Манандун. – Омываемые морем стены – это остров. Но какой? Мы-то знаем, Урта: наш остров не единственный в мире.

– Это так. Однако Арго идет на запад.

Манандум не сдавался:

– Тогда за ним!

Но хозяева побережья, малый род клана атребатов, и думать не хотели, чтобы выйти в море.

Урта мрачно побрел по затянутому туманом берегу обратно в поселок.

Вскоре, однако, сквозь туман донесся грохот колес двуконной колесницы, подгоняемой отчаянными воплями двух восторженный молодых глоток. Урта медленно поднялся на ноги, прислушиваясь к стуку колес, свисту кнута, жалобному ржанию коней. Любопытство заставило его взобраться на вершину утеса. Его утэны, Манандун и Катабах, встали рядом, напрягая острое зрение и чуткий слух, тыча пальцами в сторону невидимой в тумане колесницы.

– Знакомые голоса, – пробормотал Катабах. – Где я их слышал?

Туман насквозь промочил его рыжую бороду и капал с острых кончиков усов.

– И я их помню, – крикнула снизу, из загона, Уланна. – Это парочка из нашего времени, из века Арго. Кимбры. Они отправились в Дельфы с Ясоном, после того как мы откололись от его отряда.

Урта тоже узнал голоса:

– Верно. Конан и Гвирион. Непослушные сыновья сияющего бога Ллеу.

– И куда их несет? – проворчал Катабах. Он стоял, откинув назад тяжелый плащ, и поглаживал костяную рукоять меча.

Однако Манандун перебил:

– Если у них колесница, мы, похоже, скорей доберемся в Тауровинду. Четверым в одной повозке было бы тесновато.

Катабах покачал головой:

– Колесница не перелетит через море. А в лодках на нее не хватит места.

– Помолчите-ка! – приказал Урта. – Что, во имя Керна, они вытворяют?

Сквозь туман пробился золотистый свет. Колесница, сверкнув, промелькнула мимо и снова скрылась в тумане, резко развернулась… щелкнул бич, голос прокричал:

– Слишком круто! Ось сломаешь!

– Дыши воздухом, братец, а править позволь мне!

Мальчишеский смех. Снова сквозь туман сверкнула слепящая вспышка. Земля содрогнулась. Колесница неслась к обрыву. Урта, почуяв неладное, бросился туда же:

– Обрыв! Обрыв! Сворачивайте, дурачье! Назад!

Паническое ржание коней, вопли возничих, скрежет колес: колесница явно чудом избежала падения с крутого берега, свернув в последний миг. То ли парни услышали предупреждение, то ли сами заметили, что берег резко обрывается к морю, – не важно.

Катабах уже подбегал к ним. Взъерошенные юнцы тяжело дышали. Они успели поднять опрокинувшуюся повозку и теперь осматривали ее на предмет повреждений.

– Ослеп? – спрашивал один другого. – Обрыва не видишь?

– Править – моя работа, братец! Ты прикрываешь спину и, если надо, бросаешь копья. Знай свое дело. Колеса вроде целы.

Оба взглянули на решительно направлявшегося к ним Катабаха. Различить братьев было нелегко: одинаковые золотые кудри до плеч, светлые, гладко выбритые лица, бронзовые обручи на головах и цветные одеяния, достойные царских сыновей. Оба в коротких плащах, заколотых на груди фибулой, у обоих на туниках вышит суровый лик солнечного бога.

– Катабах! – обрадовался первый. – Вот это радость! Мы думали, ты давно пропал. Помоги нам куда-нибудь пристроить колесницу: ей нужна починка.

Катабах, онемев от ярости, подошел к мальчишкам – возничего звали Конан, копейщика – Гвирион – и, схватив за шкирки, приложил головами друг о друга.

Конан схватился было за меч, но, наткнувшись на взгляд Катабаха, опустил руку. Гвирион ощупывал висок, проверяя, не течет ли кровь.

– Пара бестолковых дурней! – рявкнул на них воин. – Что, колесницы растут на деревьях?

Парни изумленно уставились на него.

– По-моему, их делают из деревьев, – робко предположил Конан.

– Колесница – огромная ценность. Почему вы ее не бережете?

– Мы торопились на Альбу… – Ребята неуверенно переглянулись.

Катабах мгновенно приступил к допросу:

– Зачем? Чья это колесница?

– Мы взяли ее у Ноденса, – пояснил Гвирион. – В одном старом святилище. Она там лежала в углу. Где-то в Диводуруме.

– У Ноденса? В святилище? Взяли? Что вы тут мне плетете?

– Мы украли ее у Ноденса. Из его святилища в Диводуруме, – поправился Конан.

Урта, слушавший эту беседу, ожидал, что его друг-друид вот-вот вспыхнет, как соломенное чучело в ночь середины зимы. Но Катабах, что бы он ни думал обо всем этом, умудрился сдержать себя. Гвирион, видимо угадав мысли старика, добавил:

– Это мы лучше всего умеем.

– Что вы умеете?

– Воровать колесницы, – объяснил Гвирион.

– Это у нас врожденное, – важно согласился Конан. – Я только это и знаю. За себя скажу: когда дело доходит до битвы, мне по нраву править лучшей колесницей на земле и знать, что спину мне прикрывает лучший копьеносец. Желательно, не этот неуравновешенный болван. Но колесницам свойственно ломаться, если они не стоят без дела…

– Вот-вот, – вмешался Гвирион, – особенно если ты держишь поводья. Потому-то нам и приходится их воровать. Мы всегда крали самые лучшие, – согласился Гвирион. – Раз мы даже отцовскую угнали. Золотую колесницу Ллеу, с дышлом из полированного кедра и перламутровыми ободьями.

– Правда, мы ее разбили, – с сожалением признался Конан и тут же просветлел лицом. – Зато эта – его родича, Ноденса. Он, говорят, тоже великий муж.

Гвирион поморщился:

– Только подушки в его колеснице никудышные: мало гусиного пуха. И оси не из лучших. Но все же неплохая была повозка!

– И будет, когда мы ее починим, – заверил Конан.

Прервав их болтовню, Катабах взревел:

– А Ноденс? Добрый бог Ноденс, среброрукий защитник наших тел в сражении, добрый целитель, нагоняющий тучи?.. Он знает, куда подевалась его колесница?

Конан выдавил смешок:

– Ну да. У него только эта одна и была. Думаю, он ее уже хватился. Потому-то мы так и спешим вернуться на Альбу. Придется на время затаиться.

– Хоть вы и плоть от плоти божества, – сурово, медленно подбирая слова, произнес Катабах, – клянусь, что наложу гейс на каждого из вас, если на пути в Тауровинду вы совершите еще хоть одно безрассудство. И вы лишитесь удовольствия раскатывать на колеснице в дни игр или в сражении.

– Это может только друид, – огрызнулся на старшего Конан.

Катабах распахнул рубаху на груди, открывая девятнадцать шрамов-полумесяцев и четыре спирали времен года.

– Я был друидом и буду им снова. Гейс вынудил меня десять лет носить меч. – Он склонился к Конану, заглядывая тому прямо в глаза. – И срок почти вышел.

Парень почесал висок. На его лице отразилось опасливое любопытство.

– Сложный ты человек, – проговорил он.

– Простых людей не бывает, – таинственно ответствовал Катабах.

Отчаянные юнцы поломали ось колесницы и повредили ногу упряжной лошади, хотя и не слишком серьезно. И угрозы Катабаха только подлили масла в две головы, где огня и без того хватало. Каждый из близнецов винил другого, будто бы не в ту сторону отклонившегося при повороте. Они никак не могли выяснить, чья ошибка привела к поломке колесницы. А когда повозку поставили на колеса, обнаружилось к тому же, что острые корни, торчавшие из земли на подходе к меловому обрыву, поцарапали золоченый лик строителя колесницы, самого Ноденса!

Как будто мало им было гнева божественного отца, Ллеу, Владыки Света, не чуждавшегося охоты за головами. Теперь и огневолосый родич Ллеу потребует выкупа, платы за обиду, а может, и кровавого трофея.

Осталась одна надежда, решили братья, – как можно быстрее добраться до Альбы. Лучше знакомый мститель, чем мстительный чужак. Отца всегда можно разжалобить, убедительно изобразив сыновнее раскаяние. И можно принести ему в дар колесницу Ноденса, а там уж пусть отец сам разбирается, следует ли принимать такие подарки.

Так что Урта с Манандуном, придя к ним в лагерь, застали парней в отличном настроении. Оба с готовностью согласились перетащить сломанную колесницу к берегу. Они ничуть не сомневались, что сумеют привести ее в порядок и перемахнуть море по волнам.

Урта был другого мнения.

– Рассказывайте-ка, что творится в Греческой земле? Что там с Ясоном и Мерлином?

Гвирион ответил недоуменным взглядом. Конан просто затряс головой, уставившись на правителя.

– Ясон? Он же погиб, разыскивая старшего сына. Он во время битвы вошел к Дельфийскому оракулу – а обратно не вышел.

– А вы его ждали? Искали?

Гвирион, уловив в вопросах Урты обвинение, простодушно развел руками:

– Он умер. Так нам сказала богиня-покровительница Арго. А мы охраняли сердце корабля. Вы с Ясоном вырубили сердце Арго – ту мрачную деревянную голову, – и мы повезли ее сушей на колеснице. Разве ты не помнишь?

– Отлично помню.

– Мы сидели с ней, с этой оскаленной деревянной головой, пока в долине перед разграбленным святилищем бушевало сражение. Конан отправился собирать оружие погибших, а пока его не было, ко мне подошел друг Ясона, Мерлин. – Парень содрогнулся, вспоминая, как смотрели сверху на хаос в долине Дельфийского оракула. – Он открыл голову Миеликки и молился ей. Что-то вроде: «Миеликки! Арго! Дух корабля! Мне нужно попасть в Додону, где срублен был дуб, ставший частью тебя». Что-то в этом роде.

Потом взгляд у него стал пустым. Как если бы он прибегал к чарам. Он ушел вниз по склону, и земля поглотила его. Конан вернулся, и мы ждали целый день, и еще… А потом к нам явилась сама богиня. Северная богиня. Ее лицо скрывала белая вуаль, а тело ее было юным. Она сказала: «Все кончено. Мерлин ушел. И Ясон ушел. Вам больше нечего здесь делать. Ищите сами путь домой». Кто мы такие, чтобы с ней спорить? Поймали лошадей, оставшихся без всадников, и поступили, как она велела. Все это дело в Дельфах было сплошной неудачей. Святилище оказалось заброшенным задолго до нашего появления.

– Вы решили, что богиня говорила о смерти Мерлина и Ясона…

Конан пожал плечами:

– Ну да. Все это дело в Дельфах было посвящено убийствам и грабежу. Все мы это понимали. А ты, насколько мы знали, тоже умер от ран после поединка с Куномаглом.

Урта обменялся с Манандуном долгим взглядом.

– Ясон жив, – сказал он, – и Ниив тоже. Они на Арго, возвращаются на Альбу. И мне не верится, будто Мерлин так глуп, чтобы позволить себе умереть, сколько бы крови ни пролилось в Дельфах. Думаю, не было ли его на борту?

Манандун уставился взглядом в туман:

– Что-то происходит, и нам следует принять в этом участие. В конце концов, это твоя земля. На твоем месте я убедил бы Катабаха нарушить запрет и тронуть один из девятнадцати шрамов. Если бы он призвал Тевтата, тот мог бы вызвать бурю и развеять туман.

Впрочем, уговаривать Катабаха не пришлось.

Из тумана вдруг вынырнула Уланна, промокшая и дрожащая. Она выгуливала собак – иными словами, охотилась, но ничего не добыла.

– Где мои собаки? – спросил Урта, когда она потянулась, чтобы согреться у него под плащом.

– У моря, пялятся в этот забытый богами туман. Чуют свой остров и скулят по нему. Готова поклясться, они его почувствовали!

Им потребовалось не больше минуты, чтобы сообразить, что отсюда следует: Маглерд и Гелард отыщут Альбу в самом непроглядном тумане!

– Возьмите всех коней. Колесницы оставляем здесь. И берем обе лодки, что бы ни говорили здешние жители!

– Колесницу оставлять не должно! – высокопарно заявил Конан.

– Колесница остается! – рявкнул Урта. – У нас нет места. Оставьте ее вместо извинения перед Ноденсом. А золотые щитки будут хорошей платой нашим хозяевам. Не вы ли говорили, что украсть новую ничего не стоит?

Однако упрямые кимбры все-таки сняли колеса и повесили их за спины, как щиты. Хорошие колеса попадались не часто, тем более колеса от колесницы Ноденса.

На берегу, толкая большую лодку по твердой гальке к морю, Манандун тихонько заметил:

– Возможно, конечно, что псы чуют свою хозяйку, Ниив. Ты ведь доверил их ей, помнишь? Они слушались ее и после того, как Мерлин ее бросил.

Урта, лицо которого налилось кровью от напряжения, столкнул лодку на воду.

– Лишь бы переправиться, друг Манандун, – только и вымолвил он. – А теперь заводите лошадей и уложите их. Пока на море спокойно, можно погрести. Поторапливайтесь. – Он оглянулся на скрытое в тумане селение. – Знай я, какой бог заботится о Мерлине, я бы обратился к нему с просьбой устроить нашу встречу. Но я не знаю, так что придется нам постараться самим. Маглерд! Гелард! Сюда!