"Чисвикские ведьмы" - читать интересную книгу автора (Рэнкин Роберт)ГЛАВА 10Пустая кружка Тима звучно опустилась на полированную поверхность британского барного столика. Британский барный столик находился в пабе «Летящий Лебедь», равно как и Тим с Уиллом. В пабе «Летящий Лебедь», равно как и во всем остальном Брентфорде, был вечер четверга. – Но это ужасно, – вымолвил Тим. – Знаю, – проговорил Уилл. – Я чудом остался в живых. Машина времени сильно пострадала. В итоге я застрял в девяносто восьмом, хотя этого не планировал. Нет, конечно, я всегда был увлечен, одержим викторианской эпохой… – Да, это ты правильно сказал, – заметил Тим. – Я бы сказал то же самое, но… – Но я не особенно огорчился, когда машина разбилась. Как будто от этого ничего не менялось. Но ты понимаешь, я действительно был там, Тим. В прошлом. Можешь себе вообразить? – Нет, не могу. Но… Уилл вытряхнул в горло последние капли «Ларджа». – Эх, славно. Еще бы разок, – вздохнул он. – Но это ужасно! – Ничуть. Самое дивное пиво, какое есть в эту эпоху. – Ужасно, – опять проговорил Тим. – Да перестань. Всего третья кружка… – Я не о пиве, – Тим снова стукнул кружкой по столу, что заставило Невилла вскинуть бровь. – Я о себе, – пояснил Тим. Его голос был глухим и резким.[35] – Я о том, что меня убили. Это ужасно. Уилл пожал плечами: – Ты сам был виноват. Я предупреждал тебя. И не один раз. Я говорил, чтобы ты отправлялся домой. – Я был убит, – пробормотал Тим. – Я умру. – Мы все умрем. Это неизбежно. Закон объективной реальности. – Но я умру в будущую пятницу. Именно я! И мне не до объективности! – Ты не умрешь в будущую пятницу. Поэтому я и вернулся из прошлого в сегодня. Мне было надо привести тебя в этот паб и рассказать это тебе. – Значит, я не умру в будущую пятницу? – Нет, – уверенно ответил Уилл. – Не умрешь. – О, какое счастье… – Тим вздохнул с нескрываемым облегчением. – Тогда все прекрасно. И мне это снова нравится. Продолжай. – Сперва пойди и принеси еще пива. – Ты прав. Через минуту Тим вернулся с двумя кружками. – Так что там было дальше? – спросил он, поставив пиво на стол. – Много всего… – Уилл отхлебнул из кружки. – Много-много-много всего разного. И он продолжал. В голове Уилла теснились воспоминания, но эти воспоминания принадлежали не ему. То есть до известной степени это были его воспоминания, поскольку они теснились в Он оказался в девятнадцатом веке. Одного этого обстоятельства было достаточно, чтобы Дело было даже не в том, что его отбросили на булыжную мостовую могучие копыта несущихся во весь опор лошадей. В конце концов, он просто приложился затылком и отделался парой синяков. Нет. Дело было совсем не в этом. Опасность уже миновала, а Уилл сидел – оглушенный, потрясенный… Прежде всего запахами, которые буквально Побудив за этот самый нос схватиться. Но поздно. Голова пошла кругом, на глазах уже выступили слезы. Девятнадцатое столетие ужасно сильно пахло. Вернее, Уилл сидел на куче конского навоза. Вернее, Уилл сидел на куче конского навоза секунду назад. Потому что Уилл уже вскочил с кучи конского навоза, по-прежнему зажимая нос пальцами правой руки и неистово размахивая левой. Потом ему потребовалось еще несколько секунд, чтобы определить свое местоположение в пространстве и времени. Но когда ему это удалось… как только ему это удалось… – О! – простонал Уилл – О! Он был на улице викторианской эпохи. А именно – на Уайт-чейпл-роуд. И если бы запаха конского навоза оказалось недостаточно, чтобы свалить с ног, с этим справились бы другие запахи, запашки, ароматы, неведомые и нездоровые, а также не менее многочисленные и сильные звуки и краски. Это могло сразить наповал. В буквальном смысле слова. Уилл поморгал, потом огляделся по сторонам. Ох, ничего себе… Столько запахов (и большинство из них весьма неприятные), столько шуму, столько движения… Вернее, возни и суеты. Все куда-то спешат. Уилл никогда еще не видел, чтобы люди так спешили. Похоже, все они были чрезвычайно заняты. Пешеходы толкали друг друга локтями, повозки на высоких колесах, запряженные лошадьми, с грохотом проезжали мимо – вернее, проносились. Во времена Уилла – прежние времена Уилла – люди ходили медленно, трамвай ездил медленно, все двигалось медленно. Но здесь… Уилл прижался к стене, украшенной множеством разноцветных афиш. Одна возвещала, что В Мюзик-холле «Электро-Альгамбра»[36] на Стрэнд Литтл Тич исполняет свой неизменно популярный «Танец Большого Сапога», к восторгу ценителей всех классов». Другая приглашала в «Цирк-Фантастик графа Отто Блэка, на Карнавал Диковин, Одиссею Причуд, Феерию Странностей». И еще множество плакатов, расписывающих достоинства различных сортов табака, столов и табуретов, труб и трубок – подзорных, курительных, деревянных, стеклянных и медных, новомодных костюмов и лечебных вод. А также автомата под названием «джентльмен-на-службе-у-джентльмена». Стараясь дышать неглубоко и осторожно, чтобы не потерять сознание, Уилл разглядывал людей, которые бежали и спешили мимо и навстречу с чрезвычайно озабоченным видом. Все были – Два – на – один, два – на – один, в самый раз для вас, мой господин. – Башмаки без подошвы, носки без пят, налетай все подряд! – А кому стружки-опилки, ржавые гвозди и ржавые вилки! – Вот глина в ведерке с соседней горки! – Воздух в пакетах, воздух в пакетах, покупай, дешевле нету! Легендарные Голоса Старого Лондона. Уилл тряхнул головой, словно на ее долю сегодня не хватило Пока же он глядел на уличных торговцев, на прохожих – а также пробегающих и проносящихся мимо – и время от времени встряхивал головой. Потом он улыбнулся. Он в прошлом. Взаправду. – Сэр? Уилл оглянулся. На него смотрел маленький оборванный парнишка. – Сэр? – повторил парнишка. Уилл все еще держался пальцами за нос. – Ждо эдо? – спросил он. И сам себе ответил: – Чудо. – Чудо? – спросил парнишка. – Чудо, – подтвердил Уилл. – Я общаюсь с человеком викторианской эпохи. Парнишка бросил на Уилла взгляд, исполненный недоумения. Потом еще один, столь же недоуменный. Наконец, уставился на Уилла – еще более недоуменно. Лицо у малыша было ужасающе грязное, а между носом и верхней губой красовалась засохшая козявка.[37] Одет он был в потрепанную курточку из синего полотна и не менее потрепанные плисовые штанишки, которые держались на нем только благодаря веревке, заменявшей брючный ремень. На тощей шее парнишки красовался пестрый платок. – Чудо? – переспросил парнишка. – Я видел, как вы появились, сэр. Чтоб мне лопнуть, если я лгу. Вы свалились прямо с кеба. Вы из Воздушной кавалерии? Выговор паренька очаровал Уилла. Наверно, это и есть кокни, Уилл уже слышал подобный акцент, когда смотрел передачи по каналу «Классика». Так изъяснялся самый великий мастер диалекта большого города из когда-либо живших, легендарный и незабвенный Дик ван Дайк.[38] – Я… Уилл осекся. Слишком грандиозно и слишком отвратительно. А когда чего-то слишком много, это вызывает ощущение Да, в самую пору завопить от восторга. Но Уилл, хотя и с трудом, сдержался. – Я не из Воздушной кавалерии, – ответил он. – Я… хм… просто путешественник. – Я вас видел, – повторил парнишка. – Видел, как вы упали с неба. – Я переходил улицу, – объяснил Уилл. – И нес кресло. – Вы умеете летать. Я вас видел, сэр. Возьмите меня к себе. Я буду вам служить верой и правдой, Господь мне свидетель. А скажете «нет» – мне станет не мил белый свет. Я буду вам чесалки натирать, руки целовать и…[39] – Прошу тебя, ступай куда-нибудь. Ступай, вымойся хотя бы… – он махнул рукой. – Я всего лишь путешественник, и только. – Откуда вы, сэр? Из Индии? Из Америки? Трубы у вас что надо, это уж точно, – и он пощупал брюки Уилла. – Трубы? – повторил Уилл. – Вообще-то, это брюки… Выражение из рифменного сленга кокни. Точно. – Дайте пенни, сэр, – оборвыш продолжал тянуть Уилла за штанину. – Вы говорите как джентльмен, значит, вы джентльмен. Провалиться мне на этом самом месте, если это не так. Дайте хоть пенни, а лучше два. Я сегодня не ел, и мой желудок поет песни.[40] – У меня нет денег. – Уилл мягко, но решительно освободил брючину. – Там, откуда я прибыл, пенни не бывает. – Если у вас только валюта, могу обменять. Посчитаю на «бэббидже», все честно. – На… «бэббидже»? – очень осторожно переспросил Уилл, боясь неправильно произнести это слово. – Ага. Он у меня в кормушке, – малыш запустил ручонку в свой карман и выудил маленький латунный предмет.[41] Карманный калькулятор. – Ох! – На этот раз Уилл не сдержался. – Дай-ка посмотреть. И протянул руку. Но мальчик отступил на шаг. – Я только посмотреть хотел, – пробормотал Уилл. – Как будто раньше не видели. – Никогда в жизни. Паренек свистнул: – Ну, видать, вы издалека. Оттуда, где на карте розы? – Розы на карте? Британская империя? – Ой, да ну вас, – фыркнул парнишка. – Если неохота по-хорошему малышек отсыпать – позвольте, я сам вам по кормушкам пошарю.[42] Я не живу, а перебиваюсь, в чем сердечно вам каюсь. Шелковый платок сойдет. Или золотые часики, если они у вас есть. – Хватит, – произнес Уилл. – Будь добр, исчезни. – Можете потрогать мою игрушку. Один шестипенсовик. – Я сказал, топай. И поживее. – Гм, странно, – парнишка обхватил свой грязный подбородок столь же грязными пальцами – большим и указательным. – Ну и странный же вы человек, сэр. Не могу вас раскусить. Давайте я просто свистну, сбегутся парни и отделяют вас палками как следует. А ваше добро мы поделим. Уилл поглядел на него сверху вниз и глубоко вздохнул. – Как тебя зовут? – Уинстон, – ответил тот, отсалютовав по-военному. – Ну как, Уинстон, ты закончил? Паренек ухмыльнулся. – Ну, пару задумок еще осталось, – признался он. – Разрази меня гром, если нет. Может, вы какую-нибудь оцените и вознаградите меня по справедливости. Например, я чувствую, что жаловался на голод не слишком убедительно. Наверно, потому, что не так давно поел. Я бы мог… – Хватит, пожалуйста, хватит! – Уилл отпустил свой многострадальный нос (это было ошибкой), чтобы взмахнуть обеими руками. – Твое красноречие меня поражает… – Это еще один приемчик, – пояснил оборвыш. – Психологическая тактика. Я вызываю у вас сочувствие и заставляю таким образом раскошелиться. Сперва вам, конечно, показалось, что перед вами оборванный уличный сорванец. Но теперь вы обнаруживаете, что это умственно развитый юноша, оказавшийся в трагических обстоятельствах. И соответственно делаете великодушное пожертвование в его пользу, с мыслью, что это надлежит сделать во имя милости Божией. И лопни моя селезенка, если это не так. – Ничего я тебе не дам, – ответил Уилл. – Не потому, что ты не произвел впечатления. Просто мне пора. Прощай, Уинстон. Приятно было познакомиться. Уилл повернулся с явным намерением отправиться восвояси и даже сделал несколько шагов. – Нет, подождите, дяденька… Парнишка устремился за ним, старательно хромая. – Моя нога… Ох, моя бедная нога. Ох, как нарывает. Уилл остановился и обернулся: – У тебя нарыв на ноге? – Еще бы, – ответил ему паренек. – Хронический артрит, приобретенный из-за жестокого обращения в работном доме. – Ясно. – Не говоря уже о нарыве в паху. – О нарыве в паху?! – Я сказал: не говоря… – Старые шутки и впрямь лучше новых. Послушай, ты произвел на меня впечатление. У тебя получилось. Будь у меня были деньги, я бы тебе заплатил. Но у меня нет денег. Извини. – Хотя бы честно, – вздохнул мистер Уинстон. – О…, Глядите, вот он!… Ее Величества «Дредноут»! Он ткнул в небо пальцем: – Сожри меня гиена, если это не «Дредноут»!!! Уилл взглянул в направлении, в котором тот указывал. Небо над головой было ясным и синим. Уилл посмотрел вверх, но никакого «Дредноута» не увидел. Ха… Весьма сомнительно, чтобы где-то над этой безмятежной синевой притаился Господь Бог, озабоченный мыслью покарать Уинстона. Однако прежде, чем эти размышления к чему-то привели, они были внезапно прерваны звуком шлепка, за которым последовал столь же внезапный визг. Уилл обернулся. Одну руку мистер Уинстон запустил в карман брюк Уилла, а другой держался за собственное ухо, покрасневшее отнюдь не от стыда. И чтобы увидеть свершившего сию кару, не надо было бы возводить очи к небесам. Ибо дородный джентльмен, чей удар только что пресек поползновения незадачливого карманника, стоял рядом. – Ну-ка убери руку, мальчик, – грозно произнес джентльмен. Паренек немедленно повиновался и уже собирался выполнить заодно и высказанное ранее пожелание Уилла, а именно: исчезнуть куда подальше. Однако толстяк проворно схватил его за шиворот и поднял в воздух. – Все в порядке, – сказал Уилл. – Пожалуйста не трогайте его. – Верни, что взял, – приказал джентльмен. Паренек разжал пятерню, которую только что извлек из кармана Уилла, и чудом не выронил небольшой пластиковый диск. Диск, на который Уилл в свое время – вернее, в своем времени – скопировал «Мастерский удар эльфа-дровосека». – Здесь это ничего не стоит, – заметил Уилл. – Пусть оставит себе. – Ошибаетесь, – возразил джентльмен. – Последствия могут оказаться ужасными. Держите, мистер Старлинг. Уилл протянул руку, и диск скользнул из руки паренька в его ладонь. Только после этого мистеру Уилсону было позволено ощутить почву под ногами. – «Мистер Старлинг»? Вы знаете мое имя? – И вы мое тоже. Уилл пристально оглядел толстяка. Тот выглядел весьма внушительно. И не только благодаря своим габаритам: он напоминал одного из современников Уилла, переодетого в костюм викторианской эпохи. Что же касается костюма… Облачение этого джентльмена было не только великолепным, но и весьма экстравагантным. Шестерка из болескинового вида цвета лайма[43] – блуза, брюки, сюртук, жилет, пальто и даже цилиндр, подобранный к ним в тон. На твидовой ленте, опоясывающей цилиндр, сверкала большая золотая пряжка в форме пятиконечной звезды, усеянная драгоценностями. Жилет был украшен множеством цепочек из чистого золота – что, кажется, указывало на принадлежность к масонству.[44] На мясистом среднем пальце правой руки, которая все еще сжимала воротник юного мистера Уинстона, красовался перстень – сапфировая звезда в окружении таинственных символов, выгравированных на оправе. В левой руке джентльмен держал толстую трость, увенчанную серебряным черепом – такие трости обычно служат по совместительству ножнами для тонких шпаг или стилетов. Наконец толстяк выпустил мальчишку. Тот присел, словно хотел провалиться сквозь землю, но тут же вскочил и припустил по улице. – Прощай, Уинстон, – произнес Уилл. – А теперь скажите, как зовут меня, – предложил джентльмен. – Хьюго Рюн, – ответил Уилл. Мистер Хьюго Рюн приподнял цилиндр и поклонился. Пожалуй, это Уилл меньше всего ожидал увидеть – гладковыбритую голову с татуировкой в виде пентаграммы на макушке. Через миг мистер Рюн выпрямился, водрузил на голову цилиндр и похлопал Уилла по плечу. – Вынужден принести извинения, – произнес он. – Похоже, я ошибся в расчетах примерно на девять сотых градуса. Непростительная ошибка, которая обошлась слишком дорого. Рюн нагнулся, подобрал какую-то деталь погибшей машины времени, что-то пробормотал себе под нос, печально покачал головой и уронил обломок. – Я ничего не понимаю, – проговорил Уилл – не слишком покривив душой. – Скоро все поймете. Если согласитесь зайти во мне в гости. – Ну, я… Больше Уилл ничего не сказал. Он разглядывал мощное, широкое лицо Хьюго Рюна. Впечатляющее зрелище… Глубоко посаженные глаза, благородных очертаний нос, мясистые губы и тяжелая нижняя челюсть. – Не знаю, – вздохнул Уилл. – Я как-то странно себя чувствую. Хьюго Рюн понимающе кивнул. – Вы только что совершили путешествие во времени. Я бы удивился, если бы вы чувствовали себя как обычно. Прошу вас, идемте со мной. – Думаю, дело не в этом… Внезапно Уилла охватило дурное предчувствие. Это чувство появилось у него впервые и очень ему не нравилось. Нет, это был не страх – нечто большее. Но что именно? Этого Уилл не знал, что существенно усугубляло ситуацию. Этот человек знает его имя. И он, Уилл, тоже знает его имя. Откуда? Если разобраться, миг назад помнил еще множество вещей – по крайней мере, был уверен, что помнит. Но… миг назад – или жизнь назад? И его ли это воспоминания? – Скоро вы все поймете, – повторил Рюн. – Идемте со мной. Он развернулся на каблуках и устремился в толпу спешащих прохожих – а также пробегающих, проносящихся и прочих, – и она расступилась перед ним словно море перед Моисеем. Если вы, конечно, верите в то, что Моисей действительно заставил море расступиться. Уилл не верил. Поэтому он принял это сравнение лишь после некоторого колебания. Однако в голову ему не пришло ничего лучшего… если вообще что-то успело придти в голову – прежде, чем он поспешил следом за Хьюго Рюном. |
||
|