"Роузлинд (Хмельная мечта)" - читать интересную книгу автора (Джеллис Роберта)

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Когда королева и ее свита прибыли в Нонанкурт, они обнаружили, что их опередили. Лонгкемп, Дарем, лорд Джон с группой баронов и епископов уже заняли резиденцию. Королева была очень рассержена, о чем взвинченная Элинор поспешила сообщить Саймону.

– Я думала, она получит разрыв сердца у меня на глазах.

– Ничего удивительного. Она, конечно, не катается по полу и не грызет ковер, как другие Анжуйские, – заметил Саймон, – но у нее вспыльчивый нрав. Все было организовано так, чтобы мы успели доставить леди Элоиз в Руан и прибыть раньше или одновременно с остальными.

Глаза Элинор наполнились жалостью:

– Ах, Саймон, что случилось с леди Элоиз? Я почти поверила в то, что она – любовница короля Генриха. И, пожалуйста, не делай такое лицо. Я не собираюсь обсуждать это на всех углах. В любом случае, мне жаль ее, да и королева утверждает, что это не так.

– Она вынуждена говорить так, если ее сын собирается жениться на этой женщине.

Элинор оглянулась, чтобы убедиться, что никто не может их подслушать. Они сидели в нише у окна. Конечно, здесь было не так безопасно, как в толстых стенах Роузлинда, – всего лишь ниша глубиной в пять футов с окном и каменными скамьями по обе стороны от него. Они укрылись здесь, как только нарушили свой вынужденный пост воздержания от общения. В нише было ужасно холодно, но зато можно было уединиться. Большинство придворных бездельников собирались группками в обоих концах комнаты, поближе к пылающим каминам. Рядом же с ними никого не было.

– Он не женится на ней, – произнесла Элинор мягко, но не шепотом. Давно, когда она была еще маленькой и непослушной девочкой, ее научили, что нельзя шептать, если не хочешь, чтобы на тебя обратили внимание. Шепот вызывает подозрение, даже если тот, кто подслушивает, не сможет разобрать ни слова.– Уже отправлены послания к Санчо Наваррскому, выбор короля пал на Беренгарию.

– Откуда ты знаешь это?

– Я сама писала это послание от имени королевы. Саймон, королева отчасти разгневана из-за того, что Лонгкемп оказывает давление на ее людей. Я не знаю, как она узнала об этом, у нее есть свои источники. Сейчас я пишу такие письма, что лучше бы мне этого не делать. Давай не будем говорить об этом здесь. Но я не могу понять леди Элоиз. Почему она не протестует? Даже если она виновата, она могла бы отрицать это. Но она вполне счастлива в Руане. Нет, не так: не счастлива, а испытывает чувство облегчения.

Саймон влюблено смотрел на оживленное лицо Элинор: ее глаза сверкали, она была готова сражаться, если понадобится. Если бы она передала хоть часть своей энергии Элоиз, та, возможно, вышла бы замуж за Ричарда.

«Пути Господни неисповедимы, – размышлял Саймон.– Для Изабель де Клер вмешательство Элинор стало благом. Но для Элоизы Французской, возможно, было бы гораздо лучше оставаться там, где она есть. А для меня?»

– Неудивительно, что она довольна, – сказал он, с улыбкой глядя, как на лице Элинор отразилось недоумение.– Миледи, подумайте о прирученной птице, которая провела долгие дни в клетке. Иногда такая птичка уже не хочет покидать свою тюрьму, а если и улетает, то часто умирает от страха перед окружающей жизнью. У Элоиз своя жизнь – налаженная и приятная. Ей нечего бояться, не о чем беспокоиться. Ей никому не нужно угождать, кроме себя самой.

– Не о чем беспокоиться? А как насчет ее земель и подданных, которые столько времени находятся в чужих руках? Если бы я…

– О, ты, – засмеялся Саймон.– Ты готова проглотить меня целиком за кусочек твоей земли или хижину какого-нибудь серфа.

– Вряд ли такая ситуация может возникнуть, – с достоинством ответила Элинор, но, не выдержав роли, заулыбалась.– Но это так удачно, что королева поручила опекать меня единственному честному человеку при дворе. Иначе число придворных кавалеров значительно бы уменьшилось из-за тех несчастных случаев, в которые попадали бы бесчестные опекуны моих земель.

– Элинор, – неловко сказал Саймон, – ты можешь смеяться, но не шути так. Это было бы самоубийством.

– Чепуха! Если в мой замок заберется вор, я спущу собак и моих слуг, чтобы они затравили и убили его. Вор – это вор, я так понимаю. Если же он благородных кровей, а не простолюдин, то это еще хуже: такие еще прожорливее. Ну вот, пора и вспомнить самого прожорливого. Поскольку он здесь, на наших глазах, что мы будем делать с Лонгкемпом?

Лицо Саймона стало таким же жестким, как у Элинор. Нежность исчезла из глубины глаз, которые, казалось, стали еще больше и засверкали.

– Теперь уже поздно действовать так, как я планировал. Но я поставлю этот вопрос на первом же заседании.

– Ох, Саймон, это будет опасно для тебя.

– Что с того? Я не боюсь презрения короля. Если он рассердится на меня, он выскажет мне все прямо в лицо. Он не любит прощать, но зато никогда не скрывает свои чувства. Король предпочитает, чтобы ему откровенно все сказали в лицо, чем выслушивать нытье и жалобы.

– Я не имела в виду короля. Он достаточно справедлив и знает, что ты не станешь обманывать его.

– Тогда Лонгкемп? А его из-за чего бояться? Элинор резко выдохнула:

– Он небольшого роста, скрюченный, не в состоянии владеть мечом, и поэтому ты считаешь его ничтожеством. Он гораздо опаснее именно потому, что он слаб: может устроить ловушку или напасть с ножом где-нибудь в укромном уголке.

– Тс-с. Я всю свою жизнь в таком окружении. Как королевский прокурор я не вызывал особой симпатии. Кое-кто не раз пытался избавиться от меня подобным способом. Но вот он я! Здесь, перед тобой.

Это высказывание Саймона послужило небольшим утешением для Элинор. Всегда было так: время для первого успеха и время для последних минут жертвы, которую убивают. Она знала, что бесполезно спорить с Саймоном. Если ты выбрала храброго мужчину, нельзя ожидать, что он будет сверхосторожным. Да ей и не надо было беспокоиться: Саймон не был глупцом. Еще раньше, когда она опиралась на его руку, Элинор почувствовала под бархатной тканью мелкие кольца кольчуги.

– А еще есть лживые письма, – подчеркнула она.

– Ты думаешь, их было бы меньше, если бы я вел себя по-другому? – цинично поинтересовался Саймон.

– Да, если бы ты уступил во всем и проглотил оскорбление Лонгкемпа. Я бы очень хотела напомнить тебе, что и червяки бывают ядовитыми.

– Я согласен с тобой, мне и напоминать об этом не надо. А вот тебе я хотел бы напомнить о том, чтобы ты держала язык за зубами. Если все пойдет хорошо, то твои земли будут надежно защищены от Лонгкемпа, и я надеюсь, что король лично пообещает это тебе, мне и сэру Андрэ в присутствии свидетелей. И если после этого Лонгкемп снова попытается покушаться на чужие земли, сэр Андрэ сможет развязать против него войну с чистым сердцем.

– А почему я должна молчать? Ты считаешь, будет неправильно, если я поблагодарю лорда Ричарда за его доброту?

– Ты сможешь говорить, что захочешь, если мы выиграем. Но если у нас ничего не получится, тебе придется придержать язык. Нет, Элинор, послушай! – Саймон настойчиво окликнул ее, увидев, как она упрямо вздернула подбородок.– Если мы пойдем ко дну вместе, как это уже было один раз из-за твоего упрямства, мы все потеряем.

– Но мы же не утонули. А если бы я не была упряма, ты бы точно утонул один.

– Я не думаю, чтобы это произошло, но это не имеет никакого отношения к тому, что происходит сейчас. Если ты не будешь болтать лишнего, то сможешь получить поддержку королевы и помочь сэру Андрэ советом, а может быть, помочь и мне. Не смотри так мрачно. Не думаю, что король осмелится отказать мне. Слишком многие из присутствующих получили те или иные награды от короля, и многие из них отправляются вместе с ним в крестовый поход. Значит, они будут вынуждены оставить своих заместителей. И если король сейчас заменит моего заместителя, сэра Андрэ, то где гарантия, что то же самое не произойдет с ними? Возможно, будет сказано много неприятного, поэтому я еще раз предупреждаю тебя, чтобы ты помолчала, – но, в конце концов, Ричард должен подтвердить права того заместителя, которого назначил я.

Элинор уставилась на Саймона несчастными глазами, но не прочла на его лице ничего, кроме мрачного удовлетворения. Король уступит. Он, конечно, легко выходит из себя и упрям, как осел, но не дурак.

Саймон хорошо продумал свой план. И все-таки кое-что было упущено. Что бы ни говорил Саймон, Ричард не будет в восторге, если он будет вынужден попенять своему фавориту. Даже если Лонгкемп не выкрутится и признает свою вину, Ричард будет против того, чтобы такой случай обсуждался в суде и поговаривали, что король не забывает тех, кто неуважительно отнесся к нему. Он никогда не согласится на то, чтобы Саймон получил, благодаря женитьбе, земли и хозяйку этих владений.

– Не бойся за меня, – Саймон ошибся, пытаясь угадать, о чем она думает. Он взял ее за руку, – Если я пережил отца, который был намного умнее, я не попаду в ловушку сына. Он зачарован своей мечтой о крестовом походе, но он не негодяй.

И хотя это было слабым утешением, как ни перебирала Элинор в уме все варианты, она не видела иного способа обезопасить свои земли от захвата. Можно пойти другим, менее опасным путем, но зато и результат будет менее надежным. Саймон верил, что они вернутся в Англию, когда королева закончит инспекцию своих земель, но у Элинор такой уверенности не было. Из того, что она слышала во время разговора между Ричардом и его матерью, она поняла, что королева сама займется устройством его женитьбы на Беренгарии, не доверяя это сыну, который всегда легко может отложить женитьбу под тем предлогом, что он «слишком занят».

Элинор думала о том, что королева будет откладывать возвращение в Англию, пока не увидит Ричарда и Беренгарию вместе или даже пока не убедится, что они поженились. Не приходилось сомневаться и в том, что она предпочтет остаться рядом с сыном, пока Беренгария не произведет на свет наследника мужского пола. Возможно, Ричард не вынесет всего этого, и в любом случае необходимо, чтобы французский король отправился в Святую землю до того, как состоится свадьба, чтобы он не смог потребовать обратно его сестру и ее приданое. Элинор практически не сомневалась в том, что они снова увидят Англию не раньше, чем когда этот год, который едва начался, подойдет к концу. И необходима была надежная защита, чтобы обеспечить безопасность ее земель на такой длительный срок. Конечно, Саймон выбрал для этого лучший способ. В полдень на женской половине было необычно тихо. Горничные спешили выполнить свои обязанности как можно быстрее и бесшумнее, и далеко не одна из них была с заплаканными глазами или красными пятнами на лице. Дамы, напуганные и разнервничавшиеся от плохого настроения королевы, срывали свое напряжение на служанках. Элинор и сама, бывало, грешила этим, но сегодня она не могла успокоиться таким простым способом. Она мрачно взглянула в окно, но портьеры мешали увидеть, как высоко стоит солнце, и было непонятно, который час. Она нетерпеливо вздохнула и направилась в покои королевы просить аудиенции. Ей не отказали, но взгляд, которым ее встретили, был неодобрительным. «Что ж, – подумала Элинор, – сейчас не время для уклончивых речей».

– Мадам, – начала она, нервно сжимая и разжимая пальцы, – Вы знаете о письме, которое я получила от сэра Андрэ…

– Я не могу ничего сделать, кроме того, что уже сделала, – резко оборвала ее королева.– Остальное решает король.

– Да, Ваша милость, – согласилась Элинор.– Сэр Саймон сказал мне то же самое, но я подумала, что Вы должны знать о том, что он намеревается обратиться с этим к королю сегодня.

Королева сидела, не двигаясь и глядя в пространство. Элинор со страхом наблюдала за выражением ее лица, но, слава Богу, оно не исказилось приступом гнева, как накануне. Внезапно королева пристально взглянула на Элинор:

– Ты хочешь сказать, что Саймон собирается обвинить Лонгкемпа при свидетелях?

Элинор нервно сглотнула:

– Да, он намеревался так сделать.

Королева снова замолчала. Она медленно провела кончиком языка по верхней губе, которая потрескалась во время путешествия.

– Это хорошо задумано, но я бы не затевала столь опасную игру.

– Я не подстрекала его. Я даже не знала об этом, – возразила Элинор, но королева, казалось, не слышала ее.

– Сожалею, но я сомневаюсь, что ему удастся нанести какой-нибудь вред Лонгкемпу.– В ее голос вкралась нотка удовлетворения.– Но вот Ричарду это принесет несомненную пользу.– Она взглянула на Элинор.– Я сделаю для Саймона все, что смогу.– На ее лице появилась легкая улыбка, а затем она тихо рассмеялась.– Тебе, дитя мое, вряд ли придется по душе то, как я намерена поступить, но, уверяю тебя, так будет лучше для меня, моего Ричарда, да и для Саймона. И даже для тебя. Терпение – тяжелый урок для юных, но тот, кто усвоит его, как можно раньше, избежит многих неприятностей. Ты очень мудро поступила, придя ко мне. Теперь можешь идти, но будь уверена, я не оставлю тебя.

Несколько часов спустя, когда весь двор собрался в Парадном зале, Саймон выступил вперед, как только король занял свое место.

– Милорд, – начал он, и его бас прогремел, привлекая внимание.– У меня небольшая проблема, которую я хотел бы обсудить с Вами, прежде чем мы перейдем к более серьезным проблемам дня. Могу я взять слово?

– Если это не займет слишком много времени – говори, – согласился Ричард.

– Как Вы знаете, королева назначила меня опекуном всех земель леди Элинор Дево, награждая тем самым за долгую и верную службу. Вы, милорд, милостиво подтвердили мое назначение. Затем, после того, как Вы направили меня в Уэльс, вы были так добры, что назначили меня шерифом Сассекса в награду за мои успешные, благодаря Господу, действия.

Ричард, не задумываясь, согласно кивал. Саймон очень тактично описывал ход дела. Со стороны английских баронов пронесся циничный шепоток, ибо Саймон, как и все они, просто оплатил свой пост. Никто в Англии ничего не получал просто так, за исключением, пожалуй, лорда Джона. Король оторвал взгляд от лица Саймона и осмотрел зал – шепот замер.

– Когда я служил Вашему отцу, мои обязанности были на севере и западе, и я практически никого не знаю на юге. Но я глубоко убежден, что любая земля лучше управляется тем, кто ее хорошо знает.

– Истинно, истинно так! – вырвалось хором из глоток английских баронов.

Выходцы из Нормандии, Анжу и южных провинций были несколько удивлены. Ричард мрачно нахмурился.

– Сэр Саймон, ты сказал, что это небольшое дельце. Мы здесь не для того, чтобы изучать теорию управления.

– И я не собираюсь это делать, – подхватил Саймон, открыто глядя на короля.– Я только хотел объяснить, почему я был вынужден выбрать себе именно этого заместителя. Это зрелый человек, благородный, с большим опытом в управлении делами и прекрасно знакомый с проблемами графства, которое только сотни миль побережья предохраняют от вторжения французов.

– Да, да, я уверен, что ты выбрал самого подходящего человека, – Ричард в своем нетерпении сказал это, не подумав.

– Я очень рад это слышать, милорд.– Голос Саймона приобрел вдруг мрачные нотки.– Потому что Ваш канцлер и верховный судья, архиепископ Илийский не согласен с Вами. Он отправил моему заместителю письмо, в котором говорит, что заменит его другим опекуном земель леди Элинор и новым шерифом Сассекса.

В зале воцарилась мертвая тишина. Даже бароны с континента, которые до этого молчали из вежливости или тихонько обсуждали свои дела, внезапно замерли, превратившись в слух. Ричард обвел взглядом море лиц, застывшие в напряжении фигуры. Каждая пара глаз смотрела настороженно, в ожидании взрыва его гнева. Каждая пара, кроме двух, потому что Лонгкемп не отрывал ненавидящего взора от Саймона, а в глазах своего брата Джона Ричард увидел зависть и надежду.

Именно этот последний взгляд, а не все увещевания королевы, спас Саймона в такой напряженный момент. Джон совершенно очевидно надеялся на то, что Ричард встанет на сторону Лонгкемпа. Тогда бы он смог выступить защитником традиций и справедливости, и все обиженные и недовольные потянулись бы к нему, объединяясь, чтобы восстать, как только король отправится в Святую землю. За Ричардом наблюдали и державшиеся солидно северные магнаты Англии, и его люди из Пуатье, отличавшиеся горячим темпераментом, – Вильяма Лонгкемпа не любили как в Англии, так и в Пуатье.

Как только Ричард подумал об этом, он бросил сердитый взгляд на Саймона, хотя этот взгляд был скорее направлен не на самого Саймона, а на тот тип людей, к которому он относился. Они ненавидели Лонгкемпа не за то, что он действительно сделал, а за то, каким человеком он был, и король был возмущен этим. А может, они ненавидели его за то, что он был предан ему, Ричарду? Лонгкемп не произносил банальных фраз о благосостоянии королевства. Он выполнял приказы своего господина, не руководствуясь такими понятиями, как честность, с которой Саймон относится к своей подопечной. Лонгкемп выжал бы из Сассекса и поместий Дево намного больше доходов. Тем не менее, Ричард знал наверняка, что Саймон никогда не обманет его, впрочем, это знали практически все присутствующие в зале. Король не мог принести Саймона в жертву ради Лонгкемпа и его гордости – это было бы только на руку Джону.

– Это правда? – спросил король Лонгкемпа.

– То, что я хотел лишить сэра Саймона его поста и опекунства – ложь, – огрызнулся Вильям Лонгкемп.

Саймон медленно повернулся и сделал три шага вперед. И хотя они были на значительном расстоянии друг от друга, да к тому же Лонгкемп стоял на первой ступеньке возвышения, ведущего к трону, Саймон был выше его.

– Вы называете меня лжецом? – тихо спросил он.

– Я имею в виду, что тот, кто написал тебе об этом, – лжец или дурак. Милорд, – Лонгкемп повернулся к королю.– Вы назначили меня Вашим канцлером и верховным судьей Англии, и я заявляю, что человек, которого сэр Саймон выбрал своим заместителем, совершенно не подходит для выполнения таких обязанностей. Он приходится дядей леди Элинор Дево, он глава ее вассалов и слишком любит дворян Сассекса, чтобы трезво судить о том, какая часть их доходов причитается Вам, Ваша милость.

– Ну, сэр Саймон, – чуть ли не улыбаясь, спросил Ричард: ему следовало бы знать, что Вильям не подведет его.– Правда ли то, что говорит архиепископ Илийский?

Лонгкемп был умен, но и он, и Ричард недооценили Саймона, решив, что все его достоинства – это крупная фигура и быстрая реакция в бою. Лонгкемп ожидал взрыва негодования и сердитых выражений со стороны Саймона, чтобы тут же их отмести. Но неожиданно для него Саймон жизнерадостно ухмыльнулся королю. У Ричарда сразу же испортилось настроение – он слишком хорошо помнил эту бодрую ухмылку.

– Каждое третье слово – правда. Сэр Андрэ, действительно, глава вассалов леди Элинор, и одна из причин, почему я его выбрал, это то, что он может собрать воинов леди Элинор на защиту побережья безотлагательно, в то время как обычный шериф должен для этого набирать рекрутов, теряя драгоценное время. Разве я не правильно рассуждаю, милорд?

Ричард был известен как непревзойденный солдат и тактик, он не мог не улыбнуться в ответ, оценив объяснение Саймона. Лонгкемп был умен в политике, финансах и софистике, но в вопросах войны – полный дурак, именно поэтому в Англии Ричард оставил не его, а Вильяма Маршала.

– Он выиграл, Вильям, – сказал король. Со стороны собравшихся дворян раздался смех. Напряжение, царившее в зале, несколько ослабло, как только присутствующие поняли, что король не намерен становиться на сторону своего фаворита, не приняв во внимание все факты. Почувствовав, что его действия вызывают одобрение, Ричард несколько смягчился.

– Ну, сэр Саймон, продолжай, – произнес он более добродушно.

– Сэр Андрэ был женат на незаконнорожденной дочери деда леди Элинор. Сам он утверждает, что такие родственные узы не стоит принимать во внимание, но за Вами право решать это. Далее, в Сассексе он только три или четыре года. У него там нет кровной родни, и последние годы он воевал практически с каждым семейством графства. И причиной этого были не его личные дела, а чересчур энергичные претенденты на руку его госпожи, – и я сомневаюсь, что его связывают с ними дружеские узы.

Эти слова вызвали новый взрыв смеха. Ричард не был в восторге, но факты были против него.

– Возможно, Вильям, ты не очень внимательно вник в эту проблему, – предположил король. Это был удобный выход из сложившейся ситуации.

– Пожалуйста, милорд, – Саймон вмешался прежде, чем Лонгкемп успел ответить, – дело не в этом. Вы назначили меня. Дал ли я Вам повод сомневаться во мне?

– Разумеется, нет, – быстро ответил Ричард. Он нахмурился, но не смог дать другой ответ. Никто просто не поверит, что Саймон не заслуживает его доверия.

– В таком случае, милорд, неважно, кого я выбираю, хоть обезьяну, своим заместителем. Даже если все, что говорил архиепископ Илийский, было бы правдой, он не имеет права вмешиваться в мои дела. Я отвечаю за это и пострадаю сам, если сделаю плохой выбор. Мой долг доставить то, что положено Вам, в нужный срок. Если я не выполню свой долг, Вы вправе забрать мои земли, а заодно и мою голову. Если Вы считаете, что я не в состоянии выполнять свои обязанности, Ваше право лишить меня всего, в том числе и жизни. Я не сомневаюсь в Вашем праве поступать так, но, с другой стороны, это мое право – назначать себе заместителя.

– Ты высоко замахнулся, Саймон, – слова Ричарда прозвучали резко.

– Я не хотел обидеть Вас, Ваша милость, – спокойно ответил Саймон, – но я должен быть уверен: то, что даровали мне Вы, не будет отобрано кем-либо под каким угодно предлогом и даже без него. Более того, я – человек чести. Я хочу быть уверенным в том, что если я что-то пообещал, я смогу выполнить. Если я не могу быть уверен во всем этом, то мне лучше вернуться и самому выполнять свои обязанности вместо того, чтобы отправляться в крестовый поход, как я планировал.

Лицо короля становилось все мрачнее с каждым словом Саймона, пока он не услышал последние слова. На его лице отразилось приятное удивление: речь зашла о его мечте.

Лонгкемп выругался сквозь зубы, а громко произнес:

– И кто же тебя вдохновил на это? Я слышал, что ты называешь идиотами тех, кто желает спасти Святой город!

– Меня мало волнует Святой город, – искренне ответил Саймон, – а еще меньше те дегенераты, которые управляют им и не в состоянии обеспечить его безопасность. Но меня очень волнует то, что делает мой король. И если лорд Ричард отправляется в Святую землю, я убежден – мой долг последовать за ним, – если, конечно, я свободен от тех клятв, которые дал раньше.

– Какие клятвы? – недовольно поинтересовался Ричард.

Доза лести, которую использовал Саймон, была более чем приятна. Ричарду нравилось, что верность ему лично была более мощным фактором в действиях его подданных, чем увещевания прелатов. Но он был несколько разочарован, что Саймон ставил свою клятву выше всех других обязательств.

– Я всегда служил лично королеве, – сказал Саймон.– Я присягнул ей на верность задолго до того, как Вы появились на свет, милорд, и ни разу не нарушил эту клятву. Мне нужно было разрешение Вашей матери, прежде чем я мог обратиться к Вам с просьбой позволить мне сопровождать Вас. И прежде, чем дать свое согласие, королева поставила два условия. Первое, это то, что я должен сопровождать Вас в качестве Вашего щитоносца.

Король широко открыл свои голубые глаза. Он уже раскрыл и рот, но задохнулся от возмущения. Когда Ричард был юнцом, очень дерзким и неопытным воином, его сопровождал более опытный, физически крепкий воин, к тому же более разумный и когда надо, осторожный. Саймон был рядом с ним, официально как щитоносец, а на деле, чтобы защищать Ричарда. Но теперь, спустя много лет, он уже не нуждался ни в такой защите, ни в советах. Саймон смело встретил его негодующий взгляд и от души рассмеялся.

– Я так и сказал, что за такое предложение Вы покончите со мной на месте, милорд, но королева настаивала, чтобы я передал Вам ее условие слово в слово. Она сказала, что она все еще ваша мать, и что она боится не Ваших врагов, которых Вы встретите лицом к лицу, а союзников, которые следуют у Вас за спиной.

Саймон очень осторожно подбирал слова. Он не сказал «люди» или «вассалы», что было бы открытым оскорблением дворян, собравшихся в зале, и к тому же прозвучало бы фальшиво, – люди Ричарда любили его. Саймон сказал «союзники», что вызвало возгласы одобрения.

Негодование исчезло с лица короля, сменившись своего рода благоговением. Ричарда всегда смущала способность его матери заглянуть в будущее. В большинстве случаев он предпочитал игнорировать ее предсказания, которые обычно касались различных политических вопросов и начинались с неизбежного «а если…. то…». Но сейчас он согласился в душе с предложением матери, так как в нем был здравый смысл. Дело в том, что Филипп Французский настолько «благоволил» к Ричарду, что предложил, чтобы отряд высокородных французских рыцарей сражался под личным знаменем Ричарда. И практически невозможно было бы избежать назначения одного из них на почетный пост, дающий право сражаться слева от него и в то же время защищать его со спины. Предусмотрительность матери снимала эту проблему.

– Очень хорошо. Даю слово: до тех пор, пока ты будешь в состоянии делать это, ты и только ты, будешь нести мой щит.

– Второе условие проще.– Саймон сделал, легкий жест, как бы отметая несущественную проблему. Для Ричарда это было пустяковым делом, но для него самого стояло на первом месте.

– Оно касается леди Элинор Дево, вашей подопечной, доверенной моим заботам. Возможно, Вы не забыли, милорд, какой беспокойный у нее характер, – Саймон, говоря это, ухмыльнулся, а Ричард откровенно рассмеялся.– Несмотря на это, а может, и благодаря этому, королева благоволит к ней. Именно потому второе условие звучит так: в случае моей гибели или смерти заботы о леди Элинор и ее владениях никому не будет доверены – их возьмет на себя королева.

– Несомненно, – с готовностью подхватил Ричард, желая как можно скорее избавиться от всей этой проблемы.– Отличная идея. Королева лучше всего справится с такой обременительной задачей. Подойди ко мне позднее, и я передам ее самое, ее владения и ее капризы в ведение королевы сегодня же.

– В таком случае, это все, что я хотел выяснить, милорд, – говоря это, Саймон постарался нечаянно не взглянуть на Лонгкемпа.– Когда Вы отправитесь в поход, я буду рядом.

После этого обсуждались другие государственные дела, спорные вопросы о землевладении, которые необходимо было уладить до отъезда короля, принималась клятва от управляющих замками и был учрежден налог на бродячих торговцев. Саймона это мало интересовало, и он был рад, когда, наконец, заседание закончилось. Оформление документов о передаче Элинор под опеку королевы заняло мало времени, хотя Саймон упрямо настоял на том, чтобы Лонгкемп подписал грамоту в качестве свидетеля так, чтобы позднее он не смог сказать, что ничего не знал по этому поводу. Наконец Саймон мог подумать и о своих личных делах.

Больше не шло речи о его заместителе. Да это и не было нужно. Если забота об Элинор и ее землях теперь находилась в руках королевы, даже Лонгкемп не осмелится вмешиваться в ее дела. Не было также теперь необходимости затрагивать вопрос о месте шерифа в Сассексе. Без сомнения, королева защитит интересы своего дворянина. Саймон был уверен: Лонгкемп понимал, что замахнулся на кусок больший, чем мог проглотить. Разумеется, в этом вопросе Саймон не добился своей цели полностью: Ричард не сделал выговор Лонгкемпу и не заставил его поклясться, что тот не будет вмешиваться в дела других в аналогичных ситуациях. Саймон, в конце концов, пожал плечами и отправился на конюшню проверить своих коней. Он решил, что нельзя получить все, что хочется, целиком, и, в принципе, он был доволен результатом сегодняшнего дня. Конечно, он по-прежнему считал поход в Святую землю безумством, но чем больше он размышлял о будущем наследнике Ричарда, тем больше укреплялся в мысли, что необходимо, во что бы то ни стало сохранить жизнь королю. Кроме того, он предвидел большие личные выгоды от тесного общения с королем. У Ричарда были свои недостатки – у кого их нет! – но скупостью он не страдал. Вильям Маршал, например, от менее щедрого господина не получил бы Изабель де Клер в награду за преданную службу. Саймон, взвинченный постоянными мыслями об Элинор, намеревался добиться такого расположения короля, при котором он сможет просить руки Элинор в качестве награды.

Единственное, что омрачало его удовлетворенность сложившимся положением дел, так это реакция Элинор. Он боялся, что она воспримет все не так, как он. Он не знал ее намерений, но мог представить, что она рассчитывает на получение у королевы разрешения на брак. А королева Элинор еще меньше, чем король, захочет выпустить из рук такой ценный приз, как Элинор и ее земли. И в душе Саймон был убежден, что королева действительно намекала Элинор на возможность ее отношений с ним вне брака!

Как бы ни был предан Саймон королеве, он не притворялся перед собой ни на секунду, что она придерживалась каких-либо моральных принципов.

Надежды Элинор на то, что королева одобрит их отношения, считая их ступенью на пути к женитьбе, были напрасны. Королева прекрасно знала отношение Саймона к женщинам – он не отличался добродетельностью. И королева знала Элинор: она рассчитывала, что решительно настроенная девушка вынудит его, в конце концов, уступить. Размышляя над этим, Саймон поглаживал холку своего коня, которого он получил от Элинор, из конюшни ее деда. Королева была права в своих предположениях: если бы на корабле не было так ужасно холодно, вполне возможно, Элинор сейчас уже не была бы девушкой. Саймон постарается не давать больше такой возможности своей очаровательной соблазнительнице.

Но были два момента, о которых не знала королева. Она предположила, что Элинор будет вполне удовлетворена, обладая телом Саймона, а необходимость прятаться и шептаться по углам будет для нее дополнительным удовольствием. Но королева ошиблась: Саймон знал, что хотя тело Элинор созрело для любви, для нее самой, в отличие от большинства женщин, ее тело не было основным в ее существовании. Ее гораздо больше занимали проблемы добычи рыбы, или то, как политика повлияет на цены при продаже шерсти. Элинор мечтала о таких семейных отношениях, какие были у ее деда и бабушки. Она говорила Саймону, какой видит их совместную жизнь. У нее не было ни желания, ни времени на любовь украдкой, по углам. И, разумеется, королева не представляла, как неудачно была составлена грамота на землевладения Элинор. Его умненькая возлюбленная рассчитывала на это. Возможно, она вовсе не обманывалась насчет намерений королевы. В любом случае, Саймон решил для себя, вздыхая, что безопаснее пока держаться от Элинор подальше. Слишком тесное общение с ней лишит его душевного равновесия.

Он подумал, что это уже произошло, если он прячется н конюшне, чтобы только не рассказывать о том, что ему удалось сделать. Конечно, он, не кривя душой, может сказать ей, что отправляется в поход с Ричардом по приказу королевы. «Какой я герой, – подумал он, – прячусь от одной женщины за юбку другой». Иронизируя, он все-таки в душе испытывал самый настоящий страх: он боялся не гнева Элинор, а ее слез.

Трусость, обнаружил Саймон, вызывает повышенную изворотливость ума. Элинор была хорошо воспитанная молодая женщина с безукоризненными манерами. Она никогда не позволит себе расплакаться или показать свой гнев на людях. Значит, будет лучше, если он поговорит с ней после обеда, во время танцев и развлечений. Слава Богу, в это время года не было возможности заманить его в залитый лунным светом сад, а когда они снова увидятся наедине, наступит следующее утро, и Элинор к этому моменту уже успокоится. Обдумав решение этой проблемы, Саймон испытал облегчение.

Остаток времени, пока не наступила пора переодеться к обеду, он убил, планируя, что именно он скажет ей.

И, как всегда бывает в таких случаях, все усилия, потраченные Саймоном на переживания, на то, чтобы избежать Элинор, оказались напрасными. Он вполне мог обойтись одной простой фразой вместо аккуратно продуманных и взвешенных. Когда он заговорил, то сразу понял, что она подготовлена к тому, что он собирался так осторожно ей преподнести. И не было похоже, что она сдерживает гнев или слезы.

Бесспорно, Элинор была далеко не в восторге от перспективы их новой разлуки, но королева сама намеревалась сопровождать короля до Шиньона в Пуатье.

У Саймона было такое выражение лица, что Элинор, не выдержав, расхохоталась.

– Милорд, милорд, – пробормотала она, – как хорошо, что я доверчива. Такое выражение лица у любого другого мужчины могло означать только одно – что он ищет любви на стороне.

– Я от всего сердца пожелал бы этого. Ты выбиваешь меня из колеи, а отправляться в таком состоянии на войну не очень хорошо.

Они стояли чуть в стороне от зрителей, наблюдавших за тем, как жонглер работал одновременно с семью ножами. Когда тот добавил еще три ножа, и внимание зрителей было полностью захвачено этим зрелищем, Элинор скользнула поближе к Саймону, хотя он считал, что они и так стоят слишком близко друг к другу. Но когда он отступил на шаг назад, Элинор удержала его.

– Больше нет необходимости скрываться, – резко прозвучали ее слова.

– Но, Элинор, – возразил Саймон, – ты не оставляешь мне никакого выбора – я буду вынужден избегать тебя. И как бы это ни было больно для нас обоих, я пойду на это. Если тебе доставляет радость мучить меня, я перетерплю, но я не позволю тебе запятнать свое имя какой-нибудь дикой выходкой…

Он оборвал себя на полуслове, когда увидел изумление на ее лице.

– Разве ты не говорил с королевой? – спросила она.

– Ты же знаешь, что говорил. Она присылала за мной после того, как ты предупредила ее, что я собираюсь выступить против Лонгкемпа, и мы вместе обдумали, что мне следует говорить. Именно тогда она просила меня присоединиться к крестовому походу. Она не может доверять никому из окружения лорда Ричарда, и ей хотелось иметь у него надежного человека за спиной, который сообщал бы ей все новости. Я воспользовался этим и попросил, чтобы королева гарантировала то, что ты будешь под ее опекой в мое отсутствие. Все это записано в грамоте и подписано Ричардом и Лонгкемпом.

– Да, но после того, как Ричард уже согласился, я знаю, что она снова посылала за тобой. Ты что, не ходил?

– Наверное, паж не нашел меня, – неловко проговорил Саймон.

– Не нашел? Где же ты был?

Мгновение Саймон смотрел поверх ее головы, потом до него дошел весь юмор ситуации, и он фыркнул от смеха:

– Я прятался на конюшне.

– Прятался? – ужас зазвенел в голосе Элинор.– От кого?

Он засмеялся сильнее:

– От тебя!

Наступила минутная тишина. Затем Элинор тихо спросила:

– Уводит ли любовь тебя на сторону?

Он с такой силой схватил ее за руку, что она вскрикнула.

– Не будь дурой! Я боялся, что ты расплачешься, и я не выдержу и сделаю неизвестно какую глупость, только чтобы успокоить тебя. Элинор, умоляю тебя снова, – пожалей меня. Я нашел свою любовь уже немолодым. Я дышу на тебя, я делаю то, что заведомо считаю неправильным, – как вот сейчас: я держу тебя за руку на публике, – горько произнес он и заговорил еще тише.– Всегда есть те, кто ищет пищу для разговоров.

– Но это пожелание королевы, чтобы ей передавали все новости, – ответила Элинор, улыбаясь ему.– Именно об этом она и хотела поговорить с тобой: в течение следующих месяцев потихоньку распространится слух о том, что ты ухаживаешь за мной, а я не отвергаю тебя.

Саймон уставился на нее.

– Это для того, чтобы мы могли с тобой переписываться «тайно», а королева смогла бы получать свежие новости из наших писем, – раздраженно объяснила Элинор.

– И ты согласилась?

– Определенно. Ах, Саймон, не смотри так. Я сразу же сказала королеве, что для моей репутации это не слишком хорошо, а она ответила, что, несмотря на тень, которая падет на мое имя, мне такое положение вещей будет только на пользу.

– А ты решила, что воспользуешься моментом, чтобы получить разрешение на наш брак? Элинор…– голос Саймона дрогнул. Он был предан королеве, но не обманывался на ее счет. Чтобы защитить своего любимого сына и свои собственные интересы, королева будет безжалостна. Но объяснить это Элинор, которой приходится изо дня в день общаться с королевой, было слишком опасно.

– Ты имеешь в виду, что она с легкостью нарушит любое обещание, если у нее возникнут другие обстоятельства, – медленно произнесла Элинор.– Я догадывалась об этом. Тем не менее, я думаю, она все-таки намерена помочь нам и, по правде говоря, мы оба знаем, что мое «хорошее имя» не стоит ни гроша. Мои обширные владения компенсируют любой мой недостаток, даже такой, как потеря девственности.

И это, разумеется, было правдой. Будущему мужу пришлось бы в таком случае только выждать пару месяцев, чтобы убедиться, что Элинор не ждет ребенка от другого, а затем он мог бы спокойно жениться на ней. Невинность Элинор не волновала никого, кроме самого Саймона и его совести.

– Но королева использует твою надежду на брак, как морковку, которая манит за собой осла, – предупредил расстроенный Саймон, – и будет водить тебя за нос…

– Нет, любовь моя, – прошептала Элинор, накрывая своей рукой его руку, лежащую на ее запястье.– Это бы получилось, если бы я была мужчиной. Но я женщина, к тому же воспитанная другой женщиной, не менее мудрой и опытной, чем сама королева. Женщиной, которая не могла получить то, что хотела, просто отдавая приказания. Меня учили кнутом и пряником, и я не забыла эти уроки. Я знаю, как получить то, что желаю. И мне для этого не нужно приказывать, и мне не могут помешать ни фальшивые обещания, ни реальные угрозы.

– Это я и сам знаю, к моему великому огорчению, – искренне высказался Саймон.– Но я не знаю, смогу ли я смотреть себе и другим открыто в глаза, если ты используешь свои особые пути для исполнения своих заветных желаний. Если это воля королевы, я смогу перетерпеть то, что на нас будут пялиться, обсуждая и сплетничая. Я не выношу всего этого, но, понимая, что в этом есть определенный смысл, смогу вынести, но только при одном условии – я должен знать, что все, что о нас болтают, – ложь.

– Но, Саймон…

– Никаких «но», Элинор, я начинаю побаиваться, что тебе удастся заставить меня поступать по-твоему. Ты разжигаешь во мне такое пламя, что я совсем забываю о своих солидных годах. Когда ты обнимаешь меня, а твои губы касаются моих, я перестаю сознавать, что хорошо и что плохо. Я становлюсь рабом своей страсти, как какой-нибудь юнец, сгорающий от первого желания.

– Ты слишком обвиняешь меня, – нежно запротестовала Элинор.– У меня за плечами не твой солидный опыт, и мое желание не меньше твоего. Любовь моя, я не хочу выиграть тебя как приз, чтобы ты потом ненавидел меня всю оставшуюся жизнь за это. Я постараюсь не соблазнять тебя. Но и ты не воспринимай так неприязненно то, что обстоятельства могут свести нас поближе.