"Сладкая месть" - читать интересную книгу автора (Джеллис Роберта)

16

Покинув апартаменты принца Ллевелина, Уолтер, несмотря на быстрый шаг, так нигде и не увидел Саймона. Поначалу Уолтер ощутил болезненный упадок духа, заподозрив, будто Саймон намеренно ускользнул от него, но в следующее мгновение едва удержался, чтобы не расхохотаться. Каким же он был ослом! Если бы его в опочивальне ждала Сибель, так же как Рианнон ждала Саймона, он бы тоже не стал медлить ни секунды. Тут его порыв смеяться исчез. Он позабыл спросить, находилась ли Сибель все еще в Билте.

Одно он знал наверняка: он не мог вернуться и интересоваться этим сейчас. Ллевелин никогда бы не поверил, что он намерен, в случае отъезда девушки, взять лошадь и снова пуститься в дорогу, надеясь добраться до Клиро еще до того, как семья покинет этот замок утром. Принц принял бы такой вопрос за обычный предлог вернуться и урвать обрывок обсуждения планов или просто убедиться, был ли Ричард все еще с ним.

Уолтер топтался в нерешительности. Его мучила невыносимая усталость и беспощадная боль в колене, он хотел спать, но мысль не увидеть Сибель, чтобы попрощаться с ней, не давала покоя.

Кроме того, было бы нелепо проскакать весь путь до Клиро только для того, чтобы узнать, что Сибель получила разрешение остаться с Саймоном и Рианнон. Рианнон... Рианнон должна все знать. Уолтер начал было поворачиваться в направлении опочивальни новобрачных, остановился и покраснел. Было бы гораздо хуже перебить Саймона и Рианнон, чем помешать принцу Ллевелину и Ричарду. Но как же ему тогда узнать, в Билте ли все еще Сибель? Кого ему спрашивать в это время ночи?

Вдруг он поднял руку и ударил себя по лбу. «Идиот, – подумал он, – ты настолько устал, что твои мозги уже давно спят, хотя тело все еще бодрствует». Разве Сибель сама уехала бы, не попрощавшись? Естественно, нет. Если бы родители настояли на ее отъезде домой, она бы оставила ему письмо. Возможно, она бы передала его лорду Ллевелину, который, поглощенный новостями, мог забыть о нем, но вероятнее всего, она бы просто оставила письмо на видном месте в его комнате. Уолтер направился к своей палате так быстро, насколько позволяло ему колено. Теперь, почувствовав, как оно болит, он снова захромал.

У дверей в комнату он остановился и насторожился. На небольшом столике у высокого кресла, которых не было вчера, когда он уехал, горели свечи. И снова его сердце испытало отчаянную боль. Может быть, в постели его ждала Мари? В затененном углу комнаты, где находилась койка Уолтера, ему почудилось какое-то движение. Уолтера тотчас же охватило непреодолимое желание броситься прочь. Он уже на самом деле отступил на шаг из дверного прохода, когда мучительная боль в колене предупредила его, что он не в состоянии бежать.

Нерешительный шаг Уолтера заставил темную фигуру броситься к нему с распростертыми руками.

– Милорд, позвольте мне помочь вам, – послышалось тихое восклицание.

Этот голос мгновенно поставил все на свои места. Теперь Уолтер признал в кресле и столе именно те вещи, которые он видел в палате лорда Джеффри. Кроме того, он отлично понимал, что Мари была не из тех, кто отказался бы от своей мебели ради удобств другого человека.

– Бог ты мой, Сибель, – сказал он, – вы ждали меня здесь всю ночь?

Девушка тихонько засмеялась.

– Нет, конечно, нет. Откуда мне было знать, что вы приедете именно сегодня? Теперь я сплю в комнате, которая примыкает к комнате Рианнон, поэтому я слышала, когда ей сообщили о возвращении Саймона. Тогда я и пришла сюда, желая убедиться, что покои подготовлены к вашему прибытию.

Сейчас свет свечей находился позади и чуть справа от нее. В это время ночи на ней была лишь одна ночная рубашка. Просторное одеяние скрывало ее фигуру; не покрытые головным убором волосы сияли подобно литой бронзе, а на щеке, кончике носа и подбородке играло пламя. Уолтер сделал глубокий вдох, осознав вдруг, что вчерашний эпизод с Мари ничуть не помог ему. Он нуждался не в утолении потребности; он нуждался в Сибель. Уолтер понимал, что она тоже горела желанием. Почему она пришла в его комнату? Не открытый ли это призыв утолить их обоюдную жажду?

Уолтер не принял рук Сибель, но вошел в комнату. Когда он поравнялся с ней, она повернулась, и свет свечей полностью озарил ее лицо. Ему стало стыдно за вопросы, что пришли к нему на ум. Золотистые глаза были слегка встревожены; одна ее рука немного приподнята, чтобы поддержать его, случись ему споткнуться, но во всем ее виде не было ни малейшего признака страсти. Сибель действительно пришла, чтобы убедиться в том, что его ждут все удобства. И все же он не сомневался, что стоит ему заключить ее в свои объятия, как она тотчас же воспылает страстью.

Их взгляды встретились, и Уолтеру мгновенно стало ясно, что он не зайдет так далеко и не прикоснется к ней.

– Нет, – тихо сказал он, отступая назад. – Ваши родители оставили вас здесь, полагаясь на мои честные намерения.

Сибель опустила глаза и склонила голову. Этот очаровательный жест Уолтер счел признаком кроткого смущения. И он был наполовину прав: Сибель действительно удивилась волне жадного желания, ослепившей ее в ответ на голод в его глазах. Она не ожидала такой реакции своего тела. Невыраженная страсть Уолтера всегда возбуждала ее, но как-то отвлеченно: чуть учащалось дыхание, кожа начинала покалывать, будто греешься у огня после мороза, а в пояснице начинал пульсировать горячий комок. На этот раз все происходило иначе: все ее естество изнемогало плотским желанием, ноги стали будто ватными, а в голове шумело. Сибель почувствовала, что с того момента, когда они были столь близки в пустой комнате, что-то в ней изменилось.

Однако глаза она опустила не от смущения, а от озорной радости, которую не хотела объяснять. Вполне вероятно, что отец и полагался на ее добропорядочность и на самообладание Уолтера; однако матушка и бабушка не были столь благородны. Леди Элинор сдержанно говорила ей: «Было бы лучше сохранить твою девственность до свадьбы, если это возможно, но не будьте такими глупыми, какими были твои мать и отец, и не доводи себя и Уолтера до безумия из-за этих условностей. Уолтер может сделать для тебя то, что сделал для меня мой Саймон, и никто ни о чем не догадается». Джоанна лишь хмурилась, но не противоречила матери. «Но, – с грустью подумала Сибель, – он слишком устал, чтобы заниматься еще и любовными играми». К тому же бессмысленно разрушать иллюзии Уолтера в отношении характера старшей госпожи Роузлинда так сразу.

– Да, конечно, – тихо сказала Сибель в ответ на его замечание по поводу ее родителей. – Но Вильям и Иэн уехали, а все слуги спят. Вам нелегко будет раздеться с помощью лишь одной руки. Я только помогу вам снять одежду и уйду.

Уолтер издал в знак протеста нечленораздельный звук, и Сибель подняла глаза и рассмеялась.

– Пойдемте, – потребовала она, – уж я-то знаю – вам не взять меня силой, к тому же я обещаю сопротивляться.

Уолтеру тоже пришлось рассмеяться. Он действительно невыносимо устал, и вспышка страсти быстро испарилась. Более того, не придется бороться с завязками и шнурками или спать, в противном случае, в липкой, пропахшей потом одежде.

– Отлично, – согласился он, – но только если вы обещаете сопротивляться очень яростно.

– Если я буду сопротивляться очень яростно, – заметила Сибель, расстегнув пряжку на плаще и положив его в дорожную корзину, служившую Уолтеру сундуком для одежды, – вам придется худо. Присядьте на стул, а я сниму вашу тунику и рубаху. Ваша ночная рубаха подогрета. Вы оденете ее, а я тем временем взгляну на ваше колено. Я видела, что вы хромаете. Вас снова ранили?

– Нет. Просто колено болит от долгой верховой езды. Необходимости делать еще что-то нет. Ночь отдыха – и все будет в порядке.

Сибель не спорила. Вероятно, Уолтер был прав, и даже если колену необходим уход, большого вреда не случится, пока Уолтер будет спать. Она отстегнула его пояс, расшнуровала тунику, сняла ее, стянула рубаху и расторопно накинула на обнаженное тело теплую ночную рубашку. Хорошо, что она находилась позади него, и он не видел ее лица, подумала Сибель. Ей понадобилась вся ее решимость, чтобы не запустить руки в красновато-коричневую растительность, покрывавшую его тело. Чтобы воспламенить в ней страсть, Уолтер, оказывается, вообще мог ничего не делать и не говорить.

– Знаете, – стараясь отвлечь себя, поспешила сказать Сибель, обойдя вокруг и встав на колени, чтобы развязать его кроссгартеры и снять башмаки, – мне еще никогда в жизни не попадалась ни одна женщина глупее леди Пемброк и ее сестры.

– Что? – произнес Уолтер сдавленным голосом. – Почему вы об этом говорите?

Сибель не подняла головы. Она боялась смотреть в лицо Уолтера. Странные нотки в его голосе, казалось, предостерегали, что то, что она делала сейчас, лишь снова пробудило в нем страсть. Она вспомнила, как яростно он отреагировал на предложение снять его чауссы в первый раз, как он сказал, что она еще ни разу не видела мужчины в подобном состоянии раньше. Это было так. Она никогда не видела возбужденной мужской плоти. Вспомнила она также и упругую выпуклость между ног Уолтера, когда они целовались. Ее руки затряслись на шнуровке его ботинок.

– Потому что теперь, когда почти все гости разъехались, – быстро пробормотала Сибель, надеясь сказать что-нибудь, отвлекающее их от того, что, по ее мнению, волновало обоих сейчас больше всего, – единственные оставшиеся дамы – это леди Пемброк, леди Мари, Рианнон и я. Мы провели весь день вместе, и, таким образом, я узнала, что все их разговоры сводятся лишь к нарядам и... кто с кем состоит в запретной любовной связи.

Едва ли сознавая смысл произносимых слов, Сибель поняла к концу фразы, что, разговаривая о недозволенных любовных связях, она вряд ли успокоит Уолтера или себя. На последних словах ее голос задрожал, и она склонилась еще ниже, чтобы рассмотреть в тусклом свете шнурки, которые, казалось, приобрели главное значение для их жизни и намеренно не поддавались ее усилиям развязать их.

Уолтера похолодел от ужаса. Уезжая из Билта, он совсем позабыл, что ситуация, описанная только что Сибель, вовсе не исключена. Как только он сбросил с сердца самую тяжелую ношу своей вины, он тут же выкинул из головы тот факт, что Мари вела себя не так, как его прежние любовницы. Тогда новости, доставленные людьми Саймона, просто вычеркнули проблему Мари из его головы. Обязанности воина были гораздо важнее, чем поступки женщины, которая думала, что хочет поиграть в любовь, а затем обнаружила, что подобная игра может причинить боль.

Ошибка, совершенная Уолтером, никоим образом не подразумевала какую-либо связь между Мари и Сибель. Никогда еще Уолтер не был настолько глуп, чтобы играть двумя женщинами. Не то чтобы он неизменно имел одну любовницу в одно и то же время, но никогда в одном и том же месте, где по воле случая они могли вступить в близкое общение. Уолтер был смелым человеком, но он всегда считал, что две женщины под одной крышей – это безумная идея. Более того, в былые времена женщины, с которыми он проводил ночи, могли потерять гораздо больше него. Сохранение тайны входило в их же интересы.

«Что же эта глупая сучка Мари рассказала тебе?» – попытался спросить Уолтер, но из горла раздались лишь нечленораздельные звуки, подобные карканью.

К тому времени, как Уолтер достаточно совладал с собой, чтобы попытаться заговорить, Сибель удалось развязать шнурки на его ботинках и стянуть их. Напряженность и неспособность Уолтера подыскать слова усилили прилив страсти, нахлынувший на нее в ответ на его (как она считала) усилившееся желание. Она пообещала сопротивляться. Конечно, это была всего лишь шутка. Тем не менее, Сибель знала, что Уолтер очень хотел, чтобы в брачную ночь она была virgo intact[13]. Таким образом, обещая сопротивляться в шутку, она на самом деле дала серьезное обещание помочь ему.

Ей оставалось лишь убежать. Сибель боялась, что, если Уолтер положит на нее руку или начнет умолять, ее решимость рухнет без всякого сопротивления. Они оба будут горько раскаиваться в том, что произошло... или, по крайней мере, Уолтер. Сибель могла утешить себя словами своей практичной бабушки, но Уолтер от этого не перестанет винить себя, а возможно, и ее тоже.

Она резко вскочила на ноги, отведя глаза от его лица, и сказала:

– Вино и пирог на столе, рядом с креслом. Уже очень поздно, милорд. Надеюсь, вы справитесь с остальной одеждой сами, поэтому я ухожу в свою спальню.

Последние несколько слов были ошибкой. Сибель хотела сказать, что она хочет спать, но с ее уст соскочила другая фраза. Ее голос задрожал, и, не сдержавшись, она быстро убежала, пока предательское тело и язык не выдали ее еще больше.

Ее уход был настолько неожиданным, а в душе Уолтера бушевал такой костер сомнений и сожаления, что он еще долго просто сидел, подобно тени, и глазел на дверь, через которую она ушла. Когда он пришел в себя, то понял, что слишком поздно предпринимать что-либо этой же ночью. Он понимал, что Мари не могла прямо признаться в том, что занималась с ним любовью. Там присутствовали все дамы. Даже если Мари не возражала против того, чтобы ее сестра знала о ее поступке, она определенно не хотела выставлять напоказ свой блуд перед Рианнон. Более того, поведение Сибель скорее говорило о сомнениях и страданиях, нежели о гневе.

Может быть, это явилось результатом мягкости ее нрава? Несмотря на душевные муки, губы Уолтера подернулись в улыбке. Сибель была далеко не мягкого нрава. Он видел вспыльчивость, когда угрожали ее собственности. Нет, ни одна женщина, если ей небезразличен мужчина, не станет проявлять мягкость и игнорировать любовную связь с другой дамой, в которую мужчина вступает в тот самый день, когда заключает соглашение на брак. Как только Уолтер понял, что он наделал, все его тело взмокло от пота. Раньше он не рассматривал случившееся с подобной стороны, не принял во внимание, как все будет выглядеть, если это дойдет до ушей Сибель. Он тогда помнил лишь о своей потребности в женщине, любой женщине.

Почему, ну почему он не нашел какую-нибудь служанку или шлюху? Сибель бы поняла это. Возможно, это не понравилось бы ей, но она бы поняла. Мужчине необходимо облегчить свое тело. Но бессмысленно тратить время в напрасных раскаяниях! Он должен решить, и решить сию минуту, что делать. Нет, слава Богу, не сейчас, подумал Уолтер, почти готовый разрыдаться от изнеможения и волнения. Он ничего не предпримет до утра. Словно в дополнение ко всем его мукам, плечо, совсем не беспокоившее его два дня, снова начало ныть.

«Кровать», – подумал Уолтер. Но кровать, несомненно, обеспечившая физический комфорт, одновременно усилила его душевные страдания. Когда он с трудом поднялся на ноги, доковылял до нее и свернулся под одеялами, то обнаружил, что ему не нужно трястись несколько минут от жуткого холода, пока его тело не согреют простыни. Койка была уже теплой, а в ногах лежали горячие камни, обернутые тканью. Вот, значит, чем занималась Сибель, когда он только увидел ее.

Уолтер стиснул зубы. Потерять нежную заботу, любящее внимание, заставившие Сибель покинуть собственную постель, чтобы обогреть его... И тут его осенило: свою заботливость Сибель проявила уже после того, что услышала от Мари. Это также означало, что либо Мари говорила довольно неопределенно, и Сибель не придала большого значения ее словам, либо она не захотела верить намекам Мари, но они были достаточно ясными и убедительными, чтобы посеять сомнения в душе девушки. Но что именно? Все его слова и действия необходимо сопоставить собственно с каждым случаем.

Тут до Уолтера дошло: что бы ни являлось правдой, Сибель была на его стороне. Возможно, она сомневалась, но хотела верить в него. От непогашенных свечей по потолку бегали тени. Уолтер заметил это и решил, что ему нужно подняться и затушить их. Но он уже согрелся, а острая боль в колене и плече утихла, смутное беспокойство шло на убыль. Он тихо лежал, крепко вцепившись в мысль, что Сибель хочет верить в него, и, согревшись и успокоившись, забылся глубоким сном.

Существовала еще одна деталь, которая так и не пришла Уолтеру в голову, но имела большое значение: Сибель верила в себя. Действительно, намеки Мари были достаточно ясно выражены и даже заставили Рианнон нахмуриться, но они ничуть не затронули Сибель. Нет, не потому, что она их не поняла; просто к тому времени, когда Мари подумала, что в разговоре наступило такое место, где ее намеки действительно могли уколоть Сибель в самое сердце, Сибель решила, что Мари не только непроходимая тупица, но и хитрая, злобная сплетница.

Чтобы прийти к подобному заключению, она имела основания, ибо обнаружила, что Мари по ошибке решила, будто имеет все права желать Уолтеру зла. Это произошло благодаря тщетным усилиям Рианнон разъединить Сибель и Мари. Во время одной такой попытки Рианнон удалось увести Мари, и Жервез рассказала Сибель историю о приданых землях Мари и о том, как Уолтер отверг ее, несмотря на все свое благосклонное расположение к ней, после того как Ричард отказал в достаточном приданом. Она связала эту информацию с предположением, что лорд Джеффри никогда бы не поступил столь неблагородно, даже если обстоятельства были стеснены войной, оставив явный намек, что Уолтер просит руки Сибель только из-за ее приданого. Естественно, Жервез попыталась прикрыть всю злобу своего откровения, сообщив, что делает это только для того, чтобы предупредить Сибель о жадности ее будущего мужа, так, чтобы та загодя могла предпринять шаги для защиты своей собственности.

К сожалению для Жервез, Сибель знала, что Уолтер неоднократно просил ее руки вообще без всякого приданого и даже предусматривал назначить ей одно из своих владений. Более того, он безоговорочно согласился, что вся собственность и деньги, которые должны были отойти с ней, останутся только в ее власти. Таким образом, Сибель была убеждена, как никогда, что Уолтер желал ее только из-за нее самой. В то же время Сибель ничуть не злилась на Жервез, которая, как она полагала, введена в заблуждение иллюзиями Мари, будто Уолтер был без ума от нее.

В отношении Мари Сибель испытывала смешанное чувство отвращения и жалости, полностью отгородившее ее от всяких намеков, будто Уолтер – любовник Мари, какими бы ясными эти намеки ни были. Поведение Мари, когда она с жеманной улыбочкой на лице изливала свои полные намеков ядовитые словечки, было столь злобным, что Сибель без всяких сомнений истолковала его как желание причинить неприятности. И после того, как Уолтер уснул крепким сном, Сибель не давала спать еще некоторое время отнюдь не ревность, а томление тела.

Мало-помалу волнение плоти начало гаснуть, но мысли о вспышке страсти не давали покоя. Сибель не сомневалась, что необходимо как-то действовать, и самым простейшим и наиболее логическим решением этой проблемы, по ее мнению, было уговорить Уолтера уехать в Англию и немедленно жениться на ней. Хотя она не имела возражений против политического союза Уолтера с Ричардом, она убеждала себя, что, пока единственной поддержкой дела бунта являлся его маленький отряд из Голдклиффа, Уолтер принесет графу немного пользы.

Не лучше ли будет для Ричарда, так же, как для нее самой и Уолтера, рассуждала Сибель, если они поженятся, и Уолтер посвятит несколько недель или месяцев, отвоевывая свою собственность? Тогда, если король все еще не придет к соглашению с Ричардом, Уолтер сможет укрепить дело графа новыми людьми и дополнительными деньгами. Конечно, Сибель не проявляла абсолютной честности. Она глубоко верила в мудрость и политическую дальновидность отца. Папа говорил, что, по его мнению, война вот-вот закончится, возможно, в течение нескольких недель. Сибель не признавалась себе, что она уповает на перемирие или даже на мир задолго до того, как Уолтер уладит свои личные дела, и что добрая половина ее настойчивого желания выйти замуж основывалась на стремлении удержать Уолтера от дальнейших сражений.

Ее вполне удовлетворило решение успокоиться и уснуть, а утром проснуться в обычном бодром настроении и немедленно предпринять первый шаг по осуществлению своего решения. «Первый шаг будет легким, – подумала она, быстро и наскоро умывшись на холоде и натянув платье для верховой езды. – Папа говорил, что Уолтер собирается вызвать кастеляна Рыцарской Башни в Клиро. Он мог бы сделать это из Клиро так же, как и из Билта. Как только он окажется вдали от всех этих военных разговоров и планов и предастся заботам о своей собственности, станет гораздо легче сосредоточить все его мысли только на этом. Тогда появится немало шансов доказать ему, что он был бы гораздо полезней Ричарду в качестве хозяина Фой, Барбери и Торнбери, а также Голдклиффа и Рыцарской Башни».

Уолтер проснулся почти таким же умиротворенным и довольным, как Сибель. Время от времени он просыпался ночью, и в его сонном уме мелькала мысль, что проблему следует разрешить, хотя о существе самой проблемы он помнил смутно. Будь он неповинен в том, что Мари рассказала Сибель, рассуждал он, он бы просто не отреагировал на молчаливые сомнения Сибель. Возможно, его бы немного озадачил ее внезапный уход, но это не имело бы большого значения, учитывая прошедший день. Следовательно, ему оставалось лишь полностью игнорировать ситуацию... и как можно скорее увезти Сибель из Билта, прямо в этот же день, если удастся.

Поскольку решение показалось простым и безболезненным, в голове Уолтера промелькнуло единственное сомнение. А не следует ли ему вместо всего этого рассказать Сибель правду? Он вспомнил, как тряслись ее руки и дрожал голос, и его передернуло от отвращения, что он, заключив брачное соглашение и чуть было не вступив с девушкой в связь, бросился в постель другой женщины. С точки зрения мужчины, последовательность событий имела идеальную логику, но уповать на то, что это не ранит молодую девушку, просто не приходилось. Лучше никогда не вспоминать об этой слабости! Все шансы сводились к тому, что Ричард избавит себя от общества жены и невестки, как только покинет Билт, так что Сибель и Мари не встретятся снова в ближайшем будущем.

Эта мысль породила новое беспокойство. А не надеется ли Ричард, что именно он отвезет дам назад в Пемброк? Уолтер содрогнулся и вскочил с постели, чтобы поторопиться к Ричарду и рассказать ему о своем намерении сегодня же уехать в Клиро, чтобы взяться за попытку заполучить власть над Рыцарской Башней.

Уолтер вызвал слугу, который помог ему одеться, после чего спросил Ричарда у дверей в его апартаменты и был сразу же впущен в переднюю, где граф, все еще взъерошенный и в ночной рубахе, выслушал его просьбу уехать и основания для этого.

– Что же, езжай, – сказал Ричард, одобрительно кивая. – Сильная крепость, куда можно будет отступить в случае надобности, отлично послужит моим целям. Не думаю, что такая надобность возникнет, но надежное убежище никогда не помешает. Колесо леди Фортуны поворачивается в самые неожиданные моменты.

Поскольку Ричард выражал радость в силу своих возможностей, учитывая шелушащиеся корки на лице, Уолтер принял его слова скорее как примирение с теми злыми силами, которые, казалось, сгущались вокруг чересчур самоуверенных людей, чем как результат незначительных опасений за успех предприятия. Уолтер что-то ответил и начал кланяться перед тем, как попрощаться.

– Подожди, – прервал его Ричард. – Приезжай ко мне – а я буду либо в Абергавенни, либо в Аске, – когда станет известен результат твоего приглашения кастеляну замка. Если он не подчинится, мы должны будем решить, как поставить его на колени с наименьшим ущербом для твоей собственности.

– Вы так добры, милорд, – сказал озадаченный Уолтер. – Я бы с радостью принял ваш совет, но, надеюсь, вы не собираетесь откладывать более важные проблемы, чтобы решать мои незначительные дела. Я отлично понимаю, что даже земли союзников могут пострадать в самые бурные моменты войны. Если возникнет необходимость опустошения земель Рыцарской Башни из-за упрямства ее кастеляна, я не стану ставить вам это в вину.

Ричард хрипло засмеялся, насколько позволяли ему израненные губы, и признался:

– Свои проблемы я ставлю куда выше твоих. Не дай Бог, мы потерпим неудачу в нападении на Шрусбери, люди Ллевелина еще смогут спастись бегством и спрятаться в своих родных горах неподалеку. Но мои люди тяжело вооружены, им не укрыться в лесу, и кроме Клиффорда, который находится более чем в тридцати милях к югу от Рыцарской Башни, у меня нет безопасного убежища. Кроме того, поскольку Рыцарская Башня слывет крепостью отнюдь не дружественной мне, отступив в нее, мы получим достаточно времени для того, чтобы перегруппироваться, ибо она находится гораздо ближе к землям Ллевелина, чем Клиффорд. И если нам придется разбить там лагерь, я не хочу раньше времени предавать эти владения огню.

– Очень хорошо, милорд, – ответил Уолтер, но нахмурил брови.

Ричард, всегда очень болезненно относившийся к состоянию своего бунта и втягиванию в свои проблемы других людей, поспешно сказал:

– Если ты не уверен насчет всего этого, мы не воспользуемся Рыцарской Башней.

Уолтер, как и следовало ожидать, связал утверждение Ричарда со своими собственными сомнениями и потому не обиделся на него.

– Если сэр Гериберт откажется подчиниться мне, проблем не возникнет, – сказал он. – Мы сможем сместить его и поставить во главе крепости надежного человека. Но, милорд, что, если он приедет в Клиро с запасом сладких речей, позволит нам оставаться в крепости, пока мы сильны, и закроет перед нами ворота, когда мы окажемся в нужде?

Ричард увидел, что понял Уолтера неправильно, но если он и испытал мимолетное недоверие, то оно мгновенно растворилось в изумлении столь сильном, что это можно было заметить даже на его искалеченном лице.

– И ты уверен, что этот Гериберт – такой вероломный пес? – спросил он.

– В этом-то вся моя беда, – признался Уолтер. – Я не уверен в этом. Я еще ни разу в жизни не встречался и не говорил с ним. Насколько мне известно, он как будто человек достойный. Но сэра Гериберта выбрал кастеляном мой брат Генри. Вы знали Генри. Теперь вы видите, почему я сомневаюсь?

Поскольку граф не любил плохо отзываться о мертвых, он не ответил на этот вопрос прямо. В любом случае, он не сомневался, что брат Уолтера пребывал теперь в аду или в чистилище и не нуждался в дополнительных проклятиях, но Пемброк понимал, что беспокоит Уолтера.

– Если этот человек приедет, ты должен постоянно держать его при себе.

– Это именно то, что мне советовал лорд Джеффри, – отметил Уолтер, – и что я планировал сделать сам, но если мне придется отправиться к вам...

– Привезешь его с собой, – предложил Ричард, но, вникнув в проблему, внезапно замолчал.

Если Уолтер привезет Гериберта с собой, кастелян может пожаловаться королю, что тот принуждает его вступить в среду бунтовщиков. В дополнение к тому, что король Генрих объявит Уолтера вне закона, что, по мнению Ричарда, ничуть не встревожит Уолтера, но встревожит графа, Генрих дарует замок сэру Гериберту, поставив его тем самым в прямую вассальную зависимость. Положение вне закона можно легко отменить королевским указом, но с вассальной зависимостью это не пройдет. Даже если король пожелает вернуть Рыцарскую Башню под сюзеренство Уолтера, что весьма сомнительно, Уолтера вряд ли обрадует иметь такого вассала, как сэр Гериберт, который, предав его один раз, не очень-то охотно смирится с ситуацией.

Ричард не стал детально вдаваться в ситуацию. Он поспешил изменить свое первоначальное предложение и сказал:

– Нет, лучше тебе не привозить его. Возможно, это будет небезопасно. – Здесь он остановился, хитроумно намекая, будто Гериберт скорее может представлять опасность для него и дела бунта, чем для будущего Уолтера. – Если Гериберт прибудет, – продолжал он, – приедешь один – от Клиро до Абергавенни или Аска не так уж и далеко – и расскажешь, что ты решил насчет этого человека. Вместе мы сможем обдумать, следует ли тебе посылать этого человека назад в Рыцарскую Башню одного или ехать вместе с ним и ждать там нашего прибытия.

– Но мое плечо заживет к тому времени, – запротестовал Уолтер. – Оно уже почти не беспокоит меня.

– Будет видно, – нерешительно сказал Ричард. – Я пока сам не уверен в своих действиях, за исключением того, что тоже намерен покинуть Билт не позднее чем завтра. Принц Ллевелин уезжает сегодня. Я думаю, Саймон отправится со мной, чтобы быть рядом со своими людьми и переводить новости, которые они будут собирать. – Он помешкал и продолжил: – Но, если ты хочешь отбыть сегодня, сможешь ли ты взять с собой леди Сибель? Успеет ли она собраться? Она вполне может поехать со мной и ее дядей, если хочешь.

Уолтер не побледнел, хотя ему стало не по себе. Он не подумал о том, что Сибель необходимо собрать свои вещи.

– Она должна ехать, – сказал он. – Клиро, как вы слышали во время заключения соглашения, является ее замком. Если она не успеет подготовиться, мне придется подождать день, но... если вы отпускаете меня, милорд, я сообщу ей обо всем без промедления, и посмотрим, что она скажет.