"Устрицы под дождем" - читать интересную книгу автора (Робски Оксана)8Актриса познакомила Марусю с писательницей. У писательницы произошел психический сдвиг на фоне фруктов. Она считала, что все люди делятся на овощи и фрукты. И только фрукты могут быть звездами. А ее известность пришла к ней случайно. Потому что она – овощ. Она аргументировала это тем, что даже в детстве на ящичке в детском саду у нее была нарисована капуста. – А в процессе жизни овощ не может трансформироваться во фрукт? – поинтересовалась Маруся. – Это значит, что он живет не своей, а чужой жизнью, – печально улыбнулась писательница. – Так, может, вам стоит бросить писать? – предложила Маруся. – Я и бросила. Здесь. – И, получается, сразу зажили своей жизнью? – уточнила Маруся, подкрашивая губы. Нянечка подарила ей свою помаду. – Не сразу, конечно. Но в итоге – да. – А может, воспитательницы в детском саду просто ящички перепутали? – не могла угомониться Маруся, пытаясь вспомнить, что же было нарисовано на ее собственном ящичке. – У вас блеск клубничный, – грустно кивнула писательница на Марусины губы. – Ага. Красиво? – Клубничный. Понимаете? А я ненавидела блески с фруктовыми запахами. И кремы. Маруся с удовольствием отметила, что ее любимые кремы пахнут малиной или ежевикой. – Да… – вздохнула Маруся сочувственно. «Я отсюда выберусь, – решила она, – раз уж психи говорят, что я – особенная, значит, так оно и есть. Мне бы мобильный. Хотя если это папа меня упрятал сюда, то смысл звонить? Дура, какая же дура моя мать. Жалкая, подлая, ничтожная. Что она видела в жизни? Работа с девяти до шести, а потом супчик муженьку и доченьке? Которой на нее наплевать. Потому что она ничего не понимает». Однажды, классе в шестом, ей объявили бойкот. Весь класс. Мать услышала ночью, как она плачет. Пришла к ней. Села на ее кровать. Маруся обняла ее и все-все рассказала. Как это страшно и как унизительно. Весь класс поехал на соревнования, а ее не взяли. «Как мне жить, мама?» – спросила Маруся. И ей так нужен был ее ответ! Который все бы расставил на свои места. И вернул покой в душе. И исчез бы страх завтрашнего утра. Утра, когда снова надо идти в школу. – Надо учиться, дочка, – сказала мать. И Маруся не поверила своим ушам. Когда весь мир отвернулся от тебя? Надо учиться, дочка. Когда предала лучшая подруга? Надо учиться, дочка. Когда не хочется жить? Надо учиться, дочка. Интересно, чем она понравилась папе в свое время? Марусиной соседкой слева была молодая девушка в платочке. Она никогда не снимала платок, и она никогда ничего не говорила. И никого не слушала. Она или лежала на кровати, или сидела в холле. Никто не знал, умеет ли она говорить вообще. Все считали, что она живет здесь всегда. – Тебя как зовут? – решила проверить Маруся. Девушка в платочке смотрела в пол и молчала. – Эй, Нинка! – закричала Маруся. – Оставь ее, – попросила актриса. – Катерина! – закричала Маруся еще громче. – Даздраперма! Изольда! Ангелина! – Ее зовут Наташа, – сказала писательница. – Откуда знаете? – поинтересовалась Маруся. – Все знают. – Писательница пожала плечами. – Чистый овощ, – вздохнула Маруся. – Овощ – это не поведенческая характеристика. – Наташ, хочешь, я губы тебе накрашу? – Маруся открыла тюбик с губной помадой, протянула руку к Наташе. – Не трогай девушку, – нянечка крепко взяла Марусю за руку, – к тебе там доктор пришел. Ждет. Доктора Маруся оценила. Джинсы из-под белого халата, длинные волосы, собранные в хвост. Красный, как будто даже с перламутром галстук. – Константин Сергеевич, – представился доктор и поправил галстук. – Маруся, – сказала Маруся и одобрительно кивнула, разглядывая доктора. – Тебе не нравится твое имя? – Нравится. – Тогда почему ты называешь себя Марусей? – Ух, – Маруся вздохнула. – Хотите Олей меня называть? – Так будет правильней. – А что еще будет правильней? – Если ты не будешь отказываться от своей жизни. И бежать от нее. Если ты ее примешь как данность. Мы поговорим об этом, и ты поймешь, что не стоит прятаться от своих воспоминаний. Даже наоборот. Мы поговорим обо всем, что случилось с тобой, и, увидишь, тебе станет легче. И ты поймешь, что жизнь продолжается. – Здесь? – И здесь тоже. Но здесь ты – временно. Ты хочешь поговорить со мной о том, как ты жила эти восемь лет? – А как я жила? – Маленькой девочкой тебя похитили из школы. И держали в заточении. Голод, страх, сексуальные домогательства. – Вы что, тут все сумасшедшие? – Оля, тут нет сумасшедших. Хорошо, давай поговорим о чем-нибудь другом. – Да уж. – Может быть, ты хочешь увидеть свою маму? – Нет, спасибо. – Я так и знал. Может, ты хочешь, чтобы тебе в палату принесли радио? – Радио? Ну, давайте. Хотя я телевизор смотрю. – Отлично, мы принесем тебе радио. – Спасибо. И мобильный телефон. – Кому ты хочешь позвонить? – Так, не знаю. Вдруг кому-нибудь захочу. – Посмотрим. Оля, ты понимаешь, что история, которая произошла с тобой, волнует весь мир? – Да вы точно сумасшедшие! Что такого особенного со мной произошло? – Если ты не хочешь об этом говорить, мы не будем. Но подобные вопросы тебе будут задавать журналисты. – Журналисты? Зачем? – Оля, в настоящей, во взрослой жизни, в которую ты наконец-то вступила, есть свои законы. И один из них – деньги. – Неужели? – Есть люди, это очень добрые и хорошие люди, которые в тебе заинтересованы. Они помогут устроить твою жизнь так, чтобы ты ни в чем не нуждалась. Понимаешь? Я это говорю к тому, чтобы ты не думала, что мир состоит только из зла. Нет, совсем наоборот. И все мы очень, очень тебя любим. – А мобильный дадите? – Подумаем, – вздохнул Константин Сергеевич. Он сказал, что в любой момент, когда она захочет поговорить или ей что-то понадобится, она может обращаться к нему. Через няню. И вышел. Олю очень волновало одно – как бы та женщина не подумала, что она решила украсть телефон. Надо зарядить телефон, дождаться звонка и отдать его. Все равно ей не узнать номера мамы. Людей вокруг стало очень много, они шли вперед, единым потоком, подхватив и Олю, что-то громко обсуждая, крича и размахивая руками. Кто-то повесил ей на шею красно-белый шарф. – «Спартак»! – сказал молодой человек в очках и улыбнулся. Оля хотела снять шарф, она подумала, что это какая-то ошибка, но заметила такие же шарфы на остальных юношах и девушках. – Пиво! – молодой человек в очках протянул ей бутылку. Пить действительно очень хотелось. И есть. Молодой человек уже забыл о ней, он что-то кричал толпе, подпрыгивая и раззадоривая окружающих. Оля смотрела на лица вокруг – это были добрые и радостные лица. Они не обращали на нее никакого внимания, но Оля именно поэтому чувствовала себя их частью. Она обернула шарф вокруг шеи и сделала глоток из бутылки. Она никогда не пила пиво раньше. И ничего из алкоголя вообще. Пиво оказалось горьким. Но она сделала еще глоток. И еще. Если никому не рассказать, что тебе не нравится то, что нравится всем остальным, – будешь как все. И со временем можешь стать лучше всех. Она давно это поняла. А идти вместе со всеми было здорово. Просто вместе. И когда все стали скандировать «Спартак» – чемпион!», она тоже была с ними. И когда она допила пиво, рядом снова оказался молодой человек в очках. Он подмигнул ей, забрал пустую бутылку и вложил в руки пакет с чипсами. Оля ела хрустящие, рассыпчатые чипсы и хохотала во все горло. Она подумала, что на самом деле важно не то, добрый ты или злой. Важно – радостный ты или нет. – Эй-, вы, козлы, – закричал молодой человек в очках куда-то в сторону, – мы вас сегодня надерем! – ЦСКА – педики! – подхватили вокруг. – Кто педики? Мы – педики? Да это вы – педики! Отдельные крики слились в общий рев, Оля побежала куда-то со всеми, ее толкнули, кто-то дернул за шарф, девушка рядом упала, прямо перед собой Оля увидела кулак, и этот кулак очень быстро приближался к ее лицу. Она не почувствовала боли, просто на секунду в глазах потемнело. Кто-то оказался у нее под ногами, Оля упала на чье-то тело, и еще чье-то тело упало на нее. Потом были уже другие крики, свистки, люди в рабочей форме схватили ее вместе со всеми остальными, грубо потащили куда-то, она кусалась, плакала и хохотала. Она снова была в автобусе. На автобусе возят в ад. Она не убежала в первый раз, когда ей было восемь. Она убежала во второй раз. Когда вместо нее в ад повезли девушку в таком же, как у нее, розовом костюме. – А я тому козлу в челюсть, видел? – возбужденно делились впечатлениями ее соседи. – А я ногой, смотри, у меня ботинок! – Да, клевый. – Отпустите меня! – заплакала Оля. – У меня дедушка дома. Один. Человек в форме смотрел в окно. – Моему дедушке без меня очень плохо. Он плачет. Он ничего не может. Ему надо, чтобы я все время была рядом. Отпустите меня, пожалуйста… Она размазывала слезы ладошкой, вытирала ладошки о спортивный костюм и снова пыталась остановить слезы руками. – Да отпустите ее, мужики! Она не с нами, – вступился совершенно лысый, в разорванной рубашке мужчина, – малолетка какая-то! Оказавшись на улице, она еще долго плакала, мысленно рассказывая кому-то про дедушку, про себя и про «Спартак». – Эй, – Оля увидела перед собой участливые глаза пожилой женщины в платье в синий горошек. – Обидел кто? – Нет. – Оля улыбнулась. Хотелось пить. А чего ревешь? – улыбнулась женщина. Она поставила сумку, из которой аппетитно торчал батон белого хлеба, на асфальт и протянула к ней руку. – Синяк, – сказала женщина. – Кто это тебя так? – Дедушка, – вздохнула Оля. – Дедушка? Вот изверг! Ты родителям сказала? – Нет. – Скажи обязательно. Ну, чего опять плачешь-то? – Есть хочу. – Хлеб, что ли, мой понравился? Ну, бери. А ветчины хочешь? Оля ела бутерброды, прислонившись к мусорному баку, и улыбалась женщине. – Ну вот, видишь, жизнь налаживается, – сказала женщина. – И надо-то всего ничего – пару бутербродов. – Правда? – Оля посмотрела на нее очень внимательно. – Правда, правда, – кивнула женщина, – только ты в свои годы этого не понимаешь. У меня дома тоже такая же. Как ты. – Я понимаю, – сказала Оля. – Да ладно, – рассмеялась женщина, – знаю я. Вам все свободу подавай да еще чего-то, сами не знаете чего. Ох…. А насчет дедушки своего, ты поговори с ним. Скажи, я уже взрослая, я не позволю со мной так обращаться. – Он разозлится… – А ты уйди. Просто встань и уйди. И скажи: вернусь, когда ты научишься себя вести. И уважать меня. – Ладно. – Ну, хорошо. Наелась? Ты куда сейчас? Оля улыбнулась. – Ладно, ладно, – кивнула женщина, – иди. – До свидания, – сказала Оля. – До свидания. Оля пошла дальше, читая вывески и разглядывая витрины, и постепенно город переставал быть декорациями, а становился живым: дышащим и разговаривающим. |
||
|