"Тайные знаки" - читать интересную книгу автора (Сашнева Александра)

Оранжевый заяц

Автобан, ведущий из Орли к центру, гипнотизировал взгляд, мерно вспыхивая в темноте катафотами разделительной полосы. Мокрый асфальт кипел под колесами «Опеля» ночной рекой. На шкалах приборной доски прыгали столбики желтого и зеленого цвета, крестик на электронной карте стремительно перемещался от квартала к кварталу, по лобовому стеклу машины упрямо ползли червячки влаги.

Жак приоткрыл окно, и в щелку ворвался ветер, шорох шин и далекие звуки города.

Все вместе это напоминало фильмы про романтичных убийц типа «Дурной крови» или «Лиона». Казалось, впереди ждет прикольное рискованное приключение. И смерть — даже если она случится — будет только прекрасным завершением вечеринки, таким же мучительно сладким, как предрешенное расставание с нечянным любовником.

Вот так бы и было до конца — никакой бытовухи, никакой физиологии — только картинки.

Только вечное вращение калейдоскопа.

Только праздник — никаких буден.

Никакой плоти — только чистый дух.

И черт с ней со смертью — раз уже ее не миновать, пусть она будет прекрасной танцовщицей, таинственным гангстером в дорогом лимузине, омутом опиумного сна — только не дряхлой старухой, выжившей из ума, никому не нужной и бессильной. Так думала Коша, глядя на проносившийся мимо ночной пейзаж.

Париж распахнулся внезапно — прекрасный, легендарный, мифический, сверкающий тысячами огней, точно платье дорогой шлюхи — он закружился перед лобовым стеклом машины в своем вечно-весеннем танце, хотя по календарю еще была зима.

«Опель» погружался в тоннели, летел широкими бульварами, петлял темными кварталами узких улочек. На светофорах обшивку машины заливало тревожным красным и успокаивающе-зеленым. Мелькание огней, мягкий шорох шин и инфратихое гудение мотора убаюкивали; дыхание Коши замедлилось и углубилось, в мышцах растеклась теплая тяжесть покоя. Прошлое отступало все дальше, все более напоминая неудачный трип кислой марки.

Да, конечно. Это была марка. И почему-то (какая разница почему?) теперь Коша едет в «Опеле» с совершенно незнакомым французским галерейщиком и малознакомым галерейным агентом из России. Или трип еще не завершен? Интересно будет узнать, как все было на самом деле, потом, когда марка закончится…

— Как ты находишь ночной Париж, Марго? — голос Жака вывел ее из забытья.

— Замечательно! — ответила Коша. — Говорят, он стоит мессы…

Нет. Это не марка. Это действительно Париж. По ящику показывали в «Клубе кинопутешествий» и в рекламных роликах, и в старых французских фильмах с Делоном, Депардье, де Фюнесом и Ришаром. Он — такой. Вот Триумфальная арка, вот Елисейские поля, вот Тур Эффель — Коша видела это тысячи раз, но ни разу не могла представить, что будет вот так запросто ехать в машине. Вот так — внезапно и непреднамеренно, не потратив ни цента, ни рубля, не покупая ни путевки, ни билета — по воле случая.

… зачем это понадобилось Рите? Возможно, Коша — контейнер, и Валерий хорошо знал, с кем заводил разговор. И теперь везет Кошу-контейнер на место. Зачем Рита завела эту историю с подделкой документов? Да просто — в том паспорте уже стояла виза, а у Коши — нет. Но отправить надо было ее. Почему-то именно ее. Или просто именно она подвернулась под руку.

Под ложечкой заныло. Коша изучала затылок Валерия и пыталась понять, что у толстого приятеля на уме. Неужели простое бескорыстие и любовь к искусству движут его помыслами? Не бывает. Ему уже не пятнадцать и не двадцать пять, а все сорок на вид. В это возрасте люди становятся суками. Может быть, не все. Но другого опыта у Коши не было. И сейчас она предположила, что у нечаянного благодетеля есть тайный помысел.

Толстый закурил. Пахнуло коноплей и осенью. Будто ощутив затылком взгляд, он обернулся, и Коша смущенно опустила ресницы.

— Хочешь? — спросил Валерий, протягивая косяк.

Она замялась. Надо ли? Надо бы, чтобы мозги соображали. Хотя можно ли что-то сообразить, не имея никаких данных? Может лучше не соображать, а дать случится тому, что должно случиться. И еще! Больше никакая она не Коша, и не Елизавета, и не Лиза Кошкина. Она — Марго Танк. Марго!

— Давай…

Марго поднесла косяк к губам и собралась вдохнуть, но не успела — бликуя катафотами рейверской куртки, посреди дороги металась девушка, и ее оранжевая сумочка-заяц маячила перед «Опелем» словно сигнал SOS. Клаксон, нажатый Жаком, нетерпеливо выругался, но вместо того, чтобы отскочить в сторону, девушка метнулась прямо под бампер. Плюшевый заяц размазался в рыжую молнию. Жак резко дернул руль, но девушка прокатилась по капоту и слетела на встречную полосу.

— Что там? — резко выкрикнул галерейщик.

Марго быстро оглянулась: темнота втягивала в себя неловкую маленькую фигурку на коленях. Девушка рыдала, размазывала по щекам слезы, кричала и махала дурацким рыжим зайцем.

— Она поднимается! — заорала Марго, путая французские и русские слова и размахивая косяком. — Она живая! Но, может быть, она сильно ушиблась? Надо остановиться и помочь ей!

— Пошла к черту! — брызнул ругательством Жак.

Валерий протянул руку.

— Дай сюда! Это шмаль, а не благовонная палочка!

— Да… — Марго заторможено вернула косяк и оглянулась снова.

Девушка теперь с криками бежала за «Опелем». За ней гнались два человека. Один в кожаной куртке, с капюшоном на голове и, чуть отставая, второй — в длинном кожаном плаще с поднятым воротником. Летучие мыши теней бились под ногами, тщетно пытаясь взлететь.

— Жак! Остановись, Жак! — воскликнула Марго. — Они с пистолетом!

— С пистолетом?! — воскликнул Жак. — С пистолетом, ты говоришь?

Галерейщик подался вперед, и пассажиров вплющило в сидения. Улица накренилась и размазалась перед лобовым стеклом, истерично взвизгнули колеса, в салон потянуло паленой резиной.

Хлопок петарды раздался где-то в переулках, и Марго догадалась, что это выстрел.

— Они убили ее! Это был выстрел! — заверещала Коша-Марго. — Как же вы можете?!

— Ты обкурилась, — недовольно бросил Жак, — На самом деле на дороге никого не было. А если и был кто-то, тебе лучше забыть об этом.

Он достал сигарету, прикурил, и его лицо в зеркальце вспыхнуло красным отсветом.

— Я не обкурилась! Я не сделала ни одной затяжки! — надулась Марго.

— Так на — покури! — Валерий сверкнул в темноте кольцами, протягивая косяк.

— Но вдруг они убили ее? Как вы можете? Надо сообщить в полицию или вызвать хотя бы скорую!

Марго заерзала на сидении.

— Полицию?! — удивился толстяк, выпуская облако. — Обойдемся без этих сложностей. Давай, не дури!

А Жак неласково добавил:

— Послушай, если они ее убили, то мы все равно уже ничем не поможем. У тебя мало своих проблем? — Но… — Марго растерянно оглянулась назад.

Валерий прошипел по-русски:

— Тебя это стебет? Может, ты хочешь выйти? Давай не дури!

— Нет, — Марго мотнула головой и покорно уткнулась носом в стекло.

— На. Пыхни! — повторил Валерий. — И ты поймешь, все — прекрасно! Это фильм! Кто-то снимает фильм. Вот и все! Снимают погоню, а мы случайно попали в кадр. Травка — прекрасно. Вообще я против наркоты, но травка… Травка и кокса — вот дурь для настоящих людей. А вся эта новая химия — для отморозков, которые собрались жить полчаса.

Валерий облокотился на спинку локтем и, блаженно улыбаясь, смотрел на Кошу.

— Хорошо, — послушалась она и поднесла косяк к губам.

Трава отодвинула выстрел и девушку с оранжевым зайцем на расстояние парсека. Или даже трех парсеков. И хорошо. Надо быть чемоданом. Придется быть. Чемоданы не разговаривают. И черт его знает, во что, реально, вперлась эта девка!

Пролетев еще несколько кварталов, Жак сбросил скорость и повернул в узенькую улочку. Шум мотора громко заметался между домами, фары мазанули по окнам квачом света. «Опель» ткнулся мордой в потемки и замер.

Стало совсем тихо. Ни воя сирен, ни звука погони.

Жак нажал кнопку, и стекло с его стороны поползло вверх. Цыкнув ключом, галерейщик толкнул дверцу, и в перегретый салон хлынула волна свежего воздуха, далекие шумы машин, стук капель у водостока, гул ветра над крышами.

— Вот мы и приехали, — объявил француз, выходя из машины.

— Ух ты, боже мой же! — Кряхтя и крякая, громыхая металлическим кейсом, вывалил на улицу свое огромное тело Валерий.

Он бережно поправил браслет на левой руке, к которому длинной цепочкой был пристегнут драгоценный ящик, и отошел к газону, на котором сияло ядовитой зеленью пятно травы, освещенное ртутным фонарем, притаившимся в кустах.

Жак тем временем обошел «Опель» кругом, внимательно осмотрел передок, крылья, пнул колесо ногой. Его длинная черная тень, перечеркивая наискось серебристый капот «Опеля», продолжалась на стене дома, утрируя профиль и превращая француза в мультяшное привидение.

Марго никак не могла заставить себя выйти. Всю дорогу от Москвы Валерий шутил и прикалывался, баловал себя и попутчицу разными напитками. Они хохотали, полностью потеряв чувство времени и реальности. А теперь Марго пробрало — тревога какая-то. Алкоголь что ли отходит? Или из-за этой девушки с рыжим зайцем? Хорошенькая прелюдия.

— Тьфу… Ну и шмаль у этих голландцев… Учебная. — Толстый наконец-то добил косяк, щелчком отбросил окурок на газон и перехватил кейс из одной руки в другую.

На лице Жака мелькнула ухмылка.

— Марго, — наклонился он в салон. — Ты решила остаться в машине навсегда? Ты будешь здесь жить?

— Сейчас.

Все-таки придется выйти. Марго надавила на рычаг дверной ручки и, нерешительно выбралась на чистенький ровненький асфальт паркинга. Parquing. Жак произносит это как «паркинь». Логично. Наверное, так говорят все французы. Английское слово на французский лад. В словаре вряд ли найдешь.

— Ну вот ты и на земле Парижа, — хохотнул Валерий. — Поздравляю!

— Спасибо… — поежилась она и зевнула.

Воздух клубился лиловым запахом гиацинтов и действовал самым расслабляющим образом. Спать-спать-спать. Все равно, что будет завтра, а сейчас улечься бы куда-нибудь. Хоть на картон, хоть на пачку газет в подъезде. Все равно. Лишь бы закрыть глаза. Марго опять зевнула, до треска в челюстях.

Порыв ветра принес откуда-то влажную газетную страницу и обернул вокруг ноги. Коша с трудом заставила себя наклониться и поднять мятый лист. В глаза бросились строчки:

Полоса новостей была подписана Лео Лайоном. Газета называлась «Франс-суар».

— Идем. — Жак пискнул брелком, и «Опель» замкнулся.

— Да брось ты эту дрянь! — поморщился Валерий и, вырвав газету из рук девушки, отбросил на газон. — Нашла что читать. Пипл поганый.

— Пипл?

— То же, что по-английски таблоид, — галантно пояснил Жак.

Троица двинулась к подъезду. Эхо многократным реверсом вторило шагам. Марго плелась последней, задрав голову к небу. Снова повеял ветерок, и волна сонливости немного отпустила. Зябко, но приятно. Не так как в России. Во всем теле легкость, будто сбросила пару атмосфер.

— Ой! Извини! — налетела она на огромную спину Валерия.

— Неловкая ты какая… — поморщился тот.

Жак потянул дверь (стеклянную чистенькую дверь), и на глазах у изумленной Коши в подъезде сам собой зажегся свет. Она открыла рот и, тыкая пальцем в фонарь, закудахтала:

— Ух ты! Он сам включается?!

— Фу! Стыдоба! — поморщился Валерий. — Лохушка ты, питерская! И где тебя такую воспитывали только? Денег получишь, сходи в парикмахерскую. Чучело.

Он шутливо чпокнул Марго по затылку.

— Перестань меня поучать! Что я тебе? Дочка? — вяло возмутилась она.

— Да брось ты. Старовата в дочки-то… Сколько тебе лет-то? Двадцать-то есть уже?

— Двадцать три, — ухмыльнулась Марго.

— Хорошо сохранилась. — Толстяк тряхнул рукой, и на его часах блеснули соединившиеся на цифре XII стрелки. — Ой, мама дорогая! Утром мне опять в аэропорт, а времени-то уже! Ой-ой! Опять придется спецсредства применять… Совсем здоровье не берегу… Нормальные люди от травы худеют, а я только толстею…

— А что ты так сразу? Потусовался бы пару дней, — сказала Марго. — Надо быть мудаком, чтобы приехать в Париж и сразу свинтить.

— Ну вот, уже и мудаком обозвали.

— Извини… Я не это хотела сказать…

— Да чего уж там… Конечно, я толстый, некрасивый. Я некрасивый, да? Скажи честно?

Марго с недоумением взглянула на спутника.

— Ну, конечно, толстоват и на мой дамский вкус не очень, но ты ж не по этой части… Чего ты у меня спрашиваешь? Спроси у Жака.

— Ой, да. Пойду спрошу. А ты не подслушивай!

— Очень надо! — обиделась Марго и нарочно отстала.

Валерий догнал ушедшего вперед Жака, и они о чем-то тихо заговорили между собой.

Марго рассматривала чистые стены, лестницу, аккуратные перила, выключатели на стене и удивлялась. Ей махом стала вся очевидная пропасть между Россией и Европой. Ни в Питере, ни в Москве, ни в вонючем Ялуторовске она ни разу не видела ни одного подъезда без графити самого дурного и похабного толка. А уж чтобы лампочка сама зажигалась…

Жак открыл дверь в аппартамент и выключил свет на лестнице, ткнув в кнопку пальцем.

— Ладно, хоть кнопка для выключения есть, — усмехнулась Марго по-русски. — А то как на другой планете. Мазафака!

— Привыкай, — тихо по-русски же шепнул толстый.

— Прошу. Обувь снимать не надо. Здесь не принято, — объявил галерейщик и вошел первым.

— Ля-ля-ля! — запел Валерий, впархивая в помещение. — О, шанзЭлизе! О! Париж! Париж! О матэн, а минюи, а миньет… ха-ха! Только здесь я чувствую себя счастливым. Я сбрасываю тут килограмм пять сразу и еще пять на следующий день. Это потому что в воздухе много аэроионов. Слышала про люстру Чижевского? Я в Моске купил недавно. А тут Гольфстрим! Никаких люстр не надо.

Не смотря на предупреждение Жака, Марго в растерянности остановилась у порога. Рефлексы. В общаге-то ходить в «бульдогах» было нормально — там все равно песчаные дюны по полу катались. А тут — ковры! Дорогие.

— Проходите в гостиную, — распорядился Жак откуда-то из темноты.

— Давай-давай! — подтолкнул Кошу Валерий. — Не позорь меня.

— Наливайте себе, чего хотите, — снова крикнул Жак из дальней комнаты.

Толстяк плюхнулся на белый кожаный диван и пристроил свой драгоценный кейс между толстых ляжек.

— Ты и здесь свою цепь не отомкнешь? — зевнула Коша-Марго.

— Отомкну, — ответил Валерий и полез в карман за ключом.

Зазвучала музыка. Наверное, Жак включил. Струнный квартет. Очень хорошего качества звук.

Присев на краешек огромного белого кресла, Марго с интересом оглядывала стены гостиной, на одной их которых шпалерой висели очень приличные работы (от авангарда до романтизма), на другой такая же шпалера из непристойной вернисажной мазни — от академических «ню"(выполненных четверокурсниками Репинки) до авангардистских геометрически-абстрактных композиций и плохо сработанных перепевов Дали наштампованных голодными (и не очень) работниками кисти и пера с Крымской набережной.

Часы в аппартаменте Жака показывали одиннадцать.

— Здесь на час раньше? — спросила Марго.

— Да, — Валерий переместил кейс к левой ноге и потер освобожденное запястье.

Окинув требовательным взглядом бутылки, стоявшие перед ним на маленьком столике, толстый потер руки и потянулся к коньяку. Налив себе в стакан для воды, он промакнул платком потный лоб и единолично выхлестал дозу целиком.

— Пока Жак не видит, — крякнул Валерий и сладко поморщился. — Французы пить не умеют. Цедят по капле и нюхают. Не понимаю. По мне так лучше сразу граммулю опрокинуть, чтобы эффект получить незамедлительно.

Отставив наконец отстегнутый уже кейс, толстый вытащил из кармана золотой портсигар и, с улыбкой любителя вещей откинув крышечку, выудил из-за резинки очередной косяк.

— Будешь?

— Нет, — покачала Марго головой. — Что-то не хочется. С вином намешаешь — всю ночь скакать придется, а мне не хочется. Уже несколько суток на пределе. Устала…

— Ну тогда наливай. Коньяк — супер! А может, все-таки травки?

— Я сказала же…

— Да брось! Она учебная. Я уже третий косяк добиваю и хоть бы… э-э-э… а что я говорил? О чем?

— Тем более, — усмехнулась Марго.

Хотя надо отдать должное — при таком количестве вышмалянной зеленки, гей держался крепко. И связь мыслей держал удивительно!

— Ах, да. Учебная, — Валерий прикурил, затянулся и захлопнул портсигар. Любовно погладив крышечку, он смешно сморщил нос и чмокнул губами. — Какая вещь! Перламутр! Обожаю все блестящее. Как Пугачева! Алуся — супер! Потрясная-колбасная!!! Опять жрать хочется…

Валерий с шумом втянул дым.

— Я тоже люблю блестящее. И елочные игрушки, — сказала Марго и протянула руку за красным вином.

— Что, красненького? Давай! — Валерий наплюхал попутчице полный стакан, который та выпила почти целиком. Настроение поползло вверх. Марго развалилась и поняла, что может пораскинуть мозгами. К тому же у нее появились новые версии по поводу причин, приведших ее в Париж. 

 Рита (пьяница и наркоманка) впечатлилась на ее россказни и тоже сошла с ума. А паспорт подделала Коше по какой-то странной, одной ей (Рите) понятной причине. Может быть, это Рита кого-то грохнула и хотела, чтобы у нее был новый паспорт. А что касается профессора, так его и впрямь, наверное, замочили. Только не Коша. А какая-то девка дико на Кошу похожая. А она, Лиза Кошкина, просто присаженная на дурацкого профессора подумала на себя. Просто по привычке. Просто потому что ей приснился такой дебильный сон. Но сон — это полная мура.

А на самом деле она никого не убивала, что уже хорошо. А значит, на крайняк, если здесь не покатит, можно вернуться в Россию. Хотя… Зачем? Что там делать? В этой жестокой, враждебной холодище? Зависеть от Вальков?

Раньше хоть дворником можно было устроиться. Устроился и забыл. Потому что работа все равно бросовая. Уж из дворников точно не выгонят. А в свободное время — рисуй себе, сочиняй что захочешь. Кайф. Денег мало. Ну и ладно. Втихаря картинками приторговывать — на каникулы в Крыму можно легко набрать. А то и автостопом. Но эта лафа на Шевчуке, Митьках и Гребне вся обломилась. Закрыли эту лафу. Теперь другие герои и другие расценки…

Так что, все не так плохо, как хотелось бы! Кто бы еще ее в Париж устроил? И как! Сразу в галерею на контракт. Контракта, правда, еще нет, но раз Валерий потащил ее с собой (билет, между прочим, сам купил) значит уверен, что наживется. Марго с удовлетворением пощуршала в кармане остатками баксов, которые ей подарила на прощание Рита — этого хватит и на то, чтобы затариться холстами и красками и на кофе и сигареты хватит, и на еду. На какое-то время…

Вино было и правда очень хорошим. Коша-Марго до сих пор чувствовала во рту приятный терпкий отзвук.

— Круто здесь! Мне нравится… Спасибо тебе, Валерий, — сказала она, умиляясь тому, как все классно.

— А… Пустое, — отмахнулся толстяк и, сверкнув перстнями, протянул растопыренную руку. Минуту он вспоминал, что хотел от Марго. Вспомнив, обрадовался. — Давай слайды. Я уже, кстати, намекнул Жаку.

— Держи, — Марго передала стопку рамочек.

Положив их в карман, толстый беспокойно взглянул в сторону дверей и, снова плеснув себе щедрый полтинничек, хлюпнул его одним движением толстых губ бантиком. Потом поправил обесцвеченные волосенки и проверил ногой наличие кейса.

— А что у тебя там? Что ты так трясешься с ним? — спросила Марго, мотнув подбородком.

— Сокровища! — ответил толстый и замолчал. В его мозгу боролись каннабис и алкоголь.

Но Марго было сонно и скучно. Поэтому она не оставила Валерия в покое.

— А-а… Почему у Жака на стенах так много дерьмовых холстов?

— Это остатки, и не важно — дерьмовые они или нет. Главное. Что они продавались! Живопись… Это твое личное дело — какая она — хорошая или плохая. Жаку все равно. Он продает не живопись, а картины. Поняла?

— Нет, — помотала Марго головой и зевнула. Опять потянуло в сон.

— Ну ладно, — махнул рукой Валерий. — Потом поймешь. Главное, все делай так, как говорят. Ни лучше, ни хуже, а так, как говорят. Поняла? Именно так, как говорят.

— Ага… — кивнула Марго и осоловело клюнула носом.

— Господи! Чтобы такое съесть, чтобы похудеть? — Воздел толстый глаза к потолку. — Надо, наверное, курить побольше и не жрать потом. А то я курю-курю, а потом как залуплю целую курочку или палочку колбасочки… М-м-м… Я бы сейчас скушал сырчику мягонького, в беленькой плеснице, с винцом. Или жамбончика. Знаешь, у них есть такой жамбон (ветчина сырая, у нас такую не делают). Ну очень вкусно. С красным вином просто язык можно проглотить! До того вкусно! Угм-м-м…

Валерий сглотнул слюну, зачерпнул пятерней орешков, закинул их себе в пасть и потер ладонь о ладонь, стряхивая соль. Интенсивно работая челюстями, толстый опять быстро откинулся к спинке кресла. Теперь он казался теперь вполне умиротворенным. Только нервно, не в такт доносившейся из других комнат музыке, подергивал носком ботинка.

Марго снова широко, до треска в челюстях, зевнула.

— Да-а… Знаешь, мы там в России дикие. Вот что. Дай-ка мне пыхнуть, а то я совсем отрубаюсь.

— Дикие, — Толстый со вздохом погладил себя по округлому пузу и отдал пятку. — Добивай.

Марго пыхнула, но вопреки ожиданиям, спать захотелось еще сильнее, и она начала искать позу, в которой бы можно было покемарить так, чтобы это не бросилось в глаза.

Через пару минут Валерий окликнул ее:

— Спишь? Погоди не спи! Сейчас Жак тебя определит куда-нибудь. Он уже идет!

И правда, в коридоре послышался стук подошв.

Толстый перестал дергать ногой, наклонился и, вытащив из кейса папку, швырнул на стол. Бережно развязав шнурочки, он начал вытаскивать небольшие листочки с рисунками и раскладывать их на столе.

Марго с усилием приподняла веки.

С трудом наведя фокус, она поняла, что это гравюры в технике мокрая игла. И все они изображают бесчисленное количество глаз. Один лист — глаза ночного неба, второй — глаза, выглядывающие из треснувшей стены, третий, глаза-цветы, растущие из земли, четвертый — глаза из замочных скважин… Достаточно небрежные.

— Вот картинки какие надо рисовать… — плотоядно улыбаясь, прошептал Валерий и погладил гравюру окольцованными пухлыми пальцами.

— Ничего особенного, — зевнула Марго. — Я таких могу тонну нарисовать! Прикольно, но ничего супер-пупер такого!

— А ты что, не спишь, что ли?

— Ты же сказал подождать!

— А-а… — Валерий о чем-то задумался и погладил себя по подбородку. — Знаешь, сколько каждая стоит?

Он не договорил, потому что пришел Жак.

Француз присел в кресло напротив Валерия и тоже потянулся к бутылке «Порто». Налив немного вина в широкий пузатый бокал, он долго нюхал его перед тем, как пригубить.

— Вот, — подвинул к нему папку Валерий. — Посмотри, какую прелесть я тебе привез. Перламутр, а не графика! Супер! Супер-пупер!

— А-а… — Жак взял со стола одну из гравюр и осмотрел ее самым внимательным образом. — Хорошо. Но я должен показать эксперту. Ты на пару дней?

— Нет! Меня подвели в Амстердаме, и я вынужден утром обратно, — пожаловался Валерий. — Или бери или… Я тебя подводил хоть раз?

Жак рассмеялся.

Ну хорошо. Пусть приедут и проверят! — поморщился толстый и махнул лапкой. — Позвони прямо сейчас своему этому… аптекарю.

— Эксперту, — поправил Жак и достал из кармана мобилу. Ткнув пальцем в кнопку, галерейщик поднес трубку к уху и сказал тому, кто был на другом конце связи. — Не спишь? Подъезжай.

— Мог бы и сам проверить… — пожал плечами Валерий. — А то он тебе налепит!

— Не мог бы… Я себе не доверяю. Все должно быть научно. — Не согласился галерейщик.

Марго опять с писком зевнула.

Жак наконец-то обратил внимание на русскую.

— Похоже, наша гостья уже хочет спать.

Это была правда — Марго клюнула носом и в который раз зевнула — сон наваливался на нее просто катастрофически.

— Ничего-ничего. Я потерплю… — сказала она, сдерживая движение челюсти.

Жак взглянул на Валерия, и во взгляде его читался вопрос. На язык слов вопрос можно было перевести так: «Я не очень понимаю, на кой хрен ты приволок эту телку. Надеюсь, ты заберешь ее с собой?» — Я подумал, — вкрадчиво промяукал Валерий. — Марго может сгодиться, чтобы сделать из нее звезду.

— Да? — Жак насторожился.

— Она отлично рисует и… Работоспособность. Креативность… У меня есть идеи о переводе базы сюда. Мы столько теряем на транспорте. Привезти сюда несколько художников, поселить их в маленьком домике где-нибудь в Бретани или на Луаре… А? Марго могла бы быть первой, но если…

— Ага! — согласилась Коша и опять зевнула.

— Я не уверен, что нам стоит держать базу здесь, — задумчиво произнес Жак. — Пока у нас все хорошо: русские психи, французские коллекционеры. Но можно подумать…

— Мне сложно возразить, а все-таки… — Валерий помялся. — У меня появилась информация о том, что гравюры продают и в России. Привозят из Франции и продают. Гораздо дороже, чем я тебе. Не думаю, что кому-то надо покупать их здесь, чтобы продать там. Мне кажется, это конкуренты.

— Конкуренты?! — Жак задумался. — Возможно. Психов и во Франции хватает. Почему бы и нет? Но нам-то какое дело? У нас есть наш тихий бизнес…

— Задавят! — скривился толстый жалобно.

— А твой интерес?

— Жак, признаюсь, — ухмыльнулся Валерий. — Мечтаю перебраться в Париж. Ходить на старости лет в Булонский лес. Кушать рокфор с винцом. Зимой сидеть у камина в маленьком приятном домике где-нибудь в Нейи-Плезанс.

— Давай, я провожу Марго в постели, и мы все обсудим, — француз нахмурился и обратился к русской. — Мадмуазель, я провожу Вас в постель. Вы не против?

— Да, пожалуй, — согласилась Марго и поднялась вслед за Жаком.

— Прошу.

Жак направился из комнаты в сумрачный коридор, ведущий к остальным комнатам квартиры. То ли ему лень было включать свет, то ли Жак экономил (Марго читала в школе, что французы на всем экономят. Даже моются холодной водой — лишь бы не платить!), но в коридорчике были потьмы. Француз высокомерно плыл в полутьме коридора, в конце которого была плюшевая гардина, закрывающая какую-то огромную дверь. Направо оказалась еще маленькая дверь, а за ней маленькая спаленка, с огромной квадратной кроватью посреди.

Кошу опять прихватило. Насчет контейнера.

Она взглянула на Жака, но по его лицу ничего не было понятно.

— Вот ваша постель. Спокойной ночи, — махнул рукой галерейщик и удалился.

Марго, не раздеваясь, рухнула прямо на одеяло и сразу провалилась в пульсирующий шахматный тоннель. Голоса Валерия и Жака, долетавшие из гостиной, превратились в какие-то диковинные растения, издающие звуки птичьими клювами. «Зачем мне твоя русская?» — пропело растение Жак. «Она — сумасшедшая!» — громким шепотом ответило растение Валерий. «Help!» — опять крикнула девушка с сумочкой-игрушкой, и с упреком посмотрела на Кошу. Оранжевый плюшевый заяц выскочил из ее рук и начал распевать безумную песенку.

Марго вздрогнула и открыла глаза — ей показалось, что дверь открылась сразу, как только она прикорнула.

Это был Валерий. Он присел сбоку на кровать и наклонился зловещим лицом.

«Вот, сейчас! Сейчас он вколет мне какой-то наркотик, а потом криминальный хирург вырежет из меня этот контейнер, а я и ничего знать не буду. Проснусь где-нибудь на улице под забором.» Марго покрылась холодным потом и рванулась.

— Ты чего скачешь? — усмехнулся толстяк. — Пошли. Надо договор подписать. Я утром улетаю.

Марго с трудом поднялась (хорошо — не разделась).

Или она еще спит, а ей только снится, что проснулась? Бывают такие странные сны.

— А сколько времени?

— Два. Два часа пять минут… Улетаю… Улетаю… А куда, сама не знаю… — напевал Валерий.

Он расставил руки, будто самолет, и старался наступать ногами на одну линию, и взлеты готического хора, который все выше забирался к несуществующему свету, возносили толстяка в будущее утреннее небо.

Марго плелась следом, и коридор казался непомерно длинным — тусклые бра уходили в темноту бесконечной шеренгой — метров сто или двести. Ну и квартира у Жака. Наверное, это сон, подумала Марго и опять удивилась — надо же (!) даже во сне хочется спать… Как же в такой маленькой квартире мог уместиться такой огромный коридор? Когда Жак вел ее к кровати, ничего такого не было. Значит, это точно сон. И музыка теперь звучала всюду, из каждого уголка доносились богатые загадочные голоса.

— Короче, я договорился, — перебил Кошины мысли Валерий и остановился. — Жак посмотрел твои картинки. Вот это — кучка, которая понравилась Жаку, а вот это — не надо. Смотри! То, что «надо», я тебе кладу в правую руку, запоминай, а то, что «не надо» в левую. Поняла?

— Ага… — послушно кивнула Марго и стиснула в пальцах рамочки покрепче. — А чего делать-то?

— Как что? Я не объяснил разве?

— Нет… Что, мне надо такие гравюры делать?

— Да нет… До гравюр ты еще не доросла… — вздохнул толстяк. — А то бы мы с тобой такие деньги подняли! Все проще! Нарисуешь копии того, что Жак выбрал. Не обязательно точь-в-точь. Просто близко к тому. На самом деле тебе повезло, что у Жака сейчас галерея простаивает… А то я не смог бы втюхать. С таким трудом уговорил!

— А-а… Ничего не поняла.

— И слава богу! В общем так! Жак тебя устроит жить к Аурелии — это его референтка. Будешь у нее же и рисовать. Конечно, она стучать на тебя будет. Так что не сачкуй — напрягись на месячишко. Если все уйдет, получишь нормально. Штуки три баксами. Мне двадцать процентов. Слышь? Повтори!

— Да. Двадцать процентов, — пробормотала Марго непослушными губами.

— Короче. Я через месяц приеду. Поняла? Через месяц. И, может быть, до гравюр дело дойдет. Не знаю пока. Жак хочет посмотреть, на что ты годишься.

— Ага… — буркнула Марго.

— Сейчас подпишешь договор, но это муйня… Главный договор это у нас с тобой. Поняла?

— Ага…

— Да что ты все «ага-ага»… Я, может быть, о тебе как о родной забочусь, а ты…

— А что я? — возмутилась Марго. — Я ничего!

— Ой! А мне-то! — опять застонал Валерий. — Мне-то опять уже через два часа в аэропорт! Ой я-бедная-несчастная! Старая ведь уже задница, а все кручусь-хлопочусь.

— А что это за гравюры-то? — снова спросила Марго.

— Рисунки русских психов! Я же говорил тебе! Почему-то они тут отлетают просто супер!

— Но я уверена, что могла бы нарисовать такие!

— И я уверен! — горячо прошептал Валерий. — Но Жак! Надо убедить Жака! А как было бы мило! Мы бы всем говорили, что ты сидишь в психушке в Рязани, а ты бы чирикала перышком здесь в милой мансардочке. На Монмартре! А?

— Да… Хорошо бы! — заплетаясь языком, согласилась Марго.

— Но это дело времени! Не ссы! Главное — будь умницей! Гравюры умеешь делать?

— Проходили в учехе. А он в галерее их вывесит? Эти-то «глазки»?

— Не-ет! Ты что! — прошипел Валерий. — Втихаря по коллекционерам рассосутся. За дикое баблище! Я даже не знаю, как Жак их спихивает. Он мне вперед отваливает нормально. «Номално». А как дальше… Но — тихо! Тс-с-с… Я тебе ничего не говорил, ты ничего не знаешь.

— Но если это такие шедевры…

— Никакие это не шедевры. Рисунки психов. Я сказал тебе. И вообще, Можешь ты заткнуться?

— Могу!

— Вот и заткнись!

Марго скуксилась.

Где-то на середине бесконечного коридора они повернули налево и оказались в гостиной, где в тусклом теплом свете бра их поджидал хозяин. Он был теперь в прекрасном шелковом халате, темный фон которого покрывала перламутровая и бисерная россыпь. И белое лицо Жака казалось лицом деревянной крашеной статуэтки, какие Марго видела один раз в ГМИИ им. Пушкина в Москве. Почему-то вспомнился Вертинский («… на морозе даже розы…») и роман то ли Набокова, то ли не Набокова «Кокаин». Кокаин с водкой — любимый коктейль революции. Жак улыбнулся, сверкнув зубами, и подвинул Коше пачку листов и ручку.

— Ваш автограф, мадмуазель. Может быть, этот контракт станет первым на пути к великому успеху!

Марго зевнула и растерянно посмотрела на протянутое стило. Обе руки у нее были заняты слайдами, и она не сразу сообразила, что с этим можно сделать.

— Ай-яй-яй! Мы не даем тебе покоя! Какие мы плохие, — запричитал Жак. — Но ты уж извини нас. Валерий улетает утром… Через два часа опять в аэропорт… Представляешь? Так долго лететь и остаться всего пару часов… Но ничего не сделаешь — бизнес… Присаживайся.

— Ага… — сонно улыбнулась Марго, опускаясь снова на краешек белого кресла.

Жак положил перед ней ручку и, вытащив из кармана золотую коробочку и зеркальце, насыпал на стекло две полоски белой пыли. Коша оторопело следила за его холеными нервными руками. Покрытые бесцветным лаком ногти дорого поблескивали, сворачивая в трубочку новенькую пятисотфранковую купюру.

— Хочешь? — загадочно улыбнулся Жак. — Снежок освежает жизнь. Она становится чистой и прекрасной… Попробуешь? Никакого вреда — только чистый восторг… Это не шмаль хиппанская… Это дорогой кайф.

— Нет, спасибо… Я устала… — покачала Марго головой, все еще не зная, что делать со слайдами…

— Ну как хочешь. А нам с Валери еще поработать надо, — Жак поднес зеркальце к носу и по очереди втянул обе дорожки.

— Да положи ты их в карман, — сказал Валерий по-русски и, отобрав у замеревшей Коши слайды, сунул их ей же в куртку по очереди в левый и правый нагрудные карманы, сопроводив словами. — В правый — нужное, в левый — шняга. Запомнила? Ну ладно. Если что, Жак тебе объяснит.

— Да я помню! — встрепенулась Марго, зевнула и взяла ручку.

— Пиши. Вот здесь и здесь. — Валерий уперся в бумагу толстым коротким пальцем.

— А почитать можно?

— Конечно-конечно! — оскалился в улыбке Жак. — Читай сколько хочешь! Валери, помоги нашей художнице. Нашей звезде.

— М-м-м-да…

Марго пробежала глазами последнюю страницу и ничего не поняла — букашечки буковок запестрили в сонных глазах. В конце концов, что у нее — есть выбор? Сейчас она подписала бы договор и с чертом. Единственное, что бросилось в глаза — рядом с подписью Жака зачем-то присутствовала каракуля Валерия. Коша заколебалась.

— А это зачем? Я что, несовершеннолетняя? — спросила она скорее для порядка.

— Это?! — Жак дернул порошок одной ноздрей, потом второй и взмахнул густыми бровями. — Валерий твой импресарио. Он ручается за тебя. Так положено. Без этого недействительно. Твоя виза не позволяет нанимать тебя на работу. Это собственно даже и не договор о найме, это договор о передаче двадцати готовых холстов. Давай, подписывай…

— Ну… — так и не найдя, что сказать, бывшая Кошкина дважды вывела корявую неуверенную подпись «M. Tank» и брякнула ручкой об стол. — Все.

Впрочем, все это лишь формальность. Тем более — это все сон. Конечно, сон.

Валерий бросил в пепельницу догоревшую гильзу и взял протянутую ему Жаком золотую коробочку.

— М-м-м? — поднял он глаза на Кошу.

— Не хочу. Я же сказала.

Жак широко улыбнулся и убрал бумаги в папку.

— О! Какая у тебя многообещающая фамилия! — воскликнул Жак.

— Да?! Правда? — обрадовалась Марго.

— Тогда хотя бы давай выпьем за успех предприятия! — сказал галерейщик счастливым влажным голосом. — Я верю, что ты создашь прекрасные холсты, которые принесут нам деньги и славу!

— Давай-те! — Марго взяла стакан, чувствуя себя важной и незаменимой, гениальной и креативной.

Чокнувшись с новыми компаньонами, она залпом выхлестала вино и поднялась. Теперь и Жак, и Валерий показались ей классными, чертовски приятными интеллигентными людьми. Людьми, которые знают, как устроена жизнь на самом деле, и вертят ей как хотят. И — надо же(!) — они взяли ее к себе! Как стая лебедей, пролетавшая над домиком гадкого утенка, легко, как само собой разумеющееся, взяла его в свою стаю, так и эти достойные люди обращаются с бедной русской художницей так, как она и достойна этого, как достоин человек, создающий настоящие произведения искусства. И она даже посидела бы с ними, но уж очень хочется спать.

И, пытаясь проявить свое неравнодушие и симпатию, Коша спросила:

— А эксперт уже приезжал, да?

— Какой эксперт?! — Валерий и Жак переглянулись.

— Ну этот. Он должен был оценить гравюры, которые привез Валерий.

— М-м-м… — изображая полное непонимание, улыбнулся Жак и стал ждать, когда Марго уйдет.

— Пожалуй, я пойду! — сказала она, поняв, что спросила что-то не то.

— Покойной ночи… Валери, проводи Марго, будь любезен, — улыбнулся Жак, и глаза его остановились, сосредоточившись на невидимом.

— Я же просил, — прошипел Валери. — Даже для Жака эта тема закрыта. Не лезь, куда не надо. Я все устрою сам, тебе останется только «глазки» рисовать. Вызубри это как следует!

— Извини! — надулась Марго. — Я не знала, что Жак — тоже…

— Ну ладно! Я сам виноват — не сказал. Но теперь — могила. поняла?

— Ага.

Валерий крепко поцеловал ее в щеку, остановившись у дверей спаленки и слезно попрощался:

— Не скучай без меня, кролик.

— Не буду… — буркнула она в ответ.

— Э-э… Не буду, — передразнил ее толстяк. — То-то, что не будешь. А могла бы и поскучать по своему толстому нежному другу. Скажи-ка, кто-нибудь из натуралов о тебе так пекся?

Марго задумалась.

— Ну…

— Я имею в виду просто так. Без всякого секса. Просто из любви к таланту?

— Н-нет, пожалуй. Так — нет. Я вот и думаю — зачем оно тебе?

— Я же сказал — из любви к таланту. Ну и… двадцать процентов.

— А… Круто.

— Ну так хоть поскучала бы по мне, трудно что ли?

— Ты же сам просил! — оправдывалась Марго.

— Это я так кокетничал, — капризно скривился Валерий. — Я же не бегущая строка! Ну ладно! Мотай спать. Да постригись, слышишь? Девушке надо выглядеть. Выскочишь за какого-нибудь тут… И меня, бедную, не забудешь, может… На вот тебе на сигареты. Подарок. Чтоб лучше помнила. А я Жака буду обрабатывать дальше.

Валери вытащил из кармана 500 франков.

— Спасибо, — обрадовалась Марго. — Счастливо долететь тебе… Карлсон…

— Кто?

— Ты очень похож сейчас на Карлсона… — улыбнулась Марго. — Такой же милый.

— Ну… похож, — вздохнул Валерий и поплелся по бесконечному коридору назад. — Только пропеллера нет. Но ничего, в Раше куплю детский вертолетик вставлю в анус и как полечу-у-у-у!!!

Валерий опять раскинул руки и опять засеменил маленькими ножками.

Закрыв за ним дверь, Марго наконец-то рухнула в постель, и ей стало все равно. Все рано, как все есть на самом деле.

Девушка с сумочкой снова побежала по дороге, и постепенно превратилась в Кошу-Марго. И уже теперь она бежала в свете юпитеров, жужжала камера, и стрела крана, нависая сверху, следовала за ней. Бывшая Елизавета Кошкина (теперь Маргарита Танк) бежала, испытывая жуткий ужас. В руках у нее была сумочка-заяц. Ей было точно известно, что в сумочке лежит что-то, из-за чего ее хотят убить. Но она понятия не имела, что это. И даже смутно припоминала, что кто-то вроде бы запретил, тоже под страхом смерти, заглядывать внутрь сумочки. Как-то получалось, что она должна была во что бы то ни стало бежать. Она должна бежать. А за ней должны гнаться. А она должна бежать. Марго припустила еще сильнее, потому что волна ужаса снова подстегнула и без того перегруженное сердце.

— Убийцы! Пошли! — крикнул режиссер, и из переулка выбежали два зловещих типа с пистолетами. Один из них прицелился и начал стрелять. Пули беззвучно чиркали по наждаку асфальта, высекая желтые искры. Звенели, падая, гильзы. Черт! Они стреляют настоящими! Жаль, что у нее нет пистолета. Она могла бы тоже пострелять. Но куда смотрит режиссер? Почему не остановит их? Марго задыхалась. Черт! Но, может быть, они гонятся, потому что она убегает? Может быть надо просто остановиться?

Ее ноги сами собой сбавили темп. Сердце выпрыгивало из глотки.

— Стоп! — Прозвучал вопль режиссера. — Кто позволил остановиться?

Бандиты пожали плечами и переглянулись.

— Это непрофессионально, — брызжа слюной, орал режиссер в мегафон. — Попрошу впредь быть аккуратнее. Еще раз! Запомните, мадмуазель! Вы должны бежать! Вы должны убегать с сумочкой. Дура! Они должны убить тебя! Поняла?

Он в изнеможении плюхнулся в кресло и отшвырнул мегафон на маленький режиссерский столик.

— Ну давай. Будь умницей, — хрипло сказал режиссер и, расстегнув ширинку, выпростал наружу небольшой вялый член. С выражением страдания на лице он посмотрел на Кошкину и принялся поигрывать им.

— Да… — послушно кивнула Кошкина и вытерла лицо. — Но они стреляют настоящими…

— Мотор, я сказал! — побагровев, рявкнул режиссер и судорожно стиснул свою уже отвердевшую игрушку.

Бывшая Кошкина оторопело попятилась и снова побежала, размахивая зайцем. Бандиты снова выскочили из переулка. Пули снова противно завизжали на рикошетах. «Что он хочет?» — лихорадочно соображала Марго и металась вдоль белого пунктира дорожной разметки. — «Почему я должна бежать? С какой стати? Почему я не могу просто уйти со съемочной площадки? Неужели режиссер решил меня убить в кадре? Они бегут за мной или за моей сумкой, а если я выброшу ее? Может быть, они не убьют меня, если я выброшу ее? Господи! Почему я бегу? Почему я не могу прекратить все это?» Марго Танк швырнула зайца за спину. Бандиты растерянно остановились.

— Стоп! — режиссер разъяренно подскочил и, сжимая ноги так, будто очень хочет писать, заорал в мегафон. — Черт бы вас всех побрал! — и повернулся к Марго. — Почему ты бросила сумочку? Этого нет в сценарии!

— Я не хочу, чтобы меня убили! — сказала Марго с вызовом. — Они стреляют настоящими пулями! Я не хочу сниматься в этом фильме! И прекратите мне тыкать!

— Хорошо! Вы думаете, я хочу снимать это дерьмо? — застонал режиссер, все еще сжимая бедра и продолжая теребить гениталии. — Но мы должны! Мы все должны это сделать! Так написано в сценарии, — он снова повернулся к Марго. — Возьмите себя в руки! Постарайтесь на этот раз не облажаться. Мы все ждем от Вас этого маленького подвига. Ну?

Он вкрадчиво и по-доброму улыбнулся, как будто он был заодно с ней, с Кошей.

— Но я хотя бы должна знать, что в сумочке? — возмутилась она, чувствуя, что уступает. Она могла бы противостоять грубости, насилию, но такой заботливой вкрадчивости противостоять трудно. — В конце концов! Хотя бы что-то я имею право знать!

Все окружающие расхохотались. Хохотал режиссер, хохотали статисты, операторы, помрежи. Гримерша подошла к ней и, вытирая слезы смеха, сказала:

— Дорогая, если бы кто-нибудь знал, что там, все было бы гораздо проще. А теперь бегите, мадмуазель. Посмотрите, сколько людей ждет этого? У них у всех семьи, дети, жены, мужья. Они нужные люди, а Вы… Кому Вы нужны? Вы никому не нужны. Так бегите, детка. Бегите. Видите? Вы просили обращаться на Вы, и я обращаюсь! Я выполнила Вашу просьбу!

— Нет! — взвизгнула Марго.

— Давай-давай! Я верю, у Вас получится! — сказал режиссер, закатывая глаза, и рука его задвигалась чаще.

Один из бандюков подошел к бывшей Кошкиной и тронул ее за плечо.

— Извините, мадмуазель, — робко улыбнулся она. — Могли бы Вы бежать по разметке? Она у нас пристреляна. Не подводите коллектив. Это уже девятый дубль…

— Но… — попыталась возразить Марго, но бандит подтолкнул ее сильнее — пришлось переступить с ноги на ногу, чтобы не упасть. — Почему я?

— Никто не виноват, что Вас взяли на эту роль… — пожал плечами амбал и передернул затвор.

Этот дубль оказался удачным. Бывшая Кошкина увидела со стороны, как пуля толкнула ее в спину и, пробив легкие, выплеснула темно-красный фонтан.

Она упала. Последнее, что запомнилось ей из этого сна, было лицо режиссера, замершее в муке сладострастия…

Марго проснулась и не сразу поняла, где находится — таким сильным осталось впечатление. Она никак не могла отвертеться от лица дурацкого режиссера, чувствуя подспудное возбуждение. От него остался вполне реальный страх, но его хотелось увидеть еще раз. Увидеть, чтобы победить. Чтобы узнать, в чем же его в л а с т ь.

Договор? Она, кажется, что-то подписывала вчера. Какой-то договор… Нет. Это был сон. Они с Валерием шли по бесконечному коридору. В квартире Жака такому коридору негде уместиться. Сон.

Марго поднялась с постели.

Сквозь жалюзи уже пробивался яркий утренний свет. В аппартаменте было тихо. Так тихо, будто никого не было. Марго машинально сунула руки в карманы и пошуршала бумажками. 500 франков!

Если это не сон, то в кармане должна быть бумажка в 500 франков. С замиранием сердца Марго вытащила деньги. Среди зелени баксов красовалась огромная разноцветная портянка. Пятьсот франков. Не сон.

А как же…

Сжав купюру в кулаке, Марго рискнула высунуться из спальни в коридор и тотчас отпрянула — коридор был таким же бесконечным, как ей показалось во сне. И мало того! Из дальней двери выглянул еще кто-то. Марго отпрянула и притаилась за косяком. Сердце забухало кувалдой. Холодный пот покатился по виску…