"Этот бессмертный" - читать интересную книгу автора (Желязны Роджер)

Глава 2

Зал кишел людьми. Сверху сияла огромная луна тропиков. Я одновременно видел и то, и другое потому, что мне удалось выманить Элен на балкон, все двери которого были настежь распахнуты.

– Снова возвращение из мертвых? – слегка улыбнувшись, она поздоровалась со мной. – За весь год всего лишь одна открытка с Цейлона…

– Неужели вы скучали обо мне?

– Могла бы…

Она была миниатюрная, и, подобно всем, кто ненавидел день, густо-кремовая. Несмотря на свой искусственный загар, она напоминала мне искусно выполненную живую куклу с неисправным механизмом.

У Элен были пышные, очень пышные красно-каштановые волосы, завязанные в такой гордиев узел, что казалось невозможным его развязать. Цвет ее глаз было трудно определить. Все зависело от мимолетного каприза, но все же они были глубоко синими. Что бы она ни надевала, одежда ее всегда была коричневой и зеленой. Этой одежды хватило бы, чтобы завернуть ее в ткани с ног до головы, отчего женщина казалась бесформенным растением.

Это было ее странной прихотью, если только она не стремилась скрыть свою беременность, в чем я, правда, очень сомневался.

– На Цейлоне я был совсем недолго. Большую часть времени я провел на Средиземноморье.

Внутри раздались аплодисменты. Я был рад, что покинул зал вовремя.

Актеры только закончили «Маску Деметры» Гребера, сочиненную им в честь наших гостей с Веги. Пьеса тянулась два часа, нудная и плохая. К тому же написана она была пятистопным ямбом.

Гребер творил бесконечные, пронизанные метафизикой поэмы. Он много рассуждал о просвещении и ежедневно выполнял на пляже дыхательные упражнения. Во всем остальном он был вполне пристойным человеком.

Аплодисменты утихли, послышалась негромкая музыка – как будто играли стеклянные бубенцы – и стал слышен тихий говор.

Элен облокотилась о перила.

– Я слышала, что вы женились.

– Да, – кивнул я. – А зачем меня вызвали сюда?

– Спросите у своего босса.

– Я спрашивал. Он сказал, что мне предоставляется роль гида. Но я хотел бы узнать: почему? Я все время думаю об истинных мотивах, но тем не менее причина этого становится для меня все более загадочной.

– Но откуда же мне знать истинную причину?

– Вам известно все.

– Вы переоцениваете меня, дорогой. А как она из себя?

Я пожал плечами:

– Похожа на наяду.

– А на кого похожа я? – спросила с усмешкой Элен.

– Я бы не стал говорить кому-либо, на кого вы похожи.

– Я оскорблена. Я просто должна быть на кого-то похожа, так как в противном случае…

– Да, именно так. Вы – уникальны!

– Тогда почему же в прошлом году вы не забрали меня с собой?

– Потому что вы любите быть на людях. Необходимо, чтобы весь город мелькал перед вами. Вы способны быть счастливой только здесь, в Порт-о-Пренсе.

– Но я несчастна здесь!

– Вы здесь менее несчастны, чем в любом другом месте на этой планете.

– Мы могли бы попытаться, – сказала она и повернулась ко мне спиной, чтобы взглянуть на огни в районе гавани. – Вы знаете, вы настолько дьявольски уродливы, что становитесь привлекательны…

Я замер в нескольких сантиметрах от ее плеча.

– Поймите, – продолжала она ровным голосом, – вы – кошмар, который шествует, как человек.

Я опустил руку и слегка кивнул:

– Я знаю об этом. Приятных сновидений.

Она удержала меня за рукав:

– Подождите.

Я посмотрел на руку Элен, перевел взгляд на ее глаза, затем опять на руку. Она отпустила мой рукав.

– Вы же знаете, что я никогда не говорю правду, – начала она. – Но я решила сказать вам о том, что вам следовало бы знать в отношении этой поездки. Здесь Дональд Дос Сантос, и я думаю, что он также собирается в путь.

– Дос Сантос? Любопытно!

– Он сейчас в библиотеке вместе с Джорджем и каким-то арабом.

– Что? – воскликнул я. – Арабом? С руками, покрытыми шрамами?

Желтоглазый? Как его имя? Гассан?

– Да. Вы что, с ним уже встречались?

– В прошлом он кое-что сделал для меня…

Я улыбнулся, хотя внутри меня все похолодело. Терпеть не могу, когда мой собеседник догадывается о моих мыслях.

– Вы улыбаетесь, – спросила она. – О чем вы думаете?

– Я думаю о том, что вы относитесь ко многим вещам гораздо серьезнее, чем это казалось мне раньше.

– Чепуха! Я уже не один раз говорила вам, что я – трусливая лгунья. И вы совершенно правы, что здесь я менее несчастна, чем где-нибудь в другом месте Земли. Поэтому-то, может быть, вы поговорите с Джорджем и уговорите его взяться за работу на Галере или на Бэкабе. Это возможно?

– Безусловно, – кивнул я. – Кстати, как там коллекция жуков Джорджа?

– Растет, – улыбнулась в ответ Элен, – и очень быстро. Живут и ползают, а некоторые из этих тварей радиоактивны. Я ему говорю: «Джордж, а почему бы тебе не поволочиться за другими женщинами вместо того, чтобы проводить свое время с этими жуками?» Но он только трясет головой. Тогда я говорю: «Джордж, когда-нибудь одна из этих уродин укусит тебя, и ты станешь импотентом. Что ты тогда станешь делать?» Тогда он объясняет, что этого не может случиться, и снова читает лекции о ядах насекомых. Может быть, он и сам какой-нибудь огромный паук в личине человека? Мне кажется, что ему доставляет удовольствие – определенное сексуальное удовлетворение – наблюдать за тем, как они копошатся в своих банках. Не знаю, что еще…

Я повернулся и заглянул в зал, потому что лицо Элен уже не было ее лицом. Когда мгновением позже я услышал ее смех, я снова обернулся и сжал ее плечо.

– О'кей. Я теперь знаю немного больше, чем прежде. Спасибо. Мы еще встретимся?

– Мне подождать?

– Нет. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, Конрад.

И я побрел прочь…

Пересечь зал – трудное и продолжительное занятие, если он полон людей, желающих познакомиться с вами. К тому же все они держат в руках бокалы, а у вас имеется заметная склонность к хромоте.

Так вот, все было именно так, и я прихрамывал.

Я пробирался вдоль стены по периметру людской толпы и внезапно очутился среди молодых дам, окружавших старого холостяка.

У него не было подбородка и почти не было губ и волос. Выражение, которое имела некогда плоть, обтягивавшая его череп, давным-давно перешло к его темным глазам. И оно вспыхнуло в этих глазах, увидевших меня.

Насмешливое выражение надвигающейся ярости.

– Фил, – произнес я, поклонившись. – Никто иной не может расписать маску, подобную этой. Я слышал, что говорят, будто это умирающее искусство, но теперь я понял, что это не правда.

– Вы все еще живы? – удивился он, причем голос у него был на семьдесят лет моложе, чем все остальное. – И снова, как обычно, опоздали.

– Я униженно раскланиваюсь, – сказал я ему, – но меня задержали на именинах одной дамы семи лет от роду, в доме моего старого знакомого.

– Все ваши приятели – старые знакомые, не так ли? – рассмеялся он.

Это был удар ниже пояса. Именно потому, что я когда-то был знаком с его родителями и водил их вдоль южного фасада Эрехтейона в Афинском Акрополе, показывая все, что вывез оттуда лорд Элджин.

Посадив их отпрысков на колени, я рассказывал им сказки, которые были стары еще в те времена, когда возводился этот акрополь. Сейчас передо мной стоял один из тех отпрысков.

– Мне нужна ваша помощь, – добавил я, не обращая внимания на насмешку и пикантное женское окружение. – У меня весь вечер уходит на то, чтобы пересечь этот зал и выйти туда, где Сэндс разместился со своими придворными с Веги… Простите меня, мисс, вечер уже закончился, и очень жаль, что я спешу и не могу задержаться возле вас.

– Вы – Номикос! – выдохнула одна прелестная крошка, уставившись на мою щеку. – Мне давно хотелось…

Я поймал ее руку, прижал к своим губам, заметил, как порозовело ее личико, и усмехнулся:

– Не судьба!

С этими словами я отпустил ручку.

– Ну так как же? – спросил я Гребера. – Уведите меня отсюда как можно скорее, чтобы никто не смог нам помешать.

Он резко кивнул.

– Простите меня, дамы. Я скоро вернусь.

Мы начали продвижение через зал, мимо множества беседующих друг с другом людей. Высоко над головой плыли поворачивающиеся люстры, похожие на многогранные глыбы из хрусталя. Тихо звучала телистра, разбрасывая звуки своей песни, напоминавшие брызги цветного стекла.

Люди жужжали и копошились, словно насекомые Джорджа, и мы избегали столкновений с ними, переставляя без остановки одну ногу за другой.

Слава богу, удалось ни на кого не наступить.

Вечер был теплый. Большинство мужчин одевалось в легкую, как пух, черную форму, предписанную для персонала в случае торжественных вечеров.

Те, что были одеты иначе, не являлись представителями администрации.

Черное одеяние, несмотря на всю свою легкость, было весьма неудобным.

На груди слева красовалась зелено-голубая эмблема Земли – кружок диаметром в два дюйма. Чуть ниже его – символ одного из департаментов, еще ниже значок, обозначающий ранг. Воротник униформы через небольшой промежуток времени начинал казаться гарротой. Мне, по крайней мере, чудилось, что я вот-вот задохнусь, сдавленный этим железным ошейником.

Дамы были одеты или зачастую раздеты, по своему собственному усмотрению, обычно во что-то яркое, сопровождаемое мягкими полутонами, если только дамы не принадлежали к персоналу администрации. В этом случае они были плотно упакованы в короткие черные платья, но все же со свободным воротничком.

– Говорят, здесь находится Дос Сантос? – поинтересовался я.

– Так оно и есть.

– С какой целью?

– Не знаю. Меня это не интересует.

– Ай-яй-яй! Что же произошло с вашей замечательной гражданской совестью? Департамент литературной критики не раз расхваливал вас за нее.

– В моем возрасте запах смерти вызывает состояние все большей и большей тревоги, стоит мне только его почуять.

– Неужели Дос Сантос источает именно такой запах?

– Он весь им пропитан!

– Я слышал, что он нанял одного из ваших прежних партнеров еще во время мадагаскарского дела.

Фил склонил набок голову и стрельнул в меня взглядом, полным насмешки.

– Слухи слишком быстро доходят до вас. Вы ведь друг Элен? Да, Гассан здесь. Он наверху вместе с Досом.

– И кого же он на этот раз хочет избавить от бремени жизни?

– Я ведь вам уже сказал раньше, что ничего не знаю об этом, да и не хочу знать.

– И все-таки, может быть, решитесь угадать?

– Не имею особого желания.

Мы наконец-то выбрались в ту часть зала, где было не столь многолюдно, и я остановился, чтобы пропустить одну-другую рюмочку рома.

– Вы не откажетесь, Фил? – спросил я, протягивая своему напарнику бокал. – Мне показалось, что вы страшно торопитесь?

– Верно, тороплюсь, но все же хочу уяснить сложившееся положение.

– Ну-ну. А пока, давайте выпьем. Мне пополам с кока-колой.

Я украдкой глянул на него. Когда он отвернулся, я мысленно последовал за его взглядом в направлении легких кресел, расположенных в нише северо-восточной части зала, рядом с телистрой. На ней играла пожилая дама с оловянными глазами. Рядом попыхивал трубкой Управляющий планетой Земля, Лорелл Сэндс.

Эта трубка – одна из интересных граней личности Лорелла. Настоящая трубка, изготовленная в мастерской Мейрсхалума. На планете таких трубок осталось совсем немного. Что же касается всего остального в его личности, то Сэндса можно было бы назвать чем-то вроде антикомпьютера. Закладываешь в него несколько самых различных, тщательно собранных фактов, цифр и статистических данных, и он превращает все это в сплошной мусор.

Проницательные темные глаза, медленная всепонимающая манера говорить, цепко держа собеседника одним лишь взглядом. Редкие, но выразительные жесты, когда кажется, что он прямо-таки режет воздух ладонью или тычет воображаемых дам под ребра своей трубкой.

Темные волосы с седыми висками, высокие скулы, загар под цвет твидового костюма (он умышленно всегда избегал темной одежды).

На свою политическую должность он назначен Управляющим по делам Земли на Тапейре, и со всей серьезностью относится к исполнению своих функций, зачастую даже чрезмерно демонстрируя полную самоотверженность, несмотря на периодические приступы язвы.

Сэндс далеко не самый умный человек на Земле. Но он – мой босс! И кроме того, он – один из моих лучших друзей.

Рядом с ним сидит Коурт Миштиго. Я почти ощущаю физическую ненависть, которую питал к нему Фил – все, от его бледно-синих пяток с шестью пальцами до алой повязки на лбу, красноречиво свидетельствует о его принадлежности к верховной касте. Причем Фил ненавидел его не столько из-за него самого, сколько из-за того, что он был ближайшим родственником, а именно внуком самого Татрима Миштиго, который сорока годами раньше начал показывать всему миру, что величайшими современными писателями являются уроженцы Веги. Старый джентльмен до сих пор не отдает Филу пальму первенства, и я ни за что не поверю, что Фил способен простить ему это.

Краем глаза я заметил Элен, которая поднималась по широкой, богато украшенной лестнице в другом конце зала.

Краем другого глаза я увидел, что Лорелл смотрит в мою сторону.

– Меня, – сказал я, – уже обнаружили, и я должен теперь идти засвидетельствовать свое почтение этому Вильяму Синбруку. Идем вместе?

– Прекрасно, – кивнул Фил. – Страдания – это как раз то, что нужно для души.

Мы прошли к нише и встали между двумя креслами. Здесь, в этом месте, было средоточие власти.

Лорелл медленно поднялся и пожал нам руки. Миштиго поднялся еще медленнее и не протянул руки. Выражение его янтарных глаз оставалось равнодушным, когда нас представили ему. Оранжевая рубашка свободного покроя постоянно трепетала, так же как и его многокамерные легкие непрерывно выдавливали воздух через передние ноздри, расположенные у основания его широкой грудной клетки.

Он коротко кивнул и повторил мое имя, затем повернулся к Филу, изображая на лице нечто вроде улыбки.

– Вы не могли бы изложить содержание своей «Маски» по-английски? – попросил он.

Голос его напоминал звон затухающего камертона.

Фил повернулся на пятках и побрел прочь.

Сперва мне показалось, что представителю Веги на мгновение стало дурно, однако я вовремя вспомнил, что смех веганцев напоминает отчаянное блеяние козла, когда его душат. Я стараюсь держаться подальше от уроженцев Веги…

– Садитесь, – предложил Лорелл, пытаясь скрыть смущение.

Я подтянул к себе кресло и сел напротив них.

– О'кей.

– Коурт намерен написать книгу, – сказал Лорелл.

– Вы уже сообщили об этом.

– Книгу о Земле!

Я поклонился.

– Он еще хотел бы, чтобы вы были его проводником в поездке по некоторым Древним местам.

– Я польщен, – мой голос прозвучал несколько натянуто. – Кроме того, меня разбирает любопытство: почему именно меня он решил избрать в качестве своего гида?

– А также любопытство относительно того, что ему известно о вас, не так ли?

– Да. Не стану этого скрывать, – вынужден был согласиться я.

– Все, что могла сказать Веллина.

– Отлично. Теперь я удовлетворен.

Откинувшись на спинку кресла, я усмехнулся и стал медленно цедить содержимое своего бокала. А Миштиго тем временем вступил в беседу:

– Я начал с того, что навел справки о записях актов гражданского состояния Земли, как только во мне созрел замысел осуществить этот проект – просто ради общего ознакомления с данными о людях; затем, после того, как я нашел подходящую кандидатуру, я обратился к личным делам сотрудников земной Администрации.

– Гм-м… – протянул я.

– В вашем послужном списке немало странных пробелов. Даже теперь никто толком не знает, чем вы занимались почти всю свою жизнь. Между прочим, когда вы родились?

– Не знаю. Я родился в маленькой крохотной деревушке, где в том году потеряли счет дням. Во всяком случае, как мне потом сказали, это случилось на Рождество.

– Согласно вашему личному делу, вам сейчас семьдесят семь лет.

Согласно записям актов гражданского состояния – вам либо сто одиннадцать, либо сто тридцать лет.

– Я приврал относительно своего возраста, чтобы получить работу. В те годы все еще продолжалась депрессия.

– Поэтому я составил краткий биографический очерк Номикоса, который в своем роде выдающийся и, воспользовавшись описанием его физических данных, проследил, имеются ли его аналоги во всех хранилищах информации, включая и закрытую.

– Один собирает древние монеты, другие сооружают модели ракет, сказал я спокойно.

– И я обнаружил, что вы могли бы совпасть с тремя-четырьмя лицами: все они были греками, и один из них, по крайней мере, был очень знаменитый человек. Это Константин Коронос, самый старший из них. Он родился двести тридцать четыре года назад… И тоже на Рождество. Один глаз голубой, другой – карий. Такая же правая нога, такие же волосы на голове, когда ему было двадцать три года. Такого же роста, примерно такого же веса.

– Те же отпечатки пальцев? Такая же структура сетчатки глаза? – живо поинтересовался я.

– Этих данных не было во многих старых записях. Возможно, в те времена люди были менее образованными? Не знаю. Или более легкомысленными в отношении тех, кто имел доступ к гражданским записям.

– Вам известно, что на нашей планете в настоящее время более четырех миллиардов человек? Прослеживая записи в течение трех-четырех веков, я абсолютно уверен в том, что вы могли найти двойников очень многих из ныне живущих людей. Что же здесь такого особенного?

– Вы просто сильно заинтересовали меня, вот и все! Как будто бы вы дух своей планеты, и вы столь же мало изучены, как и сама эта планета. Я не сомневаюсь в том, что мне никогда не достичь ваших лет, каков бы ни был ваш возраст, и мне было бы очень интересно узнать: какого же рода чувство владеет человеком, прожившим столько лет? Особенно если учесть ваше положение хранителя истории и искусства этого мира. Вот почему я остановил на вас свой выбор.

– А теперь, когда вы повстречались со мной – калекой и все такое прочее – я могу отправиться домой?

– Конрад! – трубка Лорелла угрожающе метнулась ко мне.

– Нет, мистер Номикос. Здесь имеются также чисто политические и практические соображения. Это суровый мир, а у вас очень высокий потенциал выживаемости. Я хочу, чтобы вы были со мной, потому что я хочу выжить!

Я снова пожал плечами:

– Ладно. И что вы хотите еще?

– Я чувствую, что не нравлюсь вам, – закудахтал Миштиго.

– Что привело вас к такой мысли? Только из-за того, что вы оскорбили моего друга и задали мне неуместные вопросы, создав впечатление, что нуждаетесь в моих услугах из чистой прихоти…

– И эксплуатировал ваших соотечественников! И превращал вашу планету в бордель, и дал всей человеческой расе понять ее глубокую провинциальность в сравнении с Галактической культурой, неизмеримо более старой…

– Я ни слова не говорил – ваша раса, моя раса! Я говорю только от своего имени. И я повторяю: вы оскорбили моего друга, задали мне неуместные вопросы и создали у меня такое впечатление, что хотите, чтобы я служил вам просто из вашей прихоти.

Снова звуки, издаваемые козлом, когда его душат.

– Целых три пункта! Да ведь это не оскорбление памяти Гомера или Данте, после чего человек может выступать от имени всей человеческой расы!…

– В настоящее время Фил – наилучший из тех, которыми мы располагаем.

– В таком случае лучше обходиться без таких, как он.

– Нет причин, чтобы обращаться с ним подобным образом.

– Полагаю, что есть. В противном случае я не поступил бы так. А во-вторых, я задаю любые вопросы, какие мне хочется, а ваше право отвечать или нет, если последние покажутся вам оскорбительными. И наконец, никто не собирался производить на вас какое-либо впечатление. Вы находитесь на гражданской службе. Вам дано поручение. Спорьте со своим начальством, а не со мной! Кроме того, мне только что пришло в голову, что вряд ли вы располагаете соответствующими знаниями, чтобы говорить слово «прихоть» столь свободно, как вы себе только что позволили.

Судя по выражению лица Лорелла, его язва молчаливо комментировала происходящее.

– Тогда называйте свою грубость чистосердечностью, если хотите, или продуктом другой культуры, и оправдывайте свое влияние на Землю софистическими упражнениями или чем-нибудь другим, что вам взбредет в голову в самый последний момент – но снабдите меня соответствующими сведениями о вас всех, чтобы я мог вынести ответное суждение. Вы ведете себя, как представитель монарха в подвластной ему колонии, и мне это не нравится. Я прочел все ваши книги. Я прочел также и все книги вашего деда.

Взять для примера хотя бы его нашумевшую «Глаз земной проститутки». Так вот, вам никогда не стать таким специалистом, как он. Он обладал чувством, которое называется состраданием. А у вас его нет. Все, что вы ощущаете, например, в отношении старого Фила, в двойном размере относится и к вам в моей книге…

Та часть моего выпада, в которой говорилось о его деде, должно быть, затронула больное место, так как он вздрогнул, не выдержав укола моего голубого глаза.

– Поэтому, пожалуйста, поцелуйте меня в локоть, – сказал я по-вегански нечто эквивалентное земному выражению для подобных случаев.

Сэндс не знает в достаточной степени веганский язык, поэтому он не мог уловить смысл моих слов, однако он сразу стал испуганно озираться в надежде, что нас никто не подслушивает.

– Конрад, пожалуйста, не пренебрегайте обязанностью своей профессии.

Господин Миштиго, давайте приступим к планированию путешествия.

Миштиго улыбнулся.

– И сведем к минимуму различия между нами? – спросил он. – Ладно.

– Тогда перейдем в библиотеку, там тихо. К тому же, мы сможем воспользоваться картой-экраном.

Я почувствовал, как во мне все напряглось, когда мы поднялись, ибо наверняка наверху был Дос Сантос, ненавидящий веганцев, и, конечно же, рядом с Дос Сантосом была девушка с красивым париком, ненавидящая всех.

Знал я и то, что наверху был Эммит и Элен. Вероятно, туда же мог забрести и Фил, устроив там второй форт Самтер. И, наконец, там был Гассан, который обычно просто сидит и курит с непроницаемым видом. Если вы станете подле него и сделаете несколько глубоких вдохов, то вам станет все равно, что там говорят веганцы, да и люди тоже…