"Кузница в Лесу" - читать интересную книгу автора (Роэн Майкл Скотт)

Глава 1 ОГОНЬ ЗАЖЖЕН

Порыв свежего морского ветра разбудил Элофа, когда его голова склонилась над рукописью, исписанной мелким почерком. Ветер ворвался в открытую дверь кузницы, прижав к земле языки пламени в очаге, пригасив лампы с тростниковыми фитилями и обдав неожиданным холодом его голую шею. Он резко выпрямился и заморгал в колеблющемся свете ламп с инстинктивной настороженностью внезапно проснувшегося человека. Он был не здесь, а где-то далеко, в черных болотах или заснеженных горах, преследуя тень из своего прошлого, исчезавшую перед ним, менявшую облик в его руках и появлявшуюся за его спиной — вечно близкую, вечно ускользающую…

За его спиной с мягким стуком захлопнулась книга, и он нетерпеливо встряхнул головой, избавляясь от остатков кошмара.

— Как проходит ночь? — спросил он, не поворачивая головы.

— Как заведено, — спокойно ответил Рок. — Судя по моим песочным часам, остался еще час до полуночи. Тебе пора ложиться — Иле не потерпит никаких возражений. Марта и старый Хьоран уже давно ушли, а завтра наступает великий день для лорда Керморвана. Спи, если завтра хочешь быть бодрым и готовым к этому.

— Я не могу заснуть.

— Тогда ты ловко притворялся. Еще минуту назад…

— Я хочу сказать, что не смею заснуть. Не сейчас, когда моя бедная голова так отягощена мыслями и заботами. Даже мои сны полны отравы.

— Значит, ты так и не нашел ничего, что могло бы помочь тебе?

Элоф покачал головой.

— Нет, ничего. А ты?

Рок встал, подошел к скамье, нагруженной увесистыми томами, и положил книгу, которую он читал, на верх самой высокой стопки.

— То же самое. Многое очень увлекательно, многого я просто не понимаю, но ничего, что могло бы представлять интерес для тебя.

Он посмотрел на коробку со свитками рукописей, стоявшую возле стола Элофа, и перегнулся через его плечо.

— Не так уж много осталось. Жаль, что наш покойный и неоплаканный мастер-кузнец не взял с собой на юг больше книг из своей драгоценной библиотеки. Теперь все будет потихоньку плесневеть в старой башне…

— Если дьюргары еще не захватили ее, — отозвался Элоф. — Или… другие.

— Ты имеешь в виду Лед? — тихо спросил Рок и бросил невольный взгляд во тьму за дверью. — Сомневаюсь, что в книгах для него найдется что-то интересное.

— Да, но там есть и другие вещи. Мы так и не нашли шлем, который я сделал, среди вещей мастера-кузнеца. Шлем Тарна… Он обладает большой силой.

Рок пожал плечами.

— Кажется, он позволял незаметно проходить среди людей и каким-то образом перемещаться из одного места в другое — если то, что ты видел после его создания, было правдой.

— Было, — сурово ответил Элоф. — Я видел это и на Льду. Вот свиток, который изучал Ингар, когда составлял план работы над созданием шлема, — видишь, на нем даже остались меловые отметины от его рукавов… — Он замолчал и перевел дыхание. Рок ничего не сказал в ответ. — Это трактат о силе масок с примечаниями мастера-кузнеца, который многое узнал от эквешцев о том, как маска может превращать владельца в свой живой символ. Если я правильно понял, такое превращение должно лежать в основе силы шлема. Помнишь, какие свойства он велел мне вложить в него? Сокрытия, изменения, способности двигаться незаметно и утонченно. Это знание тревожило мой сон: я наконец понял, как должен действовать шлем и как велико его истинное могущество. Это маска, безупречная маска, отзывающаяся на мысли своего владельца. Если он думает о тени, то становится невидимым. Если он думает о какой-то форме, она скрывает его собственный облик. Если он подумает о другом месте и облечется своей мыслью, то попадет туда.

Рок сглотнул.

— Это пагубная сила, которой нельзя владеть с легким сердцем. Иногда я думаю о многих местах, где никогда не буду. Но дьюргары знают, что делать с шлемом, даже если никто другой не знает…

— Думаю, у них его нет.

Рок внимательно посмотрел на своего друга.

— Судя по твоему тону, у тебя есть основания так думать. Где же он?

Элоф тяжело вздохнул.

— В тот последний час ты видел то же самое, что и я. Два лебедя улетели на восток…

— Но ты сделал только один шлем.

— Когда я впервые увидел Кару — еще до изготовления шлема, — на ней был плащ с подкладкой из черных лебединых перьев. Но у Лоухи не было такого плаща. И почему они ехали к мастеру-кузнецу на лошадях, подвергаясь всевозможным опасностям, если обе могли изменить свой облик и улететь? Очень может быть, что в ту ночь Лоухи приказала мастеру-кузнецу создать для нее нечто, что могло бы сравниться с силой, которой обладает Кара.

Элоф встал, и драгоценный пергамент смялся в его могучих пальцах, сведенных внезапной судорогой; толстый деревянный стержень в его центре жалобно заскрипел и сломался. Элоф раздосадовано посмотрел на него и бросил на стол. Пергамент был так же покорежен, как сломанный черный клинок, лежавший перед ним.

— Теперь ты понимаешь, почему я должен последовать за ней, кем и чем бы она ни оказалась на самом деле? Великая сила, созданная мною, снова попала в дурные руки. Я снова должен найти ее и, если понадобится, уничтожить. А Кара — единственная ниточка, которая может привести меня к Лоухи. Даже если бы я не хотел освободить Кару, то все равно должен следовать за ней, найти ее. Даже если бы я не любил ее…

Рок поджал губы и отвернулся, словно от внезапной вспышки пламени в кузнице. Он осторожно провел пальцем по куску искалеченного металла.

— Для такого дела тебе придется заново отковать свой странный меч. Немногие мечи послужили бы тебе в час нужды так же верно, как этот. — Он потянулся и громко зевнул. — Но пока что постарайся хотя бы отдохнуть. Усталые глаза не замечают того, что ясно видно при свете дня.

— В самом деле, — кивнул Элоф. — Хорошо, я постараюсь, но не прямо сейчас. Пока что я немного посижу тут и постараюсь хотя бы починить рукоять, если ничего другого не остается. Работа для рук прояснит голову.

Когда Рок ушел, Элоф разгладил измятый свиток и положил его на место. Потом он вздохнул и повернулся к мечу. Сила удара, изогнувшая и перекрутившая металл клинка, вырвала витки серебряной проволоки из рукояти; их облачные узоры, переменчивые и прекрасные, как болотные небеса, под которыми они были созданы, пропали безвозвратно. Элоф на мгновение задумался, потом взял котомку со своими инструментами и отнес ее на рабочую скамью у окна. Там Марья, служившая поденщицей у старого Хьорана, держала свою работу. Вместо почерневших кузнечных инструментов на полках были разложены изящные пинцеты, маленькие тиски, тонкие напильники и острые резцы, ибо Марья была искусным ювелиром. Элоф выбрал острое лезвие и достал из бокового кармана котомки сверток из жесткой кожи; из одного конца свертка выпало несколько сухих иголок. Он очень аккуратно развернул кожу. Внутри лежала сухая сосновая ветка, почти лишенная игл, если не считать одного маленького отростка, который он осторожно отделил с помощью лезвия.

Положив веточку на гладкую каменную плиту, Элоф нанес на нее тонкий слой яичного белка и костного клея, разбавленного крепким спиртом, и накрыл сверху почти невесомым листом кованого серебра, тоньше самого тонкого пергамента. Он подышал на серебро, пока на поверхности не проступили призрачные очертания веточки. Потом, пользуясь тонкими остроконечными инструментами, он начал медленно разглаживать ее, терпеливо обводя очертания каждой иглы, поворачивая и добавляя еще серебряной фольги, пока веточка не оказалась полностью закрытой, заключенной в тончайший серебряный футляр.

Теперь она напоминала прежний талисман. В ней оставалось мало силы, но это была слишком ценная вещь, чтобы просто избавиться от нее. Пока на ней есть иглы, даже мертвые и пожелтевшие, частица лесной силы остается в дереве… Он улыбнулся.

— Никакой осенний ветер больше не унесет эти иглы. Для них наступила серебряная пора, и я буду носить их с собой везде, где бы я ни был.

Такие слова он произнес над своей работой, а потом, размотав проволоку, прикрепил веточку к рукояти и снова плотно обмотал проволокой. Рукоять выглядела такой же надежной, как и прежде, но Элоф нахмурился, когда взял ее в руку. Что такое рукоять меча без клинка? Он с досадой отложил ее в сторону. Ночь безмолвствовала, если не считать жалобных завываний ветра, приносившего с собой отдаленный плеск волн в гавани или стук копыт припозднившегося всадника по брусчатке мостовой. Сонливость совсем покинула Элофа; внезапно он с новой силой ощутил потребность в знаниях и нетерпеливо взял другой свиток, оказавшийся пространным трактатом об извлечении металлов из руды. Кроме главы о странных силах, приводимых в движение железом и медью в едких растворах, там не было ничего интересного.

На столе перед Элофом лежал сломанный клинок, который он не выковал сам, а взял из рук давно умершего человека. Сейчас меч выглядел немым укором. Достоин ли он владеть такой вещью, если, обладая немалой силой и мастерством, не может заново отковать клинок?

— Но как? Как?

Элоф отодвинул рукопись и взял в руки холодный металл… если это действительно был металл. Жар кузнечного горна не мог раскалить его, ни один напильник не оставлял на нем следов, и никакой молот не мог сломить его упрямство. Несмотря на все знания Элофа, силу его разума и рук, ни огонь его кузницы, ни жаркое пламя его нужды не могли вернуть меч к жизни!

— Привет тебе, достойный кузнец!

Удар грома прокатился по кузнице и сотряс тяжелую дверь на ее петлях, но голос был еще более могучим. Клинок с лязгом упал на пол, а скамья, на которой сидел Элоф, перевернулась, когда он вскочил на ноги, объятый гневом и непонятным страхом. Но задвижка была поднята, нижняя створка двери уже распахнулась, и гнев Элофа поутих, когда он увидел фигуру человека, полускрытую в глубокой тени.

Человек, без сомнения, был очень стар. Шляпа с широкими обвисшими полями закрывала его лицо, наползая на один глаз, но это лишь подчеркивало белизну растрепанных ветром волос и бороды. Тяжелый плащ, некогда темно-синего цвета, теперь был весь покрыт пятнами и пропитан пылью дальних дорог. Сгорбив плечи, старик опирался на большой посох из гладкого темного дерева, увенчанный наростом из коры. Прочная опора, но, пожалуй, слишком тяжелая для ослабевшей руки, и Элоф простил старцу его неуклюжий стук.

— Привет тебе! — снова произнес старик и отвесил вежливый поклон. — Странник просит отдыха у твоего очага, чей свет издалека виден на ночных улицах.

Его голос был хрипловатым, но глубоким и звучным, с заметными раскатистыми нотками уроженцев севера. Элоф улыбнулся этой старомодной учтивости, но все еще медлил.

— Кто просит гостеприимства? Кто нашел мою кузницу в этом огромном городе?

Старик медленно прошел за дверь, как будто этого приглашения было достаточно. Порыв морского ветра ворвался вместе с ним; угли в кузнице на мгновение ярко вспыхнули, а из-под выступа дымохода повалили клубы дыма.

— Всего лишь странник, так меня называют люди. Далекими были мои странствия, много долгих лиг я прошел и, наверное, должен буду пройти еще больше.

Сомневаюсь, что так же далеко, как суждено мне, подумал Элоф, но промолчал. Он двинулся вперед, собираясь мягко выпроводить незваного гостя. Когда нищий входит в дом, от него трудно избавиться, а сейчас город кишел беженцами с севера, молодыми и старыми, проникавшими за стены, несмотря на усилия привратной стражи; он был не в состоянии накормить их всех. Кроме того, Элоф мог видеть лишь крючковатый нос старика и яркий темный глаз, блеск которого внушал ему недоверие. Он принужденно рассмеялся и поискал в поясном кармашке мелкую монету, чтобы старик мог заплатить за ночлег на постоялом дворе.

— Что ж, если ты называешь себя странником, не буду тебя задерживать. Вот подаяние, но я не могу…

Старый нищий не обратил внимания на его слова, но вошел в кузницу таким же медленным шагом. Край его длинного плаща выписывал странные узоры в пыли на полу. Пораженный, Элоф остановился и опустил монетку обратно в кошель. Наверное, когда-то старец был очень высок; даже теперь его голова находилась на одном уровне с головой Элофа, а бледные веснушчатые руки, сжимавшие огромный посох, были длинными и жилистыми. Его сгорбленная тень на стене кузницы подрагивала в неверном свете пламени.

— Добрый человек всегда рад принять путника — разве не так говорилось в Северных Землях? Ведь я слышу их голос в твоей благородной речи.

Элоф моргнул, смущенный этим мягким укором, но продолжал загораживать дорогу. Старик пожал плечами и повернулся к очагу.

— Так всегда бывало со мной в былые дни. Люди привечали меня, давали мне еду и питье, даже подносили дары. То были настоящие люди, не боявшиеся впустить в дом незнакомца. Кто страшится беды, тот накликает ее на себя, так они говорили и распахивали свои двери настежь.

— У меня уже есть беда, — вздохнул Элоф, неприятно изумившись горечи, прозвучавшей в его словах. — Хочешь сделать ее еще горше?

— Я хочу лишь присесть у твоего очага, — проворчал старик.

Он медленно и устало опустился на кирпичное сиденье, прислонился к нему спиной и прикрыл глаза, радуясь теплу.

— Ну что ж! Если ты держишь обиду на меня за этот скудный отдых, я отплачу тебе, как могу, своей мудростью. Многое я повидал, узнал много вещей, неизвестных даже ученым людям; не раз мой совет освобождал сердца от гнетущей заботы. Спрашивай меня, о чем хочешь!

Элоф снова вздохнул.

— Я не держу обиды на тебя, — твердо сказал он. — Но у меня и впрямь много забот. Возьми подаяние, которое я предложил, и оставь меня размышлять над ними. Мне не нужен твой совет…

Старик неодобрительно покачал головой, и Элоф на мгновение увидел его лицо целиком — морщинистое, но жесткое, как старое мореное дерево.

— Ты уверен? — сурово спросил незнакомец. — Многие, считающие себя мудрецами, на самом деле ведают лишь меру своего невежества! — Он неуклюже ткнул посохом в груду книг. — Ты зарылся в мертвые слова. Мне ясно, что ты ищешь некий секрет. Слова хранят много секретов, это верно… но не все!

Его темный глаз насмешливо сверкнул из-под мятых полей шляпы, но вспыхнул новым огнем, когда он увидел сломанный меч.

— Вот в чем дело! Ты ищешь способ починить этот клинок… — Он хмыкнул в бороду. — Судя по виду, ты сильный парень; разве ты не можешь просто отковать его заново? Нет? Тогда как тебе удалось изготовить его с самого начала?

Стрела попала в цель. Элоф почувствовал, что его уши горят, а щеки пылают, и выругался про себя.

— Ты не знаешь, — задумчиво произнёс старик, склонив голову набок. — Значит, ты не мог сам отковать этот меч. Он… не принадлежит тебе.

Элоф гневно взглянул на него.

— Он не принадлежит никому другому. Я нашел его там, где он был захоронен вдали от человеческих глаз, и сама память о нем изгладилась за долгие века.

Старец покачал головой, так что его ветхая шляпа заколыхалась из стороны в сторону.

— Вот как? Найденное не считается добровольно отданным. Иногда даже подарок нужно заслужить, не так ли? Нужно научиться седлать коня, прежде чем скакать на нем, и оснащать лодку, прежде чем плавать на ней. Не мне бы об этом говорить, но такие дары могут быть даны, чтобы научить человека новому мастерству или заставить его осознать мастерство, которым он уже владеет. Тогда он поистине может принять дар и остаться свободным от любых обязательств, кроме благодарности.

Элоф стоял неподвижно. Огонь в кузнице негромко потрескивал, раздуваемый ветром, постепенно крепчавшим, словно в преддверии грозы. Он искоса посмотрел на старика, чьи черты было трудно разобрать на фоне языков пламени за его спиной.

— Я искал мастерство…

— Да, но в книгах и в чужой мудрости. Они тоже бывают полезны, но я слышал, что северные маги-кузнецы были такими людьми, которые всегда искали новые истины и мудрость в самом средоточии природных явлений.

— Верно! — с жаром ответил Элоф, теперь уже глубоко уязвленный. — Так мы и поступаем! Лучшие среди нас обуздывали своим мастерством многие силы этого мира. Им были подвластны секреты высот и глубин; они связывали воедино разные качества и заковывали их песней в свою работу. Настоящий мастер-кузнец не страшится вырвать эти тайны из рук самих Сил, что владеют ими!

Старик тихо рассмеялся. Затем со скоростью, поразившей Элофа, он встал, опираясь одной рукой на свой огромный посох, а другой рукой схватил — черный клинок со стола, не обращая внимания на бритвенно-острое лезвие. Разъяренный, Элоф вскочил, собираясь отобрать меч, но замер и затаил дыхание, когда посох, без видимых усилий развернутый в обратную сторону, уперся ему в грудь. Он поднял руку, чтобы отбросить эту помеху, и снова замер, ощутив легкий укол холодного металла. Он осторожно ощупал кору, обнаружил то, что скрывалось под ней, и кровь в его жилах как будто обратилась в талую воду. Его пальцы прикоснулись к лезвию — узкому, твердому и заканчивавшемуся острым наконечником. Посох, приставленный к его груди, прямо к тому месту, где мог бы находиться шрам от странной, мгновенно зажившей раны, оказался длинным копьем в руке человека, явно умевшего обращаться с оружием. Старик медленно кивнул.

— Гордые слова, мой славный кузнец; не сомневаюсь, что ты готов выступить против Вершителей Судеб. Но знаешь ли ты, о чем говоришь?

Он внезапно выпрямился в полный рост, и черные тени как будто разлетелись по кузнице на крыльях посвежевшего ветра.

— Их владычество над этим миром было установлено еще до того, как он обрел форму. Над морем и сушей властвуют они, над небом и камнем, над горами и облаками, лесами и озерами, реками и равнинами, над всеми живыми существами. И над Льдом тоже.

Посох, который не был посохом, описал перед глазами Элофа широкую дугу, словно охватывая весь мир. Складки плаща на раскинутых руках вздувались от ветра и хлопали, подобно знаменам.

— Они мудры и могущественны; сила последнего и слабейшего среди них далеко превосходит человеческую. В их мимолетном взгляде — прозрение, в прикосновении мысли — знание. В их малейшем жесте заключена великая сила.

Наконечник посоха в протянутой руке слабо блеснул на фоне пылающих углей в очаге, и в кузнице грянул оглушительный раскат грома, сбивший пламя и разбросавший жгучие шипящие искры в дымном воздухе. Пол содрогнулся; каменные плиты вздыбились, и клинок ослепительного света мелькнул между очагом и каминной трубой — молния, ударившая под крышей. Ветер пронзительно свистел. Клочья дыма носились по комнате, погасшая лампа опрокинулась и разбилась, а инструменты, сложенные у стены, лязгали и дребезжали. Но суровый старик неподвижно стоял посреди этого хаоса, холодный, как зимнее небо; лишь его темные глаза поблескивали из-под полей шляпы.

Потом наступила тишина, странная и беспокойная, все еще вибрирующая, как бывает после землетрясения. В этой тишине Элоф услышал отдаленный, слабый, но все же различимый ответ: отзвуки вороньего грая, принесенные на крыльях ветра. Порыв леденящего воздуха пронизал его до самых костей, и он задрожал крупной дрожью.

— Итак, хитроумный кузнец, — тихо, но требовательно произнес старик. — Отказываешься ли ты теперь от своей гордыни?

Напряженно удерживая взгляд старика, Элоф молча кивнул. Но странный гость лишь устало оперся на посох и снова сгорбил плечи. Наконечник посоха спрятался под корой, но в колеблющихся тенях на стене, освещенной огнем очага, четко проступали очертания наконечника копья.

— Очень хорошо. Ибо, как я слышал от знающих людей, только те, кто принадлежит Льду и предает свою веру, желают себе слуг, рабов и подчиненных. Истинные Вершители Судеб не могут этого делать, будучи сами вдвойне слугами причин и следствий. Их целям лучше всего служат люди, которые менее всего нуждаются в их помощи.

Старик со вздохом повернулся к двери.

— Я не могу отплатить тебе за тепло твоего очага; ты не нуждаешься в моем совете. Как и прежде, я остаюсь у тебя в долгу.

Элоф недоуменно посмотрел на него.

— Как и прежде? Но как это может быть, ведь мы никогда не встречались раньше! И мне нужен совет: я до сих пор не знаю, как отковать этот меч…

Человек, называвший себя странником, подошел к открытой двери; там он остановился и обернулся, являя собой картину утомленного старца. Однако его глаз блестел еще ярче, чем прежде, а слабая дрожь в голосе выдавала скорее сдерживаемое веселье, чем усталость.

— Кажется, ты насмехаешься надо мной! Разве ты сам не сказал мне об этом… ты, кто хочет держать в своих руках силы природных стихий? Ответ был бы ясен даже ребенку, если бы дети не были так подвержены страху!

Старик сделал презрительный жест свободной рукой, и под его плащом вдруг блеснула гладкая черная поверхность, подобно отблескам темных вод в лунном свете. Элоф мельком увидел стальной нагрудник и рукоять огромного черного меча. В следующее мгновение старик вышел за дверь и исчез.

— Это ты! — закричал Элоф. Приступ безумной ярости развеял страх и благоговение, и он, не разбирая дороги, ринулся к двери: — Снова ты, Ворон! Стой, теперь ты не…

Во тьме раздалось хриплое карканье ворона — бессловесная сущность насмешки — да по булыжной мостовой гулко застучали подковы. Элоф знал, что одну из этих подков он когда-то сам примеривал к копыту исполинского коня. Он выбежал на улицу, но здесь темнота обступила его со всех сторон; вокруг высились склады и зернохранилища гильдии торговцев, тени от которых закрывали мостовую. Лишь в дальнем конце улицы, у гавани, Элоф заметил — или ему показалось? — лоснящийся круп боевого коня, и то лишь на мгновение.

Давешняя вспышка в самом деле была предвестницей грозы; между облаками внезапно проскочила молния, высветившая улицу от края до края. Резкий порыв ветра ударил в лицо Элофу и принес с собой первые холодные капли дождя. Вдалеке грохотал гром, а не конские копыта — Ворон исчез так же неожиданно, как и появился.

Что-то блеснуло в свете молнии у самых ног Элофа. Там, на булыжной мостовой, лежал черный клинок. Элоф поднял меч и озадаченно посмотрел на него: что имел в виду старый лис, когда сказал, что секрет уже известен ему? На треть длины от хвостовика меч был так ужасно перекручен и искорежен, что оставшаяся часть выпирала под нелепым углом, будто сломанная рука. Именно такое чувство возникало у Элофа, и он никак не мог срастить этот перелом. Его мастерство оказалось бессильным. Даже секреты, разведанные у дьюргаров, которые умели глубоко заглядывать в саму форму и структуру металла, ничем не могли помочь ему. А если это не металл? Едва ли. На ощупь клинок был металлическим; он не мог быть сделан из обсидиана или любого из тех странных камней и других материалов, которыми некогда пользовались варвары. Однако, поворачивая меч из стороны в сторону, Элоф был уже не так уверен в своей правоте. Блеск клинка не потускнел, а лезвие не затупилось; даже долгие годы, проведенные в болотной топи, не оставили на нем никаких следов. Может ли даже самый прочный металл выдержать такое? Но как его испытать? Взять кусок магнитного железняка? Многие металлы на него не реагируют. Обработать едким раствором? В случае успеха клинок будет поврежден, и тогда уже никакая сила не сможет вернуть его к жизни.

Элоф старался сохранять спокойствие, хотя мысли вихрем кружились у него в голове. Можно было бы не обращать внимания на болтовню старого нищего, но его странный гость явно не бросал слов на ветер. Как же понять его намеки? Элоф не знал, какого секрета ему не хватает. Он получил клинок в дар, но такой дар нужно заслужить отвагой и мастерством. Скорее всего новые знания можно было обрести не из книг, а из вечного движения сил природы. Но как? Где? И ведь он сам сказал об этом! В ярости Элоф стукнул себя кулаком по лбу, словно мог заново отковать и очистить свой разум.

Гроза грохотала над морем, надвигаясь на побережье. Темный силуэт башни Вайды над гаванью резко выделялся на фоне блистающих молниями облаков. Это зрелище пробудило в Элофе еще свежие воспоминания о страхе, крови и боли, обретенной и вновь утраченной любви. Он изо всех сил старался выкинуть их из головы и сосредоточиться. Помнится, уязвленный пренебрежительными словами старика, он сказал, что мастер-кузнец не страшится вырвать тайны стихий из рук самих Сил, что владеют ими…

— Рок! — внезапно воскликнул Элоф. Поскользнувшись на мокрой мостовой, он развернулся и побежал в кузницу, выкрикивая имя своего друга и одновременно удивляясь, зачем он это делает; тот первый удар молнии должен был разбудить всех обитателей дома. Но коридор был пуст, и когда Элоф распахнул дверь комнаты Рока, тот мирно похрапывал под одеялом. Зато рядом с ним вскочила Марья, но тут же спохватилась и сердито закуталась в меховое одеяло.

Марья бежала с севера вместе со старым Хьораном, когда их город был опустошен эквешскими мародерами. После того как огромная волна беженцев вынесла их на юг, они, как и все остальные, умирали от голода. К счастью, им довелось встретиться с Роком, который сохранил теплые воспоминания о Хьоране и, зная цену даже далеко не самому талантливому мастеру-кузнецу, приютил их в своей кузнице. Их партнерство было успешным, но раньше Элоф не догадывался, до какой степени. Впрочем, ему было не до смущения. Он подошел к кровати и потряс Рока за плечо.

— Проснись! Разве ты не слышал?

— Что слышал? — пробормотал Рок.

— Гром! Удар молнии! Рок, это был Ворон!

— Ворон? — воскликнула Марья и широко распахнула глаза, глядя на Элофа, как на безумца. Вспышка молнии за окном на мгновение залила белым светом щели в запертых ставнях.

— Ворон? — эхом откликнулся Рок. Он сел и растерянно огляделся по сторонам. — Тот самый, о котором ты мне говорил? Где он был, здесь?

— Да! Здесь, в кузнице!

Марья испуганно вскрикнула и нырнула под одеяло.

— Неужели ты не слышал? Гремел гром… но довольно об этом. Вставай, а я пока что разбужу Хьорана. Нас ждет работа: теперь я могу перековать свой меч!

— Нет, постой! — сердито заворчал Рок. Он высвободил руку из хватки Элофа и положил ее на груду одеял, под которой притаилась Марья. — Клянусь зубами Амикака! Ты врываешься посреди… Я вижу, что ты сгораешь от нетерпения, но разве это не может подождать до утра?

— В том-то и дело! — воскликнул Элоф. — Сейчас, когда все под рукой… у меня нет времени на объяснения!

— Хотя бы пошли за Иле, и мы посмотрим, что она…

— Нет времени даже для этого! Мне очень жаль, Марья, но мы должны торопиться, иначе опоздаем.

Рок поежился от холода, опустив ноги на пол.

— Надеюсь, ты знаешь, о чем говоришь, — пробормотал он.

Спустя несколько минут странная процессия прошла по улице к стене над гаванью, а еще через некоторое время они поднялись на открытую площадку на вершине башни Вайды, задыхаясь и жадно глотая влажный воздух, словно рыбы, вынутые из воды. Фонарь в высоко поднятой руке Марьи озарял золотистым светом ближние зубцы парапета и отбрасывал ее паучью тень на стену галереи, где мастер-кузнец еще недавно бродил среди своих награбленных богатств. В другой руке она держала суму с инструментами Элофа и сломанным мечом, а в кармане ее мужской рабочей куртки лежала рукоять и новые заклепки. Поднявшись на площадку, она оглянулась и озабоченно посмотрела на троих мужчин на лестнице, тяжело дышавших и спотыкавшихся под весом самой прочной и тяжелой наковальни из кузницы Рока. Старый Хьоран мог оказывать лишь символическую поддержку, и даже силы Рока были на исходе, но Элоф торопил их как одержимый, взваливая все большую часть ноши на собственные плечи. Сверкнула молния, почти сразу же грянул гром, и он последним мощным усилием заставил друзей преодолеть оставшиеся несколько ступеней.

— Если этот Ворон снова покажет свею рожу, я швырну в него наковальней! — прохрипел Рок.

— А мне хотелось бы знать, сколько нам еще осталось идти, — выдавил Хьоран в промежутках между судорожными вдохами.

— Мы уже пришли, — сказал Элоф и поднял лицо навстречу мелкой россыпи дождя. — И, кажется, вовремя!

— Пришли? — изумился Рок. — Но почему здесь? Здесь нет даже очага…

Но они были рады наконец поставить наковальню, громко лязгнувшую и высекшую искры из каменной плиты. Хьоран, отдуваясь, оперся на нее, а Марья ободряюще похлопала его плечу.

Элоф перевел дух и вгляделся в небо над гаванью и море, раскинувшееся внизу. Кучевые облака громоздились друг на друга в блеске молний, бастион за бастионом, подобно некой твердыне Сил, бурлящей от едва сдерживаемой энергии. Теперь их авангард был уже почти над головой, и дождь усиливался, угрожая погасить слабое пламя фонаря. Широкая пелена дождя, мерцающая как жемчуг, приближалась через неспокойное море с пенными барашками волн и вот-вот должна была накрыть их.

Элоф скрипнул зубами и посмотрел вниз, во тьму лестничного колодца. Все время, пока они тащили наковальню, он ждал какого-то озарения или знака свыше, как бывало раньше. Но сейчас он не чувствовал ничего, если не считать обостренной и даже отрешенной бдительности, готовности к тому, что может произойти. Вспышка молнии отбросила его тень на крутые ступени; гром прогремел так близко, что он вздрогнул.

— Это становится опасно! — проворчал Хьоран, и Марья кивнула, соглашаясь с ним.

— В самом деле, — подтвердил Рок. Он взял суму с инструментами и раскрыл ее на наковальне. — Оставь здесь все, что ты принесла, Марья, и отойди на лестницу вместе с Хьораном. Я сам помогу ему…

— Уже пора, — тихо сказал Элоф и развернул клинок. — Пожалуйста, дай мне хороший молот — тот, с большой скошенной головкой, дьюргарской работы. Вставь заклепки в рукоять — вот здесь — и положи ее рядом с пробойником. Потом отправляйся к остальным.

— Ты уверен? — буркнул Рок, перебирая лязгающие инструменты. — Здесь пахнет одним из твоих колдовских фокусов…

— Может быть. Но, колдовские они или нет, никто, кроме меня, не должен пострадать от этого. А теперь отойди!

Раскаты грома почти заглушили его слова. Несколько кораблей, стоявших на якоре в гавани, исчезли за сплошной завесой дождя, хлеставшего по палубам.

— Спускайся вниз! — крикнул Элоф. — Здесь тебе сейчас больше нечего делать, но потом ты мне понадобишься!

Он достал из поясной сумки латную рукавицу, изготовленную у дьюргаров. Глаза Рока изумленно распахнулись; в них мелькнуло понимание, сомнение и нечто близкое к благоговению.

— Постарайся, чтобы у тебя было хоть какое-то «потом»! — прокричал он в ответ и ловко нырнул в лестничный проем. В следующее мгновение ливень обрушился на вершину башни, и все исчезло в потоках хлещущих струй.

Элоф стоял возле наковальни, немного наклонившись вперед, чтобы противостоять напору ветра. Он придерживал клинок одной рукой, пока надевал длинную латную рукавицу. Она плотно села на место; верхняя пластина, покрытая вязью узоров и надписей, точно облегала контуры его руки. Выше начиналась кольчуга, сплетенная из крохотных колечек и похожая на диковинную ткань, переливавшуюся и изгибавшуюся у сочленений. Рука Элофа вошла в рукавицу до самого локтя, и его пальцы наконец сомкнулись вокруг плоского ограненного камня на ладони. Не дав себе времени на размышления, он подошел к парапету и протянул руку к небу. Теперь он сам стал вершиной морской стены, и в городе не было более высокого места, если не считать отдаленных башен цитадели.

Затем Элофа посетила мысль, от которой он покрылся холодным потом. Он быстро растопырил пальцы так широко, как только мог, и выгнул руку ладонью вверх. Если удар придется на кончик пальца — в любое место, кроме ладони…

Буря завывала повсюду вокруг него. Ветер ревел в ушах; он чувствовал стремительное движение воздушных потоков в пропасти перед собой и на улицах далеко внизу. Или улицы находились у него за спиной? Элоф даже не мог понять, в какую сторону он смотрит. Мужество тонкой струйкой вытекало из него, уходило вместе с ледяным дождем. Он слишком долго нес наковальню, и у него не осталось сил; его рука превратилась в сплетение мышц и сухожилий, охваченных жгучей болью, запястье ныло от напряжения, пальцы в любой момент были готовы сжаться в кулак. Еще минута, и он откажется от этого безумия и склонит голову перед силами, которым посмел бросить вызов. Даже еще несколько секунд…

Но тут ливень, башня и все остальное исчезло. Перед Элофом открылась бесконечная белизна — пространство, наполненное отзвуками единственного удара в чудовищный бубен. Громадная тяжесть навалилась на него, и в какой-то момент ему показалось, будто он держит на ладони весь небосвод: необъятный купол, готовый рухнуть и сокрушить хрупкий мир внизу. Его пальцы сомкнулись от судороги, а не по мысленному приказу. Буря сразу же налетела на него, но теперь он сдерживал некую первозданную мощь, которая билась и трепетала в его ладони. Он покачнулся, потерял равновесие и с безумным криком отпрыгнул в сторону. Его ноги заскользили по мокрому камню, но в следующее мгновение он запнулся о наковальню, и черный клинок, лежавший на ней, отозвался глухим лязгом.

Элоф смутно слышал голоса, звавшие его, но пульсация в его ладони достигла такой силы, что казалось, суставы пальцев вот-вот лопнут от напряжения. Он выровнял клинок на наковальне правой рукой и вслепую зашарил в поисках молота. Его пальцы нащупали короткую ручку; он поднял молот, сама тяжесть которого казалась надежной и успокаивающей. Затем он поднес дрожащую левую руку к искалеченному сердцу меча, держа сжатый кулак вертикально, большим пальцем вверх. Постепенно, очень медленно он стал отгибать мизинец, как если бы хотел просыпать на наковальню немного песка, зажатого в горсти.

Белый огонь, более чистый и яркий, чем звездный, пролился на наковальню — искристый, сияющий свет, слепивший даже через опущенные веки. Ему сопутствовал низкий басовый рев, в котором слилась мощь сотни водопадов, заглушавший завывания бури. Рок что-то кричал, но его голос потерялся в этой сумятице. Наблюдателям, стоявшим на вершине лестницы, крепкая фигура Элофа, озаренная светом от наковальни, казалась воплощением движения: огромный молот взлетал вверх, описывал широкую дугу и опускался с легкой, даже ленивой грацией. Молот врезался в средоточие света, поднимался и падал снова; фонтаны дыма устремлялись вверх и тут же уносились вместе с ветром. После четвертого или пятого удара свет внезапно погас, и Элоф опустил молот. Но теперь он высоко поднял латную рукавицу, по-прежнему сжатую в кулак, и обрушил ее на наковальню вместо молота. Вспышка света отразилась от наковальни и прянула в небо, к быстро несущимся облакам; звенящий удар необычайной силы сотряс башню, а кузнец пошатнулся и опустился на колени.

Было ли то результатом бегства последних остатков светоносной мощи, которую он уловил, или просто глазом бури, но в небе над головой открылся просвет. Дождь сменился мелкой моросью, как будто облака оплакивали свою утраченную силу. Наблюдатели выбрались из лестничного колодца и бросились к шатающейся фигуре кузнеца, заранее страшась ран и увечий, которые они могли обнаружить. Но хотя одежда Элофа была прожжена во многих местах, а от его влажных волос валил пар, глаза на закопченном лице сверкали диким восторгом.

— Видишь? — крикнул он и указал рукой, одетой в латную рукавицу. — Скажи, о мудрый странник, выдержал ли я испытание? А ты, из чьей руки я забрал его, — будь мне свидетелем! Скажи теперь, разве он не по праву принадлежит мне? Он был запятнан злом, но теперь сияет, как прежде! Он снова пробудился к жизни и готов разить, защищая ее! Слепи нечистых своим темным блеском, искореняй зло, поражай ложь!

Стряхнув с плеч руки своих друзей, Элоф встал, поднял с каменного пола рукоять меча и выступил вперед. Их взгляды устремились вслед, и тогда они увидели… Хьоран издал удивленный возглас, Марья взвизгнула, и Рок выругался хриплым шепотом. Черный клинок действительно стал прямым и вернулся к жизни, ибо был глубоко погружен в металл наковальни.

Элоф насадил рукоять на торчащий хвостовик меча и вставил заклепки. Затем, не позаботившись о том, чтобы расплющить их, он уперся сапогом в край наковальни и сделал один могучий рывок. С металлическим скрежетом и фонтаном искр, а потом с торжествующим звоном клинок вырвался на свободу.

Наковальня, треснувшая сверху донизу, медленно распалась пополам и рухнула на темные каменные плиты.

— Так рубит клинок кузнеца!

Элоф тихо рассмеялся, повернулся к Року и остальным и обнял их. Объятие получилось неуклюжим, потому что он не выпустил меч из рук.

— Спасибо, друзья мои, спасибо вам! Жаль, что пришлось уйти в такой спешке и без объяснений. И еще, Рок: я сделаю для тебя достаточно безделушек, чтобы ты мог купить новую наковальню, еще лучше старой…

Хьоран и Марья казались оцепеневшими и бессловесными, но Рок, более привычный к странным зрелищам, просто покачал головой и начал собирать инструменты Элофа.

— Это не имеет значения. Пока оставим ее лежать здесь и давайте-ка уйдем отсюда, пока небесная кузница снова не принялась за работу!

Он подтолкнул остальных к лестнице, хлопнул Элофа по спине и удивленно уставился на свою мокрую ладонь.

— Пошли с нами, Элоф, ты же промок до нитки! Мы найдем для тебя кружку подогретого вина и теплую постель.

Элоф покачал головой, все еще переполненный внутренним ликованием.

— Благодарю тебя, но не надо. Я уже достаточно потревожил вас всех сегодня ночью. Мне нужно вернуться в дом Керморвана, лечь в собственную постель и оставить вас в покое.

— Как хочешь, — сказал Рок и обнял Марью за плечи. — Передай лорду мое глубокое почтение. Мы будем приветствовать его, когда он завтра выйдет к народу.

— Разве ты не собираешься прийти на церемонию?

— Зачем? — фыркнул Рок. — Слушать, как надутые синдики часами препираются друг с другом? Я оставлю формальности тебе и Иле, раз уж у вас голова устроена так, что они вас не утомляют. Лучше скоротать время в таверне, если в городе осталась хотя бы одна!

Элоф улыбнулся вместе с остальными.

— Если осталась хотя бы одна, уверен, что ты найдешь ее. Оставь нам немного эля напоследок!

Элоф пропустил своих спутников вперед, а сам задержался в пыльной полутьме, наслаждаясь прохладой и тишиной после грохота бури. Клинок в его руке тоже был прохладным, как и латная рукавица в поясной сумке; казалось непостижимым, что через них совсем недавно протекала такая грандиозная мощь. Элоф мысленно вернулся к моменту вспышки, к тому краткому озарению, когда он интуитивно проник в сущность меча. Действительно, клинок был сделан не из металла. В нем мерцали длинные черные пряди, причудливо свитые и перекрученные, погруженные в густую и темную связующую субстанцию. Они казались глянцевыми и блестящими, словно локоны давно умершей красавицы, сохраненные для вечности неким волшебством; правда, лезвие клинка было тоньше самого тонкого волоса.

Элоф остановился у одного из высоких лестничных окон, за которым до сих пор вспыхивали отсветы молний, и пристально посмотрел на меч, но поверхность металла снова превратилась в непроницаемое зеркало. Пораженный внезапной мыслью, он перевел взгляд на рукоять и поднес ее ближе к свету. В ней, как и прежде, переливались плывущие облачные узоры, но теперь они были уже не серыми, а черными — заряженными энергией, подобно грозовым облакам, чья живая сила помогла заново отковать клинок.

— Раньше я не давал тебе имени, — тихо сказал Элоф. — Я не мог быть уверен в тебе. Но теперь я уверен; во имя тьмы, что льнет к тебе, я назову тебя. Будь же Несущим Тьму, Вестником Ночи, или Гортауэром на сотранском языке, и да падет тьма перед глазами моих врагов!

Повинуясь внезапному порыву, он взмахнул Гортауэром, и голос меча запел во тьме — высокий, торжествующий, более чистый и ясный, чем раньше. В нем слышались слова, воспламенявшие кровь Элофа, заставлявшие его забыть о холоде, сырости и предстоящей долгой прогулке под дождем.

— Темный путь лежит передо мной, — прошептал он. — Но по крайней мере я вернул себе одного верного спутника. Интересно, кого еще я смогу найти?