"Облачные замки" - читать интересную книгу автора (Роэн Майкл Скотт)Глава 11Я полез вслед за Элисон, словно обезьяна по шесту. Со стороны это, должно быть, смотрелось не очень изящно, но я был слишком занят, чтобы следить за реакцией глядящих на меня. Вдобавок я опасался, что поранюсь копьем, но каким-то чудом мне удалось этого избежать. Мы преодолели больше половины пути наверх, когда в работе моторов стали ощутимы перебои. Качка корабля усилилась, и Элисон отшвырнуло от борта, а меня бросило к корпусу дирижабля, а затем – наоборот. Я решил было, что нас пытаются скинуть, но если бы они нас заметили, то могли бы просто-напросто перерубить канаты. Дело заключалось в том, что Лутц не умел управлять дирижаблем. Впрочем, для нас это чуть не оказалось роковым. Нас мотало взад-вперед, и я едва сдержал крик, когда увидел, что Элисон заскользила вниз, но почти сразу остановилась, крепко вцепившись в канат. Потом то же самое случилось со мной, но мне повезло меньше: я полетел вниз по тросу, который огнем жег мои ладони. Лишь с большим трудом мне удалось остановиться, сжав канат ногами. В результате резкой остановки меня подбросило вверх, а затем на мгновение я повис вниз головой. Дирижабль летел много выше, чем я предполагал. Мы оказались над самой вершиной Брокена, и трудно было представить зрелище более жуткое. Прямо под нами бурлила органическая масса, копошащаяся подобно груде червей, бело-коричневая и жидкая в своем гниении. Когда-то, возможно, это были люди, мыслящие организмы. Теперь это были лишь груды клеток, чьи перемещения отражали только извращенную волю, управлявшую ими. Стоило мне об этом подумать, как масса развалилась на части. Вдоль ее нижнего края, рядом с кромкой леса, открылась огромная расселина и побежала дальше, извергнув струю бледной жидкости, которая пролилась вниз по склону горы, петляя среди деревьев. Я был почти уверен, что она уже стала частью целого, своеобразным органом чувств – возможно, даже гигантским глазом. Я внезапно подумал о Молл и Джипе: рядом с этой тварью невозможно было чувствовать себя в безопасности. Тут в почве появился новый излом, пласт породы вздыбился, хребет изменил свои очертания, и стало казаться, что он вот-вот завалится назад. Часть этой шевелящейся горы поднялась наверх, другая ушла под землю. Бурлящая поверхность склона вздыбилась, образовав нечто наподобие лица с плотно закрытыми глазами, гневно раздутыми ноздрями и тонким безгубым ртом, раскрытым в крике жалости к себе. Чье это лицо, я не знал, но оно определенно было человеческим, что ощущалось в каждой его черточке, хотя вещество, его составлявшее, пребывало в постоянном движении. Черты лица были отчетливы, как на посмертной маске, но оно, вне всякого сомнения, было живым. Возможно, то была память, воспроизводящая того, кого в свое время знало это существо. Или того, кто прежде являлся основой этого отвратительного, направленного на зло разума. Но чем бы оно ни было, теперь оно превратилось в маску абсолютного страдания, в лицо человека, прошедшего через эшафот или камеру пыток. Эта чудовищная личина выла и заходилась в протяжном вопле бесконечной боли и невыразимого страха. Щупальца свои это чудовище выбрасывало наружу, подобно раненой анемоне, и они метались по лесу на горном склоне. А затем они взметнулись в небеса, чуть-чуть не достав до нас, и воздушным потоком дирижабль отбросило в сторону. Нос его внезапно опустился, и я стрелой понесся к гондоле. Я оказался так близко от нее, что решился протянуть руку и схватиться за выступавшую «ногу» шасси. Я отпустил канат и вцепился в новую опору всем, чем мог, разве что не зубами. Освоившись со своим положением, я ударил ногой в дверь, и когда та распахнулась, запрыгнул внутрь, с грохотом приземлившись на металлический пол, между тем как дверь гондолы снова захлопнулась. Копье отлетело в дальний конец трюма, под винтовую лестницу, которая вела на верхнюю палубу корабля. И тотчас на меня набросились два здоровенных молодца, одетых в черную форму охранников, – очевидно, головорезы Лутца. После пребывания на Брокене они были не в лучшем физическом состоянии, но то же самое можно было сказать и обо мне. Нас носило и качало из стороны в сторону, из угла в угол, кидало на пол. Мы мутузили друг друга без ощутимого перевеса, а я при этом еще старался не спускать глаз с двери, за которой осталась Элисон. Наконец, несмотря на то, что меня чуть не задушили, я умудрился высвободить руку и толкнул дверь, которая распахнулась и осталась открытой. В отсек проник поток воздуха, и правила нашей игры слегка изменились. Теперь это был выбор между «выкинуть наружу» или «быть выкинутым». Я мертвой хваткой вцепился в какую-то железяку, никоим образом не желая очутиться за бортом. Внезапно курчавый головорез слева от меня вскрикнул, а секунду спустя его уже не было с нами. Другой верзила попытался воспользоваться ножом. Но тут в гондолу влетела Элисон. Она пихнула его ногой в живот, отбросив к противоположной стене. Раздался треск, детина сполз вниз по стенке и потерял всякий интерес к происходящему. Я схватил Элисон за руки, привлек к себе и крепко обнял. – Молодчина, малышка… – Погоди! – прошептала она. – Они, по-моему, что-то услышали. Я отпустил ее и бросился за копьем. Но только я его поднял, как кто-то прыгнул из люка вниз, и его кованые сапоги наверняка сломали бы мне шею, не успей я отскочить в сторону. В итоге, когда он приземлился, я хорошенько ткнул его копьем. Второго спустившегося Элисон встретила мечом Я полез по трапу наверх, и еще одна пара обуви поспешила скрыться. Я кинулся за ней в едва освещенное чрево дирижабля, но стоило мне высунуть голову из люка, как все вокруг вспыхнуло, и мне пришлось не задумываясь нырнуть вниз. До меня донесся разъяренный крик: – Du Sau-Idiot! Kein Schuss mehr! Willst du das ganze Schiff im Brand setzen? [120] Боже мой, еще бы, – здесь ведь полным-полно водорода! Я подтянулся, опершись руками на края люка, и оказался в просторном отсеке, приспособленном для лошадей, с огороженными проволочной сеткой стойлами и коновязями. В мертвенном воздухе витала пыль. От огромных баллонов с газом, словно от старых палаток, шел запах прелой парусины. Гудели двигатели, лязгали металлические галереи, тянувшиеся вдоль бортов, и позвякивали многочисленные провода под самым потолком. Мой противник пятился, все равно пытаясь вытащить из кобуры револьвер. Но тот, к счастью, выпал у него из рук. Тогда он выхватил из ножен саблю. Это был мой старый знакомый, лейтенант, и в глазах у него горел нехороший огонек. Он смерил меня оценивающим взглядом – избитого, усталого и окровавленного. Я осторожно положил копье на пол; мне пришло в голову, что его вряд ли молено использовать как обычное оружие. Откуда-то сзади донеслось лошадиное ржание и звук падения. Я инстинктивно оглянулся, и тут же лейтенант бросился на меня и нанес свой излюбленный вероломный удар в лицо. Я парировал его и стал теснить противника. В это мгновение в отсеке появилась Элисон. Но на нас она едва взглянула и сразу кинулась к галерее, тянувшейся почти под потолком. Раздался хлопок и грохот, и провода у нас над головой задрожали. Лейтенант попытался оттеснить меня назад яростной серией ударов. Но я укрылся за крышкой люка, и его сабля со звоном опустилась на нее. Боковым зрением я увидел, что Элисон пытается своим мечом перерубить толстый провод под потолком. Тем временем лейтенант попробовал лягнуть меня в пах. – Мерзавец! – прошипел я. – Никакой ты не воин, а обычный хулиган! Тебе бы не саблю, а нож с выкидным лезвием! Наш бой теперь действительно больше напоминал драку в темном переулке. Нас швыряло взад-вперед по отсеку, мы колотились головами о части несущей конструкции, путаясь в проволочной сетке. Я дал ему коленкой под дых, но он стукнул меня рукояткой сабли по лицу и занес саблю для сокрушительного удара. И тут Элисон предостерегающе закричала, раздался громкий свист и что-то разрезало воздух. Длиннющий провод просвистел у меня над головой и, словно удав, обвился вокруг грудной клетки лейтенанта. Мне показалось, что я слышу, как хрустят кости. Дирижабль мотнуло в сторону, и двигатели резко загудели. Провод провис, и его жертва свалилась в передний люк; послышался приглушенный крик. Элисон присела на корточки рядом со мной. – Ты не ранен? Я перерубила провод, ведущий к рулю направления. Этот корабль уже никуда не прилетит… Она замолчала. В отсеке запахло горелым. Раздавалось какое-то странное легкое потрескивание. Затем что-то зашипело и фонтаном посыпались искры. При этом неожиданном освещении я увидел Лутца, вылезающего из люка, – превосходная сцена для появления Главного Демона. Монокль выпал из его глаза, светлые волосы растрепались, ухоженное лицо налилось кровью. В руках у него был небольшой автомат новейшей модели. Я резко повернулся, чтобы предупредить Элисон, но когда, задержав дыхание, услышал выстрел, то сразу увидел, что пуля попала в цель. Увидел даже брызги крови и кусочки ткани, которые пуля вырвала под ребрами, увидел, как Элисон закружилась на месте, а затем упала на бок с беззвучным вздохом. Благодаря какому-то чуду пуля не попала в баллоны с газом, но следующая вполне могла. Я подобрал пистолет лейтенанта, однако сам стрелять не решался. У меня еще было, наверное, что терять. И все-таки я нашел применение этому пистолету: я метнул его в Лутца – и попал точнехонько в подбородок. Барон зашатался, выронил автомат и упал в отверстие люка, с грохотом скатившись по трапу. Бросив быстрый взгляд вниз, в трюм, я увидел искалеченное тело лейтенанта и нечто повергшее меня в ужас. Боковая дверь хлопала на ветру, а дирижабль медленно покачивался и переваливался с боку на бок. И с каждым его движением Грааль, заключенный в металлическую клетку, скользил по полу ближе и ближе к дверному проему. Я уже готов был спуститься в трюм, но меня остановило сухое покашливание. Лутц, зажимая пальцем кровоточащую рану на подбородке, стоял на расстоянии вытянутого меча от меня, и правильные черты его лица искажала озорная улыбка, только тик в углу глаза слегка портил впечатление. Он поднялся сюда по трапу в хвостовой части дирижабля. – Wenn man nur wusste.. [121] – начал он. – Если б ты только знал, через что я прошел, через какие мерзости, пакости, грязь, унижения, да просто глупость – через всё, что пришлось мне пройти, чтобы добиться этого… – Могу представить. На пути к этой штуковине в трюме. И заманивая людей в свои ловушки. Мы кружили над вершиной Брокена, но уже начали терять высоту и скоро должны были оказаться в пределах досягаемости щупалец этого чудовища. Теперь Лутц расхохотался во весь голос. – И тут вмешался ты, торгаш несчастный, ты, достойный сын нации лавочников [122], и, конечно, все испортил. Теперь была моя очередь смеяться. – Жаль, ты не слышал того, что рассказал Ле Стриж. Он говорил, что в моих жилах течет королевская кровь, кровь германских королей. И что мой род ведет начало от принцессы из династии Карла Великого! [123] Конечно, давно это было, но все-таки лучше, чем заурядный баронский род. Как ты думаешь? Я не ожидал, что это произведет такой потрясающий эффект. Его голубые глаза выкатились из орбит, и он весь как-то съежился. – Ты? Фишер? Lieber Gott im Himmel! [124] Я почувствовал новый прилив гнева. Катика. Элисон. Может, и Молл с Джипом. Вполне возможно, и я сам… – Я бы на твоем месте не стал бросаться Его именем. Если Он существует, тебе придется представить довольно серьезные объяснения, чтобы… Он довольно шустро шмыгнул к люку, а вместе с тем и к Граалю. Мой клинок опустился между ним и люком, и он отпрянул назад, доставая свой тяжеленный «Schlager». [125] – Этот идиот Драговик, – процедил он, – говорил, что ты неплохо фехтуешь. Может быть, в бою с ним ты и был на высоте: Драговик был посредственный sabreur. [126] Но вот что я тебе скажу, торгаш несчастный: каких бы предсказаний тебе ни делали, что бы ни было предназначено судьбой, хороший клинок всегда способен это изменить. Ты слишком молодой, слишком неопытный. Я рассмеялся: – Хочешь сказать, что ты лучший фехтовальщик во всей Франции? Он ухмыльнулся: – Нет, Франция тут ни при чем. Но чемпионом Тюрингии по фехтованию на саблях я действительно был! И у меня пропали всякие сомнения в этом, как только он выполнил приветствие и встал в оборонительную позицию, легко закинув левую руку за пояс, а правую с высоко поднятым клинком вытянув вперед. Я действовал в соответствии с более современной манерой: рука вытянута вперед, клинок чуть приподнят. Лутц довольно крякнул. – Мне очень жаль, торгаш, но эспадронов [127] я для нас не припас. Придется тебе, видно, на ходу учиться пользоваться настоящим оружием, как это делают джентльмены. Nun – fahren Sie fort! [128] Наши клинки сошлись, словно в поцелуе, лязгнули, слегка соприкоснулись остриями. И вот уже его клинок исчез, просвистев над самой моей головой в ударе страшной силы. Я едва успел парировать его, и нанес ответный удар по руке Лутца. Но он извернулся с такой непринужденностью, будто мы и вправду вели учебный бой на эспадронах, и стал яростно наступать. Такое редко случается, когда ставкой в поединке является жизнь, но мы перешли к ритмичному обмену ударами, характерному для состязаний на piste. [129] Двигались мы мало, при этом используя любую возможность, которую предоставлял соперник для того, чтобы осыпать его градом быстрых коротких ударов. Это была бешеная, молниеносная схватка, а я и без того был уже измотан до крайности. Да даже если бы и не был, Лутц куда более преуспел в искусстве фехтования, чем я. Он берег силы, работая главным образом кистью, не делал обманных ударов, но и ни разу не упустил малейшей возможности для нападения. Он и вправду был отличным спортсменом и явно не жалел времени на тренировки. Я подозревал, что чисто физически сильнее него, но очень скоро это уже не будет иметь значения, ибо он измучит меня до крайности. А до слуха моего доносились какие-то странные звуки… Что-то со звоном упало рядом, как раз в тот момент, когда своей последней серией ударов Лутцу удалось немного оттеснить меня. Я было уже испугался, что это лейтенант каким-то образом воскрес. Но тут увидел Элисон, повисшую на перилах трапа. Она смотрела в противоположную сторону, а перила, за которые она ухватилась, были измазаны кровью. Глаза Лутца удивленно округлились, и его атака заглохла. Я с удвоенной энергией кинулся в бой, острие моего меча рассекло Лутцу правый рукав. Он отскочил назад и выругался, но крови видно не было. Я осклабился в улыбке: – Не стоило вам связываться с торгашами, герр барон! Они неплохо смотрят за своими лавками! Он презрительно фыркнул: – Ну твоя-то лавка, торгаш, вот-вот обанкротится! Элисон сделала несколько шагов по трапу, а клинок Лутца завертелся так быстро, что я не мог его разглядеть, только чувствовал давление на свой меч. И вот он нанес удар, целясь мне в живот. Я едва успел парировать его, но при этом едва устоял на ногах, а Лутц уже целился мне в горло. Но и этот удар я сумел отбить, причем довольно искусно, так что Лутц пошатнулся и отступил. Наши клинки снова скрестились, и каждый пытался прижать противника к борту гондолы. Его меч освободился, а мой, со скрежетом коснувшись металла, ударил его прямо в ногу. Лутц отскочил назад, поскользнулся в крови – Элисон или лейтенанта, и чуть не полетел на баллоны с газом. Его спас только внезапный скачок дирижабля, и он растянулся на полу. Однако я не смог воспользоваться этим; я был слишком измотан и только жадно, порывисто втягивал воздух. Элисон уже спустилась по трапу и теперь ползла – медленно, но верно, к клетке с Граалем. Лутц, стоявший на коленях возле люка, тоже заметил ее и кинулся к трапу. Я сделал ему подножку. В падении он нанес мне удар, пришедшийся по касательной, и сильно ободрал мне бок. Лутц довольно крякнул. – Хватит тактики темных переулков! – А я-то думал, что как раз нацисты специализируются на уличных драках! – Нацисты? – задыхаясь, переспросил он. – Да ты даже не понимаешь, что значит это слово! Нацисты были слепцами, этакий яркий флажок для простолюдинов, и ничего больше! Другое дело Schutzstaffel. [130] Вот у них были честь, чистота, отвага. За это я никогда не прекращал бороться. Корабль снова накренился, и теперь пришла моя очередь поскользнуться и отлететь к корме и заглохшему мотору. Нужно было воспользоваться теми небольшими преимуществами, что я имел. Были вещи, которые для меня привычны, а для Лутца нет; но как заманить его в ловушку? Он уже приготовился спрыгнуть в люк; его необходимо было остановить. Я сделал глубокий вдох, от которого больно закололо в боку, поднялся на ноги и, стараясь не обращать внимания на дрожь во всем теле, кинулся на него. Минуту или две я заставлял себя подражать действиям Лутца, не спешил с решающим ударом и пытался использовать свои преимущества; только в моем случае речь шла, разумеется, не об умении фехтовать. Хоть мне и не удавалось пробить его защиту, у него тоже ничего не получалось; и это, как мне казалось, раздражало его. Я оттеснил его к стенке, затем отступил, и ему пришлось последовать за мной в надежде пробить мою оборону. После этого я стал кружить вокруг Лутца, буквально осыпая его быстрыми и мощными ударами. Это не могло продолжаться долго; я быстро терял силы, и каждая секунда могла оказаться роковой. Но Лутц был сбит с толку и ослабил свою защиту, чтобы выяснить, что же это я вытворяю. Он это понял лишь тогда, когда его каблуки застучали по краю люка, и я внезапно усилил атаку. Боясь потерять равновесие и судорожно шаря свободной рукой в поисках опоры, он обнаружил у себя за спиной трап, и был вынужден отступить на него. Чем выше ты стоишь, тем сильнее и раскованнее твои удары. Если бы он попытался спуститься еще ниже, его песенка была бы спета. Видимо, он тоже понял это и поднялся вверх на пару ступенек, и я немного присмирел под его резкими ударами, что было не удивительно. Он засмеялся, но я сделал два шага вдоль люка и, оказавшись сбоку от Лутца, рассек ему ногу от бедра до самой ступни. Или скорее не ногу, а штанину бриджей для верховой езды, потому что крови опять видно не было. Я, вероятно, лишь слегка поцарапал его. Но мне удалось вырвать солидный клок кожи из его ботинка, и это вывело его из себя. Инстинктивно он вспрыгнул еще на одну или две ступеньки – и я смог наконец осуществить задуманное. Я пригнулся под его ударом и в отверстие люка увидел Элисон: она упала на клетку, крепко сжав ее руками. У меня мелькнула надежда, что Грааль тотчас исцелит ее, но этого не произошло. Я ободряюще крикнул, а затем с силой захлопнул тяжеленную крышку люка, ударившую Лутца по ногам. Ноги его при этом не особенно пострадали, но нервы стали сдавать. Над головами у нас был еще один люк; Лутц атаковал меня серией молниеносных ударов, чуть было не сняв с меня скальп, а затем повернулся и полез по трапу наверх. Люк распахнулся, и первое, что меня поразило, был порыв ветра. Он приободрил меня, а Лутц как-то стушевался и остановился в сомнении. Я оказался рядом и нанес ему удар в ногу. Он вскрикнул и чуть не упал с трапа, но затем восстановил равновесие и шмыгнул в отверстие люка, попытавшись захлопнуть крышку прямо перед моим носом, но я был быстрее. Мы оказались стоящими на корпусе дирижабля. Вернее, стоящим – в точном смысле слова – был лишь я. Лутц, не решаясь выпрямиться, стоял на коленях. – Никогда не занимались альпинизмом, герр барон? Это не ваша стихия, правда? Я обошел вокруг люка, а он на четвереньках пятился от меня, цепляясь пальцами за обшивку корпуса, натянутую туго, как кожа на барабане. Ветер трепал наши волосы и приносил с собой невыносимую вонь снизу, с горы. Я тихонько засмеялся от того, как лунный свет серебрит поверхность клинка. Я махнул мечом в сторону Лутца, он вскрикнул и чуть не потерял равновесие. – Да и по мачтам ты никогда не карабкался, верно? Для этого были матросы на твоих прогулочных яхтах, а ты все у штурвала ошивался, так ведь? Nicht wahr? [131] Я снова махнул мечом, он отшатнулся, немного поскользнулся и судорожно выровнялся. – Это нечестная битва! – выпалил он, но у меня уже не было сил, чтобы смеяться. – Не строй из себя идиота! Какая может быть честная битва – с тобой? Я убью тебя, вот и все. Я надеялся, что мне это удастся. Тут началось состязание в ловкости. Он оказался более цепким, чем хотел показать сначала, и, покрепче ухватившись за обшивку, выкинул вперед ногу и ударил меня по голени. Я откинулся назад, но успел уцепиться за крышку люка. И тут Лутц совершил нечто действительное умное, чего я от него никак не ожидал: он воткнул свой клинок в обшивку и, опираясь на него, выпрямился. Стараясь не глядеть за борт, где в опасной близости от нас развевались щупальца зверя-горы, он направился ко мне. Я тоже выпрямился, чувствуя, как во мне закипает гнев и понимание тщетности всего происходящего. На хвосте дирижабля сквозь обшивку поблескивал красный огонек; в любой момент пламя могло перекинуться на один из баллонов с газом, и тогда все будет в мгновение кончено. Наша участь уже решена, и мы лишь боролись за право отнять друг у друга последние секунды существования. Хотя погибнуть от удара меча было, наверное, лучше, чем в котле, что закипал под нами. Но я не мог это остановить, как, впрочем, и мой соперник, ибо мы зашли слишком далеко. И снова наши клинки сошлись, словно гремучие змеи при спаривании, бок о бок, острие об острие – и снова Лутц оказался быстрее. Огненный укол пронзил мою грудь выше сердца, прожег мясо и задел левую ключицу, причинив невыносимую боль. Колени мои подогнулись, и я опустился вниз. Этот удар был в его манере, молниеносный, решающий исход схватки, но еще не смертельный. При свете луны я увидел, как блеснули его зубы, когда он перенес всю тяжесть тела на клинок, готовясь нанести быстрый крученый удар от запястья, которым вспарывают живот. Но в эту страшную секунду я вспомнил капитана волков и то, как я с ним покончил. После такой победы сдаваться я не научился. Я отступил под натиском Лутца, прогнулся назад, а он по инерции вылетел вперед – и угодил прямо на мой выпад. Он раскинул руки и выронил свой клинок, улетевший в темноту. Я забыл о боли, зарычал, будто сам был волком, и поглубже вонзил свой меч в тело противника, пока наконец рукоятка не зазвенела о пуговицы на его рубашке. Лишь после этого я вырвал меч из тела Лутца, а он согнулся от боли и упал на четвереньки, хватая ртом воздух и кашляя. Его ноги пытались нащупать опору, но не нашли, и он заскользил вниз. Руками он нашел разрыв в обшивке и ухватился за него; но разрыв делался только шире. Толстый шелк с пропиткой отходил треугольным пластом, вместе с которым Лутц, беспомощно барахтаясь, сползал все ниже. – Zu Hilfe! [132] – кричал он между приступами кровавого кашля. – Rette mich doch! Um Gottes Name! Steve! [133] Но я уже отвернулся и не слушал его призывы, заталкивая меч за пояс. Меня теперь мало беспокоила его судьба. Держась одной рукой за поручень и чувствуя, что голова моя сейчас расколется от боли, я сполз по трапу в дымный полумрак. Элисон с бледным как смерть лицом и с боком, перевязанным какой-то тряпкой, еле держась на ногах, в упор смотрела на меня. – Я думал, ты мертва! – Я думала, ты мертв! Мы прохрипели это в один голос, и Элисон даже сумела выжать из себя сухой надтреснутый смех. – Не… совсем. – Все равно что умер. Почему… Она сглотнула, хотя во рту у нее явно пересохло. – Иди за… копьем. Нельзя потерять… Держаться вместе, даже если будет авария… Так мы найдем… – Пра… Я пойду. Со стороны это, должно быть, звучало как разговор двух пьяниц. Я чуть не упал, но все-таки мне удалось преодолеть остаток пути и взять копье. Задыхаясь от недостатка воздуха, я посмотрел вверх и увидел – разрыв в обшивке увеличился, и языки пламени вырываются из него наружу. Если Лутц все еще там, он, должно быть, изжарился заживо, да и мы каждую секунду можем присоединиться к нему. Я засунул гладкое прохладное древко за пояс и тут же увидел яркую вспышку, услышал громкий хлопок, и все смешалось. Я пригнулся и, как выяснилось, совершенно вовремя. Стена пламени прокатилась по отсеку так близко, что опалила волоски у меня на руках. Я беспомощно сполз на пол рядом с Элисон. Прогремел новый взрыв, еще громче предыдущего. Дирижабль закачало из стороны в сторону, так что у меня потемнело в глазах, но гондола оставалась не тронутой пламенем. – Почему мы все еще живы? – спросила Элисон сурово, почти сердито. – Это «Гинденбург»! [134] – крикнул я. – При горении водорода пламя поднимается Я прополз по полу и поднялся у панели управления. Мы все еще летели, но быстро теряли высоту. Я и думать не хотел о том ужасе, что творится у нас над головой. Руль направления был сломан, но посредством прочих рычагов еще можно было что-то предпринять. Я с силой ударил по рычагу, отвечающему за работу двигателей, и, кажется, завел их. Но внезапно что-то стукнуло в иллюминатор и размазалось по стеклу. Сначала я решил, что это одно из щупалец. Но это была верхушка дерева. У нас оставались считанные секунды, чтобы добраться до выхода. Я распахнул клетку с Граалем и помедлил секунду, прежде чем дотронуться до лежавшей в ней вещи. Элисон склонилась над копьем. Мы схватили и то, и другое. Ничего не произошло, если не считать того, что неровная поверхность гранита поцарапала мне руку. Корабль с силой швыряло из стороны в сторону, и тут взорвался еще один баллон. Мы поползли к выходу. Я тихонько застонал; даже тащить за собой эту каменюку было нелегко, она всей своей тяжестью давила на мое раненое плечо. Но Элисон обняла меня свободной рукой, и неожиданно гримаса боли, искажавшая ее лицо, сменилась улыбкой. – Прямо как со сковороды… Гондола со скрипом проехала по верхушке еще одного дерева, новый порыв рыжего пламени взвился над нами, а поскольку на прыжок сил у нас не осталось, мы попросту выкатились из дирижабля. Последовавшие за этим мгновения смешались: хлещущие по лицу ветки, бьющий в лицо воздух и удар… Должно быть, я еще несколько секунд пребывал в сознании, потому что последним, что запомнил, был объятый пламенем дирижабль, несущийся над головой, протянувшееся к нему щупальце, которое разорвало взрывом еще одного баллона. А затем корабль разнесло на части, и пылающие осколки обрушились туда, куда я и предполагал. На этот голый и безжизненный хребет, и прямо на это страшное лицо. Звуки, раздавшиеся при этом, были ужасны и гораздо громче, чем при взрыве дирижабля. Но на фоне их оглушительного рева вполне отчетливо слышался человеческий крик ужаса и отчаяния. Земля у нас под ногами затряслась, дьявольские щупальца взвились вверх, упали вниз, еще в воздухе рассыпавшись каскадом дождя… Затем была темнота, внезапная и удушающая. Но темнота не была одновременно и пустотой. Я был приговорен к смерти и спрашивал: почему, почему, почему? Я набирал этот вопрос на мониторе, потому что больше мне ничего не было позволено предпринять. Если мне удастся пробиться с этой апелляцией, это могло бы помочь – если не мне, то Элисон. Но в ответ я не получал ничего, кроме идиотского знакомого сообщения: СРОЧНО ВО ИЗБЕЖАНИЕ НЕМИНУЕМОГО УНИЧТОЖЕНИЯ СИСТЕМЫ СОЕДИНИТЕ ПОРТ «К» С ПОРТОМ «Ч» СРОЧНО СРОЧНО ВО ИЗБЕЖАНИЕ НЕМИНУЕМОГО УНИЧТОЖЕНИЯ СИСТЕМЫ СОЕДИНИТЕ ПОРТ «К» С ПОРТОМ «Ч» СРОЧНО СРОЧНО ВО ИЗБЕЖАНИЕ НЕМИНУЕМОГО УНИЧТОЖЕНИЯ СИСТЕМЫ СОЕДИНИТЕ ПОРТ «К» С ПОРТОМ «Ч» СРОЧНО Оно все приходило и приходило, и мне уже хотелось кричать от бессилия. Впрочем, по словам Джипа, это продолжалось всего несколько секунд. Потому что, едва Джип и Молл заметили, что мы упали, они кинулись к нам. – Если бы это был барон, – пояснил он, – мы бы, конечно, тоже поспешили, но с другой целью. А где он, кстати? Я попытался сосредоточиться, хотя в голове у меня все плыло; но тут Джип увидел мое плечо и прекратил меня трясти. – Черт возьми! Каким-нибудь дюймом ниже – и он продырявил бы сердце! – Элисон? – Она здесь. Но плоха. Пулевое ранение, сломанная нога, а может быть, еще и травма внутренних органов. Да и то вы счастливо отделались; если бы лес был пожиже, а все эти чертовы кусты не разрослись так густо, вы бы разбились всмятку. Молл пошла за ветками для носилок. Я приподнялся на локте. Элисон лежала рядом, с посеревшим лицом, потемневшими губами, сжимая копье в обессилевших руках. Грааль лежал в нескольких шагах от меня. Я посмотрел на гребень горы, огромную массу разлетавшегося во все стороны огня. Склон горы сотрясался, и мечущиеся в панике тени носились вокруг – воцарился полный хаос. Языки пламени теперь скатывались вниз между деревьями; а это означало, что скоро весь лес будет объят огнем. Кого пытается обмануть Джип? И маленькая кучка людей рядом с ним, выживших в этом аду. Вот византийский стрелок, потерявший и лошадь, и лук, помогает раненому солдату-пехотинцу, который все еще сжимает в руках пришедшую в негодность винтовку со штыком. А вот двое партизан спокойно вытаскивают из карманов патроны и вставляют их в магазины своих «шмайсеров». Между тем английский лучник прикрывает нас, достав из колчана последнюю стрелу. Из всего нашего отряда уцелели всего четырнадцать или пятнадцать человек. Центуриона среди них не было; Гаштейн был здесь, но одна рука его превратилась в кровавое месиво. Воины смотрели на нас, широко раскрыв глаза от удивления, и как будто чего-то ждали. – Это… все? – Все, – эхом отозвалась мрачная Молл. – Больше нет ни мужчин, ни женщин, ни лошадей. Нет ни пищи, ни питья. Нет ничего, что могло бы облегчить вашу боль – в этом месте не растут чистые травы. – Спасайтесь… сами, – едва слышно проговорила Элисон. – Возьмите с собой Грааль и копье. Оставьте меня… – Нет, – сказал я. Молл тихонько хмыкнула. – Именно этого слова я и ждала! Ну ладно, это мы выясним, теперь в путь… – Нет, – снова сказал я. – Молл, помоги мне подняться… – И чтоб ты у меня на плече дух испустил? Я на такое не пойду… – Я уже хотел было опять выругаться, но сменил тон: – Есть еще один способ, и он сработает! Не произнеся больше ни слова, Молл подхватила меня под здоровую руку и подняла на ноги. Рана, конечно, закровоточила, но это было неважно. Я сделал два шага вперед, подошел к камню и снова преклонил колени, на сей раз перед ним. Боль прожгла меня насквозь, а когда я попытался поднять руки, голова моя поплыла, а внутренности чуть не полезли наружу. Но теперь это уже не имело значения – ни малейшего. В руках у меня была сила, своей мощью превосходящая Брокен. Ее планы были грандиознее и величественнее, и даже если ее постигала неудача, внутри нее зрело семя нового успеха. Но и возможный успех был бы абсолютным, и меня готовили к этому все время, хоть и знали, что постичь это я смогу только тогда, когда в моих руках окажутся и Грааль, и Копье. Теперь я внезапно все понял, осознал, каким образом они связаны между собой, и наверное, рассмеялся бы, если б не был так переполнен благоговением. Я знал теперь, каков смысл древнего ритуала, и с уважением и даже страхом поднял Копье высоко над головой. Элисон увидела это и из последних сил крикнула: – Слишком поздно. Копье ударило; но не в основание грубой каменной глыбы, а в блестящее световое ядро, которое скрывалось где-то за каменной поверхностью. И свет залил все вокруг. Он потек вверх по копью, объял мои руки и потянул меня вниз, вниз, к смерти, как я предположил, желая вырвать меня из объятий боли. Эта сила потянула меня вниз, вниз, словно глубоководного ныряльщика. Вокруг были облака, сплошные облака, они сомкнулись надо мной словно волны, и я подумал, что сейчас утону. Почти инстинктивно я начал отталкиваться ногами и поднялся к поверхности. Но и там, высоко над головой, я увидел лишь тенистые берега облачного архипелага, а над ними огромный туннель из облаков, как бы обрамленный безлунным и чистым небом, по которому с трепещущими парусами и брызгами, разлетавшимися вокруг носа, скользила огромная бригантина, освещенная сигнальными фонарями и нагруженная чудесными грузами для чудесных портов. Это был тот самый пейзаж, который я так тщательно выбирал, чтобы украсить стену своего кабинета. Но сейчас передо мной оказался великий оригинал, с которого тот пейзаж был написан. А я плыл совершенно один. Не было рядом ни лодки, которая понесла бы меня, ни корабля, чтобы ступить на его палубу. Силы покидали меня. И вот холодные облака сомкнулись над головой, и я снова ушел в глубину… Прозвучал легкий шорох, и я почувствовал под собой мягкую обивку кресла. Падение прекратилось. Я скрестил ноги и откинулся назад, с отстраненным удовольствием рассматривая морской пейзаж, но тут тихонько засигналило переговорное устройство, и я со вздохом нажал на кнопку. – К вам посетитель, – произнес голос Клэр. – Вот как, – проговорил я, стараясь не выдать недоумения и не показать, что напрочь забыл, что кого-то жду. Никогда не знаешь, слышат тебя посетители или нет. – Спасибо, да. Пожалуйста, попросите его войти! Я поспешно выпрямился, окинул взглядом кабинет, пожалел, что не выкинул все эти листы с сообщениями. Впрочем, теперь это не важно; у меня только и осталось времени, чтобы поправить галстук, ибо дверь уже открывалась. Я был рад, что портьеры задернуты: солнечный свет, бивший в окна, слепил бы глаза. Эта мысль привела меня в секундное замешательство. Ведь Клэр перестала быть моей секретаршей уже… сколько времени? Двенадцать лет или даже больше. Так почему же… Не иначе, она пришла вместе с этим посетителем… Да, несомненно. Однако, Боже, кто же это такой, – тот, кто открыл дверь и у кого за спиной сияют солнечные лучи? Встречал ли я его раньше, этого типа? Вроде бы да, но я никак не мог узнать посетителя. У него было лицо сильного человека, с резкими чертами, и выглядел он совершенно так, как большинство преуспевающих бизнесменов средних лет. Все в нем соответствовало этому образу, вплоть до безупречного костюма и серебряных висков. И все же мой взгляд постоянно наталкивался на черты, которые мне были смутно знакомы: высокий рост и крепкое сложение – чуть плотнее меня; гибкость и энергичность движений, овал лица, насмешливая улыбка, при которой уголки его рта взлетали кверху, и низкий звучный голос, когда он протянул руку, назвав меня по имени. Да, звучный, но не просто низкий: в нем ощущалось интонационное богатство, но вместе с тем его отличала неизменная чистота. Все говорило за то, что это весьма внушительный персонаж, не такой, о встрече с которым с легкостью забываешь. Но при этом я никак не мог его вспомнить – ни его имени, ни места, где мы с ним встречались. По этой причине я стал вести себя даже несколько искательно: посадил его в лучшее гостевое кресло, а он махнул рукой, показывая, чтобы я не беспокоился, и откинулся на спинку. – Очень уютно, – заметил он, оглянувшись вокруг. – Как, впрочем, и всюду в вашем офисе. Мастерский дизайн, даже не без изящества. Но при этом, простите за откровенность, совершенно лишенный всякого намека на претенциозность. Никакой бизнес-безвкусицы. Он удовлетворенно кивнул, когда взгляд его упал на морской пейзаж. – Славная смесь романтики и практичности. Самовыражение сильной личности, как вашей собственной, так и компании. Да, и мне с давних пор нравятся старинные географические атласы. Хорошо, что вы их сохранили. Один из давних клиентов, еще с первых дней моей работы в офисе. – Они достались мне от Барри, – произнес я, наливая ему кофе и с удивлением размышляя, откуда появился здесь поднос, а еще о том, куда ведут все эти комплименты. – У него была большая коллекция, но она сильно пострадала, когда на офис был налет. – Да, – подтвердил мой посетитель, – я об этом слышал. Что ж, мистер Фишер, я полагаю, вам интересно, зачем я здесь. Я знаю, что у вас голова и без того кругом идет. Время сейчас напряженное, от вас зависят люди… – Ну, можно и так выразиться. – Именно так. Но я уверяю, что не отниму у вас много времени, и, вполне возможно, вы об этом не пожалеете. Мистер Фишер, – проговорил он серьезно, между тем как я поудобнее уселся в кресле, – вы здесь очень неплохо устроились, это очевидно. Хоть я и не особенно люблю все эти технологичные офисы. Но комфорт – это не всегда удовольствие. А вы довольны? Мистер Фишер, вы показали себя достаточно умелым в создании компаний, которые могут работать и без вас. – На такое не способна ни одна, – возразил я, немного встревоженный. – А если они и производят такое впечатление, то это означает, что в компании период застоя. Всегда необходимы деятельные умы на верхушке – задающие вопросы, находящиеся в поисках новых деловых контактов или новых путей управления. Это все равно что старая шутка про лебедя, слышали? Он безмятежно скользит по глади пруда и при этом изо всех сил загребает лапками под водой. Он усмехнулся. Мне понравилась эта усмешка; только жаль, что я никак не мог припомнить, где я ее уже видел. – Конечно, это так. Вы наладили механизмы, которые поддерживают работу компании. Вы сами стали их частью, но круг ваших действий весьма ограничен. Большая часть работы по руководству возложена на плечи Дзвида Ошукве. – Конечно. Он с ней лучше справляется, чем я. К тому же в «Си-Тране» есть немало людей, которые, подобно ему, смогут в свое время принять бразды правления от меня и барона фон Амернингена… Что-то щелкнуло у меня в голове, и я в нерешительности замолчал. – Это как раз то, о чем я и хочу поговорить с вами, – произнес посетитель. – Мистер Фишер, вы уже так богаты – или будете в скором времени, – как многие даже и не мечтают. И в итоге у вас нет больше цели, за которую стоит сражаться и бороться. Разве вам не хочется иногда, чтобы на вашем пути встречалось побольше трудностей? Вы еще не готовы попробовать что-нибудь новое? Я сцепил пальцы домиком. Я никогда не любил, когда читают мои мысли. – А вот это, – проговорил я сурово, – закрытый вопрос. Из тех, которые влияют на стоимость акций и весьма притягивают спекулянтов. Мой посетитель отхлебнул из чашки и улыбнулся. – Мистер Фишер, вы не должны отвечать на него, по крайней мере прямо. Но дело в том, что я пришел сюда именно затем, чтобы предложить вам такое. Наши перспективы… С этими словами он полез в свой дипломат, достал оттуда аккуратную сафьяновую папку и тихонько положил ее передо мной на стол. – Если вы располагаете временем, прочитайте это, пожалуйста, сейчас, пока я здесь и могу ответить на вопросы, которые у вас, возможно, возникнут. Но хочу вас предупредить: вы можете удивиться тому, на какие длительные сроки простираются наши планы. А еще тому, что в них подразумевается ваше участие. – – Мы предположили это, поскольку не осмеливались предположить что-либо иное. Словом, прежде чем осуждать нас, прошу, прочитайте все это до конца. Я наградил его самым подозрительным и хмурым взглядом, на который был способен, и открыл папку. Тотчас волосы у меня чуть не встали дыбом, а сердце едва не выпрыгнуло из груди. В верхней части первой страницы на плотной, кремового цвета бумаге, красовалась эмблема голубя, летящего над двумя изящными – и неожиданно знакомыми – башнями. Я прочитал эту страницу, и следующую, и еще одну, и глаза мои раскрывались все шире от нараставшего удивления. Я уставился на посетителя поверх папки. – Значит, это – все это – было у вас Удивление испарилось под напором распиравшей меня ярости. – Вы что, хотите сказать, что пожертвовали всеми этими людьми в бездарно состряпанной идиотской… – Нет-нет, – проговорил он немного раздраженно. – Я же просил вас прочитать все до конца. Вы знали, что что-то затевается, да, можете назвать это жестокой попыткой перехвата. Причем на территории, размеры которой вы даже представить себе не можете. Поэтому нам пришлось создать общий стратегический план, который покрывал бы все возможные варианты развития событий. Секреты Ле Стрижа, как он ни старался, никогда не были тайной за семью печатями. Мы шли по следу; мы следовали за ним в двух направлениях: по пути, которым он пришел, и по пути, которым он мог пойти. И на том, и на другом пути оказались вы. Было ясно, что вы обязательно вмешаетесь, хотя в то время мы и не знали почему. Поэтому мы продолжили поиск, а когда осознали значимость вашей фигуры в этом деле, одновременно испытали удивление и отвращение. Кстати, мы понятия не имели, кто стоит за Ле Стрижем и бароном фон Амернингеном, когда тот вмешался во все это. Он слегка усмехнулся. – Или что Элисон проникнется к вам самыми нежными чувствами. Чувствами, за которые она, конечно, сама себя ненавидела, поскольку думала, что вы не лучше барона. Мы не боги и не тираны – мы не сдерживаем порывы человеческого сердца и не ограничиваем их. Ужасно неприятно, когда приходится иметь дело с противниками, которые этим грешат, но это одно из важнейших отличий, разделяющих нас. Некоторые из них вначале тоже имели самые лучшие побуждения, но… Я кивнул: – Понятно. Средства искажают цель. Безграничная власть развращает… – Именно так. Соответственно мы не могли продумать все до мелочей, но было очевидно, что не избежать попытки похитить копье, причем с вашим участием. И что за ней последует нападение, целью которого станет кража Грааля. И мы не могли это предотвратить. У нас имелось несколько вариантов: вы не забираете копье; вы его похищаете, а мы возвращаем его назад без вашей помощи; вы возвращаете его без проблем; вы возвращаете его с – Боже! – Я откинулся в кресле, чувствуя, что кровь отхлынула от моих щек. – Неужели поражение было так близко? Лицо моего визитера помрачнело. – Да, это действительно так. Но одновременно это обусловило и наш успех – то, что источник нашей силы попал в лагерь врага. Конечно, в том случае, если бы вы смогли проникнуть туда, чтобы совершить необходимое, а именно – забрать их и скрыться. Если бы у вас ничего не получилось, мы были бы уничтожены. Но если бы мы пытались каким-то образом управлять и руководить вами, мы могли бы безнадежно повлиять на вас и все испортить. Поэтому единственное, что мы могли предпринять, – это помочь вам оказаться там и снабдить вас своеобразной инструкцией. Это знание не должно было иметь для вас никакого смысла до той поры, пока не наступит нужное время, и все же оно должно было намертво засесть в вашем мозгу. Он снова усмехнулся: – Поэтому наше на первый взгляд бессмысленное сообщение и высвечивалось постоянно на экране вашего компьютера. Это было не слишком приятно, да? Я решил дать волю своему негодованию. – Еще бы, черт возьми! Но я – почему все это свалилось – Потому что у вас такое имя. И потому, что только вы могли все это сделать. – Это… это бред. Множество людей были в это втянуты. Элисон, Джип, Молл… Катика. Особенно Катика. Как насчет ее? Это тоже ваша затея? Он помрачнел. – Нет. Она сама решила. Она знала, на что идет, и сама решила принять в этом участие, чтобы искупить свое прошлое. Помните карту, сквозь которую просвечивала другая? Катика получила предупреждение, но решила идти с вами. Верно, она немало сделала, чтобы помочь вам. Однако даже без ее помощи вы все равно бы справились. Как-то по-другому, но справились. То же самое касается и вашего друга Джипа. Он сыграл во всем этом важную роль, но были и другие пути проникновения на Брокен – например, через пентаграмму в усадьбе барона фон Амернингена. И другие способы осуществить нападение на Брокен – без того, чтобы собирать рыцарей Грааля. Но во всем мы полагались на вас. Во мне быстро нарастала волна гнева. – Жаль, но у меня не было вашей проклятой уверенности! Вы использовали меня как последний сукин сын! Вы использовали моих друзей, вы выкинули их на помойку так, как выкидываете этих ваших рыцарей! Но они-то сами решили служить Граалю. А вот у меня никогда не было возможности выбора! Так что давайте-ка вернемся к интересующему меня вопросу. Почему – Потому что вы человек особенный. Он отпил из чашки и протянул руку за печеньем, которое я совсем забыл предложить ему. – Превосходно. Потому что Ле Стриж поступил весьма и весьма разумно, заманив вас во все это. Однако его подвела его ограниченность. Он увидел только, каким образом он сможет вас использовать; но мы разглядели в вас искру успеха гораздо большего, чем просто восстановление status quo aute bellum. [135] Он рассказал вам о ваших предках, не так ли? – О том, что ли, что я – следствие маленькой оплошности франкской принцессы? Да. Но какое это имеет отношение к нынешним ценам на помидоры? – Это все, что он понял? Она была одной из дочерей Карла Великого, мой друг, первого правителя Священной Римской империи, первого правителя, которому после римлян оказалось под силу объединить Европу. И, по странному совпадению, он был также последним правящим монархом, который одновременно был и королем Грааля. – Что? – О да. Человек он был жесткий и несдержанный, но по-своему гениальный. Необходимо иметь снисхождение к его недостаткам. На старости лет он даже попытался обучиться чтению. Это был безумно прогрессивный поступок для того времени. А вы – его прямой потомок. С отцовской же стороны вашими предками были немецкие, французские и английские крестьяне, главным образом из состоятельных семейств. Оттуда, вероятно, и пошел устойчивый ген, обеспечивающий вашу способность делать деньги. [136] Я откинулся в кресле. – Понятно. И что дальше? Я, получается, вроде как любимый племянничек, который может трогать это проклятое копье, не рискуя при этом оказаться сожженным дотла? – Именно. Поэтому Ле Стриж и решил вас использовать. Особенно сейчас, когда у нас нет короля, который бы истолковывал нам всё. Я тряхнул головой. – Кстати, а почему бы вам не появляться всегда в том виде, в каком вы появились сейчас, – этакого отца семейства, с аппетитом поедающего чертово шоколадное печенье? Как они помогают поддержать дружескую беседу, эти шоколадные печенюшки… Он посмотрел на стол задумчиво и немножко грустно. – Если бы мы могли, то так бы и поступали. Я ведь сказал вам, что вы особенный. И прошло немало времени с тех пор, как мы в последний раз являлись кому бы то ни было. Там, на самом Краю, все становится немного… вычурным – можно так выразиться? – Да откуда мне, черт возьми, знать об этом? Я там никогда не был. – Ничего, в один прекрасный день побываете. Если вы достойный человек, вы можете приобрести там очень многое. Но при этом много и потеряете. В свое время у нас были тела, и вполне приличные. Они протянули гораздо дольше, чем вы можете себе представить, и даже после этого мы сохранили их на всякий случай. А теперь мы можем сохранять лишь самую примитивную материальную форму; но даже она должна отражать те противоположные силы, которые бушуют внутри нас. Чаша и копье были подходящими символами для первобытных людей, им было легко понять эти символы; и мы никогда не меняли их. Шприц и флакон? Автомат Калашникова и телевизор? Вряд ли это выглядело бы так же убедительно. Когда они разделяются, то излучают силу и знание, войну и мир, рану и исцеление. Вместе… – Он усмехнулся. – Что ж, можно назвать это творческим взаимодействием. Это мощный символ, на который найдется отклик в каждой душе, в уме примитивном и современном, даже если они не совсем всё понимают. Противоположности, которые работают вместе, а не по отдельности и создают нечто новое. – Да, но в чем тут суть? – Суть в том, что это дает простую возможность направлять часть нашей силы – силы, с которой не смогли бы справиться даже вы, потому что вы даже представить себе не можете ее размеров. Ваш ум просто не может постичь ее происхождение и ее действие. Но даже мы – те, кому эта сила принадлежит, не имеем четкого представления о ее характере, поэтому… Я щелкнул пальцами. – Поэтому вы отправляете своих посланников? Он снова усмехнулся. – Да. Вроде практики по менеджменту, не так ли? Мы выбираем кого-нибудь, в ком уверены и кому можем доверять, и позволяем ему – или ей! – распоряжаться всем через символическое посредничество Грааля и копья, а еще через ритуалы, имеющие многоуровневый психологический смысл. Эти ритуалы общаются непосредственно с внутренним миром человека, причем смысл этого общения был так же понятен шаману-кроманьонцу, как он понятен сегодня вам. Я удивленно посмотрел на него. – О да. Именно поэтому очень важно, чтобы у Грааля был король. Когда он есть – Грааль силен, а когда нет – ослаблен и большая часть его мощи не поддается управлению. Но проблема заключается в том, что короли не растут на деревьях – личности с чертами лидера, ответственные, не чуждые духу приключения и способные все это сохранить… Короче говоря, мистер Фишер, если вам угодно, можете назвать это набором кадров, но суть в том, что я пришел нанять вас. Я чуть не засмеялся, когда он так внезапно воспользовался деловым жаргоном. – Хотите оторвать меня от компании, которую я создал сам и которой был так долго верен? – От компании, которая больше не испытывает потребности в вашей верности и созидательном уме, – ради той, что в них нуждается. Я бы даже сказал, испытывает отчаянную нужду в вас, мистер Фишер. Вы – наш единственный шанс, причем даже не на успех, а на выживание. И в вашем поколении мы можем найти лишь немногих, кто хотя бы до некоторой степени напоминал вас, а уж второго такого, как вы, не найти и подавно. От его слов я невольно моргнул. – Вы преувеличиваете. Он сцепил пальцы, и это подействовало мне на нервы, потому что я сам собирался это сделать. – Вовсе кет. Даже среди тех, кто обитает на Спирали, такие люди редки; ведь многие с возрастом не мудреют, а лишь становятся самими собой. – Да, как Джип – из просто хорошего штурмана он стал ассом. – Не совсем, но вы правы, принцип примерно такой. Взять хотя бы Молл. Она достигла многого и будет развиваться дальше, но при этом берет инициативу на себя лишь тогда, когда нет другого выхода, и ей такое совсем не по душе. А нужный нам человек должен быть лидером по своей природе. Мы не можем выбирать исходя только из наследственности, хотя когда мы находим кого-нибудь подходящего, то почти всегда оказывается, что в его жилах есть хоть капля благородной крови. В том, кто нам нужен, обычно соединяются наследственность, благотворное окружение и огромная доля всякой всячины – генов, судьбы, да и мало ли чего еще. К счастью, таких людей мы сразу узнаем. Узнали мы и вас. Я сделал глубокий вдох. – Мне кажется, что и я вас знаю. Снова усмешка, только на этот раз немного иная. – О да, конечно. Уже немного знаете. Ну а узнаете еще лучше. – Итак, если я скажу «да»? – Этого не нужно. Я не выдержал и взорвался. – Вот наглый сукин сын! Какое у вас право думать, что вы знаете, что я собираюсь ответить? Мой посетитель встал. – Такого права у нас нет, и мы так не думаем. Просто дело в том, что обстоятельства сложились так, а не иначе. Вы всё поймете позже. Его глаза на секунду сузились в загадочной улыбке, которую я уже где-то видел. Но точно не у кого-то, кто был похож на него. – А теперь я лучше пойду, пока не досадил вам еще больше. Мне доставила удовольствие наша беседа и пребывание здесь. Оно напомнило мне о многом. Прежде вы были… ну, скажем так, менее контактны. Приятно видеть, что вы переросли это. – Подождите-ка, – сказал я, вскакивая с места. – «Я»? А что же с «мы»? Мне нужно узнать больше… – Это потом, – произнес он успокаивающе. – А пока не торопясь прочитайте все до конца. – Ну нет! – прокричал я, дико озираясь по сторонам. – Мои друзья в беде – я должен вернуться к ним! Он покачал головой. – Можете хоть целый день читать, но все равно, возвратившись к ним, вы найдете их в том же положении, в котором их оставили. – Но… Кто вы? – с придыханием спросил я. – И… почему? – А, – сказал он немного печально. – Последний вопрос – самый трудный, так? Мы и сами на сто процентов не уверены в ответе. Если отвечать без подготовки, я бы сказал, что все зависит от того, как воспринимаете нас вы: как силу внутреннюю или внешнюю для человека. – А что вы думаете сами? Что вы есть на самом деле? Он тихонько присвистнул. – О, мы задавали себе этот вопрос снова и снова, спорили очень долго – так долго, что даже смысл времени потерялся, но так и не выяснили ничего наверняка Все ответы, которые мы находили, содержали в себе еще больше новых вопросов. Одно я могу сказать с уверенностью: все силы, с которыми мы когда-либо встречались, а их бессчетное количество, уходят своими корнями в жизнь и природу людей. Какими бы ни были эти силы, как бы далеко они ни заходили, какими бы отдаленными ни казались их цели, в свое время все они жили и ходили так же, как вы. И они знали не больше, чем знаем мы. Но мы выяснили одну вещь: никакого значения это не имеет. Он посмотрел куда-то мимо меня, как будто за пределы нашего крошечного пространства. – Мы побывали там, где начинается бесконечность Края, в местах, о которых вы даже не подозреваете, – назовем их Правдой и Ложью, чтобы вы получили хоть малейшее представление о них. Горящее пламя, растущие деревья, цвета, вкусовые ощущения, запахи – всё на свете существует там само по себе; это абсолюты. Но даже они не знают, «почему» и «отчего» все происходит. Это за пределами понимания, за пределами Края, и то, что лежит там, скрыто. Лишь проникнув за пределы Спирали, за пределы ее Края, мы сможем найти какие-то ответы. Но дорогу за пределы невозможно найти там, она находится здесь, прямо здесь, в Сердцевине. И именно поэтому Брокен, Грааль, Он поднялся, я был не в силах остановить его. Но уже взявшись за дверную ручку, он помедлил и озадаченно почесал затылок. – Послушайте, во время своих путешествий по Востоку вы случайно не слышали одной старой поговорки? Буддийской, тайской или какой-то еще. Не помню ее дословно, но что-то вроде этого: «Можно полететь к истине, как дракон по воздуху, или ползти к ней по грязи, словно червяк; но в конечном итоге – оба пути одинаковы». Он задумался. – Когда приблизишься к Краю, ты уже существовал так долго, прошел через столько испытаний, что забываешь все, что случилось с тобой, каким бы важным оно ни казалось. А когда возвращаешься оттуда, у тебя едва ли остается даже тень былой мечты. Ты не сможешь полагаться на то малое, что осталось, и не только потому, что воспоминания очень туманны и расплывчаты, но главным образом потому, что своим возвращением ты просто-напросто все меняешь, и, следует надеяться, меняешь к лучшему. Я уставился на него, не в состоянии до конца уразуметь его слова, и он снова улыбнулся. – Мы можем удерживать в памяти наши человеческие корни и тех людей, которыми мы когда-то были. Так, как вы, наверное, помните своего друга детства. Помните достаточно хорошо, но вы оба с той поры сильно изменились. Приятно увидеть его снова – и убедиться, что он был человеком, которым можно гордиться. – Тон его голоса слегка изменился. – И остался таким же. До свидания, Стив, мы встретимся снова. И довольно скоро. Он тихонько отворил дверь и пропал. Сноп сияния за ним не мог проникать через окно в коридоре. Я долго смотрел ему вслед. А затем, поскольку, как он сказал, у меня было предостаточно времени, я сел и стал читать. Иногда я подливал себе кофе и съедал очередное печенье. Но в конце концов, исполнившись сознанием чего-то, но только не времени, я встал из-за стола, но тут же вспомнил, что надо нажать кнопку переговорного устройства. – Просто хотел сказать, что собираюсь вернуться. – Очень хорошо, Стив, – ответил голос, и в нем послышался смех. Это была не Клэр. Голос был похож на голос Элисон. Я сделал глубокий вдох и взялся за дверную ручку. Никакого света не было. В руке моей была не дверная ручка, а гладкое древко копья, и я держал его высоко против стены дыма, поднимавшегося клубами, прорезываемого языками пламени и источавшего отвратительный запах. Вторая моя рука лежала на Граале. Боль ушла, усталость и ужас, которые я даже не успел заметить, испарились, как утомление от долгого рабочего дня под очищающей струей душа. Чистая горная речка прыгала и пузырилась по моим венам, конечности мои наполнила сила древних дубов и кленов, а тело мое было почвой, в которой они пустили свои корни. А над моей головой сверкало солнце Гейленталя. На мгновение я превратился в королевство Грааля, я был и каналом передачи, и представителем его власти. Благоговение снизошло на меня, и я ощутил его безвременную тяжесть и бушующую силу, от которой, казалось, сотрясается и колеблется копье в моей руке. Но оно принадлежало мне, и я махнул им широким открытым жестом, очертив над головой полукруг. От копья отделился свет, золотистый свет, который вспыхнул и засиял ослепительно ярко. Свет запрыгал, заставляя заблестеть тусклые поверхности, а светлые превращая в жидкое расплавленное пламя. Свет дождем обрушился на поднятые к нему лица и излил на них свое тепло. Свет оградил их, словно защитный барьер, за которым мерк уродливый мир, оказавшийся вне его пределов. И все же он не оглушал и не слепил своей яркостью. Он проник в мою руку, превратив ее в жезл чистейшего стекла, простертый над расплавленным золотом. Кровь перестала течь, боль превратилась в мгновенное, разливающееся по всему телу облегчение, клетки принялись делиться с удвоенной скоростью, и изорванная плоть срасталась так, что на ней не оставалось даже шрамов. Я увидел, как Элисон, лежавшая на носилках из прутьев, внезапно напряглась от той резкой боли, что обычно следует за неожиданным улучшением состояния, но и эта боль тотчас отступила. У Молл, стоявшей рядом, волосы заструились в потоке невидимого глазу ветра, глаза загорелись, а сама она стала излучать серебристое сияние, как драгоценный камень, который поднесли к самому огню. Она превратилась в расплывчатый контур на фоне темноты, в фонтан огня: ее меч оставлял в воздухе длинный огненный хвост. Я потянулся к ним сквозь это пламя и через их восхищенные глаза увидел то, что было за ними: источники их внутренней сущности. Они тоже засияли всевозможными цветами и оттенками – от поблескивающего красными огоньками света Джипа, который сгущался до темно-бордового, когда он, не веря собственным глазам, смотрел на свои руки, до мерцающего зелено-голубого свечения Элисон, похожего на темное стекло или сумеречную гладь океана. Элисон проводила руками по сверкающим волосам и смеялась. Затем без всякого предупреждения возникло ощущение текучести, падения во внезапно образовавшуюся пустоту, и в моем мозгу возник целый рой мыслей, нагромождение образов, сменявших один другой. Восемнадцать образов, слегка затуманенных, с какой бы точки я на них ни смотрел, и каждый представлял собой человеческую фигуру, походящую на статую, только что отлитую, выпавшую из формы и распространяющую вокруг себя сноп яркого света. Языки пламени, отражаясь, поднимались все выше, пока я не почувствовал, что тоже воспаряю над землей. Именно это и было мне нужно! Я – мы – дотянулись до земли, подхватили Грааль и понесли его наверх, и это у нас получалось так легко, как будто он был не тяжелее мыльного пузыря. Я повернулся лицом к лесу, и все остальные повернулись вместе со мной. Надвигавшиеся на нас лесные огни бушевали и пригибались к земле, как будто над ними проносился ураганный ветер, и создания Брокена, убегая, тоже падали и барахтались в пыли. Обступившие нас деревья бились в конвульсиях, когда на их кроны попадал мимоходом золотистый свет, и там, где падал на землю луч, почва вздымалась и разбрасывала деревья. Скалы раскалывались, трещины и пропасти с грохотом закрывались или заполнялись волнами грунта и камней. Огромный пласт земли лежал чистым и разровненным и вел по склону к площадке, где мы приземлились. Там – чудо из чудес – все еще ревел моторами «Голубь». А под кораблем, роя копытом землю, белый жеребец нетерпеливо тряс головой. Медленно, неторопливо мы двинулись вниз по склону среди пульсирующей световой завесы. Все взялись за руки, вскрикивая от восхищения, когда свет падал на них; но мои руки были заняты. Впрочем, это не имело значения. Я был связан с ними узами гораздо более тесными, чем простое прикосновение. Именно этого жаждал Грааль – состояния, отчасти похожего на состояние Брокена, но при этом ничуть не жуткого и паразитического. Грааль тоже искал воплощения в плоти и крови; но по свободной воле свободных умов, и лишь на некоторое время. Это ничего не отняло бы у помогающих ему, но многое дало бы им. Лес расступился перед нами. Мы добрались до места, где стоял камень Ле Стрижа. Теперь он лежал поверженный и расколотый, а на земле осталось лишь несколько черных полос-царапин. Я тщетно пытался найти глазами горку пепла. Мои мысли совпали с мыслями Джипа, и он медленно покачал головой. Не было отдано ни одного приказания; да в них и не было нужды, даже для коня. «Голубя» подтянули ближе к земле – казалось до невозможности странным, что я могу дотронуться до каната, но чувство это нельзя было назвать неприятным, – и мы полезли на дирижабль. Жеребец послушно отправился в трюмное стойло. Запустить моторы и отдать швартовы было делом минуты. Все происходило в полной тишине, а когда мы поднялись в воздух, нас подхватила такая мощная волна радости и облегчения, что она, казалось, может понести нас и без помощи водорода. Стоя у незакрытой двери, я наблюдал за кипящим в огне горным хребтом и за теми существами, которые все еще боролись там за свою жизнь; было совершенно ясно, что делать там больше нечего. И все же я в последний раз поднял копье, повинуясь внезапно охватившему меня импульсу жалости и сострадания. – Силой того, чего ты возжелал, я лишаю тебя твоей власти. Как должно исцелить все раны, исцеляю и твои. И разрушаю стены страданий, которые ты возвел. Иди прочь и обрети мир! Свет загорелся беззвучно и молниеносно, этакая танцующая, движущаяся сеть огня. Брокен не в силах был уже противостоять ей или как-то защититься. Мы увидели, как затряслась гора и часть ее склона сорвалась единой грохочущей лавиной. Я уже представлял себе репортажи, которые опубликуют завтра газеты, сообщая о подземных толчках в горах Гарца, причинивших лишь небольшой ущерб этому популярному месту отдыха. Если, конечно, не считать эту обрушившуюся часть склона. Комментаторы будут слегка пошучивать, что это событие довольно символично, – и будут правы. Но они не увидят, как увидел я, мелькнувшее над вершиной горы темное сияние, похожее на огромные рваные крылья взлетающей птицы. Что-то покинуло Брокен. Что-то уменьшившееся и ослабшее и поэтому не имеющее уже сил задерживать рассвет. Тотчас погас и наш свет, и мы снова стали самими собой, причем крайне уставшими. – Ты подумал о Катике, – произнес Джип тихо, подойдя к двери дирижабля, где я сидел с поникшей головой. Грааль стоял у моих ног, а копье лежало на коленях. – Да. – Не надо. Я знал ее на целую вечность дольше, чем ты, не забыл об этом? Она получила теперь то, что хотела, хотела и добивалась. Это хорошо. Для нее это превращение, которое она откладывала слишком долго. – Превращение? – переспросил я тихо. – Или конец? – предположила Элисон, стоявшая за штурвалом. – Тупик? – В этом нет ее вины, – фыркнула Молл, буквально отдирая свои длинные волосы от залитого потом лица. Она склонилась над плечом Элисон, как-то слишком близко к той. – Чем бы она там ни стала, в свое время она была истинно христианской душой, а вовсе не такой жалкой, ни во что не верящей язычницей, как вы двое. И дело именно в этом. Какую кончину может выбрать для себя человек? Элисон кивнула. Я тоже, и вспомнил закопченную маленькую иконку, висевшую в комнате Катики. Джип и Молл были христианами, что вполне понятно, принимая во внимание место и время, когда они родились. Элисон была, как и я, в лучшем случае – агностиком. Но здесь, на Спирали, у нас не было разногласий, ведь тут жизнь могла длиться до бесконечности, а смерть являлась переходным этапом. Да и кто я такой, чтобы спорить о том, в чем не был уверен сам Грааль? Сам. Или сами? Я посмотрел вниз, на камень у моих ног, удивляясь, как я руки себе не оборвал такой глыбой. Однако это сейчас был не камень; это была огромная чаша из слегка отполированного металла с витиеватым цветочным орнаментом – в таких бадьях римляне смешивали вино. А на моих коленях лежал длинный клинок из металла с коротким древком-рукоятью. Я сглотнул; а поднявшись, осторожно и с должным почтением положил их перед штурвалом, где их никто не мог взять. Облака клубами спускались перед нами, когда мы набирали высоту, а Брокен скрыла чистая прохладная сероватость. Джип взялся за штурвальное колесо, а Элисон отошла и встала рядом со мной. Все молчали, да слова сейчас и не были нужны. Совсем недавно мы побывали в вихре мыслей друг друга, и между нами установилось понимание, беззвучное, но такое, какое я наблюдал иногда у людей, которые прожили вместе всю жизнь. Единственный, кто все еще оставался для меня загадкой среди них, была Элисон, и чем больше я приближался к ней, тем загадочней она мне казалась – незнакомая территория, неизведанное море. Тем не менее я догадывался, что мои чувства были отражением ее чувств ко мне. Мы стояли вместе и смотрели, как «Голубь» парит над облачными башнями и укреплениями, летит навстречу первым лучам великолепного восхода. Кружева воздушных замков вырисовывались на фоне краснеющего неба, но башни дворца Грааля показывали нам верный путь. Мы обогнули гору и пролетели низко над долиной, где мой вертолет, казалось, пощипывал травку среди стада довольных коров. Может быть, мне стоит заглянуть в объявления о продаже самолетов. У меня начал появляться вкус к полетам более размеренным и спокойным. Но тут мы услышали звуки выстрелов, сопровождаемые звоном не слишком хорошо сочетающихся бельгийских курантов, английских и русских колоколов. Это был салют, приветствие, возвращение домой поистине по-королевски. – Такое ощущение, что им все известно… – воскликнул я, а Элисон лишь улыбнулась: – Ты думаешь, они не знают, что Грааль возвращается домой? Мы влетели в город медленно, и я смог рассмотреть, сколько народу из тех, кто приветственно машет нам руками с крепостных стен, перевязаны и окровавлены, и сколько недвижных тел сложено под белыми покрывалами на площади. Это были, без сомнения, люди Лутца, но скольких они успели уничтожить, скольких старых рыцарей, оруженосцев и простых горожан? Даже здания пострадали в битве, их ранило огнем и взрывами, многие оконные стекла были выбиты, колонны дали трещины, тут и там стояли голые почерневшие остовы домов. Впечатление было как от покрытого шрамами лица молодой девушки. Я взглянул на Элисон: – И этот залитый кровью, израненный, разбитый снарядами город – действительно сердце Европы? Она взяла меня за руку и стиснула ее очень сильно. – Европа выздоровела; Гейленберг тоже придет в себя. Я думаю, что в данный момент люди совершенно растерянны. Им необходимо осознать, что цена не была слишком высока, победа того стоила. – Конечно, мы же возвращаем им Грааль и копье. Она хмыкнула подчеркнуто устало: – Я совсем не то имею в виду. Им необходимо большее. Им необходим новый идеал, которому можно было бы служить, своего рода подтверждение того, что слабость и застой миновали, что все ужасы, которые они пережили, не навалятся на них снова. Больше чем просто очередной рассвет, даже очень яркий. Этому месту необходимо… исцеление, Стив. – Но почему именно я – тот, кто должен это сделать? Я не понимаю, я… – Но между тем ты чувствовал себя здесь как дома, правда? С самого начала. Потому что ты предназначен для этого, избран судьбой. Неужели не понимаешь? Именно это, наверное, имел в виду Ле Стриж, когда говорил о твоей наследственности, и именно поэтому знал, что ты можешь прикоснуться к копью без вреда для себя. Все предыдущие столетия работали на тебя. Как же я раньше этого не увидела. Да взять хотя бы твое имя! – И ты туда же! Послушай, да что такого особенного в моем имени? Стивен – ну и что с того? Она тихонько засмеялась: – «Стивен» – это очень много. Я могла бы полюбить это имя. Но дело в твоей фамилии! Ты все еще не понимаешь, да? Я думаю, ты никогда даже не читал легенд, которые являются частью твоего наследства, – об Израненной Земле, что ждет исцеления, И ищет своего правителя, короля, по прозвищу – О да, это было предсказано, – проговорила Молл, и ее голос зазвенел. – Король-Рыбак, искалеченный, владеющий собой лишь наполовину, должен сначала сам исцелиться, а затем возродить Израненную Землю. И вот предсказание сбылось. – Она тряхнула головой. – И я поражена, что дожила до того дня, когда могу увидеть это собственными глазами. – Для меня это тоже непостижимо! – радостно подхватил Джип. – Послушай, ты ведь наверняка можешь раздобыть нам контрамарки в первый ряд на церемонию коронации? Только вот где мне достать цилиндр? – На церемонию Элисон улыбнулась. – Это не совсем коронация. Король Грааля не носит короны. Только мантию. Я застонал. Я знал, что возвещали эти колокола; я буквально чувствовал на себе тяжесть золотого плаща, тянущего меня к земле, тяжесть обязанностей, которые взвалят на мои плечи. – Надеюсь, что моль-то из нее выбьют? – Там нет моли. Говорят, ее сшили для Карла Великого. Снова он! – Спорим, она мне будет в плечах широка – и в прямом, и в переносном смысле. – Да что вы на парня насели! – осклабился Джип. – В конце концов, он ведь всю жизнь занимался бизнесом. Нелегко ему будет это бросить. – А я и не собираюсь, – произнес я. Тут же лица у всех в рубке встревоженно вытянулись. – Я хочу сказать, не сразу! У меня еще и в Сердцевине есть дела. Я не хочу просто так исчезнуть оттуда. Я буду с ней поддерживать связь, продолжу расширять поле деятельности «Си-Трана», разработаю новые проекты. Может быть, даже займусь политикой, мне всегда этого хотелось. Возможно, в Европейском Союзе; в конце концов, Грааль ведь связан со всей Европой. Люди устали от попыток объединить ее войнами и завоеваниями, религией и идеологией, и мне кажется, что пора дать шанс торговле. Так что ладно, буду я вашим королем, если это угодно судьбе. Но я буду королем-купцом, подобно Христиану IV Датскому. [138] И вы увидите, как я накормлю тело государства, а не только исцелю его душу. О'кей, моя империя наверняка будет процветать, и не меньше империи Карла Великого, римлян или кого бы там ни было. Но в любом случае ее благосостояние будет стоить гораздо меньшего количества жизней и продлится куда дольше. Пока – что очень возможно на сей раз – люди не смогут сами управлять собой! На лице Элисон я увидел одобрение. – Если бы ты знал, как… как я тобой горжусь. Но ведь ты способен еще на многое, не так ли, на гораздо большее? Я взял обе ее руки и поцеловал их. – Вот на это для начала. – Стив! Все же смотрят… Нет, так просто ты меня с мысли не собьешь. Ты понял, что я имею в виду. – Да, – согласился я. – На гораздо большее. Но я сейчас еще не могу сказать, на что именно. Она тряхнула головой: – Это не важно. Я знаю, что однажды сможешь. – И ты будешь рядом, правда? Она как-то невнятно пожала плечами: – Я же присягнула на верность Граалю, ты не забыл? – Не хочешь направить часть своей привязанности на другой объект? – Нет, – сказала она. И добавила неожиданно тихим голосом: – Между Граалем и его королем разницы нет. – О! – воскликнул я и обнял ее. Именно в этот момент корабль накренился. Поскольку Элисон была одного роста со мной, я был вынужден переместить свои руки чуть ниже, чтобы удержать равновесие. По крайней мере, так я потом это объяснял. Я и не заметил, как близко мы оказались к земле. Достаточно близко, чтобы Молл и Джип из озорства распахнули дверь. – Именно так и должен новый король предстать перед своими подданными, – оправдывался потом Джип. – Все должны видеть, какая у него цепкая хватка. – Напомните мне, чтобы я выяснил, нет ли при дворе вакансии шута, – сказал я без обиды, ибо был слишком счастлив, чтобы испытывать раздражение. Большее? Гораздо, гораздо большее. Еще совсем недавно я чувствовал, что разрываюсь между Сердцевиной и Спиралью, не желал оставить одно ради другого. Возможно, это было предчувствие того, с какой силой предъявит Спираль свои права на меня, предчувствие того громадного пласта бытия, который ляжет передо мной, подобно пути пилигрима? Предчувствие того дня, когда, если обещание исполнится, я выйду за границы даже этого существования и отправлюсь за его пределы, к эфемерным просторам Спирали, где иллюзии и нелепость вещей материальных оказываются несущественными, а абсолюты становятся все достижимее, – и затем вернусь назад, преображенный. Мой путь должен стать таким длинным и таким тяжелым, что уверенность в успехе перестанет иметь значение. Эта перспектива одновременно и страшила, и восторгала. Но я, по крайней мере, знал, что пойду по этому пути не один. Со мной всегда будут мои друзья, товарищи, помощники, близкие мне, всегда близкие, но становящиеся еще ближе, пока наконец каким-то непостижимым образом мы не сольемся в одно целое и не станем частью друг друга, компонентами чего-то большего. Такое существо, если оно как-нибудь сумеет обрести человеческую форму, будет говорить голосом одновременно и знакомым, и незнакомым, с отголосками тех личностей, которые не пропали в нем бесследно. В одной из них, по крайней мере, я был теперь уверен. Я сошел с трапа на вымощенную булыжником площадь, слегка щурясь от яркого света зарождающегося дня. Осторожно положил копье на чашу и, надеясь, что она не превратится в камень именно сейчас, поднял их высоко над головой. Вся площадь, казалось, содрогнулась в ликующем гуле людских голосов. Мы медленно направились к дворцу Грааля – медленно, потому что когда у вас в руках такая святыня, вы невольно начинаете следовать ритуалу и выказывать должное уважение. Двери распахнулись перед нами, когда мы подошли к ним, и если у меня будет возможность высказаться по этому поводу, они будут открываться гораздо чаще. Как обычно в королевстве Санграаль, небо казалось голубее, чем где бы то ни было, и белые облака, стеной обступившие башни дворца, казались ярче обычных. Щеки Элисон пылали, глаза ее блестели; я смотрел на нее и, подхваченный волной радости, чувствовал, что могу одним прыжком перелететь через эти башни и воспарить над этими неприступными воздушными замками одной лишь силой воли. Моей отчужденности пришел конец, мое одиночество и отсутствие цели остались позади. Я тоже был Израненной Землей. Ведь исцелив ее раны, я исцелил и свои, последняя из пустот внутри меня была заполнена. А теперь я буду исцелять других. |
||
|