"Тайна лорда Мортона" - читать интересную книгу автора (Романова Галина)

Глава 7

Следующая неделя прошла спокойно. Жизнь в школе мало-помалу вернулась в нормальное русло, и даже дама Лилита снова вела себя, как обычно. Разве что Спурий теперь ходил за нею хвостом, да Лыбедь относилась ко мне подчеркнуто-холодно, словно я ее предал и теперь должен на коленях вымаливать прощение. Думаю, она не забыла, как я поступил на педсовете, ведь дама Лилита была ее близкой подругой.

В понедельник ко мне неожиданно подошла Вероника. В тот день ее класс у меня не занимался – на уроках мы встречались в среду и пятницу, – и я этому удивился. Девушка была одна. Она воровато оглянулась на выходивших из аудитории семикурсников и заговорщически мне подмигнула:

– Спасибо вам!

– За что?

– Ваши заклинания... Дама Сирена сказала, что мы лучше всех справились с заданием. Она даже рекомендовала нам специализироваться на магии слова!

– Ну и вы согласились?

– Нет еще.

– Будьте осторожны. Я не буду вечно писать за вас сочинения.

– А мне и не надо. Я... я пришла, чтобы...

Она вдруг засмущалась, теребя оборки школьной формы, и зачем-то оглянулась на дверь. Помня о том, что девушка редко где появлялась без своих подружек, я догадался, что Кристина и Инга стоят снаружи и наверняка подслушивают. Мне стало жаль Веронику.

– Ты пришла не только затем, чтобы меня поблагодарить? – подсказал я.

– Ага. Я еще хотела... ну, в общем... хотела... – Она глубоко вздохнула и выпалила:

– Приходите на день рождения!

– Что?

Вид у меня, наверное, был очень глупый, потому что Вероника улыбнулась и сразу обрела уверенность.

– Ну, на день рождения. Понимаете?

– Понимаю. А чей?

– Мой.

Я в самом деле почувствовал себя глупо. Когда я учился в школе, девушки не часто баловали меня подобными приглашениями. Да и сейчас тоже ситуация не из приятных. Я все-таки учитель.

– Сколько тебе лет?

– Шестнадцать. – Вероника произнесла эти слова так, как другая на ее месте сказала бы: «Восемьдесят четыре».

– Поздравляю. И когда у тебя день рождения? Завтра. Мы собираемся в нашей рекреации, ну, куда вы меня тогда проводили, в семь часов, после ужина. Вы придете? – Она вскинула на меня умоляющий взгляд, и я сдался.

– Только у меня не будет времени найти подарок, – предпринял я последнюю попытку к сопротивлению.

– А вы приходите так. Без подарка. Придете? – Она улыбнулась снова, и мне не осталось ничего другого, кроме как капитулировать.

В назначенное время я осторожно подошел к витой декоративной решетке рекреации старшекурсниц на третьем этаже. Совсем рядом находились апартаменты Лыбеди, и я с содроганием ждал, что будет, если она заметит меня здесь.

Но все обошлось. Дежурные семикурсницы у дверей, видимо, были предупреждены, потому что без лишних слов пригласили меня пройти.

Ни во время учебы в Школе Колдовских Искусств, ни после, в педколледже, я не бывал в рекреациях девчонок, поэтому озирался по сторонам с любопытством. У мальчишек все было по-спартански просто и скромно – камин, два стола, заваленные журналами и шахматными досками пополам с комиксами, несколько кресел и обязательно в углу забытая кем-то спортивная сумка. Часть личных вещей всегда валялась в общей гостиной, и ими мог пользоваться любой желающий, если хозяин вовремя не вспоминал, где оставил потерю.

У девушек все по-другому. Во-первых, возле камина стояло трюмо с косметикой. Здесь же полукругом были расставлены кресла и пуфики. Вместо двух письменных столов – три журнальных. По углам – кадки с китайскими розами. Сейчас рекреация была еще и украшена ленточками, красиво расставленными сувенирчиками и шторками. В пламени камина калачиком свернулась саламандра. На столиках ждали ужина тарелочки с бутербродами и печеньем, стояло несколько пакетов с соками и красовался большой торт, видимо, присланный имениннице родителями. На отдельном пуфике под кадкой с розами были сложены подарки. Девочки еще суетились, что-то переставляя, что-то поправляя и убирая, хотя, по моему мнению, все было и так красиво.

– Ой! – Вероника выскочила было в рекреацию в халатике нараспашку и тут же юркнула обратно. Я быстро отвернулся. – Извините, мастер Мортон. Я сейчас!

Она появилась через минуту, в светло-голубом платье с таким глубоким разрезом сбоку, что пришла моя очередь смущаться. А девушка еще и крутнулась на месте, показывая стройные ножки:

– Ну как?

– Здорово, – признал я.

– Вам нравится?

– Да, но, Вероника, ты уверена, что...

– А что? Это мне бабушка прислала. В нашем роду голубой цвет приносил счастье. У меня и амулет голубой, – она продемонстрировала голубой берилл на серебряной цепочке. Он висел на ее груди, укладываясь как раз в вырез платья.

Еще несколько минут спустя стали прибывать остальные гости. В числе приглашенных оказался Кристиан Шульц, брат Кристины и бывший ухажер Вероники и двое семикурсников – оба из числа любимцев Берегини, «Иваны-царевичи», как говорила она. Заметив меня, стоявшего в уголке, парни скривились:

– Ну, теперь никакой тусовки, раз преподы здесь!

– Его пригласила я. – Вероника встала передо мной, уперев руки в бока. – Это мой праздник, и только я решаю, кто на него придет.

Вместо ответа парни выразительно указали на свои школьные накидки. Их складки подозрительно топорщились, и я догадался, что семикурсники каким-то образом достали и пронесли в школу пиво. Я уже открыл рот, чтобы сделать замечание, но Вероника тоже заметила это и подхватила меня под руку.

– Пойдемте, я налью вам чаю, – умильно улыбнулась она, и я позволил увлечь себя подальше от камина, где парни уже потихоньку раздавали пиво всем желающим.

Сказать по правде, праздник не очень удался, и в этом была целиком моя вина. Я подозревал, что ребятам захочется и потанцевать, и пообниматься с девушками. Они наверняка рассчитывали что, когда все будет съедено и выпито, можно будет разбиться на парочки и приглушить свет, а тут в кресле сидел я. Ни обнять девчонку, ни выйти вместе с нею на минуточку! Да еще и пиво приходится пить тайком!

Я ловил на себе недружелюбные взгляды и уже несколько раз порывался уйти, но Вероника вертелась рядом. Она как-то успевала следить, чтобы гости не забывали про угощение, и наблюдать за мной. А потом вдруг потащила меня танцевать.

– Перестань, Вероника! Неудобно, – пробовал упираться я, но несносная девчонка просто улыбнулась, положила руки мне на плечи и я подчинился. В конце концов, в свои шестнадцать лет я слишком редко танцевал с девушками, а тем более медленный танец, когда можно не следить за каждым движением и жестом, а просто двигаться вместе в такт музыке. Кто-то не выдержал и погасил свет. Глаза Вероники засветились в темноте, словно у кошки.

– В моем роду были ведьмы, – прошептала она голосом, от которого мне стало слегка не по себе.

– Не сомневаюсь, – выдавил я.

– И очень известные ведьмы. Вероника Вайда – слышали о такой?

– Да. Прорицательница, жившая в прошлом веке.

– Это моя бабушка. Та самая, которая прислала мне это платье. Меня назвали в ее честь. Правда, моя фамилия не Вайда. Я по отцу Корбут. Моя мама первая ведьма в нашем роду, которая вышла замуж. Она была шестой внучкой, а я седьмая. Бабушка написала мне, что если я выйду замуж в этом платье, то ее правнук, ну, мой сын, будет величайшим магом двадцать первого века.

– Не рано ли думать о замужестве? – попытался я увести разговор от опасной темы. – Тебе еще учиться и учиться... И если ты будешь отлынивать от учебы, добром это не кончится.

– Я все знаю. – Вероника перестала улыбаться. Я понял, что обидел ее, и остановился, хотя музыка еще звучала.

– По-моему, мне пора. Извини, если что не так. Думаю, вам дальше нужно веселиться без меня!

– Наверное. – Вероника смотрела в другую сторону. Она выглядела настолько обиженной, что я рассердился и ушел, не простившись с остальными.

В конце концов, что эта девчонка о себе воображает! Чего добивалась, приглашая меня? Надо было отказаться сразу, несмотря ни на какие улыбочки и подмигивания! Хорошо еще, если никто из ребят не проболтается, что я бегаю на дни рождения к старшекурсницам. Это же такой скандал!

Чеканя шаг, я шел по полутемной школе, возвращаясь к себе, и не сразу понял, что уже довольно поздно. Примерно часов одиннадцать ночи, если не полночь. Факелы горели через один, в других рекреациях давно погасли огни, комнаты были заперты, и только где-то на этаже бродил, звеня ключами, завхоз.

...Нет! Я затормозил, когда внезапно понял, что это может быть чем угодно, только не звоном ключей. Это звенели... цепи! И звон этот приближался со стороны Башни Баньши!

В этой башне в свое время располагалась усыпальница. Там были похоронены некоторые из первых учеников Семерых Великих Магов, а также кое-кто из исторических личностей, чья жизнь была тесно связана со Школой МИФ. Ведь эти стены помнили темные века гонения на магию, когда было закрыто или вовсе уничтожено большинство волшебных заведений. МИФ оставалась одной из немногих школ, обучавших детей и подростков магии, даже в наиболее страшные времена, когда само слово «маг» было ругательством и проклятием. В те годы подобных школ осталось всего четыре – МИФ в северных горах, Аркона на острове Буян, еще один колледж в Британии и закрытый монастырь в Тибете. Тогда в усыпальницах было похоронено несколько загадочных и зловещих личностей. В «Истории МИФ» они были названы поименно, и сейчас я с замиранием сердца слышал, как один из этих призраков идет по коридору, звеня цепями.

Потусторонние миры – не моя стихия. Сознаюсь, я частенько сбегал с уроков, когда там начинали преподавать защиту от призраков. Мне казалось, что уж я-то никогда не столкнусь ни с чем подобным.

Звон цепей и шарканье ног приближались. Я прижался к стене, сжимая в кулаке амулет и мысленно обращаясь к своей силе. Чем ближе к полуночи, тем сильнее призраки. Но что заставило ЭТОГО покинуть гроб? Если я узнаю причину, узнаю и то, стоит ли мне опасаться ожившего мертвеца.

В противоположном конце коридора показалась фигура в белом. То есть саван должен быть белым, но этот наверняка был грязно-серым от гнили и пыли. Фигура была с головой закутана в него, и я не мог понять, кого вижу. Из последних сил я сосредоточился, «закрывая» себя от взоров призрака.

По внутренней магии – как стать невидимым, например, или заставить другого человека поступать так, как хочешь ты, – у меня всегда были отличные отметки. Ведь мне приходилось общаться с магическими животными, а те не понимают языка физической мощи. Мне удалось стать незаметным, и призрак прошел мимо. А я крадучись двинулся за ним. Мне вдруг пришло в голову, что он разгуливает не просто так, а движется по школе с определенной целью. И явно враждебной.

Быть невидимым – сложное искусство. Маг не растворяется в воздухе, он становится просто незаметен для людей. И нужно постоянно держать свое сознание в напряжении, чтобы не дать себя увидеть. Всякие шапки-невидимки лишь помогают сосредоточиться и облегчают этот довольно болезненный процесс. Мне это удалось. Я крался за призраком, стараясь не скрипнуть половицей и не вздохнуть слишком громко, ибо контролировать случайные звуки был не в состоянии.

Призрак поднялся на четвертый этаж, и я перевел дух. Там никто не жил, кроме меня...

Кроме меня?

Я зажал себе рот ладонью. Ну да, на четвертом этаже была моя комната. На пятом – покои мессира Леонарда, а выше, в одной из башен, медпункт Невеи Виевны. Призрак бесшумно скользил по ступеням, одолевая подъем. Вот он вышел в коридор, вот направился через холл к запертым дверям...

Я заметался. Куда бежать? Наверх? Но призрак и шел сверху, от усыпальниц. Вниз? Там дети. Рано или поздно он догадается, что меня там нет и пойдет по следам искать. И придет в рекреацию, где Вероника празднует день рождения. Конечно, я и оттуда успел уйти, но прежде, чем он выяснит это, призрак перепугает детей.

Я должен был его остановить.

Впоследствии, вспоминая эту сцену, я сам себе удивлялся – откуда взялась решимость. Я не специалист, меня не учили сражаться с призраками, да еще поднятыми из могилы посредством запрещенных заклинаний. Но в тот миг я не думал ни о чем – мне было важно, чтобы призрак не добрался до детей.

Я позволил своему сознанию расслабиться, став «видимым» и, чеканя шаг, стал подниматься по лестнице на пятый этаж. Гулкие коридоры огласил стук моих башмаков.

– Интересно, – сказал я вслух, – правду предсказывали, что этой ночью будет миграция Цмоков? Они же не летают так поздно зимой!

У призраков очень чуткий слух. Они ловят любой шорох. И я нарочно заговорил – пусть восставший мертвец быстрее сообразит, что это я иду там, наверху, и не тратит время на поиски.

Все получилось, как я задумал. Не успел я одолеть половину подъема, как позади послышалось шуршание цепи по камням – оживший мертвец спешил на звуки. Я сорвался с места и побежал.

Сам не помню, как добрался до кабинета директора и забарабанил в дверь.

– Мессир Леонард! Проснитесь!

В дальнем конце коридора показалась фигура в белом. Я сильнее заколотил в дверь, но никто не отзывался. Директор либо спал, либо...

Додумывал эту мысль я уже на бегу. Если мессир Леонард не может мне помочь, придется рисковать. Как останавливают оживших мертвецов? Что-то делают с их гробом?

Из этого крыла пятого этажа попасть в Башню Баньши было невозможно, но не зря существовал лабиринт лестниц. Я помчался к ближайшей, ведущей вниз – через центральный холл четвертого этажа я мог попасть на второй, откуда открывается ход в башню. К тому времени, как ступил на винтовую узкую лестницу, я уже еле дышал, а сердце было готово выскочить из груди. Прыгая через три ступеньки, я спешил к усыпальницам, стараясь не думать о боли в боку, о том, что ноют ноги и пот заливает глаза. Зацепившись за что-то в темноте, я порвал мантию. Потом нога запнулась о камень, и я рухнул на колени, больно ударившись о ступеньку.

Призрак настигал – я чувствовал это по волнам холода и ужаса, накатывающим на меня. Они приказывали остановиться и отдаться на милость судьбе. Но меня питал страх – сильное чувство, которое оказывать сильнее безнадежности. Поворот, еще один, еще...

Вот! Узкая бойница освещала распахнутую настежь дверь одного из склепов. Даже не задержавшись, чтобы прочесть на медной табличке, кто здесь похоронен, я ворвался внутрь.

Огромный саркофаг стоял в центре округлой комнаты, озаренный светом двух свечек. Крышка его была двинута. Он был пуст.

И тут меня осенило. Не знаю, то ли у меня были хорошие педагоги, то ли снизошло озарение, но я понял, что надо делать. И метнулся ко гробу, залезая в него.

Гроб, могила, саркофаг, усыпальница – суть место перехода из мира мертвых в мир живых и наоборот. И в то же время это – дом для мертвеца. Занимая его «дом» и лишая его возможности вернуться обратно, я лишал его сил. Конечно, это опасно – можно самому попасть туда, откуда не возвращаются. Но если все сделать правильно...

Мягкие тяжелые шаги ожившего мертвеца уже были слышны на лестнице. Я заторопился, потянув на себя тяжелую каменную крышку – и она выскользнула у меня из рук!

Грохот ее падения был слышен, наверное, во всей школе. Крышка раскололась на две половины.

Из оцепенения меня вывел вой хозяина склепа. Он чувствовал, что происходит что-то неладное, и прибавил ходу. У меня оставались считаные секунды.

И я совершил то, на что в другое время не решился бы ни за что. Молнией выскочив из гроба, я бросился к бойнице и распахнул ее.

В лицо мне ударил ледяной ветер, в уши ворвался вой урагана. Пригоршня колючего снега залепила глаза, рот и нос. Снаружи бушевала настоящая снежная буря. Свист, вой, рев почти перекрыли вопль ожившего мертвеца, который наконец добрался до своего гроба и обнаружил, что «двери» в иной мир взломаны и даже «сорваны с петель».

Затаив дыхание, зажмурившись, я прижался к заледеневшим камням, стоя на узком карнизе. Холод пробирал до костей. Страх, что я сейчас замерзну, и страх, что мертвец обнаружит меня, боролись во мне. Там и тут была смерть. И, может быть, замерзнуть насмерть было менее мучительно.

Если бы был белый день, а в башне не бушевал взбешенный мертвец, я бы несомненно сорвался вниз – высоты я боюсь ужасно. Но царила полная тьма, которую нарушали только несколько тусклых огоньков на соседних башнях. Я не мог видеть землю, сколько бы ни смотрел вниз, а долетавшие из бойницы звуки волей-неволей заставляли забыть обо всем на свете.

Я не узнал, когда пропели первые петухи, но оживший мертвец почувствовал, что время сместилось. Последний раз издав жуткий рев, в котором ярость смешалась с ужасом и болью, он рухнул на пол усыпальницы. Некоторое время все еще было слышно, как он бьется, скребя по полу полуистлевшими костяшками пальцев, а потом все стихло. Остался только вой и свист ветра. И стук моих зубов.

К этому времени я замерз окончательно. Где-то в глубине сознания теплилась мысль, что надо пересилить себя и попытаться вернуться в башню, но холод уже сковал мое тело и добирался до сердца. Мне было лень пошевелиться. Я уже начал чувствовать тепло – то самое, последнее тепло, и, возможно, меня бы нашли лишь некоторое время спустя превратившимся в ледяную глыбу, если бы не Нетопырь.

Кожан Малюта Скуратов уже некоторое время порхал перед моим лицом, борясь с порывами ветра, но я, оцепеневший, сквозь заледеневшие ресницы не мог ничего видеть. Я вообще ни на что не реагировал и просто удивляюсь, как это привидение смогло до меня достучаться. Наконец с большим трудом я сообразил, что происходит.

– Ты! Придурок! К нам захотел? – донесся до меня его возмущенный крик. – У нас и так перенаселение! От этих покойников житья нету! А тут еще и ты! Давай отсюда! Живо!

Мои губы еле шевелились.

– Т-т... т-там п-п...

– Да не туда! А сюда! – завыл он, метнувшись вбок. – Давай! Шевели конечностями!

Мне ужасно не хотелось никуда двигаться. Стоять прижавшись к стене, было так удобно! Если я сделаю шаг, нога сорвется с обледеневшего карниза и...

Первый шаг дался с трудом, но я не упал. Второй был также тяжел, третий, четвертый... Только после седьмого или восьмого я пришел в себя настолько, что смог ужасаться – я иду над пропастью, над высотой! – и понимать, куда толкает меня Нетопырь. Дальше по стене была еще одна бойница, открывавшаяся в другую комнату. Маленькое привидение было право – возвращаться в башню через оскверненную усыпальницу слишком опасно. Ворота в мир мертвых распахнуты настежь. Я запросто могу сделать неверный шаг.

Окно находилось в неглубокой нише – как раз такой, чтобы в ней уместился человек моего сложения. Она была забрана стеклянным витражом. Нетопырь рыбкой нырнул внутрь, пройдя сквозь стекло. Я собрался с силами и ударил.

Послышался звон стекла. Витраж треснул, и я мешком свалился на каменный пол в груду осколков.

От холода я ничего не чувствовал и некоторое время беспомощно возился на полу, а Нетопырь скакал вокруг меня, вереща во всю глотку. Он выглядел настолько довольным собой, что я поднялся больше назло ему.

Мне повезло. Это не было еще одной усыпальницей. Судя по убранству комнаты, когда-то она была приготовлена под склеп. Видимо, забронировавший для себя местечко покойник еще где-то бегал – или нашел последнее пристанище в более уютном месте. Даже дверь была просто прикрыта.

Держась за стену, все еще стуча зубами от холода и пережитого страха, я медленно спускался из башни. И лишь на своем родном четвертом этаже почувствовал боль в руках – обе мои кисти и запястья были изрезаны в кровь осколками витража.

Ураган бушевал всю ночь, а наутро выяснилось, что он не прошел для школы без последствий. Во-первых, весь двор и статуи Семерых Великих Магов были завалены снегом. Огромные сугробы выросли на спортплощадке и у ворот, перекрыли подходы к теплице и подсобным помещениям, засыпали запасные входы-выходы и более того – даже парадную дверь, поэтому добровольцы, чтобы расчистить крыльцо, прыгали в сугробы из окон. Также ветром сорвало часть кровли с некоторых башен, выбило витражи и погнуло флюгеры. А во-вторых, серьезно пострадала окружающая местность – от школьного парка, где поломало часть деревьев, до крепостной стены. Я уж молчу про дорогу – по ней вообще несколько дней нельзя было проехать, пока из Уппсалы не добрались снежные бригады йотунов.

Естественно, о занятиях не могло быть и речи. Все старшекурсники, начиная с пятого курса, были сняты с уроков, чтобы расчищать завалы. Особенно досталось тем, чьей специализацией была стихия, а поелику животные сами суть стихия – стихия дикой природы, – то я полнее кого бы то ни было ощутил на себе последствия урагана.

У меня отменились сразу две пары, и нежданно-негаданно я получил четыре часа свободного времени. Царский подарок, учитывая, что руки мои здорово пострадали минувшей ночью. Я кое-как промыл царапины и смазал их мазью, остановив кровь. Идти с такими травмами к Невее Виевне не хотелось, и я, потоптавшись в учительской, потихоньку направился к себе, пока дама Морана не заметила, что я болтаюсь без дела.

Из тех окон, которые не были запорошены снегом открывался прекрасный вид – заснеженная даль, сугробы, серое пятно пруда и река, текущая в ближайший фьорд, а также покрытые снегом скалы. Совсем рядом был мир простых смертных – я знал, что недалеко находится один из горнолыжных курортов. Я даже видел гору, на которой он стоит. Наверняка у них там накануне тоже прошел ураган. Интересно, где непогода разыгралась сильнее?

На картах простых смертных на том месте, где стоит Школа МИФ, обозначено озеро. На наших картах от него остался пруд. И простые смертные сколько угодно могут ловить на берегах впадающей в озеро реки форель, не подозревая, что совсем рядом функционирует школа магии и чародейства. Будь я преподавателем магии иллюзий, я бы на пальцах объяснил вам, как такое может происходить. Но чего нет – того нет.

Я еще стоял у окна, глядя вдаль и слушая ноющую боль в царапинах. Особенно глубокая пересекала ребро правой ладони, и я был уверен, что в ней застряли осколки стекла, когда рядом послышались шаги. Мимо меня не спеша шел Черный Вэл, как всегда, в своей неизменной длинной мантии, под которой при ходьбе открывались высокие лаковые сапоги. Он был весь черен вплоть до черных волос, черных глаз и черных бровей – и бескровные губы на бледном лице. Несмотря на то что почти десять дней мы провели с ним наедине, он до сих пор не здоровался со мной первым. Сказать по правде, мне он тоже был не слишком приятен, но тут я почему-то кивнул головой и промолвил:

– Доброе утро.

Он резко остановился, вскинув одну бровь.

– Вот как? – услышал я негромкий голос.

Я обиделся и отвернулся.

– Доброе утро, – заговорил Черный Вэл, – Максимилиан. Что вы здесь делаете?

Я промолчал, все еще обиженный. Тогда Черный Вэл подошел и выглянул в окно.

– Понятно. У вас тоже нет занятий?

– Почему это «тоже»? – не выдержал я.

– Вон мой класс, – кивнул он вниз. Я посмотрел и увидел десятка полтора мальчишек, возившихся в сугробе. Пользуясь тем, что Берегиня и леди Ульфрида отвлеклись, они играли в войну и ныряли в сугробы.

– А моих отсюда не видно, – поискав глазами, сообщил я. – Наверное, они возле другого крыла.

– Что у вас с рукой? – вдруг резко спросил Вэл. Взял мои руки за запястья, повертел, осматривая царапины.

– Я вчера поранился, – неохотно ответил я. – О стекло. Шел к Невее, чтобы она...

– Идемте.

Он сжал мою руку и, как ребенка, повел за собой. Я уже говорил, что в Школе МИФ невозможно добраться куда бы то ни было прямым путем, но Черный Вэл знал короткую дорогу. Пройдя коридором, мы спустились всего по одной лестнице и оказались перед дверями полуподвального помещения, где проходили занятия по зельеварению.

На свет появился знакомый мне стилет. Вэл по рукоять вогнал его в неприметную щель, дважды повернул, налегая всем телом. Потом вынул, проделал ту же операцию в другом месте и в заключение надавил большим пальцем на морду льва, которая служила вместо ручки.

Я ожидал, что мы окажемся в аудитории, но Черный провел меня сразу в лабораторию.

Подвал тускло освещался единственным окном. Длинный стол посреди комнаты был заставлен таким количеством колб, пробирок, реторт, банок, пузырьков и коробок, что я не берусь описать их все. Полки вдоль стен тоже ломились от препаратов. Я уж не говорю про кованые сундуки и пучки трав, подвешенные по углам и под потолком на лесках. Тут и там стояли перегонные кубы, чучела различных животных, какие-то ящики и приборы. Я замер на пороге, боясь ненароком зацепиться за что-либо, а Черный, оставив меня, с ловкостью змея пробрался в дальний угол, где зажег лампу и занялся своими травами.

– Идите сюда, – позвал он приказным тоном. Пока я пробирался между ящиками, мешками и коробками, под моими ногами дважды что-то хрустнуло, а однажды раздался предсмертный писк, но Вэл и ухом не повел. Сильными движениями он протер мои руки, смывая с них мазь, потом прижег царапины – я вскрикнул от боли, – пинцетом извлек из одной крошечный стеклянный осколок, залил это место самым обыкновенным йодом и наконец, обработав раны, плотно перебинтовал ладони, оставив на виду только пальцы.

– Вот так, – сказал он, все еще держа мои руки в своих и словно любуясь результатами труда. – До свадьбы заживет. Завтра и в субботу повязку надо поменять, а потом все. С моей мазью любая рана заживает в трехдневный срок. Любая обычная рана. Разве что убираться в ваших клетках эти дни будет трудно. Но да у вас же есть заклинания...

– Я в живом уголке не пользуюсь лишними заклятиями, – сказал я. – Как только приехал, сразу снял почти все.

– Почему?

– Ну, животным без них лучше.

– А-а-а... – Он все еще держал меня за руки, и мне это было неловко.

– Спасибо, – сказал я. – Я не думал, что вы... такой.

– Какой?

Его скрипучий голос стал совсем противным, но я все-таки ответил:

– Я думал, вы более... э-э... суровый. Более... жестокий и... вообще.

– Все так думают, – отрезал он, выпустил мои руки, отвернулся и стал разбираться на столе.

– Простите, – сказал я ему в спину.

– Я привык. – Он уже чем-то булькал, переливая из пузырька в пузырек. – Где вы поранились?

Запинаясь – неудобно как-то говорить со спиной собеседника, – я поведал о вчерашнем ночном происшествии и о том, что прятался от ожившего мертвеца на карнизе за окном. Вэл никак не реагировал на мой рассказ – даже отошел от стола и стал копаться в сухих травах. Но к тому времени, как я замолчал, он повернулся ко мне с бокалом в руке. В нем что-то дымилось. Пряно пахло травами и вином.

– Пейте! Заметив мой недоуменный взгляд, предвосхитил вопрос: – От простуды.

Обжигаясь, я выпил горячее, обильно сдобренное пряностями вино, и мне показалось, что внутри меня начал таять огромный ледяной ком. Возвращая бокал Вэлу, я заметил, что он смотрит на меня как-то странно.

– Спасибо, – сказал я снова, чтобы как-то разрядить обстановку. – Вы просто совершили чудо!

– Нет, – он отвернулся, пошел вдоль стола, перебирая стоявшие на нем приборы, – этого я не могу.

Я поставил бокал и огляделся по сторонам. Черный Вэл больше не обращал на меня внимания, и я, не зная стоит ли уходить, не прощаясь, исподтишка рассматривал окружающее.

Фотография пятилетней девочки привлекла мое внимание именно потому, что выглядела в лаборатории весьма необычно. Малышка была чудо как хороша. В чертах ее лица было что-то эльфийское. Она держала на руках белого пушистого зверька с большими ушами и улыбалась.

– Кто это?

Вэл мигом оказался рядом и перевернул снимок тыльной стороной, словно я мог осквернить его своим взглядом.

– Моя дочь, – скривился он, как от зубной боли.

– Она умерла?

– Я умер. – Он опять отвернулся.

– Простите, – сказал я ему в спину.

– Пустое. – Он опять чем-то булькал. – Выпьете?

Я не хотел обижать коллегу, но все-таки не удержался от замечания:

– Вам не кажется, что вы слишком много пьете? В конце концов, что подумают дети? Ведь мы же...

Тут я заметил, что он смотрит на перевернутую фотографию, и заткнулся. У Черного было такое лицо...

– Вам со мной не страшно? – вдруг спросил он. Я помотал головой, и он опять поморщился. – А вот ей было... Я детдомовский. Кто мои родители – неизвестно. В корзинке, где я лежал, обнаружили письмо. В нем сообщалось, что родившая меня женщина опозорила себя и недостойна называться моей матерью. Я воспитывался среди простых смертных. Знаете, что это такое – детдом простых смертных для мага? Ведь мои способности проснулись слишком рано – в неполные шесть лет. В восемь лет я убежал. Вокзалы, бомжатник, пустые бутылки, попрошайничество... Магия помогала выжить и уцелеть. А потом меня нашел один маг. Почувствовал мою Силу. Пристроил в интернат. Но мне и там было плохо. Я попал туда в тринадцать лет, после пяти лет жизни на улице. Попал на первый курс, к малышне. У них были свои законы. Я не смог в них вписаться, хотя очень хотел учиться. И в пятнадцать лет ушел. К нему.

Он произнес это слово так, что я сразу понял – этот человек много для него значил. И похолодел, когда услышал имя:

– К Белому Мигуну... Что? – Черный Вэл заметил мое смятение и подмигнул. – Не знал?.. Да, я был сектантом. А куда еще податься мальчишке с моим прошлым? Я только-только начал постигать науки, но превзошел своих сверстников-магов в одной – науке выживать и бороться за жизнь. У Мигуна я был востребован, я был ему нужен. И он любил таких, как я. Он любил нас всех, и мы шли к нему с открытыми сердцами – все те, кого не понимали родители, друзья, одноклассники, те, кого не принимал этот мир и кто не принимал законы этого мира. Мы свято верили ему. Мы его любили. Для нас Белый Мигун был восьмым в Великой Семерке.

– Вы знали мою мать? – не удержался я от вопроса.

– Знал ли Женни? – Вэл залпом допил свой бокал и налил себе снова. – Да она и притащила меня в секту!.. Мы встретились на улице. Ей даже не пришлось особо меня уговаривать – я бы пошел за нею на край света... Да, Максимилиан, я хорошо знал твою мать. Я любил ее. Она и Белый Мигун – все, кого я любил. Я был старше ее на год, но слушался беспрекословно. Ее слушались все. Иногда мне казалось, что даже сам Мигун и тот... Я ведь мог быть твоим отцом – если бы не Иероним Мортон. Когда я впервые увидел его рядом с... с нею, я все понял. Он был лучше меня. Сам молодой лорд Мортон! А когда Женни и ее мужа арестовали, я сам пришел к инквизиторам и сдался. Мне тогда казалось, что жизнь кончена и бороться больше не за что. Я был одним из немногих, кто сдался, и поэтому со мной поступили мягче, чем с большинством арестованных боевиков.

– Вас посадили в...

– У меня отняли магию! – скривился Вэл. – Да! Я, маг, преподающий в школе магии, не могу составить простейшее заклинание! То есть я могу что-то там начитать, но сказанное мной не будет иметь никакой силы. Я пуст! А ведь мой потенциал был одним из самых высоких... Палачи инквизиторов, которые приводили приговор в исполнение, так мне и сказали – у тебя был потенциал полубога. Живи сейчас Семеро Великих, любой из них взял бы тебя в ученики не задумываясь. А теперь ты ничем не отличаешься от простых смертных!.. Это больно, Макс. Очень больно.

Он зажмурился, и я понял, почему у него всегда такое недовольное выражение лица.

– Извините, – сказал я.

– Ты ни в чем не виноват! – Черный Вэл тяжело оперся на мое плечо. – Большинство тех, кто, как я прошел процедуру стерилизации, покончили с собой. Приговоры некоторых были еще страшнее, но о них общественности ничего не сказали. Знали только родители тех детей.

– А мои родители? Вам известно, что с ними произошло?

– Говорят, они покончили с собой. Я не очень-то в это верю, разве что их приговор был настолько страшен, что самоубийство стало наилучшим выходом. Но Женни слишком любила жизнь. И она была беременна Ребенок уже толкался вовсю. Все это очень странно, Макс. И я не советую тебе заглядывать в эту бездну. Ты и так ходишь по лезвию ножа, особенно теперь, когда Белый Мигун снова на свободе.

– Не понимаю, чем это может грозить мне?

– Как же! Ты – сын сектантов! Сын самой Женевьевы фон Ньерд! И ты – Мортон.

Я открыл было рот, чтобы спросить, что это за преступление – быть Мортоном, но Черный Вэл покачал головой, и я перевел разговор на другое:

– А что было с вами дальше?

– Дальше? Вот это! – Он обвел рукой подвал. – Мне надо было как-то жить, и я стал зелейником. Это – единственная область, где можно не быть магом. Я использую силу растений, минералов и животных. Я могу приготовить практически любое зелье. Останется только произнести над ним определенные слова – но это уж пусть мои ученики и клиенты делают сами. Здесь все – от антибиотиков до ядов. Именно как целитель я и познакомился со своей женой.

– Она жива? – Я бросил боязливый взгляд на перевернутую фотографию. Вэл проследил за моим взором, взял снимок и долго смотрел на него.

– Еще как жива! – хмыкнул он. – Она живет в Горнем Мире. Знаешь, что это такое?

Я судорожно сглотнул. В Горнем Мире живут потомки учеников Семерки Великих и дети самих богов. Они могут посещать мир магов, как мы посещаем мир простых смертных. Некоторым из магов тоже дозволено побывать ТАМ. Короче, в Горнем Мире живет наше магическое, правительство.

– Она дочь одного... впрочем, теперь это неважно. Я был почти счастлив, когда встретил ее. Даже заноза по имени «Женевьева» – и та вылетела из моего сердца. Я верил, что наверху мне смогут помочь вернуть магию. А когда родилась дочь, я был самым счастливым отцом в мире. Я надеялся, что у меня наконец-то появилась семья...

А потом жена узнала, что я был сектантом. Что тут началось! «Лучше бы ты умер!» – самое мягкое, что я слышал от нее. Она восстановила против меня дочь. На суде шестилетняя кроха не моргнув глазом врала, что я пытаюсь совратить ее и ставлю над нею эксперименты. Суд постановил, что до достижения двенадцати лет я не имею права приближаться к дочери на расстояние, меньше трех верст. А потом видеться смогу только три дня в году, причем условия каждого свидания должны быть оговорены заранее с родственниками ее матери. За пять дней до Йоля девочке исполнилось двенадцать. Я написал ее матери, просил о встрече с дочерью, но она ответила отказом. Поэтому я никуда не поехал на каникулы.

Он медленно положил фотографию девочки на стол. Я поставил свой бокал, к которому едва притронулся.

– Мне пора. Скоро звонок.

– Я провожу.

Держа меня за локоть, Черный Вэл довел меня до двери и придержал.

– Будь осторожен, Максимилиан, – проскрипел он. – В тебе очень мало от Женни. Если что-то случится, ты не сможешь себя защитить.

Внезапно он крепко взял меня за локти и придвинулся так близко, что я почувствовал себя, как в ловушке. Его черные глаза сверкнули. Я попытался отстраниться. Мне стало страшно, как вчера ночью, в коридорах, и, чтобы развеять наваждение, я выпалил неожиданно для себя:

– А вы знали, что случилось с сыном дамы Мораны?

Черный Вэл выпрямился, опуская руки. Лицо у него было такое, что я еле сдержался, чтобы не убежать.

– Ничего. Агнар Геррейд тоже был в секте. Мы были друзьями. Его тоже приговорили к стерилизации. Незадолго до смерти он написал мне, что жить стало невозможно. Мать не давала ему прохода – постоянно напоминала, в чем он виноват, и требовала, чтобы парень положил жизнь на то, чтобы искупить свою вину и обелить их семью. Дама Морана Геррейд довела своего сына до самоубийства. Ее младший сын узнал правду из предсмертного письма Агнара и прекратил отношения с матерью. Насколько я знаю, полностью он ее до сих пор не простил, хотя и разрешает видеться с внуком – тоже Агнаром... Нас до сих пор не простили, Максимилиан! Мы до сих пор изгои! И я сам не знаю, почему до сих пор жив.

Он отвернулся. Его широкие плечи ссутулились. Я впервые видел этого человека в таком отчаянии и уже повернулся, чтобы потихоньку уйти, но задержался. На ум мне кое-что пришло.

– Лорд Черный Вэл, – робко окликнул я, – мне кажется, вы должны кое-что знать. Отец Даниила Мельхиораотдал свою жизнь, чтобы выпустить Белого Мигуна на свободу.

Он стремительно развернулся ко мне – так, словно я пообещал ему вернуть магию.

– Вот как? – хриплым голосом воскликнул он. – Это правда?

– Мне сказал Даниил. Мальчик доверяет мне. Его тоже отовсюду гонят – он сын сектантов и...

– Вам лучше уйти, Максимилиан, – перебил меня Черный Вэл. – Скоро звонок!

И он вытолкнул меня за дверь. Удивленный таким оборотом дела, я пошел к себе, на ходу размышляя над странностями своего коллеги. В одном могу поклясться – он обрадовался. И испугался этой радости.

Снадобье Черного Вэла мне помогло, но частично Я не заболел, хотя в пятницу чувствовал себя разбитым. Мне казалось, что у меня отняли все силы. Трудно было заставить себя что-то сделать. Навалилась такая жуткая апатия, что, когда началась последняя, пятая пара, я вдруг остановился, оборвал сам себя и сел на стул у кафедры. Группа семикурсников внимательно следила за мной.

– Прошу меня простить. Думаю, тему вы уяснили, – помедлив, заговорил я. – Водяная и болотная нежить – способы общения и защиты. Займитесь ею самостоятельно и к понедельнику приготовьте доклады А сейчас – можете быть свободны.

Юноши – группа была мальчишеская, – стали собирать книги в сумки. Я сидел у стола, закрыв глаза.

– Вам плохо? – раздался над ухом голос.

Я открыл глаза. Возле меня стоял один из «Иванов-царевичей», тот, который был на дне рождения Вероники. Его звали Адамом Лексом.

– Простыл, – сказал я, – перед ураганом. Но ничего страшного. Думаю, Невея Виевна в два счета поставит меня на ноги.

Юноша пожал плечами и ушел. Аудитория опустела. Я посидел еще немного, потом с усилием поднялся и пошел вдоль стены, гася лампы. Зал погрузился в полутьму – остались только фонари-факелы у двери и над демонстрационной доской. Две албасты, разбуженные среди зимнего сна, вялые и потому неагрессивные, опустились на дно аквариума. Последним усилием я накрыл его крышкой, чтобы нежити не пришло в голову пойти погулять, и проковылял к себе. Здесь силы оставили меня, и я растянулся на своей кровати, закрыв глаза.

Мне снилось, что я падаю в бездну, и я кричал от ужаса и пытался взлететь. Но метла и ступа Берегини кружились надо мной, дразня и всякий раз уворачиваясь, едва я пытался дотянуться до них. Падение прервалось внезапно – я со всего размаха рухнул в зловонную жижу. Погрузился с головой, но тут же всплыл, отплевываясь от попавшей в рот гадости, и отчаянно забил руками и ногами, пытаясь удержаться на плаву. Правду сказать, плаваю я немногим лучше, чем летаю, по выражению брата, «До подхода спасателей продержишься!» – но тут кругом царила тьма и пустота. Спасать меня было некому. Не было видно даже берегов, и я бултыхался на месте, теряя силы.

Зловонная жижа оказалась плотнее воды. Она налипала на мои руки и ноги, висла на одежде, сковывая движения. От едкой вони у меня кружилась голова. Я тонул и боролся из последних сил...

Пока кто-то не потряс меня за плечо.

Я вскрикнул и проснулся, цепко хватаясь за чужие руки. Мне, еще в полусне, казалось, что это пришло мое спасение.

– Мортон! Мортон! – звал меня знакомый голос. От звуков этого голоса сон мигом слетел с меня.

Я сел, хлопая глазами, а потом вскочил, торопливо поправляя сбившуюся мантию, которую не снял перед тем, как лечь на неразобранную постель. Надо мной стояла дама Морана Геррейд. Взгляд грозного завуча метал молнии.

– Что это значит, Максимилиан Мортон? – прорычала она. – Почему ваши ученики болтаются по школе во время уроков? У вас сейчас должны быть занятия с седьмым курсом!

Я перевел взгляд на часы. Стрелки показывали без одной минуты пять.

– Через шестнадцать минут все равно уроки закончатся, – возразил я.

– Не дерзите, Мортон! По какому праву вы отпустили семикурсников с урока?

– Я плохо себя чувствую.

Дама Морана вгляделась в мое лицо. Я чувствовал, как горят щеки. Жара не было, но слабость была неимоверная. Видимо, завуч поняла, что со мной что-то творится, но престиж второго лица в школе не позволял ей признать свою неправоту.

– Даже если это и так, то вы должны были заранее поставить меня в известность, и я бы подумала о замене. А срывать таким образом урок... Седьмой курс в этом году сдает выпускные экзамены. Им важен каждый час занятий!.. Вы хотя бы дали им задание?

– Велел написать доклад по пропущенной теме.

Это удовлетворило даму Морану, и она кивнула, направляясь к двери.

– Немедленно посетите медпункт, – сказала она на прощание. – И если окажется, что ваша болезнь заразна, там и оставайтесь. Мне не нужны эпидемии.

Когда за нею захлопнулась дверь, я почувствовал себя лучше. В присутствии завуча я просто физически был не в состоянии не болеть. Вот уж кто мог бы стать во главе секты! И секты самой страшной в истории человечества!

Скинув верхнюю одежду – с забинтованными руками это сделать было непросто, – я растянулся на постели, намереваясь проболеть и дальше, но побыть одному мне не дали. Не прошло и десяти минут, как в дверь постучали:

– К вам можно?

– Вероника? – удивился я.

Девушка бочком протиснулась в дверь.

– Мне Адам сказал, что вы болеете, и я сразу поспешила к вам. А потом увидела, что от вас выходит дама Морана, и решила переждать, пока она отойдет подальше... Что она вам сказала? Опять ругалась? Вот вредина! – тараторя, Вероника прошлась по комнате, зажгла лампы, осветив беспорядок. – Я тут у вас приберусь немного?

– Не надо! – воскликнул я, натягивая одеяло до подбородка. – Ты с ума сошла! Зачем ты пришла?

Девушка уже взялась за край мантии, которую я сбросил прямо на пол:

– Мне уйти?

– Да!

Она медленно положила мантию на место, посмотрела на меня долгим взглядом и вышла. А я отвернулся к стене и почти сразу заснул.