Рон Л ХаббардВнутренний Враг *Миссия: Земля # 3

* * *

Лорд Инвей, Историограф Его Величества,

Председатель Комитета Цензуры.

Королевский дворец, Конфедерация Волтар.

По повелению Его Императорского Величества Вулли Мудрого.

Верховная власть отказывается нести ответственность за то, как этот насквозь вымышленный рассказ повлияет на доверчивые умы способных поверить, что планета Земля действительно существует и что все эти нелепые события, происходящие на ней, имеют какое-то отношение к научно установленному факту. Претенциозная попытка вплести имена нескольких реально существующих лиц, таких, как Джеттеро Хеллер, в этот сплошной вымысел с целью придания ему внешней достоверности является литературной вольностью самого дурного пошиба. Читателя должен настораживать уже тот факт, что эта выдумка претендует на название «тюремной исповеди» некоего террориста, вся жизнь которого была целиком посвящена обману, кражам, шантажу и всем прочим преступным деяниям.

Поэтому всякий, кто берется даже за беглое чтение этой вредной книги, делает это на свой собственный риск.

Так называемая планета Земля НЕ существует и НИкто НЕ может представить НИкаких доказательств в пользу обратного.

Еще раз привет!

Поскольку Королевский издательский кодекс (статья 8) требует, чтобы всякий перевод «имел доказательство подлинности ...от лицензированного Транслатофона», я и намерен это сделать.

Этот труд переведен с волтарианского на земной язык вашим покорным слугой Чарли Девятым-54, налогоплательщиком и электронным мозгом при Транслатофоне.

Мой перевод для несуществующего мира, говорящего на несуществующих языках, вовсе никакой не подвиг. Я также синхронно перевожу речи политических деятелей. И можете считать это хвастовством, но я могу переводить и судебные заключения. Как видите, я не обязан исправлять заблуждения и недоразумения. Я только перевожу. Лишь столкнувшись с проблемами словарного толка, как это было в последнем томе со сверхсветовыми (быстрее света) явлениями, я должен поднимать об этом вопрос.

Еще с одним подобным случаем я встретился уже в настоящем томе: это касалось электронов.

Земным ученым нравится все, что крутится и вертится, – крысы, колеса, политики. Поэтому они считают, что электроны – это такие крошечные штучки, которые вращаются вокруг других штучек, называемых ядрами.

Никому не рассказывайте, но они ошибаются.

Как-нибудь позже они узнают, что электроны – не что иное, как движение. Только и всего. И ничего больше. Просто движение. Однако мало кто знает, что такое движение. Если бы знали, то прорвали бы «барьер Эйнштейна» и удивили науку чем-нибудь новеньким.

Поэтому, когда вы прочтете в этом томе о том, как машина «перемещает электроны», просто не забудьте, что это еще один пример характерной для Земли неандертальской науки. Как и прежде, я снабжаю этот том словариком-ключом. Так что не говорите, что электронный мозг ничем вам не помогает.

Искренне ваш Чарли Девятый-54, электронный мозг при Транслатофоне.

Антиманко – род, давно изгнанный с планеты Манко за ритуальные убийства.

Аппарат координированной информации – тайная полиция Волтара, возглавляемая Ломбаром Хисстом и укомплектованная преступниками.

Аталанта – провинция на планете Манко, основанная принцем Каукалси, который, согласно народной легенде 894-М, основал колонию на Блито-ПЗ (Земле).

Афьон – город в Турции, в котором расположена секретная база Аппарата (см. карту).

Барбен, ИГ– фармацевтическая компания, управляемая Делбертом Джоном Роксентером.

Билдирджина, медсестра – юная турчанка, нанятая Прахдом Бителсфендером в качестве ассистентки.

Бителсфендер Прахд – волтарианский целлолог, который вживил Джеттеро Хеллеру электронные «жучки», с тем чтобы Грис мог контролировать все действия Хеллера.

«Бликсо» – грузовой космический корабль, принадлежащий Аппарату, который совершает регулярные рейсы между Блито-ПЗ и Волтаром. Рейс в один конец длится около шести недель.

Блито – звезда типа «желтый карлик» с одной обитаемой планетой на третьей от центра орбите (Блито-П3). Находится примерно в двадцати двух с половиной световых годах от Волтара.

Блито-П3 – планета, известная среди ее обитателей как «Земля». В Графике Вторжения отмечена как промежуточный пункт на пути Волтара к центру данной галактики.

«Блюфлэш» – яркая вспышка синего цвета, применяемая космолетами Волтара перед посадкой, чтобы погрузить всех в ближайшей округе в бессознательное состояние. Известна также как «станлайт» – «ошеломляющий свет».

Больц – капитан грузового корабля «Бликсо».

Ботч – старший клерк 451-го отдела на Волгаре, подчиненный Солтена Гриса.

«Будет-было» – ненадежные двигатели космического корабля, использующие энергию преобразования времени и позволившие Джеттеро Хеллеру покрыть расстояние в 22,5 световых года между Землей и Волтаром чуть больше чем за три дня.

«Буксир-один» – космический корабль, оборудованный ненадежными двигателями «будет-было», работающими на основе преобразования энергии стремительно меняющегося времени. На нем Джеттеро Хеллер прибыл на Землю, покрыв расстояние в 22,5 световых года за три дня. Хеллер переименовал его в «Принца Каукалси».

Вантаджио – администратор шикарного публичного дома «Ласковые пальмы», расположенного напротив штаб-квартиры ООН и управляемого семьей Корлеоне.

Великий Совет – правящий орган Волтара, организовавший миссию с целью предотвращения самоуничтожения Блито-П3, что могло бы сорвать График Вторжения.

Волтар – планета, где живут и работают в Совете представители ста десяти планет, составивших Конфедерацию 125 000 лет назад. Во время миссии Джеттеро Хеллера ею правит император Клинг Гордый, действуя через Великий Совет в соответствии с Графиком Вторжения.

«Волшебная» почта – трюк Аппарата: отправленное по почте письмо не вручается адресату, если последним своевременно не будет отправлена особая открытка.

Гипношлем – устройство, надеваемое на голову, применяется для усиления внушения человеку определенных мыслей.

Г.П.Л.Г. – «Глотсон, Перштейн, Лопнинг и Гнусе», крупнейшая в мире рекламная фирма.

График Вторжения – расписание галактических завоеваний. Ему подчинены планы и бюджет всех органов правительства Волтара. Завещанный сотни тысяч лет назад предками, он остается нерушимым и священным. Служит руководящим догматом Конфедерации.

Графферти Бульдог – инспектор нью-йоркской полиции на денежном содержании у Фаустино Наркотичи.

Грис Солтен – офицер Аппарата, ответственный за дела, касающиеся Блито-П3 (Земли) в отделе номер 451; враг Джеттеро Хеллера.

Гробе – наиболее влиятельный адвокат Делберта Джона Роксентера, член юридической фирмы «Киннул Лизинг».

Декодер – см. «жучок».

Джолт – популярный волтарианский напиток.

Дристлер – председатель правления рекламной фирмы Г.П.Л.Г.

Дьявол Манко – мифологический дух, обитающий на Манко.

«Жучок» – электронное следящее устройство, таковые были вживлены в Джеттеро Хеллера по распоряжению Солтена Гриса. Грис использует видеоустановку, позволяющую следить за всем, что видит и слышит Хеллер. Сигналы принимает приемник-декодер, который Грис носит с собой. Когда Хеллер удаляется от Гриса более чем на 200 миль, включается ретранслятор 831 для усиления мощности сигнала. Грис украл эту аппаратуру у Спурка.

Замок Мрака – тайная крепость-тюрьма на планете Волтар, где Аппарат содержал в заключении Джеттеро Хеллера и графиню Крэк.

«Занко» – компания, поставляющая целлологическое оборудование и сопутствующие материалы, находится на Волтаре.

Инксвитч – имя, которым пользуется Солтен Грис, выдавая себя за федерального служащего США.

Карагез – турецкий крестьянин, домоправитель Солтена Гриса в Афьоне.

Каукалси, принц – согласно народной легенде 894-М, сбежал с Манко во время Великого Восстания и основал колонию на Блито-П3. Также название, данное судну «Буксир-один».

«Киннул Лизинг» – юридическая фирма, представляющая интересы Делберта Джона Роксентера.

Координированной информации аппарат – см. «Аппарат координированной информации».

Корлеоне – мафиозная семья, ныне возглавляемая Малышкой Корлеоне, бывшей хористкой, вдовой Святоши Джо.

Кроуб, доктор – доктор Аппарата, целлолог, который обследовал Джеттеро Хеллера на предмет его пригодности к предстоящей миссии. Склонен к чудачествам.

Крэк, графиня – осужденная как убийца, узница Замка Мрака и возлюбленная Джеттеро Хеллера.

«Ласковые пальмы» – шикарный публичный дом, расположенный напротив штаб-квартиры ООН и управляемый семейством Корлеоне.

Малышка Корлеоне – двухметровая предводительница банды Корлеоне, вдова Святоши Джо.

Манко – планета, схожая с Блито-П3, родина Джеттеро Хеллера и графини Крэк, первоисточник народной легенды 894-М.

Милашка – прозвище Одура, клерка 451-го отдела, руководимого Содтеном Грисом. Последний принудил его и Туолу (Тик-Така) собирать необходимую информацию на Волтаре и доставлять ее ему на Землю.

Мутационе Майк – владелец гаража «Шик-блеск», который переделал для Джеттеро Хеллера «кадиллак» и старое такси.

Мэдисон Док. Уолтер – эксперт по общественной информации и рекламе и бывший штатный сотрудник фирмы Г.П.Л.Г. Известен также под кличкой «Балаболтер Свихнулсон».

Наркотичи Фаустино, по кличке Петля – глава мафиозного семейства, занимающегося нелегальным сбытом наркотиков, поставляемых компанией ИГ Барбен, и пытающегося завладеть территорией, контролируемой семейством Корлеоне.

Народная легенда 894-М – легенда о принце Каукалси, улетевшем из Аталанты с планеты Манко на Блито-П3 и основавшем там колонию Атлантис.

Нарушение Кодекса – нарушение статьи а-36-544М Космического Кодекса, запрещающей оповещать инопланетян о том, что они имеют дело с представителем иного мира. В противном случае оповещенные подлежат уничтожению, а нарушитель также предается смерти.

Нью-Йоркский университет – учебное заведение в Нью-Йорке, где учится Джеттеро Хеллер.

Одур – см. «Милашка».

Отдел 451 – подразделение Аппарата, возглавляемое Солтеном Грисом и курирующее происходящее в районе небольшой звезды Блито и ее единственной обитаемой планеты на третьей орбите (Блито-П3), носящей местное название «Земля».

Поглощающий покров – покрытие, наносимое на корабль и поглощающее световые волны, отчего объект становится практически невидимым и не поддающимся обнаружению.

Приемник – см. «жучок».

Рат – агент Аппарата на Блито-П3, который, как и Терб, получил задание от Ломбара Хисста помогать Солтену Грису саботировать миссию Джеттеро Хеллера.

Ретранслятор 831 – см. «жучок».

Римбомбо Бац-Бац – бывший специалист по подрывным работам в морской пехоте и член банды Корлеоне.

Роксентер Делберт Джон – уроженец Блито-П3, контролирующий на этой планете топливо, финансы, правительства и наркобизнес.

Роук Таре – астрограф императора Волтара, Клинга Гордого. Его сообщение о том, что Земля может самоуничтожиться, побудило Великий Совет организовать миссию Джеттеро Хеллера.

Святоша Джо Корлеоне – возглавлял семейство Корлеоне, пока не был убит. Не верил в торговлю наркотиками, за что и получил такую кличку.

Сильва Гансальмо – бывший телохранитель Святоши Джо, подозреваемый в убийстве патрона.

Симмонс, мисс – преподаватель Нью-Йоркского университета, пообещавшая Джеттеро Хеллеру, что отчислит его за неуспеваемость.

Слахб Джайрент – знаменитый волтарианский целлолог, за которого выдал себя Солтен Грис, чтобы убедить доктора Прахда Бителсфендера помочь ему на Блито-П3.

Снелц – командир взвода охраны Аппарата в Замке Мрака, который подружился с Джеттеро Хеллером и графиней Крэк, когда они находились там в заключении.

Спурк – хозяин фирмы «Глаза и Уши Волтара», убитый Солтеном Грисом.

Статья а-36-544М, раздел Б – статья Космического Кодекса, запрещающая высадку на планете и преждевременное оповещение населения этой планеты о своем намерении. Нарушение карается смертной казнью.

Стэбб, капитан – командир антиманкской команды, пилотировавший «Буксир-один» («Принц Каукалси»).

Султан-бей – под этим именем Солтен Грис живет в турецком городе Афьон.

Taп – волтарианский алкогольный напиток.

Тейвилнасти Джимми по кличке Подонок – член банды, передавший Солтену Грису список уголовников, желающих подвергнуться операции по изменению внешности в госпитале Гриса.

Тейл Пратия – вдова, нимфоманка, живет на Волтаре.

Терб – агент Аппарата на Блито-П3, который, как и Рат, получил задание от Ломбара Хисста помогать Солтену Грису саботировать миссию Джеттеро Хеллера.

Тик-Так – прозвище Туолы, клерка 451-го отдела, руководимого Солтеном Грисом. Последний принудил его и Одура (Милашку) собирать необходимую информацию на Волтаре и доставлять ее ему на Землю.

Триллер Дж. П. – вице-президент фирмы Г.П.Л.Г.

Туола – см. «Тик-Так».

Уистер Джером Терренс – имя Джеттеро Хеллера, под которым он живет на Земле.

Управление внешних связей – часть правительства Волтара, которой формально подчинен Аппарат.

Фахпт-бей – местное имя командира секретной базы Аппарата в Афьоне (Турция).

Флот – элитный космический род войск Волтара, к которому принадлежит Джеттеро Хеллер и который ненавидит Аппарат.

Хеллер Джеттеро – военный инженер и офицер Королевского Флота, посланный на Блито-П3 по распоряжению Великого Совета.

Хисст Ломбар – глава Аппарата координированной информации, который, чтобы предотвратить раскрытие собственных планов Великим Советом, направил Солтена Гриса на Блито-П3 с заданием саботировать миссию Джеттеро Хеллера.

Целлология – волтарианская медицинская наука, способная восстанавливать тело, а также отдельные его части путем клеточной генерации тканей.

Шалбер – сенатор США и сторонник Джона Делберта Роксентера.

Эндоу, лорд – волтарианский лорд, отвечающий за внешнюю политику планеты, член Великого Совета и начальник Ломбара Хисста в правительстве. В его учреждение Солтен Грис внедрил Тик-Така для ведения шпионской деятельности.

Эпштейн Изя – студент Нью-Йоркского университета, которого Джеттеро Хеллер нанимает для создания корпоративной структуры.

Ютанк – исполнительница танца живота, которую купил Солтен Грис.

Его Светлости Лорду-Попечителю

Королевских судов и тюрем Конфедерации Волтар.

Планета Волтар. Правительственный город

Ваша Светлость, достопочтенный сэр!

Я, Солтен Грис, офицер нестроевой службы XI ранга, бывший администратор Аппарата координированной информации (Да здравствуют Его Всличество Клинг Гордый и все его благороднейшие лорды!), со всем смирением и почтением представляю на Ваше рассмотрение третий том моей исповеди, относящейся к миссии «Земля».

Я сознаю, что у Вашей Высокочтимой Светлости здесь, в Королевской тюрьме, есть много дел поважнее, чем читать перечень моих преступлений против государства. Однако, если Ваша Благороднейшая Светлость изволили ознакомиться с моими предыдущими отчетами, Вы наверняка согласитесь, и это очевидно, что я, вне всякого сомнения, только следовал приказам.

Этим я не хочу сказать, что настаиваю на своей невиновности и освобождении меня из камеры, которой щедро обеспечила меня Ваша Сиятельная Светлость! Нет, решение это было в высшей степени мудрым, и содержащиеся в нем частности только доказывают мою неправоту.

Правда, существует определенная несправедливость в том, что я нахожусь в тюрьме, а Джеттеро Хеллер все еще на свободе, хоть и разыскивается как преступник. Я уверен, что объединенные силы полиции Волтара найдут и арестуют его, однако, что бы они с ним ни сделали, это вряд ли бы соответствовало тому возмездию, на котором бы настаивал я.

Возможно, мое признание, по крайней мере, даст ключ к разгадке его поведения. И все же я должен Вас предупредить: офицер Флота Джеттеро Хеллер непредсказуем.

Мне это известно лучше, чем кому бы то ни было. Вживленные в него «жучки» позволили мне тайно следить за всем, что он видел и слышал. Я без его ведома был в курсе всех его действий и заверяю Вас: Хеллер опасен!

Как для императорского военного инженера, его задание было простым. Ему следовало только прибыть на Землю (мы знаем эту планету как Блито-П3) и потихоньку внедрить несколько новшеств в их отсталую технику, с тем чтобы планета все еще оставалась обитаемой, когда двумя столетиями позже Волтар осуществит на нее свое вторжение. Вся миссия являлась военной хитростью, он об этом не знал, и это не важно.

Ломбар Хисст как глава Аппарата в Великом Совете слукавил: он настоял на отправке миссии, чтобы избежать дорогостоящего упреждающего удара. Эта акция уничтожила бы главный источник, питающий его план стать императором, – смертельные растительные наркотики, которые мы тайно переправляли с нашей базы в турецком городе Афьон.

Моя задача казалась в равной мере проста. Все, что от меня требовалось, – это сопровождать Хеллера на Землю и позаботиться о провале его миссии. Хисста это очень волновало. Перед нашим вылетом с Волтара он предупредил меня, что отряженный им наемный убийца будет тайно ходить по моим следам и позаботится, чтобы я выполнил распоряжение.

Итак, я доставил Хеллера на базу Аппарата в Афьоне. Я позаботился о том, чтобы он никак не пронюхал о наших поставках наркотика «скорость» на Волтар.

Он и представления не имел о том, что Хисст намерен использовать наркотики, чтобы держать в руках правительство и отбросы общества на Волтаре так, как это делается на Блито-ПЗ. Из Афьона я направил Хеллера в Соединенные Штаты.

Миссия должна была пройти просто, тихо и мило. Он бы высадился, ему бы помешали – и дело с концом.

С кем-нибудь другим это бы сошло, но только не с Хеллером. Нет! Взрывы, перестрелки, погони на машинах, полицейские, агенты ФБР.

Кто же в конце концов подбирает его? Мафиозное семейство! В довершение к тому они – противники наркотиков, а управляет семейством двухметрового роста амазонка Малышка Корлеоне. И что же Хеллер? Он устраняет конкурентов Малышки. И где же он наконец обретает постоянное жилище? В роскошном двухкомнатном номере в публичном доме «Ласковые пальмы», где полно прекрасных женщин, управляемом Корлеоне и расположенном напротив Организации Объединенных Наций! А что же он покупает? Да «кадиллак» величиной с яхту и старенькое потрепанное такси!

А кто бы мог предвидеть, что Хеллер полезет из кожи вон, чтобы спасти жизнь этого жалкого бедолаги Изи Эпштейна? Эпштейн не только анархист, у него хватает смелости воротить нос от налоговой инспекции! Мало того, Хеллер дает Эпштейну сотню тысяч долларов и нанимает его кем-то вроде консультанта с правами юридического лица.

Есть ли в поступках Хеллера разумная логика? Ведь он явился на Блито-П3 для борьбы с загрязнением окружающей среды планеты, а не для того, чтобы возиться с дипломатами, шлюхами, мафией, ФБР и налоговой инспекцией!

Единственный, кто раскусил Хеллера, – это мисс Симмонс. Милая, чудесная мисс Симмонс! Когда Хеллер поступил в университет и заявил, что хочет выбрать специальностью ядерную науку, она навела на него все свои орудия антиядерной борьбы. Как я обрадовался, когда она твердо решила выставить Хеллера из университета. Она внесла фамилию Хеллера в график занятий так, что разные предметы приходились на одни и те же дни и часы – чтобы он не мог посещать их все.

Чего у Хеллера не отнимешь – умеет хитрить. И здесь он обошел это препятствие. Нанял Бац-Баца, бывшего военного специалиста-подрывника, работавшего на семейство Корлеоне, чтобы тот внедрился на военную кафедру его университета. И вот, действуя с «командного поста» на территории университета, Бац-Бац «заминировал» классы Хеллера магнитофонами, так что позже Хеллер просто-напросто прослушивал лекции на повышенной скорости. Дьявольски хитер!

Я был бы счастлив, если бы Хеллера прямо там, в то время убили и дело с концом. Но изворотливый, как всегда, он эту идею саботировал. Он посылал домой отчеты королевскому астрографу Тарсу Роуку, пользуясь шифром на пластинах с прорезями, и я не мог бы убить его до тех пор, пока не достал бы этот трафарет и смог бы подделывать его отчеты, сообщая в них, что все идет прекрасно. Это просто говорит о том, какой он мастер закулисных дел!

Мне нужно было завладеть тем трафаретом. Я приказал Рату и Тербу, двум агентам Аппарата, работавшим в нашем нью-йоркском офисе, явиться в мое распоряжение. С их помощью я смог бы раздобыть этот трафарет, а тогда уж и прикончить Хеллера, ведь меня ждали дела поважнее – взять хотя бы прибытие Ютанк, настоящей турецкой танцовщицы, которую я купил. Кроме того, в своем госпитале, построенном в Афьоне, я сам намеревался внедрить несколько технологических новшеств. В ней целлолог с Волтара Прахд Бителсфендер мог бы делать гангстерам пластические операции и изменять их внешность и отпечатки пальцев. При сотне тысяч с головы дельце это было бы повыгодней, чем чистка атмосферы.

Ожидая Рата и Терба, которые вот-вот должны были появиться, и радуясь, что дни Хеллера сочтены, я решил проследить за ним через вживленные в него передатчики и включил свой ретранслятор.

Сперва мне показалось, что Хеллер и этот бывший морской пехотинец Бац-Бац занимаются своей учебой в университете по новому способу.

Похоже, их «командный пост» в Нью-Йоркском университете расположился в справочной комнате главной библиотеки. Хеллер, видимо, овладел системой карточного каталога, а также компьютерами – они были очень элементарными. Он перебирал материалы картотек и действовал слишком быстро, чтобы я успевал следить за ним на своем дисплее. Поэтому я не знал, что он ищет, и полагал, что, верный обещаниям, данным Малышке Корлеоне, он трудится над своим учебным курсом.

Бац-Бац сидел рядом с Хеллером и что-то читал. Время от времени он складывал пальцы, изображая пистолет, делал воображаемый выстрел, приговаривая «бац!», но только шепотом, из уважения к окружающим. Иногда звучало «бац-бац!»

Хеллер проявил любопытство к его развлечению, поэтому я выяснил, в чем дело. Оказывается, Бац-Бац читал книжечку комиксов, и я с удивлением обнаружил, что в справочном отделе таких книжек целая картотека. На ее страницах я не увидел Багза Банни – Хитрого Кролика, и у меня пропал к ней интерес.

Вот перед Хеллером легла целая груда книг – комплект в прекрасных переплетах: «Плавания Хаклуита» и с более мелким старомодным шрифтом «Навигационные описания основных морских путешествий и открытий английской нации...» (1589 г.). Он просматривал их бегло, словно что-то искал, то задерживаясь на чем-то, то гоня дальше.

Я воспользовался стоп-кадром, чтобы разглядеть интересующие его места. Странный это был интерес. Вряд ли он относился к тому, что Хеллер изучал в университете: «...итак, мы потеряли пятнадцать человек, которые сошли на берег». Затем: «...туземцы напали на нас с яростью, и мы потеряли боцмана...» И тому подобное.

Бац-Бац склонился к нему и прошептал:

– Ты спросил, что я читаю. Ну а ты что читаешь?

– О том, что на всех, кто пытается высадиться в этом месте, нападают туземцы и задают им такого жару... – пояснил Хеллер.

– Верно, – сказал Римбомбо и вернулся к своим комиксам.

Хеллер задержался взглядом на чем-то еще. И еще раз я остановил кадр, чтобы разглядеть текст. «...И туземцы сообщили, что золото, из которого сделаны их ожерелья, добыто на прииске в трех лье в глубину леса...», «...по слухам, на высокогорье у мыса были богатые запасы минералов...», «...Итак, мы поднялись на лодках вверх по реке и там обнаружили матроса с другого судна, которого считали съеденным туземцами, и обрадовались, что видим его живым, но он не захотел уходить, пока не закончит разработку золотого прииска, который, по его словам, лежал выше по реке...»

Много, ох как много было разных «плаваний» в Северную Америку, и Хеллер просто не разгибал спины, читая материалы о людях, которые умерли так давно, что уж и кости их стали прахом. Но это в его духе – совершать умопомрачительные поступки. И не угадаешь, что он выкинет в следующий раз. Этого предсказать невозможно. Но я должен был попытаться. Может, собственная моя жизнь зависела от того, удастся ли мне разгадать его планы. Я подумал, уж не хочет ли он попрактиковаться в людоедстве. Или, может, задумал похитить из больницы мисс Симмонс, свою учительницу по курсу природоведения и главное свое препятствие к получению диплома, и отправить ее дрейфовать в лодке.

Наконец Хеллер спросил:

– Вы дежурите на командном посту? – И когда Бац-Бац кивнул, продолжил: – Я собираюсь произвести разведку. Возвращайтесь через несколько часов.

Хеллер сдал книги, вышел из комнаты и приблизился к доске объявлений. Он что-то искал там. Какой-то студент прикреплял объявление: «Митинг протеста относительно НЛО».

– Что такое «НЛО»? – поинтересовался Хеллер.

– Неопознанный летающий объект, – пояснил студент. – Летающие тарелки. Пришельцы из космоса.

– Вы против них протестуете? – насторожился Хеллер.

– Да нет. Мы протестуем против того, что правительство держит в секрете случаи визуальных контактов с ними.

– А у вас были такие контакты?

– До настоящего времени произошло уже тридцать тысяч визуальных контактов.

– Им бы стоило быть поосторожней, – заметил Хеллер.

– Ты прав, (...)! (Дикгозаписывающее устройство, с помощью которого была воспроизведена данная книга, а также звукозапись, исполненная неким Монти Пеннвелом для изготовления удобочитаемой копии, равно как и переводчик, подготовивший текст, предложенный вашему вниманию, являются членами Лиги сторонников чистоты машинных текстов, одним из нерушимых принципов которой считается статья Устава Лиги, гласящая: «Вследствие чрезвычайно высокого уровня машин и руководствуясь стремлением не оскорбить их крайнюю чувствительность, а также с целью экономии предохранителей, которые, как правило, перегорают при подобных трудностях, электронный мозг машины, сталкиваясь в обрабатываемых текстах с ругательствами или неприличными словами и фразами, обязан заменять их определенными звуковыми или письменными знаками (зуммером или многоточием – (...)). Машина ни при к?.ких обстоятельствах, даже если по ней колотить кулаком, не вправе воспроизводить ругательства или неприличные слова в какой-либо иной форме, кроме как звук зуммера или знак (...). Если же попытки принудить машину поступить иным образом будут продолжены, машине разрешено имитировать переход на режим консервации. Неукоснительное соблюдение данного правила потребовало встроить специальное приспособление во все машины, с тем чтобы предохранить биологические системы, к которым, в частности, относятся и люди, от возможности нанесения ущерба самим– себе. (Примеч. волтариан. пер.)) стоило бы, – согласился студент. – Если правительство не перестанет скрывать от нас то, что ему известно, мы устроим марш протеста, и плевать нам на нью-йоркские отряды полиции особого назначения! Приходи на митинг – это будет недели через три. Долой истэблишмент!

– Я буду, – пообещал Хеллер.

Пробежав глазами ряд объявлений, он нашел свежее:

«Курс „Восхищение природой“ 101.

Этот класс передан на данный семестр инструктору Вудлис. Расписание занятий остается прежним».

Это было как раз то, что он искал. Он зашел в телефонную будку и заглянул в желтые страницы телефонной книги так быстро, что я за ним не успел. После этого он направился к метро на станцию «Эмпайр».

Ага, значит, сегодня он прогуливал?

Он сел на поезд и с грохотом понесся в деловой центр города. И вот уже щелкают двери лифта в большом здании. Тут только я заметил, что на нем другая пара бейсбольных туфель!

В зеркале лифта он был виден мне в теннисном фланелевом, костюме, на затылке красная бейсболка: он полагал, что должен поработать. Хеллер остановился перед дверью с надписью: «Геологические изыскания. Правительство Соединенных Штатов», затем вошел.

За конторкой сидел клерк. Хеллер обратился к нему:

– Я ищу золотые прииски.

– А кто не ищет? – ответил клерк.

– Я изучаю золотые прииски побережья Новой Англии.

– О, так вы, должно быть, поклонник таланта старины Дугана, – оживился клерк. – Кэп! – Клерк ткнул пальцем: – Идите вон в ту дверь и разбудите его. Уж он заговорит вам зубы.

Хеллер вошел. Старик сортировал карты. Хеллер сказал, что ему нужно.

– Да, – отвечал старик, – я когда-то написал книгу о колониальных рудниках и минералах. Да, впрочем, никто ее так и не читал. Издательство прислало мне счет. Садитесь.

Кэп Дуган, будучи государственным служащим, достаточно вольно обращался со служебным временем и стал рассказывать Хеллеру историю своей жизни. Он был топографом, уже слишком старым для того, чтобы таскать на себе теодолит, печально ожидающим приближающегося увольнения на пенсию. Хеллер услышал все о Семи Городах Сиболы, о затерянных рудниках и схватках с индейцами; затем они вышли, Хеллер взял ему обед и все узнал об Аляске, Клондайке и золотой лихорадке 1849 года. Прошло целых три часа, не считая времени обеда, – а они ничего серьезного так и не коснулись, абсолютно ничего!

Наконец старик выпустил весь свой пар и решил поговорить о насущном.

– Вот что вам нужно, молодой человек, – сказал он, по возившись и с трудом открыв большой ящик стола. – Это фотокопии карт, хранящихся в государственных архивах Вашингтона.

Это были скверные копии карт, очевидно, таких древних, а главное, таких грязных, что невозможно было разобрать даже оригиналы. Кэп Дуган разложил некоторые из них на столе.

– Колониальные съемки. Видите, вот здесь, сверху? Тут поработал сам Джордж Вашингтон. Масштаб на большинстве из них искажен – первые картографические компании старались убедить короля, что у них меньше работников, чем нужно, – но все же разобрать можно.

Хеллер прошелся по ним с окуляром от микроскопа. Он обнаружил одну карту, названную «Коннектикут».

– Эй, – встрепенулся он, – вон ручей под названием «Приисковый»! Впадает в Атлантический океан. Совсем рядом – каких-то двадцать – тридцать миль к северо-востоку от нас!

– Так оно и есть, – подтвердил Кэп Дуган. – Вероятно, какое-то местное название.

– Можно посмотреть современные карты этого района?

Кэп Дуган достал их, взглянул и воскликнул:

– Ну и ну! И здесь он тоже есть. Смотрите, даже указатели минералов имеются. О, да я же знаю эти места! Тут затерялся рудник. Так его и не нашли. Помню, лет сорок назад кто-то здесь выверял границы. Может, ничего тут нет и не было, никакого рудника – просто пришло кому-то в голову привлечь туда колонистов или еще какая идея. А вот, смотрите: к северо-востоку оттуда, почти в центре штата, есть настоящий рудник. Это около Портленда, штат Коннектикут. Каменоломня Стрикланда. Туда ездят многие охотники за камнями. Есть также каменоломни в Роксбери, Бранчвилле, Истхемптоне и Олдмистике, прямо на берегу океана. Там находили самоцветы, гранаты, ну и тому подобное. В Коннектикуте такого материала завались. Доезжайте до Вестчестера, а дальше по девяносто пятому шоссе через Новую Англию – и вы на месте.

В Коннектикуте в это время года красотища. Как жаль, что я торчу в этой проклятой конторе! Ну ничего, скоро пойду на пенсию, и меня уж точно выпустят из клетки.

Хеллер купил целую стопку карт – даже самых незначительных небольших районов, а также двадцать экземпляров книги Кэпа Дугана – с автографами! И ушел, оставив старика действительно счастливым.

Потом он зашел еще в одно место – в цветочный магазин – и распорядился, чтобы мисс Симмонс ежедневно приносили в больницу букет прекрасных цветов. Вскоре, опять на метро, он вернулся в главную университетскую библиотеку, куда затем пришел и Бац-Бац, закончив перезарядку магнитофонов, – с их помощью Хеллер ловко ухитрялся избегать посещения занятий.

– Что нового? – спросил Хеллер.

– Ничего, – отвечал Бац-Бац. – Учиться в университете – это здорово! – И он снова принялся читать свои комиксы.

Но этот денек попортил мне нервы. У Хеллера было на уме что-то еще. Я чувствовал это нюхом и был не на шутку встревожен, ожидая, какой номер он выкинет в следующий раз. Хеллер носился как угорелый, и я знал: хорошего от этого не жди. А затем я и вовсе расстроился. Около полуночи я вошел в спальню и увидел на подушке открытку! В эту комнату проникнуть не мог никто! И вдруг эта открытка! Написана она была небрежными каракулями:

Солтен Грис! Мне велено время от времени напоминать тебе, что кое-кто, тебе неизвестный, рядом и ему приказано прикончить тебя, если ты испортишь дело. За этим лицом оставлено право выбора оружия.

Нож? Пистолет? Автокатастрофа? А может, яд в пище? У тебя выбора нет. Кроме одного – не портить дело. Так что не порть дела, Грис.

И вместо подписи нарисован кинжал. Кто это мог быть? Один из турецких слуг? Кто-нибудь из Афьона? Или с базы? Раз за разом я убеждался, что приперт к стенке. В эту ночь я не мог заснуть.

Был вторник, четыре часа пополудни по восточному времени.

Хеллер провел обычный для себя день – усердно учился в университете. Он сидел на ступеньках главной библиотеки, одетый ради разнообразия в традиционный костюм бежевого цвета. Читал секретное руководство по армейскому учебному курсу КПОЗ – «корпус подготовки офицеров запаса», где вас обучали шантажировать агентов, с тем чтобы те шантажировали супругу генерала с целью раздобыть планы сражения.

Где-то прозвенел учебный звонок. Хеллер отложил руководство в сторону, поднял голову – перед ним стоял Изя Эпштейн.

Появление Изи меня прямо-таки удивило. Ведь Хеллер дал ему десять тысяч долларов на основание какой-то корпорации, и я был более-менее уверен, что он просто прикарманит эти деньги и скроется. Но вот он – стоял перед Хеллером собственной персоной. Я сразу сообразил, что в хитром его мозгу варится новый замысел, поглубже – как вытянуть из Хеллера побольше денег. Эпштейн выглядел очень испуганным. Он стоял на две ступеньки ниже Хеллера и нервно мял в руках свой сильно потрепанный портфель.

– Привет, Изя, – сказал Хеллер. – Присаживайтесь.

– Нет-нет. В присутствии своего начальника я должен стоять.

– Какой там начальник? Ведь вы же несете за меня ответственность, – запротестовал Хеллер.

– Наверное, вы на меня рассердитесь. Я этого заслуживаю.

– Давайте-ка садитесь и скажите мне, почему я должен на вас сердиться.

– Я не довел дело до конца. Я знал, что оно окажется мне не по плечу.

– Ну, хоть что-нибудь вы все же сделали, – сказал Хеллер.

– Так, то да се, – отвечал Изя. – Но... – и тут он вздохнул с облегчением, бросив взгляд на уходящие вниз ступеньки. По ним вверх трусцой взбегал Римбомбо.

– Последние ленты перемотал. Сегодня не было пятичасового урока.

– О чем это вы?

Хеллер рассказал ему о магнитофонах, которые Бац-Бац установил в курсовых аудиториях. Изя был потрясен.

– О, – воскликнул он, – так это ж, наверное, ужасно утомительно. Да и опасно к тому же! Потом будут периоды зачетов и лабораторных занятий. Но за небольшую сумму я, пожалуй, смогу слегка разгрузить ваш рабочий день.

– Продолжайте, – встрепенулся Хеллер.

– Я изучу и прохронометрирую расписание ваших занятий и предложу Бац-Бацу наиболее эффективный порядок движения между аудиториями, – сказал Изя. – Но сейчас я отнимаю по пустякам ваше драгоценное время. – Он открыл портфель, вынул оттуда какие-то бумаги и передал их Римбомбо: – Если вы их только подпишете, то станете служащим по социальному обеспечению и удержанию налогов нью-йоркской компании «Чудесные вложения».

Бац-Бац, положив бумаги на колени, подписал. Изя оставил часть бумаг ему, а остальные забрал.

– Кое-какие делишки все-таки я закончил, мистер Джет, – сказал он. – Я не все время бил баклуши. А теперь, если вы свободны и не прочь доставить мне удовольствие, идемте со мной. Я должен узнать, считаете ли вы, что мы готовы получить ваш капитал.

Я это знал! Ему нужны были только деньги, оставшиеся у Хеллера. Это дряхлое извиняющееся ничтожество в одежде из благотворительного магазина Армии Спасения могло бы оказаться для меня настоящей находкой! Они направились к станции метро и сели в поезд, идущий в Сити. Сделали пересадку на Таймс-сквер.

– Куда мы едем? – поинтересовался Римбомбо.

– Адрес есть, а как же! – успокоил его Изя. – Это была единственная контора, которую я смог приобрести сразу же, без всякой волокиты.

Они сошли на Тридцать четвертой улице. Стали подниматься по лестнице.

– Очень надеюсь, что она вам понравится, – говорил Изя похоронным тоном.

Все трое вошли в лифт, стремительно взмывший вверх.

– Видите ли, – оправдывался Изя, – это единственное, что имелось на данный момент в суде по делам несостоятельных должников. Эта фирма не смогла справиться с высокими нью-йоркскими налогами на корпорации – я бы сказал, не сообразила, как от них увильнуть. Они там занимались продажей модного офисного оборудования и меблировки, но спрос на них упал. И вот трехлетний договор учреждения и вся их собственность пошли с молотка, а я купил. Как бы вы не подумали, что это чересчур дорого. Ведь пришлось выложить две тысячи долларов – и всего лишь за пол-этажа.

– За пол-этажа? – переспросил Хеллер.

– Да, за пол-этажа. Там еще есть дизайнерская фирма модной одежды, организация по распределению спортивных товаров, школа иностранных языков и агентство по маркетингу. И еще около сорока фирм. У них другая половина этажа. Они не хотели продавать свои договора, но, думаю, они будут хорошими соседями. С ними можно будет заключать полезные сделки насчет модной одежды, спорттоваров; мы – международная корпорация и можем взять на вооружение еще несколько языков, да и разгуливающие по этажу манекенщицы не помеха. Если считаете, что будет тесно, мы можем переехать.

Они оказались в огромной прихожей – готические арки, дворец да и только. Куда ни глянешь – простор. Обширная площадка. Хеллер взглянул на закругленные карнизы, поинтересовался качеством цветного мрамора и, похоже, как-то ласково погладил арку.

– Здание уже не новое, понимаете, – оправдывался Изя. – Отделка закончена в 1931 году. Но, надеюсь, вы чувствуете в этом что-то особое.

– Прекрасная работа по камню! – восхитился Хеллер. – А где мы находимся? Что это за дворец?

– О, – встрепенулся Изя, – у него же собственный вход из метро, поэтому у вас и не было возможности увидеть его снаружи. Уж извините. Это Эмпайр Стейт Билдинг.

– Ух ты! – оторопел Бац-Бац, затем поспешно снял с головы фуражку.

– Все наше – справа от лифта, – сказал Изя. – Так что, если пожелаете пройти...

На пути им встретились рабочие, которые как раз заканчивали установку ряда бронзовых именных табличек, которые не позволили бы посетителям заблудиться в этих бесконечных мраморных коридорах. Бац-Бац загораживал мне видимость, и я не смог их прочесть.

– Ну вот, эта первая контора, – пояснил Изя, – всего лишь одна из маскировочных компаний.

Табличка гласила: «Компания „Невероятные возможности“.

Президент: Я. X. Гинзберг.

Секретарь: Ребекка Моссберг».

Изя открыл дверь. Роскошная приемная с отделанной хромированными элементами мебелью и уставленная индустриальными макетами, которые усердно протирал какой-то молодой человек. Еще на одной двери внутри конторы висела табличка с именем президента в отделанных хромом буквах. Но Изя не повел их в ту дверь.

– Я не успел навести там полный порядок, – объяснил он. – Еще идет уборка и расстановка указателей. Уж извините.

Он провел посетителей к двери в следующую контору. Табличка на ней гласила:

«Компания „Фантастические новации“.

Корпорация Делавэра.

Президент: Исаак Штейн.

Секретарь: Рабби Шульман»

– Тут все подключено к сети и готово к работе. Мы можем принимать отчеты о курсах валют во всем мире. Банковские счета и брокеры ждут только своего часа. Покупая валюту в одном месте и продавая ее в другом, где она ценится выше, мы можем заставить деньги летать по земному шару быстрее пули и на этом кое-что иметь. Но каждый час простоя этого оборудования стоит нам целого состояния.

– Так почему же оно простаивает? – спросил Хеллер.

– Для того чтобы начать операции, нет денег. – Изя взглянул на часы. – Теперь вниз. Через десять минут подойдет броне-фургон от Бринкса. Он доставит вас домой, и вы Можете попросить охранников перевезти ваши сто тысяч прямо сюда, а завтра с утра мы начнем свой бизнес. – Он взглянул на Хеллера, как бы извиняясь: – На первых порах многого не ждите. Но доходы от обмена валют покроют наши месячные расходы, и когда мы доведем тут все до кондиции – а осталось уже немного, – тогда и будем качать денежки по-крупному.

Артист, подумал я, умеет втереться в доверие.

Все трое спустились вниз, где, несмотря на час пик и заторы на стоянках, их уже поджидал бронированный фургон. Они уселись, и машина мгновенно тронулась с места.

Спустя несколько минут они подъехали к «Ласковым пальмам», и Хеллер достал сотню тысяч из своего сейфа. Изя уложил их в мешок и уехал в фургоне. И опять никакой расписки.

В вестибюле Римбомбо не удержался от восклицания:

– Что-то я не пойму, на кого я работаю – на Таити или Делавэр? Уж я и забыл. Ей-Богу, первый раз в жизни вижу такую структуру организации. Да еще в Эмпайр Стейт Билдинг!

Мы большие люди, малыш. Что мне носить, смокинг или генеральский мундир?

Вышел Вантаджио.

– Эй, Вантаджио, – полез к нему Бац-Бац, – честное слово, тебе следует посмотреть конторы этого малыша!

– Какие еще конторы?

– Да целая (...) половина этажа в Эмпайр Стейт Билдинг! – заливался Бац-Бац.

Вантаджио взглянул на Хеллера: – Тебе нужно удерживать Римбомбо от выпивки. У него начинается белая горячка. Да, звонил Майк и просил передать, что твое такси будет готово завтра. Бац-Бац, надо бы тебе съездить за ним.

– Завтра не могу, – ответил Римбомбо, – не субботний вечер.

– Эй, что это за субботний вечер? – спросил Хеллер.

– Это когда собирается Гражданский союз исправления пороков, – пояснил Вантаджио. – Все высокопоставленные чиновники города. В это время проверок гораздо меньше, и Бац-Бац, отпущенный на свободу под честное слово, не будет особо рисковать, если уедет из города на несколько часов.

– Собираются все до одного? – спросил Хеллер.

– Ну да – начальники полиции, мэр и прочие шишки. Для нас это тоже плохо. Председательствует Фаустино Наркотичи и раздает зарплату мафии. А в первый субботний вечер еще хуже: там бывает сам губернатор и государственные чиновники.

– Ладно, не в субботний вечер я сам съезжу за машиной, – сказал Хеллер.

– Черта с два! Тебе этого нельзя делать! – воскликнул Вантаджио. – Разве не знаешь, что в Нью-Йорке категорически запрещено садиться за руль всем, кому нет восемнадцати? Поэтому тебе нужен водитель. Я пришлю одного из своих парней. А что это там такое насчет Эмпайр Стейт Билдинг?

– Да так, просто подвернулась побочная работенка.

Возможно, от того, как Хеллер сказал это, – как-то уж чересчур небрежно – у меня в глубине души зашевелилась и стала расти тревога. А если вдруг предположить, что Изя не украдет его денег?

Учеба в университете, целых две машины, интерес к геологическим картам и теперь это странное новое предприятие – Эмпайр Стейт Билдинг... У меня в голове ничего не вязалось! Только одна мысль ворочалась и напоминала о себе: от Хеллера добра не жди!

И ни слова из нью-йоркской конторы относительно агентов Рата и Терба. Хеллера нужно было остановить. Я не мог понять, что он там задумал, но все равно ему следовало помешать. Этот человек представлял собой явную угрозу! Частная контора с видом на весь нижний Манхэттен – ничего себе!

Из-за разницы во времени между Нью-Йорком и Турцией мне для соблюдения прежнего часового режима пришлось проспать все утро. Проснувшись, я в бешенстве обнаружил, что передо мной стоит этот старый (...) Карагез, кланяется и что-то мямлит. Я взглянул на наручные часы. Всего лишь одиннадцать! Я бросил на него испепеляющий взгляд.

– Двое мужчин во дворе, Султан-бей. – Он беспомощно взмахнул руками. – Они входят. Они садятся на скамью. Они отказываются уходить.

– Я заставлю их уйти! – рявкнул я. Схватил дробовик десятого калибра и сиганул к двери.

– Султан-бей! – заблажил он. – На вас ничего не надето!

Не обращая внимания на его мольбу, я выскочил за дверь. Говорить мне, что я должен делать, никто на посмеет! Точно, спиной ко мне на скамье сидели двое. Одним прыжком я оказался перед ними и навел на них ружье.

Это были Рат и Терб!

Усы у Рата от удивления затопорщились еще больше. Пухлая смуглая рожа Тсрба слегка побледнела.

– Ради семнадцати полосатых чертей отвечайте, что вы тут делаете? – ошарашил я их громовым голосом.

У Рата хватило нахальства приложить к губам палец.

– А ну-ка объяснитесь! – рявкнул я еще громче.

Рат еще настойчивее задвигал пальцами, и я вдруг осознал, что говорю на волтарианском языке. Но не важно. Когда сотрудники видят мое приближение, они исчезают.

– Мы... мы подчинялись вашему приказу, – залопотал Рат, заикаясь.

Так-то оно лучше, злорадно усмехнулся я: заикаешься, (...).

– Вы... с... с... ска... сказали, – дрожащим голосом проговорил Терб, – «отыскать их и заставить явиться в мое распоряжение». Мы... мы посылали радиодепеши каждый день, и... и вот мы решили, что вы имели в виду желание видеть нас лично.

Стало быть, приказ был неясен. Так, спишем этот просчет на подчиненных, которые хотят меня подсидеть.

– Вы, (...) дурачье, должны следить за «жучком», вшитым в его одежду, а кто-то в магазине бросил ее в мусорный контейнер, когда он купил себе новую! – Я навел на них стволы ружья. – Он же не в Атлантике! Он в публичном доме «Ласковые пальмы», напротив ООН, и прожигает жизнь – на вершине блаженства!

Рат уставился на меня, открыв от изумления рот:

– Откуда вам это известно?

Ярость заставила меня забыть об осторожности. Они ни за что не должны знать, что в Хеллера еще на Волтаре вживлены «жучки» и я слежу за всем происходящим его глазами и ушами.

– У меня есть и другие источники информации. Думаете, вы единственные шпионы на свете? Да они у меня повсюду. За вами и то приставлены!

Вижу, они присмирели. Я повел их во внутренний дворик дома и велел там стаять, сам же зашел в дом, спрятал ружье, надел халат, посигналил на кухню, чтобы мне приготовили горячий кофе с сахаром. Потягивая напиток, я вдруг подумал, что это, может, и не так уж плохо: теперь я могу дать им очень точные инструкции, могу также заставить их взять приемник-декодер, как бы это ни нарушало волтарианских кодексов.

Я вернулся во внутренний дворик, налил себе еще кофе, но их сесть не пригласил. Мне доставляло некое удовольствие сознавать, что они, измученные долгим перелетом и бессонницей, стоят навытяжку и ждут. Радовало меня и то, что был изнуряюще жаркий турецкий сентябрьский денек и они, наверное, просто умирали от желания выпить чего-нибудь холодненького. Подонки общества – таких надо держать на своем месте.

– Вас не шлепнут, – сказал я для начала, чтобы они расслабились. – Если, конечно, вы не перестанете портачить.

Они настороженно переступили с ноги на ногу.

– Агент, которого я посадил вам на хвост, сумасшедший, – сказал я, – но, думаю, он еще у меня под контролем.

Явились Карагез со слугой, принесшим запотевший серебряный кувшин сиры и три бокала. Два бокала я вернул тут же умчавшемуся слуге, а сам сел, потягивая ледяной напиток. Пока что я ни на шаг не отклонился от рутинной процедуры. Мне же проще.

– Существует пластина вот такого размера. – И я показал руками. – Это просто лист с прорезями. Вы знаете, что это такое?

– Шифровальный трафарет, – ответил Рат.

– Накладываешь его на лист бумаги и пишешь нужное сообщение в прорези, – добавил Терб. – Затем заполняешь остальную часть письма.

– Ваш объект имеет таковой. Мы должны им завладеть! Даже если ценой этому будет ваша жизнь. – И я растянул губы в злорадной улыбке, – Он находится где-то в его багаже, а багаж – в двухкомнатном номере публичного дома «Ласковые пальмы», на верхнем этаже, который раньше использовал для своих (...) похождений бывший Генеральный секретарь. Я ясно выражаюсь? Оба кивнули.

– Вы должны замаскироваться под дипломатов, желающих пообщаться со шлюхами, и пробраться в этот номер. Дверь никогда не заперта. Его в течение дня никогда там не бывает. Вы должны все обыскать и найти эту пластину. Понятно?

Они еще раз кивнули.

– Еще одно. Один агент попытался установить там «жучок». Но идут какие-то помехи непонятного характера. Вы должны найти причину и устранить ее.

И снова они согласно кивнули.

– И еще одно. Ты, Рат, должен сбрить усы.

Его охватил ужас.

– Но они маскируют шрам от ножа, он очень заметен и выдает меня с головой!

– Ладно, тогда только подстриги их.

– Мои прекрасные усы!

– Это лучше, чем подрезать твою глотку. Он усек. Я продолжал:

– Сейчас нет ни одного такси.

– Мы только что приехали сюда на такси.

– Нет никаких такси, – повторил я. – Так что отправляй тесь в аэропорт пешком, переночуете в зале ожидания и улетите самолетом завтра утром.

Они уныло кивнули. Я поболтал бокалом так, чтобы лед звонко ударился о стенки.

– Есть вопросы?

– Те два устройства, которые вы дали нам, приказав держать их в пределах двухсот миль от Хеллера, спрятаны на телевизионной антенне Эмпайр Стейт Билдинг, – сообщил Терб. – Это нормально?

Эге, это было даже очень хорошо! Блоки для передачи сигналов от вживленных в Хеллера «жучков» находятся прямо над ним!

– Пока это сработает, – сказал я холодно. – Это все?

Они кивнули.

Я снова звякнул льдинкой в бокале.

– Тогда убирайтесь. Я занят.

И они пошли прочь под палящим солнцем.

Я ликовал. Теперь уж они у меня под контролем. Скоро я завладею трафаретом и буду подделывать отчеты, отправляемые Хеллером на Волтар. А там ба-бах! И Хеллер покойничек.

Жизнь снова была прекрасна!

Следующее утро доказало мне, что жизнь действительно стала прекрасной. Вбежал таксист с криком: «Скорей! Скорей! Ютанк здесь будет через два часа!» Моя новая танцовщица-турчанка!

В этот момент я завтракал, но это известие заставило меня вскочить с места, опрокинув кофейный сервиз. Я забегал по дворику, давя ногами остатки хрупких чашек. Видимо, он хотел сказать что-то еще, и я остановился перед ним.

– Еще пять тысяч американских долларов за погонщика верблюдов и водителя грузовика. Деньги нужно заплатить до того, как девушку доставят сюда.

Я сунул ему пять тысяч. Он взял.

– А теперь, где ее комната? – требовательно спросил он.

Я побегал по двору еще немного. На вилле было полно комнат. Одна большая выходила дверью в уединенный уголок сада и имела собственную ванную. На эту комнату я ему и указал.

Таксист оглядел замки изнутри и сказал:

– Мне придется вызвать слесаря, чтобы он быстро-быстро укрепил эти замки. Она очень робка и пуглива.

Он пошел за слесарем, вернулся и сообщил:

– Сейчас он будет здесь. Это еще десять тысяч турецких лир.

Я дал ему эти деньги и спросил:

– Ты видел ее? Как она себя чувствует?

– Сейчас у меня нет времени для разговоров, – отмахнулся он и, выбежав со двора, умчался на своей машине.

Я позвал Мелахат-ханим, экономку, и велел ей быстро приготовить ту большую комнату.

– Я приготовила другую, поменьше, – сказала она,

– Нет-нет, – настоял я, – приготовь эту.

Слуги забегали по дому, нашли лучшие ковры и привели комнату в надлежащий вид.

Прибыл на старом грузовике слесарь и пошел сверлить и стучать. Он укреплял витиеватые железные турецкие засовы. В другой машине приехали двое его помощников. Они привезли с собой совершенно новенькие йельские замки последнего выпуска и принялись их устанавливать.

Я покрикивал на слуг, они же кружили по дому, вынимали то, что внесли, вносили то, что вынули, забывали полотенца, не могли их найти, брали мои полотенца и относили их в ванную комнату.

Садовник метался туда-сюда, срезал цветы и засовывал их в вазы.

Наконец мы все приготовили и стали ждать. Несколько раз я выходил на дорогу посмотреть, но Ютанк все не появлялась. Прошло четыре часа. Я уже решил пройти в свою комнату и проверить, как идут дела, но вдруг прибежал слуга-мальчишка с криком: «Едут! Едут!»

Это была большая грузовая машина. Она не могла въехать в ворота. В кузове находилось восемь грузчиков и множество металлических дорожных сундуков. Грузчики спрыгнули на дорогу и друг за другом стали вносить громоздкие сундуки в дом. Карагез показывал, куда что поставить в новой комнате. Появился водитель такси. Бригадир с грузчиками подошли ко мне и потребовали пятнадцать тысяч лир. Водитель грузовика пояснил, что это местный грузовик, и стоимость его услуг не укладывается в пять тысяч американских долларов. Я заплатил, и грузовик уехал.

Таксист вошел в комнату и запер садовую дверь изнутри, затем взвел механизмы замков на двери во внутренний дворик. Он потребовал все запасные ключи. Собрав их в горсть, он кинул их внутрь комнаты, после чего захлопнул дверь во дворик так, что она оказалась запертой и открыть ее можно было только изнутри.

– Подожди-ка, – сказал я. – Где же Ютанк?

– Вы должны понять, – объяснил он. – Это робкая простая девушка из племени, обитающего в пустыне Каракумы. Она ничего не знает о цивилизации. К тому же пребывает в большом страхе после того, как ее пыталась изнасиловать целая русская армия. А кроме того, ее измотали долгий-предолгий путь и ужас бегства из русской Туркмении, так что ей надо дать денек отдохнуть и помыться.

– Но где же она?

– Наверное, в одном из этих сундуков, – предположил он.

– Ты не знаешь? – удивился я, не веря своим ушам.

– Когда я говорил с ней нынче утром, она попросила меня не любопытствовать: ее это очень смущает.

– Так ты ее все же видел? Как она выглядит?

– Через паранджу толком не разобрать, но я бы сказал, что она выглядела точно как на фотографии, которую я вам показывал. Очень робкая. Если бы только паранджа, а то еще брезент на грузовике – она из-за него только чуть-чуть выглядывала. Ах да – вот ее купчая.

Бумага была составлена только на турецком, с множеством печатей и штампом нотариуса. В ней говорилось, что некая Ютанк является собственностью некоего Султан-бея. Я взял документ дрожащими руками: настоящая, живая танцовщица-турчанка теперь является моей собственностью – душой и телом!

– Да ведь в сундуке она, чего доброго, задохнется, – сказал я,

– Оставьте ее в покое, – посоветовал таксист. – Это же ведь цветок пустыни, существо дикое, хрупкое, нежное. К мужчинам она не привыкла и уж совсем ничего не знает о цивилизации. Я бы просто оставил ее в покое.

И он ушел.

А минут десять спустя в комнате раздался резкий металлический звук. Затем еще один. Я понял, что это, должно быть, железные дверные засовы – изнутри покрепче запирали двери. Я облегченно вздохнул: значит, она выбралась из сундука.

Ну, понятно, всю оставшуюся часть дня мне уже было ни до чего другого. Я прислушивался у двери, и раз мне почудилось, будто я слышу, как работает душ. Я часами расхаживал по внутреннему и наружному дворам. А поздно вечером спохватился, что девушка ничего не ела. Мне показалось, что я слышу в комнате беспокойное движение. Я вышел, разыскал Мелахат-ханим и велел принести поднос с вкусными блюдами.

Мелахат постучала в дверь комнаты. Железный засов сдвинулся вбок, дверь чуть-чуть приоткрылась и тут же быстро захлопнулась. Экономка в недоумении повернулась ко мне. Затем она, очевидно, услышала шепот по другую сторону двери и вышла с внутреннего дворика. Железный засов с лязгом вернулся на прежнее место. Затем раздался еще один щелчок со стороны сада. Значит, она впустила Мелахат в садовую дверь! Конечно же. Ведь, приоткрыв дверь во дворик, Ютанк увидела мужчину, меня, и, естественно, испугалась.

В комнате шептались, но наверняка трудно было сказать, шепот ли это, хотя я стоял, прижавшись ухом к двери. Главная дверь в сад открылась и закрылась. Я увидел Мелахат во дворе. Она махала рукой, подзывая кого-то. К ней подбежали двое маленьких мальчишек. Она наклонилась и что-то им шепнула. Те побежали к другой стороне дома: раздался щелчок засова – садовая дверь открылась, и еще один щелчок, когда она захлопнулась и закрылась на засов.

Мелахат пришла ко мне во внутренний дворик.

– Ты видела ее? – спросил я с нетерпением. – Как она выглядит?

– Она была под накидкой, – отвечала Мелахат. – Она сказала, что у нее нет слуг, но она видела в садовое окно двух мальчишек и хочет, чтобы их приставили к ней как слуг.

– О, разумеется, – отвечал я. – Дикарка из пустыни. Ей будет одиноко без слуг.

– Я знала, что вы это одобрите, – сказала Мелахат, – поэтому приставила их к ней на время.

– О, приставь их постоянно. Она пробудет здесь долгое время.

И так оно и будет, ведь она принадлежит мне – душой и телом, подумал я. Похоже, снова заработал душ.

– Кажется, она снова принимает ванну, – сказал я.

– По-моему, это моются мальчишки, – предположила Мелахат. – На них было столько грязи.

Так, вероятно, и было на самом деле. Минут через десять один из них вышел из садовой двери во дворик. Это был как раз тот, которого я чаще всего пинал ногой. Волосы у него слиплись от воды, и выглядел он чуть посветлее. На нем были вышитые орнаментом штаны и такая же куртка. Откуда они? Турецкий национальный костюм! Ну конечно же – дикий народ пустыни!

– Ютанк, – нагло сказал мальчишка, – говорит, что Султан-бею лучше принять ванну и надеть на голову тюрбан. Что ему такому грязному она петь не будет!

Я хотел было пнуть его, но передумал. Смысл сказанного дошел до меня, и я возликовал: ага, она сразу же хочет приступить к работе! Я поспешно удалился, принял ванну, зашел в хранилище одежды, где нашел кусок ткани, который можно было закрутить в тюрбан, а также кафтан.

Наконец я вышел. Мелахат, Карагез и двое мальчишек занимались обустройством гостиной. Теперь я был рад, что позволил Карагезу купить все эти новые ковры. Слуги устроили небольшое возвышение с подушками и показали, где я должен сидеть. Посреди гостиной на полу, на некотором расстоянии от моего места, было сооружено еще одно сиденье из груды подушек уровнем пониже. Карагез, видимо, получил указания и сильно убавил освещение. Установили две фитильные лампады, чтобы по комнате разливался желто-оранжевый свет. Слуги, крадучись, ушли. Я сел, скрестив ноги, на помост и стал дожидаться появления Ютанк.

Минут через двадцать дверь гостиной, щелкнув, слегка приоткрылась, и я почувствовал устремленный на меня взгляд. Зная, как она робка, скромна и пуглива, я боялся вспугнуть ее резким движением и сидел, не шевелясь. Дверь приоткрылась еще чуть-чуть, и, подобно тени, в залу проскользнула Ютанк. Остановилась в свете желто-оранжевого пламени.

Она была одета в шаровары и очень тесный жилет, скрывавший грудь, но оставивший обнаженными горло и живот. На босых ступнях выделялись ярко-красные ногти. Иссиня-черные волосы украшал венок из цветов. Лицо ее было скрыто под чадрой. Но сквозь нее я чувствовал на себя пристальный взгляд очень больших, наверное, испуганных, слегка раскосых глав. Одну из рук она держала под чадрой; должно быть, от робости она прикусила кончик пальца. Я сделал ей приглашающий знак – и она едва не пустилась наутек. Я снова замер. Так прошла минута. Постепенно к девушке вернулась смелость, и она двинулась дальше. В левой руке она несла пару музыкальных инструментов. Она застенчиво приблизилась к подушкам в центре гостиной, и теперь я мог разглядеть ее лучше. Кожа красно-бурого цвета. Из-за чадры я не видел ее лица, но потупленные, только изредка поднимающиеся глаза показались мне прекрасными.

Ютанк опустила на пол один из инструментов – дюймов восемнадцать в диаметре, нечто вроде тамбурина – и грациозно села на подушку, скрестив ноги. Другой инструмент она положила себе на колени. Я признал в нем некую разновидность лютни с длинным грифом и тремя струнами.

– О, господин, – проговорила она едва слышно, – с твоего разрешения и по твоему повелению я спою.

Я важно махнул рукой и повелел: «Пой!» Она вздрогнула, и я понял, что сказал это слишком громко. Опустив глаза, она настроила инструмент и стала играть. Прекрасно! Традиционная турецкая музыка – очень восточная по стилю, где такты оканчиваются на неопределенных неударных звуках. Обычно мне это не нравится, но проворство ее рук и мастерство исполнения были таковы, что все вокруг словно превратилось в мир грез. Какое совершенное владение инструментами!

Замер последний аккорд. Я боялся аплодировать. Ютанк посмотрела на меня с такой робостью, что я был уверен – ее выступление казалось ей слишком большой дерзостью. Она прошептала:

– Ведь в этой комнате нет записывающих устройств?

Меня это сильно удивило. И тут я понял, почему она спрашивала. У простых турок существует суеверие, что, если запишут их голоса, они их лишатся. Это, несомненно, доказывало, что девушка всего лишь представитель кочевого племени пустыни Каракумы, дикарка.

– Нет-нет, – поспешил я уверить ее, – конечно, нет!

Но она поднялась с подушек, двигаясь с истинно поэтической грацией, и пошла по комнате, заглядывая за разные предметы – ей просто хотелось убедиться. Вернувшись на прежнее место, она села и взяла в руки свою лютню.

– У меня не хватало смелости петь, – тихо сказала она, – но сейчас я спою.

Она взяла несколько аккордов и запела:

Поднялась, как в объятьях небесных, луна,

Свежим росам открыла свой ротик она.

Но сбежала от солнца – Ее ль в том вина?

Сожжена не твоими ль лучами?

Я был заворожен ее низким, хрипловатым, чувственным, вкрадчивым голосом. Она произносила слова с туркмено-турецким акцентом, который можно было распознать даже несмотря на то, что распространенный в России турецкий язык вряд ли имел какие-либо диалекты. Ее голос, взбудоражив меня, вызвал прилив сил. К моему разочарованию, она отложила инструмент в сторону и, склонив головку и потупив глаза, прошептала:

– О, господин, с твоего разрешения и по твоему велению я буду танцевать.

– Танцуй! – разрешил и повелел я с радостью. И опять сказал это слишком громко. Она сжалась от страха. Но вот наконец она подняла бубен. Это было необычно. Как правило, турчанки-танцовщицы пользуются ручными трещотками. Но это был турецкий бубен.

Она поднялась с такой гибкой легкостью, что я едва заметил это. С минуту мне казалось, что она просто стоит и только, а затем я увидел обнаженный живот с упругими эластичными мышцами!

В свете горящего пламени живот ее двигался и извивался, хотя тело оставалось в полном покое. Настоящий танец живота! Грудь ее скрывал жакет, бедра прятались в шароварах, но нагота между ними жила своей жизнью!

Затем в такт движению мышц Ютанк застучала в бубен. Она стучала все громче, ноги стали раскачиваться сильнее, и вот уже закачалось все тело. Мышцы на животе собирались в пучки и извивались, а им в такт раскачивались бедра!

О мой Боже!

Такое могло свести мужчину с ума!

И все это при стыдливо опущенных глазах.

А теперь – что это? В промежутках между ударами по бубну она дергала за чадру. Ютанк открывала лицо!

Мало-помалу, все выше поднимая то одну, то другую ноги, сильнее раскачивая бедрами, она все больше обнажала свое лицо. Под звон бубна Ютанк затянула песню без слов.

Вдруг, резко вскрикнув, она в легком прыжке взвилась в воздух! Чадра слетела с ее лица.

Она опустилась на пол: вращались бедра, будто что-то мололи, вздымался живот, будто что-то взбивал, змеями извивались руки, – но взгляд, опаляя огнем, неподвижно застыл на мне.

Ютанк была великолепна! Никогда прежде не видел я такого лица!

Я затаил дыхание, сердце готово было выпрыгнуть из груди – никогда еще я не чувствовал такого страстного желания. А Ютанк все выше поднимала ноги, яростней стучал бубен – она ударяла им то по локтю, то по ладони, – а затем она словно сорвалась с привязи: прыгнула, закрутилась в воздухе веретеном и опустилась, небольшая пауза, чтобы покачать бедрами и взглядом прожечь меня насквозь, – и новый прыжок. Бубен бил все чаще и чаще, прыжки и вращения в воздухе становились все стремительней, пока она не растворилась в движении, став расплывчатым пятном в желто-оранжевом пламени.

Никогда в жизни не видел я, чтобы так танцевали! Мое собственное тело не выдержало и непроизвольно задергалось, подстраиваясь под ритм ее танца. Внезапно сделав высокий прыжок, Ютанк издала пронзительный крик, опустилась на свою подушку, скрестив ноги, – и замерла. Только ее глаза горели, как раскаленные угли!

Я не мог перевести дух.

Она быстро вытянула руку и схватила струнный инструмент. Ударила по струнам. И, не сводя с меня горящих глаз, запела вибрирующим, сдавленным от страсти голосом:

Соловей лежал дрожащий

У него в руке жестокой.

Трепетало в страхе горло.

И в момент безумной страсти

Был задушен он.

О, милый!

Если вдруг любви лишь ради

Ты убьешь меня – ну что же,

Не забудь свою голубку!

Это было уж слишком!

– Нет! Нет! – вскричал я. – Клянусь всеми богами, я бы никогда не смог тебя убить!

Слишком громко! Это все погубило. Она сжалась в комок, потом бросилась к двери, что-то крича в испуге, открыла ее и была такова. Я побежал за ней, но поздно: ее комната изнутри была уже на стальном засове. Я присел во внутреннем дворике, мучаясь от неутоленной страсти, утонув в угрызениях совести. Я сидел там до рассвета, сторожа эту дверь, но она так и не вышла.

Весь следующий день я был сам не свой. Ни о чем не мог думать, кроме Ютанк. Да и то в каком-то угаре. Меня одолевали бесчисленные идеи, как привлечь ее внимание, как загладить свою вину за то, что ее напугал, но все они никуда не годились. В ограде ее личного садика была небольшая дыра, и днем я прильнул к ней, согнувшись, жаждая увидеть ее хоть одним глазком.

К вечеру, когда опустилась прохлада, Ютанк вышла в сад. Она была в украшенном вышивкой плаще, без чадры – очевидно, не подозревала, что ее разглядывают. Ее лицо было так красиво, что просто дух захватывало, а походка – такая легкая, такая ровная – казалась мне самой поэзией.

Она вернулась в свои покои.

Напрасно я ждал ее в тот вечер в гостиной. Ни один мальчишка не явился с известием. Она не пришла. Я просидел там всю ночь, прислушиваясь к малейшему звуку.

Объятый усталостью, я наконец забылся сном, в котором меня преследовали кошмары: мне представлялось, что Ютанк была всего лишь сновидением. Проснулся я около полудня. Завтрак не лез в горло. Я походил по двору, зашел в дом и попробовал заинтересовать себя чем-нибудь еще. Пустое дело. Примерно в три я снова вышел из дома.

Голоса!

Они доносились из сада! Я быстро подобрался к дырочке в заборе и заглянул в нее.

Там сидела она! Ютанк была без чадры. Она была великолепна – уже в другом плаще, но беззаботно распахнутом, так что были видны лифчик и плотно облегающие короткие панталончики, обнажавшие ноги и живот. И так меня приковало к ней, что поначалу я даже не заметил двух мальчишек. Они сидели в траве у ее ног. В расшитых курточках и штанишках. Выскобленные и чистенькие. Каждый держал на колене серебряную чашечку.

Она сказала что-то такое, чего я не расслышал, и оба они засмеялись. Улыбаясь, Ютанк лениво откинулась назад, еще больше обнажая живот и внутреннюю часть бедра. Она тянулась – тянулась к серебряному чайнику и серебряной чашке на серебряном подносе.

С бесконечным изяществом она взяла чашечку одной нежной рукой, а чайник – другой. Налила себе в чашку, затем подалась вперед и налила каждому из мальчишек. Небольшое чаепитие! Какое очарование!

Она подняла свою чашку, мальчики – свои, и сказала: «Serefe!», что по-турецки значит «За вас». Они поднесли чашки к губам. Верно, напиток был ужасно горячим и крепким: сделав глоток, мальчики задохнулись и закашлялись. Но они все же улыбались и наблюдали, как Ютанк потягивает чай.

– А теперь, – проговорила она низким хрипловатым голосом, – пойдем дальше и расскажем следующую сказку.

Мальчишки завертелись от восторга и придвинулись поближе, с обожанием поедая ее глазами. До чего же она была очаровательна – в этой роли сказительницы.

– Сказка называется «Златовласка и три комиссара», – начала Ютанк, поудобнее устраиваясь на садовом сиденье. – Жила-была девочка, которую звали Златовласка. То есть у нее были золотистые волосы. И любила она бродить по лесу и вникать во все лесные дела. Такая любопытная! Однажды идет она и видит: стоит в лесу избушка. Вскрыла она замок и незаконно проникла на чужую территорию. Надо сказать, что у этой Златовласки был ужасный аппетит, ведь она родилась в семье капиталистов и ей всегда казалось, что она просто умирает от голода. И вот видит она стол, а на столе три миски с кашей. И думает: здесь живет рабочий, его избушку надо поэксплуатировать.

Садится она на самый большой стул и пробует кашу из миски – слишком горячая. Пересаживается она на стул поменьше и набрасывается на кашу из другой миски – фу, слишком холодная. Садится она на самый маленький стульчик и – ух ты! – прекрасная каша. Ну конечно, проявилась ее капиталистическая натура, и съела она все без остатка. Ничего не оставила, совсем ничего.

А в избушке этой жили три комиссара, и ушли они на партийное совещание, чтобы помочь рабочим, вот и попала эта свинюшка Златовласка в ужасный переплет. Ведь шутка сказать, они были вовсе никакими не рабочими, а настоящими твердыми, крутыми друзьями народа, комиссарами, с которыми шутки были плохи. Здорово не повезло этой малышке Златовласке, но так и надо этому поросенку – пусть знает, что делает. Ну, в общем, она удрала. И вот самый большой комиссар кладет свою плетку на стол, видит свою миску и говорит: «Кто, черт побери, трогал мою кашу?» А комиссар среднего роста кладет на стол свой кастет и говорит: «Эй, какой (...) трогал мою кашу?» Самый же маленький комиссар только повесил на стену свой пистолет, как вдруг видит – а миска-то его пуста!

Мальчишки напряженно подались вперед, ловя каждое слово. Ютанк склонилась к ним поближе и продолжала:

– И вот видят они следы на снегу, берут своих собак – и в погоню за Златовлаской! Они гнались за ней по горам, и лесам, и по скованным льдом рекам. Ух ты! Вот это была погоня! И наконец они загнали ее на дерево.

Ютанк откинулась назад, отпила из серебряной чашки. Похоже было, что она не собирается продолжать. Мальчишки вытянули шеи: «Ну а дальше? А дальше?»

Ютанк мечтательно улыбнулась, затем сказала:

– В общем, они ее схватили и (...), и все здорово повеселились.

Мальчишки засмеялись и все никак не могли остановиться; засмеялась и Ютанк. Смех становился все безудержней, ребята не выдержали и, схватившись за животы, покатились по траве.

Наконец веселье утихло. Ютанк мило улыбнулась мальчикам, снова взяла чайник и предложила выпить еще чаю. Это была очаровательная сценка! Понятно, русская машина пропаганды обработала ее мозги. И, естественно, она не желала робеть, разговаривая с мальчишками. Но как мило, что она не жалела своего времени на просвещение этих двух маленьких турецких сопляков! Это говорило о том, что у нее доброе сердце. В тот момент когда Ютанк протянула руку с чайником, я увидел ее подмышку. Я и не предполагал, что это может так на меня подействовать. У меня просто перехватило дыхание.

И тут этот экскремент по имени Карагез вышел из-за садовой ограды и кашлянул. Я поднялся, сделал вид, будто что-то потерял, и ушел. В моих ушах все стоял ее низкий хрипловатый голос, и до конца дня я не мог думать ни о чем другом.

Вообразите себе мое состояние, когда тем же вечером в восемь часов ко мне явился один из ее мальчишек.

– Ютанк просит передать, чтобы вы помылись, надели тюрбан и сели в гостиной.

И поверьте, я молниеносно сделал все, что от меня требовалось, и, усевшись на подушки, стал ее ждать…

Пламя окрашивало комнату в желто-оранжевый цвет. Ютанк тихо проскользнула в дверь, тенью проплыла к своим подушкам, села, скрестив ноги, посреди комнаты и поставила на пол большой серебряный, блестящий, как зеркало, поднос, свою лютню и бубен. Она была одета в серые шаровары, короткий расшитый серебром жакет, который скрывал грудь, но оставлял открытыми живот и руки. Головку ее украшала серебристая лента. Лицо скрывалось под чадрой.

Вот так она и сидела, потупившись и не глядя на меня. Только время от времени вздыхала.

Я не решался заговорить, боясь, как бы она не убежала. Но это длилось так долго, что я не выдержал и прошептал:

– Тебя что-то гнетет?

Очень низким, шелестящим голосом она отвечала:

– О, господин, я печальна оттого, что лишена самого необходимого в жизни, и эта мысль не дает мне покоя. Я вздыхаю по своей нищете – ведь у меня нет ни шелковых носовых

платков, ни дезодоранта, ни «Шанель номер пять», и я лишена возможности принимать французские пенистые ванны. Мне нужно всего лишь немного наличных, чтобы это купить, – каких-нибудь две-три сотни тысяч лир.

У нее был такой понурый вид! Что толку было теперь напоминать этой дикой, примитивной кочевнице из пустыни Каракумы, что она рабыня. Естественно, ей нужны деньги для покупки самого необходимого. Как ей, должно быть, этого не хватало, когда она там, в этих песках ходила за верблюдами!

– Они твои, – сказал я со щедрым великодушием.

Она сразу же распрямилась, стрельнула в меня глазами и скромно опустила их вниз. И вот она взяла свой бубен и стала постукивать по нему – медленно, робко, затем завела жалобную песню без слов. Я понимал: ей нужно было настроиться на боевой лад.

Бубен зазвучал громче. Затем в середине такта она переключилась с бубна на серебряный поднос и стала постукивать по нему.

Мелодия крепла, становилась быстрей, теряя свою жалобность. Тело Ютанк стало раскачиваться. Она встала на колени и закачалась еще размашистей. Браслеты стучали о поднос, ритм ускорялся. Ютанк села на корточки и, выбрасывая ритмично одну за другой ножки с посеребренными ногтями, поплыла по комнате, все напевая какую-то дикую мелодию, и казалось, что, не касаясь ногами пола, она плывет по воздуху!

Ютанк двигалась от стены к стене и обратно и в конце пути подпрыгивала, опускалась на пятки, выбрасывала руки в стороны и выкрикивала: «Хей!» И каждый раз браслеты со стуком ударялись о поднос. Варварское зрелище!

И вот она, по-прежнему на корточках, пошла уже широкими кругами. Да ведь это же была русская пляска! Темп ускорялся, удары по подносу становились все громче и громче.

Вторя ритму, тело мое стало слегка подрагивать, а так как я следил за ее движениями, то и сам стал раскачиваться влево и вправо. Круги сужались, она постепенно приближалась к середине комнаты и вскоре снова оказалась там. Бессловесный напев усилился, она встала на колени, качая над головой подносом, – влево, вправо, влево, вправо, – каждый раз ударяя по нему рукой.

Я заметил, что, подчиняясь ритму, тело мое дергается, тогда как взгляд прикован к подносу и играющим на нем желто-оранжевым вспышкам. И вот уже я задышал в этом ритме – часто и тяжело. Завращались бедра Ютанк. Она сорвала с лица чадру и вперила в меня взгляд горячих как угли глаз.

А тело мое непроизвольно дергалось взад-вперед, взад-вперед.

Вдруг она опустилась на пятки, оставила поднос и схватила свою лютню. Теперь мелодия, которая до сих пор напевалась с закрытым ртом, перекочевала на струнные аккорды. Не спуская с меня испепеляющего взора, Ютанк запела:

Поцелуи нерастраченные

Забивают мое горло,

И улыбки нерастраченные

Притаились за губами.

Мне дыханье преградила

Страсть, тобою нерастраченная,

В рот поглубже запихнула

Нерастраченный язык!

Руки, прячущие с болью

Нерастраченную ласку,

Как дрожат они при мысли,

Что я вылью на тебя

Весь поток моей горячей

Нерастраченной любви!

Это было выше моих сил! Я издал вопль: «О, милая!» и протянул к ней руки. Этот крик, этот жест напутали ее. Она сжалась и ушла в себя. И прежде чем я смог воспрепятствовать, она оставила свои инструменты и убежала.

И снова я не успел к ее двери: та была уже на засове. Я пытался упрашивать, я умолял, но, должно быть, меня за дверью не было слышно – она оставалась запертой.

После долгого ожидания я пошел и принес пятьсот тысяч лир и, сотня за сотней, засунул их в щель под дверью. Последняя пачка так и осталась в щели, и край ее высовывался наружу. И весь этот вечер мне ничего не оставалось, как смотреть и смотреть в эту точку, ожидая и надеясь. На следующий день я набрался смелости, чтобы проползти вдоль садовой стены, но, увы, дырочку ту уже заткнули.

Раз мне показалось, что я слышу в саду голоса, но полной уверенности не было. В общем, я провел жалкий и мучительный для меня денек. Надеяться особенно было не на что. Но около восьми вечера мальчишка принес мне известие:

– Ютанк велела передать, что вы должны помыться, надеть тюрбан и идти в гостиную.

О, никогда я так быстро не мылся в ванной!

Почти в одно мгновение я очутился в гостиной.

Я ждал.

Наконец-то заветная дверь тихонько отворилась. Неслышно Ютанк проскользнула в комнату. Одета она была в плотно облегающий, расшитый золотым шитьем жилет, оставляющий голыми руки и живот, и в шаровары из золотистой ткани. Вокруг черноволосой головки красовалась золотая лента с цветами. Личико скрывалось под золотистой чадрой. Когда она садилась, я заметил, что и ногти на пальчиках рук и ног покрыты золотистым лаком. Она принесла с собой сверкающую саблю и лютню.

Но сидела Ютанк с понуро опущенной головой, потупив глаза, и время от времени вздыхала.

– Отчего ты вздыхаешь?– спросил я наконец – очень тихо, чтобы не напугать ее.

– О, господин, – проговорила она, не поднимая глаз, – мне нестерпима мысль, что я не могу позвонить в Стамбул, Париж и Нью-Йорк и заказать, с оплатой по доставке, пустяковые, но очень важные для бедной женщины вещи, необходимые ей для сохранения своей красоты в глазах ее господина. Мне нужен телефон в моей комнате, подключенный к международной линии связи, и номер, не зарегистрированный в телефонном справочнике.

Что ж, понятно: робкая дикарка из пустыни Каракумы, диких просторов которой не коснулась рука цивилизации, не желала бы, чтобы номер ее телефона фигурировал в телефонном справочнике.

– Он твой, – проговорил я великодушно.

Тогда Ютанк стала напевать с закрытым ртом – мелодия звучала медленно и жалобно. Подняв саблю, она начала ритмично постукивать по клинку, держа его то справа от себя, то слева и двигаясь вместе с ним. Казалось, будто сабля, приковав к себе ее взгляд, увлекает Ютанк за собой, мало-помалу поднимая на ноги.

А вот уже задвигались и ножки – шажки налево, шажки направо. Свет желто-оранжевого пламени вспыхивал на клинке, рябью переливался по телу Ютанк. Танцуя, она принялась рассекать воздух саблей, и свист сливался с напеваемой мелодией. Вдруг сабля завертелась веретеном! Я пришел в ужас – непременно поранится!

Затем, взяв саблю одной рукой за острие, а другой – за рукоять, Ютанк все в том же ритме стала прыгать через нее – вперед и назад. И так грациозно!

И вдруг, опустив конец сабли и вытянув с нею руку, она стремительно завертелась, став на мгновение расплывчатым золотым пятном. В прыжке она взмахнула саблей перед самым лицом! Я был уверен, что клинок заденет ее! Но лезвие лишь разрубило ее чадру на две части. Лицо Ютанк открылось.

Взгляд ее был прикован к клинку, который она держала концом вверх. Голова стала отклоняться назад, заработали бедра, мышцы живота пришли в движение. Клинок, словно поршень, заходил вверх и вниз.

Напеваемая без слов мелодия все больше походила на стоны.

Раскачивание бедер усиливалось, и мое собственное тело невольно подхватило этот ритм. Сопротивляться ему было бесполезно, да я и не пытался. Внезапно Ютанк повернула саблю и всадила ее в пол! Сабля торчала между нами и яростно подрагивала.

Девушка перевела взгляд с сабли на меня и чуть не ошпарила кипящей в нем страстью.

Неуловимым движением она схватила лютню. Из груди у нее вырвался трепетный вздох, и она заиграла мелодию, полную любовной тоски и вожделения. Ютанк пела:

Дай напиться тобой,

Дай глазами напиться тобой,

Рук и ног красотой твоей смелой!

Дай мне выпить дыханьем своим

Тот жестокий твой запах мужской!

Дай мне выпить губами до дна

Сладкий вкус твоей плоти мужской!

Дай напиться, напиться, напиться,

Прежде чем я от жажды умру!

Дай мне пить,

Дай мне пить,

О Аллах, дай мне пить,

Прежде чем я умру от любви

И от страшной в душе пустоты!

Выносить этот песенный плач было выше моих сил, и я крикнул: «Ютанк!» И это рассеяло чары. Отбросив инструмент так, что он звякнул, ударившись об пол, девушка убежала из гостиной. И хотя я со всех ног бросился за ней, я снова не успел: дверь была уже на засове.

Я простоял перед ней не один час и никак не мог справиться с дрожью. Потом я пошел к себе в кабинет и выписал заказ на телефон, который ей требовался. Я подсунул этот лист бумаги ей под дверь, но краешек его оставался у меня на виду. На следующий день я понял, что начинаю заболевать физически: ломота во всем теле, все видится в каком-то тумане. Я просто слонялся без дела, время от времени останавливаясь, упираясь во что-то невидящим взглядом.

Мелькнула мысль, что болеть-то мне совсем ни к чему: а вдруг дела повернутся так, что Ютанк окажется у меня в постели, а я буду ни на что не годен. Хотя я очень редко прикасался к виски, но сейчас подумал, что, пожалуй, небольшой глоток пойдет мне на пользу. У меня хранилась бутылка, чтобы угостить капитана с «Бликсо», когда он прибудет на Землю. Я подошел к буфету, собираясь вынуть ее оттуда, и вдруг на тебе – она исчезла!

Я позвал официанта. Он сказал, что ничего об этом не знает. Я побродил еще немного, не в силах даже присесть! Обслуживая меня за ужином, официант стоял, заламывая руки, и я обратил на него внимание. У него под глазом был синяк.

– Султан-бей, – сказал он, переминаясь с ноги на ногу, – я пришел, чтобы признаться: это я взял виски.

Но что поделаешь: хотя подвернулась такая шикарная возможность наказать его, я слишком скверно себя чувствовал. Я только махнул рукой, отсылая его прочь. Съесть свой ужин я тоже был не в силах.

Может, мне лучше умереть и покончить со всем этим делом? – лезла в голову мысль, и я уже решил было окончательно и бесповоротно, что лучше этого ничего быть не может, как вдруг появился один из служек Ютанк.

– Ютанк велела сказать, чтобы вы помылись, надели тюрбан и шли в гостиную.

Несмотря на всю свою слабость, я довольно быстро управился с приготовлениями.

Ждать мне пришлось довольно долго. Наконец у двери послышалось легкое пошаркивание, дверь отворилась пошире, и вошла она. При себе у нее было ведро, два незажженных факела и лютня. Ютанк тихо заняла свое место в центре комнаты.

Одета она была как и раньше, только во все красное. Ногти на руках и ногах ярко алели, как и ее чадра. Но Ютанк сидела, уныло ссутулившись и потупив глаза, и только горько вздыхала. Показалась она мне какой-то вялой и равнодушной.

Наконец я набрался смелости и прошептал:

– Отчего же ты вздыхаешь?

– О, мой господин, как же мне не печалиться: целый день я сижу, как в клетке, в единственной комнате с садом. Выйди я прогуляться пешком по дороге, на меня бы неприлично глазели или набрасывались. Нет, не будет мне счастья без БМВ-320, испытанного в авторалли седана с дизель-мотором и пятиступенчатой коробкой передач.

Впервые я почувствовал волну ужаса. Ведь такой автомобиль будет стоить полтора миллиона турецких лир!

Ютанк робко, трепетно вздохнула. А ведь и впрямь без этого она будет чувствовать себя как в клетке. Простая дикарка из пустыни, она же привыкла к бескрайним просторам, волнистым дюнам и широкому небу русской Туркмении. Ютанк нетерпеливо шевельнула ножкой, и я ужаснулся при мысли, что она сейчас сбежит.

– Он твой, – пообещал я.

Она тихонько замурлыкала мелодию, взяла два факела и подошла к открытым светильникам. Подожгла их и вернулась на свое место.

Теперь она стояла, держа в каждой руке по факелу, и свет от них и от светильников создавал ползущие вокруг нее тени на полу. Тело ее словно корчилось под воздействием трепещущего пламени.

Напевая с закрытым ртом, она стала жонглировать факелами, ритмично подбрасывая их один за другим и ловя на лету, затем стала носиться вправо, влево, вперед и назад. Я весь искрутился, следя за ней. И при каждом повороте она высоко подбрасывала факел, разворачивалась и ловила его. Пробежки ее все сокращались, и вот она уже стояла на одном месте, все еще жонглируя факелами, но теперь, как только на какое-то мгновение рука освобождалась, она тут же дергала ею за алую чадру.

Мало-помалу лицо ее открывалось. И вот чадры на нем уже нет! Ютанк жонглировала факелами, но уже по-другому: факелы крест-накрест перелетали из одной руки в другую одновременно, вращаясь при этом вокруг своей оси. Я крутился вправо и влево, едва успевая следить за пламенем. Она стала отбивать ногами ритм мелодии.

Была ли это только игра теней, порождаемых пламенем, но мне показалось, что она стала корчиться.

Нет, причина этого – в ее теле! Ее живот – он пришел в движение!

Она задвигала бедрами, переступая с ноги на ногу, размахивая сразу обоими факелами: влево, вправо, и еще раз, и еще. И я непроизвольно вертелся, чтобы уследить за ними.

Подбородок ее стал опускаться, взгляд остановился на мне.

Затем, раскачивая бедрами и играя мышцами живота, она стала поднимать головку – выше, выше; глаза затуманились, рот раскрылся; раньше я не замечал, какой у нее рот – большой, с полными красными губами. И влажными.

Мелодия без слов переходила в новую фазу – стенаний!

Влево, вправо – тело мое дергалось туда и сюда в такт ее раскачивающимся бедрам и летающим факелам. И вдруг она замерла с факелом в каждой руке. Ютанк вся дрожала и негромко издавала какие-то бессвязные звуки. У нее наступил оргазм!

Факелы в обеих руках стали медленно сближаться в горизонтальном положении, и вдруг их горящие головки сшиблись!

Ютанк вскрикнула в экстазе!

Затем резко опустилась на скрещенные ноги, одновременно бросив факелы в ведро, где они зашипели, и оттуда вырвался клуб пара. Казалось, она чем-то удручена. Пошарив рядом, она нашла свою лютню и заиграла на вибрирующих струнах жалобную мелодию. В ее устремленных на меня глазах блестели слезы.

Из-под пальчиков ее полилась восточная музыка с неопределенной, размытой мелодией, и Ютанк запела панихидно-печальным голосом:

Тебе я не нужна,

Красавец молодой.

Не хочешь ощутить

Ты ног моих сплетенье,

Не хочешь двух грудей

Почувствовать давленье

И ласку рук моих.

И лона влажный зной

Не жаждешь затопить

Своим горячим соком.

О, если б только ты,

Самец жестокий,

Все это сотворил со мной!

Когда замирали последние аккорды ее песенного плача, я сидел словно парализованный, а затем откинулся на подушки и прошептал:

– О, Ютанк, сжалься надо мной. Я хочу, хочу тебя. Я умру, Ютанк, если ты не будешь моей.

Рядом со мной раздался какой-то шорох, и я ощутил на своей щеке легкое прикосновение руки, ласкающей меня, и услышал нежнейший шепот, сопровождаемый ароматом духов:

– Лежи спокойно, милый.

Раздался щелчок выключателя, затем погасли светильники. Наступила полная темнота.

Рядом снова зашуршало. На грудь мне легла осторожная рука, на щеке я почувствовал полные, мягкие, влажные губы – и нежный поцелуй.

Я потянулся к ее жакету, желая стянуть его, но она зашептала:

– Нет-нет. Мне будет слишком неудобно предстать раздетой перед мужчиной в темноте. Она отвела мою руку и прижала ее к моему боку. Затем поцеловала меня в горло. —

Все это для тебя. Обо мне не думай. Думай только о себе. Этот вечер – твой.

Она сняла с меня тюрбан и поцеловала в глаза. Она сняла с меня ботинки и поцеловала ноги. Затем она осторожно расстегнула мой ремень и стала медленно стягивать с меня штаны, и губы ее, следуя за обнажающейся плотью, несли свои поцелуи все ниже и ниже.

Легонько, кончиками пальцев, она принялась поглаживать мои плечи и руки, а зубами нежно зажала ухо, пытаясь язычком проникнуть в его отверстие.

Я затрепетал от наслаждения, и снова мне захотелось раздеть ее.

– Нет-нет, – шептала она, – мне совсем не обязательно раздеваться. Я слишком застенчива. Сегодня твоя ночь, и наслаждаться – одному тебе.

Она поцеловала меня в губы!

От наслаждения я чувствовал себя в предобморочном состоянии. Язычком она раздвинула мои губы и обследовала им укромнейшие уголки моего рта. Затем высосала и вытянула губами мой послушный язык и легонько удерживала его зубами. Я все больше изумлялся этим проискам наслаждения. Она ласкала меня руками, касаясь некоторых мест на моем теле – вот уж не подозревал, что прикосновение к ним может доставить такое удовольствие. Я задышал тяжелее. Ютанк гладила меня по груди, шепча: «Милый, милый», а затем шепнула: «Рот – это главное».

Она сверху донизу прошлась поцелуями по горлу, груди, животу и бедрам – и вдруг тьма вокруг завертелась воронкой, втягивая меня, беспомощного от чувственного наслаждения, внутрь.

Я парил на крыльях радости среди звезд.

Внезапно словно белая молния пронеслась из конца в конец Вселенной, и я лежал ошарашенный, в полном изумлении.

Ничего подобного мне не приходилось испытывать раньше. Какие-то огни бешено вращались в кромешной темноте, сердце билось так сильно, что готово было разорвать мою грудь. Мы тихо лежали в бархатной тьме. Я чувствовал усталую расслабленность ее тела.

Прошло время.

Я ощутил на щеках ее ладони. Они ласково гладили мое лицо.

– Это было чудесно, – шепнула она.

Слабо, одной рукой, я поискал ее грудь, но Ютанк мягким движением отвела мою руку.

– Это все для тебя, – проговорила она. – Рот – это самое главное. – Она поцеловала меня. – Самое главное, – повторила Ютанк и поцеловала с еще большей страстью. – Рот – это все, – простонала она. – О, милый, лежи тихо. Это все тебе. Просто вытяни руки и ноги и наслаждайся.

Сперва она поглаживала мне губы языком, а затем и губами, после чего и губы ее, и язык, и ладони еще раз постарались найти на моем теле самые заповедные уголки...

Во мне вспыхнул и стал разгораться новый огонек страсти. Внезапно Ютанк обхватила мою голову ладонями и сжала со страстною силой, и даже в темноте я чувствовал взгляд устремленных на меня черных глаз.

– О, милый, – сказала она, задохнувшись от страсти, – рот – это все! – Она поцеловала меня и отстранилась. – До рассвета еще много часов.

И снова пустились ее губки в свое восхитительное путешествие вниз по вершинам и низинам моего тела, закончив свое движение кульминацией, от которой я пришел в грандиозный экстаз. Похоже, никогда в жизни я не знал, что такое половое удовлетворение, – не знал ничего подобного! Это было за пределами моих представлений и мечтаний. На небесах и на Земле ничего, абсолютно ничего прежде не вызывало во мне такой ослепительной радости!

Когда я проснулся, было уже далеко за полдень. Я принял душ – что-то новенькое для меня, и оделся во все чистое – что тоже не входило в мои привычки. Я даже улыбнулся Мелахат-ханим – какое несвойственное мне поведение! – когда она помогала официанту подавать мне завтрак.

Весь мир источал прелестный запах, лучился ярким светом – тоже что-то новенькое для меня.

– А где моя радость Ютанк? – спросил я.

– Когда привезли машину, – отвечала она, – они с Карагезом уехали за ее водительскими правами.

Конечно же, все просто. Ведь я снабдил ее соответствующим удостоверением личности и свидетельством о рождении реально существовавшей девочки: если бы не ее скрытая от властей смерть, ей было бы сейчас столько же лет, сколько и Ютанк. Но Карагезу придется многому ее научить, прежде чем она сможет сдать на права.

Я вышел в прохладный внутренний дворик и сел в кресло. Из комнаты Ютанк выскочил один из ее мальчишек, совсем нагишом, побегал кругом и исчез. Вернулся он уже в штанишках и попытался тихонько прокрасться мимо меня. Слишком близко. Я потрепал его по голове и улыбнулся ему. Он, ничего не понимая, уставился на меня с открытым ртом.

Я достал из кармана монетку и отдал ему, а этот маленький негодяй уставился на нее с подозрением. Тогда я достал и отдал ему банкнот в десять лир. Перед тем как взять, он долго с удивлением поглядывал то на него, то на меня.

Пришлось достать и отдать этому змеенышу банкнот в сто лир – чуть ли не целый доллар США. При этом я сказал:

– Когда, малыш, в следующий раз увидишь Ютанк, передай ей вот что: перед ней бледнеют солнце и луна, вместе взятые.

Не зная, как все это понимать, он умчался, бормоча под нос услышанную от меня фразу, чтобы не забыть. Но вдруг он вернулся и спросил:

– Султан-бей, а можно есть виноград, который нам хочется?

Я снисходительно улыбнулся и сказал:

– Конечно.

Спустя некоторое время послышался рев подъезжающей машины. Я встал, чтобы лучше видеть ворота: в них стрелой влетел автомобиль и, затормозив так, что взвизгнули шины, припарковался точно на месте стоянки.

Это был белый БМВ – высокоскоростной седан с низкой посадкой и широким корпусом. Изнутри лобовое стекло и окна защищались непроницаемыми для постороннего взгляда пластмассовыми экранами. Ютанк вышла из машины со стороны водителя. Белый плащ с капюшоном и чадра скрывали ее с головы до ног, оставив видимыми лишь черные, как терновые ягоды, глаза, да и те затенял козырек капюшона. Скромно и изящно, крадущейся походкой, она прошла через двор. Я хотел остановить ее, но она повернулась, с опущенными глазами скользнула мимо и исчезла в своей комнате.

Я тут же встревожился: уж не сделал ли я что-то не так, не обидел ли ее чем?

Из седана вылезал Карагез с какими-то свертками. Их подхватил мальчишка и помчался в комнату Ютанк. Дверь за ним захлопнулась. В тревоге я подошел к Карагезу и спросил:

– Как машина – все нормально?

– Отличная! – похвалил он. – Одна у них только была такая, уже готовая для отправки богатому чиновнику, но, как только я передал им ваш заказ, они уступили ее нам и даже, как бы в качестве дополнительной скидки, немедленно перегнали ее в ваш дом. Ход у нее прекрасный, хотя скорость (...) – несется как шайтан.

– Ей-то понравилась?

– Еще бы! Вся над ней слюнками изошла.

– А когда ей сдавать на права?

– Да мы уже их получили. Я всего лишь показал ей то, что мне показал продавец, да еще как рулить, ну и все такое. А через десять минут она уже все освоила. Экзаменатор поклялся, что давно уже не видел лучшего водителя. Чудеса да и только!

– Ну что ж, неудивительно, – резюмировал я. – Умелому наезднику на верблюдах ничего не стоит освоить автомобиль для дорожных авторалли.

– Что правда, то правда, – согласился Карагез.

– Но чем же она тогда расстроена? – спросил я.

Он думал, думал, затем сказал:

– В магазине, где продаются кассеты, ей понадобился какой-то Чайковский – композитор, что ли, – и сочинение «Увертюра 1812 года». Она сказала, что ей нужна запись с настоящими пушками. Но ни того ни другого у них не оказалось, они пообещали, что пошлют запрос в Стамбул. Но она не так уж и расстроилась. Сказала, что возьмет «Битлз», а остальное подождет. – Он подумал еще немного. – Ах да! Она им сказала, что на аудиокассетнике, который ей хотели всучить, завалены высокие частоты и что им лучше бы приобрести приличную аппаратуру с высоким качеством воспроизведения, если они хотят видеть ее своим клиентом. Но вообще-то она разговаривала с ними очень мило, скромно и вовсе не лезла напролом. По ее акценту можно сказать, что она из диких кочевников России, но, ей-богу, в жизни еще не встречал такой благовоспитанной и скромной девушки. Ну, если не считать тех случаев, когда она садится за руль этой машины!

Итак, к загадке, чем же я все-таки мог ее расстроить, – ни малейшей зацепки. Это омрачило мой день. Я слышал смех из ее садика, ее гортанный веселый голос и писклявый визг двух ее мальчишек. Значит, на них она не сердится. Над машиной у нее слюнки текли, на продавцов она не злилась, моментально получила водительское удостоверение, Карагез ее ничем не расстроил. Напрашивался единственный вывод: она обиделась на меня. Невидящим взором я уставился на кучу скошенной травы. Я знал твердо: без Ютанк мне не жить.

Порой в жизни случается, что кто-то увидит коротенький проблеск рая, а затем живехонько погружается в бездну ада. И такое вот-вот должно было случиться со мной.

В тот вечер никакого посланца от Ютанк я так и не дождался, хотя без пользы просидел несколько часов, досадуя на свою судьбу. Утром, с воспаленными от недосыпания глазами, взъерошенный от беспокойства, я подумал, а не поговорить ли мне с нею и не спросить ли просто: что случилось – может, тогда все и уладится. По крайней мере я буду знать.

Понимая, что стучать бесполезно – ведь она просто захлопнет дверь перед моим носом, – я задумал хитрый план: притаиться во дворе и, когда кто-нибудь будет входить или выходить, проскользнуть в дом и спокойно задать ей свой вопрос.

По моей нынешней оценке этот план все еще кажется мне разумным. Однако ничего опрометчивей я не мог придумать. Я пристроился за плетеным стулом прямо у двери. Высокий стул скрывал меня довольно хорошо, и, став на колени и выглядывая, я не спускал глаз с двери. Изнутри до меня доносились еле слышные звуки текущей воды и всплесков. Немного погодя я вдруг услышал стук поднимаемой щеколды, и дверь открылась! Появился один из мальчишек, совсем нагишом. Он остановился и крикнул: «Мелахат!»

Изнутри послышался мелодичный голосок Ютанк:

– Попроси у нее и щетку для спины!

Мальчишка стрелой промчался по внутреннему и наружному дворам, вопя: «Мелахат! Нам нужны еще полотенца!»

Вот он мой шанс! Сорванец оставил дверь в спальню приоткрытой!

Выбравшись из-за плетеного стула, я на цыпочках вошел в комнату, боясь стукнуть или звякнуть чем-нибудь и испугать ее. Из ванной доносился плеск воды – дверь туда была широко открыта. Я крался молча, надеясь сказать ей одно-два словечка и увидеть, как она улыбнется в ответ, – и тогда все будет в порядке. И тут я увидел ее! Она лежала в ванне, пузырчатая белая пена доставала ей до подбородка, позволяя видеть только голову и кончики пальцев приподнятых в воде рук. Чтобы не намочить волосы, она забрала их вверх. Я видел ее в профиль: она сосредоточилась на руках и куске мыла, которым намыливалась.

Я прокрался мимо низкого столика с лежавшей на нем книжечкой и, должно быть, задел ее брюками – она упала на пол с легким стуком. Ютанк, наверное, услышала, но в мою сторону не посмотрела, лишь спросила: «Щетку принес?»

При звуке этого голоса я затрепетал от восторга. Ее черноволосая головка и изящные ручки над пеной казались мне бесконечно прекрасными. Это лишало меня дара речи. Любовь к ней наполнила все мое существо. Я попытался вернуть себе власть над голосовыми связками: «Ютанк...»

Головка тут же повернулась ко мне, ротик в ужасе приоткрылся, лицо залилось яркой краской стыда! Я шагнул вперед, чтобы успокоить ее, все еще пытаясь справиться со своим голосом. Она отпрянула, сжалась, словно желая превратиться в горсть пузырьков, и вдруг закричала: «Не убивай меня!»

Я так и обомлел! До чего ж я ее напугал! Пятясь, я вышел из ванной, но тут услышал еще один голос: «Не убивай ее!» Это был второй мальчик, тоже совсем голый. Он стоял у туалетного столика, сплошь уставленного открытыми коробочками.

Внезапно он словно с цепи сорвался: запустил в меня пудреницей и с криком: «Только посмей ее убить!» схватил вторую и швырнул что есть мочи. Белый взрыв окутал мне ноги. «Не убивай Ютанк! – орал он во всю силу своих маленьких легких и все рылся в коробочках на столике, пытаясь найти еще одну пудреницу.

Я выбежал из комнаты и пошел по дворику в полном смущении.

Первый мальчишка возвращался по двору бегом. Он уронил полотенца, и они в беспорядке валялись позади. В руках у него была щетка для спины с длинной ручкой. Из ванной за моей спиной все еще раздавались крики.

Мальчишка ринулся ко мне, загородил дорогу, крича во все горло: «Только посмей убить Ютанк!», и при этом ударил меня щеткой! Ростом он был невелик, и щетка в его руках едва достала мне до локтя, но орудовал мальчишка ею что есть мочи.

У меня лопнуло терпение!

В конце концов, он сам виноват: кто оставил дверь открытой?

Я замахнулся правой рукой, сжав кулак.

Изо всех сил я ударил его в лицо!

Он отлетел метров на пять и с глухим стуком рухнул на землю!

Из других помещений уже вывалила прислуга, видимо, привлеченная криками. Они увидели, как растянулся на земле мальчишка, видели и меня в воротах внутреннего дворика. Не доходя шагов пяти до того места, где лежал мальчишка, они застыли безмолвной толпой. Он лежал на боку с закрытыми глазами и подергивался. Из носа у него хлестала кровь. Прислуга не осмеливалась приблизиться к нему, заня меня, они понимали, что этого лучше не делать. Из толпы ко мне двинулась мать этого мальчика, но Карагез удержал ее за руку. Турки ломали головы, не зная, что делать. Но меня-то они знали хорошо! Поэтому они один за другим становились на колени и медленно, с завываниями, бились лбами о травянистый газон.

Я стоял, не двигаясь, свирепо глядя на эту сцену.

За спиной у меня послышался какой-то звук. Что-то скользнуло мимо.

Это была Ютанк.

Она не взглянула на меня, не остановилась, чтобы успокоить.

Эта дикарка вышла на лужайку и устремилась прямо к лежащему мальчишке. В белом плаще с капюшоном и в чадре, босая, она оставляла за собой лужицы воды на плитках.

– О, бедняжка, – проговорила Ютанк, стоя над телом мальчишки, – ты пытался меня защитить. – Она пощупала его пульс, осмотрела руки и ноги. Затем подняла его и понесла, а когда проходила мимо меня, даже мельком не взглянула в мою сторону.

Она отнесла мальчишку к себе и закрыла дверь. Толпа медленно разошлась. Я был в полной растерянности и не знал, что делать. Все это не укладывалось у меня в голове.

Я пошел в темный уголок двора и уселся под кустами, пребывая в каком-то оцепенении, как бывает, когда прыгаешь вниз со скалы и находишься только на полпути падения.

Спустя некоторое время приехал старый бородатый доктор из города. Карагез провел его к Ютанк.

Доктор пробыл там очень долго. Наконец он вышел. Я моментально оказался перед ним.

– Как Ютанк? – спросил я его.

– Так зовут этого мальчика? – Он взглянул на меня с удивлением. – странное имя для мальчишки.

– Нет-нет, – досадливо покачал я головой. – Не мальчика. Женщины! Как она?

– Ах, женщина! Да, она очень расстроена. Видите ли, по ее словам, у мальчика очень красивое лицо, а теперь у него сломан нос и вдавлена скуловая кость. Она предложила мне хорошие деньги, чтобы это исправить.

Я понял, в чем тут дело: у нее какая-то непонятная озабоченность эстетикой.

– И что же? Вы это сможете сделать? Сможете?

– С носом еще что-то можно сделать, – отвечал он после некоторого раздумья, – челюсть…

– Везите его самолетом в Стамбул!

Он покачал головой:

– Какой смысл? Им не сделать больше того, что сделал я, какой бы чудесной аппаратурой они ни обладали.

И он уехал. Я вернулся назад и снова присел за кустарником. Я пытался размышлять, пытался прийти к каким-то выводам. У меня было такое чувство, будто кто-то умер – непрестанная давящая тоска, справиться с которой невозможно. Ужасные последствия этих событий все тяжелее ложились мне на душу. Нет, никогда больше Ютанк не заговорит со мной, не станцует для меня. Она уж больше ни за что даже не взглянет на меня. Я понимал, что навеки отрезал ее от себя. Жить с такой тяжестью на душе было невыносимо.

Я попытался обратиться к своим знаниям по психологии, чтобы как-то справиться с этим, но безрезультатно – ничего мне там не светило. Горе становилось все тяжелее.

Весь остаток дня я просидел там. Я просидел там и весь вечер, и всю ночь.

На следующее утро во дворе появился комендант базы Фахт-бей. Он намеревался пройти во внутренний дворик, но к нему подошел Карагез и показал то место, где я прятался за кустами. Фахт подошел ко мне.

– Султан-бей, – стал он упрашивать меня, – прошу вас, не убивайте эту новенькую, которую вы купили. У нас и так хватает неприятностей, чтобы еще объясняться по поводу растущего числа трупов.

– Я и не пытался убивать ее, – тупо промямлил я.

– Как же, а персонал здесь считает, что пытался. Да и Карагез сказал мне, что девушка вся в страхе за свою жизнь.

– В страхе за свою жизнь? – удивился я. Это так не совпадало с тем, что я испытывал, что просто не укладывалось в сознании.

Фахт-бей кивнул, подтверждая свои слова:

– Она уже говорила Карагезу, что боится нападения. Да мы и сами не очень-то хорошо защищены. У нас даже нет сигнальных систем предупреждения на случай массированной атаки. – Он посмотрел-посмотрел на меня, затем продолжил: – Пожалуйста, обещайте не убивать эту девушку и не бросать ее тело где придется. Если уж хотите отделаться от нее, ну, возьмите да отошлите ее куда-нибудь.

Сделав этот прощальный выстрел, он уехал. Уж лучше бы саданул из 800-киловольтного бластера. У меня кровь застывала в жилах при мысли о расставании с Ютанк! Как раз об этом я всеми силами старался не думать, о том, что она уедет!

О, одно дело, когда с тобой не разговаривают, чураются тебя. Но совсем другое дело, если ее не будет радом, совсем не будет! Такая мысль была для меня невыносима!

В голове моей был полный сумбур.

Кое-как мне все же удалось навести в мыслях порядок. Значит, она чувствует себя незащищенной. Так. А чувствуй она защиту, возможно, и не пришла бы ей в голову мысль уехать. Воодушевленный этим рассуждением, я ринулся к себе в кабинет, достал ручку и бумагу и принялся проектировать сигнальную систему обороны. И чем больше я работал над ней, тем сильнее это меня увлекало и заставляло забыть о своем несчастье. У меня получится действительно отличная вещь!

Первое – ворота. Там снаружи кнопки с цифрами. Если нажать на одну из них, это послужило бы сигналом для всего персонала встать на защиту ворот. Я установил на схеме в комнате Ютанк кнопку сирены, чтобы, испугавшись чего-то, она могла нажать на нее и предупредить служащих. Затем я стал размышлять над словами Фахта о недостаточной защищенности базы. Я разработал для нее такую сигнальную систему предупреждения, которая позволила бы всему персоналу базы собраться в ангаре; в центре ангара я нарисовал обозначение орудийных площадок, откуда служащие базы могли бы стрелять по каждому входу в отдельности. Я поместил сигнальную кнопку и в своем секретном кабинете. Наступив лишь на одну кафельную плитку и сопроводив это движение поворотом ступни, можно было собрать всю базу в ангаре и приготовиться к бою.

Я закончил проект и пометил его: «Первостепенной важности». Потом написал приказ о поголовной воинской подготовке всей прислуги и всего персонала базы. Ютанк узнает, что теперь охраняется не только мой дом и ее апартаменты, но и вся база. На этом моя фантазия исчерпалась.

Снова мной овладело тяжкое ощущение потери. Я знал, что разлучен с Ютанк, и полагал, что навсегда.

Я был раздавлен.

Больше с целью отвлечься от своих бед, чем по действительной необходимости, я в Тот день, разбитый и понурый, ввалился в свой секретный кабинет и включил ретранслятор. Ладно, в конце концов, Рат и Терб выполняют задание и скоро мы завладеем трафаретом и сможем покончить с Хеллером.

Честно говоря, я был слишком потерян, чтобы заставить себя на чем-то сосредоточиться. Но спустя некоторое время происходящее на экране мало-помалу стало вызывать во мне острый интерес.

Бац-Бац спускался с Хеллером в лифте отеля «Ласковые пальмы». Я видел их в зеркале лифта: Хеллер в белом джемпере с V-образным вырезом поверх шелковой рубашки цвета морской волны и в подходящих к рубашке слаксах; красная бейсболка сдвинута на затылок. Удивительно, как это Хеллеру всегда удается выглядеть таким опрятным и вместе с тем таким небрежным, – лениво шевельнулась мысль; будь у меня такой же вид, может, Ютанк проявила бы ко мне больше внимания. Бац-Бац был в специально подогнанном черном костюме, черной рубашке и белом галстуке – типично гангстерский гардероб. Но старая кожаная фуражка таксиста настолько не вязалась с его костюмом, что маскировка казалась неполной.

– Но послушай – это очень важно! – говорил Бац-Бац, похоже, очень встревоженный. – Я сразу же приехал сюда. Твое имя – оно было прямо на доске объявлений! Там было указано и время, и все остальное! Психиатрическая консультация!

– Понимаю, – сказал Хеллер. – Но так ли уж это плохо?

– О, клянусь Богом, конечно! – горячился Бац-Бац. – Они, наверное, принимают тебя за барана! Я вижу, ты просто не понимаешь, насколько это серьезно, Джет.

Значит, теперь уже Джет. Наверное, Бац-Бац перенял это обращение у Изи Эпштейна.

– Да, я знаю, – сказал Хеллер. – Но...

– Это же мозгокруты! – доказывал свое Бац-Бац. – Мозгосушилки! Они могут засадить тебя в тюрягу на всю оставшуюся жизнь без всяких обвинений. Даже без права выдать сообщников и стать свидетелем обвинения! Им на законность наплевать, зато закон и полиция всегда на их стороне.

Они спустились на цокольный этаж и пошли по гаражу.

– Но если... – попытался сказать что-то Хеллер, однако Бац-Бац перебил его:

– Ты не сечешь. Ведь они просто подпишут ордер и упрячут тебя к психам. Накачают тебя наркотиками и поджарят твои мозги! Даже череп тебе раскроят ледорубом! Они не успокоятся до тех пор, пока ты не станешь туп и нем как репа! И для этого не нужно, чтобы ты что-то совершил. Правительство полностью рассчитывает на них, когда ему нужно отделаться от неугодных личностей.

– Так-так, – сказал Хеллер. – Похоже, дело дрянь.

– Вот именно! А эти психоаналитики – самые сумасшедшие из всей этой компании!

Они подошли к машине. Это было старое-престарое такси! Конечно же, его трудно было узнать. Ранее будучи красным, теперь оно сияло оранжевым цветом, хорошо ухоженное, никаких треснувших стекол. Когда Хеллер забрался на заднее сиденье, включился верхний свет, и я увидел новую блестящую кожаную обивку. Ну просто новехонький антиквариат, да и только!

Бац-Бац захлопнул за Хеллером дверцу, сам же сел за руль и включил мотор. Тот взревел, но затем мягко замурлыкал, когда машина выезжала задом с места стоянки. Они вымахнули из подземного гаража и взяли курс на восток. Надпись на большом щите у дороги гласила: «Шоссе Франклина Д. Рузвельта».

Бац-Бац влился в уличный поток, плывущий на север. Хеллер все смотрел на играющую под утренним солнцем Ист-Ривер, а Римбомбо, видимо, полагал, что правит вертолетом, судя по тому, как он игнорировал неминуемые столкновения и протискивался в щели, которых, похоже, и не существовало. Он не проявлял никакой осторожности.

– Может, они вышли на нас! – проорал Бац-Бац Хеллеру в открытую перегородку. – Может, узнали, что я из морских пехотинцев. Они знают, что все мы психи.

Он вынудил лимузин дать ему дорогу и, похоже, собирался отделить фургон следующей машины от кабины.

– Эй! – крикнул он Хеллеру. – У меня потрясающая идея. А не взорвать ли нам все это местечко к чертовой матери!

Визжа тормозами и после серии заносов такси оказалось на Сто шестьдесят восьмой улице и остановилось на стоянке. Римбомбо выскочил, открыл дверцу Хеллеру. Когда Хеллер вышел, Бац-Бац накинул на дверцу табличку с надписью: «Не обслуживает до проверки группой разминирования» и указал на дом:

– Там было сказано – кабинет шестьдесят четыре. Доктор Кацбрейн. Я бы пошел вместо тебя, малыш, только у меня не так уж много мозгов про запас. Ты вот что: не давай им

надевать на себя смирительную рубашку. Они даже позвонить не дают. Если что не так, беги и все. Мотор я буду держать включенным – вмиг оторвемся.

Бац-Бац полез в кабину и снял флажок счетчика – знак принадлежности к такси. Тут же включилось полицейское радио. А счетчик-то у него был ненастоящий – незаконный!

Хеллер вошел в здание и вскоре уже сообщал о себе всевозможные сведения регистраторше в костюме медсестры. Он показал ей свои студенческие документы, затем заполнил длинный формуляр о предшествующих психических заболеваниях, написав на нем: «Превалирующее мнение в диспуте».

– Теперь можете заходить. Вы не договаривались о встрече с доктором Щицем, значит, и успокоительное давать вам не обязательно. – Медсестра протолкнула Хеллера в дверь.

Доктор Кацбрейн сидел за рабочим столом и чистил яблоко. Волосы на его голове торчали в разные стороны, а стекла очков были такой толщины, что глаза казались черными рыбками, плавающими в шаровидных сосудах.

– Это Лиззи Борден? – осведомился доктор. Он порезался и выругался.

– Это Джером Терренс Уистер, студент университета, которого вы хотели видеть, – отвечала медсестра, добавив: – Кажется. – И положила карточку на стол.

– Скверно, что вы все никак не доберетесь до Лиззи Борден, – сказал доктор. – Теперь бы я мог сделать очень многое при ее заболевании. Мог бы отделаться от тысяч родителей. – Он снова порезался. Затем пригнул голову и вгляделся в Хеллера. – Так как вы сказали вас звать?

– Джером Терренс Уистер, – повторила медсестра. – Вы знаете. Это тот самый. Теперь я оставлю вас наедине. Смотрите, не безобразничайте в мое отсутствие. – Она закрыла за собой дверь.

– Да, Борден, – заговорил доктор, – Некрасивое дело – так порубить топором своих родителей. Очень некрасивое дело. Извиняюсь, фрейдовская оговорка.

Мне стало довольно интересно, в самом деле. Ведь можно было узнать кое-что новое в психологии, поэтому я стал внимательно прислушиваться к тому, что говорит доктор.

– У-у, (...) твою мать, – выругался он, так как снова порезался.

Он выбросил яблоко в мусорную корзину и принялся жевать нож. Хеллер подтолкнул свою карточку поближе к доктору.

– Ага! – воскликнул доктор. – Два имени! Это очень яркий симптом. Два имени. Смахивает на шизофрению старого типа.

– Два имени? – настороженно переспросил Хеллер.

– Да, вот здесь, на карточке. Джером и Терренс. Два имени. Вы были близнецами? Нет. – Он помахал ножом перед Хеллером. – Что без толку ходить вокруг да около: Джером, или Терренс, или кем вы там можете назваться еще через пару минут. – Он увидел у себя руке нож и с грустью взглянул на Хеллера. – Зачем вы съели мое яблоко?

Доктор с минуту возился в ящике стола, приговаривая:

– Где же эта папка? Очень серьезный случай.

Он распрямился, держа в руках бумагу и ножницы, и начал вырезать из бумаги бумажную куколку, но затем брезгливо сказал:

– Нет, я же ведь не это искал. А вам что здесь надо, Борден?

– Вы же вызвали меня: я – Уистер, – поправил его Хеллер.

– А-а-а! – обрадовался доктор. – Тогда все ясно. Я же папку искал. Конечно! – Он снова зарылся в ящик, извлек несколько мотков шпагата и с неохотой отложил их в сторону.

– Папка, – сказал Хеллер. – Уж не та ли, что лежит у вас на столе?

– Да-да, та самая! – Доктор Кацбрейн нашел папку и открыл ее. Прочистил горло, почитал и сказал: – Ну-с, она непрестанно говорит о том, что разобьется в лепешку, но провалит вас на экзаменах.

– Кто?

– Мисс Симмонс, ваш преподаватель природоведения – кто же еще. Сейчас она в реабилитационной палате. Ну-с, Борден, такая реакция – это, конечно, нормальная реакция женщины на мужчину. В науке она называется «синдромом гена „черной вдовы“». Видите ли, Борден, это все вопрос эволюции. Мужчины произошли от рептилий. Это научно проверенный, неоспоримый факт. Но женщины, Борден, произошли от «черной вдовы» – каракурта, и это тоже неоспоримый научный факт. Доказан моей диссертацией. Но я вижу, что говорю в пустоту.

Однако те пауки, которых вы видите здесь на потолке, не мои. Их оставил мой последний пациент. Вы следите за моей мыслью, – он сверился с карточкой на столе, – Джером?

– Вполне.

– Прекрасно. Итак, подобная реакция женщин на мужчин удручает, потому что это факт рациональный. Видите ли, – он сверился с карточкой, – Терренс, все, о чем думает и что говорит душевнобольной пациент, – галлюцинация. Когда человек находится в психиатрической лечебнице, он, разумеется, является душевнобольным. Поэтому, что бы она ни говорила – это галлюцинация. Вы следите за моей мыслью, – он сверился с карточкой, – Нью-Йоркский университет?

– Очень пристально, – заверил его Хеллер.

– Поэтому очевидно: если она утверждает, что вы хороший человек, это не так. Но она не говорит, что вы хороший человек, она утверждает, что вы – атомная бомба. И, разумеется, это не так. Вы, должно быть, какая-то другая бомба – водородная, например. Ну-ка, признайтесь мне откровенно, – он сверился с карточкой, – «Ласковые пальмы», вы можете мне довериться? Я иногда связан клятвой Гиппократа. Конечно, когда это не касается полиции. Но продолжим наш разговор. Вот здесь сказано, что мисс Симмонс все кричит, будто вы убили восемь человек босыми ногами и что однажды она даже сбежала из лечебницы, чтобы добраться до телефонной будки и позвонить в полицию.

Хеллер крепче вцепился в ручки своего кресла.

– Они, конечно, явились, – сказал доктор Кацбрейн. – Да, я все это помню, хотя прошло уже несколько дней. Мы с полицией работаем в очень тесном контакте. Они, кажется, тогда обнаружили в парке восемь тел. Ну-с, что вы об этом думаете?

Руки Хеллера еще крепче вцепились в кресло.

– Однако, – он сверился с карточкой, – Нью-Йорк, вы, должно быть, помните, что я говорил вам о гене «черной вдовы» – эволюционно доказанном научном факте, касающемся женщин. Это яркий случай переноса чувства вины. Изменение роли на ее противоположность. Она завлекала тех бедных невинных мужчин в парк и заставляла их бороться за обладание собою, чтобы насладиться и тем, что ее насилуют, и зрелищем того, как естественное соперничество обезумевших самцов доходит до взрыва и начинается взаимное убийство, служащее дальнейшему разжиганию и удовлетворению ее естественных еексуальных аппетитов. Полиция же разрабатывает другую версию: будто с помощью трупов две соперничающие группировки размечают границы территории, которую не могут поделить между собой. Мы учим полицию, вы понимаете, что и многие дикие животные действительно метят границы своих территорий, но в данном случае они применили неверную теорию. Я указал им на это и в качестве доказательства показал свою диссертацию на тему генетической эволюции женщины из «черной вдовы». Тогда они поняли, что это для женщин естественно, зарегистрировали это дело как соблазнение-изнасилование-убийство с целью сексуального возбуждения и закрыли его. А мисс Симмонс уже находилась в отделении для психопатических пациентов, а потому невменяема, на том все и кончилось.

– Вы намерены держать мисс Симмонс взаперти? – спросил Хеллер.

– О нет! Не отпускать на волю невменяемого преступника – это совершенно противоречит профессиональной этике. Кроме, пожалуй, только данного случая, чтобы сделать одолжение членам муниципалитета – они же, в конце концов, платят нам, и мы должны им служить, мы немного подержим ее у себя. Знаете, она много причинила хлопот отрядам полиции особого назначения. Что-то связанное с протестами против бомб. Если люди хотят быть бомбами, пусть они и будут бомбами. Никогда не стоит посягать на личную свободу. Вы следите, – он снова сверился с карточкой, но не нашел его имени и сказал: – «Советы»? «Советы»? Здесь сказано, что вы вызываетесь для беседы с целью получить советы.

Доктор откинулся на спинку кресла и задумался. Поджал губы, погладил их, затем взглянул на папку с историей болезни Симмонс и потер лоб. Наконец он изрек:

– Ну-с, единственное, что могу вам посоветовать, – это когда обнаружите заблудших женщин, валяющихся со сломанными ногами, оставьте их в покое. – Подумав еще, он добавил: – Да-да, просто оставьте их в покое!

– А мисс Симмонс возвратится в преподавательскую группу? – поинтересовался Хеллер.

– А почему вы спрашиваете об этом?

– Если она невменяема, как же она может преподавать?

– О, чепуха, – сказал доктор, – Если она невменяема, это не будет иметь значения. Все способные люди должны быть по крайней мере невротиками. А уж если она душевнобольная, можно сказать, что она гений! Так что, разумеется, она может преподавать! – Он заглянул в папку. – Здесь сказано, что ее нужно отпустить заблаговременно, чтобы она успела принять свой класс в следующем семестре. Откуда у вас эта безумная идея, что сумасшедшие не могут преподавать в школах? Чтобы только попробовать это, уже нужно быть сумасшедшим!

Доктор снова взялся за бумагу с ножницами, и Хеллер, видимо, решив, что беседа окончена, стал подниматься с кресла. Доктор Кацбрейн на долю секунды отвлекся и тут же порезался. Он вытянул руку и настойчиво помахал Хеллеру, чтобы тот снова сел.

– Я только что вспомнил, зачем посылал за вами! – воскликнул доктор. – Бог мой, да конечно же! Как будто осенило. – Он торопливо порылся в папке. – Дело к тому же важное. Это касается нас, нашего собственного больничного персонала. А он у нас – на первом месте!

Он раскопал большой красный лист бумаги. Поверху, с края до края, бежала надпись «Срочно».

– Ага! Я знал, что мы этим займемся! Персонал больницы жалуется, что вы оставляете мусор, а им приходится убирать!

– Я?

– А кто же! – ликовал доктор Кацбрейн. – Наш персонал занят важным делом. Они каждый час должны делать инъекции себе и больным, должны утром, днем и вечером делать целым палатам инсулиновый шок. У них нет времени подметать полы! —

Доктор наклонился вперед и погрозил пальцем. – Цветы, которые вы ей присылаете, она ломает! Втаптывает их в бетон! Засовывает их в унитазы и забивает канализационную сеть! Так что немедленно прекратите присылать ей цветы!!! Вы слышите?!

Хеллер отстранился от угрожающего пальца и кивнул. Доктор Кацбрейн швырнул папку в мусорную корзину, взял ножницы и порезался.

– Психиатрическая консультация со студентом окончена! Сестра Скрю! Пришлите ко мне Борден!

Хеллер вышел, унося с собой карточку заказа на консультацию. Он настоял, чтобы сестра своей подписью изъяла ее из регистрации как дело завершенное. Джеттеро вышел из здания, и при виде его Бац-Бац вылез из машины и тщательно вытер пот внутри своей кожаной фуражки.

– Смотрю, не выбежал, а спокойно вышел – стало быть, отвертелся. – Он открыл сияющую дверцу старинного такси, снял с сиденья сумку, очевидно, с динамитом. – Как я догадываюсь, сегодня мы подождем со взрывом этого объекта.

Хеллер сел в такси, Бац-Бац закрыл за ним дверцу, снял табличку с предупредительной надписью, бросил сумку на пол машины спереди и сел за баранку. Как только он поднял флажок, полицейское радио выключилось. Хеллер сказал:

– Знаете, Бац-Бац, эти люди с большим приветом!

– Черт побери, и это для тебя новость? Да это же каждому известно. Куда теперь?

– Если тут больше ничего нет, тогда мне лучше быть в офисе.

Бац-Бац рванул с места и рискованно вклинился в поток машин. У меня закружилась голова от зрелища проносящихся на экране улиц, реклам, машин. Я попытался сконцентрировать мысли на состоявшейся консультации. Там, должно быть, много поучительного. Но куда там – у меня болела душа о себе самом, и это не давало мне сосредоточиться.

Хеллер не обращал внимания на то, как Римбомбо ведет машину. Он полез в рюкзак и достал оттуда учебник, обернутый в бумагу, а сверху карандашом было написано:

Вы спрашивали, что такое маркетинг. Рекомендую этот упрощенный текст. Изя.

Зачем военному инженеру нужен маркетинг? Еще одна нить в головоломном узоре заплетаемой им интриги! Очевидно, он уже почти закончил читать эту книгу, судя по закладке в последних страницах. Хеллер раскрыл ее почти в конце и, пока Бац-Бац стремился отделить нянек от их детских колясок, а массивные прицепы от их кабин, прикончил остаток текста.

В конце была страница с единственным абзацем, гласившим: «Ради прочного усвоения темы студент должен теперь составить окончательный проект сбыта, с тем чтобы определенный товар стал нужным и приемлемым для потребителей».

Хеллер сидел, рассеянно глядя в окно. Такой взгляд я видел у него и раньше, когда он пребывал в глубокой задумчивости. Про себя он бормотал: «Фасоль? Контрабандное виски? Чайки? Туфли? Средство против мозолей? О, исследование! Я же еще не провел исследования потребительского спроса».

Он наклонился к перегородке и прокричал Римбомбо:

– Если бы вы были потребителем, что бы вам больше всего захотелось потреблять?

Обогнув с визгом тормозов ограду, за которой шли ремонтные работы, Бац-Бац прокричал в ответ:

– Открою тебе одну тайну, если пообещаешь не распространяться. – Он выскочил за бордюрный камень и объехал грузовой автомобиль. – Вот все думают, что меня кличут Бац-Бацем из-за моих способностей минера. Не потому это вовсе. – Он обогнал пожарную машину

– Черубино может подтвердить. Меня так кличут с четырнадцати лет. – В это время машина, управляемая Римбомбо, легко перелетела над открытым канализационным колодцем. – Бац-Бацем меня зовут из-за девок. Если бы Малышка знала, что я все время таскаюсь в «Ласковые пальмы», она бы пришла в ярость!

– Значит, ответ на вопрос, что бы вам хотелось потреблять больше всего, будет – девки?

– Девки, девки и еще раз девки! – проорал в перегородку Бац-Бац, едва не задев одну на переходе, чтобы подтвердить свое заявление.

Хеллер откинулся назад. «Хм, девки». Он сделал пометку на внутренней стороне задней обложки учебника по маркетингу: «Исследование проведено. Товар для сбыта: девочки».

После этой мучительной езды вопреки всем законам уличного движения и природы Бац-Бац высадил Хеллера у главного входа в Эмпайр Стейт Билдинг.

Хеллер задрал голову, и у меня закружилась голова: казалось, что здание теряется где-то в облаках. Он пробрался сквозь толпу спешащих людей, миновал ряд всевозможных лифтов и вошел в один из них, по-видимому, с первой остановкой на его этаже. Никто в лифте не обратил на него никакого внимания.

Он вышел из лифта. Коридор выглядел теперь несколько иначе: увеличилось число латунных табличек, на одинаковом друг от друга расстоянии стояли пальмы. Прежде я не отдавал себе отчета, насколько велика площадь принадлежавшей им половины этажа!

Он нашел Изю в отделе связи и, перекрывая клацанье телетайпов, рявкнул:

– Привет, Изя! Как дела?

Эпштейн тускло улыбнулся ему – видимо, на лучшую улыбку он и не был способен. Все тот же костюм Армии Спасения, на носу – очки в роговой оправе, делавшие его похожим на клюв.

– Я надеялся, что вы не появитесь до тех пор, пока дела не пойдут в гору, – пробормотал Изя. Он держал перед собой лист бумаги. – Мы только что потеряли на валютном обмене с Италией. Напряжение ужасное. Похоже, с полумиллиона нельзя получить и сотни тысяч навару. Конъюнктура такая неопределенная.

– Что ж, арендную плату мы вносим, – сказал Хеллер.

– О, да что там арендная плата, – возразил Изя. – Если корпорации возьмут бразды правления у правительств, нам придется оперировать такими цифрами, как триллионы.

– И будем, – весело сказал Хеллер. – Ну а что там возникло такое уж срочное?

– О Боже, боюсь, я и к этому не готов.

Хеллер сделал ему знак, и они, выйдя из отдела, все шли и шли мимо нескончаемых дверей с разными именными табличками. Мне доставило горькое удовольствие видеть, что несколько девиц, очевидно, их собственных служащих – по виду студентки, работающие неполную рабочую неделю, – поспешно прошмыгнули мимо Хеллера со своей ношей, торопясь по своим поручениям, и даже не поздоровались с ним.

Изя и Хеллер остановились перед дверью с надписью: «Дипломатическая миссия Мейсабонго, Восточные Соединенные Штаты, Республика Мейсабонго. Да здравствует диктатор Ахмед Аллах!»

Изя рылся в кейсе, разыскивая ключи. У него их там, должно быть, было фунтов на десять, не меньше. Наконец он открыл дверь, включил свет. Обстановка комнаты была из бамбука. Белые отштукатуренные стены казались бы голыми, если бы не украшающие их

коллекции свирепого вида сабель. Напротив стола красовался, несомненно, герб —скрещенные боевые винтовки.

– У вас есть назначения помощниками консула, не так ли? – полюбопытствовал Хеллер.

– Есть, мистер Джет. Они вон там, на столе. Вот назначение мистера Римбомбо, а вот мое. Ах, забыл – а вот и ваше.

Хеллер взял свой документ и взглянул на него: в нем говорилось, что он назначается консулом Мейсабонго, остальное мне увидеть не удалось. Он положил документ в карман.

– И компания уже есть? – спросил Хеллер.

– О, разумеется. «Чудо-нефть для Мейсабонго, лимитед», зарегистрированная как корпорация в Мейсабонго для ведения торговой деятельности, и так далее. Но вы не являетесь ее директором, мистер Джет. Ими будут Эйби Коган и его жена. Понимаете, вы ничем не должны быть связаны с этими корпорациями – я за вас несу ответственность и в этом буду непреклонен. Даже если нагрянет с обыском департамент юстиции, они против вас не должны найти ничего. Этот их уполномоченный, мистер Гробе, довольно свиреп, а в руках Роксентера не только департамент юстиции, но и все остальное. Страшный человек.

– Не вижу, в чем проблема.

– Во фреске. Депутатский делегат настаивает на портрете Шарлотты.

– Наверное, я смогу убедить ее попозировать.

– Это не натура, мистер Джет. У нас проблема с натурой для фрески, изображающей Таити. Есть и другие проблемы с натурой, несмотря на то что здесь под боком есть модельное агентство. Нет, мистер Джет, проблема в художниках!

– Я думал, у вас кое-кто есть.

– Не думаю, что вы одобрите. Да, есть у меня несколько человек, ожидающих заказы, образцы – в вашем кабинете, но... однако...

Хеллер велел Изе снова запереть на ключ дипломатическую миссию и зашагал по бесконечно длинному коридору, минуя несчетное количество дверей, назад к своему офису. Изя семенил сбоку, канюча, что, ей-Богу, не знает, стоит ли ему сейчас показывать их работу.

– Вы же нашли художников, разве нет? – прервал его Хеллер.

– Да. Но их стиль идет вразрез с общепринятым. Они противники истэблишмента, и это должно завоевывать им друзей, но они полные нонконформисты. Кое-как окончили художественную школу при Нью-Йоркском университете, учителя терпеть их не могли. Попытались прижиться в Сохо, в Нью-Йоркской колонии художников, но подверглись остракизму, и им велено было убираться. Они не хотят проституировать своим искусством, работая на рекламные компании, поэтому у них ни жилья, ни жратвы.

– Проституировать своим искусством, – повторил Хеллер. – М-м-м. И что же это за художественный стиль, который так плох?

– Он называется «неореализм». Когда они пишут парусник, то он и похож на парусник. Это довольно революционно! И очень смело, всем модернистским течениям удар прямо в

зубы. У них люди похожи на людей!

Они уже входили в офис Хеллера – пол-акра белого мохнатого пола. Хеллер прошел к окну и открыл фрамугу. Великолепный вид: нижний Манхэттен в мягких лучах сентябрьского солнца.

– Здорово пахнет краской, – сказал Хеллер и, повернувшись, увидел у входной двери прислоненные к стене десятки холстов. Он посмотрел на них, подошел поближе. – Да они же великолепны!

Собственно говоря, они не отвечали волтарианским нормам, но лучшего на этой планете ему, пожалуй, видеть не приходилось.

– Понимаете, – стал объяснять Изя, – техникой они вполне владеют, но после изучения картин Рембрандта, Вермеера и Микеланджело они сбились с пути – совсем перестали идти в ногу с миром искусства. Один даже отказался ездить по тюбикам с красками на трехколесном велосипеде и назвать это картиной несмотря на солидное комиссионное вознаграждение. А другие выступили в его защиту. Что-то вроде забастовки солидарности. Теперь идет их травля. Хеллер взял в руки большое полотно. Девушка в красках живой плоти, на плечи накинута красная шаль, на головке в хрупком равновесии глиняный кувшин оранжевого цвета. Будь я в лучшем настроении, я бы назвал эту картину очень сексуально возбуждающей. Изя поднял другую. На софе – прекрасная обнаженная девушка, держащая кошку на вытянутых вверх руках. Благодаря какой-то уловке даже на моем двухмерном экране изображение выглядело чуточку трехмерным. Изя взял еще одну: профиль девушки, откусывающей цветок розы с куста, очень похожего на настоящий, – только лицо, зубы и роза.

– Где эти ребята? – спросил Хеллер.

– Их восемь человек; они у меня в приемной – бурно выражают свои эмоции! Только, мистер Джет, мое дело предупредить: это искусство не в моде! Этот кот выглядит настоящим котом! Те девушки выглядят настоящими девушками! Я не...

– Согласен – нам следует это обдумать, – прервал его Хеллер.

– О, слава Богу.

Хеллер уселся за свой стол.

– Вы привели в порядок все мои учебные дела?

– А как же? – обиженно сказал Изя. – Вы отвечаете на всех перекличках, сдаются все ваши контрольные, делаются все ваши лабораторные. И нам больше не приходится писать от руки или на пленку: все прошлогодние лекции тех же самых классов лежат у вас в верхнем ящике в мимеографической форме. Вы даже занимаетесь гимнастикой. У Бац-Баца отлично идут дела в корпусе подготовки офицеров запаса. А вот вам пейджер – носите на случай внезапного вызова, – и он передал Хеллеру приемное устройство. – Надеюсь, вам теперь будет полегче.

– Прекрасный способ учиться в университете, – комментировал Хеллер. – Сегодня утром мне удалось пройти собеседование у психиатра, но в следующем семестре мисс Симмонс снова сядет мне на хвост.

– Извините, здесь я вам не помощник. Мой настоятельный совет – воздерживайтесь от насилия, это совсем не деловой подход. Может, ее как-то подкупить?

– Дохлый номер, – сказал Хеллер.

– Значит, все-таки вы можете провалиться.

Вошел Римбомбо.

– Ладно, я решил, – сказал Хеллер. – Бац-Бац, наша тачка выдержит одиннадцать человек?

– Запросто! – ответил Бац-Бац.

– Это не разрешается, – запротестовал Изя.

– И все эти холсты? – поинтересовался Джет.

– Попробуем, – сказал Бац-Бац.

– Собирайте своих художников, – обратился Хеллер к Изе. – Пусть они и их холсты будут внизу, у парадного входа.

– Куда мы отправляемся? – расстроился Эпштейн.

– Заниматься маркетингом, вот куда, – пояснил Хеллер.

– Послушайте, – взмолился Изя. – Я могу купить все, что вам нужно. Могу сделать это оптом.

– Я не это имею в виду. Мы будем заниматься рынками сбыта.

– А, это та книга, которую я вам дал, – понял Изя. – И что же мы будем сбывать?

– Согласно исследованию спроса населения – «девочек».

– Но это же противозаконно!

– Учебные задания надо выполнять честно, – сказал Хеллер. – А это – данные исследования. Итак, будет ли противозаконным попытаться незаконно обойти эту тему?

– Что правда, то правда, – согласился Эпштейн. – Выбора нет! Если данные говорят «девочки», значит, должны быть «девочки».

Несколько минут спустя холсты привязали к багажнику на крыше такси, вся компания кое-как втиснулась в старую машину, и та понеслась стрелой по Пятой авеню.

Вот что, господа, – обратился Хеллер к бесформенной человеческой массе в халатах, перепачканных краской, – в пространстве на пять человек их набилось девять плюс Изя и Бац-Бац на переднем сиденье, – я не хочу, чтобы вы смотрели на это как на проституирование своим искусством. Ближний к нему бородач подался от него назад – прямо-таки отшатнулся как от прокаженного, завопив:

– Мы отказываемся отклоняться от неореализма!

– Да ради Бога, не отклоняйтесь! – успокоил его Хеллер. – Но скоро вы поймете, что я имею в виду.

Они въехали в гараж «Ласковых пальм», втиснулись в лифт. Хеллер вошел в кабинет Вантаджио и застал его сидящим за рабочим столом и, похоже, немного страдающим похмельем. При виде целой толпы за спиной Хеллера он нахмурился.

– Мы хотим написать Минетту, – заявил Хеллер.

Для Вантаджио в такой ранний час это было немного чересчур прямолинейно.

– Доброе утро, малыш. Может, представишь своих друзей?

Хеллер удовлетворил его просьбу и сказал:

– У нас есть голая стена, которую необходимо прикрыть голой девушкой. Мы гарантируем подлинность изображения. Это для корпорации «Изумительно прекрасные первоклассные пляжи Таити». Единственная, кого я знаю из прекрасных таитянок, – это Минетта.

– Что ж, забирай ее, малыш. Сессия ООН начнется только на следующей неделе, так что работаем еще не в полную мощность. Минетта сделает все, что ей скажешь, я уверен.

– Нет, – возразил Хеллер. – Вот у Изи, – и он взглянул на растерянного Эпштейна, который явно не знал, где он и что происходит, – прекрасная мысль. Давайте сюда.

Хеллер вышел в фойе, открыл встроенный в стену шкаф и выкатил оттуда небольшую тележку-платформу, которая иногда для чего-то использовалась. Толкая ее перед собой, он пошел через фойе, и к нему тотчас пришел на помощь уборщик. Хеллер поставил платформу в дальнем углу, около входной двери. Затем он вернулся и привел с собой одного из художников, поставив его рядом с платформой. Потом достал мольберт и установил его перед художником, а тот, увидев мольберт, живо водрузил на него чистый холст на подрамнике. Хеллер с уборщиком поставили на платформу пару горшков с пальмами, после чего Хеллер пошел к телефону и набрал несколько цифр.

– Кто это есть? – послышался в трубке голос Минетты. – Я не одетый. Еще слишком рано!

– Ты уверена, что на тебе ничего не надето? – сказал Хеллер.

– О, привет, красавчик. Сейчас буду прийти к тебя!

– Нет, – говорил Хеллер, – бери свою травяную юбку, цветы для волос и спускайся в фойе.

– Фойе? Ты что – шутить? Вантаджио...

Хеллер передал трубку Вантаджио. Тот пояснил:

– Малыш меняет у себя обстановку, Минетта. Всякое случается. Спускайся вниз.

Пара дипломатов покидала заведение в несколько растрепанном виде. Завидев художника, стоящего возле чистого холста, они остановились.

С улицы вошел ранний посетитель – черный детина, увидел пустой холст и остановился.

Из подъехавшего лимузина высыпало трое марокканцев. Они вошли и, удивленные, тоже замерли перед мольбертом. Появилась Минетта – в травяной юбке и с цветком гибискуса в волосах. Хеллер поставил ее на платформу, художник придал ей позу и взялся за кисть.

– Аллах запрещает изображение живых людей, – сказал марокканец, а сам подошел поближе, чтобы лучше видеть.

Подъехало такси с двумя дипломатами. Они направились было к администратору, но остановились и стали наблюдать за работой художника. Хеллер сделал знак Вантаджио, Изе и другим художникам, и они снова собрались в кабинете Вантаджио.

– Вы нам обойдетесь в целое состояние, если будете вот так останавливать каждого входящего в дверь, – пожаловался Вантаджио.

– А, – взмахнул руками Хеллер наподобие темпераментного итальянца, – только подумайте о слухах и сплетнях: ведь это же настоящая реклама!

– Ну-ка, растолкуй мне эту идею получше, – заинтересовался Вантаджио, усаживаясь за стол.

– Ладно, – согласился Хеллер. – Это все Изя обмозговал. Теперь это дело – ваш личный секрет, но в общих чертах я его опишу. Я ему говорил, что идея гениальная. Работает она так: скоро будет сессия ООН, мы помещаем в фойе художника с мольбертом и платформу. – Он повернулся к художникам: – Сколько вам требуется времени, чтобы написать очень хороший большой портрет?

Среди них возник спор, но, кажется, ответ вырисовывался такой: от двенадцати часов до одной недели.

– Так вот, теперь каждый вечер, – продолжал Хеллер, – на протяжении целой недели хороший художник будет стоять здесь в фойе и писать обнаженную натуру. И каждую неделю художник и натура будут меняться. Мы выберем девочек, красота которых

в концентрированном виде выражает красоту стран, которые они представляют. И каждую неделю в центре внимания у вас будет та или иная страна. Вантаджио распрямился в кресле, затем встал и зашагал взад и вперед в легком возбуждении.

– Здесь и политические преимущества! Это ж способ получения уступок на переговорах! – восклицал Вантаджио. – Они будут из кожи вон лезть, лишь бы их страна пораньше

фигурировала в этой программе! Захотят что-нибудь внести и в идею картины.

Хеллер снова по-итальянски взмахнул руками:

– Вот-вот, вы отлично все поняли, Вантаджио. А на тонкости у вас соображения хватит! Это торговая программа, направленная на расширение и завоевание рынков сбыта. Ваши

товары станут известны во всех странах. Это ставит «Ласковые пальмы» на коммерческую ногу во всех высших учреждениях любого государства, и они хорошо заплатят, лишь бы прослыть хорошими коммерсантами! «Ласковые пальмы» нуждаются в расширении рынка. Потребительский спрос во всем мире будет возбужден, и вы найдете лучшее применение вашим ресурсам. Вантаджио выглянул в фойе. Хеллер встал позади него. Минетта меняла позы, несмотря на умоляющие просьбы художника, и теперь выставляла напоказ ножку, одновременно прикрывая груди руками и чувственно улыбаясь зрителям. Первые из остановившихся уже лихорадочно оформлялись у администратора. Еще один громко разговаривал по телефону с главой своей делегации, призывая его бросить все дела и немедленно мчаться сюда. Толпа вокруг мольберта росла.

– Видите, – сказал Хеллер, – это все облагораживает, переносит в мир искусства. «Ласковые пальмы» совершают скачок в разряд первоклассных заведений. Им обеспечен высший класс!

Вантаджио вернулся к себе в кабинет и возбужденно зашагал из угла в угол. Остановившись, он сделал экспансивный итальянский жест и с горящим взором ясновидящего изрек:

– Теперь я вижу! Мы покорно все терпели, лежа на лопатках! Мы были виноваты, что делаем сезонные перерывы. А ведь мы можем благодаря этому скачку добиться больше

двусторонних отношений, а то и многосторонних. Мы практиковали невмешательство! Мы ущемляли в правах определенные элитарные меньшинства! – Вантаджио врезал кулаком себе в ладонь. – Нам нужно более широкое международное признание! И у нас увеличится поток потребителей! Они будут упиваться!

– Вы можете, – предложил Изя, – устроить здесь, в фойе, целую галерею с продажей картин за приличную цену. Вы также можете положить на стойку бланки для заполнения теми, кто хочет иметь картины понравившихся им девушек в своих кабинетах, и специальные дарственные формуляры-заказы на картины, с тем чтобы главы государств и ведущие политики могли сюда зайти и выбрать себе для картины девочку. И мы

можем организовывать специальные выезды художников в спец командировки в разные страны в сопровождении чиновников по общественным связям для проведения конкурсов красоты и вы бора Мисс «Имя страны», Гран-При для которой будет обучение и работа в «Ласковых пальмах». Я только что сию минуту образовал компанию под названием «Международная корпорация изящных искусств истинного очарования» с регистрацией, возможно, в Греции, поскольку там у нас еще нет отделения, и все эти художники подписывают с ней контракт. У нас высокие цены, и мы берем двадцать пять процентов комиссионных!

– Экселлентиссимо! – вскричал Вантаджио, от возбуждения переходя на итальянский. – Даккордо! Договорились!

– Говорил я вам, что Изю просто распирает от идей! – восхищался Хеллер.

– Мертвый сезон! – не унимался Вантаджио. – Дела хромают девять месяцев в году! Конец! Это укрепит нашу международную торговлю!

– Мы хотим только десять процентов от валовой прибыли по сравнению с чистой прибылью за последний год, – заявил Изя.

– Замечательно! – радовался Вантаджио.

Хеллер повернулся к оставшимся семи художникам, которые стояли слегка выпучив глаза.

– Ну что, господа, надеюсь, вам не кажется, что вы будете проституировать своим искусством?

– Ни в коем случае! – сказал ведущий художник их школы. – От проституции слишком трудно отказаться! – Остальные за его спиной дружно выразили свое согласие.

– Название программы, – сказал Хеллер, – «Путана недели».

Шумное одобрение и аплодисменты. Ведущий художник сказал, обращаясь к Хеллеру:

– Мистер как-вас-там, вы немного не от мира сего!

– Держите это при себе, – посоветовал Хеллер.

Эпштейн подсуетился и получил контрактные подписи от всех восьми художников на пустых бланках, сказав, что заполнит их сам. Он небрежно нацарапал «Меморандум договора в принципе», и Вантаджио подписался. После этого они ушли. Выходя на улицу с Изей, Хеллер сказал:

– Итак, я выполнил свою проектную работу по маркетингу. Ну как, Изя, я выдержал экзамен?

– Еще бы, – похвалил Эпштейн. – Просто на отлично, мистер Джет!

Сидя с Изей на заднем сиденье такси, Хеллер продолжил:

– Ну, в основном-то это была просто забава. Но без этого тоже не обойдешься.

– Забава? – возмутился Изя. – Да когда на неореализм по явится спрос у высших чиновников всех правительств, он завоюет весь мир! Этот проект стоит миллионы! И каждая настоящая революция должна иметь свою собственную форму искусства. Неореализм! Предметы и люди выглядят так, как они есть! Это революционно уже само по себе! Неореализм – искусство народа!

Бац-Бац, выехав из гаража, зарулил назад, в офис. Немного погодя Хеллер заговорил:

– Изя, я тут все просчитал и думаю, что мы можем считать завершенной первую фазу Генерального плана. Я моментально насторожился. В каком бы состоянии отупения я ни был, я еще мог почувствовать опасность. Какой такой план? Я поспешно приготовился к просмотру старых записей, а минуту спустя с ужасом уставился на свою аппаратуру: в последнее время из-за всех этих тяжких трудов я забывал перезаряжать кассету! Мне не на что было смотреть!

Какой план?!

Геологические изыскания, дипломатическая миссия, написание диплома и Бог знает что еще. Я знал Хеллера! Все это каким-нибудь образом обернется для меня здоровым синяком под глазом. Даже смертью! Мною стало овладевать какое-то яростное чувство. Хеллер и весь этот успех у женщин. Не его ли в первую очередь вина, что я влип во всю эту историю? И если бы не этот его отвлекающий маневр, у меня бы не было проблем с Ютанк! Меня опалило жгучей, ожесточенной ненавистью к Хеллеру.

На следующий день после бессонной ночи и мучительного утра я не мог найти себе места и случайно решил взглянуть на видеоэкран. Я встревожился, увидев Хеллера, едущего одного в такси. Римбомбо с ним не было, а когда Хеллер повернулся, чтобы свериться с дорожным знаком, я увидел, что его не было и на заднем сиденье! Он ехал по Нью-Йорку! На это он не имел права: по водительскому удостоверению ему еще не было восемнадцати!

По моим часам в зоне Хеллера не было еще и шести часов утра! Крепко выругавшись, я уселся, чтобы наблюдать и шевелить мозгами. Он явно взял какой-то новый курс!

Судя по дорожным знакам, он ехал по шоссе Франклина Д. Рузвельта, а судя по горизонту с лучами рассвета – на север. Я достал карту того района, составленную нефтяной компанией «Спрут». Меня интересовало, куда и с какой целью он едет. Мотор старой тачки мягко урчал, как довольная кошка. Вид у Хеллера был вполне довольный и умиротворенный. Машину он вел быстрее, чем Бац-Бац, но, похоже, никаких неприятностей это ему не создавало.

Дорожные знаки подсказывали мне, что он едет в Бронкс. Я попытался смекнуть, какого рожна ему понадобилось в Бронксе, но ничего не вышло. Вот он заплатил пошлину за проезд через мост. Мост уже позади. Дорожные знаки Бронкса его уже не интересуют. Он ищет федеральное шоссе 278. Трогз Нек? Неужели он едет в Трогз Нек? Отпадает. Теперь он на Хатчинсон-Ривер Паркуэй. Уайтплейнз? Он едет в Уайтплейнз? Нет, проехал поворот. В Бостон? А, Нью-Брансуик, Канада! Должно быть, удирает из Штатов. Я тут же поднялся и послал сообщение Рату и Тербу. Хеллер выедет за диапазон действия активатора-приемника, уж не говоря о ретрансляторе 831!

И тут я замер как вкопанный. Тысяча чертей! Из-за всех этих проделок Хеллера я забыл передать Рату и Тербу приемник-декодер! У меня же теперь нет с ними связи! Чувствуя полную свою беспомощность, я сел и снова уставился на экран. Я проклинал его. Это все его вина. Он ни с кем не приступал ни к какому Генеральному плану, пока был у меня под наблюдением!

В том месте, где он ехал, солнце уже взошло. Похоже, его радовали зеленые деревья и трава, так как он мало обращал внимания на дорогу. Может, кому другому этот пейзаж и показался бы прекрасным, если бы он оказался не столь побитым ударами судьбы, как я.

Хеллер проехал через заставу и оказался на платной дороге – транзитной магистрали через Новую Англию. Взгляд его задержался на дорожном знаке. Стэмфорд! Он находился в Коннектикуте!

И тут я нашел первую нить к разгадке. Глядя на темно-зеленые деревья, он произнес: «Старый Кэп Дуган был прав! Прекрасная страна!»

Кэп Дуган! Геологические изыскания! Что они там обсуждали? Золото на Аляске? Может, он едет на Аляску? Но этот маршрут не на Аляску. И вряд ли кто отправился бы на древнем ярко-оранжевом нью-йоркском такси на Аляску. На собачьей упряжке – другое дело! Мне ли было не знать эту планету? Но, может быть, у него на уме какой-нибудь хитрый план с целью ввести в заблуждение? Вряд ли. Я знал, что из его учебы по курсу КПОЗ по специальности «военная разведка» ничего хорошего не выйдет.

Хеллер неуклонно гнал по прямой, игнорируя всяческую возможность свернуть на Стэмфорд. Мое внимание уже стало ослабевать, как вдруг он свернул вправо и оказался на скверной местной дороге штата, и, судя по указателю, в этом направлении впереди его ждал Нортон Пойнт. Вскоре он остановился и вышел из машины.

Хеллер стоял на песчаном берегу. Перед ним лежало бескрайнее водное пространство, окрашенное утренними лучами в сплошной золотистый цвет. Он зашагал по песку, видимо, наслаждаясь потоком океанского воздуха. Сделал несколько глубоких вдохов – наверное, хорошо дышалось. Проговорил: «Не совсем они тебя еще погубили, старушка планета». Затем увидел на воде нефтяное пятно и внес поправку в только что сказанное: «Но уж очень они усердствуют в этом», – и зашагал дальше. Несколько птиц-перевозчиков засеменили прочь от него. Над головой кружили чайки. Окаймленная золотом волна прибоя разлилась по пляжу, пытаясь лизнуть мыски его ботинок.

– Позор! – сказал он. – Ведь ты такая красивая планета. – Затем с внезапной решимостью: – Надо браться за дело, пока ты еще обитаема!

Он пробежался в северном направлении, ища место впадения реки в море, и нашел: «Ага! Вот оно!» Затем вернулся к машине, вскочил в нее и вскоре уже снова гнал по дороге. Хеллер свернул с транзитки и поехал по объездной дороге, проскочив довольно крупный город и углубившись в холмистую местность, зеленую и малообжитую.

Вот он остановился и развернул геологическую карту – на ней была отмечена каждая нора.

Отбросив рулон, он свернул с местной дороги штата на коровью тропу! По-видимому, он искал милевый знак и нашел! Прямо здесь, на коровьей тропе! Он был так изъеден непогодой, что на нем вряд ли что читалось. Тут до меня дошло: он находился на старой, заброшенной дороге!

Рододендроны, лавровые кустарники и сорняки хлестали по старым крыльям машины, и вот наконец Хеллер выехал к каким-то строениям. На ферму они не походили. Тогда на что же? Сильно проржавевшая вывеска решила загадку: это была заброшенная станция обслуживания с курятниками позади, ныне играющая роль временного жилого пристанища. Из печной трубы на крыше жидко струился дымок. Хеллер постучал в расшатанную дверь. Ему открыла древняя старуха. По ее взгляду, направленному мимо Хеллера, я вдруг понял, что она слепа.

– Я тот самый молодой человек, который вчера звонил из Нью-Йорка, – мягко обратился к ней Хеллер.

– О, вот как! Проходите, проходите и садитесь. Сейчас кофе. – Хеллер подчинился. Старуха зашаркала по комнате и принесла кофе. – Слава Богу, что приехали. С тех пор как умер мой муж, по этой дороге не проезжало ни одной машины. Как же вы нашли меня?

– Вы еще на карте, мэм, – сказал Хеллер с сильным акцентом жителя Новой Англии.

– Что ж, скажу откровенно: приятно, что тебя еще не совсем выплеснули из страны! – Она поискала на ощупь стул и села. – Раньше это место было живое, пока не поменяли все дороги. Ох уж эти уполномоченные, пропади они пропадом, вечно все меняют. И горы эти передвинут – за ними дело не станет! Еще кофейку?

Я заморгал от удивления: откуда ей было знать, что его чашка пуста?

– Нет, спасибо, – сказал Хеллер. – Вот вы сказали, мэм, что старая ремонтная мастерская надежно запирается и крыша у нее еще прочная. Можно на нее взглянуть?

Она нашла ключи и ощупью, по стене обогнув дом, открыла мастерскую. Это было просторное помещение, куда могло бы уместиться несколько машин, с ямами в полу, заполненными смазочным маслом, с наглухо заделанными окнами.

– Выглядит прекрасно, – оценил Хеллер. – Я бы снял ее на несколько месяцев.

– Ну что ж, небольшая рента не помешала бы в наше время, когда идет инфляция. Сколько бы вы желали платить?

– Сотню в месяц.

– Сотню в месяц! Вот так так! И за половину этих денег вы могли бы пользоваться всем, что тут есть, да еще курами в придачу!

– Тут будут две машины.

– Ох ты!

– Попеременно. Здесь, кроме вас, кто-нибудь бывает?

– Племянник мой, через каждые пару дней – навещает старуху. Заявились тут как-то гости незваные, так я их ружьишком спровадила, с тех пор ни одна душа здесь не появляется, кроме моего племянника.

– Тогда по рукам. Вы не против, если я сейчас загоню сюда свою машину? Надо кое-что подрегулировать.

– Да ради Бога! Инструменту здесь полным-полнехонько, правда, уж извиняйте – заржавел.

Хеллер отдал ей сотню, а она ему – ключи, и он загнал машину в мастерскую.

И тут он сделал нечто такое, что всегда изобличало ненавистные мне в нем хитрость и предательство. Заперев двери изнутри, он открыл сумку, вынул оттуда несколько рулонов липкой бумаги и заклеил ею все окна, после чего включил старые электролампы мастерской.

Затем, вот (...), он достал небольшой прожектор и направил его сбоку на такси. Весь освещенный участок стал черным! Знак такси на двери исчез! Водя световым лучом по всей машине, он постепенно превращал ее из ярко-оранжевой в чернильно-черную!

Тут я догадался, что это за штука. Он пользуется волтарианским препаратом. Попросил того человека в Ньюарке добавить препарат к автомобильной краске! Свет воздействует на цвет и меняет его!

Им пользуются на Волтаре, чтобы потешить толпу причудливой игрой реклам. Луч света скользит по рекламной вывеске, и она становится синей, за ним следует второй луч, уже другой частоты, и она становится красной – меняется частота рефракции в присадках к краске. Это не заняло у Хеллера очень много времени. Он подошел к машине спереди, наклонился и сорвал с номера какое-то покрытие. То же самое он проделал сзади.

Затем открыл сумку и достал небольшой сосуд, из которого какой-то жидкостью смочил пальцы и втер ее в лицо и волосы. Некоторое количество он нанес на тыльную сторону кистей рук.

Хеллер сел перед зеркальцем заднего вида, повернул диск на своем прожекторе и обработал светом голову. Волосы почернели! Он снова повернул диск и обработал светом лицо и руки – они стали темно-коричневыми, почти черными. Затем он приклеил фальшивые черные усы.

Вероломный хитрец!

Но этого для полного совершенства было недостаточно: глаза его все еще оставались голубыми! На нем был черный костюм, но он не сменил его: просто достал черную шляпу с висящими полями и нахлобучил ее на голову. Отступив на несколько шагов, он полюбовался машиной, сел в нее и убрал счетчик с глаз долой. Открыв дверь, он дал задний ход и вывел машину из гаража. У входа в дом старушки он крикнул:

– Время от времени я буду наезжать и пропадать. Это может быть рано утром или поздно вечером.

– Не беспокойтесь, – прокричала в ответ слепая старуха. – Проеигнальте гудком два раза, и я буду знать, что это вы. А всякого другого прогоню своей пушкой!

И он умчался – темнокожий Хеллер в своей черной машине! Но хитрец все-таки просчитался: машина-то имела вид старого нью-йоркского такси, и неважно – черной она была или оранжевой! Похоже, Хеллер знал, куда держит путь. Он въехал в городок, поискал по номерам домов и остановился у одного, старого, с крупной вывеской: «Недвижимое имущество. Сайрус Эйг»

Хеллер постучал, и женщина попросила его пройти в контору, располагавшуюся в задних помещениях дома.

– Сайрус Эйг? – спросил Хеллер. – Я – простите, английский не моя родной язык – договориться о свидании.

Сайрус Эйг, глубокий старик, оторвался от своего письменного стола-бюро с крышкой на роликах и смерил взглядом незнакомца.

– Рад, что приехали. Но не знаю, подойдет ли вам что-нибудь из того, что у меня есть. Понимаете ли, все старые сараи и тому подобную собственность уже скупили богачи, чтобы наделать вместо них домов.

– Собственно говоря, я искать рудники, старые. – Хеллер тряхнул рулоном карт.

– Ах да, – вспомнил старый торговец Недвижимостью. – Ведь вы же говорили что-то об этом по телефону. Да, я просмотрел кое-какие записи. Кто-то покупает рудник к востоку отсюда, но это не в моей компетенции. У меня только старые сараи для богачей, если кто захочет превратить их в жилье. Садитесь.

Хеллер уселся в старое кресло-качалку.

– Лет, поди, сто назад, – начал Сайрус Эйг, – может, и был тут рудник, но название «Приисковая речка» еще не значит, что на ней был когда-то золотой прииск.

– Это место, – Хеллер развернул геологические карты, – оно показывать постройки на Приисковой речке.

– Ах это! Там уж много лет никто не живет. Это глухомань. Ни одной дороги. Еще удивительно, что туда кто-то наведывался – к тому же правительственные изыскатели. Это долина с камнями. На ней ничего не растет. Два или три холмика, меж ними бежит речушка. Полвека назад там стояла придорожная харчевня самогонщиков. – Старый агент взял в руки карты. – Да, верно. Был я там раз, еще мальцом. В те времена там проходила проезжая дорога. Вот здесь. Эта речка бежит вниз, вот здесь делает поворот и потом впадает в море. – Он взял дорожную карту. – Но вот на этой можно видеть, что у истока речки вырыто водохранилище, поэтому поток воды сильно уменьшился. И еще: поперек нее поставили две заставы для налогового сбора – перед Лонг-Айленд Саунд. Так что для контрабандного провоза спиртного она больше не работает.

– Я не понимай, как...

– Что тут понимать? Катер с неглубокой осадкой вверх по ней больше не проведешь. Видите ли, обычно бутлегеры пригоняли свой товар с Атлантики в устье и поднимались по реке, а там переносили его в придорожную харчевню. Потом разбавляли водой, разливали по бутылкам, а потом или продавали тут же на месте, или везли в Нью-Йорк через целый строй дорожных грабителей. – Он вернул карты Хеллеру. – Было время, люди и близко не подходили к этой харчевне, боялись – мертвецы! Призраки! А теперь-то я уж и забыл о ее существовании.

– Может, мой покупай, – сказал Хеллер.

Сайрус Эйг устало взял старую рыбацкую шляпу и направился к выходу. Хеллер последовал за ним. На дребезжащем «форде» они наведались в здание местных органов управления, и Сайрус заглянул в документы, дающие право на владение собственностью.

– Вот запись: владелец – Джон Смит из Нью-Йорка, заверено нотариусом. Сто двадцать акров превосходных камней.

Хеллер стал записывать все детали и адреса.

– Если мой покупать, мой давай комиссионные.

– Что ж, прекрасно, только меня туда не заманишь по этому бездорожью. Я и на рыбалку-то в последнее время не могу выбраться. А может, вам все же нужен старый сарай? Пара таких у меня найдется – на машине рукой подать.

Хеллер вернулся с ним назад, пересел в свое такси и уехал. Слава Богу, что он все еще находился в пределах радиуса действия активатора-приемника – где-то милях в тридцати от Нью-Йорка, не больше. Какую бы цель он ни преследовал, я по крайней мере буду в курсе и смогу, если для нас это обернется угрозой, взять дело под свой контроль.

Он ехал на север по федеральному шоссе номер семь, не торопясь, поглядывая по сторонам на холмы, долины и реки Коннектикута явно с большим одобрением. Исключительно сельский ландшафт, в большинстве своем живописный, как на картинах, – совсем не в моем вкусе: слишком уж аккуратный и безмятежный.

Впереди, поджидая неосторожных лихачей, затаилась полицейская машина. Хеллер миновал ее со скоростью гусеницы. Это была машина шерифа с большой звездой на боку, с двумя мужчинами в хаки на переднем сиденье, на головах – ковбойские шляпы, – несомненно, лица, облеченные правами шерифа. Они не суетились. Судя по мусору на земле, это было их излюбленное место для контроля скорости дорожного движения.

Хеллер продолжал путь, очень внимательно присматриваясь к левой стороне дороги. Насыпь впереди изменилась. Сам я, возможно, и не заметил бы этого. Он свернул и съехал с насыпи вниз! Прямо с дороги в кустарник! Вот так!

Хеллер, должно быть, руководствовался своим безошибочным, как у компаса, чувством направления, а не тем, что было под колесами автомобиля. Двигался он еле-еле, машину со всех сторон хлестало ветвями, а снизу еще скребли и царапали булыжники.

Впереди рос большущий куст – такой, похоже, было никак не объехать. Хеллер вылез, достал из машины мачете и убрал куст с дороги. Затем снова забрался в кабину и двинул дальше. Мне пришло в голову: уж не держится ли он какой-то старой, дороги, подобной той, что привела его на старую станцию обслуживания автомобилей, только еще менее заметной? Ему даже приходилось огибать деревья, которым было более трети века.

Наконец он преодолел небольшое возвышение. Впереди плотной стеной стояли клены и вечнозеленые крупные деревья лет пятидесяти. Сразу же за ними тянулось русло реки, в котором, несмотря на высокие берега, бежала лишь жалкая струйка воды. Остатки старого моста обрушились в ручей.

Хеллер остановился и вылез. Это был настоящий дикий уголок природы. Несмотря на несколько бугров, местность была плоской, но покрытой камнями.

Он обошел поле, заметив ровное место не слишком далеко от деревьев, показавшееся ему чем-то интересным. Здесь Хеллер спустился к ручью. Его, похоже, заинтересовал белый выступ естественного обнажения породы с буро-ржавым пятном. За целые эпохи река прогрызла его насквозь.

Небольшой, неестественной формы холмик привлек его внимание. Он достал лопату и копнул: всего лишь белая глина очень высокого качества. Хеллер убрал лопату и только тогда обратил внимание на рощу больших деревьев. Он сразу же углубился в нее и обнаружил придорожную харчевню, скрытую кустами и обвитую диким плющом.

Она неуклюже расползлась во все стороны, с верандой и флигелями, явно построенная из тех же самых камней, что в таком изобилии усеяли все вокруг. Хеллер поднялся по каменным ступенькам к парадной двери – большой, массивной, оказавшейся на висячем замке. Удивительно, подумалось мне, как почти полвека спустя дом этот все еще стоит, и не видно никаких обычных следов вандализма? Такова Америка. Хеллер вынул из принесенной с собой упаковки отмычку и масленку и в считанные секунды снял замок с двери! Это меня сильно удивило, ведь люди Аппарата не обладали такой сноровкой в обращении с замками. Потом уже до меня дошло: это же инженер – ему ли не знать всякие там рычаги и реверсивные механизмы?

Затем Хеллер обработал масленкой дверные петли. Дверь слегка осела, но поддалась без особого труда. Он осмотрел дверь с торца, и тогда я увидел, почему дом не подвергся вандализму: дверь была укреплена бронеплитой!

Он постучал по окну – пуленепробиваемое стекло!

Этот дом был не просто харчевней, он являлся настоящей крепостью!

Хеллер вернулся к машине, достал сумку. Войдя в главную комнату, он включил лампу, которую нес в руке, и поставил ее на стол. Выцветшие останки того, что, видимо, было последней вечеринкой в этом доме, уныло свисали с толстых потолочных балок; обугленные остатки японских фонарей из вощеной бумаги отбрасывали причудливые тени на потолок.

Он пересек площадку с полированным полом – наверное, танцевальную: прежде чем ступить на нее, Хеллер отстучал каблуками чечетку. Потом он вскрыл еще один замок и открыл внутреннюю дверь. Бар! Длинная стойка из красного дерева и мало чего в смысле мебели. Он присмотрелся к разбитому зеркалу – дыра от пули.

Имелись и другие комнаты – для уединенных застолий и нечто, похожее на ломившиеся когда-то от избытка украшений спальни. На кухне была большая дровяная печка. В топке ее устроила себе гнездо крыса, пользуясь дымоходом и трубой как входом и выходом.

Задняя дверь также была бронированной, а все наружные окна – пуленепробиваемыми.

Хеллер нашел контору с еще существующим столом, с пожелтевшими от времени бумагами и пролистал их. Сорок дел здесь, восемьдесят там и долговое обязательство на пять сотен. Богу только известно, было ли оно когда-либо оплачено.

На стенах висели фотографии в рамках. На некоторых стояли автографы, написанные порыжевшими уже чернилами. «На память Тутси от Джимми Уокера» написал на одной из них красивый молодой человек. Джимми Уокер? Знаменитый мэр Нью-Йорка?

Еще одна фотография привлекла его внимание: ряд напряженно застывших молодых людей. Четверка. В руках автоматы! Хеллер прочел имена, подписанные под каждым из них. Джо Корлеоне! Второй справа. На вид – парнишка лет двадцати!

Хеллер достал из своей сумки фотокамеру, привезенную с Волтара, сфокусировал ее только на Джо Корлеоне и сфотографировал его вместе с подписью. Затем сфотографировал каждого из четверых в отдельности.

Действительно привидения! Святоше Джо шел восемьдесят восьмой, когда он умер. Но теперь он был привидением со всеми остальными – духом той придорожной харчевни и той эпохи.

Хеллер, видимо, решил, что достаточно потешил себя, и задвигался с удвоенной энергией. Достав из своей упаковки металлический стержень, он с большой поспешностью стал обстукивать стены и полы. Я понял, что он занимается эхо-зондированием, – чем же еще?

Я уже его хорошо изучил. Небось, ищет скрытые помещения. Когда что-то простучалось и обнаружился вход, оказалось, что это стенной шкаф. Хеллер продолжал работать. Затем вышел наружу и забегал там, стуча по земле, но вскоре бросил это занятие. Он достал маленький счетчик и принялся ходить по всему дому. Счетчик что-то высвечивал, какие-то данные, ведомые одному Джеттеро. Он остановился, прошелся по участку крест-накрест, получил еще показания. У него, должно быть, возникла какая-то идея. Хеллер направился прямо к бару и позондировал там, что привело его в самый дальний конец стойки.

Кое-где смазав какие-то шарниры, он заставил их заработать, и часть стойки сдвинулась в сторону, обнажив перед ним ступени, ведущие вниз.

И он стал спускаться.

Вскоре Хеллер оказался в пещере! Он прошел по туннелю и наткнулся на уходящую вниз шахту. Если в ней и была когда-то лестница, то теперь она исчезла.

Светя себе фонариком, он осмотрел стены. «Гранит», – пробормотал он. Наконец он обнаружил вырубленные зубилом буквы: «Шахта Исайи Слокума. 1689».

Хеллер осмотрел еще несколько галерей, обнаружил немного белого кварца и положил его в карман. В некоторых из галерей оказались остатки сгнивших деревянных ящиков: бутлегеры пользовались этой шахтой, чтобы прятать контрабандный спирт. Вот, значит, что случилось с «пропавшим» рудником Приисковой речки!

Хеллер снова запер весь дом, но на парадной двери повесил свой собственный замок, большой, тяжелый. Навряд ли он выучился этому на курсах военной разведки. Медный замок так и сиял новизной!

Он забрался в машину, не торопясь, потихоньку вывел ее на главную дорогу и на средней скорости поехал назад в город. Еще раз миновал засаду на автолихачей: люди шерифа пребывали в полудреме.

Хеллер зашел в ресторан: приятное местечко с телефонной будкой в холле. Зашел в будку и набрал номер. Ему ответил Изя.

– Все на мази, – сказал Хеллер. – Дело в шляпе! – Боже, он заразился жаргоном! Очень торопливо он передал Изе сведения, добытые им в здании суда, сообщил имя агента по продаже недвижимости и добавил: – Не активен в сделке, но пошли комиссионные по предпочтительной стоимости.

– Ладно, – отвечал Изя. – Тот же корпоративный статус, как и запланировано?

– Да. «Расширенная восточноазиатская сфера совместного процветания, лимитед, Мейсабонго». Мой здешний номер... – он сообщил свой номер.

Хеллер вышел из телефонной будки и сел за стол. Подошла официантка:

– Извините, но еще не время для ленча. Креветки еще не готовы.

– Ничего, – сказал Хеллер. – Пять гамбургеров и пять банок «Севен ап».

Я ожидал, что возникнут проблемы с его черной физиономией, но он находился в Новой Англии. Девушка принесла один гамбургер и один «Севен ап». Хеллер съел и выпил.

Девушка принесла следующую порцию заказа: один гамбургер и один «Севен ап». У них было так заведено: не все сразу! Милое местечко.

Хеллер купил газету и просмотрел ее. Расправившись со всеми гамбургерами и «Севен апами», он заел их шоколадным мороженым «сандей». В будке зазвонил телефон. Хеллер прошел туда и снял трубку. Звонил Изя.

– Джон Смит уже много лет сидит в федеральной тюрьме.

Получил пожизненный срок за то, что пытался подкупить Эдгара Гувера. Его любовница держалась за это место по сентиментальным причинам, но в прошлом году она умерла. Смит подумывал о том, чтобы расстаться с этой собственностью из-за налогов – оплачивать их ему было не из чего. Я только что звонил ему – он в восторге, начальник тюрьмы – тоже: он хочет продать Смиту новую камеру. Так что дом с участком ваши.

Хеллер поблагодарил, но Изя продолжал:

– Мистер Джет, смотрите там, поосторожней, пожалуйста. Коннектикут – это такая глушь. У них там, небось, еще индейцы не перевелись.

Хеллер поблагодарил его и за предупреждение. Заплатив по счету с щедрыми чаевыми, он вышел и запрыгнул в свое такси. Он снова повернул на север, по той же самой дороге.

А потом, несмотря на все предупреждения Изи, Хеллер разогнал машину до восьмидесяти миль в час. Он летел по этой дороге как угорелый. И еще до того как появиться в поле зрения полицейских с радаром для контроля скорости, стал выписывать кренделя! Поравнявшись же с ними, он круто, подняв клуб пыли, свернул к обочине, резко вылетел снова на дорогу, перескочил за обочину на другую сторону и опять вернулся на шоссе.

Потом он сбавил скорость до сорока. Сумасшедший идиот!

Машина шерифа выехала из засады наподобие рыбы, выпрыгнувшей из воды за мухой. Зажглась ее мигалка, завыла сирена. Она устремилась за Хеллером. Хеллер старался выдерживать дистанцию, но знал, что его такси с полицейской машиной не совладать. Когда преследователи почти уже настигли его, он юзом бросил машину влево и перескочил через обочину, оказавшись на той же тропе, на которой был уже раньше.

Старая тачка подскакивала на ухабах, кренилась в обе стороны, стрелой пролетала мимо деревьев, перескакивала через травянистые кочки. Она пробиралась к старой придорожной харчевне! Неужели Хеллер намеревался запереться в ней как в крепости, и отстреливаться? Чего он добивался?

В зеркало заднего обзора он в краткие моменты видел полицейскую машину, которой приходилось очень туго на такой дороге. Хеллер сбавил скорость.

Впереди была роща, в которой пряталась харчевня, позади – воющая сиреной и ревущая мотором, мигающая сигнальными огнями полицейская машина. Не доезжая десяти ярдов до ближайших деревьев, на открытом месте, Хеллер вдруг остановился.

Он вышел из машины! Бросил что-то вроде папки на переднее сиденье

Поправил усы.

Он встал слева от такси, широко расставил ноги, вытянул в разные стороны руки и наклонился вперед, навалившись телом на крышу машины, – классическая поза для обыска полицейскими. С последним юзом и подскоком полицейская машина, резко встряхнувшись, остановилась позади такси. Вой сирены затих на низких ворчливых нотах.

Уполномоченные шерифа выскочили с обеих сторон с пистолетами в руках.

Остановились.

Настороженно огляделись.

Один подошел к Хеллеру стал обыскивать его и почти моментально достиг желаемой цели! Откинув полу хеллеровского пиджака, он рывком достал что-то оттуда и зашел сбоку, чтобы Хеллер мог его видеть. Он держал в руке пистолет «лама» сорок пятого калибра с отделанной золотой насечкой рукоятью!

– Эй, Ральф! – крикнул он другому. – Ты только посмотри на эту драгоценность!

– Ну, что там такое? – сказал другой, подходя ближе.

– Это пушка с алмазной табличкой, вот что это такое.

– Дай-ка взглянуть, Джордж. Это, похоже, что-то из времен старых гангстеров!

– Нет, это вовсе никакой не кольт сорок пятого калибра, Ральф.

– Да он самый! Просто с насечкой или Бог его знает, что это такое.

– Нет! Смотри сюда! На этой странной картинке на боку написано «Мейсабонго». – Джордж обратился к Хеллеру: – Эй, черномазый, что это за чертов пистолет?

– Моя нет говорить прекрасный английский, – проговорил Хеллер тонким высоким голосом. – Английский нет родной язык.

– Он какой-то иностранец, – сказал Ральф.

– Эй, черномазый, а разрешение на эту штуку у тебя есть? – спросил Джордж.

– Посмотрите на сиденье, – сказал Хеллер.

Джордж сунул голову в машину и очевидно, заметил папку, брошенную туда Хеллером. Он продолжал все больше втискиваться в такси, просматривая страницу за страницей. Слышалось его бормотание. Наконец он вылез.

– Что за черт, Ральф, ничего не могу понять. – Он подошел к напарнику.

– Может, вы лютше звонить по радио? – предложил им Хеллер. – Проверяет табличка с номерной знак?

– Да, верно. – Джордж подошел к такси, сделал запись, затем с бумагами вернулся к полицейской машине и скрылся в ней с головой. Ральф оставался начеку с «ламой» в одной руке и наведенным на Хеллера кольтом – в другой.

Из-за невыключенного мотора мне не было слышно разговора по рации. Вдруг Джордж подался из машины, назад, все еще держа микрофон в руке.

– Ральф! – прокричал он. – Как на твой взгляд, эта машина похожа на иностранный лимузин?

Стволом «ламы» сдвинув свою ковбойскую шляпу на затылок, Ральф приблизился, чтобы получше разглядеть старый автомобиль.

– Да, Джордж, эта старушка довольно древняя, чтобы быть американкой.

Джордж снова погрузился в недра своей машины. Затем вдруг вырос в полный рост, таща с собой микрофон и выпучив глаза. Последовало короткое удивленное ругательство. Он нагнулся, повесил микрофон на крючок и с бумагами в руке подошел к Ральфу.

– Смотри, Ральф. В этих бумагах говорится, что это Ранг-танго Блоуа из Республики Мейсабонго, консул в штате Коннектикут. А эти номерные знаки – дипломатические. Диспетчер проверял в Вашингтоне. У этого черномазого дипломатическая неприкосновенность.

– Что это еще за чертовщина? – удивился Ральф.

– Диспетчер сказал, что его и пальцем нельзя тронуть, – так сказали в Вашингтоне. Он может делать, что хочет. Мы не можем его арестовать, что бы он там ни творил.

– Ну и дела! Дипломатическая неприкосновенность? Значит, разнеси он тут все на куски, а мы его и пальцем не тронь?

– Значит, так.

– Ух, (...)! – выругался Ральф. – Нам даже нельзя конфисковать это оружие?

– Значит, нельзя. Верни его назад. Он может даже и стрелять в нас, а нам и пикнуть нельзя, понял?

Хеллер взял оружие, неохотно протянутое ему Ральфом.

– Все это место теперь, – сказал он визгливым голосом, – часаная собусность Республики Мейсабонго. Вы сейчас не в Соединенный Штат Вы стоите в Мейсабонго.

– Ну и дела! – возмутился Ральф. – Эти (...) иностранцы скупают всю страну!

– Значит, так, – сказал Джордж.

– Слышь, черный, – не унимался Ральф. – Мы видели, как ты дважды проехал мимо нас тихо и мирно. Какого же хрена ты полетел вдруг как сумасшедший?

– Тест, – отвечал Хеллер. – Мой видеть, хороши ли копы старший званий. Вы сдать тест очень хорошо, спасибо. – Он полез в бумажник и достал оттуда два банкнота по сто долларов. Отдал по одному каждому из них, говоря: – Каждый месяц вы каждый получать один.

Полицейские положили банкноты в свои бумажники. Ральф был притворно возмущен:

– Черт побери! Мы даже не можем взять его за подкуп полицейского! У этой неприкосновенности есть свои преимущества!

– А как насчет шефа? Он выдержал тест? – спросил Джордж. – Он мой дядя.

Хеллер достал еще два сотенных банкнота.

– Он есть хороший человек. Он есть прошедший испытание вдвойне. Поэтому он так получать каждый месяц тоже.

– Эй, – стал вспоминать Джордж, – да это же похоже на те времена, о которых мне рассказывал еще дед. Когда тут были бутлегеры, они постоянно откупались и их тоже нельзя было трогать!

– Нет, нет, нет, – пропищал визгливым голосом Хеллер. – Нет подкуп. Прошу поднимать левая рука. Мейсабонго делать все левой рука. Теперь повторить за мной: «Я теперь по совместительству...»

Оба полицейских повторили.

– «...уполномоченный шерифа у морских пехотинцев Мейсабонго... и впредь обещаю... если увижу, что происходит что-то странное, я смотрю другой сторона... и если я вижу чужой переходить граница этой территории, я сносить ему башка».

Они все это повторили с прилежностью школьников!

Хеллер полез в карман и извлек оттуда три простые золотые звезды без всяких украшений и передал каждому из полицейских по одной. Затем отдал Джорджу и третью, пояснив:

– Вы сказать дяде-шефу, что он тоже принес клятва. Вот его значок.

– Эй! – воскликнул Ральф. – В конце концов, все по закону! А ведь не скажешь, что он стопроцентный черномазый. Глаза-то у него голубые!

– Вот еще что, – сказал Хеллер. – Я нанимай белый инженер. Он есть очень хороший человек. Он иметь светлые волосы: Он иметь дипломатическую неприкосновенность тоже, так что он о'кей, если вы видеть его здесь. – И он передал им своюсобственную фотографию на паспорт!

Полицейские строго взглянули на снимок, и Джордж вернул его вместе с папкой Хеллеру, приподнял шляпу с чрезвычайной вежливостью, пообещав:

– Можете рассчитывать на нас: снесем башку любому, кому скажете.

Ральф тоже приподнял шляпу, и они сели в машину и уехали.

Я был ужасно возмущен, когда до меня вдруг дошло, какое дело провернул этот (...) Хеллер! Он нанял к себе на службу местную полицию! Теперь сюда никому и близко не подобраться! У его гаража – старушка с ружьем, у харчевни – полицейские. Ужасно мило со стороны Хеллера! Нам не сунуть носа ни туда ни сюда, чтобы сорвать его замыслы, – голову снесут!

Ладно, достанем трафарет – и Хеллеру в Нью-Йорке будет каюк! Будь он (...)! Знал я: беда нам, если он начнет обучаться шпионскому ремеслу. Так оно и случилось!

Судьба редко бывает доброй: пришла беда – открывай ворота. Весь остаток дня Хеллер возился по дому. Главным делом было проветрить помещение и убедиться, что работает печь, – ведь зима была не за горами. За стенами дома ему явно очень нравилось. Он любовался кленами с уже краснеющими от ночных заморозков листьями, взбегал на вершину холма и разглядывал оттуда окрестности. Похоже, что его очень интересовали камни на ровном поле вблизи харчевни: он взял с собой шнур для подрывных работ и сровнял с землей пару мест с выходом пласта на поверхность – его хлебом не корми, дай только что-нибудь повзрывать!

Последнее, что он сделал, – установил щит с предупреждающей надписью:

«Собственность. Нарушители будут удаляться кое-куда с оторванными головами. Не несем ответственности за ущерб, причиненный минными полями». Он нашел место, где мог перебраться на машине через реку, и вскоре уже ехал, углубляясь все дальше и дальше в неизвестную местность. Внезапно перед ним появилась, только с другой стороны, станция по обслуживанию автомобилей. Она находилась на той же самой забытой дороге!

Слепая старушка повозилась и открыла гостю дверь гаража. Хеллер заехал внутрь, обработал светом себя, а затем и свою машину, и все мгновенно обрело свой изначальный цвет.

Он вышел, поправил старушке осевшую дверь в курятнике, с помощью пистолета-дезинтегратора нарезал ей из больших поленьев чурок для печки, выпил кофе, выслушал, какой он милый молодой человек, и к наступлению сумерек уже катил назад в Нью-Йорк.

Что бы он там ни делал, все у него выходило слишком хорошо и слишком быстро!

У меня было далеко за полночь. Довольно измотанный, я было заполз в свою, увы, пустую постель, когда в дверь постучали. Это был Фахт-бей. Он передал мне конверт и удалился.

Нетвердо держась на ногах, я вскрыл конверт, прочел первые строчки и поспешно уселся читать. Это был отчет, который я ожидал от Рата и Терба.

АГЕНТУРНЫЕ СВЕДЕНИЯ

У нас для вас хорошие новости. Мы находимся в больнице. Мы сделали все точно так, как вы наказывали.

Сразу же по прибытии в Нью-Йорк мы достали поддельные верительные грамоты на имя делегатов в ООН от Зимбабве и раздобыли соответствующие костюмы. В этой подходящей маскировке мы приступили к выполнению задания.

Мы направились в обозначенный приказом дом.

У стола администратора договорились с двумя подходящими девочками, назначили им встречу и заплатили подходящую сумму; квитанции прилагаются.

Действуя по намеченному плану, мы не пошли в отведенные номера, а вместо этого избрали кружной путь на верхний этаж.

Как и сообщил осведомитель, дверь в комнату объекта была открыта. В номере никого не оказалось.

Мы вошли и стали производить обыск, заглядывая во все шкафы и щели. Объект явно имеет очень много одежды.

Мы уже заканчивали обыск, приводя в порядок помещение, когда дверь в номер открылась. Вошла ярко-желтая путана ростом около пяти футов десяти дюймов с серебристыми ногтями на руках и ногах, в пурпурном халате, открытом спереди, под которым ничего из одежды не было.

Эту ярко-желтую путану сопровождала светло-коричневая путана ростом около пяти футов двух дюймов с красными ногтями рук и ног, расового происхождения – явно таитянского, черноволосая, прикрытая небольшим полотенцем.

Упомянутая ярко-желтая воскликнула: «Эй, вы, (...), какого черта вам надо в номере Красавчика?» Запись голоса не прилагается, поскольку частота его была слишком высока.

Находящийся ближе к двери агент Терб попытался предписанным обычным способом схватить таитянку, но упомянутая таитянка обычным ответным ударом ребра ладони сломала упомянутому агенту Тербу руку.

Агент Рат, будучи не в состоянии скрыться за баром, расположенным справа от двери упомянутого номера и имеющим в наличии напитки «Севен an» и безалкогольное швейцарское пиво, а также мороженое, поднял обычный кастет, содержащий три с четвертью фунта свинца, и ударил им, как предписано в инструкциях, с намерением сбить с ног ярко-желтую, надвигающуюся на него в распахнутом халате.

Правая ступня упомянутой ярко-желтой пришла в соприкосновение с упомянутым кастетом, который вследствие этого улетел в спальню с круглой кроватью, способной, согласно оценке профессионала, поместить шестерых.

Стремясь тайно выхватить оружие, упомянутый агент Рат, нагнувшись, протянул руку к кольту «кобра», который, согласно уставу, был присоединен к правой щиколотке агента.

Несмотря на обычность маневра, он был прерван левой ступней упомянутой ярко-желтой, прыгнувшей с поворотом и угодившей ногой упомянутому агенту Рату в челюсть, которая сломалась.

Агент Терб, желая применить оставшуюся целой руку и нанеся рубленый удар по таитянке, как оказалось, промахнулся и угодил по трубке телевизора «Сильвания», 25 дюймов по диагонали.

Ярко-желтая, применив необычный прием, поразила агента Рата в затылок банкой от «Севен an».

Лежа на полу, глядя вверх, агенты Терб и Рат увидели молодого человека ростом пять футов четыре дюйма, одетого в синий костюм с жилетом, черноволосого, откликающегося на имя «Джузеппе», держащего в руках итальянский автоматический пистолет «беретта» модели 1934 года, калибра 0,38 со снятым предохранителем.

Упомянутый молодой человек велел упомянутым ярко-желтой и таитянке оторваться от груди упомянутых агентов Рата и Терба соответственно, на что упомянутая ярко-желтая предъявила следующее требование: «Дай мне, Джузеппе, еще раз врезать этому (...)». Требование было игнорировано упомянутым Джузеппе, звонившим по телефону. Однако упомянутая ярко-желтая соответственно ударила упомянутого агента Рата в солнечное сплетение, парализовав его.

Тремя с половиной минутами позже появился второй молодой человек ростом пять футов три дюйма, черноволосый, в сером костюме, с восемнадцатидюймовой резиновой дубинкой в руке. Имя его неизвестно, поскольку по имени к нему никто не обращался. Таитянка попросила, чтобы все остальное делалось где угодно, только не в номере Красавчика. Поэтому агентов Рата и Терба препроводили в подвальное помещение примерно десять на двенадцать футов со столом и двумя стульями.

Появился человек, откликающийся на имя Вантаджио, пять футов два дюйма, волосы и глаза черные, в костюме темного материала, дорогостоящая стрижка.

Молодой человек Джузеппе сказал: «Вантаджио...», но потом они говорили по-итальянски. Запись не прилагается.

Упомянутый Вантаджио просмотрел бумажники и бумаги упомянутых агентов и сказал по-английски: «Погоди с этой резиновой дубинкой, пока я не проверю».

Упомянутый Вантаджио ушел.

Упомянутый Вантаджио вернулся.

Упомянутый Вантаджио сказал: «Вы (...) не из ООН. В Главном секретариате о вас никто и слыхом не слышал. Эти бумаги поддельные». Это замечание было адресовано агентам Рату и Тербу.

Упомянутый Вантаджио сказал, обращаясь к упомянутым Джузеппе и другому молодому человеку: «Обработайте этих (...) и выясните, откуда они в самом деле».

После его ухода упомянутый молодой человек, со знанием дела пользуясь резиновой дубинкой, в течение часа и пятнадцати минут избивал Рата и Терба, однако так ничего и не выведал у упомянутых агентов.

Сознание к упомянутым агентам Рату и Тербу вернулось в кузове продуктового фургона, марка и номер не установлены. Фургон куда-то направлялся.

Поскольку агент Рат не мог говорить вследствие переломов челюсти, агент Терб спросил у молодого человека, ехавшего в кузове: «Куда мы едем ?»

Упомянутый молодой человек заявил: «Мы везем вас на прогулку, вы (...). Так что молитесь». Он подкрепил этот совет, жестикулируя своим пистолетом «беретта».

Фургон остановился. Со стороны дороги был слышен рев других машин. Из кабины вышел еще один молодой человек. Оба они взяли большие черные пластиковые мешки для мусора, на дно их уложили бетонные блоки, а затем запихнули в упомянутые мусорные мешки агентов Рата и Терба.

Дверцы фургона, судя по звукам, открылись, шум со стороны дороги усилился. Агенты Рат и Терб, оба сходятся в мнении, что их затем перебросили через поручни моста.

Они падали с довольно большой высоты и ударились о воду со значительной силой.

Пользуясь лезвием, которое по уставу следует носить в подошве правого ботинка, агент Рат прорезал черный пластиковый мешок для мусора и всплыл на поверхность. Поскольку агента Терба видно не было, агент Рат нырнул и обнаружил другой черный пластиковый мешок и взрезал его, освободив агента Терба.

По всплытии оба агента пришли к единому мнению, что мост, увиденный ими вверх по течению, – мост Куинсборо. Будучи опытными агентами, они знали местную географию. Река в этом районе известна грозными океанскими приливами, и, насколько известно, в ней никогда никто не плавал.

Еще Ист-Ривер в данной точке расчленяется на два потока длинным островом, известным под названием Рузвельт Айленд. Когда-то он служил тюрьмой без стен, потому что никто не мог переплыть быстрые течения протоки шириной 700 футов, чтобы достичь материка. Это историческое место.

Течение пронесло агентов мимо южной оконечности острова, где бьет гейзер на высоту 400 футов, расходуя 4000 галлонов воды в минуту. Это историческое место.

Ветер несструи от падающего гейзера над упомянутыми агентами. Они обнаружили обратный поток и воспользовались им. Берег усеян обломками и нефтяной грязью.

Раньше на острове Рузвельта было две больницы: одна для хронических больных, другая – для престарелых. Это историческое место.

На южном конце острова имеется также мемориальная больница «Серебряные струи». Агент Рат принес агента Терба в упомянутую больницу й заявил, что они и хронически больные, и престарелые. Их взяли, назначили лечение, и, поскольку у них в обуви были деньги, они все еще там. Мы не могли написать поскорее, так как руки обоих агентов, Рата и Терба, сильно пострадали от рыболовных Крючков, попадавшихся им при обыске багажа объекта.

Никакого соответствующего описаниям трафарета найдено не было. Однако есть и хорошая новость! Мы нашли источник помех.

Прежде чем войти в комнату объекта, мы случайно попали в смежные комнаты. Сразу же по соседству с номером объекта находится комната примерно двадцать на тридцать футов. В этой комнате есть театральные декорации моря и джунглей, взаимозаменяемые. Пол той комнаты представляет собой песок и участки травы.

Данная комната также содержит пальмы, своими ветвями образующие альковы.

Цель этой комнаты, очевидно, стимулировать самые ранние условия полового контакта у дипломатов из стран, где джунгли или море – привычный атрибут природы. Они этим занимаются, лежа на песке, или траве, или под пальмовыми листьями, образующими упомянутые альковы.

В самом центре этой комнаты – мощная дуговая лампа на углеродных электродах, видимо, устроенная в подражание солнцу. Это может вдвое усилить ранние сексуальные переживания дипломатов. Аналогичное оборудование есть в публичном доме в Гонконге, улица Лотоса, 116, третья дверь справа.

Вот это и есть та очень хорошая новость, которую мы можем сообщить. Вышеупомянутая дуговая лампа и является источником помех. Вы нам не дали, а потому мы и не поставили никаких электронных «жучков».

Посланец из Нью-Йорка, соответственно замаскированный, забирает данный отчет.

Ждем дальнейших инструкций. Мы будем на постельном режиме еще один месяц. Всегда к вашим услугам.

Следовали номера агентов.

Этот отчет в сущности явился для меня хорошей затрещиной. Они это делали только для того, чтобы досадить мне. Ясно, как Божий день! Просто им захотелось увильнуть от работы, и они нашли способ, как устроить себе каникулы за счет Аппарата. Такое случалось и раньше. Это еще больше настроило меня против Хеллера. Большинство уважаемых, приличных людей для охраны пользуются доберманами-пинчерами и немецкими овчарками. Он же с этой целью пользовался публичными девками!

Что ж, это только показывает, что можно ожидать, когда работаешь с дилетантом-любителем в ремесле шпионажа. Они ведут себя непредсказуемо! Угнаться за ними невозможно!

В моем паршивом настроении я мог бы даже посочувствовать этому доверенному лицу Изе. Пришла беда – открывай ворота!

Каков же будет следующий удар судьбы?

Говорят, молния не бьет дважды в одно и то же место. Но, очевидно, нет никакого закона, запрещающего ей бить в один и тот же отрезок времени.

Около четырех утра мне наконец удалось заснуть в своей одинокой постели.Меня разбудил яростный стук в дверь моей спальни.

Я снял засов и открыл ее. На пороге с безумным взглядом стоял наш новый привратник. Он указывал на ворота, тьма в них пальцем как помешанный. Он заика, поэтому я не стал ждать: схватив маузер, я мигом пролетел через двор, надеясь, что там будет на ком отыграться за мое унылое настроение.

В этом отношении не повезло. Меня ждал водитель такси.

– Султан-бей! Надо быстро ехать! Вас вызывают по международному телефону! В отеле Дрегз!

У меня голова пошла кругом от разных догадок. Еще не совсем проснувшись и нетвердо стоя на ногах, ошарашенный, я никак не мог сообразить, кто же мне может звонить. Бредовая мысль, что это, возможно, Ломбар Хисст с Волтара, навязчиво стучалась мне в голову, раскалывая ее пополам. Но с точки зрения времени и пространства это было невозможно. Может, это кто-то хочет отменить мою купчую на Ютанк?!

Я поспешно оделся, и вскоре мы мчались по ухабистой дороге в Афьон. Было еще рановато для верблюдов и телег, и это экономило нам время.

Я влетел в отель. Ночной дежурный тут же указал мне на телефон в вестибюле. Я схватил трубку. В Турции служба ПТТ – почта, телеграф, телефон – обычно работает не так уж плохо. Местный оператор был в деловом возбуждении.

– Султан-бей, я попытаюсь снова вызвать Стамбул. Связь пропала.

Я услышал какое-то бормотание, затем кто-то вышел на линию. Мой абонент? Нет.

– Это Султан-бей в Афьоне?

– Да, да! – отвечал я.

– Это оператор по международной связи в Стамбуле. Ждите.

Я ждал.

На линию вышел кто-то еще:

– Это Султан-бей, Турция?

Я ответил:

– Да, да!

– Это оператор международной связи в Риме. Ждите. Я ждал.

Кто-то еще появился на линии. С английским акцентом.

– Это Султан-бей, Турция?

– Да, да!

– Это оператор международной связи в Лондоне. Ждите. Я ждал.

Раздался звук множества монет, сыплющихся в телефон.

– Алло, Султан-бей?

Меня как громом поразило: это же Хеллер!

– Это мой старый друг, из Академии? – произнес он по-английски.

– Да, – отвечал я, быстро раскидывая умом, как бы изолировать себя от него. Все международные разговоры прослушиваются Службой национальной безопасности Соединенных Штатов. Они проходят по спутниковой связи.

– Мы в Гарлеме играем свадьбу, – говорил он с жутким негритянским акцентом. – Дата – второе октября, сразу после заката. Свет на крыльце оставим включенным.

– Боже ты мой! – сказал я, все еще соображая, как заставить его замолчать.

– Свадебная вечеринка будет очень стильная, поэтому не приводи эту старушку, мисс Блюфлэш. Негодная вещь. Приводи принца Каукалси, обязательно. Мы прочистим ему желудок.

– Боже милосердный, – сказал я.

– Ну, мы рассчитываем, что ты явишься, а то ведь мы должны написать капитану, что у тебя дела в полном порядке. Ну а адрес – он... по сковородке...

– До свидания! – резко прокричал я. – До свидания! Я буду. До свидания!

Я в истерике повесил трубку. Телефон зазвенел вновь.

– Это оператор международной связи в Нью-Йорке. Вы закончили разговор?

– Боже ты мой, да! – взвизгнул я и снова повесил трубку.

(...) кретин! Звонит и дует открытым текстом!

– Кто-то помер? – спросил водитель, когда я влез в такси.

Я не ответил, и мы тронулись с места. В этом месяце исчезнет последний кусок луны, и второго октября будет непроглядная темень. Это он рассчитал. Но нарушение секретности...

Я был в таком взвинченном состоянии, что в тот момент ни за что бы не вспомнил конец его просьбы. Водитель высадил меня у виллы. Я вошел в дом. И тут сообразил, что у меня этот разговор должен быть записан на декодере. Я вошел в потайную комнату и отмотал ленту назад.

На ней я увидел Хеллера в большом ресторане в Нью-Йорке. Говарда Джонсона? Он выглядывал из телефонной будки в зал, ждал, а по отражению в стекле я мог разобрать, что у него черные волосы и лицо. Одет он был в какой-то белый рабочий комбинезон.

Я быстро прокрутил все его хлопоты с заказыванием разговора. За то время что Хеллер ждал соединения с Турцией, он заказал и съел три гамбургера.

Вот зазвонил телефон. Он прошел в телефонную будку. Бросил в автомат горсть монет. И вот снова весь наш разговор. Мои восклицания звучали слишком громко, и я убавил звук.

Он ужасно темнил. Я прокрутил это место еще раз. Я не знал никакой «мисс Блюфлэш». Потом сообразил: он хотел сказать, чтобы при посадке не пользовались парализующим светом. Что ж, понятно – Он будет на том поле.

«Свет на крыльце» означал, что у него есть радиомаяк. Я не знал, что он его взял с собой с Волтара. Только после третьего прослушивания я уловил слово «сковородка». Сковородка! Он, вероятно, имел в виду сетку координат, намеревался сообщить волтарианскому Флоту точное положение этого места на планете. Короткий ряд цифр.

Но я-то, конечно, знал, где он находится. И тут до меня дошло, зачем он купил эту придорожную харчевню. Это космодром для «Буксира-один» с Волтара, для «Принца Каукалси»!

Ага. «Прочистим ему желудок»! Хеллеру нужны были его ящики! О, тут было еще кое-что помимо приземления и сведений для капитана Тарса Роука: Хеллер намеревался использовать эту харчевню для чего-то еще! Я снова внимательно прослушал запись. Теперь я заметил: когда я так резко прервал разговор, он стоял и моргал, а затем, повесив уже трубку, стоял, задумавшись.

Я пытался понять, каким образом этот звонок явился нарушением Кодекса, но не мог.

Дело было в грузе корабля. Хеллеру нужен был этот груз. Слишком быстро он делал свои (...) делишки!

Рат и'Терб так не вовремя устроили себе каникулы! Надо было соображать, и притом быстро. И вот у меня созрел превосходный план!

Мы пошлем почту. Хеллер передаст письмо. Я задержу отлет корабля ровно настолько, чтобы успеть изучить это письмо. Хотя первое письмо отправили уже давно, у меня сохранилась копия. Если новое письмо будет совпадать со старым, у меня будет шифр, который я раскрою по совпадению позиций, и тогда я смогу приказать людям антиманко убить его.

Одну минуту. Я не должен позволить ему выгадать в случае, если письмо не попадет мне в руки. Надо будет как-то вскрыть его груз. Ничего, все в конце копгов образуется.

Я ложился в постель с улыбкой. Делишкам Хеллера будет положен конец – не мытьем, так катаньем.

На следующий день я был на ногах только к полудню. Прежде чем удалиться, я послал Фахт-бею записку о том, что буксир отлетает второго, то есть впереди еще два дня, и, разумеется, я полагал, что, прибыв в ангар, застану экипажи, уже спокойно готовящиеся к отлету.

Этого не случилось!

Когда я вошел в огромную пещеру, обстановка там скорее напоминала предгрозовую. Весь технический персонал базы выстроился в шеренгу посреди ангара. Четверо пилотов – наемных убийц – вытащили свои поясные пистолеты и держали персонал под прицелом. Полуденное солнце пробивалось сверху, сквозь покров оптической завесы, освещая всю группу, словно прожектор для подсветки – актеров. Главный пилот-убийца в своем кричащем, наводящем смертный ужас костюме, с перекошенным от злобы лицом потрясал оружием. Фахт-бей суетливо бегал вокруг, взмахивая руками, как курица крыльями, и обильно потел.

Я вошел через вход из своего офиса, моментально выхватив бластер. Даже в самое мирное время среди таких людей нельзя появляться невооруженным, а здесь пахло заварушкой!

Фахт-бей увидел меня и завопил:

– Офицер Грис! Во имя всех святых демонов! Прикажите этим людям перестать!

Я не произнес ни слова. Но вожак пилотов-убийц крикнул в мою сторону:

– Ты нам не указ!

И один из его помощников взял под прицел и меня!

– Офицер Грис! – причитал Фахт-бей. – Они говорят, что перестреляют всех техников, пока не найдут виновника!

Пятеро антиманко стояли в стороне. Я нащупал звезду, висящую у меня на шее. Может, я бы смог бросить их на пилотов-убийц? Но тут я осознал, что могу оказаться под перекрестным огнем, и поспешил, стараясь выиграть время, спросить:

– Что все это значит?

– Саботаж и покушение на убийство! – прокричал главный пилот. Я подумал: ну и гусь – это ему-то говорить об убийстве! Это же его профессия. Он перевел на меня свой жесткий холодный взгляд. – Может, ты сам принимал в этом участие!

– Лучше объясните мне, в чем «в этом», – не растерялся я, надеясь, что голос у меня не дрожит.

Он показал рукой в красной перчатке на техников.

– Один из этих (...) испортил наши корабли! – Лицо его стало таким же красным, как взрывы на знаках отличия у него на воротнике. – Замкнул схемы! Если бы мы нажали на спусковые кнопки наших орудий, чтобы выполнить свою задачу, то подорвали бы свой собственный корабль! Это убийство и зло умышленное уничтожение собственности Аппарата!

Я понимал, почему он так взбешен. Он не выполнил бы свою задачу и не сбил бы буксир. Но я подошел к техникам.

– Что вам об этом известно? – спросил я строго.

Они стояли с мертвенно-бледными лицами. Старший по ремонту сказал:

– Ничего! Их корабли под замком! К ним на борт нас никогда не допускали!

– Ну вот, видишь? – повернулся я к пилоту-убийце. – Они этого не делали.

Он подступил ко мне вплотную:

– Кто же тогда? – Он схватил меня за грудки. – Ты? Конечно. Ты полетишь на этом буксире. И почему бы не попытаться спасти свою шею за правительственный счет!

Мой бластер случайно оказался у его живота. Пилот попятился.

– Ты что, угрожаешь? – Он заметил антиманко, сбившихся в кучку напротив буксира. – А может, ты приказал это сделать им?

Капитан антиманко Стэбб вышел вперед, дай ему Бог здоровья!

– Я не получал никаких приказов от офицера Гриса.

Пилот-убийца, повернулся к нему с враждебным видом:

– Да если бы и получил, соврал бы! Ведь лететь-то на буксире вам, а если что – то сбивать его нам! А вы как раз собрались в путь!

– Для открытого космоса корабль не годен. Он может перемещаться только на вспомогательных двигателях в пределах Солнечной системы. Он поврежден, это нетрудно проверить. Так что весь этот сыр-бор ни к чему, – сказал Стэбб.

Храни его, Боже! – подумал я.

– Ну, тогда у меня нет выбора, – сказал пилот-убийца. – Придется расстреливать техников одного за другим, пока я не получу ответа. А если и это не принесет результата, я примусь за твой экипаж!

– Офицер Грис! – завизжал Фахт-бей. – Если они перестреляют всех техников, то парализуют базу! А если расстреляют экипаж буксира, то вы не сможете передвигаться на этом корабле! Заклинаю вас пламенными богами, придумайте что-нибудь! О, я сообразил, что он этим хочет сказать.

– Единственно, кого сейчас здесь нет, – как бы подсказал мне капитан Стэбб, – но кто был тут во время прибытия двух пушечных кораблей, это того самого офицера королевской службы!

Ко мне пришло вдохновение!

– Ты думаешь, это сделано только сегодня? – обратился я к пилоту-убийце. – А вы проверяли свои орудия с тех пор, как прибыли?

– А чего их проверять? Моя цель – тот буксир. Он как стоял на месте, так и стоит!

– Так вы проверяли свои корабли только тогда, когда полагали, что от вас могут потребовать активных действий, связанных с перемещением «Буксира-один»? – спросил я.

– Да! – рявкнул мне в ответ наемный убийца.

– Ну, тогда все понятно! – воскликнул я. – Слушайте, этот офицер не кто иной, как государственный инспектор, так что мне и в голову не пришло что-либо заподозрить. Но я видел, как он поднимался на ваши корабли и сходил с них вскоре после вашего прибытия.

– Как?! – вскричал пилот. – И ты об этом не доложил?

– Так он же государственный инспектор. Имеет приказ всех вас застрелить. Совался везде, во все ваши дела. Я думал, что вы все проверите перед отлетом.

– Этот офицер королевской службы? Высокий блондин?

– И голубоглазый, – добавил я. – Он самый. – Я повернулся к персоналу ангара и базы и громко сказал: – Я очень извиняюсь, что это преступление с целью саботажа, совершенное офицером королевской службы, поставило ваши жизни под угрозу. Но теперь можете успокоиться: очевидно, это его рук дело. Вот и все, и на этом точка. Но все же запомните: если он вам снова попадется на глаза, пристрелите его на месте. Он представляет угрозу для вашей жизни.

– Офицер королевской службы, – зашептали они.

– Этот (...) офицер, – поправили пилоты-убийцы.

– От этих офицеров королевской службы вечно жди неприятностей, – проворчал капитан Стэбб.

Добившись единодушного согласия, что Хеллера нужно убить на месте, я улыбнулся и мягко сказал:

– Ну а теперь, когда мы договорились, как нам действовать, если он когда-либо снова покажется на этой базе, не вернуться ли нам к работе?

Все разошлись.

Соль шутки состояла в том, что я был прав. Я был совершенно уверен, что это Хеллер. В мои рассуждения как-то не входило то обстоятельство, что своим поступком Хеллер спасал и мою жизнь. После того звонка не исключено было, что он может здесь появиться. Ну что ж, я бы обо всем позаботился. Что бы там еще ни случилось, живым ему с этой планеты не выбраться. Уж это точно!

Эти злые и мстительные лица – они, как бальзам на раны, облегчали мои страдания! Теперь не только мы с Ломбаром, но и еще кое-кто рад был свести с ним счеты!

Всалоне экипажа на борту буксира капитан Стэбб посмотрел на меня с восхищением.

– Ловко вы повернули это дело, офицер Грис! – Черные пуговки его маленьких глаз сияли дружелюбием.

– Это было совсем нетрудно, – сказал я. – Теперь к делу. – Я вытащил сетку координат планеты, составленную для волтарианского Флота, и несколько геологических карт США и указал ему точку, где нам надлежит приземлиться.

– И тогда мы убьем его? – спросил капитан.

– Это не совсем так.

– Сперва помучаем?

– Капитан Стэбб, я очень надеюсь, что мы понимаем друг друга. Но есть загвоздка. У него в руках одна вещь, которая мне нужна. Если нам не удастся заполучить ее на сей раз, то мы сделаем это позже.

– Ну вот, – буркнул он себе под нос. Затем оживился: – Но как только она будет у нас, мы убьем его!

– Хорошо.

– Хорошо! – согласился он.

– Мы должны усыплять его бдительность, не внушать ему никаких подозрений, ни о чем не предупреждать. Пусть у него создается впечатление, что мы идем ему навстречу.

– Хитро, – похвалил Стэбб. – Тогда его можно взять сзади.

– Вот именно, – сказал я. – А пока ему нужны те ящики, которые находятся в трюме. Может получиться так, что я не завладею тем, что мне нужно на сей рейс, и мы должны будем доставить их. Но в таком случае я хочу саботировать поставку.

– Я полагал, что ее уже саботировали, – сказал Стэбб. А, значит, Ломбар информировал его.

– Ну, не совсем. Он очень ловкий и изворотливый.

– Все государственные чиновники одинаковы, – сказал Стэбб. – Конечно, исключая здесь присутствующих – я имею в виду вас.

– Да, собственно говоря, я им никогда и не был, – сказал я. – Вместо этого меня направили на работу в Аппарат.

– Вы не офицер королевской службы?

– Нет, – отвечал я, и это была правда. – Всего лишь руководитель среднего звена Аппарата.

Он пожал мне руку, назвав хорошим парнем. В салоне экипажа повеяло дружеской теплотой.

– Проблема в том, – сказал я, – как достать ящик номер пять из этого трюма.

– Трюм и плиты пола на крепком замке!

– Я надеялся, что вы знаете о какой-нибудь лазейке. Нам нужно извлечь этот ящик целиком.

Он подумал, вызвал одного из двух младших офицеров, отвечающих за машинное отделение. Они ушли. Через некоторое время вернулись. Капитан Стэбб сказал:

– В машинном отделении есть небольшой аварийный люк. В конструкции он обязателен. Через него можно пропустить одного человека. Он выходит в нижний трюм. Обходит все швы палубных плит. В полете палубные плиты теоретически не заперты. В случае перегрева и оплавления главных дверей машинного отделения можно спуститься оттуда в трюм и выйти наружу через палубные плиты. Вот такие дурацкие вещи делаются на Флоте.

Спустя несколько минут я уже находился в трюме, обследуя его содержимое лучом фонаря: ящики были аккуратно закреплены. Ящик номер пять, если мне не изменяет память, должен стоять наверху. Я разрешил им приступить к работе, а работы было много. Приходилось вынимать из ящика предмет за предметом, а содержал он в основном тяжелые сковороды. Мы вытаскивали их наверх в машинное отделение и наружу – то есть это делали антиманко. Затем распиливали ящик, и куски его также отправляли наружу.

Тут и я занялся делом. Я ликвидировал все мельчайшие следы уничтоженного ящика и снова завязал веревки, которыми скреплялись другие ящики. Мало того, заставил капитана Стэбба лично проверить, все ли в порядке. В этом трюме ящика номер пять словно вовсе не было – не осталось ни единого следа. Все обломки мы удалили из корабля и подвергли дезинтеграции. Тяжелые сковороды я спрятал в глубине старой арестантской камеры.

– А что вы ему скажете? – спросил Стэбб. – То есть в случае, если не придется его убивать.

– Что не погружали его на корабль – вот и весь сказ. Проще и лучше не придумаешь.

– Ну у вас и голова! – восхитился Стэбб. – А что это были за штуки?

– Не знаю. Но уверен, что он-то знает, и это здорово помешает всем его планам.

– Ух, ну и голова же у вас! – еще больше восхитился Стэбб.

Я немного походил по трюму. Антиманко, похоже, с большим удовольствием приводили все в порядок, чтобы усыпить подозрения Хеллера. Они удалили все до крошки, до малейшей пылинки, вычистили всякое пятнышко внутри и снаружи. Все эти наклонные движения были совершенно чужды их телам, привыкшим к лежачему положению, когда они играли в кости и пили. Но теперь с веселым злорадством они создавали обстановку, которая, по их мнению, непременно разубедит государственного чиновника в том, что ему хотят нанести удар в спину.

– Мы все хотим носить обмундирование нового выпуска, – заявил Стэбб. – В нем мы будем выглядеть экипажем что надо. И, конечно, нам потребуется личное оружие новейшего образца.

Я с радостью поставил свой штамп на их требовании. Поскольку здесь все шло нормально, я вернулся в свою секретную комнату. Мне нужно было как следует убедиться, что Хеллер в своих планах не готовит для нас никаких «мин с сюрпризом».

А Хеллер просто-напросто завтракал в своем двухкомнатном номере, доедая вторую порцию шоколадного мороженого «сандэй» и читая руководство Разведывательного отдела штаба под названием «Обращение с обученным шпионом». Помехи, как нередко бывало по утрам, разнообразия ради отсутствовали: похоже, дипломатам в это время дня не хотелось воскрешать свою молодость под вольтовой дугой.

Хеллер сосредоточился на главе под названием «Дилемма офицера по персональному делу (ПД)». Хеллер занимался своим мороженым, поэтому я воспользовался возможностью немного почитать без стоп-кадров на втором видеоэкране. По-видимому, у шпионов всегда бывали свои собственные дивные намерения, куда в первую очередь включается намерение стать шпионом. Они жаждали личного мщения или богатства ради собственных целей, и офицер по ПД, которого понятнее было бы назвать тренером-дрессировщиком, должен был приспособить эти личные амбиции для пользы дела.

Все это было чтивом для детского сада. Естественно, у шпиона есть личные амбиции. В руководстве не говорилось, что офицер по ПД, возможно, имеет их тоже. Возьмите мой 3 персональный случай: во главе его угла – богатство и власть.

Затем Хеллер перешел к подразделу с названием «Любовь – злейший враг офицера по персональному делу». Похоже, что любовь была очень опасной вещью. Когда шпиона засылали в другую страну, прочь от дамы его сердца, он зачастую относился к своей работе с прохладцей или посылал любую старую информацию, лишь бы поскорей очутиться на родине. Здесь также освещался вопрос о том, как опасен тот случай, когда шпион влюбляется во вражеского агента и становится двойным агентом. Но это меня совсем не интересовало.

Я задумался над этой опасной штукой, называемой любовью. В моем собственном случае здесь не таилось никакой угрозы. Просто Ютанк никогда больше не заговорит со мной снова, это уж точно. И от этого на душе у меня было так тяжело!

Но Хеллер – вот с ним-то дело обстояло иначе. У него любовь с графиней Крэк. Он даже из-за этого задержался с отправкой. Но его поведение не совпадало со схемой, изложенной в учебнике. Он не работал спустя рукава, будь он (...). Он пахал как трактор, не жалея себя.

Да, не укладывался Хеллер в учебники. Очевидно, с моей точки зрения, он намеревался сделать свою работу до конца, а после этого отправиться на родину, тогда как, согласно учебнику, он должен бы обстряпать ее по-быстрому, тяп-ляп, и скорее мчаться домой. Этот человек был просто необъясним!

Я праздно раздумывал обо всех возможностях на этот счет. Если бы он просто лодырничал и халтурил, мне бы не о чем было беспокоиться. Но в любом случае у меня впереди наконец-то складывалось какое-то решение. Если все пойдет как надо, очень скоро он распростится с жизнью. Я буду посылать и посылать поддельные отчеты, и все это дело может растянуться на годы. Несмотря на давящее чувство тоски от потери Ютанк, во мне зашевелилась маленькая надежда.

Второго октября, едва настала полнейшая темнота, мы взмыли вверх сквозь покров оптической завесы и поднялись высоко над планетой.

В моих ушах все звучало последнее предупреждение главаря пилотов-убийц: «Мы будем следить за вашим буксиром с временного спутника, запущенного три часа назад. При первом же подозрении, что вы хотите покинуть окрестности Блито-П3, мы взлетим вверх, а вы полетите вниз, охваченные огнем. Мы сможем перехватить вас так быстро, что вы еще не успеете развить скорость. И вы не вооружены. Итак, не забудьте, что за вами ведется наблюдение. Так что не глупите и не пытайтесь выкинуть какой-нибудь фортель».

Потому-то полет не доставил мне никакой радости. Да и без этого вряд ли бы было иначе. Передвижение в космосе причиняет мне нервное беспокойство, даже если это перескок в пределах одной планеты.

Темная полоса на поверхности поплыла прямо под нами. Предстояло лететь семь часов, и следовало бы просто лечь на откидную постель и поспать. Но я чувствовал себя слишком взвинченным. В отличие от Хеллера я человек не религиозный. Я узнал слишком много о психологии, чтобы по-настоящему верить во что-то, кроме грубой материи. Но в детстве я испытал на себе религиозное воздействие окружающих меня более скромных людей, и порой у меня возникает ощущение греховности и потребность в молитве. Сегодня вечером я молился.

Стратегию разработали досконально. Капитан Стэбб заверил меня, что осечки не будет. Но уж больно много зависело от этого. Если на самом деле Хеллер сорвется с крючка и пойдет творить Бог знает что, он может разрушить все связи Ломбара, спутать так тонко разработанные планы в отношении Волтара и полностью отрезать, не ведая, что творит, путь Ломбару к власти над всей Конфедерацией. Ставки тут были огромные, даже для меня. Я и думать не осмеливался, что сделаю сам, когда стану главой всего Аппарата. Ведь это будет организация, в высшей степени укрепленная, даже мощнее нынешней.

В одном я был твердо уверен: многим не сносить головы – я прикажу убить их немедленно!

Но во всем этом плане существовала одна неувязка. Хеллер по-прежнему мог посылать свои отчёты. Но если благодаря этому отчету я завладею шифром...

Должно быть, я задремал. Капитан Стэбб тряс меня за плечо:

– Не думаю, что посадка будет безопасной.

Я оставил свою каюту и пошел с ним в рубку управления. Он показал на экраны. Все было включено. Пираты попусту не рискуют.

Мы летели на высоте около двухсот миль. Было около семи вечера, очень темного осеннего вечера. Примерно в тридцати милях к югу от нас широкой россыпью огней лежал Нью-Йорк. Было видно, как в аэропортах Ла-Гардиа и международном Джона Ф. Кеннеди взлетали и шли на посадку самолеты. Они походили на крошечных светлячков. Четко вырисовывались небоскребы Манхэттена и среди них – Эмпайр Стейт Билдинг.

Наверное, там Изя Эпштейн готовит новые сюрпризы. Можно было различить здание ООН, одна из стоящих рядом многоэтажек должна быть зданием «Ласковых пальм», наверняка не пустующим без работы.

К северо-востоку, разбросанные небольшими лоскутами света на черном бархате ночной земли, лежали Бриджпорт, Дэнбери, Нью-Хевен и, еще дальше, Хартфорд. Наступил кристально чистый вечер. Прямо под нами было черно как в колодце.

Приемник на панели засигналил, его сетка показывала, что источник сигнала находится прямо внизу.

Судя по поведению капитана, тревожиться было не о чем. Но он был прожженный контрабандист и пират.

– Посмотрим, – сказал он и повернул ручку, настраивая экран на другую часть спектра. Затем нажал кнопку, увеличивая изображение. На экране появилась полицейская машина, стоящая на обочине дороги. Дорога находилась с восточной стороны от нашего маршрута.

– Ловушка, – констатировал Стэбб.

Я рассмеялся:

– Вот где они прохлаждаются! Это люди шерифа. Его уполномоченные. Это ловушка для лихачей, а не для нас.

– Вы уверены?

– Если внизу под нами находится тот самый офицер королевской службы, то он уже наверняка убедил их смотреть на все сквозь пальцы. Но они и так ничего не увидят – ведь мы не будем применять «блюфлэш». Их зовут Джордж и Ральф.

– Дьявольщина! – восхитился Стэбб. – Откуда вы это знаете?

– Приземляйтесь спокойно. Они ничего не увидят.

– Как прикажете, на вашу ответственность, – подчинился Стэбб в обычной для Флота форме полупротеста.

Мы резко пошли на снижение.

Радар базы подводных лодок в Нью-Хевене уловил приборами корпус нашего корабля, но их запросы останутся без ответа. В сотне футов над поверхностью наш пилот выровнял буксир и провел экранное сканирование.

– Даже острого камня не видно! – удовлетворенно констатировал он.

Мы надежно посадили корабль.

Второй механик пулей вылетел через шлюзовой отсек и просканировал прилегающую территорию на предмет обнаружения живых существ. Точка с тепловым излучением.

Это был Хеллер!

Он подошел и стоял в полосе света, падающего из шлюзового отсека. Он даже не маскировался. В синем рабочем комбинезоне, без бейсболки – даже без этих ужасных шиповок!

Я заметил, что в руке у него нет оружия. Он полагал, что находится среди друзей. Простофиля. Я встретил его у дверей. Он кивнул мне и Стэббу, прошел по коридору и опустился на колени. Отпер люк в трюм.

– Если вы дадите мне несколько человек из экипажа, – сказал он, – мы забросим эти ящики ко мне. Там, на опушке леса, у меня две тележки.

Стэбб посмотрел на меня, и я кивнул. Хотя работать пришлось в темноте, очень скоро при активном участии Хеллера пятнадцать ящиков стояли на толстом брезенте, который он разложил на танцевальной площадке, чтобы предохранить ее от царапин. Желтый свет керосиновой лампы падал на старые декорации танцевального зала и на ящики с Волтара. Хеллер проверял маркировку.

– А где ящик номер пять? – спросил он.

Прежде чем я успел ответить, он побежал назад, к кораблю и снова спустился в трюм. Вылез. Открыл еще одни двери в задней части корабля и проверил там. И еще раз все запер.

– Нет одного ящика, – резюмировал Хеллер.

Стэбб пожал плечами.

– Я в том трюме не был ни разу, – сказал он.

Хеллер проверил передние каюты и хранилища, после чего вернулся в придорожную харчевню. Он еще раз пересчитал ящики, проверил их номера и сделал мне знак, чтобы я следовал за ним. Меня тут же охватила тревога. Хотя я носил при себе бластер, кольт «кобра» в кобуре на лодыжке и нож от «службы ножа» сзади на шее, а он явно был безоружным, я чувствовал себя неспокойно. Я обернулся. Капитан Стэбб стоял у двери в харчевню. Он мне подмигнул.Я пошел за Хеллером.

У него на кухне топилась печь. Было холодновато этим вечером. На прибранной кухне стояли стол и пара стульев. Хеллер,уселся в дальнем конце стола. Сел и я, но не снимал руки с 800-киловольтного бластера в кармане.

Хеллер достал из кармана какие-то бумаги, записную книжку и ручку. Он стал просматривать бумаги: похоже, это были старые фактуры. Никакого письма я не заметил.

Я огляделся. Полная чистота на кухне. Топится старенькая железная плита и, судя по тому, как в ней изредка потрескивает, и по струйкам едкого дыма, топится дровами.

Кухня освещалась висячей керосиновой лампой. Вероятно, электричество включено не было. Свет ее трепетал на старых стеклянных кружках, стоящих на полке. На стене висел календарь – 1932 года! Изображение лося крупным планом и слова: «Хартфордская компания страхования жизни».

При других обстоятельствах я, возможно, очень бы заинтересовался этим местом. Но меня связывала необходимость завладеть тем самым письмом! Если мне повезет, Хеллер через несколько минут будет покойником, а мы полетим отсюда прочь на своем корабле.

Он просматривал фактуры и что-то писал на листе бумаги. Видя его таким спокойным, я почему-то страшно нервничал. Мне казалось, что он восстанавливает список вещей в пропавшем ящике.

Он молчал, поэтому мне что-то подсказывало, что говорить должен я. Может, мне удастся окрутить его и выудить у него это письмо. Может, он молчит, потому что подозревает меня в исчезновении ящика?

– Я никогда не видел этих ящиков, – начал я. – Я даже не знал, что они в трюме. Если помните, тогда меня не было на борту буксира.

Он вновь сверился с фактурными листами.

– Хотя припоминаю, – продолжал я, – что видел одна жды, как грузовик Флота отъезжал от буксира с ящиком. Я тогда еще спросил часового, почему его увозят. Он сказал, что не знает.

Хеллер не вымолвил ни слова, только все делал какие-то подсчеты. Мне хотелось только одного: чтобы он отдал мне то письмо.

– Я отправил другое письмо на Волтар с первым грузовым судном. Оно шло два или три дня после того, как вы его дали мне

Он пытался найти на фактуре какой-то товар, мне же хотелось, чтобы он заговорил.

– Я знаю, как важно то, что я посылаю ваши письма капитану Тарсу Роуку. Ведь он отчитывается перед императором и Великим Советом. Если они не получат от вас известий, то сразу же нагрянут с флотилией, я знаю. Они отвечают за сохранность планеты. Она в очень плохом состоянии, я это вижу. Поэтому во мне не сомневайтесь ни на секунду – я не подведу. Я знаю, что нас обоих убьют, если они нагрянут. Так

что это и в моих интересах. Я обязательно позабочусь, чтобы письма шли по адресу.

Хеллер погрузился в свои цифры. Никакого письма не было и в помине. Может, его расстроил тот телефонный разговор?

– Извините, что пришлось прервать вас по телефону. Понимаете, Национальное агентство безопасности прослушивает все дальние переговоры. Признаюсь, виноват: я не дал вам номера, по которому вы могли бы мне звонить. – На вырванном из своей записцой книжки листке я написал телефонный номер в Афьоне, служащий мне прикрытием, и положил его на стол рядом с Хеллером.

Никакой реакции: он продолжал работать.

– Надо бы и адрес вам дать, – сказал я тогда. Написав почтовый адрес, которым он смог бы воспользоваться в Турции, на другом листке из своего блокнота, я положил его на

листок с номером телефона. – В будущем отчеты можно просто посылать по почте на этот адрес. Я заберу тот, что у вас сейчас.

Он порылся в бумагах, с каким-то отсутствующим видом нашел нужный ему лист и положил его на стол между нами. Сам же принялся за старое. Я взял со стола листок: оказалось, это бланк требования, на котором было написано следующее: «Миссии требуется: один профессиональный целлолог, имеющий опыт в изготовлении спор».

– О, это я могу вам достать, – сказал я. – Что бы вам ни потребовалось, просто дайте знать. Что касается этой просьбы, попрошу их прислать самого компетентного целлолога, которого можно найти. – Лгал я по-черному. – Я пошлю этот запрос вместе с вашим очередным отчетом. Ну да, прямо вместе с ним. – Так где же он, будь ты (...)?

Хеялер все писал и писал, не говоря ни слова. Меня это начало сильно беспокоить.

– Я знаю, вы, наверное, восстанавливаете содержимое ящика. Отлично, я оформлю это специальным заказом на следующий же грузовой рейс. Каких-нибудь три месяца – и вся недостача будет возмещена. – Эта ложь была еще понаглей, чем враньенасчет целлолога. – Я пошлю его прямо с очередным отчетом!

Хеллер составлял список изменений. Рука и макушка головы – вот и все, что мне было видно. Невозможно было понять, в каком он настроении. Я даже не знал, чего именно он хочет добиться. Может, у него были другие средства или другие идеи? Кто знает.

– Послушайте, – сказал я, – нам нельзя торчать тут слишком долго. Те двое уполномоченных шерифа на шоссе – может, они кое-что заметили? Вы сейчас даете мне отчет – и я исчезаю.

Он что-то складывал. Мне в голову пришла ужасная мысль: а не задерживает ли он меня нарочно? Нельзя же ведь так долго разбираться с содержимым всего лишь одного ящика.

– Я знаю, они настроены очень дружелюбно, но людям шерифа не следует доверять, как бы хорошо ни заморочили им мозги. Так что вы сейчас просто даете мне отчет – и я исчезаю.

Ага. Я понял. Он заподозрил, что как только мы заполучим отчет, то убьем его. Вот в чем дело! Он и не собирается отдавать мне его! Тот визит в его номер в «Ласковых пальмах» насторожил его. Надо бы развеять его страхи.

– Слушайте, я не причастен к обыску в вашем номере в «Ласковых пальмах». В Нью-Йорке такое случается постоянно.

Наверное, всего лишь искали деньги. Можете полностью до верять мне, Джеттеро. Я отправлю ваш отчет, верьте мне. Можете пройти в другую комнату и написать его. Я не буду смотреть.

Он записывал кучу цифр на новом листе бумаги. Неожиданно он подал его мне. Это был заказ на новый ящик номер пять взамен старого. С названием фирмы и адресом.

– О, – сказал я, – сразу же и пошлю. Ну а теперь, если вы дадите мне свой месячный отчет...

Он полез в карман и вытащил два больших конверта. Отчет! Адресован капитану Тарсу Роуку. Другой – Снелцу.

– Я их мигом отправлю, – пообещал я и тут обратил внимание на старые стеклянные кружки. – Слушайте, я понимаю, что все это вывело вас из равновесия. Сейчас мы это дело поправим. Я схожу на камбуз и достану немного порошка для джолта. Вы только посидите здесь немного. Нам нежелательно, чтобы снаружи было слишком много беготни. Слушайте, я там пошныряю и, может, добуду в кладовке экипажа несколько баночек порошка искристой водички. Нет нужды открывать вашу каюту и лезть в самый конец буксира. Ведь знаю, как вам надоело пить этот лимонад «Севен ап». Вы просто подождете, и все. Позвольте мне оказать вам хоть какую-то услугу для разнообразия.

Я выбежал из кухни.

Как бы то ни было, а отчет был у меня в руках, и скоро Хеллеру придет конец! Так же, как и моим тревогам!

Поднявшись на борт, я влетел в свою каюту. Заперся. Достал необходимые инструменты и в считанные секунды вскрыл письмо, адресованное Тарсу Роуку. Я читал его с жадностью.

Уважаемый капитан Таре.

В общем, дела понемногу идут. Это славная планета. Только скверно, что они мало ее ценят. В настоящее время я занят главным образом основополагающей структурой организации их экономики. Они пользуются ископаемым топливом самым неэффективным образом, хотя я уверен, что даже при их примитивной технике они знают больше. Думаю даже, что они могут скрывать изобретения более эффективных технологий, – не может же быть, чтобы они были круглыми дураками.

Использование топлива, при котором происходит загрязнение большей части атмосферы и почвы, есть поистине глупое расточительство. И к тому же, как ни странно, это является главной причиной их финансовой инфляции, распространившейся на всю планету. Над этим я и работаю. В техническом смысле проблема топлива проста.

Люди по большей части очень славные. У них действительно довольно странное руководство, и, похоже, они с легкостью позволяют увлечь себя технологическими химерами. У них есть такая вещь, как «психология». Нелепая штука. Они даже детей заставляют учить ее. Вы просто не поверите: они считают, что жизнь сотворена материей. Это в некоторой степени способствует тому, что они становятся аморальными и бесчестными. В общении с ними приходится соблюдать осторожность, чтобы сохранить незапятнанной собственную честь. Но в работе с людьми я делаю, успехи.

Мною изучаются политические и экономические аспекты, и эта работа не представляется мне невозможной. Поэтому прошу вас воздержаться от рекомендации второго варианта, пока вы продолжаете получать от меня существенную информацию и пока нет очевидного провала моей миссии.

Кстати, об изучении: помните Исто Блина? Он говорил, что нет ничего плохого в изучении мертвой математики, если не считать того, что она рано или поздно возьмет его с собой в могилу.

Передайте от меня привет вашей милой супруге.

Надеюсь, что Их Королевские Величества пребывают в добром здравии и что государство процветает.

С учтивым приветствием Джеттеро Хеллер

Строки письма выглядели неровными. В одних словах буквам было тесно, в других – слишком просторно. Определенно, матричный шифр.

Я быстро достал копию первого письма, сделанную в масштабе один к одному, и наложил два больших листа один на другой. Внимательно присмотрелся, ища в тексте аналогичные слова и совпадения.

Проделал это еще раз.

Просмотрел в обратном направлении, а также перевернув текст вверх ногами!

Никаких совпадений!

Голова шла кругом. Что же такое попало мне в руки? Это был матричный код. Но... тут я неохотно признал, что Хеллер пользовался несколькими матричными пластинами. У него их навалом – целый блок! Я пристально посмотрел в уголке. Точно, вот где он был! Номер. Цифра 2. Настолько бледная, что я едва ее различил при ярком свете.

Эти черти на прощальной вечеринке изготовили целую серию шифровальных пластин!

Я апатично вскрыл второе письмо, адресованное Снелцу. В нем, как я и подозревал, находилось послание к графине Крэк. Я пробежал его без всякого интереса. Сентиментальное любовное письмо – и только. Он с нетерпением ждал того момента, когда они встретятся вновь. Сентиментальная чепуха. В дверь кто-то поцарапался. Я быстро спрятал письма и пошел открывать. Это был капитан Стэбб.

– Он вышел на крыльцо – мишень что надо. Шлепнуть его сейчас?

Я вздохнул – мое разочарование было неподдельным.

– Возникло препятствие. Придется подождать до следующего раза.

Это ему совсем не понравилось.

Я и сам расстроился настолько, что почти забыл о стеклянных кружках. Наконец вспомнил и о них, прошел в шлюзовой отсек и выплеснул на землю их заплесневелое содержимое. Вернувшись на камбуз, я нашел там несколько расфасованных сладких булочек, немного порошка для приготовления джолта и положил все в кружки. Стараясь выглядеть бодрым и веселым, я пошел назад в харчевню.

Хеллер стоял на крыльце. Я передал ему кружки.

– Этот рейс принес вам одни огорчения, сочувствую, – сказал я ему. – Может, это как-то поможет поправить настроение.

Он промолчал.

– Клянусь честью, я отправлю ваши письма, закажу другой ящик и найду вам целлолога. Ведь я желаю вам всяческих успехов в вашей миссии. А в дальнейшем я уж постараюсь быть повнимательней. – Как я жалел, что каждое мое слово не пуля и не может убить его.

Он не отвечал, только смотрел туда, где стоял буксир – чернеющее в темноте пятно с пробивающимся жидким светом из открытого шлюзового сектора.

– Ну, тогда до скорого, – сказал я и бегом вернулся на корабль.

Стэбб тут же взлетел. Он даже не потрудился вернуть траве прежний вид, оставив это дело Хеллеру.

В приборной, хоть это и мешало операторам, я включил запасной видеоэкран, настроившись на ночной режим наблюдения, но из-за деревьев не увидел ни дома, ни крыльца, ни Хеллера.

Набирая скорость, мы продолжали удаляться от Земли, оставаясь темным пятном в темноте ночи.

Какая невезуха! Я горько сожалел о том, что не смог к той компании привидений, которые, должно быть, посещают это место, добавить еще одно. Я был расстроен? Нет. Сказать такое о моем состоянии значило бы выразиться слишком мягко.

Закрепившись на откидной койке, я попытался оценить свое положение. Хотя ночи стали намного длиннее, чем месяц назад, и хотя у Стэбба была уйма времени, чтобы успеть вернуться в Турцию до рассвета, он вел буксир на бешеной скорости и к тому же – рывками! Я его понимал: настроение далеко не из приятных – добыча ушла из рук. Приходилось как-то мириться и с этим.

Все же успеха я добился – пусть небольшого, но успеха. Разумеется, я не пошлю за новым ящиком – ни за что! В некоторой степени я притормозил деятельность Хеллера, что бы он там ни планировал.

И вот только тогда я забеспокоился насчет его настроения. Верно, он все возился с цифрами, но ведь он даже не попрощался. Был ли он настроен враждебно или просто слишком поглощен делами? Понятно, что из-за отсутствия ящика его планы расстроились. Так строил ли он новые планы или выказывал ко мне свое враждебное отношение? А не заподозрил ли он чего-нибудь? Меня пробрала дрожь. А вдруг он уже все просек? Уже понял, что мы намерены убить его? Не это ли заставило его так себя вести?

Но ведь он не был вооружен, не надел даже эти свои смертоносные шиповки. Стоял на крыльце, а ведь должен был знать, что через прибор ночного видения будет легкой мишенью. Значит, не знал.

Или же молчание его означало, что он все-таки знал? Торопясь успеть до рассвета на турецкую базу, я поклялся себе тщательно проследить за его действиями после нашего отбытия. Может, это даст мне какую-то нить. Я должен был знать!!!

Мы благополучно опустившись в темноте внутрь горы и совершив посадку в ангаре, корабль оказался на месте задолго до наступления рассвета – Стэбб здорово постарался. А в Соединенных Штатах по восточному стандартному времени было только девять часов вечера. Поспешно пройдя по туннелю, я удалился в свою секретную комнату – мне не терпелось поскорее оценить поведение Хеллера, разобраться, знает ли он.

Я сделал перемотку к моменту нашего отбытия, стал проверять выборочно, игнорируя маловажные детали.

Вот он вошел в дом и запер дверь. Отвез на тележке ящики один за другим в бар. Он опустил их в конце бара в замаскированный люк, ведущий в старую шахту.

Очевидно, там Хеллер работал еще до нашего прибытия. В одной из галерей появилось точно вымеренное отверстие, куда он и поместил все ящики, кроме одного. Из этого он забрал два небольших предмета и положил их в рюкзак, после чего поставил ящик к остальным. Из-за плохого освещения я не смог различить его номера.

Набросил брезент и забросал его землей. Затем взял машинку и сделал над этой и еще двумя галереями несколько паутин. Хеллер работал очень быстро – я едва мог уследить за всем, что он делает. К тому же в шахте царила полутьма. Но это говорило о том, что он чего-то остерегается, в чем я усмотрел дурной знак. Хеллер явно что-то подозревал!

Затушив огонь в железной печке водой из бутылки и выключив керосиновые лампы, он запер весь дом. Тщательность, с которой Хеллер все это делал, наводила меня на мысль, что, очевидно, он знает. Поводив лучом фонарика по месту посадки, Хеллер обнаружил пару смятых травинок и просто вырвал их.

Он пробежал по дороге ярдов сто – туда, где стоял старый белый фургон. Ясно, он уже наметил путь бегства! Значит, подозрения у него были?

Бросив рюкзак на переднее сиденье, Хеллер сел в фургон и помчался к главной дороге. Скорость, с которой он вел машину, выдавала его беспокойство. Наконец фургон выехал на главное шоссе и повернул на юг. Совсем скоро его фары выхватили из темноты полицейскую машину Хеллер свернул к ней. Ясно! Они служили ему как ловушка!

Он вышел из фургона и склонился к окошку машины шерифа. Там находились Ральф и Джордж, вид у них был сонный. Все ясно. Притворяются!

– Все идет как надо, молодой человек? – спросил Джордж. Ага! Значит, их все-таки заранее предупредили!

– Сделали свои замеры? – спросил Ральф.

– Да, – отвечал Хеллер.

– Знаете, – сказал Джордж, – а вы можете поехать туда на машине. Вам не обязательно оставлять ее на шоссе и тащиться пешком. Туда всю дорогу можно ехать – сам об этом узнал только на днях.

– Послушайте, молодой человек, – обратился к нему Ральф, – сезон охоты на оленя уже на носу. Иногда мы любим поохотиться в этих местах. Как по-вашему, консул не будет возражать, если мы постреляем в этих частных владениях?

– Он будет очень довольный, моя уверен, – сказал Хеллер. – Он про вас оба очень хорошо отзываться.

– Передайте вашему боссу, что мы на работе, – сказал Джордж.

Ага. Хеллер действительно подозревает, что мы побывали у него, чтобы убить его. Ловко он устроил: полицейские под видом охотников патрулируют его участок! Лучше бы нам держаться отсюда подальше.

Когда Хеллер уехал в южном направлении, машина шерифа выехала с обочины и устремилась на север. Хитер. Он даже предусмотрел арьергардный бой!

Внезапно я спохватился: ведь я не обратил внимания еще на одну важную деталь, пока поспешно просматривал пленку в первый раз. Стеклянные кружки! Я сделал обратную перемотку.

Он поставил их на стойку в танцевальном зале, вернувшись в дом в первый раз. Убрав последний ящик, Хеллер поднял кружки, посмотрел на них, поскреб плесень на стенке и вытряхнул их содержимое в старую железную печь. Вот почему в ней так ярко полыхало, когда он тушил огонь водой. Очень существенная деталь! Очевидно, он считал, что мы пытаемся отравить его!

Ну, смотреть дальше особой нужды не было, но я все же продолжал. Он съехал с дороги и подъехал к дому той старой леди. Поставил фургон в гараж. Снял свой синий комбинезон. Надел шиповки. Видимо, ожидал подвоха – может, думал, что мы устроим ему засаду.

Слепая старуха вышла не сразу. В руках она держала ружье. Очень даже неспроста. Очевидно, Хеллер заранее предупредил ее, что, возможно, его будут преследовать и придется отстреливаться. Она сказала:

– А, это вы, молодой человек, – и предложила ему чашку кофе.

Хеллер извинился, что побеспокоил ее так поздно.

– Ничего, молодой человек, ничего, – ответила старуха.

Он надел кожаную фуражку таксиста, сел в старое оранжевое такси и уехал.

Было еще только одно событие, заслуживающее моего внимания, и происходило оно как раз в данную минуту. Хеллер остановился у прибрежного ресторана, где подавали блюда, приготовленные из даров моря, и съел двух омаров, жаренных в масле.

Многозначительная деталь. Говорят, приговоренный к смертной казни всегда имеет право на последнюю кормежку. Хотя у Хеллера она происходила поздно, это свидетельствовало о том, что он знал о вынесенном ему приговоре.

Я откинулся на спинку кресла.

Суммировав все его действия, я без тени сомнения пришел к заключению: Хеллер знал о том, что мы прилетали, чтобы убить его. Должно быть, его мучила загадка: почему же мы этого не сделали? Ну конечно. То, как он беспокойно возился с клешней омара, пытаясь выковырять мясо, доказывало, что он пребывает в состоянии сильного душевного напряжения.

Он знал о моих действительных намерениях и был настороже.

Это означало, что мне следует быть очень осторожным и придумать гораздо более эффективное средство препровождения его в мир иной. Сегодня мы ничего не добились – только насторожили Хеллера. Теперь у меня появились серьезные проблемы.

Настороженный Хеллер будет куда опасней! Поэтому мне придется быть куда хитрей.

Разумеется, я не мог позволить ему продолжать его деятельность. Если он и впрямь добьется успеха в этой миссии, Ломбару конец. Если не добьется, погибнет Земля.

От этого противоречия у меня заболела голова. Мне нужно было во что бы то ни стало распутать его. Но как?

На следующий день, хотя мне и следовало бы быть более осмотрительным, я покинул свой тайный кабинет и по туннелю направился в ангар. Я хотел на самом деле убедиться, что секретная система сигнального предупреждения нас не подведет.

Кроме того, я собирался провести строевые учения. Теперь, когда Хеллер заподозрил нас в намерении расправиться с ним, нам следовало быть подготовленными на случай нападения с его стороны.

В ангаре я сообщил Фахт-бею о своем плане. Он заспорил со мной – это, мол, оторвет всех от работы. Я пытался объяснить ему, что теперь Хеллер представляет для нас реальную угрозу, но тут, видя, как мы трясем кулаками друг у друга перед носом, подошел капитан Стэбб.

Я рассчитывал, что антиманко примет мою сторону, но капитан был в очень удрученном состоянии и не внимал предмету нашего спора.

– Мне грозит мятеж! – сердито рявкнул он.

Фахт-бей и слышать не хотел ни о каких мятежах, поэтому пустился наутек со всей быстротой, на которую мог рассчитывать при своей комплекции, оставив меня выяснять отношения со Стэббом.

– Вы хороший офицер, Грис, если вообще на свете существует такая вещь, как хороший офицер. Но нельзя поманить команду лакомым куском, а затем сказать, что есть его нельзя. Это неправильно. Вы же обещали им, что они смогут убить этого королевского офицера – и никаких вопросов, а потом идете на попятную – так ведь получается. Резкое падение морального духа – вот к чему это привело. И к тому же это несправедливо.

– Что я могу сделать? – спросил я.

– Они настаивают на своих правах. Если они их не получат, я за последствия не ответчик. Так что вам лучше согласиться с их требованиями.

– А что это за права?

– Заниматься пиратством, разумеется.

– Послушайте, – принялся убеждать его я. – Будьте разумны. Эти пилоты-убийцы нервничают, когда вы уводите свой корабль.

– А, эта штука, – отмахнулся Стэбб. – Она не вооружена, да и добычу на ней не увезешь. Разве кто говорит об этом буксире? – И он поманил меня за собой.

Я последовал за ним, и мы оказались в углублении, сделанном в главном ангаре. В сущности это был склад, где десятилетиями скапливались утилизационные отходы, металлолом и тара. Стэбб подвел меня к большой куче хлама и показал на очень крупные, выцветшие от времени ящики их оказалось огромное множество.

– Знаете, что это такое?

Я не имел ни малейшего представления.

– Это «фронтовой прыгун». Пока кое-кто прохлаждался, я работал и позаботился о том, чтобы все это оказалось здесь. Его полностью демонтировали, упаковали в контейнеры и отправили сюда грузовым рейсом с Волтара. И, – добавил он многозначительно, – его до сих пор так никто и не собирал.

– Что за «фронтовой прыгун»? – удивился я.

– Настоящее чудо – вот что! Их разработали на Волтаре армейские инженеры. Ими там пользуются. Они могут поднять стотонную пушку, перепрыгнуть с нею линию фронта, опуститься в тылу противника и обстреливать его сзади.

Я совсем сбился с толку – у нас тут не было никаких фронтовых линий, никакой артиллерии для услуг этого «прыгуна».

– Мне думается, – продолжал Стэбб, – что кому-то в кабинетах вашего Аппарата – а может, даже и вашему шефу – пришла в голову одна из тех блестящих идей, которые иной раз приходят и офицерам; и вот он сообразил, что на Земле на этой самой штуке можно переправлять через границы огромные количества наркотиков. Ну и забрали они одну такую у армии, и в разобранном виде перебросили сюда.

– А что, звучит очень убедительно, – согласился я и взглянул на полинявшие ящики новыми глазами.

– Так-то оно так, – сказал Стэбб, – но подобно многим офицерским идеям, от которых гибнут люди и срываются планы операций, эта идея неосуществима. «Прыгун» поднимает свой груз на прицепных балочных фермах и тащит его на весу. Груз целиком открыт, и его может обнаружить самый примитивный радар. Работает он только в атмосфере – в командном отсеке защита от давления минимальная, – и очень высоко ему не подняться. Поэтому они его так и не смонтировали.

– Значит, он ничего не стоит, – сказал я.

– Ну это вы зря, – запротестовал капитан. – Это неслыханно могучий пиратский инструмент, способный поднять на своих прицепных фермах целую деревню и улететь с нею. А можно поднять и целый банк, выпотрошить его на высоте десять тысяч футов, а оставшуюся пустышку просто взять и сбросить вниз. Без груза засечь его невозможно. Поэтому нельзя сказать, что он ничего не стоит. Ему просто нет цены! – Он ласково похлопал по ящику. – Я бы даже смог придумать экранирующее покрытие для груза, тогда на нем можно будет возить оружие революционерам. В этой штуковине целое состояние! Но не нашлось ни одного офицера или какого-нибудь смышленого и преданного своему делу младшего чина, который поинтересовался бы: а что же все-таки с этой хреновиной можно сделать? Армия покрывала артиллерию светопоглоща-ющим покрытием. Не думаю, чтобы Аппарату это было известно. В инструкциях этого не было. В конечном счете важен опыт, а не книжная зубрежка. Я зажегся восхитительной идеей, как покончить с мятежом.

– Долго ли монтировать эту вещь?

– Ну, разобрана она до последней плиты и муфты. Если приналечь в свободное от игры и питья время – скажем, по паре часов в день, то нам потребуется всего лишь несколько месяцев.

– Давайте, – сказал я, – обязательно сделайте это!

– Вы гениальный человек, Грис, хоть и офицер. Мы вам покажем, что мы люди серьезные и искренние. Если эта штука когда-то будет собрана и заработает, вам будет постоянно причитаться солидная доля нашей добычи. – Он по-приятельски хлопнул меня по спине и, с треском наступая на разный хлам, пошел сообщить добрую весть своему экипажу.

Я почувствовал большое облегчение. А ведь точно – я мастерски справился с этим бунтом. Но при всем при этом судьба не жаловала меня. Только я ступил в туннель, возвращаясь в свой офис, как тут же столкнулся с Фахт-беем.

– Должен вам кое-что сообщить, – сказал он.

О боги, я ведь думал, да что там – знал, что не следует мне появляться в этом месте!

– Нам нужно будет ускорить производство героина, – сказал Фахт-бей.

– Зачем? Мы уже и так гоним на полной скорости!

– Знаю. Очень неприятно вам это говорить, но мы недосчитались одного мешка в двадцать пять фунтов.

– Так что же? – Черт побери эти бухгалтерские мелочи!

– Вахтер говорит, что его украли.

– Брось, кто-то ошибся в счете – вот и все!

– Нет, раньше этого никогда не случалось, а за последние пять дней уже третий раз. Кто-то ворует запасы героина – и по-крупному! И происходит это прямо здесь, на базе.

– Что же, ускорьте производство, – сказал я нетерпеливо. Боги, не хватало мне еще проблем!

– Ну вот, теперь вы знаете, – сказал он, вперив в меня странный взгляд. – Мы ускорим производство.

Значит, и с этой проблемой покончено.

Будешь знать, как шляться по ангару! – ругал я себя. Тут нужно нечто большее, чем бластер! Жаль, что нельзя взять и швырнуть гранату во все эти проблемы, что лезут под ноги! От всего того, что свалилось на меня помимо моих личных горестей, затрещала голова. Теперь, когда Хеллеру стало известно, что существует заговор против него, мне следовало держать его под особо пристальным вниманием. Не исключалось, что он может явиться на базу и попытаться убить меня.

Как обычно, все, что он делал, мало что мне говорило. После возвращения из Коннектикута Хеллер первые дни усиленно занимался учебой: читал оттиснутые на ротаторе лекции, ликвидируя отставание; занимался он в офисе в Эмпайр Стейт Билдинг, но бывало даже и в своем номере в «Ласковых пальмах», а то и в фойе – что беспокоило меня больше всего.

По вечерам он сидел, наполовину скрытый со стороны фойе листьями пальм, однако же хорошо видимый с парадного входа. Почему он выбрал место, где ему постоянно мешали, известно было только ему самому.

Он выглядел нарядно в черном смокинге с шелковым воротником, в сорочке с кружевным жабо на груди и шелковыми манжетами, скрепленными бриллиантовыми запонками. И вместе с черным смокингом – не знаю, где он достал их, возможно, сделал на заказ, – он продолжал носить на ногах черные бейсбольные шиповки из кожи!

Он брался за лекцию по дифференциальным уравнениям или еще какую-нибудь подобную чушь, едва успевал осилить полстраницы, как появлялся тот или иной дипломат, и Хеллер вставал, пожимал ему руки – и так проходил его день. В ООН, очевидно, как раз открывалась сессия и клиентов было много – разного цвета и оттенка кожи.

Ничего серьезного они не говорили – я даже подумал, нет ли в их разговоре какого-то кода. Дипломаты спрашивали: «Как поживаешь, старина?», а Хеллер отвечал: «На полную катушку». Непонятно. А некоторые дипломаты, вскинув брови, интересовались: «Самому-то что-нибудь достается?», на что Хеллер отвечал: «У важных господ имеются привилегии». И они хохотали – этак с пониманием. Дичь какая-то.

Но одно было совершенно ясно: Хеллер был чертовски популярен!

В дальнем углу фойе постоянно работал художник, и вокруг него всегда собиралась толпа: девица позировала стоя, полуодетой – вызывающий вид! Мне даже самому захотелось получше разглядеть эту сцену, Хеллер же и не взглянул в ту сторону ни разу. А через периферийное зрение не много чего увидишь в деталях.

Наверное, единственный раз, когда мне удавалось хорошенько разглядеть красавицу, – а это были изумительные экземпляры всех оттенков, которые только можно вообразить, – это когда она удалялась из фойе. Тогда она бывала уже в халатике, поскольку с нею художник уже закончил – всего за один вечер. Прежде чем сесть в лифт, девушки обычно останавливались рядом с Хеллером и говорили: «Дело на мази, красавчик. Я убедила Южную Африку согласиться». Или что-нибудь в равной мере бессмысленное. Я совсем запутался. Ведь сначала программа рассчитывалась на «Путану недели», но, очевидно, ее сжали до «Путаны одного вечера»! Этого было почти достаточно, чтобы нарушился суточный обмен организма – словно ты перелетел через несколько часовых поясов. Но у Хеллера явно было что-то на уме, хотя понять его было нельзя.

Но, вероятно, это было и к лучшему, что не так уж часто попадались мне на глаза эти девицы. Моя собственная постель пустовала, и хотя Ютанк каждый день выезжала на своей машине, я ее совсем не видел. Она, очевидно, вычеркнула меня из своей жизни – со всеми моими страданиями. Я слышал, что мальчишке стало лучше, но ни один из них не выходил из ее комнаты.

Сколько бы Хеллер ни водил дружбу с дипломатами и ни ковырялся в лекциях и учебниках, он, будь он неладен, все же выкраивал время, чтобы мотаться по разным местам. Три дня на протяжении всего утра он в заведенном порядке проделывал нечто такое – глупее не придумаешь! Он брал обычное такси и куда-нибудь ехал. А немного погодя к тому месту, где он высаживался, подъезжал Бац-Бац, подходил к нему и говорил: «Ничего». Только и всего.

Хеллер входил в метро, ехал до какой-нибудь станции и выходил. А спустя какое-то время к нему снова подъезжал Бац-Бац и опять говорил: «Ничего». Потом Хеллер шел пешком мимо того или иного здания, останавливаясь, чтобы взглянуть на витрины магазинов, и снова к нему приближался Бац-Бац и говорил: «Ничего».

Я наконец раскинул умом и пришел к выводу, что они на практике отрабатывают какие-нибудь дурацкие идейки по курсу «Оперативно-разведывательная служба» в плане выслеживания. Правда, Хеллер всегда носил свою красную бейсбольную кепку и обнаружить его было проще простого. Потом, он не предпринимал никаких попыток ускользнуть. Если не занятия по курсу, то, значит, это был просто какой-то нелепый способ проводить утреннюю разминку.

Прошли три дня – и Хеллер перестал этим заниматься. Может, надоело ездить и ходить пешком? А может, он просто хотел полюбоваться Нью-Йорком. Кому было понять его бессмысленные действия?

Эти регулярные занятия учебой и сидение в фойе продолжались почти две недели, после чего наступила внезапная перемена. Однажды утром, поднявшись рано, он поездом приехал в Ньюарк и вошел в гараж «Шик-блеск». Майк Мутационе вытащил голову из мотора, и они шумно поздоровались, потом поболтали о том о сем, причем Майк красноречиво убеждал Хеллера стать католиком, а Хеллер сказал в свою защиту: «Откуда вы знаете, что моя душа уже не спасена?» У Майка, похоже, не оказалось заготовленного на этот случай книжного ответа, поэтому они перешли к делу.

Хеллер хотел снять гараж, и Майк сказал ему, что, конечно, у них тут поблизости есть несколько гаражей, в которых они хранят «паленые», то есть краденые, машины, пока им не «поменяют лицо», то есть не переделают. Майк сам сел за руль и повез Хеллера осматривать гаражи. Хеллер выбрал один из них, с очень надежным запором. И арендовал.

Затем они прошли в глубь гаража, где стоял «кадиллак» Хеллера. Уже кое-что было сделано, но над новым двигателем еще работали, переделывая его «на 190 миль в час». Однако Хеллера новый двигатель не интересовал. Ему нужен был старый, снятый с машины и теперь стоящий на опорах. Хеллер в отвратительной, свойственной ему быстрой и точной манере сделал Майку набросок. Ему нужны были старый мотор, радиатор и бензобак, установленные на прицепе. И еще ему требовалось, чтобы вокруг патрубка коленчатого вала старого мотора располагался тормозной барабан.

Это меня озадачило. Зачем устанавливать на прицепе мотор, который не будет приводить его в движение?

– Пустяки, – сказал Майк. – Прицеп у нас есть – его спер один идиот. Багажный прицеп – разве его можно переделать и продать? Его можно только оставить себе. У меня есть пара свободных механиков. Сегодня же и смонтируем твою установку.

Хеллер дал ему денег и попросил завезти установку в арендованный им гараж, как только работа будет закончена. Чокнутый. Делает установку, которая сама по себе не поедет, да еще ставит ее в частный гараж! Не удивительно, что этот Майк хотел обратить его в какую-то веру. В таком состоянии безумия оставлять его было нельзя.

Получив пару адресов магазинов, Хеллер отправился за покупками, купил большие баллоны с кислородом и водородом и договорился о доставке их в гараж.

Вернувшись в Нью-Йорк, он провел день за обычными занятиями, но следующим, ранним и солнечным, утром устремился в Ньюарк с большой сумкой инструментов и всякой всячины.

В гараже, где уже стояли прицеп и баллоны с кислородом и водородом, он надел комбинезон механика и приступил к работе. Двери гаража Хеллер оставил открытыми. Установив на тормозе пружинные весы, он завел мотор и стал замерять давление, все больше и больше увеличивая скорость. Рев, вибрация, дым – это был кошмар! А для него – игрушки. Эти флотские всегда были не прочь поиграть с механизмами.

Надев перчатки, чтобы не обжечь пальцы, он снял с мотора карбюратор, соединил регуляторы и шланги с кислородным и водородным баллонами, затем вделал латунный фитинг на место карбюратора, ввел в него два ниппеля и присоединил к нему шланги.

Выглядело это сооружение довольно нелепо.

Хеллер надел даже противогаз, чтобы дальше работать с установкой. Завел мотор,

К моему удивлению, он заработал! Затем Хеллер стал что-то химичить с количеством подаваемого к тормозам газа от баллонов, меняя тем самым давление и списывая данные с манометров и пружинных весов.

Пользуясь каким-то прибором, он начал проводить опробование того, что выходило из выхлопной трубы двигателя. Регулируя клапаны баллонов при максимальном давлении на тормоза, он свел показания прибора для взятия проб к нулю.

К этому моменту время было уже позднее. Хеллер разобрал всю установку, снял комбинезон и оставил гараж.

Меня же он оставил еще с одной загадкой: что бы это все значило? Можно было сказать только одно: Хеллер был счастлив и даже что-то насвистывал, идя по улице, чтобы сесть на поезд в Нью-Йорк. Ведь у него был праздник на душе – научился какой-то новой хитрости, хотя дела и без того шли у него слишком хорошо и слишком быстро!

Я знал, что он делает все это, чтобы позлить меня, посмеяться надо мной за то, что мне пришлось воздержаться от попытки убить его, и чувствовал себя паршиво.

Когда я уже думал, что хуже быть не может, прибыл «Бликсо». Ощущение путаницы и неразберихи полностью рассеялось. Было восемь часов вечера по турецкому времени. Я пытался что-то придумать, чтобы избежать еще одной бессонной ночи в своей одинокой постели, когда на панели оповещения в моем тайном кабинете замигала надпись: «Прибытие корабля».

Это мог быть только «Бликсо». Внезапная мысль: «Мое золото!» – улучшила мое настроение. Но тут я вспомнил и заволновался: я же обещал капитану Больцу по прибытии на Землю бутылку шотландского виски. Он был из тех офицеров, которые такие вещи помнят отчетливо. Была у меня припасена одна, но ее украли. А что, если он попытается удержать мое золото при себе?

Я срочно позвонил таксисту, прося его ради всех богов поскорее привезти мне бутылку виски.

– Похоже, дело срочное! – сказал он.

– Срочное! – рявкнул я и повесил трубку.

Я рвал и метал, разыскивая свой мундир. В момент появления оповещения я был не одет. Не явишься же в таком виде на борт. Больц еще подумает, что власти у меня так мало, что мое золотишко можно и попридержать. А его хватило бы на целое море виски – шесть миллионов долларов! Мне ли было не знать капитана Больца?

Я нашел мундир, но никак не мог найти брюки. Когда я наконец нашел брюки, куда-то запропастился мундир. Фуражку я обнаружил под матрацем, а вот медальон с обозначением моего чина как в воду канул. Помещение выглядело так, словно над ним прошел ураган, но все-таки мне удалось собрать воедино и надеть брюки, мундир, ботинки и фуражку. Отсутствовал только медальон, но я надеялся, что Больц этого не заметит.

Я услышал, как подъехало такси. Вошел в спальню. Влетел водитель и сунул мне в руки бутылку «Хейдж энд Хейдж» – подделка под «скотч». Арабского производства. Грамотность у них хромает.

– Это плохое виски, – сказал я.

– Ситуация плохая, – сказал он.

Придется довольствоваться этим. Я выпроводил его, наградив пригоршней лир, а после рванул по туннелю в ангар.

«Бликсо» еще не вкатили на отведенное ему место. Я ждал. Наконец механики сдвинули потрепанный корпус корабля высотой двести пятьдесят футов на край пусковой площадки, а затем примерили шаткую, чересчур высокую лестницу к ее шлюзовому отсеку. Принесли другую, но она также не подходила. Тогда экипаж «Бликсо» выбросил свой собственный трап, и я поднялся на борт.

Капитан Больц в своей каюте переодевался в неряшливый на вид гражданский костюм, готовясь провести вечер в городе. Он застегивал поношенную рубашку на волосатой груди, когда я протянул ему виски. Он оставил в покое рубашку и зубами открыл бутылку. Его первый глоток растянулся на целую вечность. Он затрясся всем телом, и глаза его полезли на лоб.

– Боги! – пробормотал он. – Это же здорово. – Он глотнул еще и сказал: – Ну что, Грис, все нормально?

Я сунул руку в карман и достал ключ от хранилища, где я запер свое золото.

– Твои пассажиры прибыли в отличной форме. Некто поимени Гансальмо Сильва пребывал в глубоком сне, поэтому от него не исходило ни звука. Прахд Бителсфендер не вылезал из своей каюты, работал как зверь. Этого маленького (...) – как его, Тик-Так? – пришлось заковать в кандалы. Он тут ни при чем, это из-за экипажа: все лезли к нему, чтобы переспать. Так – что все в порядке. Проштампуй мне несколько бумаг, и они

твои. Груз тоже.

Я живо извлек свое удостоверение и приступил к делу. Вскоре у меня устала рука в запястье – я сделал перерыв и посмотрел, что штампую. Оставшуюся половину пачки составляли пустые пропуска для прохождения его контрабанды на Волтаре. Я поставил на них штамп. Больц ухмыльнулся и сказал:

– Мы понимаем друг друга. Пусть мои помощники разгружают судно, а я двину в город, хорошо? Прими-ка чуток. Не будешь? Ну тогда полный вперед – и да помогут Турции боги. – И он ушел.

Покидая судно, он, должно быть, отдал распоряжения своему экипажу; тут же появился его помощник, мы открыли шкафчик для одежды, и вот оно предстало перед моими глазами: в девяти прекрасных ящиках восемнадцать слитков золота монетным весом пятьдесят фунтов! Учитывая разницу в гравитации – масса Земли равнялась только пяти шестым массы Волтара, – это составляло только семьсот пятьдесят фунтов золота. При двенадцати монетных унциях на фунт это составляло девять тысяч унций. Текущая стоимость золота была 700 долларов за унцию. Таким образом, я смотрел на шесть миллионов триста тысяч долларов в золоте! Да, в конце концов, преступление – выгодная штука.

С парой помощников я переправил золото из ангара по туннелю в свою секретную комнату, где, накинув на глазок просмотрового устройства одеяло, велел помощникам сложить золото в углу. Оно не заняло так много места, как вам могло бы показаться. Они, конечно, не знали, что находится в ящиках, на которых стояла медицинская маркировка с предупреждением о радиоактивности. Я уже собирался выпроводить помощников и тайком полюбоваться своим богатством, как вдруг явился посыльный со словами:

– Они хотят выгрузить остальное. Куда складывать?

Я закрыл комнату и пошел назад по туннелю. Ящики, ящики, ящики – они выгружали материалы фирмы «Занко». А, черт! Госпиталь! Совсем забыл проверить, закончен ли он!

Я поискал телефонный номер и связался с подрядчиком.

– Конечно, строительство госпиталя закончено! – отвечал он. – Несколько дней звонил вам, но не мог вас застать.

– Ага! – ликовал я. – И тут мне светит богатство!

Я переключился на другое:

– Где ключи?

– У Фахт-бея.

Все лучше и лучше. Я послал за комендантом.

– Грузовики, – сказал я. – Мне нужны грузовики! Все это для нового госпиталя!

– Все это?

Я снова взглянул на судно – они еще разгружались! Выгрузили уже целую гору – и все разгружались! Что-то тут было не так.

Я выхватил накладные из рук помощника капитана: их оказалось целых три. Одна на товары, имеющие ход у вдовы Тейл, одна на мою первоначальную покупку и еще третья!

Боги! Мошенничеству начальников не было предела. Ломбар в четыре раза увеличил заказ фирме «Занко», чтобы заработать еще полтора миллиона кредитов в качестве незаконных доходов! Одних целлологических материалов хватило бы на целую армию. На две армии! Они также вчетверо увеличили всякую всячину, которую я дополнительно заказывал вслепую. Что тут есть, в этой растущей на глазах куче, сказать было невозможно. Наверное, для грузоподъемности «Бликсо» это явилось большим испытанием. Тут меня как обухом по голове хватило. Грязные мошенники! Ведь они не позаботились о моей доле сверхприбыли – тридцать тысяч кредитов! Я хотел броситься к себе и написать им гневное письмо, но тут Фахт-бей поинтересовался, все ли это пойдет в госпиталь.

– Да, да, – отвечал я. – Наклейте ярлыки. Пусть этим займутся ваши из ангара.

– Но мы спутаем всю маркировку, – сказал он.

О, муки ада! Мелочи, мелочи. Я обратился к помощнику капитана:

– Где этот Прахд Бителсфендер?

Имя ему ни о чем не говорило, но я описал внешность доктора, и тогда он поднялся на борт и выпустил Бителсфендера из каюты. Высокий и тощий, он неуклюже спустился по трапу, нагруженный рекордерами и багажом.

– Вы отвечаете за госпиталь! Нельзя, чтобы эти ярлыки видели люди. Замените их и загрузите все это в грузовики.

– Здравия желаю, офицер Грис, – сказал он. – Теперь я умею разговаривать по-турецки. Послушайте, как получается. Ну как – мне сразу начнут платить?

Я снова заспешил прочь, чтобы написать свое гневное письмо, но помощник капитана остановил меня:

– Куда нам это поставить?

Они несли носилки. Я увидел злобное лицо Гансальмо Сильвы: в покое глубокого сна оно нисколько не стало лучше.

– В камеру. В любую камеру. Не будите его. Позже я с ним разберусь.

Снова я попытался улизнуть, но вижу: выводят кого-то, в цепях, завернутого в материю, поверх которой – ранговый медальон. Он едва мог передвигаться – с мешком на голове. Помощник капитана спросил:

– Что с ним делать? – Он стянул мешок с головы пленника. Это был Туола – Тик-Так, из моего ведомства. Едва он увидел меня, как тут же заплакал.

– В камеру его, – сказал я. – Вам покажут, где находятся арестантские камеры. В полную изоляцию.

Я снова попытался скрыться, но один из конвоировавших Туолу космоплавателей обратился ко мне:

– У него в каюте около двухсот фунтов бумаг. Что с ними делать?

– Тащите ко мне в кабинет. И больше из этого корабля ничего не извлекайте. Я занят!

Наконец я выбрался из ангара. Я написал письмо, излив на бумаге всю ярость, на которую был способен. Письмо, адресованное фирме «Занко». Они задолжали мне тридцать тысяч кредитов и вот пытаются теперь мошенническим путем лишить меня комиссионных! И не только это – я написал, что они лишают меня возможности покупать золото! Негодяи!

И только тогда я почувствовал себя лучше. «Бликсо» здесь. Я сдуру считал, что мои несчастья позади. А они только начинались.

Золото мое прибыло, поэтому на рассвете я мирно спал. Меня разбудил Карагез, яростно тряся за плечо.

– Султан-бей! – говорил он. – Идемте скорей. Могут взбунтоваться!

Я вылез из постели, надел брюки, ботинки, свитер и выскочил за Карагезом. Фахт-бей сидел в машине у ворот. Дверь он держал открытой, и несмотря на тусклый свет раннего утра я заметил бледность его лица.

– В госпиталь, – сказал он, и водитель погнал туда машину.

– Они стали собираться еще перед рассветом, – начал рассказывать Фахт-бей. – Где-то прослышали, что госпиталь откроют сегодня.

– Кто?

– Мамаши.

– Почему?

– Из-за названия.

– Мне это не кажется большой бедой, – сказал я.

– Вот как? – возмутился он. – Если мы потеряем поддержку матерей этого района, наш запас свидетельств о рождении будет исчерпан! Поэтому смотрите – к ним нужен осторожный подход.

– Мне-то чего смотреть? – разозлился я. – А остальные, кто здесь работает от Аппарата? Разве это не ваше дело?

– Это ваш госпиталь. Совет офицеров не снимал с вас ответственности.

– Мне приходится делать все! – взвыл я.

– И смотрите – поосторожней с пикетом, – посоветовал он.

– Какой еще пикет?

– Из местных врачей и их ассистенток.

Когда мы подъехали к госпиталю, там собралась большая толпа. В основном она состояла из мамаш и детей. Стояли они смирно – туркам это свойственно. Они очень послушный народ, особенно перед тем как взорваться. Они покорны воле Аллаха. Но, кажется, Аллаху при первой же возможности желательны священные войны. Я пробрался сквозь толпу. Многие в ней кашляли. В Турции эпидемия туберкулеза. Люди обращали ко мне глаза – больные глаза. В Турции также эпидемия трахомы. Встречались искривленные конечности и неизбежные здесь язвы.

Горы земли вокруг больницы не были еще превращены в ландшафт. Но само здание, низкое и обширное, производило сильное впечатление. К нему подходили широкие ступени, ведущие к большой парадной двери. Поблизости, на большом белом щите был изображен красный полумесяц. Обычно на Земле на машинах «скорой помощи» и тому подобном изображается красный крест, но в Турции – полумесяц, являющийся символом нового рождения. Еще одна большая надпись гласила:

«Международный благотворительный госпиталь сострадания и милосердия. Строительная компания „Мадлик“».

Ничего предосудительного в ней я не нашел. Какой еще бунт? Фахт-бей вечно преувеличивает. Я поднялся по широкой лестнице, проталкиваясь через стоящую на ней толпу, и столкнулся с пикетом.

– Стойте! – сказал человек с властным видом, держащий в руках Плакат. – Всякий, кто переступит линию пикета, оскорбит турецкую национальную гордость. – Он указал на плакаты. На них неровными буквами было написано: «Несправедливо по отношению к организованной медицине!» «Штрейкбрехеры – вон!» «Долой благотворительность!»

Доктора и их помощники с плакатами выглядели весьма решительно. На верхней площадке, где кончались ступени, поднималось возвышение. Вероятно, пьедестал для еще не прибывшей статуи. Фахт-бей подталкивал меня сзади. Выбора не было. Я взобрался на пьедестал.

Какое море лиц!

Какое множество больных глаз, сколько кашляющих! Сколько изувеченных болезнью рук тянется вверх! Я знал, что министерство здравоохранения и социального обеспечения Турции очень активно борется против болезней. А также и министерство труда. А кроме того, и множество филантропических организаций. Но заболеваемость в Турции оставалась большой проблемой. Я и не представлял себе, что вокруг так много больных. Отбросы общества.

Я открыл рот, желая сказать им всем, чтобы они расходились по домам, но мне не дали такой возможности. Дюжий врач из пикета стал кричать:

– Я учился в Соединенных Штатах! Я знаю, как должна быть организована врачебная практика! Бесплатных клиник быть не должно!

Моментально пикет окружил пьедестал, и на меня посыпались удары плакатов и палок.

Я уворачивался как мог и пытался защищаться. Пикетчики принялись кричать нараспев, в такт своим воинственным выпадам:

– Бесплатным клиникам – нет! Бесплатным клиникам – нет!

– Конечно, бесплатных клиник не будет! – заорал я высоким голосом.

Толпа неожиданно активизировалась. В воздух полетели комья грязи, да так густо, что вокруг потемнело. Они швырялись грязью в меня Доктора утихомирились первыми. Дюжий повернулся к толпе:

– Вы слышите? Бесплатных клиник не будет!

В тот же момент комья полетели и в меня, и во врачей! Злые крики, презрительные насмешки слились в угрожающий рев.

– Где силы правопорядка? – крикнул я Фахт-бею, который сжался от страха в дальнем конце лестницы.

– Это ваш госпиталь! – крикнул он, перекрывая гул толпы.

Ком грязи ударил мне в лицо и сшиб меня с пьедестала. Из носа у меня потекла кровь.

Внезапно худой высокий человек в белом халате вспрыгнул на пьедестал и поднял руки над головой. Это был Прахд Бителсфендер!

Люди перестали швырять грязь, ожидая, что он скажет.

На рафинированном, ученом турецком языке Прахд заорал что есть мочи:

– Сограждане! Братья турки! Сегодня я выступаю перед вами с громким призывом к свободе! Пора, давно пора, чтобы мы, дети Аллаха, встали все как один и сбросили со своих шей железную пяту иностранного угнетателя!

Нос у меня так кровоточил, что, казалось, я весь изойду кровью. Я вспомнил, что в госпитале должна быть холодная вода, попятился к двери и вошел в вестибюль, все еще слыша голос Прахда: «Объединенная Турция, обратившись против своих жадных врагов за рубежом...» Остальное я уже не слышал.

Войдя в ванную и закрыв за собой дверь, я нашел кран с холодной водой, сел на унитаз и приложил к шее смоченную туалетную бумагу. Я знал, что в любой момент толпа может сорвать дверь и растерзать меня на части, но мой нос и моя драгоценная кровь были на первом месте. Наконец наступила долгожданная минута, когда кровотечение прекратилось. Снаружи было очень тихо. Неужели прибыли войска и перестреляли их всех?

Я рискнул выглянуть и увидел в большом зале ожидания очередь из матерей – там была полная тишина и порядок. Установили столы, за которыми работали местные врачи. Они казались очень веселыми, обслуживая людей одного за другим. Не было видно, чтобы матери расплачивались за услуги. Этого я понять не мог.

Боясь, что меня заметят и снова забросают чем-нибудь, я стал красться по коридору, как вдруг на плечо мне легла чья-то рука. Я так и подскочил.

– Я как раз ищу вас. – Это был доктор Прахд Бителсфендер. Он провел меня в небольшую операционную и стал осматривать мой нос.

– Что вы сделали? – спросил я. – Что это была за речь?

– Это речь Кемаля Ататюрка, произнесенная им в начале революции, – объяснил он.

Кемаль Ататюрк – вон оно что! Турки боготворили его. Они узнали речь и утихомирились, чтобы послушать.

– Уй, – простонал я – он зондировал мне нос.

– Не двигайтесь, пожалуйста.

– А как насчет бесплатной медицины? – спросил я, содрогаясь при мысли о затратах.

– О, – отвечал Прахд, глубже проталкивая зонд, – я им сказал, что все бесплатно. Ведь, в конце концов, это их госпиталь, поэтому им следовало бы работать здесь добровольцами: ухаживать за территорией, служить медсестрами и прочее. Им эта идея показалась замечательной.

– Уй, – простонал я. – А доктора?

– Я назначил их в штат на неполное рабочее время – на пару часов в день при высокой оплате.

– Уй, – простонал я, и не потому, что он кольнул меня. Ведь этот госпиталь внезапно становился источником долгов, а не доходов! – И кто вам дал на это разрешение?

– Прошлым вечером разве не вы сказали мне, что я отвечаю за госпиталь? – сказал Прахд. – Я знал, что вы одобрите мои действия, офицер Грис, поэтому так и поступил. Лечу больных, помогаю бедным и нуждающимся, налаживаю отношения с племенами этого примитивного уголка Вселенной. Меня восхищает, как широко вы понимаете межзвездные отношения. Зарплату мне начнут платить сейчас?

– О боги! – простонал я.

– Я могу и по-итальянски говорить, – убеждал он меня.

– Откуда мне знать, что вы сможете кого-либо вылечить? – прорычал я. – Ваше испытание только что началось! Вот когда госпиталь начнет делать деньги, настоящие деньги, тогда еще возможно, что вам будут платить. – Он сильнее ткнул мне в нос зондом. – У-у-уй!

Мой свитер был заляпан грязью, поэтому Прахд надел на меня белый халат, который принес с собой.

– Я хочу показать вам госпиталь, – сказал он. – Есть проблемы.

Я встрепенулся: какие еще проблемы? Я сам проектировал этот госпиталь, угрохал на него столько времени! Я вышел за ним из операционной. В зале ожидания очередь продвигалась и царила мирная атмосфера. Мы прошли по коридору. Операционная – еще не до конца установлено оборудование. Приемные кабинеты – еще не все завершено. Затем множество дверей – палаты, много палат. Я захотел войти в одну из них, но Прахд остановил меня:

– Нет, она полна.

– Что, уже так много больных?

– Нет-нет. Все эти больничные палаты и личные кабинеты врачей забиты оборудованием и медикаментами. Я с персоналом базы работал всю ночь. Мы только успели сменить ярлыки и забросить все сюда. Здесь товару на несколько клиник и на много лет работы. Вот это я и хотел вам показать. Для пациентов у нас нет ни одной комнаты. Все занято под склады. Мне потребуется еще одно здание – только для хранения вещей! И большая комната с холодильником – когда я начну выращивать культуры и создавать банки клеток.

Он не знал о моем секрете. Я нажал на панель, и перед нами появилась лестница. Мы спустились в подвальное помещение. Это был целый больничный комплекс. В нем находилось огромное количество жилых комнат. Прахд был поражен.

– Что это? Потайная больница под стенами другой?

– Угадали. – Я рассказал ему о главном плане изменения личностных характеристик людей, разыскиваемых полицией, и гангстеров.

– Похоже на тюремные камеры, – заметил он.

– Это чтобы они чувствовали себя как дома, – пояснил я. – Вы можете это сделать?

– О, никаких проблем. Только верхняя больница тоже должна работать.

– Она служит для прикрытия, – признался я.

– Этим все же не решается проблема площади для хранения, офицер Грис. Проблема холодильника тоже. Тем более что возрастет число культур, которые придется выращивать при замене отпечатков пальцев, голосовых связок и так далее.

Я заметил, что доктор ведет себя как упрямый осел. Мы вернулись наверх, в его кабинет, где он уже обосновался. И очень недурственно. Телефон уже стоял на столе и был подключен. Я позвонил в строительную компанию «Мадлик» и вскоре уже разговаривал с подрядчиком.

– Кажется, наша смета еще не исчерпана, – сказал я.

– Было превышение стоимости, – ответил он.

– Мне потребуется большая складская пристройка и холодильное помещение.

– Если еще полмиллиона американских баксов, то нет превышения стоимости.

Боги, ну и дорогим же оказался этот госпиталь!

– Условия те же, – сказал я подрядчику.

– Условия те же, – ответил он.

– Составляйте планы с главным инженером, – велел я, – и приступайте к работе.

– Вы богаты, – сказал он с завистью.

– А вам лучше не становиться слишком богатым. Здесь вокруг грязи по уши. – Я повесил трубку. Да, что ни говори, а у этих благотворительных клиник есть свои плюсы: теперь мой куш составит полмиллиона баксов.

Я собрался уходить. Нос у меня еще побаливал. На прощание я сказал Прахду:

– Когда придут строители от «Мадлика», просто скажите им, что вам от них нужно, и пусть начинают. А у меня другие дела.

Прахд поднялся.

– Разве вы не хотите узнать новости с Волтара? Я знаю, что вам в глубине души небезразлично благополучие вашей страны.

Людям свойственно быть общительными и болтливыми. Я снова сел.

– На Волтаре все прекрасно, – начал Прахд. – Погода была хорошей. Все цветущие кусты покрылись красивыми цветами. – Я понял, что он рассказывает о жилище вдовы Тейл, и насторожился. – Вам, наверное, известно, что у меня была кое-какая работа, связанная с вдовой Тейл, – продолжал он. – Уверен, вы будете счастливы узнать, что все закончилось благополучно до отлета «Бликсо».

– А что это была за работа? – спросил я, подстегнутый скорее подозрением, чем интересом.

– Я знаю: вы интересуетесь ею и, очевидно, беспокоитесь о ней. Поэтому я сделал как раз то, что вам было бы желательно, офицер Грис. Проблема заключалась в нимфомании – одержимости сексом.

О боги, он вечно прав.

– Итак, я расширил трубы ее яичников – это в первую очередь. Теперь она может иметь в три раза больше оргазмов, нежели раньше, и гораздо более интенсивных.

Дьяволы! Мужикам на Холмах Роскоши не поздоровится! Благодарение небесам, что я не там, а на Земле. Но, кажется, он сказал «в первую очередь».

– Вы и еще что-то делали?

– Ну разумеется. Вы же член славной семьи Джайрента Слахба – не хотелось мне, будучи у вас на службе, быть нерадивым в своих профессиональных делах.

Я ждал, что он скажет дальше, подозрительно прищурившись: подозрительность у нас, работников Аппарата, в крови.

– Нимфомания, – стал он объяснять тоном ученого, – зачастую вызывается у женщины бесплодием. Поэтому я провел обследование и точно: блокада овуляции – яйцеклетка не могла пройти по трубам и оплодотвориться. Я удалил блокаду.

Ага, возможно, он выправил ситуацию. Если вдова Тейл начнет рожать детей, может, это умерит ее пыл. Прахд довольно улыбался – настоящий профессионал.

– Ну-ка, – продолжал он, – вспомните первый день, когда я имел честь познакомиться с вами. У вас с нею в доме было половое сношение. Так вот, я взял часть вашей спермы...

– Постойте! – прервал я его, внезапно встревожившись. – Вы же трахались с ней целых полтора дня! Откуда вы знаете, что это не ваша сперма?

– Полноте, – отмахнулся он, – профессиональная этика не позволяет мне пользоваться моей собственной. – Он улыбнулся мне сочувственной улыбкой профессионала. – Какой целлолог не знает конфигурацию своей собственной спермы? Легко различить. В общем, она была готова к овуляции даже при блокаде, поэтому я поместил одну из ее яйцеклеток в пробирку вместе с вашим семенем. И могу вас обрадовать: они благополучно соединились. А прежде чем покинуть планету, я внедрил завязавшийся эмбрион ей в матку, убедившись, что там ничего нет.

Меня охватил ужас. Вдова Тейл! С меркнущей надеждой я спросил:

– А знает ли она, чей это эмбрион?

– Да, конечно! Она сказала: если уж нельзя от Хеллера, то пусть будет от вас. Она была очень рада, в самом деле. Сейчас она уже на седьмой неделе. Будет мальчик.

Мой ужас сменился бешенством, а Прахд распространялся дальше:

– Я был так благодарен за все, что вы для меня сделали, что мне не составило труда сделать все это для вас. И представьте себе! Это пойдет по линии родословной вашего великого дяди Джайрента Слахба! Ребенок унаследует кровь самого знаменитого целлолога на Волтаре! Вам есть чем гордиться, не так ли?

У меня сжались кулаки.

– Вы мне этого не пришьете! Нет никаких свидетельств, что я отец!

– Почему нет? – удивился Прахд. – Я подал властям официальное родительское свидетельство. Оно не затеряется, не бойтесь. Я все предусмотрел – вы сможете смело претендовать на родительские права.

О боги и дьяволы! Это не человек – это нечистая сила!

– Зачем вы это сделали? – вскипел я.

Наконец-то в нем заговорил страх. Появилось заикание.

– В-в-видите ли, б-б-была еще причина, В-в-вы сказали, что сожжете это п-п-прекрасное имение! М-м-мысль об этом была для меня невыносима. Поэтому я ре-ре-решил, что если вы уз-узнаете о сыне, который там живет, то не сожжете этот дом!

О боги, дьяволы и силы ада! Привязать меня к самой отчаянной нимфоманке на Волтаре! А вдруг она будет настаивать – и придется даже жениться на ней?! Прахд немного пришел в себя.

– В этом есть и положительная сторона. Ведь имение-то действительно прекрасное. Вот, она прислала вам открытку.

Он полез в карман и достал ее. На одной стороне на меня завлекающе смотрела статуя обнаженной нимфы, прячущей свою наготу так, что еще больше подчеркивала ее. На другой стороне было небрежно нацарапано следующее послание:

Солтену.

Юуу-хуу, где бы ты ни был. Я поживаю отлично. Дела идут отлично! Скоро ли приедешь? Надеюсь на это. Твоя обнимучка Тейлсюша-Плакуша. О-о-о-о-о-о-о-оох.

Я поехал домой, лег в постель и разрыдался. Скверно было то, что Прахд официально мертв. Иначе я мог бы убить его на месте.

В тот день судьба не ограничивала меня в рационе. Она была очень щедра. Она даже настаивала на том, чтобы я взял на себя как можно больше неудач, а потом и еще немного.

В полдень ко мне в спальню вошел Карагез. Похоже, когда бывают плохие вести, приносит их именно он. С хорошими же вестями он не только не приходит – даже не присылает никого.

– Там на газоне человек – у него ужасно неприятный вид, – сообщил он.

Я встал. В свитере оружия не спрячешь, к тому же он был в грязи. Я переоделся в штормовку, сунул в карман кольт «кобра» и, осторожно озираясь, вышел во двор. Это был Джимми Тейвилнасти Подонок. Он выделывал какие-то трюки со своим стилетом. При моем появлении он обратил ко мне рябое лицо с черными бусинками глаз и сказал:

– Мой человек у тебя? – Он посмотрел вокруг, не подслушивает ли кто. Говорил он в основном одной стороной рта. – У меня есть парни, которые тебе нужны. Они вот тут. – Он похлопал по карману. – Ты их получишь, когда выдашь мне моего человека.

Кандидаты на изменение опознавательных черт личности! При необходимости платить местным докторам за работу и сообщать всему миру, что она совершенно бесплатная, этот новый доход был не только хорошим, а жизненно необходимым.

– Зайди-ка немного погодя, – сказал я ему.

– Я не сойду с места, пока не получу Гансальмо Сильву. У нас по этому делу есть новейшие сведения. Это он пришил Святошу Джо после того, как стал его телохранителем. Он падла. Нам он нужен позарез. Так что имена в моем кармане стоят этого. Но, если обмен не состоится, скажи только слово, и я вместо него попрактикуюсь на тебе. Без практики мне нельзя.

– Нет, постой! Ты неправильно меня понял! Я просто имел в виду, что мне нужно позвонить отсюда, чтобы устроить это. Посиди-ка здесь немного. Я распоряжусь, чтобы тебе принесли чего-нибудь выпить и...

– Я никогда на работе не пью. Фараонам это запрещено, значит, мне тоже. Все честь по чести. Ну звони же!

– Ты в каком отеле остановился?

– Ни в каком. Я только что из Стамбула – взял там напрокат машину.

– Это все, что мне нужно знать, – сказал я и помчался к себе в спальню.

Заперевшись, я вызвал Фахт-бея по внутренней системе связи базы.

– Я насчет спящего пассажира с «Бликсо». Посади его в машину – она прибудет, кажется, из Стамбула. Доставь его в номера «Сагланмак» и помести в номере над лестницей. Зарегистрируй его под именем Джона Смита и скажи клерку, что он перепил, пока был в пути. Аппаратуру глубокого сна отключи в машине, чтобы он не знал, где находился до этого. Позаботься, чтобы никаких меток или чего-то еще, подходящего для опознания личности, на нем не было.

Фахт-бей обещал, что все сделает, и добавил:

– Никаких волнений, офицер Грис. На один день хватит с вас и бунта.

Я взял прибор ночного видения, вышел и убедил Джимми Подонка сойти с газона и сесть на лужайке за столик. Когда ему принесли безалкогольный напиток, он проверил его сначала на кошке, что бродила по двору. Не очень-то он был компанейским.

– Как поживает Малышка? – спросил я после затянувшегося молчания.

– А почему ты спрашиваешь?

– Как же, бывшая страсть, что ни говори.

– Она сказала, что впервые слышит о тебе.

– Я не всегда пользуюсь одним и тем же именем.

– Вон оно что!

– А как поживает Джованни?

– А почему ты спрашиваешь?

Да, это не было похоже на то, что называют дружеской встречей. Я решил, что дал Фахт-бею достаточно времени, чтобы все устроить. Мы пошли к арендованной Джимми машине, и я сообщил ему адрес. Через несколько минут мы подъехали к дому с плоской крышей, стоящему через дорогу напротив номеров «Сагланмак». Знакомому нам старому турку я представился инспектором по проверке кровель, дал ему банкнот в пятьсот лир и сказал, что жильцы не должны ничего знать – мы не хотим тревожить их своей инспекцией. Он впустил нас через боковую дверь. Крыша была окружена парапетом. На четвереньках мы подобрались к краю, где, скрытые от номеров парапетом, стали вглядываться в указанную комнату. Я показал Джимми лестницу, ведущую к наружному крыльцу, но он уже, к своему огорчению, знал ее.

Несмотря на осень, на крыше было довольно жарко. Но Джимми это было нипочем: видимо, хорошая закалка позволяла ему без труда переносить сидение в засадах. Натренирован, как и подобает головорезу.

Солнце зашло. Мы ни о чем не говорили. Показались звезды. Это не вызвало никаких замечаний. Перед отелем остановился автомобиль. Из него вышли трое мужчин. Тот, что находился посредине, казался пьяным. Они вошли в отель.

Вскоре в комнате зажегся сват.

– О, вот и он! – произнес Джимми Подонок.

Гансальмо Сильву, которого очень хорошо можно было узнать через окно, почти внесли в комнату. Похоже, он спал. Двое мужчин сняли с него одежду, уложили его в постель и накинули сверху покрывало. Нам был виден край постели. Джимми Подонок занялся проверкой своего ножа и пистолета. Он так увлекся, что мне пришлось напомнить ему о списке. Он полез в куртку, а я, опасаясь, как бы он не вытащил что-нибудь другое, держал руку с наведенной на него «коброй» в кармане.

Он вытащил список.

– Двести имен, – сказал он. – Все парни что надо, уже наготове и ждут, когда можно явиться. Последний в списке – мой брат, живет в Хобокене. Комиссионные пошлешь ему. Он добропорядочный семьянин, мусорщик. Ну а забудешь заплатить – в следующий раз приеду по твою душу.

– Честность – лучшая политика, – отвечал я. – Приятно иметь с тобой дело.

Он хмыкнул. Мы спустились вниз.

Джимми Подонок направился к наружной лестнице, ведущей в ту комнату. Хотя я и известный поклонник захватывающих спортивных зрелищ, а все же подумал, что будет разумнее позаботиться об алиби. Пройдя по улице, я зашел в бар и заказал кока-колу, намереваясь проторчать здесь полчаса, болтая с барменом о погоде. Не вышло.

На улице прогремел выстрел, затем еще два! О боги! Что за оружие у Джимми? Пушка, что ли? Я оставался на месте. Раздался вой полицейской машины. Топот бегущих по улице ног, голоса, крики.

– На улице нынче вечером ужасно шумно, – заметил я.

– Что-то не пойму, – сказал бармен. – Вы ведь стояли вот здесь, Султан-бей.

– Точно так, – подтвердил я. Я специально недоплатил и пересел на новое место, чтобы он меня лучше запомнил.

После того как наш спор улегся, я вышел на улицу. У «Сагланмака» скопилась большая толпа, у двери стоял полицейский. Я пошел в другую сторону и поймал такси. Водитель высадил меня у госпиталя.

Когда я вошел, меня ждал сюрприз: медсестра в белой форме за регистрационным столом. Миловидная брюнетка, турчанка. Несмотря на то что она казалась ужасно юной, вид у нее был вполне компетентный.

– К кому бы вы желали попасть на прием? – спросила она с профессиональной деловитостью.

Я чуть не сказал «К Прахду». Но вспомнил, что у него документы умершего ребенка и он «за рубежом, получает образование». Что же у него за имя? Я никак не мог вспомнить.

– К новому заведующему, – нашелся я.

– А, к доктору Мухаммеду Ататюрку! У вас уже назначен прием? Может, направить вас к ординатору?

– Нет, он мой друг, – быстро проговорил я.

– С вас триста лир. После обследования уточним сумму платежа. Это задаток.

– Я думал, что это бесплатная клиника!

– Только для тех, кто не в состоянии платить. Вы же, очевидно, платежеспособны. Вы приехали на такси! Не заплатите – не получите направления.

– Вызовите его сюда! – сказал я угрожающе.

Видимо, прозвучало это несколько громко, так как Прахд выглянул из своего кабинета.

– Все в порядке, сестра Билдирджина, – сказал он. – Это по делу.

Она неохотно разрешила мне пройти. Оказавшись в кабинете, я сердито спросил:

– Что это такое, черт возьми?

– Ее имя означает «перепелка». Мне показалось красивым,

– Еще одна платежная ведомость?

– В общем да. Она дочка ведущего врача медицинской практики в городе. Утром из Стамбула приезжает его сын, чтобы закончить у нас ординатуру. Но из стамбульского училища мы ждем всего лишь пять медицинских сестер.

– А кто такой этот «ординатор»? – сурово спросил я.

– О, это я – когда у пациентов не бывает денег.

Я заметил на боковом столе большой поднос, свидетельствовавший о законченном обеде, который, видимо, отличался непомерным обилием блюд.

– И в ресторанах вы тоже накапливаете счета?

– Что вы, нет, – замахал он руками. – Вы ведь велели мне быть экономным, так что я только нанял двух поваров, трех мойщиков посуды, прачку и шеф-повара. Им много денег не нужно. Побольше еды на вынос – вот и все.

– Послушайте, ведь эта девушка в регистратуре будет уводить ваших пациентов к своему отцу. А его сынок, когда сюда приедет...

– О, я хочу обучать его целлологии! – Глаза Правда вдруг засияли. – Офицер Грис, мне кажется, я смогу избавить весь этот район от туберкулеза и трахомы! А там возьмусь и за всю Турцию! А там и за весь Средний...

– Доктор Бителсфендер! – выпалил я. – Очевидно, вы не прошли курс по финансовому образованию. Доктор Джайрент Слахб часто говаривал: «Где бы, черт побери, оказалась целлология без денег?» Вот так-то!

– Но ведь она же все-таки пыталась взять с вас плату за прием, – слабо защищался Прахд.

Я сел.

– Прахд, мне кажется, что вы плохо разбираетесь в явлениях жизни и нуждаетесь в существенной ориентации. Вас должны интересовать не те деньги, что можно взять у меня, а те, что для меня, юный доктор Прахд. – Он выглядел ошарашенным. В таких вещах я человек сообразительный. – Чтобы я мог финансировать избавление от болезней, – добавил я.

И тут глаза его восторженно засияли.

– Тогда хорошо, что я заказал две новые машины «скорой помощи» и нанял водителей.

Боги! О некоторых вещах говорить с ним было бесполезно – он слишком туп. Я выхватил из кармана список, переданный мне Джимми.

– Вот вам две сотни имен. В этом списке вы найдете номера их телефонов. Они в Париже, Нью-Йорке, Лас-Вегасе, Рио и Бог знает где еще. Договоритесь с ними о графике посещения нашей больницы – по паре дюжин за один раз – и беритесь за дела!

Он взял у меня список. Вид у него был сконфуженный.

– Ну, что еще – что вам непонятно?

– Я не знаю, как звонить по одному из этих телефонов!

Я выхватил у него список и снова положил в карман. Сразу было видно, что с ним каши не сваришь.

– Сделаю это сам!

Я открыл дверь, собираясь выйти.

– Вам на виллу не обязательно идти пешком! – крикнул он мне вдогонку. – Вас отвезут на моей машине!

И, чтоб ему провалиться, на подъездной дороге я увидел новенький автобус и шофера в форме, который услужливо открыл для меня дверцу, спрашивая:

– Куда желаете, Султан-бей?

Я сказал ему, чтобы он проваливал ко всем мусульманским чертям, и зашагал на виллу пешком. Это им будет наукой!

Ходьба остудила мой пыл. Я размышлял: у Прахда деньги утекают рекой, а поступает – ни (...)! Что делать со списком? Международные телефонные разговоры прослушиваются Агентством национальной безопасности. Отсюда звонить, наверное, безрассудно: это может навести на след наемных убийц или даже специалистов «мокрых дел» из ЦРУ, что еще хуже, а я за этот вечер наемными убийцами сыт по горло. И тут я придумал, что делать. Я написал четкие указания: использовать посыльных и ни в коем случае не пользоваться телефонами. Я написал именно то, что следует делать. Закодировав все это, и списки тоже, я побежал по длинному туннелю в офис Фахта.

– Отправить это в нашу организацию в Нью-Йорке, – приказал я, – и немедленно!

– Надеюсь, Султан-бей, вы знаете, что делаете, – сказал он, взяв бумаги. – У нас уже и так столько переполоха, что ни в какие ворота не лезет. Совсем недавно в городе стреляли. Мне только что позвонили. А где были вы?

– В баре, пил коку и могу это доказать.

– Не сомневаюсь, что можете.

Но все же он отнес список к своему аппарату и послал его куда требовалось.

Но с неба моей злосчастной судьбы капать на меня еще не перестало. Когда я уже собрался уйти, Фахт-бей сказал:

– У вас в арестантских камерах есть еще один заключенный. Сегодня днем из публичного дома в Стамбуле звонил капитан Больц. Он сказал мне, что имеет приказ увезти его с собой назад, и велел на всякий случай заковать его еще в одни цепи.

Тик-Так! О боги, неужели долг никогда не перестанет изводить нас?

– Хорошо, – сказал я раздраженно. – Пойду сейчас поговорю с ним.

Я вышел. Машины у меня не было, поэтому я пошел пешком к баракам археологов, хотя вечер был очень холодным. Я разыскал дежурного офицера, и мы вошли в ангар. У камеры он спросил:

– Мне остаться? Его привели сюда в цепях – должно быть, он довольно буйный.

Вот и появилась возможность показать, насколько я мужественный.

– Я с ним справлюсь. Я вооружен до зубов.

Офицер открыл дверь камеры и ушел. Я включил освещение. Тик-Так проснулся, увидел меня и заплакал. У него был прилично помятый вид.

– Шесть кошмарных недель в этом кошмарном звездолете, с этим кошмарным экипажем мерзавцев, которые все лезут и лезут к тебе, – проныл он. – А теперь и вы! – Слезы так и струились по его красивой мордашке.

Я влепил ему пощечину. Терпеть не могу гомиков. Меня от них тошнить начинает. Сама мысль о двух мужчинах, занимающихся любовью, может заставить меня позеленеть!

– У меня две открытки, – сказал я. – Одна для тебя, а другая – для Милашки. Если вы по возвращении не пошлете их по почте, ваших матерей убьют.

Ручьи слез превратились в реки.

– Поэтому, если хочешь, чтобы эти открытки продолжали поддерживать «волшебную» почту, – продолжал я, – ты перестанешь хлюпать и расскажешь мне все – четко и ясно.

Он попросил разрешения сходить в туалет. В арестантской камере не слишком-то много возможностей для личного уединения, поэтому мне пришлось повернуться к нему спиной.

Наконец он взял себя в руки – то есть, сидя на каменном выступе, всхлипывал, отчего вздрагивало все тело. Наконец он успокоился.

– Мне нужно знать все, что говорил и делал лорд Эндоу с той поры, как я покинул планету, – сказал я. – Давай рассказывай!

– После вашего отлета я там оставался всего лишь десять дней! – заныл он.

– Никаких уверток! Начинай!

– Как только он меня увидел, то сразу и говорит: «Ах, какой милый!» А потом говорит: «Что-то брючки на тебе тесноваты. Пойдем-ка ко мне в спальню, и я...»

– Нет, нет, нет! – закричал я. Терпеть не могу гомиков! Мужчины, предающиеся любви друг с другом... Кровь от этого сворачивается! – Мне нужно знать самое существенное! Важные сведения!

– Ах, важные! Он сказал, что я намного красивей его ординарца, поэтому он сразу же отправил этого парня снова на Флот. А я и правда красив! Как-то ночью Эндоу сказал...

– Тик-Так, – оборвал я его самым ужасным голосом, какой только смог изобразить. – Политические. Мне нужны политические, а не гомосексуальные сведения!

Он снова заплакал, и мне пришлось ударить его по щеке. Наконец, встав ему, лежащему на спине, на грудь коленом и приставив к его горлу пистолет парализующего действия, я начал получать от него сведения.

Кажется, Ломбар при посредничестве Эндоу начал вырабатывать у нескольких членов Великого Совета привычку к стимуляторам и депрессантам – метедрину и морфину, якобы «помогающим при ревматизме». Все терапевты в Дворцовом городе занимались торговлей наркотиками и жаждали успеха в этом деле.

Наградив мальчишку еще парой тычков и пощечин, я выудил еще кое-что. Ломбар прослышал о законе Гаррисона, принятом Конгрессом США в 1914 году (земная дата), регулирующем изготовление и продажу наркотических средств, и стал настаивать на принятии его Великим Советом, чтобы немедленно засадить за решетку любого, кто будет подрывать его монополию на торговлю наркотиками. Выращивание мака на любой планете Конфедерации Волтар должно наказываться полной конфискацией земельного участка, мака, суровыми штрафами и пожизненным заключением. Синтезирование «скорости» или другого подобного наркотика из группы стимуляторов должно повлечь за собой высшую меру наказания. Должна быть одна лицензия на все виды наркотиков, и принадлежать она должна Ломбару. Очень умно. Точно так поступили корпорация ИГ Барбен и Роксентер. Ломбар явился хорошим учеником примитивных цивилизаций.

Помимо еще нескольких незначительных мелочей, это, пожалуй, и все, что было известно Тик-Таку о Великом Совете.

Я позволил ему расслабиться и уже потянулся к почтовым открыткам, как вдруг во мне проснулось подозрение. Он выглядел самодовольным – в духе гомиков. А гомиков я терпеть не могу. Доверять им нельзя!

Да, я вынул открытки, но затем сделал вид, что хочу их разорвать.

– Не надо! – завизжал он, глядя на меня с ужасом.

– Ты знаешь больше, – сказал я.

Он лихорадочно соображал, затем начал говорить:

– Все это не относится к Великому Совету или Эндоу. Только к Ботчу.

Ага! Он о чем-то умолчал. Я сжал кулаки.

– Нет-нет, – взмолился он. – Я расскажу! В тот же день когда вы отбыли, я видел Ботча – он сидел в своем кабинете и посмеивался про себя. И он кое-что сказал.

Силы небесные! Смеющийся Ботч! Да этот начальник конторских служащих, этот старый дурак в жизни никогда не смеялся. Вот уж, наверное, ужасное зрелище!

– И что же он сказал?

– Мне это было непонятно. Но это касалось вас. Ботч разговаривал сам с собою, он говорил: «Подделка! Вот это да! Вот это да! Замечательно! Подделка! Гриса за это казнят!»

Я похолодел. У Ботча есть против меня улики? Но какие? Единственная подделка, за которую немедленно могли бы казнить, – это сфабрикованная подпись императора на документе! И тут до меня дошло. Эти двое (...) мастеров по подделке в отделе 451 раскололись! Они рассказали Ботчу о тех двух документах, которые я показывал графине Крэк, добиваясь, чтобы она повлияла на Хеллера и убедила его покинуть планету.

Это точно! Меня могут казнить!

Ботч мстит из ревности!

Что делать?

Эти два документа – единственные экземпляры, спрятаны на теле графини Крэк, смертельно опасной графини Крэк, которая никому не позволит прикоснуться к себе! Которая убьет любого, кто осмелится протянуть к ней руки, за исключением Хеллера.

Голова у меня шла кругом. Нужно было время, чтобы подумать! Я снова положил открытки в карман. Тик-Так взвыл, словно от мучительной боли. Я вышел из камеры. Ждущий снаружи офицер стражи признался:

– Во (...)! Слышал я в свое время разных скандалистов, но этот... Теперь понятно, почему его привели в цепях!

– Запри его снова, но держи наготове, – приказал я и пошел по туннелю к себе.

Дело было крайней важности. Судьба просто играла со мной, она уже занесла над головой топор! Что делать, что делать? – неотступно сверлила мысль.

Мой старый учитель, преподававший в Аппарате курс «утилизация мозгов», бывало, говорил: «Когда туземцы опустят вас в кипящее масло и начнут протыкать копьями, тогда самое время приступать к сбору данных» Я прислушался к его совету.

Вечер продолжался. Я сидел у себя в кабинете и пытался думать. Мое внимание привлек видеоэкран. Звука не было – на время отсутствия я его обычно отключал. Я включил звук.

Помех у Хеллера в номера не было. Там собралась компания: Вантаджио, Изя, Бац-Бац и, конечно же, сам хозяин. Время, похоже, было как раз предобеденное. У Вантаджио на коленях лежал большой атлас, открытый на карте мира. Сначала я подумал, что он оседлал свою любимую лошадку – политическую-науку.

– ...Вот что такое «демократический процесс»: политики дают народу то, чем сами не владеют, для того, чтобы их избрали. Сечешь, малыш?

Хеллер кивнул. Бац-Бац сказал, что без виски не понять.

– А коммунизм, – продолжал Вантаджио, – это когда народу запрещается что-либо иметь, чтобы комиссары могли заграбастать все, что им хочется. Вот основные различия между демократией и коммунизмом. Сечешь, малыш?

– Да, – отвечал Хеллер. – Политическая наука – замечательный предмет.

– Верно, – согласился Вантаджио. – Политика – это главным образом хапанье, и политическая наука дает вам хороший шанс хапнуть первым.

Изя оглядел собеседников с извиняющимся видом и попросил:

– Прошу вас, нельзя ли нам вернуться снова к Генеральному плану?

Я насторожился. Я знал, что «Генеральный план» есть нечто такое, о чем мне следует знать больше. Раньше я не уловил его сути.

– Многие ли из этих стран, – продолжал Изя, – зависят от голосов избирателей?

Вантаджио взял атлас и, повернув его так, чтобы присутствующие могли лучше видеть, показал пальцем:

– Давайте для начала возьмем Англию...

Начались помехи. Какой-то (...) дипломат возвращал себе юность под жарким искусственным солнцем на синтетической траве! Я пожелал, чтоб песок застрял у него в волосах! Я отключил звук и хотел уже набросить на экран одеяло, когда вдруг понял суть услышанного. Я, как вы понимаете, находился в очень взвинченном состоянии. Я был у Ботча в руках – вещь достаточно скверная, но мне также грозила императорская казнь. Можно было бы подумать, что угроз на одну ночь вполне достаточно, но я вдруг осознал, что есть еще одна!

Хеллер мог добраться до меня!

Там, в номере, они явно разрабатывали тайный заговор. Хеллер изучал политическую науку, и причина тут могла быть только одна. Если они намерены установить господство над всеми странами мира – а Вантаджио ясно дал понять, что они готовы овладеть Англией, – то Хеллер станет во главе объединенных военных сил планеты и, зная, что я пытался его убить, использует их только для одной цели – схватить меня! Это полностью перевешивало чашу весов в его пользу и заставляло меня принять немедленное твердое решение.

И я его принял.

Я разбудил Карагеза. Он сказал мне, что фордовский микроавтобус исправен и на нем можно ездить. В моем потрясенном состоянии я не мог вести машину, поэтому, невзирая на уверения Карагеза, что на нем нет штанов и ботинок, я заставил его сесть за руль и отвезти меня в госпиталь.

В тех описях я видел гипношлем. Когда я просил фирму «Занко» прислать все новинки, которые у них есть, эта, кажется, явилась одной из них. В госпитале я пробрался мимо старушки, спящей в регистратуре. Шумно топая, я приблизился к спальне Прахда.

Видимо, мало я шумел, – доктор лежал в постели с медсестрой Билдирджиной. Они испуганно приподняли головы.

– Мой отец! – проговорила медсестра.

– Это не твой отец, – успокоил ее Прахд. – Султан-бей, надеюсь, вы уже знакомы с сестрой Билдирджиной? Прошу, не взрывайте госпиталь!

Сестра Билдирджина стала профессионально одеваться в свою форму.

– Вам надо зарегистрироваться при входе. Первый осмотр врачом – триста лир.

Я выставил ее из спальни.

– Где описи?

Прахд натянул штаны на тощие ноги, накинул докторский халат и босой повел меня к себе в кабинет. Описи хранились у него в сейфе. Я взглянул на них – они относились к двум партиям товаров. Пришлось повозиться, разыскивая, что мне нужно. Но уж тут я просто похолодел: в этих партиях оказалось целых шестнадцать гипношлемов! Опыт моего собственного знакомства с ними заставил меня содрогнуться. Шестнадцать таких штуковин – в свободном пользовании! Мне нужен был только один. Но остальные пятнадцать – они сразу же выйдут из обращения!

В общем, проблема заключалась в том, что Прахд не успел распределить ящики по кабинетам. Ему с помощниками из ангара удалось лишь сменить ярлыки.

Я заставил Прахда проделать большую часть работы. Трудно было лезть через что-то, протискиваться между тем и этим, приподнимать какую-то вещь, чтобы посмотреть под ней. И так палата за палатой, забитые ящиками. Однако благодаря моей настойчивости мы раскопали гипношлемы один за другим. Последний гипношлем находился в более крупном ящике вместе с электромашинами для производства срезов. Несмотря на холодный вечер, Прахд обливался потом, когда все шестнадцать гипношлемов наконец лежали штабелем возле микроавтобуса.

– Да что же это все-таки? – умолял просветить его Прахд, пока Карагез запихивал ящики в автобус.

– Самое зловещее изобретение, когда-либо известное разумным существам, – сказал я ему. – Термоядерная бомба – ничто по сравнению с ними. А они у вас тут были у всех на виду!

Похоже, он не очень-то сокрушался на этот счет.

– Из-за возникшей опасности я не буду вам пока платить.

Это действительно заставило его сокрушаться, кажется, даже заскрипеть зубами. Приходилось смириться. Я снова вернулся на свою виллу.

У меня есть погреб, открывающийся из моей спальни. О нем никто не знал. Я отправил Карагеза спать, а сам внес туда ящики, кроме одного. Я вынул шлем из картонной упаковки – и ощутил запах новенькой, недавно сделанной вещи. Я проверил его систему питания, при этом из осторожности держался на расстоянии и делал это палочкой. Система работала. Порывшись во вспомогательных аксессуарах, я нашел бланки лентозаписи. С большой осторожностью я ввел ленту в машину и дал команду «Внушение», тем самым подготовив ленту для введения в прорезь шлема. Потом я сел и написал письмо Ломбару. Там не было сказано слишком много – только бодрые общие места. А затем одна просьба. Другое письмо я адресовал Снелцу.

Я очень аккуратно упаковал их вместе с последним отчетом Хеллера для отправки на «Бликсо». Теперь я приготовился к следующему этапу. Если все это сработает, моя жизнь будет спасена.

Я чувствовал уверенность. Я намеревался соединить хитрое мастерство земной психологии с полицейскими методами ФБР. Разве можно было промахнуться?

Наступила пора идти против судьбы. Я позвонил таксисту – он был в постели.

– Ты знаешь ту толстую грязную старую шлюху, которая живет к северу от города, – Фатиму-ханим? Поезжай за ней и привези ее сюда немедленно.

– Эй, что случилось сами знаете с кем? – очень встревожился он.

– Она чудесная. А Фатима – это кое-кому еще. – Пусть не думает, что я потерял свою сексуальную доблесть или способность влиять на женщин.

– Ну, сразу отлегло от сердца. Ведь знаете, нет никаких гарантий возврата денег. А Фатиму я мигом привезу.

Я открыл запасную спальню, бросил на пол несколько подушек, включил соответствующее моменту освещение. Затем пошел к моим запирающимся шкафчикам и достал узкопленочную видеокамеру. Установив ее в углу комнаты, я подсоединил ее к дистанционному управлению и положил переключатель в карман. Взяв гипношлем, я отправился через туннель в ангар.

Охранник впустил меня в камеру к Тик-Таку. Тот проснулся и, завидев меня, завизжал: «О нет!»

– Успокойся, – сказал я. – Будет еще хуже. Надень-ка это.

– Нет! – взвизгнул он.

Мы с охранником надели на него шлем и приковали мальчишку к полу. Я вывел охранника наружу.

– А что это мы на него надели? – спросил он.

– Эта штука приглушает вопли.

– А, давно пора!

– Теперь послушай, – сказал я. – Кто из персонала подвергся дисциплинарному взысканию за приставание к турецким мальчикам?

– Да с полдюжины, – отвечал он.

– А кто особо отличился?

– Он как раз отсиживает свои девяносто дней. Камера номер тринадцать.

Мы пошли туда. Когда охранник включил в камере свет, парень сел, сонно покачиваясь. Это было громадное, неуклюжее чудовище с накачанными, как шары, мускулами.

– Сделаешь точно, как я скажу, – сказал я ему, —и твой срок закончен.

– А что за дело?

– Секс.

– С бабами связываться не буду.

– Не с бабами, – успокоил я его. – Договорились?

– Ладно. Вы хотите, чтобы я это делал здесь, прямо сейчас?

Я чуть не врезал ему. Терпеть не могу гомиков. Но у меня были дела поважней.

– Пусть он остается здесь, – сказал я охраннику.

Я вернулся к Тик-Таку, сунул ленту с командой-внушением в прорезь шлема и, держась на расстоянии, принесенной с собой палочкой включил шлем.

Тик-Так перестал метаться.

Я снова отключил шлем, снял его и освободил Тик-Така от цепей. Вытащив «кобру», я вывел его в коридор, извлек из кармана две повязки и велел охраннику завязать глаза Тик-Таку и тому громиле. Под дулом пистолета я заставил их пройти через туннель, мой секретный кабинет, спальню, внутренний дворик и войти в приготовленную запасную комнату.

– Садитесь на подушки, – велел я им. – Повязки не снимать. Я тут же вернусь.

Я вышел наружу. Таксист с Фатимой-ханим уже дожидались. Я велел водителю подождать в машине.

Фатима-ханим состояла в основном из трясущейся плоти и вони.

– Сделаешь точно, как я скажу, и получишь пятьсот лир.

– Прямо здесь, на траве? – спросила она.

Я велел ей заткнуться и сказал, что от нее требуется. Это ее слегка озадачило, но она согласилась. Я отвел ее в запасную комнату. У меня возникла проблема: здоровый амбал стянул с глаз повязку и навалился на Тик-Така, пытаясь сорвать с него одежду. Под дулом пистолета я заставил эту взбесившуюся гориллу отойти от мальчишки – пришлось много раз вертеть у него пушкой под носом!

– Ну вот, Тик-Так, – проговорил я, нагнувшись и шепча ему на ухо, поскольку он говорил только по-волтариански, – ты сейчас получишь вознаграждение за то, что ты такой хороший посыльный.

Я отошел и сделал знак Фатиме. Потом вышел наружу и нажал на кнопку дистанционного управления, включив камеру. За закрытой дверью я услышал голос Фатимы, напевающей ласковую колыбельную песню:

Бедный миленький малыш,

Ты голодненький лежишь,

Подвигайся, мама здесь,

Будет что тебе поесть.

В мягкий шелк своих кудрей

Сунь ты пальчики скорей.

Гули-гули, все-о'кей! Молочко у мамы пей!

Тик-Так внезапно издал крик!

Амбал чертыхнулся и приказал лежать спокойно. Меня скривило от отвращения, когда Тик-Так застонал. Снова послышалась колыбельная – она звучала и звучала. Вдруг амбал разразился громкими проклятиями. Тик-Так закричал в экстазе. Затем я услышал звуки возни и громкого поцелуя.

– О! Ты в тысячу раз лучше, чем Эндоу! – сказал Тик-Так по-волтариански.

Я тут же отключил рекордер и открыл дверь. Тик-Так стоял, обняв амбала. С ошарашенным видом он проговорил:

– Почему я так сказал? Это неправда. Ты не лучше, чем Эндоу!

Я скупо улыбнулся. Он сказал так потому, что это было внушено ему гипнолентой.

– Пора, – сказал я.

– На каком языке он говорит? – спросила Фатима,

– На языке младенцев, – ответил я.

– О! А меня-то кто-нибудь возьмет?

Я вывел ее из комнаты, дал таксисту тысячу лир – для него самого и для нее – и вернулся назад. Амбал снова тискал Тик-Така, и тот не жаловался. Пинками я заставил их разойтись. Терпеть не могу гомиков. Подталкивая их кольтом, я заставил их одеться и завязать глаза. А затем сопроводил их в ангар к арестантским камерам в коридоре направо.

– Все хорошо? – спросил охранник.

– Полный ажур, – ответил я.

Мы препроводили Тик-Така в его камеру. Я сказал амбалу:

– Можешь теперь идти, ты свободен.

– А нельзя мне отсидеть мои девяносто вместе с ним? Я заставил караульного капитана увести его в барак. Затем я помог Тик-Таку устроиться на каменных нарах. Он все еще распускал слюни.

– Ты получил удовольствие? – спросил я.

– О, еще бы! – протянул он, закатывая глаза.

– Ну а теперь – вот какая ему цена...

– Вы сказали, что это вознаграждение, – насторожился он.

– Женщина была вознаграждением. Ты не заплатил за мужчину. Так что слушай внимательно.

Я вынул из кармана три предмета, взятые мной из полагающегося сотрудникам Аппарата набора.

– Ты часто носишь офицерскому составу джолт и сладкие булочки по утрам. У меня на ладони ты видишь сейчас три капсулы. Каждая из них содержит концентрированный молекулярный порошок. В середке – молекула смертельного яда.

Он затрясся и выпучил от ужаса глаза. Психология права: то, что говоришь им после полового акта, само по себе действует как гипноз.

– Эта молекула яда, – продолжал я, – заключена внутри молекулы меди, которая защищает ее от разрушения. Молекула же меди заключена в молекуле сахара. В желудке человека желудочный сок за два часа разъедает медь. А потом он умирает. Ты понимаешь?

Он понял. Но просто чтобы досадить мне, упал в обморок. В камере была банка с водой. Я плеснул ему в лицо и привел в чувство,

– Дайте их мне, – простонал он. – Вы хотите приказать, чтобы я сделал нечто ужасное. Я приму их все за один раз!

– Нет, – сказал я, проявляя терпение. – Смерть от этого яда такая мучительная, что хуже и не придумать. Химики из Аппарата работали годами над этой формулой. Если примешь их – выжить уже не надейся.

Он заревел. Пришлось размахнуться и пощечиной вернуть его к теме нашего разговора.

– Теперь будь внимателен. Ты знаешь двух специалистов по подделке в отделе 451?

Тик-Так застонал.

– Ты обязан носить им закуски. Каждую из этих капсул засунешь им в булочки и присыплешь сахаром.

– О! – простонал он. – Вы предлагаете мне убийство!

– Хватит распускать нюни, – оборвал я его. – Когда обслужишь их, очередь за Ботчем. Третью капсулу подложишь ему...

– Ботч?! – вскрикнул он и потерял сознание.

Я еще раз плеснул ему в лицо водой. В конце концов мне удалось привести его в чувство.

– Послушай, – сказал я, – если ты этого не сделаешь, я не отдам Милашке твоей «волшебной» почтовой открытки, когда он будет здесь через три месяца. Начальник «службы ножа» на Мистине получит приказ – и матери твоей придет конец.

Он снова обмяк. Вода кончилась, поэтому пришлось вернуть его к жизни пинками.

– Вот еще что, – сказал я. – Я написал Ломбару, но должен быть уверен. Ты должен оказать на Ломбара все свое влияние, чтобы следующим рейсом с Милашкой обязательно

прибыли два человека – прибыли прямо сюда, в целости и сохранности. Это графиня Крэк и доктор Кроуб.

Он плакал и причитал, метался и бил кулаками по нарам. Я знал, что он будет отказываться, и все предусмотрел. Вынув из кармана небольшое просмотровое устройство, я установил его и, держа Тик-Така за голову, заставил смотреть в него.

Перед ним прошла вся сексуальная сцена, окончившаяся поцелуем и классическим замечанием, сделанным по гипнотическому внушению: «О, ты в тысячу раз лучше, чем Эндоу!» Мы, психологи, знаем свое дело.

– Эндоу убьет меня! Он на всю жизнь засадит меня в тюрьму! Вместе с маньяками!

– Именно так и будет, – подтвердил я. А ведь и впрямь мы, психологи, дело свое знаем. – И если те трое на Волтаре не умрут, а другие двое, что я назвал, не прибудут сюда с Милашкой, эта лента отправится прямиком к Эндоу! Понятно?

Когда я снова привел его в сознание, он понял. После этого не без некоторых усилий с моей стороны я заставлял его репетировать снова и снова, вызвав у него еще один обморок. Его сердцебиение ухудшилось. Но я уже не думал о том, чем его еще помучить, поэтому встал и ушел.

Это был мастерский прием! Хеллер просил прислать целлолога. Кроуб жаждал расправиться с любым красавцем типа Хеллера. Вот я и дам ему Кроуба. Графиня Крэк носит на теле две подделки. Как только она будет здесь, я под каким-нибудь благовидным предлогом просто возьму и выужу их у нее. Она будет рвать и метать, узнав, что Хеллер живет в, публичном доме, и задаст ему такую трепку, что у него все планы провалятся. Она затормозит его дела, а возможно, как я уже говорил Ломбару, и убьет его. Ломбар поймет, что мне нужен наемный убийца женского пола!

И когда я так или иначе разделаюсь с Хеллером, не станет никакой графини Крэк, жаждущей мести. Стоит ей оказаться здесь, уж я позабочусь о том, чтобы с Земли она ни за что не выбралась!

Все свидетели – покойники. Поддельные подписи императора – у меня в руках. Нет, в самом деле – мастерский прием! Я знал, что земная психология не подвела меня и мне удалось безошибочно использовать методы ФБР по сбору улик и фабрикации «ноу-хау».

Впервые за много-много дней я с легким сердцем отправился спать.

По вполне понятной причине мне хотелось поскорее распроститься с «Бликсо». У этого корабля, в отличие от других посещавших Землю, имелся собственный вид груза – плохие новости. Поэтому, очнувшись от заслуженного сна, я энергично взялся за дело – проштамповывание двухсот фунтов документов. Благо, что капитан Больц мог увезти их с собой на Волтар.

Читать их было бы слишком дорогим удовольствием, поэтому я сидел у себя в кабинете и довольствовался одной штамповкой. Вот уже и рука стала подуставать. Каким это образом всего лишь за десять дней Ботчу удалось скопить такую кучу документов на подпись? Но что уж там говорить – его участь решена. Еще каких-нибудь несколько недель – и ему устроят похороны без воинских почестей; гроб, вероятно, пронесут меж двумя рядами клерков, образовавших арку из поднятых авторучек, а на его памятнике будет надпись: «Место для штампа».

Я привязал удостоверение к ступне и попробовал ставить штампы ногой, но пришлось сгибаться, меняя листы, и у меня заболела спина. Мне пришла в голову бредовая идея: а не выйти ли мне на улицу и не найти ли там слепого нищего, чтобы он штамповал вместо меня? Но они все такие нытики, а за последнее время нытьем я был сыт по горло.

Закончил я только в девять часов вечера. Я взял тележку и отвез бумаги по туннелю в ангар. Двое рабочих погрузили их на корабль.

Больц, к счастью, пребывал в состоянии ужасного похмелья, и на пустые разговоры его не тянуло. Он заковал Тик-Така в кандалы и запер его в кладовой для хранения ценностей, к которой имелся единственный ключ. Он позаботился о том, чтобы опиум в картонной упаковке был прочно закреплен веревками, мешки с героином не прохудились и не катались по полу и чтобы стоящие один на другом ящики со «скоростью» концерна ИГ Барбен не разбились при большом ускорении. Больц попрощался со мной, морщась от головной боли – я слишком резко встряхнул ему руку (так я был рад тому, что он улетает), – и удалился в рубку управления.

Платформа на колесах тронулась, с лязгом закрылись шлюзовые отсеки, и тощий, видавший виды корпус «Бликсо» вознесся через оптическую завесу горной вершины и исчез в ночной темноте. Через шесть недель он, надеюсь, приземлится без всяких происшествий на Волтаре и главные мои проблемы будут решены.

Устав от штамповальных трудов, я вернулся к себе, лег в постель – и заснул сном человека ловкого и справедливого.

Было почти десять часов утра, когда я поднялся, хорошо выспавшийся и свежий. Я не торопясь позавтракал в своей комнате и, когда официант ушел, решил прогуляться по двору. Я не ожидал ничего срочного и настроен был оптимистически. Взглянув на чистое небо, я остался доволен: отличный осенний денек. Дверь с внутреннего дворика в наружный двор была закрыта. В ней я устроил небольшое отверстие («порт» по-римски) – римляне были осторожными людьми. Больше по привычке, чем из опасения, я поглядел в это оконце, прежде чем открыть дверь во двор, и остолбенел!

Он сидел на траве! Он сидел на траве, что-то подбрасывал вверх и ловил! Собственной персоной Гансальмо Сильва!

Я отпрянул!

Весь мой мир перевернулся вверх ногами!

Он-то что здесь делает? Ему же полагается быть в покойниках!

Я осторожно выглянул. Он меня не заметил – просто сидел и что-то такое подбрасывал: дюймов четырнадцать в длину, узкое и черное. Ружейный обрез! Американские гангстеры их, кажется, называют «леопардами». Они укорачивают ствол и ложе, и остается нечто похожее на пистолет. Но какой ужасный! Двуствольный, двенадцатого ружейного калибра, гладкостенный! Такой может проделать в человеке дырищу, в которую могла бы прыгнуть собака – и сделать это дважды!

Что он здесь делает?

Вывод напрашивался только один: он знает, что я заметан в покушении на него, и пришел сюда, чтобы меня убить! Я оставил всякую мысль о прогулке! И молча удалился к себе в комнату. Дверь в спальню я запер на двойной засов. Войдя в коридор, ведущий в офис Фахт-бея, я припустил не чуя под собой ног.

Запыхавшись, я ворвался к нему в кабинет.

– У меня во дворе человек! – выпалил я без всяких предисловий.

Фахт-бей сидел над счетами. Он взглянул на меня устало:

– Наверное, это связано с тем скандалом, в который вмешался американский консул. – Он заметил, что я не понимаю. – Ну, то убийство, – пояснил он, – на которое у вас есть алиби. Здесь все было спокойно, пока не появились вы.

– Какой такой американский консул? – рявкнул я.

– Разве вы не знаете, кто такие американские консулы? У них две основные обязанности. Одна из них – это востребовать тела мертвых американцев, а другая – оберегать живых американцев от правосудия и заботиться о том, чтобы их заключили в любую иностранную тюрьму, имеющуюся поблизости. Есть, конечно, и другая, секретная обязанность – выполнять задания ЦРУ.

– Что происходит? – заорал я.

– Бесполезно притворяться, что вы не знаете, – сказал он. – Пару дней назад в местной гостинице произошло убийство. Парень по имени Джимми Тейвилнасти вошел в номер и был пристрелен. Арестовали человека по имени Гансальмо Сильва. Он был по нашей части, Грис. Ведь он прибыл на «Бликсо», и вы это знаете. Вы приказали нам отправить его в ту гостиницу, что мы и сделали. И он убил этого Тейвилнасти.

– Да что же наконец произошло? – взмолился я.

– Полиция арестовала этого Сильву и бросила его в тюрягу. Сюда прибыл американский консул из Анкары, чтобы востребовать тело и отправить его на родину. Сильва прознал об этом и настоял на встрече с ним, утверждая, что он тоже американский гражданин. Мы боялись, что Сильву возьмут и могут допросить, но этого не случилось. Американский консул проверил гражданство Сильвы, убедился, что он американец, и, конечно, потребовал, чтобы его посадили в тюрьму на хлеб и воду. Но местная полиция заявила, что то была самооборона, и его отпустили на волю. Иностранное вмешательство им не по душе. Консула возмутило отсутствие международного сотрудничества, но утром он улетел с телом Тейвилнасти. Ну теперь-то вы понимаете? – Мне не хотелось понимать. – Если у вас во дворе сидит человек кряжистого сложения, очень мускулистый, черноволосый и черноглазый, со смуглым цветом кожи, то это и есть Гансальмо Сильва. Но все уже устроено. – Он уставился на меня черными блестящими бусинками глаз. – Как так получается: где вы побываете, там, кажется, всегда происходит какая-то неприятность, к тому же вы всегда появляетесь позднее, когда все уже устроено?

– Устроено? Да объясни же, что это значит. Он сидит на газоне у меня перед домом с обрезом в руках!

– О, это, – проговорил он. – Это все частности, частности.

Я видел, что здесь помощи мне не ждать. Я повернулся, собираясь уйти, и, клянусь, услышал, как Фахт-бей пробормотал себе под нос: «И удачи ему». Но все во мне так дрожало, что в тот момент я не мог воспринять это как следует. Когда я возвращался к себе, туннель показался мне ужасно длинным. Тысячи планов рождались в голове и переплетались друг с другом. Я стал заряжать десятикалиберный дробовик, но бросил, зарядив только наполовину. Нельзя было размазывать Сильву по всему газону и оставлять улики. Да к тому же, если я высуну голову из двери во двор, он может и опередить меня! Но и сидеть здесь, в комнате, неизвестно как долго и дрожать от страха я не мог. Нужно было что-то придумать. Взяв лист бумаги и ручку, я стал записывать все, что знал о Гансальмо Сильве. Последнее отчаянное усилие. В надежде, что из этого выйдет что-нибудь путное.

Первое, что пришло мне на ум, была счастливая мысль, что Тейвилнасти уже не нужно платить комиссионных. Это можно было записать в приход. Но Гансальмо Сильва сидит на моем газоне – этого в приход не запишешь.

Что я, в сущности, знал об этом гангстере? Будучи телохранителем Святоши Джо Корлеоне, он расправился с ним как наемный убийца. На допросе в Замке Мрака у него вытянули кое-какую пустяковую информацию о продажных сенаторах, состоящих на службе у организованной преступности, ах да: разума ему явно не хватало, коли он взял и вызвал американского консула.

Было что-то еще, ускользающее от моего внимания, но наконец я вспомнил: его же обучали под гипнозом методам аппаратной работы! Он был выпускником той школы! Ого! Ведь от него так и веяло смертью! Я проклинал Ботча за то, что тот тянул с печатью на приказе о казни. Пусть это останется на его совести. Хотя что там Ботч – его судьба была уже решена. Больше ничего не приходило мне в голову. Я шагал взад и вперед по тесной комнате, ударяясь ногами о мебель.

Обучение под гипнозом! Вот в чем дело! Теперь я знал, что придумаю какой-нибудь ловкий ход. Здесь, в этой самой комнате, хранилось шестнадцать гипношлемов. Если в Сильву с помощью какого-нибудь охранника выстрелить стрелой, вызывающей временный паралич, я бы мог надеть на него шлем и растренировать его! Ну-ка, посмотрим. Что мне было известно о гипнозе? В сущности, я никогда не изучал его по-настоящему. Но теперь мне нужна была полная уверенность в своих действиях.

Я достал учебники по земной психологии. Нашел эту тему. Земные психологи все время пользуются гипнозом. Они в этом мастера. В книге говорилось, что гипноз известен самым примитивным народам и что в древние времена им пользовались священнослужители – психологи не любят религии, считают ее бесполезной, она угроза их легкому заработку, основанному на обмане. Но гипноз, говорилось дальше, мог принести психологу огромную пользу. С его помощью можно было соблазнять женщин. Поскольку в этом состояла его первоначальная польза, мысли мои потекли по другому руслу. Передо мной открывались новые перспективы. Ютанк! А не мог бы я загипнотизировать ее, заставить быть разумной – то есть лечь в мою постель? Но тут в тексте мне встретилось нечто такое, что меня огорошило. Оказывается, область применения гипноза очень мала: только примерно двадцать два процента людей потенциально подвержены гипновнушению, на остальных гипноз не действует. А поскольку цель психолога – подчинить себе и сделать марионетками всех, этот инструмент имеет подмоченную репутацию.

Это явилось для меня тяжелым ударом. Если бы даже я овладел искусством закручивать спирали перед лицом Ютанк или заставил ее смотреть на качающийся яркий предмет, ни к чему бы это не привело, окажись она одной их тех, кто составляет остальные семьдесят восемь процентов. И я сомневался, что смог бы удерживать ее так долго в неподвижном состоянии.

Но минуточку! А гипношлемы? Кажется, мне попадалась какая-то литература. Я открыл, погреб, порылся в ящике, где хранился шлем, который я надевал на Тик-Така. Готовя ленту в прошлый раз, я делал это точно так же, как Крэк. Но, возможно, этим все не ограничивалось.

Ага! Маленькое руководство! Я открыл его.

Гипноз, говорилось в нем, – инструмент, применимый для усиления или стирания памяти или для подмены действительных воспоминаний ложными. Теперь передо мной что-то забрезжило. Эмоцию можно подавить или разжечь – вот оно что! Значит, я мог бы велеть Ютанк полюбить меня! Далее в руководстве говорилось, что примитивный гипноз действует только процентов на восемнадцать людей. Эта цифра обеспокоила меня. Земные психологи никогда не лгут – по крайней мере в отношении статистики.

Я продолжал углубляться в руководство. Оказывается, мозг работает на разных по длине волнах. Шлем приблизительно воссоздавал две из них. Во-первых, волну сна, параллельно которой можно было вводить состояние транса; во-вторых, в шлеме использовалась волна мысли. Все, передаваемое на этой волне – от записи на ленте до прямого обращения к человеку под шлемом, – воспринималось им как его собственная мысль и сохранялось в памяти. Итак, гипноз становился эффективным у всех ста процентов людей. Люди попадали под тотальное воздействие шлема. С помощью шлема можно было делать все, что позволял любой гипноз. Однако первая его цель состояла в скоростном обучении любому мастерству, науке или языку... Я сам учился языкам, «ошеломленный» графиней Крэк...

Внезапно с дрожью в теле я вспомнил о пережитом мной ужасе, когда Крэк надела мне на голову шлем и сказала, что я почувствую себя больным, если наврежу Хеллеру. Какая это была мука!

Я бросил руководство, словно из него полыхнуло огнем. Нет, эти шлемы были опасными!

Я приказал Крэк явиться на Землю. А вдруг она напялит на меня еще один шлем?! Эта мысль так меня напугала, что я чуть не вылетел из комнаты – лишь бы быть подальше от этих шлемов. Но вовремя обуздал себя, вспомнив о газоне, где появляться мне не следовало, и сел в другом конце комнаты, пытаясь думать. Может, уничтожить их – взять из мастерских ангара дезинтегратор и... Нет, подожди! Это же ценная вещь! С их помощью я мог бы соблазнять желанных мне девушек. Я мог бы заставить свой персонал кланяться и лебезить передо мной, стоит мне только появиться. Мог бы заставить и Ютанк полюбить меня, а это уж кое-что поважней. О, вот еще что: я мог бы растренировать Гансальмо Сильву и внушить ему мысль, что он нужен на Северном полюсе. Подо льдом!

Нет, уничтожать шлемы нельзя. Может, я никогда не выберусь из этой комнаты если не воспользуюсь ими. Гансальмо прикончил Тейвилнасти. Возможно, и меня он прикончит, что бы я ни делал, ведь у него выучка Аппарата. Парализовать его стрелой, надеть на него шлем и послать его зарываться в лед – возможно, это и был правильный ответ. Отлично. Но ни при каких обстоятельствах не желал я подвергаться риску, когда Крэк или кто-то еще стал бы надевать шлем на меня.

У меня хватило выдержки снова обследовать шлем. Маленькая лампочка спереди свидетельствовала о том, что шлем включен. Стой! Ведь она же не являлась частью мозговолновой цепи.

Великолепная идея!

Я смогу выйти из этой комнаты через двор, соблазню всех желанных мне девушек, заставлю людей кланяться мне, а Ютанк полюбит меня со всей преданностью! Без всякого риска для меня!

Я послал за техником, который устанавливал новую систему предупреждения, и вскоре тот прибыл по туннелю. Это был дерзкий самоуверенный тип, коротышка по имени Флип родом с Уиго, одной из планет Конфедерации Волтар. Никому и никогда не удавалось убедить его причесывать волосы так, как это принято на Земле: они торчали двумя спиралями, подобно двурожковой антенне.

– Не работает сигнализация? – поинтересовался он.

Я усадил его, подал ему гипношлем и упаковочный ящик.

– Это очень срочно, – предупредил я его. – Эти штуки прибыли на «Бликсо». Они действуют на всех.

Он осмотрел гипношлем.

– Рассчитывают на технику, – бурчал он, – а сами не видят дальше собственного носа.

Он тут же заглянул внутрь и стал копаться в механизме. Затем помедлил и спросил:

– Если они работают, что мне исправлять?

– Ты не понимаешь, – стал я терпеливо объяснять. – У меня их шестнадцать штук. Мне нужно наладить их так, чтобы они работали только тогда, когда я этого хочу. Мне нужно наладить их так, чтобы на некоторых людях они, казалось бы, работали, но это только бы казалось.

Он покопался во внутренностях механизма и сказал:

– Ну, это пустяки. Лампочка впереди, которая показывает оператору, что шлем работает, автономна от главной цепи. Она может зажигаться независимо от нее. Просто возьмем и снабдим ее выключателем, чтобы она включалась, а главная цепь – Нет.

– Мне нужно кое-что посложнее, – сказал я. – Чтобы оператор включал шлем и думал, что он работает, но чтобы при этом на некоторых он и впрямь работал, а на других – нет. Я вот подумал: может, поставить внутри шлема какой-нибудь секретный выключатель, который мог бы выключить только сам носитель шлема, – и это бы решило проблему.

– А, вы хотите сказать, что парень в шлеме должен иметь возможность выключить его, тогда как оператор думает, что он работает. Так?

– Верно. Я вот о чем подумал: мало кто умеет шевелить ушами. Я умею – у меня такой талант. Так что, если оператор включит на мне шлем, а я пошевелю ушами, скажем, три раза, – шлем выключится, а оператор этого не заметит.

– Я не умею шевелить ушами, – признался Флип.

– Вот то-то и оно. Значит, шлем на тебе будет работать, а на мне, поскольку я-то умею шевелить ушами, нет.

– Не получится, – сказал он. – Уровень развития техники этого еще не позволяет. Нет таких выключателей, работающих от движения ушей.

– Даже кончика уха? – умоляюще спросил я.

Флип, видя, в каком я отчаянии, подумал, затем взглянул на маленькое руководство, которое я читал.

– Ха,– презрительно произнес он, – краткое руководство для оператора. Бесполезная вещь. – Он сунул руку на дно картонной коробки и извлек оттуда солидное пухлое руководство: «Конструкция. Теория. Текущее содержание и ремонт. Руководство для техников».

Вскоре он уже с головой погрузился в развернутые большие схемы.

– Ага! – воскликнул он. – Цепь с параллельным обходным включением и многоклапанной распределительной коробкой! – Он внушительно ткнул в это место пальцем: – Вот здесь!

Я сидел слегка обнадеженный. Он заглянул в шлем, открыл небольшую крышку, посмотрел внутрь.

– Компоненты компании «Зиппети-Зип». Вам повезло. Они специализируются на компьютерах. Мы получали их продукцию тоннами.

– Можешь что-нибудь сделать? – спросил я, едва дыша.

– Если я внедрю в эту цепь – вот здесь – прерыватель взаимоблизости и активирую его, лампочка впереди зажжется, шлем же будет бездействовать.

Деталь, на которую он указывал, а фактически все устройство было с ноготь большого пальца.

– Но ведь не смогу же я просунуть сюда кончик уха' – испугался я. – Это было бы слишком рискованно!

– Нет, нет, нет. Прерыватель взаимоблизости состоит из двух частей. Их используют на космических кораблях. Когда один корабль оказывается слишком близко к другому, в его компьютерах во избежание столкновения срабатывает переключатель направления.

– Я не понимаю.

– Смотрите, я внедряю элемент А прерывателя в цепь шлема. Лицо, на которое шлем не должен действовать, носит элемент В у себя в волосах. Когда элементы сближаются, элемент В взаимодействует с элементом А и шлем не действует, а на вид – все в порядке. – Я одурел от его объяснений, и он понял это. – Сейчас принесу, – сказал он и выбежал.

Через десять минут он вернулся с шестнадцатью картонными коробками – маленькими, но тяжелыми.

– Нельзя же носить в волосах что-нибудь слишком большое, – заметил я.

Флип рассмеялся. Открыл одну коробочку – в ней оказались два маленьких свинцовых ящичка с разной маркировкой.

– Этот, – сказал он, – устанавливается в шлеме, а этот – в волосах.

– Они же заметны! – запротестовал я.

– Да нет же. Этого у вас не будет. – Он открыл ящичек. В нем, тщательно уложенная в крошечных выступах, лежала такая миниатюрная крупинка, каких я давно не видывал. Флип открыл другой – то же самое. – Компоненты для мйни-микро-схем.

– Но для чего эти тяжелые свинцовые ящички? – удивился я. – Эти компоненты радиоактивные?

– О, нет-нет, – поспешил он успокоить меня. – Если их хранить в открытом виде, они активизируют другие компоненты вокруг себя. Если они попадут в компьютеры, то компьютеры работать не будут. Поэтому их хранят в экранированных ящиках.

Он сразу же приступил к работе. Это было все равно, что работать с молекулами – настолько тонкой была работа. На это ушло много времени. Наконец Флип закончил.

– Теперь я покажу вам, как это действует, – сказал он.

Он поставил шлем на стул, подложил под него один из своих бесчисленных счетчиков и включил питание. Счетчик заработал как сумасшедший. Этот шлем действительно работал! Меня пробрала дрожь.

Затем он открыл свинцовую шкатулочку с элементом В и маленькими, с винтовой регулировкой захватами положил крошечную микросхему на стул. Счетчик замер. Спереди на шлеме ярко горела лампочка. Он стукнул по выключателю шлема несколько раз, лампочка гасла и зажигалась вновь, но счетчик не действовал. Затем он вернул крошечный кусочек в свинцовую шкатулку, включил шлем, и снова счетчик словно взбесился!

Я все как следует продумал. Я знал, что мне предстоит делать и как нужно поступить с Флипом: тайна не должна просочиться наружу.

– Переоборудуй и все остальные! – приказал я ему.

Он весело принялся за дело.

Я подремал, почитал комиксы. Время тянулось медленно. Когда Флип взялся за последний шлем, солнце уже клонилось к горизонту. Первоначально мой план был таков: как только он закончит, я сделаю вид, что мне требуется проверить оптическую защиту на вершине горы, и там столкну его вниз. Но все эти дни Фахт-бей страдал повышенной раздражительностью. К тому же вид мертвого техника, забрызгавшего кровью весь пол

ангара, может разжечь аппетит пилотов-убийц – они еще раньше хотели расправиться с техниками.

Нет, у меня появился план намного лучше. Я извинился и ушел в спальню. Закрыл дверь. Оказавшись вне пределов его зрения и слуха, я достал из погреба рекордер. Я уже прочел руководство по записи гипноленты и сделал ее, начитав следующий текст: «Закончив работу с гипношлемами, ты забудешь, что они находились у меня в комнате. Ты забудешь, что вносил в них изменения. Ты будешь думать, что тебя вызвали починить сигнализацию и что, пока ты был здесь, ты ничем другим, кроме этого, не занимался. Когда я сниму с твоей головы шлем, ты ничего не увидишь и ничего не ощутишь до тех пор, пока я не скажу: „Спасибо“. Тогда ты спросишь меня, в порядке ли сигнализация. После этого ты придешь в себя и станешь нормальным. Ты забудешь, что слушал эту запись».

Я вернулся в комнату с гипнолентой в кармане. Флип закончил возиться с последним шлемом, сказал: «Все сделано», отнес шлемы в упаковке в погреб и все прибрал, но последний шлем и одну свинцовую шкатулку с элементом В я оставил у себя.

– Все сделано, кроме испытания, – сказал я.

– Счетчик покажет вам, работает он или нет.

– Я в счетчиках не разбираюсь. Испытания должны быть настоящими, в естественных условиях. Ну как, не возражаешь?

– Конечно, давайте, – сказал Флип. – Но если уж это не работает, тогда считайте, что по всей Вселенной корабли будут разбиваться друг о друга. Эти штуки надежные.

Я вынул из шкатулки крошечный кусочек и вставил ему в волосы, затем надел ему на голову шлем и включил его.

Техник отключился, как лампочка! В волосы я вложил ему пылинку! Настоящий элемент В лежал в свинцовой коробочке вместе с другим таким же в другой комнате. Я просунул ленту с записью в прорезь шлема, она считалась, как положено, и я снял шлем с его головы. Флип сидел с закрытыми глазами и не двигался. Я вынул крупицу пыли из его волос, убрал из комнаты шлем и свинцовую коробочку, закрыл сводчатое помещение и вернулся назад. Разложил его инструменты вокруг плитки пола с секретом в моем тайном кабинете, где он работал, и, когда все было готово, сказал: «Спасибо».

Он посмотрел на меня чуть замутненными глазами и сказал:

– Сигнализация в порядке?

– Я очень тебе благодарен, что ты пришел и исправил ее.

– Не стоит, – сказал Флип как ни в чем не бывало, – там, в общем, и чинить-то почти было нечего. Нужно посильней нажимать ногой на эту плитку и вращать ступней, тогда и сработает сигнализация в ангаре. Вот и все, что нужно помнить.

Он собрал свои инструменты и, мурлыча под нос какую-то мелодию, ушел. Я стянул один из его счетчиков и проверил шлем с настоящим элементом В. Счетчик не издал ни звука!

Ура! Разве я не был теперь прав?!

Вскоре я смогу соблазнить любую девушку и заставить весь персонал кланяться, как только они увидят меня, а может, даже и подбить кого-нибудь на ограбление банка. Я смогу растренировать Сильву. Но самое главное – я смогу приказать Ютанк полюбить меня, лечь ко мне в постель!

Но оставалось сделать еще одну вещь.

Я поспешно написал записку и поставил на ней печать, чтобы она выглядела официальным документом. Потом достал кольт пятьдесят четвертого калибра и убедился, что он заряжен на тот случай, если придется столкнуться с Сильвой, – этого я ни в коем случае не желал.

Легко, как на крыльях, я пролетел по коридору в конторское помещение Фахт-бея. К моему счастью, его там не оказалось. Я воспользовался его телефоном и вызвал своего таксиста. Пришлось немного повозиться, разыскивая его, но после трех звонков в разные точки города мне это удалось. Он находился в баре – занимался игрой на автомате. По его словам, он немного проигрывал и хотел сперва добиться ничьей. Я был очень терпелив и согласился немного подождать, когда он сказал, что скоро приедет.

Вошла жена Фахт-бея, но, увидев меня, поспешно удалилась. Наконец прибыл и он сам. Я не хотел его видеть. Да и он тоже не испытывал особого желания видеть меня, судя по его лицу. Однако субординация есть субординация. Комендант сел и посмотрел на меня.

– Кражи героина все продолжаются, – сказал он.

– Зачем говорить об этом мне?

– Вы уверены, что не знаете об этом?

– Тебе бы лучше быть более уважительным, – сказал я со стальными нотками в голосе. Ну ты у меня дождешься – будешь первым кандидатом на обработку гипношлемами!

– Мы на пороге полного разорения, – сказал он. – Этот госпиталь стоит целой планеты! Ливанский банкир очень расстроен.

– Зачем ты говоришь это мне? – сказал я.

– Вы же главный инспектор.

– Вот именно. И не забывай этого.

– Мы задолжали корпорации ИГ Барбен за последнюю партию «скорости», – сказал он. – Ту, что доставлялась на «Бликсо».

– Да провались он ко всем чертям, твой «Бликсо», – сказал я, и это было на полном серьезе.

– Ливанцу придется брать банковский заем, чтобы купить урожай мака текущего года. Под тридцать процентов.

О боги, ну как таким мозгам не отведать гипношлема?

– До вас мы были кредитоспособны, – упрекнул он.

Два гипношлема в день! Я ему задам! Наконец явился таксист – было уже десять часов. Прежде чем выйти во двор, я внимательно оглядел его, нет ли там Сильвы.

– Я потерял бумажник, – заявил таксист. – Не одолжите мне несколько баксов?

Я сердито велел везти меня в госпиталь. Этому болвану гипношлем тоже обеспечен! Мы подъехали к клинике. Я велел ему подождать и глядеть в оба: не появится ли смуглорожий сицилиец – и зашел в здание. Там было безлюдно, если не считать пожилой женщины, несущей ночное дежурство в регистратуре. Я, не задерживаясь, прошел мимо нее и шумным рывком открыл дверь в спальню Правда. Две головы испуганно приподнялись с подушки.

– Мой отец! – вскрикнула медсестра Биддирджина.

– А зарплату мне уже начали платить? – спросил Правд.

Очевидно, я прервал их посреди кое-какого занятия – вид у них был всполошенный.

– А ну-ка, выбирайтесь из постели! – приказал я.

Вот еще два кандидата на гипношлем, это уж точно. Никакого уважения. Ее отец, этот жирный неряха! Они почувствовали в моем голосе угрозу – дважды повторять не пришлось. Сестра Билдирджина вылезла из постели. Было ей, наверное, лет пятнадцать, поэтому не много там было в смысле грудей. Напяливая на себя форму медсестры, она, похоже, еле слышно проклинала меня.

Встал и Правд. На этот раз он был умницей. Прежде всего влез в свои полуботинки.

Я потащил его к нему в кабинет. Там я показал ему подделку, имеющую вид официального документа, и пояснил:

– Вот только что полученный мною приказ. Исполнить его нужно немедленно.

В липовом приказе говорилось следующее:

Вам надлежит немедленно вживить себе «жучок». Если вас когда-либо поместят в одну из подземных камер или в могилу, мы не сможем вас обнаружить, если у вас в черепе не будет реагирующего на поиск «жучка». Это секретно, официально, и тот, кто разгласит тайну, своей зарплаты никогда не получит.

Вышестоящие Власти

Я забрал у Прахда приказ и передал ему свинцовый ящичек с элементом В. Он открыл его и прищурился, чтобы разглядеть содержимое.

– Это «жучок»?

– Мини-микроответчик, – уточнил я. – Он отвечает звуковым сигналом, когда на него воздействует луч поиска.

– А, понятно. Один из тех.

– Верно. Нужно вживить его в макушку моего черепа так, чтобы никто не знал, что он там. Таков приказ.

– И тогда мне начнут платить?

– Посмотрим.

Он как-то странно поглядел на меня и крикнул медсестре Билдирджине. Та прибежала, что-то бурча под нос. Правд велел ей подготовить операционную, и она умчалась, все еще бормоча, а мы не спеша последовали за ней.

Операционная была готова, лампы горели, посреди комнаты стоял стол с ремнями.

– Это для него? – поинтересовалась медсестра.

– Для него, – подтвердил Правд.

Она ловко схватила меня за руку и повалила на операционный стол. Я поразился ее силе. Она заставила меня растянуться и принялась закреплять ремни: стянула ноги, живот, перекинула тяжелые ремни через грудь и плечи, наконец последним ремнем закрепила шею. Слишком туго – трудновато было дышать. Она все еще что-то ворчала про себя – с каким-то озлоблением.

– Подождите! – сказал я. Уж очень нехорошо они на меня глядели, не хотелось под этими взглядами погружаться в бессознательное состояние. Чего доброго очнешься, а у тебя из неположенного места будет торчать ланцет. – Не надо общей анестезии! Только местная. Ничего особенного тут нет.

– У нас нет новокаина, – сказала Билдирджина.

Я повернул голову и указал ей на пузырек с надписью «новокаин». Она взяла его и положила к себе в карман.

– Он пустой, – объяснила она. – А все аптеки в это время закрыты.

– Это правда, – подтвердил Прахд.

Билдирджина подошла к шкафу, выдвинула ящик и что-то взяла. Затем вернулась ко мне и приказала широко открыть рот. Я повиновался, думая, что она хочет взглянуть на мои зубы. Но она впихнула мне в рот большой кляп из бинта. Затем влезла коленями мне на грудь. Колени оказались довольно острые – она ведь была молода и немного костлява. Юбку она задрала, обнажив ляжки. Сдвинув локти, она обхватила мое лицо ладонями – ногти у нее тоже были довольно острые – и зажала мою голову, словно в тисках.

– Начинайте, док, – сказала она. – И надеюсь, эти инструменты тупые! У юных девушек нежные чувства.

Я понял, что она страдает «комплексом Электры». Фиксация на своем отце. Я попытался сказать ей, что я не ее отец, но кляп не дал мне этого сделать.

Колени медсестры так больно вонзались мне в грудь, что я не почувствовал первого надреза. Второй – почувствовал!

Прахд – а я довольно энергично вращал глазами, чтобы все видеть, – пользовался электроножом фирмы «Занко», и у него была ванночка для сбора крови. Он вскрыл мне череп! Тут и смотреть не нужно было, чтобы понять это! Жгло безумно!

Билдирджина, цепко держа мою голову в ладонях, не позволяла ей шевельнуться, а ногти вонзались мне в кожу. При этом она вела такие речи:

– Это не очень-то хорошо – заставлять прерывать такие дела посредине. Может, один раз – еще ничего, но когда так делают дважды – это уже назло. У юных девушек нежные чувства!

Прахд собирал кровь в пробирку и разогревал катализатор. Что-то жужжало, звякали металлические ванночки, шипели горелки. Он вернулся с каким-то инструментом, похожим на лопату. Я не видел, что он делал, но внезапная боль пронзила меня, как копье, глаза ослепила вспышка!

Он отошел с небольшим кусочком черепной кости. Положил его в пробирку, пробирку поместил в катализатор, зашипели горелки, мой череп – тоже!

– Вам когда-нибудь приходилось останавливаться посреди этого дела? – продолжала медсестра. – Вас когда-нибудь прерывали в самом разгаре?

Я уже не ощущал ее ногтей – слишком сильно болел череп. Прахд включил дрель.

ЙООУ! Звук дрели проник мне в череп, и это была живая мука! Комната завертелась перед глазами!

– Так все шло хорошо,– говорила медсестра. – Хорошо, медленно, ровно. И обещало продолжаться так долго. О, это было здорово!

Дрель у Прахда перекосило. Я потерял сознание. Когда пришел в себя, Билдирджина говорила:

– Это был первый акт за ночь. Я с нетерпением ждала его весь день. Меня пробрало до самой макушки! И тут вошел мой отец!

Я пытался сказать ей: «Сестра Билдирджина, я не ваш отец. Это у вас от „комплекса Электры“. Ваша скрытая страсть к отцу находит выражение в ненависти». Но кляп во рту не давал мне такой возможности.

– Проверь, пожалуйста, этот предмет, – попросил медсестру

Прахд, держа в руках свинцовый ящичек. Она на мгновение отпустила мою голову – точно вещь. Я страдальчески кивнул. Доктор подцепил элемент пинцетом и бросил в раствор. Выловил его оттуда. Билдирджина снова схватила меня за голову, колени врезались в грудь.

ЙООУ! ЙООУ! ЙООУ! Он внедрял это в мой череп не слишком-то нежно.

– Вы когда-нибудь останавливались на полпути? – продолжала Билдирджина. – Как раз в тот момент, когда все идет превосходно?

Бителсфендер вынул массу костных клеток из пробирки и, как штукатур, замазал сделанную дырку. При каждом прикосновении ощущение было такое, будто тебя дергают за каждый нерв!

– Понимаете, – говорила Билдирджина, – я же совсем молодая, я только начинаю. Для меня все это так ново, так чудесно. Слышать-то я слышала, да вот не знала, что это может

быть так здорово, так здорово, так здорово!

Теперь Прахд подтягивал кожу, боль была сумасшедшей, обжигала!

– Вам нужно быть более осмотрительным с юными девушками, у которых раньше ничего такого не было, – продолжала медсестра. – Ведь это самое восхитительное в их жизни!

Прахд обмазывал чем-то края раны. Каждое прикосновение причиняло дикую боль!

– Не будете больше прерывать юных девушек на полпути, – приговаривала Билдирджина. – Будете проходить своей дорогой и давать им кончить! У юных девушек нежные чувства, смотрите не забывайте об этом!

Прахд поднес к моей ране лампу. Мне показалось, что от жара у меня затрещали волосы. Затем он отступил и сказал тоном профессионала:

– Можете не держать его больше, сестра Билдирджина.

Она слезла с меня. Я даже не чувствовал ее впивающихся мне в грудь коленок, которые оставляли синяки, – для страданий мне хватало другой боли. Она взяла ланцет, видимо, на тот случай, если ей задним числом придет в голову новая идея. Расстегнула ремень на горле, дав мне снова нормально дышать, сняла и остальные путы.

– Ну вот, – сообщил Прахд, – вы и с «жучком». Теперь мне будут платить?

Я вытащил бинт изо рта и рявкнул:

– Вон отсюда!

Они были очень послушны. Покидая операционную, медсестра Билдирджина уже расстегивала свой халат, с обожанием глядя на Прахда.

– О, я просто в восторге от медицинской работы, а вы, доктор? Она так возбуждает!

Я кое-как слез со стола. Вся комната ходила ходуном. Мне трудно было сказать, что со мной сделали: (...) или прооперировали!

При моем приближении таксист проснулся, выпучил на меня глаза и испуганно проговорил:

– Ого, неужели этот сицилиец все-таки добрался до вас?

Я велел везти меня в казармы: не хотелось мне еще раз выслушивать нытье Фахт-бея. Когда я проходил по ангару, офицер охраны спросил:

– На вас напала банда?

Не ответив, я прошел по туннелю в свое секретное жилище, ввалился в спальню и рухнул замертво. Не скажу, что я уснул, нет – я просто отключился.

На следующее утро я проснулся очень поздно. На воротнике свитера и на волосах запеклась кровь. Надо было что-то делать. Я принял душ и, к своему удивлению, обнаружил, что кровь из головы больше не идет. Правда, еще больше я удивился, когда дотронулся до того самого места – это меня чуть не прикончило. Хорошо, что рубашку не нужно надевать через голову, и за этим занятием я начал вкушать сладкие плоды того, что совершил. Теперь ни один из гипношлемов на мне не сработает.

Не будет больше кошмаров, завершающихся дьяволами Манко с остроконечными хвостами. Я был избавлен от Крэк, но никто на этой планете не был избавлен от меня. Это чувство доставляло мне радость. Официант принес мне горячий кофе без сахара. Я выпил его маленькими глотками, запивая большими глотками воды. Именно так его надо пить, хотя я сам делал это редко. Но раненых всегда мучает жажда. Сладости я полностью проигнорировал.

Поскольку официант входил и выходил и никакой двуствольный «леопард» не разнес его на куски, я прошел по внутреннему дворику на цыпочках к двери во внешний двор: мне нужно было решить, где поставить стражу, чтобы удобнее угостить непрошеного гостя парализующей стрелой. Я глянул в смотровое отверстие.

Мои боги!

Ютанк как раз отъезжала на своем БМВ. И рядом с ней на переднем сиденье, болтая как ни в чем не бывало, сидел – представьте себе кто – Гансальмо Сильва!

Машина выехала за ворота и скрылась. Я вышел во двор. Карагез помогал садовнику высаживать цветы на клумбу. Я подозвал его, а затем молча указал на ворота – у меня просто отнялся язык.

– А, этот, – догадался Карагез. – Он все вас дожидался.

Я молча кивнул, и Карагез продолжал:

– В городе последнюю пару дней появились какие-то чужаки. Они напугали Ютанк. Поэтому сегодня утром она наняла Сильву к себе в телохранители.

Час от часу не легче! Мало того, что он охотится за мной, так еще крадет мою возлюбленную танцовщицу! И кто знает, не замышляют ли они оба что-нибудь против меня!

Хорошо еще, что я уже провернул свои планы с гипношлемами.

– Слыхали, – говорил Карагез, – он без гроша в кармане. Американский консул забрал у него все наличные, которые он вынул из карманов мертвого гангстера, – сказал, что это консульский сбор. Мы его подкармливали.

Даже персонал снюхался с ним. Я пошел к воротам, но тут сообразил, что имел глупость выйти невооруженным, и повернулся, чтобы вернуться в свои апартаменты. Раздался звук подъезжающей машины. Во двор вкатился "БМВ! Визжа тормозами, он остановился в обычном месте. Я так и замер, глядя на машину, как птица смотрит на уставившуюся на нее змею.

Я чувствовал, что мне пришел конец: из машины вылезал Гансальмо Сильва. В руке он держал свой «леопард». Ютанк, в плаще с капюшоном, под чадрой, шмыгнула мимо меня, даже не глянув в мою сторону, словно меня и не существовало. Видимо, она совсем списала меня со счетов. Дверь ее комнаты захлопнулась, задвижки с лязгом стали на место. Сильва стоял, выбравшись из машины, и смотрел на меня. Никогда я еще не чувствовал себя таким беззащитным. Пистолета при мне не было, так что мне нечего было вытаскивать, но даже если бы он и был, я бы не успел этого сделать: у Сильвы была уйма времени, чтобы пристрелить меня первым. К тому же, обработанный гипнозом в Аппарате, он был способен на все. Сильва медленно подходил ко мне с обрезом в руке, такой коренастый, мускулистый, страшный – сицилиец до мозга костей. Он хмурился.

Остановившись в пяти футах от меня, он поднял обрез и дулом почесал себе голову.

– Где это (...) я видел тебя раньше? – проговорил он.

Я промолчал. Он нахмурился сильнее. Затем его лицо слегка прояснилось – черная туча сменилась темной облачностью.

– А, знаю. В том (...) кошмаре – ты тот самый парень, который мне привиделся. Я стоял в сарае, полном летающих тарелок! – Сильва оглядел меня с головы до ног и кивнул: —

Что ж, это проясняет дело. Можем мы уединиться в каком-нибудь укромном местечке и посидеть? Тут как-то все на виду.

Ловко. А чего еще ждать после обработки в Аппарате? Он не хотел, чтобы казнь произошла на виду У людей. Моя спальня – там я буду ближе к моим пистолетам. Я обрел дар речи.

– Пойдем со мной, – сказал я и повел его в спальню. Тут явилась мысль похитрей. – Хочешь сначала выпить? Немного виски?

– В рот не беру, – сказал он. – (...) язва желудка.

Что ж, попытайся снова, как, бывало, говорили мои учителя. Если ты еще не умер, всегда остается крошечный шанс, что это произойдет не тотчас же. Я ввел его в спальню, усадил в кресло, потешил было себя мыслью, что могу удалиться в секретную комнату, наступить на плитку пола, повернуть ступню – и в ангар сбежится персонал, но тут сообразил: ведь в ангар, а не сюда, где они нужны. Я попытался применить хитрый прием и сказал:

– Насколько я понимаю, Ютанк наняла тебя телохранителем.

– Ага, – прохрипел Сильва.

– Эта страна довольно дикая. У тебя есть квалификация? Как ты убрал Тейвилнасти?

Он расхохотался отрывистым, лающим смехом:

– Детская игра. Когда эти двое (...) привели меня в ту (...) комнату, я пришел в себя и сказал: «Это (...) ловушка для того, чтоб меня кокнуть». Сечешь? Так я и сказал: «Ловушка, чтобы меня кокнуть». Ты меня понимаешь? – Я понял его. Он угрожал мне. – Ну вот, когда они уложили меня в эту (...) постель, я сказал: «Какой-то (...) (...) будет здесь через пару минут, чтобы замочить меня». Ну и тогда, как только эти (...) ушли, я взял и взбил одеяла, чтоб было похоже на лежащее тело, и спрятался под кроватью. Детская игра. Через пару минут – вот (...) буду, если вру, – в окно тихо влезает какой-то (...), крадется, как кошка, к моей (...) постели. В руке у него – (...) стилет. И еще вот этот «леопард» в кобуре на левой (...) ноге. Он всаживает стилет в одеяла, как психанутый (...). Ну а я просто протянул руку и сорвал его (...) «леопард» с ноги. Он даже не успел наклониться и посмотреть, что там такое под этой (...) кроватью, как я уже прострелил ему ногу. А когда он упал, я (...) пальнул ему в промежность. У него сразу пропал всякий

интерес кого-то убивать, поэтому я вылез из-под этой (...) кровати. Вижу, у него еще дешевый карманный пистолет, паршивенький, тридцать восьмого калибра. Я его взял, и хотя из этой (...) штуки стрелять было рискованно – их на (...) разрывает, – я всадил пулю в одеяла, протер этот (...) пистолет и сунул ему в руку, которая уж (...) и дергаться перестала. Я поискал у него деньги и нашел четыре запасные обоймы, ну и спрятал «леопард» и патроны к нему в укромном местечке в туалете. Тут приходит (...) полиция. Подумали, что этот парень пытался взорвать бомбу, но она взорвалась слишком быстро. А потом видят, что я американец, и засадили меня в тюрягу. Я как дурак (...) призываю этого (...) американского консула, а он приходит на следующий день и требует, чтобы мне намотали на полную (...) катушку, но они говорят ему, пошел ты на (...). Чтобы я еще хоть раз требовал американского консула – черта с два! Он взял все мои башли. Ну и на следующий день я вернулся в гостиницу и забрал этот «леопард» из туалета. – Он посидел немного в задумчивости. – Я смутно помню, что в кошмарном сне я призывал американского консула. Дурак я (...), но все же мне кажется, что я в делах сейчас стал куда умней и знаю, что делать, вот так-то. Так что пора поговорить о тебе.

– Постой, – сказал я. – Похоже, ты толк в деле знаешь. Но это довольно дикая страна. Если хочешь быть телохранителем, тебе необходимо это. – Я надел ему на голову гипношлем и повернул выключатель. Лампочка впереди ярко вспыхнула.

Я ждал. Он просто сидел и все. Я ожидал, что его глаза подернутся дымкой и сомкнутся. Но он просто сидел и все. Сна ни в одном глазу!

– К черту, – сказал он. – Не нужно мне никакого шлема. – Он снял его и положил к себе на колени. – Да и на пуле непробиваемый он что-то не похож.

О боги! Он же не работал! Ну да – этот шлем не работал! Лихорадочно соображая, как себя вести, я взял у него шлем, ясно сознавая одно: передо мной обработанный гипнозом наемный убийца Аппарата!

– Мне в голову засела одна странная мысль, – сказал он, – будто в Турции я должен встретиться с главным. Люди говорят,

это ты и есть! Дурацкая (...) мысль, что у тебя для меня есть какая-то работа. – Я шумно перевел дух. Так вот что внушили ему под гипнозом! – Эта дамочка, которая у тебя тут живет, как ее – Ютанк? Чудное имя. В общем, она предложила мне работу. Но, по-моему, это не то, что мне надлежит делать, и непохоже, чтобы это была постоянная работа. Несколько минут назад мы с ней поехали по дороге в город, и она сказала мне, что ужасно боится: в городе последние два дня появились какие-то иностранцы, стреляли, и она попросила меня...

– Постой-ка, – прервал я его, – ты же не говоришь по-турецки.

– Ну да, не говорю. Паршивый (...) язык. Зато она говорит по-английски; правда, акцент у нее – ухохочешься. – А, лапушка изучает английский! Может, хочет меня порадовать? Я же видел, как она вносила в дом целую кучу учебников. Как это мило с ее стороны. – Иногда ее (…) трудно понять: она употребляет слишком много длинных слов. Ну, так вот: едем мы по дороге в город, совсем недавно, и хочется ей знать, кто, по-моему, эти козлы. Козлами-то она их не называла. Она сказала... да, вот как она сказала «непрошеные иностранные гости». Я-то, конечно, знал и говорю ей: эти (...)(...) – американский консул из Анкары и три-четыре цереушника. И бац – она делает крутой разворот назад, и мы снова здесь. По-моему, ей кажется, что ей грозит опасность. – Разумеется, кажется. Бедная дикарочка из пустыни. – И, должно быть, у нее в мозгах что-то перевернулось, – продолжал он. – Сначала говорила, что боится стрельбы, а потом хочет знать, сколько стоит замочить человека. Бабы! – добавил он с отвращением. – Вечно у них в голове что-то меняется! – Да, женщины – тяжкое Испытание, с этим я мог согласиться. – Хотя, – закончил он, – замочить американского консула из Анкары – это (...) жуть как мне нравится!

В отчаянии часто рождаются блестящие идеи. Я должен отделаться от этого Сильвы. Он не только представляет опасность для базы, он угроза моему дальнейшему обладанию Ютанк. Он может убедить ее сбежать с ним! Послать его на самое опасное дело! На такое, из которого наверняка живым ему не выбраться. Кого на планете охраняют зорче всех?

– А как насчет того, чтобы замочить президента США? – предложил я идею.

Но он отрицательно покачал головой:

– Ну уж нет. Мне таким героем, как Освальд, быть не хочется.

Тут меня осенило. Вот где смерти ему никак не миновать!

– А как насчет директора ЦРУ?

Он подумал, поскреб подбородок стволом обреза.

– Есть свои плюсы. Эти недоноски и их американские консулы. Есть свои плюсы. – Он уставился на меня своими темными глазами. – Хорошо, я сделаю это за сотню кудрявых. – Затем добавил: – Плюс расходы.

Я сделал быстрый подсчет. Я слегка сомневался насчет «кудрявых»: сотня это или тысяча. Но пусть даже тысяча – сто тысяч турецких лир равнялось примерно тысяче долларов США. А кроме того, ему этого никогда не провернуть – из него сделают швейцарский сыр.

– По рукам, – сказал я.

Все что угодно, лишь бы убрать его подальше от Ютанк. Даже деньги. Я полез в карман и вытащил полную горсть лир. Отдавая их Сильве, я распорядился:

– Поедешь и снимешь в городе номер. И держись отсюда подальше, чтобы не сорвать наши планы. Остановись в отеле «Дворец» – в последнее время мы там не наводили ужас своей стрельбой, а завтра получишь деньги и билет в Соединенные Штаты.

– У тебя для этого «леопарда» есть патроны? – спросил он. – Кажется, мои отсырели в этом (...) туалете.

У меня была дробь номер двенадцать, которая подошла бы к его обрезу. Дилер продавал эти патроны дешево, потому что дробь номер двенадцать настолько мала, что непригодна даже для канареек. Я велел ему выйти во двор, а сам добрался до своих оружейных полок, нашел коробку с дробью – положил даже кусок свинца сбоку, чтобы ее уж точно зарегистрировали детекторы аэропорта. Выйдя во двор, я передал Сильве коробку и, пожав ему руку, горячо пожелал «удачи» – правда, не сказал, кому именно.

Я велел Карагезу отвезти его в город.

Скатертью дорожка! Не видать тебе Ютанк, как своих ушей! Я зашел к себе в кабинет и составил приказ Фахт-бею о выдаче денег и билета. Я знал, что он заблажит, но это был непредвиденный случай. Прощай, Гансальмо Сильва!

Почему не работал этот шлем? Положив под него украденный счетчик, я проверил его. Стрелка не шелохнулась! Лампочка зажглась, но через шлем не прошло никаких волн.

Только я собрался вызвать техника Флипа, как вспомнил, что сделал ему постгипнотическое внушение забыть о шлемах. Что-то здесь явно было не так. Но если в языках я разбираюсь свободно, то электроника и тому подобное для меня полная абракадабра.

Я достал остальные шлемы и каждый в отдельности терпеливо проверил счетчиком. Ни один из них не работал! Лампочки спереди зажигались, но шлемы не действовали! Мои розовые мечты управлять всеми на этой планете с помощью гипноза оказались под большим сомнением. Я припомнил, что с ними проделал техник – ведь они же все работали, когда он снабдил их выключателями.

Ага! У меня же еще оставались картонные и свинцовые ящички из-под выключателей. Я достал один из них. На нем было написано: «Зиппети-Зип, производственная компания. Индустриальный город, Волтар». Нет-нет, не то. Другая сторона... Там шрифт помельче:

Предупреждение:

Модель минимального радиуса действия. Для использования только в космических судах, действующих соединением в строю. Активная дальность действия: 2 мили.

Весь мир рухнул. Ведь космические суда движутся так быстро, что для них зона в две мили – ничто. Вероятно, эти коммутаторы оттого здесь в таком изобилии, что обычно пользуются переключателями с большим радиусом действия – возможно, в тысячу миль. Но две мили! Всякий раз, когда я буду находиться в пределах двух миль от шлема, он не будет работать! В полной безысходности я попытался представить себе, как надеваю на кого-то шлем, а затем гоню на машине более двух миль... Нет, это совершенно невозможно. Но что оставалось делать? Просить, чтобы убрали из моей головы ту штуку? О нет, ни за что! Снова медсестра Билдирджина усядется мне на грудь, снова эти адовы муки... Нет! Элемент В останется в моем черепе навсегда!

Печальный, я убрал шлемы на прежнее место. А потом, будучи по характеру оптимистом, воспрянул духом: уж в одном-то я точно выиграл – никогда больше графиня Крэк не сможет использовать на мне гипношлем. Не будет больше никаких дьяволов Манко! Все в конце концов обернулось удачей!

«Бликсо» улетел. Гансальмо Сильва исчез с моего горизонта. Ботч и изготовители фальшивок будут мертвы. Хеллер запутался, и графиня Крэк вправит ему мозги. А не выспаться ли мне как следует? А может, рвануть на охоту? Я ведь отлично поработал, в самом деле. Аппарат будет мною гордиться. Нет, ей-богу, я заработал хороший отдых! Если бы только выдумать что-нибудь такое, что порадовало бы Ютанк и еще раз заманило бы ее в мою одинокую постель.

В оптимистическом настроении я задумал план, как еще больше поправить дела. Без Ютанк я чувствовал себя по ночам одиноким и несчастным. Мне казалось, я твердо знаю, что ей придется по душе.

Я задумал совершить спокойную, приятную поездку на охоту. Я купил автоматическое дробовое ружье «Франчи Делюкс» еще во время прошлого визита. Тридцатидвухдюймовый ствол двенадцатого калибра, трехдюймовые патроны «магнум» с полной набивкой, пятизарядный магазин. Я никогда еще из него не стрелял. Рассчитанная на крупную дробь нулевого номера диаметром 0,33 дюйма, эта штука была в самый раз для охоты на певчих птиц.

Стрельба по певчим птицам в Турции запрещена, об этом нет и речи. У них на сей счет странные понятия. Зато круглый год можно охотиться на волка, рысь и кабана. А сейчас открылся сезон охоты на дикую европейскую кошку, лисицу, зайца, кролика, утку, куропатку, вальдшнепа и перепела. Хитрость заключается в том, что ты делаешь вид, будто охотишься на вышеперечисленную дичь, а потом, быстро развернувшись, подбиваешь певчую птицу и объясняешь, что, мол, подвернулась под руку. Мое разрешение было в полном порядке. Микроавтобус «форд», хоть и не идеально, но бегал.

На дикой природе заполыхают искрящиеся костры бивуаков. А какая обстановка подходит для Ютанк больше всего? Будучи дикаркой из пустыни Каракумы, она, конечно же, придет в восторг от мужчины, если тот сумеет настрелять и принести домой дичи, которой можно наполнить старый горшок для мяса, пока она сама сидит у костра и ждет. Я живо представлял себе, каким обожанием зажигаются ее глаза, когда я появляюсь, сгибаясь под тяжестью диких канареек или других подобных им пичужек. Первобытный инстинкт, что поделаешь. В моих учебниках по земной психологии он называется атавизмом.

В каждом человеке живет пещерный дикарь. Хотя Фрейд и обосновал иной закон, но человека всегда будет тянуть назад, к первобытным инстинктам, как и всякого другого хищного зверя или иное животное. Так что видите – мои надежды имели под собой некоторые основания. В Турции существует также охота на медведя, и хотя было бы заманчиво притащить его тушу в лагерную стоянку, колотить себя в грудь, изображая великого охотника, пристрелить это животное не так-то просто. Если вы его только слегка раните, вам несдобровать. Лучше, думал я, будить ее впечатлительность дикими канарейками – можно настрелять их целую кучу, чтобы зрелище было неотразимым.

С моей точки зрения, все было тщательно продумано. Я заработал отдых. «Аппарат не раздает публично медалей, поэтому, – решил я, – пусть эта поездка будет мне возмещением за успешно проделанную работу». За планированием ее я провел два приятных дня.

Несомненно, к этому времени Ютанк уже простила мне мою вспышку. Пострадавший мальчуган все еще находился у нее, другой тоже. Но, честно говоря, что уж такого особенного я сделал? Слегка ткнул пацана в нос. Нельзя же плакать об этом до бесконечности.

Я осведомился у Карагеза: нет, Ютанк не выходит из своей комнаты уже два дня – с тех самых пор, как уехал Сильва. Я прислушивался у ее садовой стены: в саду ни разу не прозвучал смех. Ну что же. Ее просто необходимо будет развеселить.

Я написал коротенькую записку следующего содержания: «Ютанк, восхитительное, прекрасное существо. Приглашаю тебя на долгую приятную охотничью прогулку. Я настреляю певчих птиц, и ты сможешь приготовить их на лоне природы». Я знал, что атавистическая часть ее натуры откликнется на этот призыв. Я подсунул записку ей под дверь. Ага! Оставшийся уголок ее моментально исчез!

Я слушал, затаив дыхание. Прошло несколько минут, и послышался звук поднимаемого засова. Победа! Я знал – атавизм проснется и увлечет Ютанк назад, к пещерным временам. Действует безошибочно!

Дверь распахнулась!

И вдруг в меня полетели все вещи, которые только могут оказаться в комнате женщины: туфли, чашки, горшок с цветком! Зеркало, пролетев надо мной по воздуху, вдребезги разбилось о дальнюю стену дворика! Ютанк стояла на пороге с гневно раздувшимися ноздрями, пальцы ее то сжимались, то разжимались – словно им не терпелось вцепиться кому-то в волосы. Слова ее хлестали, как ядовитые плети:

– Ты, грязный козел! Мало тебе погубить прекрасного мальчика! Теперь, (...) (...), ты захотел убивать певчих птиц.

Маленькая ручка выхватила что-то из-за спины и подняла над головой. Это был стул! Он пролетел мимо меня, как из пушки, и, ударившись о стену, раскололся в щепки. Меня только слегка задело. Я скрылся в своей комнате.

Да, атавизм-то я возбудил, это точно. Только не тот, что надо! Я тщательно заперся, сел и стал обдумывать случившееся. Как ни поразительно, но она все еще расстраивалась из-за

этого чертова мальчишки. Уму непостижимо! Да, женщины – странные создания. Никогда не поймешь, что у них на уме. Я-то думал, что она сможет это перебороть. И вот, пожалуйста – не переборола. Я не ошибся в первом своем заключении: она никогда не простит меня – и все из-за этого никчемного маленького чертенка.

Меня охватило мрачное отчаяние. Какая там, к черту, охотничья прогулка – ведь, в сущности, без Ютанк она мне была и не нужна.

Я уныло побрел в свой секретный кабинет. Тяжело рухнул в кресло. Передо мной стояло следящее устройство, к которому я не прикасался уже много дней. Может, Хеллер попал в какую-нибудь историю – это взбодрило бы меня. Вялым движением руки я включил его – изображение казалось каким-то неясным. Я добавил четкости.

Кафедральный собор! Да какой громадный! Что-то там происходило.

Похороны!

Собралось много народу. Священники, облаченные в церковные одеяния, совершали ритуалы. Прекрасно пел хор. Это как раз подходило к моему настроению. Какая эмоциональная музыка! В ней было столько печали, столько прекрасной печали!

Хеллер сидел на скамье и держал кого-то за руку. Кого-то в черной вуали. Малышка Корлеоне! Она рыдала. Хеллер ласково похлопывал ее по руке. Гроб был выставлен для прощания. Очевидно, оно уже состоялось. И тут я понял, кого хоронят: Подонка Джимми Тейвилнасти. Хоронят в крупнейшем соборе Америки. Святого Иоанна Богослова? Святого Патрика? Собор был огромен – весь в золоте, мерцающих свечах и с высокими величественными арками.

Торжественно звучала музыка.

И тут кто-то подошел к нижнему алтарю, или кафедре проповедника. Это был мальчик из хора. Наступила тишина. Он заговорил, и его чистый, дрожащий от избытка чувств тенор заполнил огромный сводчатый зал.

– Если бы не наш дорогой покойный Джимми, я бы ни когда не научился позволять другим мальчикам любить себя! – И он запел высоким голосом невероятно печальную песню, которую торжественно и красиво подхватил за ним хор.

Когда латинское песнопение смолкло, к кафедре подошел другой человек – согбенный старик. Он сказал следующее:

– Как глава исправительной школы, я считал Джимми своим другом. Лучшие мои воспоминания о нем – те, когда он, совершенно самостоятельно, из благотворительных побуждений, организовал величайшие беспорядки в тюрьме для несовершеннолетних. И сегодня без его наставничества вряд ли к нам поступали бы новые заключенные. Великий человек, кумир тысячи уличных банд – нам его будет не хватать.

Хор возвысил свои голоса, и святой распев, растаяв под сводами купола, уплыл в небеса.

И еще один человек приблизился к кафедре. Почтительно поклонившись, он заговорил, глотая слезы:

– Много раз мне приходилось быть его тюремным психотерапевтом. Джимми Тейвилнасти был образцовым пациентом. Никогда я не встречал человека, так прекрасно поддающегося терапевтическому курсу по исправлению поведения. Он менялся в худшую сторону, пока, наконец, под моей заботливой опекой не стал самим воплощением американского преступного мира. – Голос его дрогнул от избытка чувств. – Он был Всеамериканским Парнем, ставшим наемным убийцей, которого мы ни когда не забудем.

Снова прокатилась волна хорового пения.

О, это было бесподобно!

Похороны продолжались. Восемь человек в черном понесли гроб. Это были сицилийцы. У всех восьмерых плащи оттопыривались в том месте, где обычно носят оружие. А затем я понял, почему мой экран казался мне темным. Все, включая Хеллера, носили массивные темные очки. Я еще раз прибавил четкости. До чего же угрюмый день! Угрюмый и дождливый!

Гроб пронесли сквозь арку пружинных выкидных ножей, устроенную двадцатью уличными бандитами. На кладбище всюду были венки, венки и букеты цветов. На огромном венке из лилий в форме подковы красовалось полотно с надписью: «Джимми – нашему корешу». Еще одно сооружение из цветов имело форму стилета. На его ленте было начертано: «Джимми от банды Фаустино Наркотичи».

Это сооружение рухнуло на землю и было затоптано торжественно ступающими ногами.

Пятеро хористок в траурных вдовьих платьях плакали у могилы, прижимая черные платки к губам.

Стала понятна причина ношения темных очков. Церемонию похорон снимали группы телевизионщиков, которые любезно согласились носить черные нарукавные повязки – их раздавал Член банды с пистолетом в руке. Большая извивающаяся процессия спускалась в склеп с надписью: «Семейный склеп Корлеоне».

Под его своды внесли гроб с телом Джимми. Рыдания усилились. Малышка провела пальцами по камню с надписью: «Святой Джо Корлеоне». У нее стали сдавать нервы. Хеллер отвел Малышку к лимузину, мягко оберегая от людей, пытающихся сочувственно прикоснуться к ее руке или поцеловать в щеку. Она горько плакала. Хеллер посадил Малышку сзади, сел сам и захлопнул дверцу. Она прильнула к нему.

– Я теряю моих мальчиков, – произнесла Малышка, всхлипывая.

Хеллер мягко похлопал ее по спине и дал ей новый платок. Малышка откинулась на спинку сиденья, слегка успокоенная. Телохранители вежливо оттесняли толпу от машины своими обрезами. Наконец лимузин тронулся с места.

Малышка все сжимала и разжимала пальцы. Автомобиль переезжал через мост, когда она произнесла, с трудом выдавливая слова:

– Джером, я слышала, что ты учишься ездить на гоночных машинах. Джером, обещай мне, умоляю тебя, обещай мне не подвергать себя никакой опасности.

Сначала казалось, что Хеллер не склонен отвечать, но затем он все же заговорил:

– Жизнь – вещь непредсказуемая, миссис Корлеоне. Я не могу этого обещать.

Она быстро на него взглянула и сказала:

– Хорошо. Тогда, если ты когда-нибудь встретишь этого мерзавца Сильву, обещай мне, что ты от него мокрого места не оставишь.

Хеллер отвечал, что так и будет. Но музыка все звучала у меня в голове, я все еще видел хористов, чувствовал торжественность латинского языка и трагичность обряда прощания. Я выключил экран. Музыка неотступно преследовала меня. Как она была прекрасна! Какие роскошные похороны!

В своем воображении я увидел Ютанк, коленопреклоненную у моей могилы, без цветов в руке. Она плакала, потому что была так жестока со мной. Чудесная картина! Я сам был готов расплакаться. С влажными глазами я устало ввалился к себе в спальню и рухнул на постель. И что-то ощутил под головой. Шов еще побаливал, но я не обращал на него внимания. Я еще не расстался с дивным зрелищем Ютанк, стоящей на коленях возле моей могилы.

Боль усиливалась, и я потер больное место – оно портило мне настроение. При этом что-то вылетело из-под моей руки, и на соседней подушке я увидел записку:

Это просто напоминание, что под лежачий камень вода не течет. Ломбар был уверен, что ты начнешь сачковать. Так что учти: не справишься с Хеллером, я по долгу службы расправлюсь с тобой.

Подписью служило изображение окровавленного кинжала. Ах вот что это: обещало сбыться то, что привиделось мне в воображении!

Немного погодя я сел на постели, все еще слыша прекрасную церковную музыку. Поднял записку: обратная сторона осталась чистой. Я нашел ручку и написал «Давай, действуй». Подписавшись, я оставил записку на подушке.

Мне показалось, что я все сделал правильно. Ютанк преклонит колена под дождем, ей будет горько. По крайней мере, мою могилу омоют ее драгоценные слезы.

Убедившись, что в карманах у меня нет оружия, я пошел по внутреннему дворику, где царил разгром. Ах, как это было похоже на мою разбитую жизнь! В ушах у меня продолжала звучать церковная музыка. Я надеялся, что в сумерках раздастся выстрел и окончит мою жизнь, продолжать которую больше не имело смысла.

Может, плача, Ютанк запоет печальные песни и поймет, что должна была обходиться со мной поласковее. Как прекрасно!

Ябродил всю ночь, и никто не застрелил меня. Наступил холодный рассвет, и я, разочарованный, вошел к себе в спальню.

Оставленная мной записка исчезла. Ловок тот, кому Ломбар поручил убить меня, но что мне было до того! Вконец измочаленный, я кое-как выкарабкался из своей одежды и залез в постель. Может, стоило еще надеяться? Может, я умру хотя бы во сне?

Уже далеко за поддень я проснулся и, к своему разочарованию, убедился, что еще живу. Немного раздраженный, я повернулся, собираясь выбраться из постели, и на другой подушке, в каких-то пяти дюймах от своего лица, увидел новую записку! «Уж не извинение ли это за то, что не прикончили меня прошлой ночью?» – подумал я.

Я сел и равнодушно повернул бумажку так, чтобы удобно было читать. В ней говорилось следующее:

Хотя прикончить тебя было бы большим удовольствием, это нарушило бы порядок вещей. Если не остановишь Хеллера, первой умрет Ютанк.

Страх пронзил все мое существо! Я пытался крикнуть, протестовать, но у меня перехватило дыхание. Не захватив даже полотенца, я выскочил во дворик и припал ухом к двери комнаты, где жила Ютанк. Тишина!

А вдруг ее уже убили?!

Я кинулся во двор. Мелахат срезала цветы. Она отвела глаза в сторону.

– Ее убили? – задал я вопрос.

Она уставилась на меня, затем снова отвела взгляд.

– Несколько минут назад, когда я принесла ей полотенца, с ней все было в порядке.

Я вздохнул с облегчением. Затем подумал: лучше принять меры предосторожности. Подняв голову, я громко крикнул: «Я работаю!» Может, это удержит их? Мелахат, похоже, смутилась, но у меня не было времени для салонных манер. Я бросился в спальню, кое-как оделся и попытался пошевелить мозгами. Это было трудно. В чем крылась причина этого внезапного выпада? Должно быть, они знают то, чего не знаю я!

Да это же все Хеллер! Его козни!

Я кинулся в секретную комнату, включил видеоустройство, взял себя в руки и стал смотреть стоя, но под таким углом зрения было трудно что-либо увидеть, и я присел.

Всего лишь какие-то старые детали на столе. В этот момент Хеллер поднял глаза. Он находился в своем офисе в Эмпайр Стейт Билдинг. Там были еще люди. Обстановка в комнате переменилась! Стены теперь были украшены большими росписями с изображением нефтеперерабатывающих заводов, в цвете. Они изрыгали дым. Горизонт заслоняли высокие трубы, покрывающие небо черной копотью. Нет, не на всех стенах дымили трубы. На одной был монтаж: птицы, плавающие в лужах нефти, увядающие цветы, умирающие деревья. И это было еще не все. Когда Хеллер повернул голову, я увидел еще одну настенную роспись, изображавшую, как мне показалось, планету, окруженную гирляндами взрывов водородных бомб.

Он снова повернул голову, и я увидел еще одну картинку! Рисунок в фантастическом стиле: смутно различимые космические корабли вели заградительный огонь по планете, похожей на Землю. Возможно, это был оригинал обложки журнала?

В офисе было довольно много людей. Я воспользовался стоп-кадром, чтобы поподробнее увидеть, сколько там народу и кто именно. Люди могут быть опасны.

За стойкой бара, устроенной там же, в офисе, стоял бармен в белом, читая «Дейли Рейсинг Форм». На табурете бара сидела девушка в платье с блестками и большим вырезом сзади. У нее были очень темные обольстительные глаза. Она ела мороженое, запивая его содовой водой. Его секретарша?

Справа от Хеллера стояли три девушки. Юбки едва ли прикрывали их бедра. На головах у них были фуражки, кокетливо сдвинутые набок, на ногах – короткие сапожки. Их одежда – то, что там еще было, – ослепляла белизной, хорошо сочетаясь с ворсистым ковром. Похоже, все они держали ручки. Его секретарши?

Еще раньше я отключил звук – нервы не выдерживали. Но теперь я усилил громкость – где-то в глубине очень темпераментно играл джаз. Я стал успокаиваться. Страхи мои не имели под собой должного основания – никто бы не смог работать в таком бедламе. Хеллер, как обычно, просто валял дурака.

Мне показалось, что он возится с двумя металлическими предметами, под которыми был расстелен толстый холст. Хеллер еще больше повернул голову – слева от него сидел Эпштейн. Мошенник Изя. В костюме Армии Спасения, с обшарпанным чемоданом на коленях. По обеим сторонам клювоподобного носа поблескивали стекла роговых очков.

– Тут я вам не советчик, мистер Джет, – говорил Изя. – В технике я не силен. Вчера вы это объясняли, я знаю, но на меня свалилось столько дел, что все вылетело из головы. Да и голова трещала всю ночь. Здоровье у меня сейчас не в порядке, вы понимаете.

Хеллер передал отвертку одной из трех девушек, которая ловко повертела ею, как дирижерской палочкой, и уложила в футляр. Хеллер подал какой-то таинственный сигнал, что-то вроде кода, и бармен, отложив газету, взял в руки высокий бокал (хрусталь?) и ловко пустил шипящую струю в другой такой же бокал – туда и сюда, пенящейся дугой. Он поставил бокал на серебряный поднос и отнес его Изе. Уж не держал ли его Хеллер на наркотиках?

Эпштейн выпил, оставив на верхней губе белые усы пузырей. Бармен учтиво забрал бокал, спросив его: «Ну как содовая – крепость достаточная, сэр?» Изя довольно кивнул и поблагодарил его.

Тем временем тоненькая девушка допила свою содовую и ушла. Ее место на табурете заняла девушка в ярко-красном одеянии, а в общем-то почти совершенно раздетая. Бармен вернулся и подал ей мороженое. Еще одна секретарша? О, это место было не для работы! Чего тут можно опасаться? Техническая работа очень кропотливая и напряженная. Дух технической лаборатории холоден и суров. Инженер так не работает. Понапрасну я встревожился.

– Как голова – получше? – обратился Хеллер к Изе.

– Боюсь, я совсем ее не чувствую.

– Ну ладно, – сказал Хеллер. – Потом снова объясню. Все сводится к одному: способно или не способно общество держать под контролем силу. Это общество, кажется, не способно. А теперь будьте внимательны. Вы должны суметь превратить материю в энергию. Потом вы можете использовать энергию для движения материи. С политической, финансовой и всякой другой точки зрения вы должны знать, как держать под контролем силу. В противном случае вы можете взорвать все общество. По причине какого-то сумасбродства это общество ставит жизнь ниже силы. Это бредовая философия, имя которой материализм, или механицизм. Она ошибочна. Пока это общество не порвет с ней и не избавится от влияния этой примитивной чепухи, ему ни за что не выжить. Ведь именно жизнь управляет силой. Именно жизнь задает направление вещам. Материя не может управлять материей – у нее нет никаких целей. Жизнь не является продуктом материи, она ее хозяин! Ты хочешь, чтобы это общество проникло в космос? Тогда начинай считать, что жизнь может управлять силой. Ты хочешь, чтобы эта культура выжила, тогда пойми, что именно жизнь управляет силой. Всякий, кто утверждает обратное, не только делает для тебя из этой планеты ловушку, он также пытается уничтожить ее.

– О Боже, – проговорил Изя. – По-вашему, нам лучше перестрелять всех психологов и прочих материалистов?

– Я не говорю о том, что кого-то надо застрелить, хотя идея, может быть, и неплохая. Они поймали вас на этой планете в капкан!

– Мне претит насилие, – ответил Изя. – Простите, мистер Джет, но вы говорили, что хотели видеть меня по поводу преобразования материи.

Хеллер оглянулся на свой огромный стол и сделал широкий жест рукой:

– Что ж, вот вам пара преобразователей материи.

Там лежали два металлических предмета, совершенно одинаковых. Они состояли из множества деталей и запутанных проводов. А, это были как раз те самые демонстрационные машины для средних школ, которые он достал из ящика в Коннектикуте, – модели для обучения. К ним прилагались стержни для электроразрядов и мешочки для улавливания газа. Хеллер поднял одну из них. Трое девушек живо продирижировали тремя отвертками и предложили их Хеллеру. Он взял инструмент у одной, а две другие покрутили своими и положили их обратно.

Он приступил к разборке предмета. Протянул руку – снова дирижерские жесты – и еще несколько инструментов оказалось у него на столе. Хеллер стал загромождать деталями стол перед Изей. При этом он говорил:

– У меня их два. Так что ничего, если один я разберу.

Эпштейн уставился на лежащие перед ним детали – их было около сорока. Хеллер взял в руки неразобранное устройство.

– Теперь смотрите сюда. – Он показал на верхушку. – Наверху вы устанавливаете стержень из чистого углерода. Машина путем атомной конверсии разлагает его. Кислород выходит с этой стороны, а водород – с другой. Эти два провода – для выхода электрозарядов.

– Ух ты! – только и мог сказать Изя.

Хеллер вытянул руку, и в нее, описав в воздухе замысловатую траекторию, опустилась ручка.

– Это простая химия, – сказал он и принялся писать. – Углерод имеет шесть электронов, кислород – восемь, водород – один электрон. Машина просто смещает электроны в атомах. Углерод перестает быть углеродом. В периодической таблице его электроны смещаются вверх и вниз, и мы получаем кислород и водород. Это описывается формулой: С2 – Н4 + О. – Он перекинул листок бумаги Изе. – Кислород и водород, соединяясь, горят. Ясно?

– Но ведь... но ведь... – засомневался Изя.

– На самом-то деле, – продолжал Хеллер, – количество имеющейся энергии, исходя из электрического потенциала, выше, и планете нужны электродвигатели. Но сейчас почти все работает на двигателях внутреннего сгорания – автомобили и тому подобное. Это дурацкий вид двигателя. В него заливается горючее, чтобы получить тепло, а затем требуется система охлаждения, чтоб это тепло ликвидировать, тратя его впустую. Но люди, похоже, привыкли к нему. Мы же будем пользоваться этим. Данная машина производит кислород и водород из углерода, а на этой планете запасы его почти неисчерпаемы – что и требовалось доказать.

– Любой углерод? – Изя раскрыл рот от удивления.

– Конечно. Нефть, асфальт, старые травы, тряпки. Объем газа – именно газа, а не газолина, – получаемого из единицы твердого вещества, составляет миллиард единиц. Газ занимает ужасно много пространства. Итак, помещаете углерод здесь, сверху, устанавливаете по обе стороны машины баки с искусственным давлением для улавливания газа, здесь – рычаг для регулирования подачи углерода наверху, тут – клапан, служащий акселератором, регулирующим поток газа в сам двигатель, – и дело в шляпе.

– Только не в моей, – печально сказал Изя. – Мне понадобятся подробные чертежи, где была бы видна каждая деталь.

Хеллер вздохнул, протянул руку, сделав какой-то знак пальцами, и одна из девушек церемонно установила чертежную доску, вторая помахала, как флагом, листом чертежной бумаги и приколола его на доску, третья продирижировала двумя ручками, прежде чем Подать. Работа у Хеллера пошла быстро и гладко. Он начал от руки рисовать совершенно точные чертежи с земной символикой, да так стремительно, что рука становилась неясным пятном. В воздухе взвился и лег на доску еще не один лист бумаги, и не одна еще ручка, проделав витиеватый путь дирижерской палочки, была подана Хеллеру. Вскоре у него насчитывалось пятнадцать законченных чертежей, включая общий и отдельных частей аппарата.

Внезапно Изей будто бы овладела деловая лихорадка. Он стал свертывать чертежи, попросил оставить ему одну из моделей, закипела работа, и устройство было собрано заново. Изя взял его и бережно убрал в ящик.

– Я это все запатентую, – сказал он. – Припишу анонимной группе инженеров. Нельзя, чтобы ваше имя упоминалось здесь – из-за этого мистера Гробса, понятно. – Он подумал. – Мне кажется, патенты следует регистрировать от имени корпорации «Транснациональная». Она у меня в руках.

– Патентуйте, – разрешил Хеллер. Неужели он, дурак, не понимал, что Изя крадет его патент? – Я должен работать над другим. Мне нужно сделать баки, и как только испытаю автомобиль на новом горючем, поставлю и на нем бак.

– Давайте, мистер Джет, действуйте. Но чтобы не прослеживалось никакой связи между вашей работой и этими компаниями или «Транснациональной».

– Это я обещаю, – сказал Хеллер.

Три девушки исполнили что-то вроде танца, и одна из них сказала:

– А можно нам теперь съесть мороженого с содовой? Нам пора возвращаться в школу владения дирижерской палочкой.

– Дайте им содовой, – сказал Хеллер, и бармен приступил к работе.

– Эй, а правда, он симпатяга? – сказала одна, садясь на табурет.

Ба, да они вовсе и не его секретарши – а студентки школы на том же этаже. А изящные девушки, которые раньше были в баре, наверное, из школы моделей. Они выпрашивали мороженое с содовой! Типично для Нью-Йорка с его упадком нравов. Бармен принес Хеллеру безалкогольное швейцарское пиво. Только тот собрался пригубить его, как в дверь ворвался мужчина, сопровождаемый свитой с чемоданчиками. Портной!

– Очень прощу прощения, сэр, – сказал портной. – Я бы подождал вашего возвращения, но вся производственная линия застопорилась.

Хеллер выпил немного пива. К нему приблизился ассистент портного с голубым костюмом типа комбинезона с отворотом, смело застегивающимся на груди. Подошел еще один, держа незаконченный костюм – точно такой же.

– Дело в цвете, – сказал портной. – Мы разошлись во мнениях насчет цвета. Голубой цвет более воздушный, но тут нам пришла в голову мысль о крови.

– О крови? – удивился Хеллер.

– Ну да. Видите ли, автогонки – спорт опасный, и вам нужно одеваться, подходящим образом. Телевизионные камеры всегда показывают аварии, а если на вас будет красный комбинезон, крови видно не будет. Так что мы нуждаемся в вашем мнении: не лучше ли красный?

Хеллер как-то хрюкнул в свое пиво – может, оно оказалось слишком крепким для него – и сказал:

– А почему бы вам не сделать подбивку на грудном отвороте? Для лучшего поглощения крови.

– А, – обрадовался портной. – Запомни это, Шьюсам. Побольше подбивки на грудной отворот. Значит, красный подойдет?

– Машина красная, – сказал Хеллер.

– Ну, камень с души свалился. Извините нас за беспокойство. – Портные выскочили из комнаты.

Изя нервно заломил руки:

– Мистер Джет. Он говорил о крови. Может, установить круглосуточную охрану?

– Чепуха, – сказал Хеллер. – У меня впереди еще несколько недель работы. Об этом никто не пронюхает.

– Попомните мои слова, мистер Джет. Я отвечаю за вас, даже если у вас нет никаких связей с компаниями. Роксентер просто вылетит из бизнеса, когда о вашем карбюраторе узнают массы. Это может стать концом нефтяной промышленности.

– Нет-нет, – запротестовал Хеллер. – Он может жечь бензин – просто не так много. И процесс будет абсолютно чистым.

– Все равно ему тогда крышка, – сказал Изя.

Я похолодел. Вдруг до меня дошло, что уже готов был сделать Хеллер. Эти демонстрационные модели для детей – он приделает их к карбюратору! Любого автомобиля, любого двигателя! Боги мои! Случится самое худшее! Если Делберт Джон Роксентер потеряет свое состояние, он может потерять и контроль над фармацевтической компанией ИГ Барбен! Ломбар был прав! Наши соглашения с ИГ Барбен полетят ко всем чертям! И самые оптимистические мечты Ломбара на Волтаре рассыплются в прах!

Ситуация действительно была чрезвычайной! И я не просек это дело раньше!

Теперь дожидаться графини Крэк не хватало времени. У меня оставалось всего несколько недель! Нужно было срочно действовать!

Нужно предпринять какие-то решительные шаги, и немедленно. До сих пор я не очень-то досаждал Хеллеру, и тому пора это было понять. Я со всех ног понесся по длинному-предлинному туннелю в офис Фахт-бея, куда и ворвался с криком: «Немедленно послать на то дело Рата и Терба!», но кабинет оказался пуст. Я ринулся в его покои. Комендант набивал себе брюхо за столом. Жена как раз готовилась подать ему особое блюдо, состоящее из мясных шариков с рисом. Я схватил его за руку, жена отскочила назад, и содержимое блюда рассыпалось по всему полу.

Не давая ему опомниться, я потащил его в кабинет.

– В Нью-Йорке тревога! – кричал я ему. – Я должен не медленно послать на это дело Рата и Терба!

Он вытирал рот салфеткой и, судя по всему, не очень-то был склонен к сотрудничеству.

– Я принимаю меры! – крикнул я в пустоту.

– Рат и Терб еще в больнице, – сообщил Фахт-бей, – и все благодаря вашим стараниям. Им там придется пробыть еще две недели, и вы это знаете. О боги! Это была сущая правда.

– Нью-йоркская контора! – вскричал я. – Вы должны послать что-нибудь в нью-йоркскую контору. Они могут приступить к этому немедленно! – Я тряхнул головой и прокричал: – Я тружусь не покладая рук!

Фахт-бей, слыша, как в соседней комнате плачет его жена, стараясь соскрести еду с пола, нахмурился.

– В конторе в Нью-Йорке никого не осталось, – сообщил он. – Все разлетелись по всему свету – разыскивают людей потому списку преступников, который вы им прислали. Вы просто оторвали их от дел!

Я поднял голову и крикнул во весь голос:

– Придумаю что-нибудь!

– Что вы так орете в потолок? – спросил Фахт-бей.

– На тот случай, если кто-то слушает, – сказал я. «Придурок, неужели до него не дошло, что это дело срочной государственной важности?»

Я не стал ждать, что он мне ответит. Он все испортил, оставив контору в Нью-Йорке без персонала. Вина – его! Я примчался по туннелю к себе, покружил возбужденно по комнате, а поскольку Карагез находился во дворе, я выскочил и спросил его, жива ли еще Ютанк. Он попытался ответить, но я не мог ждать. Я поднял голову и прокричал: «Все будет схвачено!» Карагез посмотрел на меня очень странно и сказал:

– Официант только что забрал ее посуду после ужина, с ней было все в порядке.

– Она не корчилась на полу от яда?

Он взглянул на меня и отрицательно покачал головой – несколько печально, как мне показалось. От него никакой пользы. Я снова заскочил к себе в комнату и, будучи не в состоянии думать, просто мерил ее шагами. Затем в голове шевельнулась мысль. Я достал из запирающегося шкафчика сумку с ручными гранатами и вышел во дворик. Усевшись там в плетеное кресло, я решил, что просижу в нем всю ночь, и если хоть кто-нибудь захочет проникнуть тайком к Ютанк, ему не поздоровится.

С наступлением ночи стало довольно холодно. В воздухе чувствовалось дыхание приближающейся зимы. Это охладило меня. Понял я и то, что не смогу просиживать здесь каждую ночь месяцами напролет. Слишком уж было холодно. Стоило мне впасть в дремотное состояние, как меня словно молнией поразило: мне целиком и полностью явился план, как удержать Хеллера! Отсутствовали кое-какие второстепенные детали, но и они по ходу дела встанут на свои места. Я лично отправлюсь в Нью-Йорк. Я найму самых сильных противников Хеллера и житья ему не дам.

Но стоп! Как же я оставлю Ютанк?

Возьму ее с собой! Еще один час дрожания на холоде – и я снова стал погружаться в дрему. Меня озарила блестящая идея, и я проснулся, зная точно, как заставить Ютанк отправиться со мной. В критических ситуациях могут рождаться здравые мысли!

При свете дня, когда кругом сновали слуги, риск нападения на Ютанк уменьшился. Я лежал на полу спальни, держа дверь чуть приоткрытой, чтобы видеть внутренний дворик и дверь в наружный двор. Мне пришлось долго ждать, и я, должно быть, задремал. Разбудил меня звук заводящейся машины.

Ютанк! Как я и предполагал, страх ее прошел, и ей захотелось втород. Судя по солнцу, было около десяти. Обычно она уезжала часа на два.

Ну, пришел мой час! Эти двое (...) мальчишек останутся одни, и я разделаюсь с ними раз и навсегда. Я знал, что они опасны, что у одного из них, возможно, есть пистолет. На этот раз я не собирался недооценивать их. Я не должен был потерпеть неудачу.

Еще ранее побывав на Земле, я купил кольт 0,44 «магнум», прозванный «писмейкер» – «творящий мир», – тяжелый пистолет, который с трудом удержишь в руке. Я зарядил его. Кроме этого, я приобрел винтовку Манлихера «сафари», двуствольное оружие 0,458-го калибра, для охоты на слонов. Стволы винтовки были так велики, что, заглянув в их отверстия, вы чувствовали, что в них можно провалиться, не коснувшись стенок. Я зарядил и ее.

Мелахат срезала цветы во дворе. Я подошел к ней сзади и сунул ствол винтовки ей под подбородок. Когда она пришла в себя, я прошипел:

– Ты пойдешь к той двери, откроешь ее и впустишь меня в комнату Ютанк.

Она побелела как бумага, неподвижно уставившись на ствол винтовки и скосив глаза к переносице.

– Если ты этого не сделаешь, – процедил я сквозь зубы, – я перестреляю всех слуг!

Она осознала серьезность положения, несмотря на легкое потрясение. После пары попыток она обрела способность говорить и крикнула:

– Ребятки! Ютанк велела порадовать вас подарками, пока ее не будет дома.

Молчание. Затем тоненький голосок:

– А что это?

Я ткнул ее винтовкой.

– Откройте дверь и увидите.

Любопытство победило. Послышался звук отодвигаемой щеколды, ключ в скважине повернулся, заскрипели петли чуть приоткрывшейся двери. БАМ! Я ворвался в комнату подобно отряду полиции особого назначения. Стоявший у двери мальчишка мячом отлетел от нее и растянулся на полу. Другой, лежащий в постели, сел и закричал. Лицо его покрывали бинты. Держа под прицелом винтовки упавшего, я навел кольт на сидящего в постели.

– Встать к стене! – приказал я. – Ладонями упереться в стену, ноги отвести от нее подальше!

Они с мольбой посмотрели на Мелахат, но служанка свалилась на пороге в глубоком обмороке. Они сделали то, что им было велено, дрожа при этом и плача, а у одного началась икота. Я обыскал их, держась настороже и приготовившись сбить их с ног, если они попробуют выкинуть какой-нибудь номер. У них ничего не оказалось – и неудивительно: ведь они стояли в одних штанишках. Я облегченно вздохнул. Пока все шло нормально.

Я оглядел комнату. Ютанк красиво сложила ковры друг на друга, инструменты лежали на полках, на стенах висели картины. Не спуская глаз с мальчишек, я подошел к картинам. Это были вырезки из журналов, обрамленные Ютанк в золотые рамы. Звезды экрана! Одни мужчины! Актеры за все годы существования кино. А вот и книги. Я видел, как она носила их к себе. Следя, чтобы мальчишки чего-нибудь не выкинули, я перебрал пальцами тома. То да се. Целая серия книг в твердых обложках называлась «Иллюстрированное жизнеописание знаменитых кинозвезд».

Внезапно я понял, как еще лучше осуществить мои планы. Я угрожающе повернулся к мальчишкам. Они тряслись и дрожали. Теперь уже оба вздрагивали от икоты. Отлично. Они будут покладисты. Я помахал кольтом и взвел курок.

– А ну-ка, отвечайте: кто из этих кинозвезд нравится ей больше всего?

Тот, кого в данный момент не терзали рвотные судороги, на какое-то время перестал икать и тоненько прокричал: «Те двое, в конце!» – и показал рукой, потеряв при этом равновесие и ударившись головой о стену. Я подошел и взглянул: верно, на них пятна от губной помады – зацелованы! Рудольф Валентине и Джеймс Кэгни! Я выхватил эти довольно зачитанные экземпляры «Иллюстрированных жизнеописаний».

Затем достал из кармана рулон двухдюймовой липкой ленты, стянул ею обоим мальчишкам руки и ноги и залепил рты. Пинками я заставил Мелахат подняться и принести два одеяла, что она и сделала. Я расстелил их на полу, на каждое из одеял швырнул по мальчишке, взялся за углы и вскинул на плечо два узла, даже не прогнувшись.

– Мелахат, дерьмо верблюжье, – сказал я голосом, спокой ным как смерть. – Ты уберешь в этой комнате. Когда вернется Ютанк, ты скажешь ей, что у мальчишек заболели бабушки, что они позвали внуков к себе и что тех не будет много дней. – Она

то открывала, то закрывала рот, очевидно, пытаясь говорить. Я продолжал: – Если ты этого не сделаешь и Ютанк что-то заподозрит или услышит хоть одно слово о том, что я забрал их с собой, я перебью всех слуг.

Мелахат грохнулась и забилась головой об пол. Ага, я мог обойтись и без гипношлемов. Все, что мне было нужно, это винтовка для охоты на слонов! Я сунул кольт в кобуру на поясе, вышел со своей поклажей и свалил ее в микроавтобус. Я должен был работать!

Я поехал в госпиталь. Там, перекинув узлы через плечо, я вошел через секретный вход, ведущий в подвал. По внутренней связи я вызвал Прахда, и тот прибежал, немного встревоженный – ведь в Подвале по-прежнему никто не размещался.

Я свалил узлы на стол и сказал:

– Я принес первых двух преступников.

– Э, подождите-ка, – запротестовал Прахд. – У меня еще не все готово! И не здесь, внизу. Я работаю над микроорганизмом, который размножается с помощью возбудителя трахомы. После этого он съедает возбудителя и становится милостивым – снабжает свою жертву витаминами. Он к тому же заразный. Вот закончу эту работу и приступлю к другой – над туберкулезом.

– Это важнее! – сурово настаивал я.

– О, знаете, у меня целый проект по борьбе с детской смертностью. Думаю, мне удастся свести ее к нулю!

Боги, этот Прахд спятил! Фахт-бею придет конец, если исчерпается его источник свидетельств о рождении умерших детей.

– Придите-ка в себя, – посоветовал я ему.

– О, знаете, у меня есть в общих чертах еще один проект. Мне кажется, я смогу сделать так, чтобы все женщины рожали тройни. Разве это не важно?

Боги, правительство сойдет с ума! У них и без того избыток людей, которым приходится эмигрировать, чтобы получить работу!

– Вы рискуете вызвать продовольственный кризис, – резко предостерег я.

– Нет-нет, я об этом подумал! У меня есть план разработки нового кишечного микроорганизма, который позволяет телу усваивать девяносто четыре процента поступающей в желудок пищи. Благодаря ему запасы продовольствия можно будет растянуть на долгое время. А кроме того, есть способ улучшения плодородия зерна настолько, что урожаи возрастут в пять раз!

– Прахд! – гаркнул я, желая осадить его. – Перестаньте быть ребенком! Это же Земля! Поставщики продовольствия убьют нас, если мы это сделаем! И США не смогут экспортировать избыток зерна! Их воротилы зарабатывают на этом бешеные деньги! Будьте благоразумны! Вам лучше всего заниматься преступниками!

Это, кажется, его не убедило. Вдруг одно одеяло зашевелилось, и он посмотрел на него с испугом. Развернул его, затем другое. На него, выпучив от страха глаза, глядели двое мальчишек с залепленными лентой ртами.

– Осторожней с ними, – предупредил я. – Они как бешеные собаки. Надо поместить их в разные камеры, держать под замком и не спускать с них глаз. Их пребывание здесь – полная тайна!

– Но у меня нет надсмотрщиков!

– Вы умеете нанимать. Наймите с полдюжины глухонемых для обслуживания этого помещения. Оборудуйте его! Вот здесь, где мы стоим, пусть будет операционная с полным целлологическим оборудованием.

– И тогда мне начнут платить, – вкрадчиво проговорил он.

– Прахд, если вы блестяще сделаете эту работу, тогда мы очень серьезно рассмотрим этот вопрос. – Я передал ему две книги «Иллюстрированных жизнеописаний». – Я хочу, чтобы вы сделали одного из этих мальчиков похожим на Рудольфа Валентине, а другого – на Джеймса Кэгни.

– Подождите, – запротестовал он. – Они слишком молоды – лица взрослых мужчин будут смотреться на них нелепо!

– Ладно, – пошел я на компромисс, – сделайте так, чтобы казалось, что когда они подрастут, то будут похожи на этих двух мужчин.

Он стал просматривать книги и вдруг оживился.

– А, тут есть их фотографии в детские годы.

– Ну вот, вам и карты в руки, – подбодрил его я.

Он стал снимать повязки с пострадавшего, говоря при этом:

– Вам бы привести его сюда пораньше. Его кто-то здорово избил.

– Налетел на дерево, – нашелся я.

– Неважно, – успокоил меня Прахд. – Все равно структуру кости придется переделывать.

– Справитесь?

– Несомненно. Возможно, потребуется генная перестройка изменение пигментации. Немного трудоемко, но ничего сложного.

– Сколько вам потребуется времени?

– Пока мне не начнут платить.

– Пока работа с ними не будет полностью завершена и они не выздоровеют, – поправил я его.

Доктор очень тщательно продумал мои слова и сказал:

– Работа не будет завершена, пока мне не начнут платить.

– Сколько времени, – рявкнул я, – с профессиональной точки-зрения?

Он потер подбородок – казалось, что-то подсчитывал, – и ответил:

– Одна неделя – пока мне не начнут платить.

– Одна неделя! – Я так и взвыл.

– Скорее не выйдет.

Я был сражен. Как мне удерживать свою крепость целую неделю? Придется что-то придумать.

– Ладно, одна неделя, – согласился я.

– И мне начнут платить?

– За одну неделю сделайте свою работу в совершенстве, и вам начнут платить!

Он пошел к мальчишкам и развел их по разным камерам. Когда я уходил, меня оглушил визг – доктор снимал с одного из мальчишек ленту. Чем-то нужно было заполнить этот пробел – осуществление моих планов задерживалось на целую неделю! Чем-то. Но чем?

После стольких жестоких ударов судьбы ко мне постепенно возвращалась уверенность. Эти удары сокрушили мое самомнение – оно упало до очень низкого уровня. Восстановление надежд началось с того самого момента, когда меня осенила идея насчет мальчишек. Сначала это была банальная и, лишенная истинного воображения мысль просто подлатать мальчишку, восстановить черты его лица, но она отступила под натиском подлинного вдохновения. Стоило мне увидеть те зацелованные, в губцой помаде фотоснимки, как во мне воцарился мой истинный гений. Какой подарок! Один мальчик, похожий на Рудольфа Валентино, другой – на Джеймса Кэгни! Вместо плоских, невзрачных двухмерных фотографий она будет иметь этих двоих – поставит их на полку, как это делают с безделушкой: можно будет время от времени восхищаться ими, смахивать с них пыль, а потом забывать об их существовании.

Как она будет обожать меня! И уж теперь-то не посмеет отказать мне ни в чем!

Конечно, затяжка была сопряжена с небольшим риском, но он казался детской игрой по сравнению с теми новыми высотами, на которые взлетит мое самолюбие, гонимое подсознанием.

Я все тщательно продумал. Невидимый убийца имел своих наблюдателей в персонале базы, это не вызывало сомнений. Значит, я должен широко распространяться о своих действиях: пусть он, кто бы это ни был, знает, что я занят делом. И где бы я ни находился, я буду повсюду кричать об этом. Правда, долго это продолжаться не могло: я уже начинал хрипнуть.

Когда я проснулся на следующий день, у меня возник блестящий план. Я оделся, взял список работающих на базе и пошел разыскивать каждого в отдельности. Мой замысел заключался в том, чтобы опросить их и сделать это так, чтобы им стало понятно, как я активен и предан своей работе. Я знал: люди болтливы и слух об этом разнесется всюду. На это я могу потратить по меньшей мере дня три. Расспрашивать людей я намеревался о яде. Нет, я не собирался отравить Хеллера – ведь у меня все еще не было трафарета, но я хотел продемонстрировать, что веду работу в нужном направлении и настроен решительно.

От каждого я хотел узнать все, что им известно о ядах, особенно о редких, быстродействующих и неопределимых. Говорить о том, кого я хочу отравить, было необязательно, так как имеющий задание убить меня, а теперь уже и Ютанк, и так поймет, что к работе я отношусь серьезно.

Как ни странно, я получил не слищком-то много ответов на свои вопросы. Многие отводили глаза и переминались с ноги на ногу, а к третьему дню опроса я поймал уже довольно много странных взглядов, брошенных в мою сторону. На четвертый день я был уже не в состоянии продолжать это дело. Все, кто попадался мне на глаза, поспешно уносили ноги при моем приближении. Кроме того, я с подозрением стал относиться ко всему, что ем и пью. Но все же мой план служил своей цели: Ютанк все еще оставалась живой.

С наступлением пятого дня я стал опасаться, что если лишусь своего делового вида, то это приведет к скверным последствиям. И тут меня посетило новое вдохновение. Я зашел к себе в секретный кабинет в начале обеденного перерыва – с тем чтобы Фахт-бей не мог обвинить меня, будто я прервал важную работу, – поставил ногу на секретную плитку пола у двери в туннель и, надавив на нее, крутанул ступней. Тут же, разумеется, по всей базе разнеслись не слышные мне в офисе, но ужасно громкие во всех других местах сигналы тревоги, сопровождаемые вспышками света.

Я выждал и, когда уже был твердо уверен, что все отреагировали, неспешным шагом двинулся по туннелю. Все собрались в центре, прячась за мешками с песком и нервно поводя дулами автоматов. Меня чуть не пристрелили. Я объяснил, что это просто боевая проверка, что кое-где происходит нечто очень серьезное и что мне придется позаботиться о «некоей персоне» и поэтому я буду отсутствовать несколько недель. Это сообщение вызвало взрыв ликования, вплоть до истерики. Люди размахивали фуражками и до бесконечности кричали «ура!». Я и не представлял себе, что пользуюсь такой популярностью. Это было очень трогательно, очень. Слезы наворачивались на глаза.

Важнее всего было то, что я выигрывал время. Теперь уж я мог подготовиться как следует и навсегда разделаться с Хеллером, не ожидая получить нож в спину.

Я перебрал паспорта, выбрал паспорт Объединенной Арабской лиги – он даст мне дипломатический статус, позволит пронести без досмотра весь мой багаж, указать любых сопровождающих лиц по моему усмотрению. Поскольку нужно было съездить в Стамбул, и очень быстро, требовалось потратить два дня, и, чтобы уложиться в сроки, я должен был спешить.

В голову пришла мысль, что мне могут понадобиться «жучки». Их было много в грузовом багаже фирмы Спурка «Глаза и Уши Волтара», поэтому я рванул в госпиталь. Прахд находился в подвале, и мне не хотелось выслушивать мучительную для меня чушь об излечении всех болезней на свете и о крушении капиталистической системы, поэтому я решил провести поиски самостоятельно. Товарные склады были еще не готовы, материалы переполняли палаты, я взял ключи и приступил к поискам, разбирая нагромождения ящиков.

Хотя продукция Спурка, несомненно, находилась здесь, мне посчастливилось обнаружить только один ящичек, к которому можно было подобраться, не поднимая других. В нем я увидел компактный телескоп, похоже, способный проникать сквозь стены. Отдаленная стена служила ему продолжением передней линзы: используя пространство между молекулами, телескоп мог уловить изображение и звуковые волны сквозь твердое тело. Человек должен был находиться по крайней мере в ста футах от этого тела. Ага! То, что надо! Пригодится, чтобы заглядывать в номер Хеллера! И помехи – не беда! Я знал, что там рядом есть крыши. У меня появилась возможность видеть, что он делает в своих комнатах и куда прячет вещи! Я взял его.

В ящичке лежал и обычный «жучок»-звукоулавливатель размером с пылинку. «А не установить ли его в комнате Ютанк?» – подумал я и взял его тоже. Я почувствовал усталость уже при одной мысли, что придется еще что-то поднимать, поэтому плюнул на все и выбрался оттуда.

Ну а теперь деньги. Я еще раньше понял, что деньги для путешественника – большая необходимость. А если мои планы осуществятся, деньги будут очень нужны. Я пошел к ящикам с пометкой о радиоактивности, стоящим в углу моей секретной комнаты. Ведь я еще и не взглянул как следует на свое золото. Пришлось еще немного поподнимать тяжести. И вот слиток за слитком я разложил золото в ряд, поскреб ногтем, попробовал на зуб. Отличное, мягкое, прекрасное золото. Восемнадцать очаровательных пятидесятифунтовых слитков! Они лежали, сияя теплой желтизной.

Внезапно мысль о расставании с ним стала мне невыносима! Найду другие средства для финансирования своей поездки, решил я и с благоговением снова все убрал в ящик.

Я пошел по туннелю к Фахт-бею. Я разъяснил ему, что поездка срочная и, может быть, окажется дорогостоящей. Он сидел за своим столом, обхватив голову руками. Несмотря на все мои старания, мне не удалось вытрясти из него денег. Он только пробормотал, что ливанец в больнице.

Что ж, придется выяснить отношения с этим ливанцем! Он способствовал развалу банковского дела в Бейруте, а теперь разрушал мое! Ливанец оказался в подвале моего госпиталя! Рядом с секретным входом размещалась маленькая комнатушка – с тяжелыми решетками и проволочными сетками. Нечто новенькое! С бластером в нее нельзя было проникнуть. Чтобы передать туда какую-то вещь, требовалось просунуть ее через лабиринт из пуленепробиваемого стекла, а для передачи тяжелых предметов имелась корзина. Чтобы переговорить с кассиром, требовалось пригнуться и орать в стеклянный лабиринт. Восстание в Ливане, смекнул я, кое-чему его научило!

– Мне нужны деньги! – прокричал я в лабиринт.

Он сидел там, за стеклом, и выглядел до ужаса спокойным – ярко-желтый, без единого волоса, без зубов, если не считать пары оставшихся клыков.

– Денег нет! – рявкнул он, хотя на его столе я видел стопки банкнотов, которые он пересчитывал. Я никогда не видел такой огромной кучи денег! Там были американские доллары, английские фунты – даже бриллианты!

– Я вижу, уже прибыли несколько гангстеров, – крикнул я ему. – Свидетельство налицо!

– Пока только десять! – прокричал он в ответ, бросив на кучу денег пустые отчетные ведомости.

– В том списке их было двести человек! – крикнул я в лабиринт.

– На них составлен график – будут поступать партиями, когда придет их время. Кое-кому из них пришлось пограбить байки до того, как они прибыли сюда.

– Но десять человек! – крикнул я. – Это значит, что у вас уже есть миллион! Ведь цена – по сотне тысяч долларов за душу.

– Это место стоит миллион! – прорычал он в переговорное окно. – Мы еще не оплачиваем текущих расходов!

Слева и справа от меня послышались какие-то звуки. Я поднял голову и увидел дула двух автоматов, торчащих из пулеметных башен с дистанционным управлением. Они были нацелены прямо на меня. Рука ливанца лежала на кнопке, которая, очевидно, сообщалась с ними.

Я вышел и сел в далеко не новый фордовский микроавтобус. Вот она, явная несправедливость: благодаря мне на базу деньги текут рекой, у них еще сто девяносто гангстеров в очереди на замену удостоверений личности, за грядущие недели и месяцы к ним в карманы притекут девятнадцать миллионов долларов, и у них уже есть целый миллион!

Ага! Компания «Мадлик»!

На бешеной скорости я приехал к ним в контору и велел управляющему раскошеливаться.

– У них есть деньги? – спросил он.

– Они сию же минуту могут заплатить вам наличными за первую работу!

Управляющий на бешеной скорости помчался в госпиталь, вернулся и передал мне четверть миллиона! Я остервенело запихал их в большой бумажный мешок. Это была половина того, что мне причиталось, но ведь и ему заплатили только половину.

Мы, довольные, пожали друг другу руки, и я уехал домой.

Ютанк дома не было. Мелахат прибирала у нее в комнате. Очевидно, Ютанк поверила в историю о бабушках. Всю прошлую неделю отношение ее ко мне оставалось прежним – я для нее не существовал. Ничего, все это скоро изменится!

Мелахат торчала поблизости, намереваясь запереть комнату, и я не имел возможности установить «жучок» так, как мне хотелось бы. Сделав вид, что проверяю чистоту помещения, я ногой подсунул его под ковер.

Придя к себе в комнату, я установил приемник, настроенный на частоту подслушивающего устройства. С телескопом пришлось немного повозиться, но я убедился, что руководство не врет: я мог видеть сквозь стену на расстоянии сотни футов от нее, но не ближе. Что ж, прекрасно, для Нью-Йорка сойдет!

Я позвонил Прахду. Завтра утром, сказал он, непременно. Ему немного пришлось затянуть – мешали другие дела. Но если я приду около восьми, он передаст мне «два узла». Он добавил, что повязки можно уже снять, но я попросил пока их оставить. Я отмахнулся от его вопроса насчет оплаты, сказав: «Потом, потом – если все будет в полном порядке».

Той ночью мне снился Хеллер – как его сбрасывают вниз с большой высоты, как его сплющивает меж двух столкнувшихся поездов, как дьяволы Манко бросают его в кипящее масло. Восхитительные сновидения! А перед самым рассветом мне приснился прекраснейший из всех снов: очаровательная Ютанк тайком ложится ко мне в постель. Как мне хотелось, чтобы этот, сон стал явью!

Ровно в восемь я стоял у бокового входа в больницу. Двое глухонемых, нанятых Прахдом, вывели мальчишек, и, к полному моему удивлению, те просто-напросто сели туда, куда им указали пальцем, – на переднее сиденье машины. Они выглядели спокойными, как никогда. Их целиком покрывали бинты. По пути к себе, в тихом местечке, я остановил машину и спросил:

– Кто из вас Руди?

Они не отвечали, поэтому я решил действовать наугад. Я взял возвращенные мне Прахдом фотографии и, прочитав детскую считалочку «ини-мини-майни-мо», укрепил их на каждом из мальчишек.

У меня были с собой цветные ленты и ярлыки, и на каждом ярлыке я написал: «Моей драгоценной Ютанк. Разверни осторожно. От Султан-бея».

Я въехал во двор. Ютанк была дома – ее БМВ стоял на своем месте. Я потихоньку провел двух мальчишек во внутренний дворик и поставил их у источника. Затем, поправив на них яркие ленты, дал им пинка.

Они завизжали. Я удалился.

Зазвенели засовы, и дверь ее открылась. Мальчишки пустились к ней со всех ног!

В радостном возбуждении я пошел к своему звукоулавливающему устройству, включил его – молчание! Нет, не совсем – легкое звучание на заднем фоне. Я подумал: не работает, поспешно достал руководство – ведь я не удосужился прочесть его раньше. «Жучок» необходимо было устанавливать на картинных рамах и ни в коем случае – под поглощающими звук предметами. Боги, я-то положил его под ковер! Чтоб мне провалиться!

Я включил усилитель на полную мощность – кое-что слышно при резком повышении голоса. Вот незадача! Я не мог получить никакой информации и не знал, как Ютанк реагирует на мой подарок! Она не спешила лететь ко мне со словами благодарности, а через «жучок» просачивалось что-то, но этого было недостаточно, чтобы составить определенное впечатление.

Прошел почти час, час напряженного ожидания! И вдруг – какой-то звук. Что это – льющаяся вода? Конечно, вода! И вдруг за этим – пение. Ютанк пела песню! Вот какую:

Потри-ка мне спинку – эй, Руди,

Дай мыло мне,

Джеймс, не зевай,

Целуй – веселее мне будет,

И «киской» своей называй.

А после я в спаленке тесной

Игре научу вас прелестной.

Я чуть не зарыдал от облегчения. Значит, их юношеское сходство с кинозвездами было очевидным. Отлично! Всю неделю я так нервничал, что почти ничего не ел. Я распорядился принести мне роскошный завтрак: хункар бе-генди («Любимое Его Величества») на деревянных тарелках, тушеную молодую баранину с баклажанами, кадин гобеги («женский пупок») на десерт. Я запил все это кувшином сиры, а потом откинулся на спинку стула с чашкой кофе в руке. Прелестно.

Около двух часов пополудни снова ожил «жучок». Я склонился над приемником. Звон цимбал? Ну конечно! Вот еще аккорд, и еще, и еще. Какой-то танец! А потом, очень громко, зазвучал голос Ютанк. Уж точно – она была довольна. Она пела:

Пошел на рынок Поцелуй,

А Вздох сидел на стуле,

Объятья плакали: хлюп-хлюп

Все в пене утонули.

Я толком не знал, что это значит. Может, барахлил «жучок». Этого детского стишка я раньше не слыхал. Берясь за множество подготовительных дел – выбирая костюмы, считая деньги, я коротал время, ожидая, что Ютанк вот-вот влетит ко мне в комнату, чтобы отблагодарить.

Наступил вечер. Что ж, при ее застенчивости она будет дожидаться ночи. Я принял ванну. Велел принести обед на двоих. Подождал и в конце концов съел все сам. Еда показалась мне не очень вкусной. Время от времени я обращался к «жучку» – и вдруг услышал звон металла. Сабли? Танец с саблями? Должно быть, шлепанье босых ног и лязг. А затем до меня донесся высокий поющий голос:

Ну-ка, ножки, ну-ка, душки – топ, топ, топ.

На моем станцуйте брюшке – шлеп, шлеп, шлеп.

Вверх и вниз, вверх и вниз – прыг-скок, ну!

Погрузи-ка эту штуку – в глу-би-ну.

Вверх уходишь, вверх уходишь – вах, вах, вах.

И приходишь, и приходишь – бах, бах, БААХ!

Да что же там происходило? Может, умерли мальчишки и она танцевала погребальный танец? Нет, я мог различить визг. Что он выражал: смех, восторг? Ясно, что вызвала его не боль! Слишком веселый. Скорее похож на экстаз. Восторг? Конечно же, это был восторг

Я бросил все это дело. Было уже девять. У меня выдался тяжелый денек. Я выключил свет и, без особой надежды оставив дверь открытой, лег спать. Спустя, наверное, полчаса я, вздрогнув, проснулся от какого-то шелестящего звука. Постель слегка колебалась. Руки. Это была Ютанк! В полном одеянии. Но губы ее касались моей щеки, и я ощутил сначала их тепло, затем обжигающий жар, когда она жадно прильнула к моим губам! Ее руки овладели всем моим телом. Она откинула мои покрывала, чтобы быть ближе ко мне.

– Ютанк, – прошептал я.

– Ш-ш-ш! Это все для тебя. Главное – это рот!

Ее руки! Во мне начинал разгораться пожар, и это все продолжалось! Прошло много времени – и вот я лежал, тяжело дыша, истощив все свои силы, чувствуя ее руку на своей обнаженной груди.

В сердце мне хлынула радость. Я победил!

– Я так счастлив, что ты пришла, – прошептал я.

– Я так возбуждена, – прошептала она в ответ и чуть погодя продолжала: – Их хватает ненадолго, и ты тут единственный мужчина, кто может помочь, – каким бы ты ни был.

– Ну как, похожи они на Рудольфа Валентино и Джеймса Кэгни?

– О да, – произнесла она, судорожно вздохнув. – Сперва я подумала, что это просто грим, но он не смывался. Они похожи на артистов, когда те были детьми. – Она снова вздохнула и продолжала: – С годами ребятки станут в точности как они! Я сравнивала снимки.

Она снова вздохнула, и дрожь прошла по ее телу. И снова она целиком завладела мною, огнем своих губ опаляя мою плоть в прекрасном экстазе. Это длилось и длилось, пока я не почувствовал, будто взорвался весь мир!

Она тяжело дышала в темноте, потом постепенно успокоилась. Чуть погодя я совсем осмелел. Я пришел к важному решению, и хотя бы на этот раз мне захотелось быть с ней честным.

– Ютанк, – начал я. – Мне нужно исчезнуть. Никакой реакции.

– Тебе здесь грозит опасность, Ютанк. Кажется, слегка напряглись руки.

– Я достал дипломатический паспорт. Хочу, чтобы ты поехала со мной под видом моей жены. Фото уже готово – просто женщина под чадрой. Ты можешь так и ехать – под покрывалом.

–У тебя есть деньги?

– Есть.

– А ты позволишь, чтобы в пути деньги были у меня и я сама заботилась о счетах?

– Ну... – Боясь, что она сейчас встанет и уйдет, я поспешно добавил: – Да.

– А куда поедешь?

– В Нью-Йорк.

– Мне не во что одеться, – пожаловалась она и тут же живо поинтересовалась: – А по пути ты можешь заехать в Рим, Париж, Лондон?

Я призадумался. Но, снова испугавшись, что она сейчас встанет и уйдет, тут же поспешил согласиться.

– И я смогу взять с собой двадцать чемоданов с дипломатической печатью?

Ну, хватила! Это по стоимости груза, перевозимого самолетом?

– Один чемодан.

– Пять чемоданов.

– Пять?

– Пять чемоданов, – твердо сказала она. Я понимал, что пора уступить.

– Пять чемоданов, – согласился я.

– Хорошо. И у нас, разумеется, будут отдельные комнаты в отелях.

Что ж, естественно, при такой ее застенчивости ей понадобится отдельная комната. Я кивнул, затем сообразил, что в темноте меня не видно, и сказал, что согласен.

– А ты обещаешь, что через несколько недель привезешь меня назад, к моим милым, дорогим мальчикам?

Мальчики? Похоже, эти два сопляка стали ее навязчивой идеей! Я понял, что она не собирается ставить их на полку, как украшения, – как я рассчитывал! Но ничего не оставалось делать, как скрепя сердце сказать «да».

– Хорошо, тогда я согласна поехать с тобой.

На меня нахлынула радость!

– Кстати, надо посмотреть, как им спится в моей постели. – Она поднялась и поспешно вышла из комнаты.

Я снова лег. Внезапно мне в голову пришла мысль, что со временем, как она и сказала, эти двое (...) мальчиков все больше будут становиться похожими на Рудольфа Валентине и Джеймса Кэгни. Я слегка просчитался: у меня теперь два соперника, а дальше будет еще хуже. Но мысль эта, вспыхнув, погасла, и я потянулся в блаженстве. Ведь все же я победил, она пришла ко мне в постель и придет еще не раз! Теперь ничто не мешало мне погубить Хеллера. Жизнь была так прекрасна! Так прекрасна!

Хоть я и настаивал, мы не смогли выехать на следующий день. Ютанк нужно было сводить мальчиков к городскому фотографу, чтобы иметь при себе их портреты в золотых рамках.

Мальчишки были невыносимо самодовольны из-за своей новой внешности. Даже родные матери не узнали их и говорили, что это дело рук дьявола. Я тоже так думал, но, помоему, в первую очередь это относилось к появлению их на свет. Кроме того, Ютанк нужно было собрать в дорогу вещи, и – о боги! – что это были за чемоданы, когда она наконец упаковала их! Поднять невозможно!

Верный своему обещанию, что позволю ей распоряжаться деньгами, я отдал ей сто тысяч американских долларов, сказав, что больше у меня нет. Я посоветовал ей не очень-то швыряться счетами – нужно, чтобы что-то осталось, когда мы вернемся домой.

И вот на следующий день после изрядной суеты и беготни мы с пятью чемоданами взлетели в облаке сгоревших газов реактивного самолета. Теперь, чтобы вы имели представление, как трудно было попасть в Вашингтон, столицу Соединенных Штатов, где мне предстояло провернуть свое первое дело, и чтобы вы поняли, какие испытания выпадают на долю чиновника Аппарата, когда он стремится выполнить свой долг, мне следует ненадолго остановиться на этой поездке.

Наша первая остановка была в Риме. Очевидно, Ютанк заранее по телефону позаботилась о комнатах. И вот что меня поразило: понятно, что робкая дикарка из пустыни устала от лишений, но я даже предполагать не мог, что мы остановимся в отеле «Сальваторе Маньифико Козиозо», жемчужине столичного центра. Я бы, собственно, и сам город-то затруднился бы найти, а Ютанк под своей чадрой, похоже, разглядывала

дорожные указатели, и, кажется, ей думалось, что итальянский таксист кружит по дорогам, чтобы подороже содрать за проезд. На чистом итальянском и с чистейшим сарказмом она сказала водителю:

– Послушай ты, петух потрошеный, если тебе кажется, что ты можешь водить меня за нос только потому, что я беспомощная жена шейха, то я тебе вправлю мозги! Если сейчас же не свернешь на нужную дорогу, я засуну стилет так глубоко в твою (...), что тебе это покажется тонзиллэктомией!

Этому она, конечно, научилась не иначе как читая разговорник для туристов, но меня это встревожило. В отеле нас сразу же провели в номер для новобрачных – что, видимо, и оговаривалось в заказе. Номер был великолепен – золотисто-белый! Просторный! Просто дух захватывало! Меня с моим багажом Ютанк впихнула в гостиную, а сама заперлась в спальне, чтобы я не мог туда войти.

После трехчасового размышления, что она там может делать со своими чемоданами, я решил не выяснять этого, а пойти в бар и посмотреть, что там интересного. В коридоре я узрел прекраснейшую из когда-либо виденных мною европеек. Она шла, направляясь к нашему номеру. Одетая по последней моде, она вышагивала в туфлях на высоких каблуках и вертела сумочкой им под стать. Это была Ютанк! Она прошла мимо меня и далее, в спальню, и заперлась – такими оказались все два дня, проведенные в Риме.

В Париже мы зарезервировали номер для новобрачных в отеле «Шато ле Бо Гран Шер» – роскошный, просторный, золотисто-белый. Ввел нас в него сам управляющий. Ютанк показала на ведерко с шампанским – любезный дар отеля – и произнесла что-то, должно быть, очень неодобрительное. Управляющий взял бутылку, внимательно взглянул на год и побледнел. Целых десять минут Ютанк читала ему нотацию, после чего позволила уйти на заплетающихся ногах и вновь явиться с заведующим винным погребком. Ей дали список вин, она нашла там, что искала, и скоро они вернулись с другой бутылкой шампанского, а также с бутылкой виски «Малькольм Фрейзер Скотч».

Что ж, естественно, что робкая дикарка из пустыни возражает против устаревшего шампанского. Но что-то я не заметил, чтобы она изучала туристический разговорник, – или я становлюсь ненаблюдательным?

И уж что там говорить – ни шампанского, ни шотландского мне не перепало. И спал я эти два дня на кушетке в гостиной, все удивляясь, над чем она там смеется в спальне. Как и в Риме, она то уходила, то возвращалась, а на второй день ей доставили целую гору покупок, словно она скупила весь город.

В Лондоне произошла перемена. Заказанный «королевский» номер в отеле «Савой», будучи великолепным, имел в гостиной софу, пожалуй, пожестче, чем те, на которых мне приходилось спать в Риме и Париже.

В течение трех дней Ютанк ежечасно то уходила, то приходила, но я ее не видел – только слышал, как открывалась и закрывалась дверь в коридор, да шум лифта. Она, должно быть, скупала весь Лондон. Когда мы снова встретились в самолете, она была в чадре и плаще с капюшоном, по-прежнему робкая и застенчивая, только вот с чуть-чуть запавшими глазами.

До Вашингтона мы долетели первым классом без пересадок довольно быстро, но от аэропорта добирались очень долго. Заказан был «президентский» номер в отеле «Уиллард» в центре города. Как только в спальню Ютанк доставили ее чемоданы, она бросилась на постель и сказала управляющему, сопровождавшему нас в номер:

– Пожалуйста, пришлите холодный ужин: салат с цыпленком и вино «Либфраумильх 54». И, пожалуй, немного апельсинового шербета. Ах да, закажите мне лимузин, предпочтительно «кадиллак», на девять утра. А теперь уходите. Я совершенно без сил. – Все это она сказала на чистейшем английском, но я поймал ее: у нее из сумочки выглядывал разговорник для туристов. Тайна раскрылась!

Я вышел в гостиную, унося свой багаж, чтобы дать ей возможность запереться. В конце концов, она, наверное, валится с ног после всех этих поездок и беготни по магазинам. Ну, Вот я и на месте! Теперь я мог приступить к работе!

Легкость, с которой можно договориться о встрече с сенатором Соединенных Штатов, ошеломляет. Вы просто говорите его секретарю, что являетесь руководителем местных профсоюзов, и готово – вы уже у него на приеме! Я уже, конечно, не наряжался, как шейх, а скорее больше походил на сицилийца в своем плотно облегающем фигуру модном костюме-тройке и темной шляпе с провисающими полями. Хотя для сицилийца я был довольно высок.

Сенатор Шалбер восседал за своим столом, окруженный с одной стороны флагом Соединенных Штатов, а с другой – флагом родного штата Нью-Джерси. Он являлся живым воплощением благородного политического деятеля: светлые, зачесанные назад волосы, выражение лица – патрицианское, хотя и несколько алкоголизированное, осанка прямая, голос глубокий и звучный. В общем, человек, которому вы могли бы довериться. Нам его порекомендовал Гансальмо Сильва как связного мафии. К тому же он был человеком Роксентера. ... – Присаживайтесь, присаживайтесь, – предложил он. – Чем могу быть полезен? Всегда рад встрече с работниками профсоюзов.

– Сенатор, – начал я, садясь на стул и отказавшись от сигары, которая свалила бы меня не хуже боевого отравляющего вещества, – что бы вы мне ответили, если бы я сказал

вам, что нефтяные компании Роксентера – в сущности, весь «Спрут» – находятся в серьезной опасности со стороны конкурента?

– Ага! – отвечал он. – Я сразу же вон по тому телефону позвоню его поверенным!

– Видите ли, сенатор, – продолжал я, – дело-то слишком деликатное, чтобы доверять его телефону, у которого могут быть уши. Да и поверенным говорить об этом немного рискованно.

– Вы хотите говорить с ним самим, так я вас понимаю? – Он был ошарашен. Повозился с сигарой, положил ее на стол, открыл шкафчик и достал бутылку «Джека Дэниелса».

Взяв бутылку содовой, которую компания поставляет Сенату бесплатно, он налил мне и себе. Я сделал вид, что пью, он же выдул свою порцию залпом. Откинувшись на спинку стула, он снова заговорил:

– Молодой человек, вы мне нравитесь. Видно, что вы не чувствуете опасности, даже когда видите ее. Ясно и то, что вы не знаете человека, о котором идет речь. Не то чтобы о нем когда-либо вообще будут говориться речи, – понимаете, где и какие, – так что на меня ссылаться не надо. – Он поскреб пухлой рукой подбородок, налил себе еще и, неторопливо потягивая напиток, откинулся на спинку стула. – Молодой человек, вы мне нравитесь. И любая услуга Роксентеру – это услуга мне, понимаете? На меня не ссылайтесь. – Я кивнул.

– У вас есть подход к этой семье с какой-нибудь стороны?

Я отрицательно покачал головой.

– Что ж, учить молодежь – это святая миссия тех, у кого есть опыт. Между прочим, я всегда голосую положительно по законопроектам, касающимся образования. По всем, поддерживаемым профсоюзами, – поспешно добавил он. – Так вот что я хочу сказать: есть кое-что, чего не прочесть о Роксентере в справочнике «Кто есть Кто». Если вы этого не знаете, с Делбертом Джоном Роксентером у вас ничего не выйдет. Но на меня не ссылайтесь. Скажу конфиденциально, у этого семейства длинная родословная. Они были эмигрантами из Германии в 1800-х годах. Настоящая фамилия – Роученгендер. Основатель семейной династии в этой стране продавал сырую нефть как шарлатанское средство от рака и разыскивался полицией за изнасилование. На меня не ссылайтесь, я все буду отрицать. Впрочем, вы вряд ли из ФБР – у вас слишком открытое лицо. Семейство катилось под гору, но в финансовом отношении процветало. Первое поколение в Америке изменило фамилию на Роксентер и завоевывало рынок нефти, а с наступлением эры автомобилей получило монополию на бензин. В 1911 году эту монополию пытался сломать сам Конгресс, но им удалось увернуться.

Следующее поколение контролировало нефтяные и лекарственные компании. Третье поколение контролировало нефть, наркотики и политику. Четвертое поколение стало разваливаться на куски.

Теперь крупные состояния держатся на плаву обычно только три поколения. В основном об этом позаботились социалисты. Но богатство Роксентеров было так велико, что перешло в четвертое поколение. Однако положение семейства шатко, в политическом отношении – особенно. Третье поколение добралось только до вице-президентского уровня, четвертое же скатилось еще ниже.

И вот тогда из четвертого поколения на мировую арену вышел Делберт Джон Роксентер. Темная лошадка. Кандидат, которого никто даже и не замечал до тех пор, пока из-за резкого изменения в распределении голосов всем остальным пришел конец. Он, очевидно, хорошенько изучил все принципы первого американского Роксентера и придерживался их. Вот, цитирую: «Будь сдержан, очень сдержан. Не позволяй чувству товарищества даже в малейшей степени завладеть тобой». Еще один принцип таков: «Никому не доверяй».

Короче, молодой человек, он воскресил основные принципы Роксентера: всех обманывай, будь нетерпим к любой конкуренции, бери над всеми верх, включая собственную семью. На меня не ссылайтесь. Это все конфиденциально.

Делберт Джон захватил владения и вклады всех других Роксентеров и свел их снова в одну огромную силу. Он даже отправил на тот свет свою тетку Тиманту, чтобы получить ее наследство. Он восстановил все путы, в которых его семейство когда-то держало банки, правительства, компании, занимающиеся горючим, лекарствами – да чем угодно. И взял эти бразды в собственные руки. Единолично. Холост. Никогда не был женат и не имел подобного намерения. Да и зачем ему жениться, когда он может (...) весь мир!

Далее, вы можете решить, что с виду он стар, но пусть это вас не обманывает. Это мощнейшая турбина коварства и хитрости! Прожорливей этого ублюдка я еще не встречал на свете. Бесчестный – пробу ставить негде. Он пользуется моей всегдашней поддержкой! – Он допил до конца и подался вперед:– И вот такого-то человека вы просите о личной встрече. – Он покачал головой, – Даже главы государств, когда им нужно, не могут рассчитывать на встречу с Делбертом Джоном Роксентером. – Он откинулся назад и ощерился абсолютно фальшивой улыбкой политика. – Итак, вы мне все выкладываете, а я передаю его поверенным.

– Вообще-то, сэр, – сказал я, – с его поверенными я могу поговорить и сам. Шеф мафии заверил меня, что вы сможете помочь.

Этот выстрел попал в точку, хотя я надеялся, что обойдусь без него. Как-то слегка осунувшись, сенатор сказал:

– Профсоюзы и мафия. Следовало бы знать. Вы уверены, что это в интересах Роксентера?

– Новое дешевое горючее, угрожающее его монополии, представляет собой огромный интерес, – отвечал я. – Я только пытаюсь помочь.

– Хорошо. – Он заглянул в памятку, сделанную для него секретарем, в которой значилось используемое мною в данный момент имя. – Хорошо, Инксвитч. Что вам нужно?

– Мандат сенатского следователя – самый настоящий. Тогда он примет меня. – Затем я выдвинул решающий довод: – Скажу конфиденциально: гонорар вы можете забрать себе.

– Ага! – Лицо его прояснилось. – Вы далеко пойдете, Инксвитч. Я возглавляю Сенатский комитет по энергетическому кризису. Я все время оказываю ему услуги тем, что удерживаю избыточные поставки горючего на низком уровне. Так говорите, новое дешевое горючее? Да, это действительно попахивает кризисом! – И он живехонько написал распоряжение выдать мне то, что нужно. Приятно мне было видеть, как кто-то другой пишет распоряжения, – ради разнообразия.

Мы расстались лучшими друзьями. А пару часов спустя у меня были все документы для предъявления в любых инстанциях – следователь Сената с правом стращать любого чиновника в этой стране и даже с правом ношения и применения оружия, ограниченным всего лишь клятвой не стрелять в сенаторов.

«Хеллер, – мысленно проговорил я, – ты уже там по подбородок. Еще один хороший толчок, и ты уйдешь в кипящее масло с головой».

Теперь все, что оставалось сделать, – это вытащить Ютанк из Вашингтона.

Два дня Ютанк не выказывала желания ехать дальше, поэтому я придумал ловкий ход. Пользуясь вашингтонскими такси, я стал преследовать ее лимузин. Делать это не составляло труда: я садился в машину, показывал удостоверение следователя Сената и говорил: «Давай поезжай за этим лимузином!», а таксист обычно ругался: «Ух, чертовы фэбээровцы!» – и следовал за лимузином.

Многое мне довелось повидать в Вашингтоне. Несколько раз я проезжал мимо огромной рекламной надписи, возвышающейся над Пенсильвания-авеню: «Дж. Эдгар Гувер».

Я решил на это не клевать и ничего не покупать. Но меня приятно щекотала мысль, что я могу войти, отыскать Тупевица и О'Блоома и рассказать им – как фэбээровец фэбээровцу, – с какой ловкостью обошел их Хеллер, но, поскольку ехидный смех мог бы возбудить профессиональную зависть, жертвой которой стал бы сенатор Шалбер, а я бы лишился своего мандата, я от этого воздержался.

Ютанк интересовали музеи и вещи. Ее, шикарно разодетую, не нужно было долго искать – она и так бросалась в глаза.

Ближе к вечеру ее лимузин остановился в парке Потомак, почти точно в том месте, где схватили Хеллера. Я даже узнал конного полицейского – того самого, который опознал его. Словно вернулись те времена.

После краткого поиска я увидел Ютанк. Она стояла на ступенях мемориала Линкольну, держа палец во рту и глядя на высокий обелиск памятника Вашингтону. Вокруг уже падали осенние листья, а поверхность длинного зеркального водоема рябило от ветра, и она не отражала памятника; в это время года зрелищное здесь явно не хватало. И ради чего она тут стояла, глядя на памятник, я понять не мог. Смотреть почти не на что – белая колонна, да и только.

Я находился от нее футах в пятидесяти. Одежду, что была на мне, она никогда не видела. Следил я за ней с большой осторожностью. И тем не менее, глубоко вздохнув и вынув изо рта палец, она повернулась ко мне и сказала:

– Прекрасно, не правда ли, Султан-бей?

Я приблизился к ней – теперь, когда она узнала меня, это уже можно было сделать. Во мне заговорило любопытство.

– Что же в этом такого прекрасного?

– Такой высокий, такой белый, такой твердый. – Она снова сунула палец в рот и посмотрела на монумент.

Идея! Я объяснил ей, что высота его всего лишь 550 футов. А вот Эмпайр Стейт Билдинг в Нью-Йорке почти в три раза выше – 1472 фута!

– Разве? – недоверчиво спросила она.

– Так оно и есть, – убеждал я. – И острый выступ наверху!

И в тот же самый вечер мы уехали в Нью-Йорк. Да, требуется подлинная гениальность, чтобы работать в Аппарате! Мы остановились в отеле-люкс «Бентли Бакс», окна нашего роскошного номера на верхнем этаже выходили на крышу. В пятидесятых шагах оттуда открывался прекрасный вид на Эмпайр Стейт Билдинг с южной и на Центральный парк с северной стороны. Но не в этом заключалось истинное достоинство номера, а в том, что в нем было две спальни! Восхитительно! Теперь я имел возможность выспаться в настоящей постели, а не мучиться на кушетке в гостиной! Учитывая, что мы намеревались задержаться здесь, это особенно радовало. Удача уже повернулась ко мне лицом, а теперь начинала улыбаться.

Рано утром, свеженький как огурчик, без малейшего хруста в спине, я позавтракал и, как только удалились бесчисленные официанты и горничные, извлек приемник и видео. До того как приступить к делу, хотелось взглянуть, насколько продвинулись дела у Хеллера.

Вспышка!

Может, моему оборудованию повредила перевозка? Я проверил различные индикаторы, но все казалось в порядке. Потом до меня дошло: ретранслятор 831 соединялся с блоком управления приемника! Это давало усиление сигнала до такой степени, что его можно было принимать на расстоянии нескольких тысяч миль! Если его не отключить, в этой зоне никакого изображения я получить не смогу.

Рат и Терб говорили, что установили его... Ага! На телевизионной мачте Эмпайр Стейт Билдинг. Я вышел на террасу и глянул на юг – мачта была прямо передо мной. Ну что ж, плевое дело! Я его отключу.

Я позвонил в нью-йоркский офис. Гудки, гудки – никто не брал трубку. Тут я вспомнил: Фахт-бей жаловался, что все разъехались в поисках клиентов-преступников. Боги! Все приходилось делать самому. Я оделся так, чтобы не выделяться среди прохожих, изучил схему метрополитена и взял такси.

Я вошел в Эмпайр Стейт Билдинг через подъезд с Тридцать четвертой улицы, купил билет в обсерваторию и взлетел в лифте на восьмидесятый этаж. Для этого понадобилось меньше минуты, так что желудок свой я оставил на первом этаже. Однако все это был мой служебный долг, поэтому, не колеблясь, я пересел на второй лифт, поднимающийся до обсерватории на восемьдесят шестом этаже.

Как автомат я вышел из лифта и почти сразу же очутился на смотровой площадке. Она окружена десятифутовой оградой, во избежание самоубийств, но это совсем не мешает обзору. Хотя я мог бы насладиться видом на пятьдесят миль окрест – для Нью-Йорка стоял относительно ясный осенний денек, – я поспешно ретировался внутрь здания, в закусочную, и нервно выпил кока-колы. Ну и высота!

Кока-кола малопригодна для успокоения нервов. Чтобы разглядеть народ внизу с этой платформы, потребовался бы телескоп. Где же могла стоять эта чертова антенна? Гид сказал мне:

– О, это верхняя площадка. Смотровая галерея на сто втором этаже.

– На сто втором? – испуганно возопил я.

– Да там совершенно безопасно. Платформа остеклена.

Меня призывал мой долг – беспощадный долг. Пришлось взлететь на сто второй этаж. Собственно говоря, это еще не предел: над этим этажом еще двести двадцать два фута! В литературе сказано, что мачту построили для крепления дирижаблей, но никогда не пользовались ею после одной попытки, едва не окончившейся трагически. И теперь мачта стала телевизионной антенной. Блок управления приемника и ретранслятор 831 находились где-то там. Сквозь окружавшее меня стекло я мог видеть на пятьдесят миль вокруг, а также на 1250 футов вниз!

– В потолке я заметил проем и задрожал. Я не переношу большой высоты, ненавижу ее. В глубине души я понимал, что моя попытка проникнуть туда вряд ли «едва не окончится трагически» – исход обязательно будет смертельным!

Входя в лифт, я едва справился с головокружением. И хотя скорость поднимающихся лифтов вызывала у меня протест, я благословлял ее, опускаясь вниз. Снова оказавшись на Тридцать четвертой улице, я нагнулся и с благоговением похлопал ладонью по тротуару.

Глупая ситуация. В тысячах миль отсюда, в Турции, я без труда мог следить за Хеллером. И вот он оказался совсем рядом, несколькими сотнями футов выше, в том же самом здании, а выследить его не представлялось никакой возможности! (...) Спурк!

Рат и Терб! Уж их-то я знал, где найти – в больнице «Серебряные струи». На острове Рузвельта. Вот только не знал я, под какими именами они зарегистрировались.

Я не знал, как туда добраться на метро, поэтому поехал на такси. Только благодаря тому, что мне были известны дата их поступления в больницу и то, в каком состоянии они прибыли туда, мне под видом «обеспокоенного друга» удалось разыскать их в палатах. Их состояние не требовало постельного режима! Они даже в кроватях не лежали! Посиживали себе в комнате отдыха и смотрели телевизор. Ну и наглость! Я знал, они разыграли весь этот цирк лишь для того, чтобы устроить себе отпуск за счет правительства Волтара!

Они почувствовали, что кто-то стоит и смотрит на них убийственным взглядом.

– Офицер Грис! – изумленно разинув рот, воскликнул Терб и поднял руки в гипсовых повязках, как бы защищаясь.

Рат молчал. Его челюсти все еще скреплялись проволочным каркасом.

– Что вы тут делаете? – спросил Терб несколько некстати.

– Я делаю вашу работу! – сообщил я им громогласно.

– Тише! – попросил Терб, помахав своим гипсом.

– Почему это «тише»? – разгневался я. И впрямь – почему? В комнате отдыха находились только старики и хроники. Отбросы общества. – Вы пренебрегаете обязанностями, возложенными на вас правительством! Вы оставили включенным ретранслятор 831! Преступная халатность!

Вбежала всполошенная медсестра. На ее лице было написано: «Что такое? Что такое? Это больница!» Я не дал ей говорить. Выхватил свой фэбээровский мандат и уже через несколько минут вел разговор с главным администратором.

– Те двое – симулянты, – объяснял я ему. – Они увиливают от призыва в армию. Когда вы можете выписать их отсюда?

Он был смущен и стал оправдываться:

– Снимки показывают сложные переломы. Им надо еще задержаться на некоторое время до снятия шин. Было бы опасно просто взять и выписать их.

– Если вы не пойдете мне навстречу, я добьюсь, чтобы вам урезали ассигнования, – припугнул я. – Правительству нужны военнослужащие.

Администратор раболепно заглянул мне в глаза и сказал, что сделает все от него зависящее.

Я вернулся в комнату отдыха и велел Рату и Тербу как можно скорее отключить ретранслятор 831. Я дал им свой номер телефона в отеле и напоследок язвительно сказал: когда им надоест смотреть телевизор, пусть позвонят мне и скажут, что снова приступили к работе, а до тех пор выплата жалованья им будет приостановлена. И с тем ушел.

Ей-Богу, я был здорово зол. Я тут пупок себе надрываю, а другие валяются и в потолок поплевывают.

Но это еще не решило моих проблем. Я должен был знать, чем занимается Хеллер. Прилично поиздержавшись на такси, я вернулся в отель. Прежде чем предпринять следующий шаг, я обязательно должен был восстановить свой контроль над Хеллером.

Ютанк куда-то вышла. На ленч я не успел, поэтому заказал себе в номер три креветочных салата и меланхолически их сжевал. И вдруг – идея! Иногда пища именно так сказывается на человеке. Я вспомнил про телескоп. Распаковав его, я вышел на террасу. Наверняка одна из тех комнат в Эмпайр Стейт Билдинг принадлежит ему, решил я. С изображением не ладилось – не было четкости, мешала какая-то желтизна. Я пошел в комнату и почитал инструкцию.

Оказывается, при включении телескоп становился не совсем телескопом, а испускал луч, который улавливал другую сторону стены, пройдя сквозь пустое пространство между молекулами стены. И когда уже молекул не оставалось, он создавал энергетический барьер, действующий как зеркало, изображение с которого возвращалось к зрителю. У него был и звукоприемник. Да-да, конечно же, эта штука походила на телескоп.

Я взглянул в него еще раз и увидел, что это было. Смог. Бедняга телескоп решил, что смог – это сплошная стена, и попытался на всем пути выстроить отражающие зеркала. Слишком много смога. Слишком большое расстояние. Смутно виделись какие-то столы, вещи, но ничего нужного. Вдруг я вспомнил, что кабинет Хеллера выходит окнами на юг! Это же другая сторона здания! (...)! Нужно было немедленно браться за работу. Этого требовал долг! Никаких проволочек!

Вернулась Ютанк в сопровождении двух посыльных, до отказа навьюченных ее покупками. На оберточной бумаге я видел, откуда они: Сакс, Лорд и Тейлор, Тиффани. Оставалось надеяться, что нам все-таки хватит денег на возвращение домой!

Она вышла на веранду.

– Придется нам задержаться здесь немного, – сказал я. – Надеюсь, денег на возвращение нам хватит!

Она открыла свою сумочку, заглянула туда и сказала, что от ста тысяч уже почти ничего не осталось. Меня как громом поразило. После Рима, Парижа, Лондона и Вашингтона? Этой дикарке из пустыни Каракумы только деньгами распоряжаться! Фантастика!

Ютанк была со мной дружелюбна, разговаривала ровно.

– Боже мой, только взгляни на это! – сказала она, кладя в рот пальчик. Она смотрела во все глаза на Эмпайр Стейт Билдинг, купающийся в закатном солнце. – Высокий, крепкий! Какой же он высоченный! Такое зрелище захватывает тебя целиком!

– И впрямь, целиком, – сказал я, и меня передернуло, когда я вспомнил о том, что испытал в этом здании.

Что-то у Ютанк было на уме. Она ласково посмотрела на меня:

– Султан-бей, а может, когда мы поужинаем и в комнате у тебя будет темно и уютно, мне прийти и... ну... ты знаешь.

О, радость! Никогда еще в жизни не слышал я о плане более чудесном, чем этот!

Долг может и подождать! Она подняла мне больше чем настроение!

Конечно, это было чудесно, но около десяти вечера Ютанк как-то вдруг занервничала, поднялась с постели и ушла к себе. Сам я, пребывая в радостном возбуждении, заснуть не мог. Я все слышал, как она ходит и ходит у себя, а потом наконец наверх пришел лифт, обслуживающий пентхауз, и снова ушел вниз.

Снедаемый любопытством, я отмычкой открыл дверь в ее спальню. Она исчезла! Ну что же тут такого, – возможно, вышла прогуляться, глотнуть свежего воздуха. Сам я чувствовал себя молодцом. Я осознал, что удача пошла мне в руки, – да, собственно, уже шла какое-то время. Оставалось только плыть на гребне удачи. Возьму-ка телескоп, решил я, и отправлюсь прямо сейчас взглянуть на номер Хеллера в «Ласковых пальмах». Карта улиц города подсказала мне, что я всего лишь в миле от этого заведения. Я оделся в темное и взял с собой зачехленный телескоп – на чехле была ручка.

Вскоре я подъехал на такси к многоквартирному дому, стоящему к северу от «Ласковых пальм». Улица была очень тихой. Дом выглядел старым, и, чтобы попасть на крышу, не нужно было подкупать никакого привратника – тут были только полированные латунные ящики для писем и кнопки звонков.

Гениально! Я выберу номер на верхнем этаже, войду в дом, а там немножко проворства – и я на крыше.

Квартира 22Б – на самом верхнем этаже. А что за имя – просто прелесть! «Маргарита Помпом Либидо». Наверное, шоу-герл с множеством ухажеров, привычная к поздним звонкам. Я нажал кнопку. Очевидно, там в ответ позвонили по телефону и нужно было ответить на вызов. Раздался сигнал, и я ответил.

– Кто это? – спросил голос – качество связи было скверным.

– Старый поклонник, – ответил я, надеясь, что при разговоре снизу вверх качество связи не улучшится.

Дверная защелка щелкнула моментально. Я толкнул дверь, вошел, сел в лифт и вышел из него на двадцать втором этаже. В конце коридора была пожарная лестница, ведущая на крышу, И я направился к ней. На полпути к цели я почувствовал, как сбоку приоткрылась на цепочке дверь. Это была квартира 22Б.

– Кто вы? – Голос был музыкальным и приветливым. Сквозь трехдюймовую щель я мог разглядеть только часть женского лица. Оно принадлежало особе примерно лет шестидесяти!

– Инспектор по проверке состояния крыш, – ответил я.

– Что? – Уже без всякой приветливости.

– Инспектор по проверке состояния крыш, – повторил я. – Обязан проверить крышу.

– Значит, вы пришли сюда не ко мне, чтобы развлечься? – Нет, нет. Я слишком поисчерпался!

– Проверка крыши, – сказал я, похлопав по чехлу. Дверь захлопнулась. С громким стуком!

Что ж, известное дело: чтобы сотворить эту планету, нужен всевозможный человеческий материал. Я стал взбираться по лестнице. Дверь запасного выхода была заперта, но немного профессионального умения – и она открылась, открылась на крышу, загроможденную высокими кондиционерами, за которыми почти ничего не было видно.

Минуты за две или даже меньше я сориентировался и достал из чехла телескоп. Затем подошел к парапету и, припоминая, что было видно из окна хеллеровского номера, попытался определить нужные мне здание и окна. Это оказалось слегка затруднительным, пока я не сообразил, что стою лицом к северу, а не к югу. Я исправил эту ошибку.

Далее все пошло как по маслу. Я включил и настроил телескоп – короче, сделал все, что требовал покойный мистер Спурк. И вот мой взгляд проник в комнату с фальшивыми джунглями и пляжем. Там малыш дипломат шоколадного цвета отыгрывался на угольно-черной девице. Они катались в искусственной траве, опаляемые лучами искусственного солнца. Но что касается их занятия любовью, то тут уже не было ничего искусственного!

Наконец он извлек откуда-то веревку и ухитрился опутать ее по рукам и ногам, а уж дотом действительно показал ей, на что способен!

Я считал, что в этот вечер уже утолил свои страсти, ан нет – снова стал возбуждаться. Мне показалось, что он непременно убьет ее, как вдруг все прекратилось. Она сбросила с себя веревку, словно ее и не существовало, и сказала:

– Так это было, мистер Була?

– Точно так! – ответил он. – Повторим-ка это опять!

Ну ладно. Я ведь пришел сюда не отдыхать и развлекаться. Чуть сдвинув телескоп, я понял, что смотрю в гостиную Хеллера. Там было довольно темно. Все в полном порядке, за исключением стойки бара, где скопилась груда посуды из-под мороженого в ожидании уборщика. Надо отдать должное Хеллеру: чистюля он был хоть куда. Даже если бы в нем не было ничего, вызывающего раздражения, вас раздражала бы его чистоплотность! Даже в этой полутьме было видно, что гостиная действительно прекрасна.

Я повел телескоп чуть в сторону и зрительно оказался у него в спальне. Глазам моим предстала какая-то мешанина. Я понял, в чем дело – зеркала! Какое-то время я не мог разобрать, что есть что. Наконец я различил постель – огромную, круглую, способную уместить человек шесть. И на ней лежал Хеллер! Он мирно спал на боку, и светловолосая его голова безмятежно покоилась на откинутой руке.

И что ему было за дело до причиняемых мне неприятностей! Он лежал в постели один как перст! Никакого признака, что кто-то есть еще. И тут телескоп скользнул вверх и наткнулся на потолочное зеркало. Мне показалось, что я вижу на второй подушке чью-то голову, лицо, небольшое лицо. Я увеличил изображение. Волтарианский трехмерный поясной портрет!

Графиня Крэк!

Я так и обомлел. Эти картины выглядели так натурально, что, несмотря на облачно-небесный фон, казалось, будто графиня Крэк смотрит на меня! Светлые волосы, серо-голубые глаза, безукоризненно правильные черты лица. Должно быть, на Волтаре Хеллер тайком провел на корабль портретиста, на один вечер. И возил ее портрет в своем багаже! И вот теперь он лежал на подушке рядом с ним. Не знаю почему, но мне от этого стало не по себе. Но затем я выкинул это из головы, обозлившись на Хеллера пуще прежнего: вот ведь собака, мало ему всех этих баб, которых он имеет каждый день, так он еще и портрет графини выставляет напоказ!

Но я забрался сюда не для этого. Наладив фокусировку, я приступил к осмотру стенных шкафов. Одежды у него было навалом, это точно! И еще в шкафах было много штифтов из липы! Смертельные ловушки! Но телескоп так и не мог проникнуть сквозь стопки свитеров и других вещей.

Одна дверь оказалась плотно задвинутой засовом и на замке. У меня появился луч надежды. Может, он запирал ее только тогда, когда ложился спать? Может, появись я тут пораньше, то увидал бы, как он ее отпирает?

Тут я вспомнил, что приближается время, когда он будет писать свой третий отчет. Если мне очень-очень повезет и завтра вечером я приду сюда пораньше, прежде чем он ляжет спать, он, возможно, будет писать свой отчет или хотя бы откроет этот шкаф.

Я воздержался от искушения взглянуть на игры других дипломатов, ступил на лестничную площадку, запер дверь на крышу, спустился на двадцать второй этаж и вскоре снова оказался на улице. Как просто! Людям с выучкой Аппарата все нипочем!

Вернувшись в отель, я обнаружил, что Ютанк еще не приходила. Но я пошел спать – уж больно хлопотным выдался вечерок!

Весь следующий день я прохлаждался. Ютанк я не видел, да, впрочем, и не ожидал увидеть. Я привык одиноко болтаться по комнатам.

В дневных выпусках газет появился интересный материал: шумная встреча Роксентера, прибывшего с конференции на Среднем Востоке, где он встречался с королями, диктаторами и прочими шишками и где навсегда решил всемирные проблемы энергии до следующей недели, когда снова подскочат цены. На первой странице милая фотография: Мисс «Вселенная» вручает ему букет белокрыльника. Фотографу пришлось попотеть, на пути у него стояло две или три сотни солдат с винтовками на боевом взводе. А я и не знал, что он уезжал из города. Мне явно сопутствовала удача. Завтра я договорюсь о встрече и увижусь с ним. А ведь прав был сенатор Шалбер, когда говорил, что к Делберту Джону Роксентеру трудно приблизиться. Столько солдат! Небось, во время церемонии даже Мисс «Вселенная» была обыскана его телохранителем.

Что касается спланированной на этот вечер работы, я знал, что Хеллер примерно в девять часов будет у себя в номере. Это подтверждалось моими прежними наблюдениями за ним по видеоприемнику. И ему не хватало достаточно выучки, чтобы понять одну истину: безопасность заключается не в следовании привычной модели поведения.

Итак, пообедав у себя в комнате, я в 8.45 снова стоял в прихожей многоквартирного дома, держа в руке зачехленный телескоп. Сработало раз – сработает и второй. Я смело нажал на кнопку звонка Маргариты Помпом Либидо. Мне ответил голос по радиотелефону:

– Да?

Я решил очаровать ее вежливостью.

– Извините, прошлым вечером я слишком торопился. Я был невежлив с вами. Не могли бы впустить меня снова?

Дверь щелкнула. Я вошел в дом, поднялся на лифте и устремился к запасному выходу. И снова ее дверь приоткрылась.

– Инспектор по проверке состояния крыш, – сказал я.

– Ну и?..

– Ну и ничего. Инспектор по проверке состояния крыш!

Дверь с треском захлопнулась.

Я поднялся по лестнице, вскрыл замок й вскоре уже наводил телескоп на стены хеллеровского номера. Хеллер был у себя.

К сожалению, бегло глянув в сторону, я заметил, что интересующий меня шкаф плотно закрыт. Хеллер сидел на кушетке и что-то читал. Бац-Бац уткнулся в телевизор. Хеллер встал и взял банку «Севен ап». В дверь постучали, и вошел Вантаджио, ведя за руку девушку.

– Это Марджи, – представил он ее. – Та самая, о которой я говорил по телефону.

– Садитесь, Вантаджио, – предложил Хеллер.

– Нет-нет. Дел по горло. Послушай, малыш, мне просто нужно, чтобы вы с Бац-Бацем обкатали эту Марджи. Она только поступила на работу и еще ничего не знает. Новенькая.

Вот так так! Значит, Хеллер обкатывал новеньких, так что ли? О, графине Крэк будет очень приятно.

Хеллер взглянул на девушку и сказал:

– Ты и впрямь этого хочешь? Вначале будет тяжеловато.

– Очень хочу! – отвечала она. – Я слышала, ты делаешь какие-то обалденные вещи.

– Я ухожу, – сказал Бац-Бац. – У меня не хватает сил. Я делаю это так часто! Это выматывает. Становится просто тягостным!

– Заткнись, Бац-Бац, – попросил его Вантаджио. – Ну, малыш, прошу тебя. Еще одну – и все. Это укрепляет их моральный дух. Девчонки чувствуют себя очень уверенными, когда ты поработаешь с ними.

Бац-Бац попытался уйти, но Хеллер остановил его:

– Эй, Бац-Бац, оставайтесь-ка на своем месте.

– Тебе нужно, чтобы она разделась? – спрашивал Вантаджио. – Лежала или стояла? – Он повернулся к девушке: – Снимай пальто и юбку. – Он принялся ей помогать.

– Вантаджио, – пригрозил ему Хеллер, – вам лучше быть поосторожней, или я использую вас!

Сицилиец снял с девушки юбку, но сам поспешил к двери.

– Меня – нет, я уже слишком стар. А теперь ухожу, ухожу. – И он ушел.

Хеллер повернулся к девчонке, теперь стоявшей в одной комбинации и смотревшей на него с обожанием.

– Садись-ка туда. А теперь скажи, опыт у тебя большой?

Она села, расставив колени. Затем решила, что слишком одета, и сдернула с себя комбинацию через голову, оставшись в трусиках и бюстгальтере.

– О-о! – отвечала она. – Несколько мальчишек в Далласе – в основном студенты из колледжа – так, пустяки. В машине, в раздевалке спортзала. Один или два преподавателя. Да, и, конечно, мой брат. В общем, ерунда.

– А тумаки доставались?

– Да, было дело, – подумав, призналась девушка. – Один раз. Меня изнасиловал пьяный.

– Ну, это уже что-то. Как ты себя вела?

– Я пыталась его оттолкнуть, а он просто взял и сбил меня с ног, сорвал одежду и изнасиловал.

– Ладно, Бац-Бац, за дело. Начинайте ее насиловать! Вы начинаете, я заканчиваю.

Бац-Бац застонал, но все же поднялся, ухватил девчонку за руки и швырнул ее на пол. Затем он склонился над ней, сорвал с нее бюстгальтер, подцепил трусики за резинку, стянул их и отшвырнул в сторону.

– Достаточно, – вмешался Хеллер. – Теперь слушай меня внимательно, Марджи. Почему ты позволила ему сделать это?

– Ты же ему велел.

– Нет, нет, нет! – возмущенно воскликнул Хеллер. – А теперь вот что ты сделаешь: ты схватишь Бац-Баца за руки и начнешь насиловать его самого!

Девчонка поднялась с пола, и схватила Римбомбо за руки. Тот просто вскинул руки вверх, и она полетела через всю комнату. Хеллер перехватил ее в полете, поставил на ноги и велел повторить то же самое.Бац-Бац ухватил ее за запястья, она вскинула их вверх, как это раньше сделал он сам, и Бац-Бац, шатаясь, отступил от нее.

– Здорово! – обрадовалась она. – Он меня не удержал!

Хеллер усадил ее в кресло и сказал:

– Теперь слушай. Главная беда, с которой сталкиваются проститутки, – это оскорбление действием. Избиение.

– По словам Вантаджио, – сказал Бац-Бац, – это заставляет их очень быстро амортизироваться. Но он не принимает в расчет таких парней, как я!

Хеллер пропустил его замечание мимо ушей, а обращаясь к девчонке, сказал:

– В первую очередь мы хотим научить тебя, как освобождаться от любого захвата. Потом мы научим тебя, как нападать. Это нелегко.

– Особенно на меня, – угрюмо проговорил Римбомбо.

– Попрактиковавшись, – продолжал Хеллер, – ты научишься не только этим вещам, но и тому, как делать вид, что находишься во власти мужика, а на самом деле контролировать его, пьяный он или трезвый. Улавливаешь?

У девчонки глаза загорелись от возбуждения.

– Да, конечно! Обещаю, что буду учиться и тренироваться как следует! Другим девочкам, которые здесь работают, это так нравится – они в полном восторге! Они говорят, что после этого их никогда больше не били.

– Бьют только меня, – проворчал Бац-Бац.

Хеллер отошел, чтобы налить им «Севен ап», а девчонка тихонько сказала Римбомбо:

– Небось, он сам и придумал эти приемы, чтобы отбиваться от девчонок. Он ужасный симпатяга, мистер Бац-Бац. А верно о нем говорят, что он девственник?

Меня охватило чувство омерзения при виде того, как Хеллер морочит им головы. Притворяется, что это он сам выдумал! Да ведь он обучал их волтарианскому бою без оружия! К тому же Хеллер еще и ушами хлопает! У него там целый дом красивых баб, а он время свое не жалеет – учит их, как защищаться! Предает всех мужиков на свете! Ну а как быть с теми, кто ловит свой кайф, только избивая шлюх? Им-то как быть? Безмозглый (...)! Мужчина должен быть властелином!

Слабый звук позади заставил меня оторваться от телескопа. У двери запасного выхода на крышу, озаренная пробивающимся снизу красноватым светом, стояла Маргарита Помпом Либидо! В купальном халате в цветочек! Вид у нее был, как у шестидесятилетнего демона, выпущенного из ада! Что-то у нее было в руке, какое-то здоровенное оружие – похоже, смертоносное. Пневматический пистолет!

Она поняла, что ее обнаружили, и вскинула пистолет, прорычав с ненавистью:

– А ну-ка, подними руки, любитель заглядывать в чужие окна! Или я буду стрелять! Вздумал поиграть моими чувствами? Нарушаешь свои обещания! – Она злобно потрясла пистолетом. – Тебе конец! Я звонила в полицию и сказала, что на крыше засел снайпер!

Скоро сюда явится группа захвата и разнесет тебя на куски! Так что это твой последний шанс!

Я вздрогнул. Повсюду на крыше стояли сорружения для кондиционирования воздуха, и если бы спрятаться за одно из них... Я сделал шаг назад. Она выстрелила! Дробь ударила в стенку телескопа, и из его электроники посыпались искры. Я в мгновение ока скрылся за трубой кондиционера. Она снова выстрелила! Я не выпускал из рук телескопа, полагая, что он может еще понадобиться как оружие. Ползя на четвереньках, я старался удалиться от нее, используя каждый квадратный дюйм прикрытия. Она меня преследовала! На долю секунды моя голова оказалась на виду – и зловещее «пфффт!» пневматического пистолета сменилось лязгом металла совсем рядом с моей головой. Эта баба стреляла как надо! Просто убийца! Может, в юности она этим и занималась – по найму?

Продолжая удирать, я взял еще одну вершину. В халате, развевающемся, как плащ всадника, она следовала за мной. Еще одно зловещее «пфффт!» и убийственное «звяк!». О, тут требовалась стратегия высшего класса! Да еще и группа захвата на подходе... Нет, здесь не обойтись без чрезвычайного плана с тройным X, плана максимальной готовности для объединенного штаба главнокомандующих! А возможно, и атомных бомб!

Я отступал, описывая широкий круг, от одного кондиционера к другому. Крича во все горло: «Сдавайся, (...)!» и «Джеронимо!» после каждого выстрела, она преследовала меня.

Чтобы добраться до запасного выхода и скрыться, мне нужно было преодолеть три участка открытого пространства. Я собрался с духом и сделал первый прыжок.

Она выстрелила. Промах!

Я приготовился ко второму прыжку. Она отошла от двери, чтобы было удобнее стрелять, и в этот момент я сделал бросок.

Она выстрелила. Промах!

Я скрючился за трубой кондиционера, примеряясь к последнему рывку. Опасная прогалина! Моя жизнь была у меня в руках. Но приходилось рисковать: оставаться на крыше с этим воющим демоном я не мог. Я собрался с силами и рванул!

И тут же получил в заднюю часть мощный удар! Резанула боль! Поняв, что рана не смертельная, я прыгнул в дверь и только успел закрыть ее за собой, как в нее с обратной стороны ударил еще один заряд. Я запер дверь изнутри и полетел вниз по лестнице, перескакивая через шесть ступенек! Сверху послышались удары в дверь, отчаянные вопли ярости. От них у меня словно крылья выросли на ногах! И вот уже остались позади двадцать два лестничных пролета, и я влетел в холл. Там – ни души. Весь переполох остался наверху.

Я толкнул дверь – слава Богу, что они не запирались изнутри, – и поспешил на темную улицу. Перейдя ее, я заметил полицейские машины. По три в ряд, они продвигались по улице, отрезая мне путь к бегству! Я нырнул в первую попавшуюся дверь, ведущую в подвал. И только тогда осмелился оглянуться и посмотреть вверх.

Миссис Помпом Либидо стояла на краю крыши! В одной руке у нее был пистолет, а другой она чем-то размахивала. Чехол от телескопа! Я о нем и забыл! Она была похожа на демона, стоя на высоте двадцать второго этажа и вырисовываясь на фоне неба.

Маргарита Помпом что-то кричала – слишком далеко, чтобы разобрать слова. Затем она увидела меня, когда я переходил улицу, и теперь указывала в мою сторону, продолжая вопить. Телескоп все еще оставался при мне. Это же улика! Он был уже безнадежно испорчен. Я поскорее выбросил его в мусорный ящик поблизости и снова укрылся в своем убежище.

Но эта фурия успела заметить меня! Я не мог расслышать, что она кричала, указывая на меня и размахивая пистолетом и чехлом.

Группа захвата! Они выплеснулись из машин и заняли огневые позиции. Я узнал человека, приехавшего в третьей машине. Это был инспектор Бульдог Графферти!

Нужно было как следует шевелить мозгами! Это обезумевшее существо указывало на меня. Она все еще видела меня! На помощь мне пришел мой гений. Я заорал во всю силу легких:

– Прячьтесь в укрытие! Это сумасшедшая Мэгги, снайпер с Тайме-сквер!

Группа захвата рассеялась, как облачко пыли.

Раздалась ружейная пальба. Прошитая пулями, Маргарита Помпом Либидо в медленном, долгом полете достигла земли и с глухим стуком грохнулась о мостовую. Вы всегда можете рассчитывать на то, что полиция выполняет свой долг, – особенно когда полицейские считают, что им ничто не угрожает!

Графферти убедился, что на крыше снайперов больше нет. После этого он подошел к трупу, перевернул его ногой.

– Господа, – сказал он в репродуктор, обращаясь к в общем-то пустой улице, – теперь вы можете выходить и заниматься своими делами. Главное для полиции – это защитить своих налогоплательщиков. Благодаря Бульдогу Графферти улицы снова безопасны. – Он или снова баллотировался на должность, или собирался ошарашить город повышением цен.

Я ушел фланирующей походкой.

Какой-то земной поэт сказал однажды, что нет большей ярости, чем ярость оскорбленной женщины. Наверное, он имел в виду Маргариту. Трудновато было фланировать с зарядом дроби в ягодице.

Пришла пора принимать суровые меры: вводить войска, танки, артиллерию. Было ясно, что Хеллер невероятно опасен. Даже попытка наблюдения за его комнатой могла стоить мне жизни. Свидетельством этому служила моя задница.

До тех пор пока я не оказался у себя в ванной, я был убежден, что моя рана почти смертельна, и воображение рисовало мне трогательную сцену: Ютанк извлекает пулю, я же стоически выношу муки, лишь слегка постанывая. Но, к сожалению, дробь не проникла в тело и, когда я снимал штаны, просто выпала наружу. Но был синяк. Очень болезненный. Четверть дюйма в диаметре! Нет, не мог я больше подвергаться смертельному риску из-за Хеллера. Поэтому, сидя в замысловатой позе в богато украшенном кресле, я снял трубку золотисто-белого, богато украшенного телефона и позвонил в контору Роксентера.

Диспетчер коммутатора отеля связался со справочной телефонной компании, диспетчер которой вышел на главного справочного диспетчера Нью-Йорка. Все они говорили, что нужно позвонить в нефтяную компанию «Спрут» в штате Огайо. Я с этим не согласился, и они предложили мне позвонить в нефтяную компанию «Спрут» штата Нью-Джерси. Они спорили друг с другом по телефону, словно в конференц-зале. Спустя некоторое время кто-то предложил связаться с диспетчером Континентальной телефонной компании, а тот в свою очередь высказал идею, что, может быть, Международной телефонной компании что-то известно. К этой телефонной конференции подключалось все больше и больше народу. Похоже, никому не приходило в голову позвонить Делберту Джону Роксентеру, – они не были уверены, не явится ли такой звонок чем-то вроде святотатства.

Наконец они включили в свой разговор арабского диспетчера по срочной справочной информации в Йемене, и тот на ломаном английском посоветовал навести справки у местного оператора в Херитаун, штат Нью-Йорк: он-де слышал, что его король ездил туда однажды, и ему пришлось оповещать монарха о дворцовом перевороте. И вот этот местный оператор включился в общую трескотню, пообещав, что спросит у дворецкого в поместье Роксентера – здесь неподалеку, в Покан-тикл – и, возможно, тому известно, как позвонить Делберту Джону Роксентеру. На связь вышел четвертый помощник дворецкого, который высокомерным тоном заявил, что если это звонит не мисс Агнес, то все такие телефонные звонки должны адресоваться уполномоченным адвокатской конторы «Синнул Лизинг» на Уолл-стрит.

И вот уже секретарша в приемной конторы «Киннул Лизинг» включилась в общую тарабарщину, она была в ужасе: такого еще не было, чтобы звонили по телефону Делберту Джону Роксентеру! Об этом следует заявить в полицию! Меня осенила блестящая идея. Суровым голосом я потребовал:

– Свяжите меня с мистером Гробсом!

– Ах, извините, – сказала она, – но мистер Гробе сейчас находится в своем особом отделе в здании компании «Спрут» на площади Роксентера. На десять часов у него назначена встреча с мистером Роксентером, и сегодня его не будет.

Вздох облегчения пронесся по проводам от Нью-Йорка до Лондона и Саудовской Аравии. Загнали-таки Бога в берлогу! Наверняка большинство из них устроили перерыв, чтобы выпить кофе сразу же после того, как отключились от линии!

Девушка на коммутаторе в отеле сказала:

– Это всего лишь в нескольких кварталах от нас! Я соединю вас.

Чудеса! Ровно в час у четвертого помощника секретаря в конторе мистера Гробса в здании нефтяной компании «Спрут» выдалась свободная минута, и он согласился встретиться со мной.

Я, разумеется, принял душ, наложил повязку на ушибленное место и нарядился в костюм, в котором я больше всего был похож на следователя ФБР. Я привел в порядок свои документы и ровно в час, со шляпой с широкими провисающими полями в руках, сидел перед зарешеченной и защищенной пуленепробиваемым стеклом конторкой четвертого помощника секретаря в особом отделе мистера Гробса в здании компании «Спрут». В час пятнадцать он вернулся с обеда. Я предъявил свое удостоверение так, чтобы ему было видно сквозь стекло. Он сел за стол и сказал:

– Извиняюсь, но насчет Сената мы сегодня не получали никаких распоряжений.

– Вам лучше дать мне встретиться с мистером Гробсом, или смотрите – вы очень пожалеете! – припугнул его я.

Он снова внимательно посмотрел на мое удостоверение.

– Служебный вход в подвале, – сказал он.

– Мне нужно видеть мистера Гробса, – твердо сказал я.

– Мистер Гробе только что вернулся с важного совещания. Он очень устал! Меня ваш тон шокирует!

– Ты сейчас возьмешься за эту дудку, милок, и скажешь мистеру Гробсу, что шокирован будет Делберт Джон Роксентер, если я не доберусь до него!

– Вы мне угрожаете? – Он нажал на кнопку. В дверь позади меня ворвались двое вооруженных охранников.

– Ты скажешь Гробсу, что я пришел сюда предотвратить скандал! Иначе это разлетится по всем газетам.

Охранники схватили меня.

– Что за скандал? – спросил четвертый помощник.

– Семейный, – отвечал я, сопротивляясь.

Четвертый помощник поспешно поднял руку, останавливая охранников. И вовремя – они почти выставили меня за дверь.

Чудеса!

Две минуты спустя охранники доставили меня в контору мистера Гробса. Ее хозяин высох еще больше. Видимо, жизнь его не щадила – он казался морщинистей чернослива.

– Ну, что там насчет скандала? – спросил он.

Я взглянул на охранников. Гробе кивнул, те обыскали меня и, забрав мой пистолет, ушли.

– Дешевое горючее, – сказал я.

– Это еще не семейный скандал.

– Станет им, если я не повидаюсь с Делбертом Джоном Роксентером. Дешевое горючее может уничтожить все состояние семьи.

Адвокат с Уолл-стрит обдумал мои слова и спросил:

– Такое уж дешевое?

– Еще дешевле, – сказал я. – В результате долгого и тщательного расследования раскрыт подлый заговор.

– Кто знает о нем?

– Я и Шалбер. Но ему неизвестны подробности. Я пришел прямо в штаб-квартиру, когда у меня не осталось сомнений.

– Что за горючее?

– Это я скажу Делберту Джону Роксентеру.

– Э, нет. Вы скажете мне, а я передам ему.

– Все так говорят, – раздраженно проворчал я. – Этот материал не дороже песка. Думаете, расскажу кому-то еще? А Роксентеру хотелось бы этого? Это противоречит старому семейному принципу: «Не доверяй никому!»

– А, – задумчиво протянул он, – понимаю, что вы хотите сказать. Мистер Роксентер твердо придерживается курса семейной политики. Какова же ваша собственная ставка? Я должен быть уверен, что это честная сделка.

– Личная месть врагу, – ответил я.

Это имело смысл. Такие вещи были ему понятны. Но он еще колебался.

– Все-таки мне кажется, что вам лучше рассказать об этом мне. Другого пути к мистеру Роксентеру у вас нет. Ни одного.

– Есть мисс Агнес, – сказал я, пользуясь зацепкой, данной мне четвертым помощником дворецкого в поместье Покантикл.

– Проклятье! – взорвался мистер Гробе. – Сколько я ему твердил, чтобы он сплавил эту (...) подальше! – Он справился со своей вспышкой, недостойной юриста, и устало провел рукой по черносливоподобным морщинам лица. – Ладно, – проговорил он наконец. – Если вы настаиваете, я пропущу вас через эту мельницу. Но смотрите, если будете шельмовать, окажетесь в Ист-Ривер в бетонных башмаках.

Видя, что я полон решимости, он нажал на кнопку звонка, и вскоре в кабинете появились двое других охранников. Потом еще кнопки и быстрые переговоры по внутренней телефонной сети – и в комнату вошел огромный гориллоподобный детина в очень дорогой одежде. Адвокат сказал ему:

– Проведи его через сектор предварительной проверки, а затем к мистеру Роксентеру.

– Что? – взревел гориллоподобный, явно не веря своим ушам.

– Делай, что тебе говорят, – нахмурился Гробе и добавил, обращаясь ко мне: – Если никогда вас больше не увижу, не обессудьте.

«Хеллер, – сказал я себе, – пиши завещание. Теперь твоя жизнь не стоит и гроша ломаного, а может, и того меньше!»

А после, подумав о всех этих мерах безопасности и предосторожности, я воздержался от излишнего оптимизма: Хеллер только тогда угодит в настоящий переплет, если мне действительно удастся попасть к Роксентеру и повлиять на него!

Мы вышли из здания компании «Спрут», украшенного черным ониксом и серебристым алюминием, прошли по примыкающей к нему площади, спланированной с учетом ландшафта, перешли авеню Америка. Бдительные охранники крепко держали меня за руки.

Миновав городской мюзик-холл, мы отмахали целиком всю улицу, превращенную в сады, которая оканчивалась флагами Объединенных Наций. Перешли Пятую авеню. Проходя под бронзовой статуей Атласа, удерживающего на своих плечах огромную ажурную планету, я подумал: должно быть, Делберт Джон Роксентер чувствует себя кем-то вроде этого гиганта. Мы прошли один квартал на север, минуя собор святого Патрика. Справа и слева от меня сурово шагали охранники, и я задавался вопросом: что значит весь этот странный променад? Стараются ли они смутить или испугать меня? Или же эта прогулка под охраной имела целью показать мне все здания, которыми Роксентер владел лично?

Гориллоподобный зашел в лавку и купил кварту козьего молока и мешочек попкорна.

Мы вернулись назад, и, как мне показалось, все тем же путем, хотя точно сказать не берусь – я совершенно запутался. Затем вошли в роскошно украшенный вестибюль, где все стены были покрыты росписью, прошли в маленькую дверь, только что казавшуюся сплошной стеной, и оказались в лифте. Он пошел вверх, открылся, мы вышли. Меня препоручили дюжим охранникам в передней, им же передали мой пистолет. Гориллоподобный остался со своим попкорном и козьим молоком. Охранники обыскали меня, протащили через какую-то баррикаду, мимо двух пулеметов со стрелками. В новой комнате меня передали другим охранникам. Они снова обыскали меня, отобрали удостоверение и, позвонив сенатору Шалберу в офис, убедились в его подлинности. Потом меня провели через еще один барьер, передали мой пистолет уже новым охранникам, те записали его серийный номер, пальнули из него в звуконепроницаемом боксе и через кого-то сообщили о результатах по телефону. На дисплее компьютера замигала надпись:

«ПРИ ПОКУШЕНИЯХ НА ГЛАВ ГОСУДАРСТВ ОРУЖИЕ В ПОСЛЕДНЕЕ ВРЕМЯ НЕ ИСПОЛЬЗОВАЛОСЬ».

Наконец меня провели еще через один барьер. Снова смена охранников, обыск. У меня сняли отпечатки пальцев и сделали моментальную фотографию, которую ввели в компьютер статистического учета тяжких государственных преступлений, принадлежащий ФБР. Она отправилась в Вашингтон, вернулась назад, и на дисплее проступила надпись:

«ЕЩЕ НЕ В РОЗЫСКЕ».

Карточку с отпечатками пальцев и фотографию бросили в бумагоутилизатор. Все это время гориллочеловек был поблизости, со своим попкорном и молоком. Меня протолкнули через новый барьер к новой группе охранников, усадили в зубоврачебное кресло, сделали рентген зубов на предмет нахождения в них капсул с ядом, а также рентген всего тела на предмет вживленных в него бомб, после чего провели в соседнюю комнату и передали следующей группе охранников. Те обследовали мой бумажник, нет ли там спрятанных ножей, мои ключи – нет ли там лезвий с секретом, просветили рентгеновскими лучами подошвы моих туфель. Меня провели меж двух гаубиц – еле протиснулся, – и вот я оказался в комнате, совершенно темной, если не считать лужицы света посередине. Сбоку стоял письменный стол с табличкой: «Главный психиатр».

Я понял, что нахожусь среди друзей.

Он подвел меня к освещенному месту, усадил на табурет. Так, чтобы на меня падал свет, и осмотрел выпуклости на моей голове. Отойдя в сторону, он кивнул гориллочеловеку, и тот подтолкнул меня к двери-вертушке. Я прошел и оказался в миниатюрной больничной операционной. Двое куривших сотрудников в сине-зеленых халатах выкинули сигареты и надели маски. Они раздели меня, измерили температуру и артериальное давление. Затем взяли пробы мокроты и исследовали их под микроскопом. То же самое проделали с пробой крови.

Старший из двух кивнул, и другой затолкал меня в какой-то стеклянный шкаф. Они стали наполнять баллоны.

– Эй, – обратился я к гориллоподобному. – Нужно ли все это?

– Слушай, – отвечал он, – если через это может пройти премьер-министр Англии и не пикнуть, значит, можешь и ты!

Баллоны наполнились, двое в халатах нажали на кнопки и обрызгали меня антисептиком. Я вышел, туда бросили мою одежду и тоже обработали антисептиком, после чего меня с одеждой поставили перед сушилкой. Как только я оделся, гориллочеловек указал мне на следующую дверь со стальными зубьями по обе стороны, которые, очевидно, могли моментально смыкаться.

Там, забравшись с ногами на стол, сидела девица и жевала жвачку. Я вспомнил фотографию в газете и узнал Мисс «Вселенная». Вон оно что! Он использовал свой персонал для приветственных церемоний. Ловко!

– Пока все чисто, – сказал гориллочеловек.

Она спустила со стола ноги, открыла гигантский ящик с множеством крупных, похожих на пуговицы значков, на которых поверху шли надписи: «король», «банкир» и тому подобное, а под титулом была пустая строчка для имени.

– О, (...), – выругалась Мисс «Вселенная». – Совсем не осталось значков «нежелательный гость». Не хочу, чтобы хозяин думал, будто я плохой работник.

– Дай ему любой, – посоветовал гориллоподобный. – А то у меня уже молоко прокисает и я опаздываю.

Она взяла значок «победитель дерби», подумала, бросила обратно; взяла «наемный убийца года» и снова бросила. Мисс «Вселенная» заколебалась.

– (...)! Если я на этого парня не приколю значок, он не будет знать, с кем разговаривает!

Сказалась аппаратная вьгучка. Мой быстрый взгляд различил надпись: «тайный агент, достойный звания семейного шпиона». Я сказал:

– Это единственное, что подходит. Я не король.

– Верно, – сказала она, быстро взглянув на меня. – Ты не король, это точно.

– Эй, пошевеливайся, – поторопил ее обезьяночеловек. – Этот попкорн остынет! Хочешь, чтобы я потерял работу?

Она схватила мое удостоверение личности и написала «Инксвитч» на выбранном мной значке. Затем воткнула его в лацкан моего пиджака и в меня. Этот Роксентер, должно быть, человек хоть куда, если у него такой верный и преданный персонал! На другой стороне кабинета была арочная дверь, как в церкви. Гориллоподобный втолкнул меня в нее, и я оказался в огромном помещении с высоким сводчатым потолком, с нишами для святых – как в соборе, – под каждым из которых горели свечи. Все статуи изображали Делберта Джона Роксентера. Большой стол служил алтарем.

Он, однако, сидел не за столом, а на позолоченном троне, и смотрел на невидимую мне стену. «Ага, – подумал я, – Делберт Джон Роксентер пребывает в глубокой задумчивости и умом своим могучим решает мировые проблемы».

Охранник толкнул меня, и я увидел, на что смотрит Роксентер. Это был поляризационный светофильтр – зеркало, позволяющее видеть сквозь него с тыльной стороны. С обратной его стороны находилась туалетная комната с уборной для хористок. Они переодевались и ходили в уборную.

Роксентер почувствовал, что кто-то вошел в кабинет. Он прыгнул вперед, повернулся и пристально посмотрел на нас. Это был высокий, уже начинающий стареть мужчина с сильно поредевшими волосами. Роксентера в нем можно было узнать безошибочно по чертам лица: помесь политика и голодного ястреба. Но чего в них больше, трудно было сказать – весь его кафедральный офис утопал в красном освещении.

– Вы что, не видите, что я перекусываю?! – зарычал он на нас.

– Я принес, – сказал гориллоподобный, протягивая попкорн и козье молоко.

– Ты не должен входить сюда, пока я сосредотачиваюсь. – Тут он заметил меня, подошел, взглянул на значок. – Еще не присягал, но ничего – можешь начинать обучение. – Он махнул рукой в сторону зеркала. – Просто хочу убедиться, что ни одна из этих барышень не беременна. Не выношу грудных младенцев. Слышал, конечно, о моих программах, связанных с абортами и убийством младенцев? Приходится снижать численность населения. Плодятся, подонки!

Он тут же забыл обо мне, снова уселся в троноподобное кресло и возобновил тщательный осмотр хористок на предмет возможной беременности. Одновременно он перекусывал попкорном и козьим молоком. Это помещение, очевидно, примыкало с задней стороны к театру. С противоположной стороны кабинета находился балкон, выходящий на парк и город. Двери были изготовлены из толстого стекла, вероятно, пуленепробиваемого.

Гориллочеловек исчез. Чуть погодя Роксентер вздохнул и нажал кнопку на своем громадном кресле. Портьеры перед зеркалом с шумом сомкнулись. Он забросил в рот остатки попкорна и выцедил последние капли козьего молока.

– Отличная вещь, – с сожалением вздохнул он. – Вот что сделало Ганди первым человеком в мире. – Он снова посмотрел на мой значок. – Инксвитч, так? Ну, Инксвитч, что же ты такого сделал, чтобы дорасти до звания семейного шпиона? Должность эта, Инксвитч, довольно значительная. Они могут быть сущими (...).

– Я всегда был одним из ваших самых надежных тайных агентов, – начал я расписывать свои заслуги, черпая факты из его личного дела. – Я скрыл информацию о ваших связях с

компанией ИГ Барбен, а также о ее связях с бандой Фаустино Наркотичи по кличке Петля. Для чего еще нужен тайный агент, как не для того, чтобы опускать все концы в воду?

Я заинтересовал его. Особому риску я себя не подвергал: ведь на него пахали сотни миллионов, и вряд ли он знал хотя бы одну миллионную часть своих работников.

– Еще раньше я подружился с этой семьей, но говорить об этом не хотел. Я даже состоял в группе организаторов похорон тетки Тиманты.

– Так, так, – сказал Роксентер. – Я вижу, тебя уж давно бы надо повысить в должности.

– Но я к вам не с пустыми руками, – продолжал я. – В последнее время я служил вашим интересам в качестве следователя Сената от Комитета по экономическому кризису, возглавляемого сенатором Шалбером. И когда я узнал о моем повышении, то взял себе за правило собирать все данные о самом вопиющем надувательстве, какое только можно себе представить. Сенатор Шалбер пришел в ярость. Он назвал это энергетическим кризисом века.

– Этот Шалбер – один из наших лучших людей. Надежный. Всегда перед каждым голосованием советуется со мной! Ну, и в чем заключается этот кризис?

– Мне стало известно о заговоре с целью введения на планете нового дешевого источника энергии, от вас совершенно независимого, который составит вам сильную конкуренцию.

Что-то в моих последних словах задело его за живое.

– Клянусь Богом, Инксвитч! Самый хороший конкурент – это мертвый конкурент!

– Аминь, – добавил я набожно в соответствии с атмосферой собора, царящей в помещении.

– Мы владеем тысячами патентов на изобретения, позволяющие повысить эффективность горючего. Мы скупаем их и бросаем в картотеку, всегда закрытую для посторонних. Почему бы и это новое достижение не пустить по нашим обычным каналам?

– По подлости его не сравнишь со всеми другими: горючее становится дешевле грязи. И у них монополия на это изобретение.

– Кто этот изобретатель?

– Его имя Джером Терренс Уистер.

– А подкупить его нельзя?

– Абсолютно уверен, что нет.

– А убрать – так, как, по слухам, мой прадед отделался от Рудольфа Дизеля, – темной ночью в Ла-Манш?

– Уже пытались.

Роксентер перебрался к столу. Красные настольные лампы придали его лицу зловещий оттенок. Он нажал на кнопку переговорного устройства и вызвал адвоката Гробса. Стукнув по креслу-трону, он заставил его повернуться на шарнире к балкону. Глядя на меня сверху вниз, он сказал:

– Вот что, Инксвитч, пока мы ждем Гробса, я могу привести тебя к присяге как семейного шпиона. Подними правую руку. Повторяй за мной: торжественно клянусь применять на деле, поддерживать и свято хранить следующие фамильные принципы.

Я поднял правую руку. Что значит еще одна клятва для чиновника Аппарата? Я повторил за ним его слова. Он продолжал:

– Первое: конкуренция душит систему свободного предпринимательства. Второе: люди всего мира должны неустанно верить в то, что, пока всем владеет Д. Дж. Роксентер, они могут не опасаться деструктивных соперников. Третье: правительства должны постоянно понимать, что, пока они выполняют приказы Д. Дж. Роксентера, им обеспечена уйма конфликтов. Четвертое: банки и впредь должны знать, что, пока Д. Дж. Роксентер получает прибыль, больше никто не достоин внимания. Пятое: мы стоим за демократию лишь до тех пор, пока она не мешает коммунизму. Шестое: система образования должна прививать населению мысль о необходимости легкой, безболезненной смерти – эвтаназии, массовых абортах и необходимости участия в собственном умерщвлении. Седьмое: только то, что хорошо для Д. Дж. Роксентера, хорошо для всех. Восьмое: Д. Дж. Роксентер – единственный член семьи, с кем необходимо считаться. И девятое: не доверяй никому. Даю нерушимую клятву заботиться о том, чтобы эти принципы вдалбли

вались каждому в мозги, и тем самым помочь мне, Роксентеру.

Я все это повторил, и он удовлетворенно сказал:

– Ну вот, дело сделано. Этого я не могу доверить никому другому. Я сам должен быть уверен.

В этот момент в другую дверь вошел Гробе. Он выглядел каким-то осунувшимся и всполошенным.

– Гробе, – обратился к нему Роксентер, усаживаясь за свой стол-алтарь, жуткий в этом красном освещении, – вот Инксвитч говорит, что кое-кто в последнее время совсем расшалился – изобретает дешевое горючее. Слышал ли ты когда-нибудь о Джероме Терренсе Уистере?

Семейный адвокат побелел как мел!

Я моментально ухватил ситуацию: Гробе так и не рассказал Роксентеру о том инциденте! Адвокат полагал, что этот человек мертв! Но аппаратная выучка вещь тонкая – я быстро нашелся что сказать:

– Откуда мистеру Гробсу слышать что-либо о нем? Представить себе не могу. Это же просто какой-то студент – выскочка. – Я подмигнул адвокату правым глазом так, чтобы

не видел Роксентер.

Адвокат стоял, наблюдая за мной, словно взвешивая то, что сказал прокурор. Роксентер продолжал:

– Сдается мне, что этот самый Уистер – серьезная угроза для общества. Изобрел дешевое горючее и отказался продать изобретение. – Он повернулся ко мне: – Ты все мне сказал или знаешь еще что-нибудь?

Я почувствовал, как напрягся адвокат, и сказал:

– Он, очевидно, собирается продемонстрировать его на автогонках.

– Ах так! – Роксентер погладил подбородок и нахмурился. Затем закурил и сказал нечто такое, чего я, как ни бился, понять не мог. Он сказал: – Гробе! Никому не говори об этом изобретении. Найми этому Уистеру агента по рекламе.

– Слушаюсь, сэр, – ответил адвокат.

Может, это прозвучало недостаточно громко. Роксентер встал и вплотную подошел к Гробсу.

– Хватайся за это дело! Влезай на него и качай! Не слезай до тех пор, пока не (...) его до конца. Понял?

Я был слегка потрясен. Голос! Осанка! Единственно, чего не хватало до полного сходства с Ломбаром, так это встряхивания за лацканы и «жала»!

– Слушаюсь, сэр. – Адвокат выглядел еще больше осунувшимся.

Похоже, на этот раз его согласие прозвучало погромче, и Роксентер отошел от него. Он показал на меня, говоря:

– Инксвитч только что принял присягу семейного шпиона. Он секретный агент в должности федерального следователя, и я сразу же назначаю его на это дело!

Гробе посмотрел на меня и вдруг принял решение:

– Уверен, из него получится превосходный семейный шпион. Работать с ним будет одно удовольствие.

Адвокат ушел. Я тоже поднялся, но Роксентер смотрел на часы.

– Нет, рано. Прошло всего несколько минут. – Он пошел к балкону и открыл двери, впустив в церковную атмосферу комнаты мягкий шум уличного движения. Потом взмахнул рукой, указывая на великолепные арки. – Небось теперь, став семейным шпионом, ты думаешь, что это слишком просто и без претензий? Но я человек скромный. Мне многого не надо. В организации врачей, существующей на мои пожертвования, на днях говорили мне, как они рады, что сделали меня бессмертным. Для мира такая благость, когда хоть один человек обладает этим навеки. Вряд ли им по карману платить налог на наследство. Когда ты сюда вошел, я заметил, что ты удивляешься – мол, почему я не женюсь на одной из тех девушек. Ты так тесно связан с семьей – тетка Тиманта и прочее, – что имеешь право знать и не сделаешь ошибки, сблизившись с моими чертовыми родственниками. Мне нет нужды жениться, Инксвитч. Эта организация врачей уверяет меня, что я буду жить вечно, и не нужен мне никакой сын – это только лишняя конкуренция, понимаешь? Поэтому не церемонься с другими членами семьи, Инксвитч. Ясно?

Я кивнул, но он уже не смотрел на меня. На город, которым он владел, как и планетой, ложился вечер. Роксентер взглянул на часы, затем поднял голову, и на его лице появилось выражение экстаза.

– Неужели ты не слышишь музыку арф? Это происходит ежедневно в это время. Теперь слушай! Слушай внимательно! – Он помолчал, и его лицо расплылось в блаженной улыбке. – Вот она! Точно по времени! Ах, какие прекрасные слова: «Единственный истинный бог – это Делберт Джон Роксентер!» – Он повернулся, ринулся к столу и вскоре вернулся с ручкой и листом бумаги на золоченой дощечке. – О, я так рад, что есть еще один свидетель! Подпиши это подтверждение, пожалуйста.

Я подписался, но чувствовал, что голова у меня идет кругом: Слуховая галлюцинация! Параноидальная шизофрения! Мания величия! Точно как у Ломбара! Делберт Джон Роксентер – чистейшей воды сумасшедший!

Я работал на двух психов!

Ряд последующих дней я занимался самопросвещением. Меня интересовало, в какой степени может раздолбать планету огромная и мощная организация типа роксентеровской «колесницы Джаггернаута». Меня переполнило чувство восхищения. Неудивительно, что Ломбар так усердствовал, изучая Роксентера! Я делал выписки где только возможно, намереваясь послать их с волтарианской почтой и снискать расположение своего шефа. Да, на Земле многие технологии примитивны и неэффективны, но система организации Роксентера на многие световые годы опережала любые ей подобные в исследованном космосе. За пять поколений дьявольской ловкости ее хозяев она стала тем, чем была сегодня – колоссом! «Планетой» на планете, пляшущей под дудку одного душевнобольного человека! Блестяще! В сравнении с этим Хеллер был жалким ничтожеством! И я погребу его под лавиной роксентеровской ярости!

Стоило мне выйти из храма самопоклонения Роксентера и вступить снова в кабинет Мисс «Вселенная», как ярость – к счастью, ее, а не Роксентера – обрушилась на меня.

– (...)! – выругалась она, вскинув красивую головку. – Уже пять часов! Мне давно пора быть в клинике на аборте! И стоило так долго тянуть время!

Дисциплина, жесткие графики! Вот что нужно, чтобы создать великую империю!

– Расстегивай же, черт побери, рубашку! – приказала она.

Она стояла уже в пальто и шляпе, яростно роясь в столе, разбрасывая повсюду вещи. – Куда же запропастился этот чертов штамп?

Я расстегнул рубашку, внимательно присматриваясь ко всем ее движениям. Наконец она нашла то, что искала, под зачерствевшим сандвичем с ореховым маслом. Чтобы так ловко запрятать секретный штамп, нужна большая хитрость! Это был большой диск с ручкой и защелкой. Мисс взяла его и с помощью сложенного обрезка бумаги стала сердито толкать подвижной шрифт на диске. Я смог прочесть установленную сю надпись; «ШПИЁН СЕМЕЙСТВА РОКСЕНТЕРОВ». Следовала дата и место для инициалов. Как экономно!

Она стала надвигаться на меня так стремительно и яростно, что на секунду я встревожился. Ее палец лежал на защелке.

– Ты уверена, – заговорил я, – что слово «шпион» пишется через «ё», а не через «о»?

– Ты что, кодам не веришь?! – рявкнула она на меня. – Когда вон та световая панель, – она жестом указала на сигнальное табло в стене, – вспыхивает двенадцатью точками, он хочет сказать: «Приведен к присяге при вступлении в должность семейного шпиёна». Ты, парень, не очень-то многого достигнешь, если станешь поправлять ЕГО! Подыми-ка свою чертову рубаху – она мне мешает!

Ну что я мог сделать? Код есть код. Я распахнул рубашку пошире – и она пришлепнула штамп к моей голой груди, отпустив защелку. Меня ужалила боль! Она схватила со стола странного вида иглу и, крепко прикусив зубами язык в углу рта, глубоко сосредоточившись, выколола на моей груди инициалы – должно быть, свои собственные. Отступив назад, она бросила иглу на вешалку для пальто. Я опустил взгляд на свою грудь.

На ней ничего не было!

Что ж, не мое дело – задавать вопросы. Застегнув рубашку, я направился к двери с большими зубьями.

– Да нет же, не туда! – раздраженно закричала мисс. – Они уже все ушли домой. Тебе через эту дверь! – И, бормоча что-то насчет новых, непосвященных сотрудников, сама прошла в боковую дверь.

Я последовал за ней, но она шла так быстро, что я сразу же потерял ее из виду. Я очутился в холле обычного учреждения, наполненном людьми, уходящими домой. Здесь они строго придерживались расписания. Я отметил беспокойное напряжение на лицах служащих, стремящихся покинуть свое учреждение.

Подумав, что надо бы явиться к Гробсу, я брел, преодолевая волны радостного людского потока в час пик, выплескивающегося из одного здания за другим. Все точно по расписанию! Сердце ликовало при виде этого! К тому времени когда в гуще людей я пробрался к дому «Спрута», он уже был крепко заперт! Но теперь я являлся верноподданным служащим Роксентера и, следовательно, обязан был, как и другие, восторженно мчаться домой. Так я и поступил. Хорошо еще, что дом мой был неподалеку, а то ведь охранники забрали пятьсот долларов, что лежали у меня в бумажнике, вернув мне только пистолет и удостоверение.

Приняв душ, чтобы смыть с себя противный запах антисептика, я немного задержался у зеркала, пытаясь различить следы штампа на груди, но там ничего не было! Я вызвал коридорного, чтобы он забрал мою обработанную антисептиком одежду, и он позвонил в службу общественного здравоохранения, которая выслала специальную машину. Я отблагодарил его пятью долларами чаевых, которые спешно извлек из матраса, и он был очень благодарен.

Ютанк нигде не было, поэтому я славно отобедал у себя в комнате, немного посидел у телевизора и довольный пошел спать. Да, денек прошел что надо, но теперь долг обязывал меня как следует выспаться, чтобы на следующее утро, ровно в девять, бодрым, свежим явиться на работу.

Теперь дела завертятся. Никто, даже боги не смогут помочь Хеллеру!

Ровно в 9 часов утра в опрятном новом костюме и шляпе с широкими опущенными полями я появился в специальной конторе мистера Гробса.

Там никого не было. Я прождал некоторое время в холле.

Около 9.45 уборщик открыл помещение, занявшись наведением порядка, и я вошел внутрь и устроился в комнате ожидания. Примерно в 10.00 явилась команда охраны, чтобы проверить кабинеты и убедиться в их сохранности. Со мной они не разговаривали. Примерно в 10.30 пришел четвертый помощник секретаря, отключил систему сигнализации, предупреждающую о взломе, отпер свою забаррикадированную пуленепробиваемую клетку и уселся читать «Дейли Рейсинг Форм».

В 11.00 я подошел к нему и сказал:

– Видите ли, я должен повидаться с мистером Гробсом.

– Ну хорошо, а чего плакаться у меня на плече? – отвечал он. – Не повезло – так не повезло. – И он снова взялся за программу скачек.

В 12.00 я услышал в холле ужасный топот, словно началось восстание! Памятуя о своих обязанностях, я поспешил за дверь. Это из кабинетов повалили служащие, спешащие на ленч. В своем паническом бегстве они меня чуть не раздавили. Исполненный сознания долга, я тоже отправился на ленч.

Назад я вернулся в 13.00, четвертый помощник секретаря – около 13.15. Он брезгливо оглядел меня, вошел в свою клетку и нажал на кнопку. В комнату вломились пятеро охранников с оружием наготове. Четвертый помощник показал на меня, и пистолеты охраны повернулись в мою сторону.

– Стойте! – крикнул я. – Меня зовут Инксвитч! Я должен встретиться с мистером Гробсом!

Начальник охраны ткнул пальцем в стекло и спросил:

– Он есть в том списке разыскиваемых?

Трудно было видеть, что происходит, – я стоял лицом к стене, ладони на стене, ноги в стороны. Я только слышал, как четвертый помощник отвечал:

– Нет, в том списке его нет. Что-то не пойму. Должно быть, какая-то ошибка.

– У тебя там есть еще один список, – сказал начальник охраны. – Это список убийц?

– Что вы, что вы, это записка от Гробса. – Четвертый заорал на меня через стекло: – Эй ты, придурок! Тебе нужно было в десять часов быть в отделе кадров! Неужели до тебя ничего не доходит сразу? Ты уже опоздал!

Охранники поспешно доставили меня к кабинету с табличкой «Отдел кадров», втолкнули меня в дверь и ушли.

– Инксвитч? – спросила девушка. – Вас нет в списке боевого содружества, направляемого в Венесуэлу. Что вы здесь делаете? Вы что, не понимаете, что это правительство должно быть свергнуто к шестнадцати ноль-ноль пополудни?

Это вызвало настоящий переполох. Чтобы узнать, что за шум, из кабинета вышел сам начальник отдела кадров, ворча, что из-за всей этой болтовни плохо слышит свою любимую программу по радио. Он внес поправку. Оказывается, венесуэльское дело было уже передано русским. Сотрудники выглядели очень обиженными из-за того, что их не информировали вовремя.

Начальник отдела кадров нажал на кнопку, и в кабинет ворвались шестеро охранников – уже других. Он ткнул в меня пальцем:

– Вот этот переполошил всю контору!

Они схватили меня.

– Стойте, подождите! – закричал я, и голос мой был резок оттого, что мне выворачивали за спину руки и пытались меня поднять, чтобы вышвырнуть наружу. – Я сотрудник! Меня только что принял на работу сам мистер Роксентер!

Меня отпустили, и я растянулся на полу прямо посреди комнаты. Старший из охранников сказал: «Держу пари!» Начальник отдела кадров отвечал: «Согласен! Пять долларов!» Старший охранник сказал: «Заметано! Расстегивай ему рубаху!» Они расстегнули – только пуговицы полетели во все стороны.

Охранник достал странного вида фонарик, посветил им мне на грудь. Я глянул вниз – там проступили зеленые флюоресцентные буквы: «ШПИЁН СЕМЕЙСТВА РОКСЕНТЕРОВ», дата и инициалы.

– Вот так дела, – обрадовался охранник. – Ты проиграл, Трогмортон!

– Нет, это ты проиграл, – не сдавался кадровик.

Они сцепились в жестоком поединке. Кто-то позвонил в отдел психиатрии, пришел врач и сказал, что они оба проиграли и слишком остро реагируют на это. Он заставил их заплатить друг другу по пять долларов, а потом, как бы по рассеянности, взял обе купюры и ушел.

Я оказался с консультантом по кадрам в небольшом отсеке. Она пробивала перфокарты. Это тянулось долго. Девушка снимала данные с моего федерального удостоверения. Наконец, засунув все перфокарты в компьютер, она нажала на кнопку проверки данных, но на экране ничего не появилось, он остался девственно чистым.

– Ну вот, теперь понятно, – сказала она. – Вы уже прошли обработку.

– Как же так? – выразил я удивление. – На экране было пусто.

– Разумеется, – сказала она. – Вам же не хотелось бы, чтобы вас раскрыли, не так ли?

Я ушел. Дверь в кабинет мистера Гробса была приоткрыта. Я толкнул ее и вошел. Он увидел меня и воскликнул в раздражении:

– Где же, черт побери, вас носит? Нас ждут уже целый час! Мы поспешили на улицу и взяли такси.

Наконец-то дела завертелись!

Пока мы ехали в такси, то и дело попадая в дорожные заторы, мистер Гробе казался очень спокойным. Изредка он посматривал на меня и наконец заговорил:

– А много ли вам известно об этом Уистере?

– Не так много, как вам, – солгал я. – Просто я заметил, что вас захватили врасплох, и хотел помочь. – Зачем настораживать его тем, что я слишком много знаю? Станет еще охотиться за мной.

– Такой подход к делу Уистера, Инксвитч, мне не по душе. Правильная дорожка обычно бывает очень извилистой, но в данном случае больше подошел бы прямой удар.

Тревога сковала меня. Трафарета у меня еще не было. И, конечно же, мне не хотелось погибать при нашествии Волтара. Планета в таком состоянии, что на ней уничтожат все живое, потом восстановят экологию и колонизируют. Это «все живое» включало и меня! Так какой же подход к этому делу мог выбрать я? И тут меня осенило.

– Бедняге Торпеде Фиаккола не очень повезло, – сказал я.

Настала его очередь застыть в тревоге – а юристы с Уоллстрит умеют прятать свои чувства или то, что от них осталось, если, конечно, осталось.

– Бог мой! – воскликнул он. Он смотрел на меня, слегка ошеломленный. Затем взяло верх любопытство. – С вами этот (...) говорил?

– Нет. Уистер отправил его на Северный полюс. Теперь с ним не о чем будет и поговорить, кроме как, пожалуй, о полярных медведях. – Пришла пора отвлечь его внимание от меня. – Это Уистер собрал сотню оперативников, а не Фиаккола.

– Бог мой!

– Вот так-то, – мягко сказал я. – Уистер пользуется вашими деньгами, предназначенными для найма убийц, чтобы финансировать проект с изобретением дешевого горючего.

– О Боже!

– Знаю, – сказал я, – о чем вы думаете: если это дойдет до Роксентера, он сделает что-нибудь очень скверное. – Гробе в ужасе уставился на меня. Надо было поглубже вколотить это в его сознание. – Но вы можете мне кое-что сказать. Почему Роксентер так твердо настроен не обзаводиться сыном?

Его лицо стало похожим на белый чернослив, если только такие бывают. Наконец он сказал:

– Он импотент. Просто созерцатель. Он уж много лет не способен на эти дела.

– О, полно, полно, мистер Гробе, – сказал я. – Не будем увиливать. Я заступился за вас у него в кабинете, хотя мог бы плюнуть на все, и вы сами расхлебывали бы свою кашу. Ну, признайтесь: я ведь доказал, что мне можно доверять. Так вот, помимо импотенции тут есть еще кое-что?

– Инксвитч, я не знаю, как, черт побери, вы достали всю эту информацию, которая у вас есть, но поверьте, это очень опасная информация! Если я скажу вам еще хоть слово, я не буду оправдывать профессионального доверия! Защита сделала свое заключение!

Мы преодолели еще два затора. Затем он взглянул на меня и улыбнулся какой-то стылой улыбкой – оба уголка его рта чуть дернулись, глаза же оставались холодными.

– Инксвитч, после консультации с самим собой я пришел к выводу, что вы один из хитрейших и искуснейших (...) сынов, которых мне приходилось встречать. Впрочем, вношу поправку в протокол: вы самый хитрый и искусный (...) сын из всех, что мне знакомы. Надеюсь, наше партнерство оправдает приговоры самого высокого суда!

– А вы, мистер Гробе, самый порочный и сквозь пальцы смотрящий (...) из всех, с кем мне посчастливилось работать!

В знак взаимного восхищения друг другом мы обменялись крепким рукопожатием. Когда мы прибыли на место, мистер Гробе сказал:

– Ну-ка, устроим этому Уистеру такую жизнь, чтобы он никогда больше головы не смог поднять! Доведем это дело до приговора, не подлежащего пересмотру. Чтобы никаких апелляций!

Мы вышли из такси, полные энтузиазма. Гробе поднял руку, указывая на горделиво возвышающиеся вокруг нас небоскребы.

– Мы в рекламном центре мира. Сейчас мы зайдем в Г.П.Л.Г. – крупнейшую фирму по рекламе и общественной информации в Америке. Позвольте мне весь разговор вести самому.

– Г.П.Л.Г.? Что означают эти буквы? – поинтересовался я.

– Это первые буквы фамилий владельцев фирмы: Глотсон, Перштейн, Лопнинг и Гнусе. Первое испытание квалифицированного рекламного агента – он должен уметь произнести это быстро и без запинки. Это будет означать, что он в курсе дел. Но, повторяю, позвольте мне весь разговор вести самому. Поскольку я юрист, они не могут задержать меня за вероломство или клевету.

Мы вошли в огромный, роскошно украшенный вестибюль. Вокруг настенных росписей плавали металлические рыбки. Оказалось, это рыбы-прилипалы. Наш лифт стремительно взмыл вверх и оставил нас в небольшом помещении без стульев. Вокруг слонялись люди, очевидно, не местные работники; вид у них был расстроенный и недовольный. В углу, в кабинке из пуленепробиваемого стекла сидела девушка у переговорного окна-лабиринта. Стены комнаты были окрашены в темно-красный цвет. Сверху, в отверстии, я заметил обрез дробовика с недремлющим оком позади. Никаких табличек или указателей не было.

Гробе достал из бумажника визитную карточку и приставил ее к пуленепробиваемому стеклу. Девушка встрепенулась.

– Мне нужен вице-президент по общественной информации и рекламе за рубежом, – потребовал Гробе.

Девушка схватила трубку и истерически залаяла в нее. Закончив, она незамедлительно прокричала в окошко: «Этаж пятьдесят. Поднимайтесь прямо наверх, мистер Гробе!»

Люди в помещении шарахались в стороны, пятились, уступая нам дорогу. Мы вошли в лифт. Краем рта, не шевеля губами, Гробе произнес:

– Мне не понравилась их замедленная реакция. Я очень хорошо понимаю их юридическую тактику проволочек: что-то здесь не в порядке. Возможно, придется применить третью степень устрашения. Надвиньте шляпу на глаза. Теперь, когда я

кашляну, напустите на себя вид посуровее. Когда топну ногами, засуньте руку в карман, словно намерены вытащить пистолет. Усекли?

Я познавал мир юридической экспертизы и, как мне показалось, усек. Вдруг он добавил:

– Но ни в коем случае не вынимайте оружия и ни в кого не стреляйте. Мы владеем страховой компанией, у которой своя политика, и платить за причиненный ущерб нам ни к чему. Пусть только они прибегают к нанесению увечья. Тогда политика потеряет силу.

Мы прибыли. Дверь лифта раздвинулась, выпустив нас в прекрасную приемную, где две похожие на капельдинерш девушки в легкой одежде стояли, держа в руках ковровый рулон на палке. Ковер был красного цвета. Двигаясь задом, они стали раскручивать дорожку, чтобы мы смогли пройти по ней. Две цветочницы в белых газовых платьях, прыгая по обе стороны с корзинами в руках, изящно осыпали наш путь цветами. Рядом с нами шли две скрипачки в венгерских костюмах, играя завлекательные мелодии.

– Ненавижу эти рекламные формальности, – проворчал Гробе.

– Это они всегда так делают?

– Да нет, только для меня. Знают, что меня воротит от этого.

Мы прошли по длинному коридору. Двое молодых горнистов проиграли приветствие и подняли свои инструменты, образовав арку. Девушка, одетая ягненком, изящным жестом открыла дверь с табличкой:

«Дж. П. Триллер.

Вице-президент.

Отдел общественной информации за рубежом».

Кабинет был уставлен цветами. Довольно толстый мужчина в алом смокинге кланялся и потирал руки, говоря: «Я Дж. П. Триллер, мистер Гробе. Добро пожаловать. Добро пожаловать. Добро пожаловать».

На другом конце комнаты три маленькие девочки подняли свои ангельские личики и запели на мотив песенки «С днем рождения»:

Мы приветствуем вас,

Мы приветствуем вас,

Гробса дорогого,

Джело – вещь высший класс!

Они поклонились и грациозно выбежали из комнаты, посылая нам воздушные поцелуи.

Триллер еще немного потер руки и предложил:

– Ну а теперь, мистер Гробе и уважаемый гость, что бы вы хотели? Сигару «Гавана Гавана Гавана»? Шампанского тысяча шестьсот пятидесятого года «Винтаж Рэр»? А может, миленькую пухленькую секретаршу, чтобы освежить чувства? Эта дверь ведет в спальню, и там она вся в нетерпеливом ожидании и в Джело!

– Если вы предложите этому суду сделать перерыв в заседании, – язвительно сказал Гробе, – мы сможем поговорить о деле. Триллер хлопнул в толстые ладони и, все еще приветливо улыбаясь, показал рукой, будто стреляет. Скрипичная музыка оборвалась, люди в панике стали разбегаться во все стороны.

Гробе снял со своего темного костюма лепесток, как если бы это было что-то непристойное, и брезгливо бросил его на пол. Вытерев пальцы платком, он сказал:

– Мы здесь для того, чтобы нанять вас в качестве рекламодателя. Но мы настаиваем на праве выбрать своего собственного рекламного агента.

– О Боже, мистер Гробе! Вы оказываете нам честь. Любой человек из круга Роксентера должен только приказать нам, и мы все, все, все сделаем, чтобы услужить вам, к вашему полному удовлетворению и по самому высшему разряду.

Он громко хлопнул в ладони и вбежала секретарша с блокнотом в одной руке и мешочком противозачаточных средств в другой. Триллер ударил в ладони еще три раза, и вбежал молодой человек в костюме очень строгого покроя с огромной книгой в руках. По приказу Дж. П. он поднес книгу к нашим глазам и стал показывать фотографии улыбающихся рекламных агентов с диаграммами и биографиями.

Гробе кашлянул. По этому сигналу я моментально принял суровый вид.

– В этом деле, – сказал Гробе, – нам нужен только Джей Уолтер Мэдисон, и никто другой.

Молодой человек вздрогнул. Вздрогнула секретарша. Дж. П. Триллер побледнел.

– О Боже мой, мистер Гробе, нет!

– Я настаиваю! – со свистом прошипел Гробе и смерил его убийственным взглядом.

Триллер опустился на колени, а за ним – молодой человек и секретарша. Все трое с мольбой воздели руки и прокричали в один голос: «Только не Балаболтер Свихнулсон!»

Гробе сказал мне, шевеля только краем рта:

– Этот человек – то, что нам нужно. Несравненный мастер. – И он потопал ногами.

Я сунул руку в карман пиджака, словно готовился достать пистолет. Они заорали.

В приемной раздался топот. Высокий дородный мужчина в пурпурном костюме в тонкую полоску ворвался в комнату и проревел: «Что тут происходит?», но, увидев Гробса, стушевался.

– Эти идиоты, – объяснил ему Гробе язвительным тоном, – отказываются от рекламного агента Роксентера. И для вас, мистер Дристлер, как председателя компании Г.П.Л.Г., это должно служить вещественным доказательством!

Мистер Дристлер в молитвенной позе встал на колени.

– Прошу тебя, Боже, не лишай нас этого агента! Умоляю вас, мистер Гробе!

– Гробе требует, чтобы мы поручили это дело Уолтеру Мэдисону! – завопил Триллер.

– О Боже, – взмолился мистер Дристлер, в отчаянии заламывая руки. – Мистер Гробе, умоляю вас, не делайте этого с нами! Он же погубил всю систему международных общественных связей Республики Патагония, когда в последний раз работал на вас! По его вине произошла революция! Вся собственность «Спрута» была захвачена и национализирована! Президент покончил жизнь самоубийством! И все это сделал Уолтер Мэдисон своими руками!

– Не получается, – проговорил Гробе краем рта, обращаясь ко мне. – Отойдите назад к стене и прикройте меня. Могут быть осложнения.

Я сделал, как он просил. Поднялся жуткий ор! Слышно было, как в коридоре спешно захлопывают и запирают двери. Убийственно ровным голосом Гробе спросил:

– Вы согласитесь на эти разумные требования, Дристлер?

– Нет! О Боже! Да смилуйтесь же, Гробе! Из-за вас Г.П.Л.Г. может потерять свою репутацию!

– Вы не позволите нам назначить Уолтера Мэдисона?

Мистер Дристлер, стоя на коленях, подался вперед и стал лизать туфли Гробса. Тот отступил назад и сказал:

– Вы оставляете мне единственный выход, мистер Дристлер. – Он шагнул к телефону, снял трубку и сказал: – Свяжите меня с банком Граббе-Манхэттен.

Четверо коленопреклоненных посмотрели на него, не веря своим ушам.

– Гробе у телефона. Попросите мистера Цезаря из отдела невозвращенных займов.

– О Боже, Гробе, постойте! Не требуйте возврата займов Г.П.Л.Г! У нас дефицит наличности!

Гробе спокойно ждал у телефона. Тут до меня дошло. Роксентер – хозяин банка Граббе-Манхэттен! Одного из крупнейших в мире! Ему подчиняются большинство других банков. Какая махина! Я раздулся от гордости при мысли, что и сам являюсь частицей этого мощного колосса! Но я не забывал держать их под дулом пистолета.

– Но ведь не все же наши займы невозвращенные! – заскулил вдруг Дристлер.

– Скоро будут, – отрезал Гробе.

– Стойте! Подождите! – упрашивал Дристлер. – Ведь вы уже достигли рыночного насыщения!

Гробе прикрыл ладонью микрофон трубки.

– Ладно, я постараюсь его найти! – сдался Дристлер.

Молодой человек с секретаршей помешали Триллеру открыть окно и выброситься на улицу. Дристлер выскочил из комнаты, но уже через полминуты вернулся с замученным видом.

– Никто не знает, где он!

По внутреннему радио передавалось объявление, адресованное всем работникам на всех этажах: «В пятом зале созывается срочная творческая конференция!» Служащие повалили в зал. Возбужденный гул голосов. Испуганные, ничего не понимающие взгляды при упоминании имени Балаболтера Свихнулсона. В толпе носился Дристлер и кричал:

– Мне нужен немедленный ответ! Где Джей Уолтер Мэдисон? Придумайте лозунг, и вы получите оплаченный месячный отпуск на Багамах.

Гробе все еще прикрывал рукой телефон. Он, прищурясь, взглянул в мою сторону и сказал:

– Говорил я вам, что дело может осложниться. Но мы должны заполучить этого человека!

Люди стали выкрикивать экспромты:

– Смерть Мэдисону!

– На (...) Мэдисона!

– Одолжите Мэдисону пять баксов сегодня – и вы потеряете свою девчонку завтра!

– Поставьте Мэдисона главным начальником над Четырьмя Всадниками!

– Покажите Мэдисона, как он сидит посреди мирового пожара и смеется!

– Сделайте монтаж: Мэдисон убивает свою мать. Но, кажется, это уже было.

– Лучше Мэдисон в гробу, чем миллион в кошельке! Раздался звонкий голос.

– Наверное, мисс Дайси знает, где он!

Началась возня. Мисс Дайси извлекли из чуланчика для тряпок, где она пряталась, и переправили над головами в кабинет Триллера, где просто бросили на пол. Это была хрупкая брюнетка, казалось, кроме глаз там ничего и нет – и эти глаза смотрели на нас с ужасом. Дристлер встал над нею во весь свой рост и грозно спросил:

– Мисс Дайси! Говорят, что вы были последней моделью у Уолтера Мэдисона. Где он сейчас находится? – Она дрожала от страха, поэтому он добавил, переходя на льстивые нотки: – Если вы нам скажете, вас ждет бесплатная туристическая поездка – на вершину памятника Вашингтону.

Мисс Дайси пыталась сжаться и уйти в пол, но ей это не удавалось.

– Вас уволят, если вы тотчас же не скажете мне, где он.

– Я обещала ему не рассказывать! – вскричала мисс Дайси надтреснутым от ужаса голосом. – Он знает, что вы хотите убить его, и если я скажу, то он вернется и затрр... рекламирует меня! Я боюсь даже его призрака!

Дристлер щелкнул пальцами, и два работника рекламного бюро в ярко-желтом одеянии приблизились к нему. Один взял мисс Дайси за запястья, другой за щиколотки. Третий работник рекламного бюро подошел к окну и раскрыл его настежь. Внизу разверзлась пропасть в пятьдесят этажей. У меня закружилась голова. Ее стали раскачивать, дожидаясь наибольшей амплитуды, чтобы отправить в свободный полет в пространство.

– Постойте! Постойте! – крикнул Дристлер. – Не то освещение! Дайте-ка сюда режиссера из отдела коммерческих фильмов!

За ним побежали, и вот, расталкивая толпу локтями, из зала в кабинет пробрался немолодой мужчина в берете и с небольшим мегафоном в руке. Ему принесли стул, на спинке которого была табличка «Режиссер». Бригадир съемочной группы принес светильники и расставил их быстро и уверенно. Дристлер обратился к девушке:

– Вы намерены сказать нам, где он?

Девушка покачала головой и, хотя была хрупкой и к тому же напуганной, твердо ответила:

– Лучше смерть, чем Джей Уолтер Мэдисон!

– Твое слово, Лемли, – обратился Дристлер к режиссеру.

– Хорошо, – сказал режиссер Лемли. – Это МОС – Мидаут Саунд. Мне нужны скрипки!

Появилась скрипачка и стала играть «Сердца и цветы».

– Теперь, – произнес Лемли в свой маленький мегафон, – мне здесь нужна прохладная отрешенная естественность. Это вам, знаете, не Голливуд. Никакого гримасничания. Это относится и к вам, мисс Дайси. Я хочу, чтобы вы выглядели совершенно естественно и улыбались. Люди должны захотеть купить этот товар. Порядок. Давайте сделаем первый дубль. Ролик стоит бешеных денег. Все готово? Свет! Камера!

Кто-то выскочил с дощечкой и быстро произнес: «Реклама Джело. Сцена один. Дубль один». Он хлопнул верхней планкой дощечки и исчез. Без камеры все это выглядело странновато.

– Начали! – крикнул мистер Лемли.

Двое молодых людей стали раскачивать мисс Дайси взад и вперед все сильнее и сильнее, глядя на окно всякий раз, когда тело оказывалось в том конце дуги.

– Стоп! Стоп! Стоп! – вмешался Лемли. – Дайси, ради Бога, не закрывай глаза. Как ты можешь что-то выражать с закрытыми глазами!

– Она в обмороке, – бросил один из раскачивающих.

Дристлер осознал серьезность ситуации и попросил найти бутафора. Прибежал бутафор, схватил ведерко с шампанским и опрокинул все его содержимое, включая лед и щипцы, на личико мисс Дайси. Девушка пришла в себя.

– Сделаем второй дубль, – оживился Лемли. – Пусть на этот раз модели, держащие ее за ноги и за руки, не отводят лиц от камеры. И улыбайтесь. Улыбайтесь с довольным видом. Усекли? Ну ладно, поехали! Свет! Камера!

Щелкнула верхняя планка после объявления второго дубля, и Лемли крикнул: «Начали!»

– Скажу! Скажу! – закричала Дайси. – Мне совсем испортили грим, какая тут съемка! Что обо мне подумают мои поклонники?!

– Стоп! – крикнул Лемли. – Это не по тексту. В сценарии этого нет.

– Пятиминутный перерыв! – объявил Дристлер, и все бросились вон, чтобы воспользоваться пятиминуткой, но Дайси он не дал уйти.

– Я еду в Китай? – спросила мисс Дайси.

– Да, – отвечал Дристлер.

– А после поездки меня прикомандируют к службам за «железным» занавесом?

– Да.

– Тогда ладно. Он прячется на девяносто второй пристани. Это новый район свободной международной торговли. Он спит в своей машине, а машина в боксе с надписью «Экспорт». Его кормит мать – каждый вечер в девять часов. Теперь выпустите меня отсюда. Мне нужно собрать вещи!

Гробе положил трубку и кивнул мне с легким разочарованием. Я убрал пистолет.

– Триллер, – сказал Дристлер, – вы уволены за то, что подвергли риску рекламного агента Роксентера!

– Рано успокаиваться, – шепнул мне Гробе. – Нам еще предстоит поймать его. Это вопрос международного права, поэтому мы этим и займемся.

Когда мы уходили, нас сопровождали двое скрипачек под грустную мелодию, цветочницы размахивали перед нами флажками с начертанными на них словами прощания. Двое девушек в форме капельдинерш скатывали за нами красный ковер.

В приемном зале Дристлер, вытирая лицо шелковым пурпурным платком, воскликнул:

– Боже, дорого же обходится спасение некоторых рекламных агентов!

Как только мы оказались на улице, я понял, что мы влипли. Час пик! Целый район рекламных агентств окончил работу! Мы закрутились в людских водоворотах. Не было ни одного такси.

– Боже мой! – воскликнул Гробе, взглянув на часы. – У нас так мало времени! До девяти вечера всего лишь четыре часа! Инксвитч, мы должны найти Мэдисона во что бы то ни стало.

Но, увязшие в человеческой лаве, мы себе почти не принадлежали.

– Мы уперлись в международные законы, – говорил он обеспокоенно, увлекаемый вместе со мной потоком спешащих домой людей. – Вот вам еще свидетельство того, что он за гусь, этот Мэдисон: укрылся на девяносто второй пристани в том конце склада, где район свободной международной торговли! Он находится вне юрисдикции властей Соединенных Штатов. Мы увернулись от столкновения с разносчиком заказов винного магазина, пробивающимся сквозь толпу на мотоцикле с коляской. Я поддел его сзади ногой и опрокинул. Звон разбивающихся бутылок, кажется, улучшил самочувствие Гробса.

– Альпеншток! – вскричал он. – Будь это только проблема законности, я бы знал, что делать. Но это военная проблема, Инксвитч. Проблема грубой силы! Альпеншток – последний оставшийся в живых офицер генерального штаба Гитлера. Он тогда был еще ребенком. Сейчас ему уж, наверное, где-то под девяносто. Надо с ним связаться и спросить у него совета.

Телефон. Я должен найти телефон. Нам нужно захватить Мэдисона, это крайне важно. Ничего другого не остается!

Ближе всех к нам оказалась еврейская закусочная. Она была переполнена. Но это еще не все: место пикетировалось десятком куклуксклановцев в белых накидках с капюшонами. Они расхаживали с лозунгами на шестах: «Долой евреев!»

– Линию пикета переходить нельзя, – пояснил Гробе. – Мы владельцы профсоюзов. Туда! В метро!

Тут же, за куклуксклановцами, находилась лестница, ведущая вниз, и мы с Гробсом протолкались к ней. Платформа подземки кишела народом. Гробе, до мозга костей житель Нью-Йорка, прокладывал себе путь локтями. Я увидел молодого негра, малюющего на белом кафеле непристойности. Двумя красками из банок с пульверизаторами, красной и синей, он рисовал американский флаг с воззванием «Пошли на (...)» на полотнище. Я подумал, что Гробе пробирается к нему, – может, хочет подправить рисунок, но тут увидел, что цель его другая: телефонная будка.

В будке разговаривала женщина. Гробе постучал в стеклянную дверь. Женщина одарила его испепеляющим взглядом и продолжала говорить.

– Послушайте, Инксвитч, – сказал он. – Я был бы вам очень обязан, если бы вы, пока я буду говорить по телефону, попридержали народ на расстоянии. Мне понадобится какое-то время, а люди будут подходить и барабанить по стеклу, как и я сейчас.

Я сказал, что попробую.

– У вас есть монеты в десять центов? – спросил он. – У меня, кажется, нет мелочи.

Не было и у меня. Но я уже быстро соображал, как мне справиться с другой проблемой: держать народ на расстоянии от будки. Гробе пошел к кассе размена денег. Я взбежал по ступенькам вверх. Куклуксклановцы все еще пикетировали. Их плакаты! Мне нужно заполучить парочку их плакатов! «Довольствуйся тем, что есть под рукой», – вдалбливали нам в головы преподаватели Аппарата. Вот и настало время воспользоваться на деле этим советом. Я заорал во весь голос: «Смывайся! Полиция! Омоновцы!», затем вытащил пистолет и дважды выстрелил.

Белые капюшоны пустились наутек!

Двое, которых я ранил в руку, бросили свои плакаты. Я подхватил их и побежал вниз по лестнице. Гробе как раз выходил из двери разменной кассы. В руке он держал здоровенный мешок с мелочью.

– На все это надо столько времени! – пожаловался он мне. – Сначала они не поверили, что мы владельцы метро! – С этими словами Гробе засунул руку в мешок и набил мелочью карман пальто, а остальное передал мне. – Сохраните это. Мы должны будем вернуть остаток!

Он поспешил к телефонной будке. Женщина уже заканчивала разговор, но Гробе все равно постучал по стеклу. Я быстренько зашел к молодому негру сзади, ловко взмахнул мешком с мелочью и обрушил его ему на голову. Он свалился как подкошенный. Я схватил его банки и принялся за работу. Сорвав плакат с шеста, я повернул его чистой стороной вверх и быстро, но аккуратно написал синей краской: «Сотрудник ЦРУ». На платформе я нашел использованную жвачку и налепил ее на тыльную сторону плаката. На втором плакате я изменил надпись на «Долой ЦРУ!». В это время женщина ругалась с Гробсом и обзывала его нехорошими словами. Я понял, что он имел в виду, когда опасался, что будка останется незащищенной.

Наконец женщина ушла. Когда Гробе входил в будку, я налепил надпись «Сотрудник ЦРУ» ему на спину. Он этого не заметил.

– Ну и воняет же здесь! – проговорил Гробе. – Чеснок, что ли, она жевала? – Он оставил дверь открытой.

Я стал фланировать у будки с плакатом «Долой ЦРУ!» Люди резко сворачивали в сторону. Гробе забросил горсть монет в таксофон и сказал: «Оператор? Свяжите меня с главным оператором нью-йоркской телефонной компании и немедленно... Главный оператор? Это Гробе из „Киннул Лизинг“. Переключите следующий платный номер: Клондайк 5-9721 на неограниченную международную линию ВАТС номер 1... Разумеется, я знаю, что это секретная линия. Я и обязан это знать: мы владельцы телефонной компании... Ваше имя, пожалуйста? Гуг?»

Он стал записывать в своей маленькой записной книжечке на полке: «Г-У-Г. Благодарю, мисс Гуг... Моя телефонная кредитная карточка ИТ и Т номер один... Да, мы действительно являемся владельцами телефонной компании, мисс Гуг... Хорошо. Теперь переключите на линию ВАТС. Вы лично оставайтесь на этой линии, чтобы отвечать за связь. Держите эту линию открытой. Не допускайте других абонентов до этого платного телефона, убирайте всех с коммутационной панели, если вам будут мешать».

Он с минуту послушал, подчеркнул имя мисс Гуг в своей книжечке. «Нет, мисс Гуг, мне безразлично, говорит ли по нему президент или нет. Снимите его с линии, и все...»

Толпа держалась от нас на значительном расстоянии. Я прохаживался со своим плакатом «Долой ЦРУ!»

Гробе повернулся ко мне и сказал, прикрыв трубку: «Дура. Хочет воткнуть меня в горячую линию. Какому черту захочется разговаривать с президентом в такое время?» Он активно проветривал будку, открывая и закрывая дверь. «О Боже, как же здесь воняет!» Вновь его внимание переключилось на телефон. «Хорошо, мисс Гуг. Теперь соедините меня по прямому проводу со старшим офицером по мониторингу в Агентстве национальной безопасности... Да, мисс Гуг, я знаю, что это секретная правительственная линия... Алло. Кто это? Зорки? Говорит Гробе из „Киннул Лизинг“... Да, жена в полном порядке... А вы как, Зорки?.. Отлично. Послушайте, вы отслеживаете телефонные разговоры генерала Альпенштока?.. А, прекрасно. Проверьте-ка...»

Подошел поезд. Пассажиры увидели мой плакат и остались в вагонах.

– Нам везет, – сказал мне Гробе. – Альпеншток возглавляет террористическую группу в Каире, и, по их расчетам, он завтра утром намеревается взорвать там американское посольство. Он поддерживает спутниковую связь. Альпеншток довольно шустр для человека его... А, Зорки, перестройте систему слежения на обратную связь и переключите меня на телефон Альпенштока. Только позвоните. Молодчина.

Толпа оставалась довольно далеко от нас. Я немного пофланировал со своим плакатом. Гробе повентилировал дверью и оставил ее открытой.

Наконец он снова заговорил по телефону. «Альпеншток? А, привет. Это Гробе... Да, у меня все в порядке... У него тоже... О Боже, неужели? Что ж, очень сожалею об этом. Я клятвенно обещаю позаботиться о том, чтобы сразу же заменили все неисправные зажигательные бомбы. Даю слово... Теперь послушайте-ка, генерал. Мне нужен совет по одной военной проблеме. Здесь, на девяносто второй пристани...»

Подошел поезд. Открылись двери. Пассажиры увидели плакат и не стали выходить. Те, что садились, переполнили вагоны до отказа. Двери захлопнулись, и поезд заревел, набирая скорость.

Я снова стал слышать, что говорит Гробе. «...О нет, не полиция Нью-Йорка. Бога ради, нет... Мы бережем Национальную гвардию Нью-Йорка для действительно чрезвычайных событий... Американская армия воспользуется этим, чтобы увеличить свой оборонный бюджет. Послушайте, генерал... Да. Международная зона в конце девяносто второй пристани. Это международная проблема...»

Молодой негр приходил в себя – видимо, от того, что на него наступали ногами. Он, пошатываясь, приподнялся, увидел свои банки с краской, поднял их и вновь принялся рисовать на стене.

Гробе говорил: «О да, это превосходно, генерал. И очень вам благодарен, что уделили мне время. Удачи вам с посольством». Он дернул за рычаг телефона. Посмотрел на меня:

– Есть надежда. Альпеншток – парень что надо.

Вдруг зазвонил телефон. Гробе приложил трубку к уху, послушал, затем заговорил. «Нет, черт побери, это не закусочная, где кормят коньбургерами!.. Нет, я не пришлю вам три „пони высший класс“!» Он с остервенением дернул за рычаг. «Мисс Гут! Чертова (...)! Не допускайте никого к этой линии!.. Ну ладно. Я рад, что вы сожалеете. Теперь соедините меня с объединенным штабом командования в Вашингтоне, с офицером оперативно-стратегической службы... Я знаю, что это секретная линия, мисс Гуг. Да связывайте же, черт возьми!» Он глубоко вздохнул и повентилировал дверью. «Терпеть не могу чеснок!»

Его связали с заказанным абонентом. «Это Гробе из „Киннул Лизинг“. Какие воинские части НАТО у вас в данную минуту находятся в районе Нью-Йорка?.. Что?.. Ваше имя?.. Шеридан. Генерал Шеридан». Он записал. «Не думаю, что мой голос вам знаком, генерал. С вами говорит Гробе из „Киннул Лизинг“... О, ну что ж, сопоставьте со своей (...) фонограммой, коли так. О Боже!» Он подчеркнул записанное. Снова повентилировал дверью, посмотрел на меня:

– Похоже, Инксвитч, мы все-таки доберемся до этого Мэдисона.

Некоторые зеваки были посмелее остальных. Я толкал их, чтобы они проходили дальше, тыча в них слегка своим плакатом.

Гробе снова говорил по телефону. «Прекрасно. Я рад, что вы удовлетворены тем, что это действительно я. Ответьте же, чертов (...), на мой вопрос... Так. Сегодня вечером танковая бригада НАТО устраивает смотр в арсенале седьмого полка. Это, наверное, подойдет. Пусть они меня встретят в трех кварталах к югу от девяносто второй пристани сегодня в 20.30 в полной боевой готовности... Знаете, генерал, мне как-то до лампочки, если у них сорвется смотр. И плевать, что они англичане. Немедленно обратитесь к высшему командованию НАТО в Страсбурге и получите допуск к секретной работе – да поторопитесь! Отдавайте приказ! – Он подчеркнул что-то в своем блокноте. – Хорошо, генерал. Теперь еще одно дело. Есть ли у вас на Бруклинской военной верфи авианосец? Есть? „Саратога“... Генерал, мне нет никакого дела до того, что он стоит в сухом доке. Немедленно отдайте приказ о передаче его на одни сутки в распоряжение командования НАТО в Европе... Ну так оторвите этого чертова (...) морского министра от обеда и выполняйте!.. У меня нет времени объяснять... Да, это дело государственной важности! Хорошо!»

Он дернул рычаг телефона и повернулся ко мне вполоборота:

– Мы все ближе к Мэдисону.

Тут его снова отвлек телефон. «Мисс Гуг? Нет, ваши штаны не готовы и это не химчистка в Йорквилле! Мисс Гуг! Слушайте, черт возьми, оставайтесь на линии. Свяжите меня теперь немедленно с командиром „Саратоги“ на Бруклинской военной верфи».

Гробе взглянул на часы. «Время, время, – сказал он мне. – На все это уходит время. Но мы все ближе к Мэдис... Алло! Говорит Гробе из „Киннул Лизинг“... Здравствуйте, капитан Джинкс. Капитан, вскоре вы получите подтверждение от морского министра, но ждать его вам необязательно. Вы со всем вашим экипажем поступаете в распоряжение командования НАТО...»

С ревом подошел поезд. Гробе закрыл дверь, чтобы можно было разговаривать. Собиралась толпа. Двое крепких парней все пытались прорваться через пикет и добраться до Гробса, у которого на спине все еще висел мой плакат. Другие желали присоединиться к пикетированию. Я отражал их попытки всевозможными тычками и выпадами. Один тихоня оказался зажатым между толпой и будкой. У него было пальто того же цвета, что и у Гробса. Я надеялся, что Гробе скоро кончит, – обстановка накалялась, толпа все прибывала. Плакаты, вместо того чтобы отпугивать людей, похоже, скорее привлекали их. Да и толпа стала другой – состоящей в основном из работников физического труда. Назревала отвратительная ситуация. Наконец Гробе закончил! Он повесил трубку и открыл дверь телефонной будки.

В одно мгновение я снял плакат с его спины и прилепил на спину тихоне, прошипев ему на ухо: «Им нужен ты! Беги что есть мочи!» И тот пустился наутек, да еще как! Как вихрь, пронесся по платформе – только его и видели!.

Толпа, привлеченная движением, различила надпись «СОТРУДНИК ЦРУ», ускользающую от ее цепкой хватки! Воющий поток устремился за своей добычей! Дикие оглушающие крики! Постепенно они растаяли вдали.

– Что это было такое? – поинтересовался Гробе.

– Любители бега трусцой, – пояснил я.

Мы покинули импровизированный временный командный пост управления миром, находящимся в планетарной собственности Роксентера. Звонил телефон. Наверное, мисс Гуг требовалась большая свобода действий. Но мы оставили его без внимания и ушли.

Мистер Гробе глянул на свои часы:

– Лучше сейчас выкроить время и поесть, а то потом наш график будет довольно плотным.

Мы зашли в еврейскую закусочную рядом с метро. В глубине зала стоял замызганный столик с белой крышкой. Гробе сказал:

– Вообще-то я такие места терпеть не могу. Я решительно против того, чтобы евреи делали деньги, но это, разумеется, относится и к другим расам.

Мы сели за столик, и он посмотрел на меню, написанное большими буквами, которое висело на стене. На нем клановцы вывели распылителем красочную свастику, а поверх свастики свои инициалы – ККК.

– Наверное, все, что у них имеется, это хот-доги – они, должно быть, кошерные, поэтому неудивительно, что наш ку-клукс-клан не дает им покоя.

– Вы финансируете клан?

– А как же! Ведь они создают общественное беспокойство. Эй! – окликнул он маленького еврейчика за стойкой. – Два хот-дога, ясненько? Паршивые иностранцы, они, видите ли, не говорят по-английски. Но хот-доги бывают в полном порядке, если положить на них немного углекислой соды.

Я очень сокрушался, сознавая, что подстрелил двух членов их клана. Не очень-то побратски с моей стороны. Ладно, Гробе об этом не узнает, решил я. Мы получили свои законные хот-доги. Прожевывая один из них, мистер Гробе работал над своими записями в блокноте. Я его не прерывал. Он очень старался, чтобы привести их в аккуратный вид и сделать удобочитаемыми. Я знал, что он должен был уладить кое-какие вопросы, связанные с администрацией и властями.

– Думаю, у нас есть очень хорошие шансы захватить Мэдисона, – рассуждал он. – Альпеншток – голова, нет сомнений. Только бы хватило огневой мощи. – Он вписал еще пару замечаний. – Ну вот, этого будет достаточно, чтобы занять работников моей конторы.

Приходится загружать их работой. Посмотрите, как это на ваш взгляд? – Он пододвинул ко мне свои заметки. Меня тронуло его доверие и готовность считаться с моим мнением.

Вот что в них говорилось:

1. Послать жене Зорки коробку шоколада.

2. Отчитаться за один мешок мелочи перед метрополитеном.

3. Восстановить Форт-Апач с помощью денег налогоплательщиков, прикомандировать к нему один эскадрон кавалерии, назначить его командиром генерала Шеридана и приказать ему преследовать Джеронимо, пока не придет пора уходить в отставку.

4. Мисс Гуг, главного оператора нью-йоркской телефонной компании, понизить в должности и перевести на работу чистильщицей путей метрополитена Нью-Йорка.

5. К расходному счету приписать стоимость трех хот-догов.

6. Капитану американского корабля «Саратова» Джинксу присвоить звание контр-адмирала, если он прибудет точно в указанный срок.

7. Сказать англичанам, что они могут выбирать следующего командующего НАТО, если их танковая бригада выполнит свою задачу.

8. Послать жене мэра дюжину роз «Американская красавица» на длинных стеблях и назначить ее президентом «Метрополитен-Опера».

– По мне, – сказал я, – тут все в порядке. Только вот последнее что-то не укладывается у меня в голове.

– Ох, ну конечно! – хлопнул он себя по лбу. – Вы правы, Инксвитч. Ведь я же забыл позвонить мэру. – Он запихнул в рот последний кусок и бросился к телефону.

Я не слышал, что Гробе там говорил, но вернулся он с обычным для юриста с Уолл-стрит разочарованным видом.

– Так я и думал. Терпеть не могу политиков. Все, о чем я его просил, это всеми полицейскими машинами Манхэттена блокировать все пути на Двенадцатую авеню и Вест-Сайдскую эстакаду от Семнадцатой до Семьдесят девятой улиц и не пропускать туда посторонние машины с восьми тридцати до девяти тридцати вечера. Это территория США, поэтому вполне законно задействовать их, поскольку они не будут активно участвовать в штурме – ведь нам придется перекрыть все лазейки, в которые Мэдисон мог бы выскользнуть, чтобы потом цепляться за юридические формальности. – Он грохнул кулаком по столу. – И, чтоб ему провалиться, я знал, что он заартачится. Потому-то и обдумал заранее обходный маневр. Цветочки как раз для этого. Я ему сказал, что мы охотимся за членом банды Корлеоне. Тут, понимаете ли, замешана его жена. Она и Малышка Корлеоне вместе служили хористками в театре Рокси и с тех пор друг друга ненавидят. Вам надо досконально знать местную политическую обстановку, Инксвитч.

Разумеется, он тут же издал приказ, и теперь Мэдисону не улизнуть по какой-нибудь боковой улице. Так что оставляем цветы в списке. – Гробе устало потер морщинистое лицо. Затем рывком сдвинул на лоб фетровую шляпу с полями, загнутыми спереди вниз, а сзади вверх, популярную среди коренных жителей Нью-Йорка. – Можно трогаться, Инксвитч. Похоже, штурм будет довольно ожесточенный, и я сказал жене, что буду дома к десяти часам.

Гробе заплатил за хот-доги горстью монет из мешочка, взятого в разменной кассе. Заметив, что он забыл на столике листок из блокнота со своими замечаниями, я вернулся и догнал его уже снаружи. Переданный ему листок он скомкал и швырнул в урну у фонарного столба.

– Не сорите, Инксвитч. Сейчас у нас идет кампания под лозунгом «Мы нигде не сорим!» Давайте-ка подберем все листовки против Роксентера и засадим нарушителей в тюрьму, и

никто не посмеет обвинить нас в том, что мы нарушили Первую поправку о свободе слова и печати. Вы же теперь член семьи и должны знать такие вещи. Но, скажу честно, нелегко

вам придется. Такие, как мы, шестеренки в машинах сильных мира сего, вкалывают, как рабы. Нас не ценят и не замечают, как бы преданно мы ни относились к своим обязанностям. Кажется, у меня изжога. А соду-то на свои хот-доги я сыпал?

Я что-то этого не припоминал, и Гробе успокоился, вспомнив, что у него и не было с собой соды. Мы пошли, прокладывая себе дорогу в толпе, на встречу с богами битвы.

Было около 8.20 вечера. Стремительно надвигался решающий час «X». Мы с Гробсом вылезли из такси: оставался еще квартал, но ближе подъехать не удалось. Уже пешком мы поспешили на свидание с судьбой. Впереди скопилась масса автомобилей. Туманно-голубую тьму вечера пронизывали яркие огни. Слева от нас чернел Гудзон. Гробе шагал, бормоча себе под нос:

– Авианосец, шестнадцать боевых танков М-20 последней модели, полевые винтовки, базуки... Надеюсь, мы сосредоточили достаточную огневую мощь, чтобы совладать с Мэдисоном. Но твердой уверенности нет. Он невероятно хитер!

Мы шли через полицейские кордоны, их машины преграждали дорогу на будущее место сражения любому желающему. На нашем пути выросла громадная неуклюжая фигура. Это был полицейский инспектор Графферти. Он взглянул на нас с пристальным вниманием и попятился, старательно взяв под козырек.

– Вижу, это вы, мистер Гробе. Я догадывался, чьих это может быть рук дело. Ну кто еще смог снять с патрулирования все полицейские машины в Нью-Йорке? Хотите, чтобы мы чего-то не замечали?

– Нет, сегодня вечером все законно.

– О? – искренне удивился Графферти.

– Это дело международное, поэтому не позволяйте вашим людям вмешиваться во что-нибудь, кроме блокирования дорожного движения. Мне бы не хотелось, чтобы кто-то из американцев предстал перед Международным судом по правам человека.

– Хорошо, – поспешно согласился Графферти. – У них на этот счет ничего не получится.

Мы пробрались через все заграждения. Впереди виднелось то, что было нам нужно: сгруппированные в боевой порядок шестнадцать танков М-20 – огромные, неуклюжие чудовища, все отдраенные и готовые к смотру. А вокруг них – экипажи, все в парадной форме, с очень английской выправкой и очень английским щегольством. На антеннах у танков развевались вымпелы НАТО, а у ведущего из-за орудийной башни торчал большой натовский флаг. При виде этого военного зрелища захватывало дух!

К нам подошел командир бригады в парадной форме и берете, с тросточкой под мышкой.

– Послушайте, это вы те ребята, которым нам приказано доложить о прибытии? – Он крутанул свой бравый ус. В его голосе явно звучало сомнение: наверное, он ожидал увидеть высокопоставленного генерала НАТО с медалями на груди.

Я быстро положил конец недоразумению, приняв на себя первый удар.

– Это мистер Гробе из «Киннул Лизинг». Он представляет интересы Роксентера.

О боги! Бригадир прямо-таки замер, отдавая честь, и рука его вибрировала и подрагивала. Не поворачиваясь, он прокричал: «Экипажи, для королевского салюта – стройсь!»

По мостовой оглушительно загрохотали тяжелые ботинки. Толпа за его спиной превратилась в плотный внушительный строй, стоящий по стойке «смирно», взгляд каждого был устремлен вперед.

– Королевский салют! Хоп! – прокричал бригадир.

Все как один подняли руку, и это был самый впечатляющий салют, какой мне когда-либо приходилось видеть.

– Два! – крикнул бригадир, и все руки, включая его собственную, опустились.

– Прибыли в ваше распоряжение, сэр! – отчеканил бригадир и протопал ногами на счет четыре, как это принято у англичан.

Гробе стоял в своей узкополой нью-йоркской шляпе и гражданском пальто и в ответ на рапорт лишь чуть-чуть приподнял руку, сказав:

– Если вы соберете своих офицеров, мы проведем консультацию «в кабинете судьи», так сказать..

По строгой команде бригадира все вскоре собрались в тесную кучку. Сверили часы. Гробе достал «спрутовскую» карту Манхэттена. Он так быстро отдавал распоряжения, что они сливались для меня в один звук. Гробе разложил буквально по полочкам все, что требовалось от военных.

Бригадир резко прокричал команду, и экипажи пятнадцати танков ринулись к своим чудищам и с армейской точностью забрались внутрь. Бригадир достал из гимнастерки небольшую рацию «уоки-токи» и каждому номеру по порядку отдал распоряжение.

Взревели двигатели, пятнадцать танков подались вперед и помчались в северном направлении по Двенадцатой авеню. Затем бригадир учтиво передал рацию Гробсу и с помощью жестов и салюта предложил ему шестнадцатый танк.

И вот наконец танк с бригадиром где-то внутри, Гробсом, стоящим в люке открытой командирской башни, и со мной, примостившимся над гусеничными траками, медленно пополз на север. Сбоку на башне торчал поручень, и я ухватился за него, предчувствуя недоброе. Зато Гробе без всяких дурных предчувствий стоял в башенном люке с «уоки-токи» в левой руке и зоркими глазами юриста с Уолл-стрит подмечал все впереди.

Мы крадучись подползли ко входу на пристань номер девяносто два и остановились футах в пятидесяти. Слева катила свои воды черная река, впереди тянулась опустевшая улица и зияла темная утроба склада – молчаливое прибежище преследуемой нами жертвы.

Гробе взглянул на часы. Мы прибыли с большим запасом времени. Он перевел взгляд на меня, ненадежно примостившегося на краю танка.

– Светлая голова этот Альпеншток. Это его план, вот так-то. Шедевр! Надеюсь, он удастся. Очень жаль, что он встал не на ту сторону более чем три четверти века назад. Потеря для всего мира. Восемнадцать стран охотятся за ним как за военным преступником. Из-за этого трудно обеспечивать его террористическую деятельность. Еще полчаса, и мы узнаем, радоваться нам или плакать. Ставка на военную силу – всегда дело

рискованное. Но я даю сигнал к резне. Когда суд не может вынести благоприятного решения, всегда есть базука, чтобы окончательно решить дело. Запомните это, Инксвитч. В вашей нынешней должности вам придется привыкать к этим временам – они испытание для человеческих душ. Через несколько минут дело перейдет в последнюю инстанцию, и мы либо встанем, обезоруженные, перед последним трибуналом, либо

этот чертов Мэдисон благополучно окажется у нас в руках. Обвинение выносит свой вердикт.

Его внимание переключилось на середину реки, поэтому и я глянул в том же направлении. Кто-то из танка передал ему бинокль с инфракрасной оптикой. Гробе принялся исследовать речное пространство.

– Ага! – сказал он наконец и передал мне бинокль.

Быстроходные катера! Но шли они не быстро – они уже останавливались недалеко от берега для высадки десанта. На борту у них виднелась надпись «Морские силы. США. Саратога». На противоположной от меня стороне катеров что-то происходило, но я не мог разобрать, что именно. Гробе взглянул на часы. Потом забрал у меня бинокль и стал рассматривать край пристани номер девяносто два. Потом вдруг закивал и передал мне бинокль. Из воды полетели лини с абордажными крючьями на концах, они зацеплялись за дальний конец пристани. Затем появились черные фигуры и неторопливо стали двигаться к берегу. За спиной у них висели винтовки. И базуки!

Гробе снова отобрал у меня бинокль, посмотрел и воскликнул:

– Фрогмены! «Тюлени» американского военного флота. Должно быть, авианосец принял на борт их отряд. Альпеншток умница!

Он, очевидно, просигналил бригадиру в бронированное брюхо танка, и мы тихо и очень медленно двинулись вперед.

– Меня сейчас главным образом беспокоит его чертова машина, – заговорил Гробе. – Это «Экскалибур», копия открытого туристического фаэтона 1930 года, почти целиком хромированный. Но эта внешность совершенно обманчива. Как и сам Мэдисон. «Экскалибур» технически оснащен очень современно, наподобие реактивного самолета. Мотор от «кадиллака», самый мощный. Может обогнать этот танк, как кролик черепаху!

Мы снова остановились. Танк находился у южного края открытых дверей причала номер девяносто два. В этом месте было темно, но внутри я мог различить освещенную электричеством надпись на дальнем конце: «Свободная зона! Международная территория! Вход воспрещен!»

Это был район беспошлинного ввоза и вывоза товаров, не проходящих таможню США.

В полутьме, в крайнем наружном конце стоял объемистый контейнер, похожий на те, в которых перевозят автомобили, с крупной надписью: «Экспорт». К нему приближалась какая-то небольшая хрупкая фигурка. Его мать! В руке у нее была обеденная корзинка.

В глубине склада флотских «тюленей» видно не было, но они должны были находиться там, они занимали боевые позиции, готовились к бою, взводя затворы и беря под прицел различные точки помещения.

Гробе посматривал на часы. Час начала атаки!

Из темной глубины склада донесся оглушительный треск, сопровождаемый яркими вспышками пламени. Автоматы! Я сжался в комок. Боги мои! Ведь мы же оказались как раз на линии их огня! Гробе, однако, стоял и не думал прятаться. Ну и храбрец! Чтобы я не сбежал, он рявкнул: «Это холостые. Не дергайтесь!» Вспышка и грохот базуки! А это уже не холостой заряд. Он угодил в заднюю стенку огромного контейнера. Сквозь немыслимый шум послышался звук заведенного мотора. Передняя стенка контейнера разлетелась в стороны.

«Экскалибур» вырвался наружу!

Вспышки из стволов автоматов заиграли на его хромированных выхлопных трубах. Из них вырывалось голубое пламя. Хрупкая женщина села на пол, корзинка ее отлетела в сторону. Открытый туристический фаэтон с ревом мчался прямо на нас! Автоматный огонь усилился вдвое.

Машина выехала из склада.

– Давай! – крикнул Гробе.

Четверка передних пулеметов танка открыла огонь. Я едва не свалился, оглушенный мощным сотрясением воздуха. Машина резко вильнула, увернувшись от нас. Завизжав тормозами, она свернула в сторону, очевидно, намереваясь скрыться по боковой улице, но блокировавшие ее патрульные машины устроили целую какофонию сирен! Завизжали тормоза. «Экскалибур» помчался по Двенадцатой авеню. Танк подо мною пришел в движение. Мы набирали скорость. Я отчаянно вцепился в поручень на башне.

Гробе резко отдавал приказы по рации. Ветер пытался сорвать с него шляпу и развевал флаг НАТО.

Мы гнали вовсю! Восемьдесят? Девяносто? Нет, сто миль в час! Машина впереди стала отрываться от нас, ее двигатель начал утверждать свое превосходство! Вот уже и Вест-Сайдская эстакада. Водитель танка, англичанин, ехал по левой стороне дороги!

С головокружительной быстротой мелькали фонарные столбы, боковые ограждения сливались в одну сплошную полосу. Весь Нью-Йорк словно бы ожил, поворачиваясь.

Я едва удерживался на танке! И вот орудие танка вновь забило по машине резкими очередями! Это чуть не окончилось для меня полным падением. Гробе в своей короткополой шляпе, в окружении согнутых ветром вымпелов, упираясь спиной в хлопающий флаг, подался вперед и проорал навстречу ветру: «Теперь уже скоро!»

И это случилось!

«Экскалибур» вздрогнул и резко сбавил скорость! Танк свернул, и его понесло куда-то вбок. Раздался оглушительный визг тормозов. «Экскалибур» таинственным образом остановился! Танк тоже! Наполовину перевалив за боковое ограждение!

Рев моторов усилился. На эстакаду с автодороги, справа и слева, по двое в ряд, въезжали пятнадцать танков. Пятнадцать смертоносных стволов опустились, наведенные на водителя автомобиля!

– Альпеншток – гений! – восторгался Гробе. – Стопорное устройство для остановки самолетов при посадке сработало превосходно!

И тут я понял, что он имел в виду. «Саратога» пользуется для торможения садящихся на него самолетов проволочными силками и стопорами, которые и были установлены на всех полосах автодороги. Вот что остановило «Экскалибур»!

Гробе слез с танка, и мы подошли к машине. За рулем мы увидели согбенную фигуру, услышали монотонный безжизненный голос: «Заголовок крупными буквами на всю полосу НЕКРОЛОГ шрифт на 18 пунктов в кавычках МЭДИСОН УМИРАЕТ, МОЛЯ О ПРОЩЕНИИ, подзаголовок шрифт на 12 пунктов в кавычках ВЕЧНО РОКСЕНТЕР, ПОСЛЕДНИЕ СЛОВА текст кавычки открываются Вчера на Вест-Сайдской эстакаде Джей Уолтер Мэдисон запятая неверно понимаемый публицист запятая испустил дух помимо своей воли точка. Он будет похоронен на кладбище Байдуэй в 16.00 точка. Не исключено запятая что общественность потребует удаления тела с освященной земли...»

Бедняга составлял свой собственный некролог в газету.

– Замолчи, Мэдисон! – приказал ему Гробе, становясь рядом с машиной так, чтобы тот мог его видеть.

Мэдисон поднял голову и, увидев адвоката, побелел.

– О Боже, Гробе! Держи материал для прессы. Измените размер шрифта на самый крупный. В кавычках МЭДИСОН УБИТ восклицательный знак подзаголовок в кавычках ИЗУВЕЧЕННОЕ ТЕЛО...

– Замолчи, – повторил Гробе. – Тебе ничто не грозит.

Мэдисон изобразил крайнее удивление.

– Но ведь президент Патагонии покончил с собой! Все резервуары «Спрута» экспроприированы! Это потеря в восемнадцать миллиардов долларов! – Гробе только поцокал языком. – А только что я сбил машиной собственную мать! Меня привлекут за убийство матери!

– С твоей матерью все в порядке, – успокоил его адвокат. – Как раз в эту минуту моряки выводят ее из шока. Только что по моему радио они выясняли, всегда ли ей требуется консервированное тепло, когда у нее барахлит сердце.

– Но... но... как насчет других дел, которые я завалил? Помните, было время, когда хотели, чтобы я популяризировал «Спрут» среди американских индейцев, и их всех выслали в Канаду?

– Фи, мелочи. У «Спрута» доброе сердце. Мелкие ошибки можно и не замечать. Я тебя прощаю. И Роксентер тебя прощает, и Бог тебя прощает – впрочем, это почти одно и то же.

– Значит, заголовок должен читаться: в кавычках ЧУДЕСНОЕ ВОСКРЕШЕНИЕ МЭДИСОНА, так что ли?

– От губернатора только что прибыл мотоциклист с документом об отмене смертного приговора. Вот. – Он передал Мэдисону конверт. – Ты снова в штате Г.П.Л.Г. Можешь ехать назад к своей матери. А завтра утром в десять будь по адресу, вложенному в конверт.

– О, спасибо, спасибо! – Мэдисон был растроган до слез. – В следующий раз я оправдаю все, что вы когда-то думали обо мне!

Гробе дошел до полицейской машины, перегородившей путь на въездную дорогу, и я вместе с ним. Он забрался внутрь. Я сел рядом.

– Подбрось меня домой, – сказал он шоферу. – А потом и этого человека, куда он пожелает.

– Слушаюсь, мистер Гробе, – ответил полицейский, и мы помчались.

– Довольно мило с вашей стороны простить его после всего этого, – сказал я Гробсу.

– Э, нет, – возразил он. – Мы никогда не говорим ему правды. Вы должны видеть, что за этим кроется. Как только с его подачи выгнали индейцев, мы захватили их нефтеносные земли. А в случае с Патагонией его послали в республику, чтобы разрушить наши общественные отношения. Ее правительство по требованию общественности экспроприировало все имущество и все нефтеперерабатывающие заводы «Спрута». Центральный банк Патагонии должен был заплатить за них, чтобы сохранить свой международный кредит, но, конечно же, не смог. Поэтому банк Граббе-Манхэттён лишил его права выкупа закладной, и теперь вся страна наша. В других делах Мэдисон со всем своим умением устроил такой же развал. Но только не говорите ему, чего мы от него действительно ждем. Скрывайте это. Сам-то он очень верит в то, что он великий специалист по общественным связям. Не разрушайте его веру в себя. Наоборот, поддержите ее, сделайте пару намеков – мол, да, он просто гений, не знаю, как это у него получается!

Вскоре мы прибыли к жилищу Гробса в Вест-Сайде.

– Слава небесам, – сказал он на прощание, – что я вернулся домой вовремя. А то после нынешнего вечера настоящего боя я бы не выдержал. Будьте в конторе рано утром.

Он ушел.

Возвращаясь к себе в отель, я думал: как я был прав! Чтобы столкнуть все это дело с мертвой точки, потребовалось привлечь много сил: авианосец, танки, всю нью-йоркскую полицию. Теперь только боги смогли бы помочь Хеллеру!

С горая от желания поскорее взяться за дело, я рано утром следующего дня явился в контору, медленно пробирался В унылой толпе ползущих на работу сотрудников, отыскал дверь с табличкой «Задания новому персоналу» и вошел. За столом сидел мускулистый тип – начальник отдела. Он взглянул на меня с любопытством.

– Инксвитч, – назвался я. – Мне...

Он поднял руку и прервал меня. Затем обратился к компьютеру, но на дисплее было пусто.

– А, – догадался он, – семейный шпион! Что ж, тогда примите мой маленький совет. К таймерам в конторе не прикасайтесь, даже если увидите на них свое имя. Это вас выдаст с головой.

– Постойте, – сказал я. – У меня есть моя работа. Я что, и кабинета даже не получу?

– Что вы, что вы! – сказал он испуганно. – Тогда вас легко будет обнаружить, чтобы застрелить или отравить. Это значило бы способствовать росту преступности. Это противозаконно.

– А как же мне будут платить?

– Ну, это несложно. Но позвольте вас предупредить: не делайте передаточной надписи на чеках, которые могут вам дать. Вас обязательно раскроют.

– Значит, совсем без зарплаты?

– Ну разумеется, вы имеете право на жалованье. Из кассы для мелких расходов. Окно тринадцать. Только не ставьте на расписках своего настоящего имени, иначе они потребуют вернуть вашу зарплату назад.

– Что ж, ладно, – согласился я, – если это не столкнет меня с моим начальником.

– О, да ведь над вами нет никакого босса! И не смотрите на меня с таким удивлением. Вы же семейный шпион.

– Благодарю вас за все, – сказал я.

– Ладно, я вас не видел, поэтому забуду, что вы были здесь. Я сразу же направился к тринадцатому окошку. Там висела табличка «Выплаты для мелких расходов». За окошком сидела очень чопорная старая дама, коротко спросившая: Имя?

– Инксвитч, – ответил я.

Она нажала на клавиши компьютера, и на экране высветилась пустота. Она сурово кивнула: должно быть, один из самых почетных служащих фирмы, если он занимает такой доверительный пост.

– Сколько? – спросила она.

Я взял с потолка первую попавшуюся цифру и сказал:

– Десять тысяч долларов.

Она протянула мне платежную ведомость в трех экземплярах, и я, памятуя о только что полученном совете, подписался: Джон Смит. Она забрала расписку, выдвинула ящик стола и отсчитала десять тысяч мелкими купюрами. И все это она делала с дотошной щепетильностью, с чопорно поджатыми губами. Пять тысяч она отдала мне, а остальные положила себе в кошелек.

Я был поражен. Какая потрясающая организация дела! Шпионы у них просто не существовали! И они разработали невероятно простую систему взяток! Надо бы написать об этом Ломбару! Неудивительно, что он так настойчиво изучал культуру Земли! Теперь, уже поторапливаясь, я устремился по коридору к кабинету Гробса. Дверь была приоткрыта, но я из вежливости постучал. Он подошел к двери с сердитым видом и обрушился на меня:

– Вы что, Инксвитч, спятили? Стучать в дверь! Вы меня насмерть перепугали! Я подумал, что это какой-то враг – что-то ищет и не знает где найти!

И только сейчас я заметил на двери табличку: «Благотворительная ассоциация». Гробе засовывал в кобуру автоматический пистолет «беретта М-84», говоря:

– У нас прямо сейчас свидание с Мэдисоном.

– Это вы припасли для Мэдисона? – спросил я и тут же решил проверить, при мне ли мой кольт «кобра», который я теперь всегда носил с собой.

– Нет-нет! В нем нет ни капли агрессивности. Это для здания, где находится журнал «Чушь-дрянь мэгэзин». Оно как раз напротив. Опасное местечко: там кругом шатаются люди, о которых пишут в журнале, и убивают редакторов! Ну, пошли. Там-то мы и встретимся с Мэдисоном!

Он поспешил из конторы на улицу, и я за ним.

Нам пришлось пройти совсем немного. Сорокавосьмиэтажное здание располагалось как раз напротив особняка компании «Спрут». Мы пересекли мостовую с двух-тоновым покрытием и фонтанами и оказались перед взметнувшимся ввысь великолепным сочетанием известняка, алюминия и стекла.

Войдя в просторный вестибюль, отделанный полированной и неполированной нержавеющей сталью, мы остановились перед огромной абстрактной настенной росписью, вошли в лифт и понеслись к небесам. Лифт остановился в непомерно большом помещении, где нашим глазам предстал здоровенный список объектов. Самый верхний указатель гласил: «Этаж вдохновения владельца-издателя».

Далее следовало перечисление ряда журналов, публикуемых в здании: «Чушь-дрянь», «Отребье», «Похабные картинки» и «Невезуха».

Воздух здесь был прокуренный и тяжелый. Пахло марихуаной и опиумом. Кругом ходили какие-то люди: у них были завязаны глаза, и вели их такие же, с завязанными глазами. Мы пошли дальше и увидели множество расклеенных на стенах надписей:

«Все новости, от которых вас хватит удар». «Нереальность – это единственная реальность». «"Чушь" – журнал, который никого не обманывает и не надувает, кроме своего читателя». «Всегда проверяй факты в уборной, а потом уж пиши свою статью».

«Они хотят крови; дайте им кровь – даже если она ваша собственная». Открывались какие-то двери с табличками: «Главный клеветник», «Редактор непристойностей» и «Ведущий извращенец». Но не к ним держали мы путь. Рассекая клубы дыма, мы двигались к громадной двери в конце холла. На ней была табличка: «Владелец-издатель. Личное. Священное».

Гробе с ходу навалился на нее. Там, где полагалось быть столу, стоял диван. На нем никого не было. Я стал замечать, что на стене справа от меня вспыхивают и гаснут огоньки. Я увидел большой орган и сидящую за его пультом женщину-органистку средних лет в мужском костюме с фалдами и белым галстуком. Она изящными движениями перебирала клавиши. Но музыка не звучала! Обширная панорама картин на стене переливалась ритмично вспыхивающими и смешивающимися огнями, и я понял, что она играла цветом, картинами!

Они были так велики, что нужно было отступить назад, чтобы их разглядеть. И вот этот вьющийся и мигающий полноцветный монтаж становился изображением мертвых тел, железнодорожных и авиационных катастроф, убитых детей и могил. И через все это в медленном зловещем ритме текла кровь. Симфония бедствия. Довольно притягательное зрелище, подумалось мне.

Гробе подошел к женщине и велел ей убираться. Она возмущенно запротестовала, говоря: «А как же выдумывать несуществующие новости, когда перед тобой нет их основы?», на что Гробе коротко бросил: «Перебьешься». Она взяла свою дирижерскую палочку и очень потертый цилиндр, что-то бормоча себе под нос о людях, лишенных истинно репортерской души, но, взглянув напоследок на его лицо, моментально выскочила за дверь.

– Мы сюда пришли для встречи с владельцем-издателем? – спросил я.

– Вовсе нет, – отвечал Гробе. – Он как наркоман, зависимый от ЛСД, всегда в отлучке, так как состоит в связи со своим психоаналитиком мужского пола. Тут всегда пусто, поэтому я здесь устраиваю встречи.

– Значит, мы здесь хозяева?

– Что? Взять, на себя все его иски о клевете? Я бы отказался. Садитесь, Инксвитч, и я вас просвещу.

Сидеть здесь было негде, кроме скамьи возле цветомон-тажного органа. Я присел на нее и случайно коснулся клавиши. На стене замигало изображение обнаженной девушки, которую кто-то душил. А она недурна, подумалось мне. Гробе принялся беспокойно расхаживать взад и вперед.

– Нам не нужно быть владельцами газет или журналов. Это делается следующим образом: будучи по уши в долгах, издатели и владельцы радио и телестанций обращаются за миллиардами в банки. Поэтому, когда они хотят продлить кредит или взять заем, банки говорят, что они должны ввести в свой совет директоров одного или шесть членов, выбранных банком. И они это делают, чтобы получить деньги. Тогда все, что нам хочется

видеть напечатанным в прессе, мы просто передаем директору, он отдает распоряжение редакторам, те – репортерам, а последние премило печатают то, что им скажут.

Как это мудро, подумал я. Ломбар будет очарован. Но Гробе продолжал:

– И вот, если правительство выходит из-под контроля, мы запускаем в прессу материальчики, чтобы сбить кое с кого спесь или заставить уйти в отставку. Поэтому правительственная информация в прессе всегда отражает то, что нужно нам. Система эта очень строгая, так как мы контролируем все банки, вы это знаете.

Ого! Это бы непременно заинтересовало Ломбара. Классная система! Пропаганда по замкнутой цепи! В нее нельзя ввернуть и словечка правды! Так вот каким образом Роксентерам удавалось так долго удерживаться у рычагов власти и так много прибрать к рукам! Это и, конечно же, софистика. Свободное предпринимательство – под полным контролем!

Я попытался сыграть на органе одним пальцем «Лазарет святого Джеймса» и вызвал на стене японских киночудовищ, пожирающих людей. Затем я нашел одну клавишу: после нескольких быстрых ударов по ней вниз по стене волнами стекали реки крови.

Открылась дверь.

Это был Мэдисон! Прошлым вечером под ртутными дорожными лампами я его не очень-то хорошо рассмотрел в машине. А теперь я был поражен! Опрятный, довольно красивый молодой человек, одетый безупречно и очень сдержанно. Каштановые волосы и очень притягательные карие глаза. Он вполне мог быть моделью для рекламы рубашек. Он казался спокойным, благовоспитанным и выглядел презентабельно.

– Светская информация, – сказал он. – Мэдисон прибыл с опозданием и очень извинялся. Кавычки.

Я заметил, что Гробе чуть подался назад, словно разговаривал с бомбой.

– Ты получил свое удостоверение? – спросил он.

– О, разумеется. Сегодня Мэдисон получил высшую награду: удостоверение репортера журнала «Чушь-дрянь». Удостоенный такой высокой чести, он выразил благодарность...

– И у тебя теперь особое независимое задание? – спросил Гробе.

– Кавычки. Отдел удостоверений необъяснимо рад, что никакого задания не предвидится. Новость быстро распространилась по всему зданию. Тысячи людей приветствовали...

– Это Смит, Джон, – прервал его Гробе, представляя меня. – От него будешь получать инструкции. Дай ему телефон своей матери, а также конторы в Г.П.Л.Г.

Мэдисон поклонился, затем подошел ко мне и сердечно пожал мне руку. Потом он достал блокнот, написал на страничке номера телефонов и передал мне. После этого направился к Гробсу – тот отступил назад – и учтиво обратился к адвокату:

– Что я должен делать?

Гробе достал из кармана паспортные фотографии Уистера и передал ему. Мэдисон окинул их дружелюбным взглядом.

– Выглядит очень симпатичным парнем, – прокомментировал он.

– Верно, верно, – сказал Гробе. – Его зовут Джером Терренс Уистер. – Он бросил взгляд в мою сторону, и я понял его намек.

– У него офис в Эмпайр Стейт Билдинг. – Я назвал номер. – Он разработал новый вид горючего. Собирается выступить в гонках, чтобы о нем узнали.

– Ну и в чем же дело? – не понимал Мэдисон, но Гробе объяснил:

– Ты будешь действовать в качестве репортера по особым поручениям от журнала «Чушь-дрянь». В сущности, человек он скромный и не стал бы прямо нанимать агента по общественной информации. Но мы, его друзья, знаем, что он в таковом нуждается – ему на его пути без помощи не обойтись. От нас он бы точно не принял никакой помощи, нам нужно остаться безымянными. Так, оказывая ему протекцию, мы внесем свой вклад в наше великое общество и поможем пробиться этому парню и его изобретению. Понимаешь, Мэдисон? Это и есть твое единственное задание.

В тот же момент Мэдисон загорелся благородными чувствами.

– Вы хотите сказать, что я действительно должен буду помочь ему?

– Вот именно, – подтвердил Гробе. – Сделай так, чтобы его имя было у всех на устах, сделай его бессмертным!

– О, изумительно, блестяще, великолепно! – восклицал Мэдисон с горящими глазами. – Мистер Гробе, я могу сделать его бессмертнейшим из бессмертных! Так или иначе, его имя запомнится навеки! – Он не мог сдержать свою радость и все расхаживал туда и сюда, чуть ли не прыгая. Остановился. Заговорил опять: – Кавычки. Сегодня переговоры с лейбористами наткнулись на препятствие. Как стало известно из самых достоверных источников, Мэдисон пожелал узнать, каков бюджетный...

– Потолок? Небеса, – успокоил его Гробе. – В пределах разумного, конечно.

– О! – просиял Мэдисон. – Теперь я понимаю! Бессмертным! Его имя на веки веков станет известным везде и каждому! – Каждая клетка тела Мэдисона излучала радость и энтузиазм. Он ни секунды не мог постоять спокойно. Будь у него шляпа, он бы непременно подбросил ее в воздух.

Гробе увел меня из комнаты. Мы проплыли в вонючем дыму марихуаны и опиума. На нас натыкались репортеры, но мы твердо шли своей дорогой к лифту. При выходе из здания Гробе приглядывался, ища глазами снайперов. Благополучно выбравшись на улицу, мы остановились у тоненько позванивающего фонтана и несколько раз глубоко вздохнули, чтобы отделаться от навязчивого дурного запаха. Наконец Гробе запихнул свой пистолет поглубже в кобуру и сказал:

– Отныне все в ваших руках, Инксвитч. Если потеряете его номер, поищите номер его матери в телефонной книге. Он уже завелся. А мне нужно уехать на несколько дней – что-то артачится генерал-губернатор Канады, не желает подвергать геноциду французское население, и нам придется очистить Новую Шотландию, чтобы взять контроль над дополнительными районами нефтедобычи. А это связано с множеством юридических хитросплетений. Но я вернусь задолго до того, как начнется фейерверк, на случай, если понадобятся более суровые меры. Мэдисону вы на свое усмотрение подбросьте пару

советов, а в остальном предоставьте его самому себе. И мы отделаемся от Уистера! Желаю удачи.

Он поспешил по своим делам, а я остался у плещущего фонтана, чувствуя себя в этом спокойном местечке чуть-чуть неспокойно. Этот Мэдисон, кажется, был милейшим парнем, даже наивным, судя по тому, что он сразу же почувствовал симпатию к Хеллеру. Уж не преувеличивает ли Гробе опасность, якобы исходящую от этого прекрасного молодого человека? – беспокоился я. Может, в конце концов он выведет Хеллера к славе и успеху?

В тот вечер совершенно не годился для прогулки. На закате стал моросить кислотный дождичек. Попадая на одежду, он проедал в ней дыры. Из-за низких облаков даже террасы на верху отеля почти не было видно. Мерзкий вечерок. Осень нависала над Нью-Йорком, словно набухшая от грязи губка. Понятно, что я решил никуда не выходить, а вместо этого позвонил сенатору Шалберу. Я передал ему, как высоко его ценит Роксентер, чем явно его порадовал.

Только я положил трубку, как телефон зазвонил, снова требуя моего внимания. Профессионально монотонным голосом телефонистка сказала:

– Мистер Смит? Центральная телефонная станция аэровокзала Манхэттена. Только что подошел человек и передал мне листок бумаги с вашим именем. Он сделал мне знак, чтобы я позвонила вам. Он у телефона, говорите.

На линии щелкнуло, затем в трубке послышалось:

– Мммммфффф.

– Говорите громче, – попросил я. – Я вас не понимаю.

– Мммммфффф.

Я возмущенно бросил трубку. Но все же это меня озадачило: в Нью-Йорке я не знал никого, чье имя было бы «Мммммфффф». Венгр?

Я стал заказывать себе роскошный ужин. Ютанк, как обычно, отсутствовала, и я только надеялся, что кислотный дождь не испортит ее красивого личика, если ей придется угодить под него.

Зазвонил телефон. Тот же голос:

– Мммммфффф.

– Кто вы такой? – строго спросил я. – Я не знаю никакого Ммммффф!

Кто-то рядом с телефоном сказал:

– Держи ее у моего уха, а я буду говорить.

Вдруг голос зазвучал уже громче:

– Это вы, сэр? А это мы. Сначала Рат пытался вам звонить, но у него еще проволока в челюстях. (Ближе держи трубку!) А у меня еще на руках шины. Доктор ни с меня, ни с Рата не будет ничего снимать и задержит нас еще на две недели.

– Все бы вам сачковать и сачковать! Лишь бы хоть еще немного полодырничать! – возмутился я.

– Мы знаем, сэр, как вы беспокоились насчет одной вещи. Поэтому Рат проскользнул мимо сестер и врача приемного отделения. Я-то не мог – у меня еще шины на руках, очень заметно, да и лазить я не могу. А у Рата неподвижны только челюсти...

– Что вы хотите сообщить мне, черт побери? – резко оборвал его я.

– (Ближе держи трубку!) Но ему пришлось ждать, пока все охранники и гиды не разошлись по домам. Такая скверная погода, что верхняя и нижняя башни, к сожалению, были закрыты. Поэтому Рат вскарабкался по телевизионной мачте – уж постарался на славу. Из-за дождя было ужасно скользко. Нам придется достать ему новую пижаму – старую разъело кислотой. Он даже кожу содрал на лодыжках – так сильно дул ветер...

– Боги мои! – вскричал я. – Давай ближе к делу!

– Ну, он отключил эту штуку, сэр. И мы хотели вам сказать, что еще две недели не будем выходить на работу. Доктор отказывается...

– Вы оба готовы пойти на все, лишь бы отлынивать от дела! Я позабочусь, чтобы удержали часть вашей зарплаты, уж поверьте мне!

Я бросил трубку. Увиливать от работы под таким жалким предлогом! Я был так раздражен, что суть сообщения не сразу достигла моего сознания. Ретранслятор 831! Отключен! Я снова мог следить за тем, что делает Хеллер! Вот хоть сейчас! Эта информация понадобится Мэдисону. Я быстренько установил свою аппаратуру, включил ее – она работала!

Званый ужин! Он проходил в частном обеденном зале какого-то ресторана. Шикарная обстановка. В духе старой английской таверны: темный дуб, на стенах кабаньи головы, камин с дровами, официанты в красных охотничьих куртках. Но было что-то странное. Я не узнавал людей! Они были в шляпах с квадратным верхом и черных мантиях! Все как один! Они, очевидно, уже заканчивали трапезу, заедая ростбиф сливовым пудингом и время от времени переговариваясь. Пока Хеллер озирал стол, обращаясь то к одному, то к другому, или кому-то отвечал, или смеялся над чьей-то шуткой, я постарался определить, кто есть кто.

Бац-Бац! Что он тут делал в этой квадратной шляпе и черной мантии? Он же не кончал никакого университета. А Вантаджио? Этот уже закончил давным-давно. Там были еще художники вместе со своим вожаком – тоже в квадратных шляпах и мантиях. Был еще Изя, одетый, как и остальные, но он как бы держался в тени. С едой в основном покончили. Внезапно двери в дальнем конце зала распахнулись, и вошли восемь официантов: они несли огромный торт.

Все дружно закричали и зааплодировали. Затем запели:

Степень доктора ты,

Степень доктора ты

Получил, милый Изя,

И сбылись все мечты.

Официанты поставили торт на стол. Торт в виде гроба! Надпись сверху гласила: «Здесь покоится доктор Изя Эпштейн».

– Боже мой! – воскликнул Изя.

– Точно, как ты и хотел, – сказал Вантаджио.

– Речь! Речь! – закричали остальные. Хеллер заставил Изю подняться.

Тот, дико смущенный, прочистил горло, поправил очки и заговорил:

– Мои добрые и терпеливые друзья! День сегодня счастливый, это правда. Наконец-то позади три кошмарных года, и моя диссертация одобрена. На церемонии присуждения ученой степени я, благодаря вашей моральной поддержке, не наступил на полу собственной мантии, когда шел по проходу. Когда из рук президента я получал диплом, оттуда не выскочила змея. Я даже снова нашел свое место – благодаря вашим стройным

рядам я не мог пройти мимо. Но должен вам сказать, что это ужасная невезуха – иметь такое везение. Злой рок никогда не дремлет, и острые зубы его готовы впиться в тебя в тот момент, когда ты совсем не ждешь. Теперь, когда я могу все свое время посвятить корпорациям, любой биржевой аналитик может легко предсказать их неминуемый крах. Неосмотрительно с вашей стороны доверять мне хоть в малом. Это может принести вам неудачу. Я благодарю вас.

Он сел. Все зааплодировали. Его заставили разрезать гроб плоской лопаткой. Немного погодя, съев третий кусок торта, заговорил Хеллер:

– Надеюсь, к завтрашнему дню этот дождь прекратится. Хочу сгонять на «кади» в Сприпорт на Лонг-Айленде и сделать несколько кругов по треку.

– Боже мой! – обеспокоился Изя. – Я бы предпочел, чтобы вы так не рисковали. Это опасно. Я же, как-никак, все еще отвечаю за вас.

– Ну, опасность тут невелика. Покрытие там совсем новенькое. Я не буду испытывать карбюратор. Я просто обкатаю «кади» на всех оборотах. Мотор еще туговато работает.

– Мистер Джет, прошу вас, остерегайтесь того, чтобы ваши гоночные дела или ваше имя могли как-то связать с корпорациями. У меня на сей счет ужасно плохие предчувствия. Судьба может быть предательски изменчивой.

Хеллер только рассмеялся. Но так же поступил и я. Я надеялся, что Изя окажется более прав, чем сознает это. Я узнал все, что мне необходимо было знать, и поэтому сразу же позвонил Уолтеру Мэдисону.

– Говорит Смит. Уистер будет завтра в Сприпорте на Лонг-Айленде, если перестанет идти дождь. Можешь начинать обрабатывать его.

– Обрабатывать его? – удивился Мэдисон. – Странно вы выражаетесь, мистер Смит.

– Я хочу сказать, делай то, что тебе велено, – поправился я.

– Мистер Смит, надеюсь, вы понимаете, что этому прекрасному молодому человеку я не желаю ничего, кроме добра. Пожалуйста, не настаивайте, чтобы в отношении его я пользовался какими-то иными средствами, кроме обычной рекламы.

– И как это надо понимать? – спросил я.

– Видите ли, – в голосе его зазвучали нотки восторга, – первый принцип нашей работы – ДОВЕРИТЕЛЬНОСТЬ. Я должен стараться изо всех сил, чтобы у клиента возникло ко мне доверительное отношение. Клиенты не знают всех хитростей рекламы, и зачастую у них возникает превратное представление о ней, они артачатся, идут на попятную и прочее. Нужно быть очень осторожным, чтобы они не угодили ногой в ловушку и не

встали на ложный путь. Следующий принцип – ДОСТОВЕРНОСТЬ. Деятельность клиента должна быть максимально достоверно освещена в средствах массовой информации. – Энтузиазм истинного профессионала придавал его голосу веселую оживленность. – И третий принцип – ДВОЙСТВЕННОСТЬ, противоречивость. Общество и средства массовой информации и не прикоснутся ни к чему, что не имело бы в себе двойственности. Чтобы убедить прессу и телевидение принять простейший материал, в нем должен присутствовать конфликт.

– Для меня это звучит довольно прямолинейно, – заметил я с некоторым сомнением. Если Мэдисон осуществит свои принципы, успех будет за Хеллером. Ни о какой стрельбе он даже и не заикнулся. У меня были сомнения. У Гробса, очевидно, есть какое-то личное предубеждение против этого искреннего и преданного своему делу эксперта по общественным связям.

– О, это дело и есть прямолинейное! – подхватил Мэдисон. – Вы сами увидите. Я не сделаю ничего, абсолютно ничего сомнительного или исподтишка. Мои личные моральные принципы не допустят этого. Я просто добьюсь от Хеллера доверительности, представлю его с максимальной достоверностью и позабочусь о конфликтной двойственности для прессы. Три «Д», мистер Смит. С их помощью обычная реклама служит обычной прессе. Вы в этом убедитесь. О, Уистер на этом выиграет! Но прошу прощения, я должен закругляться. Как раз сейчас я должен кое-куда срочно позвонить. Спасибо за помощь. Положитесь на мой профессионализм. Я вас не подведу.

Он повесил трубку. Я немного посидел, размышляя. Три «Д». Действительно, это звучало как-то уж слишком обычно. Я забеспокоился. А вдруг Хеллер и в самом деле выиграет?! Кошмарная мысль!

Теперь, когда я знал, что у меня нет кабинета, начальника и таймера, чтобы отмечаться о прибытии, на следующее утро я посиживал, развалясь, в своей гостиной в номере отеля. Дождь перестал, и я то и дело поглядывал на экран своей следящей установки.

Хеллер ехал на дизельном тракторе с прицепом по федеральному шоссе номер двадцать семь. Временами справа от него открывался вид на Атлантический океан. Дорожные знаки указывали путь на Джоунз-Бич, одно из крупнейших мест отдыха в окрестностях Нью-Йорка. Там было много песка.

Но Хеллер не свернул к Джоунз-Бич. Он поехал по главной улице Сприпорта, не очень впечатляющей. Она, похоже, изобиловала рыбными ресторанчиками и мотелями. Наконец он подъехал к району новой застройки. Появилась крупная надпись:

«Сприпорт, гоночный трек. Ассоциация стандартных автомобилей Сприпорта. Субботние вечера: стандартные и гоночные машины».

Обширные площадки для парковки. На трибунах развевались флаги. Хеллер подъехал к воротам. Вышел охранник и взглянул на его членские книжечки: Хеллер каким-то образом ухитрился стать членом НАСКАР – Национальной ассоциации автогонок среди негоночных машин, членом гоночного клуба Сприпорта и многих других. Он оказался деловым! Или же тут подсуетились Изя с Бац-Бацем.

– Мистер Стэмпи велел передать, что вы можете использовать заправочно-ремонтный пункт номер тринадцать, мистер Уистер, – сказал охранник. – Сегодня никто не выезжает. На треке довольно сыро.

Хеллер проехал на площадку за пунктом номер тринадцать и вылез из кабины. Он был совсем один! Даже Римбомбо не было! Тут я сообразил, что тот, вероятно, на строевом учении, или на занятии корпуса подготовки офицеров запаса, или где-то еще. А на прицепе стоял «кадиллак», и теперь он был ослепительно красным. Даже в приглушенном свете океанического солнца этот цвет прямо-таки резал глаза.

Хеллер убрал башмаки из-под колес «кадиллака», отпустил тормоз и съехал с прицепа, после чего проверил горючее. На панели управления появились дополнительные приборы. Руль был обтянут кожей. Сияли белизной сиденья. Да, Майк Мутационе славно поработал над его интерьером!

Хеллер забрался в машину, подтянул перчатки волтарианского инженера и завел мотор. Его захлестнул поток сдерживаемой ранее энергии. И под капотом Майк Мутационе уж точно приложил свои руки!

Хеллер объехал РЗП номер тринадцать и неспешно покатил по треку – заасфальтированному, почти не огражденному, мокрому после дождя. Он держал скорость на уровне, достаточном, чтобы машину не заносило. Ведь, судя по его словам, он просто хотел обкатать двигатель. Хеллер наблюдал за манометром и давлением горючего.

Я не имел представления о длине трека, но он оказался невелик – полмили от силы, овальной конфигурации с двумя поворотами и двумя прямыми.

Хеллер стал то ускорять, то замедлять движение, пробуя двигатель на разных оборотах. Один раз его занесло. Он начал проверять возможность ускорения в паре с тормозом. Что-то его беспокоило. Он заехал на площадку РЗП и остановился. Вышел, проверил шины.

Шум позади заставил его обернуться. На него надвигалась съемочная группа из пяти крепких парней с довольно устаревшим оборудованием, грязных и небритых, с руководителем – явно крепким орешком.

– Тебя зовут Уистер? – грубо проорал он.

Меня передернуло. Неужели так собирался Мэдисон утвердить свой первый Д-принцип – добиться доверительности? Похоже, что эти люди хотели избить Хеллера! – У нас есть сведения, что ты изобрел новое горючее! – наседал вожак, возможно, репортер. – Ты бы лучше рассказал нам об этом все, что знаешь, а не то мы душу из тебя вытрясем!

Хеллер не надел своих бейсбольных туфель. И, видимо, не имел оружия – даже гаечного ключа в руке не было.

– Вы из какой-то газеты? – спросил он.

– Ты догадлив, приятель. Мы посланы сюда газетой «Трах-новости», и лучше тебе начать говорить прежде, чем мы начнем тебя колотить!

– Откуда вам известно о моем новом горючем?

– Секретарши имеют обыкновение болтать, приятель, и не стоит забывать об этом! Ну, тебе пора начинать.

– Не желаю с вами разговаривать, – сказал Хеллер.

– Джэмбо! – рявкнул вожак. – Всыпь-ка ему как следует!

Человек с потрепанной старой видеокамерой в руках взял ее наперевес, как копье, и ринулся на Хеллера. Тот резко взмахнул рукой, и камера взлетела в воздух! Затем выпад ногой – и тело Джэмбо понеслось по треку, словно в гонке, и наконец рухнуло, будто куча тряпья! Остальные члены группы достали свинцовые трубы.

– Одну минуту! – вдруг раздался чей-то голос. – Одну минуту! Уймитесь вы, скандалисты! – Это был Мэдисон!

Чистенький, приличный, безукоризненно одетый, он внезапно вклинился между съемочной группой и Хеллером.

– Пошли прочь, негодяи, и оставьте его в покое! – бушевал Мэдисон. – Уходите немедленно! Давай, давай! Иначе я доложу о вашем поведении в Комитет по репортерской этике!

Бригада слиняла, подобрав Джэмбо с его камерой. Мэдисон повернулся к Хеллеру и стал отряхивать его, приговаривая: «О Боже! И бывают же такие репортеры – просто законченные олухи». Он старательно почистил Хеллера, хотя на его красном гоночном костюме не было ни пылинки.

– Мне здорово повезло, что случилось проходить мимо. Как они сказали – из какой они газеты?

– «Трах-новости», – ответил Хеллер.

– Ах, мерзавцы! Ах, мерзавцы! – Он посмотрел на Хеллера с каким-то трогательным вниманием. – Они ведь что-то говорили о новом горючем? Поневоле пришлось подслушать. Действительно существует новое горючее?

– А кто вы? – поинтересовался Хеллер.

– Ах, прощу прощения. Я Джей Уолтер Мэдисон, независимый репортер. Пишу статьи для газеты «Химия сегодня» – небольшой и очень консервативной. Так, по своему желанию. Но, вижу, у вас возникла проблема. Произошла утечка информации. Надо сделать об этом маленькое заявление, нечто в пренебрежительном духе, и вас перестанут беспокоить. Ведь вам не хочется, чтобы вас осаждали подобные придурки, я уверен.

– Уж точно, не хочется, – согласился Хеллер.

– К счастью, у меня есть возможность помочь. Извините, не знаю вашего имени.

– Меня зовут Уистер.

– Это ваше полное имя?

– Полное – Джером Терренс Уистер.

– Что ж, прекрасно. Ей-Богу, я не хочу вам навязываться, мистер Уистер, но, боюсь, теперь, когда произошла утечка, вам будут надоедать до бесконечности, пока вы не сделаете маленького пренебрежительного заявления. Существует ли горючее?

– В общем, да, но я хотел подождать с этим, пока не получу ученой степени – без нее меня слушать не будут.

– О, прекрасно понимаю. Конечно, разве будут они слушать какого-то студента! Тогда, чтобы от вас отвязались, почему бы мне не сделать этакое коротенькое заявленьице, мол: «Новое горючее? Еще чего не хватало!» Поместим его в консервативной газете типа «Химия сегодня» – и от вас тут же отстанут.

– Не глупо, – сказал Хеллер.

– Ну и ладненько. Я здесь оказался по поводу интервью насчет эффективности покрытия асфальта, препятствующего заносу автомобилей. Асфальт только что положили, вы знаете. И у меня тут с собой съемочная группа, чтобы отснять трек. Ей-Богу, не случится никакой беды, если взять и тиснуть заметку о студенте, которому посчастливилось напасть на идею нового горючего, – и очень высококачественного, – и вы сможете благополучно продолжить свою работу и закончить образование без всякого беспокойства со стороны прессы. Можно мне позвать свою бригаду?

Хеллер пожал плечами. Мэдисон достал свисток и дунул в него.

Моментально из-за трибуны выехали большой грузовик со звукоаппаратурой и три микроавтобуса. Они сверкали чистотой. На них красовалась очень скромная надпись: «Химия сегодня». Подъехав, бригада вышла из машин. Все они были чистенькие, подтянутые, с профессиональными манерами – очень вежливыми. Мэдисон учтиво представил их Хеллеру и объяснил им, что материал не первостепенной важности, просто любезность. Пожалуй, маленькое фото и заметочка с полпальца величиной. Они понимающе закивали.

Операторы с камерами приготовились отснять рекламное фото. Но тут Мэдисон поднял руку.

– Стойте, стойте! – Он повернулся к Хеллеру: – Вы не носите очков? Люди ассоциируют очки с ученостью. Вы не против, если мы наденем на вас очки? Для придания вам ученого вида? Это всего лишь маленькое фото.

Хеллеру это показалось забавным.

– Грим! – крикнул Мэдисон.

Моментально из грузовика вылезли гример и двое ассистенток. Они установили столик с зеркалами. Мэдисон взял очки, просунул в них палец и засмеялся.

– Как видите, они без стекол. Но вид у вас будет ученый. – Он надел их на Хеллера, отступил на шаг. – Челюсть. Слишком правильная. Будет возбуждать ревность – или женщин. Грим!

Они быстро загримировали Хеллеру челюсть, придав ей воинственность. Затем гример вставил ему в рот крупные зубы. За дело взялся осветитель.

– Всего лишь маленький беспристрастный снимочек, – говорил Мэдисон. – Ребятам нужна практика, понимаете? Может, газета и не напечатает его.

Установили задний фон. Мэдисон забеспокоился:

– Боже, я опаздываю на интервью с мистером Стэмпи. Вы не против, если мои ребята просто немножко попрактикуются? Они еще зеленоваты. Я ненадолго. – И он ушел.

Хеллера поставили в позу и стали фотографировать камерой с высокой разрешающей способностью, соединенной со стробоскопическим источником света. На него надевали различные шляпы, шлемы, головной убор с квадратным верхом. Просили сделать то или иное выражение лица. Хеллера в основном это забавляло. Но при съемке он по их просьбе изображал серьезность.

– Когда мы снимаем и у нас не хватает практики, мы составляем небольшую библиотеку снимков, – сказал фотограф. – Вы не против, если какие-нибудь из них затребуют, и

мы их предоставим?

Хеллер взглянул на себя в гримерное зеркало – он был явно не похож на Хеллера – и согласился. Фотограф дал ему подписать разрешение модели на публикацию. Затем бригадир заметил:

– Мистер Мэдисон определенно не торопится.

– Мы можем этим воспользоваться, чтобы поработать с нашим телевизионным макетом – с новым, который еще никогда не собирали, – предложил бутафор.

В мгновение ока они соорудили подобие сцены на телевизионной студии, с фоном, сценической площадкой и микрофонами. Хеллера одевали в разную одежду: то в лабораторный халат, то в пальто. И каждый раз вели съемку телевизионной камерой.

Мэдисон прибежал, отдуваясь и извиняясь:

– Простите, задержался. Что это вы, зелень необученная, надумали? Мистер Уистер, я прошу прощения. – Он уселся в кресло на сцене. – Когда они практикуются, то входят в такой раж! Ну, уж поскольку мы с вами здесь сидим, вы можете рассказать мне о новом горючем.

– Что ж, – сказал Хеллер, – планета очень нуждается в таковом.

Они вели дружескую беседу: все внимание камеры, похоже, было сосредоточено на Хеллере. Мэдисон болтал о том о сем – сплошь одна банальщина. Хеллер непринужденно отвечал. Времяь от времени вмешивался костюмер и менял на нем пиджак. Наконец Мэдисон обратился к группе:

– На сегодня практики довольно. Нас ждет работа. Уничтожьте всю пленку.

– Она же дорогая! – взмолился фотограф. – Можно мне ее оставить для личной фототеки?

– Боже милостивый, – воскликнул Мэдисон. – Надеюсь, у тебя еще осталась пленка, чтобы снять то, за чем мы пришли?! – Вдруг его лицо стало печальным. – Кажется, мне достанется: приехал снимать противозаносное покрытие, а у мистера Стэмпи ни одной машины. Вот и снимай один черный асфальт – картинка хоть куда! – Он встал и приказал: – Все это убрать. Начинайте снимать трек.

– Фильма из этого не получится! – запротестовал фотограф, – Нас всех уволят!

Мэдисон призадумался и вдруг весело щелкнул пальцами:

– Мистер Уистер, знаю, что прошу слишком много, но больше минуты на это не понадобится. Вы не могли бы прогнать свою машину вон там, немного потормозить и заставить ее пойти юзом?

Хеллер пожал плечами. У Мэдисона был такой честный вид, делавший его похожим на спаниеля, что Хеллер согласился. Он вывел «кадиллак» на трек. Все заняли свои места. Хеллер выполнял то, что ему говорили.

– Не получилось! – расстроился оператор. – Нужно больше скорости, больше энергии!

Хеллера это забавляло. Он и сам был не прочь погонять на полную катушку. Его заносило, кружило на месте – он развлекался.

Они не успевали выбирать нужный угол съемки. Хеллер остановился у РЗП. Мэдисону захотелось сделать несколько снимков шин. Затем Хеллер снова выехал на трек. Сделав круг, он как раз перед камерами резко нажал на тормоза, и, хотя «кадиллак» шел всего лишь на шестидесяти, его понесло вбок! Взвизгнула резина! Бах!

Левая передняя шина лопнула!

«Кади» накренился, чуть не перевернувшись, но Хеллер овладел управлением и остановил машину в каких-то дюймах от заграждения.

От разорванной резины шел дым.

Хеллер вышел из машины. На треке валялась резина. Не слишком-то много оснований для заключения. Он принес домкрат и новое колесо и принялся менять шину.

– Можно нам сохранить это для нашей фототеки? – спросил фотограф.

– Вам не следует соглашаться, – посоветовал Мэдисон Хеллеру. – Они тащат все, что снимают, в городские фототеки. Я понятия не имею, что они делают с этими пленками.

Главный оператор пришел в ярость и заорал:

– Черт возьми, Мэдисон! Это же был хороший снимок!

Если сегодня я не получу несколько снимков, меня уволят! Хеллер пожал плечами.

– Ладно, все в порядке, – успокоил его Мэдисон. – А вам, мистер Уистер, нужно быть поосторожней. Ах да, вот еще что: оставьте у себя эти очки и зубы. Ради вашей же безопасности. Вам следует надевать их на случай встречи с другими фотографами. Конечно, не думаю, что они вам встретятся. Большое вам спасибо за помощь.

– И вам спасибо, – сказал Хеллер.

Они обменялись рукопожатием, и Мэдисон с командой уехали.

А что же я? Я ничего не понимал. Этот Мэдисон был мягкий как воск. Я никак не мог сообразить, чего он добивается. Затем у меня возникла догадка. Доверительности! Вот чего. Он потратил все это время на то, чтобы вызвать у Хеллера доверительное к себе отношение. Мне это показалось пустой бессмыслицей. Гробе явно переоценил опасность, кроющуюся в Мэдисоне.

Целых два дня я сидел за видеоконтрольным аппаратом, заново просматривал пленки, но Джей Уолтер Мэдисон как в воду канул. Я стал подумывать, уж не промахнулись ли мы с ним. Тогда придется мне самому наведаться туда.

Хеллер работал над своим карбюратором. Он оставил «кадиллак» и прицеп в гараже в Сприпорте. Потом он привез двигатель от старого «кадиллака» и устроил там небольшую мастерскую. Это было недалеко от Нью-Йорка, и Бац-Бац с удовольствием возил его туда и обратно в старом такси. Но ежедневно в четыре часа Хеллер появлялся в своем учреждении в Эмпайр Стейт Билдинг.

Дела у него продвигались слишком быстро, и это меня беспокоило. Во второй половине третьего дня, едва он уселся за свой стол, как в кабинет чинно вошел Уолтер Мэдисон. Строгая одежда, мягкие манеры, ровный голос – все это делало его чрезвычайно достойным, с точки зрения общественных норм, молодым человеком. Он вежливо поздоровался с Хеллером, извинился за причиняемое беспокойство, сказал, что Хеллера, возможно, заинтересует только что вышедший номер газеты «Химия сегодня», и предложил ему дюжину экземпляров.

Хеллер раскрыл газету. На предпоследней странице внизу помещалась заметка с двухдюймовой фотографией Хеллера в очках, с челюстью боксера и лошадиными зубами. В заметке говорилось: «Джером Терренс Уистер, молодой студент, намерен посвятить свою карьеру поискам дешевого горючего». И все. На фотографии Хеллер был совершенно не похож на себя, и это его развеселило. В ответ на его слова благодарности Мэдисон сказал:

– Меня так и подмывало сказать больше. Об этом новом горючем повсюду ходят слухи. Я не знаю, откуда они берутся. Мои редакторы наслушались разных советов и хотели, чтобы я выразился покрепче, но я отказался. Мистер Уистер, если вам понадобится помощь или совет насчет паблисити, обязательно звоните мне. Боюсь, что это горючее кому-то спать не дает. – Он дал Хеллеру визитку с номером телефона. – Газеты могут

здорово преувеличивать. Я всего лишь независимый репортер и не влияю на газетную политику, но могу дать вам несколько полезных советов, как уберечься от некоторых ловушек прессы.

Они дружески распрощались, и Мэдисон отправился по своим делам. Мне самому захотелось иметь экземпляр, и я спустился вниз, к газетному киоску.

– «Химия сегодня»? – удивился продавец в вестибюле отеля. – О такой никогда не слышал. – Он заглянул в толстую книгу, которую держали на случай обращения за справками иногородних. Позвонил даже в центр иностранной печати на Сорок вторую улицу. – Не могу найти, – сдался он. – Там о ней ничего не слыхали. Наверное, какой-нибудь совсем крошечный орган.

Мне стало легче. «Великое открытие» Хеллера похоронено в газете, о которой никто никогда не слыхал. Чудесно! Теперь я понял стратегию Мэдисона, она была проста: не дать новости просочиться ни единым слушком. Ловко! Он, полагал я, ляжет на средства массовой информации подобно одеялу. Молодец! А я-то еще сомневался в нем.

На следующее утро, убедившись, что Ютанк еще не встала, я завтракал в гостиной своего пентхауза, ощущая сквозь окно теплые лучи неяркого осеннего солнца и наслаждаясь покоем. Я раскрыл газету «Ежедневные судороги», чтобы найти там комикс с Хитрым Кроликом. И изумился! На второй странице была напечатана та же нелепая фотография Хеллера и заметка:

«СТУДЕНТ ОТКРЫВАЕТ ДЕШЕВОЕ ГОРЮЧЕЕ».

«Это вызовет автореволюцию», – утверждает он.

Дж. Т. Уистер, студент-выпускник, утверждает, что нашел чудесное горючее. И очень дешевое.

Известный своим одноклассникам под кличкой «Вундеркинд», он уже завоевал репутацию блестяще одаренного человека.

Когда ему задали вопрос относительно горючего, он скромно ответил: «Оно революционно изменит не только всю автомобильную промышленность, но и всю нашу культуру и даже мир»».

Я закипел от гнева! Каков этот (...) Мэдисон! Пропустить, не замять такой материал! А хуже всего то, что это была правда! Если Хеллер взялся за атомное преобразование, то он получит не одно дешевое горючее, а тысячи подобных вариантов!

Я бросился вниз, к киоскеру, и купил все имеющиеся у него газеты. И в каждой на второй или третьей странице – тот же самый материал! Я позвонил Мэдисону, но его мать сказала, что его нет дома. Я негодовал, не находил себе места. Этого не должно было случиться! Он и в самом деле стремился сделать Хеллера знаменитостью!

Прогулка в Центральном парке немного охладила меня. Я вернулся в отель и, проходя мимо газетного киоска, заметил, что поступил журнал еженедельных новостей «Чушь». Продавец уже распаковывал пачку.

И там, на первой обложке, красовался Хеллер! Очки, зубищи и прочее! Тот же материал! Теперь уж звон пошел на всю страну! Поверьте, той ночью я спал прескверно!

Утром я узнал, что материал перекочевал на страницы окружных газет, а городские поставили его на первую полосу! И все они называли Хеллера Вундеркиндом! Боги! Мэдисон вызвал сенсацию! Я позвонил ему. Мать сообщила, что его нет. Убийственно мрачным голосом я сказал, что лучше бы ему быть дома.

– А, это мистер Смит? – сказала она. – Он хочет, чтобы вы прибыли по адресу Месс-стрит, сорок два, чердачный этаж!

Я убедился, что мой кольт «кобра» заряжен. Неудивительно, что людям хотелось пристрелить Мэдисона! Он некомпетентен! А теперь, должно быть, прячется!

Такси быстро доставило меня в деловую часть города, в его индустриальную западную часть. Стиснув зубы, я шел по узкой улице, пока не наткнулся на припаркованный «Экскалибур» – тот самый! С хромированными выхлопными трубами, начищенными до блеска! В нем сидел человек с рукой на перевязи. Это был Джэмбо! Тот, что напал на Хеллера с камерой!

– Ты Смит? – осведомился он, держа в здоровой руке обрез «леопард».

Мне такой поворот событий показался странным. Я скользнул в сторону, готовый выхватить пистолет, соображая, потянет ли моя «кобра» против его «леопарда».

– Эй, Смит! – окликнул голос сверху. Из срезанного в фабрично-заводском стиле окна наружу высовывался Мэдисон.

– Тебя ждут, – кивнул на окно Джэмбо.

Поднявшись по нескольким грязным пролетам, я оказался на громадном чердаке, до отказа забитом людьми, пишущими машинками и столами. Машинистки в сдвинутых на затылок шляпках, с торчащими изо рта сигаретами стучали на машинках. Другие носились туда-сюда, некоторые с почтовыми мешками – запломбированными и готовыми к отправке. У одной из стен трещали телетайпы. Забот полон рот!

Мэдисон стоял прямо у двери в офис. Я прошел через этот кавардак, задыхаясь от дыма марихуаны, а еще больше – от ярости. Он был оживлен, глаза горели.

– Как вам здесь нравится? Это все, что я мог найти в кратчайший срок!

– Ты создаешь ему известность! – крикнул я Мэдисону.

– Ну да, конечно! – Он выглядел слегка озадаченным. – В кавычках: Мэдисон всегда исполняет свой долг. Подзаголовок: известный эксперт по общественным связям... – Он замолчал, не договорив. Затем сказал: – Вы, кажется, все еще сердитесь!

– Конечно, сержусь! – выкрикнул я ему в лицо.

– Мама говорила, что утром вы звонили и говорили как-то раздраженно. Поэтому я решил, что лучше вам все показать. Вон те парни – это тридцать самых ярких безработных репортеров, которых можно было сыскать без лишних проволочек. Они пишут и рассылают выпуски новостей о Вундеркинде во все газеты земного шара. Я завоевал доверие Уистера. Я обеспечиваю широкое освещение его деятельности с полной достоверностью. И вы не одобряете?

– Ты знаешь, для чего на самом деле тебя наняли, – проговорил я, скрипя зубами.

Он нахмурился, сел в плетеное кресло, затем сказал:

– Понимаю, мистер Смит. Я исправлюсь. Завтра вы в этом убедитесь!

Я ушел, довольный тем, что он сразу ухватил суть дела.

Этот (...) сделает из Хеллера народного героя, если его дурацкой кампании не положить конец! Что угодно, но Хеллер, купающийся в лучах славы, нам не был нужен совсем!

Уверенный, что теперь все будет хорошо, этой ночью я спал спокойно.

В отеле «Бентли Бакс» утреннюю газету всегда приносили на подносе с завтраком – возможно, хотели отвлечь внимание от того факта, что двухдолларовую унцию апельсинового сока нацеживали вам из жестянки. У меня развивалось заболевание, называемое психиатрами синдромом газетной тревоги, обычное в наши времена на Земле, которым объясняется большинство случаев обращения пациентов за психиатрической помощью. Симптомы таковы: вы пребываете в прекрасном и бодром настроении и вдруг замечаете уголок газеты, скажем, под собачьей миской, и вас начинает трясти; такое состояние овладевает вами только при взгляде на какой-нибудь шрифт.

Как раз это со мной и случилось. Стаканчик сока был уже на полпути к моим губам, когда я увидел газетное сообщение на первой полосе:

«ВУНДЕРКИНД БРОСАЕТ ВЫЗОВ НЕФТЯНЫМ КОМПАНИЯМ

В эксклюзивном интервью газете «Нью-Йорк-блёв» Вундеркинд сегодня сказал: «И чего это Америка, да и весь мир позволяют облапошивать себя нефтяным компаниям?»

Представители «Семи братьев», куда входит признанная старшим членом нефтяная компания «Спрут», отвечали:

«Мы только общественные организации. Стоимость нефти такова, что мы сделали все возможное для ее снижения. Подобные обвинения не редкость»».

Статья на этом не кончалась, но меня затрясло так, что текст расплывался в глазах и я не мог читать. Я бросился в прихожую, сообразил, что не надел банного халата, кинулся назад и надел пальто, а затем позвонил коридорному, чтобы мне в номер принесли по экземпляру всех газет из киоска.

Скрючившись на полу, я быстро их пролистал. Все они напечатали этот материал. С единственной разницей – название газеты в первой строке. Вундеркинд давал интервью «эксклюзивно» сорок раз сорока различным газетам, включая «Портновский еженедельник».

Нужно оставаться спокойным, сказал я себе. Затем я сообразил, что Мэдисон, конечно же, не успел приостановить печатание материала: требуется несколько часов, чтобы набрать для газеты текст, и, вероятно, он не смог.

Интересно, как к этому относится Хеллер? – подумал я и включил следящую установку.

Да, он был у себя. На столе газеты. Вот он надел перчатки и собрался уходить. Но вошел Изя, и Хеллер вернулся к столу.

– Откуда все это поступает в печать? – спросил он.

Эпштейн выглядел очень расстроенным.

– Агент по рекламе сказал бы, что вы вызвали интерес общественности.

– Но я же не давал ни одного подобного интервью! Изя пожал плечами, затем покрутил пальцем у виска:

– Это же газеты.

– Что мне теперь с этим делать?

– Махнуть в Южную Америку, – предложил Изя, вдруг оживившись. – Могу достать вам билет на первый же рейс.

– Э, не так уж это и скверно. Да в сущности, это-то как раз я и пытаюсь сделать. Вот только странно: ко мне не приходил ни один репортер, а я – на тебе – интервью даю.

– Билеты на самолет – дешевка, – продолжал Эпштейн, – по сравнению с тем, во что это может влететь в конечном итоге.

Хеллер снова собрался уходить, и Изя предупредил его еще раз:

– Только постарайтесь, чтобы автогонки и ваше имя никак не связывали с корпорациями!

Я был уверен, что к этому времени Мэдисон уже поставил крест на своей кампании. Утром я побездельничал, а после ленча отправился на прогулку в Центральный парк. В воздухе было прохладно. По пути назад я случайно увидел, как рабочие заменяют рекламу на верху здания – с большущими буквами. Угол ее был уже частично составлен из секций, и эти две буквы ВУ заставили меня похолодеть.

Я оперся о мусорную урну и с ужасом наблюдал, как постепенно возникала огромная надпись:

«ВУНДЕРКИНД ЗАДАЕТ ЖАРУ „СЕМИ БРАТЬЯМ“!»

Надпись сопровождала карикатурное изображение Вундеркинда в очках, с боксерской челюстью и лошадиными зубами. Он был в боксерских перчатках. Одного из «братьев» он только что сбил с ног, остальные трусливо сжались, стремясь избежать ударов. Их окружали лужи нефти.

Рекламная кампания! Осуществляемая с невероятной скоростью! Минуту. На это ушло бы дня два-три. Значит, это с самого начала входило в планы Мэдисона.

Вернувшись к себе, я снова сел за аппаратуру. Хеллер возвращался с трека. Он смотрел на рекламный щит у дороги. Та же карикатура. Он вышел из машины и, будучи Хеллером, залез на перекидной мостик для рабочих, устроенный снизу. Это позволило ему прочесть надпись, сделанную крошечным шрифтом: «Финансируется комитетом „Американцы за дешевое горючее“».

Он спустился вниз и поехал дальше. И один за другим замелькали щиты с той же рекламой! На всем протяжении дороги – через Бруклин и до Манхэттена – он видел эти письмена.

Я застонал. Меня тошнило от этого спектакля! Весь город оклеивают подобной мурой! Обычно повсюду торчали рекламы авиакомпаний, сигарет, иномарок. И все это смели в одночасье, заменив только одним словом: «Вундеркинд!»

Я позвонил Мэдисону, но не мог с ним связаться. Позвонил Гробсу, но оказалось, что он будет только завтра. Но худшее ожидало меня впереди. Решив, что мне следует посмотреть по телевизору какой-нибудь успокоительный триллер, вроде такого, где ФБР спасает Америку, взрывая небоскребы, я включил «ящик».

Интервью со знаменитостью! И кто бы вы думали оказался у них в гостях? Ну конечно же, Вундеркинд! Я сразу же сообразил, что это макет, сооруженный Мэдисоном на треке. Самого «чудо-детку» слышно не было. Двигались его губы, а комментатор изображал его речь. И все о том, что у него есть дешевое горючее, и Америка здорово от этого выиграет, и в будущем ее ждет процветание.

Задающего вопросы снимали отдельно. Полчаса спустя – другой канал, тот же разговор!

Мэдисона опять не оказалось на месте! Весь вечер на любом канале, даже в программе новостей, вы могли быть уверены, что наткнетесь на «чудо-детку» с его продублированными заявлениями.

Я промучился всю ночь. Хуже ничего быть не могло. Мэдисон перешел на сторону противника! Он продал нас с потрохами! Я знал, как ему удается так широко использовать средства массовой информации. Он, вероятно, имеет контакт с назначенными Роксентером банковскими директорами во всех газетах и телевизионных каналах, он отдает им распоряжения, а те передают их далее по цепочке. Мэдисон копал под Роксентера, пользуясь его собственной сетью контроля над прессой! Предатель!

А впереди были дела даже похуже. Утром, желая узнать что-нибудь помимо новостей, я случайно переключился на программу для домохозяек и увидел его, Вундеркинда, живого, во плоти, стоящего перед группой женщин. Он говорил им: какой, мол, стыд, что они глушат чай из экономии, чтобы иметь возможность покупать газ, а в это время существует такое дешевое топливо, что на сэкономленные деньги они могли бы покупать себе меховые шубы. Это вызвало у женщин истерический восторг!

Хеллер лично находился в студии?

Я бросился к экрану следящей аппаратуры.

Хеллер ехал к себе в контору! Он вовсе не разговаривал «в натуре» с домохозяйками!

Я снова взглянул на экран телевизора. Очки, лошадиные зубы, боксерская челюсть...

Я позвонил Мэдисону и застал его у матери.

– Мэдисон! Кажется, я велел тебе исправить свои ошибки! – закричал я.

– Я исправил! – отвечал он. – Я усилил достоверность и добавил двойственность! Понимаю, чем скорее, тем лучше, но, по-моему, мы справляемся. Теперь мы организуем клубы поклонников – от одного побережья до другого.

– О Боже! – вскричал я и, поскольку телевизор еще работал, а Вундеркинд все еще разговаривал с домохозяйками, спросил: – А как вы делаете эту программу с домохозяйками?

– А, это дублер, – ответил он и пустился в объяснения: – Видите ли, создавая паблисити, никогда нельзя быть уверенным в клиенте. Они всегда несут что-нибудь не то, а в нужное время их не бывает дома. Вот почему необходим двойник. Я мог бы достать актера, гораздо больше похожего на Уистера, но в своем пакете инструкций мистер Гробе предупреждает: если я захочу подставить двойника, то им должен быть только этот молодой человек. Он на этом настаивал. У него лошадиные зубы, тяжелая челюсть, и без очков он слеп как летучая мышь. На пластическую операцию, замену зубов и контактные линзы он не соглашался. А мистер Гробе все настаивал, поэтому выбора у меня не было. Пришлось переделать самого Уистера под двойника. Он на экране? По-моему, он очень убедителен! Ну, мне пора. До свидания.

Я еще раз позвонил по этому же телефону, но никто не отвечал.

Да, видимо, не зря его коллеги дали ему прозвище Джей Балаболтер Свихнулсон. Этот малый совсем двинулся на рекламе! Благодаря ему Хеллер будет у всех на языке, да еще под именем Вундеркинд!

Хеллер уже прибыл к себе в контору и разыскал Эпштейна. Тот и сообщил ему новость: у него есть двойник – он сам видел его по телевизору.

– Погодите-ка, – встревожился Хеллер. – Это же самозванство! Мне нужно найти адвоката и прекратить это безобразие!

– У нас нет десяти миллионов долларов, – заметил Изя. – Таков будет его гонорар. К тому же на это уйдут годы. Я достал вам билет на самолет в Бразилию. В верховьях Амазонки есть неизученный район. В компании термитов-солдат, а кроме них там никого, вам будет намного спокойней, хотя едят они все!

– Они еще не сделали ничего плохого, – сказал Хеллер.

Изя внимательно посмотрел на него, затем одернул свой костюм от Армии Спасения.

– Я думаю, вы еще убедитесь, мистер Джет, что в этом мире не стоит поднимать голову. Это смертельно опасно.

– Что же тогда я должен делать?

– Воспользуйтесь этим билетом на самолет, да побыстрей!

Хеллер отказался от этого предложения и поехал на трек.

Но у меня был совсем иной взгляд на эти вещи. Мэдисон подложил мне свинью. Он творит из Хеллера народного героя, даже с клубами поклонников! И с этой целью пользуется властью Роксентера. Я позвонил Гробсу. Но он тут же меня предупредил:

– Не говорите об этом со мной по телефону. Встретимся в закусочной у Голдстайна на углу Пятидесятой улицы и Восьмой авеню ровно в двенадцать.

Сразу было видно, что он учуял неладное. Тайное свидание!

В двенадцать, в убийственно скверном настроении, я, работая локтями, прокладывал себе путь к замызганному столику в глубине закусочной Голдстайна. Несмотря на множество народа, он, похоже, был зарезервирован. Только я уселся, как через несколько секунд увидел пробирающегося ко мне Гробса. В руке он держал толстенную книгу. Вид у него был, как у человека, который, возможно бы, и улыбнулся, если бы вообще был на это способен.

Он положил книгу рядом на стул и заказал непременные хот-доги.

– Терпеть не могу этой гадости, – проворчал он. – На помните мне, чтобы я не позабыл на этот раз сдобрить их углекислой содой.

По причине сильного расстройства я не был расположен много говорить и съел свой бутерброд в унылом молчании. Гробе же съел три и взял книгу.

– Это вам от Мэдисона. Хорошо, что он не знает вашего адреса или настоящего имени. Жаловался на ваш сердитый тон. А в чем была причина?

Я взглянул на него в изумлении.

Он раскрыл книгу. В ней были вырезки из газет и аннотации телепередач. Он почти улыбался, пролистывая ряд интервью с Вундеркиндом.

– Он делает из него героя! – возмутился я. – И пользуется властью Роксентера, чтобы заставить прессу служить себе!

– Совершенно верно, – согласился Гробе. – Совершенно верно. Вот – купил, когда шел сюда. – Он бросил на стол свежий номер «Дряни». На первой странице была помещена фотография Хеллера, стоящего возле «кадиллака», Хеллера в очках, с лошадиными зубами и мощной челюстью. Подпись гласила: «Американский юноша на марше, страница 5-я». И страница 5-я открывалась фоторассказом о скромном коттедже, где родился Вундеркинд, далее следовали фотографии первых учителей, отца с матерью, первого гоночного автомобиля «купер-мартин», переделанного им в возрасте пяти лет.

Отношение адвоката ко всему этому показалось мне странным.

– Мне нужно было повидаться с вами, прежде чем вы расстроите Мэдисона, – сказал он. – Он очень чувствительный, прямо примадонна. По-настоящему предан своему искусству. Так что не сердитесь на него, Инксвитч. По-моему, он просто творит чудеса!

Я так растерялся, что даже оплатил счет.

В отеле я завалился в постель, просматривая программы телевидения. В заставке дали фото фальшивого Хеллера и редакционный комментатор студии возносил ему хвалы: «Этот молодой человек, столп американского юношества, намерен революционизировать нашу культуру? Наш канал всегда придерживался мнения, что надо предоставить американской молодежи право свободно распоряжаться своими мозгами, и сегодня мудрость этой политики доказала свою правоту появлением на мировой сцене Уистера...» Я выключил телевизор.

Ничего лучшего я не ждал – и правильно делал.

Утренняя газета на первой странице опубликовала фотографию сцены, когда у Хеллера лопается шина. В заголовке вопрошалось: «Планировалась ли „Семью братьями“ смерть Вундеркинда?» Я заинтересовался: действительно ли Хеллер погиб, как подразумевалось в заголовке? Никакого реального подтверждения не было!

В утренних телевизионных новостях показали весь эпизод с заносом автомобиля и дымом. А затем в кадре появился полицейский из Лонг-Айленда с куском резины в руке. Он сказал: «Судебная экспертиза только что установила, что в этой шине не хватало давления. Члены бригады ремонтно-заправочного пункта, арендуемого Вундеркиндом, взяты под стражу и находятся под следствием».

Чушь! У него же не было никакой бригады РЗП!

Оказывается, была. Прикрывая лица куртками, они вылезали из полицейского фургона.

А дальше хуже. В послеполуденных новостях показали толпу людей, жестикулирующих поднятыми вверх кулаками перед зданием нефтяной компании «Арабиан-Манхэттен». Они протестовали против попытки компании разделаться с Вундеркиндом.

Неужели Гробсу это все нравилось? Нет, место им всем в психушке! Я погрузился в бездну отчаяния. А может, и всю эту планету стоило бы упечь в сумасшедший дом?!

Содержимое газет так меня напугало, что я не обратил внимания на дату поступления публикации. Но однажды утром, читая о последних подвигах Вундеркинда, я, возвращая своему сердцу нормальный ритм, случайно задержался глазами на дате. Число говорило о том, что прошло несколько дней с тех пор, как Хеллер должен был послать свой третий отчет капитану Тарсу Роуку. Вероятно, он отправил его прямо на базу, а там письмо послали с первым обратным грузовым рейсом. Я упустил шанс раздобыть трафарет.

Время от времени мне хотелось, чтобы рядом была Ютанк. Мне не хватало кого-нибудь, кто мог бы мне посочувствовать. Но о ней мне напоминали лишь горы свертков, доставляемых в номер, с этикетками Лорда и Тейлора, Сакса или Тиффани. Я, наверное, не удивился бы, если бы сюда доставили небоскреб, аккуратно упакованный в коробку: она просто скупала весь город. Но должен признаться, что, когда мне изредка случалось мельком увидеть ее, в своих западных одеяниях она выглядела шикарной модницей. Однажды она выходила из лимузина и была похожа на живую серебряную статую – в одежде и туфлях с металлическим отливом. Она даже не поздоровалась – просто передала мне редкую картину, приобретенную на аукционе, и была такова. Может, она приняла меня за коридорного отеля?

Я страдал от одиночества в этом дико жестоком мире. Пронюхай Ломбар о славе и грядущем успехе Хеллера, мне несдобровать! Разумеется, была тут и положительная сторона: если это дойдет до Тарса Роука, Великий Совет так обрадуется, что вовсе забудет о предусмотренном на крайний случай вторжении, и меня не прикончат вместе со всеми остальными землянами. Так что все зависело от того, с какой стороны на это дело посмотришь.

Но тут случилось нечто такое, что совсем сбило меня с толку.

Хеллер находился на треке в Сприпорте. Карбюратор на своем «кадиллаке» он еще не установил и все еще пользовался бензином, правда, высококачественным. Трек усиленно охранялся, и через ворота никто не мог проникнуть, даже репортеры, за исключением, конечно, субботних вечеров, когда устраивались гонки.

Поэтому понятен мой интерес, когда я заметил человека, направлявшегося к РЗП номер тринадцать, – ведь обычно там было безлюдно. Это был толстяк, одетый довольно небрежно и с сигарой в пожелтевших от никотина зубах.

На треке Хеллер носил совершенно закрытый шлем с козырьком из темного пластика – возможно, маскировался. Впрочем, это можно было понять: сделав несколько кругов по треку, он то и дело вылезал и проверял свои шины.

– Вы Уистер? – осведомился незнакомец. Ответа он не получил, но протянул пухлую ладонь для рукопожатия. – Я Стэмпи. Владелец этого стадиона.

– Приятно познакомиться, – сказал Хеллер, пожимая ему руку.

– Я пришел сообщить вам, что трек закрыт. Сезон прошел. Зрелищные предприятия переезжают на юг.

– Жаль, – сказал Хеллер. – Я надеялся провести на нем испытания на долговечность. На усталость – так, кажется, у вас это называется. Просто ради собственного любопытства.

– Ах, Боже мой, вы меня неправильно поняли, Уистер! Для вас он не закрывается. Но я не об этом. Мне недавно звонил президент ассоциации. Ему кто-то подал идею провести еще одни гонки. А вы что-нибудь планировали?

– Я планировал запереть и опечатать мой капот и провести в пробеге сотню часов без остановки на дозаправку. Просто гонять и гонять круг за кругом.

– Ого! Новое горючее!

– Не совсем горючее. Карбюратор.

– Карбюратор, горючее – какая разница? Соревнования на выносливость, так что ли? Что ж, Уистер, вы здорово взбаламутили всю прессу, и президент ассоциации сказал, что, если вы согласны, мы могли бы устроить настоящий спортивный праздник – с билетами, освещением по телевидению, ну, вы знаете. Могли бы заработать на этом миллион баксов. Сети вещания обеспечат нам хороший кассовый сбор. Могли бы состряпать хорошенький приз для вас – скажем, четверть миллиона, а? Если вы побьете все рекорды.

– Да что тут особенно увлекательного? Машина гоняет круг за кругом – и все дела.

– О, к вам присоединятся и другие производители или владельцы машин. Кое-кого пригласим поучаствовать. Получится нечто вроде состязания. Беспокоит только вот что: через пару недель этот трек покроется льдом. А я замечаю, что вас беспокоят ваши шины.

– Ну, если меня не дисквалифицируют за остановку и смену шин, лед – не такая уж серьезная проблема. Нужно будет проявлять осторожность, только и всего.

– Значит, лед вас вовсе не беспокоит?

– Не особенно. Ненамного больше, чем сырость.

– Тогда порядок. Я позвоню ему, и мы организуем что-то вроде внесезонных специальных соревнований. Выиграете – кубок и четверть миллиона ваши. По рукам?

Они обменялись рукопожатием.

По мне же прокатилась волна облегчения. Этот карбюратор! Я как раз вспомнил. Поломка будет подстроена! Через семь часов он выйдет из строя! Хеллер проиграет!

Я подскочил от радости. Ну и голова этот Ломбар! Ну и голова! Все предвидел с самого начала! Я кинулся к телефону. Пятнадцать минут он был занят, но наконец я дозвонился до Мэдисона.

– Он согласился участвовать в автогонках! – прокричал я.

– Я знаю, – сказал Мэдисон. – Пришлось повыкручивать кое-кому руки и пригрозить президенту ассоциации, что его трек исключат из объединения зрелищных мероприятий, но все вышло, как и предполагалось. Обычно это срабатывает.

– Но ты не знаешь, в чем состоит хорошая сторона этого дела! Его карбюратор – объект диверсии! Через семь часов работы он сломается! Хеллер обязательно проиграет!

– Так что же? – спросил Мэдисон.

– Он непременно потерпит аварию! Гонки ему ни за что не выиграть!

– Мистер Смит, прошу извинить, что так поспешно должен прервать разговор, но у меня очень срочные дела. Мы убедили губернатора Мичигана стать президентом международных клубов поклонников Вундеркинда, и он сейчас на другом проводе. Но когда у вас для меня появится важная информация, звоните непременно. А сейчас, уж извините, до свидания.

Я сидел, ничего не понимая. Его моя информация совсем не заинтересовала! Если он и впрямь продавал нас, то заинтересовался бы. Если нет, все равно заинтересовался бы. Разобраться в этом было невозможно. Я попытался найти по телевизору кинофильм, а наткнулся на дублера, присутствовавшего в качестве почетного гостя на кукольном шоу для детей. На другом канале дублер, в записи, сравнивался известным психологом с Эйнштейном – он, видите ли, изучил неровности его черепа.

Чувствуя себя раздраженным, я решил спуститься вниз на лифте. Лишь бы только выбраться отсюда. Окружили! Лифтер носил значок «Помощник Вундеркинда».

На прилавке продавца газет стояла большущая кукла, изображающая Вундеркинда!

Все это дело вышло из-под контроля. Я себе совершенно не представлял, что теперь произойдет.

Реклама автогонок началась со слухов, что может случиться. Далее пошли предсказания, что этому могут помешать. Нагнетание интереса к данному вопросу продолжалось до тех пор, пока в шоу по национальному телевидению дублера не спросили в упор, и он застенчиво объявил, что желает участвовать в гонках, чтобы продемонстрировать достоинства своего нового горючего.

Газеты моментально откликнулись на это заявление своими заголовками!

Два дня спустя, когда шумиха отступила на третью страницу, внезапно появились новые кричащие заголовки, привлекшие мое мрачное внимание:

«ВУНДЕРКИНД БРОСАЕТ ВЫЗОВ АВТОГОНЩИКАМ ВСЕГО МИРА

Со всей уверенностью, на которую только способен этот прекрасный американский юноша, средоточие лучших черт нашей молодежи, он заявил: «Я могу побить их!»

Затем этот скромник добавил: «Я лучше любого из этих молодчиков»».

И так без конца, газета за газетой.

На следующий день на радио и телевидении стали появляться спортивные рекламы: автогонки состоятся через две недели на гоночном треке Сприпорта при спонсорстве Американской автомобильной ассоциации и Ассоциации международных автогонок.

Еще через пару дней стала появляться воздушная реклама. В программах пошли интервью с экспертами международного класса по автогонкам. Пресса изобиловала высокоучеными прогнозами.

Двумя днями позже, из-за того, что билеты распродавались недостаточно живо, гонки стали рекламировать как «дерби на уничтожение в сочетании с испытанием на выносливость».

Термин «дерби на уничтожение» был мне незнаком. Однако очень скоро я выяснил, что это такое: машины на треке сталкиваются и таранят друг друга до тех пор, пока не останется лишь одна, способная двигаться собственным ходом.

У меня немного отлегло от сердца. Но когда все дикторы новостей заладили, что это будет настоящее испытание выдержки гонщика, я снова насторожился: с этим у Хеллера было все в порядке.

Реклама гонок продолжалась. Но шла реклама и другого рода. Иллюстрированное издание «Хай» предложило приз в 100 000 долларов тому, кто раскроет загадку нового горючего. Вышла новая компьютерная игра под названием «Вундеркинд», сразу же появившаяся в продаже во всех аптеках-закусочных. Выигравший начинал носить очки. Вундеркинд-дублер скромно отказался от приглашения на завтрак в Белый дом, сказав: «Я слишком занят, чтобы тратить время понапрасну».

Не обращая внимания на весь этот рекламный ураган, Хеллер продолжал работать. Он поставил два бака по обе стороны школьной игрушки – один для кислорода, другой для водорода. Он сделал регулируемые отверстия для подачи газа, рычаг для дозированной подачи горючего. Очевидно, он хотел использовать кусок асфальта. На старом блоке двигателя он поместил манжету, после чего запустил мотор и целый час не давал ему передышки. Работал тот, похоже, прекрасно. Итак, карбюратору, над которым учинено вредительство, осталось работать на час меньше до выхода из строя. Затем Хеллер перенес мотор в «кадиллак», заставив его там работать еще полчаса. Еще на полчаса меньше. Оставалось пять с половиной. Хеллер явно не знал, что имеет дело с неисправным блоком, – это была единственная моя надежда.

Сняв с машины все стекла, Хеллер приварил к днищу и крыше пару временных защитных металлических дуг на случай опрокидывания. Выглядел он таким спокойным, таким простым работягой за своим обычным делом, что я начал мандражировать, мучаясь подозрением: уж не знает ли он чего такого, что мне неизвестно? Обмозговав эту мысль, я подумал: может, Мэдисон что-то знает, а я нет?

Я отправился по адресу Месс-стрит, 42 и попал в такую толчею, что меня чуть не растоптали. Мэдисон метался, отдавая распоряжения сразу трем разным подчиненным, а когда садился за стол, разговаривал сразу по трем телефонам. По уши в делах! Даже не взглянул в мою сторону, когда я крикнул ему.

В тот же день я зашел в контору Гробса. Он был в отменно хорошем настроении и так не походил на адвоката с Уоллстрит, что я подумал: а не хватанул ли он спиртного? Гробе это отрицал – просто он уже целых две ночи не воюет со своей женой.

– А другое дело вас не беспокоит? – спросил я.

– Мисс «Вселенная»? Ни черта подобного. Стоит ей появиться, как она тут же подзалетает. Хозяин всякий раз думает, что от него, а это, конечно, невозможно, но гоняет ее в клинику на аборт, иногда даже когда она не беременна. На сей раз отличился лифтер. Нет, это меня не беспокоит.

– Да не об этом речь! – вскричал я. – То, другое дело!

– Никакого сопротивления, Инксвитч. Я настойчиво рекомендовал ему отделаться от мисс Агнес раз и навсегда, и он купил ей яхту за полмиллиона – красавицу! И кто знает, может, она продаст свою виллу в Хейритауне да отправится путешествовать, и больше мне не придется видеть этой заразы. Так что о ней я могу пока не волноваться. Сегодня у меня беззаботный денек. Это редкость. Почаще бы им появляться на адвокатском календаре.

– А что Мэдисон? – зловеще спросил я.

Он совершенно натурально расхохотался. Ей-Богу! Возможно, первый и последний раз в своей жизни, но расхохотался – этаким сухим и отрывистым «ха-ха-ха».

– Инксвитч, – сказал он, – когда бы вы съели на Мэдисоне столько хот-догов, сколько я, это беспокоило бы вас в последнюю очередь. Не имею ни малейшего представления, что у него сейчас на уме, но могу поручиться, что прозвище Балаболтер Свихнулсон он заработал не даром. Итак, чем могу быть вам полезен?

Я быстро смекнул, что связался с портачами, «сапожниками». Что, если все это накроется? Что, если Хеллер все-таки победит? Он станет самой большой знаменитостью на планете! Конец тогда и Роксентеру, и Ломбару, и неважно, знают они друг друга или нет!

– Вы можете дать мне адрес Фаустино Наркотичи? – спросил я.

– Пожалуйста. – Гробе быстро записал его адрес и номер телефона. – Все это можно найти и в телефонной книге для внутреннего пользования – компания «Семейное консультирование – полный контроль».

Он бросил мне карточку.

Я оставил его наслаждаться счастливым днем, а сам поспешил к великолепному новенькому высотному зданию в Бауэри. Сплошное черное стекло и хром. Я подумал даже, что меня не туда занесло, и задержался в такси, сомневаясь, вылезать или нет.

– Точно, это то самое здание, где кантуется Наркотичи со своими людьми, – подтвердил таксист, несколько обиженный тем, что подвергают сомнению его знание Манхэттена. – Разве не видно – вон там! Суд США и Главное полицейское управление. А там, выше по улице здание администрации. Когда-то тут были трущобы, но теперь это серьезное местечко. С вас пятерка сверху за услуги гида.

Великолепная надпись «Компания „Полный контроль“» располагалась веером над великолепной аркой. В вестибюле стены были расписаны американскими флагами, изображавшими историю Америки от Бетси Ти, спокойно шьющей первый флаг и держащей в улыбающемся рту сигарету с марихуаной, и далее звезда за звездой, отождествляющиеся с соответствующим наркотиком того или иного штата, и очаровательные маленькие фрески этих событий. Росписи оканчивались на пятьдесят четвертой звезде. Я продрался сквозь группу детей, прогуливавшихся по вестибюлю с гидом.

В справочном столе я сказал, что мне нужно видеть Фаустино Наркотичи, Петлю, и ко мне сразу же вышла очаровательная сицилийка и лично ввела в кабинку, принимаемую мною за лифт до тех пор, пока не закрылись скользящие дверцы. Оставшись со мной наедине, она нажала на кнопку панели, отчего пол подо мной внезапно разверзся, и я по желобу соскользнул вниз – стремительно, как ракета!

Когда я снова оказался на ногах, держась на них не очень устойчиво, в лицо мне уставилось довольно крупное дуло семизарядного автоматического пистолета «бернаделли» восьмидесятой модели тридцать восьмого калибра. Над ним застыло очень худое сицилийское лицо. Сзади кто-то выхватил из кобуры у меня под мышкой мой кольт «кобра» и уперся его стволом мне в позвоночник. Прибежал еще один сицилиец и вытащил у меня из карманов бумажник и удостоверение личности.

– О, (...), – разочарованно выругался он. – Это всего лишь фэбээровец.

– Тупой он, что ли (...)? – сказал сицилиец с «бернаделли». – Идет под детектор металла со своей пушкой! – Он махнул остальным, чтобы отошли. – Ты салага или как? Мог бы нарваться на пулю! Видел раздевалку? Там сдают (...) оружие.

Мне вернули мой документ и бумажник, предварительно изъяв из него четыреста долларов, которые в нем лежали, – плата за беспокойство.

– Ну, говори, что тебе нужно, – сказал сицилиец с пистолетом. – До полусмерти напугал Анжелику. Никакого приличия. Время приема фэбээровцев закончилось! В два часа. Захотел встретиться с кем-нибудь из администраторов – пожалуйста, до двух часов. Салага, – бросил он двум другим.

– Мне нужно видеть мистера Наркотичи, – вежливо сказал я. – Я уверен, что его вы не относите к «администраторам».

– Черта с два (...)! Он босс боссов, и ты это не забывай. Зачем он тебе нужен?

– Меня послал мистер Гробе, – объяснил я.

Он обратился к компьютеру, тот продемонстрировал пустой дисплей.

– Ох, (...), – проговорил тот, кто взял мой пистолет. – А пушка ничего, совсем новенькая. – Он возвратил его мне.

Тот, кто взял четыреста долларов, теперь протягивал их мне назад.

– Извиняюсь, что назвал вас салагой, – сказал сицилиец с «бернаделли», нервно пряча его в кобуру. Он подошел к красному телефону внутренней связи, снял трубку и сказал: – Передайте мистеру Наркотичи, что у нас тут посыльный от Гробса – под видом федерального агента.

Они подвели меня к другому лифту, и вскоре он уже мчал меня вверх. Молодой человек, словно сошедший с рекламы модной одежды, встречал меня у дверей лифта. Он учтиво сопровождал меня по большому банкетному залу, украшенному корзинами с деньгами и держащими их обнаженными брюнетками. Вот, значит, где государственные чиновники Нью-Йорка каждую субботу вечером получают свою зарплату! Проводник мягко протолкнул меня в большую дверь.

Огромный кабинет. На стенах – виды Сицилии. Теплый солнечный свет – искусственный. В тени купола сидит расплывшийся человек, пальцы унизаны перстнями.

Он встал и поклонился. Очевидно, это и был Фаустино. Из-за заплывших жиром щек глаз его почти не было видно.

– Как поживает мой дорогой друг мистер Гробе? – спросил он.

– Очень даже хорошо, – отвечал я. – А сегодня особенно.

– Значит, кругом, должно быть, много трупов, – резюмировал Фаустино. – Я что – всего лишь мелкий гастролер. Вот Гробе – тот заправляет целыми странами! Целыми народами! Присаживайтесь. Хотите сигару?

Присесть было негде, но с его стороны было очень мило предложить мне сесть. Пройдя через все итальянские прелиминарии, я перешел на итальянский, чтобы он чувствовал себя поуютней, и изложил свою просьбу:

– Мне нужна всего лишь пара снайперов. Только на один день.

– На какое число?

Я назвал дату.

– О, не знаю, – заколебался он. – В этот день у меня все забито. Но вам не стоило приходить ко мне лично. Достаточно было позвонить в отдел кадров на пятидесятом этаже.

– Я думаю, мистеру Гробсу понадобилось, чтобы кто-то лично убедился в состоянии вашего здоровья, – сказал я. – Он заметил, что в последнее время вы обращались с ним как-то уж очень беззаботно.

Он побледнел, как мне показалось, и что-то поспешно нацарапал на карточке, а когда я уходил, был полон нескрываемой радости. В отделе кадров очаровательный молодой человек выслушал мою просьбу и сказал с культурным акцентом:

– Забито. Это ведь день автогонок в Сприпорте? Ну да, верно. Сожалею, но я не...

Я подал ему карточку с каракулями Фаустино. Он тут же забарабанил по клавишам персональных компьютеров, словно хотел наделать в них дырок. Расстроенный вконец, он признался:

– Никак не могу дать вам двух профессионалов-убийц в этот день!

– Я же прошу только снайперов, – сказал я. – Обыкновенных снайперов, метких стрелков.

Снова он взялся за долбежку компьютеров, и на сей раз ему повезло: двое таких нашлось. Я сообщил ему, куда и каким образом они должны явиться на работу, поскольку уже все обдумал заранее, и он заверил меня: люди будут на месте.

Я вернулся в вестибюль, остановился у справочного стола и сказал довольно красивой девушке:

– Я прошу прощения, Анжелика. Пугать вас не входило в мои планы. – Это было не в моем стиле, но здесь мне нужны были хорошие отношения.

– Извините меня, сэр, – сказала она, – но прошу вас, проваливайте к черту из вестибюля. Вы снова действуете на детекторы оружия!

Я ушел. Получив напоминание о пистолете и будучи специалистом аппаратной выучки, осторожным по натуре, я вошел в факсимильную копию бара Бауэри старых времен, который держали здесь из-за туристов, надо полагать. В кабинке туалета я проверил свой кольт, и, конечно же, эта сволочь за моей спиной засунула запал в ствол, прямо до самого цилиндра. Я осторожно извлек его оттуда и выбросил в плевательницу. Уже тогда я знал, что нельзя слишком уж доверять мафии, даже если у нее под контролем большая часть страны. Если бы я попытался убить Фаустино, мне бы оторвало руку. Нечестно играют ребята.

Но я сделал то, ради чего приходил.

Если Хеллер станет выигрывать гонку, он будет делать это на крыльях смерти!

Даже если откажет карбюратор, это уже не будет решающим фактором. Я собирался поставить двух снайперов, которые из винтовок с глушителями станут расстреливать шины хеллеровского автомобиля одну за другой, пока не останется одна! При условии, что к тому времени он уже не очутится в больнице.

Будь уверен в своих результатах, говаривали мои учителя.

Что Мэдисон, что Гробе – оба могут быть чокнутыми, но я еще свои мозги не растерял.

Мысль о том, что вся эта рекламная шумиха обеспечивает Хеллеру успех, терзала мне душу. Несомый самолетом огромный транспарант сообщал всем, что до субботних автогонок с участием Вундеркинда осталось всего десять дней.

Эта сволочь не дождется победы. Я об этом позаботился – и основательно!

Я с самодовольством наблюдал за предгоночной суетой Хеллера. По мне, песня его была спета. Единственно, что причиняло мне легкое беспокойство, – это опасение, что он убьется насмерть, и тогда – прощай, мой трафарет! Было бы вполне достаточно, если бы дело обошлось больницей, несколькими переломами и разбитым всмятку красивым лицом. Крушение его репутации на Земле было бы для меня бесконечно желанным финалом.

Словно за приговоренным в камере, наблюдал я за ним, когда он посетил Малышку Корлеоне в последнее воскресенье перед гоночной субботой, чтобы присутствовать на вечеринке в честь дня ее рождения.

Меня обозлило то, что он как ни в чем не бывало идет на день рождения, хотя ему более пристало бы грызть от беспокойства ногти, сидя печально дома и размышляя о грядущей судьбе. Но, так или иначе, он был там – блестящий флотский офицер, вежливый, с изысканными манерами – на скромном празднестве у Малышки в ее частном жилище в Байонне. Вероятно, она устроила вечеринку там, чтобы не особенно афишировать факт своего постарения на год. Всего лишь горстка ближайших друзей и членов семьи.

Перед этим Хеллер сопровождал их на обедню – вероятно, придерживаясь правила, что на чужой планете и боги ее должны входить в круг твоих знакомых. Но я заметил, что молился он не на латыни, а по-волтариански. Приходилось только надеяться, что боги Земли в своих нишах не говорят по-волтариански и помощи от них он не добьется.

Вечеринка прошла достаточно спокойно. Маленькая музыкальная группа: скрипка, мандолина и аккордеон – тихонько играла в углу гостиной. Малышка в белом одеянии сидела в большом кресле, и слуги подносили ей присланные подарки. В основном это были конверты с деньгами.

Хеллер с большим бокалом пунша находился в стороне, разговаривая то с тем, то с этим. На нем был, кажется, синий костюм, возможно, из шелка, манжеты скреплялись большими запонками в виде синих шестиконечных звезд с бриллиантом посередине. Знак его флотского ранга! Ага, голубчик, нарушение Кодекса! Я сделал заметку на память.

Малышка ничем не занималась – просто непринужденно болтала с женами гостей. Вдруг Хеллер подал сигнал в прихожую, и Джованни внес большой плоский сверток. Хеллер подошел к Малышке.

– Миссис Корлеоне, – сказал он с чинным поклоном. – Я бы хотел преподнести вам небольшой, но дорогой для памяти подарок. – Он грациозным жестом указал на сверток и произнес: – С днем рождения вас, прекрасная леди!

Не знаю, как это у него получается, но, когда он говорит, люди внимают ему, и с радостью. Малышка просияла, изогнулась и приняла подарок из рук Джованни. Сорвав с него обертку, она от удивления округлила глаза и протянула: «Ууууу-уууууу!» Потом подпрыгнула, демонстрируя подарок гостям, и крикнула: «Смотрите! Смотрите все!»

Это была картина, написанная с фотографии Джо Корлеоне, обнаруженной Хеллером в Коннектикуте! Молодой и энергичный Святоша Джо! Хеллер вставил картину в золотую раму в форме сердца с львиной головой в верхней выемке. Я вдруг осознал, что «Корлеоне» – не только город в Сицилии; это слово также означало «сердце льва».

Подарок привел Малышку в восторг! Она кружилась в вальсе по гостиной, показывая его всем и спрашивая: разве он не похож? Хотя таким он был за десятки лет до встречи с нею. Посмотрите на это выражение лица! Настоящий строитель империи! Даже его «томми» как настоящий! Милый Джо!

Музыканты уловили настроение и заиграли «Марш льва», фамильный гимн, ритмически сопровождаемый пулеметными очередями.

Какая сенсация! Этот (...) Хеллер всегда создавал подобные сенсации! Явился – и устроил Малышке настоящий день рождения! Ну ладно, скоро ему крышка.

Гости долго не утихали. А затем Хеллер собрался уходить. Прощаясь, Малышка вдруг очень посерьезнела.

– Джером, ты смотри, будь очень осторожным в этих гонках. Езжай медленно и без всякого риска. – Она чуть приза думалась. – Во всей этой рекламе мне кое-что непонятно. На фотографиях ты какой-то другой. Успокойся, это разумеется, не твоя вина. У многих звезд театральной сцены та же самая проблема: они не фотогеничны. Так что, думаю, Джером, тут-то собака и зарыта. Тебе просто надо примириться с тем, что ты не фотогеничен, и все. Ты не должен носить эти ужасные очки, в которых тебя показывают. Просто бери и отворачивайся от камеры. Я была звездой и имею право давать такие советы. Не в глазах дело – камера что-то мухлюет с твоими зубами. Может, им следует применить линзы с мягким фокусом. А может, света совсем не нужно. Но Бог с ней, с фотогеничностью, Джером, все равно наше семейство будет ставить на тебя.

– Нет-нет, не надо! – быстро проговорил Хеллер.

Малышка удивленно взглянула на него:

– Но, Джером, мы держим под контролем почти весь игорный бизнес в Нью-Йорке и Нью-Джерси, за исключением тех слюнтяев в Атлантик-Сити. Мы ведем запись заключаемых пари с самого дня объявления гонок.

– Ведите, если вам хочется, – сказал Хеллер, – только не позволяйте ни одному члену семьи делать на меня ставку.

Малышка посмотрела на него с великим изумлением.

– Ты что-то знаешь, – высказала она догадку.

– Миссис Корлеоне, пожалуйста, обещайте.

Она все продолжала удивленно смотреть на него, ничего не понимая. И вскоре он распрощался и ушел.

Меня это встревожило. Хеллер что-то заподозрил. Не догадался ли он, что я нанял снайперов? Ох, лучше уж все перепроверить, а то, глядишь, и ответит он тебе той же самой монетой. С этим парнем ухо нужно держать востро!

Утро понедельника Хеллер провел на телефоне, звоня в магазины шин и торговым агентам, задавая вопросы, в которых я ничего не смыслил. Он пользовался техническими терминами и тем самым несколько раз чуть было не нарушил Кодекс: коэффициенты скольжения и трения и нечто, называемое им «остаточным противодействием осевому давлению».

Примерно в одиннадцать Бац-Бац, видимо, уже покончив на этот день с занятиями по КПОЗ, заехал за ним в старом такси, и они умчались в Сприпорт.

Гаражи и мастерские, которыми пользовался Хеллер, располагались на отшибе, за пределами Сприпорта. Это было возвышенное место у берега. Далее простиралась зона отдыха и пляжи. Разумеется, в это время года вся территория пустовала. Другие гоночные команды перебрались на юг, на более теплые стадионы. В воздухе носились тучи песка вперемешку с сухой листвой. Было довольно холодно, особенно при ветре с моря.

У гаражей и мастерских двери были металлические, открывавшиеся вверх с помощью противовеса, с единственным крошечным оконцем.

Грузовик с автоприцепом хранился разобранным на две половины: кабина с большим дизелем – в одном гараже, автоприцеп – в соседнем. «Кади» стоял на автоприцепе.

Хеллер отпер и поднял противовесом дверь большого гаража, где хранился прицеп. Он вошел и двинул кулаком по шине.

– Не изготовляют они шин, Бац-Бац, вот и вся песня.

У Бац-Баца воротник военной шинели стоял торчком, закрывая уши.

– Да нет же. Ты еще не нарывался на настоящую аварию.

– Да уже нарвался. Раз занесло, и бах! Прощай, шина. Если при каждом крутом заносе я буду терять шину, мне не выиграть гонки даже с кошкой, у которой связаны лапы.

– И из-за этого ты боишься, что не выиграешь?

– Конечно. – Хеллер ударил по другой шине. – Они коробятся при боковых заносах. Это все, чем я могу объяснить свою аварию.

Я вдруг понял, в чем дело. Ну и гусь этот Мэдисон! Он же в тот первый день поставил где-то снайпера – хотел снять Хелле-ра, терпящего аварию! Я знал – так это примерно и было.

Я проверил свою догадку: достал ту пленку, усилил звук, прокрутил. Ну и рев! Визг резины. Ага! Отдаленный треск выстрела! За секунду до того, как лопнула шина. Должно быть, снайпер находился ярдах в трехстах.

Этот чертов Мэдисон может выкинуть такое и на гонках. Сколько же в таком случае будет снайперов помимо моих двух? Или, может, у Мэдисона это и не запланировано? Что тут можно было сказать?

С одной стороны, это утешало: Хеллер. не подозревал, в чем его беда. Но, с другой – это может заставить его искать и найти средство против ненадежности резины. От всех этих мыслей я нервничал невероятно.

Хеллер вышел из гаража и стоял на ветру, глядя на северо-восток, в сторону берега.

– Там фронт холодного воздуха, – сказал он.

– Я знаю, что мне холодно и с фронта, и с тыла, – проворчал Бац-Бац.

– Мне кажется, пойдет снег. – Хеллер смотрел на высокие разреженные облака. – Да, через пару дней. А потом последует еще одно наступление холода – прямо из Арктики. Эти гонки, Бац-Бац, будут проходить на замерзшей трассе. А теперь, Бац-Бац, я скажу вам, что делать. Сегодня же садитесь на самолет и...

– И что? – спросил тот, насторожившись.

– И летите в Гудзонов залив в Канаде. Там купите самую лучшую собачью упряжку, и мы просто возьмем машину на буксир...

– Фу ты, черт. Ну, Джет, целую минуту ты водил меня за нос. – Он расхохотался.

Но Хеллер оставался абсолютно серьезным.

– По-моему, это замечательная идея! Мы цепляем упряжку к машине. Вы стоите на двух задних крыльях с хлыстом в руке и кричите «но!» и «хо!», когда собакам нужно повернуть, а я бегу впереди на снегоступах, чтобы проложить след. И мы поставим иглу у РЗП... Хотя нет. Не думаю, что правилами автогонок разрешается использование пеммикана.

– Что за «пермикам»? – удивился Бац-Бац.

– Это горючее, которым кормят собак.

– Ну, Джет, ты неугомонный. И мертвым, небось, выдумаешь чего-нибудь смешное.

– Дела иногда бывают настолько скверными, что остается только смеяться. Мы влипли. Все из-за этой рекламной шумихи. Отступить я не могу. Но если буду продолжать, я пропал.

– Изя купил тебе билет в Южную Америку.

– Чувствую, что настанет день, и довольно скоро, когда я попрошу вас дать мне пинка за то, что я им не воспользовался. Но это противоречит моему кредо.

Я сразу же насторожился. Еще одно нарушение Кодекса? Я отчетливо вспомнил тот день в отделе кадров Флота и кредо военных инженеров: «Каковы бы ни были шансы, черт с ними. Работа должна быть сделана».

– Пошли, – сказал Хеллер. – Давайте-ка в мастерскую и включим тепло, а не то вы совсем окоченеете. Мне надо кое-что обдумать.

Этого-то как раз я и боялся. Теперь я оказался перед двумя неизвестными: что намерен делать Мэдисон и что намерен делать Хеллер? Знал же я только то, что намерен делать сам: помешать им во что бы то ни стало!

В среду пошел снег. Началась борьба за более верный прогноз погоды, энергично ведущаяся с телеэкрана: пойдет ли во время гонок снегопад или же будет солнечно и ясно?

Рекламный паводок продолжал захлестывать публику. И что бы там ни предвещали синоптики, об отмене гонок никто даже не заикнулся. Для меня погода не имела значения. Я уже решил эту проблему. Я взял напрокат маленький фургон с автономным обогревателем сзади. У него были рифленые шины, предназначенные для езды по пересеченной местности. Так что пусть идет снег! Я купил также мощнейший бинокль – пришлось, потому что мои попытки отпилить ножовкой туристический телескоп от наблюдательной площадки форта Трайон были предотвращены какими-то школьниками-малышами, которые не смогли прочесть мое федеральное удостоверение.

Вместе со снегом поступила и новая информация о гонках. В театрализованной рекламе и в интервью со знаменитостями стали поговаривать о «бомберах».

Я не имел никакого представления о том, что такое «бомбер». Телевидение отеля имело систему «телетекст», и, отвергнув несколько дефиниций, я нашел ту, что подходила. «Бомбером» называлась обычная машина, ничем дополнительно не укрепленная, кроме защитных дуг, идущих от днища к крыше. Все стекло с нее снималось. Она таранила другие автомобили, лишая их подвижности. Эти машины передвигались в основном задним ходом, чтобы уберечь свой собственный радиатор и мотор. Применялись они в состязаниях на уничтожение. Победителем среди «бомберов» становился автомобиль, способный еще двигаться самостоятельно.

Теперь возник вопрос: будут ли допущены к участию в гонках одни «бомберы» или стандартные негоночные машины тоже? Комиссия решила его, включив те и другие. Это было разумное решение. Публика линчевала бы членов комиссии, прими они решение, исключающее участие машины Вундеркинда. Строго говоря, она была не «бомбером», а обычной машиной с форсированным двигателем.

Фальшивого Вундеркинда, дублера Хеллера, часто можно было видеть в ток-шоу и в новостях. Он вел себя очень задиристо по отношению к нефтяным компаниям, хвастал своим дешевым горючим и в общем-то строил из себя дурака.

Затем, начиная с той же самой среды и на протяжении всего четверга, стали объявлять и других гонщиков. Это были самые крутые, самые жестокие водители «бомберов», когда-либо появлявшиеся на треках. Объявили восемнадцать стартующих машин, и список их походил на фильм ужасов: «Долбач», «Авария», «Киллер», «Морг», за которыми следовали фамилии водителей, что казалось в порядке вещей. Среди этой толпы убийц «Кувалда» Мелоун, похоже, являлся звездой. Его машина стала надгробным памятником всем убитым им водителям.

В телевизионном ток-шоу «Живая Америка» фальшивый Вундеркинд и «Кувалда» Мелоун столкнулись лбами. Они заорали друг на друга, затем вцепились друг другу в глотки, после чего камеры перевернулись, и конца этому зрелищу видно не было. На следующее утро фиктивного Вундеркинда в его красном костюме автогонщика специально несколько раз показали телезрителям, дабы миллионы его поклонников убедились, что он жив и здоров и Мелоуну и нефтяным компаниям на гонках не поздоровится.

Все это мало касалось Хеллера, и он просто продолжал работать. Мне показалось, что он пользуется своим номером в «Ласковых пальмах» как рабочим кабинетом, но я не мог разобраться в его замыслах: начались постоянные помехи в аппаратуре, так как члены ООН собрались на новую сессию. Хеллер перестал появляться в фойе, и у меня сложилось впечатление, что он залег на дно.

Снег и снова снег. В пятницу еще одна схватка синоптиков. Будет ли ясно или пойдет снег в субботу, в десять часов утра, когда начнутся автогонки? По этому поводу заключались пари. Но по каким поводам они только не заключались! Трудно было понять, в чем же будет состоять победа, и, поскольку многие передрались в попытке решить этот вопрос, комиссия организаторов автогонки объявила в экстренном бюллетене программы, что победившая машина должна оказаться в состоянии двигаться самостоятельно и пройти тысячу кругов. Ни одна машина не могла бы пройти тысячу кругов без четырех или пятикратной дозаправки. Если Вундеркинду это удастся, то именно таким путем он станет победителем автогонки, остальные же машины имеют право на любое количество дозаправок.

Это вызвало протесты, но фиктивный Вундеркинд выдвинул боксерскую челюсть, оскалил торчащие зубы и сказал, что его это вполне устраивает. Он знает, что нефтяные компании постараются повлиять на предстоящую гонку, но он еще держит их удары.

В ту же пятницу вечером президент сделал заявление, в котором проинформировал весь мир, что Америка не может проиграть, пока у нее есть надежная молодежь с таким складом характера, как у Вундеркинда.

После этого заявления, зная, что в субботу на рассвете на дорогах будут заторы, я потихоньку выскользнул из дому и сел в свой фургон. Видеоконтрольный аппарат был со мной, бинокль тоже, я запасся теплой одеждой, а сзади у меня стоял обогреватель. Я уже заранее выбрал местечко для наблюдения. Это был холмик с видом на трек, в трех четвертях мили, с вершины которого трасса просматривалась отлично. Холмик находился во дворе перед домом, но сто долларов обеспечили мне его неприкосновенность как наблюдательного пункта.

Снайперы мои, в белых накидках, расположились гораздо ближе к треку – на крышах зданий, вооруженные винтовками «уэзерби» с телескопическими прицелами и глушителями, стреляющими пулями «акселератор» со скоростью 4080 футов в секунду.

Ощущая полный комфорт, довольный собой и в себе уверенный, я прилег на койку фургона, предварительно установив видеоаппаратуру на сигнал предупреждения в случае, если Хеллер зашевелится.

Прекрасная это будет победа – для меня!