"Синдзю" - читать интересную книгу автора (Роулэнд Лора Джо)

Глава 4

Мидори промчалась через сад и взбежала по лестнице к двери, ведущей на женскую половину особняка, где располагалась ее спальня. Но вместо того, чтобы войти, она остановилась и поежилась от холода. Затем, быстро приняв решение, она сняла сандалии на деревянной подошве. Держа их за ремешки, девушка в носках с отделенным большим пальцем легко пробежала вдоль веранды мимо ряда дверей, расположенных под нависающим скатом крыши.

На миг она задержалась у открытого окна. Во внутреннем коридоре судачили служанки. Мидори пригнулась и прошмыгнула под окном, чтобы ее не заметили. За углом, сквозь тонкую бумагу на окнах опять прорывались женские голоса: это наложницы отца сплетничали со своими служанками, приводя себя в порядок или занимаясь вышивкой. Где-то плакал младенец. Кто-то играл на самисэне и вдруг прекратил.

— Нет, нет! — услышала Мидори горестный возглас учителя музыки младшей сестры. — Чересчур быстро!

Опять послышалась мелодия, на этот раз она звучала медленнее. Мидори проскользнула мимо музыкальной комнаты, радуясь тому, что дети заняты и не могут увязаться за ней.

Наконец она достигла цели — двери в северном конце женской половины. Девушка отодвинула дверь и осторожно выглянула в коридор — пусто. Она быстро пробежала по нему и скользнула в спальню Юкико, куда госпожа Ниу строго-настрого запретила кому бы то ни было входить.

Мидори закрыла дверь и осмотрелась. Окна были затворены, лишь тусклый свет проникал в комнату из коридора. Мидори с трудом различала серебряные листья на белых обоях. Она почувствовала озноб, но холод виноват был в этом лишь отчасти. Девушку трясло от страха. Чтобы немного согреться, она обхватила себя руками.

Вещи Юкико — постельные принадлежности, одежда, напольные подушки, письменный стол, приборы для занятий каллиграфией и предметы туалета — отсутствовали. Циновки были вымыты, а шкафы, занимавшие одну из стен, заперты. В комнате не осталось и признака того, что Юкико когда-либо здесь жила. Что она вообще существовала на свете.

Мидори всхлипнула. Безликая пустота комнаты заставила ее осознать: Юкико действительно умерла. Даже прикрытое тканью тело в семейной кумирне, заполненной дымом благовонных палочек и пением монахов, не смогло этого сделать. А комната — смогла. При мысли, что смерть сестры вовсе не кошмар, от которого можно проснуться, девушка горько заплакала.

Наконец, уронив сандалии, она вытерла слезы рукавом кимоно. Не время скорбеть. Есть более важное дело. Она несколько месяцев собиралась им заняться. После смерти Юкико оно стало еще важнее. Мидори быстро подошла к шкафам и начала открывать дверцы. Затем, опасаясь, что кто-нибудь застанет ее здесь, принялась лихорадочно рыться в белье, аккуратно разложенном на полках.

Легкий цветочный аромат банного масла Юкико создавал эффект ее присутствия. У Мидори защипало глаза, слеза упала на стопку одежды. Но девушка призвала на помощь силу воли и продолжила работу. От шкафа она перешла к большому сундуку, стоящему на полу под полками. В нем, под летними кимоно, она нашла то, что искала, — рулоны шелковой бумаги кремового цвета, перевязанные черными шнурками.

Дневники Юкико.

Мидори схватила верхний свиток. Подойдя к окну, развязала шнурок. Сердце бешено колотилось. Теперь она узнает — во всяком случае, надеется узнать, — почему умерла Юкико. Несмотря на категорическое заявление симпатичному ёрики, она не была полностью уверена в сказанном. В последнее время ее веселая и спокойная сестра выглядела печальной. Она не делилась переживаниями с Мидори, но часто записывала свои мысли в дневник. Свитки должны поведать Мидори, был ли на самом деле у Юкико возлюбленный и правда ли то, что она, отчаявшись, решилась на самоубийство. Или к смерти ее привело что-то другое. Мидори нетерпеливо шелестела страницами, ища последнюю запись. Внимание привлек один пассаж. Прикусив кончик языка, она принялась читать.

Вчера мы собирали светлячков на вилле господина Куроды в Уэно. В тонких летних кимоно мы, как призраки, летали по темным полям, гоняясь за таинственным мерцающим светом, который излучают эти крошечные создания. Сладкий аромат земли и свежескошенной травы стоял повсюду. Стрекотание сверчков звучало непрерывным аккомпанементом к детским крикам и смеху. Мы собирали светлячков в плетеные коробочки, и там они продолжали тихо мерцать — живые фонарики!

Мидори улыбнулась сквозь слезы. Слова Юкико вернули ее в тот очаровательный вечер. Девушке казалось, что сестра рядом.

По дороге домой Мидори и Кэйко в порыве веселья начали бегать, смеяться и толкать друг друга. Они уронили и раздавили одну из коробочек со светлячками Куроды. Как я ни боялась увидеть их удрученные лица, я сказала им, чтобы они рассказали об этом госпоже Курода и попросили у нее прощения. Но, думаю, они согласились со мной, потому что не обиделись.

«На нее невозможно было сердиться», — печально подумала Мидори. Будучи старшей, Юкико всегда строго следила за сестрами, но делала замечания с такой любовью, с такой нежностью, что они с удовольствием слушались, просто чтобы сделать ей приятно...

В коридоре послышались тихие шаги: кто-то шел в чулках. Вот скрипнула половица. Мидори вскинула голову, потом с виноватым видом скатала дневник и поискала, куда бы спрятать. Ее не должны здесь застать. Мачеха накажет. Шаги проследовали мимо двери. Мидори развернула дневник и достала лист ближе к концу. Хватит предаваться воспоминаниям о счастливых днях. Нужны факты.

Следующий пассаж разочаровал ее. Событие шестилетней давности никак не было связано со смертью Юкико. Однако изложение приняло тревожный характер, почерк стал порывистым, словно Юкико писала нехотя, без обычного удовольствия.

Седьмой день одиннадцатого месяца. Мрачный, дождливый день. И именно в такой день Масахито посвятили в мужчины. Церемония проходила в главном зале для приемов. Отец дал Масахито новое, взрослое имя и подарил специальную шапочку. Затем состоялась церемония фундоси-ивай. Присутствовала вся семья. Было много гостей в нарядных кимоно. Вассалы отца стояли рядами в передней части зала. Горели фонари. Я чувствовала гордость за Масахито и с радостью наблюдала, как он принимает набедренную повязку — первую одежду мужской зрелости. Теперь, вспоминая тот день, я плачу. Жаль, что я не способна радоваться и гордиться двадцатилетним мужчиной так же, как пятнадцатилетним мальчиком!

Мидори озадаченно нахмурилась. Для сводных сестры и брата Юкико и Масахито были очень близки, однако, верно, в последнее время между ними возникла определенная холодность. Мидори перевернула лист, надеясь узнать причину отчужденности, но записи обрывались. Вместо них был перечень покупок: нитки для вышивки, заколки для волос, пудра. Помня, что лишнего времени нет, Мидори принялась перебирать листы, высматривая имя бедного художника. Она чуть не рассмеялась победно, не найдя его. Так она и думала! Юкико не знала Нориёси. Мидори прогнала навязчивое подозрение, что Юкико не упоминала своего возлюбленного из опасения: вдруг кто-нибудь прочтет дневник? — и обратилась к последней записи, сделанной за день до смерти Юкико.

Пришло время принимать решение. Правда, я не знаю, что делать. Если начать действовать, то это сломает жизни. Но если ничего не делать, то будет намного хуже! Заговорить — значит предать. Молчать — грешно.

Покусывая ноготь, Мидори перечитала текст. Иероглифы, написанные неровно, были не столь красивы, как раньше. Волнение явно отразилось на почерке Юкико. «Сломает». «Предать». «Грешно». Подбор слов убеждал Мидори, что доказательство убийства сестры найдено. Юкико знала что-то опасное. Но что именно? Какое решение беспокоило ее в последний день жизни? Мидори вернулась к предыдущей странице. Тревога и любопытство нарастали. Она настолько углубилась в чтение, что не заметила, как дверь начала потихоньку отъезжать в сторону, наконец щелкнула и открылась полностью.

Мидори пискнула и уронила дневник. Быстро повернулась. Изумление сменилось ужасом. В дверном проеме чернел силуэт мачехи. Позади маячил Эии-тян, громадную фигуру, которого нельзя было спутать ни с чем. Взгляд испуганной Мидори заметался по комнате, ища укрытие. Шкаф? Сундук? Поздно. Госпожа Ниу шла к ней. Всхлипывая, Мидори ждала вспышки гнева и злых пощечин.

Госпожа Ниу остановилась в нескольких шагах от нее. Спокойный взгляд смерил Мидори и переместился на рассыпанный дневник, открытые шкафы.

— Ты вошла в эту комнату вопреки моему запрету. — Голос звучал бесстрастно и потому более зловеще, чем крик в саду. — Ты говорила с полицейским офицером без моего разрешения и, разумеется, поведала всякие глупости о нашей семье. Теперь ты осквернила память сестры, переворошив ее веши.

Мидори задрожала. Губы задвигались в беззвучной мольбе.

— Пожалуйста... нет... — Почувствовав, что ее ждет нечто намного худшее, чем побои, девушка попятилась и локтем прорвала бумагу, натянутую на оконной раме.

— Тебя следует наказать. — Госпожа Ниу сузила очаровательные глаза.

Мидори почти слышала, как она тасует в уме варианты: никаких игр, никакой компании, никакой вкусной еды или любимых вещей на несколько дней... Все это девушке было знакомо.

Госпожа Ниу кивком одобрила выбранный вариант:

— Отправляйся к себе в комнату и не смей выходить, Пока все не будет приготовлено. — Она повернулась к Эии-тяну, который вошел вслед за ней и стоял рядом. — Проследите.

Мидори уныло поплелась за Эии-тяном. Страх выветрил из головы строчки Юкико. Мягкий треск за спиной заставил обернуться и ахнуть.

Мачеха рвала дневник страницу за страницей на мелкие кусочки.