"Розы во льдах" - читать интересную книгу автора (Лейкер Розалинда)

Розалинда Лейкер Розы во льдах

Тельме посвящается

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Он вдруг испугался, что упустил ее из виду во всеобщей сутолоке, когда пассажиры спускались по трапу. Но в следующий момент заметил, что она все еще оставалась на палубе и прощалась с капитаном, а ее картонки и чемоданы носильщики переносили на берег. Облокотившись о поручни, Колин Гамильтон выжидал, решая, когда лучше двинуться ей навстречу, чтобы предложить руку и помочь сойти. Этот галантный жест позволил бы оттянуть минуту расставания и договориться о свидании немного позднее, но непременно сегодня.

Нет, это не был один из тех романов, которые часто возникают на корабле. Трехдневное плавание из Лондона в Норвегию через бурное Северное море – слишком короткий период для того, чтобы отношения действительно стали близкими, но в глубине души Колин был абсолютно уверен, что у него еще все впереди. Он остановил на ней оценивающий взгляд: девушка с тонкой талией, жизнерадостная и темпераментная, причем еще большее очарование ей придавала манера держать себя независимо и самоуверенно. Последнее обстоятельство вызывало его особый интерес, так как раньше ему приходилось вращаться среди девиц, готовых легко уступать главенствующую роль сильному полу. Великолепие ее внешности подчеркивали и пышные волосы цвета темной бронзы, обрамлявшие бело-розовое лицо с высокими скулами и соблазнительными пунцовыми губами, которые он надеялся целовать в скором времени. До него доносились слова, произносимые ею с мелодичным шотландским акцентом:

– Еще раз спасибо, капитан Макдональд, за то, что позаботились обо мне!

– Для меня большая честь, что дочь моего старого друга почтила своим присутствием «Северную звезду». Ваш отец был из Эдинбурга, как и я, и мы оба этим гордились. Вы пережили большое горе, потеряв за короткий срок обоих родителей, но длительное пребывание на родине вашей матушки должно пойти вам на пользу.

– Уверена, что так и будет. – Бет Стюарт невесело улыбнулась, но подозрительный блеск зеленых глаз выдавал с трудом сдерживаемые слезы. Девушку утешало то, что она, наконец, видит страну своей матери. Мать долгие годы мечтала посетить родные края. С раннего утра Бет любовалась берегом фиорда Кристиания, скалистыми утесами, лесами и пашнями, мимо которых неторопливо проплывал пароход. Норвежские пейзажи находили глубокий отклик в ее сердце.

– Смотрите же, не работайте подолгу над картинами, – предостерегал капитан Макдональд. – Вам следует подумать и о том, чтобы немного развлечься.

– Я люблю рисовать и писать маслом, для меня это не работа, а удовольствие, – отвечала девушка. – В поисках сюжета для картины я смогу лучше познакомиться с окрестностями.

Глаза капитана лукаво блеснули:

– Вот уж поистине был переполох среди пассажиров, когда они узнали, что вы еще и писательница! Словно кошку подсадили в голубятню. Давно мне не приходилось испытывать такого удовольствия от плавания по Северному морю.

Бет тоже засмеялась. На корабле прошел слух, что она пишет пикантные любовные романы – это, вероятно, объяснялось тем обстоятельством, что девушка путешествовала одна, без компаньонки или служанки, и ни она, ни капитан не сочли необходимым предоставить какие-либо объяснения по этому поводу. Только Колин Гамильтон, которого она посвятила в цели своей поездки в Норвегию, знал об их маленьком секрете.

– Посмотрим, что будет, когда я буду возвращаться домой, – заметила Бет. – Пока же мне предстоит познакомиться с родиной матушки. Она всегда говорила, что красивее той долины, где она родилась, нет во всей стране.

– По крайней мере, у вас не будет затруднений с языком – вы ведь одинаково хорошо владеете и английским, и норвежским. Я даже слова не произнесу на их наречии. Или нет, пардон, это неправда, – капитан Макдональд весело прищелкнул пальцами. – Могу без труда произнести «ска-а-л».

Бет посмеялась вместе с ним, они снова обменялись словами прощания. Бет подошла к сходням и тут же увидела протянутую к ней руку Колина Гамильтона.

– Позвольте, мисс Стюарт!

– Как вы добры…

Она вложила пальцы, затянутые в белую перчатку, в его руку и почувствовала, как он крепко сжал их. Возможно, он догадывался, какую грусть вызывает в ее сердце норвежская земля? Ей показалось, что он все хорошо понимает, ибо их знакомство сразу приобрело какой-то более глубокий смысл, несмотря на обычные слова, которыми они обменялись, как того требовали формальности. Между ними тут же возникли особая близость и понимание, что редко можно наблюдать при столь кратком знакомстве.

Колин Гамильтон обладал приметной внешностью, высоким ростом и изящной фигурой, стройной и гибкой. Черты лица и осанка выдавали в нем аристократа. Дополняли этот весьма привлекательный портрет спадавшие на лоб каштановые волосы, аккуратно подстриженная борода, подчеркивавшая решительную линию подбородка, и удивительно добрые, хотя и чувственные, губы. Хорошо поставленный голос, породистое лицо и спокойные, уверенные манеры – все говорило о солидном достатке и отличном воспитании. Но даже без этого Бет догадалась бы, что он весьма состоятельный человек, ибо только богатые люди путешествуют ради удовольствия, их всегда влекут новые просторы. В последние годы о норвежских красотах говорили особенно много, а уж реки, где водился лосось, озера, изобилующие форелью, и огромное количество диких животных и птиц привлекали толпы любителей-охотников, уставших от своих английских и шотландских угодий.

– Хорошо, если бы в Кристиании мы остановились в одном отеле, – сказал он, помогая ей сойти на землю, – но полагаю, что придется довольствоваться несколькими встречами где-нибудь в небольшой гостинице перед тем, как вы отправитесь в долину Гудбранд. Тогда наши пути разойдутся.

Бет Стюарт почти не слушала. Вот ее нога ступила на прибрежные камни… Она в Норвегии! Она может вдыхать воздух старого города, который носил название Осло еще во времена викингов и, возможно, однажды узнать о его первоначальном имени. Перед ней простирались улицы, крыши домов и других прекрасных зданий столицы, которую она сможет осмотреть – правда, очень поверхностно, – после чего отправится дальше, к конечной цели своего путешествия. Она поймала себя на том, что думает вслух и посвящает Колина в эти мысли.

– У нас впереди целый день. Надо постараться увидеть как можно больше. Еще рано.

Колин вынул золотые карманные часы.

– Половина десятого. Зайти за вами в половине одиннадцатого?

– Нет, пожалуй, лучше в одиннадцать… встретимся на рыночной площади.

Бет не думала, что регистрация в отеле «Брэнд» займет много времени, но ей хотелось побыть одной, чтобы привыкнуть к новой обстановке.

Он посадил ее в экипаж, приподнял шляпу, и Бет отправилась в путь по улицам города, внимательно глядя по сторонам, стараясь ничего не упустить. Радостное волнение охватило ее, но, прибыв в отель, она, к ужасу своему, узнала, что ее заказ отменен. Только значительно позже, когда все приготовления, которые она так тщательно продумала и, казалось, все предусмотрела, оказались напрасными, только после того, как все стало рушиться по неизвестным причинам, когда сгустились зловещие тучи и она утратила власть над обстоятельствами – словом, лишь через много дней ей удалось определить точно, когда все началось. Все началось у регистрационной стойки в отеле «Брэнд» самым необъяснимым и загадочным образом.

– Как это могло случиться? – спрашивала она, не веря своим ушам. – Я заказала номер, послав письмо. Вы подтверждаете, что получили его…

Служащий отеля, казалось, был не меньше озадачен:

– Мне известно только одно, мисс Стюарт, что номер для вас не забронирован. Один был оставлен за вами недели две назад, но потом нам сообщили, что он вам не понадобится.

– Сообщили? Кто? Я не знаю никого в Кристиании, никого в Норвегии, кроме…

Бет осеклась, качая головой. У нее возникло тревожное предчувствие, ничего общего не имевшее с перепутанными заказами в гостинице.

– На мое имя поступали письма?

Корреспонденция не поступала. Клерк позвал управляющего, который рассыпался в уверениях, сожалея, что не может предложить ей свободного номера, так как они все сданы бизнесменам, прибывшим на конференцию. Он мог сказать только, что в записке, оставленной у регистратора, сообщалось, что ей больше не понадобится комната.

– Вы сохранили эту записку?

– Увы! Я счел дело закрытым. Могу предложить попытать счастья в отеле «Виктория» или «Гранд-Отеле». Оба весьма комфортабельны и смогут устроить вас.

Бет уже отпустила экипаж, доставивший ее из гавани, но ей помогли найти другой и снова погрузили ее вещи.

– Отель «Виктория», – приказала она и подумала, что желание Колина, вероятно, все-таки сбудется. Откинувшись на спинку сидения, она размышляла о случившемся, но чем больше думала о том, что ей сказали в гостинице, тем более невероятным это казалось. Самым естественным представлялось объяснение, что кто-то допустил ошибку и забронировал лишний номер для участников конференции, а управляющий просто сочинил историю с запиской, чтобы отвести от себя упреки. Бет охватило негодование, она даже топнула ногой, не в силах смириться с абсурдным вымыслом, который ей привели в оправдание. Но почему ноющее ощущение дискомфорта не покидало ее? Она пыталась отогнать предчувствие, убеждая себя в том, что люди везде одинаковы и ей уже приходилось сталкиваться с безответственностью служащих во время путешествий по родной стране и за ее пределами.

Бет Стюарт была обязана своему отцу-капитану тем, что сумела узнать кое-что о жизни и была избавлена от замкнутого однообразного существования, которое вела ее мать. С раннего детства отец заставлял ее читать все, что попадалось под руку, упражнять мозг спором и дискуссией, воспитывал в ней любознательность и жажду новых ощущений. Это он ободрял ее в первых робких попытках писать рассказы и стихотворения о природе Шотландии, он нашел для нее лучшего учителя рисования в Эдинбурге. Когда Бет исполнилось семнадцать лет, ей разрешили путешествовать с туристическими группами мистера Томаса Кука, и она увидела великолепные памятники Рима, развалины Помпеи, каналы Венеции. Она побывала во Франции, Германии, Швейцарии. Из каждой новой страны она возвращалась с альбомом зарисовок местных цветов, которые сопровождались подробными описаниями. Мать к этому времени стала почти инвалидом, пристрастившись к алкоголю и живя в мире полуреальных мечтаний о родине. Ностальгия со временем приобрела форму почти физических страданий, изливавшихся в постоянных жалобах, подлинных и вымышленных переживаниях. Она почти не замечала, дома ее дочь или нет.

Одним из результатов путешествий Бет стали несколько иллюстрированных статей, опубликованных в шотландских газетах и журналах. Потом ее представили известному лондонскому издателю, которому она предложила серию картин и рисунков, изображавших дикорастущие цветы Шотландии.

Рукопись, содержавшая обширные и интересные пояснения к рисункам, была принята к публикации. Поэтический характер ее работ, не говоря уже о тонкости и тщательности изображения, не ускользнул от внимания публики и вызвал живейший интерес к ее теме. С ней заключили контракт на отдельные серии, эта работа вылилась в два тома, посвященных дикой флоре Англии и получивших широкое признание. Одновременно оттиски ее рисунков, помещенные в изящные рамки, стали продаваться в магазинах, принося существенный доход как художнице, так и издателю. Бет предложила сделать серию «Горные цветы Норвегии» для четвертой книги, что было принято с большим энтузиазмом. С того времени, когда они с матерью бродили по окрестностям Эдинбурга и она делала первые детские наброски, прошло много времени, и мастерство Бет окрепло.

Экипаж доставил ее к отелю «Виктория», где Бет без труда получила комнату. Она не стала тратить много времени на распаковку вещей и вскоре снова оказалась на улице, распахнула над головой зонтик, защищаясь от солнцепека, и, немного прогулявшись, чтобы прийти в себя, направилась к рыночной площади. Там она с удовольствием бродила среди цветов, фруктов и овощей, впитывая в себя дух новой для нее страны в ожидании Колина. Тогда-то Бет и заметила незнакомца.

Он выбирал розу в тени навеса над цветочной палаткой. Желтое полотно отбрасывало янтарный свет на его лицо, придавая более темный оттенок светлому костюму и соломенной шляпе с широкими полями. Мужчина критически изучал представленные в изобилии роскошные цветы, длинные стебли которых покоились в ведрах и кувшинах, а головки играли причудливыми яркими переливами розового и пурпурного, белого и желтого – от кремового до темного топаза. Бет была наполовину скрыта от него листьями и стеблями цветов на соседнем прилавке и прислоненным к плечу зонтиком. Никогда раньше ей не приходилось видеть столь необычное лицо, напоминавшее классические черты древних нордов. Это лицо казалось одновременно задумчивым и свирепым, очерченные скулы выдавались вперед, лоб был широким и высоким, прямой нос – абсолютно правильной формы, подбородок выражал волю и непредсказуемость. Густые блестящие волосы, зачесанные за уши, на фоне модно подстриженных бакенбард, казалось, имели более темный русый оттенок.

Бет попыталась угадать, какого цвета розу он выберет. Алую?

Он выбрал алую. Почти не распустившуюся. Отдал продавщице деньги, подождал, пока она придаст стеблю нужную длину, затем продел розу в петлицу. Вдруг он поднял до того опущенные веки, и Бет на мгновение поразил пристальный пронзительный взгляд его серо-голубых глаз.

Она поспешила отвести глаза, делая вид, что выбирает цветы, потом медленно зашагала прочь, словно ничего не произошло. Но ощущение контакта не исчезло, напротив, приобрело сходство с физическим прикосновением, полным интимного смысла. Эта встреча странно взволновала ее, и по какой-то необъяснимой причине к ней вернулось чувство безотчетной тревоги, которое она испытала в отеле «Брэнд». В этот момент она заметила Колина, идущего к ней навстречу, и ощутила облегчение и радость, видя, как беззаботно он помахивает шляпой.

– Что это значит? До меня дошли слухи, что вы переехали в «Викторию»! – весело приветствовал он ее. – Один из наших попутчиков с корабля видел вас в вестибюле.

– Просто вышло недоразумение с бронированием, – ответила она, чувствуя, что в его присутствии мрачное настроение уходит. Они удалились под руку. У Колина тоже были новости, которые он излагал, пока они шли к воротам Карла Юхана – весьма оживленному месту, откуда открывался вид на королевский дворец, расположенный вдали, там, где кончался огромный парк.

– Посыльный прибыл как раз перед моим уходом, – сказал он. – Великолепно говорит по-английски. Заверил, что ловля лосося в реке Торден будет отличной, но придется плыть сначала по реке, потом ехать по железной дороге, а на следующий день пробираться по узкой горной тропе, которая приведет к деревне Рипдал. Вы вполне уверены, что хотите прямо отсюда направиться в долину Тордендаль? – В голосе его звучали забота и участие. – Насколько я понимаю, она труднодоступна. Вам известно, что до нее добираются только по узкой тропинке, пролегающей через горы, или лодкой вверх по реке?

Бет кивнула.

– Мама говорила, что в ее время туда можно было попасть только на весельных лодках. Это означало, что в туман и непогоду долина оставалась отрезанной от мира. Но теперь, когда Норвегия стала популярна среди путешественников и любителей рыбной ловли, готовых преодолеть любые трудности… – она искоса взглянула на него, – по реке ходит пароход, дважды в неделю, кроме зимних месяцев, разумеется, когда все замерзает. Так я собираюсь добраться до Тордендаля.

– Где вы хотите остановиться?

– Там нет гостиницы или пансионата и вообще никаких условий для обычного путешественника, который хочет полюбоваться красотами Тордендаля с палубы парохода и отплыть через пару часов. Но мне удалось с помощью писем, которые я отправляла из Эдинбурга, а также при содействии Британского посольства здесь, в Кристиании, снять небольшой коттедж в долине. Правда, место это довольно безлюдное – несколько разбросанных на большие расстояния ферм и крохотная избушка на берегу озера, где причаливает пароход.

– Есть опасность, что ваш коттедж будет лишен элементарных удобств, – предупредил он.

– Я вполне готова к этому. По мне так чем меньше людей, тем лучше. Никто не помешает заниматься рисованием столько, сколько мне захочется.

– А мне можно навещать вас? – спросил он серьезно.

Она остановилась и бросила на него испытующий взгляд.

– Конечно, можно, – сказала она мягко. – Вам я всегда буду рада. Но найдется ли у вас свободное время? Помню, на корабле вы говорили, что попытаете счастья на всех реках вплоть до реки Намсен, что вам так рекомендовали. А это весьма далеко от Тордендаля.

– Я сам хозяин своего времени, – ответил он небрежно. – И себе тоже хозяин. Проведу я здесь шесть недель или шесть месяцев, зависит только от меня. Мои ружья и мои удочки при мне. Когда кончится лов лосося, можно будет заниматься охотой вплоть до самой зимы.

Они продолжали медленно прогуливаться, и Бет поняла, что вправе толковать его слова так, как ей больше нравится: в сущности, ничего определенного он не сказал. Но при желании можно было сделать вывод, что он намерен остаться в Норвегии на время ее пребывания в стране. Ей показалось, что ей этого даже хочется. Впервые в жизни она почувствовала, что готова открыть в себе бездну эмоций, даже страстей, что стоит на пороге любви, которой суждено превзойти ее самые смелые ожидания. Почему именно сейчас ей выпал такой жребий, было трудно объяснить: Бет всегда считала, что рассудок в ней берет верх над чувствами. Уж не была ли причиной тому норвежская земля, которая наполнила душу таким смятением?

В свои двадцать четыре года Бет уже выслушала не одно предложение от пылких воздыхателей, но так случилось, что сердце ее не отозвалось полностью на горячие чувства поклонников, и она отвергла их ради них самих, равно как и ради себя. Ее подруги, особенно те, с которыми она общалась в Эдинбурге, вместе ходила в школу и делила девичьи надежды и мечты о любви и замужестве, не скрывали, что не одобряют ее разборчивости, которая может кончиться тем, что она так и останется одна. Они все вышли замуж до того, как им исполнился двадцать один год, и успели побывать сначала невестами, потом почтенными матронами. Большинство из них уже обзавелись младенцами, а некоторые и не одним, а Бет была довольна тем, что сменила роль подружки невесты на роль крестной матери, делая крестникам положенные подарки в виде чашек или ложечек на зубок и получая удовольствие, когда маленькие ручонки обвивали ее шею. Бет любила детей.

Каждая из подруг считала, что имеет право вмешиваться в чужую жизнь, и потому время от времени «говорила серьезно» с Бет, упрекая ее в излишней привередливости, эгоизме, чрезмерном увлечении карьерой писательницы и феминистским движением, к которому Бет примкнула в искреннем стремлении добиться справедливости в борьбе за права женщин. Она выслушивала подруг с неизменным терпением, потчевала их чаем, целовала в щечку при прощании и отсылала домой к мужьям, которые не прочь были пофлиртовать с ней за спинами своих верных жен. Это еще более укрепило ее в решении не спешить и дождаться такой любви, которая сможет захватить ее целиком и вызовет столь же всепоглощающее чувство у ее избранника. Поэтому Бет не удивилась тому, что сердце ее учащенно забилось в первый день пребывания на норвежской земле.

Колин и Бет провели остаток дня, знакомясь с окружающими пейзажами, прервав прогулку лишь на короткое время, чтобы позавтракать за столиком, залитым солнечным светом, в открытом ресторанчике с видом на фиорд, по которому они проплывали еще утром. Потом они наняли экипаж и прокатились по городу, любуясь широкими улицами, украшенными клумбами с красной геранью; в окнах домов было столько цветов, что они напоминали парки. Они посмотрели древнюю крепость Акерус, здание парламента и побывали в соборе. На Бет произвело сильное впечатление место, отведенное для королевской семьи, которое было устроено в виде балкона, находившегося над остальными скамьями. Им пользовался король Швеции и Норвегии Оскар, когда пребывал в своей резиденции во дворце. В гавани, где пахло просоленными палубами, рыбой и просмоленными канатами, Колин отпустил экипаж, и они бродили по набережной, наблюдая, как пришвартовывались и отчаливали корабли, величественно проплывали большие пароходы, выпускали клубы дыма мелкие суденышки. Проходили шхуны с уловом креветок, которые приготавливались на борту и продавались прохожим прямо в гавани.

Бет вытянула шею, чтобы лучше разглядеть свертки с аппетитными бело-розовыми креветками, и решительно заявила:

– Хочу попробовать.

Колин удивился, но потом сказал:

– Почему бы и нет? Конечно, черт побери, почему бы вам не попробовать?

Он вскоре вернулся с покупкой, они сели на скамью около воды, чтобы отведать креветок; мясо их было соленым и нежным. Потом Бет и Колин отправились назад в отель.

– Вы самая замечательная девушка! – сказал он с восхищением, когда они вошли в вестибюль. – Среди моих знакомых леди не найдется ни одной, которой бы пришло в голову есть креветки из бумажного пакета, словно простолюдинке…

Бет озорно взглянула на него:

– Когда находишься в Риме…[1] – сказала она игриво, не закончив фразу.

– Вполне согласен. Вы совершенно правы.

– Ко времени отъезда из Норвегии, – сказала Бет, получая от портье ключ от своего номера, – я надеюсь изучить все обычаи страны, попробовать все местные кушанья и, самое главное, завести много друзей среди местных жителей.

Колин тоже взял ключ, и они вместе начали подниматься по лестнице.

– Раз ваша мать была норвежкой, неужели у вас нет родственников по ее линии, с которыми вы могли бы провести время? Вы упоминали, что она родилась в Тордендале. Может быть, там живет ее семья?

– Возможно, – ответила она уклончиво, и он не продолжил разговор.

Войдя в номер, Бет сняла шляпку, позвонила, чтобы приготовили ванну, и подошла к двери, которая вела на галерею. Она выходила во внутренний дворик, где официанты готовили к обеду столы под брезентовым навесом. Бет небрежно облокотилась на балюстраду, довольная возможностью расслабиться после богатого впечатлениями дня. Она не исключала возможности, что в Тордендале жили три ее кузины, дочери младшей сестры матери, но больше ей ни о ком не было известно. Ее дедушка, который держал в черном теле жену и двух дочерей, пережил всех троих. Эти сведения сообщил ей отец, вернувшись из последней поездки.

Бет часто думала, что мать вела бы себя совсем иначе, если бы изредка могла посещать родные места, ибо Астрид Стюарт постоянно тосковала по родине, и эта тоска, как яд, отравляла ее супружескую жизнь. Со временем она превратила мужа в козла отпущения, которого винила во всех семейных неурядицах. Но приехать в родной дом она не могла, ибо убежала из него, чтобы выйти замуж за молодого морского офицера с британского корабля. Они познакомились, когда Астрид приехала в Берген. Отец отрекся от дочери и не хотел ни видеть ее, ни даже слышать о ней. Посещение любого другого города Норвегии исключалось, ибо капитан Стюарт решительно воспротивился этому, боясь, что жена может не вернуться. Главная его забота была о маленькой дочери, кроме нее у него не было родственников, если не считать одного-двух кузенов, с которыми он не поддерживал связи.

Мать и дочь проводили много времени в одиночестве в своем сером каменном доме в Эдинбурге, еще чаще они бродили по окрестным холмам и лугам в любую погоду, ибо только общаясь с природой, Астрид снова превращалась в того человека, которым была до замужества, в дитя долины, где родилась. Но со временем даже воспоминания детства не смогли заглушить боль ее измученного сердца.

Прогулки с матерью благотворно сказывались на Бет. Астрид научила дочь замечать редких птиц в полете, необычных ящериц, прячущихся под камнями, ту или иную новую разновидность веснянки, распускающей над водой серебристые крылышки. Мир трав и тростников, диких цветов и насекомых открыл свои чудесные тайны ребенку, стал более реальным, чем мир каменных домов, где протекала будничная жизнь девочки. Вместе с матерью они приносили домой растения и рисовали их карандашом и красками, хотя интерес Астрид быстро угасал, она отталкивала работу и наливала себе шерри или что-нибудь покрепче – незаметно от Бет, которая работала с увлечением.

С юных лет Бет унаследовала от матери нечто большее, чем пробудившийся интерес к природе и умение говорить на двух языках с одинаковой легкостью. Она научилась любить Норвегию, которую никогда не видела сама, но о которой много узнала из рассказов матери, впитала ее историю, радовалась, что в начале века стране удалось освободиться от датского владычества и снова стать полностью независимой, каковой она была в прошлом. Теперь ее флаг портили лишь символы Швеции, которые тоже должны были исчезнуть со временем, когда престол Норвегии перейдет норвежскому королю и она не будет склоняться перед шведским троном. Но чаще всего девочка обращалась в мыслях к той долине, где родилась ее мать и которую она заранее полюбила как родную Шотландию, несмотря на странное имя, звучавшее почти угрожающе: «Тордендаль» означало «Долина Грома». Это название возникло много веков назад и было связано с тем, что шум мощного водопада, находившегося в долине и питавшего глубокое озеро, в сердце которого он ниспадал, не умолкал ни днем, ни ночью. Бет выросла с верой и надеждой, что когда-нибудь она увидит все своими глазами. Теперь долгое ожидание подходило к концу. До долины Тордендаль было всего три дня пути.

Бет надеялась, что ненависть и предрассудки, поселившиеся в сердцах ее предков, не отразятся на отношении к ней нынешнего поколения членов семьи. Она написала в родовое поместье Холстейнгаард в Тордендале, адресовав письмо старшей кузине, но ответа не получила. Решив, что послание могло не дойти, она подождала до того дня, когда время отъезда окончательно определилось, и написала снова, посвятив родных в свои планы и выразив уверенность, что ей удастся повидаться с кузинами во время пребывания в Тордендале. Но и на этот раз ответа не последовало, хотя этот факт свидетельствовал о том, что письма дошли по указанному адресу.

Прибыв в отель «Брэнд», первое, о чем Бет осведомилась, – это о почте на ее имя. Писем не было. Бет логично предположила, что молодые хозяйки Холстейнгаарда не хотят иметь ничего общего со своей заморской сестрой.

К обеду Бет спустилась в шелковом платье цвета морской волны с драпировкой из тонкого кружева. Колин уже ждал ее внизу у лестницы. Черный вечерний костюм с белоснежной рубашкой был ему очень к лицу. Они вышли во двор, где струился фонтан. Официант подвел их к одному из столиков, где уже стоял серебряный сосуд с кусочками льда. Зелень окружавших столик растений смягчала духоту вечера, ибо северное норвежское солнце заходит поздно, и последние его лучи еще бросали багровый отблеск и проникали под бледно-зеленый навес, весело играя у их ног.

Когда они заняли свои места, до Бет донесся шепоток знакомых им по пароходу людей, сидевших за соседними столиками. Внезапно возникшая дружба между молодыми людьми уже во время плавания стала предметом досужих домыслов корабельного общества, и Бет предполагала, что, поскольку ее ошибочно считали писательницей, не слишком щепетильной в выборе тем, отношения с Колином, по всей вероятности, тоже были неправильно истолкованы. Колин, должно быть, думал о том же, потому что улыбнулся ей улыбкой заговорщика, от чего ей захотелось расхохотаться.

Они завершили день посещением театра; она шепотом переводила ему реплики, прикрывая рот программкой, когда действие принимало крутой оборот. После театра они пешком вернулись в отель, наслаждаясь прозрачной свежестью северной ночи. Колин попросил Бет называть его по имени.

– Хорошо, Колин, – ответила Бет серьезно, – и вы можете тоже называть меня просто Бет.

Колин остановился, взял обе руки Бет в свои, посмотрел по сторонам, чтобы убедиться, что никто не видит, и робко спросил:

– Можно поцеловать вас, Бет?

Она недолго колебалась и повернула к нему лицо. Это был очень чистый и мягкий поцелуй. Ощущение его теплых губ было приятно Бет и скрепило печатью начало нового этапа их отношений, что бы они ни сулили.

Когда на следующее утро Бет вышла из ресторана после завтрака, вестибюль уже был заставлен багажом; среди других вещей она увидела свои чемоданы и картонки. Пока она надевала перед зеркалом шелковый жакет своего дорожного костюма сизого цвета, прилаживала шляпку и натягивала перчатки, первые экипажи, которые должны были доставить путешественников на вокзал, уже прибыли. Бет спустилась по широкой лестнице; в одной руке она держала сумочку, а с другой свисало саше с альбомом для зарисовок, набором карандашей, иллюстрированным путеводителем по Норвегии, флакончиком освежающего одеколона и билетами.

Места для всей группы были зарезервированы в длинном вагоне первого класса, каждое купе вмещало четырех человек, посадка проходила без лишней спешки. Бет прошлась по платформе, чтобы взглянуть на паровоз с высокими трубами, окрашенный в черный и желтые цвета и отделанный медными украшениями, сверкавшими на солнце.

Когда она возвращалась к вагону, Колин поспешил ей навстречу.

– Осталось пять минут, – сказал он. – Багаж уже погрузили, все вещи на месте. Пойдем в вагон?

В поезде оказалось просторно и удобно, мягкие сидения были отделаны красивым полосатым гобеленом, на окнах висели приятные занавески, на столике стояли бокалы с водой и кусочками льда для ее охлаждения. Бет и Колин удобно устроились в четырехместном купе, и Колин настоял, чтобы Бет села спиной к паровозу, чтобы сажа не испачкала ей лицо, если случится, что копоть из трубы проникнет через окно. На платформе еще суетились поздно прибывшие пассажиры. Они озабоченно проходили мимо мест, предназначенных для группы английских туристов. Начались рукопожатия, прощания, объятия. Проводник развернул зеленый флажок и вынул из кармана свисток.

– Сейчас тронемся, – заметил Колин, откинувшись на спинку кресла напротив Бет и скрестив длинные ноги.

Проводник поднес к губам свисток, но тут у входа на платформу возникло какое-то замешательство, кто-то в отчаянии жестикулировал, умоляя подождать опоздавшего, и на платформе появился незнакомец с рыночной площади. Он сделал величественный знак проводнику, подняв серебряный набалдашник трости и приближаясь к поезду. Бет невольно подалась вперед, она вся напряглась и жадно смотрела в окно, испытав то же любопытство, которое охватило ее накануне при виде этого импозантного человека, только на этот раз высокомерие пришельца вызвало ее явное неодобрение. Он двигался не спеша, попыхивая тонкой сигарой, прищурив глаза от паровозного дыма, и, казалось, был нимало не смущен тем, что заставляет ждать поезд и всех пассажиров.

– Кто бы это мог быть? – тихо спросила дама позади Бет.

– Бог знает, – раздраженно ответил ее муж, которому не нравилось в Норвегии все и который пребывал в отвратительном настроении с того самого момента, как сошел на берег.

– Черт бы его побрал! Проклятый иностранец! Все они нахалы, никого и ничего не уважают, видишь ли! И меньше всего расписание…

Незнакомец прошел мимо окна Бет, взгляд его был устремлен вперед, следом за ним поспешал носильщик с чемоданом. Через вентилятор в окне проник аромат дорогой сигары; она нагнулась ближе к стеклу, чтобы видеть, куда он направляется.

Незнакомец не спешил занять первое же свободное место в вагоне, которое можно было разглядеть через стекло. Так бы сделал кто угодно, только не он. Не этот гордец, напоминавший недоброго красавца-язычника. Вместо этого он прошел чуть ли не до самого паровоза, там остановился, заплатил носильщику. Раздался свисток, проводник махнул флажком. Выбрасывая клубы дыма, паровоз зашипел, поезд тронулся.

Бет наблюдала в окно, как Кристиания осталась позади, началась сельская местность, мелькали фермы, но мысль о незнакомце в другом конце поезда не покидала ее. Было ясно, что это могущественный и властный человек, знающий себе цену. С ним никто не осмелится шутить. Такой может испортить жизнь кому угодно. Вот уже дважды он встретился на ее пути. Бет стало не по себе, снова появилась безотчетная тревога, пережитая ею в отеле «Брэнд». Теперь она поняла, что это чувство, в сущности, не покидало ее все это время.

Колин пристально наблюдал за выражением ее лица и уловил, что она думает о чем-то своем, не связанном с тем, что видит из окна. Ее красиво очерченные тонкие брови сдвинулись, придав лицу хмурое выражение, словно ее одолевали тяжелые предчувствия, даже страх. Снова сердце защемило от жалости к ней и он снова подумал, что ей не следует ехать одной в Тордендаль.