"Одна в Нью-Йорке" - читать интересную книгу автора (Сойер Рут)

ДЕНЬ БЛАГОДАРЕНИЯ

Во время, когда Люсинда колесила по всему Нью-Йорку на роликах, День Благодарения праздновался с куда большей торжественностью, чем в наши дни. Сначала его ждали, потом отмечали, а потом дни и даже недели делились впечатлениями. Люди, не стесняясь, пылко благодарили Бога за все хорошее, что получили в этом году. Даже Люсинда, которая обычно не проявляла особого рвения к молитвам, составила перед праздником огромный список, куда внесла все, за что «обязательно должна поблагодарить Бога».

Первым пунктом в списке Люсинды стояли ужины в честь Дня Благодарения. Ни разу в жизни она еще не получала такого количества приглашений. Похоже, пробудившись накануне последнего четверга в ноябре, друзья и родственники разом вспомнили о временном сиротстве Люсинды. Мисс Люси-милочка пригласила ее отведать дикую индейку из Вирджинии. Мистер Гиллиган заехал сообщить, что миссис Гиллиган «будет польщена», если Люсинда придет к ним на праздничный ужин. Джоанна прислала письмо. Ее отпустили до тех пор, пока не вернутся Люсиндины папа и мама, и она жила у своей замужней сестры. Джоанна писала, что «все эти последние недели целиком думает о своем Ягненочке», вслед за чем «Ягненочек» приглашался в гости «отпробовать гуся». Тетя Эмили тоже внесла свою лепту. Она сообщила, что ждет племянницу на праздничный ужин, «только, конечно, без роликов и с хорошими манерами». И наконец, крестная Люсинды, тетя Элен Дуглас Маккорд, прислала служанку Энни с запиской.

«Я просто сгораю от стыда, – писала крестная, – что совсем забросила тебя, моя милая. Впрочем, мою черствость можешь расценивать и как комплимент: я просто не сомневалась, что ты сумеешь, в случае чего, за себя постоять. Обязательно приходи в Благодарение к семи вечера к нам на ужин. Может быть, это и не очень рано для девочки твоего возраста, но ты у нас такая умница, что наверняка прекрасно освоишься в обществе старших. Тони Маккорд, твой дядя, мечтает тебя увидеть, а Шнурок жалуется, что ты с ним очень давно не играла. Кроме того, после ужина мы всей компанией отправимся на спектакль. До встречи!»

Но и этим приглашением дело не кончилось. Доктор Коллиер, который крестил Люсинду, нанес ей визит после службы. Он сказал, что они с женой очень надеются, что Люсинда пожалует в День Благодарения к ним на обед. А потом еще мистер Спиндлер из гостиницы прислал с Баттонсом приглашение на свой праздничный обед в два часа.

– Ох! – схватилась девочка за голову. – Сколько индеек в Нью-Йорке мечтают, чтобы я их съела! И еще один гусь Джоанны! Просто ужас какой-то!

Поразмыслив немного, Люсинда нашла замечательный выход из положения. Перво-наперво она упросила Люси-милочку позвать вместо нее семейство Бродовских.

– Конечно, я понимаю, мисс Люси, – виновато говорила Люсинда, – троих гостей принимать гораздо сложнее, чем одного. Но ведь я ем страшно много! Наверное, все трое Бродовских съедят гораздо меньше, чем я одна.

Джоанне Люсинда отослала ответ с просьбой принять ее не в четверг, а в субботу во второй половине дня, и тогда они «все вместе доглодают гуся».

В гостиницу девочка отправилась лично. Домчавшись туда на роликах, она условилась с мисс Спиндлер, что придет к ним в пятницу.

– Понимаете, я всегда больше всего любила индейку, которую разогревают на следующий день, – объяснила она. – Наверное, вы сами тоже такую больше любите.

Столь же ловко Люсинда уладила отношения со всеми остальными. Потом применила подлинную дипломатию. Она без колебаний приняла приглашение тети Элен и таким образом достигла нескольких целей. Во-первых, крестная и ее муж любили детей, и вечера у них получались очень веселые. Во-вторых, Люсинда обожала их уэльского терьера Шнурка. А в-третьих, она знала, что тетя Элен Дуглас Маккорд занимает куда более важное положение, нежели тетя Эмили. «Если я скажу тете Эмили, что иду к крестной, она не станет меня заставлять идти к себе и к своим высоковоспитанным газелям», – подумала девочка.

Так все и вышло на самом деле. Люсинда иногда бывала очень практичной. Недаром ведь ее бабушка Уаймен происходила из Новой Англии.

В День Благодарения Люсинда надела свое любимое платье из китайского шелка. Затем она стала упрашивать мисс Питерс, чтобы та разрешила ей поехать в гости на роликовых коньках.

– Понимаете, мисс Питерс, у меня сегодня такое настроение… Я просто не могу, не могу в этот праздник ходить на своих двоих. Ну, пожалуйста, мисс Питерс!

Мисс Питерс с сомнением взглянула на девочку.

– Ты сегодня такая нарядная. Если ты свалишься со своих роликов, от твоей одежды ничего не останется.

– Свалюсь? – возмущенно всплеснула руками Люсинда. -Да я никогда в жизни не падаю, мисс Питерс. То есть, конечно, падаю, но не тогда, когда мне падать нельзя. Ну, мисс Питерс! Мне так не хочется идти ногами! И Шнурка мне тогда не удастся порадовать. Ведь, понимаете, с ним еще никогда никто не гулял на роликах!

– Да ладно, разреши ты ей, – вступилась за Люсинду мисс Нетти.

– Хорошо, Люсинда, – нехотя проговорила мисс Питерс, – только, прошу тебя, будь осторожна.

– Ну, конечно, мисс Питерс! Конечно, я буду самой осторожной из всех, кто только ездит на роликах по Нью-Йорку! – И Люсинда вприпрыжку устремилась в переднюю.

Но стоило ей выехать из дома, как она тут же забыла об осторожности. Она лишь тщательно избегала мощеных дорожек, впрочем, она и так всегда старалась их избегать, ибо трястись на роликах по плиткам не доставляет никакого удовольствия. Зато на асфальте Люсинда развила именно ту скорость, которая, по ее мнению, соответствовала празднику. Казалось, еще немного, и она вообще оторвется от земли.

Кроме праздника и предвкушения веселого ужина, была и еще причина, по которой Люсинда пребывала в таком восторге. Дело в том, что именно в День Благодарения ей удалось одержать крупную победу над теплыми панталонами. К этим панталонам Люсинда испытывала жгучую ненависть. Какое-то время положение казалось ей совсем безнадежным. Конечно, будь ее воля, она никогда не надела бы такой кошмар. Но мама перед отъездом взяла с нее обещание, что в последнюю неделю октября она начнет их носить. Что же Люсинде оставалось делать?

Вот уже месяц она каждое утро перекручивала вокруг ног штанины этих ужасных панталон, пытаясь их заправить в чулки. Но все ее усилия ни к чему не приводили. В результате приходилось нацеплять панталоны поверх чулок и жить с ужасным сознанием, что выглядишь как последняя уродина. Теплые панталоны уже довели Люсинду до того, что, одеваясь, она щедро произносила слова и выражения, совершенно противопоказанные юному существу из семейства Уайменов. Кроме того, она пребывала на грани истерики. И вот, сегодня утром ее наконец осенило, как разом избавиться от этого.

Тихонько пробравшись в комнату для работы, Люсинда схватила портняжные ножницы мисс Нетти и очень аккуратно принялась обрезать штанины у панталон. Она чувствовала себя и грешницей и праведницей одновременно. Быть может, она и не имела права так поступать. Но ведь она не просто так резала свои панталоны. То, что останется после ее работы, вполне можно носить хоть до самой весны, и мама будет довольна. На память Люсинде пришел детский стишок и, орудуя ножницами, она прочитала его нараспев:

Обрезав панталоны, Люсинда вновь ощутила себя человеком. Теперь, когда она летела во весь опор на праздничный ужин, ей было особенно радостно вспомнить об этом. Люсинда как раз миновала последний поворот. Убедившись, что перед ней до самого дома крестной простирается безукоризненный тротуар, она развила еще большую скорость. Это был достойный финал.

Вот только тучный и очень задумчивый джентльмен в котелке, которого в самый неподходящий момент угораздило оказаться между Люсиндой и домом, испортил все дело. Она никак не ожидала, что он шагнет прямо под ее ролики. Впрочем, джентльмену тут же пришлось поплатиться за свою рассеянность. Люсинда на всем ходу подсекла его, и он рухнул на землю, прежде чем понял, что с ним случилось, а котелок его упорхнул в сторону словно большая птица.

Однако Люсинде пришлось куда хуже. Пальто и платье относительно уцелели, и хорошая чистка вполне могла им вернуть прежний вид. Но лучшие перчатки продрались насквозь, чулки тоже пострадали изрядно, а оба колена были разбиты, и из них сочилась кровь.

– Поделом! Поделом тебе! – донесся голос возмущенного толстяка.

– Конечно же, поделом, – вздохнув, согласилась Люсинда, – но кому от этого легче.

Толстяк не нашел, что ответить, и уполз в придорожный куст, где надеялся обрести свою шляпу.

Люсинда, хромая, поднялась по лестнице и постучала в парадную дверь.

– Полный крах! – охарактеризовала она ситуацию камердинеру Таббинсу.

Таббинс пропустил гостью в дверь и спешно вверил ее горничной Энни. Та немедленно препроводила Люсинду к крестной.

– Вот Люсинда, миссис Маккорд, – объявила она, – сдается мне, тут надо срочно вызывать «скорую помощь».

Не обращая внимания на роскошное платье, тетя Элен нагнулась к Люсинде и внимательно осмотрела ее колени. Минуту спустя миссис Маккорд пришла к выводу, что никакой «скорой помощи» не потребуется.

– Мы справимся сами, – с решительностью, доставшейся ей в наследство от предков-шотландцев, проговорила она. – Энни, принесите, пожалуйста, таз с горячей водой, йод и корпию.[4]

Когда служанка доставила все необходимое, крестная тщательно промыла Люсинде ноги и забинтовала их. Однако чулкам уже ничто не могло помочь.

– Знаю! Знаю, что с ними делать! – вдруг закричала Люсинда. – Моя француженка-гувернантка мне однажды рассказывала. Она говорит, у них во Франции дети ходят в носках всю зиму. Тетя Элен! Давайте сделаем из этих чулок носки. И пускай все думают, что я прибыла из Парижа.

Предложение было принято. Чулки выстирали, высушили, обрезали, и они превратились в носки. В них, за неимением лучшего, Люсинда и вышла к ужину.

Гостей пришло много. Некоторых из них Люсинда уже видела раньше, но с большинством встречалась впервые. Сидели за столом и такие, которых Люсинда не только знала, но и не очень жаловала. Например, ей совсем не нравился мальчик по имени Эдвард, а его папа и мама, мистер и миссис Макдоуэлл, наоборот, очень нравились. «И как это у таких хороших родителей такой неприятный сын?» – думала Люсинда, глядя на Эдварда. Эдвард словно прочел ее мысли и отвернулся. Он тоже не питал нежных чувств к Люсинде.

Из многочисленных блюд, которые подавали на ужин, Люсинде меньше всего понравилось самое первое. Это был черепаший суп. Все вокруг хвалили его, но Люсинде он показался кошмарным варевом. Рыба, которую подали следом, тоже ее не слишком-то вдохновила. Возиться с рыбьими костями, когда впереди индейка и сладкое, казалось Люсинде почти кощунством. И она стойко берегла место «для главных блюд».

Беседы за столом велись какие-то скучные, и Люсинда никак не могла вступить в разговор. Лишь когда начали разливать вино из оплетенных соломой бутылок, она наконец подала голос:

– Знаете, такие бутылки я уже видела! – громко сообщила она присутствующим. – Они стояли на кухне у моих друзей Коппино. Как раз в тот вечер я увидала их чудесных бамбин. Так по-итальянски называются дети. Коппино настоящие итальянцы. Они держат такой красивый фруктовый лоток! Я с ними очень-очень дружу. В особенности с Тони!

– Ты что, водишься с такими, которые торгуют фруктами с лотков? – впервые проявил интерес к Люсинде Эдвард Макдоуэлл.

– Конечно, – кивнула она головой. – У меня вообще много разных друзей.

И, загибая пальцы, Люсинда начала методично перечислять:

– Мистер Гиллиган, кэбмен, мистер М'Гонегал, полицейский в Брайант-парке, мистер… я так еще и не знаю, как его имя, но он – пожилой старьевщик…

В это время крестная решительно перевела беседу в прежнее русло.

– Кстати, Эдвард! – громко обратилась она к соседу Люсинды. – Я, кажется, заинтересовала тобой Эндрю Карнеги. Он говорит, что обожает хорошую музыку. Скорее всего, он лжет. Просто он мечтает открыть великого американского композитора. Вот я и подумала, Эдвард, если бы ты ему посвятил концерт…

На этом Люсинда задремала. Впоследствии она так и не смогла воскресить в памяти, что дальше сказала Эдварду тетя Элен. Сон все сильнее одолевал ее, голова склонилась набок, пока не нашла уютного пристанища на плече Эдварда. В такой позе Люсинда и проспала до девяти вечера. Открыв глаза, она почувствовала себя снова бодрой и с удовольствием отправилась вместе со всеми в дом мистера Ингерсолла, где на верхнем этаже был устроен театр.

Театр мистера Ингерсолла оказался значительно больше Люсиндиного, но куда меньше, чем настоящий. В спектакле, который они смотрели, добрую половину ролей играли члены семьи Ингерсоллов, а остальные исполнители были из их друзей и соседей. Люсинда не очень точно запомнила название пьесы, то ли «Белая лошадь», то ли «Серая лошадь». Во всяком случае, лошадь в названии фигурировала, и спектакль ей очень понравился. Действие сопровождал небольшой оркестр, которым дирижировал мужчина по имени Антон Сейдл. Музыка звучала великолепно, и Люсинде оставалось лишь сожалеть, что она не сможет добиться столь совершенного сопровождения к своему спектаклю по «Буре».

Мистера Ингерсолла Люсинда знала чуть ли не с самого своего рождения, и он всегда очень ей нравился. Она часто сравнивала его с дядей Эрлом. Мистер Ингерсолл был почти таким же интересным, как дядя, но вызывал в девочке некое таинственное чувство, которое можно назвать смесью восторга и опасения. Чувство это родилось в тот момент, когда тетя Эмили объявила однажды, что мистер Ингерсолл не верит в Бога. Услыхав такое, Люсинда просто остолбенела. Никогда ей еще не встречались неверующие. И она вновь и вновь принималась ломать голову над этой загадкой. Ей очень хотелось понять, почему мистер Ингерсолл не верит? Однако она так и не узнала этого.

В этот День Благодарения Люсинда первый раз за всю жизнь легла спать очень поздно. Домой ее отвезли в своей карете тетя Элен и дядя Том. Люсинда в дороге крепко спала. Дядя Том поднял ее по лестнице на руках и передал мисс Нетти. Та тоже взяла ее на руки и уложила спать. Проснувшись наутро в своей складной кровати, Люсинда была очень удивлена.

– И как это только я очутилась дома? – тихо проговорила она. – Не иначе, меня доставила сюда лошадь из спектакля мистера Ингерсолла.

Это был выходной день, и Люсинда на целое утро «одолжила» Тринкет. Теперь маленькая девочка стала куда разговорчивей. Она с восторгом рассказывала Люсинде о праздничном ужине у Люси-милочки. Тринкет досталась вилочковая кость от индейки, что, как известно, сулит исполнение всех желаний. А потом она съела целых две тарелки мороженого. Когда все поужинали, папа Тринкет принес скрипку. Леди Росс аккомпанировала ему на рояле, и он весь вечер играл чудесную музыку.

Несколькими часами позже об этом концерте Люсинде рассказывал друг Ночная Сова:

– Запомни, Люсинда, мистер Серж Бродовски редкостно одаренный скрипач. Через какие-нибудь несколько лет его имя будет у всех на устах, а сама ты станешь гордиться, что с ним знакома.

– Он так хорошо играет? – обрадовалась девочка.

– Хорошо! – воскликнул Ночная Сова. – Да он один из лучших скрипачей в мире!

– Почему же они так бедно живут? – недоуменно взглянула на друга Люсинда.

– Большинство великих людей жило в молодости очень бедно, – тихо отозвался молодой человек. – Нужда и гениальность часто идут рука об руку. Когда-нибудь ты в этом сама убедишься. Ничуть не удивлюсь, если твой друг Бродовски зарабатывает на жизнь игрой в каком-нибудь кафе или театре, хотя по своей одаренности должен играть в самых знаменитых концертных залах.

Люсинда и Ночная Сова еще долго беседовали о замечательном скрипаче. В конце концов они условились, что будут говорить о папе Тринкет всем, кто имеет хоть небольшой вес в обществе. Может быть, хоть так им удастся приблизить время, когда мир вдруг узнает о великом Серже Бродовском.

А во второй половине дня Люсинда поспешила на роликах в гостиницу, чтобы поесть у Спиндлеров разогретой индейки. Это оказалось чудесно, и Люсинда веселилась до тех самых пор, пока миссис Спиндлер не пошла прилечь немного после обеда. Мистер Спиндлер с жаром принялся уговаривать Люсинду остаться еще. Но, внимательно поглядев на него, она уловила сомнение. Управляющий явно не был готов провести с нею остаток дня. Это Люсинду вполне устраивало. Она тоже предпочитала потратить ближайшее время не на мистера Спиндлера. Например, она могла бы вместе с Баттонсом бегать на звонки постояльцев или начищать медные ручки дверей. Или можно пойти к миссис Колдуэлл и Пигмалиону. Или… Тут-то Люсинду и осенило.

– Мистер Спиндлер, я у вас уже насиделась, – не стала она кривить душой. – Вы меня познакомьте лучше с новыми постояльцами. Я слышала, у них девочка моих лет и бабушка с дедушкой в театре играют.

– Все правильно, – усмехнулся управляющий, – пойдем, я тебя познакомлю. Эта девочка, наверное, очень обрадуется. По-моему, ей совсем не с кем играть.

Мистер Спиндлер поднялся с Люсиндой на самый верхний этаж и громко постучал в один из номеров. Дверь тут же открылась. В коридоре стояла девочка со светлыми волосами, которые были забраны на затылке в два хвостика. Мистер Спиндлер представил Люсинду.

– Эледа Соломон, – назвалась девочка из гостиницы.

Минуту спустя Люсинда уже стояла в номере, и они с Эледой внимательно изучали друг друга.

– Ты в куклы играешь? – спросила Люсинда.

– Нет. А ты?

– Я тоже нет.

– А во что ты играешь? – последовал новый вопрос Эледы.

– Последнее время больше всего в театр.

– Вот это да! И я то же самое! – обрадовалась Эледа. -Только, наверное, мы с тобой играем по-разному. Пойдем-ка!

Она подвела Люсинду к огромному гардеробу, с каждой стороны от которого стояло по сундуку, и открыла створки и крышки. Люсинда замерла от восторга. Наверное, даже Аладдин, увидав в пещере сокровища, был удивлен меньше нее. Наряды из шелка, бархата, парчи и сатина ошеломляли. От разноцветных камней и золота королевских корон, ожерелий, браслетов рябило в глазах. Но и это было не все. Сундуки ломились от париков, сандалий, шапок, шарфов и огромных разноцветных перьев.

– Ну и ну! – выдохнула Люсинда, – И ты хочешь сказать, что все это твое?

– Не мое, а бабушкино, – уточнила Эледа. – Когда она была молодой, лучше нее Шекспира никто не играл. А теперь она может играть только старух. Только ты не подумай, будто она сама тоже старуха. Моя бабушка до сих пор очень красивая.

– Ну, конечно, – согласилась Люсинда. После того, как она увидала столько сокровищ, ничто в этом семействе ее не могло больше удивить.

Некоторое время девочки молча стояли, переминаясь с ноги на ногу. Наконец Эледа робко спросила:

– Ну и кем бы тебе хотелось из этого быть?

– Что значит кем? – не поняла та.

– Да вот же костюмы. Ты можешь стать королевой или Офелией из «Гамлета», или Джульеттой. Или просто какой-нибудь королевой или принцессой. Теперь поняла?

Люсинда кивнула. Больше всего ей захотелось стать королевой. Но она понимала: на ее коротко стриженных волосах корона будет выглядеть просто смешно. Однако когда она поделилась своими опасениями с Эледой, та вытащила из сундука парик.

– Это очень легко исправить, – сказала она, протягивая парик Люсинде. – Примерь-ка это. В нем ты вполне можешь быть королевой.

Люсинда с помощью Эледы надела парик и сочла себя обворожительной. Светлые косы доходили почти до пола, и вообще ей нравилось быть блондинкой. Придирчиво осмотрев содержимое гардероба, она остановилась на платье из синего бархата и ослепительно сиявшей короне. Перед ней простирался еще один неведомый мир, и она с трепетом готовилась к странствию.

Дожидаясь, пока Эледа выберет костюм для себя, Люсинда важно расхаживала перед зеркалом. А как только Эледа переоделась, они стали разыгрывать пьесу, которую придумывали на ходу. Перво-наперво было решено, что действие происходит в замке. Приняв это условие, две юные актрисы стали обращаться друг к другу и к воображаемому окружению не иначе, как «милорд» и «миледи», и, разумеется, пользовались лишь теми словами и оборотами, которыми, по их мнению, могла изъясняться средневековая знать.

– Ты – королева. Шотландская королева, – объяснила Эледа Люсинде. – А я у тебя фрейлина. Сейчас как раз готовится заговор, чтобы короля скинуть.

– Куда скинуть? – решила уточнить Люсинда.

– Куда-нибудь из королевства. Скорее всего, в Россию.

– Но это ведь так далеко! – с досадой воскликнула «шотландская королева». – Может быть, лучше скинуть его в Атлантический океан?

– Он там утонет, – не согласилась «фрейлина».

– Ну и пусть. В спектакле он все равно не участвует, – отстаивала свою точку зрения Люсинда.

– Как ты можешь! – возмущалась Эледа. – Ведь шотландский король – твой муж. Неужели тебе все равно, что твоего мужа утопят!

– Не знаю, – пожала плечами Люсинда. – У меня мужа ни разу не было. Но раз ты считаешь, что шотландский король мне должен быть дорог, тогда я просто прыгну в Атлантический океан и спасу его.

– В таком платье прыгать в воду нельзя, – немедленно заявила Эледа.

– Тогда надо придумывать снова, – сдалась Люсинда.

В конце концов события спектакля выстроились следующим образом. Фрейлина подслушивает заговорщиков в королевском саду и вовремя доводит их план до сведения королевы. Затем смелая королева Шотландии спасает своего царственного супруга, и он, к радости подданных, остается на троне. Заговорщиков ждет возмездие, а фрейлине король вручает целую гору золотых монет, роль которых в спектакле исполнил мешочек с пуговицами. Для сцены в саду Эледа усыпала пол искусственными цветами. А Люсинда в конце представления пропела воображаемому королю песнь Ариэля:

С последними словами песни в комнату вошли дедушка и бабушка Эледы. Они и впрямь выглядели достаточно молодо. Мистер Соломон был хоть невысок, но очень изящен, и почти юношескую его стройность подчеркивал элегантный костюм.

Миссис Соломон была тоже маленькой и настолько стройной, что обтягивающее платье сидело на ней просто прекрасно, а походка удивляла легкостью. Подлетев к девочкам, она обняла сначала Эледу, потом Люсинду. Узнав, что они уже успели подружиться, миссис Соломон очень обрадовалась.

– Твои родственники тоже, наверное, служат театру? – несколько высокопарно осведомилась она у Люсинды.

– Не то чтобы служат, но ходят часто, – ответила та, стараясь, чтобы слова «служат» и «ходят» прозвучали почти одинаково.

У Эледы ей очень понравилось, и она старалась произвести такое хорошее впечатление, чтобы мистер и миссис Соломон пригласили ее приходить еще. Словно почувствовав это, миссис Соломон сказала:

– Приходи к нам. В любое время, когда захочешь. Эледе очень одиноко сидеть тут, пока мы репетируем старые спектакли или ставим новые. И учти: каждую среду у нас в театре бывают дневные представления. Если захочешь, мы будем тебя водить на них.

Еще бы она не хотела! Получив приглашение не только в гости, но и на спектакли, Люсинда исполнилась такого восторга, что просто не могла спуститься в гостиничный холл на лифте. Ей срочно требовалась разрядка, и она понеслась вниз по лестнице. На бегу она прославляла тот день, когда стала «временной сиротой». Разве могла бы она подружиться со столькими замечательными людьми, если бы, как раньше, гуляла в сопровождении гувернантки или даже Джоанны? Да она с ними годами не встречала никого интересного! А теперь почти каждый день знакомится с кем-то новым.

Не успела она об этом подумать, как столкнулась на втором этаже с удивительной леди, которая выходила из лифта. Люсинда сразу же поняла: это та самая, которую Баттонс называет «китайской язычницей».

– Ох! – невольно вырвалось у Люсинды.

Китайская леди взглянула на девочку и улыбнулась. Такое начало воодушевило Люсинду.

– Я так хотела познакомиться с вами! – скороговоркой выпалила она. – Мне Баттонс сказал: вы просто необычайная! Но мистер Спиндлер… Мне было неловко его просить вести меня к вам. А теперь видите? Мы сами встретились. Надеюсь, вы не против, чтобы мы познакомились?

Изящная уроженка Азии растерянно повела головой.

– Ты слишком быстро говоришь, мой милый, – сказала она. – Я просто не успеваю понять. Я не так хорошо знаю на ваш английский. Скажи помедленней, что ты от меня хочешь?

Люсинда оторопела. Просто знакомиться ей было всегда легко. Но сказать незнакомому человеку, что ты от него хочешь… Она не находила ответа и молча любовалась китайской леди. «Меха на ней, наверное, стоят целого королевства, – размышляла девочка, – а драгоценности еще дороже мехов. А какая она красивая! Прямо как царица Савская из „Копей царя Соломона“ или Клеопатра… И как я только могла надеяться, что такая важная леди может со мной дружить?»

Но как бы там ни было, «важная леди» ждала от Люсинды ответа, и та решила поговорить с ней начистоту.

– Я, собственно, ничего от вас не хочу, – очень отчетливо сказала она. – Но мне было бы очень интересно с вами дружить. Я обожаю необыкновенных людей. Только, боюсь, у вас для такой, как я, совсем нет времени.

– Времени? – проговорила задумчиво китайская леди. – Если ты говоришь о пустых часах, когда совсем нечего делать, то у меня их очень полно. И детей я очень люблю. Идем! Кажется, у меня есть тебе показать что-то очень хорошенькое.

Она провела девочку в угловой номер, на двери которого значилось «207». То, что Люсинда увидела в комнате, потрясло ее до глубины души. «Это просто сразило меня наповал», – делилась она чуть позже впечатлениями с Тони Коппино. Стены были задрапированы яркими коврами. В дверных проемах и на потолках висели потрясающе красивые лампы из меди и цветного стекла. Они расцвечивали яркими бликами занавески и панели из дерева.

В одном из углов находился большой помост, который выдавался на четверть комнаты. Помост был задрапирован коричнево-ржаво-зелеными занавесками, а на нем лежали горы подушек всех цветов и размеров. Одни были из шелка с золотым шитьем, другие – из мягкой кожи. На стенах за помостом висело оружие – изогнутые сабли, тонкие кинжалы, ножи с широкими лезвиями и кинжал в ножнах, рукоять которого была инкрустирована драгоценными камнями.

Среди подушек на помосте сидели куклы в восточных нарядах. У Люсинды глаза округлились от восхищения. Ей так понравились куклы! А больше всех – японская. Люсинда сразу назвала ее Нэнки-Пу.

Ее новая знакомая хлопнула в ладоши словно какой-нибудь султан из «Тысяча и одной ночи», и из невысокой ниши тут же показалась темнокожая служанка.

– Возьми у меня шубу и подай сладости, – приказала хозяйка.

Затем она усадила Люсинду рядом с собой на помост и спросила:

– Тебе нравятся эти куклы? Эта вот девочка – из Турции, а мальчик японский.

– Ой, я их уже обожаю! – воскликнула Люсинда и усадила кукол к себе на колени.

Служанка внесла поднос, уставленный блюдечками, на которых лежали сладости и орехи.

– Да я прямо в сказку попала! – засмеялась Люсинда. – Вы, наверное, какая-нибудь принцесса! Признавайтесь, вас зовут Саидой или… или… – И она стала лихорадочно вспоминать, какие еще имена у принцесс из сказок.

– Да что ты! Я простая миссис Исаак Гроуз. Мне очень жаль, что тебя это разочаровывает. Но ты можешь меня называть, как больше нравится. Пускай я буду Принцесса, а ты – мой Дружок. Согласна?

Люсинда была согласна, и они с аппетитом принялись поедать турецкую пасту, засахаренный миндаль, соленые фисташки и цукаты. Потом Принцесса достала откуда-то лаковую шкатулку, вынула из нее сигарету и закурила. Это привело Люсинду в полный восторг. «Ну просто настоящая Шахерезада! – глядя на китайскую леди, размышляла она. – Я даже представить себе не могла, что женщины могут курить!»

Еще некоторое время спустя Принцесса стала рассказывать всякие интересные истории, действие которых разворачивалось на Востоке. А после этого они с Люсиндой просто сидели и смеялись, потому что обеим было очень хорошо и весело. Вдруг кто-то с треском отворил дверь. Волшебная атмосфера разлетелась вдребезги. Будто хрустальный бокал уронили на пол. Посреди комнаты стоял приземистый смуглый мужчина. Черные его глаза почему-то напоминали Люсинде вар, а черная квадратная борода, подсвеченная синей лампой, которая горела как раз над ним, по мнению девочки, была прямо точь-в-точь как у Синей Бороды из ужасной сказки.

Но таким мужчина был недолго. Увидав Люсинду, он сразу переменился и вполне добродушно сказал:

– Так значит, у нас ребенок в гостях. Чудесно! А я услыхал из-за двери смех и подумал… Впрочем, это теперь не важно…

И, подойдя к Принцессе, мужчина ласково потрепал ее по щеке. Затем он начал расспрашивать Люсинду, кто она и откуда. Однако страх ее еще не прошел, и она лишь бормотала в ответ:

– Мне пора домой, сэр! Мне правда пора. Отпустите меня, пожалуйста!

– Конечно, конечно, Дружок, – вступилась Принцесса. -Только не забывай меня навещать. С тобой вместе мои пустые часы идут совсем незаметно.

Выйдя из гостиницы, Люсинда обнаружила, что на улице уже зажгли фонари. Люди спешили домой с работы. Она и не думала, что так засиделась в гостях. Ей давно пора вернуться домой, и сестры Питерс уже, наверное, беспокоятся. Надо скорее им объяснить, почему она сегодня совсем забыла о времени.

Мисс Питерс и мисс Нетти расположились на кухне. Как раз недавно они поглядели на часы и, узнав, что сейчас начало седьмого, приготовились не на шутку разволноваться за Люсинду. Но именно в этот момент она пулей влетела в квартиру.

– Я знаю! Вы должны наказать меня! – тяжело дыша от быстрого бега, выпалила она. – Я заслужила!

Потом она рассказала об Эледе и ее дедушке с бабушкой, но ни словом не обмолвилась ни о Принцессе, ни о ее муже с синей бородой. Потому что Люсинда была уверена: сестры Питерс запретят ей туда ходить, а ей надо. Тот, кто хоть раз открывал дверь в сказку, уже никогда не сможет закрыть ее.