"Наше дело — табак" - читать интересную книгу автора (Рясной Илья)

Глава 18 ОКОНЧАТЕЛЬНЫЙ РАСЧЕТ

Наконец настали теплые весенние деньки. Весна в этом мае и так выдалась слишком дождливая. Посетители кафе «Ипподром», в народе именуемого «конюшней», предпочитали сидеть на белых стульях за круглыми столиками на улице. Часы только что отметили четыре дня. Народу было немного. Заездов сегодня не шло, и обычная ипподромная шушера сейчас не толкалась здесь.

Глушко и Арнольд тоже устроились за столиком на улице. Первый тянул пиво прямо из банки, второй посасывал апельсиновый сок, впрочем, без всякого удовольствия. Разговор был тяжелый и неприятный, о чем не составляло труда догадаться по их лицам.

Ипподром. Сколько связано с этим местом. Когда эти двое людей были друзьями не разлей вода, они наведывались сюда постоянно. Был грешок — любили подергать удачу за хвост. Они никогда не выигрывали и не проигрывали много — хватало ума не слетать с катушек от азарта. Но волна общего ипподромного помешательства сладостно захлестывала их. Тут была своя микросреда, свои «жучки», свои авторитеты. Здесь крутились немалые деньги. Сапковского друзья тоже несколько раз брали с собой, но тому было здесь скучно. У Плута с детства был слишком трезвый и расчетливый ум для того, чтобы увлечься какой-то «жеребячьей рулеткой».

— Когда мы делали ставки последний раз, а, Валер? — с грустью произнес Арнольд.

— Четыре года назад, — не задумываясь, сказал Глушко.

— Четыре года…

— Еще соплями облейся по нашему счастливому прошлому, — хмыкнул зло Глушко.

— А что, не было его?

— Мало ли что было. Кончилось…

Действительно кончилось. Последний удар по былым добрым чувствам нанесли те две фуры, которые Арнольд толкнул без ведома партнера. Глушак никому ничего не прощает. Не простил и этого.

Глушко, Колпашин и Сапковский выросли в одном районе. Сошлись, когда молотили груши в юношеской спортшколе «Буревестник». Лучше всего, понятное дело, получалось у Глушака — тот где брал не силой, так злостью — ее всегда имел переизбыток. Он тогда быстро стал кандидатом в мастера спорта. Глядишь, со временем и в сборную России попал бы, если бы вовремя не остановили. Плут и Арнольд застопорились на первых разрядах, но их хватало, чтобы в случае чего расквасить кому угодно морду.

Да, прошлое, как ни крути, роднит. Вместе они, трое, били боксерские груши. Вместе ходили на дискотеки. Вместе дрались со шпаной из соседнего района. Потом их пути временно разошлись. Каждый отправился по своей тропинке. Плут — на экономический факультет Полесского университета, Арнольд — в высшее военное училище, а потом на Дальний Восток в отдельный батальон связи, Глушко — в тюрьму.

Собрались снова восемь лет назад. Арнольд уволился из армии и стал очередным, незнамо каким по счету, безработным офицером с молодой женой и только что родившейся дочкой на руках — злой, безденежный, но полный решимости взять все от жизни, в которой его так жестоко кинули. Не слишком приятно ощущать себя никому не нужным и вышвырнутым за борт. Плут, поработав в торговле, осваивал кооперативный бизнес и уже начинал в этом преуспевать, но мешали конкуренты, рэкет и много чего другого. Глушко находился на перепутье, не в силах определиться окончательно — то ли пойти угонять машины, то ли пристроиться в рэкетирскую бригаду в Кумарино.

— Один не воин, — сказал Плут, когда они собрались в баньке, той самой, в которой собираются и до сих пор. — А втроем мы много сделаем…

И стали делать дела, с самого начала определив для себя: чтобы завоевать место под солнцем, хороши все средства. Или почти все.

Чем только не пришлось заниматься. Сначала просто челночили, ввозя из Польши ширпотреб. Используя свои обширные тюремные связи, Глушак отбился от наглого рэкета. И дела пошли в рост.

Хочешь жить — вертись. Пару раз ушлые ребята кинули друзей, пару раз приходилось кидать им — так, набивая шишки и затачивая зубы, они учились делать деньги.

Когда в страну железным потоком хлынули иномарки, радуя истосковавшихся по красивым игрушкам россиян, к этому бизнесу в Полесской области приложились все кому не лень. Прибыли в нем были немалые при минимуме материальных и максимуме нервных затрат. В Германии «мере» пятнадцатилетней давности в отличном состоянии, на ходу можно купить за две-три сотни марок, в России его цена может возрасти до трех-четырех тысяч долларов. Трое неразлучных друзей, скованных теперь, как цепями, общим делом, начали гнать с Запада автомашины.

Бизнес этот тогда еще не был окультурен, еще не определились четкие правила, и нелегкое дело наведения порядка еще не взвалил на свои плечи Кореец с товарищами, поэтому биться за место под солнцем приходилось день за днем, и биться порой жестоко.

Всякое случалось в ту дикую пору. Не раз они ездили на стрелки, отстаивали свои права перед одними бандитами, привлекали для этого других бандитов. Стиснув кулаки, смотрели на свои пылающие машины, а потом посылали ответные приветы. И дрались они вместе, плечом к плечу во время автомобильных войн с разномастной шушерой — нож на нож, ствол на ствол, упрямство на упрямство. Окунали мордой в грязь должников и стреляли им из пистолетов над ухом. Все трое грязной работы не чурались, только Плут корчил морду, когда его звали на разбор, заявляя, что в душе он бухгалтер, а не мастер разборок. Доводилось Арнольду выкупать Глушака после неудачного наезда на конкурентов у ментов, отдавая последнее, влезая в долги. Он делал это без тени сомнения, потому что был уверен — они все равно поднимутся. Ведь вместе они сила, а поодиночке — никто.

Постепенно от торговли машинами пришлось отходить — были для этого причины. Они начали торговать, водкой. Тогда бизнес был в самом расцвете, селевым потоком ворвался в страну так хорошо знакомый, даже, можно сказать, родной, оставивший зарубки на печени половины ее граждан польский спирт «Рояль». Пошла дешевая польская водка, без акцизов, пошлины, налогов на добавленную стоимость, часть ее потом скупали сами поляки и возвращали себе на родину, зарабатывая на этом двести-триста процентов прибыли. Водочные завязки были даже покруче, чем автомобильные, а разборы пожестче.

На водке друзья едва не вылетели в трубу. Они сдуру вошли в долю с фирмой «Лама», которая к Новому году решила ввезти в Полесск крупную партию винно-водочных изделий из Польши по бросовой цене и привлекала для этого большие средства со стороны, потому что сама не могла потянуть все. Умники из «Ламы» решили убить двух зайцев — заколотить хорошие деньги и опустить конкурентов, в основном будущего короля теневого Полесска Шамиля Зайнутдинова. Шамиль завис над пропастью. Проблему ему надо было решать очень быстро, И решил он ее с российской незатейливостью. Сколько он отстегнул таможенникам — загадка, но, видать, немало. Во всяком случае, весь груз «Ламы» вдруг был задержан на неопределенное время для проверки, а частично вообще изъят из-за несоответствия документов и реально ввозимой продукции. «Лама» пролетела с шумом и свистом мимо прибылей и грохнулась в страшные убытки, и трое друзей вместе с ней стали считать потери.

Впрочем, друзья пережили эту неудачу. Пока люди держатся друг за друга — всегда найдутся силы подняться. И они поднялись. Вспомнили старое и провернули пару хороших операций с ввозом иномарок, провернулись с водкой. А когда дела наладились, вовремя поняли, что нужно искать новую сферу деятельности. К тому времени страна уже залилась дешевой российской водкой, финансовый кризис послал доллар на недосягаемую высоту, и контрабанда спирта стала невыгодной. Но самые ушлые бизнесмены в Полесске уже давно знали, за чем будущее. Сигареты! Дешевые, контрабандные или легальные, на любой вкус, отличные фирменные сигареты заполонили область.

В один прекрасный день, тихо, без фуршетов и рекламной кампании открылась фирма «Восток», соучредителями которой были трое друзей. Практика незаконного ввоза в Россию водки и машин давала им возможность без труда проложить каналы контрабанды сигарет. Специализировались на «МБ» и «Вест».

Впрочем, ТОО «Восток» большей частью использовалось для отмыва денег и относительно законных акций. Для явно противозаконных операций и контрабанды создавались фирмы-однодневки, где друзья числились простыми менеджерами, а чтобы было кому держать ответ перед законом, если закон заинтересуется, в директора и бухгалтеры нанимали никчемных людишек, которых не жалко и которые при всем желании из-за отсутствия мозгов никого заложить не смогут.

Как только не ввозили контрабанду. Просто внаглую, раздавая взятки таможне направо и налево, перли через границы фуры. Провозили коробки с сигаретами, завалив их сверху металлом, гнали в вагонах под всяким мусором. Обороты уже были на десятки и сотни тысяч долларов. Дело пахло миллионами, и игры пошли более жестокие, чем даже при торговле водкой. Где миллионы, там надо с новой силой и яростью биться, защищая свои интересы, грызть глотки. И они защищались и нападали, им было легче, их было трое.

Это было хорошее время. Время побед, когда, казалось, все по плечу. Когда деньги шли к деньгам. Когда враги уходили с дороги по доброй воле, по стечению обстоятельств или им помогали уйти. Когда ощущалась радость от вещей, которые раньше были не по карману, — первая не просто классная, а очень дорогая машина, первый настоящий «новорусский» особняк, первый крупный счет за рубежом и золотая кредитная карточка, греющая карман и сердце. Когда казалось, что дальше путь лежит только в гору и что за все это не придется расплачиваться.

Но надеяться на долгую безоблачную жизнь могут только неисправимые оптимисты, то есть идиоты. Реалисты знают, что на синее небо непременно наползут облака. А то и грозовые тучи.

Тревожным сигналом явился очередной капитальный залет Глушко. Влетел он по причине прогрессирующей злокачественной наглости, непоколебимой уверенности, что ему любое море по колено, а еще из-за привычки не доверять никому и все концы завязывать на себе. Вот и дозавязывался. Он пытался чуть ли не в открытую — пальцы веером — протолкнуть на паромной переправе груз сигарет и нарвался на плановые мероприятия ФСБ по борьбе с контрабандой и коррупцией. Повязали чекисты и груз, и двух таможенников-взяточников, и самого Глушко. Бизнесмен отпарился на нарах три месяца. Все это время его друзья пытались найти выходы на следователя и прокурора и вкачивали деньги в дело освобождения томящегося в оковах товарища. Наконец добились своего — Глушко выпустили, изменив меру пресечения с заключения под стражу на залог, что обошлось очень недешево. Но дело не было прекращено. ФСБ продолжала копать. Глушко, узнав вкус хорошей жизни, меньше всего мечтал снова о нарах. Перспектива направления дела в суд приводила его в ступор. И откупиться раз и навсегда никак не удавалось — вроде деньги на подкуп исправно вливал, дело притормаживалось, но потом опять фениксом восставало из пепла. И как топор над головой висела возможность, что следствие накопает что-то более серьезное и на Глушко, и на двоих его друзей, и на фирму «Восток», да и много еще на что. Хвост за парнями тянулся длинный, и на него вполне мог наступить кованый чекистский сапог.

И так совпало, что в это же время по старой дружбе пошли все более широкие трещины. Правда, первые из них поползли еще давно. Главным образом виноват в том был Глушко, его несносный характер. Для общения с ним требовалась немалая выдержка. Его фокусы постепенно достали и Плута, и Арнольда. Но ощущение, что «один не воин», все еще цементировало их. Все еще жило доверие между ними. Но доверие не вечно. И начала трещать старая дружба по швам. Не к месту брошенное слово, смешок. Злые слухи. В общем, отношения охладевали.

Первым из общего дела решил выйти Плут, самый хитрый и лучше других чувствующий свою выгоду. Он стал разрабатывать в сигаретной торговле новые жилы, и прежние друзья ему были в тягость. У него появилась другая поддержка.

— Сука, — откомментировал его поведение Глушко. — Я думал, он брат, а он — сука.

— Рыба ищет где глубже, — тогда примирительно сказал Арнольд. — А человек — где лучше.

— Сученыш, — отрезал Глушко.

Но до полного развода не дошло. У Плута слишком многие интересы остались в общем деле. И разрывать не хотелось окончательно никому. Так что деньги Плута продолжали вращаться в «Востоке», к взаимной выгоде. Однако Глушко и Арнольд уже решили для себя, что не будут, как в прошлом, сломя голову бросаться на защиту Плута, как только тот пошлет сигнал «SOS». Уже не те времена. Не те отношения. Пора оставить юношеские сантименты.

Следующим начал смотреть налево Арнольд. Подвернулась возможность быстро скинуть две фуры с сигаретами «МБ». Что он и сделал через свою подставную фирму, оставив в стороне своих компаньонов. Глушко, прознав про это, пришел в ярость.

— Ты — крысятник! — орал он, стукнув сотовым телефоном о свой стол так, что в стороны полетели осколки.

Крысятник — одно из самых сильных оскорблений на зоне. Так величают воров, которые крадут у своих.

— Базар-то надо фильтровать, — посоветовал тогда Арнольд. Ему была неприятна эта сцена, и он брезгливо смотрел на Глушака. Тот, почувствовав эту брезгливость, взъярился еще больше.

— Сука! — Кулак его воткнулся в грудь со стуком, так, что Арнольд не успел среагировать. Да если бы и среагировал — он отлично знал, что в драке против Глушака не сдюжит. Так было на ринге. И так будет сейчас.

Арнольд отлетел, упал на мягкий ковер. Глушко наскочил на него, с размаху засветил ногой по ребрам, так что внутри что-то хрустнуло. — — Хва! — заорал Арнольд.

— Крысятник! — Глушко, переведя дыхание, отошел от него, упал на диван, сжимая пальцы в кулаки и разжимая их.

После этого Арнольд в сердцах бросил, что в офис больше ни ногой. Но их крепко связывали совместные интересы, общак, рассеянный по счетам «Востока», по складам в виде сигарет. Хочешь не хочешь — приходится общаться. Особенно когда так прижало после убийства Сороки.

Сейчас, сидя на пластмассовом стуле у кафе «Ипподром», Арнольд, слушая рассказ Глушака, старого злыдня, когда-то бывшего лучшим другом, подумал: а хотел бы он вернуть те романтические времена, когда они, как три мушкетера, плечом к плечу отбивали атаки врагов?.. И вдруг понял, что ни за что не согласился бы. Слишком много он узнал о жизни с той поры, слишком поумнел, чтобы мечтать о возвращении наивного неведения. За жизненный опыт и изжитые иллюзии слишком дорого заплачено. Нет, он никогда ничего не хотел вернуть назад.

Глушко тоже вряд ли мечтал что-то отыграть назад, вернуть то, что когда-то было ему дорого. «К чертям друзей — я сам себе товарищ» — похоже, впредь он решил исповедовать этот принцип. И научился забывать хорошее, что ему когда-то делали, отлично помня плохое. Разошедшись с Плутом и с Арнольдом, он вдруг почувствовал легкость — он свободен и ни от кого ни в чем в этой жизни не зависит…

— Вот такая поганая история получается, — закончил Глушко повествование о своем путешествии в Германию в поисках исчезнувших денег, смял опустевшую банку из-под пива и бросил ее точным ударом в стоявшую у стены урну.

— Ну да, — кивнул Арнольд угрюмо. — И что теперь? Как мост будем строить — вдоль или поперек реки?

Он втянул через соломинку сок. А потом недовольно произнес, глядя куда-то за спину Глушко:

— Во, явление Дона Педро народу.

Со стороны автостоянки к ним бодрым прогулочным шагом направлялся Петр Смагин, директор ТОО «Локс», похожий на героя-любовника из латиноамериканского сериала — эдакий злодей-искуситель, подвижный, широкоплечий, с тонкой полоской усиков. Тот самый, от упоминания о котором трясло жену Арнольда.

Глушко обернулся и сквозь зубы процедил:

— На хрен он нужен?

Дон Педро, размахивая в приветствии руками, подрулил к ним и воскликнул:

— Привет, капиталисты!

Он протянул Глушко руку, но тот ее не пожал, а злым взглядом измерил его от пят до головы, будто прикидывая, каких размеров гроб понадобится этому человеку.

Дон Педро, давно привыкший к манерам Глушака, хмыкнул, пожал руку Арнольду и приземлился на стул, бросив на стол свою неизменную коричневую, с золотыми защелками, старомодную кожаную папку для документов.

— Ты откуда узнал, что мы здесь? — недружелюбно осведомился Глушко.

— Наташа-секретарша сказала, что ты на ипподроме, — ответил Дон Педро.

— Дура языкастая, — кинул Глушко.

— Дело неотложное. По поставкам через «Лого инвест» нужно, чтобы ты бумаги подмахнул. Без этого они деньги перечислить не могут.

Дон Педро, деляга средней руки по сигаретам и продовольственным товарам, у друзей был на подхвате уже года три, через его фирму прокачивались деньги и решались скользкие вопросы ко взаимной выгоде. О таких деньгах, какие делали трое приятелей, он не мечтал, но на булку с паюсной икрой ему хватало.

Глушко задумался. Заметно было, что на душе у него неспокойно, его подмывает что-то брякнуть, но, сдерживаясь, он только вытащил паркеровскую ручку.

— Такие документы надо подписывать на столе красного дерева, — засмеялся Дон Педро. — Эх, Россия лапотная…

— Все сказал? — пробуравил его взором Глушко. А теперь вали. У нас потом разговор будет.

— А что? — вдруг заерзал на стуле Дон Педро.

— Не здесь…

Дон Педро пожал плечами.

Но этому разговору, отложенному на потом, состояться было не суждено.

Невысокий, плотного телосложения человек, шедший быстрым шагом к «конюшне», вытащил из кармана плотной, застегнутой под подбородком коричневой куртки вязаную шапочку — вещь явно не по сезону. Но он и не думал ее использовать по назначению, а, надев на голову, натянул на лицо — получилась отличная маска с прорезью для глаз. Он бросился вперед, на ходу срывая бумагу со свертка, который до этого держал под мышкой. В руке у него возник короткоствольный пистолет-пулемет.

Глушко увидел киллера, когда тот уже вышел на цель и поднимал свое оружие. Реакция у боксера все еще была отменная. Он моментально оценил ситуацию и понял, что его прижали. Бежать некуда! Вскочить и броситься прочь — это быть срезанным пулями в спину. До павильончика кафе «Ипподром» он не успевал добежать. Он не успевал ничего. И когда ствол поднялся и готов был уже выплюнуть свинцовую смертельную посылку, Глушко кинулся на землю, опрокидывая стол, прикрываясь им, жалея, что прошли времена, когда он ходил с пистолетом.

Пули пробили стол, как картонку, и вошли в тело бизнесмена. Грохот стоял оглушительный. Киллер бил короткими очередями.

Глушко дернулся и судорожно заколотил ногой об асфальт.

Дон Педро свалился на землю и пополз в сторону стоявших поодаль автомашин, попискивая крысой и боясь поднять голову.

Арнольд вскочил на ноги. От киллера, спокойно двигавшегося вперед, их отделяло метра три.

— Твою мать, — только и успел прошептать Арнольд, прежде чем ему досталась походя пуля из контрольной очереди, предназначавшейся поверженному Глушко.

Арнольд всхрапнул и рухнул, сметая ярко-зеленую урну, обложенную изнутри черным траурным целлофаном.

Киллер подскочил к Глушко, сделал еще один контрольный выстрел. Действовал он необычно четко и хладнокровно. Кинул мимолетный взгляд на ползущего змеей Дона Педро, который надеялся уползти от своей смерти. Потом посмотрел на Арнольда, разлегшегося на пыльном асфальте лицом в мусорник, перевернул его на спину, легонько пнул носком. Отбросил автомат и ринулся прочь.

Глушко после убийства Сороки нанял себе личную охрану и старался не появляться нигде без накачанных, с зарегистрированным пистолетом под мышкой здоровяков из частного охранного агентства «Питон». Но несколько дней назад отказался от нее: его стали раздражать провожатые, получающие деньги за безделье. Хотел, наверное, расслабиться. Вот и расслабился с восемью пулями в теле…