"Наше дело — табак" - читать интересную книгу автора (Рясной Илья)

Глава 6 УСЛУГИ ОТМОРОЗКА

— Тебе делать ничего не надо. Только посидишь и щеки понадуваешь… Ты одним видом давишь. — Иосик нервно теребил за край кожаную папку, которая и так уже была порядком истрепана, став жертвой вечно шалящих нервов своего хозяина.

— Сколько положишь, бизнесмен? — скучающе осведомился развалившийся на заднем сиденье машины Пробитый.

После стычки на дороге в Суворовском районе, когда он стрелялся с уголовным розыском, Пробитый внешне сильно изменился — побрился наголо, начал отращивать усы и на себя, в общем, стал похож намного меньше.

— Пятьсот баксов, — сказал Иосик.

— Долг сколько?

— Четырнадцать тысяч.

— Я что-то не догоняю; Если четырнадцать тысяч долг, то откуда пятьсот? — так же лениво удивился Пробитый.

— Я же тебя не долги выбивать приглашаю. А посидеть в кабаке один вечер.

— А где старобалтийские пацаны, крыша твоя?

— Им сюда лезть не обязательно. Это мои дела.

— Чего зажилили?

— Партию молока.

Иосик гонял из Прибалтики молочные продукты, на этом в последние годы хорошо поднялся. С Пробитым он учился в одной школе, но, всякий раз встречаясь с ним, даром что знал его давно, вел себя с опаской — так надлежит обращаться с ядовитыми змеями. Он предпочитал со школьным приятелем в делах не связываться, но так уж приперло, что ему нужен был для разговора с недобросовестными партнерами именно такой человек.

— Ладно, тысяча, — сообщил свое решение Пробитый. — И то потому, что я сегодня добрый. И в бегах.

— Хорошо, — кивнул Иосик.

— И выступаю как одиночка, а не от имени Корейца.

— Годится, — с меньшей радостью кивнул Иосик, впрочем, отлично понимавший, что от имени Корейца такие услуги стоят куда дороже.

— Когда переговоры?

— Через два часа. У Артурчика.

— Это кабак за зерносовхозом?

— Ну да. «Ручеек».

— На твоей тачке двинем. Мне светиться не резон.

Пробитый знал, что его ищет вся милиция. Но так же знал несколько фокусов, как избегать встреч с ней. А поддельные документы он выправил по случаю еще давно — был у него приятель, который паспорта штамповал — лучше, чем в Гознаке, выходили. Правда, плохо кончил, нашли бедолагу с перерезанным горлом — то ли кому-то не тому что-то продал, то ли стал чему-то свидетелем, но скорее всего просто деньги зажал — до денег очень уж жаден был.

— На моей так на моей, — обрадованно кивнул Иосик, царапая ногтем свою многострадальную папку.

…Два года назад беженец из Баку Артур на идущей на Запад трассе в Суворовском районе за зерносовхозом поставил шашлычницу. Дела вдруг пошли в гору — а чего им не идти, когда налогов не платишь. Еще родственники помогли, и вот уже вознесся ресторанчик из нескольких бунгало, который назывался «Ручеек». Кормили здесь терпимо. Место было тихое, хорошо просматривалось со всех сторон, так что сюда для задушевных разговоров нередко наведывалась полесская братва средней руки. После одной такой беседы в бунгало осталось два истекающих кровью раненых с огнестрельными, Артура сильно трясли местные компетентные органы, но потом отвязались, и заведение продолжало работать в прежнем режиме.

В двадцать ноль-ноль Иосик со своим сопровождающим сидел за столом в отдельном деревянном домике. Пробитый посасывал пиво с высокомерно-снисходительным видом, как умел делать это только он. Он даже шнурки умел завязывать так, словно демонстрировал, что люди вокруг него — просто вши недодавленные. Это талант, и хитрый, ушлый Иосик всегда ему завидовал — сам-то он больше мельтешил и проклинал себя за несолидность.

— Десять минут девятого время, между прочим, — отметил Пробитый, поглядев на часы. — На восемь договаривались?

— На восемь.

— На стрелки опаздывают только фраера, — сказал Пробитый. — Опоздавший платит. Но это у людей. Как у вас принято — не знаю,

— Слушай, ты и тут давишь, — обиженно произнес Иосик.

— Чего? — удивленно и угрожающе осведомился Пробитый.

— Ничего…

Появились они в двадцать минут девятого. Приехали на двух машинах — сером мятом «Фольксвагене-Пассате» и будто только сошедшем с конвейера темно-вишневом «Вольво-340». Их было четверо. С мощной шеей, лысоватый, высокий, в белой рубашке и светло-бежевых брюках тип, говоривший явно с прибалтийским акцентом, был у них главным. Его охраняли трое «торпед» — Пробитый оглядел их критически. Кореец таких не держал. Жидковаты. Повадки не те — слишком задиристые, как у дворняг. Пробитый сам любил вести себя вызывающе. Но он имел на это право. А эти? Вопрос.

— Только разговариваю я, договорились? А ты создавай фон, — взмолился Иосик.

— Создам…

«Торпеды» уселись за соседний столик, а прибалт приземлился к ожидавшим его.

— Опаздываешь, Альгис, — сказал Иосик раздраженно, но в его напускном раздражении слишком явственно проглядывала растерянность.

Альгис исподлобья посмотрел на него и только ухмыльнулся. Держался он нахально и самоуверенно, как держатся люди, ощущающие за собой безоговорочное превосходство.

— Опаздываю, — развел он волосатыми руками с широкими корявыми ладонями. На его пальце чернел камень, вправленный в золотое кольцо, расстегнутая на три верхние пуговицы рубаха открывала грудь, в волосах которой утопала золотая цепь с массивным медальоном. — Дурная привычка.

— Ладно, ладно… Ты есть будешь?

— Сыт по горло. — Альгис потянулся, : так что. хрустнули суставы. — Ну так что, Иосик? Чего звал? Что ты, солнце мое, мне сказать хочешь?

— Альгис, уже месяц как за молоко деньги не идут. И деньги не маленькие.

— Действительно, — кивнул Альгис, — невезуха получается, Иосик… Молоко дрянное, шло плохо, сплошные убытки. Так что извини.

— Я влетел на четырнадцать штук, понимаешь, — голос у Иосика звучал тонко. — Я заплатил. И деньги были мои. Личные деньги!

— Значит, тебе не повезло, — снова развел руками Альгис, ухмыляясь все более нагло. — Извини, Иосик… Я ведь тоже влетел. Так что могу, скажем, две тысячи отдать.

— Сколько?! — возмутился Иосик.

— Две. Тоже деньги немаленькие. — Альгис наслаждался беспомощностью партнера.

— Слушай, Альгис, так дела в Полесске не делаются.

— Ты мне будешь рассказывать, как делаются в Полесске дела?

— Если бы я не знал тебя давно, я бы решил, что ты меня кинул. Но я тебя знаю давно. И мне кажется, ты просто ошибаешься.

— Иосик, ну что ты говоришь, — укоризненно произнес Альгис, взяв ножик и начав тихонько постукивать по пепельнице. — Я же тебе объяснил ситуацию. Две тысячи — это много. Но из дружбы к тебе…

— Я, кстати, в этом бизнесе не последний человек! — Иосик начинал заводиться, голос его звучал все более тонко. Альгиса это веселило, глаза его сверкнули озорно.

— Ну да. Тогда две тысячи много. Тысяча. — На Прр битого Альгис принципиально не обращал внимания.

— Я не последний человек в этом бизнесе, — повторил Иосик. — Репутация, знаешь, немалого стоит. С тобой просто не будут иметь дела.

— Да? Ты мне угрожаешь? Нехорошо, Иосик. Это тебе не идет.

— Деньги там не только мои, но и братвы. — Иосик говорил, видя, что его нервная речь разбивается о спокойствие Альгиса, как вода о мол. — Знаешь, там люди нервные, по тюрьмам сидели. — Он выразительно покосился на Пробитого, который, слегка улыбаясь, с интересом наблюдал за концертом, не считая нужным встревать в разговор.

Иосик елозил на стуле все сильнее, на него было жалко смотреть.

— Пойми, Иосик, жизнь такая, — теперь уже неприкрыто издевался Альгис. — Тяжелая жизнь. А кому ныне легко…

— Вот слушаю я все это, — наконец подал голос Пробитый, — и блевать от вашего гнилого базара хочется… Прямо на ваши белые костюмы.

— Что? — приподнял бровь Альгис.

— Чего, кинул безобидного еврея и доволен… А ведь бабки отдавать придется.

— Не понял? — хмурясь, уставился на него Альгис.

— Все ты понял. А если не понял, то у тебя будет время понять. Это тебе я говорю.

— Что, из авторитетов? — усмехнулся Альгис.

— Все, Иосик, допивай пиво. Поехали, — не обращая больше на собеседника никакого внимания, велел Пробитый. — У них через два дня счетчик включается.

— Так ты тоже не на лохов наехал, парень, — кинул Пробитому Альгис, задетый за живое. Он чувствовал, что моментально поменялся ролями — теперь он что-то вынужден объяснять, а этот тип с мордой закоренелого убийцы обращал на него внимания не больше, чем на мебель.

Пробитый только махнул рукой и допил пиво.

— Пошли.

— Ты сначала послушай, — ударил по столу кулаком Альгис, так что тарелки подпрыгнули, а глаза его налились кровью. — От свиньи хвост ты со своим лохом получишь! Потому что мы не дешевки какие!

— Правда? — деланно удивился Пробитый.

— Правда. Ты кто? Ты хрен с бугра! Хоть и харя у тебя страшная. Мы воров на хер посылали. Не то что отморозков дешевых. Понятно?

Пробитый видел, как «торпеды» напряглись.

— Ты знаешь, кого обидел? — осведомился Пробитый, тяжелым взглядом будто пригибая Альгиса к столу. — Ты Пробитого обидел. А это приговор.

— Да пошел ты…

Пробитый пожал плечами. Взял с тарелки перед собой ломоть брынзы, откусил от него кусочек. И неожиданно резко швырнул тарелку в одного из «торпед», тот отпрянул, а Пробитый легко вскочил.

Зеркало — столько раз перед ним тренировался Пробитый, учась выхватывать пистолет из кобуры, из-за пояса. Он имел видеотеку из пары сотен боевиков. Смотрел их не столько из-за увлекательного сюжета. Да, он учился. Высматривал подходящие приемы — не все боевики как корейские, где бесполезно лупят друг друга по морде. Кое-что можно применить на практике. Тяжело сделать первое движение. А потом все идет как по накатанной колее — автоматически. Главное в этот момент — не тратить время на размышления, правильно ли действуешь, а довериться рефлексам. Рукоятка пистолета скользнула в ла-Донь, палец тут же опустил вниз предохранитель. Грохнул выстрел. Пуля вошла в грудь Альгису. Тот всхрапнул, как лошадь, и повалился на пол вместе со стулом. Следующий выстрел настиг вскочившего «торпеду» — пуля попала ему в живот. Пробитый засмеялся.

— Давай. Кто быстрее, — предложил Пробитый, глядя на последнего противника, которому засветил перед этим в лоб тарелкой. — Успеешь?

— Я ничего, — забормотал тот.

— Я вижу. — Пробитый выстрелил ему в ногу, и «торпеда» скорчился, взвыв, на полу рядом со своим стонущим подельником. Последний сидел, прислонившись спиной к перевернутому столу, с силой прижмурив глаза, тряся головой и сжав живот рукой, будто боясь, что простреленные внутренности вывалятся на пол.

Иосик остолбенел. Он только пискнул жалобно, как крыса, которой наступили на хвост.

— Давай. — Пробитый схватил Иосика и поволок его в сторону автостоянки. — Ключи.

Он вырвал у приятеля ключи. Завел машину, руки немножко подрагивали, в голове билась кровь, ноздри жадно расширялись. Пробитому было хорошо. Он сорвал «Мерседес» Иосика резко с места.

Иосика, сидевшего на переднем сиденье, било, будто в пляске святого Витта.

— Ты… — Он всхлипнул. — Ты что сделал?.. Четырнадцать тысяч… Какие-то четырнадцать тысяч. Ух… Меня убьют. Убьют… Ты убил их… Тебе что. А меня убьют… Убьют.

— Если не заткнешься, убью тебя я, — прикрикнул Пробитый, сбрасывая немножко скорость.

— Убьют, убьют, — раскачивался из стороны в стороны Иосик. Вдруг он, округлив глаза, тонко и истерично завизжал:

— Ты виноват! Зачем я связался с таким психом! Ты псих, псих, псих!

— Ясно. — Пробитый остановил «Мерседес», распахнул дверцу, неторопливо вылез из салона, потом вытащил упиравшегося Иосика, взяв его за шкирман.

Тот побледнел и воскликнул:

— Ты что делаешь?

— Я тебя предупреждал!

— Извини… Слышь, правда! Я не хотел!

Пробитый подсечкой сшиб Иосика с ног, вытащил из-за пояса пахнувший порохом пистолет Макарова, в котором оставалось еще больше половины магазина.

— Не-ет! — заорал Иосик.

Пробитый пожал плечами, взял Иосика за отворот пиджака, поставил на ноги. И укоризненно произнес:

— Ты меня обидел.

— Извини!

— Сука ты, Иосик.

Пробитый снова нажал на спусковой крючок, Иосик упал, держась за ногу. Пробитый внимательно посмотрел на него сверху вниз, раздумывая. Потом обернулся и пошел к «Мерседесу»…