"Пламя над Англией" - читать интересную книгу автора (Мейсон Альфред)

Глава 2. Репетиция

Хамфри был единственным сыном овдовевшего сэра Роберта Бэннета, ведущего богатую и великолепную жизнь в Хилбери-Мелкум – большом доме на полпути между Дорчестером[18] и Уоремом[19] и немного севернее обоих упомянутых городов. Он происходил из древней католической семьи, но в те годы испытывал из-за этого сравнительно малые неудобства. Трудности были еще впереди. Пока же разумная женщина, сидящая на английском престоле, глядя на Европу, раздираемую войнами, твердо решила, что в ее королевстве религия не станет разделяющей линией в политике.

Дом Робина – Эбботс-Гэп – находился менее чем в двух милях от Хилбери-Мелкум, и хотя он воспитывался в протестантской вере, его дяде и опекуну, занятому собственными делами на севере графства, так же как и сэру Роберту Бэннету, казалось вполне удовлетворительным, чтобы у мальчиков в Итоне был общий наставник. Этим наставником стал Чарлз Стаффорд, секретарь сэра Роберта Бэннета. Его предложил сэр Роберт, и добрый дядюшка на другом конце графства согласился с выбором, избавлявшим его от лишних хлопот.

Наставник и оба его ученика занимали последний дом на длинной и единственной улице Итона. Просторное здание включало кабинет и спальню для каждого, помещение для слуг и общую комнату для приема пищи и отдыха.

В тот вечер Робин тихо проскользнул к себе в кабинет и уселся у окна, выходящего на луга, чтобы принять важное решение и выиграть битву с самим собой. У него была священная цель, и он никогда не думал, что ему придет в голову отречься от нее. Но мальчик не мог предвидеть заманчивого искушения королевской милостью, которое одолевало его сегодня. Робин чувствовал унижение, но был честен с собой. Да, он испытывал искушение. Слава о дворе Елизаветы гремела повсюду. Нигде не существовало столько блеска, веселья и благоприятных возможностей. Королева, отважная и жизнерадостная, одним росчерком пера могла даровать власть и богатство. Конечно, у этого сверкающего зеркала была и темная сторона, но она не могла испугать мальчика. Паж при дворе королевы! Вцепившись руками в колени, он словно видел открывшийся перед ним мир: огромные дома, наполненные радостным смехом, рыцарские турниры…

«Я могу потратить на это несколько лет, – думал Робин, убеждая себя. – Ведь так или иначе мне придется ждать, пока я стану взрослым мужчиной».

Но когда он станет взрослым и, возможно, будет заниматься приятным и прибыльным делом, то разве не начнет откладывать год за годом то, что поклялся осуществить? Не перестанет ощущать стыд за отказ от намеченной цели, который притупит праздность? А когда он достигнет средних лет, то уже будет слишком поздно. Как в кривом зеркале, мальчик увидел себя бегущим от намеченной цели, жалким, презренным и не сознающим этого.

– Нет! – воскликнул Робин, вскакивая на ноги. Старательно умывшись, словно желая смыть чистой водой грязные мысли, он направился в общую комнату, где застал мистера Стаффорда и Хамфри уже заканчивающими ужин.

– Прошу прощения, сэр, – сказал Робин, кланяясь мистеру Стаффорду. – Я не уследил за временем.

Мистер Стаффорд протестующе поднял руку.

– Ни слова, умоляю! Простые смертные, вроде Хамфри и меня, едва ли могут ожидать хороших манер от королевского фаворита. И так с его стороны можно считать снисхождением, что он вообще согласен ужинать с нами.

Робин не ответил, так как испытывал чувство вины. Он всегда занимал второе место, рассматривая это как должное. Сэр Роберт Бэннет из Хилбери-Касла был куда более важной фигурой в графстве Дорсет, чем четырнадцатилетний Робин Обри. Мистер Стаффорд сам пребывал в зависимости от этого семейства, и вполне естественно, что во время визита королевы он подтолкнул Хамфри вперед и оттащил Робина назад. За последовавшее унижение, которому подверглись Хамфри и наставник, Робин был склонен упрекать себя. Он бросил виноватый взгляд через стол на Хамфри, черноволосого парня, одного с ним роста, весьма миловидного в своем сером бархатном камзоле, но с таким сердитым выражением на лице, которое напрочь уничтожало всякие следы красоты.

– Я очень сожалею, – заговорил Робин. – Не о том, что произошло со мной. Любой парень во всем мире отдал бы год жизни за такую милость. Но я всем сердцем желал бы… – он запнулся, подыскивая слова, которые не посыпали бы соль им на раны, – чтобы это не причиняло вам боли.

Хамфри Бэннет сердито пожал плечами.

– Не будем говорить об этом, – проворчал он. Инцидент можно было бы считать исчерпанным, если бы не мистер Стаффорд. Он не мог позволить обиде заглохнуть и с этой целью принялся вновь возбуждать ее.

– Да, но мы должны говорить об этом, мой дорогой Хамфри, – возразил он вкрадчивым бархатным голосом. – Сегодня день Робина. Весьма вероятно, что такого у него больше никогда не будет. Ему придется реформировать свой календарь, чтобы начинать год с этого дня и таким образом сохранить его в памяти. Было бы неблагодарным со стороны Робина не воспользоваться удачей, что он, несомненно, сделает. Как видишь, он уже вернулся к происшедшему, любезно желая, чтобы его триумф не причинил нам, бедным, боли.

– Сэр, – жалобно пролепетал Робин, – вы неправильно истолковываете мои слова. Если я заговорил о… о происшедшем сегодня…

– Безусловно, заговорил, мой мальчик!

– …то лишь для пожелания, чтобы это не привело к разногласиям между Хамфри и мной, и…

– Да, но можешь быть уверенным, что не приведет, – прервал мистер Стаффорд, который редко давал собеседнику возможность окончить фразу, хотя сам обычно повторял уже сказанное в иных выражениях и начиная реплику словами «Да, но…». – Не думай, Робин, что твои слова вызывают у нас раздражение. Небольшое хвастовство и бравада вполне простительны. Но я умоляю тебя никогда не забывать о происшедшем. Если тебя спросят: «Когда Уолсингему отрубили голову?»– При этом лицо мистера Стаффорда исказила гримаса такой бешеной злобы, что Робин содрогнулся. Ненависть тут же сменилась маской добродушия, но мальчик понял, что «мистер Хорек» опасен, как ядовитая змея. – «Когда сэр Френсис умер на плахе?»– спросят у тебя. И ты ответишь: «Дайте мне подумать, сэр. Это произошло два года спустя после того, как королева подарила мне бант со своего рукава».

Хамфри Бэннет громко расхохотался, и Робин невольно поежился на стуле.

– Так и будет, – продолжал мистер Стаффорд и снова начал изображать старого зануду, переполненного скучными воспоминаниями: – «Когда Хамфри Бэннет впервые отправился послом во Францию? Одну минуту, я припомню… Это было ровно через пятнадцать лет после того, как ее величество подозвала меня к себе и любезно одобрила мою бархатную шапочку и смазливую физиономию». И наш Робин вздохнет, потянет себя за седую бороду и в тысячный раз поведает об этом славном моменте истории.

Щеки Робина зарделись. Школьник так же беззащитен от насмешек педагога, как рядовой на плацу от издевательств сержанта. Робин был подходящей мишенью для тяжеловесных острот «мистера Хорька». У него хватило ума не отвечать и вынести до конца эту самую тягостную трапезу, какую он мог припомнить. Мистер Стаффорд поднялся из-за стола несколько разочарованным. Его всегда раздражала способность Робина запираться в крепости своих мечтаний, надежно защищавшей его от любых вторжений. Наставник свысока взглянул на своего воспитанника. Канделябр освещал его каштановые локоны, яркий камзол и крахмальные брыжи составляли причудливый контраст с выражением тоски и одиночества, которое могло бы смягчить сердце любого врага. Но мистер Стаффорд всего лишь усмотрел во внешности мальчика возможность продолжить насмешки.

– Пошли! Мы теряем время, – весело сказал он. – У нас есть работа.

Наставник подошел к двери, крикнул слугам, чтобы они убрали со стола, и начал расставлять мебель в другом конце длинной комнаты. На какое-то время Робин и Хамфри остались одни.

– Хамфри! – тихо взмолился Робин, протянув руку через стол.

– Ну, что теперь? – Хамфри сделал вид, что не замечает протянутую руку.

– По-моему, если бы мистер Стаффорд меньше суетился, то ее величество, безусловно, подозвала бы тебя, а…

– Ее величество! – с горечью прервал Хамфри. – Думаю, что мы слишком часто произносим этот титул. Для нее имеются и другие – менее вежливые, но более подходящие! Сейчас их произносят только шепотом, но погоди, скоро мы услышим их на улицах! Конечно, она «чистокровная англичанка», только родилась в Вавилоне[20] и…

Хамфри внезапно умолк. На другом конце комнаты, за спиной Робина, мистер Стаффорд в страхе замахал руками. Хамфри пришел в себя. Он видел, что Робин смотрит на. него испуганно и недоверчиво.

– Я болтал глупости, сам не понимая, что несу, – быстро сказал Хамфри. – Хорошо, что никто этого не слыхал, кроме тебя, Робин. А то прекрасная миссия во Франции, которую приготовил для меня мистер Стаффорд, досталась бы кому-нибудь другому. – Он громко засмеялся и стиснул руку Робина. – Ну вот! Мы снова друзья! Во всем виновата зависть. Но даже ее величество не может стать между нами. – Хамфри не отпускал руку Робина, пока не увидел, что испуг на его лице сменился улыбкой.

Посуду убрали со стола. Мистер Стаффорд поставил для себя стул в середине комнаты и взял со стола переплетенную рукопись.

– Этот стул слева – дверь в сад. Буфет сзади – внутренность дворца принца Падуанского, сундук справа – садовая скамья, на которой сидит сын принца, Лоренцо – это ты, Хамфри.

В обычаи школы входило ставить пьесу перед летними каникулами, и в этом году старший наставник адаптировал и соответственно облегчил комедию Теренция.[21] Греческий землевладелец стал принцем Падуанским, его шалопай-сын – наследником принца, а хитроумный раб, чьи плутовские трюки были излюбленной чертой стиля римского поэта, – слугой в свите принца. Мистер Стаффорд собирался посвятить этот вечер репетиции сцен, в которых участвовали оба мальчика, и заранее предвкушал забаву.

– Карло Мануччи, слуга, – это ты, Робин, – осторожно открывает дверь из сада, произносит «ш-ш», чтобы привлечь внимание молодого господина, и затем крадется внутрь. Ну, начинай!

Робин притворился, что открывает дверь и сует голову внутрь, прошептал «ш-ш!»и начал красться по сцене на цыпочках. Несомненно, коварство было преувеличено, и в Робине даже самый ненаблюдательный человек за милю разгадал бы заговорщика. Вообще, только мистер Стаффорд мог бы объяснить, почему роль мошенника-слуги поручили Робину. Его плутовство было столь очевидным, что принц Падуанский должен был бы взяться за палку в первый же день службы подобного лакея.

Однако мистер Стаффорд обошелся без палки.

– Да, но в тебе, Робин, слишком много таинственности. Карло Мануччи входит крадучись. Это ремарка старшего наставника, написанная его собственной рукой. Он крадется – не более того, Робин! Будь естественным. Входи, крадучись. Попробуй еще раз.

Робин попробовал.

– Тише, мой молодой синьор!

Мистер Стаффорд положил книгу на колено и окинул комнату отчаянным взглядом.

– Ну, – промолвил он наконец тоном полнейшей безнадежности, – продолжайте! Лоренцо вскакивает в ужасе.

– Мой отец?! – испуганно воскликнул Хамфри.

– О, отлично! – одобрил мистер Стаффорд. – Великолепно, мой дорогой Хамфри! Истинный вопль ужаса! Карло Мануччи играет на его испуге. Давай, Робин!

Диалог продолжался:

Карло: Он идет домой.

Лоренцо: Я спрячусь под эту шкуру!

– Браво! – снова воскликнул мистер Стаффорд.

Карло: И рискуете лишиться собственной!

Мистер Стаффорд издал стон.

– Никуда не годится! Это ведь шутка, Робин! Публика должна смеяться! Попробуй еще раз, мой мальчик!

Но чем больше Робин пробовал, тем более робким и неловким становился. Ему казалось, что его руки раздулись, словно дыни, а ноги стали слоновьими.

Мистер Стаффорд покачал головой.

– Не уверен, что у тебя выйдет лучше, даже если ты станешь на четвереньки! Ладно, давайте продолжим! Карло открывает свои планы. Согнутая спина, хитрое, отталкивающее лицо! Посмотрим, как ты умеешь кланяться, мой дорогой Робин! Впрочем, это нам уже известно. Мы видели, как низко ты кланялся сегодня днем – совсем как настоящий лакей!

Мистер Стаффорд никак не мог отвлечься от недавнего унижения. Так он – мистер Хорек? Он нуждается в обучении больше, чем школяры? Наставник словно вновь услышал смех, пробегающий по рядам мальчиков, и содрогнулся от стыда. Во всем виноват Робин! Если бы он скромно держался в тени, а не лез вперед в своем нарядном костюме… В результате его назвали хорьком! Этого он никогда не простит королеве! Как назвал ее в Реймсе[22] добрый кардинал Аллен?[23] «Зверь, терзающий весь мир». Мистер Стаффорд улыбнулся при этом воспоминании. Отличная фраза! Ладно, она еще свое получит! А пока что можно утешиться тем, что в данный момент ее щеголеватый юный льстец переживает не лучший момент в жизни – мистеру Стаффорду, наконец, удалось пробить его броню. Робин то краснел, то бледнел. Губы его дрожали. Еще два поворота рычага, и дело дойдет до слез. Наставник об этом позаботится!

– Тебе ведь хочется быть галантным джентльменом с головы до пят, верно, Робин? О, нет-нет! Ты лакей – скользкий, увертливый и хитрый. Придется сорвать с вас нарядный камзол, сэр, и облачить в кожаную куртку, чтобы вы забыли о банте под вашей рубашкой, как уже давным-давно забыла о нем ее величество!

Мистер Стаффорд явно был в ударе. Во время редких визитов в Лондон из Хилбери-Мелкум он ходил в Парижский сад и испытывал острое наслаждение, глядя, как медведя травят собаками. Достойный наставник воображал себя на месте медведя, чувствовал, как мастифы теснят его, но оставался на ногах. Вместе с огромным зверем он стряхивал собак, вцепившихся в уши, представлял, как они вгрызаются в его тело, хрустят острыми зубами о кости, при этом не оставляя ни ран, ни следов крови. Мистер Стаффорд испытывал приятное возбуждение и, в отличие от медведя, не страдал от боли. А сейчас он сам участвовал в травле, получая куда более изысканное удовольствие, чем когда-либо в Бэнксайде. Он был мастифом, а Робин – медведем, прикованным цепью за ногу в шелковом чулке и в наморднике, чью роль выполнял его долг ученика. Мистер Стаффорд мог науськивать сам себя, словно толпа черни. Его маленькие глазки сверкали, длинный нос подергивался. Однако, когда забава была в самом разгаре, мальчик, которому следовало разразиться слезами, внезапно с таким облегчением посмотрел поверх головы воспитателя, что тот ощутил приступ бешенства.

– В чем дело? Ты не обращаешь на меня внимания! – крикнул он, повернувшись на стуле.

Дверь в углу комнаты была открыта, и в проеме стоял пожилой человек в шерстяной куртке и полотняных штанах, выдававших в нем слугу.

– Дэккум! – сердито воскликнул мистер Стаффорд. – Мы еще не закончили! Убирайтесь! Робин, тебе следовало бы обходиться построже со своим слугой!

Но Дэккум не двинулся с места.

– Джентльмен хочет видеть мастера Робина.

– Пусть придет в другой раз, и, если поведение мастера Робина будет подобающим, он сможет повидать его.

– Миссис Паркер говорит, что мастер Робин не должен заставлять ждать этого джентльмена.

– Ах вот как? Значит, таково мнение миссис Паркер? – с сарказмом осведомился наставник, но внезапно умолк. Его уже сегодня один раз поставили на место за то, что он взял на себя слишком много власти. Мистер Стаффорд определенно не желал быть вторично униженным подобным образом. В конце концов, он всего лишь личный воспитатель этих двух мальчиков. Его работу оплачивали сэр Роберт Бэннет из Хилбери-Мелкум и дядя и опекун Робина Обри, так что независимых прав у него не было. Но миссис Паркер являлась хозяйкой, назначенной школой и, следовательно, обладала реальной властью. Пока мистер Стаффорд размышлял в сомнении, Робин шагнул со сцены.

– С вашего разрешения, сэр? – спросил он, и его слова почему-то напомнили наставнику голос другого человека, стоявшего сегодня днем в школьном дворе рядом с королевой. Несмотря на терзавшие его гнев и стыд, мистер Стаффорд моментально явил собой саму любезность.

– Конечно, ты не должен заставлять ждать своего гостя, – доброжелательно промолвил он. – И не забывай, Робин, что в разгаре репетиции иногда говорят резкости, о которых не стоит думать впоследствии.

– Не забуду, сэр, – вежливо ответил Робин. Следом за Дэккумом он вышел из общей комнаты, закрыв за собой дверь.

Мистер Стаффорд, убедившись, что дверь плотно закрыта, подошел к Хамфри Бэннету.

– Тебе следует попридержать язык, мальчик, – тихо заметил он, – Говорить так о королеве – просто безумие!

Хамфри кивнул.

– Робин решил, что это пустая болтовня, вызванная моим унижением. Но я вправду обезумел и не смог сдержаться, когда говорил с ним. – Он медленно добавил, глядя в землю: – Я так его ненавижу!

– Почему?

Хамфри не ответил. Продолжая глядеть в пол, он хлопал ладонями по сундуку, на котором сидел.

– Почему, Хамфри? – настаивал мистер Стаффорд.

Тихая злоба в ответе мальчика шокировала даже достойного воспитателя.

– Потому что он всегда впереди меня. В книгах, в играх, во внешности, в наградах – во всем! Все улыбки, взгляды, комплименты достаются только ему! А в конце концов, кто в сравнении со мной этот Робин Обри? Почему я вечно на втором месте? – Он закрыл лицо руками. – Сегодняшний день я никогда не забуду!

Мистер Стаффорд положил руку на плечо своего любимца.

– Так будет не всегда, Хамфри. Грядут великие перемены! В один прекрасный день Робин Обри будет стоять перед тобой на коленях! – На лице мистера Стаффорда появилась волчья усмешка, но она не принесла облегчения Хамфри, все еще уставившемуся в пол.

– В один прекрасный день! – с раздражением повторил он. – Малейшее различие между нами причиняет мне такую боль, что я не могу заснуть! Я ненавижу себя почти так же, как Робина!

– Различие? – переспросил мистер Стаффорд.

– К нему пришел гость, которого нельзя заставлять ждать, – мрачно пояснил Хамфри. – А ко мне когда-нибудь приходят важные гости? Кто это? – воскликнул он, в бешенстве вскакивая с места. – Я намерен это узнать! Пускай он посетит нас обоих!

Но мистер Стаффорд встал между Хамфри и дверью.

– Не сейчас, Хамфри, – сказал он. – Слушай!

Несколько секунд наставник и ученик молча стояли друг против друга. Затем они услышали, как в коридоре закрылась дверь.