"Добрая фея с острыми зубками" - читать интересную книгу автора (Сахарова Татьяна)

— Анна Дмитриевна, — ожил селектор голосом новой секретарши Антонины, — тут почты много накопилось. Я не успею ее сегодня разобрать.

— Почему это вы не успеете? — с трудом сдерживая раздражение, поинтересовалась я.

— Вы же сами велели мне договор напечатать. Сказали, что срочно…

Так, спокойно. Я — солнце, я — большое горячее солнце, и мне наплевать, что моя новая секретарша — наглющая бестолочь! Как можно набирать три часа несчастных десять страниц текста?! Хотя, конечно, с такими акриловыми ногтями удивительно, как она вообще по клавишам попадает.

— Несите почту ко мне, — процедила я сквозь зубы. Спустя секунду худосочная дылда, величественно продефилировав по кабинету, сгрузила мне на стол ворох пакетов и конвертов.

— Анна Дмитриевна, сегодня мне нужно уйти пораньше, — томно сообщила она с высоты своего почти двухметрового роста.

— С какой радости?! — вскипела я. Без году неделя в компании, а уже отмазки начались. — Кажется, вы должны были напечатать договор?

— Он уже почти готов.

— В таком случае считайте, что я вас тоже почти отпустила.

Секретарша надменно вздернула к потолку курносый нос, сделавшись от того еще более длинной и нескладной. Наверное, именно в таких ситуациях рождаются притчи о начальниках-самодурах. Громко хлопнув дверью, девушка гордо удалилась.

Что за напасть такая? Мало мне проблем с разводом, так еще и моя любимая, прошедшая огонь, воду и медные трубы Варвара Михайловна упросила отпустить ее на пенсию. Какой идиот решил, что секретарша должна быть непременно молодой, длинноногой и тупой?

Варвара Михайловна работала с моим отцом еще со времен его звездного партийного прошлого. После развала системы, занявшись вплотную организацией собственного бизнеса, папочка, естественно, не забыл и о своей верной помощнице. А когда после окончания института я пришла работать в его компанию, упросил Варвару Михайловну стать моим секретарем и старшим наставником.

С тех пор уже немало воды утекло. Я давно не нуждаюсь в старшем наставнике, прекрасно справляясь с обязанностями вице-президента инвестиционной компании. Безусловно, столь высокая должность в достаточно молодом возрасте вовсе не является результатом общественного признания моих заслуг и талантов. Но ведь если компания находится в частном владении, а хозяином является собственный отец, то вполне логично, что единственная наследница семейных капиталов тянет с ним трудовую лямку практически на равных.

За годы совместной работы Варвара Михайловна стала мне практически родным человеком. Ей одной позволялось повышать на меня голос, причем делала она это почти каждый день, когда я, заработавшись, напрочь забывала пообедать. Ей первой доводилось узнавать все мои новости на личном фронте. Когда я хворала, то именно добрейшая Варвара Михайловна таскала мне банки с малиновым вареньем, в то время как родители и бывшие мужья занимались своими куда более важными делами.

И вот теперь на секретарском месте перед дверью моего кабинета третий день гремит костями тощая каланча, присланная по блату. Причем меня заверили, что это самая достойная кандидатура. Ну, на хрена мне, спрашивается, ее оксфордский английский, если она по сорок минут варит кофе и потом подает его с видом английской королевы?!

Я принялась вяло ворошить принесенную корреспонденцию, без колебаний отправляя в мусорную корзину бесчисленные конверты с рекламой. Нет, лично я ничего против рекламы как таковой не имею. Просто зачем заваливать серьезную инвестиционную компанию проспектами, в которых предлагается закупить эксклюзивные итальянские колпаки для автомобилей или пригласить клоунов на детский утренник? В отдельную стопочку я откладывала всевозможные счета, чтобы передать их потом в бухгалтерию. Нашлась парочка писем и для юристов.

Один конверт неожиданно привлек мое внимание. Не то чтобы в нем было что-то необычное, но в отличие от другой макулатуры, адресованной нашей компании, на этом послании значились моя фамилия и инициалы. Притом адрес отправителя отсутствовал. Впрочем, не было также ни марки, ни почтового штемпеля. Я надорвала конверт, и из него выскользнул небольшой листок, на котором каллиграфическим почерком было выведено:

«ХРАНИ ТЕБЯ ГОСПОДЬ!»

Что за глупость? Мало мне безмозглой рекламы, так тут еще и бога приплели! Неужто мною решили пополнить ряды поборники какого-нибудь псевдорелигиозного течения? Ну уж дудки! Не по адресу, господа, обратились, совсем не по адресу!

Я уж было собралась отправить конверт в корзину вслед за рекламными проспектами, но взгляд опять зацепился за листок с посланием. Все же странно, что неизвестные сектанты пишут воззвания от руки, а не присылают отпечатанные цветные агитки. Мгновение поколебавшись, я извлекла из конверта его содержимое и тут же недоуменно уставилась на четыре черно-белые фотографии, отпечатанные, по всей видимости, давно, поскольку бумага местами уже успела покрыться желтизной.

Качество снимков отвратительное, но тем не менее на первой фотке вполне различимо лицо женщины, толкающей перед собой детскую коляску. Несомненно, это моя мама, только еще совсем молодая. И коляска тоже моя. Я хорошо знаю эту добротную гэдээровскую коляску по другим фотографиям из семейного альбома. Только вот этого кадра в нашем домашнем архиве что-то не припомню.

На втором снимке — под елкой несколько девчушек в белых пачках исполняют танец маленьких лебедей. Крайняя справа — я. Родители любят рассказывать семейное предание о том, как четырехлетние лебедушки в детском саду попеременно наступали друг другу на ноги и в конце концов дружно рухнули прямо под ноги Деду Морозу. Последнему долго потом пришлось успокаивать коллективную истерику. Но ни одного кадра с этого праздника я никогда не видела. Возможно, родители забыли тогда захватить с собой фотоаппарат.

Еще одна фотография. Я, чуть постарше, кормлю котенка. Судя по очертаниям попавшего в объектив подъезда, дело происходит возле нашего старого дома.

Мы выехали из панельной многоэтажки, когда мне было лет двенадцать, но на снимке мне не более шести.

Последний, четвертый кадр запечатлел большой школьный двор с толпой нарядных первоклассников. Резкости на фотографии нет почти никакой, лица различить невозможно, зато виден огромный букет роз. Такого шикарного букета не было ни у кого, кроме меня. Я даже запомнила, как больно впивались тогда шипы в мои ладошки. Родители слишком поздно сообразили обломать колючки.

Откуда взялись эти фотографии? Возможно, конечно, их забраковали когда-то, не желая уродовать семейный альбом низким качеством снимков. Но зачем тогда сохранили? Кто мог прислать мне кадры, которым почти три десятка лет?

Надо будет при случае расспросить родителей, решила я и запихнула фотки вместе с конвертом и рукописным посланием в верхний ящик письменного стола.

— Анна Дмитриевна, — донеслось в этот момент из селектора, — тут к вам… — Договорить секретарша не успела. Дверь кабинета резко распахнулась, и на пороге материализовался мой второй бывший муж.

Весь внешний вид Генки говорил о весьма воинственном настроении экс-супруга, что незамедлительно подтвердил его пронзительный крик:

— И не надейся весь дом захапать! Это имущество нажито в браке и потому подлежит разделу!

— С какой стати? — непринужденно отозвалась я.

— Мы его вместе строили!

— На деньги, которые давал мой папа. Что-то не припомню, чтобы ты оплатил из своего кармана хотя бы один счет!

— Я?!. Я платил за озеленение участка… И вообще, ты же знаешь, я все вкладывал в развитие бизнеса!

— Не смеши! Где были бы оба твоих ресторана, если бы я все эти годы не заносила твою жопу на поворотах, пока ты, кобелина позорная, по саунам с девочками шастал?!

— Какие сауны? Какие девочки?! Это еще совсем не факт, что хламидии ты подцепила от меня!

От такого заявления меня затрясло. Именно этот приговор гинеколога поставил два месяца назад жирную точку в семейной карьере моего супруга. Наш трехлетний брак уже давно трещал по всем швам. Я, постоянно занятая на работе, с ослиным упрямством делала вид, что не замечаю ни поздние приходы Генки, ни его частые командировки. Какие, интересно, командировки могут быть у владельца двух ресторанов?

В принципе, я по жизни абсолютно убеждена, что мужчины по своей природе полигамны. Как иначе можно объяснить тот факт, что всего на одну вызревающую в месячном цикле женскую яйцеклетку приходятся миллионы сперматозоидов, вырабатываемых мужским организмом за тот же период? Но одно дело природная полигамия, а другое — небезопасный секс! Мне, можно сказать, еще с хламидиями повезло. Тысячи добропорядочных женщин по всему миру уже успели получить вирус иммунодефицита от собственных беспутных мужей.

— Короче, — мне едва удалось взять себя в руки, — у тебя остаются твои рестораны и «Мерседес», хотя ты этого и не заслуживаешь. А что касается озеленения участка, то можешь выкопать со двора пару голубых елочек и засунуть их себе… в общем, ты сам знаешь, куда засунуть!

— Я подам в суд! — продолжил сотрясать воздух Генка.

— Попробуй. У меня в штате десяток отличных юристов. Самое время им попрактиковаться в гражданском праве. Кстати, как насчет встречного иска по поводу умышленного нанесения вреда моему здоровью? Думаю, в качестве моральной компенсации мне бы как раз подошел уютный ресторанчик на Подоле, — наехала я с издевкой.

— Ты ничего не докажешь! Я не позволю тебе пустить меня по миру!

— А кто сказал, что для этого нужно твое позволение?

— Сука!

— Спасибо, что оценил, это мое лучшее профессиональное качество, — парировала я, нисколько не покривив душой. В инвестиционном бизнесе для достижения успеха требуется феноменальная стервозность натуры. Если начать разводить сантименты, то конкуренты мигом тебя проглотят и при этом нисколько не подавятся.

— Встретимся в суде! — рявкнул Генка.

— Буду рада тебя видеть, — отозвалась я, расплывшись в самодовольной улыбке.

Для взрывного характера бывшего супруга худшее наказание — мое монументальное спокойствие. Во время былых семейных скандалов мне запросто удавалось доводить его до исступления, даже не повышая для этого голос. Вот и сейчас лимит его выдержки был окончательно исчерпан, и он, скорчив лютую рожу, пулей вылетел вон из кабинета. Мне же только теперь стало ясно, что пока мы «мирно» беседовали, дверь кабинета оставалась настежь открытой и противная секретарша не могла не слышать всех подробностей разговора. Надо же было так опростоволоситься!

— Антонина! — проорала я, поскольку в условиях распахнутой двери селекторная связь была совершенно без надобности.

Девушка немедленно возникла на пороге, обдав меня с ног до головы насмешливым взглядом. Другого в данной ситуации я, собственно, от нее и не ожидала. — Антонина, приготовьте мне кофе, пожалуйста, — выдавила я, — и дверь закройте.

Костлявая каланча неторопливо выполнила последнее указание, оставив мне робкую надежду получить свой кофе еще до конца рабочего дня. В отсутствие Варвары Михайловны я, конечно же, забыла сегодня пообедать, и теперь после всплеска эмоций желудок свело голодной судорогой.

У нормальных людей стресс обычно надолго отбивает аппетит, у меня же повышенная нервозность вызывает реакцию прямо противоположную. За каждую экзаменационную сессию в институте я исправно набирала до пяти килограммов чистого веса. Но, правда, потом незамедлительно теряла его, как только восстанавливалось душевное равновесие.

Мой первый брак, в который я вляпалась еще на третьем курсе, отличался повышенной двусторонней истерией. По причине молодости и неопытности мы с первым мужем бурно выясняли отношения по любому поводу, то есть по несколько раз в день. В результате за год семейной жизни я набрала больше десяти килограммов. Дальнейшая замужняя жизнь обещала мне в отдаленной перспективе ожирение, поэтому процесс пришлось подвязать методом развода.

Родители, не приветствовавшие моего раннего замужества, одобрили такое решение и в награду подарили мне шикарную трешку в центре города, куда я немедленно перебралась из квартиры супруга-скандалиста. Лишние жировые прослойки вскорости испарились сами по себе. Впрочем, вместе с желанием когда-либо снова отяготить кольцом безымянный палец правой руки.

Но оставаться привлекательной, состоятельной и притом незамужней оказалось делом прямо-таки нелегким. Толпы незадачливых претендентов постоянно путались у меня под ногами, и, дабы избавить себя от назойливых женихов, спустя три года я все же сдалась перед натиском удалого ресторатора. Тот поразил мое воображение своим уникальным талантом превращать, казалось бы, обыденные житейские ситуации в анекдотические экспромты. Даже сердитые гаишники, изредка останавливавшие Генку за мелкие правонарушения, через пять минут уже покатывались от хохота, причиной которого неожиданно становились, например, длина милицейской палочки или форма фуражки. Конечно же, после этого никому и в голову не приходило взыскивать штраф с юморного автомобилиста.

Это уже потом я узнала, что искрометные шутки успешно подворовываются мужем в Интернете и являются результатом отточенного актерского мастерства, а никак не восторженного состояния его души. Но, в конце концов, каждый подбирает себе доступное амплуа для выживания в социуме, рассудила я. Кто-то пытается расположить к себе окружающих эрудицией, кто-то — умением слушать, а кто-то просто веселит публику на правах заслуженного «гвоздя» программы. Беда лишь в том, что признанный эрудит может вскоре прослыть напыщенным занудой, вечный слушатель рискует превратиться в сопливую жилетку без права на собственное мнение, а штатный гвоздь программы имеет все шансы закончить карьеру шилом в заднице. Одним словом, отрепетированные «экспромты» мужа уже за первые два месяца брака надоели мне хуже горькой редьки. И ладно бы только юморок, так еще и вечная претензия Генки на роль первой скрипки в семейном оркестре. Непонятно только, откуда вообще было взяться скрипке в нашем нескладном дуэте балалайки с волынкой? Однако я сочла, что семейная жизнь по своему скрытому замыслу как раз и должна создавать человеку трудности, которые нужно геройски преодолевать. А в награду за это благодарные отпрыски соорудят на моей могиле большое гранитное надгробие. И посему следует отказаться от дальнейших поисков идеала и смириться с некоторыми особенностями мужниной натуры, стоически обеспечивая в доме шаткое равновесие.

Благодаря моей пластилиновой податливости уже через год после свадьбы каждый из нас прочно осел в своем социально-пространственном измерении, разделив бытие, как водится, на идеалистическое и материалистическое начала. Идеалистический компонент вместе с его богемными тусовками, философскими изысканиями и яркими бликами в бокалах шампанского, естественно, достался моему супругу. А вот забота о семейном достатке, строительство дома, равно как и текущие проблемы его ресторанов, как-то сами по себе осели на мои плечи, где постоянно и пребывали вплоть до моего знаменательного визита к гинекологу, в результате которого Генка был с позором выдворен, а я подала на развод.

И вот теперь эта наглая сволочь, ставшая причиной моей прибавки в весе в размере семи килограммов, заявляет, что мы должны разделить мой дом! Фиг ему, а не дом! Еще судом вздумал меня пугать… Пусть попробует со мной судиться! Голым в Африку пойдет!.. Причем именно пойдет, а не поедет! Ведь именно я дала ему львиную часть денег на «Мерседес», что без труда можно будет доказать в суде.

Я закончила наконец разбирать почту и бросила усталый взгляд на часы. Мой кофе готовится уже никак не менее получаса. Рука сама собой потянулась к кнопке селектора.

— Антонина! Я дождусь когда-нибудь кофе?!

Спустя несколько минут моя «английская королева», балансируя подносом, вплыла в кабинет и с порога непринужденно произнесла:

— Незачем так кричать, Анна Дмитриевна. Вот ваш кофе. А вы сегодня прекрасно выглядите… и костюм у вас очень элегантный.

Я едва не заревела от отчаяния. Помимо прочих своих «достоинств», эта долговязая дура нахваталась где-то психологических примочек и теперь, по всей видимости, собирается меня «лечить». Приемчик — старый как мир: начальник намеревается устроить абсолютно заслуженную головомойку; чтобы отвести от себя удар, следует выдать ему обезоруживающий комплимент. Пускай попробует после этого голос повысить!

Проглотив психологическую пилюлю, я наполнила интонации вежливостью и принялась вслух производить простейшие математические расчеты:

— Кофеварка запрограммирована на пятиминутный цикл работы, правильно?

— Так, — согласилась секретарша.

— Еще пять минут на то, чтобы налить кофе в чашку и размешать сахар. То есть в сумме получается десять минут, так?

— Наверное…

— Тогда объясните, пожалуйста, почему мне приходиться каждый раз дожидаться кофе по полчаса?! — На этой фразе я взревела, отбросив в сторону психологические реверансы без малейших угрызений совести. — И почему так трудно припасти к кофе хоть какую-то завалящую булочку?!

— По поводу булочек мне никто распоряжений не давал! — завизжала в ответ каланча. — И вообще, у меня, между прочим, степень магистра по экономике и восемь месяцев стажировки в Штатах, а кофе варить я не нанималась!

— Печатать ты тоже не нанималась?! — рявкнула я, почему-то перейдя на «ты». — Или в твоей Америке специально учат набирать по полстраницы в час?..

— Да какой нормальный человек твой почерк разберет? — проорала она в ответ, тоже перейдя на «ты». — С таким почерком не секретаря нанимать надо, а дешифровщика!

Зря она так сказала, зря — и все тут. Даже не знаю, как это у меня получилось… Вероятно, виной всему стала недавняя разборка с Генкой и еще в придачу пустой желудок. В общем, шариковая ручка, которую я в тот момент машинально теребила в руках, вдруг абсолютно неожиданно полетела в секретаршу. Конечно же, я совершенно не думала ее бросать! Мне никогда в жизни не приходило в голову бросать в собеседников какие-то предметы. Даже в перепалках с бывшими супругами удавалось прекрасно обходиться словами.

Но факт остается фактом: ручка описала дугу и, к моему ужасу, угодила Антонине прямо в грудь. Девушка возмутилась всей своей костлявой громадой. Мне показалось, что даже остренькие кончики ее ушек встали дыбом.

Повисла секундная пауза, после которой чашка с кофе, которую секретарша держала на подносе, полетела в мою сторону, сопровождаемая боевым кличем ирокезов: «А-а-а-у-у-у!!!» Мне удалось увернуться, и чашка угодила в мое кресло, украсив светлый велюр отвратительным бурым пятном. Над головой Антонины немедленно просвистел мой калькулятор, в ответ она швырнула в меня блюдцем. И понеслось…

Под руку мне весьма удачно подворачивались мелкие канцелярские принадлежности, в изобилии разбросанные на моем столе. У секретарши же запас боеприпасов на подносе быстро иссяк, и ей пришлось переместиться к стене. Там как раз стояли стеллажи, заваленные всевозможным офисным хламом.

Предметы беспорядочно рассекали пространство кабинета, при этом практически не достигая целей. И, кстати, вовсе не потому, что мы обе старательно уворачивались, а скорее оттого, что вся сила нашего обоюдного гнева с лихвой выплескивалась в саму процедуру бросания, давая возможность взбудораженным нервишкам малость разрядиться.

— Девочки, а чего это вы тут делаете? — Мы разом повернули головы и обнаружили на пороге кабинета офонаревшего Толика Оглоедова, начальника юридического отдела. Сложно сказать, как долго он наблюдал баталию, но выражение его физиономии говорило о том, что парень уже успел получить порцию неизгладимых впечатлений.

Напрасно дорогой Толик Оглоедов нас побеспокоил, ой, напрасно! Известно ведь: двое дерутся — третий не мешай. Нет бы потихоньку ноги унести! Предметы, ранее беспорядочно летавшие по кабинету, разом изменили траекторию полета и со стопроцентным попаданием обрушились на голову несчастного начальника юридического отдела. От неожиданности тот легонько взвыл и, прикрывая голову руками, выбежал из кабинета, громко хлопнув дверью.

Потеряв из виду цель, и я, и Антонина замерли в нерешительности.

— А меня муж неделю назад бросил. К моей лучшей подруге ушел, козлина! — совершенно неожиданно выдала секретарша и медленно сползла на пол, привалившись спиной к столу. Она закрыла лицо руками, вслед за чем раздались сдавленные рыдания.

— А я своего кобеля сама выгнала. — Я присела на корточки возле нее. — Между прочим, уже второй раз.

— Второй раз его выгоняешь? — всхлипывая, уточнила девушка.

— Нет, второго мужа выгоняю. Страшно только в первый раз разводиться. Потом привыкаешь. Вот у меня подруга уже четыре раза замужем побывала, и это только те браки, которые она официально регистрировала.

— Он меня тощей кобылой обозвал… И еще сказал, что я по натуре прирожденная старая дева… — заголосила Антонина.

— А мой хочет дом разделить. Но ведь все — от проекта до последнего цветочного горшка — мною выстрадано. И деньги на строительство нам мой папа давал. — От такой несправедливости мне стало себя ужасно жалко, и слезы градом покатились из глаз.

— Все мужики сволочи-и-и…

— Подлю-ю-ю-ки-и-и…

Толик Оглоедов, одолеваемый нечеловеческим любопытством, минут пятнадцать бесцельно шарился по офису. В результате любопытство-таки одержало безоговорочную победу над инстинктом самосохранения. Он на цыпочках подкрался к кабинету и, приложив ухо, прислушался. Никаких громких звуков внутри не раздавалось. Начальник юридического отдела тихонечко нажал на ручку, и дверь бесшумно отворилась.

Открывшаяся картина поразила бедного юриста больше, чем предшествующее побоище. Начальница и ее новая секретарша, обнявшись, сидели на полу возле стола и рыдали навзрыд. Толик осторожно затворил дверь. «Пожалуй, здорово, что я не женился. Женская душа — потемки», — размышлял он, возвращаясь к себе в кабинет.

— Вот, возьмите, Анна Дмитриевна. — Секретарша протянула мне две маленькие оранжевые капсулы. — Это мне двоюродная сестра привезла из Германии. Очень хорошее успокоительное средство.

Я послушно взяла у Антонины лекарство и достала из бара минералку.

Мы уже немного пришли в себя, однако выбираться из кабинета с опухшими от слез лицами не торопились. К тому же надо было хоть чуть-чуть прибраться: мой кабинет походил на спальню в детском лагере после боя подушками.

— Ты, кажется, хотела пораньше уйти домой? — вспомнила я, когда разбросанные предметы заняли свои привычные места.

— Ой, да. Мой сегодня в шесть должен за вещами приехать… Вы одну капсулу сейчас примите, а вторую перед сном. Будете крепко спать и цветные сны смотреть.

— Спасибо, — машинально ответила я. Девушка простилась и выскользнула из кабинета.

Я налила воды в чудом уцелевший во время битвы стакан и, на секунду задумавшись, запихнула в рот сразу обе оранжевые пилюли для ускорения успокаивающего эффекта. После чего достала из сумки косметичку и принялась рисовать себе лицо. Результат меня не слишком обрадовал, но зато позволил покинуть, наконец, кабинет, без опасения напугать до полусмерти сотрудников.

Сначала я занесла почту в бухгалтерию, затем, как ни в чем не бывало, заглянула с корреспонденцией в юридический отдел и, естественно, тут же наткнулась на Оглоедова, до сих пор пребывающего под впечатлением. Он смерил меня подозрительным взглядом и осторожно спросил:

— Производственное совещание с секретаршей закончилось? Она жива?

— Отправилась домой зализывать раны.

— Пожалуй, ты изобрела новый способ укрощения персонала. Не хочешь ли запатентовать?

— Отвяжись, Оглоедов, без тебя тошно. Кофе угостишь?

Не дожидаясь приглашения, я проследовала в его кабинет и плюхнулась в удобное кожаное кресло. Начальник юридического отдела распорядился насчет кофе и устроился напротив меня.

Толик Оглоедов — один из немногих сотрудников компании, с которыми, помимо работы, меня связывают теплые приятельские отношения. Вот и сейчас я почувствовала острую необходимость в его моральной поддержке.

По поводу фамилии Толика наш персонал слагает легенды. Дело даже не столько в самой фамилии — в штате имеются и куда менее презентабельные варианты: чего стоит, например, Тугоухов или Записяный. Просто сам главный юрист воспринимает свою фамилию слишком неоднозначно. С одной стороны, он гордится своими древними дворянскими корнями и даже повесил на стене кабинета свое генеалогическое древо. Если верить последнему, род Оглоедовых ведет свою историю со времен Рюриковичей. Но с другой стороны, Толику, конечно же, совершенно ясно, что его тучная комплекция в комбинации с красноречивой фамилией не может не вызвать насмешек у окружающих. И оттого он испытывает жесточайший дискомфорт при любом новом знакомстве. Не исключено, что именно по этой причине его отношения с женщинами обычно заканчиваются, так и не успев начаться.

— Оглоедов, признавайся, у тебя наверняка где-нибудь припрятана булочка, — потребовала я, как только офис-менеджер принесла кофе.

— Опять забыла пообедать? — укоризненно уточнил начальник отдела.

— И еще Генка приходил ругаться. А потом секретарша-дура…

— Похоже, день у тебя действительно не задался. Видок у тебя — краше в гроб кладут. Ехала бы ты домой.

— До конца рабочего дня еще сорок минут.

— Наплюй. На хозяев режим работы в приличных конторах не распространяется.

— Не скажи. Никогда не следует подавать дурной пример подчиненным, — искренне возмутилась я. — Рыба, как говорится, гниет с головы.

— Думаешь, тебе удастся предотвратить процесс гниения в коллективе посредством метания в работников офисных принадлежностей?

— Между прочим, метание предметов было двухсторонним.

— Даже трехсторонним, — уточнил Толик, — если учитывать ваши точные попадания в мою голову. Мне, кстати, уже давно не нравится твое душевное состояние.

— Посоветуй мне еще к психиатру обратиться.

— Не к психиатру, а к психотерапевту, это, между прочим, очень разные специальности.

— Какой ты умный, — фыркнула я.

— Действуя менее кардинально, я бы порекомендовал тебе провести пару недель на экзотических островах. По-моему, это то, что нужно.

— Брось, я уже забыла, когда вообще в отпуске была, а ты говоришь «две недели».

— Странный вы народ — бабы, — принялся воспитывать меня Оглоедов. — Сначала загоняете себя, как скаковые лошади, а потом удивляетесь, откуда нервные срывы. Проведи еще лет пять без отпуска, и тогда уж тебе точно потребуется консилиум психиатров.

Он извлек из стола пачку печенья и положил у меня перед носом. Мы выпили кофе, а я ухитрилась при этом сгрызть практически все печенье. Желудок на время успокоился, сосредоточившись на процессе переваривания.

Оставив Толику его часть почты, я было направилась к себе, но меня перехватил папин секретарь и сопроводил к нему в кабинет. Как обычно в конце рабочей недели, у папы накопилась ко мне масса неотложных вопросов. На их обсуждение ушло около двух часов. Примерно в половине восьмого я не выдержала и тонко намекнула на толстые обстоятельства: работа работой, но ведь и отдыхать людям когда-нибудь нужно. Папа повздыхал, но все же с делами мы покончили. Пообещав заскочить в гости на выходных, я вернулась в свой кабинет за вещами.

Внезапно навалилась дикая усталость. Крохотный офисный диванчик под стенкой принялся предательски гипнотизировать меня мягкой обивкой. Преодолев искушение задремать хоть на минуту, я вызвала водителя и уже направилась к двери, когда зазвонил мой мобильный.

— Анька! Ты где? — проорала в трубку моя лучшая подруга Лариска Ежова, то есть, пардон, Котляренко по бывшему четвертому мужу. Что за идиотская привычка — каждый раз брать фамилию супруга?!

— Собираюсь ехать домой и умереть там до завтра.

— Летальный исход отменяется! Я должна тебя кое с кем познакомить.

— Только не это, — взмолилась я, предвидя самое худшее. — Не смей мне говорить, что ты опять выходишь замуж!

— Ну, нет, до этого дело пока не дошло, но все может быть… Он — такая лапочка и, кажется, влюблен по уши.

— Имей в виду, у меня больше не хватит фантазии на новый фасон свадебного платья.

Мои таланты модельера полностью исчерпали себя на четвертом Ларискином замужестве. Почему-то именно на меня подруга обычно всегда возлагает обязанности по обеспечению сногсшибательного туалета. В последний раз, по всеобщему мнению, я превзошла сама себя: в день свадьбы невеста была просто неотразима. Но даже это не смогло уберечь подругу от очередного скоропалительного развода.

— Не переживай по поводу платья, — попыталась она меня успокоить, — я решила, что пышных церемоний больше не будет. А тебе сегодня все равно не удастся отвертеться. Дуй домой — переодевайся. В девять мы ждем тебя в «Карибах».

— Я устала… — попробовала сопротивляться я, но меня тут же прервали.

— На том свете отдохнешь, — хохотнула Лариска. — В девять часов, и не смей опаздывать! — Она повесила трубку.

Ну что с ней поделать! Выходить замуж, кажется, вошло у моей подруги в привычку. Неужели ей до сих пор непонятно, что такие редкие экземпляры, как она, в неволе не живут. Уже через месяц после очередной свадьбы у нее начинается жесточайшая депрессия, а еще через месяц она сбегает от супруга в неизвестном направлении. Вернувшись спустя неделю-другую с золотистым загаром и загадочным блеском в лазурных глазах, Лариска немедленно подает на развод. Причем ее мужья, успевшие за короткий срок с лихвой наглотаться прелестей семейного счастья, с готовностью расстаются с изрядной долей своего имущества в обмен на право по-прежнему наслаждаться радостями холостяцкого быта. Полученные таким образом средства позволяют ей вести вполне безбедное существование вплоть до следующего свадебного марша.

Но было бы неверно обвинять мою подругу в корысти. Лариска всегда выходит замуж исключительно по чистой любви. Просто по природе ей необходимо слишком много жизненного пространства, а это никак не укладывается в идеологию домостроя, которую мужчины, как правило, подменяют термином «семья». В свободное от супружества время Лариска пописывает статейки культурологического содержания, которые иногда даже печатают в толстых глянцевых журналах. А еще ухитряется рисовать акварелью премиленькие пейзажики с сельскими домиками (не более трех-четырех в год), заставляя окружающих стекать в осадок перед ее гениальным творчеством. Художественной ценности ее картинки, естественно, не представляют никакой, такие произведения обычно оценивают по формуле: рубль — штучка, три рубля — кучка; и, будучи искусствоведом по образованию, Лариска этот факт в глубине души прекрасно осознает. Но это ничуть не мешает ей считать себя художницей и требовать всеобщего почитания. Впрочем, несколько ее творений, преподнесенных мне в качестве презентов, неплохо вписались в интерьер моего дома. По мне, такие наивные этюды куда более уместны в жилых помещениях, чем претенциозные изыски авангардистов.

Ехать знакомиться с новым Ларискиным ухажером в ночной клуб с шумной латиноамериканской музыкой мне хотелось почти так же, как вешаться. Но отказать ей в такой ситуации означало, что в последующие пару недель она прогрызет в моей голове дырку, обвиняя во всех смертных грехах, начиная с испорченного вечера и заканчивая распятием Христа на Голгофе.

Я покинула офис и загрузилась в машину, бросив водителю:

— На Кутузова!

Паша насторожился. То, что мы едем в городскую квартиру, а не в загородный дом, может вылиться в важные вечерние мероприятия, и тогда ему не светит попасть домой раньше полуночи. Я поспешила его успокоить:

— К девяти подвезешь меня к клубу «Карибы» и будешь свободен. Обратно я такси вызову.

— Как скажете, — выдохнул водитель с облегчением.

Незаметно для себя я задремала, и Пашке, подъехавшему к дому, пришлось долго меня расталкивать. С тяжелой головой и в пакостном настроении я побрела в подъезд к парадному. Обрадованный моим появлением консьерж тут же попросил внести плату за охрану за два месяца. Ничего себе, я даже не заметила, что не наведывалась сюда с начала мая. В почтовом ящике накопилась стопка бесплатных газет и счетов. Надеюсь, мне не успели еще отключить телефон. Я неловко подхватила почту под мышку и проследовала к лифту.

Оказавшись в квартире, первым делом посмотрела на часы, которые показывали уже полдевятого. До встречи всего полчаса, а надо еще успеть переодеться. Наспех приняв душ, я распахнула шкаф и откопала там шелковый брючный костюмчик цвета спелых фисташек. Не то чтобы он мне очень нравился, просто оказался единственным выглаженным летним нарядом.

Спешный макияж придал осунувшемуся лицу несколько вульгарное выражение, но перекрашиваться времени не было. К тому же туфли и сумка, идеально подходившие к фисташковому костюму, отсутствовали. Скорее всего, я перевезла их в загородный дом. Пришлось вырядиться в старые коричневые босоножки и довольствоваться эксклюзивной бежевой сумкой, которая вписывалась в общий ансамбль примерно так же, как яйцо Фаберже в сельский курятник.

К машине я спустилась уже в начале десятого под сопровождение недовольных трелей моего мобильного.

— Ты скоро? — рявкнула в трубку Лариска.

— Уже в пути, стоим в пробке, — соврала я.

— Какие, к черту, пробки?! — окрысилась подруга.

— Не злись, занимайте столик, подтянусь минут через двадцать.

Но я немного ошиблась. На подъезде к площади Льва Толстого движение было перекрыто. Нас заблокировали со всех сторон, не оставив никаких шансов для объезда. В результате к ночному клубу мы прибыли с почти часовым опозданием.

Лариску удалось отыскать практически сразу. Она в сопровождении импозантного мужчины с легкими признаками кавказской национальности оккупировала столик недалеко от сцены. На столе выстроилась батарея бокалов с «Маргаритой».

— Добрый вечер. — Я опустилась на свободный стул и одарила голубков голливудской улыбкой.

— Наконец-то, — недовольно бросила Лариска. — Познакомьтесь, это Аня — моя близкая подруга, а это — Иван.

— Очень приятно, — снова оскалилась я, подивившись редкому сочетанию характерной внешности потенциального жениха и «традиционного» кавказского имени.

— Будем знакомы. — Он вручил мне бокал с «Маргаритой» и произвел экспресс-оценку моей внешности глубоким оливково-черным взглядом.

— Приятно познакомиться, — буркнула я и, чокнувшись, залпом осушила бокал.

Общению очень мешала громкая музыка в стиле латинос. Но, несмотря на это, я узнала, что Иван владеет компанией, занимающейся программным обеспечением банков. Его отец — чистокровный абхазец, а мама — русская. За его плечами один брак и семилетняя дочка.

Мой желудок напомнил мне, что пачка оглоедовского печенья — сомнительная замена полноценному питанию, и я, подозвав официантку, сделала заказ. Правда, девушка предупредила сразу, что кухня перегружена и ждать придется довольно долго. В довершение всего Иван явно вознамерился нас напоить. С неиссякаемым кавказским красноречием он то и дело произносил заковыристые тосты, требуя опустошать бокалы до дна, поскольку в противном случае там оставались то силы, то слезы, то здоровье. Батарея коктейлей на нашем столе быстро пошла на убыль, но вместо легкого опьянения я получила свинцовую тяжесть в конечностях и возмущенные судороги голодного желудка.

В отличие от меня Лариска и ее приятель выглядели вполне счастливыми, не оставляя мне никаких шансов на долгожданное окончание вечера. Им захотелось танцевать, и, бросив меня одну за столиком, они растворились в море коллективного экстаза. Официантка принесла наконец заказ, и я попробовала запихнуть в себя немного еды. Но после выпитых коктейлей и выкуренных сигарет острое начос колом стало поперек горла.

Какой-то низкорослый мачо с выкрашенным до белизны ежиком на голове попытался непринужденно пристроиться за мой столик. Вероятно, нимало не сомневаясь, что тянет если не на молодого Бандераса, то уж никак не меньше, чем на Ди Каприо. Поэтому пришлось серьезно потрудиться, дабы избавить себя от его присутствия.

Как только мне удалось спровадить несостоявшегося кавалера, вернулись раскрасневшиеся Лариска с Иваном, в связи с чем последовал очередной тост. Я попробовала отказаться от коктейля, за что нарвалась на продолжительную лекцию о дружбе между народами.

Минут через пятнадцать мое самочувствие заметно улучшилось, и незатейливая болтовня собутыльников перестала нагонять на меня тоску. А еще спустя пару бокалов мы втроем отправились отплясывать зажигательное десперадо.

В самый разгар веселья Лариска неожиданно нависла у меня над ухом и, перекрикивая музыку, сообщила:

— Анька, ты извини, но нам пора! У нас большие планы на сегодня! Ты тут порезвись, но долго не засиживайся! — Прежде чем я успела хоть как-то отреагировать на ее заявление, она схватила Ивана за руку, и они оба, подергивая бедрами в такт музыке, стали проталкиваться сквозь толпу к выходу.

Я попробовала двинуться за ними, но сразу оставила попытку, поскольку влюбленные уже пропали из поля зрения. Ну и черт с ней, с Лариской! Не вижу повода портить себе вечер!

Следующая мелодия захватила меня безудержным темпом. А потом еще одна, и еще… Разноцветные огни светомузыки лихо отплясывали перед глазами, рассыпаясь мелкими цветными капельками по стенам, по потолку, по моему фисташковому костюму…

Голова намертво припечаталась к подушке и не желала отрываться ни за какие сокровища. Где-то внутри черепной коробки безвольно бултыхалась расплавленная желеобразная масса, которая когда-то называлась моим мозгом. Во рту образовался филиал пустыни Сахара с той только разницей, что, помимо несусветной сухости, прослеживалась еще и неприятная горечь на фоне подкатывающей тошноты.

Собрав в кулак остатки самосознания, я разлепила левый глаз. Он сфотографировал лишенную резкости картинку и, не найдя ничего утешительного, захлопнулся.

«Так, — принялась размышлять я, — отсутствие резкости говорит о том, что контактные линзы я все же сняла. Только почему-то этого не помню… А что я вообще помню? Пили за дружбу, потом танцевали, потом Лариска слиняла, прихватив своего полуабхазского Ивана. Кажется, я еще танцевала… Интересно, где я нахожусь? Даже если сделать поправку на плохое зрение, абсолютно точно можно утверждать, что это не моя квартира».

Как ни крути, но нужно еще раз оглядеться. Для улучшения обзора на этот раз я призвала на помощь оба глаза. Правда, лучше от этого не стало. Пускай даже при моем зрении невозможно четко рассмотреть рисунок на обоях, но сочетание сочных оттенков от бирюзово-голубого у потолка до глубокого синего внизу у плинтусов мне абсолютно незнакомо. Впрочем, так же незнакомы мне: прикроватная тумбочка с голубым светильником в форме шара, синее постельное белье и легкий золотистый тюль на окнах…

Так, надо попробовать вспомнить все по порядку. Я — Анна Сереброва, родилась двадцать пятого июля, работаю… Нет, все это я прекрасно помню. Не помню только, куда попала ночью и, главное, как? Однозначно на вытрезвитель не похоже… Да и откуда ему, собственно, взяться? Семь-восемь «Маргарит» даже при условии пустого желудка — еще не повод для полного отрубона и жуткого физического состояния, в котором я теперь пребываю.

Твою дивизию!!! Неожиданно я обнаружила, что раздета. То есть не то чтобы на мне не было фисташкового костюма и босоножек, на мне не было абсолютно ничего, кроме золотой цепочки на шее. Практически одновременно с констатацией этого факта меня озарила шокирующая догадка: «Клофелин!» Кажется, именно он в сочетании с алкоголем полностью отшибает сознание. Неужели меня вчера угораздило нарваться на извращенца?

Бежать! Нужно срочно делать отсюда ноги! Но как?! Без одежды это весьма проблематично. К тому же маньяк наверняка где-то поблизости.

Интересно, когда мне подмешали клофелин?! Меня прошиб холодный пот. Что, если вчера Иван потчевал этой дрянью Лариску? Нет, глупость какая… Зачем ему это, если она и так с ним уехала по собственной инициативе? Да и мое присутствие в чужой квартире это никак не объясняет. Тогда тот стриженый белый ежик. Точно он! Больше некому! Надо же, мачо, блин, хренов! Мне бы только выбраться отсюда… Ух, моя месть будет страшна! От праведного гнева у меня улучшилось общее самочувствие и прошла тошнота.

Скрипнула дверь. Я инстинктивно обернулась и застыла в недоумении. Морально я приготовилась увидеть мачо-изврашенца и обрушить на его голову поток нелестных выражений, но в дверях стоял совершенно другой человек. Нет, конечно, на расстоянии пяти метров при зрении минус четыре разобрать черты лица невозможно, но ежик однозначно обладал хлипкой конституцией, а рост этого мужика явно зашкаливал за метр восемьдесят. К тому же незнакомец имел темный цвет волос. С таким крупным маньяком справиться будет не просто.

— Не подходи, гад, хуже будет, — злобно прошипела я и для убедительности ухватила с тумбочки шарообразный светильник. Но этого мне показалось мало, и, решив окончательно добить извращенца, я продолжила с сарказмом:

— Поздравляю, у тебя теперь наверняка хламидии.

— Твою… вот ведь угораздило шалаву пожалеть, — обругал себя незнакомец. — А на вид вроде не скажешь, и напиться вдрабадан каждый может… Надеюсь, другой дрянью ты мне в квартире не наследила?

— А тебе этого мало?

— Ну, я, конечно, не специалист, но, насколько мне известно, хламидии воздушно-капельным путем не передаются.

— Что значит воздушно-капельным? — удивилась я.

— Ну вот, мало того, что шлюха, так еще и безграмотная! То и значит! Поставь, дура, светильник на место. Быстро одевайся и выметайся отсюда!

— Надо же, какой у нас наглый маньяк пошел! Сначала меня клофелином накачал, а теперь еще обзывается!

— Ты что, совсем оборзела? — вскипел незнакомец. — Каким еще клофелином?! Мало того, что ты в куски пьяная упала на наш столик и я в припадке человеколюбия притащил тебя к себе. Мало того, что мне пришлось с тобой возиться, пока ты полчаса выцарапывала из глаз контактные линзы и требовала найти для них контейнер… Мало того, что я был вынужден спать на жестком диване и теперь из-за твоих хламидий мне придется выбрасывать почти новое постельное белье…

— Как это упала за ваш столик? — недоверчиво прервала я его возмущенную тираду.

— Очень просто, упала и потребовала называть тебя Эсмеральдой!

— Кем-кем?

— Эс-ме-раль-до-о-й, — ехидно протянул хозяин квартиры.

— То есть хочешь сказать, что привез к себе домой пьяную Эсмеральду просто из человеколюбия, да? Тогда, может, объяснишь, как я оказалась в полной отключке от нескольких бокалов «Маргариты»? И почему полностью раздета? Скажи еще, что я уже голая упала на ваш столик!

После непродолжительной паузы незнакомец обреченно произнес:

— Ну, теперь все ясно — наркоманка. Я еще вчера подумал, что как-то не похоже на алкогольное опьянение.

— Конечно, непохоже! Ни на алкогольное, ни на наркотическое, придурок чертов! Зато на действие клофелина очень даже похоже!

— Погоди-погоди… — Незнакомец приблизился настолько, что я смогла, прищурившись, его разглядеть. Черты лица немного грубоваты, но вместе с тем его вполне можно назвать привлекательным. На вид — немного за тридцать. Но взлохмаченные со сна волосы и темно-синяя пижама с каким-то мелким ярко-желтым рисунком делают его похожим на дитятко-переростка. Он продолжил задумчиво:

— Кажется, я начинаю понимать… Что дальше по сценарию? Ты подашь заявление в милицию, и не исключено, что у тебя в крови действительно найдут следы клофелина, так? Или… Сейчас сюда ворвется твой супруг-тяжелоатлет, и вы оба обвините меня в изнасиловании.

— Могу тебя успокоить: мой бывший муж никак не тянет на тяжелоатлета и сюда точно не ворвется, а насчет милиции ты абсолютно прав, я этого так не оставлю!

— Понятно… Сколько?

— Что «сколько»? — не поняла я.

— Я согласен, но только в разумных пределах…

— С чем согласен?

— Как с чем? С тем, что позволил развести себя, как последнего лоха! С тем, что ты действительно можешь теперь обвинить меня во всех тяжких, а у меня нет никакого алиби. Пускай даже никто из моих знакомых не поверит, что я способен на насилие, но уже тот факт, что я зачем-то приволок домой пьяную девицу сомнительного поведения… Мне не нужны осложнения. Давай быстрее со всем покончим, назови свою цену.

— Миллион, — хмуро брякнула я сквозь зубы.

— Нет, ну точно ненормальная!

В этот момент издалека долетела знакомая музычка.

— Мой мобильный. Неси сюда, — потребовала я командирским тоном.

— Еще чего! Может, тебе и кофе в постель принести? Сама иди за своим телефоном!

— Я не могу, на мне нет одежды.

— Скажите-ка, мы еще и стеснительные, — пробурчал он, но все же удалился и вернулся с моей сумкой. Интересно, как это я не посеяла ее вчера. Но, с другой стороны, если я каким-то образом выцарапала из глаз контактные линзы, потребовав даже для них контейнер, то почему, собственно, должна была потерять сумку?

— Я вас слушаю, алло…

— С добрым утром. Это Оглоедов! — радостно сообщила мне трубка. — Как спалось?

— Отлично, — проворчала я в ответ, но мобильная связь не передала мою трагикомическую интонацию.

— Можешь сказать мне за это «спасибо».

— За что именно? — удивилась я.

— За отличный сон, вот за что. Я вчера двойную дозу успокоительного в твой кофе подмешал.

Успокоительное!!! Антонина ведь тоже дала мне две оранжевые пилюли, еще предупредила, что вторую нужно принять перед сном, а я приняла сразу обе. Потом, выходит, и юрист расстарался. По всей видимости, именно успокоительным можно объяснить мои провалы в памяти.

— Оглоедов, ты… — мне пришлось запнуться, поскольку адекватного слова в своем лексиконе я не обнаружила. — Ты… ты… Короче, я убью тебя, Оглоедов!

Я отсоединилась, не дожидаясь его реакции на подобную перспективу.

— Ты собираешься убить какого-то Оглоедова? — подозрительно поинтересовался хозяин квартиры. — Надеюсь, я не пойду по этому делу как соучастник?

Я близоруко прищурилась и попыталась прочитать на его физиономии иронию, но она выглядела совершенно серьезной.

— Как думаешь, учетверенная порция успокоительного в сочетании с алкоголем может полностью вырубить?

— Ты что, хотела отравиться?

— Почему отравиться?

— Нормальные люди не принимают успокоительное лошадиными дозами.

— А я и не принимала лошадиных доз. То есть принимала, конечно, но ничего об этом не знала. Просто сначала Антонина дала мне две таблетки. А потом еще Оглоедов, не предупредив, подмешал двойную дозу в мой кофе, — зачем-то пустилась я в объяснения.

— Но почему он это сделал?

— По доброте душевной… Один человеколюб пичкает меня успокоительным, другой — накачивает «Маргаритой» под предлогом дружбы между народами, третий — неизвестно зачем — притаскивает к себе в квартиру, а четвертый… четвертый — вообще хочет половину моего дома оттяпать. Да у меня не жизнь вовсе, а настоящий аттракцион человеколюбия!

— Значит, миллион тебе уже не нужен? — уточнил он. — И, кстати, при чем тут какие-то полдома?

— Ни при чем! Пошел к черту!

— А ну выметайся живо из моей квартиры вместе со своими хламидиями! — вконец ошалел от моей наглости хозяин.

— Не ори на меня! Я с удовольствием уберусь, если ты освободишь комнату и дашь мне возможность одеться. И где, между прочим, моя одежда?

— Не знаю, куда ты ее дела. Я тебя одетой на кровати бросил, а сам спать пошел. Как ты раздевалась, мне неизвестно. — Он вышел из комнаты, громко хлопнув дверью.

С трудом игнорируя вертолет, брыкающийся всеми лопастями в моей черепушке, я выбралась из постели. Одежда отыскалась почему-то под кроватью, но зато в полном комплекте. Даже босоножки я ухитрилась снять в спальне, а не в прихожей, как это делают все нормальные люди.

Похоже, мне вчера крупно повезло. Полоумный придурок пожалел пьяную девицу и затащил к себе на ночь в целости и сохранности. А ведь вполне могла проснуться где-нибудь под забором или, скажем, в вытрезвителе. Ментам-то уж точно без разницы, алкоголь это или успокоительное. Главное, теперь побыстрее слинять отсюда и забыть позорное происшествие, как кошмарный сон.

Одевшись, я откопала в сумке зеркальце и с ужасом оценила свое отражение. Верхние и нижние веки напоминают деликатесные колбаски, обрамляющие темные впадины глаз. Причем происхождение темных впадин объясняется не только общим состоянием организма, но и не смытой с вечера тушью. Синюшные губы обветрились, а волосы сбились в неприглядный взлохмаченный клубок. Такую красоту ночью увидишь — до утра точно не доживешь. Домой, мне срочно нужно домой!

Что он там говорил насчет моих линз? Я покопалась в бесчисленных отделениях сумки и нашла специальный пластиковый контейнер. К моему удивлению, последний оказался пуст.

Кое-как удалив с лица остатки косметики и расчесав волосы, я выбралась из спальни и оказалась в просторном зале, оформленном в стиле «студио». Примерно шестьдесят-семьдесят квадратов площади были практически полностью лишены мебели. Исключение составляли кухонная стенка, компактный мягкий уголок и большая телевизионная тумба, на которой, кроме самого телевизора, умещались еще видик, стереосистема и база с радиотелефоном. Впрочем, прищурившись изо всех сил, я обнаружила возле входных дверей огромный встроенный шкаф, замаскированный под глухую стену. На стене висела картина с мутной женской фигурой, а по углам стояло несколько напольных ваз.

Странная квартирка. Может, хозяин и впрямь извращенец? Как иначе он обходится без обеденного стола? Кстати, о хозяине… Куда, спрашивается, он подевался? Из большой комнаты выходят четыре двери: одна — явно входная, и три — совершенно одинаковые. За одной дверью спальня, из которой я только что вышла. Две другие, судя по всему, ванна и туалет. Вероятно, хозяин застрял где-то там.

Меня тут же одолело искушение улизнуть из квартиры втихую, не прощаясь. Думаю даже, что хозяин не слишком огорчится. Но, во-первых, мне нужно умыться, а во-вторых, интересно знать, куда он подевал мои контактные линзы. Не то чтобы я не могла без них добраться на такси до своей квартиры, но дома у меня как назло нет запасной пары, а перспектива ездить сегодня по магазинам выглядит малопривлекательной. Другой человек в такой ситуации мог бы обойтись и очками. Но последние лет десять я надеваю очки только в домашних условиях и подозреваю, что большинство моих сегодняшних коллег и приятелей даже не догадывается о моих проблемах со зрением.

С большим сожалением мне пришлось отбросить мысль о побеге. Я пересекла зал и нажала на ручку одной из дверей. Но вместо ванной или уборной за ней обнаружилась крохотная комнатушка, служившая, судя по обстановке, кабинетом. Сам хозяин, сидевший за включенным компьютером, обернулся и смерил меня недовольным взглядом.

— Собралась?

— Да, только мне умыться нужно.

— Соседняя дверь, — проворчал он. — И не смей пользоваться полотенцем, возьмешь туалетную бумагу.

Вот засранец! Никогда еще в моей жизни мужчины не предлагали мне вытирать мое драгоценное лицо туалетной бумагой. Спасибо, хоть не наждачной… Но, с другой стороны, сама виновата, кто просил его хламидиями запугивать?

— Ты что-то говорил про мои контактные линзы, но в контейнере их нет…

Он поднялся и прошествовал мимо меня в большую комнату. Я посеменила следом.

— Вот. — Несостоявшийся маньяк взял с кухонной поверхности две разнокалиберные рюмки с водой и протянул мне. — Может, заодно объяснишь, с какой радости необходимо запоминать, где правая, а где левая? Линзы что, различаются, как ботинки?

— Нет, — промямлила я, — просто у меня зрение различается на полдиоптрии. И как ты догадался их в воду опустить?

— Так и не догадался бы. Ты сама сказала, что если нет контейнера, то можно просто в воду.

— Я сказала?

— Ты…

— Удивительно, как это можно что-то сказать и потом абсолютно ничего не помнить? Надеюсь, ты воду хоть не из-под крана набирал.

В ответ хозяин презрительно хмыкнул, но все же указал жестом на пятилитровую бутыль с питьевой водой.

— Говоришь, запомнил, какая где?

— В большей рюмке — правая.

Проследовав в ванную, я умылась и выловила из рюмок линзы. К счастью, они не повредились и прекрасно пережили ночь без специального раствора. Обретя наконец нормальное зрение, я снова произвела ревизию своего внешнего вида и пришла к неутешительному выводу, что никакая косметика мне сегодня не поможет, поэтому лучше о ней просто забыть.

Хозяин безучастно принял порцию моих спешных извинений за доставленные неудобства и, вручив мне сумку, проводил до дверей. Уже покидая квартиру, я на мгновение притормозила на пороге.

— Кстати, постельное белье можешь не выбрасывать… Я была уверена, что ты маньяк, поэтому ляпнула насчет хламидий. Никаких инфекций у меня нет!

При этом я, разумеется, не стала уточнять, что здорова сейчас только благодаря серьезной терапии, которой пришлось подвергнуть мой бедный организм в недавнем прошлом. Распахнулись двери лифта.

— Как все же тебя зовут? — непонятно зачем окликнул меня он.

— Эсмеральдой, я же, кажется, вчера представилась, — хихикнула я в ответ и, юркнув в лифт, нажала на кнопку первого этажа. Что, интересно, творилось вчера в моей безумной башке?

Минут через сорок таксист высадил меня возле квартиры на Кутузова. В загородный дом я решила не ехать, так как в машине к горлу вновь подступила тошнота, и тащиться лишние полчаса в душном салоне не было никакого желания. Оказавшись в родных стенах, я вздохнула с облегчением. Хорошо, что я развелась. Будь Генка дома, мне бы точно не поздоровилось. Его навряд ли удовлетворил бы рассказ про успокоительное и случайную безобидную ночевку в чужой квартире.

Позвонила Лариска и принялась допытываться, где меня черти носят. Оказалось, она все утро звонила по обоим моим домашним телефонам, так как вчера ухитрилась потерять свой сотовый, а мой мобильный номер был у нее записан только там. Зная предельную педантичность подруги, я догадалась, что вчерашний вечер ей тоже удался. Не желая позориться, рассказывая о подробностях своего чудесного пробуждения, соврала ей, что отключала телефон на ночь, намереваясь как следует выспаться.

Выслушав мои объяснения, Лариска без тени смущения принялась взахлеб расписывать сексуальные достоинства своего нового кавалера. В другое время такие частности непременно вогнали бы меня в краску, но сейчас я просто отрешенно поддакивала в трубку, мечтая о том, чтобы принять душ и завалиться в родную постель.

Запас Ларискиного красноречия иссяк лишь через час, и в конце концов договорившись назавтра отправиться ко мне за город в сопровождении Ивана, мы простились.

Вдоволь наплескавшись под прохладными струями, я забралась под махровую простыню, которая в летний период служит мне одеялом. Полистала несколько старых номеров «Космополитэн», но чтение не доставило никакой радости. Попытка задремать, впрочем, тоже накрылась медным тазом.

Все же удивительно, как это я вчера не вляпалась в скверную историю. То есть вляпалась, конечно, но не так сильно, как могла бы. Видимо, не перевелись еще на свете чудаки, готовые бескорыстно прийти на помощь незнакомому человеку, тем более в такой, мягко говоря, щекотливой ситуации. Хорошо хоть светильником в него не запустила. Все-таки редкостное свинство толком не объясниться с выручившим тебя человеком, не отблагодарить его ужином в ресторане или приглашением на какой-нибудь модный гастрольный спектакль. Но встретиться снова со свидетелем моего вчерашнего позора свыше моих сил. Не могу, и все тут! Лучше уж сразу удавиться.

Мысль о сигарете вызревала во мне достаточно долго. С одной стороны, организм по привычке требовал свежую порцию никотина, с другой — возникали довольно веские опасения, что меня накроет новая волна тошноты. В конце концов, я решила рискнуть и, завернувшись в простыню, выбралась из постели.

В сумке сигарет почему-то не оказалось. Вероятно, они остались на столике в ночном клубе. Я пошуршала по квартире, но моего облегченного «Мальборо» не нашлось, зато отыскался безобразно крепкий Генкин «Давидофф», что напомнило мне о том, что бывший муж вывез свои вещи только из загородного дома, а здесь еще полно его барахла. Хорошо хоть на эту квартиру, оформленную когда-то на папу, он не может претендовать. Но в принципе я нисколько не удивлюсь, если он потребует ее в качестве компенсации вместо половины дома. Ведь своего жилья у него сейчас нет. Свою холостяцкую квартирку он продал сразу после женитьбы и вложил деньги в новое кухонное оборудование для ресторанов. Какой-либо прибыли его инвестиции не принесли, а Генка в результате остался без крыши над головой. Теперь ему грозили бесконечные мытарства по съемным квартирам, поскольку средств на приличное жилье у него на данный момент не было, а малометражка в спальном районе никак не сочеталась с имиджем успешного ресторатора. На постой к своим родителям Генка тоже вряд ли сунется: там живет старший брат с женой, двумя маленькими детьми и гигантским сенбернаром. Но, слава богу, теперь это не мои проблемы.

Выкурив сигарету до половины, я затушила окурок и направилась назад в спальню. По дороге мне на глаза попалась стопка, добытая вчера из почтового ящика. Чтобы как-то убить время, я, устроившись на кровати, стала выгребать из вороха рекламных газет и листовок бесчисленные квитанции. Так, вот два счета за свет, два — за коммунальные услуги, столько же — за услуги кабельного телевидения. И еще несколько квитанций за телефон и пакет с распечатками от мобильного оператора. Кажется, все! Я уже собралась отложить в сторонку последнюю газету, но из нее вдруг вывалился конверт. Самый обычный конверт с почтовым штемпелем. В правом нижнем углу моя фамилия, инициалы и адрес. Адрес отправителя тоже имеется, но он как бы невзначай размазан. Ручка, по всей видимости, была гелевой, и попавшая на конверт влага почти полностью уничтожила буквы. Улица заканчивается «…ная», а фамилия отправителя начинается на «Ки…». Все остальное разобрать невозможно. Правда, почтовый штемпель указывает на то, что письмо отправлено из нашего города более месяца назад. Почему-то мне сразу припомнилось вчерашнее подозрительное послание.

Я вскрыла конверт и почти не удивилась, обнаружив там фотографии. На этот раз их было всего две. На одной изображен щекастый карапуз месяцев шести-восьми от роду. И, хотя снимок сделан с приличного расстояния, что-то мне подсказывает, что этот карапуз — я сама. Вторая фотокарточка служит тому подтверждением. На ней мне не меньше пяти. И запечатлена я рядом с огромным чучелом медведя. В семейном альбоме есть похожий снимок. Но тот снимок цветной, и делал его в зоопарке профессиональный фотограф. А здесь изображение черно-белое и расплывчатое, да и расстояние, с которого велась съемка, намного больше. Как и во вчерашнем конверте, обнаружился также и клочок бумаги. «Храни тебя Господь!» — значилось на нем. Бьюсь об заклад — тот же самый почерк.

Шантаж?! Нет, полный идиотизм! Что может быть крамольного в детских снимках? Понимаю, если б кто-то запечатлел мои вчерашние фортели. Но даже в таком случае, муж у меня все равно уже почти бывший. Родители, конечно, расстроились бы, но их вполне удовлетворило бы чистосердечное признание о передозировке успокоительного. И птица я не такого полета, чтобы желтую прессу всерьез обеспокоил мой моральный облик. Так что шантажировать меня решительно некому и нечем, тем более при помощи детских фотографий.

В попытке прояснить ситуацию я набрала номер родителей.

— Серебров слушает, — произнес папа голосом, преисполненным официоза и чувства собственного достоинства. С тем же успехом он мог бы сказать: «Президент на проводе!» — и при этом, поверьте, никто бы не усомнился.

— Привет, папуль. Как поживаете?

— Прекрасно. Рад тебя слышать, — весело отозвался он, немедленно сменив тон так же, как меняют после работы лощеные ботинки на стоптанные домашние тапочки. — Тебя к ужину ждать?

Я с ужасом вспомнила про свое обещание заскочить в гости. Не думаю, что до вечера мой экстерьер придет в норму, поэтому пришлось юлить на ходу:

— Нет, я не приду, извини. Тут, понимаешь, такое дело… У Лариски личная жизнь опять на мази. Придется мне с новым женихом знакомиться.

— Напрасный труд, — отмахнулся папа, — все равно его к Новому году максимум отправят в отставку.

— Между прочим, это хозяйское дело, — вступилась я за подругу. — Хоть бы и к Новому году! Или ты прикажешь мне оставшиеся полгода избегать Ларискиного кавалера?

— Да уж, тебе прикажешь… Ладно, сегодня знакомься с женихом, но завтра обязательно заскочи на минутку — мама соскучилась.

— Обязательно, — поспешно согласилась я, опасаясь, что папа станет настаивать на сегодняшнем визите. — Да, собственно, у меня есть вопрос к тебе.

— Вопрос? Неужели у моей гениальной дочери еще остались к старику какие-то вопросы?

— Остались. И нечего прибедняться насчет старика. Так вот, я хотела спросить… Наверное, это чей-то глупый розыгрыш. В общем, кто-то присылает мне конверты с фотографиями.

— Надеюсь, там не запечатлены твои постельные сцены в эпатажных позах? — с иронией осведомился Серебров-старший.

— Совсем даже нет, — обиделась я. — Абсолютно безобидные фотографии моего детства: возле нашего старого дома на Менделеевке, в детском садике, в школе, в зоопарке. Да, еще мама с моей коляской. Качество снимков ужасное, и в семейном альбоме таких фотографий отродясь не водилось. Что ты думаешь по этому поводу?

В трубке повисло молчание, после которого папа озабоченно спросил:

— А письмо?

— Какое письмо? В конвертах не было никаких писем, только одна фраза на тетрадном клочке.

— Какая?

— «Храни тебя Господь!» Странно, правда?

— Много пришло конвертов?

— Всего два. Один каким-то образом попал в рабочую корреспонденцию, а второй я достала вчера из почтового ящика городской квартиры. Ни адреса, ни фамилии отправителя нет.

— Ты вот что, не переживай, — попытался успокоить меня папа, но я спинным мозгом уловила в его голосе напряжение. — Попробую разобраться в этой ситуации. Ты завтра, когда будешь к нам ехать, прихвати эти фотографии.

— Хорошо, но первый конверт остался в столе на работе.

— Привези второй.

— У тебя есть какие-то предположения?

— Да нет… нет у меня предположений, — слишком поспешно ответил он, и мы простились. Но у меня почему-то остались сомнения относительно того, что никаких предположений у папы нет.

Воскресный день прошел спокойно. Утренний визит к родителям, потом отдых за городом в компании Лариски и ее приятеля. Иван был за рулем, поэтому, к моей великой радости, мы обошлись без череды колоритных тостов. Мой организм успешно преодолел последствия гремучей смеси из успокоительного и «Маргариты», так что начало рабочей недели я встретила полная сил и творческих планов.

С понедельника секретарша отбросила манеры английской королевы и, хотя мы с ней снова перешли на «вы», стала приносить мне кофе с булочкой и дружеской улыбкой. Мы ни разу не обмолвились о побоище, списав обоюдный эмоциональный всплеск на неурядицы в личной жизни. Кстати, времени на приготовление кофе у Антонины стало уходить не более десяти минут, да и печатать она теперь стала намного быстрее. Хотя, наверное, я сама перестала относиться к ней с предубеждением.

Толику Оглоедову я выдала по первое число за несанкционированную порцию лекарства, чем немало его удивила. Пришлось соврать, что благодаря его ретивой заботе я вечером вырубилась прямо в оперном театре, сидя в первом ряду партера.

К концу рабочего дня в четверг, когда я догрызала ручку (никак не могу избавиться от дурной привычки), внося коррективы в проект по приватизации сахарного завода, Антонина сообщила по селектору внутренней связи:

— Анна Дмитриевна, вам тут звонит какая-то женщина. Якобы по личному вопросу. Говорить будете?

— Какие еще личные вопросы? — недовольно проворчала я. Около года назад мне вот так же позвонили по личному делу. Жена одного из наших системных администраторов требовала помочь вернуть в семью загулявшего супруга. Не хватало мне новых мексиканских страстей. — Ладно, пусть изложит свой вопрос, только предупреди, что у меня мало времени, — немного поколебавшись, согласилась я.

После нескольких секунд паузы в трубке послышался тихий голос:

— Анна?

— Анна Дмитриевна, если не возражаете.

— Прости… То есть простите, конечно же, Анна Дмитриевна. Вы получили мои послания?

— Послания?.. Говорите толком, на адрес компании приходят сотни посланий.

— Я имею в виду фотографии.

Черт, закрутившись, уже успела напрочь забыть о присланных мне снимках, а тут, оказывается, отправитель объявился собственной персоной.

— Да, я получила два конверта, но, по правде говоря, не совсем понимаю, что это значит. Кто вы и что вам нужно?

— Мне ничего от вас не нужно, — попыталась заверить меня незнакомая собеседница. — Но мы должны с вами встретиться… Нам всем обязательно нужно встретиться.

— Кому это всем? — Мое терпение пошло на убыль. — Я не собираюсь ни с кем встречаться, по крайней мере, пока вы не объясните, откуда у вас мои детские фотографии!

— Я объясню. Все-все объясню. Только не сейчас, не по телефону. Вам придется ко мне приехать.

— Если вам так нужно переговорить, то сами ко мне и приезжайте. Я буду завтра в офисе всю вторую половину дня.

— Ничего не получится! Дело в том, что я не совсем здорова, — сообщила женщина. — В последнее время практически не выхожу из квартиры, а если и выхожу, то максимум могу добрести до ближайшего гастронома. Но я должна… Должна рассказать вам что-то очень важное. Важное для вас! Возможно, это изменит всю вашу дальнейшую жизнь.

— Честно говоря, в мои планы не входит менять свою дальнейшую жизнь, — скептически заметила я. — Некоторые поправки, конечно, не помешали бы…

— Заклинаю вас! Вы должны… нет, вы просто обязаны меня выслушать. — Голос сорвался на всхлипывания. — У меня осталось очень мало времени. Приезжайте завтра вечером в семь часов. Вас устроит?

Вот всегда так, давала же я себе зарок не покупаться больше на звонки по «личному вопросу». И вот результат: непонятная тетка, имеющая проблемы то ли со здоровьем, то ли конкретно с головой, жаждет встречи, намереваясь изменить мою жизнь. Наверняка сумасшедшая сектантка! И мне светит продолжительная чистка мозгов с обещанием земного рая в обмен на «скромный» финансовый взнос в казну религиозной общины.

— Я не смогу с вами встретиться, — заявила я. — И у меня нет ни малейшего желания продолжать этот разговор.

— Анна… Анна Дмитриевна… — В трубке послышались рыдания. — Вы не понимаете… Со дня на день я умру и тогда… Я ведь просто прошу вас приехать и поговорить со мной, пока это возможно.

Ну, конечно! Теперь получается — я бесчувственная тварь, отказывающая умирающей в предсмертной просьбе. Почему, спрашивается, именно в мою жилетку эта женщина собирается плакать, лежа на предсмертном одре? Или нет вовсе никакого одра, и передо мной разыгрывают телефонный спектакль? Но с какой целью? Откуда у нее взялись мои детские снимки? Пожалуй, этот вопрос все же стоит прояснить. В конце концов, от меня не убудет, если я с ней встречусь.

— Хорошо, я приеду. Только хочу сразу предупредить, что буду не одна. Так что, если вы затеяли какую-то игру, лучше выбросите это из головы.

— Я буду вас очень ждать. — В голосе затеплилась надежда. — Запишите мой адрес.

Черкнув в ежедневнике координаты незнакомки, я положила трубку. Все же странная какая-то ситуация. Мне захотелось еще раз взглянуть на присланные фотографии. Два последних снимка остались у папы, а первый конверт должен быть у меня в столе. Я открыла верхний ящик. К моему удивлению, его там не оказалось. То есть конверт должен был лежать прямо сверху, где я его оставила, а его нет. Мистика! Может, случайно затерялся среди других бумаг, подумала я и тщательно переворошила все содержимое ящика. Конверт пропал.

— Антонина, зайдите ко мне, пожалуйста, — обратилась я к секретарше по селектору.

Она появилась через несколько секунд.

— Скажите, кто-нибудь заходил в мой кабинет в мое отсутствие?

— Нет. Кажется, нет. — Девушка удивленно пожала плечами. — Но я могла отлучиться ненадолго, в туалет, например, или документы разносить по отделам…

— То есть при вас никто посторонний на этой неделе не заходил?

— Да откуда у нас посторонние?! Охрана на входе каждый день у сотрудников пропуска проверяет, хоть и знает каждого в лицо. Визитеры заходят только по специальным разовым карточкам. А что случилось? Почему вы спрашиваете? — На лице секретарши отразилось беспокойство.

— У меня из стола пропал конверт, — задумчиво произнесла я.

— Конверт? — испуганно переспросила Антонина. — Там были деньги? Много?

— Почему деньги? Там были фотографии. Четыре черно-белых снимка.

— Фу-у-ух, — облегченно выдохнула она. — Вы меня до смерти напугали. Кому нужны старые фотографии? Наверное, конверт просто где-то среди документов затерялся. Давайте поищем вместе!

Я не стала спорить, хотя была абсолютно уверена, что клала конверт в верхний ящик и после туда не заглядывала. Мы перебрали все бумаги на столе, покопались во всех ящиках, но пропажа так и не обнаружилась.

— Может, они у вас дома остались? — неуверенно спросила секретарша. Я отрицательно покачала головой.

— Антонина, вот вы говорите, что без пропуска в офис никого не пускают, но как тогда конверт со снимками попал в нашу почту?

— Эти фотографии вам прислали?

— В том то и дело, что не прислали. На конверте было мое ФИО и больше ничего, ни адреса, ни штемпеля. А если его не прислали почтой, значит, кто-то принес в приемную. Так?

— Не совсем. Чтобы оставить конверт, вовсе не обязательно заходить в здание. Курьеры всегда оставляют корреспонденцию на вахте, а потом ее разносит охрана.

Надо же, в такие детали я никогда не вникала! И все равно непонятно, как они могли испариться из моего стола?

— Постой-ка, ну конечно, — осенила меня догадка. — Я же говорила папе про эти снимки и, кажется, сказала, что первый конверт остался на работе в столе.

— И правда, Дмитрий Львович заходил в ваш кабинет то ли в понедельник, то ли во вторник. Вы как раз на обед отлучались, — подтвердила мое предположение Антонина.

— Вот поросенок, — не удержалась я, — мог бы и предупредить. А то у меня уже невесть какие мысли в голове зародились. Ладно, идите к себе и приготовьте мне чашечку кофе, пожалуйста!

Секретарша ушла, а я озадачилась вопросом, почему папа забрал конверт тайком. Хотя вполне возможно, что он просто не застал меня на месте, а потом замотался и забыл об этом сказать.

Неплохо бы решить, кто будет сопровождать меня завтра вечером. Не то чтобы я патологическая трусиха, но ехать одной на квартиру к незнакомой женщине, мягко говоря, неразумно. Вот когда пригодился бы муж! С паршивой овцы — хоть шерсти клок. Хотя черт с ним, с Генкой, уж как-нибудь сама обойдусь. Просить папу — тоже плохая идея. Он наверняка в приступе родительской любви наотрез запретит куда-либо ехать. Да еще и натравит на бедную больную тетку всю нашу службу безопасности. А что, если заангажировать Ларискиного Ивана? Он мужчина крупногабаритный, да и видок у него благодаря абхазской крови прямо-таки серьезный. Я принялась набирать мобильный подруги, но тут же вспомнила, что она его потеряла. Особо не рассчитывая застать ее дома, позвонила по городскому, и мне повезло: Лариска сняла трубку.

— Привет, звезда! Надеюсь, ты еще не отшила своего кавалера? — с ходу поинтересовалась я.

— А у тебя что, есть для меня другая кандидатура? — оживилась подруга. Мне даже представилось, как она встала в стойку, подобно охотничьему псу, учуявшему запах дичи. Пожалуй, Иван долго не продержится.

— Кандидатур никаких нет, даже наоборот. Хочу взять твоего женишка напрокат.

— То есть?

— У меня завтра вечером встреча, и хотелось бы там появиться в сопровождении мужчины, — пояснила я.

— С каких это пор тебя волнуют правила светского этикета? — хохотнула Лариска.

— Светский этикет тут ни при чем. Мужчина нужен для гарантии моей безопасности.

— Все так плохо?

— Даже не знаю. Странные какие-то вещи происходят. Встреча назначена на семь, в квартире на Пролетарке. Иван сможет меня подстраховать?

— Сможет, наверное. Но в чем дело? Неужели у тебя в штате мало бодигардов?

— Это не их ума дело. Так ты поможешь?

— Для чего еще существуют друзья? Позвони мне завтра после обеда, договоримся. И запиши мой новый мобильный. Мне Иван такую игрушку подарил! С видеокамерой, с выходом в Интернет…

— И спрашивается, на фиг тебе это нужно? — прервала я ее собачачий восторг.

— Не знаю, — задумалась подруга, а потом спохватилась:

— Мелочь, а приятно.

Я записала новый номер мобильного, и мы простились.

В пятницу меня полностью поглотила работа. После обеда мы столкнулись с папой в коридоре.

— Прекрасно выглядишь, — прокомментировал Серебров-старший мой внешний вид.

— И тебе желаю, — поддержала я разговор, огляделась и, не заметив в коридоре никого из сотрудников, чмокнула папу в выбритую щеку. Щека пахнула родным парфюмом и запахом табака.

— Как документы по сахарному заводу?

— Уже почти готовы. А ты, между прочим, мог бы и предупредить, что забрал из моего стола конверт с фотографиями.

— А это так важно? — наигранно удивился папа.

— В общем-то нет, но я успела нафантазировать себе коварных бандитов, которые потрошат по вечерам ящики наших офисов.

— Брось, мне было просто интересно. Забыл тебе сказать, что взял конверт.

— И есть какие-то мысли по этому поводу?

— Да нет пока. Странно это…

— Думаю, сегодня вечером мне удастся разрешить эту странность.

— Что ты имеешь в виду?

— Мне какая-то женщина назначила встречу, — сообщила я, понимая, что баба-яга в лице папы, естественно, будет против моего рандеву.

— И ты собираешься туда идти? — не на шутку взъерепенился папа.

— Не переживай, я буду не одна.

— А с кем?

— Папочка, я уже давно взрослая девочка. Ничего со мной не сделается. Просто выясню, откуда у этой женщины мои детские фотографии, и дело с концом.

— И когда встреча?

— Сегодня в семь. И не смей запрещать мне ехать!

— Тебе запретишь…

Мы расстались, и я вернулась в свой кабинет пересчитывать цифры тендерного предложения.

Около половины пятого я набрала новый Ларискин мобильный. Трубку долго не снимали, но потом подруга все же отозвалась:

— Алло!

— Звезда моя, где твой Иван?

— Е-мое, Анечка, ты не представляешь! Тут такое случилось! Иван растянул ногу, мы в больнице, — виновато сообщила подруга.

— И что?

— И ничего. Ему накладывают повязку. Спускался с лестницы и оступился. Так что извини, но ищи другого спутника.

Я нажала на клавишу отбоя. И где, интересно, найти другого провожатого? До встречи осталось меньше двух часов. К тому же в пятницу наш офис работает до пяти, то есть все сотрудники уже разошлись. А мой драгоценный водитель уехал вчера в деревню на свадьбу тридцатиюродной сестры, и я вынуждена обходиться такси.

Оглоедов! Ну, конечно. И почему я сразу о нем не подумала? Начальник юридического отдела отозвался по мобильнику немедленно.

— Толик, ты где?

— На мосту. В пути на Левый берег.

— Разворачивай сию же секунду. Нужна твоя мужская помощь.

— Мужская?.. Я, безусловно, не против, но должен сразу предупредить: сантехник или электрик из меня примерно такие же, как балерина.

Я отчетливо представила себе тучного Оглоедова на пуантах и в балетной пачке. Зрелище — не для слабонервных.

— Не переживай. Чинить ничего не нужно. Просто сопроводишь меня по одному адресу и поприсутствуешь при разговоре.

— Нет проблем, только сейчас довезу до дому Тоню, и я весь твой.

— Какую еще Тоню? — не поняла я.

— Твою секретаршу. У нее босоножек порвался, и я предложил ее подвезти, — пояснил он.

— Поворачивай немедленно. Вместе с Антониной. Встреча на Пролетарском через час с небольшим, а туда через пробки еще добраться надо. Я выезжаю на такси, улица Салютная, тридцать пять, встречаемся во дворе, — скомандовала я тоном, не терпящим препирательств.

— Понял, уже разворачиваюсь.

Вот за что я искренне люблю Оглоедова, так это за то, что он молниеносно въезжает в ситуацию. Другой бы сейчас потребовал от меня подробных объяснений, а наш главный юрист всегда готов принять огонь на себя. Надо — так надо! И это качество никакими деньгами не измерить. Я решила не вызывать такси, а поймать частника под офисом, поскольку в час пик заказная машина может битый час добираться до клиента.

На задрипанном «жигуленке» мне удалось выбраться из центра минут за сорок. Потом дело пошло веселей, и без десяти семь мы вырулили на Пролетарку.

Водитель машины остановился на светофоре. Я бросила случайный взгляд на встречный поток автомобилей и едва не подпрыгнула от удивления. Первая машина на перекрестке — папина «Вольво». Дело даже не в том, что я рассмотрела номерные знаки. Просто пару недель назад в папино авто вписался «КамАЗ». Не сильно, но левое переднее крыло примял изрядно, выправить его Сереброву-старшему все недосуг. Мы проехали светофор, и я озадачилась вопросом: что делать папе в этом захолустье? Снедаемая любопытством, набрала его номер.

— Пап, ты где? — задала я стандартный вопрос.

— В городе, — пространно ответил тот. — А ты?

— Я тоже. Где именно находишься? Хотела с тобой увидеться, — соврала я.

— Подъезжаю к дому. Заскакивай в гости!

Как это, скажите на милость, папа может в данный момент подъезжать к дому на набережной? От Пролетарки ему с учетом пробок не меньше часа езды.

— Не, не могу. Еду на встречу на другом конце города, я ведь тебе днем говорила. Может быть, потом заеду, часиков в девять.

— Заезжай! Целую.

Папочка, папочка… И какая нелегкая занесла тебя на Пролетарский массив?

— С вас двести рублей, девушка, — прервал мои мысли водитель, и я сообразила, что мы уже прибыли на место.

Расплатившись, я выбралась из машины и огляделась. Серебристой «Тойоты» Оглоедова не видно, что неудивительно. Если мне понадобился час, чтобы добраться сюда из центра, то ему точно потребуется больше времени, дабы примчаться сюда с Левого берега. На часах три минуты восьмого. Не люблю опаздывать. Даже при таких ситуациях меня принялась обгладывать пунктуальная совесть. Для экономии времени лучше заранее отыскать нужный подъезд.

Квартира сорок восемь. Это в четвертом подъезде. Наверное, третий этаж, прикинула я стандартную планировку хрущевки и присела на лавочку возле парадного. Внезапно дверь подъезда распахнулась, и из нее кометой вылетел молодой человек в добротном деловом костюме. Интересно, что делает такой хлыщ в этом убогом уголке?! Парень тем временем зафузился в зеленый «Форд» и, взвизгнув тормозами, покинул дворик. Практически в тот же момент появилась серебристая «Тойота».

— Давно ждешь? — озаботился Оглоедов. Выбравшись из машины, он плюхнулся на лавочку возле меня. Антонина приветливо помахала мне рукой через открытое окно автомобиля, но выходить не стала.

— Да нет, минут пять, вот даже еще сигарету не докурила, — ответила я.

— Так, что за проблемы у тебя в этих местах? — Толик недовольно обозрел зачуханный дворик.

— Дело пахнет керосином. Какая-то полоумная тетка позвонила в офис и назначила мне здесь встречу.

— Что, просто позвонила? И ты вот так сразу Все бросила и помчалась сюда встречаться? — усомнился юрист.

— Не совсем. Еще до звонка эта женщина прислала два конверта с моими детскими фотографиями.

— Тогда попахивает не керосином, а шантажом. Там, где фотофафии, — жди вымогательства.

— Не думаю. Снимки совершенно невинны. Поэтому мне стало любопытно, что за тетка и чего ей от меня нужно, понимаешь?

— А я, выходит, та широкая спина, за которую ты собираешься прятаться, на случай каких-либо осложнений? — весьма точно обозначил свою роль Оглоедов.

— Ну, ты же не будешь отрицать, что спина у тебя действительно широкая? — хихикнула я. — Пойдем, мы и так уже опоздали.

Толик послушно потрусил следом за мной в подъезд. Пахнуло кошачьей мочой и сыростью. Как вообще в этих чертовых домах сохраняется сырость, когда на улице стоит почти сорокаградусный июльский зной?

— Чувствуешь запах? — спросил юрист, когда мы преодолели один этаж.

— Молчи лучше! Смердит котами, сил никаких нету, — брезгливо поморщилась я.

— Да и котами, конечно, тоже. Но похоже, тут у кого-то еще и ужин сгорел.

Мы уже достигли третьего этажа, и мой нос тоже уловил запах горелого.

— Надо было запастись противогазами, — пробурчала я и нажала на кнопку звонка.

Неожиданно из квартиры донесся пронзительный крик младенца. Мы переглянулись. Детский крик повторился, а дверь никто не спешил открывать. Я позвонила снова. Безрезультатно. Ребенок внутри продолжал надрываться.

— Они что там, заснули? — потерял терпение Оглоедов и дернул ручку. Она легко поддалась, и тут же ИЗ образовавшегося дверного проема вырвался столб густого черного дыма. Прежде чем мы успели оценить ситуацию, что-то тяжелое ударило меня в грудь, и, ощутив резкую боль, я пронзительно завизжала.

Едкий дым мгновенно заполнил все пространство лестничной клетки. Стало трудно дышать. Мои глаза, обладающие по причине контактных линз повышенной чувствительностью, немедленно заслезились, и я Татьяна Сахарова полностью лишилась зрения. Что-то продолжало сдавливать мою грудную клетку и одновременно просверливать ее острыми иглами.

Хлопнула дверь соседней квартиры. Вероятно, соседи услышали мой визг.

— Вызывайте пожарных! — проорал Толик. — Анна, Анна, что с тобой?! Прекрати верещать! — Из-за дыма он тоже ничего не видел.

— На меня что-то давит!

Я с трудом приоткрыла глаза как раз в тот момент, когда юрист изо всех сил пытался отодрать от меня крупного черного котяру, отчего насмерть перепуганное животное еще глубже впивалось когтями в мою грудь.

— Оставь его! Там в квартире ребенок! Пожарные не успеют!

Оглоедов среагировал на мою команду моментально и спустя секунду уже скрылся в глубине задымленной квартиры. Мне удалось-таки справиться с котом самостоятельно. Обретя почву под ногами, тот стремглав кинулся вниз по лестнице.

Захлопали двери квартир. Послышались взбудораженные голоса. Люди стали выбегать на улицу. Какой-то мужик попытался оттащить меня от горящей квартиры. Пришлось укусить его за плечо.

— Отпустите! Там младенец в квартире! — рыкнула я страшным голосом. — Мой юрист его спасает!

— Нет там никакого младенца! Беги на улицу — угоришь!

Мимо в панике проносились жильцы верхних этажей. Кто-то додумался разбить окна на лестничных пролетах. Дышать стало чуть полегче.

Толик вынырнул из квартиры, прогибаясь под тяжестью женщины, кулем болтающейся на его плече. Чьи-то руки подхватили его ношу, а он сделал попытку вернуться назад. Языки пламени уже облизывали прихожую. Два дядьки ухватили его за шиворот.

— Куда, идиот! Сгоришь! Сбивай с него огонь, Славка!

Правый рукав рубашки Оглоедова полыхал.

— Там еще ребенок в квартире! — Юрист рванулся, но дядька по имени Славка со всего размаху дал ему в ухо и потянул обмякшее тело вниз. Его приятель поволок меня следом.

Раздался вой пожарной сирены. Все последующие события запечатлелись в моей памяти отдельными стоп-кадрами. Перекошенное лицо Антонины. Бесчувственное тело Толика. Деловитые пожарники, пытающиеся отогнать от подъезда толпу испуганных жильцов. Кричащие женщины, плачущие дети, лающие собаки…

— Вдохните, вдохните поглубже. — Резкий запах нашатыря вернул меня в реальное измерение. Молоденький доктор в застиранном белом халате усердно совал мне под нос ватку с лекарством. Я инстинктивно оттолкнула его руку.

— Хватит… Не надо, я уже в норме.

— Сейчас поедем в больницу, вам окажут помощь…

— Мне не надо в больницу. Как Толик? — обеспокоенно прервала его я.

— Его уже увезли, — материализовалась из ниоткуда Антонина. — С ним все хорошо, небольшие ожоги на руке и дыма наглотался. Но это не опасно. Только вот из-за женщины он зря рисковал, та уже мертвая была.

— Бедняга. Если бы мы приехали вовремя, может, она бы не угорела. — Мне стало мучительно больно за наше опоздание.

— Она не угорела, — мрачно сообщил доктор. — Ее задушили, на шее след от удавки. А квартиру, наверное, потом подожгли, чтобы скрыть следы преступления.

— Вот ужас, — выдохнула секретарша.

— А младенец? Младенца спасли? — с надеждой уточнила я.

— Так не было в квартире никакого ребенка, — откликнулся врач.

— Как это не было? Мы же слышали, как он кричал. Прямо за душу брало.

Но врач уже не мог мне ответить. Какой-то старушке стало плохо с сердцем, и он поспешил на помощь.

— Так то, наверное, Бандит орал, — предположила жирная тетка в бигуди, засаленном халате и домашних тапочках. Пожарные и милиция пока не пускали погорельцев в подъезд, и поэтому жильцы толпились поблизости, обсуждая детали трагедии.

— Бандит? — не поверила ей я. — В квартире что, еще был убийца? Но не мог же он кричать, как младенец!

— При чем тут убийца?! Бандит — это кот. Черный такой, мордатый котяра, — внесла ясность все та же особа в бигудях.

До меня наконец дошло. Коты ведь орут почти как малые дети. Через дверь крик легко было перепутать. Какое счастье, что никакой ребенок не пострадал! Выходит, наш героический юрист совершенно напрасно рисковал жизнью.

— Давайте укладывайтесь на каталку, будем вас загружать. — Врач «Скорой» уже разобрался со старушкой и снова прицепился ко мне.

— С какой радости? — возмутилась я. — Не поеду в больницу! Со мной все в порядке!

— Какое в порядке?! — вспылил доктор. — Вы вся в крови!

— Вам, правда, лучше в больницу, — поддержала его Антонина. — И где только вас так поранило?

Только теперь я окинула себя взглядом и с ужасом увидела изодранную на груди блузку, сплошь перепачканную кровью. Котяра ухитрился изрядно меня исцарапать. Странно, но боли я совсем не ощущала, думаю, по причине сильного нервного стресса.

— Не беспокойтесь, ничего страшного. Это Бандит, перепугавшись, меня поранил. И не болит ни капельки, — попыталась я успокоить обоих, не заметив, что к нам приблизился человек в милицейской форме.

— Вы рассмотрели преступника? Можете его описать? Чем он наносил вам ранения? — немедленно засыпал меня вопросами ретивый служитель правопорядка.

— Никакого преступника я не видела.

— Вы не разглядели его лицо? Он высокий? Во что был одет?

— Прекратите! — рявкнула я. — Когда мы пришли, убийцы в квартире уже не было, и я понятия не имею, какого он роста и во что одет!

— Но как же! Вы же сами сказали, что преступник вас поранил? — растерялся милиционер.

— Да нет же! Я сказала, что Бандит меня поранил. Понимая, что ни к чему хорошему наш диалог не приведет, секретарша пришла мне на помощь:

— Бандит — это кличка кота.

— Вот именно! Этот кот был напуган пожаром и вцепился в меня когтями, когда мы открыли дверь, — подтвердила я.

— А-а-а… — протянул мент. Затем интенсивно пошевелил мозговыми извилинами, после чего радостно подпрыгнул:

— Выходит, это вы труп обнаружили?

— Да… то есть нет. Труп вынес Толик… — начала было я, но обрадованный милиционер уже не слышал.

— Капитан! Капитан, давай сюда! — прокричал он. — Я тут свидетельницу нашел!

Следующие пять минут блюстители порядка яростно пререкались с бригадой «Скорой помощи». Двое милиционеров настаивали на немедленном допросе свидетеля, мечтая ринуться на поиски убийцы по горячим следам, а доктор и медбрат не менее активно требовали срочной госпитализации пострадавшей. Жильцы загоревшегося подъезда с интересом наблюдали за происходящим.

— Менты свое возьмут! — долетел до меня из толпы хриплый мужской голос.

— Спорим, что нет! Гляди, у санитара какие банки, — возразила ему какая-то девица.

— Зато у ментов «стволы» есть, куда против них банки? — не сдавался мужик.

Не хватало мне здесь только коллективного тотализатора. Я решила пресечь дальнейшие прения:

— Мужики, давайте решим полюбовно!

Представители воинствующих сторон разом уставились на меня.

— Предлагаю следующее: доктор оперативно обработает мои царапины и сделает мне какой-нибудь укол против возможной инфекции, а потом вы, — обратилась я к милиционерам, — сможете взять у меня показания.

Такой вариант всех удовлетворил, и мы с врачом забрались в машину «Скорой», плотно прикрыв за собой дверцы. Мне совсем не хотелось обнажаться при всем честном народе.

Минут через пятнадцать с медицинскими процедурами было покончено. Доктору пришлось согласиться, что мои царапины не представляют никакой угрозы для жизни и здоровья, а следовательно, нет причин для госпитализации.

Когда я выбралась из «Скорой», толпа практически рассосалась. Жильцам подъезда позволили вернуться в квартиры, а случайные зеваки уже с лихвой удовлетворили свое кровожадное любопытство. Пожарные машины тоже разъехались.

Серебристая «Тойота» юриста с приоткрытой задней дверцей сиротливо примостилась неподалеку от милицейского «бобика». Антонина поджидала меня на лавочке возле фанерного столика, на котором местные мужички наверняка забивают вечерами козла. Тут только я обратила внимание, что она босиком. У меня совсем вылетело из головы, что секретарша оказалась в машине Оглоедова по причине порванной босоножки. Вероятно, в общей суматохе она решила, что проще вообще обходиться без обуви.

Не успела я опуститься на скамейку напротив Антонины, как тут же, словно из-под земли, явились двое уже знакомых мне милиционеров.

— Ну что, готовы, гражданочка? Можем ехать в отделение? — радостно сообщил тот, который постарше, кажется, в чине капитана.

Не знаю, как у кого, но у меня его предложение энтузиазма не вызвало.

— Послушайте, в таком виде, — я демонстративно обозрела свою разодранную и окровавленную блузку, — мне нельзя никуда ехать. К тому же моя секретарша босиком.

Оба мента как по команде удивленно уставились на босые грязные ступни Антонины.

— А еще, — продолжила я, оставшись довольной произведенным эффектом, — мы не можем бросить здесь открытую «Тойоту».

— Так это ваша машина? — просиял капитан. — А то мы уже с ног сбились в поисках владельца.

— Нет, не моя. Автомобиль принадлежит Анатолию Оглоедову, юристу. Это он вытащил труп женщины из огня, и его увезла «Скорая». Разумеется, вместе с ключами. Он всегда носит ключи от машины в кармане брюк. Как видите, в силу сложившихся обстоятельств я не могу ехать с вами в отделение.

— Что же делать? — искренне огорчился второй милиционер.

— Все элементарно, — бодро отозвалась я. — Мы с Антониной будем давать показания капитану прямо здесь, а вы тем временем займетесь делом. Думаю, здесь поблизости найдется какой-нибудь магазин или, на худой конец, вещевой рынок. Вы купите там блузку и пару босоножек. И еще съездите в больницу. Надеюсь, вы знаете, куда доставили нашего юриста? Привезете ключи от «Тойоты».

Я нарыла в сумке кошелек и вытащила две стодолларовые банкноты. Менты опешили.

— Вы что, умом тронулись? Мы ж при исполнении! — Капитан изобразил гневную канцелярскую рожу. — Мы с лейтенантом вам не собачки на побегушках!

— Как хотите, — равнодушно ответила я. — Тогда мы сейчас же уезжаем отсюда на такси, а «Тойоту» заберет эвакуатор. На неделе вызовете меня повесткой в официальном порядке.

— Да вы… да я вас… — задохнулся от возмущения милиционер.

— А вот этого делать не советую. Должна вас уведомить, что являюсь вице-президентом серьезной компании. Один звонок — и через полчаса толпа лучших адвокатов города устроит в этом дворике образцово-показательный пикет. — Здесь я немного преувеличила, но зато капитан моментально уяснил ситуацию.

— Но это же чистой воды шантаж!

— Боже меня упаси! Это — никакой не шантаж, а менеджмент! Знаете, есть такая наука об управлении. С ее помощью можно эффективно организовать любой рабочий процесс. В результате вы уже сегодня получите свидетельские показания, а нам достанется одежда и ключи от нашего автомобиля. И, кстати, непритязательная блузочка и босоножки обойдутся максимум долларов в пятьдесят-шестьдесят, так что здесь еще останутся приличные чаевые. — Я демонстративно пошуршала стодолларовыми бумажками. — Кстати, это уже называется мотивация, не правда ли, лейтенант? — Тот просверлил глазами банкноты и с опаской поглядел на начальника.

— Очень умная, да? — для проформы огрызнулся капитан, впрочем, уже без прежнего пыла.

— Да нет, что вы… Просто чуточку образованная.

— Ладно, Платонов, бери деньги и дуй за покупками, — мрачно отдал указания лейтенанту старший по званию.

Тот покорно выдернул из моих пальцев купюры и робко уточнил:

— Товарищ капитан, но где же я в половине девятого вечера куплю вещи? Все рынки и магазины давно закрыты.

В этом он прав. Оба вопросительно взглянули на меня. Я озадачилась.

— Тут неподалеку есть большая транспортная развязка, — неожиданно напомнила о своем присутствии Антонина. — Там в переходе бабки всяким китайско-турецким ширпотребом допоздна торгуют. Товар, конечно, дрянной, но сейчас нам любой сгодится.

— Уверены? — усомнился капитан.

— Абсолютно. Вон в том доме, — секретарша указала рукой на хрущевку по соседству, — родители моего мужа живут, так что мне в этих краях часто бывать доводилось.

— Так, лейтенант, — скомандовал «главный», — и на покупки, и на больницу у тебя от силы минут сорок. Надеюсь, раньше наши опера осмотр в квартире не закончат. Бери машину с водителем, и одна нога здесь, другая — тоже здесь. — При этом он довольно хмыкнул. Ничуть не сомневаюсь, что ушлый мент прикинул, что китайское барахлишко в подземном переходе потянет скопом долларов на двадцать, следовательно, размер мотивации возрастает.

На том и порешили. Лейтенант уточнил наши физиологические параметры (Антонина с прискорбием выдала свой — сорок первый! — размер ноги), и он ветром унесся отрабатывать мои свидетельские показания и собственную мотивацию.

В течение получаса капитан усердно конспектировал подробности обнаружения трупа в квартире. Черный Бандит вертелся неподалеку, как наглядное подтверждение моего рассказа. Опаленная шерсть на его левом боку убедила милиционера в том, что это именно тот кот, душераздирающие вопли которого заставили нашего юриста потянуть ручку злополучной двери. Пока я детализировала недавние события, в моей голове упрямо копошилась мысль: что, интересно, делал мой драгоценный папочка в нескольких кварталах от места происшествия? Подозреваю, что его любимая парикмахерская, равно как и фитнес-центр, находится на весьма большом расстоянии от этого хрущевского «рая». И еще он зачем-то соврал мне тогда, что подъезжает к дому.

Переписав данные моего паспорта (благо я имею привычку носить главный документ с собой), капитан неожиданно спросил:

— А по какой, собственно, причине вы, Анна Дмитриевна, оказались здесь вместе со своим юристом? Не думаю, что интересы вашей инвестиционной компании распространяются на местную недвижимость.

Вопрос застал меня врасплох. Благо, по причине наступивших сумерек милиционер не заметил, как вытянулась моя физиономия. Пристойную версию своего пребывания в сыром и вонючем поле я заранее не продумала. Ну не дура ли! Должна ведь была сообразить. Не рассказывать же теперь ему про странные конверты с фотографиями и назначенную встречу с убитой женщиной. Ведь мне до сих пор даже фамилия ее неизвестна.

— Э-э-э… — потянула я время, — пони-и-маете, мы здесь оказались абсолютно случайно…

— Ну, я же вам уже сказала, — вдруг вклинилась Антонина, до этого сидевшая рядом тише мыши, — вон там живут родители моего мужа! — Для убедительности она еще раз ткнула пальцем в соседний дом.

— И что с этого? — нахмурился капитан.

— Тут скверная история получилась, — продолжила секретарша с честными широко распахнутыми глазами, — мой муж от меня сбежал.

— При чем здесь ваш муж? — Милиционер нетерпеливо забарабанил пальцами по поверхности стола. Я же полностью потеряла дар речи и тихонько молилась про себя, чтобы Антонина не брякнула чего-нибудь лишнего.

— Муж не просто сбежал, он вывез из моей квартиры все ценные вещи. Приехал с двумя дружками…

В общем, нет у меня теперь ни холодильника, ни телевизора, ни музыкального центра. Обидно, что все это мы покупали вместе и зарабатывали практически одинаково. — Антонина глубоко вздохнула и перевела дыхание. — Все имущество этот паразит перевез сюда к своим родителям. А я случайно пожаловалась на свои беды Анне Дмитриевне, и она чисто из женской солидарности взялась восстанавливать справедливость. Поэтому мы приехали сюда вместе с юристом. Я замешкалась возле машины из-за порвавшейся босоножки, а Анна Дмитриевна и Анатолий Эдуардович заскочили не в тот подъезд… То есть даже в подъезд они заскочили правильный, в четвертый, но дом перепутали. А потом кто-то закричал: пожар! Началась паника, я растерялась…

— Значит, родители вашего мужа живут в соседнем доме в четвертом подъезде? — недоверчиво переспросил капитан, делая пометку в своем блокноте.

— Совершенно верно, можете хоть сейчас проверить. Пятый этаж, квартира налево, номер я не помню, — выпалила секретарша. Мамочки, надеюсь, родственники Антонины и вправду обитают именно там. В противном случае мне придется по полной программе расхлебывать ее лжесвидетельство.

— Это не к спеху, — пробормотал капитан. Больше ничего полезного мы сообщить не смогли.

Во дворе уже изрядно стемнело, когда из знаменитого подъезда появились пять человек: двое в форме и трое в гражданском.

— Вот и наши опера. Как, мужики, накопали что-нибудь в квартире? — окликнул их капитан.

— Ничего. Что не сгорело, то пожарники водой смыли… А на лестнице все жильцы затоптали, — невесело поведал один из «гражданских», приблизившись к нам. — А где Платонов? И транспорт наш куда подевался?

— Лейтенант отбыл на особо важное задание, — изрек капитан официальным тоном, и как раз в этот момент милицейский «бобик» въехал обратно во двор.

— Вспомни дурака… — не удержалась от комментария Антонина.

Я незамедлительно получила в свое распоряжение дешевую хлопчатобумажную футболку, а секретарша пару неказистых мужских сандалий, изготовленных в Китае из кожи натурального Чебурашки. Женской обуви сорок первого размера в переходе просто не нашлось. Я тут же нацепила футболку прямо поверх испорченной блузки. Антонина обулась. Сочетание ее строгой офисной одежды с летней версией говнодавов привело всю опергруппу в бурный восторг.

Лейтенант Платонов представил отчет. Пострадавший Оглоедов находится в ожоговом отделении городской больницы, и его состояние не вызывает у врачей опасений. Поговорить с ним не разрешили, но ключи от «Тойоты» удалось добыть у дежурной медсестры.

Какое счастье! Толик никогда не простил бы мне утрату хотя бы бокового зеркальца от своей ненаглядной практически новой машины. Для него автомобиль — все равно что любимая женщина. Хотя нет, вру… Автомобиль для нашего юриста — куда важнее, чем все женские особи мира, вместе взятые.

На ходу прощаясь с оперативниками, мы с Антониной направились к машине.

— Подождите! Подождите, не уезжайте! — вдруг долетело со стороны все того же погорелого подъезда. — Вот он все видел! Он видел мужика!

В тусклом свете горящих окон я разглядела ту самую жирную тетку в бигуди. Правда, как раз их на голове уже не было, зато засаленный халат и тапочки остались без изменений. За руку она тянула щуплого пацанчика лет десяти-одиннадцати.

Поравнявшись с нами, тетка затараторила:

— Мой охламон с футбола домой возвращался. Он видел, как мужик в костюме выходил из той квартиры. И очень скоро там все заполыхало!

— Ты видел мужчину? Можешь его описать? — вылетело у меня, прежде чем оперативники успели переварить полученную информацию. Мои ноги стали ватными, а сердце замедлило природные ритмы. — Скажи, он был старый?

Мальчуган сочно шмыгнул носом и прогнусавил:

— Не-а… совсем не старый. Не старше, чем вот он. — Его палец указал на лейтенанта Платонова, которому, по моим прикидкам, было лет двадцать пять — двадцать семь, не больше.

Кровь отхлынула от моего лица и приятным теплом потекла по кровеносным сосудам. Что за глупая идея? Мой папа не может иметь к этому всему никакого отношения, успокоила я себя. А что, если у него в этих краях завелась любовница? Почему бы и нет? Как говорится, седина в бороду — бес в ребро…

— Мужик этот приехал на зеленой тачке, — добавил мальчишка и снова шмыгнул носом.

— А марка машины, — живо среагировал капитан. — Какая была марка? Мальчики твоего возраста ведь обычно разбираются в автомобилях, не так ли?

— Я интересуюсь только моделями самолетов, — гордо сообщил сопляк. — Если б он на самолете прилетел… Но тачка импортная, это точно. И большая…

— Зеленый «Форд»! — осенило меня. — Только модель я тоже не назову. Он стоял здесь, во дворе. И мужчину этого я заметила. Такой рослый, костюм у него серый и волосы светло-русые, коротко стриженные.

— Все верно, — кивнул мальчишка.

— Тоже мне приметы! — презрительно сплюнул один из оперативников. — Я, например, тоже рослый, и волосы короткие и светлые. А дома у меня целых два серых костюма имеется. Что еще можете припомнить?

Я и малолетний свидетель переглянулись и синхронно пожали плечами.

— Ну, хоть пару цифр номера машины, — с мольбой в голосе произнес капитан.

Мы отрицательно покачали головами под глубокие вздохи опергруппы.

— Так время-то не позднее было, — со знанием дела заявила мамаша пацана. — Народу во дворе вечерами толчется немерено. Ребятня играет, родители детей пасут, собачники по газонам гадют… Может, кто вспомнит?

— Родители твоего мужа и вправду живут в соседнем доме? — принялась я допытываться у секретарши, как только мы выехали со двора.

— Конечно! Что я, не понимаю? Милиция же наверняка проверять станет.

— И он действительно вывез из квартиры все ценное имущество?

— Угу., в прошлую пятницу, — вздохнула Антонина.

— А ты зачем это безобразие позволила?

— Ну не драться же мне было с ним и его приятелями? Вот теперь приходится в жару без холодильника обходиться.

— И как?

— И никак…

— Почему же твои родители за тебя не вступились? — не унималась я.

— Моя мама работает в школе учительницей. А отца я вообще не помню. Он бросил нас, когда мне и трех лет не было. Спасибо, хоть бабулька свою квартиру мне завещала на Левом берегу.

— А как ты догадалась соврать капитану про причину нашего визита на Салютную?

— Сообразила, не дура. Я вообще по жизни неплохо соображаю, только вот печатаю медленно. Но это дело наживное, ведь так? Вы, Анна Дмитриевна, высадите меня, пожалуйста, где-нибудь на остановке.

— Значит, так, — по привычке приняла я командование парадом на себя, — сейчас мы едем ночевать ко мне за город.

— Не-не-не… мне неудобно вас стеснять, — запротестовала девушка.

— Ничего, я уж как-нибудь потеснюсь на своих четырехстах квадратных метрах. И не думай спорить! Во-первых, у меня нет сил завозить тебя на Левый берег, а в твоих сандалиях ты рискуешь привлечь в общественном транспорте нездоровое внимание медицинских работников. Во-вторых, из-за отсутствия холодильника дома у тебя приличной еды наверняка нет. И в-третьих, завтра мне понадобится твоя помощь: повезешь Оглоедову в больницу самое необходимое. Ну, там, зубную щетку, полотенце, мыло…

— Вам правда понадобится моя помощь? — робко переспросила секретарша.

— Безусловно, — нагло соврала я. Конечно, мы поедем завтра к нашему юристу вместе. Но не признаваться же ей, что мне ужасно не хочется оставаться одной в огромном пустом доме после всех сегодняшних событий. — Да, и еще врач велел обработать на ночь мои царапины перекисью водорода, мне самой с этим будет трудно справиться, — добавила я, чтобы не оставлять секретарше шансов на отступление. — Кстати, тебе не кажется, что в машине пахнет чем-то паленым?

— Не могу сказать, — ответила Антонина, — у меня почему-то нос заложило.

Затренькал мой сотовый.

— Анюта, ты еще не дома, — то ли спросил, то ли констатировал факт Серебров-старший. — Как прошла встреча? Узнала что-то интересное про фотографии?

— Увы, нет. Ту женщину убили.

— Убили?

— Ага, и квартиру ее подожгли. А еще наш Оглоедов в больнице. Он труп из горящей квартиры вытаскивал и дыму наглотался.

— А ты? Ты не пострадала?!

— Со мной все в порядке, — заверила я папу. — Еду домой. Потом все расскажу.

Я нажала отбой и снова призадумалась о причине папиного пребывания на Пролетарке. Надо будет в ближайшее время учинить ему допрос с пристрастием.

— Анна Дмитриевна, а у вас доверенность на машину Анатолия Эдуардовича есть? — чихнув, озадачила меня секретарша.

Елки-моталки! Да у меня же не только доверенности на машину нет, но и водительского удостоверения. Любой гаишник может доставить мне сейчас массу острых ощущений. Я резко свернула с центрального проспекта и дальше пробиралась по городу задворками в надежде миновать милицейские посты. Даже за городскую черту выезжала не по трассе через КП, а окольной проселочной дорогой по ухабам и рытвинам.

По пути Антонина ухитрилась чихнуть еще не менее десятка раз, и я всерьез обеспокоилась, что она заболела. Как, интересно, можно подхватить насморк в такую жару? Подъезжая к коттеджному поселку, я предложила ей сделать крюк и заскочить в круглосуточную аптеку за какими-нибудь лекарствами от простуды.

— По-моему, это не простуда, — возразила девушка. — Очень похоже на аллергию.

— Только этого нам на сегодня не хватало! На что у тебя обычно аллергическая реакция?

— На майский цвет, на некоторые медикаменты, — стала перечислять секретарша, — еще на книжную пыль, на шерсть…

— С ума сойти. Как ты живешь?

— Ко всему можно привыкнуть, — просопела заложенным носом секретарша. — Непонятно только, на что я сейчас реагирую. Вроде контактов с аллергенами не было.

— Не знаешь, аллергия на неприятности бывает? — попробовала пошутить я и продолжила:

— Мне по-прежнему чудится запах паленого. Неужели это моя одежда так гарью провоняла?

Я остановила «Тойоту» возле своих ворот и, включив свет в салоне, принялась искать в сумочке связку ключей. Вдруг сзади послышались какие-то странные звуки, похожие на приглушенное чавканье. Я резко обернулась и обомлела.

— Антонина, глянь-ка! Вот тебе и мой запах паленого, и твой аллерген в одном флаконе.

Секретарша перегнулась через сиденье, и мы обе уставились на Бандита, аппетитно уминающего на заднем сиденье толстенную сардельку. Возле него валялся распотрошенный целлофановый пакет из супермаркета. Видать, Толик Оглоедов продуктов домой прикупил, а котяра воспользовался тем, что дверь «Тойоты» была не заперта, и организовал себе обильное пиршество.

Бандит, потревоженный нашим пристальным вниманием, выпустил из зубов сардельку, икнул и опасливо зыркнул в нашу сторону. «Бить будете, или обойдемся устным взысканием?» — читался немой вопрос в его янтарных глазищах.

— Вот мерзавец! — воскликнула я. — Мало того, что мне всю грудь изодрал, так теперь еще решил вогнать бедную Антонину в аллергическую кому! А ну, брысь отсюда, троглодит!

Я открыла ему заднюю дверцу, однако кот тут же забился в противоположный угол. Выходить он явно не собирался.

— Вылезай, кому говорят! Не испытывай мое терпение!

— Анна Дмитриевна, не гоните его, — жалобно пропищала секретарша. — Куда ж он пойдет? Хозяйку ведь убили, и дом его сгорел…

В этом она, пожалуй, права: идти Бандиту абсолютно некуда.

— Ну Анночка Дмитри-и-и-евна, — принялась снова канючить Антонина. — Я уверена, он и в мыслях не имел вас оцарапать, случайно получилось. И в моей аллергии Бандит совсем не виноват. Он же домашний. Пропадет на улице, с голоду издохнет!

Как же! Такой издохнет, вон морду-то какую отъел! Да только после одних оглоедоевских сарделек смело может неделю голодать.

— Ладно, пусть с нами побудет, двор у меня большой, найдет себе место для ночлега, — пошла я на поводу у секретарши. — В понедельник позвоним капитану, он записал мне где-то свой телефон. Думаю, у хозяйки Бандита найдутся какие-нибудь родственники. Возможно, они и приютят сироту.

— А если откажутся, — обрадовалась девушка, — я попробую пристроить его кому-то из знакомых. Себе бы забрала, но с моей аллергией о животных можно только мечтать.

Я заехала в ворота, и мы вылезли из машины. В свете фонарей, освещающих по ночам улицы нашего коттеджного поселка, нам открылась сногсшибательная картина.

— Батюшки-и-и… Анна Дмитриевна, у вас что, ураган пронесся по участку?

Нет, это даже не ураган, больше похоже на последствия бомбежки. Мы с ужасом осматривали то, что еще сегодня утром было моим приусадебным участком. Вместо деревьев — пустые котлованы. Там, где раньше зеленел ухоженный английский газон с отдельными включениями розовых кустов и гортензий, теперь пролегали глубокие безобразные борозды от гусениц трактора.

— Генка гнида! — вырвалось у меня, и я сломя голову помчалась в дом оценивать внутренние разрушения.

К моему удивлению, в коттедже царил идеальный порядок: все ценные вещи на местах, а на кухне обнаружилась записка: «Забрал свою часть совместного имущества. Немножко во дворе наследил. Извини!»

Вот гад! Еще издевается! Зачем только охрана поселка пустила его на территорию? Хотя, кажется, я им никаких особых распоряжений по поводу Генки не давала.

— Что у вас произошло? — осторожно спросила Антонина, входя вслед за мной на кухню. В одной руке у нее был платок, которым она прикрывала опухший нос, а второй рукой секретарша бережно прижимала к себе Бандита. Причем последний ничего не имел против подобной фамильярности.

— Примерно то же самое, что у тебя. Мой муж по-своему переделил наше общее имущество. Он когда-то заплатил за озеленение участка и теперь решил прибрать к рукам свою собственность.

— Он вывез деревья? — изумилась девушка.

— Вместе с кустами жасмина и сирени, — подтвердила я, хмурясь.

— Но зачем они ему? Ведь взрослые деревья не приживутся!

— Разумеется, не приживутся. И не нужны они ему вовсе. Просто Генка решил позлить меня напоследок. Даже денег на погром не пожалел, сволочь.

Ну, погоди у меня, ресторатор! Я человек смирный, но кто хочет войны, тот ее получит. На досуге стоит обдумать, как насолить паразиту.

Мы сели ужинать, пристроив Бандита на открытой террасе, подальше от чувствительного носа Антонины.

— Скажите, а зачем вы приезжали в тот дом на Пролетарке? — поинтересовалась секретарша, когда первый голод был утолен.

Тут только я сообразила, что ей ничего не известно ни про присланные конверты, ни про встречу, которую назначала мне несчастная женщина. Хотя с чего это я взяла, что о встрече со мной договаривалась именно хозяйка сгоревшей квартиры? Женщина, звонившая мне, могла быть кем угодно, даже убийцей. Или нет? Все же убийцей, скорее всего, является тот парень на зеленом «Форде». Не зря же он на всех парусах вылетел тогда из подъезда.

Поскольку секретарша уже и так увязла в моих проблемах по самые уши, я решила, что не будет вреда, если она узнает дополнительные детали. Безусловно, мне хватило ума при этом умолчать про папин автомобиль, мелькнувший неподалеку от места происшествия.

Утром котяра, оставленный нами на террасе, дрых у меня на постели. Благо, примостился он в ногах, а не у меня на голове. Единственный путь, по которому Бандит мог проникнуть в мою спальню, — открытое окно и дверь в комнату.

— Эй, ты, беспредельщик! — Я легонько пнула кота ногой. — Надеюсь, блох у тебя нет?

Разбуженный кот недовольно заворчал, но убираться с кровати не пожелал.

В дверь осторожно поскреблись, после чего на пороге возникла Антонина. Завидев на постели Бандита, она счастливо залепетала:

— Ах, вот ты где, маленький. А я уже все окрестности обежала. Думала, ты потерялся.

— Как же, потеряется он, держи карман шире! — Я не разделяла ее оптимизма по поводу нахального животного.

— А я завтрак приготовила, — сообщила секретарша. — Вы любите омлет с беконом?

— Я люблю все, что не требует от меня собственных поварских усилий. Последний раз мне пришлось жарить яичницу года два назад.

— Чем же вы питаетесь? — не поверила девушка.

— Тем, что бог посылает в рестораны.

— А утром?

— Утром — мюсли с молоком, йогурты, кофе с булочкой, наконец. Так что омлет с беконом на завтрак — для меня настоящий деликатес, — поведала я, выбираясь из постели.

— Бандюша, ты с нами? — промурлыкала коту Антонина. Надо же такое придумать: «Бандюша», поморщилась я. Этот черный лохматый варвар нарушил девственную белизну моих простыней. А она ему «Бандюша».

Вот сейчас у нее потекут в три ручья аллергические сопли, будет ей «Бандюша». В подтверждение моей мысли секретарша звонко чихнула.

За завтраком мы обсуждали план действий. Нам нужно было навестить в больнице юриста, а также получить хоть какие-то сведения об убитой. И еще мне очень хотелось побеседовать тет-а-тет с Серебровым-старшим. Секретарша, ко всему прочему, заявила, что Бандита непременно следует показать ветеринару, поскольку вчерашний пожар мог отрицательно сказаться на его здоровье. Лично я была совершенно уверена в том, что котяра, несмотря на припаленную шерсть на боку, здоров как морской пехотинец, но спорить с Антониной не стала. Пусть обследуют его на предмет блох, глистов и прочих паразитов, раз уж он повадился спать у меня в постели.

Наш план осложнялся тем, что моя машина находилась на стоянке возле дома водителя. Она всегда там ночует. А на оглоедовскую «Тойоту» у меня нет доверенности. Городские таксисты выезжают в пригород с большой неохотой, тем более в выходной день. Так что нам, по всей видимости, придется с котом под мышкой шлепать пару километров до трассы, а там ловить попутку.

— Я не смогу идти два километра, — Антонина жалобно посмотрела в мою сторону. — Чертовы сандалии ужасно натирают ноги. Пока я утром бегала искала Бандита, такие мозоли натерла…

Да, сандалии — неудачная идея. И не только потому, что трут. Такой обувью хорошо ворон на колхозных полях распугивать. Что ж делать?

— Эй ты, сонная тетеря, открывай скорее двери! — вдруг долетело до нас с улицы Лариска! Вот и решение проблемы. Лариска всегда приезжает ко мне на своей машине. Я поспешила открыть.

— Что у тебя с участком? Куда делись елочки? Ты что, клад под газоном искала?

Подруга ворвалась в прихожую со скоростью торнадо, на лету засыпая меня вопросами. Во дворе с выражением глубокого страдания на физиономии Иван вылезал сам и выгружал свою ногу из Ларискиной «Нивы». Видно, он серьезно растянул вчера связку, раз предпочел место пассажира.

— Это не я. Это Генка вчера здесь порылся, — пояснила я.

— Зачем?

— Так выразилось его понимание социальной справедливости.

— А какое отношение социальная справедливость имеет к голубым елочкам? — удивленно вскинул брови Иван, бережно усаживая себя на диван в гостиной.

— Совершенно никакой, но Генка когда-то вложил деньги в озеленение участка, а теперь просто вернул свою собственность.

— Вот мудак сраный! — без обиняков прокомментировала Генкины действия Лариска. — Следует его как-нибудь наказать. Правда, Иван?

— Согласен. Какие есть предложения? Если нужна моя помощь, то я всегда с легкой душой…

— С этим придется пока повременить, — огорчила я обоих. — У меня есть дела поважней.

В гостиной появилась Антонина, толкая перед собой сервировочную тележку с кофейными принадлежностями. Все-таки она молодчина, отметила я про себя.

— Ты наконец завела прислугу? Давно тебе предлагала. Девушка, мне сахару одну ложечку, — моментально раскомандовалась Лариска.

— Остынь, моя звезда, — пресекла я дальнейшие помыкательства. — Антонина — не прислуга, а моя секретарша. И находится здесь на правах гостя, так что сахар в кофе сама себе набросаешь.

Подруга недовольно поджала губы, но все же потянулась к сахарнице.

— Значит, так, Антонина! Лариса и Иван — мои друзья. Сейчас вы вместе пьете кофе, и ты вводишь их в курс дела. А я сделаю один звоночек, и будем отправляться, — отдала я распоряжения и поднялась на второй этаж к себе в кабинет.

В записной книжке нашелся телефон старого приятеля Генки Никиты Когтева, работавшего где-то в органах. Где именно, я никогда не уточняла, но знаю, что мой бывший муж пару раз пользовался его услугами для оперативного получения информации.

— Никита? Доброе утро.

— Да. Кто говорит?

— Это Анна, Анна Сереброва, помнишь такую?

— Как же, как же… сто лет — сто зим. Слышал про ваш разрыв с Генкой. Мне жаль. Может, как-то поужинаем вместе?

Как же, размечтался! Не успело еще остыть брачное ложе, как тут же нарисовался претендент. Я уклонилась от прямого ответа:

— Возможно. Но не сейчас. У меня проблемы. Можешь мне один адресок пробить?

— Для прекрасной дамы — любой каприз, — заискивающе пропел в трубку Коптев. — Записываю.

Я продиктовала адрес.

— А что именно нужно узнать?

— Все. Там вчера убили женщину. Я и мой юрист случайно обнаружили ее труп. Так что меня интересует все: кто проживал в квартире, кто прописан, адреса родственников.

— Как это вас угораздило труп найти?

— По глупости. По ошибке зашли не в тот дом, почувствовали запах горелого, толкнули дверь — там пожар, — выдала я Никите официальную версию.

— Понятно. Специально для тебя мотнусь сегодня на работу. Вечером доложу.

Я спустилась назад в гостиную. На коленях Лариски возлежал собственной персоной Бандит и мурчал как трактор.

— Какой котик ласковый, — сообщила мне подруга, почесывая подхалиму шейку.

— Конечно, просто воплощение любви и смирения. — Я оттопырила воротничок тенниски, демонстрируя ей и Ивану глубокие царапины. — Мне теперь в такую жарищу никакой маечки не надеть. И шрамы, наверное, останутся.

— Но он же не специально, — встала на защиту кота Антонина. — Бандит и вправду очень дружелюбный.

— Ладно, тащите этого дружелюбного в машину. После визита к Оглоедову поедем в ветлечебницу.

Через час мы вчетвером, нагруженные пакетами с едой и всякой необходимой в больнице дребеденью, стояли на входе в ожоговое отделение. На ногах секретарши красовались шикарные стодолларовые босоножки, которые я купила, несмотря на ее бурные протесты. После поездки в машине с котом она снова засопливела, но не так сильно, как вчера.

Злобные медички в ординаторской заявили, что всей толпой они нас к больному не запустят, поэтому Лариска с хромоногим Иваном отправились ждать нас в машине.

— Страна приветствует отважного героя! — выпалила я, когда нашему взору предстал целый и невредимый Толик, с головой погруженный в чтение.

— Привет, девчонки! — обрадовался Оглоедов, откладывая газету в сторону. — А я уж подумал, что вы меня бросили на голодную погибель. Тут на завтрак овсянку на воде разносили, представляете?

Вторая койка в его палате была не занята, поэтому мы чувствовали себя совершенно свободно.

— Как вы могли такое подумать? — возмутилась Антонина. — Вот целых два пакета с едой.

— А «Тойота»? Только не говорите, что вы ее оставили без присмотра в том замызганном дворе.

— Не бзди, Оглоедов. Твоя машина стоит у моего загородного дома. Я, когда ее вчера без прав и доверенности перегоняла, вся на нервы изошла.

— Вот спасибочки, теперь можно умереть спокойно, — успокоился юрист и, резво спрыгнув с кровати, принялся потрошить пакеты с провизией.

Я выдала ему еще одну торбу — с бельем и умывальными принадлежностями, чем растрогала его почти до слез. Пока Толик жадно поглощал продукты, мы рассказали ему подробности вчерашних событий, похваставшись тем, что с нашей легкой руки официальной стала следующая версия: возле горевшей квартиры оказались случайно, приехав в соседний дом по личным надобностям.

Оглоедов похвалил Антонину за сообразительность, а также сказал, что лечащий врач обещал выписать его завтра вечером. Ожог на руке совсем незначительный, и сознание он потерял не от дыма, а от того, что заботливый мужик съездил его по уху.

Пообещав забрать юриста завтра из больницы, мы простились и поспешили в машину.

Я предложила следующий маршрут. Сначала заезжаем на стоянку и забираем мою машину. Потом Антонина и вся компания едет на Ларискиной «Ниве» на поиски дежурной ветлечебницы. Я же отправляюсь к родителям (пришлось соврать всем, что папа должен передать мне важные документы). После этого Иван с Лариской завозят Антонину домой, а мне доставляют Бандита со справкой о его здоровье. На всякий случай я отдала им свои ключи от дома. Запасная пара всегда имеется в бардачке моей машины.

— Что ты хочешь этим сказать? Не думаешь же ты, что я имею какое-то отношение к смерти этой несчастной? — Папа нервно прохаживался по кабинету. Пока мама возилась с обедом на кухне, я устроила ему допрос.

— Я ничего не думаю, — жестко ответила я. — Просто спрашиваю, что ты делал на улице Салютной вчера вечером? Ты ведь знал, что у меня там на семь часов назначена встреча.

— Да, о встрече я знал, ты ж сама мне говорила. Но я не представлял, где она произойдет. Адреса ты не называла.

И правда, адреса я, кажется, не называла.

— Но что ты там делал? И зачем соврал мне, что находишься возле дома?

— Ты что, совсем слетела с катушек? Скажи еще, что я убил эту беззащитную тетку и квартиру ее поджег. За кого ты меня принимаешь?

Папа, папа!.. Можешь изображать ягненка перед кем угодно, только не передо мной. Скорее всего, ты действительно никого в своей жизни не убивал, по крайней мере, в прямом смысле этого слова. Но если над нашим семейным благополучием нависнет реальная угроза, то ты без колебаний пойдешь по трупам. И неважно, будут это крепкие дядьки или беззащитные тетки. Ты — старый битый волчара, ты кожей чувствуешь опасность, и твое звериное чутье позволило тебе оставаться на плаву все эти годы. Ты это знаешь. И я это знаю. Сама такая же. Яблочко от яблони…

— Что ты делал на Салютной? — каменным тоном отчеканила я.

— Ездил по делу.

— По какому?

— Это тебя не касается. Могут быть у пожилого человека личные дела?

— Не надо водить меня за нос! Если бы ты завел себе любовницу, то поселил бы ее в более подобающем районе.

— При чем тут любовница? Я был там у врача. Вернее, даже не у врача…

— Ты заболел?

— Нет. То есть… проблема очень деликатная. Понимаешь, с возрастом мужская сила… э-э-э… несколько ослабевает. Так вот, там живет один дедок, он — гомеопат, травами лечит. Ты удовлетворена?

— Да, — выдавила я. — Извини за любопытство.

Почему папа опять мне соврал? Он — безнадежный материалист и прагматик. Никогда! Никогда бы он не обратился за помощью к безграмотному знахарю. Вранье, шитое белыми нитками! Серебров-старший не был готов к допросу и сочинил историю на ходу, лишь бы я от него отстала. Что за этим стоит?

Пообедав, я спешно откланялась, снедаемая тяжкими думами.

В супермаркете пришлось долго суетиться возле полок с кошачьей едой и прочими звериными заморочками. У меня никогда не было животных, и я не знала, как правильно их кормить и ухаживать за ними.

В результате в тележке образовалась гора коробок с сухим кормом и баночек с консервами. Также я взяла специальный шампунь для пушистости, антиблошиный ошейник, две миски (для воды и еды), упаковку витаминов, таблетки для профилактики глистов, кошачий туалет и мешок с ароматизированным песком, мячик и заводную мышку.

Когда на кассе мне сообщили стоимость покупок, я закатила глаза. Кто бы мог подумать, что держать кота в доме — такое дорогое удовольствие. Надеюсь, мне удастся сбагрить это счастье до конца следующей недели.

Домой я возвращалась по своей любимой дороге. К моему коттеджному поселку, в принципе, можно проехать двумя путями. Один — короткий, асфальтированный и прямой, но проходит он через село. А там то гуси, то утки, то вообще коров гонят с пастбища прямо по проезжей части. Другая дорога представляет собой витиеватую бетонку, делающую крюк в шесть километров, зато пролегающую через лесной массив. Здесь не только не встречаются коровы, но и машины — большая редкость.

Когда я подъехала к своему дому, пропетляв лишние километры по лесной дороге, во дворе возле оглоедовской «Тойоты» уже отдыхала «Нива» моей подруги.

В гостиной, кроме Лариски, Ивана и Бандита, я обнаружила еще и Антонину, которую собирались оставить дома. Ее лицо было пунцовым и сильно опухшим, а пальцами она нервно теребила носовой платок.

— Вы «Скорую» уже вызвали? Почему не изолировали кота? Вы хоть додумались купить лекарства от аллергии? — набросилась я на присутствующих. Не хватало, чтобы еще и секретарша попала на больничную койку. Хватит с меня юриста.

— Аллергия тут ни при чем, — угрюмо изрек Иван. — У нее истерика. Вот, только чуть-чуть успокоилась.

— Истерика? Почему истерика?

— У нее муж — кретин! — «объяснила» мне Лариска.

— У меня тоже. Кретинизм — черта, присущая большинству мужчин.

После этих моих слов Иван одарил меня недовольным взглядом.

— Он вывез из квартиры всю мебель… — выдохнула Антонина и ударилась в слезы с новой силой.

— Мебель?.. — не поверила я своим ушам.

— И еще люстры, посуду, постельное белье… — принялась перечислять, загибая пальцы, Лариска.

— Почему же ты замки не сменила? — прервав ее, налетела я на рыдающую секретаршу.

— Не успела-а-а… — захлебнулась слезами Антонина.

— Мы решили привезти ее к тебе, — виновато поставил меня перед фактом Иван. — Она хотела ехать к маме, но мы подумали, что здесь и воздух свежий, и смена обстановки.

— Правильно сделали. — Я одобрительно похлопала его по плечу. — С мамой на пару они такие сопли разведут… Тут не рыдать надо, а действовать. Это уже не банальный уход супруга получается, а грабеж среди бела дня. Завтра заберем Оглоедоева из больницы и обмозгуем с ним ситуацию.

— Налей-ка ей коньяку, пусть стресс снимет, — предложила Лариска, и я было направилась к бару, но Антонина сквозь слезы запротестовала:

— Не надо коньяку, я спиртное не пью. Мне от него плохо делается. У меня где-то в сумочке есть успокоительное…

— Те самые оранжевые капсулы, что сестра из-за границы привезла? — задала я наводящий вопрос.

— Да, те самые.

— Тогда уж лучше выпей коньяку. Хуже уж точно не будет. — В памяти всплыла живописная картинка моего дивного утреннего пробуждения в чужой квартире.

— У меня есть идея! — воскликнул Иван. — Есть прекрасный способ снятия женского стресса.

— Это плохая идея! — немедленно отреагировала Лариска. — Антонина у нас — девушка порядочная.

— Да ну тебя. — отмахнулся он. — Что за мысли у тебя в голове? Мы сейчас поедем к моей маме.

— Конечно, — разразилась я здоровым скептицизмом, — только полезных советов нам сегодня недоставало.

— Приземленные вы субстанции! Моя мама — хозяйка салона красоты. Искусство рук — и никакого мошенничества. За пару часов вас превратят в богинь.

— Из нас что, сделают мраморные статуи? — съязвила подруга, которая и так считает себя богиней.

— Мрамор не обещаю, но я могу заказать специально для тебя маску из белой глины на всю поверхность тела и даже самолично помогу высушить ее феном. — В темных глазах Ивана заплясали лукавые чертики. — Так мне звонить маме?

— Звони, — велела я. Как всегда, все ответственные решения приходится принимать мне. — Да, забыла спросить, вы попали к ветеринару? Как здоровье Бандита?

— Кот здоров, как бык, — стала докладывать Лариска. — Ему полтора-два года. В нем семь с половиной килограммов живого веса. Он — полноценный мужик, то есть я имею в виду, что его не кастрировали. Блох и клещей нет. Анализ на глисты он сдавать отказался, так что тебе придется завезти его гов… то есть пардон, экскременты в клинику в понедельник. — Последняя фраза доставила ей море удовольствия, но и я не лыком шита и тут же, применив стратегию пинг-понга, отбросила подачу:

— Боюсь, дорогая, что у нас с Антониной в понедельник напряженный график, как, впрочем, и в любой другой рабочий день. А поскольку ты у нас свободный художник, то, надеюсь, забота о здоровье несчастного животного тебя не слишком обременит.

— В понедельник я записана к парикмахеру, — попробовала отмазаться подруга.

— Мы же сейчас едем в салон красоты. Там тебя и подстригут, — напомнил ее ухажер, прыснув в кулак. — Получается, понедельник у тебя совершенно свободен.

— Ладно, — сжалилась я над Лариской, — я уже купила таблетки от глистов. Скормим их Бандиту для профилактики, и дело с концом.

Насчет салона красоты Иван попал в самую точку. Я даже не могла себе представить, какое удовольствие могут доставить простейшие косметические процедуры. Проблемы, свалившиеся на мою голову, разом перестали казаться катастрофой.

Что с того, что вчера убили совершенно незнакомую мне женщину? Только в нашем городе каждый день случается несколько убийств. А сколько их совершается каждый день в масштабах страны? Еще остаются войны, терроризм и межнациональная вражда… Если оплакивать все безвинно загубленные души, то придется рыдать без остановки все двадцать четыре часа в сутки.

Что такого в том, что папа оказался вчера на Пролетарке? Серебров-старший, возможно, разрабатывает очередную грандиозную бизнес-идею и по этой причине находился в том районе. Пока дело не сдвинулось с мертвой точки, он не желает ставить меня в известность и поэтому наплел околесицу про деда-гомеопата. Очень даже может быть.

Царапины на груди? Так это много лучше, чем даже растянутая связка Ивана, по крайней мере, они практически не болят. А наглого котяру я куда-нибудь пристрою еще до конца следующей недели.

Правда, Оглоедов загремел в больницу… Ну, ведь он почти не пострадал и, судя по зверскому аппетиту, находится в отличной форме. Надеюсь, скоро появится на работе.

Какие еще у меня накопились проблемы? Генка? Так пусть подавится своими елочками вместе с сиренью и жасмином. В конце концов, Лариска имеет неплохой художественный вкус. Под ее чутким руководством любая фирма по ландшафтному дизайну превратит мой участок в оазис за считаные дни.

Что еще плохого? Убитая горем Антонина? Тоже мне трагедия! Оформлю ей в компании беспроцентный кредит. Купит мебель лучше прежней, заживет припеваючи.

Придется пережить лишь тот факт, что я никогда не узнаю, почему та женщина хотела со мной встретиться и где она взяла мои детские фотографии. Но, думаю, мое врожденное любопытство как-нибудь переживет подобный удар. Все, решено: не стану даже перезванивать Никите Когтеву! Не желаю ничего знать ни об убитой, ни о ее родственниках, ни о причинах ее интереса к моей персоне.

Когда с моей прической было покончено, я выбралась в холл салона, где располагалась барная стойка. Лариска и Иван уже ворковали там. Причем наш полуабхазский друг уже успел накидаться коньяком, поэтому, наплевав на свою многострадальную ногу, пытался организовать моей подруге массаж предплечий.

— Кто тут у нас подрабатывает массажистом? Почем сеанс? — Я взгромоздилась на высокий барный табурет.

— О-пань-ки… — Поддатый Иван придирчиво оценил результат стараний специалистов салона красоты и выдал заключение:

— И кому я, такая красивая, достанусь?

— И никому, — в тон ему подыграла я. — А Антонина?

— С ней еще работают. — Лариска, с накрученными локонами, потянула из трубочки сок — что ж, она у нас сегодня за рулем. Без всяких угрызений совести я заказала «Кампари» со льдом и апельсиновым соком.

— Устроим кутеж? — Ивану в настоящий момент море явно было совсем по колено.

— Ни фига, — грымнула я на него. — Дождемся Антонину и по домам. У нас котяра голодный… И вообще, мой организм нуждается в усиленном отдыхе.

— Как прикажете, гражданин начальник, — дурашливо козырнул Иван. Он уже уяснил, кто в нашей компашке за главного, и, кажется, примирился с этим фактом целиком и полностью.

Не прошло и десяти минут, как в холл вплыла моя секретарша. То есть о том, что это именно Антонина, я догадалась только по ее офисной одежде, которую она со вчера так и не имела возможности поменять. В остальном же перед нашими глазами предстала шикарная особа, с копной густых каштановых волос и выразительными чертами лица. Небрежная челка удачно скрыла чрезмерно высокий лоб девушки, придававший ранее всему облику несусветную долговязость. Подумать только, еще неделю назад я мысленно величала ее не иначе как костлявой каланчей или тощей дылдой. Да что я, ее собственный муж, если не ошибаюсь, обозвал девушку напоследок кобылой. Теперь, благодаря высокому росту и худосочной фигуре, мою секретаршу вполне можно принять за профессиональную манекенщицу, демонстрирующую коллекцию строгой деловой одежды.

Ну, все, прощай теперь деловой настрой в моей компании! Ничуть не сомневаюсь, что с этого момента весь коллектив, состоящий практически полностью из мужчин, начнет безо всякой надобности ошиваться в моей приемной, чтобы потом самозабвенно обсуждать в курилке метаморфозы, случившиеся с секретаршей.

Поблагодарив маму Ивана, мы направились к нашей «Ниве». По пути какой-то молодой парень, засмотревшись на Антонину, едва не угодил в открытый канализационный люк, несмотря на то что дыра в асфальте была со всех сторон обставлена предупреждающими знаками.

Утром меня бессовестно разбудил телефонный звонок. Стряхнув сонного Бандита с простыни, я выползла из постели и в сомнамбулическом состоянии поплелась в гостиную. Заспанная Антонина уже успела снять трубку.

— Анна Дмитриевна, тут Когтев на проводе. Говорить будете?

Черт, я же обещала себе, что не буду с ним разговаривать. Не желаю ничего знать про убитую.

— Скажи ему, что я еще сплю.

Секретарша положила трубку и отправилась на кухню. Котяра вмиг прошустрил следом за ней, а я вернулась в спальню в надежде досмотреть последние сны. Но поспать мне не дали. Снова зазвонил телефон. Кому еще в девять часов утра вздумалось меня беспокоить? Все близкие отлично знают, что в выходные я раньше одиннадцати не встаю.

Антонина просунула голову в мою комнату.

— Там некто Верещагин Валентин Сергеевич, говорит, что народный депутат… нашего автономного округа… Вас спрашивает.

— Верещагин?.. Это такой слащавый борец с коррупцией и преступностью? — Я припомнила физиономию нардепа, изредка мелькавшую на кабельном телевидении и в прессе. Но лично мы с ним никогда не знакомились и даже нигде случайно не пересекались. — Что ему нужно?

— Он не сказал. Только представился и попросил вас к телефону.

Я проследовала в гостиную и взяла трубку.

— Анна Дмитриевна Сереброва? — спросил приятный, чуть хрипловатый баритон.

— Да, я вас слушаю.

— Извините, что беспокою вас дома. Но дело не терпит отлагательств. Я с шести утра на ногах, и, признаюсь, пришлось изрядно потрудиться, чтобы добыть ваш домашний телефон.

Что заставило птицу такого полета интересоваться моей скромной персоной?

— Чем могу быть полезна?

— Вы уже видели сегодняшний номер «Народной трибуны»?

— Честно говоря, вы подняли меня с постели.

— Простите. Дело касается убийства и пожара на Салютной. У вас есть в доме факс?

— Да, — пролепетала я, пытаясь сообразить, откуда ветер дует. — Не кладите трубку.

Я поднялась в кабинет и нажала кнопку старта на факсимильном аппарате. Когда листок с текстом оказался у меня в руках, в трубке снова послышался голос Верещагина:

— Анна Дмитриевна, познакомьтесь со статьей, а я перезвоню вам через полчаса.

Раздались гудки.

Я недоуменно уставилась на присланную мне небольшую заметку.

«В прошлую пятницу на улице Салютной произошло убийство одинокой женщины. Гражданка К, была задушена, а ее квартиру подожгли. На месте преступления свидетели видели мужчину, личность которого удалось установить по номеру автомобиля. Им оказался помощник и правая рука депутата автономии Вячеслав С. Его местонахождение пока установить не удалось. У правоохранительных органов есть веские подозрения, что он скрывается намеренно.

Интересен тот факт, что труп К, был обнаружен представителями крупной инвестиционной компании. И хотя милиция рассматривает версию обычного бытового убийства, у журналистов нашей газеты возникает резонный вопрос: что делали в одно и то же время руководящие сотрудники инвестиционной компании и помощник народного депутата в ничем не примечательном доме по улице Салютной? Простое совпадение или тайное вече?

Ни для кого не секрет, что краевой совет в настоящий момент рассматривает проект строительства нового моста, который соединит правобережную и левобережную части столицы. Существующие три моста сегодня уже не справляются с растущим автомобильным потоком. Тем более что город давно превратился в один из ведущих транспортных узлов России. За проезд по новому путепроводу планируется взимать плату, которая позволит окупить затраты на строительство. Финансирование проекта будет осуществляться частично за счет бюджета автономии, а частично за счет частных инвестиционных ресурсов.

В данный момент один из комитетов краевого совета проводит диагностику инвестиционных компаний на предмет их участия в проекте. Интересно то, что комитет возглавляет именно тот народный избранник, помощником которого и является подозреваемый Вячеслав С. Нашим журналистам такое обстоятельство показалось весьма примечательным.

Возможно, тайную встречу депутата на Салютной с потенциальными инвесторами сорвали не случайно? Несчастную женщину убили намеренно, чтобы запугать стороны, пытавшиеся вступить в сговор?

Журналисты нашего издания обещают вам, уважаемые читатели, провести собственное расследование по этому факту и довести до вашего ведома его результаты».

Полный идиотизм! Какой мост?! Какие инвестиционные ресурсы?! Ну, может наша компания привлечь пять-шесть миллионов в твердоконвертируемой валюте, но ведь это же слезы для такого проекта! Такой кусок нам не по зубам…

Антонина заглянула в кабинет:

— Анна Дмитриевна, завтрак готов. Что случилось? У вас такое лицо…

Я молча протянула ей факс. Она быстро пробежала глазами заметку и изумленно повела бровями:

— Форменная глупость. Какой придурок связал эти события?

— Может, и глупость, — призадумалась я и принялась рассуждать вслух:

— Женщина, которая мне звонила, очень настаивала на встрече. Что, если меня специально заманили по этому адресу? Не исключено, что помощник депутата Верещагина тоже был навязчиво туда приглашен. Если бы мы с Оглоедовым не опоздали минут на десять, то наверняка столкнулись бы с этим Вячеславом С, прямо возле тепленького трупа.

— Ужас какой, — прошептала секретарша. — Что же делать?

— Ничего. Если кого-то и хотели подставить, то, скорее всего, не меня, а помощника депутата. Я не такая крупная рыбка. Но, конечно, неприятно. Репутация нашей компании вряд ли повысится, если вокруг развернется газетная шумиха. Мы можем потерять клиентов.

Нехотя я открыла записную книжку и набрала телефон Когтева.

— Привет, это Сереброва. Извини, что вчера не перезвонила. Поздно вернулась.

— Нет проблем. Я все разведал, как ты просила. Записывай. Убитая — Киселева Оксана Тихоновна. Пенсионерка. Пятьдесят девять лет. В прошлом медсестра роддома. Проживала в квартире одна. Родственников не имеет, так как воспитывалась в детдоме, а с мужем развелась еще в молодости. Детей нет. Сожителей, по мнению соседей, в последние пару десятков лет не имела. Смерть наступила в результате удушения между шестью и семью часами вечера. Точнее установить нельзя, поскольку из-за пожара в квартире была высокая температура. В легких дыма не обнаружено, то есть пожар устроили уже после убийства. Вскрытие показало, что у Киселевой был рак легких четвертой стадии. Ей оставался месяц, максимум полтора-два… Без морфия для снятия болей она уже не могла обходиться. Кстати, — добавил от себя Никита, — по моему мнению, убийца оказал Киселевой услугу: ее ожидала мучительная смерть. Я бы давно легализовал эвтаназию.

— У бедной женщины могло быть другое мнение по этому поводу, — возразила я.

— Слушай дальше! Мужчина, выгуливавший вечером овчарку, запомнил три цифры номера, а также модель «Форда», на котором уехал предполагаемый преступник. Личность уже установили. Держись, а то закачаешься, это…

— Помощник и правая рука депутата краевого совета Верещагина, — закончила я фразу.

— А ты откуда знаешь? — не смог скрыть удивления Когте в.

— В газете прочитала. «Народная трибуна».

— Ни хрена себе журналюги! — восхитился он. — Если б наша милиция работала с такой оперативностью, то Преступность вымерла бы еще в мезозое.

— Вот и меня их оперативность настораживает. Не знаю насчет преступности в мезозое, но «вымерла» пока одинокая смертельно больная женщина. Кому нужно было ее убивать? Что ты еще накопал?

— Этот самый помощник депутата Вячеслав Савицкий, по всей вероятности, ударился в бега. Во всяком случае, дома он два дня не ночевал, и родственники ничего о его месте пребывания не знают. Опергруппа вчера в приватном порядке связалась по телефону с Верещагиным, но он своего помощника уже сутки не видел. В официальный розыск Савицкий пока не объявлен, но дело идет к этому. Вот, собственно, и вся информация на данный момент.

— Спасибо тебе, Никита, ты очень меня выручил, — проговорила я.

— «Спасибо» не отделаешься. В качестве благодарности рассчитываю на романтический ужин в ресторане, — заискивающе прочирикал он.

— Заметано, — буркнула я. — Только попозже. Когда все это немного утрясется.

— Жду с нетерпением!

Часы на стене показывали двадцать минут десятого. То есть до звонка депутата у меня минут десять. Самое время позавтракать.

Пока мы ели, Антонина познакомилась с информацией, которую продиктовал мне Когтев.

— Неужели милиция всерьез подозревает в убийстве помощника депутата? — спросила она, отгоняя Бандита, который, примостившись на свободном стуле, пытался зацепить лапой кусок колбасы в ее тарелке.

— У них двое свидетелей. Я и тот пацан. И еще мужик с овчаркой запомнил номер машины. Других подозреваемых нет. — Теперь на котяру пришлось цыкнуть мне, поскольку тот нацелился на мою тарелку. — А Верещагин, сдается мне, изрядно напуган. С чего бы это?

— Рыльце, видать, в пушку, — заметила секретарша. — Чего ему от вас-то надо?

В этот момент зазвонил телефон, и я кинулась в гостиную узнать, что же от меня понадобилось депутату.

— Прочитали заметку? — озабоченно осведомился баритон.

— Прочитала. Только это бред сивой кобылы. Я и мой юрист оказались в том подъезде совершенно случайно, просто дом перепутали.

— Я догадываюсь. Мой помощник тоже был там по чистой случайности. Но кому-то хочется представить все иначе. Мы можем встретиться?

— Зачем?

— Обмозгуем ситуацию. Только лучше где-нибудь подальше от посторонних глаз.

Как же, нашел дуру! В пятницу у меня уже было веселенькое рандеву с убитой. Кто вообще докажет, что я говорю сейчас с депутатом Верещагиным, а не с каким-нибудь матерым аферистом? А если это действительно он? Что, если его помощник замешан в убийстве? Лишний свидетель им ни к чему. Нет свидетеля — нет проблемы. А малолетний пацаненок на суде не в счет.

— Если хотите, приезжайте ко мне за город. Тут место тихое, а от посторонних глаз бетонный забор спасает. Только не надо целый взвод охраны с собой везти, а то такой эскорт уж точно привлечет внимание соседей.

— Я приеду один, на такси.

— Пишите адрес.

— Не надо. Я уже знаю. Буду через час.

Скажите-ка, какая осведомленность! Знает он. Надеюсь, после его визита мой коттеджик не взлетит на воздух.

— Антонина! — позвала я и, когда девушка появилась в гостиной, сообщила ей:

— Верещагин едет сюда. Кто знает, что у него на уме. Звони Лариске, пусть подтянутся сюда с Иваном, как будто случайно.

Мы также решили, что на время визита секретарше лучше побыть моей горничной. Разговор с ним пойдет тет-а-тет, а прислуга без проблем может околачиваться поблизости.

На всякий пожарный я достала из укромного уголка газовый баллончик и пристроила его между подушками дивана. Береженого, как говорится…

Но мои опасения оказались напрасны. Верещагин Валентин Сергеевич появился собственной персоной. Он приехал один и на какое-то время замешкался во дворе, недоуменно разглядывая пустые котлованы и перепаханный гусеницами газон. «Непременно начнет знакомство с глупого вопроса», — подумала я и не ошиблась.

— Что это у вас во дворе творится? — С этими словами нардеп переступил порог.

— Решила устроить перепланировку, — пространно пояснила я. — Проходите, пожалуйста.

Валентин Сергеевич устало опустился в предложенное кресло. Надо признать, что в жизни он выглядел немного интереснее, чем на телеэкране. На вид ему года тридцать три — тридцать четыре. Не высок — Антонина, например, выше его на треть головы. Но рост с лихвой компенсируется спортивным телосложением и весьма симпатичным лицом. Двухдневная щетина, джинсы и белая льняная рубаха довершают образ породистого племенного жеребца. Если б я увидела его в толпе, то ни за что не признала бы в нем политика, вещающего с трибуны о бюрократическом произволе и коррупции власти.

Интересно, женат ли депутат? Кажется, обручального кольца на пальце нет. Впрочем, это еще совершенно ничего не значит. Надо будет потрясти в понедельник наш отдел информации. Пусть соберут на него полное досье. Хотя о чем это я, собственно, думаю? Человек приехал по делу, а я тут его спортивное телосложение к своей кровати примеряю. Но, с другой стороны, что в этом плохого? Я свободная женщина: хочу примеряю — хочу выгоняю…

— Давайте обойдемся без отчеств, — предложил между тем Верещагин, пока Антонина ставила на столик возле него чашку с кофе. — Волею судеб мы с вами оказались в одной лодке, и выплывать придется вместе.

— А я тонуть-то пока и не собираюсь, — заметила я тоном светского безразличия.

— Расскажите мне, как вы очутились на Салютной.

Я спела известную песенку про сбежавшего супруга своей секретарши, который вывез из дому ценные вещи и отсиживается теперь у своих родителей в доме по соседству. Закончив свое повествование, я потребовала от депутата объяснений по поводу его помощника Савицкого.

— Боюсь, что меня кто-то хочет бортануть по-крупному, — начал рассказывать он. — Дело в том, что это я должен был поехать на встречу в эту самую сгоревшую квартиру.

— Да ну? — Я сделала вид, что страшно удивилась, хотя, по правде говоря, что-то подобное уже приходило мне в голову. — И с кем, Валентин, вы должны были там встретиться?

— Не знаю. На мой домашний телефон позвонила какая-то женщина. Вы догадываетесь, наверное, что домашний телефон краевого депутата раздобыть не так-то просто? Так вот, женщина позвонила и стала настаивать на встрече. Умоляла, даже плакала, говорила, что очень больна. Кстати, у убитой, по заключению патологоанатома, и вправду, был рак.

— И вы просто так, с бухты-барахты, согласились к ней приехать? — У меня закрались весомые подозрения, что, кроме телефонного звонка, было что-то еще. Фотографии, например, как у меня, или что-нибудь другое…

— Согласился, но только чтобы она от меня отстала. Я сам и не собирался туда ехать. Послал Савицкого разузнать, что к чему. Когда тот нажал на звонок, никто не открыл. Он нечаянно коснулся двери, и та приотворилась. Вячеслав зашел. Пожар в квартире еще не сильно разгорелся, но женщина уже была безнадежно мертва. Он испугался и убежал. К несчастью, вы и мальчишка успели заметить его самого и его машину.

— Выходит, вы соврали оперативникам, что ничего не слышали про своего помощника? — по глупости ляпнула я и только затем сообразила, что мне не должно быть известно о его приватном разговоре с милицией.

— Откуда вы знаете? — тут же насторожился Верещагин.

— Я же не спрашиваю, откуда у вас мой адрес. Мы с моим юристом тоже не каждый день находим трупы на пожаре. Вот и пришлось навести справки.

— Понятно. Я решил, что Савицкому лучше где-нибудь отсидеться, пока не найдут настоящего убийцу.

— А если его совсем не найдут?

— Поймите, — стал возбужденно оправдываться он, — тогда, в пятницу, мы запаниковали. Что бы рассказал Вячеслав милиции? Приехал на встречу с незнакомкой вместо Верещагина, нашел ее тело в горящей квартире, ни имени, ни фамилии пострадавшей не знает… А я, между прочим, — публичный человек, у меня выборы через четыре месяца… Труп наверняка появился не случайно. Именно я должен был на него наткнуться и попасть под перекрестный огонь журналистов. Представьте-ка на секунду мой бредовый лепет перед объективами! Но я не поехал на встречу. Зато подвернулись вы, Анна, со своим юристом, и скандал можно было обтяпать куда более изящный. Вы же сами читали: строительство моста, частные инвесторы, тайное вече… Журналисты — шкуры продажные — еще и не такое насочиняют.

— Все их домыслы бездоказательны, — заявила я.

— А кому нужны доказательства? Выльют ушат грязи, потопчут ногами, а у меня, как я уже сказал, выборы. И в вашем бизнесе, думаю, приличная репутация тоже дорогого стоит, и я…

Договорить народный депутат не успел, Бандит, невесть как оказавшийся поблизости, прыгнул к нему на колени. Естественно, кофе, который Верещагин намеревался отхлебнуть из чашки, тут же растекся грязным пятном по его белой льняной рубашке.

— Твою м… — невольно вырвалось у него, однако, спохватившись, он сконфузился:

— Простите, Анна. С языка слетело.

— Это вы простите. Антонина, — окликнула я, — изолируй безобразника.

Девушка подхватила кота под мышку и утащила на кухню. Вернувшись, она скомандовала депутату:

— Снимайте рубашку. Я сейчас мигом застираю.

— Да что вы… Не нужно, — еще сильнее сконфузился он.

— А домой как вы поедете? — не собиралась сдаваться секретарша.

— И вправду, — поддержала ее я, — снимайте скорее, на улице жара стоит, за полчаса все высохнет.

Понимая, что нас двоих ему не переспорить, Верещагин послушно стащил рубаху, и Антонина отправилась с ней в ванную.

— Возвращаясь к нашему разговору, должен признаться, что приехал просить у вас помощи, — продолжил гость.

— Помощи?

— Понимаете, у меня связаны руки. Я не могу проявлять активный интерес к расследованию этого дела. Да что говорить, я даже не могу потолковать по душам с соседями убитой. Уже завтра газетчики пронюхают. К тому же эта треклятая статья про мост. Вы же догадываетесь, наверное, что есть определенные люди, чьи интересы я представляю в краевом совете?

— Правда? — съязвила я. — Всегда считала, что депутаты — это народные избранники. А вы, оказывается, боитесь, что крутые хозяева заподозрят вас в двойной игре.

— Вам палец в рот не клади, до локтя руку отхватите.

— До плеча, — уточнила я. — Работа у меня такая.

— Да ну?! Просто не женщина, а акула бизнеса какая-то, — усмехнулся Валентин.

— Какая из меня акула? Я — не акула, я — всего лишь щука. Малюсенькая такая вредненькая щучка.

Верещагин от души расхохотался, а я невольно залюбовалась тем, как заиграли мышцы на его обнаженном торсе.

Прозвенел дверной колокольчик.

— Кого-нибудь ждете? — насупился Верещагин.

— Нет, — честно соврала я и пошла открывать Лариске с Иваном.

Каково же было мое удивление, когда в дверях обнаружился Генка при полном параде. Разодетый, выбритый, благоухающий дорогим парфюмом…

— Тут вещи мои кое-какие остались, приехал забрать. — Он бесцеремонно отодвинул меня сторону и вошел. — Там, на втором этаже, книги, видеокассеты, диски… — Его монолог оборвался на полуслове, так как в гостиной бывший муж узрел голого по пояс Верещагина и по этой причине замер столбом посреди комнаты.

— Это не то, что вы думаете… — растерянно попробовал объясниться депутат.

Я не позволила ему договорить и ласково проворковала:

— Не беспокойся, Валя. Ты ничего пояснять не обязан. Хотя мы с Геной еще официально развод не оформили, между нами все кончено, — и, обратившись к бывшему супругу, со всего размаху добила его мужское самолюбие:

— Что молчишь, как воды в рот набрал? Или это мои елочки колом тебе поперек горла встали? Забирай быстро свои манатки и проваливай!

Генка так и не подобрал слов для выражения нахлынувших эмоций, поэтому потащился вверх по лестнице в молчаливом бешенстве.

— Простите меня, Валентин, — прошипела я, как только он затерялся в коридорах второго этажа.

— У вас тут какие-то мыльные оперы разыгрываются, — также шипя, отозвался Верещагин.

— Не берите в голову! Супруг получил отставку и бесится. А вы тут голый сидите…

— Не голый… полураздетый. Вы уверены, что не нужно вашему мужу толком прояснить ситуацию?

— Перебьется.

— Вы точно собираетесь разводиться?

— Точнее не придумаешь, — ворчливо пробубнила я. — Вот вы когда-нибудь разводились?

— Нет… я никогда не был женат. Моя невеста-сокурсница сбежала с моим же приятелем. А потом просто не случилось…

— Вы — счастливый человек. — Про себя я отметила, что незачем теперь напрягать отдел информации. Народный депутат — холост, умен, имеет спортивное телосложение и вполне привлекательную физиономию. Пожалуй, мой размерчик! А вслух произнесла:

— Так какой вы хотели от меня помощи? Если я правильно понимаю, нужно разобраться с этим убийством? Однако, по правде говоря, интересы нашей компании гораздо мельче, чем строительство моста…

— Дмитрий Серебров — ваш отец? — прервал меня Верещагин.

— Конечно, мой.

— Тогда, скажу прямо, интересы вашей инвестиционной компании последние пару месяцев непосредственно касаются этого моста.

— То есть?

— Мне доподлинно известно, что ваш отец работает в этом направлении. У него какие-то дела с Инфобанком… Крупный московский капитал. Строительство моста — великолепное вложение денег.

— Не правда! Папа не стал бы темнить у меня за спиной, — разнервничалась я.

— Я за свои слова отвечаю. Господин Серебров претендует на крупный ломоть от этого пирога.

Вот оно что!.. Папуля, похоже, разинул рот на чужой каравай. За последние месяцы он летал в Москву раза четыре и, вполне возможно, заручился поддержкой хозяев Инфобанка. Но неужели ему неясно, что большой бизнес неотделим от большой политики? А где политика, там жди неприятностей. Скоро выборы. Гонка с препятствиями за депутатской неприкосновенностью уже вышла на финишную прямую. Мост — это козырная карта. Даже если и не главный туз, то все равно неплохо бы держать его в рукаве на черный день. Верещагин — не дурак, совсем не дурак… Свой козырь хочет удержать любой ценой. И он не один на этот козырь глаз положил.

— В таком случае, Валентин, — пауза слишком затянулась, и мне пришлось продолжить, — почему вы приехали ко мне? Если Серебров-старший не относится к тому узкому кругу лиц, чьи интересы вы блюдете, то ведь он может принадлежать к противоборствующему лагерю? А я все-таки его дочь…

— Если газеты продолжат фантазии на тему якобы существующего тайного сговора, то мне не видать депутатского мандата, равно как и вам этого моста. Скандал вам не выгоден так же, как и мне.

Ценная мысль, ничего не скажешь. Но только в том случае, если папе действительно нужен мост. Может, ему просто потребовалась заварушка, чтобы наловить со временем более мелкую рыбку в мутной воде? Но подставить ради этого меня?! Нонсенс какой-то! Он первый за меня любому глотку перегрызет.

— Вам не следовало приезжать сюда лично. Если кто-то держит нас на крючке, то сегодняшняя встреча для этих людей — большой внеплановый презент. К тому же обвинить теперь нас могут не только в тайном сговоре… — Я мрачно хмыкнула, воткнув красноречивый взгляд в обнаженную чуть волосатую грудь нардепа. Он вздохнул:

— Возможно, это было опрометчиво. Но мне некому больше довериться. Не исключено, что в моей команде завелась темная лошадка. Савицкий, конечно, — надежный человек, но он пока вне игры. И к тому же я принял меры безопасности, пока до вас добирался, сменил четыре машины такси и всю дорогу наблюдал в зеркальце за дорогой. Хвоста не было.

— Мой телефон могли прослушивать.

— Перестаньте, Анна! — Депутат вытер салфеткой вспотевший лоб. — Не надо меня доканывать. Вы же сами сказали, что оказались возле той квартиры случайно, дома перепутали. Значит, подставляли только меня… Меня, понимаете? А уже потом кто-то воспользовался стечением обстоятельств.

Мне бы вашу уверенность, господин Верещагин! Меня-то по этому адресу тоже настойчиво пригласили. И еще на Пролетарке была папина машина.

На втором этаже хлопнула дверь, вслед за чем на лестнице появился Генка с несколькими объемистыми пакетами в руках. Шествуя мимо нас с постной миной, он не смог удержать при себе собственное мнение:

— Вижу, ты времени даром не теряешь…

— Время — деньги, — с трудом подавила я смешок.

— Смотри, не продешеви!

— Будь спокоен! Такого удовольствия я тебе не доставлю.

— Счастливо оставаться, — бросил он через плечо уже из прихожей.

— И тебе жить да радоваться…

Генка с остервенением захлопнул входную дверь.

— Вы — очень милая пара, — осторожно высказался Верещагин. — Может, развод не лучший выход?

— Если вы останетесь без своего мандата, милости прошу ко мне в семейные психотерапевты. — В отличие от него мое настроение вконец испортилось. Мысли зашли в тупик и отчаянно хотелось вызволить их оттуда в одиночестве.

К счастью, вернулась Антонина. Она успела не только высушить рубаху, но и ухитрилась ее выгладить. Я воспользовалась тем, что депутат оделся, и встала, давая понять, что разговор закончен.

— Пойдемте, Валентин, я подвезу вас до трассы.

— Так вы не будете мне помогать разбираться в этой проблеме? — задал вопрос Верещагин, когда мы уже были в машине.

— В общем-то, не отказываюсь. Но что я могу?

— Гораздо больше, чем я. Из-за выборов у меня связаны руки. Ваше положение куда менее шатко… Во-первых, вы с вашим юристом можете проявлять законный интерес к ходу следствия. Вы же проходите по делу как свидетели. Во-вторых, хорошо бы узнать, каким образом заметка про убийство попала в сегодняшний номер «Народной трибуны» и кто автор идеи о тайном вече. Можно попытаться побеседовать с кем-нибудь из руководства этого издания. И, в-третьих, — убитая женщина. По милицейскому протоколу у нее нет никаких родственников. Но ведь у нее есть соседи, знакомые, наконец. Вполне вероятно, что в последнее время в жизни убитой происходило что-то необычное…

— Соседей и друзей будет допрашивать милиция…

— Не обязательно. А если и будет, то следствие интересует сам факт убийства, и ментам совершенно без разницы, что за этим стоит. — Верещагин покосился на меня и произнес тихо:

— Я пойму вас, Анна, если вы откажетесь мне помогать. Но на всякий случай оставляю вам е-мейл. — Он черкнул английские буквы на клочке бумаги и протянул мне:

— Это надежный адрес, никто не сможет связать его со мной.

Я остановилась возле выезда на трассу. Депутат попрощался и отправился ловить попутку.

Мне хотелось собраться с мыслями в одиночестве, и поэтому я не поехала сразу домой, а свернула с дороги к берегу небольшого прудика. Расположившись в тени под большими ивовыми кустами, я предалась размышлениям.

Папа подставить меня не мог. Это — аксиома. Даже если Серебров-старший темнит, это означает лишь то, что он пытается не позволить моему любопытному носу всунуться в какую-то грязную дырку. С его стороны это глупо, я и так уже во что-то вляпалась. Но как бы там ни было, получается, что в этом деле есть некая связь между фигурантами. Я нашла палочку и стала рисовать на песке кружочки. Первый — это я, папа и наша инвестиционная компания. Второй — депутат Верещагин вместе со своим комитетом, мостом и залегшим на дно помощником Савицким. Единственная вялая стрелочка между этими кружочками — папин интерес к строительству моста. Третья фигура — убитая пенсионерка Киселева. Сначала я нарисовала от нее две стрелочки к себе и Верещагину, но потом подумала и стерла обе. Еще совсем не факт, что именно эта женщина назначала нам встречу в своей квартире, и тем более не факт, что присланные мне фотографии — ее работа. Четвертый кружок, несомненно, тоже есть. Но пока идентифицировать его никак нельзя. Он-то и убрал Киселеву в надежде затянуть этим удавку на политической карьере Верещагина. Но при чем тут я? Ну застукали бы депутата возле свежего трупа, ну раздули бы вокруг этого шумиху… Зачем тогда там понадобилось мое присутствие? Отбить у папы охоту на мост? Но к чему такие финты ушами? Мой папа — человек понятливый, оттого жив-здоров, чего и всем желает. С ним можно было просто по душам поговорить, он бы и сам с дороги ушел. Мост, конечно, — кусок привлекательный, но не настолько, чтобы подвергать себя и меня риску. Не выходит между нами и четвертым кружочком стрелочки. Не выходит, и все тут!

Секундочку!.. А если идея состояла не в том, чтобы застать меня и Верещагина возле трупа? Мы должны были просто встретиться с ним у Киселевой и выслушать какую-нибудь околесицу про спасение душ и вечную жизнь. При выходе из подъезда нас бы «случайно» заметили мальчики с телекамерой. Депутат и вице-президент инвестиционной компании, претендующей на злосчастный мост. Уверена, что нам бы с ходу задали десяток интересных вопросов, а мы бы неуклюже твердили, что вообще незнакомы. Чем не «тайное вече»? Очень даже может быть. Но тогда женщину убивать совсем не обязательно. То есть если бы ее убрали потом, после встречи, как свидетеля, все было бы ясно. А до того это — бессмысленно, если только…

Что делал папа на Пролетарке? Предположим, что он каким-то образом узнал о кознях вокруг Верещагина и нашей компании. Возможно даже, на это его натолкнули фотографии. Он потянул за ниточку, и клубочек начал разматываться… Каковы его действия? Ежу понятно — отвести удар. Любой ценой воспрепятствовать моей встрече на Салютной. Но для этого достаточно было толково изложить мне свои подозрения. Я бы сама в капкан по доброй воле не полезла. Правда, для разговора со мной нужны были веские доводы. А если таких доводов не оказалось и просто сработала папина знаменитая интуиция? Что, если он поехал в ту квартиру провести, так сказать, разведку боем? И там что-то произошло. То ли женщина сболтнула лишнее, и папа пришел в ярость, то ли сами организаторы инсинуации испугались и спешно ликвидировали несчастную, опасаясь верещагинского гнева… Как это ни прискорбно, но мне, похоже, придется заняться этим делом. На депутата, безусловно, наплевать. Хоть он и очень даже представительный мужчинка, но все же не последний самец на планете, чтобы всерьез беспокоиться о его судьбе. Мост мне тоже нужен, как зайцу стоп-сигнал. Денег у меня и так с головой, а наполеоновскими амбициями я, в отличие от папы, не страдаю. Но Серебров-старший, кажется, увяз в дерьмеце. Не знаю пока, каким боком, но, чует мое сердце, увяз по самые помидоры. А с этим надо что-то делать! По крайней мере, ход следствия придется держать под контролем: мало ли чего ретивые стражи порядка накопают. Нельзя исключать и того, что папа засветился возле квартиры убитой. И с газетой тоже неплохо бы разобраться. Кто автор заметки, откуда получена информация, как попала в номер? А еще Верещагин абсолютно прав насчет этой убитой — пенсионерки, ее связи тоже имеет смысл прозондировать…

Но, в любом случае, начну я с папы. Сейчас перекусим с Антониной и двинемся в город. Сначала прижму к стенке старого пройдоху, хотя подозреваю, что Серебров-старший уйдет в глухую несознанку и лучше не рассчитывать на его искренность. А ближе к вечеру мы поедем в больницу выписывать нашего юриста. Нарисовав таким образом ближайшие планы, я покинула берег, оставив на растерзание ветру мои художества на песке.

Въехать во двор у меня не получилось. Ларискина «Нива» разместилась аккурат по центру проезда, не оставив шансов протиснуться ни справа, ни слева. Черт, я совсем забыла, что вызвала нашу сладкую парочку прикрывать тылы на время визита Верещагина. Сам визит мои друзья, разумеется, уже проморгали, но зато поспели к обеду.

Я припарковала свою машину за забором, а сама прошла на территорию участка и враз окаменела от ужаса. Антонина, Лариска и Иван со свекольными рожами носились по двору, размазывая слезы и сопли. Поскольку аллергия, как известно, болезнь не заразная, то наверняка случилось что-то страшное.

Зареванная троица заметила мое появление и хором принялась нечленораздельно мычать и размахивать руками.

Преодолев ступор, я ринулась к ним с воплями:

— Вашу м…! Прекратить истерику! Что произошло? К счастью, никаких новых трагедий в мое отсутствие не случилось. Минут за десять из сопливой команды мне удалось вытрясти следующее. Иван с Лариской приехали вскорости после нашего с Верещагиным отъезда. Они нечаянно опоздали, так как прокололи по дороге колесо и ставили запаску. Антонина пошла на кухню готовить гостям кофе, а Иван тем временем со всей своей молодецкой дури плюхнулся на диван в гостиной. Последовал странный щелчок — слетел колпачок с припрятанного мною газового баллончика. Почувствовав у себя под попой что-то твердое, Иван привета! и принялся шарить рукой между подушками. Наковыряв какой-то предмет, он уже взял его в руку, но тут растянутая нога не выдержала его полусогнутой позы, и бедолага рухнул на пол. Рука с зажатым в ней баллончиком ударилась о деревянную ручку дивана, вследствие чего струя слезоточивого газа вырвалась на свободу.

Иван схватился за лицо, а Лариска и подоспевшая из кухни Антонина кинулись к нему на помощь, не понимая, что произошло. В результате все трое нахватались газа. В шоке они выбежали на улицу, даже не догадавшись промыть глаза водой. Мне пришлось в срочном порядке включить поливочную систему, и методом интенсивного омовения групповую истерику удалось вскорости прекратить.

Только минут через сорок мы рискнули войти внутрь коттеджа. Газ уже успел выветриться. Во всяком случае, мои чувствительные глаза не ощущали никакого дискомфорта. И тут я вспомнила про Бандита. Его, сердешного, забыли где-то в доме, и он вполне мог отравиться газом. Все в срочном порядке рассеялись по комнатам в поисках животного.

— Ой, горюшко, — послышался из кухни голос Антонины.

Мы все кинулись туда. Секретарша держала на руках вялое лохматое тельце.

— Он живой? — Я выхватила у нее кота и тут же поняла, что он еще дышит, но реагирует очень слабо. — А ну, открой глазки, посмотри на меня, кысенька золотая.

Кот с трудом разлепил глазищи, окинул меня недовольным взглядом и неожиданно икнул. Я оторопела, вслед за чем уловила легкий запашок и принюхалась к кошачьей морде.

— Рыба, ей-богу, рыба.

Антонина бросилась к раковине.

— Во, Бандюга… — Она продемонстрировала присутствующим здоровенный огрызок рыбьего хребта. — Я утром шмат осетрины достала из морозильника, хотела поджарить к обеду. Там с полкило было, если не больше.

— Ни фига себе! — выразил восхищение Иван.

— Так, выходит, он газом не отравился? — Лариска издала вздох облегчения.

— Он, гад, нашей осетрины обожрался. Едва дышит, — поставила я суровый медицинский диагноз.

В подтверждение моих слов кот еще раз икнул и закатил глаза.

— Как говорится, в большой семье таблом не щелкай, — развеселился Иван, принимая Бандита из моих рук. — У-у-у, да ты, братец, и впрямь на полкило потяжелел.

— А он не сдохнет от переедания? — забеспокоилась Антонина.

— Не с нашим счастьем, — проворчала я. — Зато мы имеем все шансы умереть от голода. Между прочим, он слопал наш обед.

— Это горе поправимо, — заявила Лариска. — Собирайтесь, пообедаем в ресторане.

Через полчаса, оставив всех наслаждаться обедом в кабаке, я направилась к родителям.

Как и ожидалось, ничего полезного от папы добиться не удалось. Да, он интересовался мостом. Да, имел контакты с московским банком. Но, по большому счету, этот проект для нашей компании — утопия, поэтому Серебров-старший и не ставил меня в известность. С депутатом Верещагиным лично не знаком и даже не делал попыток вступать с ним в переговоры.

Я показала папе факс с заметкой из «Народной трибуны». Он высказал крайнее удивление по этому поводу и заявил, что не представляет, что это значит и кто стоит за подобной провокацией. Еще он потребовал, чтобы я занималась работой и не совала свой нос куда не следует.

Пообещав закончить завтра переговоры по нашему тендерному предложению, я откланялась, несолоно хлебавши.

Позвонила Лариска и сообщила, что вся компания движется на Левый берег к Антонине. Секретарша попросила подбросить ее домой за вещами. Раз уж она пока живет у меня, то ей нужна какая-то сменная одежда.

В половине пятого мы все пересеклись у больницы. Оглоедов уже поджидал нас там в позиции низкого старта. Поначалу, правда, он впал в легкую прострацию при виде сменившей имидж Антонины, но затем скорехонько сориентировался, распушил хвост и всю дорогу к моему дому что-то ворковал девушке на заднем сиденье автомобиля.

Лариска с Иваном за город решили не ехать и распрощались с нами еще возле больницы.

Получив свою «Тойоту» в целости и сохранности, наш юрист, понятное дело, домой не торопился и напросился на ужин. Пока Антонина возилась на кухне со стряпней, он суетился вокруг с упорством мартовского кота и элегантностью слоненка, вступившего в пубертатный период.

Рабочий день, как я и предполагала, начался с того, что все мужское население нашей конторы по очереди побывало в моей приемной, что безумно раздражало Оглоедова. Он всячески пытался воспрепятствовать ажиотажу, возникшему вокруг резко похорошевшей Антонины. Сама девушка, не избалованная мужским вниманием, страшно смущалась и периодически отсиживалась в моем кабинете, кляня судьбу на чем свет стоит. К обеду я не выдержала и отослала ее в администрацию добывать последние подписи и печати по сахарному проекту.

Позже наш главный юрист должен был забрать у нее документы и завезти их в тендерный комитет. Я же соединилась с отделом информации и дала команду найти координаты главного редактора «Народной трибуны».

Телефон приемной популярного издания мне принесли уже минут через пять. Ни секунды не колеблясь, я набрала номер и, представившись, договорилась о встрече с редактором в шестнадцать часов.

Потом позвонила какая-то женщина по межгороду и сообщила, что на свадьбе все гости траванулись паленой водкой. Я не сразу поняла, какое мне, собственно, дело до отравления на чьей-то свадьбе, но тут же выяснилось, что мой водитель в числе пострадавших гостей находится в больнице. Его состояние не слишком тяжелое, но до конца недели на него рассчитывать не стоит.

Вот незадача! Не могу же я целую неделю пользоваться услугами такси. Присутствие посторонних людей рядом меня раздражает. Придется, видно, крутить баранку самостоятельно.

Смирившись с этим прискорбным фактом, я поехала в салон красоты к Ивановой маме приводить себя в порядок перед встречей с главным редактором. Через час я уже любовалась своим отражением в зеркале. Не сойти мне с места, если при виде такой красоты журналюга не выложит мне всю правду-матку. Красота — страшная сила. Для убедительности образа не преминула даже заскочить в магазин одежды и сменить свой костюм на фривольное шифоновое платьице в веселенький малиновый цветочек.

И без пяти четыре переступила порог здания, в котором разместилась редакция «Народной трибуны».

По тому, как серенькая секретарша в приемной смерила меня недовольным взглядом, я окончательно утвердилась во мнении, что мои усилия не пропали даром и вид у меня сногсшибательный. Остается надеяться, что главный редактор со звучной фамилией Генералов не столетний старикашка, давно отпевший заупокойную своей потенции.

Переступив порог «генеральского» кабинета, я скользнула взглядом по его хозяину, восседавшему у компьютера за массивным столом светлого дерева, и застыла как вкопанная, обливаясь холодным потом. Да уж, жизнь не удалась окончательно и безнадежно! Ведь именно этого человека, притащившего меня к себе домой в бесчувственном состоянии после ядерной смеси успокоительного и алкоголя, я мечтала не видеть до конца своих дней. Не с моим счастьем… Сейчас на нем, конечно, нет синей пижамы с веселеньким желтым рисуночком, и его волосы не взлохмачены со сна. Но это точно он! Его бессмертный образ прочно зацепился в глубинах моего подсознания.

Так, спокойствие, только спокойствие, я не я, и рожа не моя. В шикарной девице, коей я сейчас являюсь, ему нипочем не признать ту опухшую особу, которая полночи выцарапывала из глаз контактные линзы, а утром едва не запустила в него светильником.

Генералов вежливо привстал и жестом пригласил меня садиться. Взяв себя в руки, я непринужденно откинулась в кресле и забросила ногу на ногу, выставив на обозрение главного редактора аппетитно загоревшие коленки.

— Анна Дмитриевна Сереброва? — спросил Генералов.

— Собственной персоной, — усмехнулась я, желая придать беседе как можно более неформальный оттенок. — Прошу любить и жаловать.

— Меня зовут Сергей Николаевич, чем могу быть вам полезен? — В его тоне просквозило неудовольствие. Общение на короткой ноге с представительницей какой-то там компании явно не входило в ближайшие планы главного редактора. Скажите-ка, голые коленки его не впечатлили! Как бесчувственных девиц из ночных клубов домой притаскивать, так это самая что ни на есть норма жизни. Будет тут теперь корчить из себя принца-недотрогу! Одно радует — меня он точно не признал.

— У меня к вам, Сергей Николаевич, оч-ч-чень конфиденциальный разговор, — вкрадчиво начала я. — Ваше уважаемое издание опубликовало в минувшую субботу ложную информацию, которая касается моей компании и меня лично.

Генералов напрягся, по всей видимости, пытаясь припомнить материалы упомянутого номера. Ничего путного он не вспомнил, поэтому обратил на меня вопросительный взгляд.

Я не стала испытывать его терпение и продолжила:

— Речь идет о заметке по поводу убийства на улице Салютной, а я именно тот руководящий сотрудник инвестиционной компании, которому довелось обнаружить труп.

— А-а-а… тогда понятно, — протянул главный редактор.

— Что вам понятно? — фыркнула я. — Вы публикуете на своих страницах ничем не подтвержденные домыслы, которые затрагивают мои интересы. Я могу подать в суд за клевету!

— Мы не называли ни вашего имени, ни названия компании, — совершенно спокойно отреагировал он. — Не думаю, что суд примет такое дело к рассмотрению.

— Имя депутата вы, кажется, тоже в статье не называли. Однако вычислить его проще пареной репы.

— А почему вас это беспокоит?

— Меня ваши писаки обвинили в тайном сговоре с человеком, с которым я даже не знакома. Вы считаете, что нет повода для беспокойства?

— Абсолютно никакого. Если сговора не было, вам не о чем тревожиться.

— Как же, как же… Вы завтра-послезавтра насочиняете не только про «тайное вече», но и про то, что я состою в любовной связи с самим Верещагиным, а заодно с его помощником и всем его парламентским комитетом…

— А вы состоите?

— Ага! И еще со сборной России по футболу, и с американским президентом.

— У вас бурная личная жизнь, — рассмеялся Генералов.

— И вам того же желаю, — огрызнулась я в сердцах.

— А от меня вы чего хотите?

— Хочу знать, кто автор статьи и как она оказалась в номере.

— Может, вам еще дать ключи от квартиры, где деньги лежат?..

— Да поймите вы, если ваша газета получила заказ утопить Верещагина, топите себе на здоровье. Только вот меня не трогайте.

— Никаких таких заказов мы не получали. Мы — уважаемое издание и в политических интригах не участвуем. А эта заметка просочилась в номер случайно, без моего ведома. Виновники уже получили по шапке.

— Вот меня и интересует, каким образом непроверенная информация просочилась в газету, причем с такой завидной оперативностью? — не собиралась сдаваться я.

— Это закрытые сведения. Я могу лишь принести вам личные извинения и заверить, что подобное не повторится. — Главному редактору не терпелось от меня избавиться, и он готов был пообещать манну небесную. Как же, нашел дуру, так я и поверила!

Некстати запиликал мой сотовый. Обычно я выключаю телефон, когда предстоит деловой разговор, но сегодня просто забыла это сделать. Высветился номер Оглоедова. Хочется верить, что юрист не принес дурные вести из тендерного комитета. Извинившись, я приняла звонок.

— Аня, — прокричал в трубку Толик. — У нас проблемы!.. Ты только не сильно нервничай… может, еще обойдется…

— Что обойдется? Говори толком!

— Тут такое дело… Я только на секундочку вышел из машины купить воды в ларьке.

— Ну?

— Машину вскрыли и мой портфель украли.

— Сочувствую, но, думаю, ты не возил в портфеле все свои личные сбережения…

— Не возил, — согласился юрист. — Но в портфеле был комплект документов по сахарному заводу. Я как раз вез их в тендерный комитет…

— Весь комплект? — холодея, переспросила я. — Ты хоть понимаешь, скольких сил он стоил? Ведь все подписи по новому кругу собирать придется. Две недели работы коту под хвост! Растяпа чертов! Водички ему захотелось! Убью тебя, Оглоедов! Нет, живьем закопаю! Уволю к ядреной фене!

На этих словах связь прервалась, и я сообразила, что по-прежнему нахожусь в кабинете главного редактора. Его хитрый прищуренный взгляд вызвал у меня неприятные покалывания между ключицами. Худшие опасения не замедлили подтвердиться.

— Так, вы снова собираетесь убить Оглоедова? Бедняга выжил после первой попытки? — Генералов отбросил в сторону деловой официоз и моментально превратился в прежнего самодовольного засранца, предложившего мне давеча вытереть лицо туалетной бумагой. Он противно загоготал и продолжил глумление:

— Что на сей раз? Надеюсь, вместо успокоительного этот Оглоедов не подмешал вам в кофе слабительное… Учтите, у меня в кабинете мягкая мебель совсем новая!..

Он ржал уже почти навзрыд, а мне захотелось немедленно откусить свой язык и сожрать его целиком с горчицей и хреном. Продать саму себя с потрохами… тоже мне бизнес-щука под маринадом! Килька в томате — и та будет посмекалистей.

Первым порывом было — сделать из кабинета ноги. Просто выскочить, хлопнуть дверью, добежать до лифта, а там внизу у входа припаркована моя машина… Но нет, я ведь так ничего и не узнала про автора заметки. К тому же если слиняю, то наглое ржание Генералова будет преследовать меня потом долгими зимними ночами. Нет ничего ужасней поражения и постыдного бегства с поля брани!

Наступив на горло собственному малодушию, я резко перегнулась через стол и ухватила надрывающегося от хохота редактора за галстук. Рывок… и мы оказались нос к носу, а наглеца перекосило от неожиданности.

— Слушай сюда, придурок, — рассвирепела я не на шутку. — Ради этого гребаного скандала с мостом задушили пожилую женщину. Если ты немедленно не выложишь, как на духу, кто заказал этот пасквиль, то… — на мгновение мне пришлось задуматься, чем бы его достать, — то я… я обвиню тебя в сексуальных домогательствах.

Продолжая одной рукой удерживать Генералова за галстук, свободной рукой я что было силы рванула плечевой шов своего платья. Тонкая ткань моментально треснула, частично обнажив не только мой бюстгальтер, но и глубокие царапины, оставленные на моем теле Бандитом.

— Шизофреничка, — прохрипел главный редактор, сделав неловкую попытку освободиться, но в результате галстук на его шее только сильнее затянулся.

Опасаясь получить на свою голову второй удавленный труп, я немного ослабила хватку, но полностью выпускать жертву из своих рук пока не торопилась.

— И еще твои подчиненные узнают, что ты пьяных баб снимаешь в ночных клубах!

— Пусти, идиотка! — просипел он.

— Кто автор статьи?!

— Пусти! — Ему наконец удалось разжать мои пальцы, удерживавшие галстук.

Глотнув воздуха полной грудью, он отпихнул меня назад в кресло, в которое я благополучно и рухнула. Все бы еще ничего, если бы ткань моего платья не зацепилась за металлический браслет часов Генералова, вследствие чего я оказалась в кресле, а весь шифоновый передок моего платья почти до пояса остался болтаться на браслете.

— Я вызываю охрану! — Главный редактор схватился за телефонную трубку.

— Милости прошу, у меня есть что ей рассказать. — Я провела тыльной стороной ладони по губам, размазав тем самым по лицу яркую помаду. В порванном платье и с измазанным лицом — чем не жертва сексуальных притязаний? Довольная собой, я уставилась на него, добавив с издевкой:

— Кстати, у меня выходят еще и очень артистичные истерики. Можно начинать?

Он со злостью швырнул трубку назад на рычаг.

— Дура!

— Сам кретин! Пробовала же договориться по-хорошему…

— Далась тебе эта заметка!

— Или ты ответишь на мои вопросы, или я в таком виде выйду из твоего кабинета и с гордо поднятой головой прогуляюсь по коридорам редакции.

— Мужики порадуются… но, если честно, истерзанная грудь выглядит не слишком аппетитно.

— Вот-вот… то-то бабам будет повод для сплетен!

— Кто тебя так? — Первый гнев Генералова пошел на убыль, и теперь его одолело природное любопытство.

— Бандитские происки, — честно призналась я, хотя он и не догадывался о двусмысленности сказанного. — Мне еще повезло! Ту женщину удавили, квартиру ее подожгли, мой юрист двое суток провел в ожоговом отделении. Имею я право знать, что за этим стоит?

— Наверное, имеешь. Только наша газета тут ни при чем. Статейка появилась в результате случайного разгильдяйства моего зама.

— То есть?

— У нас студент из института журналистики проходил практику. Сейчас середина лета, почти половина сотрудников редакции в отпусках, вот мы и поручили ему вести хронику происшествий. Дело нехитрое: берешь сводки по городу, выбираешь наиболее серьезные события, излагаешь их стандартными фразами. Студент отлично справлялся с задачей, и его заметки практически не нужно было править. В субботу утром он, как всегда, изучал официальные отчеты за минувшие сутки. Происшествие с убийством и пожаром показалось ему неординарным. В райуправлении милиции, где заведено уголовное дело, работает его двоюродный брат. От него мальчишка получил кое-какие дополнительные сведения. Неофициально, конечно.

Юный писака пофантазировал немного на эту тему и решил, что схватил удачу за бороду. Шутка ли, засветиться в крупном общественно-политическом скандале? Он изложил на бумаге свои досужие домыслы и подсунул моему заму на подпись вместе с другими материалами. А мой зам, дубина стоеросовая, не глядя, подмахнул заметку в номер. Никто ведь не мог предположить… До этого парень работал идеально, я даже собирался предложить ему постоянную работу.

— Почему вы сразу мне об этом не рассказали? — Я непроизвольно снова перешла на «вы».

— Не думал, что для вас это так важно. — Генералов тоже предпочел вернуться в рамки приличия. — И к тому же кому охота расписываться в безалаберности своих подчиненных? Тут же не мальчишка виноват, а мой зам…

— Я могу поговорить с этим студентом? Вы можете его сейчас пригласить?

— Не могу, — отрезал главный редактор. — Даже если б я не прогнал его взашей из редакции еще утром, то ни за что бы не позволил вам развращать молодую журналистскую поросль своим полуголым видом.

Тут только я врубилась: на мне действительно отсутствует значительная часть одежды, а поскольку мы с Генераловым уже вернулись в рамки приличия, то меня немедленно посетило чувство стыда. Что за жизнь? Еще вчера в моем доме полуголый депутат ошивался, сегодня я в неглиже сижу в общественном учреждении. В таком виде никак нельзя высовываться из кабинета.

Я попробовала было прицепить оторванный кусок платья канцелярскими скрепками, но тонкий шифон то и дело выскальзывал, и в конце концов мне стало ясно, что мой туалет восстановлению не подлежит. Генералов с интересом наблюдал за моими манипуляциями и, скорее всего, пришел к такому же выводу.

— Что будем делать? — невесело спросил он.

— У меня в машине есть другая одежда. Вот ключи. Белая «Мазда» стоит возле входа в издательство. Возьмете пакет на заднем сиденье.

Главный редактор безропотно повиновался. Выйдя из кабинета, он запер за собой дверь на ключ, думаю, на тот случай, если я не удержусь-таки от соблазна и решу устроить дефиле по коридорам.

В его отсутствие я стерла с лица размазанную помаду и подкрасилась.

Спустя минут десять Генералов вернулся.

— Вот, держите. — Он протянул мне пакет. — Вы что, заранее собирались устраивать в моем кабинете светопреставление? Даже сменную одежду припасли…

— Ничего я не собиралась. А вы бы лучше порадовались, что вам не пришлось бегать по магазинам. Обождите за дверью, мне нужно переодеться.

— Мне бы вашу стеснительность… — Он попробовал улыбнуться, но тут же нарвался на мой испепеляющий взгляд и ретировался в приемную.

Переодевшись, я тоже выскользнула из кабинета. Секретарша на рабочем месте отсутствовала. Подозреваю, начальник специально спровадил ее от греха подальше. Что ж, тем лучше, можно спокойно продолжить дознание!

— Вы обещали мне адрес студента.

— Глупости, никакого адреса я вам не обещал.

— Ну, тогда пообещайте.

— На кой вам сдался этот юный фантазер? Или вы мне не верите? — недовольно уточнил он.

— Сергей Николаевич, речь идет не о моем личном доверии. Вдруг мальчишка не сам дров наломал? Что, если его кто-то надоумил?

— Вряд ли. Впрочем, давайте уговор: я найду адрес и даже проедусь с вами к этому студенту, а вы поклянетесь, что навсегда исчезнете из моей жизни.

— Овчинка стоит выделки. Но съездить к вашему практиканту я могу и сама.

— Нет уж, я противник насилия, а ваши методы получения информации заставляют меня беспокоиться о здоровье ребенка.

— Как хотите, — миролюбиво согласилась я, и мы направились в отдел кадров.

К счастью, горе-практикант обитал неподалеку, и через двадцать минут мы уже звонили в дверь его квартиры. Нам открыла приятная женщина лет сорока пяти и сообщила, что сына дома нет, но найти его можно в летнем кафе в двух кварталах от дома.

Разыскать кафешку удалось без труда. Синие зонтики приткнулись на углу крохотного сквера. Людей почти не было, что неудивительно, рабочий день еще не закончился.

— Вон он, — Генералов указал на один из столиков, за которым сидели двое, потягивая из массивных запотевших кружек пиво.

Студент, совсем молодой парнишка, со слегка оттопыренными ушами и очками на кончике носа, что-то возбужденно вещал своему собеседнику. Последний сидел к нам спиной.

Мы приблизились, и я без лишних церемоний опустилась на пластиковый стул возле них.

— Ой, Анна Дмитриевна, вы-то как здесь?.. — Сидевший спиной мужчина оказался не кем иным, как лейтенантом, который не так давно добывал в переходе футболку и сандалии для нас с Антониной. По совместительству он, вероятно, и был тем самым двоюродным братом, предоставившим практиканту сведения об убийстве на Салютной в неофициальном порядке. Теперь понятно, каким образом произошла утечка информации из райуправления. Мигом сориентировавшись в ситуации, я грозно заявила:

— Молодые люди, я провожу расследование относительно разглашения тайны следствия. У меня к вам возникли некоторые вопросы.

Генералов присел на свободный стул. У студента с перепуга глоток пива застрял в горле, и он разразился продолжительным кашлем. Лейтенант резко переменился в лице, жалобно заблеяв:

— Так я ж всего ничего рассказал. И даже фамилии вашей не называл… Скажи, Юрик?

Юрик, наконец, перестал кашлять и с видом затравленной собачонки опасливо поглядел на главного редактора. Тот назидательно произнес:

— Ты, братец, кашу заварил, ты и расхлебывай. Вот тебе руководящий представитель инвестиционной компании, — взглядом он указал на меня. — И этот самый представитель крайне возмущен твоими фантазиями на тему тайного вече. Причем возмущен настолько, что едва не разгромил мой рабочий кабинет.

— Извините… — промычал студент.

— Извинениями не отделаешься, — сурово заметила я. — А ну, живо выкладывайте оба: кто, кому, когда и как?

Перебивая друг друга, лейтенант и студент покаялись в содеянном, в целом подтвердив рассказ Генералова. Заметка в газете появилась случайно, вследствие творческого рвения Юрика и пренебрежительного отношения к должностным инструкциям его кузена. Оба невероятно об этом сожалели и уповали на мое великодушие, то есть на то, что я не побегу жаловаться высокому милицейскому начальству.

Разумеется, я пообещала, что претензий милицейскому руководству предъявлять не стану в обмен на то, что лейтенант обязуется регулярно докладывать мне о ходе расследования. Не могу сказать, что такой бартер молодого человека обрадовал, но меня лично нисколько не интересовало его мнение по этому поводу.

— Ну что, убедились? Я же говорил, что эта заметка — обычное разгильдяйство, — обратился ко мне Генералов, когда мы вернулись в машину. — Никаких политических заказов, никаких вражьих происков…

— Надеюсь, вы правы, — задумчиво произнесла я. Похоже, след оказался ложным. Версия спланированного общественно-политического скандала не нашла подтверждений. Или пока не нашла. Спохватившись, я спросила:

— Вас завезти назад в редакцию?

Он посмотрел на часы и недовольно поморщился:

— Какая работа, уже половина шестого. Можете подбросить меня домой. Тут рядом. Хотя, — он ехидно хихикнул, — думаю, вы помните адрес? — Сжав руль покрепче, я проглотила скользкий намек и покатила в нужном направлении.

Какое-то время мы ехали в полном безмолвии, но вскоре намертво застряли в пробке, и молчать стало неудобно. Первым не выдержал главный редактор:

— Если не секрет, чем вам досадил Оглоедов на этот раз?

Этой фразой он напомнил про украденный пакет документов, и жизнь снова перестала мне улыбаться. И чего я вообще взялась его подвозить? У меня своих проблем по горло, а тут еще он с глупыми вопросами.

— Разгильдяйство сотрудников встречается не только в вашей редакции, — нехотя стала объяснять я. — Пока дражайший Оглоедов выходил из машины купить воды, у него уперли портфель с документами. А восстанавливать их нет времени.

— Никуда документы не денутся, — попробовал успокоить меня Генератов, — позвонят, потребуют выкуп. Баксов за сто получите все в целости и сохранности.

— Да, но позвонить могут и через неделю, и через месяц, а документы нужно представить на рассмотрение до четверга. Давайте-ка я высажу вас где-нибудь здесь. Через пробки мы с вами еще час до вашей улицы добираться будем. На параллельной улице ходит скоростной трамвай. На нем вы втрое быстрее доберетесь до дома.

— Ну уж нет. Толкаться на трамвае я не нанимался. Вы давно ездили на нем в час пик? Заверяю вас, что лучше стоять в пробке с кондиционером в салоне, чем чувствовать себя спрессованной селедкой, чьи товарищи по несчастью взопрели от жары и вовсю подванивают притом.

— Живописная картинка. Можно подумать, вы каждый день добираетесь на работу общественным транспортом, — заметила я. Хотя, по правде говоря, мне самой тоже не удалось припомнить, когда в последний раз со мной случался такой экстрим.

— Конечно, я пользуюсь трамваем не слишком часто, — признался он, — но, в любом случае, по роду своей деятельности я нахожусь значительно ближе к народу, чем вы. Согласны?

— Если я ничего не путаю, вы — не кандидат в президенты, а я — не ваш электорат, так что не вижу повода разводить дешевый популизм. Хотите торчать со мной в пробке — милости прошу, но, должна заметить, к вам в водители я тоже не нанималась.

Чтобы избавить себя от необходимости продолжать словесную потасовку, я включила погромче радио. Вот же, навязался на мою голову! Сейчас бы свернула в ближайший переулочек и, глядишь, минут за пятнадцать добралась бы до своего офиса. С кондиционером в салоне ему, видите ли, комфортно! Мысленно я пожелала Генералову длительного путешествия в плацкартном вагоне на верхней боковой полке возле туалета.

Позвонил юрист. Он сообщил, что они с Антониной ждут меня в конторе и уже выводят на печать утраченные документы по сахарному заводу. Я пообещала, что подъеду минут через сорок, хотя при такой езде мой прогноз — чистой воды самонадеянность.

Главный редактор потянулся к приборной панели и увеличил мощность кондиционера, затем откинулся на сиденье, прикрыв глаза. Никак вздремнуть задумал, вражина, чтоб его черти взяли! Никакой совести нет у человека. С каким удовольствием я бы снова подержалась за его галстук!

Мотор моей «Мазды» надрывно всхлипнул и заглох. Я попробовала завестись, но «фокус не удался». Зато на панели предательски замигала лампочка перегрева.

— Приехали, — констатировала я сей печальный факт.

Поток автомобилей вяло пополз вперед. Позади раздались недовольные гудки. Рада бы я, братцы, сдвинуться, но хитрая японская техника нипочем не заведется, пока двигатель не остынет. Пришлось включить аварийку. Я вдруг припомнила, что мой водитель давно жаловался на то, что кондиционер барахлит и перегревает двигатель. По этой причине он всегда выключал его, когда мы оказывались в пробке.

— Что будем делать? — Генералов разлепил веки и сладко потянулся.

— Остывать! — прошипела я хмуро и поплелась открывать капот.

Водители, чья и без того безрадостная жизнь еще более усложнилась по моей вине, огибали «Мазду», громко матерясь в открытые окна. Разумеется, ругались они не столько на меня, сколько на свою незавидную участь, поэтому я не стала принимать их окрики близко к сердцу. Вслед за мной из машины выбрался главный редактор.

— Нужно долить холодной воды, — высказал он весьма ценное предложение.

— Сама знаю, что нужно, знать бы еще как?

— Техника в руках женщины — металлолом.

— Безусловно. Только, между прочим, это не я кондиционер на полную мощность врубила.

— Ну да, теперь, кроме сексуальных домогательств, я виноват еще и в закипевшем моторе. Вода есть?

— Нету.

— Понятно. — Он потрусил к ближайшему ларьку.

Минут через пятнадцать двигатель, испивший с легкой руки Генералова холодной водицы, завелся. И практически в тот же момент позвонил взвинченный Оглоедов:

— Аня, ты где?

— В пробке на Майском бульваре.

— Развернуться можешь?

— Зачем?

— Звонили воры. За двести баксов готовы вернуть мой портфель с документами. Будут ждать в половине седьмого возле оперы. Центральный вход…

— А почему бы тебе самому не поехать?

— Не успею. Сама знаешь, пробки. Ты же все равно уже там рядом…

— Чтоб тебе пусто было, Оглоедов! — выругалась я. Почему, интересно, мне всегда приходится разгребать чужие завалы? Включив поворотник, я стала протискиваться в левый ряд. — Учти, дорогой, двести баксов вычту из твоей зарплаты.

— Справедливо, — ничуть не обиделся Толик, издав вздох облегчения.

— Как я их узнаю?

— К тебе подойдут. В руках ты должна держать свернутую трубочкой газету.

— С ума сойти, шпионские страсти. И где, спрашивается, мне взять газету?

— Найдешь где-нибудь.

Чертыхнувшись напоследок, я отсоединилась и повернула на светофоре.

— У нас изменился маршрут? — озадаченно осведомился главный редактор.

— Маршрут изменился у меня. А вам настоятельно рекомендую пересесть на трамвай. — Если он немедленно не уберется из машины, я наверняка изойду прыщами на нервной почве.

— Ладно уж, выхожу. Только удовлетворите мое праздное любопытство. Я так понял, что ваш Оглоедов попал на двести баксов. Что этот несчастный опять натворил?

— Двести долларов потребовали за возврат портфеля с документами.

— Значит, воры уже объявились?

— Объявились, не запылились. — Я притормозила возле подземного перехода. — Спасибо, что помогли отыскать вашего практиканта. Исчезаю из вашей жизни навсегда, как и обещала.

— Тогда будь здорова, Эсмеральда! — Генералов захлопнул дверцу автомобиля и нырнул в подземный переход.

Придурок! Обязательно нужно было подколоть меня напоследок.

Проглотив досаду, я чиркнула зажиганием. Двигатель никак не отреагировал, но зато снова вспыхнула лампочка перегрева. Сегодня — решительно не мой день. Впрочем, когда в последний раз в этой жизни мне отваливался счастливый денечек? Пару секунд я тупо созерцала горящую лампочку, а потом, как ужаленная, выпрыгнула из машины и сиганула в подземный переход. Ну почему?! Почему я не посмотрела, куда Генералов заливал холодную воду?

К моему ужасу, ни в толчее возле кассы скоростного трамвая, ни у турникетов главный редактор не обнаружился. Пробираться на платформу бесполезно. Пока буду в очереди покупать жетоны, он наверняка уже успеет уехать. И что мне теперь делать?

В пакостном настроении я выбралась из толпы и побрела назад к запруженному бульвару. Уже возле подземного перехода краешек глаза случайно зацепил знакомый силуэт на кромке тротуара. Так и есть! Господин Генералов пытается поймать машину, но по причине пробки никто из водителей не торопится подбирать пассажира. А главный редактор-то — хорош гусь! К народу он, видите ли, ближе! В трамвай, барская душонка, не полез, подавай ему личного извозчика.

— Сергей… — окликнула я и запнулась, поскольку начисто забыла его отчество.

— Вы же, кажется, собирались навсегда исчезнуть из моей жизни?! — не мог не порадоваться он моему появлению.

— Собиралась и клятвенно обещаю, что так и сделаю. Но только после того, как вы поможете мне остудить двигатель. Машина опять не заводится.

— Тогда уговор, — ни секунды не колеблясь, начал торговаться Генералов, — я помогу с двигателем, а вы, когда выкупите документы, отвезете меня домой.

— Договорились, — буркнула я сквозь зубы.

Мы вернулись к «Мазде», и минут через десять ее удалось завести. За это время пробка слегка рассосалась, и вскорости я уже парковалась на стоянке у оперы.

Оставалось еще добыть газету и приготовить деньги. Газета с кроссвордами отыскалась в бардачке. Мой водитель разгадывает их пачками, томясь часами в ожидании распоряжений.

Я достала кошелек и с недоумением извлекла из него сто долларов и еще долларов тридцать в рублях мелкими купюрами. Как же так? У меня ведь всегда с собой до трех сотен зелени наличкой на всякий случай. Тут же припомнился и поход в салон красоты, и купленное платье. Если ехать сейчас искать банкомат, то к назначенному времени мне никак не успеть. Я с надеждой взглянула на Генералова.

— Сергей… Простите, не помню вашего отчества.

— Попробую это пережить, — отозвался он. — Чего вам?

— У вас не найдется сто долларов? Я потом сниму в банкомате и верну.

— Не хватает на выкуп? Чем, собственно, вы раньше думали?

— Я забыла, что купила сегодня платье…

— То самое?

— То самое, что осталось некоторыми местами болтаться на вашем браслете от часов.

— Кстати, вы его первая разорвали.

— Так никто ж не спорит.

— А зачем вы платье покупали? — задал Генералов совершенно идиотский вопрос. Какое ему дело до моего платья?

— Собиралась произвести неизгладимое впечатление на одного занудного главного редактора, — не скрывая раздражения, ответила я.

— Смею заверить, вам это удалось. И платье тут совершенно ни при чем. Меня еще никто не пытался удавить собственным галстуком. По накалу страстей сравнимо лишь со знакомством с Эсмеральдой. Хорошо хоть светильником тогда не запустила.

— Хватит ерничать! У вас найдутся деньги?

Он достал бумажник и протянул мне две пятидесятидолларовые купюры со словами:

— С вас доставка домой и ужин в ресторане. Есть очень хочется. — Генералов довольно ухмыльнулся. Если бы самомнение имело способность светиться, то мне бы стала понятна физическая природа Северного сияния.

— Ставки возрастают, — вздохнула я и, согласившись с ужином, засеменила к месту встречи.

Потоптавшись минут десять возле центрального входа, взглянула на часы. Без пятнадцати семь. Пора бы уже похитителям объявиться. Еще три-четыре минуты томительного ожидания.

Стоп! Они, наверное, высматривают мужчину с газетой. Украли-то ведь они мужской портфель и с мужчиной же договаривались по телефону. Где только номер раздобыли, сволочи? Хотя, по всей видимости, в портфеле у Оглоедова были его же визитки или, например, ежедневник с координатами владельца.

Поразмыслив, я вернулась в машину.

— Придется вам сходить. Они, вероятно, ожидают мужчину.

Главный редактор изобразил такое лицо, что я тут же представила, как чудесно разлетелся бы вдребезги шарообразный светильник, с усилием приложенный к его голове. Предвосхищая следующую фразу, я поспешила продолжить:

— Ничего, кроме ужина и доставки домой, вам сегодня не обломится. Совместного завтрака не будет!

— Больно надо! Оставь вас на завтрак, так к обеду не выгонишь.

— Вот и не надо портить себе обеденный аппетит, — огрызнулась я, протягивая ему деньги и скрученную газетку с кроссвордами.

Генералов нехотя примирился со своей участью и вальяжной походкой двинулся ко входу в театр. Не успел он остановиться возле колонны, как к нему подлетел мальчишка лет десяти-одиннадцати в грязных бесформенных одеяниях. Похоже, воришки действительно поджидали мужчину. Пацаненок обменялся с главным редактором несколькими фразами и скрылся за углом, хотя понятие угол не совсем корректно использовать по отношению к круглому зданию оперы. Спустя минуту мальчишка вернулся вместе с оглоедовским портфелем.

Эх, неплохо было бы ментов натравить. Но сейчас это только лишний менингит на мою и без того больную голову. Совершив обмен, главный редактор вернулся в машину.

— Вот. — Он передал мне портфель и пятьдесят долларов. — Удалось дешевле сторговаться. Думаю, свой ужин я честно отработал.

— Еще полтинник, и вы бы почти отработали мое платье, — не удержалась я, чтобы не сбить с него спесь.

— Может, еще и краны в квартире вам отремонтировать?

— Спасибо, у меня краны исправны. Но, если сломаются, буду знать, к кому обращаться.

Я проверила содержимое портфеля. Пакет документов находился внутри в полной целости и сохранности. Мое настроение заметно улучшилось.

— Где желаете отужинать? — обратилась я к главному редактору почти по-дружески.

— По вашему усмотрению, — не стал выкаблучиваться тот, и мы покинули стоянку.

Я углядела небольшой уютный ресторанчик на Майском бульваре, не столько потому что там хорошая кухня, сколько по причине его близости к оперному театру. Припарковавшись возле заведения, я набрала номер Оглоедова.

— Толик! С тебя причитается! Портфель у меня, документы — целы!

— Здорово! Ты скоро будешь? Мы с Тоней тебя ждем.

— Я немного задерживаюсь. Ты вот что, завези Антонину ко мне. Вторые ключи от коттеджа должны были у нее со вчера остаться.

Юрист на секунду отвлекся и уточнил про ключи.

— Да, все нормально, завезу, — после чего шепотом добавил:

— Только скажу, что сначала ты дала команду накормить ее ужином.

— Заметано. Но ты там, смотри, веди себя прилично. Сам знаешь, где живут, там не гадят.

— Да за кого ты меня держишь? — возмущенно прошипел он.

— За безалаберного юриста. Не пей за рулем!

— Рабочее время уже час как закончилось! Нечего тут раздавать указания.

— Дрючить подчиненных можно и в нерабочее время. И чтобы Антонина к десяти была дома!

— Как прикажете, ваше превосходительство, — съязвил Оглоедов и отключился.

— Мне почему-то очень хочется поставить свечку за здоровье вашего Оглоедова, — изрек главный редактор, выбираясь из машины. — Вы так печетесь о чести своей сестры?

Я недоуменно уставилась на него.

— Ну, эта Антонина, которую надо доставить домой не позже десяти.

— Антонина — моя секретарша. Она пока живет у меня. У нее сбежал муж, и оттого наметилась депрессия…

— Мужчина — лучшее лекарство от женской депрессии. Мой совет — не мешайте Оглоедову.

— Бюро советов! — вознегодовала я. — Мы ужинать будем?

В зале посетителей было немного, что, впрочем, неудивительно. Толпа хлынет ужинать ближе к девяти. Мы облюбовали уединенный столик в углу и сделали заказ.

Беседа с главным редактором протекала вяло. В плане поддержания разговора я подробно поведала страшную историю о том, как мы перепутали дома и наткнулись на горящую квартиру. Пришлось живописать оглоедовский подвиг по спасению удавленного трупа, босую Антонину и мою истерзанную котярой грудь.

— А что по этому поводу думает ваш бывший муж? — не к месту спросил Генералов, а я, в свою очередь, озадачилась, откуда ему известно, что муж у меня уже бывший. Хотя какой теперь спрос с безумной Эсмеральды?

— Бывший муж думает сейчас о том, как сохранить свой «Мерседес».

— Вы решили оставить его без портков?

— Нет, его портки мне без надобности. А вот «Мерседес»… Представляете, он выкопал с моего участка голубые елочки!

— Зачем?

— Генка финансировал когда-то работы по озеленению и таким образом решил теперь разделить имущество.

— Бедный мужик, — трагикомично произнес главный редактор, а я взбунтовалась:

— Почему это он бедный?

— Потому что удивительно, как он с такой женой вообще жив остался.

— У него надежный ангел-хранитель. Но, боюсь, даже тот не сможет уберечь «Мерседес». Нечего было на моей машине по бабам шастать.

— Да… имелась, видно, у мужика хоть какая-то отрада. И нечего тут мой галстук гипнотизировать. Хватит с вас и одного удавленника.

Кретин! Мне захотелось запустить в него блюдом с салатом, но он, понятное дело, ни за что не оставит мой выпад без ответа. А драка в общественном месте — это уже не банальная потасовка за закрытыми дверями кабинета, так можно и в милицию загреметь за мелкое хулиганство. Пришлось стоически подавить соблазн.

— Кажется, вы уже доели свой бефстроганов? И пиво тоже выпили. — Хмурясь, я подозвала официанта.

— Вы любите вареные яйца? — ни с того ни с сего поинтересовался Генералов.

— Вообще-то люблю. А что?

— Просто в моем холостяцком холодильнике другой еды нет. А вас утром придется завтраком кормить! — противно хихикнул он.

— Свои яйца будете лопать в одиночестве, — гаркнула я со злостью и тут же прикусила язык, переварив двусмысленность брошенной фразы.

Главный редактор в голос рассмеялся, а я спешно заплатила по счету и заторопилась на выход.

По дороге к его дому мы перебросились лишь парой-тройкой предложений. Высадив наглеца возле подъезда, я пожелала ему подобрать к своему завтраку другую кандидатуру, а в отместку получила рекомендацию разнообразить свой гардеробчик парой синих чулок.

Лишь подъезжая к своему дому, я сообразила, что так и не отдала Генералову его сто долларов. Невезуха, хоть плачь! Ведь я даже номер его квартиры не знаю. Так бы обошлась почтовым переводом. А так придется на днях завозить ему денежки, если, конечно, он к тому моменту не обожрется своими вареными яйцами!

Рабочий день начался с приятной неожиданности. У главной бухгалтерши дочка преждевременно родила семимесячного и абсолютно здорового мальчика. Третья часть коллектива немедленно командировалась по магазинам в целях организовать поляну, а я велела выписать бухгалтерше материальную помощь. При этом мне припомнилась сердобольная Антонина, оставшаяся без мебели и прочей домашней утвари. По этой причине Оглоедов получил указание оформить ей беспроцентный кредит. Вопреки моим ожиданиям юрист не обрадовался.

— Может, не надо? — уточнил он понуро.

— Я понимаю, конечно, что Антонина — новый сотрудник и особых заслуг перед нашей компанией не имеет, но считаю личным долгом прийти на помощь ближнему. — Странная реакция Толика по поводу кредита, признаться, поставила меня в тупик. — Пускай я не могу накормить всех голодных в Зимбабве, но помочь отдельно взятому человеку вполне реально.

— Да я не о том, — мечтательно произнес Оглоедов. — Как ты думаешь, я очень жирный?

— Ну, я бы сказала, что десяток лишних килограммов в тебе имеется. — Мне пришлось покривить душой, поскольку, по моему глубокому убеждению, в Толике никак не меньше двух дюжин лишнего веса.

— Может, без мебели она согласилась бы ко мне переехать?

— Окстись! Люби лучше свою «Тойоту»! Антонину только-только муж бросил, а тут еще ты не вовремя кавалеришь.

— У меня все серьезно, — надулся юрист.

— Ну, если серьезно… Нет, все равно! Зачем тебе женщина в состоянии нищей безысходности? Решится, например, с горя пожить у тебя месяц-другой. Но это же не выход. Давай ей мебель купим, а там она — свободная девушка. Или пан, или пропал! Уверена, не стоит разжигать в Антонине меркантильные интересы.

— Нет в тебе романтики. Только собрался пригреть на груди сиротку…

— Я беспокоюсь, чтобы ты змею на груди не пригрел. О тебе же пекусь. Будет ей и мебель, и свобода выбора. Иди оформляй кредит. Если ты ей небезразличен, то мебель совсем не помеха вашему счастью.

На этой жизнеутверждающей ноте я отправила Толика в бухгалтерию, напомнив, что обретенные документы по сахарному заводу уже должны лежать в тендерном комитете.

Раздав указания, я залезла в Интернет и погрузилась в изучение последних котировок на фондовом рынке. Бесконечные столбики цифр с головой поглотили меня и мое рабочее время до самого обеда.

В перерыве пришлось присоединиться к праздничному столу, накрытому по поводу новорожденного внука. Когда народ понесся докупать ящик шампанского, стало ясно, что на сегодня работы в конторе уже не будет, и поэтому я потихоньку улизнула с банкета. Почему бы, собственно, не наведаться на Салютную и не потолковать с соседями Киселевой?

Хотя, по правде говоря, зачем мне теперь информация об этой женщине? Если статейка про мост — всего лишь глупая выдумка мальчишки-практиканта, то мое расследование теряет всякий смысл. Но, с другой стороны, кто-то же пригласил меня и Верещагина на квартиру к убитой. Спрашивается, зачем?

В дневное время добраться до Пролетарского массива удалось без проблем. Возле подъезда уже знакомой мне хрущевки толпились люди. У многих в руках пестрели сиротливые букетики, а у скамейки прислонились три неказистых похоронных веночка. Этого как раз мне и не хватало! Угодила прямо на похороны. С какой стати ее хоронят только сегодня, если умерла она еще в пятницу? Хотя, наверное, тело не выдавали из-за разных милицейских формальностей. Убийство все-таки…

Ненавижу похороны. Они всегда нагоняют на меня тоску и портят настроение на ближайшие несколько дней. Но нет худа без добра. Здесь сейчас собрались ее друзья-приятели, может, какие-то дальние родственники, коллеги по работе… На таких мероприятиях люди, как правило, друг друга знают плохо, и наверняка все будут потихоньку обсуждать покойницу. Плохо только, что придется выдержать погребальную церемонию до конца. Основные пересуды, как водится, происходят за поминальным столом.

Вскоре подъехал замызганный похоронный автобус. Дешевый, обитый черным сатином гробик. Несколько скупых фраз о тяжелом жизненном пути усопшей, сказанные кем-то из бывших коллег. Ни попа, ни музыки. Немного всплакнули лишь две сухонькие старушки, и то не потому, что были сильно убиты горем, а скорее оттого, что посчитали рыдания неотъемлемым атрибутом любых похорон.

Покойница выглядела неважно. Распухшее лицо застыло в противоестественной гримасе. Жидкие седые прядки выбились из-под косынки. Куцый воротничок платья едва прикрывает след от удавки, обезобразившей шею. Близких родственников, если верить милицейским записям, у нее нет. Хоронят за государственный счет, плюс, возможно, убогие копейки, собранные соседями. Что, если поминок вообще не будет и после кладбища все разъедутся по своим делам? Я забеспокоилась. Квартира после пожара для поминок точно не годится, а за любое плохонькое кафе платить нужно.

Но мои сомнения вскоре развеялись. Несколько мужичков принялись бодро выносить столики из ближайшего детского садика и расставлять их в тенечке под липами. Несколько теток в черных платочках крикливо руководили процессом. Похоже, поминки состоятся. Простой люд свято чтит народные традиции. Надо бы и мне внести свою лепту в поминальный стол.

Похоронная процессия двинулась к автобусу, а я направилась к теткам, занимавшимся организацией застолья.

— Простите, — обратилась я к одной из них, достав из кошелька тысячу рублей, — вот, возьмите деньги на продукты.

Тетка с крупным носом, на котором проступила уродливая сетка лопнувших сосудов, недоверчиво покосилась на протянутую купюру. Судя по выражению ее физиономии, сумма показалась ей не правдоподобно большой.

— А вы кто ей будете? — Она изо всех сил старалась понять, потребует ли прилично одетая девица сдачу.

— Ой, а я ее знаю! — К нам подлетела другая тетка, и я без труда узнала в ней толстую мамашу, чей малолетний отпрыск засек на месте преступления помощника депутата. — Это она труп обнаружила. С ней менты еще долго во дворе разговаривали.

Я кивнула, подтверждая ее слова.

— Вы знали Оксану Тихоновну? — продолжила любопытствовать тетка с носом.

Мне потребовалась пара секунд, чтобы сообразить: Оксана Тихоновна и есть та самая убитая Киселева. Вот ведь нет никакой памяти на имена-отчества!

— Нет, мне не приходилось с ней встречаться… при жизни, я имею в виду, — выдала я чистую правду. — Мы случайно оказались на ее этаже, дверь приоткрыта, внутри пожар… И еще кот орал благим матом, мы даже решили, что в квартире ребенок.

— Да, кот… Интересно, куда Бандит подевался? Он был для покойницы единственной самой родной душой, — шмыгнула носом жирная мамаша.

— Кот пока у меня, — пришлось признаться мне. — Он забрался на заднее сиденье машины, и я обнаружила его уже возле своего дома. Впрочем, я готова привезти его в любой момент кому-нибудь из родственников умершей.

— Да какие у нее родственники?! — отмахнулась носатая. — Она же детдомовская.

— Может, кто-то из соседей хочет приютить кота? — не унималась я.

— Нам своих дармоедов хватает, — отрезала жирная, — можете выгнать его на улицу!

Тетки, взяв у меня деньги, поспешили застелить столы застиранными скатертями, а я забралась в машину и двинулась следом за похоронным автобусом.

Поездка была долгая и утомительная. Кладбища в черте города давно закрыты для погребений. То есть «подселить» умершего к почившим родственникам, конечно же, разрешают. Кроме того, можно дать взятку в две-три тысячи долларов и получить свои два квадрата на приличном кладбище, но такая роскошь по карману единицам. Простые смертные отправляются в последний путь за сорок-пятьдесят километров от города. На «Мазде» я бы без труда преодолела это расстояние максимум за полчаса. Но, не зная дороги, пришлось тащиться почти шагом за раздолбанным катафалком.

Представляю, каково в такую жарищу пассажирам самого автобуса! А труп наверняка плохо забальзамировали, страшно даже подумать, какая внутри сейчас вонь стоит.

На кладбище над свежевырытой могилой усталая женщина с изрезанным глубокими морщинами лицом, вероятно распорядитель из похоронного бюро, толкнула короткую прощальную речь. Гроб заколотили и опустили в яму. Горстка людей, состоявшая в основном из старушек, побросала в могилу по горстке земли. Повинуясь стадному чувству, я тоже наклонилась и взяла в ладонь несколько комьев высушенного солнцем грунта. Внезапно сердце сжалось, и на глаза сами собой накатились слезы.

Чего это я, собственно? Нервы совсем на пределе. Видно, прав-таки Оглоедов: следует все бросить и махнуть на недельку на какие-нибудь экзотические острова. Документы по сахарному заводу готовы, а других неотложных дел по причине летнего спада деловой активности пока нет. Вполне можно выкроить время для отдыха. Поплаваю в море, покроюсь золотистым загаром, заведу бурный курортный роман… Хотя нет, с курортным романом я погорячилась. Еще свежи в памяти хламидии вместе с продолжительной и обременительной во всех отношениях терапией.

Бросив горсть земли в яму, я решительным шагом направилась назад в машину, испугавшись, что процесс погребения доконает мою расшатанную психику. На душе и без того скребли кошки. Надо же: был человек и нет человека. И никто не убивается над гробом, не орошает безутешными слезами могилку…

Одинокая жизнь, страшная смерть. Пожалуй, один лишь Бандит искренне тоскует по хозяйке. Недаром котище совсем обнаглел и по ночам пытается примоститься у меня под боком. Что мне теперь с ним делать? Не хватало только, чтобы он зимой завонял мне городскую квартиру. Терпеть не могу кошачий дух.

С такими невеселыми мыслями я вкатила назад в хрущевский дворик. Поминки под липами уже шли полным ходом. Не стоило мне горячиться и ехать на кладбище.

Десятка два потных и раскрасневшихся на жаре людей самозабвенно хлебали теплую водяру из пластиковых стаканчиков, закусывая ее малосольными огурцами, квашеной капустой и салом. Песни, правда, еще не пели, но, судя по возбужденному состоянию собутыльников, за этим дело не станет.

Я пристроилась за стол поближе к знакомым мне теткам.

— Уже похоронили, — громко сообщила я собравшимся. Мне тут же плеснули водки, но я благоразумно отказалась от дешевого пойла, жестом указав на оставленную неподалеку «Мазду».

— Напрасно вы в такую жару на кладбище поперлись, — посочувствовала тетка с носом, который по причине принятого алкоголя из красного стал синюшным и даже несколько увеличился в размерах.

— Жалко ее, — задумчиво произнесла я, — умер человек, а никому и горя нету.

— Так сама виновата. Нечего было деток своих в роддоме бросать. — Бабениия прищурила злые глазки, смахнув каплю пота с синего шнобеля. — Сама — детдомовка, а ребятишек не пожалела, бросила на казенные харчи. Вот и жила бобылем на старости.

— Брось, Верка, — осерчала на нее толстуха, — о покойниках плохо не говорят. — Размашистым жестом она шлепнула ложку капусты в мою тарелку.

— Постойте-ка, разве у Киселевой были дети? — Поданным Никиты Когтева, никаких детей у убитой не было, это я точно помню.

— Были, как же не быть, — кивнула носатая Верка. — Только давно это было, я еще в школе училась. Родила байстрюков не знамо от кого. С мужем-то они всего ничего пожили, зашибал тот крепко. А Оксана младенцев своих прямо в роддоме и бросила. Вот ведь сердца не было… — При этих словах тетка опрокинула в себя полстакана и захрустела соленым огурцом.

— Не слушайте ее, — вмешался пожилой мужик, сидевший напротив меня. — То дела давние, а смерть… она все грехи отпускает. Помянем Оксану добрым словом. Она женщина тихая была. Никому из нас зла не желала. Всему дому уколы делала бесплатно и даже капельницы ставила… И котов кормила бездомных…

— Вот-вот, они-то нам весь подъезд и обоссали, — не желала униматься захмелевшая Верка. Но на нее снова цыкнули теперь уже сразу несколько человек.

Догадки чехардой завертелись в моей голове. Что, если мои детские фотографии действительно присылала мне сама Киселева? Ну, тогда выходит, что… Нет, этого не может быть! Я отлично знаю, что у моих родителей долго не было детей, но потом мама лечилась… И еще она рассказывала мне про свой жуткий токсикоз, про отечные ноги, про низкий гемоглобин и постоянную угрозу срыва. Не могла же она все это придумать. Есть еще, кстати, тетя Настя, мамина двоюродная сестра, болтушка и неутомимая сплетница. Она неоднократно вспоминала, как добывала в застойные времена гранаты и литрами таскала в больницу дефицитный сок для повышения гемоглобина. К тому же маме делали кесарево, ей уже было хорошо за тридцать, и при родах кости таза не пожелали раздвигаться естественным образом. От кесарева сечения имеется шрам внизу живота. Не могло быть никакого усыновления! Не могло, и точка!

Хотя… мамин младенец мог родиться мертвым. Все-таки возраст и тяжелые роды. А тут прямо в больнице готовая и здоровая малышка. Заплатили врачам и получили ребенка в обход формальностей. Мама даже может об этом и не знать. Отец, опасаясь за психику жены, вполне мог сам провернуть махинацию по присвоению чужого ребенка, и бедная мама не догадывается, что ее собственная девочка умерла. Господи, неужели только что на кладбище зарыли в землю мою биологическую мать?

Усыновление объяснило бы странности в поведении Сереброва-старшего. Но, понятное дело, правды от него я никогда не добьюсь. А что, если папа ради сохранения тайны поехал к Киселевой, намереваясь уговорить ее молчать? Она же в ответ заявила, что в любом случае все расскажет… Это вполне могло спровоцировать Сереброва-старшего! Ужас! Что с ним теперь будет? Вдруг найдутся свидетели? Что будет со всеми нами?!

Интересно, как насчет Верещагина? Он тоже получал от Киселевой свои детские фотографии? Ведь именно народный депутат должен был приехать тогда на встречу. Нужно срочно с ним связаться! Во-первых, следует узнать, присылали ли ему снимки, а во-вторых, могли ли родители его усыновить. Кажется, бумажку с электронным адресом депутата я положила куда-то в свою сумку.

Во дворик вернулся наконец похоронный автобус. К столу подтянулись старушки. А я, включив все свое самообладание, постаралась продолжить разговоры об убитой. Однако очень быстро выяснилось, что близкой дружбы с покойной никто из соседей не водил. Нашлась лишь старушка, в прошлом учительница, которая в последние месяцы заходила к покойной довольно часто. Смертельно больной женщине было уже тяжело обходиться без посторонней помощи, и бабулька, чем могла, старалась подсобить ей по хозяйству.

Воспользовавшись тем, что принесли горячее и женское население стало хлопотать со сменой блюд, я подсела поближе к ней.

— Скажите, а в последнее время вы ничего странного в поведении Оксаны Тихоновны не заметили? Может, у нее появились деньги, или кто-то стал часто ее навещать?

— Да нет, — ответила та. — Какие у нас, пенсионеров, деньги? А приходили к ней только медсестры из поликлиники, морфий кололи. Ее самочувствие быстро ухудшалось. Ничего странного я не заметила… Разве что в последние несколько дней она какая-то возбужденная была, глаза горели… Я даже решила, что болячка ее немного отпустила. И еще утром в день смерти она меня на рынок послала, большой список продуктов составила. И курица, и телятина, и фрукты с овощами разные. Я было ее пожурила. Это ж все деньжищи-то какие! А она только отмахнулась, сказала, что дорогих гостей ждет.

Значит, все-таки Киселева ждала нас с Верещагиным в гости и тщательно готовилась. Один ноль в пользу усыновления.

— Скажите, а она ничего вам не рассказывала? Кого ждет в гости, например? Или вообще что-то о своей жизни? — продолжила допытываться я.

— Кого в гости ждет, не говорила. А так рассказывала о себе много. И о том, как родителей репрессировали после войны, и о своих детдомовских мытарствах. Знаете, она ведь из очень обеспеченной семьи была: папа — высокий местный чиновник, мама — оперная певица. Семья могла позволить себе и домработницу, и гувернантку. Огромная квартира в центре, шикарная дача за городом… И все закончилось в один день. Отца сразу расстреляли, мать сгинула в лагерях, а Оксана маялась по приютам. Три фунта лиха хлебнула, бедняжка. Ей даже в институт не дали поступить, несмотря на отличный аттестат. Только после двух лет работы нянечкой удалось пробиться в медучилище.

— А потом? Что случилось потом? Старушка сдвинула бровями.

— Да ничего… ничего особенного. Закончила училище, по распределению попала в роддом, получила вот эту квартирку. Потом вышла замуж, но муженек оказался горьким пьяницей. Они вместе пожили не более года. Всю жизнь работала не покладая рук, ушла на пенсию, почти сразу заболела. Диагноз поставили поздно, опухоль была уже неоперабельная.

— А ее дети? Тут соседи судачили, что у Оксаны Тихоновны в молодости были дети?

— Дети? — на лице бывшей учительницы отразилось недоумение. — Ничего о ее детях не знаю. Мы с дочкой в этот дом переехали всего лет пятнадцать назад. В нашу бытность никаких детей не было. — Она призадумалась. — И не говорила Оксана ничего про них. Правда, на стенах в квартире висело много детских фотографий, но это — малыши ее подруг по детскому дому. Во всяком случае, она так ответила, когда я спросила.

— И что эти подруги по детскому дому? Вы случайно их имен не знаете?

— Понятия не имею. Думаю, разошлись по жизни их дорожки. Лет-то сколько прошло. И не навещал ее никто. Правда, за какое-то время до смерти она несколько раз просила меня письма на почту отнести. Может, этим самым подругам и писала. А однажды, примерно неделю назад, Оксана даже уговорила меня один конверт собственноручно отвезти. Видно, почте не доверяла.

— И куда? Куда вы этот конверт отвозили? — поспешно переспросила я.

— Какая-то фирма на Пушкинской, там молодой человек стоял на входе, ему конверт и оставила, но номер дома я, старая, не запомнила.

И не нужно! Номер дома на Пушкинской мне и так прекрасно известен. Теперь понятно, как один из полученных мною конвертов оказался в моей приемной. Выходит, послания все же отсылала сама Киселева и, похоже, не только мне. Бьюсь об заклад, Верещагин тоже получал от нее конверты.

— А почему вы, собственно, интересуетесь Оксаной? Вы кем ей приходитесь? — неожиданно насторожилась старушка-учительница.

Я было собралась соврать что-нибудь вразумительное, но тут на другом конце стола фальшивый мужской голос затянул:

«Черный во-о-орон, что ж ты вье-е-ешься…»

Заунывную мелодию тут же подхватили и другие нетрезвые голоса. Пошла-таки водочка, как брехня по селу! Таким образом дальнейших расспросов мне удалось избежать, и я, спешно простившись, потрусила к машине. Тоскливое нестройное пение неслось мне вслед. Не сомневаюсь, уже через полчаса солисты переключатся на стандартный кабацкий репертуар. Начали за упокой, а закончат, как обычно… мордой в салате. Вернее, в данном случае мордой в квашеной капусте.

Добираясь до центральной части города, я была приятно удивлена сносной поездкой. Пробки если и попадались, то редко и ненадолго. Взгляд, брошенный на часы, объяснил причину столь резвого движения. Почти восемь. Неудивительно, что заторы уже рассосались. За застольными разговорами время пронеслось незаметно. Интересно, Оглоедоев уже потянул Антонину в ресторан?

Я набрала номер юриста, и тот полностью подтвердил мою догадку, заверив, что потом сам доставит девушку за город. Также Толик порадовал тем, что документы по сахарному заводу благополучно доставлены в тендерный комитет, а кредит на мебель Антонина сможет получить в кассе завтра.

Я собралась было рулить домой, но тут вспомнила про генераловские сто долларов. Надеюсь, главный редактор уже вернулся домой с работы. То-то он обрадуется, увидев меня на пороге!

Остановившись у первого попавшегося уличного банкомата, я сняла с карточки деньги и вскоре уже тормозила возле его дома. Пришлось, правда, прогуляться по нескольким этажам в поисках нужной квартиры, так как ни ее номер, ни местонахождение в памяти Эсмеральды не зафиксировались. Массивная темно-коричневая дверь отыскалась на четвертом.

Хозяин открыл почти сразу. Лохматый, облаченный в спортивный костюм и домашние тапочки, он снова походил на большого ребенка. Это сходство еще более увеличилось, когда, завидев меня на пороге, его глаза округлились до размеров кофейных блюдец. Но, надо отдать ему должное, он быстро справился с первым шоком и поприветствовал меня в своей привычной хамской манере:

— Все же решили напроситься на завтрак?

— Нет, конечно. Я привезла вам ваши деньги. Вчера забыла отдать. — Вздернув нос, я протянула сотку.

— Кто же деньги через порог возвращает? Так не годится! — Главный редактор шустро схватил меня за руку и силой втянул в квартиру.

— Я тороплюсь.

— Тогда завтрак на сегодня отменяется. А ужин уже готов. Как вы относитесь к жареной картошке и куриным котлетам?

При упоминании о еде желудок свело голодным спазмом. На поминках я из вежливости с трудом проглотила лишь щепотку капусты. Почему бы и впрямь не поесть? Не покусает же он меня в самом деле? Тем более Антонина в ресторане — то есть горячий ужин меня дома не ждет.

— Ладно, давайте сюда вашу картошку с котлетами, — милостиво согласилась я и продефилировала к дивану. — Необычная у вас квартирка! Как вы обходитесь без стола? — Генералов не утрудил себя ответом, зато достал из ниши под окном крохотный раскладной столик. — А если гости придут? — продолжила я допрос.

— Гостей я приглашаю в кафе. Здесь во дворике есть одно милое заведение. Очень неплохо готовят. Вам сок, минералку или выпьете чего-нибудь покрепче?

— Я за рулем. Сок, если можно.

Но оказалось, что сок все-таки нельзя, он закончился, поэтому пришлось хлебать минералку. Но зато картошечка оказалась отменной. Хрустящая, покрытая аппетитной золотистой корочкой… В давние времена в пору моего первого замужества я несколько раз пыталась жарить картошку. Но с завидным постоянством половина ломтиков у меня сгорала, а вторая половина при этом оставалась безнадежно сырой. А уж как я пробовала печь пироги! Могу написать целую книгу в помощь нерадивой хозяйке и издать ее под названием «Тысяча советов, как испортить любое блюдо и устроить пожар на кухне».

Кстати, куриные котлеты тоже удались хозяину на славу, хотя тот явно раздобыл готовый фарш в ближайшем супермаркете.

В отличие от меня, главный редактор ел без аппетита. Было заметно, что он чем-то обеспокоен. Если его так тяготило мое присутствие, то к чему было приглашать меня к столу?

Только минут через десять он, наконец, собрался с духом и высказался:

— Знаете, Анна, эта идиотская заметка про мост не прошла незамеченной. Из-за грядущих выборов все как с цепи сорвались.

— Кто б сомневался, — хмыкнула я с набитым ртом, а прожевав, уточнила:

— И кто нас заметил?

— Звонили редакторы двух изданий — предлагали свою помощь в проведении журналистского расследования, хотя, даю голову на отсечение, они просто хотели выведать у меня подробности. Еще сегодня ко мне приезжал депутат Иевлев, скользкий типчик, лобби местного филиала «Объединенных регионов». Мне почему-то кажется, что он собрался объединить некоторых представителей своих регионов вокруг строительства моста. Этот прохиндей спит и видит захапать проект целиком и нарисовать жирный крест на карьере Верещагина. А поскольку добраться до него напрямую — руки коротки, не исключено, что начнет собирать компромат на вашу контору. Потом попробует убрать конкурента, уличив его в сомнительных связях. Иевлев даже предложил мне сотрудничество в этом направлении и намекнул на финансовое вознаграждение.

— Ого! Вы что же, назвали ему мою фамилию или название компании?

— Бросьте, он и сам уже был в курсе. Любой депутат имеет в органах свои информационные каналы.

Так что, выходит, по вине моей газеты вы попали в серьезный переплет, — виновато продолжил главный редактор. — Что вы скажете относительно опровержения? Маленькая заметка с извинениями по поводу публикации непроверенных данных…

— Будет только хуже. Дополнительная пища для пересудов. Не смейте этого делать! — запротестовала я.

— Возможно, вы и правы. — Он принял из моих рук опустевшую тарелку. — Добавку будете?

Я бы с удовольствием съела еще, но вовремя вспомнила про лишние килограммы и про свое обманчивое чувство голода в стрессовых ситуациях. А моя ситуация — близка к стрессу. Вполне вероятно, что мои любимые родители — вовсе мне не родители. И теперь еще наш семейный бизнес под угрозой. У Иевлева хватит и денег, и влияния состряпать на любую компанию такой компромат, что мало не покажется. Тем более некоторые грешки за нами действительно водятся. Если же в нашей стране заниматься бизнесом исключительно в рамках правового поля, то придется пару лет откладывать копейки на покупку одной только голубой елочки. А это — не наш метод.

— Сергей, ваш компьютер подключен к Интернету? — Я вспомнила про Верещагина.

— Конечно.

— Могу я отправить от вас письмо?

— Хотите пожаловаться на жизнь далекому заграничному воздыхателю? — шутливо поддел Генералов.

— Ну, не заграничному и совсем не воздыхателю. Однако он вполне привлекательный мужик при связях и деньгах.

— Ага, наверняка старый и пузатый. Все мужики при связях и деньгах — толстопузые старикашки!

— Вовсе нет. Он старше вас максимум года на три-четыре, и у него отличная спортивная комплекция. — Мне припомнилось при этом, как от смеха на обнаженном торсе народного депутата соблазнительно заиграли мускулы. Очевидно, моя физиономия при этом приобрела непозволительно мечтательное выражение. Генералов почему-то насупился.

— Пойдемте, — без энтузиазма произнес он, — я включу вам компьютер.

— Кстати, вы не поможете зарегистрировать мне новый ящик? — Мне не хотелось пользоваться своим электронным адресом для переписки с Верещагиным. Пусть даже его «Емеля» абсолютно надежен, лучше лишний раз перестраховаться.

— Надеюсь, вы не собираетесь отправлять воздыхателю с атлетической комплекцией анонимное любовное послание?

— Если и собираюсь, вас это совершенно не касается.

Главный редактор скривился, но компьютер все же включил и сосредоточенно защелкал мышью.

— Готово, получите свой ящик, — буркнув это, он убрался из кабинета.

«Здравствуйте, господин В.!

Мне удалось собрать кое-какую информацию по нашему делу. Заметка в газете появилась случайно. Глупый мальчишка-практикант раздобыл по личным каналам неофициальные сведения и решил начать звездную журналистскую карьеру с крупного политического скандала. Материал построен исключительно на его богатой фантазии. Редакция газеты приносит искренние извинения и даже готова напечатать опровержение, но, на мой взгляд, это лишнее.

Вместе с тем заметка вызвала определенный резонанс. Ваш коллега, господин Не. (ретивый регионалист) мечтает похоронить вас живьем под обломками еще не начавшегося строительства. Намеревается ради этого копать под меня, и это, честно говоря, не радует.

Кроме того, у меня имеется к вам пара вопросов. Не удивляйтесь, если они покажутся вам странными. Это важно!

Во-первых, не получали ли вы по почте конвертов от пострадавшей К. ? Возможно, она присылала ваши детские фотографии, а уже потом назначила встречу в своей квартире.

Во-вторых (пожалуйста, не поймите меня превратно), не могли ли родители вас усыновить? Взять, скажем, младенца прямо из роддома, договорившись с роженицей или с медперсоналом. Предположение, разумеется, весьма неординарное, но у меня есть определенные основания.

Мой обратный адрес у вас теперь тоже есть. Он — чистый.

Жду ответа. А.С.»

На всякий случай я дважды отослала послание и, получив подтверждение об отправке, стерла письмо из памяти компьютера.

Можно с чистой совестью ехать домой. Хочется верить, что Верещагин не станет медлить с ответом.

Главный редактор успел заварить чай и поджечь в нескольких углах большой комнаты ароматические палочки, отчего атмосфера наполнилась удушливым цветочным ароматом. Я незаметно поморщилась и предложила выпить чай за сигаретой на балконе. Он не стал спорить, и мы вынырнули на свежий воздух.

Балкон выходил во дворик, густо засаженный кленами и каштанами. Приятно, что практически в самом центре города еще сохранились такие милые глазу оазисы. Стоит задуматься над тем, чтобы сменить свою городскую квартиру, расположенную прямо над шумной магистралью. Что, если перебраться поближе к родителям на Набережную?

Я выразила свое восхищение живописным видом, и главный редактор принял его, распираемый гордостью.

Неожиданно из комнаты донеслось пиликанье моего мобильника, и я, извинившись, поспешила снять трубку.

— Анна Дмитриевна? Это — Платонов!

— Кто-кто? — растерялась я, безуспешно пытаясь припомнить обладателя знакомой фамилии.

— Лейтенант Платонов из милиции! Я обещал вам в случае чего звонить!

— Да-да, конечно. Есть новости?

— Есть, но они вас не обрадуют. Объявился подозреваемый.

— Нашли Савицкого?

— Нет. Но мы опросили соседей, и выяснилось, что квартиру убитой посещал еще один человек минут за пятнадцать-двадцать до Савицкого. Он тоже засветился во дворе со своей машиной. Темно-вишневая «Вольво», правое крыло разбито и нахальные ментовские номера. Их один глазастый студент приметил. Насколько я понимаю, Дмитрий Серебров — ваш отец?

— Да, — пролепетала я, пытаясь не рухнуть в глубокий обморок.

— Наши ребята уже отправились по его домашнему адресу. И еще… Хоть квартира Киселевой и сильно пострадала от огня, нашим экспертам удалось-таки снять с ручек входной двери и кое-где на кухне несколько пальчиков, которые не принадлежат убитой. Если хоть один из них совпадет с отпечатками вашего отца, у него будут крупные неприятности. Это все.

— Спасибо за звонок.

Я немедленно набрала родительский телефон.

— Серебров слушает, — напыщенно отозвалась трубка.

— Папуль, это я. Все хреново! Тебя видели возле квартиры Киселевой. И номера твои ментовские засекли, нечего было выпендриваться. В общем, к тебе уже едут. Они и пальчики какие-то сняли, не приведи, господи, твои. Но ты только не волнуйся! Помни про свое больное сердце. Значит, так, — я вскочила и, меряя пространство комнаты семимильными шагами, принялась на ходу придумывать историю, — ты забеспокоился из-за присланных мне снимков и передал конверт с расплывшимся обратным адресом нашим компьютерщикам. Они поколдовали и вычислили отправителя. Не беспокойся, ребят из отдела я предупрежу. Сам конверт затерялся (если он дома, уничтожь немедленно!). Ты приехал на Салютную выяснить про фотографии. Когда поднялся на этаж, то увидел приоткрытую дверь. Зашел, увидел мертвую женщину и тлеющий огонь. Испугавшись, убежал из квартиры. Все! Понял?!

— Да, — коротко ответил Серебров-старший. — Так все и было на самом деле. Почти так. Только с адресом мне другие люди помогли.

— Если б ты мне байки про деда-гомеопата не рассказывал, можно было бы продумать все заранее, обработать свидетелей, в конце концов, — стала распекать его я. — Придумал тоже — проблемы у него, видите ли, с потенцией! И еще номера твои чертовы!

Говорила же, плюнь, езди, как все нормальные люди! Быстро ужинай, готовь вещички и не забудь сердечное. Попробуй успокоить маму. Я сейчас выезжаю, но, боюсь, тебя не застану. Ты там продержись немного. Мы с Оглоедовым вытащим тебя под подписку. И помни, у меня никакой встречи в квартире Киселевой назначено не было. Я приехала в тот район по делу и случайно ошиблась домами. Ясно?!

— Ясно. Спасибо. Ты на меня сердишься?

— Очень. Из-за тебя мама расстроится. Но ты, главное, стой на своем: ты вошел и увидел труп. Если что-то вдруг сорвется, не горюй. Докажем состояние аффекта. Возможно, выкрутим «условно». В крайнем случае, пару лет… Купим тебе тюрьму со всеми удобствами, поживешь полгодика, как в санатории. А потом «условно-досрочное» по состоянию здоровья. Слышишь?

— Слышу-слышу. Только все равно я никого не убивал…

— Неважно, убивал… не убивал. — Запнувшись, я добавила:

— Я люблю тебя, папа.

— Я тоже люблю тебя, девочка. Не волнуйся за меня. Пойду подготовлю маму.

— Целую.

Главный редактор, стоя в балконном проеме, естественно, стал свидетелем моего разговора. Как только я нажала отбой, он озабоченно спросил:

— Твоего отца подозревают в убийстве той самой женщины?

— Мне нужно ехать!

— И он действительно мог ее убить?

— Не знаю. Что бы ты сделал, если б почти тридцать лет холил и лелеял чужого ребенка? А потом вдруг родная мамаша объявилась и вознамерилась предъявить свои права…

— Чужой ребенок — ты, что ли? Тебя усыновили?

— Понятия не имею. Пока это моя рабочая версия. Родители, как понимаешь, ни за что правды не скажут. Я пошла, спасибо за ужин.

— Стой! — скомандовал Генералов. — Дай мне две минуты переодеться.

— Зачем?

— Я сяду за руль. А то вон ты — вся белая, как стена. Еще в аварию попадешь.

— Не надо, я управлюсь.

— Надо! Твоя мама точно не обрадуется, если в придачу к папиному аресту получит и тебя на больничной койке.

— Не обрадуется, — пришлось согласиться мне.

Когда мы подъехали к дому родителей, нам осталось лишь проводить глазами милицейский «бобик», выехавший со двора навстречу. Папу уже увезли. Оставив главного редактора в машине, я поспешила к маме.

Она встретила меня слезами и запахом корвалола. Чем могла, я пыталась ее успокоить, но быстро поняла, что совместной истерикой горю точно не поможешь, поэтому позвонила тете Насте — маминой двоюродной сестре — и попросила ее срочно приехать для моральной поддержки. Потом связалась с Оглоедовым и велела ему бросать свои рестораны и немедленно мчаться с Антониной ко мне на большой совет. Еще я отыскала в записной книжке телефон нашего начальника компьютерной службы и, вкратце обрисовав ему ситуацию, попросила поддержать версию с адресом, восстановленным с конверта. Он обещал помочь, а я понеслась к машине, не дожидаясь приезда тети Насти. Надеюсь, уже сегодня вечером нам с Толиком удастся решить вопрос с адвокатом. У нас в компании, конечно, работают отличные юристы, но они все специалисты по хозяйственному праву. Раньше нам никогда не приходилось сталкиваться с Уголовным кодексом.

Генералов наотрез отказался пустить меня за руль, и пришлось смириться с тем, что он доставит меня за город. В конце концов, вернется домой вместе с Оглоедовым.

Когда мы подъехали к коттеджу, «Тойота» уже стояла во дворе. Главный редактор остался в гостиной на попечение Антонины, а мы с юристом засели в кабинете, и я подробно изложила ему события со всеми подозрениями относительно усыновления. Дослушав мой рассказ до конца, шокированный Толик тут же схватился за телефон. Буквально за пять минут ему удалось договориться, что через час к нам подъедет один из лучших адвокатов столицы.

Поразмыслив, мы пришли к выводу, что о моих предположениях об усыновлении защитнику лучше не знать. Во всяком случае до тех пор, пока у меня не будет реальных доказательств. На данный момент принимаем за рабочую следующую версию: к папиному приходу женщина была мертва. А дело адвоката — доказать ее правильность следователям. Состояние аффекта и малый срок заключения — запасной вариант на самый крайний случай.

Сейчас главное — молниеносно вытащить папу из следственного изолятора под подписку о невыезде. В такую жару с его больным сердцем в переполненной камере долго не протянешь.

В девять часов утра в сопровождении грозного адвоката мы уже сидели в районной прокуратуре. К несчастью, экспертиза показала, что несколько отпечатков пальцев из квартиры Киселевой действительно принадлежали папе. Несмотря на это, подняв на уши все связи и потрясая быстро состряпанными справками о состоянии здоровья подозреваемого, к вечеру нам удалось добиться согласия нужных людей на освобождение под подписку. Кроме того, само расследование нам обещали по возможности замять. Правда, с учетом интересов нескольких посредников сумма взятки получилась до безобразия неприличной: сто тысяч долларов. Я, конечно, слышала о коррупции в органах, но, честно говоря, не предполагала таких масштабов. А может, просто в нашем конкретном случае люди в погонах почуяли запах денег.

С одной стороны, сто тысяч долларов — ничтожная цена за папину свободу, с другой — такой суммы под рукой у меня нет. Весь капитал находится в обороте. Добраться же до расчетных счетов нашей компании без подписи Сереброва нельзя, равно как и нельзя продать или заложить без его участия ценные бумаги. На моих и маминых личных счетах набралось около тридцати тысяч. Лариска с Иваном привезли на двоих десять тысяч. А тетя Настя и Оглоедов дали еще по десять.

В результате не хватало еще сорока штук. Но самое интересное то, что при всем финансовом благополучии семьи наличных денег взять решительно неоткуда. Без папиного официально оформленного согласия нельзя заложить в банке не только ценные бумаги компании, но и родительскую квартиру, дачу и обе машины. Серебров-старший, ясное дело, возражать не станет, но формальности потребуют какого-то времени, а доставать его из камеры нужно немедленно. Моя городская квартира тоже записана на папу. Коттедж и машина нажиты мною в браке, и в теперешней ситуации Генка ни за какие коврижки не даст разрешения на залог имущества.

Ну почему, спрашивается, мы с мамой никогда не страдали бриллиантовой лихорадкой? Наше скромное золотишко в ломбарде по цене лома потянет от силы на пару тысяч…

Есть еще, конечно, множество приятелей, но собирать у них по полторы-две тысячи придется долго.

Эх, вытащу Сереброва-старшего из кутузки, задам ему жару. Вроде не бедное семейство, а когда гром грянул, денег кот наплакал. Но сначала нужно его вытащить.

Антонина молча опекала нас с Оглоедовым в течение всего дня, пока мы носились по городу, сначала собирая справки о папином здоровье, а потом договариваясь об освобождении. Периодически она подсовывала нам то кофе с булочками, то бутерброды, то йогурты. Вечером, когда мы, вымотанные до предела, остались с ней в коттедже вдвоем, она неожиданно предложила:

— Давайте, Анна Дмитриевна, мою квартиру заложим!

— Как это?

— Очень просто. По завещанию я получила бабушкину квартиру еще до замужества. То есть на любые операции никакого согласия от мужа мне не надо. Квартира, правда, двухкомнатная, но в ней почти семьдесят квадратов — дом улучшенной планировки и район вполне приличный. Думаю, что при нынешних ценах на недвижимость сорок тысяч за нее в банке дадут.

— Да кто я тебе такая, чтобы закладывать из-за моих проблем квартиру? — искренне возмутилась я. — Обещала несчастный кредит на мебель и даже тот сейчас выдать не могу…

— При чем тут кредит? Вы же за пару недель меня к жизни вернули! Где бы я была теперь, если бы вы выставили меня на улицу после того побоища в кабинете? Просто осталась бы без денег, без мебели, без работы, без уверенности в завтрашнем дне, наконец.

— Ты и так сейчас без денег и без мебели… а что касается работы, то неизвестно еще, чем все закончится. Из-за папиного ареста наши клиенты могут запросто разбежаться, и тогда мы все останемся без работы.

— Это маловероятно, — со знанием дела заявила Антонина. — К тому же у меня теперь есть Толик. Знаете, какой он удивительный? У него такие глаза, что мне хочется раствориться в них без остатка. Как вы думаете, у него со мной серьезно, или он просто решил немного развлечься?

— Э-э-э…. — потянула я, не желая влезать в чужие любовные игры, — полагаю, ты ему очень нравишься. — Вот уж никогда бы не подумала, что у пухлого Оглоедова такие бездонные глаза, в которых кому-то захочется утопиться!

— Он всегда подает руку, — продолжала делиться своим счастьем девушка, — пропускает вперед, как-то вечером я замерзла, и он накинул мне на плечи свой пиджак. Представляете?

Несчастная! И как она вообще жила со своим мужем? Хотя, кажется, Генка тоже не особо напрягался подавать мне руку. Вперед, правда, изредка пропускал, на тот случай, если там вдруг кирпич упадет… Разнесчастные мы бабы! Пиджак, накинутый на плечи, — уже повод для идолопоклонничества. Но в одном она права, наш юрист — золотой человек! А вслух я сказала:

— Все равно, твою квартиру закладывать — не правильно!

— Почему же не правильно? Я ведь ничем ни рискую. Дмитрий Львович освободится и уладит все финансовые проблемы за неделю.

— Уладит, естественно…

— Вот и замечательно. Завтра утром поедем в банк и оформим документы.

— Договорились, — со вздохом согласилась я, — но только с одним условием.

— С каким?

— Ты мне пообещаешь, что больше никогда в жизни ты никому не сделаешь подобного предложения. Даже если когда-нибудь с Толиком или с любым другим мужчиной у тебя возникнут денежные затруднения, ты не станешь относиться к своей квартире как к разменной монете. — В данной ситуации я могла быть абсолютно уверена в себе и в папе. Никто из нас не способен кинуть нищую секретаршу, и она решительно ничем не рисковала. Но ее доверчивость граничила с детской наивностью. Слишком долго я варюсь в инвестиционном бизнесе, слишком хорошо знаю жесткие законы выживания в современном мире. Что говорить, тот же Генка претендует теперь на половину моего дома. Никому, совершенно никому нельзя верить!

— Анна Дмитриевна, — серьезным тоном проговорила Антонина, — никому другому я свою квартиру никогда бы не доверила. И не доверю. Будьте спокойны!

Погладив Бандита, она чихнула и принялась убирать со стола остатки ужина.

Я задумалась. Вопрос с деньгами теперь практически решен. Можно считать, что папа уже на свободе. Надолго ли? В случае чего состояние аффекта нам еще предстоит доказать, а для этого мне нужна информация.

А что, если Верещагин уже прислал мне по электронной почте ответ, который хоть чуть-чуть прольет свет на ситуацию? Плохо, что нельзя лезть в Интернет с домашнего компьютера. Чертова конспирация…

Часы показывали всего-то начало десятого. Спать все равно рановато. Закралась мысль прокатиться в компьютерный клуб. Но с ней пришлось быстро распрощаться. Ни одного такого клуба я не знаю, но даже если мне удастся как-нибудь отыскать, то туда наверняка набьется толпа подвыпивших подростков. И еще будет играть шумная музыка, которая не позволит как следует сосредоточиться.

Интересно, Генералов сильно по мне соскучился? До его дома я доберусь минут за сорок, быстро проверю почту и вернусь. Жаль, не могу его предупредить о своем приезде, телефонами мы так и не обменялись. Придется, видимо, ему пережить очередную бестактность с моей стороны.

Предупредив Антонину, я рванула в город. Главный редактор довольно долго не открывал, и меня одолело беспокойство. Но вдруг замки защелкали. В дверном проеме появилась его крайне недовольная репа.

— Ты?.. Ты что тут опять делаешь?

— Извини, у меня нет твоего номера телефона, поэтому не предупредила. Мне на несколько минут нужен твой компьютер.

— У тебя что, своего нет?

— Есть. Но я на осадном положении. Не хочу, чтобы посторонние копались в моей почте. Я войду?

— Ты не очень вовремя…

— У тебя подружка? — дошло до меня.

— Да нет… так, знакомая одна. Сейчас выпровожу.

— С ума сошел? Не нужно никого выпроваживать! Я тихонечко поработаю за компьютером. Вы меня даже не услышите. И дверь потом за собой захлопну.

— Иди ты… захлопнет она дверь. Шлепай давай в кабинет, я сейчас подойду.

— Не надо, я сама.

— Сама, как же, — проворчал он, — пароль ты тоже сама подбирать будешь?

Виновато понурясь, я шмыгнула в кабинет. Надо же, как неудобно получилось! Как это я не подумала, что холостой мужчина вполне может коротать вечер в женском обществе.

Из большой комнаты донеслись голоса: один — Генералова, второй — женский, затем хлопнула входная дверь. Выпроводил-таки гостью. Свинья я распоследняя…

Главный редактор зашел в кабинет и немедленно поинтересовался:

— Как папа? Не выпустили?

— Не выпустили. Но мы уже договорились об освобождении под подписку. Взятку, правда, заломили…

— Есть будешь? — предложил он, набирая на клавиатуре литеры логина.

— Нет, я поужинала. Но от чая не откажусь. Ты извини еще раз, что я тебе на голову свалилась и всю личную жизнь обломала.

— Я уже смирился. К тебе просто надо относиться как к погоде.

— Почему это, как к погоде? — не врубилась я.

— Ну, никто ведь не пытается упрекать погоду за ее непредсказуемость. Тебе чай зеленый, с жасмином или с бергамотом?

— По твоему усмотрению.

Хозяин отправился заваривать чай, а я проверила почту. К моей радости, сообщение от Верещагина меня уже поджидало.

«Осведомлен о проблеме вашего отца. Уверен, что это какое-то досадное недоразумение и все вскоре разрешится. Можете рассчитывать на мое содействие.

Насчет фотографий вы правы. На мой адрес действительно прислали три конверта с моими детскими и юношескими снимками. Меня это удивило, и только поэтому я якобы согласился на встречу с К., послав вместо себя помощника. Но он приехал туда слишком поздно.

Ваше подозрение по поводу усыновления — беспочвенно. У родителей к моменту моего рождения уже была трехлетняя дочка. К несчастью, сестра погибла вместе с семьей в автокатастрофе пять лет назад. А потом еще родился младший брат. Он — известный ученый-физик, хотя и достаточно молод. Сейчас живет с семьей в Женеве и маму туда перевез. Отца мы очень давно похоронили. Так что усыновлять чужого ребенка родителям не было смысла. Они своих детей могли нарожать сколько угодно.

Про чрезмерную активность регионалиста Не, мне известно. Но, думаю, мне удастся поумерить его пыл по своим каналам. Пару месяцев назад тот провернул одно дельце с крупной газовой компанией, и прижать ему хвост не составит труда. Можете не переживать, вам он не навредит.

В свете открывшихся обстоятельств с моего помощника сняты все подозрения. Он сегодня дал показания и завтра возвращается на работу.

Думаю, если сюда впутали вашего отца, то это однозначно вопрос моста. Что-то у интриганов не заладилось, и К, срочно пришлось убрать. Принимая во внимание убийство, намерения у них серьезные, и в любой момент можно ожидать новых ударов. Остерегайтесь!

Предвижу ваш вопрос. Нет, думаю, господин Не, к этому беспределу отношения не имеет. Он — мразь, конечно, редкая, но криминальный кодекс чтит свято. Да и во всем строительном проекте ему при самом удачном стечении обстоятельств могут отвалиться лишь жалкие крохи. Надо быть полным идиотом, чтобы из-за них пачкаться. А он — совсем не идиот.

Другой полезной информации у меня пока нет.

Всегда готов ответить на любые ваши вопросы.

С уважением, В.В.»

Запивая чаем рогалики с вишней, я пыталась разложить по полочкам накопленные сведения, оттого беседа с главным редактором явно не клеилась. Он, очевидно, понял мое состояние и лишних вопросов не задавал, потихоньку потягивая виски из пузатого стакана.

Забавно, меньше недели назад Верещагин уговаривал меня помочь ему разобраться с этим убийством. Теперь же, когда подозрения с Савицкого сняты и нардеп может вздохнуть почти спокойно, именно я заинтересована в разгадке ребуса. Пожалуй, это единственная возможность вытащить Сереброва-старшего из скверной истории.

Если дело все же касается моста и папа к нему причастен, то он сошел с ума. Ни один проект в мире не стоит таких осложнений. Или у него случилось временное помутнение рассудка? Теоретически возможно, но маловероятно.

Идея с приемными детьми, по всей видимости, тоже отпадает. Незачем было Верещагиным усыновлять чужого ребенка. Да и в моем случае нет никаких аргументов в пользу данной версии.

Но все равно с этими младенцами Киселевой какая-то чертовщина. В те далекие времена всех поголовно беспокоил моральный облик советского человека. И партком, и местком, и комсомольскую организацию… Да что говорить, друзья и знакомые должны были костьми лечь, дабы убедить женщину не отказываться от детей, даже если она родила их без мужа. А убитая, кажется, еще и сама в роддоме работала, если Никита Когтев ничего не перепутал. Как могли ее коллеги допустить такое? Надо бы как следует покопаться в этом деле. Вдруг смерть женщины — дикая месть обездоленного отпрыска. Правда, спустя столько лет отследить судьбу брошенных малышей будет непросто. Зато, скорее всего, рожала их Киселева по месту своей работы. А поговорить с сотрудниками Оксаны Тихоновны я все равно собиралась. Если завтра удастся вызволить Сереброва-старшего из следственного изолятора, наведаюсь в роддом. Не знаю, что мне это даст, но других зацепок все равно нет.

Вишневые рогалики почему-то закончились, а Генералов, наблюдавший, с каким аппетитом я уничтожаю мучное, предложил:

— Может, я тебе плов разогрею? По-моему, ты здорово проголодалась.

— Не надо, спасибо. Я всегда жую, когда чем-то обеспокоена, а моим волнениям конца и края пока не видно. Скоро в дверь буду бочком протискиваться.

— До этого тебе, как до луны, — попытался подбодрить меня главный редактор, а я решила отвлечься от дурных мыслей и с его помощью ликвидировать свою позорную политическую безграмотность.

— Если я ничего не путаю, Сережа, кажется, это ты у нас ближе к народу? Можешь мне рассказать, что у нас на предвыборном фронте творится? Ну там, кто на кого батон крошит; кто в какие бирюльки играет; кто непременно утонет, а кто всплывет дерьмом на поверхность и будет потом на весь регион расточать миазмы вплоть до следующих выборов. Честно говоря, я очень далека от нашей доморощенной политики. Далека… примерно так же, как от Сатурна. То есть я знаю, что в Солнечной системе есть такая планета и что у нее даже имеются какие-то кольца…

— Значит, так, — с чувством, тактом и расстановкой начал излагать умные мысли слегка захмелевший Генералов. — Сатурн — шестая по счету планета от Солнца. Масса почти в сто раз больше массы Земли. Кроме известных спутников, в плоскости экватора обращаются три кольца, состоящие из миллиардов мелких частиц, отражающих солнечный свет.

Он прервался, чтобы налить себе еще виски, а мое терпение себя исчерпало. Перехватив у него бутылку, я сердито потребовала:

— Сатурну больше не наливать! А то, глядишь, еще заспиртуется в форме энциклопедического справочника.

— А чем, собственно, тебе энциклопедический справочник не угодил? — Генералов печально проводил взглядом виски, отставленное мною за диван.

— Тем, что в хозяйстве — это вещь абсолютно бесполезная. Только пыль в книжном шкафу собирает.

— Дремучая ты особа! Тебе не политикой интересоваться, а читать книжки про Колобка. Ну, максимум, про Красную Шапочку.

— Ага, и еще про ее друга, Серого Волка, который удушил несчастную бабушку.

— Почему удушил? — удивился главный редактор. — Волк, по-моему, проглотил бабушку?

— А в моей сказке удушил! И квартиру ее поджег! И меня до смерти перепугал! И папу подставил…

— Ладно-ладно, черт с тобой, слушай про местные выборы.

Он стал неспешно освещать факты, с легкостью пересыпая известными и не очень известными фамилиями, названиями региональных политических блоков и общественных объединений, а также затейливыми комбинациями черно-белого пиара. Черно-белого в том смысле, что каждый весомый охотник за депутатским мандатом пытается сейчас любой ценой обелить себя в глазах общественности и при этом как можно сильнее замарать своих конкурентов. С первой частью у всех негусто. Банальная благотворительность в мелких масштабах, дешевый ажиотаж вокруг экологии, спекуляция национальными и патриотическими идеями, обещания накормить голодных, возлюбить ближних…

С черным пиаром дело обстоит куда веселее. В средствах массовой информации то и дело появляются пошленькие пасквили про неверных мужей, жен с нетрадиционной сексуальной ориентацией и детей с наркозависимостью. Еще муссируются рассказы о виллах на островах, дворцах в окрестностях города, разворованных средствах каких-то бюджетных и внебюджетных фондов. На экранах недавно даже появилась старушка божий одуванчик, бывший завуч некой страхозадры-панской школы. Так вот, эта самая бывшая завуч со слезами на глазах вещала в новостях сразу на двух телевизионных каналах региона про то, как один известный человек во времена своей безнравственной юности спер у нее из сумочки кошелек с деньгами. Какой, спрашивается, из него народный избранник, если он у родной учительницы лет сорок назад всю получку умыкнул?

Все, что вывалил на мою голову Генералов, было ничуть не менее интересно, чем кольца Сатурна, и так же фантастически бесполезно. Фамилию Верещагина он ни разу не вспомнил, а сама я спросить не рискнула. Толи вокруг депутата не числится никаких серьезных скандалов, то ли главный редактор намеренно морочит мне голову. Причем в пользу последнего предположения говорил тот факт, что, пока я ненадолго отлучалась в уборную, в комнате вместо верхнего освещения зажглись свечи. Да и сам хозяин, как бы невзначай, переместился по длине дивана практически вплотную ко мне. Вероятно, спровадив из квартиры подружку, теперь он рассчитывал получить компенсацию в моем лице.

Такое направление ветра мне решительно не понравилось, поэтому я скоренько поблагодарила Генералова за политинформацию и оставила его отдыхать наедине с бутылкой виски и чувством глубокого разочарования на дне пузатого стакана.

С самого утра мы с Антониной уже были в банке, который обслуживает практически все текущие счета нашей компании и дочерних предприятий. Сотрудники кредитного отдела для физических лиц битый час объясняли нам, что для залога квартиры необходим выезд эксперта на место, а этого самого эксперта на работе нет и сегодня не будет. Кроме того, для оформления бумаг понадобятся справки из ЖЭКа, из БТИ и еще из какой-то там конторы, название которой я не запомнила, но зато достаточно разъярилась для разговора с вышестоящим начальством.

Поскольку президент банка в столь ранний час на месте отсутствовал, пришлось вломиться в кабинет его зама и популярно объяснить, что если через полчаса я не увижу наличных денег, то к середине следующей недели они не увидят здесь наших расчетных счетов. Пугалка подействовала — кредит нам оформили за считаные минуты.

Благодаря этому к обеду папа, по его собственному выражению, вдохнул воздух свободы полной грудью. Я загрузила Сереброва-старшего в машину и повезла домой, по пути обрисовывая перипетии с его освобождением.

Все попытки выведать у папы хоть какую-то информацию про убийство успехом не увенчались. Он как заведенный пересказывал историю, придуманную мною же для милиции: пришел, увидел труп, испугался и убежал. Все. Точка. Хоть режьте, хоть стреляйте, хоть на кол сажайте…

С дотошностью самого паскудного следователя я задавала Сереброву-старшему вопросы. Почему, наткнувшись на труп, не вызвал милицию? Был ли раньше знаком с убитой? Какие мысли вызвали присланные фотографии? С какой радости интересовался строительством моста, и как далеко зашли переговоры с московскими инвесторами?

Папа отвечал спокойно и уверенно. Не знал, не видел, не подозревал, не хотел… Ничуть не сомневаюсь, что он уже все обдумал на досуге и на любой потенциальный вопрос у него готов пространный ответ. Все бы ничего, но если бы я была настоящим следователем, то у меня непременно возник резонный вопрос: как в почти трехмиллионном городе отец и дочь случайно наткнулись на один и тот же труп с интервалом в пятнадцать-двадцать минут? Моя версия с перепутанными домами не выдерживает никакой критики. Странно, что меня еще не вызывали по этому поводу. А также, как настоящий следователь, я бы заинтересовалась: что за ажиотаж творился в квартире пенсионерки Киселевой в день ее смерти? Сначала тело нашел папа, потом помощник народного депутата, потом приперлись мы с Оглоедовым. Не много ли народа для малометражной хрущебы?

Даже не надо гадать на кофейной гуще, меня вызовут на допрос. Рассказать им правду про назначенную встречу? Но это автоматически усилит мотив, по которому папа мог бы… Тогда нам останется только доказывать состояние аффекта. И наверняка посадят. Пускай ненадолго, но все равно посадят! А у него больное сердце. Остается уповать на взяточников, обещающих замять дело.

Я попробовала последний вопрос с подковыркой.

— Пап, а чего ты мне ничего про труп не сказал? Я же звонила тебе на «трубу», когда увидела твою «Вольво» на Пролетарке. Почему ты меня не предостерег? Почему не запретил мне ехать в ту квартиру?

Но и тут у Сереброва-старшего нашелся готовый ответ.

— Я был уверен, что к твоему приезду огонь разгорится и пожарные уже будут тушить его полным ходом. Кто ж мог предположить, что он только-только заполыхает и Оглоедов сунется в квартиру. А тебе я ничего не сказал, понимая, что ты потом всю душу из меня вытрясешь своими вопросами. Как в воду глядел…

— Лучше бы ты в воду глядел до того, как в квартиру соваться и своими шаловливыми пальчиками там что-то цапать, оставляя отпечатки! — в сердцах высказалась я, высаживая папу возле дома.

Серебров-старший предложил мне подняться, но мне уже с лихвой хватило прений, и, попросив поцеловать от моего имени маму, я отчалила в офис.

Дела в конторе обстояли хуже некуда. Руководящие сотрудники в основном занимались тем, что успокаивали по телефону запаниковавших клиентов. Я бы на их месте тоже запаниковала. Шутка ли, президент компании под следствием по уголовному делу?!

Рядовой персонал компании бесцельно слонялся по кабинетам. В атмосфере витали разброд и анархия. Будет ли в конце месяца зарплата? Стоит ли подыскивать новую работу? Кого сократят в первую очередь?

Все это поведала мне Антонина, как только я переступила порог своего кабинета.

Пришлось пройтись по офису и собственноручно успокоить массы. У нашей компании достаточно высоколиквидных активов, так что сокращений пока не будет, и зарплату все получат исправно. Серебров-старший выйдет на работу уже завтра, и повода для паники никакого нет. Беспокойные звонки наиболее крупных клиентов я велела переключать на мою линию.

Неотложных бумаг за последние дни накопилось не так много. Лето — мертвый сезон в нашем бизнесе. За час с небольшим мне удалось разобрать текучку, после чего я созвонилась с лейтенантом Платоновым, и тот без труда назвал мне номер роддома, где работала до выхода на пенсию Киселева. Пусть уж Верещагин разбирается со своим мостом, а я брошусь по следам брошенных младенцев.

Только вряд ли в роддоме мне выдадут информацию на тарелочке с голубой каемочкой. Там ведь в силе тайна усыновления… Менты опять-таки по месту работы убитой наверняка побывали. Добывать сейчас себе милицейскую корочку — гиблое дело. Папа уже и так с лихвой поплатился за свои ментовские номера.

Внезапно меня осенило. Я сорвалась с кресла и полетела к нашим компьютерщикам. Начальник отдела воспринял мою просьбу с некоторым недоумением, но пообещал сделать все по высшему разряду.

Поразмыслив немного, я решила появиться в роддоме не только с модным документом, но еще и под чужим именем с несколько измененной внешностью. Чем черт не шутит? А пока идет следствие, мне лучше не светиться в опасной близости от убитой женщины.

Вечером меня поджидал сюрприз. Позвонили Лариска с Иваном и сообщили, что нашли новую хозяйку для Бандита. Какая-то постоянная клиентка Ивановой мамы просто помешана на семействе кошачьих и поэтому, услышав историю об осиротевшем котике, тут же загорелась желанием его осчастливить. Причем вся компания уже собралась и выезжает ко мне.

Бросив другие хозяйственные дела, мы с Антониной решили придать коту товарный вид, то есть в срочном порядке вымыть его шампунем для пушистости. Естественно, кот нашего энтузиазма не разделял, поэтому вырвался из рук и моментом растворился в недрах дома. Но мы не стали отчаиваться, а принялись активно греметь на кухне кастрюлями и хлопать дверцей холодильника. Условные рефлексы сработали. Выбравшийся из укрытия Бандит был тут же отловлен, засунут в мою старую сумку эксклюзивной вязки какого-то дизайнера и вымыт шампунем, несмотря на отчаянное сопротивление. Сушиться феном, правда, котяра наотрез отказался, забившись в гостиной под диваном. Второй раз на призывные хлопки холодильником он не купился, и нам осталось надеяться, что до приезда гостей шерсть успеет высохнуть сама по себе. Звякнул папа и обсудил со мной несколько вариантов оперативного получения денег для раздачи долгов. Ситуация оказалась далека от катастрофы. На его личных счетах имелось почти тридцать девять тысяч. Остальные деньги мы решили потихоньку надергать со счетов нашей компании и дочерних фирмочек. Так что продавать ценные бумаги не было никакой необходимости. В понедельник, максимум во вторник, мы могли бы рассчитаться со всеми кредиторами. Наш деловой разговор подходил к концу, когда затренькал входной колокольчик.

Будущая хозяйка Бандита произвела на нас с Антониной грандиозное впечатление. Нет, лично я ничего против тучных людей не имею, даже уверена, что хорошего человека должно быть много. Но с какой радости, спрашивается, нужно втискивать обширные телеса в стретчевые джинсовые бриджики и маломерный трикотажный топ, украшенный на пышной груди крупными стразами? На голове у женщины красовался короткий огненно-красный ежик, а в довершение ансамбля в ушах и на сосискообразных пальцах поблескивали крупные камешки, весьма похожие на бриллианты. Короче, тот еще прикид.

Определить возраст колоритной особы тоже было крайне затруднительно. Судя по ухоженному, оплывшему жиром лицу я дала бы ей немного за сорок. По дряблой шее и пигментным пятнам на руках — хорошо за пятьдесят. Но если закрыть глаза и слушать только ее голос… По звонким, слегка повизгивающим интонациям и по словечкам типа «отпад», «клево» и «зашибись» я приняла бы ее за девочку-тинейджера, сбежавшую от строгой мамочки с подружками на дискотеку.

Женщину звали Женечкой — обязательно на «ты» и без отчества, — и владела она сетью довольно приличных химчисток.

С приходом гостей Бандит выбрался из-под дивана полюбопытствовать. К счастью, он совсем обсох и весь просто исходил повышенной пушистостью.

— Отпадная животина… офигенный жеребчик… блеск… — захрюкала довольная Женечка, стискивая необъятными формами несчастное животное.

Кот совершенно ошалел, причем не столько от неистовых объятий, сколько от удушливого запаха парфюма. Такое впечатление, что женщина не просто вылила на себя слишком много ароматов, а приняла перед выходом ванну из приторно-сладких устойчивых духов.

Вежливо вывернувшись, Бандит почесал на кухню, где Антонина возилась с незатейливым угощением для гостей.

— Не представляете, как клево, — взвизгнула его потенциальная хозяйка, — у меня уже две кошки есть. Одна — персидская, вторая — русская голубая. А теперь еще черный котейка. Супер! У меня как раз спальня черная. И он пушистый такой, охренеть можно! Он — кастрат?

— Нет, доктор сказал, натурал, — ответила я.

— Это — не беда. Сделаем операцию. Сейчас такие больнички, он даже ничего не почувствует. И киски мои будут спать спокойно. Они у меня старые девы. — Тетка от души веселилась, а Иван исправно подливал в ее бокал шампанское.

Извинившись, я потопала на кухню помогать Антонине. Она уже успела разобраться с кофе и чаем и покатила в гостиную столик с чашками. А я задержалась, чтобы выложить на блюдо кусочки кекса и вафельного торта.

Следующие полчаса Женечка без умолку тарахтела про свою любовь к животным, про свою «отпадную» квартирку, в которой у Бандита будет своя личная комната, про куриные грудки, которые домработница готовит специально для кошек по особому диетическому рецепту… Голова у меня пошла кругом. Иван с Лариской предприимчиво улизнули во двор по какой-то несуществующей надобности, а секретарша ретировалась на кухню под предлогом мытья посуды.

Жирная кошатница, дохлебав, наконец, бутылку шампанского, видимо, решила, что пора и честь знать.

— Бандюша, кис-кис-кис, — завопила она надрывно, — поехали домой, конфетка моя сладенькая.

— Кис-кис-кис. — подхватила я.

Спустя пять минут вся честная компания рыскала по дому и по двору в поисках кота. Но тот упорно не желал объявляться. Антонина многократно хлопала холодильником, громко вспоминая мясо, рыбу и прочие кошачьи деликатесы. Результат был нулевой.

Мы бились минут сорок, и в конце концов Иван психанул, заявив, что кота они заберут в следующий раз. Гости загрузились в машину и отбыли.

Антонина немного посетовала на Бандита и пошла принимать душ. Я же, воспользовавшись ее отсутствием, потихонечку прокралась на кухню.

— Опасность миновала. Выходи, — скомандовала я, отворяя дверцу в крохотную кладовочку, где хранится малоупотребляемая кухонная утварь.

Кот не замедлил вылезти из убежища. Сладко потягиваясь, он принялся тереться об мои ноги.

— Ладно, можешь меня не благодарить. Найду тебе другую хозяйку, без приторных духов и посягательств на твое мужское достоинство. — Я взяла Бандита на руки и притянула к груди. Котяра блаженно закатил глазки, подставляя шею под поглаживания. — А ты — молодчина. Другой бы, заслышав хлопок холодильника и мясные обещания, такой бы гвалт поднял! А ты даже не вякнул.

Кот удивленно распахнул глазища.

«Ну, ты и дура! Я что, себе враг? Да я свое мужское хозяйство не променяю ни на персональную спальню, ни на свиную тушенку!»

— Вот он где! Объявился-таки негодник, — в дверях появилась Антонина, запахнутая в пушистый банный халат. — Где он прятался?

— Не знаю, — не моргнув глазом, соврала я. — Только-только на кухне появился.

— Признавайся, паразит, где тебя черти носили? — Девушка взяла кота из моих рук.

Но Бандит меня не выдал. Он лишь хлопал своими янтарными глазами и издавал довольное урчание. К утру, как водится, котяра оказался дрыхнущим на моей постели.

Полдня я прокопалась в офисе, занимаясь какими-то второстепенными делами, поскольку полный сил и энергии Серебров-старший по привычке взял на себя все глобальные проблемы. Сразу после обеда начальник компьютерного отдела нарисовался у меня в кабинете и с заговорщицким выражением физиономии вручил мне плод своих трудов. Получив ксиву, я отправилась в салон красоты, где специалисты произвели некоторые изменения в моей внешности. Затем в ближайшем магазине одежды я отыскала себе подходящий прикид.

В результате в три часа пополудни в приемную главного врача роддома ввалилась весьма экстравагантная особа. Ярко-алый брючный костюмчик непозволительно туго обхватывал аппетитную фигурку. Напомаженные гелем волосы, имевшие благодаря оттеночному бальзаму цвет взбесившегося баклажана, топорщились в разные стороны. Вместо контактных линз — стильные очки в роговой оправе, болтающиеся на кончике носа. К ремешку сумки нарочито пристегнут небольшой диктофон.

Поддавшись моему напору, щедро сдобренному природным обаянием, секретарша доложила о моем приходе и получила разрешение меня пропустить. Переступив порог кабинета, я, пряча глаза за стеклами очков, принялась бессовестно вводить главврача в заблуждение.

— Алина Пущина, — деловито представилась я, — помощник выпускающего редактора телепрограммы «Жди меня». Вот мои документы.

Не давая главному врачу опомниться, я сунула ему под нос удостоверение. И не какую-нибудь там затрапезную картонную корочку с осыпавшимися золотыми буквами. В руках у меня была пластиковая карточка с цветной фотографией и магнитной лентой в придачу. Сама я, например, плохо представляла, как выглядит удостоверение журналиста из упомянутой программы. Главврач, лысоватый мужчинка лет пятидесяти пяти, тоже этого не знал, поэтому проговорил оторопело:

— Рад… очень рад. Чем могу быть полезен? — Он расплылся в радушной улыбке.

Здорово я все-таки придумала с документом! Разве может простой человек не прослезиться, увидев журналистку самой народной российской телепрограммы.

— Вы очень!., очень можете быть полезны, уважаемый Валерий Александрович! — страстно заговорила я, от души потрясая его руку, протянутую мне в знак приветствия. — Как вы понимаете, сотрудники нашей программы просто так не появляются. У нас всегда кто-нибудь кого-нибудь ищет.

— И кого вы ищете на этот раз? — с неподдельным любопытством осведомился главврач. — Моя жена очень любит вашу передачу. И я тоже иногда смотрю…

— У вас работала медсестрой Киселева Оксана Тихоновна. Она вышла на пенсию чуть более года назад.

Валерий Александрович кивнул и неопределенно развел руками. Конечно же, к чему главному начальнику учреждения интересоваться младшим медицинским персоналом?! Я вот тоже не знаю по именам ни наших уборщиц, ни охранников, ни сотрудников, нанимаемых по контракту на временные работы. И вовсе не потому, что все начальники сволочи бессовестные и им дела нет до рабов на плантациях. Просто, если все добропорядочные граждане станут обращаться со своими личными проблемами к президенту, у него не останется времени руководить страной, у главного врача больницы не будет возможности грамотно организовывать процесс лечения, а я, например, не смогу эффективно оперировать ценными бумагами. А если моя работа будет сделана плохо, то та же самая безымянная уборщица останется в конце месяца без зарплаты.

Я принялась терпеливо прояснять Валерию Александровичу ситуацию.

— Медсестра Киселева много лет работала в вашем роддоме. Ее разыскивает двоюродный дядя, проживающий последние сорок лет в Канаде и имеющий там несколько десятков продуктовых магазинов. Своих детей у него нет, вот он и вознамерился осчастливить завещанием далекую заокеанскую племянницу. К сожалению, когда наш сотрудник приехал домой к Оксане Тихоновне, оказалось, что она буквально неделю назад скончалась. В связи с ее смертью мы уже собрались отослать дядюшке отрицательный ответ вместе с нашими соболезнованиями, но случайно стало известно, что в молодости у Киселевой были дети. Она родила их без мужа и якобы бросила в роддоме. Сейчас мы пытаемся отыскать этих ребятишек, вернее сказать, уже вполне взрослых людей, и обрадовать канадского родственника наличием сразу нескольких наследников.

— А чем я могу помочь? Дети усыновляются через дома малютки или через интернаты. Роддома этими проблемами не занимаются.

— Да, но вопрос в том, в какой дом малютки попали младенцы? Мы подумали, что если Киселева работала у вас, то и рожала здесь же. В вашем архиве должны сохраниться записи, куда эти дети были направлены.

— Но вы же понимаете, такую информацию мы обычно не разглашаем.

— Других шансов отследить дальнейшую судьбу малюток нет. Вы же не хотите лишить брошенных сироток нескольких миллионов в твердо конвертируемой валюте?

— Не хочу, — отрицательно замотал головой главврач и даже отмахнулся руками, показывая, насколько сильно не хочет. — Я сделаю исключение только ради вашей программы. В нашем архиве наверняка имеются необходимые записи.

— Мне еще понадобится отдел кадров, — добавила я, скручивая быка за рога. — Возможно, в личном деле Киселевой найдутся какие-то интересные для меня данные.

— Хорошо… Но должен вас предупредить, в архиве сотни регистрационных журналов. Если не знать точно хотя бы год рождения…

— Ничего, я попробую. Не получится самостоятельно, привлеку дополнительные силы.

Главврач вызвал секретаршу и дал ей распоряжение сопроводить меня по инстанциям и обеспечить там любовь, почет и уважение. Мысленно я воспела хвалебную песнь популярной российской телепрограмме.

В отделе кадров нас встретила хмурая грымза неопределенного возраста в не слишком свежем белом халате и стоптанных босоножках «прощай молодость». Уяснив причину нашего визита, она долго причитала, поскольку личные дела бывших сотрудников хранились отдельно в огромной кладовке и никак не систематизированы. Но перечить указаниям высшего руководства кадровичка не посмела и нехотя удалилась на поиски. Некоторое время спустя она вручила мне доисторическую картонную папочку с оторванными завязками.

Я углубилась в ее изучение, хотя изучать было особенно нечего. В краткой автобиографии значилось, что Киселева воспитывалась в детдоме где-то под Рязанью, потом работала санитаркой в больнице и училась в медицинском училище. Дальше следовала запись в учетном листке о приеме ее на работу в роддом, датированная июлем шестьдесят восьмого года. Несколько отметок о внутренних переводах и мелких поощрениях. И ни слова о детях, что, впрочем, естественно, если женщина отказалась от них сразу после родов. Закончив знакомство с личным делом, я попросила грымзу подсказать мне имена сотрудников, которые работают в роддоме с конца шестидесятых. К моему удивлению, эта просьба затруднений не вызвала. Совсем недавно по поводу какого-то юбилея местного масштаба старейших работников чествовали и награждали грамотами. Но, как оказалась, тех, кто меня интересует, осталось при делах лишь двое: электрик Митрич и нянечка Тамара Никандровна, обитающая в отделении хирургии. Другие старейшины коллектива трудятся в роддоме в лучшем случае с середины семидесятых.

Старенького электрика я отмела сразу, а вот с няней решила поговорить, надеясь отыскать ее на работе. Секретарша главврача с готовностью проводила меня в хирургию. Мне повезло: только в конце прошлой недели Тамара Никандровна вышла из отпуска, и мы уединились с ней в ординаторской.

Программу «Жди меня» пожилая женщина тоже смотрела и любила, поэтому пошла на контакт охотно. Да, Оксану Тихоновну знала достаточно хорошо, много лет трудились практически бок о бок, но близко никогда не дружили. Киселева вообще ни с кем на работе не дружила, была замкнутой и, по мнению коллег, слишком высоко нос задирала. А уж после того, как она от родных детей отказалась, ее совсем сторониться стали. Как только ее тогда не уговаривали! Даже квартиру двухкомнатную дать обещали по случаю увеличения семьи. Но своенравная медсестра стояла на своем: не нужны, мол, мне лишние хлопоты, государство о детях лучше позаботится…

Увы, годы рождения младенцев Киселевой Тамара Никандровна вспомнить не смогла даже приблизительно. Затем секретарша отвела меня в подвальное помещение, в котором располагался архив, и оставила там на попечение совсем юной девчонки Кати, ведавшей «амбарными» книгами. Выполняя распоряжение главврача, она суетилась изо всех сил. Причем ее суета была совершенно бестолковой: девушка выхватывала с полок пыльные регистрационные журналы просто наобум. «Такой хоккей нам не нужен», — рассудила я и решила упорядочить процесс поиска.

Если Киселева принята на работу в июле шестьдесят восьмого, то рискну предположить, что беременной на тот момент она не была, а если и была, то на начальном сроке. Отсюда следует, что листать журналы надо с начала шестьдесят девятого года и максимум до середины восьмидесятых. Вряд ли женщина отважилась рожать ближе к сорока.

Фронт работ, таким образом, получился немалый. На каждый год приходилось по десятку толстенных книжек, исписанных корявым бисером. Кто бы мог подумать, что во времена расцвета социализма в одном только роддоме нашего города на свет появлялось до двадцати младенцев каждые сутки. Сегодня по статистике ежедневная рождаемость во всех вместе взятых городских роддомах редко превышает тридцать-сорок малышей. Что говорить, рыночная экономика свалилась на людей как снег на голову. Один ребенок в семье — уже подвиг, двое — недоразумение по причине поздней диагностики беременности, трое — пьяная безответственность.

Исполненные энтузиазма, я и Катя принялись за работу. Титаническими усилиями за час мы проштудировали записи примерно за полтора года. В них нашлось несколько рожениц Киселевых, но инициалы у всех были другие. С такими темпами здесь придется провести весь завтрашний день.

От архивной пыли неприятно щекотало в носу. Хорошо хоть Антонину с ее аллергией с собой не притащила. Решив устроить себе небольшой перекур, я выбралась на улицу. Ужасно не хочется торчать в этом пыльном архиве и завтра. И вообще, что я потеряла в роддоме? Зачем мне сдались эти младенцы? Ну, предположим, удастся их разыскать… Вероятность того, что подросшие дети как-то причастны к смерти бессовестной мамочки, близка к нулю. Вариант с усыновлением у меня тоже никак не склеивается. Правда, если…

Я лихорадочно затушила сигарету и метнулась назад в архив. Катя как раз добралась до сентября семидесятого. Схватив с полки журнал за июль семьдесят шестого года, я перелистнула странички на конец месяца. Двадцать пятое число. Указательный палец побежал по строчкам. Есть! «Сереброва Нина Витальевна. Девочка, 3300 гр., 52 см, без патологий. Выписана 4 августа…» Дальше следовали подробные записи об общем состоянии здоровья роженицы и новорожденной. Выходит, я появилась на свет именно в этом роддоме.

Сей факт почему-то дома никогда не обсуждался. Или, может, я просто никогда не заостряла на этом внимание.

Предположим, моя начальная догадка верна… Я побежала глазами по странице. Нет. Ничего. Пусто. А двадцать четвертое июля? Опять ничего. Двадцать шестое… Эврика! Вот оно! «Киселева Оксана Тихоновна. Девочка, 3500 гр., 50 см, без патологий. Отказ. Направлена в дом малютки № 3, 5 августа…»

Я перечитала запись еще несколько раз, одолеваемая чувством глубокого разочарования. Честно говоря, согласно моей сумасбродной версии тут должно было быть написано, что младенец умер. Это стало бы разгадкой. Долгожданный ребенок Серебровых умирает при родах, и шансов на новую беременность нет практически никаких. Искусственное оплодотворение в те времена если и существовало, то в зародышевом состоянии, а тему суррогатного материнства не рискнул бы развить даже самый смелый советский фантаст. Киселева рожает здоровую девочку, но в документах пишут, что младенец скончался. Мои родители получают здорового розовощекого карапуза — то есть меня, — а Оксана Тихоновна и кто-то еще из медперсонала — солидную материальную компенсацию. В записях все чисто. Одна девочка умерла, вторая на законных основаниях выписана из роддома.

Но, выходит, я попала пальцем в небо. Обе новорожденные покинули больницу живыми и здоровыми. Неужели то, что они родились почти одновременно, случайное совпадение? Слабо верится.

Есть, кстати, еще Валентин Верещагин. Он ведь тоже получал от Киселевой фотографии. Чисто визуально народный депутат старше меня лет на пять, хотя внешнее впечатление может быть обманчиво. Пока буду узнавать дату его рождения по электронной почте, пара дней пройдет, никак ни меньше. Позвонить бы ему… Но его телефона у меня нет, да и, боюсь, он не обрадуется прямому звонку. У него выборы на носу, а тут я — компрометирующий элемент.

Стоп! Зачем нужна в нашей компании служба информации? Я и раньше неоднократно задавалась вопросом, что с утра до ночи делают в конторе три человека с высшим образованием и приличной зарплатой.

Схватившись за мобильный, я даже не сразу сообразила, почему связь отсутствует, но потом поняла и выбралась из подвального помещения на свежий воздух.

— Антонина!

— Да, я вас слушаю, Анна Дмитриевна, — откликнулась девушка.

— Беги в отдел информации. Пусть станут на уши, но чтоб у меня через десять минут была дата рождения Валентина Верещагина. Хотя бы год и месяц.

— Уже бегу.

— Погоди. Думаю, в Интернете у любого депутата должен быть свой официальный сайт.

— Поняла.

Секретарша перезвонила почти сразу, а я, восторгаясь собственной предприимчивостью, спустилась назад в архив.

Семидесятый год, пятнадцатое декабря. Вот нужная страница. Верещагина, Верещагина… Черт побери! Нет здесь никакой Верещагиной! С чего я решила, что она рожала в нашем городе и именно в этом роддоме? Возможно, Верещагины вообще тогда жили на другом конце Советского Союза. Широка страна моя родная!.. Господин народный депутат мог появиться на свет где угодно: в Магадане, в Барнауле, в Мурманске… В поселке Заскорузлые Углы под городом Засранском в Ямало-Ненецком автономном округе. Почему бы и нет!

Бесцельно я перелистнула страницу назад. Взгляд рассеянно пробежал по выцветшим от времени каракулям и неожиданно выхватил знакомую фамилию: «Киселева Оксана Тихоновна. Мальчик, 3700 гр., 54 см, без патологий. Отказ. Направлен в дом малютки №3, 27 декабря…» Опять совпадение? С чем совпадение? Какое, блин, совпадение, если Верещагина рожала где-то в другом месте.

Мысли в моей голове окончательно заплутали. Ясно только, что с интервалом в пять с половиной лет малыши Киселевой были направлены в один и тот же дом малютки и, скорее всего, крохотных грудничков усыновили чужие люди. Здоровые детки, как хороший товар на полке, долго не залеживаются. Это там, за границей, сытые капиталисты обожают усыновлять детей-инвалидов, пытаясь своей заботой и любовью хоть как-то компенсировать несправедливость матушки-природы или господа бога, кому как удобнее думать. У нас больной ребенок автоматически лишается шансов обрести счастье в приемной семье. Кому нужна лишняя обуза?

Что ж, можно считать миссию в архиве выполненной. Следы младенцев Киселевой найдены. Остается вытрясти из работников дома малютки их дальнейшую судьбу. Надеюсь, моя крутая телевизионная ксива сработает и в этом детском учреждении.

По приезде домой мне пришлось долго мурыжить разными моющими средствами мои баклажановые волосы, избавляя их от остатков красящего бальзама. К счастью, Антонина, доставленная Толиком в коттедж, помогла мне справиться с этой хлопотной задачей.

Субботнее утро началось хмуро. И не потому, что небо затянуло облаками. Напротив, погода на улице была просто загляденье! Худо приходилось нам, поскольку вчера вечером, когда мои волосы сияли первозданным цветом, Толик Оглоедов заявил, что чудесное освобождение Сереброва-старшего неплохо бы отметить. Предложение юриста немедленно поддержали Лариска с Иваном. Последние не заставили себя долго ждать и заявились вскорости с двумя курицами гриль и литровой бутылкой джина.

Вечер, несомненно, удался. Оглоедов с Иваном дважды ездили докупать спиртное, ничуть не смущаясь тем, что вели машину, будучи уже изрядно подшофе. Джин мы разбавляли тоником чисто символически, поэтому утро принесло всей компании сумеречное состояние души. Особенно тяжело было Антонине. Девушка, непривычная к алкоголю, приняла на грудь никак не меньше трехсот граммов «Бифитера», и теперь ее лицо имело зеленоватый оттенок, а желудок настойчиво требовал полной свободы.

Ивану тоже не подфартило. Непонятно зачем под конец фестиваля его понесло во двор, и он с пьяных глаз свалился в один из пустых котлованов. Яма, конечно, была совсем неглубокая, и вытащили мы его без труда. Но сегодня о себе напоминала его растянутая связка.

Я было собралась послать Оглоедова в аптеку за обезболивающим, но, заглянув в его глаза и разглядев в этих мутных аквариумах табуны золотых рыбок, пришла к выводу, что за руль ему пока нельзя. Благо в моей скудной домашней аптечке отыскался анальгин, и надобность в лекарствах отпала.

Из всех участников вчерашней оргии бодрое самочувствие наблюдалось только у Бандита. За ночь он благополучно уничтожил все мясные остатки на неубранном столе и поэтому был весьма доволен как собой, так и внешним миром.

Поскольку домой никто особо не торопился, я снарядила самых крепких — то есть Лариску с Оглоедовым — в пеший поход к трассе. Там полно придорожных ларьков, в которых без труда можно разжиться продуктами. Юрист, правда, попробовал гундеть, но, заслышав магическое словосочетание «холодное пиво», враз смягчился и уже сам нетерпеливо покрикивал на Лариску, которая слишком долго собиралась. К обеду, утомленные пивом, мы потянулись к озеру, прихватив с собой небольшой мангал и кастрюльку с мясом, замаринованным для шашлыка. Бандит потрусил следом за нами, вернее сказать, следом за мясом, на правах верной домашней собачки. Вот уж поистине ненасытная утроба!

Пока горели дрова, я поведала всем собравшимся об основных результатах моего расследования. Захмелевшая компания наперебой стала выдвигать собственные версии. Чего только они не насочиняли! Иван даже договорился до того, что Киселеву по неведомой причине удушил сам депутат Верещагин, а потом направил к ней своего помощника, чтобы свалить вину на него. Короче, пользы от коллективного разума не было решительно никакой, одна только бестолковая демагогия.

К тому же Бандит куда-то запропастился. Я заволновалась и ринулась на поиски, но они ничего не дали. Друзья же хором заверили меня в том, что кот просто нагулялся и вернулся домой.

— Иван, Толик! Нанизывайте мясо на шампуры! Угли уже готовы, — отдала распоряжения Лариска, заглянув в мангал.

Мужчины направились к дереву, в тенечке которого мы пристроили кастрюлю.

— Чего-то мы, девочки, не поняли, — донеслось вскоре оттуда, — мы же, кажется, собирались жарить шашлыки.

— Ну?!

— А тут мяса почти нет, только рыба. Кто из вас брал рыбу?

Мы удивленно переглянулись и, ничего не понимая, подтянулись к дереву. В нашей кастрюле сиротливо скучали несколько кусочков свинины. Зато рядом на травке лежало штук шесть карасиков размеров чуть крупнее моей ладони. Почти все они еще трепыхались.

— Что ж это такое делается? — возмутилась я. — Какой-то гад спер у нас мясо, а нам рыбу подбросил.

— Ой., гляньте-ка, — вдруг взвизгнула Антонина, указывая куда-то в сторону кустов.

Мы все дружно повернули головы и тут же уронили челюсти. От кустов в нашем направлении деловито топал Бандит, неся в зубах жирного карася. Приблизившись, он бросил рыбку на травку и с гордым видом присел рядышком.

«Простите, братва, каюсь, мясо ваше слопал, не подавился. Но и вас голодными не оставлю. Угощайтесь! Рыбка — свежачок, только что плавала».

— Это что же получается? — всплеснула руками Антонина. — Он нам рыбы, что ли, наловил?

— Он почти все наше мясо сожрал, а там, между прочим, полкастрюли было. — Иван горестно оценивал убытки.

— Это же не кот, а уникум! — захлопала в ладоши Лариска. — Его надо на видеокамеру заснять для какой-нибудь передачи. Кот — рыболов! Надо же такое!

Не знаю почему, но у меня закрались гнусные сомнения относительно рыболовецких талантов Бандита.

То ли рожа у котяры была слишком хитрая, то ли сама я по жизни преисполнена здоровым скептицизмом…

Как бы там ни было, но Иван с Толиком живо распотрошили карасиков и поджарили их на мангале. Лакомство удалось на все сто. Зажаренные, чуть сладковатые рыбки пошли под пиво, как дети в школу. А мясом мы все равно еще вчера объелись.

Герой дня Бандит скромно вертелся неподалеку, однако участия в общем пиршестве не принимал. Есть, наверно-таки, предел у его ненасытного желудка. Но все хорошее когда-нибудь заканчивается! Вот и рыба закончилась, причем, что характерно, одновременно с пивом. Наши мужчины как-то разом пригорюнились и засобиралась. Не с их счастьем! Женским большинством мы потребовали массовых купаний.

Едва все начали раздеваться, как из камышей с противоположной стороны озера раздались отборные многоэтажные маты. По обрывочным фразам суть дела довольно быстро прояснилась, и мы поторопились убраться с берега, пока рыбаки, у которых Бандит стянул улов, не накостыляли нам по шее. А накостылять могли запросто, поскольку, кроме нас и, как выяснилось, рыбаков, на озере больше никого не было. И к тому же рыбья требуха, оставшаяся после банкета, красноречиво свидетельствовала не в нашу пользу.

Иван и Толик совершили еще один марш-бросок к трассе за пивом, и, как водится, воскресное утро снова обещало быть хмурым.

В понедельник еще до обеда нам с папой удалось рассчитаться со всеми долгами. Мы с Антониной даже успели съездить в банк и освободить из-под залога ее квартиру.

Во второй половине дня водитель, который наконец появился на работе, завез меня в салон красоты. Сегодня намечались большие планы касательно дома малютки. Правда, на этот раз я решила покрасить волосы менее радикально, заменив цвет взбесившегося баклажана на скромный оттенок бордо.

Директриса детского заведения оказалась теткой куда более недоверчивой, чем главный врач роддома. Она даже не поленилась набрать названный мною номер «местного филиала» редакции программы «Жди меня» и пятнадцать минут допрашивала Оглоедова относительно моих полномочий. Благо, я хоть Толика предупредила заранее. Но все же, подозреваю, окончательно добили директрису мифические миллионы богатого заокеанского дедушки, и она лично провела меня в помещение местного архива.

Нужные записи отыскались быстро, однако ситуация нисколько не прояснилась. Оказалось, что сын Киселевой имел тяжелый врожденный порок сердца, который не заметили в роддоме. Мальчик умер, не дожив даже до полугода. Возможно, современная медицина его и выходила бы, но в начале семидесятых у ребенка не было никаких шансов. Его сестре повезло больше. Ее в двухмесячном возрасте удочерила бездетная пара с прибалтийской фамилией Караюшкус. В деле имелись паспортные данные и все прочие координаты усыновителей. Но проблема в том, что эти данные почти тридцатилетней давности. С тех пор и советские паспорта менялись на российские, и переехать люди могли сто раз в разных направлениях, в ту же Прибалтику, например, на историческую родину.

Директриса только развела руками — после усыновления детьми занимаются опекунские советы, и дом малютки в их дела не вмешивается. Я старательно переписала в ежедневник все данные на Караюшкусов. Очень не хочется, но придется снова побеспокоить Никиту Когтева. Покинув детское учреждение, я отправилась домой.

Антонины в коттедже не оказалось, а на автоответчике меня ждало сообщение о том, что секретарша уехала на дежурный ужин с юристом. Такими темпами ребятки далеко пойдут, подумалось мне. Глядишь, скоро и свадьбу сыграем.

Накормив Бандита, я взялась приводить себя в порядок, то есть смывать с волос оттенок бордо. При том что сам цвет бальзама в этот раз был менее радикальным, въелся он намертво. Пятикратное мытье шампунем, равно как и растирание с хозяйственным мылом, ни на йоту не уменьшили бордовую интенсивность. С горя я опробовала гель для мытья посуды и кафельной плитки, стиральный порошок и даже бесхлористое соединение для удаления пятен с цветной одежды. Утекла тонна воды и бездна времени, но результат остался абсолютно нулевым. Волосы так и сияли нахальным бордовым блеском. Ядреная жидкость для чистки унитазов меня немного смутила, но все же я обработала ею кончики волос, стараясь не попасть на кожу головы. Затем, смыв чистящее средство шампунем, я на время решила прекратить бессмысленные потуги и поднялась в кабинет звонить Коптеву.

Никита отреагировал на мой звонок кучей разнузданных комплиментов и, пообещав сделать все возможное относительно поисков Караюшкусов, напомнил, что совместный ужин я задолжала ему еще за предыдущую услугу. Что поделаешь, за все в этой жизни приходится платить. Пришлось присягнуть, что мы обязательно отужинаем вместе, «как только, так и сразу…». Когтев, уловив подвох, обиженно хрюкнул в трубку, но настаивать не рискнул.

Когда я спустилась на первый этаж, Толик и Антонина уже ворковали в гостиной. При моем появлении их лица как по команде вытянулись, причем настолько, что я с ужасом оглядела свой халат, заподозрив, что он каким-то чудесным образом распахнулся. Ничего подобного. Банный халат, как ему и положено, был туго перехвачен поясом, по-пуритански зачехлив мое тело.

— Анна Дмитриевна, что это с вами? — выдохнула Антонина, хлопая глазами.

— А что?

— Зачем вы волосы перекрасили?

— Ты же знаешь, — сообразила я причину их удивления, — я перекрасилась для маскировки.

— Я знаю… Но зачем же так кардинально? И тот баклажановый цвет был вам очень к лицу.

Я повернула голову и недоуменно уставилась в зеркало. В принципе мне от природы досталось не слишком большое красноречие, но сейчас оно, кажется, покинуло меня навсегда. С баклажановыми или ярко-бордовыми волосами вице-президенту инвестиционной компании вершить дела, конечно, противопоказано. Но как прикажете жить с темно-синим затылком и ярко-малиновой макушкой?! Оттеночный бальзам, вероятно, вступил в какую-то неведомую химическую реакцию с моющими средствами, и в результате мои волосы приобрели попугаистый окрас. С таким колором не то что на работу нельзя ходить, с ним даже на улицу высовываться опасно. Менты запросто примут за агрессивного панка.

В подтверждение этой ценной мысли Бандит, невесть откуда появившийся рядом, ощетинился и зашипел.

— Ну вот, а еще говорят, коты цвета не различают, — сокрушенно пробормотала я, вслед за чем пояснила обескураженной парочке причину моих цветовых метаморфоз.

Оглоедову пришлось все бросить и мчаться в круглосуточный супермаркет добывать мне стойкий краситель для волос. И все бы ничего, но только я попросила его купить среднерусый цвет, не уточнив марку производителя. Оказавшись перед бесконечным стеллажом со всякими красками, юрист рассудил, что хороший товар должен стоить дорого. Поэтому приобрел почти за пятьсот рублей безаммиачную крем-краску, которая, как известно, окрашивает волосы очень мягко, но не слишком интенсивно.

После часа мытарств мои волосы все же приняли относительно пристойный вид, однако макушка и челка сохранили розоватый оттенок, а затылок продолжал отливать «благородной» синевой. Других экспериментов мы решили на ночь глядя не проводить, оставив специалистам салона красоты шанс реабилитироваться. В конце концов, всему виной их оттеночный бальзам.

Однако в течение всего следующего рабочего дня парикмахерам такая возможность не представилась. Как снег на голову, на нас свалилась налоговая проверка. Представители налоговой администрации — это, разумеется, не налоговая полиция. Но тем не менее внеплановый визит городских налоговиков, вместо родных районных проверяющих, заставил всех быть начеку.

Треволнения по этому поводу даже отодвинули на второй план то, что все без исключения работники нашей конторы под любым предлогом просачивались в мой кабинет, как в зоопарк. С таким прикидом было бы эффектно танцевать на шесте, причем лучше всего вообще без одежды. В сочетании со строгим деловым костюмом мои разноцветные прядки выглядели, как перья павлина на вороньем хвосте. Мне понадобились титанические усилия, дабы абстрагироваться от сего прискорбного факта и с достоинством выдерживать ехидные взгляды подчиненных. Правда, папа, в отличие от остальных сотрудников, не сдержался и выдал мне на досуге пару ласковых, напомнив и о лице компании, и о занимаемой мною должности.

Едва досидев до ухода налоговиков, я кинулась к Ивановой маме, и нечеловеческими усилиями специалистов моим волосам удалось придать более или менее пристойный вид. Пришлось, однако, смириться с тем, что вместо спокойного русого они стали отдавать вульгарной рыжинкой, равняющей меня с официанткой из дешевого кабака. Но в любом случае официантка — много лучше, чем сине-розовая девушка из стриптиз-шоу.

Вечером на домашний телефон позвонил Когтев:

— Узнал, что мог. Не представляю, зачем тебе эти Караюшкусы понадобились, но держаться от них советую подальше.

— Что, совсем плохо? — забеспокоилась я.

— Это тебе не какая-нибудь пенсионерка Киселева. Йозес Караюшкус — серьезный мужик. Еще в семидесятых возглавил один из крупнейших металлургических заводов нашего региона. Во времена перестроечного беспредела первый начал гнать эшелонами металл на Запад. Дальше — больше. Полулегальная скупка у населения приватизационных сертификатов, передел сталелитейного рынка. Сегодня Караюшкус фактически контролирует десять процентов отечественной металлургии и выбирает экспортную квоту процентов на пятнадцать. И, заметь, при этом он практически нигде не засветился. Ни пресса его не трогает, ни разного рода политиканы, ни конкуренты. Все схвачено на высшем уровне без лишней суеты. Последние десять лет он проживает с семьей в Штатах. Здесь бизнесом руководят доверенные лица. Сам в Россию наведывается крайне редко, но на него зарегистрирована квартира в центре города. У металлургического магната имеется жена Инга и единственная дочь Ани семьдесят шестого года рождения. Дочурку отправили учиться в Штаты сразу после школы, а несколько лет спустя и родители перебрались поближе к своему ангелочку. Деньги запросто преодолевают эмиграционные препоны. По непроверенным данным, сейчас семейство проживает где-то в Лос-Анджелесе. Вот, собственно, и все.

— Спасибо, Никита, очень выручил. А адреса квартиры Караюшкусов у тебя случайно нет?

— Вообще-то есть, но я же сказал, они живут в Штатах. И даже если бы они были здесь, якшаться с людьми такого полета настоятельно не рекомендую.

Но адрес я у него все же выклянчила, толком не понимая, зачем он мне вообще сдался. Разумеется, единственная дочь Караюшкуса и есть та малышка, которую бросила в роддоме Оксана Киселева. Но что это мне дает? Почему-то не верится, что семья магната может иметь какое-то отношение к убийству медсестры.

К концу недели, как нам и было обещано, следствие по делу Киселевой забуксовало. Вернее сказать, даже не забуксовало, а пошло холостым ходом. Всплыло заключение патологоанатома о том, что женщина была задушена в промежутке между восемнадцатью и восемнадцатью пятнадцатью, хотя ранее эксперты точное время смерти назвать затруднялись. Теперь получалось, что Серебров-старший, замеченный входящим в квартиру после половины седьмого, действительно наткнулся на свежий труп. Конечно, у любого здравомыслящего прокурора в зале суда могут возникнуть веские сомнения относительно того, что время смерти могло быть определено с такой филигранной точностью. Но, с другой стороны, кто ж собирается доводить дело до суда?

При повторной экспертизе отпечатков пальцев, обнаруженных на месте преступления, специалисты в один голос заявили, что следы смазаны и идентифицировать их владельца со стопроцентной гарантией не представляется возможным.

Меня даже не стали вызывать на допрос, как я ожидала. А наш адвокат заверил, что волноваться нет никаких причин. Через пару месяцев дело попадет на дальнюю полку в ожидании какого-нибудь подходящего подозреваемого, который, по всей видимости, не найдется никогда.

Антонина получила, наконец, на руки беспроцентный кредит на мебель. Папа же, узнав о залоге ее квартиры, добавил лично от себя две тысячи долларов в качестве безвозмездной премии. Но даже сумму кредита, подозреваю, секретарше не придется расхлебывать в одиночестве. Во всяком случае, из моего коттеджа она съехала, а мебель, насколько мне известно, купить еще не успела. А так как жить в пустой квартире вряд ли возможно, догадываюсь, что погашать ссуду она будет из семейного бюджета совместно с Оглоедовым.

В общем, жизнь потихоньку стала налаживаться, за исключением налоговой проверки, которая обещала затянуться надолго. Неужто все-таки происки депутата Иевлева?

В пятницу вечером, завершив трудовую неделю, я решила наведаться в квартиру Караюшкусов, предварительно отпустив водителя, которому позарез нужно было попасть на родительское собрание в школу. Его сынок-первоклассник на неделе озорничал, и теперь учительница мечтала подержаться за горло родителя.

Конечно, на дверях квартиры меня наверняка ожидает заржавевшая замочная скважина, но зато у консьержа (не сомневаюсь, что таковой имеется в элитном доме) я смогу узнать, когда хозяева наведывались домой в последний раз. Вдруг их визит на родину совпадет с убийством Киселевой? Впрочем, при желании старушку можно было заказать и из-за океана…

И чего я, спрашивается, туда прусь? Что у меня есть на этих Караюшкусов? Зачем им убивать родную мать некогда удочеренной девочки? Хотя мое сознание активно сопротивлялось, подсознание точно знало ответ: мне просто необходима хоть малейшая зацепка, дабы убедить саму себя в том, что Серебров-старший не имеет отношения к убийству женщины.

Вход в подъезд вместо престарелого консьержа сторожил бравый молодец в военной форме и с кобурой на поясе. Я сообщила ему свою фамилию — на этот раз настоящую, опасаясь, что телевизионное удостоверение не сможет разговорить служивого. Затем я назвала номер интересующей меня квартиры. Охранник потребовал документы и только после тщательного изучения моего водительского удостоверения потянулся к телефонной трубке.

— Лия Карловна, тут к вам пришли. — После чего он сделал жест рукой, позволяя мне пройти.

Значит, в квартире Караюшкусов кто-то живет, и, судя по имени-отчеству, эта женщина тоже из Прибалтики. Что, интересно, я ей скажу? Поднимаясь на лифте, я сочинила корявое объяснение своему визиту. Лия Карловна оказалась весьма приятной пожилой дамой, приходящейся Йозесу Караюшкусу родной теткой. Она прежде всего предложила мне кофе, а уже после справилась о причине моего прихода. Стараясь сильно не завираться, я наплела, что в детстве была дружна с Ани, потом надолго уехала из города, а теперь вернулась и решила повидать старую приятельницу.

Лия Карловна обрадовалась такому повороту событий и принялась взахлеб выбалтывать подробности биографии своей внучатой племянницы. Ани давно живет в США, пять лет назад вышла замуж за молодого и перспективного продюсера, у них трехлетняя дочь. Живут в Лос-Анджелесе, и не где-нибудь, а в особняке на Беверли-Хиллз. В Россию в последний раз наведывалась еще до рождения девочки, а родители посещали отчизну чуть менее года назад.

Извинившись, хозяйка ненадолго отлучилась и вернулась, вручив мне листок. На нем был записан адрес Ани в Лос-Анджелесе и телефонный номер. Лия Карловна заверила, что та рада будет услышать подружку детства хотя бы по телефону.

Поблагодарив ее за кофе и вложив листок с адресом в свой ежедневник, я откланялась, ругая себя за то, что наглейшим образом ввела в заблуждение милейшую женщину.

По дороге домой я предавалась размышлениям. Ани точно не имела повода убивать родную мать из-за глупой детской обиды. Более того, она ее не убивать должна, а памятник старушке поставить при жизни размером со статую Свободы. Что ожидало девочку, останься она с Киселевой? Прозябание в хрущобе на нищенскую зарплату матери-медсестры, обноски от соседских ребятишек, шоколадные конфеты по большим праздникам. А потом дрянное образование, муж-водопроводчик, оборванные дети… Даже если предположить, что жизнь Ани сложилась бы более удачно, вилла на Беверли-Хиллз и муж продюсер не светили ей ни при каких раскладах. Так что девочке, можно сказать, крупно повезло, и беспутная родная мамаша ее просто облагодетельствовала. Хотя ее умершего братика счастливым никак не назовешь. Возможно, при любящем материнском сердце и надлежащем медицинском уходе у малыша был бы хоть какой-то шанс выжить.

Но все равно дети Киселевой к ее смерти не причастны. Другое дело Йозес Караюшкус. Вдруг Оксана Тихоновна написала письмо в Лос-Анджелес?.. Предположим, туда тоже послала фотографии… Нет, к черту! Зачем я себя обманываю? Откуда смертельно больная женщина могла узнать американский адрес магната? Мне ведь самой пришлось для этого совершить массу телодвижений.

Папа, папа!.. Ну ведь не из-за этого дурацкого моста ты прикончил больную тетку! И мост в любом случае никак не объясняет присланные мне и Верещагину фотографии.

С трассы я свернула на привычную бетонку через лес и, пытаясь отвлечь себя от дурных мыслей, принялась созерцать густые зеленые заросли по обе стороны дороги. В зеркальце заднего вида неожиданно мелькнул черный внедорожник. В моей душе зародилось какое-то смутное беспокойство. Приличных машин у соседей по коттеджному поселку много, но джип только один и темно-зеленый. Чужие машины по этой дороге практически не ездят. Я притопила педаль, но машина сзади тоже увеличила скорость. Еще газку… Внедорожник не собирался отрываться. Шансы уйти на «Мазде» от такого танка у меня примерно такие же, как отправить в нокаут одного из братьев Кличко. Беспокойство завладело мною в полную силу, когда стало ясно, что номера джипа забрызганы грязью, а стекла тонированы.

Дорога сделала очередной поворот, и сразу за ним меня тряхнуло: черный монстр слегка приложил «Мазду» в задний бампер. Второй удар был значительно сильнее, и я едва удержала руль. Бетонка, как назло, начала петлять, а по обе ее стороны потянулся крутой кювет.

Внедорожник предпринял попытку обогнуть меня слева, намереваясь вытолкнуть «Мазду» с дороги. Пришлось вилять, загораживая ему проезд.

Если сейчас резко затормозить, то можно быстро развернуться и попробовать дотянуть до трассы. Но бетонка узкая, в один заход нипочем не развернусь, а второго шанса точно не будет: джип раздавит в лепешку задним ходом.

Я вдавила «гашетку» настолько, насколько это вообще возможно на таких виражах, каждую секунду опасаясь потерять управление. У меня лишь одно вялое преимущество перед преследователем: мне хорошо известен каждый изгиб дороги, каждая ямка, каждая крохотная трещинка… За рулем джипа — явно не самоубийца, скорость старается держать, но поворотов боится. Нужно еще с километр продержаться: там бетонка ровнее и обочина совсем пологая. А оттуда уже и до поселка рукой подать, за шлагбаум на охраняемую территорию он точно не сунется.

Что, к дьяволу, вообще происходит? Водила черной махины почему-то имеет ко мне большие претензии. Это же не какое-нибудь запугивание, а это самое что ни на есть взаправдашнее покушение! Если бы не знакомая дорога, то на скорости в сто пятьдесят я бы давно слетела в кювет и там размазалась бы по зеленым насаждениям. Да что дорога… Если бы водитель Пашка не загремел недавно в больницу и я не восстановила бы навыки вождения…

Бетонка сделала последний крутой вираж и выровнялась. Но не успела я перевести дыхание и хоть немного увеличить скорость, как получила мощный удар в заднее крыло. От толчка руки слетели с руля, раздался оглушительный треск, и все погрузилось в пустоту.

— Аня! Аня! — зашелестел ветер где-то далеко-далеко. — Аня! — Что-то стало шлепаться мне на лицо, и потом стало мокро.

Я попробовала приоткрыть глаза, но сразу же плотно слепила веки, ослепнув от света. В ушах продолжало мерзко трещать, а тела у меня как будто и вовсе не было.

— Да открывай же ты глаза наконец! — Что-то снова принялось шлепаться мне на щеки.

Я повторила попытку прийти в чувство и тут же с негодованием обнаружила над собой склонившегося Генералова, отвешивающего мне сочные оплеухи. От праведного гнева ко мне разом вернулось не только сознание, но и возможность издавать членораздельные звуки.

— Прекрати! — выкрикнула я. — Немедленно прекрати меня бить!

— Ну, слава богу, очнулась, кажется. — Он перестал меня хлестать и вместо этого вылил мне на лицо остатки минералки из пластиковой бутылки.

— Ты?!. Ты зачем, мразь, столкнул меня с дороги?

— Какая дорога? Кто кого столкнул? Спятила совсем? — взвился главный редактор. — Никуда я тебя не сталкивал. Ехал мимо, смотрю, твоя машина на обочине…

— Ехал, говоришь, мимо?! — Я попыталась вскочить, но прыти в конечностях еще не наблюдалось, поэтому мое бренное тело продолжало валяться в вязком придорожном песке. — И машина у тебя — не черный джип?! И проезжал ты мимо случайно?! И с дороги ты меня не спихивал, а просто зацепил случайно бампером! — извиваясь на песке, продолжала я злобно разоряться.

— Да нет, дура, у меня никакого черного джипа. Вон мой бежевый «Ниссан» стоит. — Он показал в сторону, и, повернув голову, я действительно увидела на обочине светлый «Ниссан».

— Куда, интересно, по этой дороге можно мимо проезжать?

— Так к тебе и ехал. А тут твоя «Мазда» разбитая, и ты внутри в полной отключке. Но это, думаю, от подушки безопасности. Колеса увязли в песке, и машина села на брюхо. Передок лишь слегка достал дерево. Сильного удара не было.

— Почему это ты по длинной дороге ехал, а не по короткой — через село? — Самые жуткие подозрения продолжали грызть меня изнутри.

— А что, есть другая дорога? Но мы ведь здесь проезжали, когда я тебя домой завозил. Ну, помнишь, тогда твоего отца менты повязали. И с Оглоедовым мы этим же путем в город возвращались…

— Скажи, а черного внедорожника ты здесь поблизости не видел? — немного успокоившись, поинтересовалась я.

— Нет. Да я по сторонам и не смотрел вовсе. Как увидел разбитую машину, так сразу к ней бросился. А в машине ты. Я растерялся, вытянул тебя наружу. Схватился за мобильник, а в нем одни хрипы.

— Тут слабая зона покрытия.

— Так вот, в мобильнике хрипы, мимо никто не проезжает, тебя боюсь в свой салон загружать — вдруг имеются внутренние повреждения… Короче, помощи ждать неоткуда, вот я и стал тебя в чувство приводить собственными силами. Ты как? Хотя, судя по тому, как бойко ты барахтаешься в песке, внутренних повреждений и переломов нет.

В этот момент мне и вправду уже почти удалось подняться.

— Лучше бы помог, — проворчала я недовольно. Генералов подхватил меня под руки, как страусенка, и облокотил об машину.

— Острая боль есть?

— Есть.

— Где?

— В щеках. Нечего было хлестать меня со всей дури. И лоб болит над правой бровью.

— Там ссадина от подушки безопасности. И на скуле еще одна есть. Поехали в больницу.

— Нетушки, — запротестовала я. — Вдруг этот джип где-то на дороге поджидает. На твоем «Ниссане» шансов у нас ничуть не больше, чем на моей «Мазде».

— Да что этот водитель, полный кретин, что ли? — удивился Генералов. — Если человек смотался с места ДТП, не оказав помощи пострадавшему, то он улепетывает прочь со скоростью света. Чего ему поджидать?

— Это не обычное ДТП. Водитель преследовал меня и затем намеренно столкнул с дороги.

— Не фантазируй! Зачем ему это? Какой-то козел просто не рассчитал мощность, слегка тебя зацепил, а потом перепутался и унесся прочь.

— Ага, и мощность он не рассчитал три раза подряд, дважды приложившись в мой бампер и последний раз в крыло. И гнал он меня, как зайца, на предельной скорости тоже совершенно нечаянно!

Генералов деловито оглядел задок «Мазды».

— Какие есть предположения? — озадачился он, оценив характер повреждений.

— Никаких. Но меня точно пытались убить. Если б я метров пятьдесят до пологой песчаной обочины не дотянула, то ты бы сейчас соскребал мои внутренности с придорожных деревьев. — На этой фразе меня передернуло. — Поехали ко мне. До охраняемого поселка тут около километра, вряд ли этот сумасшедший сунулся в ту сторону. А там телефон, вызовем милицию.

— Ладно, вызовем ментов и «Скорую». — Он помог мне добраться до «Ниссана» и, привалив мое аморфное тело к капоту, отправился запирать «Мазду».

Справившись с этим делом, главный редактор направился было назад, когда я, собрав последние силы, распахнула пассажирскую дверь его автомобиля.

— Осторожно там!.. — выкрикнул он, но договорить не успел. Я уже уронила себя на переднее сиденье. В тот же момент тысяча пчел впилась в мое мягкое место, и я заорала благим матом.

Генералов в два прыжка оказался рядом и, приподняв меня, вытащил из-под моего зада охапку роз.

— Что это было, твою…?! — с трудом выдавила я, размазывая по лицу хлынувшие градом слезы.

— Цветы-ы-ы, — протянул он, виновато теребя в руках смятый веник.

Выхватив букет и снова уколовшись, я с силой зашвырнула его в придорожные кусты, выстроив при этом витиеватую фразу, не подлежащую никакой цензуре.

Спустя полчаса после описанных выше событий Лариска с Иваном нагрянули ко мне в гости, забыв, как обычно, предупредить о своем приезде. И ладно бы они только приехали без звонка. Увидев распахнутую дверь коттеджа, влюбленная парочка даже не удосужилась подергать веревочку колокольчика и потому нарисовалась в моей гостиной совершенно неожиданно. Что ж, сами втихую зашли — сами и виноваты!

Ясным взорам моих друзей предстала следующая мизансцена. Я лежу на диване животом вниз с задранной до головы юбкой. Совершенно незнакомый мужчина склонился надо мной и старательно вырисовывает на моей попе зеленые точки, стыдливо огибая тонкие перешейки стрингов. В зубах у него зажат пинцет — с его помощью Генералов уже извлек из моей пятой точки не меньше десятка обломившихся шипов. Заслышав какое-то лишнее шевеление в гостиной, я повернула голову, то есть продемонстрировала вновь прибывшим собственную физиономию во всей красе. При виде ссадин, распухших щек и размазанной по лицу туши Иван, истолковав ситуацию по-своему, в мгновение ока ухватил в руки массивный металлический торшер и застыл вместе с ним в позе свирепого Чингачгука. Главный редактор, тоже успевший заметить появление непрошеных гостей, всерьез обеспокоился за свое здоровье: все же полутораметровый торшер — это не крохотный прикроватный светильник — и потому громко зашипел мне на ухо:

— Объясни им все немедленно! А то не ровен час еще зашибет…

И мне пришлось спешно рассказывать друзьям страшную историю про аварию, вернее, про покушение на мою жизнь.

— Ну, ссадины от подушки безопасности, это я понимаю, — задумчиво бормотал Иван, возвращая торшер на его законное место, — а что с твоей… — здесь он замялся, подбирая литературный синоним для моей многострадальной попы.

— Что с твоей задницей приключилось? — подсказала ему Лариска, не обремененная светскими условностями. — Ты что, на ежа села?

— На розы, — принялась жаловаться я. — Представляете, этот пошляк, — я кивнула в сторону Генералова, — вез мне букет роз и положил его на переднее сиденье. А я после инцидента с джипом была в ступоре и поэтому случайно уселась на этот колючий веник. Скажу честно, еж был бы лучше — область поражения куда меньше.

— Это точно, у ежа габариты много меньше, чем у букета, — поддакнул главный редактор. — Но должен заметить, возможно, я и пошляк некоторыми местами, но еще не докатился до такой жизни, чтобы презентовать розы такой необузданной особе. Цветы мне требовались по другому поводу. У меня, между прочим, намечалось свидание с девушкой.

— Это не с той ли самой зазнобой, что ты выставил из квартиры на прошлой неделе, когда мне понадобился компьютер? — с издевкой уточнила я.

— А хоть бы и с ней, — проворчал он. — Тебе-то что за дело?

— Значит, ты сегодня ехал ко мне в гости, чтобы посоветоваться относительно выбора цветов для подружки? — продолжала издеваться я.

— Ага, конечно, посоветоваться хотел. С твоим изысканным вкусом… — принялся в ответ язвить Генералов. — Ты свои волосы сама перекрашивала или надоумил кто? Выглядишь, как торговка с базара. Почем, кстати, сегодня семечки?

— Спасибо! Умеешь подбодрить добрым словом раненого товарища. — Поджав губы, я сползла с дивана и одернула юбку.

— Тамбовский волк тебе товарищ. Я из-за тебя, кстати, свидание продинамил. И даже не могу предупредить любимую: у нее мобильный в ремонте.

— Извините, пожалуйста. Опять я вам всю личную жизнь обломала!..

— Хватит препираться! — не выдержав, встряла Лариска. — Со своей подружкой потом объяснишься. Вы «Скорую» вызвали?

— Пытались, — ответила я, — но по городскому 03 нам сказали, что мой коттеджный поселок — это не их территория. А по телефону областной неотложки сообщили, что обе их машины уехали на групповое ДТП. Предложили добираться до больницы своим ходом. А при необходимости пообещали прислать труповозку.

— Сволочи! — с чувством высказался Иван. — Чего ж вы в больницу не поехали?

— Как же, попробовал бы ты с такой «мадам сижу» принять сидячее положение, — возмутилась я его непонятливости. — А других серьезных травм у меня все равно никаких нет, да и сейчас должна приехать милиция.

— Уверена? — недоверчиво хмыкнула Лариска. — У них есть свободные машины? Еще приедут сюда верхом на бронетранспортере. Весь поселок переполошат…

Но подруга не угадала: менты прибыли на пошарпанных «Жигулях» первой модели. И практически тут же выяснилось, что приехали они зря. В компетенции Госавтоинспекции находятся дорожные аварии, а преднамеренными наездами ее сотрудники не занимаются. Надо подавать заявление либо в областную прокуратуру, либо в МВД.

Но я все-таки настояла на том, чтобы гаишники выехали на место происшествия и запротоколировали случившееся. Вместе с ними на лесную дорогу были командированы и Генералов с Иваном, получившие от меня указание любым способом притянуть мою многострадальную «Мазду» в гараж.

Пока мужчины отсутствовали, я успела немного привести себя в порядок и принять душ. Лариска за это же время соорудила на скорую руку ужин.

Вернулись наши посланцы грязные и злые. Грязные, потому что машину из песка пришлось выволакивать практически на руках, а злые на доблестную милицию, от которой вместо помощи одна головная боль. Протокол, правда, гаишники составили, но буквально каждое слово им надиктовал Генералов. Своими силами у них какая-то абракадабра получалась.

По этому поводу оба красавца без ложной скромности залезли в мой бар и нарыли там большую бутылку виски, заявив, что пятьдесят капель хорошему водителю не помеха. Мне же, по их мнению, вообще требовалась изрядная порция антистресса. Когда разлили по четвертой, стало ясно, что по домам никто сегодня не разъедется. А на меня после принятого «антистресса» навалилась жуткая слабость, и, пожелав всем спокойной ночи, я убралась в свою спальню.

Проснувшись утром, я столкнулась с возмутительным явлением. Если с дурной привычкой Бандита забираться в мою постель я уже успела примириться, то терпеть на своей кровати главного редактора вовсе не собиралась. Мало того, оба паразита, кажется, спелись. Во всяком случае, кот и Генералов дрыхли в обнимку, и на обеих мордах читалось редкое умиротворение. Что ж, дорогие, хватит вам тогда и одного пинка на двоих!

Принудительно разбуженная парочка выразила коллективное неудовольствие.

«И чего тебе не спится в такую рань?!» — выдал свое мнение Бандит отрывистым урчанием, после чего обхватил передними лапами генераловское предплечье и сладко потянулся.

— Проснулась? — сонно осведомился главный редактор. — Будь человеком, дай поспать еще часок.

Он облобызал довольного кота и переложил лохматую тушку себе на грудь.

— А ну выметайтесь оба из моей постели! — вознегодовала я. — Разлеглись тут, морды бесстыжие!

— Мы не просто так разлеглись, — отозвался главный редактор. — Мы с Бандитом тебя охраняем. Просто так на людей не покушаются, вдруг бы кто-нибудь ночью в окно влез?

— Всегда считала, что охранники не спят, как суслики!

— Трезвые не спят, а с твоим Иваном и его интернациональными тостами…

— Иван — не мой, а Ларискин!

— Да на здоровье твоей Лариске! Спи давай! Вон всего только начало восьмого. — Генералов отвернулся к окну, увлекая за собой разомлевшего Бандита.

А мне осталось лишь скрипеть зубами от злости. Мало того, что никто в этом доме меня не любит, так еще никто и не уважает. Даже подлый котяра откровенно имеет свою временную хозяйку. Спать мне совсем расхотелось, поэтому я сползла с постели и направилась в ванную.

— Водички принеси, — полетело мне вслед.

Ишь, водички ему, охранничек хренов! Жаль, Иван вчера торшером не пришиб.

В ванной комнате я сняла ночнушку и оценила себя в зеркале. Мое отражение радовать меня не собиралось. На груди еще не зажили бандитские царапины, попу покрывает точечная художественная роспись зеленкой… А лицо! Две крупные ссадины — это еще полбеды, но от ретивых пощечин вокруг глаз проступили синюшные ореолы. На работу в понедельник я точно не попадаю. И не только в понедельник. Дай бог прийти в норму к концу недели.

Что, интересно, сказать родителям? С папиным сердцем и мамиными нервами знать о покушении совсем не обязательно. А поскольку никакой серьезной хроники для больничного у меня не имеется, придется грузить родителей вирусной инфекцией. Хоть бы не нагрянули проведывать страдалицу.

Приняв душ, я спустилась вниз и оценивающим взглядом окинула остатки вчерашнего банкета. Судя по тому, что возле дивана, кроме пустой бутылки виски, валяется пустая тара от водки, шампанского и пива, проснется компания не скоро и в паскудном настроении.

Кажется, мой охранничек водички просил. Неудивительно, что после вчерашних посиделок у него трубы горят. Но тут мне вспомнились застольные таланты Ивана, и я прониклась к главному редактору глубоким состраданием. Накопав в холодильнике минералку, я вернулась в спальню. Легкий толчок в спину привел Генералова в чувство, и он блаженно присосался к прохладной бутылке. Когда пожар в его организме немного поутих, я полюбопытствовала:

— Так каким, собственно, ветром тебя занесло вчера на лесную дорогу?

— Я к тебе ехал. По делу…

— По какому?

— Ну, во-первых, вчера в «Деловых новостях» вышла статья про мост. Ничего конкретного, но, возможно, тебе будет интересно. А во-вторых, на твой почтовый ящик пару дней назад сообщение пришло.

Я думал, ты его с любого другого компьютера прочитаешь, но письмо осталось болтаться нечитаным.

— А зачем это ты в мою почту залазил? — напористо наехала я.

— Случайно получилось, но письмо я не открывал, честное пионерское. Сбросил его на дискету и решил тебе привезти. Я бы, конечно, мог просто позвонить, но ты своего телефона не оставила.

— И хорошо, что не оставила…

— Почему это хорошо?

— Если бы я оставила телефон, то ты бы ко мне вчера не собрался, и тогда мне неизвестно сколько пришлось бы валяться на лесной дороге. Сам ведь видел, по старой бетонке машины практически не ездят.

Про себя я подумала, что все же стоит обменяться с этим типом номерами мобильных, а то как-то странно мы с ним в последнее время пересекаемся.

— Не знаешь, кто на тебя мог покушаться? — спросил Генералов, дохлебывая литровую бутылку воды.

— Не имею ни малейшего представления! Личных врагов у меня нет, да и проблем тоже. Только вот эта идиотская история с убийством Киселевой и вместе с ней мост, детские фотографии, брошенные младенцы, депутат Верещагин, металлургический король Караюшку с…

— Стоп-стоп-стоп! При чем тут Караюшкус? Насколько мне известно, он — очень влиятельный человек, — забеспокоился Генералов.

— Да ни при чем он, наверное. Просто я выяснила, что именно Караюшкусы удочерили в свое время девочку Киселевой. Теперь все они живут в Америке. У приемной дочки особняк на Беверли-Хиллз и муж продюсер.

— А ты? Тебя тоже удочерили? Если я не ошибаюсь, тебя посещали такие мысли.

— Похоже, я ошибалась. У убитой женщины была только одна девочка, и взяли ее Караюшкусы.

— Тогда, может, вчерашний наезд их рук дело?! Ты разнюхала про удочерение, а они вовсе не собираются обнародовать этот факт…

— Так я ведь тоже не собиралась его обнародовать! И начинать им тогда следовало не с меня, а с уничтожения архивов в роддоме и в доме малютки. Мало ли кто еще там может покопаться. К тому же у металлургического магната достаточно денег на профессионального киллера. К чему ему водила-дилетант?

— Водила мог быть как раз самым настоящим профессионалом. Только заказ он получил не на убийство, а на запугивание.

— Ерунда! — отрезала я. — Гонка была не на жизнь, а на смерть. Меня спасло только знание дороги и песчаная обочина. Уверена, это не Караюшкус. И строительства моста это покушение тоже вряд ли касается. Никаких телодвижений в сторону этого проекта мы с папой в последнее время не делали и даже не собирались делать. И без того проблем хватает.

— А твой муж? — задал вопрос Генералов.

— Генка? Так мы разводимся, он к мосту никакого отношения не имеет, равно как и к нашему с папой бизнесу.

— Я не о том. У вас есть совместная собственность? Что он получит в случае твоей смерти?

Меня словно громом поразило. Что выиграет Генка? Он выиграет коттедж вместе с прилегающей территорией. По сегодняшним ценам это тысяч триста, никак не меньше. Сумма совсем не малая. Но не мог же он в самом деле из-за денег?.. С другой стороны, кроме коттеджа, остается еще уязвленное самолюбие и перспектива лишиться «Мерседеса». Неужели этот комплекс причин его спровоцировал? Почему-то не укладывается в моей голове такой сценарий! Генка, безусловно, — тот еще фрукт. Вон, даже елочки с участка утянул, не погнушался. Если б, например, на моем пороге в ежедневном режиме стала появляться кучка дерьма, я бы точно знала, кто тому идейный вдохновитель. Или если бы в тюбике с гелем для волос вдруг оказалось средство для эпиляции… Генка по натуре — просто мелкий пакостник. Даже серьезное хулиганство ему не по зубам.

К тому же, будь за рулем взбесившегося джипа мой муж, он бы не стал притормаживать на поворотах. Маршрут по старой бетонке известен ему не хуже моего.

— Он мог нанять киллера, — отреагировал на мое замечание главный редактор, с чувством тиская Бандита, от чего наглая котячья морда выражала состояние глубокой эйфории.

Я живо представила себе Генку-чистоплюя, договаривающегося с убийцей в темном переулке, и отрицательно замотала головой.

— На тебя не угодишь, — поник Генералов, — и муж не мог, и Караюшкус не мог, и мост вам с отцом без надобности… Слушай, а если это просто случайность? Так сказать, пагубное стечение обстоятельств.

— В смысле?

— Ну, например, тебя с кем-нибудь перепутали. Или тот водила в карты проигрался в пух и прах. И на спор должен теперь задавить молодую телку.

— Конечно, — отмахнулась я, — скажи еще, что шоферу-психопату просто не понравился мой новый цвет волос. Заметил рыжую и давай за ней охотиться.

— Вот-вот, что-нибудь в таком роде… В любом случае, тебе сейчас нужна охрана.

— Ага, точно — два амбала будут следовать за мной по пятам, распугивая добропорядочных граждан, а в случае опасности с профессиональной прытью вожмутся в асфальт, спасая собственные шкуры. Неужели непонятно, охрана не останется незамеченной?! Ты хоть понимаешь, чего стоило разрулить ситуацию с папиным арестом? Клиенты так и норовили разбежаться по углам как тараканы. Не дай бог, всплывет покушение, и нашей инвестиционной компании точно можно ласты клеить.

— Кстати, а ты не думала насчет конкурентов? Может, кто из них расстарался?

— Вероятность близка к нулю. Инвестиционный рынок давно разделен и работает относительно стабильно. Каждый стрижет купоны в своем сегменте. Крах любой крупной компании чреват чудовищными последствиями для всех операторов. Клиенты просто перекачают средства в банки под более низкий, но зато менее рискованный процент. В нашем деле каждый заинтересован в благополучии конкурента. Это как авиаперевозки — рухнул один самолет, и на какое-то время падает спрос на билеты всех авиакомпаний. Люди не любят рисковать.

— Сдуреть можно. — Главный редактор почесал взлохмаченный со сна затылок. — Все у вас перевернуто с ног на голову. Конкурент конкуренту — друг, товарищ и брат…

— А что в этом плохого? — подивилась я странному ходу его мыслей. — Кстати, что ты там говорил про статью и дискету?

— Они в машине, в бардачке. — Он протянул мне связку ключей. — Возьми сама, а я еще подремлю.

Оставив Генералова вылеживать похмелье, я прогулялась во двор и извлекла из «Ниссана» журнал и дискету.

Статья называлась «Что нам стоит мост построить?» и была посвящена источникам финансирования проекта. Автор ставил под сомнение целесообразность выделения средств на строительство из краевого бюджета, считая, что город должен обойтись собственными деньгами и частными инвестициями. Также высказывалось несколько пространных намеков на нечистоплотность отдельных чиновников, но ни одной конкретной фамилии не называлось. Дальше следовала пространная болтология на тему разбазаривания бюджетных денег, ничуть не более опасная, чем стрельба по воробьям из водяного пистолета.

Закончив чтение, я включила компьютер и запустила дискету. На этот раз послание Верещагина было более чем лаконичным.

«Наш регионалист Ие, на поверку оказался более шустрым, чем я предполагал, и аппетиты у него более серьезные. Боюсь, одной внеплановой налоговой проверкой вы не обойдетесь. Ждите других гостей. Со своей стороны, приложу все силы, чтобы решить этот вопрос.

С уважением, В.В.»

Вот зараза, значит, налоговики заявились не случайно! Чего доброго, Иевлев еще подстегнет районных оперов по делу Киселевой. Тогда Сереброву-старшему придется худо. В противовес нашим деньгам у регионалиста, кроме денег, имеется еще и власть. Чтоб ему провалиться!

Когда я, вконец разбитая, выползла из кабинета, вся компашка уже потягивала на террасе пиво. Видно, вчера затарились капитально. Остается надеяться, что сегодня они ограничатся малым.

— Нашлось что-нибудь интересное? — отфыркиваясь от пивной пены, осведомился Генералов.

— Ничего такого, что пролило бы свет на вчерашнее происшествие, — ответила я и прикрикнула сурово:

— Нечего пиво жрать на пустой желудок! Погодите минут десять, я яичницу вам поджарю.

Проследовав на кухню, я с неудовольствием уперлась взглядом в гору грязной посуды в раковине. Придется-таки всерьез задуматься о прислуге, если уж друзья повадились оттягиваться у меня по выходным. Накормив Бандита, я принялась за готовку.

Безусловно, яичница слегка подгорела. Но подобная малость меня ничуть не смутила, и я вывалила кулинарный шедевр на тарелки. Чуть позже выяснилось, что угощение еще и прилично пересолено, поэтому все, включая меня, жевали его без особого удовольствия, сопровождая вялое чавканье тоскливыми вздохами.

— Готовить ты не умеешь, — выразил общее мнение Генералов, силясь проглотить очередной кусок.

— Ничего, — попробовал подбодрить меня Иван, — если пивом запивать, то соли почти совсем не чувствуется.

— А кто у нас самый заядлый гурман, — кинулась в мою защиту Лариска, красноречиво взглянув на главного редактора, — тот и будет обед готовить. Там в морозильнике полно мяса, я вчера заглядывала.

Генералов скорчил недовольную мину, но, причмокнув остатками яичницы, от дискуссий по этому поводу воздержался.

— Значит, так, — выступил Иван, отставляя в сторону пустую тарелку. — Вчера мы посовещались и решили. — Он выразительно посмотрел в мою сторону. — Ты, Аня, ближайшие дни проведешь под охраной дома, все равно в таком виде тебе на работу нельзя появляться. Я уже позвонил своему институтскому приятелю, который владеет небольшим охранным агентством. Он сможет выделять бойцов в дневное время. Правда, ночью его сотрудники распределены по объектам, и свободной рабочей силы в горячую отпускную пору нет. Поэтому по ночам мы будем обходиться своими силами.

— Кто это мы? — нахмурилась я.

— Как кто? Я, Толик Оглоедов, вот и Серега нам поможет. — В подтверждение Ивановых слов Генералов кивнул. — А в субботу ты улетаешь с нами. Мы даже вчера вечером третий билет забронировали…

— Куда это я улетаю? — Оперативность, с которой друзья расписали мои ближайшие планы, не на шутку меня встревожила.

— Ты, я и Иван летим в Штаты, — радостно сообщила Лариска. — Ивану туда по делам нужно. И я решила мотнуться с ним за компанию. А теперь мы и тебя захватим от греха подальше.

— Никуда я не поеду! — активно запротестовала я. — Спрашивается, что мой отъезд решит? Если кому-то я сильно мешаю, то меня запросто шлепнут по возвращении. Или вы мне предлагаете насовсем в Штаты эмигрировать?

— Нет, разумеется, — взялся успокаивать меня Генералов. — Вы улетите только на две недели.

— И что это даст?

— Мы думаем, преступник себя за это время проявит.

— Как это, интересно, он себя проявит, если меня здесь не будет?

— Этот вариант мы тоже продумали, — осчастливил меня Иван. — Есть в нашем городе одна конторка, где специально обучают женщин-телохранителей. Надеюсь, там мы сможем подобрать барышню, хотя бы отдаленно похожую на тебя. Она и поживет эти две недели в твоем доме, поездит на твоей машине…

— У вас всех что, коллективный сдвиг по фазе? — вконец разозлилась я. — Сообразили вчера на троих и гоняли детективные страсти по пьяной лавочке.

— Почему по пьяной? — возмутился Генералов. — Это между прочим, твой юрист предложил заменить тебя профессионально подготовленной девушкой. Мы вчера ему звонили, и, заметь, в отличие от нас он был совершенно трезвым.

— Так вы еще и Оглоедова к своим интригам подключили?!.

— Подключили, — не стал отнекиваться Иван. — И он с нами полностью солидарен. Ты дорога нам, как память. Так что в субботу мы втроем улетаем. А если у тебя есть возражения, — он многозначительно нахмурился, — то мы немедленно звоним твоему папе и докладываем ему о покушении. Догадываешься, какие будут последствия?

Я закатила глаза. Конечно, догадываюсь! Серебров-старший всенепременно запрет меня в подвале моего собственного дома и выставит по периметру территории взвод автоматчиков. Причем заточение будет бессрочным, поскольку неясно, откуда исходит угроза и когда все это закончится.

Правда, есть еще у папы во Владивостоке старинный дружочек. Меня вполне могут погрузить в бронированный грузовичок и отправить на Дальний Восток без права переписки. Срок пребывания там опять же ничем не определен.

Обложили! Затравили меня, несчастную… Две недели в Штатах все же, пожалуй, лучше, чем год в подземелье или на Дальнем Востоке. Что угодно, только бы Серебров-старший ничего не узнал про нависшую надо мной опасность.

— Хорошо. Но как я объясню родителям свой отъезд? — выдала я последний аргумент, хотя было уже совершенно ясно, что друзья приговорили меня окончательно и бесповоротно.

— Скажешь, что просто уезжаешь отдыхать, — заявил Иван, откупоривая очередную бутылку пива.

— Они не поверят. Кто это, спрашивается, едет отдыхать, когда родной отец находится под следствием, а в бухгалтерии прочно окопались налоговики?

— Придумаешь что-нибудь, — фыркнула Лариска. — В конце концов, после всех пережитых стрессов твое желание восстановить боевой дух — вполне приличный довод.

В этот момент зазвенел дверной колокольчик, и к нам присоединились Оглоедов с Антониной. Если до их приезда у меня еще теплилась призрачная надежда отвертеться, то теперь силы «противника» имели колоссальный численный перевес. Все мои попытки сопротивления пресекались на корню: «Будешь спорить, позвоним папе!» В результате, скрепя сердце, мне пришлось принять план моего спасения.

Воскресным вечером мы все отправились в город, поскольку, по общему мнению, сторожить меня в городской квартире значительно проще, чем в коттедже. Там невозможно проникнуть в помещение через окна, и в подъезде имеется дополнительный блокпост в виде консьержей.

Бандита Иван вознамерился отвезти любительнице семейства кошачьих, Женечке, но я грудью встала на защиту бедного животного. Пожилая теща крупного банкира, пасущая внуков на соседнем со мной участке, без проблем согласилась присмотреть за котом. Тем более что со своим подхалимским характером котяра уже давненько регулярно захаживал к ним в гости с целью ревизии съестных припасов, не забывая при том поиграть с детьми. Так что Бандит являлся желанным гостем в их доме.

Родителям я убедительно почихала в телефонную трубку, сообщив, что захворала и до конца недели на работе не появлюсь. Мое заявление о двухнедельном отдыхе в Штатах они, к моему удивлению, с энтузиазмом поддержали.

Вопрос с визой Иван пообещал решить по своим каналам в кратчайшие сроки. Он же остался сторожить меня в ночь на понедельник. А утром его сменил крепкий молодец из охранного агентства. Плечистый парень скромно обосновался на кухне и особых неудобств мне в течение дня не доставлял.

В обед позвонила Лариска и поставила меня в известность, что подходящую по внешнему виду девушку-телохранителя подобрать удалось. Ей лишь придется изменить прическу и перекрасить волосы, но она готова пойти на подобные жертвы. Правда, ориентировочная цена за ее услуги повергла меня в состояние легкого транса, но Лариска успокоила тем, что в Штатах мы будем жить на вилле у дальнего родственника Ивана и на его полном довольствии. Так что потратиться придется только на авиаперелет. Это меня немного подбодрило, и мы договорились, что в среду я познакомлюсь со своим двойником.

В семь часов вечера подтянулся Генералов, сменив на боевом посту дюжего охранника. С собой главный редактор прихватил объемистые пакеты с провизией, поскольку, по его словам, моя стряпня способна довести нормального человека до голодного обморока.

Мы сели ужинать, но где-то на середине трапезы нас побеспокоил телефонный звонок. Я сняла трубку, но ответом на мое призывное «Алло!» стало напряженное молчание, после чего раздались гудки.

— Вот оно, началось, — прошептала я. — Проверяют, где я нахожусь.

Паника пробралась под мою футболку и пробежала вдоль позвоночника крупной дрожью. Воображение мгновенно нарисовало человека в черной маске, который уже заточил огромный нож и сейчас проникнет в подъезд.

— Брось, кто-то просто номером ошибся. — Генералов не собирался придавать значение подозрительному звонку. — Прими «Новопассит» и заваливайся под телевизором.

Есть мне совсем расхотелось. Я убралась в спальню, совершенно подавленная. Главный редактор закончил ужин в одиночестве, после чего крикнул из кухни, что идет принимать душ.

Тоже мне, сторож нашелся! Пока он будет водные процедуры принимать, меня двадцать раз успеют укокошить. Причем труп обязательно расчленят и пронесут мимо консьержа в спортивных сумках. В подтверждение моих скорбных мыслей из прихожей послышался приглушенный скрежет, и затем раздался щелчок замка.

Меня перекосило от ужаса. Убийца уже на пороге, а Генералов в ванной на другом конце квартиры. Пока я туда добегу, преступник успеет открыть два оставшихся запора.

Взгляд затравленно метнулся по комнате и остановился на массивной бейсбольной бите. Ее привезла мне в подарок Лариска, то ли из второго, то ли из третьего свадебного путешествия. Ухватив в руки деревянную дубину, я вылетела в прихожую, прокричав по дороге:

— Серега, спасай! — Но, подозреваю, шум воды в ванной поглотил мой крик о помощи.

Щелкнул последний замок. Дверь приотворилась, я в сумеречное пространство прихожей втиснулась темная фигура. Выскочив из-за вешалки, где я успела притаиться, я, ни секунды не колеблясь, обрушил биту на голову пришельца. Вернее сказать, только намеревалась попасть по голове, но вследствие высокого роста Генки — а это был именно он! — удар получился касательный и по уху, а затормозила дубина у него на плече. Генка отчаянно взвыл, потерял равновесие и рухнул на пол, подмяв под себя огромную корзину с белыми орхидеями. Бутылка шампанского, которую он держал в руках, вдребезги разбилась о напольный кафель.

Я растерянно вжалась в угол, намереваясь слиться с цветом обоев, и стала медленно сползать вниз по стенке. В эту секунду в прихожую впрыгнул главный редактор. По всей видимости, он среагировал на Генкин звериный вопль и потому появился в мыльной пене и совершенно голый.

Увидев меня в состоянии нестояния и здоровенного мужика, который, придерживаясь за стену, пытается принять вертикальное положение, Генералов выхватил у меня из рук биту, намереваясь закончить начатое мною дело. В последнее мгновение мне удалось перехватить его руку:

— Не надо, Сережа! Это свои!

Генка поднялся с пола и уставился на нас мутным взглядом. Судя по тому, как бешено начали вращаться его зрачки, картинка в его глазах быстро приобрела резкость.

— Гадина! — прорычал бывший муж. — Еще на меня, дрянь, бочки катила! У самой голые е… табунами ходят! — Брызгая слюной, он добрался до дверей и, шатаясь, вывалился из квартиры, громко хлопнув дверью о косяк. — Сволочь! — донеслось до наших ушей напоследок.

— Что это было? — оторопело поинтересовался главный редактор.

— Генка, мой бывший муж. У него остались ключи от квартиры. А я решила, что это убийца пришел по мою душу, и огрела его бейсбольной битой.

— А зачем он приходил? Может, все-таки именно он тебя убить хотел?

— Ага, — всхлипнула я горестно, — и выбрал в качестве орудия убийства корзину с орхидеями и бутылку шампанского. Думаю, его визит был шагом к примирению.

Сидя на полу в углу прихожей, я разглядела на светлом кафеле алые разводы. На смятых цветах тоже обнаружились кровавые капли. Мамочки! Я Генке голову размозжила!

От вида крови, от пережитого стресса, от пронзительной жалости к себе, любимой, слезы хлынули из глаз бурными потоками. Незадачливого муженька тоже, конечно, было немножечко жалко. Одно дело желать его крови чисто фигурально, в смысле отобрать «Мерседес», а другое — проломить Генкину черепушку бейсбольной битой.

Генералов истолковал мою истерику по-своему. Опустившись на пол, он обхватил меня за плечи и принялся по-отечески поглаживать волосы, приговаривая:

— Не убивайся! Завтра позвонишь ему и все объяснишь. Вы обязательно помиритесь. И будете жить долго и счастливо…

Смысл его слов дошел до меня не сразу, но все же дошел.

— Типун, блин, тебе на язык! Не хватало мне только с Генкой мириться, — выдавила я сквозь слезы.

— Чего ж тогда ревешь? — опешил Сергей.

— А чего мне радоваться?! — Рыдания сами собой пошли на убыль и угрожали перерасти в истерический хохот. — Бывшему мужу голову разбила, а теперь вот сижу на полу в обнимку с голым мужчиной. Между прочим, от твоей мыльной пены у меня в носу щекотно.

Генералов сообразил наконец, что пребывает в костюме Адама, и, ойкнув, кабанчиком метнулся за ближайшую дверь. За этой дверью у меня находится кабинет, в котором, естественно, никакой одежды отродясь не водилось, равно как подходящих простыней или полотенец. Поэтому вскорости оттуда раздались жалобные мольбы.

Получив на растерзание Генкин спортивный костюм, главный редактор прокричал мне из-за двери:

— Знаешь, я думаю, голова у твоего супруга цела-целехонька.

— Как же, кровищи-то вон сколько натекло.

— Это с меня натекло… с моей ноги. В горячке, наверное, на стекло от шампанского наступил. Дай какое-нибудь старое полотенце, а то я весь палас перепачкал.

Накопав в шкафу полотенце, я обеспокоенно влетела в кабинет, даже не уточнив, успел ли Сергей натянуть на себя спортивный костюм. Тут же выяснилось, что одеться он успел и теперь стоял посреди комнаты, как цапля, поджав окровавленную ногу и изо всех сил пытаясь не замарать ковер. Мог бы не стараться: светлый ворс и так уже был украшен во многих местах некрасивыми бурыми пятнами.

Обмотав раненую ступню полотенцем, Генералов прошкандыбал на кухню, где я взялась оказывать ему первую медицинскую помощь. Рана оказалась в общем-то пустяковой, и мне удалось обойтись йодом и тугой повязкой. Затем пострадавший перебрался на диван в столовой, а я принялась за уборку, потратив уйму времени на чистку паласа специальным моющим раствором.

Мое появление в столовой после трудов праведных не вызвало у главного редактора восторженных эмоций.

— Кстати, а чего это твой муж про табуны голых мужиков говорил? — выдавил он терзавший его вопрос.

Ну, Генка! Вот ведь поганец! Везде ухитрится мне напакостить! Никак припомнил, зараза, обнаженный торс Верещагина в моей гостиной. Пришлось выкручиваться на ходу:

— Э-э-э, думаю, у него от удара в глазах двоилось, а может, даже троилось или четверилось…

Не знаю, поверил ли мне Генералов, но неприятный инцидент удалось замять.

Отправляя утром прихрамывающего главного редактора на работу, я вручила ему дискету с электронным письмом для Верещагина. В нем я поведала депутату про покушение, про вынужденное пребывание под домашним арестом и про спешный отъезд за границу подальше от непонятных событий.

В среду вечером Иван с Лариской доставили мне на смотрины Марину. Девушка уже изменила прическу и цвет волос, и издали ее вполне можно принять за меня. Во всяком случае, подслеповатая бабулька-консьержка, заступившая сегодня на смену, без сомнений вручила ей мою квитанцию на оплату света. Конечно, при ближайшем рассмотрении любой человек, хорошо меня знающий, без труда заметит подмену. Но, надеюсь, неведомый убийца не относится к узкому кругу особо приближенных. А если еще правильно нанести макияж… В общем и я, и Марина остались довольны друг другом, и нашим внешним сходством в том числе. Девушка рассказала, что является мастером спорта по карате и, кроме этого, прошла курс специальной подготовки в школе для элитных телохранителей.

Программа занятий в такой школе ничем не уступает тренировкам спецназа.

— Все же, — не удержалась от комментария я, — против лома нет приема. Вы сильно рискуете.

— На самом деле риск минимален, — улыбнулась Марина. — Я ни на секунду не буду оставаться одна. Рядом всегда будет парочка моих коллег для подстраховки. Ну скажите, кто заподозрит в стройных красотках профессионалов?

В этом она права! У нее самой комплекция точь-в-точь как моя собственная. А способна я максимум на легкую оплеуху противнику, если, конечно, не считать знаменитый удар дубиной по Генкиному уху.

Марина настояла на проживании в загородном коттедже, мотивируя свой выбор тем, что это облегчит задачу преступнику. А следовательно, увеличивается вероятность того, что он заглотнет наживку.

Для сотрудников компании я беру отпуск. Поэтому у Марины нет необходимости светиться на работе, где любой расколет ее в два счета. Но и сиднем сидеть за городом ей тоже смысла нет. Если убийца действительно существует, то его может отпугнуть охраняемая территория. Он, скорее всего, будет караулить жертву в уединенных местах, подобных лесной дороге. Единственный разумный компромисс — это ежедневные выезды девушки за пределы поселка. Прогулки по магазинам должны чередоваться с посещениями фитнес-центра, салона красоты, ресторанов. Для правдоподобия она даже поужинает несколько раз с Оглоедовым и Антониной.

Неожиданно всплыла проблема с автомобилем. Моя раскуроченная «Мазда» по-прежнему отдыхает в гараже, и реанимировать ее в кратчайшие сроки не удастся. Скрепя сердце Иван согласился выписать доверенность на вождение своей машины, поскольку других вариантов быстро разжиться приличным транспортным средством у нас не было.

Марина получила от меня массу мелких указаний по поводу моей любимой одежды, ответов на телефонные звонки, кормления Бандита и тому подобное. К концу вечера она уже знала, какие блюда я на дух не выношу, сколько сахара кладу в кофе и какими закоулками объезжаю дорожные пробки.

Напоследок я выдала девушке полторы тысячи долларов аванса, и та откланялась. Лариска с Иваном остались сторожить меня до утра.

До конца недели никаких новых неприятностей не приключилось, что позволило нам в субботу загрузиться в самолет и покинуть родные пенаты. Для перелета в Лос-Анджелес, а именно там у Ивана должны были состояться переговоры с представителями какой-то серьезной компьютерной компании, пришлось сделать пересадку в московском аэропорту. Лететь американскими авиалиниями оказалось гораздо комфортнее, чем отечественными, на которых мы добирались до Москвы. И самолет был поновее, и сервис намного круче. Но, несмотря на это, летела я с тяжелым сердцем. Что, если Марина и ее компаньонки не рассчитают свои силы? Этот крест мне потом придется нести до конца дней. А тот факт, что этот самый конец дней может оказаться совсем не за горами, оптимизма нисколько не прибавлял.

Лариска и Иван с головой погрузились в чтение, а я принялась бесцельно пялиться в иллюминатор. Далеко внизу пестрили разноцветные лоскутки полей, изрезанные местами тонкими ниточками рек и автомобильных дорог. Погода нам благоволила: лишь изредка под крылом проплывали невесомые перышки облаков.

Мои мысли хаотично блуждали по дальним закоулкам мозговых извилин. Куда бегу? Как я, взрослая образованная женщина, позволила втравить себя в подобную авантюру? То, что отъезд спасет мою шкуру, весьма сомнительно. Зато общая ситуация в мое отсутствие вполне может ухудшиться. Вдруг налоговики нароют в бухгалтерских документах что-то серьезное? Да и дело Киселевой пока не закрыто. Стараниями Иевлева папу могут взять под стражу в любой момент. Хотя в нынешней ситуации связать нашу компанию с депутатом Верещагиным весьма проблематично. А ведь через нас топить собираются именно его. Но кто знает…

Между тем одинокие перышки облаков в иллюминаторе сменились крупными хлопьями сахарной ваты.

От сладких детских воспоминаний мне стало совсем скверно, и, немного поколебавшись, я заказала себе коньяк. Иван с Лариской, разумеется, тут же поддержали мое начинание, и вскорости жизнь приобрела более радужные оттенки, а еще через пару часов мы провалились в царство Морфея.

Лос-Анджелес встретил нас несусветной жарой. Я, разумеется, предполагала, что во второй половине июля в Калифорнии достаточно знойно, но такой кошмар мне даже не снился. Какой, интересно, шутник придумал назвать столицу штата городом ангелов! Что до меня, то ему куда больше подошло бы название Лос-Девилос, поскольку только дьяволы могли по собственной воле и без принуждения поселиться на раскаленной сковородке в пышущем жерле вулкана. Двадцать-тридцать минут на открытом солнце — и никакая больница не откачает.

А ведь это не просто город, здесь расположено сердце американской мечты. Вовсю «кочегарит» мощнейшая киношная индустрия, гордо именуемая Голливудом. Вспыхивают звезды первой и не самой первой величины. Может быть, всему виной свирепые солнечные лучи? Не исключено, что именно они разжигают легендарное звездное пламя.

В аэропорту нас встретил Борис. Он является сыном от первого брака второго мужа двоюродной сестры Ивановой мамы. Или что-то в этом роде. Родство, разумеется, весьма шапочное, но в детстве и юности Иван с Борисом были очень дружны. Они вместе увлеклись когда-то компьютерной техникой, вместе поступили в политех. Потом их дорожки разошлись по разные стороны океана, но сегодня Борис, как и Иван, имеет собственную компьютерную фирму, процветающую во всех отношениях. Правда, специализируется она не на банковском обеспечении, а на компьютерной графике для местной киноиндустрии. Налаженный бизнес позволяет иметь шикарную виллу на побережье и обширные связи, благодаря которым Иван надеется заключить контракт на поставку каких-то специфических программных разработок.

Загрузившись в комфортабельный салон новенького спортивного «Форда», мы, вкусившие несколько минут пребывания на солнцепеке, пришли к выводу, что кондиционер является наиценнейшим изобретением человечества.

На вилле, расположенной прямо на берегу океана, нас поджидала жена Бориса, Синтия, неприметная миниатюрная американка перуанского происхождения. Не знай я, что ее родители родом из Перу, запросто приняла бы ее за изможденную солнцем уроженку Средней Азии.

Лариска тут же взахлеб принялась нахваливать хозяйские хоромы. Я бы и сама с удовольствием присоединилась к восторгам, поскольку вилла действительно радовала глаз и внешним видом, и внутренним убранством, но с собственным мнением пришлось повременить. Дело в том, что моя подруга и в школе, и в институте изучала немецкий. Ее словарный запас английских слов ограничивается «тейблом» и «хеллоу». А поскольку бурные эмоции поперли из нее неиссякаемым словесным потоком, я была вынуждена изо всех сил напрягаться, чтобы успевать доносить ее красноречие до Синтии.

Нам выделили две огромные спальни на втором этаже с видом на океан, и мы взялись распаковывать вещи, а после ланча с удовольствием насладились плаванием в бассейне и отдыхом на тенистой террасе.

Иван с Борисом ударились в воспоминания о детстве. Мы же с помощью Синтии попытались наметить нашу культурную программу. Честно говоря, я бы с удовольствием провела две недели, дефилируя между бассейном и спальней, оснащенной навороченным кондишионом. Ну максимум пару раз, наплевав на зной, прогулялась бы двести метров к океану, дабы окунуться в соленые воды.

Но подруга подошла к составлению планов нашего отдыха самым что ни на есть основательным образом. Мы обязательно должны съездить в Сан-Франциско и Сан-Диего. Также следует заскочить в Санта-Барбару, поскольку Ларискина бабушка пересмотрела когда-то практически все серии одноименного сериала. Еще нельзя забыть про студию «Парамаунт» и Голливудские холмы. А еще магазины, рестораны, ночные клубы и прочие соблазны, которыми с готовностью искушала нас хозяйка дома. В отличие от меня, настроенной на тихое времяпрепровождение, Лариска желала крутого резвежа. Мне с огромным трудом удалось отговорить ее от поездки в Лас-Вегас. Во-первых, потому что столица всемирного азарта находится на значительном расстоянии от Лос-Анджелеса, а во-вторых, зная необузданную натуру подруги, не хочется, чтобы Иван покинул Штаты без штанов. Когда-то давно я уже имела печальный опыт посещения казино на пару с Лариской. Тогда мне пришлось оттаскивать ее от рулетки почти за шиворот, но наличных денег мы все равно лишились полностью.

Как бы там ни было, Лариска расписала практически по часам все дни нашего пребывания в Калифорнии. Причем составленная ею программа напрочь не состыковывалась с наполеоновскими планами Ивана. Кажется, наш великий компьютерщик вознамерился завязать с помощью Бориса деловые контакты по всему тихоокеанскому побережью.

Синтия тоже не могла заниматься нашим экскурсионным обслуживанием, поскольку работала ведущим дизайнером в компании мужа и держала под контролем весь творческий процесс. Поэтому уже на следующий день мы с подругой, получив в распоряжение автомобиль и подробную карту региона, бросились в свободное плавание.

Дни полетели чехардой, унося с собой метры фотопленки, километры фривеев и сотни хрустящих зеленоватых купюр с портретами американских президентов.

Когда мы кружили на авто по улочкам Беверли-Хиллз, пытаясь разглядеть сквозь ограды и густые зеленые насаждения виллы знаменитостей, мне припомнилась Ани Караюшкус, обитавшая где-то поблизости. Искушение было велико, но я решительно отбросила глупую идею. Какой смысл без толку теребить тупиковую ветвь моего расследования?

Общее же впечатление о Соединенных Штатах напрочь развеяло мои эфемерные иллюзии относительно страны всеобщего благоденствия, разнузданной демократии и неограниченных возможностей. Редкие уголки абсолютного благополучия с изящными домиками и ухоженными газонами перемежаются здесь с задрипанными многоэтажными микрорайонами, а умопомрачительные небоскребы диссонируют с колченогими пластиковыми столиками придорожных фаст-фудов. Демократия выражается в том, что любой человек может с полным правом примостить картонную коробку возле мусорника в замызганном квартале и жить в ней, объявив внутреннее пространство территорией суверенного государства. А неограниченные возможности представлены в основном товарным изобилием, к которому можно приобщиться в пределах твердоконвертируемых средств на пластиковой карточке.

Но самое большое впечатление произвели на меня сами люди. На улицах и в общественных местах с трудом удается отыскать чисто белые, чисто черные, чисто желтые или чисто краснокожие лица. История страны определила невероятную солянку рас, культур и религий. Причем «чистокровные» мулаты, метисы и креолы здесь тоже большая редкость. Как, спрашивается, определить расовую принадлежность болтливого бармена из прибрежного ресторана, отец которого — темнокожий индус, а мать — уроженка Новой Зеландии, ставшая в свою очередь плодом любви аборигенки и португальского матроса? К сожалению, такие хитросплетения внешней красоты генофонду нации не прибавляют. По моему мнению, американцу достаточно иметь просто относительно правильное европейское или африканское лицо, и он уже обречен на звездную карьеру в кино или в модельном бизнесе. Главное — не ожиреть от калорийной пищи и пассивного образа жизни. Но даже такая малость удается немногим.

Впрочем, мои размышления ничуть не омрачали наш отдых. На виллу Бориса мы приезжали, как правило, под утро едва живые от усталости. Лариска тут же заваливалась спать, а я звонила родителям, благо, десятичасовая разница между нашим и лос-анджелесским временем позволяла это делать. Затем подключалась к Интернету и проверяла электронную почту. От Верещагина новых посланий не поступало. Зато Марина, как мы и договаривались, присылала мне ежедневные отчеты. Но и они не содержали ничего экстраординарного. В том смысле, что никаких покушений не случалось, чего нельзя сказать о курьезных ситуациях.

Для начала на пороге моего загородного дома с официальным дружественным визитом появился незнакомый мужчина, нагруженный букетом цветов и огромным тортом. Марина растерялась, но, взяв себя в руки, решила играть мою роль до конца. В ответ на замечание незнакомца относительно некоторых перемен во внешности она спела песенку про радикальную смену имиджа, намекнув на помощь пластической хирургии. Эту песенку Никита Когтев, решивший не ждать у моря погоды и осчастливить меня своим визитом, запросто проглотил вместе с куском торта. После чего у них экспромтом случился бурный роман, который теперь имеет шансы перерасти в серьезные отношения. Во всяком случае, молодые люди уже побывали в опере и покатались на катере. Интересно, как я потом буду объясняться с Никитой?

Мой водитель Пашка тоже явился, не запылился. Я совсем позабыла, что сразу после аварии дала ему команду заняться страховкой и ремонтом «Мазды». Пашка же заявился в коттедж без предупреждения.

В результате через пять минут он, переменившись в лице, слег на диван в гостиной, потребовав вызвать врача. Бедняга уверился, что у него начались зрительные и слуховые галлюцинации. Марине ничего не оставалось, как по большому секрету признаться ему в подмене, поскольку вид у водителя был такой, что девушка всерьез озаботилась его психическим здоровьем.

Естественно, не мог не объявиться и Генка. Правда, он не приезжал, а просто позвонил и, не учуяв по голосу подвоха, рычал что-то про сотрясение мозга и требовал совместного похода в ЗАГС для подачи заявления о разводе. Марине едва удалось уговорить его немного отодвинуть во времени сие знаменательное событие.

Но хуже всего дело обстояло с Бандитом. Возможно, он решил, что я бросила его насовсем, и всерьез обиделся, а возможно, у него к Марине возникла какая-то глубоко личная неприязнь, но котяра отнесся к новой жиличке без должного уважения. Уж что-что, а чуткий бандитский нос не обманешь ни россказнями про смену имиджа, ни намеками на пластическую хирургию. Отсутствие уважения с его стороны выразилось в том, что кот, ранее культурно справлявший естественные надобности во дворе, теперь с ослиным упорством принялся метить Маринины вещи. И вот ведь стервец, на мою одежду, которую девушка надевает, покидая коттедж, он не гадит, строго вычисляя исключительно личную собственность Марины: обувь, нижнее белье, ночную рубашку… Ни попытки ублажить Бандита мясом, ни попытки его наказать эффекта не возымели. Девушка лишилась доброй половины вещей, а оставшиеся вынуждена надежно прятать по шкафам. Но даже это не главное. Котяра выжил телохранительницу из моей спальни. В первую же ночь, когда она собралась лечь на кровать, он вцепился зубами в ее лодыжку, после чего ощетинился и занял оборонительную позицию на постели, издавая угрожающее шипение. В результате Марине пришлось обустраиваться в одной из гостевых комнат.

Я всегда мечтала завести сторожевую собаку, но даже представить себе не могла, что у меня в доме заведется сторожевой кот. Причем сторожит он мою спальню почему-то выборочно. Помнится, в недавнем прошлом ничто не мешало ему обжиматься на моей кровати с похмельным Генераловым. Или это у него так выражается классическая мужская солидарность? Как говорится, рыбак рыбака…

Мой день рождения праздновали с особым размахом. По этому поводу Иван и наши гостеприимные американские хозяева даже побросали все свои неотложные дела. Начали мы, естественно, чинно и благородно в умопомрачительно дорогом итальянском ресторане, но уже через пару часов все благополучно загрустили под звуки «живого» камерного квартета. Не знаю, как у кого, а у меня от визга смычковых инструментов всегда возникает искушение затосковать на собачий манер, проще говоря, завыть. К тому же от эксклюзивного сухого вина у Ивана и у Бориса началась изжога. Поэтому предложение съездить в более оживленное местечко для продолжения банкета было принято всеми на «ура».

Оживленным местечком, приглянувшимся нашим мужчинам, оказался, к моему удивлению, стриптиз-клуб. Правда, это заведение не имело ничего общего со злачным кабаком, где целлюлитные дамы бальзаковского возраста трясут телесами под пьяное улюлюканье «синих воротничков». Этот клуб был дорогим, и выступление на сцене с полным основанием можно назвать шоу-программой, в которой танцоры-мужчины принимали участие наравне с хорошенькими партнершами. Поэтому в зале присутствовала публика обоих полов.

Пресытившись кисло-терпким вином еще в ресторане, мы все заказали водку, за исключением Синтии, которая предпочла испанский вермут. Где уж ей, урожденной перуанке, понять ностальгический порыв славянской души?

Впрочем, посетители за соседними столиками тоже не скучали, а исправно прикладывались к горячительным напиткам для поддержания тонуса. В результате после десяти начались резвые танцы вокруг сцены, а ближе к одиннадцати отдельные, особо раскрепощенные граждане стали позволять вытаскивать себя на сцену, где танцоры живо раздевали их до нижнего белья под довольные аплодисменты собравшихся. В какой-то момент мне едва удалось удержать Лариску. Но не то чтобы я сильно переживала за моральный облик подруги. Если бы мы были с ней вдвоем, то я сама бы с удовольствием поддержала ее аплодисментами, но присутствие Ивана требовало бдительности. Неизвестно, как отреагирует его горячая полуабхазская кровь на подобные выкрутасы любимой женщины.

Зато наплясались мы вдоволь. В половине двенадцатого я валилась с ног и внесла предложение закругляться, которое решительно никто не поддержал. Похоже, компания решила отрываться до рассвета, и мне пришлось смириться с собственной участью.

Когда время приблизилось к полуночи, свет в зале неожиданно потух. Вместе со светом смолкла и музыка. Честно говоря, стало немного жутковато, темнота, хоть глаз выколи, и тишина гробовая. Все клиенты должно быть, как и я, опешили и оттого не решались издавать какие-либо звуки. Хочется верить, что электричество выключилось само, без заботливого распоряжения Усамы бен Ладена.

Вдруг откуда-то из-за сцены забрезжило робкое сияние, а спустя мгновение на середину зала выкатили огромный кремовый торт со свечами. Участники шоу-программы хором затянули «Happy Birthday». Их голоса тут же подхватила вся собравшаяся публика. На последних аккордах мелодии торт подкатили к нам, и под мелкую барабанную дробь из него вылетел практически голый юноша. Вся его одежда состояла из крошечного лоскута ткани, чисто символически прикрывавшего причинное место. Коллеги юноши молниеносно сорвали с нашего столика скатерть вместе со всеми тарелками и рюмками. И стриптизер, взлетев на эту импровизированную сцену, начал исполнять сольный танец. Танцевал он просто великолепно, срывая бурные овации возбужденной толпы.

Судя по вытянувшимся физиономиям Лариски и Синтии, стало ясно, что Иван с Борисом готовили сюрприз втихаря и расстарались при этом на славу. Сразу после сольного выступления стриптизера официантки разнесли по всем столикам объемистые запотевшие графины, а Борис громогласно толкнул мне здравицу. Растроганная публика, с энтузиазмом воспринявшая халявную водку, радостно повторила на бис «Happy Birthday». Я же от души мечтала поколотить заговорщиков, по вине которых мне пришлось оказаться в эпицентре всеобщего внимания. Надеюсь, у них хватило ума не презентовать мне мальчика из торта на всю ночь.

Усатый администратор вручил мне огромный мачете для разрезания торта. Сгорая от смущения, я покорно встала и сделала несколько шажков в сторону гигантского кремового лакомства, не заметив, что ремешок моей театральной сумочки зацепился за фигурную спинку Ларискиного стула. В то же время подруга, осознав торжественность грядущего момента, стремглав выхватила фотоаппарат, желая запечатлеть замечательное событие для потомков. Резкое движение ее стула с силой рвануло ремешок сумочки. Начав заваливаться назад, я попыталась удержать равновесие, отчаянно балансируя на каблуках. Но, несмотря на все старания, это мне не удалось, и я ухнулась физиономией прямо в бисквитно-кремовую массу.

К великому счастью, огромной нож в моих руках не зацепил никого из присутствующих. Кто-то заботливо попытался вытащить меня из торта. Как потом выяснилось, с правой стороны меня ухватил Иван, а слева пришел на помощь все тот же юный стриптизер, выдававший соло на столе. Мужчины одновременно потянули обмякшее тело в разные стороны, но тут же сообразили, что таким образом именинницу им не достать, и разом решили уступить друг другу право моего спасения. Если после первого падения я увязла в приторной массе по самые уши в прямом смысле этого слова, то после того, как меня дружно уронили, голова погрузилась в липкий кондитерский шедевр по самую шею.

Танцор сделал еще одну попытку извлечь меня из плена, но поскользнулся на желейном цветочке, упавшем с торта на пол, вследствие чего грохнулся аккурат поверх меня.

Конечно же, в конце концов, коллективными усилиями нас спасли. Но, удалив с глаз остатки крема и обретя наконец способность видеть, я с ужасом лицезрела, как из-за соседнего столика подхватилась пожилая чернокожая дама. Она в три прискока оказалась рядом и, издав восторженный вопль, лизнула крем на обнаженном плече стриптизера. И тут сработал небезызвестный стадный инстинкт… Прежде чем кто-либо из служащих клуба успел переварить ситуацию, толпа возбужденных клиентов, изрядно подогретых дармовой выпивкой, ринулась к нам, сметая на пути столы, стулья и декорации зала. Если бы охрана заведения не подоспела на помощь, профессионально орудуя резиновыми дубинками, меня и бедного парня наверняка зализали бы до смерти.

По дороге домой Ивану с Борисом пришлось выслушать от меня массу нелестных отзывов. Только таким безответственным типам могла прийти в голову безумная идея устроить для меня сюрприз в стриптиз-клубе. Ко всему еще таксист потребовал с нас дополнительную плату за химчистку салона, перепачканного кремом.

Разбудила меня Лариска в начале девятого утра и велела немедленно собираться.

— Че тебе не спится? — проворчала я, бросив взгляд на часы.

— Вставай немедленно, у нас по плану шопинг!

— Какой, к черту, шопинг, у меня голова раскалывается, и все тело гудит. Смею напомнить, меня вчера едва не затоптала обезумевшая толпа, пока вы вчетвером в сторонке рты поразевали.

— А ты хотела, чтобы еще и мы кинулись тебя затаптывать. Там же куча-мала была, — стала оправдываться подруга.

— Так хоть сегодня имей совесть и дай мне отлежаться, — потребовала я.

— Какое отлежаться? Мы же улетаем послезавтра, а я еще ничего не купила.

Вот барахольщица! Ее багаж, по моим скромным подсчетам, уже и так располнел на пару новых чемоданов. И это называется ничего не купила!

— Никуда я сегодня не поеду, — отрезала я и демонстративно накрыла голову подушкой.

— Ну и дрыхни себе, лежебока! Сама потом обзавидуешься моим обновкам. — Она унеслась, а я издала вздох облегчения: до вечера можно отдыхать спокойно. Раньше Лариска из магазинов ни за что не выберется.

Завтракала я уже в полдень. Затем немного поплескалась в бассейне, приняла пятиминутные солнечные процедуры — дольше под палящими лучами выдержать невозможно — и загрузилась во всемирную паутину. Мой электронный адрес был буквально напичкан посланиями. Приятели, отчаявшиеся до меня дозвониться, забросали поздравлениями через Интернет. Хорошо хоть я заранее догадалась предупредить Марину, и она не будет снимать дома телефонную трубку со вчерашнего дня вплоть до моего возвращения.

В ворохе поздравлений нашлось письмецо и от Оглоедова с Антониной. Помимо стандартных пожеланий всех благ, они сообщили, что дела в компании идут своим чередом, налоговая проверка завершилась, содрав лишь несколько мизерных административных штрафов за мелкие бухгалтерские погрешности. Новых подарочков в виде иных проверяющих инстанций на горизонте пока не видно. В квартиру Антонины уже завезли новую кухню и спальню, а доставку гостиного гарнитура ожидают со дня на день.

На закуску я оставила отчет Марины, из которого следовало, что никаких серьезных происшествий за минувшие сутки не произошло. Отсутствие плохих новостей — само по себе хорошая новость. Может, прав был Генералов, и никто на меня не покушался? Просто какой-то подвыпивший охламон решил таким образом поддать свежего адреналина. Погонял на джипе девку по лесной дороге и полностью удовлетворился. Хорошо бы так оно и было!

На всякий случай я проверила и подпольный электронный адрес, предназначенный для Верещагина. Там меня тоже поджидало послание. Депутат не был особо оригинален и сердечно поздравлял меня с днем рождения — откуда только узнал? — а также настаивал на личной встрече в самом ближайшем будущем. Интересно, что у него за дела ко мне накопились?! Наверняка неспроста решил пренебречь своей предвыборной конспирацией.

Распираемая любопытством, я отписала, что готова увидеться с ним на нейтральной территории в любой вечер, начиная с моего приезда.

Закончив разбирать почту, я подумала, что неплохо бы просмотреть отечественные новости. Отдых отдыхом, но не стоит отставать от жизни. А то вернемся домой и обнаружим военный переворот во главе с доморощенным диктатором. Дурачусь, конечно, но чем черт не шутит?

По счастью, у Бориса на клавиатуре имелся русифицированный шрифт. На сайте новостей информации было немерено. Я ковырнула наш регион, задала интересующий меня временной диапазон и ввела ключевые слова (название нашей компании). Поисковик такое словосочетание не нашел, о чем и доложил мне. Уже прекрасно. На фамилию Серебров реакции тоже не последовало. Стало быть, никто не раскручивает всерьез киселевское дело, иначе бы пресса не удержалась от комментариев. Фамилия Верещагина упоминалась в новостях несколько десятков раз. Я бегло пробежала все заметки и пришла к выводу, что все они не что иное, как пресловутый пиар, организованный предвыборным штабом самого депутата.

Последним словом, которое я вбила в поисковое окошко, был «мост». И тут меня ожидал капитальный облом. Система обнаружила семьдесят восемь объектов. В общем-то это неудивительно, все-таки «мост» имя нарицательное и может использоваться в самых разных вариациях.

Вооружившись терпением, я начала просмотр новостей. Тексты запестрили перед глазами. «…Мост между дружественными славянскими народами…», «…телевизионный мост, соединивший…», «…гражданин Ф. совершил попытку суицида, использовав для этого мост через обводной канал…», «…мост, разрушенный в весеннее половодье на правом притоке…», «…железнодорожный мост требует срочной реконструкции…»

На сорок третьем мосту я начала звереть. Безнадега, нужно бросать это грязное дело. Не с моим зрением сидеть целый день перед монитором. Я уже собралась щелкать мышкой на выход, но мое внимание неожиданно привлекла фотография трехэтажного строения, возникшая на экране компьютера вместе с сорок четвертым мостом. Что-то в этом здании показалось мне смутно знакомым. «…Следствию еще предстоит установить, кому понадобился этот сожженный мост в прошлое…» «Сожженный мост в прошлое» — это, скорее всего, образное выражение, но при чем тут следствие?

Я начала читать статью с самого начала.

«Двадцатого июля в подвале дома малютки номер три, где расположено помещение архива, произошло возгорание…»

Мне понадобилось три раза перечитать предложение, прежде чем до меня дошел смысл сухих официальных строчек. Вот почему снимок показался мне знакомым. Именно в это детское учреждение я наведывалась, пытаясь отследить судьбу детей Киселевой. Тогда после наезда на меня внедорожника я еще подумала, что Караюшкусу как раз и следовало начинать с уничтожения архивов в роддоме и доме малютки, если тот действительно стремится сохранить тайну рождения своей дочери. Выродок! Как он посмел! Ведь могли же пострадать дети!

Я жадно вперилась в экран. К моей великой радости, в статье говорилось, что сотрудники учреждения, почувствовав дым, успели вынести из помещения всех ребятишек еще до приезда пожарных. И сам пожар не нанес постройке серьезных повреждений, спасли надежные бетонные перекрытия фундамента. Сгинули в пламени лишь архивные материалы. Неисправность электропроводки как причина пожара практически исключалась. Всего несколько месяцев назад в помещениях здания были проведены профилактические работы. Основной версией следствия являлся умышленный поджог. В его пользу говорила найденная в подвале обгоревшая емкость со следами горючего вещества.

Значит, архив в доме малютки уничтожен. Но ведь есть еще записи в родильном доме. И там тоже дети! Мое нервное состояние дошло до крайней отметки. Сильный озноб заставил подпрыгивать коленки, а пальцы с трудом попадали по нужным буквам на клавиатуре.

Сорок минут я измывалась над региональным сайтом новостей, но никаких следов второго пожара среди сообщений не нашла. Значит, все еще впереди! Теперь от меня зависит, пострадают ли в огне новорожденные младенцы. Караюшкуса нужно во что бы то ни стало остановить.

Честно говоря, терзая свой ежедневник в поисках адреса Ани Караюшкус на Беверли-Хиллз, которым меня снабдила добрая прибалтийская тетушка, я даже не думала о том, как собираюсь останавливать всемогущего металлургического магната. Тут пристало бы вспомнить известную басню про Моську и Слона, но эта разумная мысль посетила мое сознание лишь тогда, когда таксист высадил меня по указанному адресу.

Внушительная кованая ограда окружала относительно небольшую территорию, соток сорок-пятьдесят, не больше. В районе Беверли-Хиллз не все виллы принадлежат мультимиллионерам. Настоящих дворцов с гектарами зеленых насаждений на самом деле единицы. Большинство домов немногим превосходят в размерах мой собственный коттедж и принадлежат успешным врачам, юристам, предпринимателям…

За оградой, перед которой я оказалась, виднелась симпатичная двухэтажная постройка под рыжей черепицей. Не дворец, конечно, но впечатляет. Ворота украшены камерой наблюдения и переговорным устройством.

Сейчас мне предстоит выяснить у загадочной Ани координаты ее папаши-монстра. А там буду ориентироваться по ситуации. Только бы хозяйка была дома. Я нажала кнопку на переговорном устройстве. Через несколько секунд глухой голос прошелестел через мембрану:

— May I help you?

— My name's Annie Serebrova. I've come from Russia. I would like to see Ms. Annie Karaushkus. — Конечно же, Ани носит теперь фамилию супруга, но, думаю, невидимый собеседник сообразит, кого я ищу.

— Just a moment, — снова прошелестел голос, и на пару минут воцарилась тишина, нарушаемая лишь учащенным биением моего сердца.

Наконец переговорное устройство снова ожило:

— Come in, please. — Вслед за чем раздался щелчок, и створка ворот поползла в сторону.

Я ступила на территорию и посеменила по дорожке к дому. Навстречу мне выпорхнула добродушная азиатка. Униформа и крахмальный чепец выдавали в ней прислугу. Она одарила меня очаровательной улыбкой и повела за собой.

За домом открылась благоустроенная площадка с бассейном и теневым навесом. В прозрачной воде плескались молодая женщина и маленькая белокурая девочка. Наверняка это и есть Ани Караюшкус со своей малышкой.

Завидев меня, женщина выбралась из бассейна вместе с ребенком, и они обе направились в мою сторону. По мере того как расстояние между нами сокращалось и лицо Ани становилось более различимо, пространство вокруг меня начало как-то странно осыпаться… пока, в конце концов, не рассыпалось вдребезги, окунув меня с головой в бездонную черную дыру.

Очнувшись, я обнаружила себя на кровати в большой незнакомой комнате. Моя мама была рядом и беседовала шепотом с каким-то невысоким смуглым мужичком средних лет. По стетоскопу, болтавшемуся на шее у мужчины, я догадалась, что он — доктор. Зачем здесь доктор? Я больна? Но если мама здесь, мне ничего не страшно. Она никому не позволит меня обидеть. Голова лопается, как перекачанный футбольный мяч. Где я? Комната совсем непохожа на больницу.

И почему на маме ярко-желтое платье, она же ненавидит желтый цвет…

Я закрыла глаза и попыталась напрячь память, но вязкая войлочная масса внутри черепной коробки едва-едва ворочалась. Какой-то ее крохотный кусочек все же рыпнулся, и губы сами собой растянулись в улыбке. Это сон! Я просто сплю и в своем сне снова становлюсь маленькой десятилетней девочкой, у которой в пионерском лагере под Судаком случился перитонит, и родители прилетели ее спасать. И поэтому мама выглядит такой молодой и красивой. Совсем как тогда…

Мой слух почему-то уловил английскую речь. Открыв глаза, я еще раз огляделась. Ничего не изменилось. Мама по-прежнему о чем-то переговаривается с врачом, но говорят они по-английски. Странно, мама ведь не знает никаких иностранных языков. И это желтое платье…

— Мама, мамочка… — прошептала я тихо. — Что со мной?

Меня услышали. Мама и доктор приблизились к кровати и застыли с напряженными лицами.

Неожиданно дверь в комнату отворилась. Наверное, папа пришел, пронеслась в голове робкая догадка. Но в дверном проеме появился высокий седовласый мужчина. Он пересек комнату размашистым шагом и обратился к маме:

— What's happened Annie? I've understood nothing by phone. Who is she?

— I don't know. — С этими словами она растерянно протянула мужчине гербовую корочку. Я успела сообразить, что это загранпаспорт. Откуда он здесь? Нет, это не сон, а настоящий кошмар. Голова пошла кругом.

Седовласый раскрыл документ. Повисла напряженная пауза, после которой он удивленно уставился на меня и произнес по-русски, странно растягивая слова:

— Ан-нечка! Как же ты на-ас нашла-а?

Выговор мужчины резанул мой слух. Дело даже не в самом голосе… Акцент! С такими тягучими интонациями обычно разговаривают жители Прибалтики. Их медлительная речь всегда была объектом нехитрого совкового юмора. Прибалтика…

Войлок в моей голове моментом развеялся. Господи, это же он! Мой убийца, Караюшкус! А рядом вовсе не моя мама, а его приемная дочь Ани. И я не сплю. Я потеряла сознание возле бассейна, потому что Ани — точная копия моей мамы. И рост, и фигура, и овал лица, и пышные волосы цвета спелой пшеницы. Таких совпадений не бывает! Эта молодая женщина в желтом платье — родная дочь моих родителей, и по всему выходит, что я…

— Она так похожа на мою маму, — вырвался из моей груди то ли глубокий вздох, то ли протяжный стон, и глаза на какое-то время превратились в бездонные цистерны слез, угрожая вымыть плотно сидевшие на роговице контактные линзы.

Врач вколол мне в руку какое-то лекарство, и дышать почти сразу стало полегче. Еще под нос сунули стакан с водой, и я сделала несколько судорожных глотков, выбивая зубами чечетку о край стакана.

Силы вернулись, и тут же меня пронизала лютая ненависть. Заплаканные глаза метнули на Караюшкуса свирепые молнии.

— Как вы могли?! Ведь в огне едва не сгорели дети! Они-то в чем виноваты? — стала выкрикивать я. — Пускай моя собственная жалкая жизнь ничего не стоит! Но неужели ваша проклятая тайна усыновления стоит жизней маленьких детей! Ани, — я решила воззвать к его дочери, — твой приемный отец поджег архив в доме малютки. И есть еще один архив в роддоме. Ты должна его остановить! У тебя же тоже есть ребенок.

— Что ты говоришь? — прогремел ошалевший Караюшкус. — При чем здесь усыновление? Какие архивы? Какие сгоревшие дети?

— Слава богу, дети пока не сгорели, но если вы подожжете архив и в роддоме, то может случиться несчастье.

— Папа! — встряла Ани. — Кто она? Что происходит?

— Что происходит, пока даже не догадываюсь. Но могу представить тебе Аню Сереброву, твою… — здесь он на секунду запнулся, — твою, можно сказать, сводную сестру.

— Сестру?! — округлились глаза у девушки. — Вы что, удочерили меня, а мою сестру бросили в детском доме?

— Н-не совсем, — буркнул магнат и обратился уже ко мне:

— Не знаю, что происходит в твоей голове, может быть, это последствия травмы, которую ты получила при падении, но ни о каких архивах я знать не знаю.

— Как же, как же… И это не вы наняли киллера, который едва не задавил меня джипом на дороге? — ядовито осведомилась я.

— Какой джип? Какая дорога? — Он страдальчески заломил руки. — Ты можешь объяснить все по порядку?

— Попробую. Около месяца назад некто неизвестный дважды прислал мне конверты с моими детскими фотографиями. Потом позвонила женщина и уговорила меня приехать к ней домой. Мы с моим юристом примчались на встречу и по указанному адресу нашли удушенный труп Оксаны Киселевой в горящей квартире. — Я перевела дыхание, а Караюшкус вскинул брови.

— Киселевой, говоришь?.. — Мне стало ясно, что эта фамилия ему знакома.

Он спровадил доктора, и я продолжила повествование. Металлургический магнат слушал меня очень внимательно, лишь изредка уточняя детали событий. Его дочь тоже вся превратилась в слух.

— Таким образом, — стала подводить я итоги, — именно вы, господин Караюшкус, были заинтересованы в уничтожении архивных записей и в моей смерти, поскольку я докопалась до правды об усыновлении Ани.

— Логично рассуждаешь, — согласился он. — Но даже если предположить, что я — экстрасенс и, находясь за океаном, каким-то чудесным образом узнал о твоем расследовании, то все равно у меня не было ни малейших оснований покушаться на тебя и уж тем более устраивать пожар в доме малютки. Наша Ани уже около десяти лет знает, что мы ее удочерили. Она закончила школу и мечтала получить образование в Соединенных Штатах. Но ей тогда еще не исполнилось восемнадцати лет, а приемный несовершеннолетний ребенок не может просто так покинуть страну. Необходимо соблюсти множество формальностей. Поколебавшись, мы с женой приняли решение все рассказать дочери. Она уже была достаточно взрослой, и гораздо хуже было бы просто запретить ей учебу за границей, не объяснив причин такого запрета.

Я растерянно хлопнула глазами. Оказывается, никакой тайны усыновления давно нет. Моя красивая версия опять полетела ко всем чертям. Но кое-какие вопросы у меня все равно еще остались.

— Скажите, моя фамилия ведь вам уже была знакома. Откуда вы узнали, что младенцев в роддоме перепутали, и Ани — родная дочь моих родителей?

Караюшкус шумно вздохнул.

— Вас не перепутали, Киселева вас нарочно подменила.

То, что он рассказал дальше, с трудом укладывалось в голове. Оказывается, мои родители целых десять лет не подозревали, что воспитывают чужого ребенка. Но однажды в летнем лагере у меня случился аппендицит. Юные сексуально озабоченные пионервожатые несколько дней не обращали внимания на мои жалобы, списывая их на легкое пищевое отравление. Они засуетились только тогда, когда я упала в обморок на утренней линейке. Пока искали машину, пока везли меня в город по ухабистой дороге… В больницу я поступила в крайне тяжелом состоянии. Гнойный мешок лопнул, и операция заняла несколько часов. Естественно, была большая кровопотеря. Родители примчались в Судак, как только им позвонили. Врачи тут же предложили сдать кровь для переливания. И вот тут-то и выяснилось: у четы Серебровых никак не мог родиться ребенок с моей группой крови и моим резус-фактором. Есть все-таки определенные законы генетики.

Папа сначала накинулся на маму, но быстро поостыл, припомнив все проблемы с моим зачатием. Он повинился и даже начал благодарить жену за то, что она, убедившись в бесплодии мужа, нашла в себе силы забеременеть от другого мужчины. За эту фразу Серебров-старший схлопотал оплеуху прямо в больничном коридоре.

Мне влили литр донорской крови, и угроза жизни миновала. Супруги немного успокоились и обсудили сложившуюся ситуацию здраво. Мама насмерть стояла на своем: никогда тебе не изменяла, и ребенок — наш общий. Папа поверил. Оставались два варианта: либо здесь в больнице не правильно сделали анализы, либо ребенка перепутали в роддоме. Врачи пошли родителям навстречу и тщательно повторили исследования крови. Какая у кого группа и резус-фактор, Караюшкус спустя столько лет припомнить затруднялся, но ребенок с моими данными у Серебровых родиться не мог однозначно.

Значит, все дело в роддоме. Ребенка, то есть меня, не могли подменить позднее. На первом же кормлении мама рассмотрела каждую родинку, каждую волосинку на тельце долгожданной малышки. А в районе левой ключицы у меня вообще имеется светло-коричневое родимое пятнышко размером с советскую двухкопеечную монетку. Получалось, что младенца перепутали безмозглые медсестры в первые же сутки после рождения.

Мама смирилась с этим фактом в одночасье. Не та мать, которая родила, а та, которая вырастила. Какая разница, какие там гены, но ведь грудное-то молоко было ее. Папа вроде тоже поначалу примирился. Но, когда я поправилась и семья вернулась домой, у Сереброва-старшего начались ночные кошмары. Во сне он видел родную кровинушку в детском доме или в семье алкоголиков, голодную, холодную, в старых обносках и со слезами в наивных детских глазенках.

Папа потерял покой и начал по-серьезному прикладываться к бутылке. В доме начались перебранки. В один прекрасный момент родители наговорили друг другу таких гадостей, что папа ушел, громко хлопнув за собой дверью.

По ходу рассказа Караюшкуса мне припомнилось, что Серебров-старший действительно исчезал куда-то на несколько месяцев, а мама успокаивала меня историями про длительную командировку.

Папа же снял квартиру и, протрезвев, пустился на поиски потерянного ребенка. Наверное, он прошел по тому же пути, что проделала и я в недавнем прошлом. Главный врач роддома при его посещении искал пятый угол в кабинете. После грандиозного скандала он допустил Сероброва к архивным материалам. Относительно дальнейших папиных действий у Караюшкуса имелись только догадки. Вероятно, он составил список всех девочек, которые появились на свет в промежутке плюс-минус пару дней с момента рождения его дочери, и начал планомерный обход семей.

Как Серебров отметал неподходящие варианты, неизвестно, но однажды вечером на пороге квартиры Караюшкусов появился прилично одетый мужчина из учреждения, которое якобы проверяло жэки на предмет качества предоставляемых коммунальных услуг. Ему, конечно же, позволили войти. Одного взгляда на Ани было достаточно, чтобы у папы не осталось никаких сомнений по поводу девочки. Дети в принципе не так часто наследуют внешность одного из родителей, но в этом случае сходство с мамой было до безобразия очевидным.

Закрывшись в одной из комнат с Караюшкусами, папа подробно изложил настоящую причину своего визита. И вынес страшный приговор: дочка наша, и вам придется ее отдать. Первым порывом главы семейства было вытолкать припадочного вон. Но Серебров, хотя и находился в возбужденном состоянии, вовсе не походил на сумасшедшего. Зато Инга, жена Караюшкуса, уяснив смысл услышанного, едва не переступила порог безумия. Она кинулась незваному гостю в ноги в прямом смысле слова и стала срывать с себя золотые украшения, обещая отдать за ребенка все нажитое имущество. Вслед за этим с ней случился сердечный приступ, и пришлось вызывать «Скорую».

Когда обколотая сердечным и успокоительным женщина заснула, мужчины продолжили тяжелый разговор. Йозес Караюшкус в отличие от жены истерик не закатывал. Он уже многого добился в жизни и был не только хорошим руководителем, но и психологом по призванию. Поэтому он предложил Сереброву «замечательный» вариант: обмен детьми. Раз уж в роддоме вышла путаница, то исправить ее можно именно таким образом. При этом Караюшкус понимал, что практически ничем не рискует. Даже приютив дома крохотного котенка или щенка, вырастив и выкормив его с малолетства, нормальный человек никогда не расстанется с ним без крайней на то нужды. Что уж говорить о ребенке!

К такому повороту событий папа действительно не был готов. Рыская по городам и весям в поисках родной кровиночки, он рисовал себе радужную картинку: в его счастливой семье будет две обожаемые дочки. Но ни под дулом автомата, ни под угрозой всех кругов ада Серебров-старший не собирался никому отдавать свою пускай не единокровную, но все равно самую родную девочку. Гены генами, а Ани для него — абсолютно чужой ребенок.

Переговоры мужчин зашли в тупик. Караюшкус упрямо гнул свою линию: отдадим Ани только в обмен на Аню. И чисто формально он был совершенно прав. Ушел папа несолоно хлебавши. Еще с неделю он провел в раздумьях и в результате принял единственно мудрое решение — оставить все, как есть. Он убедился, что потерянная дочка не прозябает в интернате, не голодает в семье асоциальных элементов, а живет в царских хоромах, окруженная фанатичной любовью приемных родителей. Любая попытка отсудить девочку в официальном порядке непременно нанесет ей тяжелую психическую травму. А полюбовный обмен детьми вообще неприемлем.

Караюшкус заверил, что Серебровы под видом старинных друзей семьи могут навещать Ани в любое удобное для себя время. И папа даже раз пять воспользовался впоследствии этим правом без каких-либо притязаний на отцовство. Девочка стала получать по праздникам посылки с дорогими подарками. И даже теперь в Америку ей каждый год ко дню рождения и к Рождеству приходят презенты от «старого друга» семьи. Как раз позавчера ей доставили очаровательную хрустальную фигурку нимфы и огромного розового слона.

Ани, хоть и давно была в курсе усыновления, правду о «старом друге» узнала только сейчас и разволновалась ничуть не меньше моего. Упоминание розового слона окончательно доконало нас обеих, и мы в унисон заревели. Караюшкусу пришлось успокаивать нас минут пятнадцать, после чего он продолжил рассказ.

Серебров вернулся в семью, и жизнь возвратилась на круги своя. Разборок в роддоме он больше не устраивал, чтобы вся история не получила ненужной огласки. А несколько месяцев спустя Йозес созвонился с папой. Мужчины встретились и за «рюмкой чая» решили навестить Киселеву — ее координаты у папы уже имелись. Им было интересно, каким образом детей перепутали, и они надеялись, что женщина сможет пролить свет на это темное дело.

И она «пролила»… Первое, что бросилось в глаза в ее квартире, — детские фотографии, развешанные на стенах. На многих из них мое лицо.

Оба папочки были просто потрясены чистосердечным признанием Оксаны Тихоновны. Цинизм ее поступка буквально не лез ни в какие ворота. Женщина намеренно поменяла местами новорожденных. Она, лишенная волею судьбы счастливого детства, желала для своей дочки лучшей участи. Мать-одиночка с зарплатой медсестры в крохотной хрущобе — это практически приговор для ребенка. Киселева загодя присмотрела в роддоме наиболее состоятельную роженицу и без колебаний совершила подмену через несколько часов после родов. Как сотрудник учреждения, она имела беспрепятственный доступ во все помещения и хорошо знала распорядок работы медицинского персонала.

Женщина не желала отправлять своего младенца в приют и полагаться в деле усыновления на счастливое стечение обстоятельств. Ани ведь повезло с приемными родителями совершенно случайно. Ее вполне могла взять на воспитание нищая чета уборщицы и слесаря. А это вовсе не то будущее, о котором мечтала для своей девочки Киселева.

Но самым ужасным в ее рассказе было то, что она, заботясь о своем потомстве, проделывала трюк с подменой младенцев неоднократно. По всему выходит, что депутат Верещагин и есть ее сын. Непонятно только, отчего в архиве отсутствует запись про роженицу Верещагину.

Пока Караюшкус рассказывал, на улице совсем стемнело, и я неожиданно сообразила, что мои друзья не знают, где я нахожусь. Наверняка с ума сходят от беспокойства. Спешно покидая виллу, я даже записку не оставила.

Ивана мне удалось быстро достать по мобильнику.

— Ты где? — проорал он, заслышав в трубке мой голос. — Мы уже в полицию звонили и спасателям тоже. Лариска в истерике. И Марина звонила. Какой-то парень ночью забрался в твой коттедж. Его задержали, а теперь не знают, что с ним делать. Да где ж тебя черти-то носят?

— Я в гостях. Скоро приеду. А что за парень? Он похож на убийцу? — ляпнула я форменную глупость. Если бы убийцу можно было выделить из толпы по особым приметам, то уголовная статья за такое преступление давно канула бы в Лету.

— Ничего пока не известно. Марина сообщила, что некий Никита Когтев пытается сейчас установить личность этого типа, а сам парень божится, что влез в дом в надежде поживиться ценным имуществом. Приезжай скорей! Лариска — злая, как мегера. Она сама тебя прибьет, даже без помощи киллера.

Я повесила трубку и засобиралась.

Караюшкус вызвался отвезти меня домой, тем более что ему было почти по пути. Прощаясь возле гаража, мы с Ани расцеловались и пообещали друг другу держать связь. Потом она попросила нас немного обождать и скрылась в доме, а вернувшись, протянула мне изящный портсигар и несколько фотографий, на которых молодая женщина была запечатлена вместе со своей дочкой.

— Вот, передай от меня отцу! Скажи, что мне очень дороги его подарки. Я ценю его мужество и бесконечно благодарна за то, что он не стал разрушать нашу семью. — Ее глаза снова наполнились слезами. Мы еще раз обнялись, и я села в машину.

По дороге Йозес выспрашивал у меня нюансы произошедших событий. Потом заговорил сам.

— Не думаю, что твой папа ко всему этому причастен. По правде говоря, у нас у обоих тогда было жгучее желание придушить гадкую бабенку. Но если Серебров не сделал этого по горячим следам, то, скорее всего, не стал пачкаться и теперь. Но даже если предположить, что он убрал Киселеву и поджег архив, чтобы уберечь тебя от страшной правды, это никак не объясняет покушения на твою жизнь. Другое дело Верещагин… Говоришь, у него на носу выборы?

Верещагин! Ну, конечно! Вот кому в данный момент противопоказаны мексиканские страсти с подменой младенцев. Да журналюги в момент поднимут в прессе такую волну, что мало ему точно не покажется.

Между тем Караюшкус продолжил развивать свою мысль:

— Предположим, депутат лично приехал в тот день к Киселевой. Только встреча у него была назначена не на семь, как у тебя, а, к примеру, на шесть. Женщина открывает ему правду. Не исключено, что она начинает вымогать деньги на лечение. Больные часто видят в дорогой зарубежной медицине спасительную соломинку. Верещагин испугался возможного скандала, а может быть, просто вспылил и в порыве праведного гнева затянул удавку на шее rope-мамаши. Совершив убийство, он осторожно покидает квартиру, и ему удается уйти незамеченным. Отъехав от дома, депутат понимает, что мог оставить на месте преступления отпечатки пальцев. Но возвращаться самому боязно. Тогда он звонит верному псу Савицкому и приказывает замести следы. Помощник несется на Пролетарку и устраивает в квартире пожар, а вы с папой становитесь заложниками этого преступления. Все россказни Верещагина про мост — туфта на постном масле, случайный предлог и не более того. Он просто хотел познакомиться с тобой и выяснить, что тебе на самом деле известно о Киселевой. Потом старался направлять твою энергию по ложному руслу. Но ты все равно почти докопалась до истины и стала опасна. Вслед за информацией об усыновлении ты могла просчитать его мотивы убийства родной матери. И это уже не мексиканские страсти, а вполне реальное уголовное дело.

Караюшкус — гений! Надо же, как все просто. Я — набитая дура, полная идиотка, кретинка! Вместо того чтобы прижать к стенке настоящего убийцу, мучалась горькими подозрениями относительно папы. А подлый Верещагин, наплевав на свою хваленую предвыборную конспирацию, жаждет сейчас встречи со мной. Понятное дело, чем эта встреча должна для меня закончиться. Интересно, за рулем злосчастного джипа был сам депутат или его прихвостень Савицкий?

В любом случае голыми руками меня не возьмут! Я сама захлопну за Верещагиным мышеловку. Но брать мерзавца следует непременно с поличным, иначе тот угрем выскользнет из ловушки, прикрывшись депутатской неприкосновенностью.

Караюшкус затормозил возле ворот виллы. Я собралась выходить, но он удержал меня за руку.

— Погоди. Ты когда домой улетаешь?

— Завтра. Вернее, послезавтра в два ночи.

Он достал из кейса лист бумаги и, включив в салоне свет, принялся выводить цифры.

— Вот, держи. Это телефоны моего друга и компаньона в вашем городе, служебный, домашний и рабочий. Свяжешься с ним сразу по приезде.

— Зачем?

— Ты уже достаточно дров наломала со своим расследованием. И, похоже, растревожила опасного зверя. Мне вовсе не хочется прочитать в новостях некролог о твоей безвременной кончине. Так вот, созвонишься с моим партнером после прилета. Я его предупрежу уже сегодня. И пообещай, что расскажешь все Сереброву. Думаю, объединенными усилиями вы сможете дать Верещагину достойный отпор. Помни, у нас на родине политика и криминал — близнецы-братья. Будешь играть в самодеятельность дальше, я не дам за твою жизнь и ломаного цента. А у меня, между прочим, мощнейшая служба безопасности, выходы на ФСБ, МВД, прокуратуру. И все это в твоем полном распоряжении.

— Спасибо. Но мне как-то неудобно…

— А лежать в гробу тебе удобнее?

Я представила себе маломерный деревянный ящик и брезгливо содрогнулась. Караюшкус прав, своими силами нам не одолеть Верещагина. Все же удивительно, что металлургический магнат оказался таким неплохим человеком и даже готов предоставить в мое распоряжение свои обширные связи.

Я еще раз поблагодарила его за участие и покинула автомобиль.

— Ты — коза драная! Тварь безответственная! Кошка мартовская! Нашла время загулы устраивать! — накинулась на меня почти с кулаками Лариска. — Тебя вдоль побережья два часа спасатели на лодках искали. Мы решили, что ты купаться пошла и утонула. Всю полицию поставили на уши! Тяжело было записку черкнуть или просто позвонить?! — Подруга метала громы и молнии.

— Я позвонила… — робко начала оправдываться я.

— Когда?! Была уже почти половина одиннадцатого. Сложно было раньше свою жопу до телефона дотащить?

— Сложно. Я была без сознания. А потом не сразу сообразила, где я и что произошло.

— Без сознания?.. — Ларискин гнев в момент сменился испугом. — Ты перегрелась на солнце?

— Нет, я потеряла сознание и упала, ударившись о цементные плиты.

Пришлось рассказать о своем визите к Ани Караюшкус и о том, какие удивительные открытия меня там ожидали. Таким образом, и Лариска с Иваном, и Синтия с Борисом заключили, что у меня были веские основания для долгого молчания. По крайней мере, больше никто из них не возмущался.

Выслушав подробности моих похождений, они наперебой стали рассказывать свои, вернее Маринины, новости. Девушка позвонила Ивану на мобильный около двух пополудни — четыре утра по нашему времени — и сообщила, что час назад в мой дом проник неизвестный. Незваного гостя удалось задержать без шума и пыли. При нем обнаружено водительское удостоверение на имя Паливодова Николая Ильича, тысяча девятьсот восьмидесятого года рождения. Высокий, худощавый, светловолосый, особых примет нет, зато на внутренних сгибах локтей и на лодыжках имеются следы от инъекций. Парень — наркоман, но, по мнению Марины, стаж его пагубной привычки относительно невелик, год-полтора от силы. Пойманный на горячем, Николай особо не отпирался. Заявил, что проник в дом с целью ограбления, поскольку не мог найти денег на дозу. Увидев во дворе разрытые котлованы, уверился в том, что в коттедже полным ходом идут ремонтные работы и по этой причине хозяева отсутствуют.

Оружия при себе парень не имел, как, впрочем, и каких-либо других подозрительных предметов, которые можно было бы использовать как орудие убийства. Сам задержанный очень натурально каялся и умолял отпустить его, не вызывая милицию. Он даже продиктовал телефон старшей сестры, которая якобы может приехать и заплатить деньги за причиненный моральный ущерб.

Но, когда стало ясно, что отпускать его никто не собирается, а, напротив, ему предстоит сидеть в закрытом подвале до выяснения всех обстоятельств, несостоявшийся грабитель принялся угрожать. С его слов, Паливодов Илья Георгиевич, отец наркомана, занимает весьма высокий пост в областном управлении внутренних дел и будет крайне недоволен, если узнает, что сына принудительно удерживали под замком.

Первым порывом Марины и двух ее подруг, тайно обитавших в доме и принимавших непосредственное участие в задержании, было вызвать милицию. Но они вовремя спохватились и позвонили Никите Коптеву, который взялся уточнить личность наркомана.

С тех пор Марина звонила еще дважды. Действительно, в местных органах правопорядка имеется генерал-полковник Паливодов Илья Георгиевич. У него имеются взрослые дети: сын и дочь. Правда, пока неизвестно, является ли задержанный его отпрыском. Он может быть просто однофамильцем и при случае использует псевдородство с высоким милицейским чиновником. Или вообще изъятое у парня водительское удостоверение может оказаться фальшивкой. Обратиться напрямую к самому высокопоставленному папочке нельзя. Мужик известен своим крутым характером и мелкую сошку типа Никиты Когтева запросто скрутит в бараний рог. Поэтому решили заняться поисками его старшей дочери, тем более что сам задержанный продиктовал ее телефон.

К сожалению, у нее дома трубку пока никто не снимает. Наркоман предполагает, что все семейство укатило на дачу. По мобильному номеру абонент тоже не откликается. Возможно, дача выпадает из зоны покрытия.

Вот пока и все новости. Если сестра найдется и подтвердит личность парня, то его придется отпустить. Илья Георгиевич Паливодов страшен в гневе и способен закатать под асфальт практически любого.

Выше него в областной чиновничьей иерархии стоят не более четырех-пяти человек во главе с губернатором.

Остается вопрос: что делать, если эта сестрица не объявится? У Николая в любой момент может начаться наркотическая ломка. Не врача же ему тогда вызывать…

Время уже давно перевалило за полночь, когда раздался телефонный звонок. Иван схватил трубку первым и нажал на кнопку громкой связи, чтобы мы тоже имели возможность слышать.

— Нашли? Она подтверждает личность?

— Да, подтверждает. Вполне приличная женщина. Приехала на очкастом «Мерседесе». Она старше брата на пятнадцать лет и после ранней смерти родительницы заменяет ему мать. Сейчас сестра рыдает в гостиной, сует пачку долларов и умоляет отпустить поганца. Если отец узнает о наркотиках и о том, что сынуля промышляет воровством, то скрутит ему шею собственноручно. Анжела Коростышева — в девичестве Паливодова — клянется отправить брата на принудительное лечение. Что нам делать? Отпускать?

Иван окинул вопросительным взглядом присутствующих. А я ответила за всех:

— Скажи ей, пусть отпускают. Не хочется усложнять себе жизнь конфликтом с правоохранительными органами. К тому же благодаря Караюшкусу мы теперь знаем имя настоящего убийцы. Парень, скорее всего, ни при чем.

— Может, все же не торопиться? — предостерег Борис. — Посидел бы в подвале до вашего возвращения. Вдруг этот Верещагин нанял наркомана вместо киллера.

— Брось, — фыркнула я, — неужто у депутата денег не нашлось на оплату услуг профессионала. Да и к тому же Верещагин знает, что меня сейчас нет в стране. Я сама ему об этом писала по электронной почте. Нужно отпускать парня.

По прилете в родном аэропорту нас поджидал Генералов на своем «Ниссане». Других водителей нам из Лос-Анджелеса просто не удалось вызвонить, а связываться с таксистами мы уже как-то поотвыкли.

С трудом запихнув в багажник наш немереный багаж, увеличенный Ларискиными стараниями как минимум вдвое, мы выдвинулись в город, и практически сразу на мой мобильник перезвонил Оглоедов.

— Долетели?

— Да, уже едем, — ответила я. — Приезжайте с Антониной ко мне, будем все вместе решать, что дальше делать. Открылись новые обстоятельства…

— Я уже знаю, Марина нам звонила. Только, по-моему, наркоман тут ни при чем.

— Мы тоже так думаем. Но один человек в Штатах натолкнул на интересную мысль, и теперь мы, кажется, знаем, кто стоит за всеми моими бедами. Так что, давайте подтягивайтесь в коттедж.

— Чуть попозже. Нам гостиный гарнитур везут. Сейчас доставят, и мы сразу выезжаем.

Я нажала отбой, а Лариска тут же полюбопытствовала:

— Антонине везут мебель?

— Да, ждут с минуты на минуту.

— А почему бы нам к ним не заехать? Все равно ведь по дороге. Купим шампанского, отметим наше благополучное приземление, а заодно и на новую мебель побрызгаем, чтоб служила долго.

— Правильно, — незамедлительно поддержал предложение Иван. Мысль о шампанском явно пришлась ему по вкусу.

— Но гостиный гарнитур еще не привезли, — напомнила я.

— Но ты же сама сказала, что его доставят с минуты на минуту. А нам езды не менее получаса, — не собиралась отступать Лариска.

Спорить с ней мне не хотелось. Напротив, самой было жутко интересно взглянуть на приобретения Антонины. Тем более что, кроме гостиной, ей уже привезли кухню и спальню. Только вот как-то неудобно напрягать Генералова. Но сам главный редактор тут же заверил, что никуда не торопится, и мы можем располагать его колесами по своему усмотрению.

Вскоре наш перегруженный поклажей «Ниссан» вкатил в небольшой уютный дворик. Кармашек возле нужного подъезда был занят грязным грузовиком, из которого бомжеватого вида дядьки лениво выволакивали мебель. Разгрузочными работами деловито руководил молодой человек, чем-то напоминающий кузнечика. Природа наградила его непропорционально длинными конечностями и сутулой спиной, а пружинистая походка с лихвой довершала сходство с прыгучим насекомым. «Осторожней, бараны, — деловито покрикивал он, — не картошку разгружаете».

Мы выбрались из машины, и я с удивлением окинула взглядом выставленную на асфальт мебель. Обтерханный мягкий уголок и неказистый сервант, судя по всему, приобрели задолго до начала девяностых. Обеденный стол нахально отличается по цвету от серванта. Его некогда полированную поверхность украшают темные круги от горячих чашек. А уж телевизионная тумба… Ее, по всей видимости, сколотил из обрезков ДСП какой-то безрукий самоделкин.

— Наверное, это не Антонинина мебель, — тихонько поделилась умной мыслью Лариска, тоже успевшая оценить «антикварную» красоту.

Один из грузчиков, успевший втащить кресло в подъезд, крикнул оттуда:

— Этаж-то какой?

— Седьмой, — проорал в ответ «кузнечик», — пятьдесят седьмая квартира. Подожди меня. — Он, подхватив второе кресло, скрылся в проеме парадного.

Мы недоуменно переглянулись. Кажется, в мое отсутствие у Антонины поехала крыша, причем на пару с Оглоедовым. Только с очень больной головой можно было прикупить такой, с позволения сказать, гостиный гарнитурчик.

Генералов не рискнул бросить машину в незнакомом дворе и остался ее сторожить. А мы зашли в подъезд и подождали пассажирский лифт, поскольку в грузовой кабине наверх поехали кресла в сопровождении «кузнечика» и грузчика. Пока мы поднимались, Иван осторожно предположил:

— Может, при перевозке мебели ошибка вышла. Мужики просто накладные перепутали или маршрутные листы.

— Не-е-е, — загадочно протянула Лариска, — они просто решили пожениться.

— Кто? Мужики? — не врубилась я.

— Да нет же, Толик с Антониной.

— И в качестве свадебного подарка приобрели себе старую рухлядь? — скептически хмыкнул Иван.

— Не говори глупостей… Они специально купили старую мебель, чтобы сдавать жилье квартирантам. А сами собираются жить у Оглоедова. Понятно?

И вправду, кто ж оставляет квартирантам новую мебель. Молодец Лариска! Мне такой расклад в голову не пришел.

Возле квартиры Антонины и мы, и кресла оказались одновременно. «Кузнечик» окинул нас подозрительным взглядом и бросил сквозь зубы:

— Вы к кому?

Лично меня этот вопрос искренне возмутил. Какое ему, собственно, дело, к кому мы пришли. Его дело — доставить мебель по адресу, а не приставать к людям с идиотскими вопросами. Но я решила не пререкаться с невежей и, нажав на кнопку звонка, спокойно ответила:

— Мы в гости.

Дверь в квартиру распахнулась, и на пороге расцвела секретарша, облаченная в элегантный сиреневый костюм. Завидев на переднем плане меня, она было расплылась в улыбке, но вдруг почему-то переменилась в лице и попятилась.

«Кузнечик» бесцеремонно отодвинул меня в сторону, скомандовав грузчику:

— Че стал, урод? Давай, заноси.

Крякнув, дядька ухватил кресло и протиснулся в дверь, обдав меня по дороге свежим перегаром. Парень, захватив второе кресло, тоже последовал в прихожую со словами:

— Вот, Тонька, принимай назад имущество. Я вернулся. Твоя подруга оказалась полной кретинкой. Готовить не умеет, стирать не желает… Впрочем, что еще можно было от нее ожидать? Кстати, откуда деньги на новый наряд?

— М-м-миша-а-а… Ты ч-ч-чего тут делаешь? — промямлила Антонина.

— Не видишь, мебель разгружаю, — рявкнул он. — И ты не стой столбом, там внизу полный грузовик. Двигай, давай, в помощь! И десять баксов прихвати с грузчиками расплатиться. А вы, гости дорогие, — гавкнул «кузнечик» теперь уже в нашу сторону, — топайте отсюда. Вам тут не проходной двор.

— Миша-а!.. — Секретарша не смогла вымолвить больше ни слова и просто хватала ртом крупные глотки воздуха.

А до меня начало наконец доходить. Никто не покупал старую мебель. Это вернулся драгоценный муженек Антонины, тот самый кобель, который едва не вогнал ее в продолжительную депрессуху, обозвав синим чулком. Тоже мне Ален Делон, блин, членистоногий.

Неожиданно откуда-то из глубины квартиры долетел голос Оглоедова:

— Тонечка, я уже побрился. Можем ехать. Кто-то в дверь звонил или мне показалось? — Он появился в прихожей и тут же налетел на одно из кресел. — Черт! Что это тут за хлам?

Он растерянно огляделся по сторонам. Завидев нас, расплылся в улыбке.

— Ребята, хорошо, что вы заехали. Как долетели? — Толик сделал шаг нам навстречу, но разминуться с «кузнечиком», грузчиком и креслами в тесном пространстве с первой попытки не получилось. — Солнышко, — он обратился к Антонине, — откуда эти жуткие кресла? Кто-то хочет отдать их нам на дачу? Спасибо, конечно, но мы лучше купим новые к следующему сезону.

— Ты кто? — издал утробный рык Миша-»кузнечик». — Какая, мать твою, дача?

— А вам, простите, какое дело? — осведомился Оглоедов со свойственной ему деликатностью.

— Ты чего делаешь в моей квартире? — Бывший муж сделал ударение на слове «моей», что меня лично окончательно взбесило. Антонина продолжала беззвучно заглатывать воздух, а я вмешалась без всякого зазрения совести:

— Э-э-э… понимаете ли, Миша, эта квартира, насколько мне известно, не совсем ваша. Я бы даже сказала, она совершенно не ваша. От жены вы ушли по собственной воле и мебель всю вывезли, не постеснялись. А теперь, как вы уже могли убедиться, вас тут никто не ждет. — Дальше я решила поберечь свое елейное сопрано и объяснила «кузнечику» положение вещей предельно доходчиво:

— Вали отсюда, придурок, вместе со своей никчемной рухлядью. Здесь больше обеды не подают и на халяву говнюков не обстирывают. Иван, помоги молодому человеку покинуть помещение!

Ивану не пришлось повторять дважды. Он живенько цапнул трепыхающегося «кузнечика» за шкирку и одним пинком освободил от его присутствия прихожую. Подпитый грузчик тут же сообразил, что вполне может отхватить по шее за компанию, и предпочел ретироваться самостоятельно. Следом за ним Иван вышвырнул на лестничную клетку оба кресла, а Лариска захлопнула входную дверь.

Наверное, это очень нехорошо — вмешиваться в чужую личную жизнь, и обычно я так не поступаю. Вполне возможно, что у Антонины еще остались к мужу нежные чувства, и она приняла бы этого морального урода назад. Но, на мой взгляд, секретарша — замечательный человек и просто не заслуживает таких супружеских аномалий. Ладно бы подгулявший муж вернулся домой в ногах валяться, преисполненный чистосердечного раскаяния. Так ведь нет — хватило наглости даже требовать ее помощи в разгрузке грузовика.

Из-за дверей неслись обрывочные маты, а затем раздались надрывные трели звонка.

— У него ключи от квартиры есть? — на всякий случай уточнила Лариска.

Перестав, наконец, давиться кислородом, Антонина хихикнула и ответила:

— Нет, мы замки на прошлой неделе поменяли.

— Вот и чудненько, — обрадовалась я не столько тому, что у «кузнечика» нет ключей, сколько тому, что секретарша не стала закатывать истерик и хихикает вполне оптимистично. — Так, где ваша новая мебель? Мы шампанское привезли, сейчас будем обмывать покупки…

До моего коттеджа мы добрались не очень скоро. Нам очень не хотелось устраивать публичный скандал с бывшим мужем Антонины, а убираться со двора «кузнечик» вовсе не торопился. Периодически он поднимался на этаж и насиловал дверной звонок в особо извращенной форме. Но женским большинством мы решили не открывать, желая избежать возможного рукоприкладства и поберечь нервы.

Пока мы томились в ожидании, я успела рассказать Оглоедову и Антонине про версию Караюшкуса. Им обоим идея относительно Верещагина показалась весьма правдоподобной, что еще более утвердило меня в этой мысли.

Примерно через час лопнуло терпение у заскучавшего в машине Генералова. Он объявился по мобильному и потребовал нас вниз. Иван в двух словах доложил ему ситуацию. Завершив разговор, главный редактор выбрался из «Ниссана», и с балкона мы могли наблюдать его беседу с «кузнечиком». К нашему удивлению, никаких эксцессов не произошло. Бывший муж мирно забрался в грузовик и укатил со двора. Обрадованные благополучным исходом дела, мы поторопились на улицу.

Оказалось, что выдворенный из квартиры Миша битый час околачивался поблизости вовсе не по причине попранного супружеского самолюбия. Просто он заплатил водителю грузовика за перевозку мебели в один конец. А на оплату обратного маршрута у него денег не было. Вот и пришлось Генералову расплатиться с водилой из своего кошелька. Но нельзя не согласиться, что это всего лишь ничтожный откуп за счастливую возможность навсегда избавить Антонину от наглого «кузнечика».

В конце концов, мы все же добрались ко мне домой и, отпустив Марину и обеих ее напарниц, принялись обмозговывать ситуацию. Если Валентин Верещагин, пренебрегая своей собственной предвыборной безопасностью, настаивает на личной встрече, значит, меня, по всей видимости, ожидает западня. В свете пожара в доме малютки следует ускорить эту встречу, пока депутат не добрался до архива роддома. Нельзя допустить, чтобы пострадали дети. Но обезопасить меня своими силами нереально. Йозес Караюшкус прав, в лапах Верещагина моя жизнь не стоит и гроша, а перспектива умереть в расцвете лет на подвиги не вдохновляет.

Придется обращаться за помощью. Я набрала мобильный партнера Караюшкуса. Тот отозвался практически сразу и был уже в курсе всех событий. Олег Юрьевич, так его звали, согласился приехать ко мне вечером и пообещал захватить с собой директора департамента безопасности. Хочется верить, у них достаточно власти и технических средств, чтобы прикрыть мои тылы и взять депутата с подручными на горячем.

Потом я позвонила родителям, честно собираясь доложить ситуацию папе, как рекомендовал Караюшкус. Но мама неожиданно сообщила, что Серебров-старший поехал в клинику делать кардиограмму. Всю прошлую ночь у него пошаливало сердце. И вот спрашивается, как я могу теперь вывалить на голову сердечника все перипетии с Верещагиным, неудавшимся покушением и раскрывшейся подменой младенцев. Вместе с рассказом обо всем этом папе можно смело заказывать в лучшем случае больничную койку, а в худшем — катафалк. Нет уж! Да простит меня господин металлургический магнат, но Серебров узнает подробности только тогда, когда неприятности утрясутся. А для этого нужно как можно скорее назначить встречу депутату, если он, конечно, еще сам не назначил ее по е-мейлу.

Впервые наплевав на конспирацию, я залезла в свой секретный электронный адрес с домашнего компьютера. Похоже, Верещагин действительно торопится. Спустившись вниз, я сообщила собравшимся:

— Депутат назначил встречу на завтра. Семь часов вечера. Ресторан «Жемчужина». Это где-то в центре. Но я там никогда не была.

— Я знаю это место, — откликнулся Оглоедов. — Вполне респектабельное, но, вместе с тем, не слишком раскрученное заведение. Кроме общего зала, имеются отдельные кабинеты для приватных ужинов.

— Странно, что он выбрал ресторан в самом центре города, — задумался Иван. — Я бы предпочел устранить свидетеля где-нибудь на отшибе. На пригородных трассах сейчас понастроили множество дорогих кабаков. Там вечно всякие бандитские разборки происходят, и с хозяевами всегда можно договориться. А лишний труп случайной посетительницы не должен вызвать подозрений милиции. Шальная пуля — дура…

— Не смеши меня, — отмахнулась я, — к чему такие сложности? Договариваться с хозяином кабака, инсценировать бандитскую разборку… Это ж сколько ненужных свидетелей наберется. Другое дело — яд. Ну, не яд, разумеется, в прямом смысле слова. Какое-нибудь сильнодействующее лекарство с пролонгированным сроком действия. Ничего не стоит подмешать несколько капсул в вино, а наутро в постели найдут уже остывшее тело. Будет, конечно, вскрытие, но оно покажет обширный инфаркт, кровоизлияние в мозг или что-нибудь в этом духе. Такая смерть среди вполне здоровых молодых людей вовсе не редкость. Какой патологоанатом станет возиться с анализом крови, если нет явных признаков насилия? А пока убитые горем родственники придут в себя и будут в состоянии усомниться в естественных причинах смерти, тело уже успеют похоронить. И все шито-крыто. Никакого лишнего шума, никаких свидетелей.

— Тебе нельзя идти на эту встречу, — категорично выразил свое мнение Генералов.

— Сережа прав, — тут же поддержала его Лариска. — Ты ведь не сможешь за ужином ничего не есть и не пить. К тому же нет никакой уверенности, что Верещагин воспользуется ядом, а не найдет какой-нибудь более изощренный способ убийства.

— Мне придется туда пойти, — жестко отрезала я. — Иначе этот кошмар никогда не закончится. Нельзя жить в постоянном ожидании того, что на голову свалится кирпич.

— Кирпич может свалиться на голову кому угодно и в любое удобное для него, то есть для кирпича, время, — скептически заметил Иван.

— Безусловно, — парировала я, — только «мой» кирпич — не такой уж абстрактный, а время и место его падения можно легко подкорректировать.

— Естественно, — с иронией продолжил мою мысль Сергей, — вот этому кирпичу и помогут завтра упасть на твою голову прямо возле «Жемчужины». Идти туда — настоящее самоубийство.

— Я буду не одна. Надеюсь, люди Караюшкуса будут меня прикрывать. Они скоро должны подъехать, и тогда мы обсудим план…

— Короче, — грубо оборвал меня главный редактор, — либо на завтрашний ужин вместо тебя идет Марина, и мы будем сегодня прорабатывать план ее безопасности, либо я немедленно отволоку тебя в твой собственный подвал и посажу там под замок до лучших времен.

— Правильно, — подхватил Оглоедов, — и вход в подвал мы будем сторожить по очереди.

— И Сереброву позвоним… — запел Иван уже знакомую песенку.

— Вы все с ума посходили, — возмутилась я. — Верещагин меня видел, он никогда не купится на подставу.

— Никита Когтев тебя тоже видел, и это ничуть ему не помешало… — с ехидством напомнила Лариска. — Ничего, наложит побольше косметики, в ресторанах освещение приглушенное. И вообще, ты заплатила Марине такую сумму, что она просто обязана отработать деньги сполна.

— Девушка их уже отработала. Тот наркоман мог вызвать своих дружков, и они бы обчистили мой коттедж под ноль.

— Анна Дмитриевна, — Антонина, позволившая Бандиту примоститься у себя на коленях, засопела заложенным носом, — мы все за вас переживаем. Если понадобится, то я сама помогу Сергею дотащить вас до подвала.

— Вот-вот, и я подключусь, — подхватила Лариска. Ну что с ними со всеми поделаешь? Просто коллективную травлю какую-то устроили. Подумать только, чуть больше месяца назад Лариска считалась моей единственной близкой подругой. Оглоедов, правда, тоже маячил где-то на горизонте, но нас связывали скорее деловые отношения. А вот теперь у меня собралась целая гвардия, и все страждут моей безопасности. Никогда бы не подумала, что друзья — это так обременительно.

В конце концов, я была вынуждена примириться с их доводами, тем более что прибывшие позднее коллеги Караюшкуса поддержали мнение большинства.

В половине седьмого следующего вечера недалеко от входа в ресторан «Жемчужина» примостился неприметный серый «Рено» с тонированными стеклами. Внутри салона расположились: я, Олег Юрьевич — партнер Караюшкуса, Валерий Григорьевич — начальник его департамента безопасности и их водитель. В нашем распоряжении имелось приемное устройство от микрофона, закрепленного булавкой на бюстгальтере Марины. Сама девушка должна появиться в ресторане в пять минут восьмого. В самом заведении уже более часа трое молодых «бизменов» весело празднуют удачную сделку. Бравые молодцы уже несколько раз выходили с нами на связь, сообщая, что посетителей в зале совсем немного и ничего подозрительного пока не происходит.

В режиме крайней осторожности уже осмотрены прилегающие крыши и лестничные пролеты зданий на предмет обнаружения снайпера. Предварительные поиски результатов не дали, и сейчас несколько человек, притаившись неподалеку с биноклями, держат под контролем окрестности.

В ближайшем переулке притаился темно-вишневый джип «Чероки», в котором ожидают приказа шестеро вооруженных бойцов. По утверждению Валерия Георгиевича, его вояки на несколько порядков превосходят по уровню подготовки хваленый спецназ.

А еще в полдень на вакантное место официантки в ресторан заступила новая работница. Одна из напарниц Марины напрочь отказалась отпускать подругу на дело без своего участия.

Короче говоря, подготовились мы капитально. И к летящему кирпичу, и к «случайной» бандитской разборке. Блюда и напитки на столе будет контролировать как сама Марина, так и новая «официантка». Нам казалось, что мы предусмотрели все.

Самых больших усилий стоило убедить моих друзей остаться дома. Все как один считали, что обязаны принять в операции непосредственное участие. Антонина с Лариской желали прогуливать поблизости от ресторана какую-нибудь собачонку. Оглоедов кричал, что при задержании депутата неплохо иметь под рукой юриста. А Иван и Сергей просто потирали кулаки и хрустели костяшками пальцев, демонстрируя боевую готовность. Но директор департамента безопасности остался непреклонен: дилетанты испортят все дело. Не нужно путаться под ногами и мешать специалистам.

Часы в нашем автомобиле запищали. Семь вечера — час икс наступил. Мы приросли к тонированным стеклам, и в салоне воцарилось напряженное молчание. Минуты шли, но Верещагин на пороге ресторана не появлялся. Или он любитель опаздывать, или заподозрил неладное и отказался от встречи. Лично я многое бы сейчас отдала за то, чтобы Верещагин не появился.

Из машины такси выпорхнула принаряженная Марина и скрылась за стеклянными дверьми «Жемчужины». С расстояния десяти метров даже родной отец принял бы ее за меня. Не обнаружив в зале депутата, девушка пристроилась за свободный столик, о чем и сообщила тихонько в микрофон.

Через несколько минут возле ресторана притормозил зеленый «Форд». Из него выскочил молодой мужчина и спешно направился ко входу. Это точно не Верещагин. Но, хотя я и видела прибывшего лишь мельком, что-то в его облике показалось мне смутно знакомым. Зеленый «Форд»… Ну конечно же, это помощник депутата Вячеслав Савицкий! Я видела его выходящим из подъезда Киселевой, и он был первым подозреваемым в ее убийстве.

— Началось, — прошипела я тихо, — Верещагин прислал своего подручного.

В подтверждение моих слов захрипело приемное устройство, и мы смогли услышать диалог внутри зала.

— Здравствуйте, Анна Дмитриевна. Меня зовут Вячеслав Савицкий. Я — помощник депутата Верещагина.

— Добрый вечер, господин помощник, — игриво ответила ему Марина. — Ваш патрон не придет? У него изменились планы?

— Немного. Я должен сопроводить вас в более спокойное место.

— Но Валентин ведь сам выбрал этот ресторан! Что его здесь не устроило?

— Возможно, решил, что здесь не хватает романтики. Они продолжили беседу, уже выходя из ресторана.

Такой поворот событий мы не предусмотрели.

— Какого черта?! — зарычал мне на ухо Олег Юрьевич. — Зачем она с ним идет?

— А что ей делать? — удивилась я. — Не может же она показать, что боится.

— Их маршрут непредсказуем. — Валерий Георгиевич озабоченно потер практически лысую макушку. — Будем надеяться, что Марина сама сможет оказать сопротивление Савицкому, если тому вздумается напасть прямо в машине. Мы же двинемся следом.

Водитель тронулся с места, а директор всей нашей гребаной безопасности отдал соответствующие распоряжения по рации бойцам в джипе. Машины влились в плотный поток автомобилей. Зеленый «Форд» оторвался от нас на первом же светофоре. По причине вечерней пробки ничего нельзя было поделать. Утешало лишь то, что благодаря микрофону мы могли слышать каждое слово в их салоне.

— Может, все-таки откроете страшную тайну, куда мы едем? — непринужденно осведомилась девушка.

— Скоро узнаете. Это маленький сюрприз.

«Чтоб ему сдохнуть, — пронеслось у меня в голове, — заедет сейчас в глухую подворотню, стукнет Марину монтировкой по голове — то-то будет чудный сюрпризец».

— Вы уверены, что стоит ехать через площадь Славы? Там сейчас дорога намертво забита.

Понятно, девушка сообразила, что мы отстали, и дает ориентиры.

— Уверен, — ответил Вячеслав, — ехать в объезд будет вдвое дольше.

— Могу я хотя бы рассчитывать, что не проведу в уличных заторах остаток вечера? — Марина выбрала амплуа кокетливой дамочки и капризничала на славу.

— Главное — добраться до Европейской аллеи, а там уже рукой подать.

— Ага, как же!.. Там сейчас в Петровском переулке точно станем на два часа.

— Мы не поедем через переулок, за аллеей уйдем на набережную.

Браво, Марина! Теперь мы знаем, куда навострил лыжи Савицкий. Но зачем? В этом районе набережной ранним вечером многолюдно. С тем же успехом можно было не отъезжать далеко от «Жемчужины», а попробовать прихлопнуть девицу в ближайшем дворике.

В приемном устройстве снова раздался голос девушки:

— Речной вокзал? Что мы здесь делаем? Предупреждаю, в привокзальных ресторанах я обычно не ужинаю!

— Успокойтесь, Анна Дмитриевна. Местные забегаловки вам сегодня не грозят. — По звуку хлопнувшей автомобильной дверцы стало ясно, что они приехали. — Пойдемте к двенадцатому причалу.

Причал! Даже в наших худших мыслях мы не допускали никакого причала. Кирпич, яд, пуля, монтировка, в конце концов… Хитры, мерзавцы, ничего не скажешь! Сейчас помощник приведет ее на приватный катерок или на яхту, что в общем-то без разницы, а там шлепнуть жертву можно любым способом. На дне реки утопленницу найдут ой как не скоро. Если вообще найдут…

Ситуацию почувствовала не только я. Водитель нашей машины напрягался изо всех сил, нахально втискиваясь в любой просвет на дороге. Он даже проигнорировал несколько красных сигналов светофора, но все равно мы прибыли на речной вокзал минут на семь позже «Форда». И, в отличие от Савицкого, мы не представляли, где находится двенадцатый причал.

Валерий Григорьевич отдавал по рации последние распоряжения команде из джипа, а наш водитель, припарковавшись, снял блокировку дверей. Прежде чем мужчины успели хоть что-нибудь сообразить, я горной козой выпрыгнула из автомобиля. Доля секунды мне понадобилась, чтобы уяснить последовательность нумерации причалов. Еще мгновение, и ноги сами галопом понесли меня в нужном направлении.

Мне вслед летели недовольные окрики Олега Юрьевича и Валерия Григорьевича, но они волновали меня меньше всего на свете. Только бы успеть! Только бы не опоздать! И снова я нисколько не задумывалась над тем, как буду голыми руками спасать Марину от кровожадного народного депутата.

Помощника Савицкого я заметила возле двенадцатого причала. Он курил и прижимал к уху мобильный. Маломерный катер как раз отдавал швартовые от пристани. Трап уже убрали, а расстояние между бортом суденышка и бетонным парапетом набережной составляло метра два или даже немного больше.

Если бы кто-нибудь когда-нибудь предложил мне совершить двухметровый прыжок, я бы сочла такого доброжелателя сумасшедшим и, несомненно, отправила бы его гулять лесом и полем. Но сейчас выбирать не приходилось. Сильный толчок… и я перелетела на палубу, если вообще корректно называть палубой крохотное пространство в хвостовой части катера. Приземление было не таким удачным, как сам прыжок. Я больно ударилась коленкой о какую-то железяку. Катер стал стремительно удаляться от берега.

Превозмогая боль в ноге, я ринулась на поиски Марины. Дверь на хвосте суденышка оказалась заперта. Пройдя по правому борту, я нашла еще одну и нажала на ручку.

Первое, что открылось моему взору, был Верещагин. Один рывок — и я смертельной хваткой вцепилась в лацканы его пиджака, сотрясая воздух визгом и бранью. Мое вторжение было для депутата полной неожиданностью. Его переклинило, и он даже не пытался оказывать сопротивление. Я же от души разорялась, обещая показать Верещагину и кузькину мать, и вырванные годы, и небо в клеточку, и штаны в полосочку.

Марине пришлось изрядно потрудиться, чтобы оторвать меня от замершего столбом депутата. Отпустив, наконец, лацканы его пиджака, я перевела дыхание и огляделась. А поглядеть мне было на что… В центре довольно просторной каюты, напоминавшей по количеству цветов оранжерею, находился изящно сервированный стол с уже зажженными свечами. Вокруг него столпились люди с удивленными лицами. Кроме Марины и самого Верещагина, тут имелись: пожилой усатый мужчина в морской форме — не иначе капитан катера, — «пингвин» во фраке — скорее всего, официант, дедушка со скрипкой и дядька в поварском колпаке. Видно, на учиненный мною шум сбежался весь экипаж этой посудины. Последним ворвался в каюту мальчуган лет двенадцати. На его сползавшей на нос фуражке золотистыми буквами значилось слово «юнга».

Все смотрели на меня с такими физиономиями, как будто увидели живое привидение с мотором. Но вот мотора-то у меня, господа, как раз и в помине не было. Иначе я бы с удовольствием упорхнула, избежав тем самым неприятных разбирательств. А так объясняться, боюсь, придется. Операцию захвата я провалила окончательно и бесповоротно. Одно радует: при таком скоплении людей на катере Верещагин вряд ли рискнет применять силу. На этой моей умной мысли к депутату вернулась способность разговаривать. Правда, изъясняться он мог пока еще не очень членораздельно:

— В-в-ы-ы… ч-ч-е-е-г-о-о?.. С-с-естры? — Его взгляд растерянно блуждал между мною и Мариной. — П-п-о-хожи, к-к-а-же-ется…

В этот момент у Марины зазвонил мобильный.

— Нет-нет, все в порядке, — проговорила она в трубку. — Да, Анна здесь… Мы вернемся к причалу через несколько минут… Подождите нас…

Даже не буду рассказывать, как спустя полчаса заходился хохотом Верещагин. Разборка с ним состоялась прямо на пристани, причем в окружении колоритных мальчиков из нашего джипа. Депутат долго не мог врубиться, в чем его пытаются обвинить, а когда до него наконец дошло, то заржал погромче пресловутого сивого мерина.

Вдоволь насмеявшись, Верещагин начал прилюдно каяться. Действительно, в сегодняшней нашей встрече не было никакой деловой необходимости. Ситуация с мостом утряслась сама собой. Иевлева удалось приструнить, и какой-либо угрозы с его стороны ожидать больше не приходится. Но депутат решил воспользоваться обстоятельствами в свою пользу, просто потому, что ему порядком опостылел холостяцкий быт. За своей политической занятостью он как-то упустил из виду тот жизненный этап, когда взрослые люди активно обрастают бывшими женами и алиментами. А теперь выбор вокруг него в общем-то невелик: безмозглые юные секретарши, мужеподобные соратницы по политической борьбе… Ну, не в ресторан же серьезному человеку идти знакомиться! А тут такой замечательный вариант подвернулся. Вице-президент инвестиционной компании, молода, умна, чрезвычайно привлекательна и, самое главное, свободна. Конечно, следовало бы развить активность в этом направлении после выборов, чтобы, упаси господи, не привлечь внимание политических оппонентов к своему роману. Но Верещагин побоялся, что красавица Анна Сереброва будет недолго убиваться по безвременно почившей семейной жизни и очень быстро заведет себе достойного воздыхателя. А безумная занятость народного избранника — плохой помощник в обустройстве личной жизни, где уж тут тягаться с другими претендентами на руку и сердце. Поэтому депутат не стал дожидаться выборов и поторопился назначить сегодняшнее свидание. В последний момент он переиграл банальные посиделки в приличном ресторане на романтический ужин при свечах на катере. Каюта, заполненная цветами, изысканная итальянская кухня, «живая» скрипка — какое женское сердце способно устоять перед таким сокрушительным напором романтики?

Естественно, свою причастность к гибели Киселевой, равно как и к покушению на меня, Верещагин полностью отрицал, утверждая, что никого мотива у него не было. Информацию о подмене младенцев в роддоме он воспринял с изрядной долей скептицизма и потребовал представить хоть какие-то доказательства сего факта. Но в любом случае Верещагин ничего не знал о подкидышах Киселевой, поэтому измышления металлургического магната Караюшкуса совершенно безосновательны.

— А здорово вы провели меня с этой подменой. — Депутат продолжал веселиться, без смущения сравнивая нас с Мариной. — Я даже подумал, что вы сестры. А теперь Анна утверждает, что я ее родной брат. Все это бред какой-то.

— Может быть, и бред, — обиделась я, — только зачем тогда Киселева присылала вам детские фотографии? Зачем хотела с вами встретиться?

— Понятия не имею…

— То-то и оно, что не знаете и знать не хотите. А ведь все настолько очевидно! В каком роддоме вы родились?

— Не знаю.

— Но это было в нашем городе?

— Однозначно.

— Завтра поедем вместе в архив родильного дома, где работала Киселева. Посмотрим архивные записи вместе. Уверена, там найдется что-то, что развеет ваши сомнения.

— Как хотите. Только все равно это чушь собачья. — Верещагин начал раздражаться.

— Я тоже думала, что чушь, пока собственными глазами не увидела Ани Караюшкус.

Нехотя народный депутат согласился обследовать вместе со мной архив. Мы договорились пересечься завтра в одиннадцать утра, и все разъехались.

Олег Юрьевич и Валерий Григорьевич отвезли меня в коттедж и предложили оставить охрану на ночь. Но я решительно взбунтовалась. Это все уже начинает напоминать коллективную паранойю. Не могу же я жить теперь под круглосуточной охраной? Напоследок гости пожурили меня за легкомыслие, но все же уехали, оставив меня, наконец, в гордом одиночестве.

Пора закругляться с этим расследованием! Все и так ясно, как божий день. Проект моста — случайность и никакого отношения ни ко мне, ни к убийству медсестры не имеет. Оксана Киселева действительно подменила младенцев — меня и Верещагина, — желая для своих малышей сытой и счастливой жизни. Мой папа и Караюшкус в свое время раскрыли обман и вывели аферистку на чистую воду. Та пообещала хранить тайну, но, находясь при смерти, решилась нарушить слово. Поэтому прислала фотографии и назначила встречу у себя в квартире. Серебров-старший, увидев снимки, сразу смекнул, в чем дело. Он приехал к Киселевой раньше меня и попытался убедить ее молчать. Но разговор не задался, папа обезумел и затянул какой-то шнурок на горле женщины. Вот она — голая правда жизни. И хватит себя обманывать! Хватит искать других виноватых! Ни у кого, кроме Сереброва, не было ни реальных шансов, ни мотивов для убийства. Так выразилась его безграничная, всепоглощающая любовь ко мне. Во что бы то ни стало он хотел уберечь меня от стресса. Даже несмотря на то, что я уже взрослая девочка и вполне в состоянии пережить сей прискорбный факт. Родительская любовь часто нелогична… Ну, ничего, папуля, я любой ценой уберегу тебя от тюрьмы! Если понадобится, попрошу помощи у Караюшкуса или даже у Верещагина. У них связей и возможностей побольше нашего.

Пожар в доме малютки — это чья-то служебная безалаберность. То ли курили в неположенном месте, то ли плохо электропроводку чинили. А теперь пытаются снять с себя вину, выискивая доказательства поджога.

Остается еще внедорожник на лесной дороге. И что ему от меня, интересно, понадобилось? Возможно, все-таки прав был Сергей Генералов. Подвыпивший водитель решил таким образом позабавиться. У богатых, как говорится, свои причуды. Или, может быть даже, какой-то бизнесмен-извращенец устроил подпольный тотализатор, и я случайно превратилась в живую мишень.

Короче, сегодня надо укладываться спать, а завтра, надеюсь, мы накопаем что-нибудь интересное в архиве. Но уснуть у меня получилось не сразу. Не успела я лечь в кровать, как раздался звонок в дверь.

Открыв, я обнаружила на пороге Никиту Когтева. Вместо «здрасьте» он тут же попытался запечатлеть на моих губах страстный поцелуй. Мне едва удалось увернуться.

— Никита? Ты что тут делаешь на ночь глядя? — испуганно спросила я и сама же удивилась собственной глупости. Конечно же, Никита заявился на ночь глядя, чтобы переночевать со мной, то есть с Мариной, что и дал понять незамедлительно, предприняв еще одну попытку меня поцеловать.

Поскольку роман со старинным Генкиным приятелем в мои планы не входил, а объясняться с чужим любовником я сочла неразумным, то все, что мне оставалось, это спровадить Когтева восвояси, сославшись на трудный день и ужасную головную боль. Маринка эту кашу заварила — пусть сама ее и расхлебывает. Именно это я популярно объяснила ей по телефону, как только удалось выдворить Никиту из дома.

Утром я вовремя вспомнила, что приходила в роддом под видом журналистки. Пока водитель Пашка ехал за мной из города, я принялась за свою внешность. Правда, волосы на этот раз я пощадила и ограничилась очками, нахальным макияжем и ярким, немного вульгарным нарядом.

Верещагин не заставил себя долго ждать. Автомобиль привез его ровно в одиннадцать, копейка в копейку. Впрочем, я тоже была достаточно пунктуальна. Приблизившись к нему, поздоровалась.

— Доброе утро, — буркнул в ответ депутат и, скользнув по мне беглым взглядом, повернулся спиной. Все ясно — он меня не узнал.

— Нехорошо, Валентин, к женщинам спиной поворачиваться. Тем более что еще вчера вы, кажется, готовы были положить к моим ногам целое море цветов.

Он обернулся и уставился на меня с разинутым ртом.

— Ну, вы даете! Что это за бал-маскарад?! Или опять по вашей милости здесь в кустах сидят вооруженные люди? Если так, то я умываю руки. Мне такие розыгрыши уже вот где сидят. — Он красноречиво провел рукой по горлу. Странно, но раздражение было ему к лицу. Или это во мне начали просыпаться теплые родственные чувства?

— Успокойтесь! Здесь никого, кроме нас, нет. А внешность я изменила для пользы дела. Пойдемте в архив! Но там вам лучше помалкивать. В случае чего можете смело мне поддакивать.

Я схватила его за руку и решительно потянула ко входу. Моя спешка, естественно, тут же вылезла боком: мы налетели на пожилую женщину в белом халате, выходившую из-за угла. Старушка охнула.

— Простите, пожалуйста, мы нечаянно, — искренно заверила я, поправляя на женщине сбившийся платок.

— Ой, здравствуйте, Алиночка. Я вас сразу не узнала. Снова к нам? Ну, как? Вы нашли тех деток?

Приглядевшись, я узнала в старушке ту самую старейшину роддома со странным отчеством Никандровна. И вот так со мной всегда: странное отчество я запомнила, а имя нянечки напрочь позабыла. Я поспешила ответить:

— Да, мы нашли обоих. Сейчас только хотим кое-что в архиве уточнить…

— А почему вы говорите обоих?

— ???

— Оксана Киселева рожала здесь трижды, и всех малышей она бросила. Наш тогдашний главврач на третьем ребенке слег с инфарктом. Киселева нам по роддому все показатели своими отказами портила. Тогда ведь новорожденных практически никто не бросал, не то что сейчас…

— Погодите-погодите, — я отказывалась верить своим ушам, — у Киселевой было трое детей? Не двое? Вы уверены, что ничего не путаете?

— Не-е-е… Это я сейчас могу забыть, что вчера произошло, а что в молодости было, помню прекрасно. Рожала Оксанка три раза. Третий младенец появился на свет аккурат во время Олимпиады. Девчонки-аккушерки тогда открытие по телевизору смотрели, а у Киселевой как раз схватки начались.

— Какая была Олимпиада?

— Как какая? Так наша, московская…

Я вцепилась в руку Верещагина и почти силой поволокла его за собой. Значит, был еще один ребенок. Не зря я считала, что разгадка кроется где-то в старых записях.

— Почему эта женщина назвала вас Алиной? — попытался уточнить по дороге народный депутат.

— Это не имеет значения. Вы, главное, ничему не удивляйтесь и просто мне поддакивайте.

Катюша, ведавшая местным архивом, без труда припомнила ушлую журналистку Алину Пущину. И тоже поинтересовалась моими успехами. Я уверила медсестру, что поиски почти завершены, и попросила показать нам регистрационные журналы за декабрь семидесятого года и за лето восьмидесятого. Убедившись в том, что ее помощь не понадобится, девушка удалилась, оставив нас с депутатом вдвоем.

Начать я решила с Верещагина. Открыв амбарную книжицу на четырнадцатом декабря, я ткнула пальцем в фамилию Киселева.

— Вот, смотрите.

Верещагин внимательно прочитал запись.

— И что это доказывает?

— То, что дата рождения сына убитой женщины практически совпадает с вашей.

— Ну и что?

— Она могла поменять вас местами сразу после рождения.

— Возможно, но только в том случае, если моя мама тоже рожала здесь. — Он перевернул страницу и нехотя пробежал глазами по записям. — Черт! — Его физиономия резко побледнела.

— Что там?

— Кажется, нашел. — Верещагин указал на самую последнюю строчку.

— Чащина Майя Ивановна, — прочитала я вслух, — мальчик… Господи, ну при чем тут Чащина?

— При том, что это и есть моя мама. Она не сменила девичью фамилию после замужества.

— Как все просто, — криво усмехнулась я, — а мне-то никак покоя не давало, что нет записи про роженицу Верещагину. Если бы я знала… Теперь-то вы мне верите?

— Даже не знаю, что сказать…

— Мы всегда можем провести генетическую экспертизу. Но я бы на вашем месте не особо обольщалась по поводу нашей счастливой совместной жизни. Кажется, это по-научному называется инцест.

Верещагин хотел что-то сказать, но подавился глотком воздуха и закашлялся. Я заботливо постучала его по спинке, после чего принялась за регистрационные журналы восьмидесятого года. Олимпиада в Москве проходила летом, значит, фронт работ не так уж велик: скорее всего это июнь месяц, максимум — июль.

Пока я листала пыльные странички, депутат молча сидел рядом и отчаянно переваривал информацию.

По тому, каким напряженным было его лицо, процесс этот давался ему с трудом. Все же не каждый день узнаешь, что тебя воспитывали совершенно чужие люди. Ничего, переживет! Если я, слабая женщина, пережила, то и он никуда не денется.

— Есть, — радостно возвестила я, наконец найдя нужную страничку. — В начале июня восьмидесятого Оксана Киселева действительно родила еще одного мальчика…

— И без зазрения совести переложила его в чужую кроватку, — перебил меня откуда-то сзади скрипучий мужской голос.

Я повернулась и увидела в тусклом свете незнакомого молодого парня в грязной робе, грудью загородившего выход из подвала. В принципе его можно было бы назвать симпатичным, если бы не дикий блеск в глазах. Верещагин, увидев работягу, попробовал шагнуть ему навстречу. Но незнакомец внезапно выхватил пистолет и направил дуло в нашу сторону.

— Опаньки, вся компания в сборе, — процедил он сквозь зубы, — что ж, я даже не рассчитывал на такую удачу. И чего тебе, сестрица дорогая, не сиделось? Зачем свой нос совала во все дырки? Ведь не собирался же я никого убивать… Ладно, маманя, дура старая, она все равно уже одной ногой в могиле стояла. А ты-то чего полезла?

Он сверлил меня мутными, пышущими злобой глазами. Мутный взгляд… «Высокий, светловолосый, без особых примет», — всплыло в памяти описание наркомана, забравшегося в мой коттедж.

— Николай… — прошептала я наудачу. — Николай Паливодов?

— А ты башковитая девочка. Не зря добрая мамочка подбирала нам умных папашек. Она специально по несколько лет откладывала деньги, а потом покупала путевки в самые дорогие пансионаты. И там находила для нас умных и красивых папашек. — Паливодов рассмеялся гулким раскатистым смехом, от которого у меня пошел мороз по коже.

— Откуда ты знаешь про пансионаты? — зачем-то спросил Верещагин.

— А это, братец, мамочка мне сама рассказывала. Если б ты знал, как она тобой гордилась, прям слезу каждый раз пускала.

Валентин инстинктивно сжал кулаки. От Николая этот жест не ускользнул.

— Стой, где стоишь! Вы сами, ребятки, нарвались. — Он лихорадочно облизнул пересохшие губы, а я сделала нелепую попытку его вразумить:

— Николай, мы не желаем тебе зла. Наоборот, тебе нужна помощь…

— Иди ты на… Срать я хотел на всю вашу помощь! Только ведь если мой всемогущий приемный папуля узнает, что сыночка ему в роддоме подменили, то он тут же лишит меня миллиончиков, которые много лет исправно копит в далеких зарубежных банках. А я не хочу жить без его миллиончиков. Мне без них будет очень грустно. — Он противно захихикал. Происходящее явно доставляло ему удовольствие.

— Это ты меня пытался задавить на лесной дороге?

— Я, разумеется… И откуда в тебе столько прыти? Нет бы сразу коньки отбросить. Доставила ты мне хлопот… Ну да ладно, заболтался я с вами, родственнички, пора мне. — С этими словами он пинком перевернул пятилитровую пластиковую емкость, стоявшую у его ног. Жидкость выплеснулась на один из архивных стеллажей и растеклась по полу. Ни на секунду не спуская нас с прицела, Николай чиркнул зажигалкой.

— Счастливо оставаться, — бросил он напоследок и скрылся в дверном проеме. Лязгнул металлический засов, а языки пламени, сдобренные горючей смесью, быстро поползли по пыльным полкам стеллажей.

— Нам не выбраться, — охнула я и зашлась слезами. — Там дверь железная и засов пудовый. А другого выхода, кажется, нет.

— Будет! — провозгласил Верещагин, увлекая меня в дальний угол подальше от огня. — Эх, двум смертям не бывать…

Моросил мелкий дождик. Было совсем не холодно, но немного сыро. Июль в этом году выдался на редкость дождливым. Я и Верещагин увязали в грязи кладбищенской аллеи, тщетно пытаясь уберечь обувь. Валентин удерживал над нашими головами огромный зонт, под которым запросто уместилось бы еще три-четыре человека. Со времени пожара в роддоме прошел почти год. И он принес с собой множество перемен.

Я сделала неосторожный шажок, и подошва ботинка предательски скользнула по мокрой суглинистой почве. Верещагин испуганно вцепился в мой локоть.

— Говорю же, держись за меня! И вообще, зачем мы приехали на кладбище вдвоем?! Отрицательные эмоции тебе сейчас противопоказаны.

— Прекрати, Валя! Беременность — не инвалидность, я себя прекрасно чувствую.

— Безусловно, но рожать тебе со дня на день. — Он трогательно коснулся рукой моего необъятного живота.

— Я собираюсь рожать, а не умирать. Нечего устраивать трагедию! — взбрыкнула я с негодованием.

В последние месяцы все просто с ума посходили! Носятся со мной как с писаной торбой. Коллективная опека достала меня до зубовного скрежета и тяготит куда больше, чем сама беременность. Поэтому на очередные охи-вздохи я реагирую не совсем адекватно. Ну, скажите, как можно сохранять спокойствие, если с утра до вечера только и слышишь: «Анечка, поешь творожок, организму нужен кальций»; «Солнышко, выпей свежего морковного сока»; «Не води сама машину!»; «Брось немедленно мороженое, не дай бог простудишься!»; «Ляг отдохни пару часиков»… Зачем это мне отдыхать пару часиков, если я бодра, как гриб-боровик после грозы? И почему, собственно, мне нельзя садиться за руль? В каких таких правилах вождения имеются подобные ограничения? А чего стоит принудительное усиленное питание… Благодаря тому, что меня пичкают полезными деликатесами каждые два-три часа, я набрала почти семнадцать килограммов и, кроме шарообразного живота, имею теперь еще и солидные жировые отложения на бедрах и ягодицах. То-то мне будет радости от них избавляться! Но ничего, припомню потом любимым родственникам все свои страдания, когда хором запоют о втором ребенке. А в том, что запоют, можно даже не сомневаться. Мы пришли. Памятник из черного гранита, установленный нами на могиле этой весной, выглядел облезло, как, впрочем, и все остальные надгробия по соседству. Благородный камень в мокром состоянии всегда выглядит непрезентабельно, и ничего тут не поделаешь.

На могильной плите художник изобразил сидящую на ветке птичку. Это была моя идея. Никаких фотографий Оксаны Киселевой после пожара в ее квартире не осталось. А крохотный расплывчатый снимок, добытый из ее личного дела, был сделан где-то в середине шестидесятых. Поверх него красовалась жирная синяя печать роддома. Разобрать черты лица было совершенно невозможно. Вот я и предложила выгравировать на памятнике кукушку. Поначалу все восприняли мою идею в штыки, но мне удалось убедить близких, что в таком изображении не будет никакого кощунства или даже скользкого намека. Наоборот, кукушка — очень смышленая птичка. И подбрасывает она своих детенышей в чужие гнезда вовсе не потому, что не хочет сама о них заботиться. Просто природа не наделила ее материнскими талантами. Кукушка не умеет вить гнезда и не умеет кормить малышей. Зато прекрасно знает, что приемные родители окружат ее птенцов безграничной любовью, обеспечат им лучшую защиту и пропитание. Именно такой идеей руководствовалась Оксана Киселева, когда подбрасывала своих детей состоятельным людям.

Я хотела наклониться, чтобы взять с могилы баночку для цветов, но Валентин зашелся в очередном приступе безмерной заботы.

— Ты бы еще устроила накануне родов образцово-показательные отжимания. Совсем не заботишься о моем племяннике. — Он сам нагнулся за банкой, заполненной дождевой водой, и взял из моих рук букет.

— Если бы малыш знал, какой нудный дядюшка ожидает его на этом свете, то раздумал бы рождаться.

— Типун тебе на язык! И совсем я не нудный, просто у меня племянники не каждый день появляются. Я за вас переживаю.

— Да ладно тебе оправдываться. — Я со смехом уткнулась в верещагинское плечо. — Как хорошо, что ты у меня есть.

— Надо ж такое, — принялся шутливо вздыхать Валентин, — можно сказать, раз в жизни встретил по-настоящему интересную женщину. И та оказалась родной сестрой. Нет в жизни никакой справедливости! — После чего он рассмеялся и чмокнул меня в щеку.

Но справедливость в жизни, наверное, все-таки есть. Тогда, в горящем архиве, Верещагин вытащил из кармана переговорное устройство, которое обычно использовал для связи со своим водителем и охраной. Радиус покрытия у аппарата не более километра, зато сигнал проходит сквозь любые препятствия. Уже через три минуты водитель и охранник, поджидавшие депутата в машине буквально в двух шагах от роддома, ворвались в помещение. И здесь удача улыбнулась нам во второй раз. Прямо возле входа в помещение архива имелся противопожарный щит с исправным (!) огнетушителем. И хотя пламя успело разгореться, потушили его еще до приезда пожарной бригады. А у нас только одежда гарью провоняла и лица слегка покрылись копотью.

Вечером на квартире у друга сотрудниками правоохранительных органов был задержан Николай Паливодов. Спустя несколько дней под давлением неопровержимых фактов тот стал давать показания. А мы по неофициальным каналам получили возможность с ними ознакомиться.

Оксана Киселева, как и многие другие женщины, с особым трепетом относилась к младшему сыночку. Он раньше других потерял приемную мать, а отец, по мнению Киселевой, уделял сыну мало внимания. Поэтому она совсем не удивилась, когда парень бросил учебу в милицейской академии и стал искать работу. Сначала Николай пробовал заняться частным бизнесом, потом папа несколько раз пристраивал его работать в приличные фирмы. Но честно трудиться сын не хотел. В семье не являлось секретом, что Паливодов-старший, занимая в последние десять лет внушительные государственные посты, исправно подворовывал бюджетные денежки. И зачем, спрашивается, сыну за копейки горбатиться, если папочка и так уже обеспечил и себе, и детям, и даже внукам самое что ни на есть счастливое будущее.

Отец считал иначе: чтобы научиться разумно тратить деньги, нужно сначала научиться их зарабатывать. Поэтому конфликт с сыном стал нарастать как снежный ком. В конце концов, примерно за полтора года до смерти Киселевой, после очередного скандала Николай хлопнул дверью и ушел жить в свою «конуру». «Конурой» он пренебрежительно величал просторную однокомнатную квартирку в центре, которую папа подарил ему еще к совершеннолетию. Илья Георгиевич ранее справедливо полагал, что взрослому сыну необходимо уютное гнездышко для романтических свиданий. Именно туда птенчик и упорхнул из родительского дома. Без отцовского контроля у Николая начался период крутого отрыва. Регулярные попойки вскоре сменились наркотическим дурманом. Благо сердобольная старшая сестричка регулярно подкидывала непутевому братику крупные суммы «на жизнь». Когда сестра сообразила, куда утекают ее денежки, было поздно — брат уже плотно сел на иглу.

О том, что любимый младший сыночек катится по наклонной плоскости, Оксана Киселева узнала от болтливых соседок Николая. Тогда ей только-только поставили страшный диагноз, и она еще могла передвигаться по городу самостоятельно. Материнское сердце подсказало ей единственный правильный выход: поговорить с сыном, рассказать ему правду. И тогда он наверняка образумится, поймет, какие муки пришлось пережить его родной матери ради того, чтобы у него было сытое детство и дорогие импортные вещи. Несчастная женщина не знала, как глубоко она ошибается…

Оксана Тихоновна встретилась с Николаем и в качестве доказательства своих слов показала ему большую стопку его детских фотографий. Все годы Киселева ни на секунду не выпускала детей из поля зрения, тайно радовалась их успехам и сопереживала неудачам. Ужом просачивалась сначала на утренники в детский сад, потом на школьные праздники… Родителей на таких мероприятиях собирается всегда много, и никто ни разу не обратил внимания на одинокую женщину с фотоаппаратом. А этот фотоаппарат стал смыслом ее жизни, тоненькой невидимой ниточкой, связывавшей ее с детьми.

Николай поверил сразу. И его убедили даже не детские фотографии. В словах женщины сквозила такая боль и нежность, что ее просто нельзя было заподозрить в неискренности. Поначалу парень обрадовался. Сестра, узнавшая о наркотиках, уже почти перекрыла финансовый краник и теперь грозилась уложить его на принудительное лечение. Николай остро нуждался в деньгах. А тут такой подарок судьбы — у новоявленной мамочки наверняка припрятаны сбережения на черный день. Да и золотишко, небось, тоже поднакопила.

Но радовался Николаша недолго. Приехав через неделю к Киселевой в гости на правах добропорядочного сына, он убедился, что женщина прозябает в нищете и разжиться в ее квартире решительно нечем. Более того, вдруг выяснилось, что у него имеются еще старшие брат и сестра. Вот тут-то молодой человек всерьез призадумался. Несмотря на употребление наркотиков, его мозг пока работал исправно. Что будет, если история о подмене детей вылезет на поверхность? Вывод однозначный: приемный отец его на порог не пустит. Вполне возможно, что даже из однокомнатной квартиры на улицу вышвырнет. И не будет больше у него никаких миллионов в заграничных банках. А родная маманька может ему в банках разве что соленые помидоры предложить. Такое будущее парня совершенно не привлекало.

Но тогда, месяцев восемь назад, его будущему благополучию еще ничего не угрожало. Оксана Тихоновна божилась, что унесет свою тайну в могилу. Она бы и Николаю ничего не сказала, если б тот оправдал надежды и нашел себе достойное занятие.

Молодой человек пообещал исправиться и впоследствии еще пару раз навестил больную женщину. Посещал он ее с одной только целью — убедиться, что мамаша не передумала и не собирается никому выбалтывать правду.

Время шло. Силы неумолимо покидали Киселеву, так же неуклонно туманилось сознание Николая. Страх потерять отцовские миллионы перерос в настоящую фобию, тем более что деньги на очередную дозу добывать приходилось все трудней и трудней. Он уже распродал практически все ценное имущество, и друзья больше не давали ему в долг. С сестрой отношения окончательно разладились. И тут на фоне всей этой личной драмы звонит Киселева и сообщает, что как-то ночью у нее было видение. Якобы с небес к ней сошла Дева Мария и велела познакомить детей перед смертью. Более того, Оксана Тихоновна готовит своим старшим детям сюрприз и уже разослала им детские фотографии.

У Николая начинается настоящая паранойя. Он едет к женщине и пытается уговорить ее молчать. Но та совершенно непреклонна. «Дева Мария указала мне верный путь. Я должна умереть с чистой совестью», — заявляет она сыну.

Нужно было помешать ей во что бы то ни стало. И тогда наркоман решается на убийство матери, чтобы вместе с ней была навсегда погребена ее тайна. И таким образом папочкины миллионы никуда не денутся! Оксана Тихоновна называет Николаю день и час общей встречи. Он лукавит и соглашается прийти, но появляется в квартире много раньше назначенного срока, предварительно побеспокоившись о том, чтобы никто из соседей его не заметил. Мать впускает Николая, не заподозрив никакого подвоха, даже радуется тому, что сыночек пришел пораньше и поможет приготовить праздничный стол. Разделаться с больной женщиной — дело нескольких минут. Стараясь ни до чего не дотрагиваться, парень покидает квартиру через балкон. Сделать это тоже не сложно. К тыльной стороне дома вплотную примыкает старая раскидистая черешня, а строений там и вовсе никаких нет, лишь тянется бесконечный бетонный забор какого-то предприятия. Так что его уход также остается никем не замеченным.

Николай рассчитывал, что, когда придут его брат с сестрой, квартиру им никто не откроет, и те разъедутся, так никогда и не узнав правды. Труп женщины найдут в лучшем случае через неделю, когда соседи почувствуют запах. Раньше никто наверняка не хватится одинокой пенсионерки. Но тут сыграло свою роль непредвиденное обстоятельство: впустив Николая в квартиру, Киселева просто прикрыла входную дверь, и замок не сработал. К чему какие-то запоры? Ведь сегодня в гости придут родные дети! Поэтому, когда для переговоров заявился Серебров-старший, дверь распахнулась, лишь только он коснулся ручки. И нет бы ему подобру-поздорову унести ноги из подозрительной квартиры. Так нет же! Зашел внутрь и, естественно, наткнулся на еще теплый труп. Что делать? Вот-вот здесь появится любимая дочь. А на стенах сплошь и рядом ее фотографии развешаны. То-то будет у нее вопросов. Вдруг есть еще какие-нибудь записи или дневники?!. В критических ситуациях люди очень часто принимают идиотские решения. Вот и папу прошибла глупейшая идея. Вместо того чтобы вызвать милицию и запретить мне по телефону ехать на встречу, он достает из кармана зажигалку… и поджигает занавески, после чего спешно покидает квартиру. Только в отличие от Николая, который пробрался в подъезд крадучись, Серебров-старший вошел открыто и машину свою бросил прямо под подъездом. А ее модный милицейский номер кто-то из соседей успел запомнить.

Примерно та же история повторилась и с помощником депутата Вячеславом Савицким. И только потом на место преступления в недобрый час принесло нас с Оглоедовым. И тут началось самое интересное. В общей суматохе — снующие пожарные, злые менты, взволнованные жильцы погорелого подъезда — никто не обратил внимание на долговязого блондина, затерявшегося в толпе зевак. Зато сам Николай без труда узнал в девице, которая долго беседовала с законниками, свою сестрицу по киселевской линии. Ее фотографии, как детские, так и юношеские, в избытке висели на стенах в квартире задушенной мамаши рядом с его собственными.

Но всерьез парень обеспокоился только тогда, когда заметил ту же особу на похоронах Киселевой. Выходит, мать соврала, и его сестре Анне известно абсолютно все. Иначе зачем бы она приперлась на похороны чужого человека? Вот и новая угроза потерять папины миллионы! Срисовав марку и номер машины сестрицы, Николай решает изъять из архива роддома все записи о своем рождении. Нет записей — нет доказательств. И надо же такому случиться, что, приехав к зданию родильного учреждения, он натыкается на уже знакомую машину. Выходит, Анна тоже идет по следу. Паранойя возобновилась с новой силой. Враг сменил обличье и стал вдвое опасней. И это уже не смертельно больная никчемная женщина, а молодая энергичная особа в экстравагантном наряде, которая у него на глазах покинула помещение архива, тогда как его самого едва пустили на порог роддома.

Больной мозг сыграл с Николаем Паливодовым злую шутку. Он убежден, что сестре все известно и она специально приходила в роддом, чтобы разыскать своего младшего брата и его семью. И уж теперь он потеряет все! Парень выворачивает из карманов последние деньги и, поймав частника, следует за «Маздой». Это позволяет ему отследить маршрут сестры вплоть до загородного дома. Теперь дело остается за малым…

На электричках он добирается до отцовской дачи. Там, взломав плохонький замок, выводит из гаража черный джип. Машина старая, но на ходу. Илья Георгиевич Паливодов на дачу в последние годы почти не наведывается, так что пропажа обнаружится не скоро. А даже если обнаружится, то при папиных деньгах старый джип — не велика потеря. Да и на родного сына вряд ли падет подозрение. Мало ли машин каждый день угоняют?! Завести знакомый автомобиль без ключа труда не составило.

Завладев джипом, Николай получает в руки не только потенциальное орудие убийства. Выпотрошив салон — магнитола, колонки, противоугонка, запаска, домкрат, — парень выгодно сбывает трофеи перекупщику и получает таким образом наличность не только на бензин, но и на свои текущие расходы. К тому же в бардачке валяется забытый отцом газовый пистолет. Не оружие, конечно, но как психологическая атака вполне может сработать, что и подтвердилось впоследствии в подвале роддома.

Со следующей рабочей недели он начинает охоту, но тут же наталкивается на жестокий облом. После пережитого отравления паленой водкой водитель Пашка возвратился на работу, и Анна пересела на пассажирское сиденье. А тягаться с профессиональным шофером — это не лаптем щи хлебать. Николай хочет действовать наверняка и ждет подходящего момента. В первый же день слежка за «Маздой» приводит его к дому малютки номер три. Он не совсем понимает, что там понадобилось сестре, но по-прежнему чувствует опасность. Под видом электрика Паливодов минует привратницу детского заведения и, проникнув внутрь, видит Анну, выходящую опять-таки из помещения местного архива. Сомнений нет: она разыскивает его, и, возможно, здесь тоже имеются какие-то улики. Но, прежде чем заниматься ими, следует ликвидировать главную угрозу.

До конца недели Николай упорно продолжает слежку. Но ему не везет. Мало того, что Анна повсюду ездит с водителем, так и все остальное время она практически не остается одна. Вокруг нее постоянно вертятся какие-то людишки, а Паливодов не может рисковать. Когда парень почти совсем отчаялся, счастливый случай наконец-таки выпал. В тот вечер водитель Анны отпросился на родительское собрание. Конечно же, Николай про родительское собрание ничего не знал, но зато ненавистная сестра оказалась, наконец, одна на глухой лесной дороге. И он использовал этот шанс, причем, как ему тогда подумалось, весьма удачно. Паливодов собственными глазами видел «Мазду», слетевшую с дороги на огромной скорости. Животный страх погнал его прочь от места аварии.

На следующее утро Николай пробрался на территорию коттеджного поселка и стал прогуливаться неподалеку от дома Анны. Но, к его удивлению, никаких рыдающих родственников, никаких цветов и венков во дворе не наблюдалось. Наоборот, за забором царил полный штиль и благодать. А затем и сама хозяйка коттеджа, целая и невредимая, пробежалась к бежевому «Ниссану» и достала что-то из салона. Разочарованию злодея не было границ. Теперь сестрица наверняка станет осторожничать, и на черном джипе к ней ни за что не подобраться. По этой причине он за гроши отдает засвеченную машину каким-то дельцам на запчасти.

Далее Паливодов принимает решение на какое-то время оставить жертву в покое, надеясь, что через пару недель Анна вновь утратит бдительность. А сам тем временем взялся за архивы. Поскольку в роддоме пропускной режим намного строже, начал он с дома малютки. К подготовке подошел основательно. На стройке раздобыл у забулдыги грязную робу и убедил вахтершу детского учреждения, что пришел по какому-то ремонтному делу. Пожилая медичка документов не спрашивала. И спокойно пропустила внутрь мужчину с большой канистрой в руках. В тот момент, когда сотрудники дома малютки почуяли запах дыма, просачивавшийся из подвала, «работяга» уже ехал на троллейбусе к себе домой.

Впоследствии он собирался проделать тот же трюк и в роддоме. Но сначала следовало нейтрализовать сестрицу. Ему не давало покоя, что та в любую секунду может встретиться с Паливодовым-старшим, и тогда все его титанические усилия окажутся тщетными. При этом парню даже не приходило в голову, что брату-депутату, может быть, тоже прекрасно известно о подмене новорожденных. Но и здесь сказался помутившийся рассудок. Верещагина Николай лично никогда ни видел, а сестрица — вот она, вся как на ладони, жива-живехонька, джип ее побери… И суется везде, гадина, и внешность меняет по несколько раз в неделю. Чувствует, видать, что смерть уже по пятам ходит.

И опять-таки случился облом. В загородном коттедже Анны его как будто бы поджидали. Не успел Николай влезть в распахнутое окошко, как три боевые девицы профессионально заломили ему руки и обыскали. Хорошо хоть догадался не брать с собой газовый пистолет, понадеявшись на подручные средства. Например, в случае с Киселевой он обошелся поясом от ее же халата.

Больше всего Николай опасался, что Анна каким-то неведомым образом признает в ночном визитере брата. Как знать, может, ей уже приходилось видеть его фотографии. Но, к счастью, этого не произошло. Девки во главе с сестрицей — Николай не знал, что перед ним не Анна, а ее двойник Марина, — почти поверили россказням наркомана и стали названивать его сестре по линии Паливодова.

Когда с ней удалось связаться, Анжела приехала и умолила девиц отпустить непутевого брата. Когда они возвращались в город, Николай улизнул из ее «Мерседеса» на автозаправке. Ложиться в закрытую больницу на принудительное лечение от наркомании ему совсем не хотелось.

Здесь бы юному негодяю как следует пораскинуть мозгами: родная сестра не знает его в лицо и не знает его фамилию. А что она вообще знает? Действительно ли ей известно про подмену детей? Но больное сознание, как известно, хоть и изворотливо, но, увы, редко бывает логичным. После неудачи в коттедже слепая ненависть накрывает Николая с головой. Анна непременно должна умереть! Но как это осуществить?

Не желая попасть в лечебницу, он перебирается жить на квартиру к приятелю. У него еще прилично денег, оставшихся после продажи джипа, и поэтому дружок принимает его на постой с распростертыми объятиями. Хозяин временного убежища — тихий наркоман со стажем, изредка подрабатывающий частным извозом на доисторических «Жигулях». Николай, который уже засветил свою репу и по этой причине не мог открыто пасти сестру, дает тому двести баксов, мобильный телефон и посылает следить за Анной.

Незадачливый приятель потерял объект в пробке в первый же вечер. Девица укатила куда-то из ресторана «Жемчужина» с незнакомцем в зеленом «Форде». Но зато на следующее утро наркоше повезло больше. Он проводил «Мазду» до роддома и тут же перезвонил другу. Николай совсем обезумел. Сестра снова приехала в архив ворошить прошлое.

Парню понадобилось не более пятнадцати минут, чтобы добраться на такси до роддома и проникнуть в здание по уже отработанной схеме.

Вообще-то он не ожидал увидеть в архиве брата-депутата. Но его жизнь, равно как и жизнь сестрицы, не волновала убийцу. Окажись в подвале целый детский садик ребятни, это бы ничего не изменило. Сестра просто обязана умереть, а вместе с ней навсегда сгинут в пламени треклятые архивные записи…

Увы, все изложенные выше показания Николая Паливодова так и остались неофициальными. Суду они представлены не были, а сам судебный процесс скорее походил на фарс.

Ни одной прямой улики на Николая в квартире Киселевой не обнаружили. Не нашлось и свидетелей, видевших парня возле ее квартиры или хотя бы возле дома. Эпизод убийства в суде даже не всплыл, как не всплыл и сам факт подмены младенцев в роддоме.

Джип на лесной дороге тоже в деле не фигурировал. Потерпевшая не видела ни лица водителя, ни номера автомобиля. А черных внедорожников на улицах города немерено.

Паливодову вменялись только умышленные поджоги в роддоме и доме малютки, представлявшие собой угрозу жизни людей. Но на то имелась справка официальной психиатрической экспертизы. Из результатов освидельствования следовало, что Николай Паливодов страдает параноидальным психозом, развившимся на почве употребления наркотиков, а поэтому не может нести за свои действия уголовную ответственность.

Суд вынес единственно возможное решение: направить Николая Паливодова на принудительное лечение в закрытое медицинское учреждение.

Ни я, ни Валентин Верещагин не стали подавать апелляцию. И вовсе не потому, что хоть на йоту испугались вездесущего эмвэдэшника Илью Георгиевича Паливодова. Тягаться с ним было бы, конечно, не просто, но, подключив депутатские рычаги и связи Караюшкуса, мы вполне могли добиться от суда пожизненного заключения. Но с чисто человеческой точки зрения…

Генерал-полковник милиции Паливодов встретился со мной и Верещагиным еще до начала судебных слушаний. Перед нами предстал вовсе не гнусный тип с противной ментовской рожей, каким рисовало его наше воображение. А просто убитый горем отец, который даже не просил, а со слезами в глазах умолял замять дело.

Налицо еще одно подтверждение народной мудрости: не та мать, которая родила… Илья Георгиевич, потеряв когда-то жену, безумно любил обоих своих детей. Все, чего он достиг в жизни, Паливодов делал только для них и ради них. И даже теперь, зная, что Николай ему не родной сын, любил его ничуть не меньше. Во всем случившемся винит одного себя. Если бы не его сумасшедшая занятость на работе, мешавшая проводить больше времени с детьми, если бы не глупая гордыня, не позволившая первым пойти на контакт с сыном после ссоры… Собачья работа превратила некогда хорошего семьянина в черствого сухаря. Он и представить не мог, как далеко зашли проблемы Николая, и был уверен, что парень просто бесится по молодости и вскоре сам придет на поклон с повинной головой. А тут оказывается, что из-за отцовского крутого норова даже дочь не рискнула признаться ему, что брат сел на иглу.

И нам с Валентином стало чисто по-человечески жалко генерала Паливодова. Он поклялся, что, когда после лечения отечественная медицина признает сына вменяемым, Николай навсегда покинет Россию без права возвращения. Отец надеется, что зарубежные врачи помогут окончательно справиться с недугом, а я смогу жить спокойно, не опасаясь новых приступов паранойи с его стороны.

Правда, у меня остались серьезные сомнения относительно поставленного диагноза. По-моему, парнем руководила лишь природная алчность, трусость и глупость. Ну, да бог ему судья! В конце концов, он, как и Валентин, — мой единокровный брат…

Кстати, Илье Георгиевичу удалось разыскать своего родного сына, направленного после отказа Киселевой во все тот же злосчастный дом малютки. Найти его было не так просто: архивные записи полностью уничтожил пожар. Но при деньгах и связях ничего невозможного нет.

Мальчонке не повезло — никто его не усыновил по причине хлипкого здоровья. Несмотря на отсутствие каких-либо серьезных патологий, всех потенциальных претендентов на усыновление отпугнула его болезненная худоба и хронические сопли. Детство парнишки прошло в приютах и интернатах. Каково же было удивление отца, когда сын отыскался при должности в Рязанском уголовном розыске в чине старшего лейтенанта. Пожалуй, человечество еще очень мало знает законы генетики…

Зато я теперь знаю, что у меня есть брат Валя. Его, конечно же, избрали на новый срок, и я безумно горжусь его депутатским мандатом. Еще у меня есть сводная сестра Ани. Через пару месяцев она с дочкой прилетит в Россию, чтобы стать крестной мамой моего будущего сына. А что касается сына… Ну что, спрашивается, мне было делать, если Сергей Генералов взял дурной пример с Бандита и с его легкой руки — точнее сказать лапы — повадился спать в моей постели. Таким образом, вскорости я оказалась немножко беременной. И вот тогда мне пришлось добежать, наконец, до ЗАГСа, чтобы… развестись. Да-да, именно развестись с Генкой, а уж потом я заключила свой третий и, надеюсь, последний законный брак.

Антонина с Оглоедовым и Лариска с Иваном тоже успели отметиться под венцом. Правда, пятое Ларискино замужество постигла участь четырех предыдущих. Она у нас снова оптимистичная холостячка, пребывающая в хроническом поиске идеального супруга. Иван же с размахом отпраздновал развод, и мы все по-прежнему дружим.

Антонина быстро набралась опыта работы. Мы с папой давно перевели ее в отдел диагностики проектов. Теперь она — одна из наиболее перспективных сотрудниц. За секретарским столом подле моего кабинета снова восседает наиценнейшая Варвара Михайловна. Она быстро заскучала на пенсии и попросилась на свое прежнее место.

Телохранительница Марина вполне удачно разобралась с Никитой Когтевым. И хотя жить они предпочитают гражданским браком, их совместно начатый охранный бизнес быстро набирает обороты.

Мои родители зимой летали в Лос-Анджелес. Семейство Караюшкусов приняло их как самых близких, и они прогостили в Штатах целых полтора месяца, а теперь уже начали пышные приготовления к приезду Ани.

Валентин Верещагин предпочел не обнародовать официально факт своего рождения. Но принял такое решение вовсе не из-за возможной шумихи в прессе. Настоящий сын его мамы умер в доме малютки от врожденного порока сердца. Женщина на склоне лет едва ли перенесла бы такое сильное потрясение.

— Чего ты, Валя, еле-еле тащишься. Можешь ноги быстрее переставлять? — прицепилась я к брату, когда мы уже шли от могилы к выходу с кладбища. Дождь закончился. Сквозь сероватую пелену пробивались несмелые солнечные лучики.

— А ты куда спешишь, торопыга?

— Мне надо еще на работу заскочить, ты же знаешь, у меня мост. — Конечно же, он прекрасно знает. Ну никак не мог мой брат-депутат оставить родную сестричку без ценного свадебного подарка. Теперь мы с папой будем строить мост. Я продолжила:

— Йозес Караюшкус на днях перевел первый транш и готов полностью обеспечить нас необходимыми ресурсами.

— Знаю-знаю. У нас теперь настоящий семейный клан получается.

— Пусть кто-нибудь попробует доказать наше родство, — развеселилась я, — в наших связях сам черт ногу сломит.

— Да не спеши ты так. Тебе в твоем положении нельзя…

— Отцепись! Не смей мне в сотый раз напоминать про мое положение! — Распалившись, я назло Валентину совершила крохотный прыжок, воспользовавшись неровностями дороги. Так, не прыжок даже, а совсем малюсенький прыг-скок.

— Сумасшедшая! За что господь бог наградил меня безумной сестрой! — здесь он резко осекся, поскольку у меня почему-то слегка подкосились ноги, а руками я судорожно схватилась за низ живота.

— Ой, кажется, у меня схватки начались.

— Допрыгалась. — Валентин сделал попытку подхватить меня на руки, но я вовремя его остановила.

— Спятил?! Во мне же веса целая тонна. Веди меня лучше к машине потихонечку.

— Неужели, — проворчал он, цепко поддерживая мое плечо, — принцесса уже согласна идти потихонечку?

Когда мы доковыляли до выхода с кладбища, Верещагин проорал на полную мощность луженой глотки, распугивая случайных прохожих:

— Серега, давай сюда! Анька рожает!

На его призывный вопль, кроме Генералова, выпрыгнувшего из «Ниссана», поспешили водитель и охранник самого депутата. Все они наперегонки понеслись в нашу сторону, а через минуту четверо мужчин, пыхтя и толкаясь, запихнули меня на заднее сиденье нашей машины.

Депутатский «мерс» полетел впереди, расчищая дорогу. Уже на самом подъезде к городу у меня отошли воды. Когда врачи родильного дома переложили меня на каталку и покатили в приемный покой, я боковым зрением успела оценить страдальчески перекошенные физиономии мужа и брата. Нужно их как-то подбодрить, а то совсем, видать, ребятки плохи. Прежде чем двери приемного покоя успели за мною захлопнуться, я успела прокричать:

— Эй, мужики! Будете квасить за здоровье новорожденного, не забывайте кормить Бандита! Найду по возвращении исхудавшего котяру — поубиваю обоих!