"Вкус любви" - читать интересную книгу автора (Дэвис Френсис)

Глава 2

Запах корицы. Это было первым, что почувствовала Кэйт, когда они вошли в дверь ресторана. Затем на нее обрушилась такая смесь запахов, что она уже была не в состоянии выделить из нее какой-нибудь один. Каскад индийской музыки окропил ее каплями серебряных звуков.

Перед ними вырос метрдотель в тюрбане.

— Столик мистера Фрэзера? — промурлыкал он, обращаясь к Джеффри.

— Да, спасибо, мистер Мохан. Нас будет четверо.

— Пожалуйте сюда.

Когда они усаживались, Джеффри повернулся к Кэйт и ответил на ее вопрос раньше, чем она успела его задать.

— Знаете, как Джулио любит работать? Блистательно, по-сумасшедшему, весело и до полного изнеможения.

— Могу этому поверить, — ответила она.

— Работая с ним, вы многому научитесь. Если только захотите научиться. Он признает только совершенство и абсолютно безжалостен в достижении того, чего хочет. Если вы чувствительный цветок, он перешагнет через вас, если вы так же выносливы, как он, все будет в порядке.

— Я начинаю это подозревать, — сказала она задумчиво.

— Надеюсь, вы решитесь взяться за эту книгу. Я знаю, что для меня будет одно удовольствие работать с вами.

— Благодарю вас. Возможно, Фрэзер и я окажемся в состоянии прийти к соглашению.

В конце концов, ее имя уже было нанесено на его карту. Почему бы и нет? Она может попробовать поработать, если условия окажутся приемлемыми. Заказ от Фрэзера может послужить сильнейшим толчком для ее дальнейшей карьеры.

Она подняла глаза и увидела этого человека, направляющегося к ним. Каким ярким выглядел он рядом с бледной, элегантной женщиной, опирающейся на его руку. На женщине был белый полотняный костюм в светло-голубую крапинку, белокурые волосы каскадом падали на ее плечи. Она была такой тонкой, что казалась хрупкой, особенно когда осторожно переставляла ноги с изяществом цапли.

— Лиз, — сказал Фрэзер, — позволь представить тебе Кэтрин Эллиот. Кэйт, это Элизабет Мэдден. Лиз — редактор «Книги тела». Мы пока назвали ее так, за неимением ничего лучшего.

— Здравствуйте, мисс Мэдден, — сказала Кэйт, встав и протянув ей руку. Мисс Мэдден вяло коснулась тремя холодными пальцами теплой ладони Кэйт и быстро отдернула их.

— Называйте меня Лиз, — сказала она, внимательно взглянув на Кэйт широко раскрывшимися серыми глазами. — Джулио рассказал мне, что вы автор семислойного сандвича для рекламной кампании «Нью Коунтри Бред». Прошлой осенью я видела его на всех автобусах. Из-за него вся моя диета пошла прахом.

— Весьма сожалею, — ответила Кэйт, про себя изумившись, как может такое тоненькое существо нуждаться в какой-то диете. Лиз вполне можно было продеть в игольное ушко.

— Я выдерживала ее три недели, а потом купила целый батон хлеба и соорудила самый огромный бутерброд в моей жизни, и даже положила на него анчоусы, хотя вовсе не схожу по ним с ума. Потом села и съела все это за ужином. Это было чудесно! — Ее глаза зажглись при этом воспоминании. — Потом я постилась четыре дня, правда, дорогой? — Она повернулась к Фрэзеру за подтверждением.

— Лиз коллекционирует диеты, — объяснил Фрэзер, — так, как другие редкие издания или устричные раковины. — Он обнял Лиз жестом такой интимности, что Кэйт почувствовала связывающие их нити. Странно, но от этого ей вдруг стало грустно.

Лиз добродушно рассмеялась.

— Самой ужасной оказалась одна норвежская…

— Диета Намсоса, — закончил за нее Фрэзер.

— Одна рыба и этот странный бурый сыр, по вкусу похожий на Фелс-Напта.

— Джетост? — предположила Кэйт.

— Он самый, — с улыбкой подтвердила Лиз.

— Я припоминаю, — сказал Джеффри, — что одно время Джулио говорил, что самая скверная диета — это «Великая свекольная».

— Так было, — согласился Фрэзер, — так и остается. Отварная свекла, салат из свеклы, суп из свеклы — Лиз от этого становилась день ото дня все более розовой — свекла ломтиками, холодная свекла… Через месяц ее пупок выглядел, как ягода малины.

— Помню, как я разволновалась, когда удалила лак с ногтей, а они остались красными. Сегодня у меня день салата, дорогой. Так что возьми мне маринованные огурцы и мятный чай.

— Надеюсь, вам нравится индийская кухня, — сказал Фрэзер, обращаясь к Кэйт.

— Я ее по-настоящему не знаю, — ответила она. То, что проносили мимо официанты ни по виду, ни по запаху ничуть не походило на ту курицу с карри, которую готовила по средам или воскресеньям ее приятельница Марион. Раскрыв меню, она растерялась. Карри занимал целую страницу, а за ним следовали названия блюд, которых она никогда даже не слышала. Кормас? Бирианис? Пилаус, должно быть, означает плов, решила она. Кебаб она знала, но что такое нан? Здесь была тьма блюд из экзотических овощей и шесть сортов дала. Дал?

— Могу я сделать заказ за вас? — спросил Фрэзер, глядя ей прямо в глаза.

— Да, пожалуйста, — ответила она с огромным облегчением.

Пока он заказывал, Кэйт обернулась к Джеффри, который описывал Лиз, как он провел уик-энд.

— А в воскресенье, — говорил он, — я пошел на великолепный концерт. Тридцать две мандолины в Карнеги-Холл.

Кэйт засмеялась, но Лиз выглядела страдающей.

— Да-да. Это был очень серьезный концерт. — Он произнес это со смешным высокомерием. — Они исполняли Моцарта, Телеманна, Кабалевского и…

Теперь уже рассмеялся Фрэзер.

— Ты нашел какие-нибудь «русские горки» на это лето, Джеффри? — Он перевел свой сверкающий черный взгляд на Кэйт. — Вы, должно быть, изумитесь, если узнаете, что этот дизайнер самых элегантных и изысканных книг в мире имеет одну непреходящую страсть: он выискивает самые ужасные «русские горки», какие только существуют в мире.

Кэйт с трудом попыталась представить, как «медвежонок-коала» Джеффри катается на «русских горках», но так и не смогла.

— Одни новые соорудили возле Чикаго, — с энтузиазмом откликнулся Джеффри. — Там три полных петли. Я поеду туда на уик-энд в следующем месяце. — Его глаза-пуговки блестели от предвкушения путешествия. — А как вы провели выходные, Лиз? Отправились с Джулио за город к Лену Гуттеру?

— Я нашла это место очень успокаивающим, — отозвалась Лиз. — Мари и я бездельничали два дня на террасе и играли в карты, пока Лен и Джулио мужественно бродили по лесу. И каждый раз, когда возвращались, от них несло потом и они раздувались от самодовольства, и все потому, что срубили несколько веточек для костра.

— Мы сделали гораздо больше, — запротестовал Фрэзер, — раздобыли две дюжины розовых кустов и рябиновое дерево.

Кэйт поймала себя на том, что прислушивалась к этим поддразниваниям со смешанным чувством любопытства и уныния. Но вскоре ее внимание переключилось на другое. Появилась вереница официантов с накрытыми подносами, а когда они сняли с них серебряные крышки, стол превратился в рай красок. На блестящем латунном блюде шипели красные ломтики курятины, серебрились устрицы, желтым светились дольки лимона. Здесь были ярко-зеленые бобы, маленькие коричневые катыши из мяса в золотистом соусе, горки белоснежного риса с вкраплениями красного перца, горошек и поджаренные орешки. В глубокой миске содержалось темно-оранжевое пюре, в плетеной корзинке, застланной красной салфеткой, лежали куски пышного круглого хлеба. Нарезанные фрукты, рядком выложенные в серебряной чаше, образовывали цветовую гамму от ярко-красного и зеленого к белоснежному кокосу.

Кэйт изумленно покачала головой. Но не в ее натуре было предаваться философским размышлениям.

— Это великолепно, — только и сказала она. Фрэзер широко улыбнулся и подмигнул ей.

— Для глаз изголодавшихся художников. Затем он положил на ее тарелку понемногу с каждого блюда, с любовью рассказывая о каждом из них. Пюре и было далом, оно приготовлялось из различных сортов размолотого гороха и специй. Бобы были очищены и обварены, рис… Кэйт пыталась запомнить все это, а тем временем пробовала курицу. Она была снаружи хрустящей и острой, но удивительно нежной внутри, так и таяла во рту. Бобы были тоже нежными и пахли имбирем.

— Окуните кусочек хлеба — он называется парота — в дал, — посоветовал Фрэзер, — давайте, давайте.

Хлеб оказался легким и пористым, как паутина. Она опустила ломтик в дал и попробовала. Тончайшая радуга вкусовых ощущений и запахов заполнила ее рот корица и гвоздика, тмин и кориандр. Остальные специи были так перемешаны, что их ароматы остались для нее загадкой. Затем она зачерпнула что-то похожее на мяту, очаровательного зеленого цвета, когда она откусила кусочек, на глазах у нее выступили слезы.

— О, это не просто мята, это обжигает! — вскричала она и схватила свой бокал с холодным пивом. — Что это? — спросила она, когда смогла перевести дыхание.

— Мята и зеленый чилийский перец, — сказал Джулио. — Вам понравилось? спросил он заботливо.

— Чудесно! — ответила она, в то время, как слезы все еще текли по ее щекам. Джеффри засмеялся.

— Джулио, я думаю, что тебе следует заказать что-то другое.

— Мне хотелось бы еще чаю, дорогой, — спокойно вмешалась Лиз.

Джулио заказал чай для Лиз и снова наполнил тарелку Кэйт. Она с удовольствием справилась со всем.

— От десерта откажитесь, Кэйт, — предупредила Лиз. — Он здесь пахнет, как дешевая парфюмерия.

— Я уже столько всего съела, что все равно больше уже ничего не смогу, ответила Кэйт, — иначе у меня полезет из ушей.

Снова сидя в его кабинете, Кэйт осознала, что начала думать о нем скорее как о Джулио, чем как о Фрэзере. Она уже больше не страшилась этого человека, но предостерегала себя, что следует соблюдать осторожность. Она должна сделать так, чтобы он уговаривал ее.

— Я бы хотел, чтобы вы очень серьезно рассмотрели мое предложение, сказал он мягким тоном. — Приходите работать ко мне.

— Я уже сказала, что не могу.

— Мне в самом деле хочется, чтобы вы были здесь и работали над этой книгой. Подумайте только, насколько все для вас будет проще, когда вы приступите к работе — к нашему общему облегчению.

Он взглянул на ее рот.

— Это несущественно. — Она непроизвольно облизнула губы.

Он наклонился к ней.

— Мне нравятся некоторые идеи относительно фотографий, съемкой которых вы будете руководить. У меня есть другой проект…

Его голос звучал все тише и тише, и Кэйт была вынуждена наклониться к нему, чтобы разобрать его последние слова.

Если он так будет и дальше продолжать, он загипнотизирует ее, неожиданно осознала она и решила, что надо было бы принять закон, запрещающий кому бы то ни было иметь такие большие и такие черные глаза. Почему он так неотрывно смотрит на ее рот? Кэйт резко выпрямилась — она почти потеряла нить разговора.

-..Так что я думаю, мы можем вместе прекрасно работать. Приходите ко мне. Она сделала глубокий вдох.

— Я не могу. Мне кажется, я это ясно объяснила еще перед тем, как мы пошли обедать. Если я откажу сейчас моим нынешним клиентам, что я буду делать, когда закончу вашу роботу? Я должна буду все начать с начала. Не думаю, что вы можете понять меня. Но даже если отвлечься от моих обязательств перед заказчиками, то я, честно, очень ценю свою независимость.

— Вы уверены, что независимость, которую вы цените столь высоко, не есть всего лишь предлог, чтобы отказаться принять на себя большую ответственность?

— Конечно, уверена.

— А не создали ли вы для себя маленькую уютную нишу, где вы бы могли спрятаться от вызова, который бросает вам судьба? Как долго вы пребываете свободной художницей? Шесть лет? Вам, должно быть, двадцать восемь. Это время, когда надо принимать настоящие вызовы.

Взгляд, который он устремил на нее, беспокоил ее как вызов иного рода, нежели как вызов художнице, и она боролась с собой, чтобы вернуть свои мысли обратно, на профессиональный уровень.

— Мистер Фрэзер, работа, которую я выполняю, уже вызов. Она отличается от вашей. И да, моя ниша уютная. Я создала ее собственными усилиями и наслаждаюсь комфортом. Большое вам спасибо. И мне, между прочим, двадцать девять.

Он откинулся в своем кресле, скрестив руки на груди, лицо его представляло непроницаемую маску. Но глаза снова вернулись к ее рту. Если он не сдвинется со своей позиции, она тоже не уступит.

— Лучше я соберу свои работы, — сказала Кэйт наконец. Он встал.

— Вы упрямы, Эллиот. Вы упрямы, но вы также и талантливы. Может быть, мы сможем прийти к компромиссу.

Кэйт не ответила, она терпеливо ждала. Пусть он выложит свои карты, чтобы она могла определить — компромисс это или простая уловка.

— Скажем так, мы выплатим вам разом определенную сумму — меньшую, чем ваша ставка свободной художницы, но зато вы получите гонорар с каждого экземпляра книги.

— Плюс моя фамилия крупно на титульном листе.

— Подождите…

— И еще раз на суперобложке, размером не меньше, чем в двадцать четыре пункта, — словно выстрелила она.

— Уж не выставляете ли вы эти требования, дабы найти предлог, чтобы улизнуть? — Он со всей очевидностью загорелся желанием начать сражение.

— Нет, — ответила она с ударением.

— Двадцать четыре пункта — это слишком крупно. Шестнадцать или ничего.

— Двадцать!

— Восемнадцать!

— Согласна! — проговорила она с облегчением.

— Однако, — сказал он, пристально глядя на нее, — вы должны выполнить всю работу за девять месяцев.

— Девять месяцев?

— И чтобы никакого прокола. Как вы справитесь с вашими другими заказами, это ваши проблемы. Что вы на это скажете? Обдумайте все и позвоните мне завтра. Тем временем я поговорю с финансистами относительно размера вашего гонорара.

Итак, гонорар с каждого экземпляра — вот, что было его козырной картой, подумала Кэйт. А есть ли возможность принять его крайние сроки и в то же время сделать другие работы? Если она была упряма, то он, как и говорил Джеффри, безжалостен. А если она согласится сделать рисунки за меньшую сумму и книга не разойдется? А вдруг она пойдет нарасхват? А если…

— Что вы скажете? — повторил он.

— Я подумаю об этом.

Неожиданно он весь расплылся в улыбке.

— Блестяще! А теперь позвольте мне помочь вам упаковать все в этот чудовищный портфель.

Кэйт стояла на повороте, ловя такси и пытаясь примирить в своем уме вежливого, внимательного человека, угостившего ее обедом, с целенаправленным торговцем, который хотел, чтобы она бросила свою работу, чтобы добиться своего. Он и в самом деле способен довести до бешенства человека, подумала она, открывая дверцу такси, запихивая внутрь портфель и опускаясь на продавленное заднее сиденье.

— Шестьдесят шестая улица, — сказала она, — между Восьмой и Девятой авеню.

— Привет, — сказал водитель, поймав ее взгляд в зеркале заднего обзора. И как это может такая маленькая леди, как вы, таскать такой огромный портфель?

— Он легкий, — солгала она.

— Мм… Я уже неделю вожу такси, чтобы помочь мужу моей сестры. Он делал левый поворот к Парку, когда его подрезала другая машина. Ну, он и взбесился, а кто бы нет? В общем они оба попались на светофоре — мой зять справа, а тот другой — этот сопляк — слева. Ну, и мой зять показал ему, ну, этот жест пальцем… Понимаете?

— Да, могу представить.

— И вдруг с заднего сиденья этого другого такси выскакивает фантастическая шлюха, именно фантастическая — на каблуках футов шести и с такой штукой из меха вокруг шеи. Выскакивает, словно молния, хватает палец моего зятя, а он все еще держал руку наружу, и, крак, выворачивает его с хрустом! Потом снова впрыгивает в машину, и они смываются! Такая шикарная снаружи, а внутри, словно из железа. Прямо невероятно!

— Ну почему же! Мне кажется, я только что обедала с ее братом-близнецом.

Медленно, с непередаваемым наслаждением Кэйт сняла туфли. Господи, подумала она, Господи. Едва она успела поставить чайник на плиту, как позвонила Марион. Марион далеко ушла со времен первых лет пребывания Кэйт в Нью-Йорке, когда они втроем с Пегги делили крохотную квартирку и складывали в общий котел свои скудные заработки. Пегги вышла замуж за телевизионного продюсера, Марион работала административным помощником директора благотворительной компании.

— Где тебя носило? — требовательно спросила она. — Я звоню тебе целый день. Ну, что там с Фрэзером? Чего он хотел? На что похож этот великий человек?

— Это самый напористый, самый упрямый и самый волевой человек, которого я когда-либо встречала. Можешь себе представить, он внес мое имя в перечень своих публикаций даже до того, как встретился со мной? Ну, не наглость?

— Значит, ты действительно нужна ему. Но для чего?

— Двести с чем-то рисунков.

— Ух, ты! И что дальше? Что ты сказала?

— Вначале он пытался уговорить меня прийти к нему работать, но я отказалась наотрез.

— Ну и ну… Продолжай.

— Кроме того, я уверена, что никогда не смогу по-настоящему тесно работать с этим человеком. Очень может быть, что он величайший дизайнер нашего времени, и все такое, но есть в нем что-то, я не уверена, но…

— Намек на какой-то животный интерес?

— Нет!

— На кого он похож?

— На князя Дремучего леса.

— О! Расскажи подробнее.

— В этом мужчине есть что-то беспокоящее, физически угнетающее. Не шевельнув пальцем, он заставляет тебя повиноваться.

— Мне кажется, это звучит очень сексуально.

— Если честно, то да, но я не из тех, кто готов подчиниться.

— Значит, ты ему отказала?

— Не совсем. В конце концов, он предложил компромисс.

— Ты не могла заниматься целый день спорами.

— Нет, он пригласил меня, дизайнера книги Джеффри Стюарта и Элизабет Мэдден, редактора, на потрясающий обед в индийском ресторане. Стюарт очаровательный дядька, похожий на медведика из детской книжки. Но Мэдден уж точно из книги для взрослых — тощая, как привидение, и улыбка на тридцать два зуба…

— Мне кажется, я ее уже ненавижу. Во что она была одета?

— В роскошный белый полотняный костюм от Милли Джусте, я полагаю, с бледными голубыми крапинками и тоненькой голубой горизонтальной полоской. Она похожа на кредитную карточку, если повернется боком, ты увидишь ее край. Думаю, у них с Фрэзером связь.

— Вот стыдоба!

— Мне кажется, я шокировала ее тем, что на ее глазах все съела.

— Расскажи еще о Фрэзере.

— Ладно, моя мать назвала бы его впечатляющим зверем.

— А как бы ты охарактеризовала его?

— Упрямый, с железной волей…

— Ты все это уже говорила.

— Сластолюбивый.

С кухни донесся пронзительный, выматывающий душу свист.

— Чайник закипел. Я позвоню тебе завтра и скажу, что решила.

Когда Кэйт вечером ложилась спать, она все еще не знала, что ей делать. Она лежала, глядя в потолок, и спорила сама с собой. То, что предложил Джулио, было совсем не плохим компромиссом, но как она сможет спокойно работать рядом с человеком, который непрерывно раздевает ее глазами? С другой стороны, ей платят не за то, чтобы она чувствовала себя спокойно и уютно. Она взбила подушку и повернулась на бок. Джеффри будет дизайнером книги, так что, возможно, ей не придется часто сталкиваться с Джулио. Но почему он так упорно смотрел на ее рот? Кэйт перевернулась на живот. Но как это будет прекрасно купить себе маленький загородный домик. И это станет колоссальным вызовом, сделать такую книгу… и если вызов делает мужчину, то что делает женщину? И это вовсе не означает, что она не сможет контролировать ситуацию, если пойдет работать к Фрэзеру. Она почти готова взяться за эту работу, хотя бы для того, чтобы доказать ему, что может выполнить ее меньше, чем за девять месяцев. Просто для того, чтобы увидеть, какое у него при этом будет выражение лица. И как только у кого-то могут быть такие черные глаза…