"Железный человек" - читать интересную книгу автора (Эшбах Андреас)

3

Я вышел из кабинета доктора в крайней тревоге. Двигаясь вниз по Гэут-стрит, я озирался по сторонам куда чаще и подозрительнее, чем обычно, и мне казалось, что глухую тяжесть атомных батарей внизу живота я ощущаю сильнее, чем раньше. Дождевые тучи нависли угнетающе низко, в тёмных серых тонах, но такая погода и всё было здесь почти всегда. Ветры, напитавшись влагой за свой долгий путь через Атлантику, впервые натыкаются на сушу у ирландского побережья и основательно этим пользуются.

На Мейн-стрит счастье улыбнулось мне ещё на один миг: Бриджит – как будто она ждала меня – вышла из дверей отеля, пританцовывая лёгкой поступью, в хорошем настроении, в сопровождении одной пары: оба приземистые, слегка разжиревшие, поразительно бледные, они тащились за ней так вяло, будто приняли снотворное. Без сомнения, туристы; при отеле «Бреннан» имелся ещё целый ряд домиков для проживания. Они прибыли с континента – судя по тому, что мужчина, подойдя к своему автомобилю, взятому напрокат, поначалу хотел сесть за руль не с той стороны. Он нервно махнул рукой так, будто сегодня это происходит с ним уже как минимум десятый раз, и обошёл машину кругом. То, что в этот час они были уже здесь, означало, что они встали нечеловечески рано и прилетели в Ирландию самым первым самолётом, поскольку от аэропорта Шаннон до Дингла не меньше трёх с половиной часов езды, скорее даже больше, если приходится впервые ехать не по той стороне дороги.

Должен признаться, что я этот путь из аэропорта проделал лишь в качестве пассажира – ещё тогда, при первом прибытии в Ирландию, и он отбил у меня охоту обзаводиться здесь машиной. Хотя технически это было возможно. И я уже к столь многому привык, что управился бы и с левосторонним движением. Но только зачем? Куда бы я поехал?

Я остановился на расстоянии, не вызывающем подозрений, и смотрел, как Бриджит объясняла усталой паре дорогу. Что она говорила, не было слышно, но я зачарованно любовался жестами, которыми она сопровождала объяснения, – грациозными и в то же время решительными, не терпящими возражений. Можно было догадаться, что она направляет их к коттеджам, расположенным рядом с рыбной фабрикой.

Кончилось тем, что Бриджит села в свою машину и поехала впереди, а новоприбывшие последовали за ней, и в этот момент я осознал, что никогда больше не увижу её, если у меня случится сбой надёжности и меня из-за этого вернут в США.

Азиат. Это могло означать что угодно, но если я расскажу об этом Рейли, то он и люди, стоящие за ним, подумают одно: Китай! И меня отправят домой быстрее, чем я успею произнести слова «нарушение прав человека».

С другой стороны, официально я вообще не знаю доктора О'Ши. Если бы не он, сейчас бы я гулял по городу, даже не догадываясь о том, что некий мужчина с фотографией в руках разыскивает Дуэйна Фицджеральда.

Так что я не собирался информировать подполковника Рейли о том, о чём сам имел право не знать.

По крайней мере, пока неизвестный не нашёл меня.

Укрепившись этими утешительными рассуждениями, я брёл мимо отеля «Бреннан» и, краем глаза поглядывая, нет ли поблизости мужчины с азиатской наружностью, изучал плакат, который теперь уже красовался в окне. Братья Финиана будут играть в следующую пятницу в пабе «О'Флаерти», в двадцать часов, что в здешних местах называется восемь часов вечера. Объявление было украшено штриховым рисунком бородатого скрипача, при виде которого мне вспомнилось, что я уже видел диск этой группы: в библиотеке. Только успела одна женщина сдать этот диск, как его тут же взял молодой человек. Миссис Бренниган заметила мой удивленный взгляд и потом объяснила мне, что диски Братьев Финиана настолько популярны, что отдел грамзаписей библиотеки не успевает ими запасаться. На полках они не залёживаются дольше нескольких часов. Эта группа что-то вроде местной знаменитости: они играют собственную музыку, правда, в традиционном стиле, но с бунтарскими, чрезвычайно популярными текстами.

Вид плаката вызвал во мне неуютное чувство: смутное осознание собственной чужеродности в этих краях. Я здесь живу, но я не здешний. В пабах, которых в Дингле больше пятидесяти, меня не встретишь. Лишь немногие знают меня по имени. У меня нет друзей. Я веду жизнь, странно лишённую всяких отношений, чтобы сохранить мою тайну.

Я отвернулся и направился вниз по улице, пытаясь привести в порядок свои мысли. Бесплодно тосковать о том, что недостижимо. Безразличие – вот что должно стать основой жизни. Мудрый, говорит Сенека, хоть и испытывает неприятности, но не поддаётся им. Шагая вниз по улице, я почти воочию видел нужную страницу книги и решил, придя домой, ещё раз перечитать это место.

Что касается неприятностей, то, когда я дошёл до почты, мой операционный шов начал покалывать, будто обращаясь ко мне. Я посмотрел на опущенную решётку, на табличку с расписанием работы и подумал, что мой приятель с почты Билли Трант может стать проблемой.

Европейские государства настаивают на том, чтобы знать места жительства всех своих граждан. Для этой цели создан хорошо отлаженный механизм регистрации, в каждом посёлке есть служба регистрации, и все должны состоять там на полицейском учёте. Во избежание ситуации, при которой любому человеку, разыскивающему меня в Ирландии, достаточно обратиться в службу регистрации, чтобы за небольшую плату узнать мой адрес и ещё массу дополнительной информации, для меня заключили с ирландской полицией особый договор. Официальная трактовка договора гласит, что я нахожусь в своего рода программе защиты свидетелей, и поэтому мои данные могут быть выданы лишь с согласия соответствующих американских органов, которые этого согласия, разумеется, не дадут никогда.

Это значило, что таинственный азиат, если он являлся в службу регистрации, обломал там себе зубы о гранит. Но что если ему пришло в голову осведомиться на почте? Я получаю не только посылки до востребования, но время от времени и письма, о которых Рейли ничего не знает и о которых ему не надо знать. И хотя их доставляет не Билли, а почтальон, которого я ещё ни разу не видел в лицо, однако можно предположить, что Билли тоже знает мой адрес. Разве он утаит его от человека, который расскажет ему более-менее убедительную историю? И теперь уже поздно его инструктировать.

Идя дальше, я ощутил себя на какой-то момент непривычно ранимым, почти хрупким. Я чувствовал, как батарея на дне моего таза при каждом шаге раскачивается, словно маховик, мне казалось, что моё турбо-сердце бесполезно и что все эти аппараты того и гляди выломятся из меня и упадут на землю. Больше всего мне хотелось просто пойти домой и лечь в постель, но вместо этого я глубоко вздохнул и направил свои стопы, как было запланировано, на Бридж-стрит и там окунулся в суету супермаркета.

Я покупаю редко, и если покупаю, то немного. Фруктовый сироп, мёд, острые пряности, горчицу, мятный соус и тому подобное – больше я ни в чём не нуждаюсь, и одного пакета таких покупок мне хватает надолго. Это причина, по которой я предпочитаю большой по местным меркам супермаркет: здесь никому не бросится в глаза, с каким причудливым набором я всегда стою у кассы.

Но всё равно это мука – толкать тележку вдоль полок, мимо фруктов и овощей, мимо мешков картофеля, напоминающих мне о дымящейся печёной картошке моей юности, которая так хороша была с кислым соусом, мясом и пивом. Некоторое время я задумчиво стоял перед мясной витриной, размышляя, что отдал бы свою правую руку за то, чтобы ещё раз полакомиться барбекю в тёплую летнюю ночь под ясным звёздным небом, ещё раз вдохнуть этот пряный дух жареного мяса, зная, что один из этих шипящих кусков на решётке будет моим, вместе с острым кетчупом и ледяным пивом. Потом мне пришло в голову, что ведь я и так уже давно отдал мою правую руку. И покатил всё ещё пустую тележку дальше, мимо холодильной витрины с молочными продуктами, многие из которых были бы для меня сейчас чистым ядом, подальше от хлеба, от оливкового масла и от хлопьев для завтрака. Стиральный порошок, вот это мне пригодится.

И наконец, я снова очутился перед полкой с пряностями. Получаемый по почте концентрат хоть и был совершенной пищей для моего организма, но на вкус он походил на протухший обойный клейстер. Без перечной приправы табаско, без горчицы, сиропа или подобных добавок я бы не смог проглотить эту гадость. И я разработал настоящие рецепты и меню – первая порция с тимьяном, перцем, уксусом и солью – вроде как главное блюдо, затем второе, сдобренное кленовым сиропом и кокосовой стружкой на десерт.

Я как раз изучал список ингредиентов на бутылочке с ванильным соусом, когда увидел его – мужчину, который искал меня.

Это, без сомнения, был он. Азиат, предположительно японец. Приземистый, с нервной худобой, черноволосый, с узкими глазами, которые ни с чем не спутаешь, и одетый в несуразный набор абсурдных предметов одежды, которые, может, и являются модными в Токио, но в провинции считаются явной придурью. Он охотился у выхода из супермаркета, подбегал вплотную к тем, кто отходил от кассы, и совал им под нос фотографию формата почтовой открытки.

Я отставил бутылочку на полку. Это было почти невероятно – застать человека прямо посреди его усилий. Он походил на муху, которая снова и снова с разбегу бьётся об оконное стекло и не может взять в толк, что все её старания тщетны. По крайней мере, некоторые из покупателей, к которым он бросался, должны были видеть меня здесь, в магазине, но тот способ, каким он наскакивал на них – слишком назойливо, слишком напористо, слишком близко, – отталкивал людей и заставлял их обращаться в бегство. Я спросил себя, почему он так делает, и решил: это потому, что он вырос в среде другого языка тела, чем принятый в западной цивилизации.

Тем не менее его присутствие было мне, разумеется, неприятно. В конце концов, торговый зал умышленно строится так, что покинуть его можно только через один выход, мимо касс. А я далеко не тот человек, которого можно было бы назвать неприметным; возможность проскользнуть мимо него незамеченным я сразу отбросил.

Итак, я остановился там, где стоял, и наблюдал за этим человеком, который вовсе не собирался прекращать свои попытки; напротив, он, казалось, был решительно настроен держаться до закрытия магазина и спрашивать обо мне каждого покупателя. От него исходила неприятная лихорадочность. Казалось, он явился сюда из мира, где эскалаторы движутся быстрее, автоматические двери раскрываются стремительнее, и каждый не входит в них, а вбегает, и час длится всего пятьдесят минут. Он насилу мог дождаться, когда очередной покупатель расплатится и уложит свои покупки; его пальцы беспокойно шевелились, будто так и чесались подтолкнуть очередного покупателя, поторапливая его к выходу.

Мимо меня проходил директор магазина, худой мужчина с ржаво-рыжими, поседевшими на висках кудрями, и я поймал его за рукав белого халата.

– Могу я вас кое о чём попросить? – сказал я.

Он обратил ко мне слегка нетерпеливый взгляд:

– Да-да, сэр?

– Видите вон того человека у выхода, который донимает ваших покупателей? Он преследует меня. Я хотел вас спросить, нет ли возможности выпроводить его из магазина?

Он вскинул голову, будто сработала автоматика, настроенная на заданную цель.

– Простите? – Он секунду понаблюдал то, что происходило у стеклянных дверей, ведущих на Бридж-стрит, и, казалось, не поверил своим глазам. – Нет, так дело не пойдёт, – прошипел он. – Нет, действительно, так не годится.

С этими словами он понёсся, странно подпрыгивая, мимо очереди к кассе и подскочил к незнакомцу. Тот размахивал своей фотографией, жестикулировал и объяснял, и всё это вплотную к лицу директора магазина, будто собираясь его в следующее мгновение поцеловать. Началась небольшая потасовка, в ходе которой набежали другие служащие магазина и общими силами вытолкали незнакомца на улицу, где разборка продолжилась – на сей раз словесная, но на повышенных тонах.

– Ну и ну, – сказал директор магазина, вернувшись ко мне, всклокоченный и разгорячённый. – Он продолжает своё на улице, но там я не могу ему это запретить. – Он смотрел на меня, возмущённо пыхтя: – Чего ему надо от вас?

– Вы узнали человека на фото, которое он всем показывает?

Он поморгал:

– Нет.

– Мне уже рассказывали про этого мужчину и говорили, что у него есть моя фотография, – объяснил я. – Поэтому я и подозреваю, что он меня ищет.

– А для чего он вас ищет?

– Не знаю. – Я покачал головой. – И совсем не хочу знать.

– Понял. – Ещё раз устремив прищуренный взгляд в сторону происходящего на улице, он нахмурил брови: – Если хотите, я могу выпустить вас через служебный вход.

– Это было бы самое лучшее.

– Но проблема – ваши покупки. – Он посмотрел в мою тележку, оценивая, большой ли урон нанесёт своему товарообороту, пожертвовав упаковкой стирального порошка, бутылочкой малинового сиропа и баночкой горчицы. – Я могу послать вам всё это сегодня вечером на дом. Эти предметы должны пройти через кассу, понимаете?

– Я забрал бы их в понедельник, – предложил я. Ни при каких условиях мне не хотелось давать свой домашний адрес ещё кому-нибудь. Я подёргал свою сумку на ремне: – Здесь только пакет с почты.

Он неохотно кивнул:

– Хорошо. Идёмте.

Я последовал за ним. Мы прошли в заднюю часть магазина, где он открыл мне железную, покрашенную в синий цвет дверь, ведущую в голое, мрачное складское помещение. Там стояли два одиноких поддона с туалетной бумагой. Деловой гул голосов супермаркета стих, как только он закрыл за нами дверь. Он указал мне угол, куда поставить мою тележку.

– Мы упакуем для вас эти вещи в понедельник, – сказал он. – Просто спросите на кассе.

Только теперь я заметил, что его несколько подпрыгивающая походка объяснялась тем, что на правой ноге он носил протез. Проникшись родственным чувством, я последовал за ним – мимо конторского помещения, в котором гудел старый компьютер, вдоль слабоосвещённого коридора с неровным бетонным полом, пока он, наконец, не выпустил меня на улицу ещё из одной железной двери: и я оказался на Стрэнд-стрит, с видом на порт и на первые туристские автобусы выходного дня.

– Большое спасибо, – сказал я и пожал ему руку. Я был ему действительно благодарен за его готовность прийти на помощь. Я уже знал: большинство ирландцев таковы – не задавая лишних вопросов, просто помогают. В это мгновение мне меньше, чем когда-либо, хотелось уезжать отсюда.

– Я с удовольствием пошлю вам покупки, если вы захотите, – повторил он. Казалось, ему было очень важно, чтобы я не расстался со своим малиновым сиропом.

– Спасибо, – сказал я. – Но до понедельника всё потерпит.

Дома у меня ещё оставались кое-какие приправы и немного сахара. Я мог обойтись.

– Ну, тогда приятных выходных, – сказал он.

Шум, с каким за ним закрылась железная дверь, был сродни звуку захлопнувшихся тюремных ворот.